Как Тёша стала русской рекой. Очерки истории и топонимики Окско-Сурского междуречья
© Малышев А. В.
© Издательство «Эдитус»
Москва, 2025
Очерк 1.
Реки России
Происхождение географических названий относится к числу тех, интерес к которым не иссякает с течением времени. Вопрос о том, как на территории Волго-Окско-Сурского междуречья, занятой в современности в основном русским населением, возникли названия, не имеющие к русскому языку ни малейшего отношения, всегда привлекал внимание краеведов и историков. Благодаря многолетним исследованиям в целом топонимика Среднего Поволжья получила достаточно полное освещение в научной литературе, но, на наш взгляд, несколько одностороннее, и в книге мы предложим несколько другое видение образования топонимов нашего края и Поволжья в целом.
Безусловно, изучение топонимики любого региона, тем более такого, как Среднее Поволжье, невозможно без обращения к истории края, особенно истории этнической. Ведь топонимика как раздел ономастики (науки об именах собственных) и есть научная дисциплина, изучающая названия географических объектов, полученные ими от этносов, на территории расселения которых эти объекты находились.
Топонимика Среднего Поволжья очень древняя, и её формирование началось задолго до того, как сюда пришли славяне, и задолго до того, как оно было присоединено к Московской Руси. На протяжении долгих веков здесь жили народы храбрых охотников, трудолюбивых земледельцев, отважных воинов. Среднее Поволжье входило в состав могущественных древних государств, и Волго-Окско-Сурское междуречье не было диким, неосвоенным захолустьем. Эти народы и государства оставили свой след в топонимике края, они живым потоком влились в этническую историю Среднего Поволжья, в этногенез современного населения, а языки, на которых говорили эти народы, формировали древнюю топонимику края.
При этом топонимика при отсутствии других исторических источников может сыграть решающую роль в установлении расселения древних племён, их движения в освоении новых территорий. Поэтому рассказ о топонимике будет неполным без рассказа о племенах и народах, населявших в давнее время Среднее Поволжье.
Интерес к происхождению географических названий возник ещё в древности. В Средние века зафиксирован ряд попыток создания лексических словарей, различные толкования географических названий встречаются и в русских летописях. В XVIII в. российские учёные В. Татищев, А. Сумароков, Г. Миллер в своих трудах делали попытки расшифровки топонимов. Эти попытки продолжались и в XIX в., но только в XX в. географические названия стали изучаться систематически. Были изданы первые топонимические словари, сложились научные школы, а топонимия оформилась как специальная географическая, лингвистическая и историческая дисциплина, обусловленная необходимостью установления постоянных имён географических объектов.
Людям нужно ориентироваться на местности, и прежде всего ориентирами служат названия рек, лесов, полей, гор, холмов, болот, селений и пр. В них отражаются признаки, свойства местоположения, какие-то события, произошедшие рядом с ними когда-то. Названия никогда не возникают без причины. Русский филолог Я. Грот указывал: «Топографическое имя никогда не бывает случайным и лишённым всякого значения, в нём по большей части выражается или какой-нибудь признак самого урочища, или характерная черта местности, или намёк на происхождение предмета, или, наконец, какое-нибудь обстоятельство, более-менее любопытное для ума и воображения».
Что касается топонимики Волго-Окско-Сурского междуречья, то даже при беглом взгляде сразу бросается в глаза множество названий, которые нельзя объяснить русским языком. Главным образом, это названия рек и вообще водоёмов: Ока, Сура, Тёша, Серёжа, Шилокша, Нукша, Нукса, Салакса, Калнакса, Велетьма, Сиязьма, Цна, Сарова, Мелява, Канерга, Урынга – и многие другие даны им какими-то древними народами, язык которых или забыт, или существует в виде реликта в местах первоначального расселения этих народов, там, откуда они начали свой путь по Евразии.
Учёные-топонимисты, изучая подобные, не выводимые из современных языков названия, как правило, делят их на части, и ту часть, которая встречается неизменной во многих названиях, именуют топоформантом. Например, в русском языке одним из таких топоформантов является слово «город» («град»), образующее такие топонимы, как: Новгород, Белгород, Ужгород, Волгоград и др. В нашем случае из названий поволжских и приволжских рек можно выделить топоформанты – ма, -ва, -ка (-га), – ша (-са, -за), – та (-да) и – ра (-ара), которые не используются для создания гидронимов ни в одном из современных языков поволжских народов. Эти топоформанты принадлежали языку обитателей берегов этих рек, живших здесь в древности.
В топонимии существует доказанное положение, что названия рек, озёр, других водных объектов отличаются большей древностью, нежели названия населённых пунктов, и имеют первостепенное значение для установления древнего населения. Эти названия, объединённые общим термином «гидронимика», служат своего рода каркасом любой топонимики, будучи первыми географическими объектами, которым люди давали имена.
Очевидно, что крупнейшие реки не только Поволжья, но и вообще всей России имеют названия не только не русского, но и даже не славянского происхождения. Это свидетельствует о том, что первыми жителями Восточной Европы были не славяне, а представители других народностей, передавшие пришедшим сюда позднее славянам эти названия.
Имена Дон, Днепр, Днестр и др. вряд ли могут быть объяснены в славянских языках. Хотя вот Волга – великая русская река – название, имеющее явно славянское происхождение от «влага», «волглый» (до сих пор в Среднем Поволжье употребляют это слово в значении «влажный»), но с Волгой история отдельная. Дело в том, что Волга – это уже третье имя великой реки. Древние греки называли Волгу Ра, но не они дали реке это имя – так называли реку индоиранцы, населявшие в древности её берега. Ра («ранха» – «поток») называли Волгу скифы и сарматы, и они передали это название другим народам. Волжские (восточные) финны, усвоив от иранцев корень ра, добавили к нему свой топоформант – ва и называли огромную реку Рава, но поглотившие иранцев тюрки назвали реку уже по-своему – Итиль (поток), и это название устанавливается на долгие столетья. Оно зафиксировано на многих средневековых картах.
Только с XVII в. на всём протяжении реки она стала называться по-русски Волга, хотя в том, что это русское название, есть большие сомнения. Известно, что тюрки не всю Волгу называли Итиль; выше впадения в Волгу Камы она называлась у тюрок Улга (Юлга), и приняли они это название, вероятно, от местных туземцев – угров.
Некоторые исследователи идут ещё дальше и выводят название великой русской реки из языка западных финнов, предкам которых в древности принадлежала Валдайская возвышенность, где Волга берёт своё начало. Финское слово valkea («белый») легло в основу многих гидронимов Финляндии. Валке-ярви («белое озеро»), Валке-акоске («белые пороги») и др. А недалеко от истока Волги начинается река Мста (финск. musta – «чёрный»), текущая в Онежское озеро. Если реку, текущую на запад, древние финны назвали Чёрная, то почему бы им реку, текущую на восток, не назвать Белая (Валкеа)? А уж пришедшие потом славяне переиначили Валкеа в Волга.
Древние славяне вообще неохотно меняли названия рек, предпочитая оставлять имена, уже данные им другими народами. Видимо, это связано с тем, что вода как основа жизни была сродни божеству, и менять имя реки казалось кощунством.
А Волга, текущая на протяжении 3 500 км, перетекающая из одной области в другую, постепенно освоила своё окончательное имя, полученное от маленького истока на Валдайской возвышенности.
В гидронимии южной части Восточно-Европейской равнины практически все крупные реки имеют названия, происходящие из языка северных иранцев, скифов и сарматов. Это говорит о том, что древние кочевники были господствующим здесь народом, превосходящим другие, живущие рядом этносы, в своём общественном развитии, раз сумели навязать им свои названия рек.
Но рубежом обитания кочевников была естественная граница леса и степи, а по ту сторону этой границы, в бескрайних лесах от побережья Балтийского моря на западе до предгорий Урала на востоке, жили древние прабалтские, прафинские и праугорские племена. Поэтому все крупные реки лесной полосы носят названия балтские и финно-угорские, и нет славянских. Славяне – это последние племена, заселившие леса Восточной Европы. Только Волго-Окский рубеж долгое время был для славян преградой. В конечном итоге был преодолен и он, и земли к востоку от этого рубежа были освоены славянами.
Современные жители Среднего Поволжья с полным правом именуют свою малую родину Россией, а себя – русскими людьми, россиянами. Однако можно быть абсолютно уверенным в том, что любой русский человек, родившийся в Поволжье или живущий на этой земле, хоть раз, но задавал себе вопрос: что означают названия Ока, Сура, Тёша, Иржа, Выкса, Ковакса, Ворсма, Сиязьма или Кулебаки, Саконы, Саваслейка, Липелей, Кужендеево и десятки других непонятных имён? Если с названием Рогово, Липовка, Гремячево всё понятно, то что означает имя Арзамас? Или Шатки? Что такое Размазлей? Или Мухтолово? Неужели вправду там было много мух и люди говорили: «Там мух толово» («толово» – старинное русское слово, означающее «скопище»), поэтому назвали посёлок так необычно?
В краеведческой литературе можно встретить много разных версий. Например, что Кулебаки – это два слова: «кули» и «баки» (дескать, здесь когда-то изготавливали мешки-кули и ёмкости-баки), название Мамлейка произошло от фразы-просьбы «мама лейка (воду)», а Арзамас назван так, потому что его основали мордвин Арзя со своей женой Масей. Или встречаются версии, трактующие происхождение названия просто по созвучию: те же Кулебаки названы так, потому что там пекли вкусные кулебяки (вид пирога), а село Степурино названо так якобы за помощь, которую его жители оказали Степану Разину.
Это всё примеры так называемой «народной» (по-другому «мнимой») этимологии топонимов. Мыслящий человек всегда хочет понять явления и имена, которые его окружают, не желает мириться с бессмысленностью названия и как бы подгоняет смысл, подбирает похожие по созвучию слова из родного языка, чтобы объяснить непонятное понятным.
Это нормально, именно с таких наивных предположений началась топонимия как наука. В XVIII в. поэт и филолог В. Тредиаковский утверждал, что название страны Италия произошло от слова «удалия», так как эта страна удалена на много вёрст от России. А «амазонки» произошло от русского «омужонки» – омужичившиеся грубые женщины. А «этруски» – от русского «хитрушки», «ибо оные этруски на всякие хитрости горазды были». Один местный школьный учитель утверждал, что река Тёша названа так потому, что вода в ней холодная, неласковая, как тёща (мать жены) у иных мужчин, вот древние мужички и назвали так речку. Вот такая этимология.
Между реками Ока, Волга и Сура расположено Волго-Окско-Сурское междуречье
Сегодня благодаря исследованиям многие названия географических объектов Волго-Окско-Сурского междуречья получили своё толкование, основанное на языках мордвы – финно-угорского народа, населявшего междуречье непосредственно перед приходом славян. Но остаётся целый пласт названий, в основном гидронимов, который невозможно этимологизировать из мордовских языков. Считается, что эти названия оставил древний народ, живший здесь до прихода мордвы и исчезнувший (растворившийся) в последующих волнах переселенцев. Однако ничто не исчезает бесследно, а уж тем более целый народ. Меняются, как правило, только имена и языки, на которых разговаривают люди, а любой существовавший и «исчезнувший» народ живёт в своих потомках, создавших или пополнивших новый этнос, подтверждением чему служат выводы науки антропологии, речь о которых пойдёт в следующем очерке.
Что до создания топонимов, то Волго-Окско-Сурское междуречье знаменательно именно тем, что в его освоении участвовали все упомянутые выше племена, начиная с иранцев и заканчивая славянами. Поэтому и топонимика края включила в себя названия, берущие своё начало из языков всех этих этносов. И, конечно, рассказ о топонимике будет неполным без краткого рассказа об историческом пути, который прошли эти этносы, потомки которых жили и живут на территории сравнительно небольшого уголка нашей страны, расположенного в западной части Среднего Поволжья, в междуречье рек Волги, Нижней Оки, Цны и Суры (в Волго-Окско-Сурском междуречье).
Очерк 2.
Археология и антропология
Дописьменную историю человечества, его материальную культуру и жизнедеятельность, а также вопросы происхождения народов, их этнические взаимоотношения изучают такие науки, как археология и антропология. Причём выводы и оценки, сделанные учёными на основании материальных останков и антропологического материала, зачастую не совпадают с выводами и оценками, сделанными при изучении письменных источников или данных этнографии и лингвистики. Тем интереснее будет краткое ознакомление с археологической и антропологической историей нашего региона и Среднего Поволжья в целом.
Об антропологии позже, а начать следует с археологии – науки, которая, благодаря раскопкам, восстанавливает социально-экономическую историю человечества, определяет места становления первых цивилизаций и пути миграций древнего населения, установив разделение дописьменной истории на эпохи и периоды.
Первые человеческие стоянки на территории Поволжья археологи относят ко времени среднего палеолита (то есть к периоду 30 000–40 000 лет назад). Широко известны стоянки верхнего палеолита (20 000–25 000 лет назад) на территории современной Владимирской области, возле местечек Сунгирь и Карачарово, относимые к этому периоду. Но активное заселение лесной зоны Восточно-Европейской равнины началось с эпохи мезолита (11–13 000 лет назад), сразу после отступления ледника. Это было последнее в истории Земли оледенение, Валдайское, после которого в северной части Восточной Европы стали устанавливаться природные и климатические условия, похожие на современные. От мезолита ведёт свою историю всё современное человечество.
Наступившее где-то порядка 10 000 лет назад послеледниковое потепление покрыло лесами холодные степи, оставленные ледником. Отступили на север мамонты и шерстистые носороги, а вместо них в леса пришли лоси и кабаны, косули, волки и медведи, и следом за ними – древние охотники – немногочисленные лесные кочевники.
Первые жители лесной зоны Восточной Европы, эпохи мезолита, обитали совсем рядом с нашим регионом – в бассейне Верхней Волги и Верхней Оки и в бассейне Клязьмы. Отсюда первобытные племена расселялись по окрестным лесам, вступив в эпоху неолита.
Наступивший 8 000–10 000 лет назад период неолита характерен тем, что древний человек уже начал осваивать навыки ведения примитивного хозяйства. Улучшились его орудия труда и охоты, с собаки началось приручение домашних животных. Племена росли, расселялись на все большей территории, появилась какая-то специализация, позволяющая археологам дифференцировать главным образом по керамике наиболее крупные археологические культуры.
В эпоху раннего неолита (6 000–8 000 лет назад) на территории бассейна Клязьмы в результате очередного потепления климата широко распространяется так называемая верхневолжская неолитическая культура. Племена этой культуры за 1 000 лет до возникновения Шумера и Египта достигли очень высокого развития, производили совершенные орудия труда, знали лук и стрелы, гончарный круг. Верхневолжская культура стала родоначальницей местных поздненеолитических культур, встретивших бронзовый век. Из этих культур для нас наиболее интересна волосовская культура, названная так по имени деревни Волосово (близ г. Навашино, в устье Велетьмы), где впервые были обнаружены её материальные следы.
Волосовцы, жившие 4 000–6 000 лет назад, расселялись и на юго-запад – в нынешние рязанские земли, и на восток. Первые стоянки неолитического человека, обнаруженные в нашем регионе, имеют возраст порядка 5 000 лет и относятся к волосовской культуре. Нужно отметить, что представители верхневолжской и выделившихся из неё культур были бесспорными европеоидами, и только волосовцы имели примесь лапаноидных черт, то есть в области расселения волосовской культуры уже проникали северные монголоиды из Приуралья.
На пороге бронзового века (4 000 лет назад) северная часть Восточной Европы подверглась нашествию с юго-запада племён «культуры боевых топоров» (фатьяновская культура). Археологи отмечают жестокие столкновения волосовцев с фатьяновцами и полную победу «боевых топоров», завоевавших Восточно-Европейскую равнину и поглотивших волосовскую культуру. Боевые топоры-фатьяновцы были ярко выраженными европеоидами характерного западного (условно германо-балтского) типа.
Начало бронзового века было периодом важных изменений и в экономике, и в социальной сфере всего древнего мира. Правда, в условиях достаточно сурового климата Поволжья развитие бронзы здесь несколько задержалось по сравнению с областями Южной Европы и Средиземноморья, где переход к бронзовому веку отмечался уже на рубеже 4 000 лет назад, а 2 500 лет назад там уже существовали земледельческие государства.
Где-то около 3 500 лет назад в Среднее Поволжье отмечается проникновение индоиранцев – представителей абашевской культуры, тесно связанной с другими культурами степной зоны Восточной Европы и Северного Казахстана (балановцы, андроновцы и др.). Абашевцы наряду с другими подобными им культурами объединены в археологии под общим названием срубной культуры, так как они хоронили своих покойников в деревянных срубах. Абашевцы были скотоводами – они разводили лошадей и принесли в Поволжье зачатки металлургии. Археологи также в этот период отмечают в Среднем Поволжье появление первых сельскохозяйственных растений. Абашевцы, поселившиеся в Волго-Окско-Сурском междуречье, вскоре выделились в отдельную срубную культуру – поздняковскую, названную по имени села Поздняково в Навашинском районе, где были впервые зафиксированы её следы. Поздняковцы, вобрав в себя фатьяновцев, вступили в бронзовый век.
Рост производственных форм ведения хозяйства способствовал развитию первобытных племён. Древние люди Среднего Поволжья стали больше заниматься земледелием, стали разводить свиней, лошадей, коров. Бронзовые орудия постепенно стали вытеснять из обихода каменные. Племена срубной культуры расселились на пространстве от современной Калужской области до степей Башкирии и продолжали занимать всё новые и новые территории, пока на них не обрушились с запада племена городецкой, а с востока ананьинской культур. Это случилось в самом начале железного века (2 700–3 000 лет назад). Следует отметить, что если представители городецкой культуры были абсолютными европеоидами северного типа, то ананьинцы были носителями финно-пермского антропологического типа (европеоиды с лапаноидной примесью).
Железный век изменил жизнь древних людей. Железный топор был дешевле бронзового, болотная руда была повсюду, железные орудия труда позволяли расчистить больше места под пашню, вспахать больше земли, получить больше урожая, благодаря чему увеличился рост населения. У занявших Волго-Окско-Сурское междуречье городецких племен археологи уже отмечают имущественное неравенство. Городецкие племена принято считать предками современных народов Среднего Поволжья, хотя сами археологи сомневаются и полагают их роль в образовании этих народов не главной.
К концу I тысяч. до н. э. городецкие племена, вобравшие в себя племена срубной культуры, расселились уже на всём пространстве от Верхней Оки до территории современной Самарской области. Позже они были оттеснены на север пришедшими в Поволжье скифами и сарматами. Скифы и сарматы – это дальние родственники современных жителей Ирана, вторгшиеся в южные степи из-за Кавказа и Аральского моря. Они полностью завладели степной зоной Восточно-Европейской равнины и постоянно проникали за границу леса и степи.
Таким образом, по мнению археологов, вся дописьменная этническая история Среднего Поволжья была историей европеоидов с некоторым попаданием сюда лапаноидного субстрата. Только на заре нашей эры в Средневолжский регион начинается проникновение древних представителей уральской расы, смешивающихся с местными европеоидами[1]. Территория Среднего Поволжья стала в это время контактной зоной двух рас и двух миров – лесного и степного, и такая ситуация продлится в регионе по большему счёту до нового времени.
Установить расовую принадлежность древних обитателей Восточной Европы археологам помогли антропологи.
Антропология в рамках археологии – наука о развитии и формировании облика современного человека. В более широком смысле она называется расологией и является наукой, изучающей проблемы классификации современных рас, а также распространение и формирование общества на основе расовой принадлежности. Расология в конце XIX – начале XX вв., развивавшаяся на стыке с дарвинизмом, мальтузианством и другими модными тогда европейскими течениями, превратилась в расизм – лженауку, обосновывающую тезис о физической и психической неравноценности рас и о решающем влиянии расовых различий на историю и культуру общества. Другими словами, расизм разделил людей на «высшие» и «низшие» расы. С правом «высших» повелевать «низшими».
К середине XX в. расизм вместе с национализмом и ещё одним модным тогда политическим течением – фашизмом превратился в высшую форму человеконенавистнического учения – нацизма. Нет нужды перечислять, какими усилиями и какими жертвами был побеждён нацизм. Какие семена ненависти были посеяны тогда и дают всходы до сих пор. Нужно сказать только, что расология как наука была очень сильно дискредитирована расизмом и нацизмом. Здравые положения, родившиеся в её рамках, «застенчиво» именуются сегодня антропологией и краниологией (наука о строении черепа человека), а главные выводы антропологии всегда сопровождаются оговоркой об «отсутствии влияния расового типа на социальное и культурное развитие общества».
На самом деле расизм (а уж тем более нацизм) имеет под собой весьма сомнительную научную основу. Тезис о превосходстве одной расы над другими был разработан в Европе в XVIII–XIX вв. как прикладной, оправдывающий колониальную политику европейских империй. До этого на протяжении всей европейской истории нигде никогда не ставился вопрос о превосходстве одной расы над другой. Вся средневековая история Европы представлена нам как идея превосходства одной религии над другими и ведущихся на этом фоне религиозных войн (Крестовые походы, Реконкиста, Тридцатилетняя война, Гуситские войны и др.), и нигде не было речи о расовом превосходстве.
Древняя история рабовладельческого Средиземноморья также нигде не знает даже намёков на то, что людей порабощали на основе каких-то учений о превосходстве одной нации над другой. Рабами становились военнопленные, но могли стать и соплеменники (должники, преступники), но никто из древних не разрабатывал концепций расовой нетерпимости. Да и в условиях средневековой религиозной вражды любому представителю гонимой конфессии всегда давался шанс (правда, порой теоретический) спасти свою жизнь, приняв веру победителей, независимо от своей расовой или национальной принадлежности.
Миф о превосходстве одной расы над другой развился, как это ни парадоксально, в просвещённой Европе и был немедленно принят на вооружение в «демократической» Северной Америке. Несмотря на длительную эпоху древнего рабовладельческого строя, о которой пишут школьные учебники, наивысшее развитие рабство получило именно в эпоху Просвещения, в XVIII–XIX вв., в южных штатах Северной Америки, где рабовладение составило основу экономики целого региона, причём приобрело самые гнусные формы. Чернокожий раб считался вещью; белый рабовладелец мог поступить с ним, как ему вздумается: продать, покалечить, убить.
Такое обращение с людьми, пусть и другого цвета кожи, вызывало возмущение в передовых кругах общества. Требования запретить рабство звучали в самых высоких кабинетах Европы, и тогда в недрах американской дипломатии родился тезис о «невозможности отмены рабства, так как негры принадлежат к “низшему человеческому виду” и нуждаются, чтобы ими управлял белый человек». Но этот тезис пришёлся как нельзя кстати и ко двору главных европейских колониальных империй и самой главной из этих империй – Британской.
Британская империя владела колониями по всему земному шару и была «владычицей морей». В оправдание колониальной политики в среде английских учёных была генерирована идея о том, что европейцы обязаны нести свет цивилизации всем остальным народам. Это был своего рода долг – «бремя белого человека». От этой идеи вкупе с выкладками американцев было рукой подать до расизма.
Расисты строили свою концепцию на изучении формы черепов, принадлежащих разным людям разных рас. Зная, что черепа европейцев (европеоидов) в ширину меньше, чем в длину (длинноголовость – долихоцефалия), а черепа негроидов (как и большинства других рас) своей шириной равны длине или больше её (круглоголовость – брахицефалия), они сформулировали положение о принадлежности всех долихоцефалов к «высшей расе», якобы существовавшей с глубокой древности и всегда повелевавшей «неполноценными» чёрными брахицефалами. Манипулируя данными измерений черепов, они убеждали общество в том, что «негры стоят в своём развитии почти на уровне обезьян и не могут считаться полноценными людьми».
В Европе под эти «исследования» подвели «научно- историческую базу». Когда англичане захватили в XVIII в. Индию, их поразила эта древняя цивилизация. Огромные города, великолепные храмы, глубокая метафизика философских учений ошеломили колонизаторов. После того как завоеватели ознакомились со священными Ведами, в которых была записана древнейшая история Индии, стало ясно, что санскрит, на котором сложены Веды, родственен европейским языкам.
Конечно, после этого европейские учёные пересмотрели многие свои выводы касательно древней истории. Но расисты, изучив легенды, записанные в Ведах, выдвинули теорию о существовании 1 500–2 000 лет назад некоего народа «белой расы», называемого в Ведах ариями (полноправными людьми). Расисты утверждали, что арии боролись с неполноценными людьми «чёрной кожи» и поработили этих людей.
Была генерирована идея о превосходстве «арийской расы» (к этой расе из-за сходства санскрита с европейскими языками были отнесены европейцы) над всеми другими расами[2]. Над туранцами («помесь» монголоидов с европеоидами), к которым отнесли тюрок, монголов, финно-угров, восточных славян и народы Дальнего Востока. Над семитами, к которым отнесли евреев, арабов, берберов. И, само собой, над хамитами (негроидами). Родилась теория о непрекращающейся борьбе арийцев с другими расами, в которой арийцы были носителями позитивного начала, а остальные – негативного.
Несостоятельность этих «научных изысканий» была видна уже тогда. Попытка смешения языковой и расовой классификаций и самим расистам виделась надуманной, но они выполняли «социальный заказ», то есть, по меткому выражению пропагандистов марксизма-ленинизма, наука о расах стала «продажной девкой на службе империализма». Зёрна теории «расового превосходства» упали на благодатную почву, а расизм ещё не раз потом подгонял свои выводы под нужды «заказчиков»[3].
На самом деле никаких мифических «древних ариев» не было. В текстах Вед речь идёт о действительно существовавшей культурно-исторической и языковой общности арья (так они себя называли), занимавшей огромное пространство древнего мира – от Дуная до Гималаев и от южнорусских степей до Персидского залива и Индостана. Но эта языковая общность включала в себя многие этнические группы, не представлявшие единой расы, хоть и говорившие на родственных языках.
В Европе это были скифы, которых греки описывали как светловолосых и голубоглазых дикарей, в Средней Азии и на берегах Персидского залива это были черноглазые и чернобородые персы, а в северных степях Казахстана это были (судя по описанию антропологов) рослые, крупноголовые европеоиды кавказского типа.
Что же касается разделения людей в Ведах на «высшие» и «низшие» касты (варны) (мы ещё будем впоследствии касаться этого вопроса), то известно, что члены этих каст делились не по внешнему виду, а по уровню развития, и переход из одной касты в другую считался возможным. Безусловно, из древних священных текстов иранцев-зороастрийцев (последователей пророка Заратустры-Зороастра) можно сделать вывод о борьбе древних ариев с окружающими их народами, но это деление носило социальный характер, а не расовый.
Люди во все времена отличали членов своего круга, рода, племени от других, не своих, чужаков, награждая своих близких всеми лучшими чертами характера и, соответственно, лишая этих черт «не своих». С первобытных времён так было и, видимо, так будет всегда. Во всех преданиях, мифах, народных сказаниях герои повествования – соплеменники автора (или авторов) представлены умными, добрыми и справедливыми, а их противники-чужаки, наоборот, злыми, коварными и кровожадными. Это надуманное превосходство одного народа над другим проще всего «научно обосновать» физическими различиями. Причём обосновывается превосходство одной расы над другой как в одну, так и в другую сторону – не секрет, что в XX в. получил развитие «чёрный» расизм, то есть «учение» о превосходстве негроидной расы над всеми другими.
Несмотря на это, антропология как наука о расах продолжает развиваться, и антропологические исследования часто вскрывают такие глубинные корни происхождения народов, какие недоступны другим специальным историческим дисциплинам. Краниологические исследования позволяют изучать расовые ареалы древности, движение народов, их взаимное проникновение.
На основании многолетних антропологических исследований советский антрополог В. Алексеев пришёл к парадоксальному с точки зрения современной письменной истории выводу. Он утверждал, что, несмотря на все описываемые в письменной истории этнические катаклизмы, «современные народы истоками своими уходят в глубокую древность, что человечество при всех событиях, потрясших мир, сейчас расселено приблизительно так же, как и несколько десятков тысяч дет назад, и, говоря о больших расах, их приуроченность к отдельным территориям – один из законов географии и истории человечества. На каждом материке историческое развитие шло в основном в его границах, и многие современные народы восходят корнями своими к верхнепалеотическим предкам, которые жили в тех же областях, где живут сейчас их потомки».
То есть как появились европеоиды в древней Европе, а монголоиды – в Азии, так они и оставались там на протяжении всей истории человечества. Например, славянские и тюркские народы, а также народы Северного Кавказа сложились по антропологическим меркам сравнительно недавно – в конце I тысяч. н. э., но преемственность между ними и археологическими культурами предшествующего времени прослеживается до 2 500–3 000 лет назад.
Антропология огорчит ревнителей «чистоты славянской крови». Русские с точки зрения краниологии представляют собой, по мнению известного советского антрополога Т. Алексеевой, «…неоднородную восточно-европейскую расовую общность, со значительной долей субстрата в сложении антропологического облика. В данной расовой общности очень сильно проступают черты, присущие балтам, угро-финнам и ираноязычным группам, населявшим Восточную Европу до прихода славян».
Выводы краниологов говорят о различии в черепной морфологии средневековых ранних славянских черепов (долихоцефалов) и современных типов русских черепов (брахицефалов), что обусловлено смешением средневековых славян с дославянским, преимущественно финно-угроязычным населением, которое славяне застали при заселении Восточно-Европейской равнины.
Сказалось это смешение и на родстве западных, южных и восточных славян. Эти общности складывались в окружении разных соседних народов, смешивались с этими народами, поэтому у западных славян отмечается сильное тяготение физического облика к средненемецкому антропологическому типу, а у южных славян имеются черты, свойственные древним фракийцам, древним иллирийцам, сарматам, даже грекам. Различий в антропологическом облике между тремя родственными по языку группами славян едва ли меньше, чем сходства.
Плохие новости приготовила антропология и для некоторых псевдоисториков, сокрушающихся о «чистом славянском ключе-роде, который замутнила монгольская орда». Для таких «исследователей» и их поклонников нужно привести один факт, абсолютно точно установленный антропологами: «монголо-татарское нашествие» и почти 250-летнее «иго» никакого следа в антропологическом облике русского народа не оставили. То есть как находили черепа европеоидов, уральцев и смешанных «туранских» типов во временных слоях раскопок, датируемых до «нашествия», так же их находят и в слоях, датируемых «нашествием» и «игом», так же и в последующих после них горизонтах раскопок. Но, что особенно интересно, останков ярко выраженных восточных монголоидов, какими рисуют «монголо-татар», как не было, так и нет.
Расселение племён на территориях Старого Света было длительным и сложным и без «монголо-татарского нашествия». Процесс смешения рас и их частей не закончен и сегодня (если вообще можно говорить о конце этого явления), и говорить о превосходстве одной расы над другими по меньшей мере глупо. Соотношение этих рас, их частей, связей между ними, преемственности между старыми и новыми расами ещё только изучается наукой. Границы между расами нечёткие, и, как указывал основоположник русской антропологии А. Богданов, «родство племён по языку, быту и обычаям не есть ещё родство по происхождению».
Например, тюркские народы: татары, чуваши, киргизы, казахи, узбеки, туркмены, азербайджанцы, якуты и др. – имеют близкий между собой язык, однако по антропологическим признакам различаются кардинально. Казахи, киргизы, якуты – явные монголоиды, у узбеков, татар, чувашей этот тип смягчён, а в чертах азербайджанцев монголоидности вообще нет. То же можно сказать и о финно-угорских народах. Удмурты и марийцы (особенно луговые) имеют явную монголоидность в чертах, мордва, напротив, тяготеет к европеоидности, а финны и эстонцы уже явные европеоиды.
При формировании антропологического типа нужно учитывать и влияние окружающей среды: люди могут жить в определённом климате, только если они приспособлены к этому климату. Тип сложения людей зависит и от образа жизни, и от питания. Скотоводы-монголоиды крупнее и сильнее монголоидов Южного Китая, питающихся в основном растительной пищей, а жители севера всегда несколько крупнее южан из-за особенностей теплоотдачи организма.
Говоря же непосредственно об антропологической ситуации в Среднем Поволжье и Волго-Окско-Сурском междуречье, мы убедились, что этот регион с начала железного века сделался «контактной зоной» двух великих рас – европеоидной и уральской. Это привело к созданию своеобразного «плавильного котла народов», в котором сложились современные этносы Среднего Поволжья и в том числе этнос великороссов Поволжья.
Очерк 3.
Скифы, сарматы, иирки
На каких языках разговаривали народы, населявшие наш регион в начале железного века? Точно этого мы не узнаем никогда. Племена, жившие в то время на территории лесной зоны Восточно-Европейской равнины, не имели письменности и никаких сведений о себе не оставили. Единственными дошедшими до нас источниками являются записки древнегреческих учёных и путешественников, проникавших в середине I тысяч. до н. э. во все пределы тогдашней ойкумены (обитаемого мира). В Восточной Европе греки столкнулись со скифами – древними ираноязычными племенами, заселявшими Причерноморские степи и Крым.
Как уже говорилось в предыдущих очерках, названия крупнейших рек южной части Восточно-Европейской равнины имеют свои корни в древнем индоевропейском североиранском наречии. Днепр, Дунай, Дон, Днестр, Сейм, Ра, Хопёр и другие реки сохранили в своих названиях память о древнем народе, населявшем их берега. Собственно, эти названия рек и некоторые личные имена древних кочевников и позволили лингвистам установить, что племена скифов и родственных им сарматов говорили на североиранских наречиях, так как никаких других сведений о языке скифов до нас не дошло.
Скифы были воинственными кочевниками-скотоводами, которым в течение почти 1 000 лет принадлежали Причерноморские степи. «Главным» автором, давшим систематическое описание жизни и быта скифов и ряда других народов Восточной Европы, был греческий историк и географ Геродот, живший в V в. до н. э.
В своих трудах Геродот рассказал о климате и ландшафте Причерноморья, о землях к востоку и северу от него, о народах, населявших эти земли. Его рассказы основаны не только на свидетельствах очевидцев, но и на легендах и байках, ходивших в тогдашней среде купцов и путешественников. Из-за этого сам Геродот порой делал оговорки, сомневаясь в некоторых деталях своих рассказов, но в целом его описание жителей южной и центральной частей Восточной Европы считается объективным.
К востоку от реки Днестр Геродот указывал на живущих здесь скифов-земледельцев, наиболее культурных и цивилизованных. Дальше на восток от этих земледельцев жили скифы-кочевники, которые «не сеют, не пашут… населяют землю к востоку от реки Герра (Южный Буг – авт.)». Восточными соседями этих скифов-кочевников были главные скифские племена, называемые Геродотом царскими скифами. Это были скифы «самые храбрые и самые многочисленные… считающие других скифов своими рабами». Царские скифы населяли Причерноморье до реки Дон, а за Доном уже была земля савроматов (сарматов). Савроматы населяли «страну на 15 дней пути по направлению к северному ветру, страну, лишённую диких и культурных деревьев (степь – авт.)». Родственные скифам по языку сарматы, населявшие Приазовье, Прикавказье и Нижнюю Волгу, находились на более низкой по отношению к ним ступени развития.
Скифы и сарматы из всех восточноевропейских народов были наиболее изучены греками. Их быт, нравы, обычаи подробно описываются Геродотом, но и племена, жившие к северу от скифов, в лесной зоне Восточной Европы, Геродот также пытался описать как можно детальнее, хотя чем дальше на север, тем менее внятными становятся его рассказы. «Выше их (сарматов – авт.) живут будины, занимающие другую область, всю поросшую лесом».
Нет сомнения, что здесь речь идёт о лесных массивах верховьев Десны и Оки, где археологи отмечают в этот период наличие очень развитой юхновской культуры. Выходцев из этой культуры некоторые исследователи считают непосредственными предками восточных балтов и восточных финнов, и тем интереснее сообщения Геродота о древней культуре и быте этих племён, названных им общим именем «будины».
«Будины – племя большое и многочисленное, все они светлокожие и светловолосые (северные европеоиды – авт.). В их области построен деревянный город Гелон, окружённый стенами. Длина стены с каждой стороны – 30 стадиев; она высокая и целиком из дерева. Дома и храмы у них деревянные. Там есть храмы эллинских богов, украшенные по-эллински деревянными статуями и алтарями. И каждые три года они устраивают празднества в честь Диониса и впадают в вакхическое исступление. Ведь гелоны (очевидно, жители города Гелона – авт.) в древности были эллинами, которые покинули гавани (причерноморские – авт.) и поселились у будинов, но говорят они на языке отчасти скифском, отчасти эллинском. Будины же говорят не на том языке, что гелоны, и образ жизни у них не один и тот же. Ведь будины, будучи исконными жителями, кочевники, они единственные из тех, кто здесь живёт, питаются дарами леса. Гелоны же земледельцы, питаются хлебом и имеют сады, они нисколько не похожи на будинов ни цветом кожи, ни внешним видом. Эллины, однако, и будинов называют гелонами, называют неправильно. Вся их страна поросла разнообразными лесами…»
Заметим, что описываемые Геродотом события происходят за полтысячи лет до нашей эры, и перед нами свидетельство современника о существовании в Восточной Европе больших городов с культовыми сооружениями, с земледельческим населением, испытавшим воздействие передовой греческой культуры. Во всяком случае, навыки деревянного зодчества, позволявшие им строить города, храмы, изготавливать деревянные статуи, не оставляют сомнений в развитой и самобытной культуре, сложившейся в среде древнего населения центра Европейской России.
Рядом с будинами Геродот описал племена меланхленов («чёрные плащи»). Меланхлены, по свидетельству Геродота, – это племена, полностью перенявшие обычаи скифов («ставшие как скифы»). Можно не сомневаться, что меланхлены были не одни такие в лесостепной зоне Восточно-Европейской равнины, поскольку сильнейшее влияние скифов и сарматов на местные племена прослеживается здесь вплоть до эпохи раннего Средневековья.
Дальше от будинов (восточнее) жили андрофаги. Название племени говорит само за себя, «андрофаг» по-гречески – «людоед». То есть жили в Восточной Европе и охотники, употреблявшие в пищу себе подобных. В этом нет ничего необычного: по мнению многих археологов, каннибализм – это прошлое самых разных человеческих сообществ, и в виде ритуального он долго сохранялся в обычаях самых разных племён.
«Выше будинов к северу идёт сначала пустыня (необитаемые земли – авт.), а за пустыней, если отклониться в сторону восточного ветра, живут фиссагеты, племя многочисленное и особое, живут они охотой».
Фиссагеты – имя, данное, несомненно, скифами, потому что соседями скифского народа саков в Средней Азии было племя, названное ими «массагеты», и это название греки переводили на свой язык как «рыбу поедающие». Соответственно, и «фиссагеты» можно истолковать как «что-то поедающие». Но что? Некоторые лингвисты видят в слове «фисса» индоевропейское «убитая жертва», другие – просто «жертва», а третьи утверждают, что это значит «убитый человек». Версии разные, впрочем, наличие рядом андрофагов (людоедов) наводит на определённые ассоциации. Может быть, из-за диких и жестоких обычаев каннибализма северные иранцы и называли эти лесные народы общим именем mardχvār (древнеиранск. «людоед»), которое позже было перенесено на восточных финнов?
Впрочем, это ничем не подкреплённая догадка, тем более что Геродот ничего подобного о фиссагетах не писал. Указанное историком местоположение фиссагетов позволяет отождествить их с племенами городецкой культуры, которые, по данным археологов, действительно находились под сильным скифо-сарматским влиянием.
От североиранцев они получили своё имя, от них научились скотоводству, освоили металлы, переняли многие навыки хозяйственной деятельности. Свидетельством присутствия скифов и сарматов среди племён лесной полосы Восточной Европы служат не только археологические находки, но и рассказ Геродота о некоторой группе, отколовшейся от царских скифов и ушедшей на жительство в северные леса, «выше иирков, если отклониться к востоку».
Иирки – это следующий за фиссагетами народ, упоминаемый Геродотом. «Рядом с фиссагетами, в тех же местах обитает племя, имя которому иирки. Они также живут охотой, занимаясь ей следующим образом: охотник сидит в засаде, взобравшись на дерево, а деревьев там растёт в изобилии, растут по всей стране. У каждого охотника наготове конь, обученный ложиться на брюхо, с тем чтобы стать ниже, и собака. Как только охотник увидит с дерева зверя, он, выстрелив из лука и сев на коня, устремится в погоню, а собака следует за ним…»
На иирках следует остановиться особо. По мнению лингвистов, иирки – это не что иное, как переиначенное в древнегреческом языке племенное название угров – древних жителей севера Восточной Европы, Приуралья и Урала. Во всяком случае, археологами установлено, что 4 000–6 000 лет назад, в эпоху неолита, на указанных территориях расселялись племена культуры ямочно-гребенчатой керамики, начавшие во 2-ой половине I тысяч. до н. э. своё движение на запад и юго-запад.
Самый древний пласт названий водных объектов северной половины Восточно-Европейской равнины принадлежит языку древнейших её обитателей – носителей уральских языков. Урал был родиной этих племён, центром, откуда они расселились не только на запад, дойдя до Скандинавии и Прибалтики, но и на восток, в сибирскую тайгу, вплоть до Саян и Алтая. Отсюда такое сходство в названиях многих сибирских рек и рек севера Восточной Европы.
Уральская родина праугров, это всего лишь одна из научных гипотез. Есть и другие точки зрения: этнограф А. Кастрен полагал, что праугры сформировались в районе Саян и Алтая, откуда распространились на север и на запад Евразии, а советские учёные поначалу относили их родину на северо-восток Европы. Венгерский учёный П. Хайду в результате многолетних исследований пришёл к выводу о том, что «общие предки финно-угров и самоедов проживали, судя по названиям в их языке некоторых деревьев, в лесной зоне к северу от российской степной полосы… обнимая территории Верхней Волги и по рекам Вятке, Ламе, Чусовой и Белой, а распад общего языка начался 5 000 лет назад».
В наши дни большинство учёных считает родиной прауральского языка Западную Сибирь. Территорию между зоной тундры и Алтае-Саянским горным узлом. Отсюда праугры заселили Урал и Саяны и отсюда ушли на северо-запад, дошли до Скандинавии и далёкой Паннонии. Вряд ли когда-нибудь теоретические споры о родине праугров будут закончены, важно другое: прауральский язык, распространившись в древности на Урале и в Западной Сибири и на северо-востоке Европы, лёг в основу многих древних и современных языков Евразии.
Угры, проникая в железном веке вглубь Восточно-Европейской равнины, смешивались с местными племенами, изменив и лингвистическое, и антропологическое «лицо» северной части этой равнины, пройдя за 1 000 лет путь до Балтийского моря. Они заселили всё пространство между Волгой и Уралом, а на Южном Урале, столкнувшись с сарматами и западными пратюрками, дали начало народам авар, булгар, мадьяр, хазар, печенегов, башкир и других племён степи. За Уралом праугры, освоив просторы сибирской тайги, образовали народы ханты и манси, приняли участие в этногенезе других сибирских народов.
Иирки были одними из последних племён севера Восточной Европы, сведения о которых дошли до Геродота в неискажённом виде. Дальше он сообщает о племенах одноглазых людей и племенах людей с собачьими головами, о крае земли, о странах «вечной ночи», что говорит о скудной информированности древних греков о территориях Урала, Сибири и севера Восточной Европы.
Мы же вернёмся к скифам, чтобы обозначить их место и значение в этногенезе народов Восточной Европы, в частности России и Поволжья. Скифы были удивительным народом: эти отважные, воинственные кочевники поклонялись воткнутому в землю мечу и орошали его человеческой кровью. Воины скифов пили кровь первого убитого врага, снимали с убитых врагов скальпы и делали чаши из черепов побеждённых. Своих предводителей скифы хоронили со страшными, кровавыми обрядами. В IV в. до н. э. скифы разгромили огромную армию персидского царя Дария Гистаспа, заманив её вглубь своей территории. Значение древних скифов и их преемников – сарматов в этногенезе народов, населявших впоследствии Восточную Европу, очень велико.
Создавшие богатейшую культуру, имевшие свою письменность, испытавшие воздействие эллинистической культуры скифы и сарматы особенно повлияли на пришедших им на смену степняков-кочевников. Оружие, обращение с конём, сбруя, стремена, сложносоставной лук, приёмы ведения боя, войны, охоты, многое другое оставили им скифы, да и сами влились в ряды этих кочевников.
Неслучайно вплоть до XVIII в. народы, населявшие просторы Восточной Европы, в Византии и в Западной Европе называли в том числе скифами, а страну Скифией. Лингвисты находят огромное количество скифских иранизмов и в тюркских, и в финно-угорских языках, немало их и в языках славянских. Скифо-сарматская степная культура на протяжении столетий воздействовала на культуры других степных народов и вплелась в них чрезвычайно сильно.
В конце I тысяч. до н. э. сарматы (савроматы), жившие, согласно Геродоту, в степях между Волгой и Доном, начали движение на запад. Сарматы принадлежали к той же ирано-язычной группе индоевропейских народов, которую называют скифской ветвью. Родственные скифам и сарматам народы жили и дальше в степях, на восток. В Центральной Азии это были племена саков и массагетов, которые в свою очередь были родственны древним парфянам, мидийцам и персам. Все эти народы подразделялись на много племён и родов, в той или иной степени отличавшихся друг от друга и, возможно, говоривших каждый на собственном диалекте. Считается, что язык современных осетин (асов-алан) есть один из диалектов скифо-сарматского языка, и он является единственным дошедшим до нас «живым» памятником древнего языка северных иранцев.
Несмотря на общность диалектов, расовый состав сарматских племён был неоднородным. Археологи и антропологи полагают, что главную роль в племенных союзах сарматов играли племена андроновской культуры – европеоиды-долихоцефалы кавказского типа. Их останки находят везде, где расселялись сарматские племена – от Нижней Волги до Причерноморья и Среднего Поволжья. Однако в слоях последних веков до н. э. на Южном Урале, в степях Нижней Волги и Северного Казахстана обнаруживают также черепа монголоидные и смешанных типов, что говорит о начале метисации (смешении) сарматских племён.
Сарматы были кочевниками, в чём очень походили на скифов. Геродот говорил, что у сарматов нет домов и они живут в повозках, и такую же картину нарисовал через 500 лет греческий географ Страбон. Тот в свою очередь указывал, что страна, где обитали сарматы, была бедной и холодной. «Выдержать такие суровые условия может лишь местное население, привыкшее на кочевой манер жить на мясе и молоке, но для людей из других племён это невыносимо».
Через 1 000 лет после Геродота римский историк Аммиан Марцеллин, описывая сарматское племя алан, полностью совпадал в своих оценках уклада жизни сарматов с Геродотом и Страбоном. Интересны заметки Марцеллина о разведении аланами лошадей, которые, по словам историка, «так же малы, как и скифские, но необычайно быстры и своенравны, поэтому приходится их холостить». То же самое сообщают средневековые авторы о размерах и свойствах лошадей в армиях Чингисхана и других степных владетелей.
Также единодушны древние авторы, рассказывая о женщинах кочевников. По описанию Геродота, женщины сарматов «придерживались образа жизни древних амазонок». Они охотились верхом и сражались на войне рядом с мужчинами, «одетые так же, как они». То же самое говорил о сарматских жёнах Страбон, но характерно, что и женщины «монголо-татарских» завоевателей вели себя точно так же.
Нельзя обойти вниманием некоторые обычаи, существовавшие у сарматов. Один из них заключался в деформации черепов новорождённых, когда ребёнку с рождения стягивали голову тугой повязкой, и по мере его роста голова приобретала вытянутую форму. Наиболее широкое распространение этот обычай получил у сарматов «позднего» сарматского периода (со II по IV в.), обитавших в волжских степях и предгорьях Кавказа. До 70 % мужских черепов, найденных здесь, подвергались деформации. Такой же обычай широко практиковался в начале нашей эры в Центральной Азии, а потом и у «ранних» гуннов. Любопытно, что точно такой же обычай деформации черепов был в ходу и у индейцев доколумбовой Мезоамерики. Что это значило и для чего это делалось, остаётся только гадать. У кочевников Средневековья такого обычая уже не было.
Геродот описал ещё один «обычай», существовавший у сарматов Южного Урала и среднеазиатских саков, подтверждённый археологами. Это так называемый «ритуальный» каннибализм, заключавшийся в том, что «когда человек достигает преклонного возраста, его родственники собираются вместе и приносят его в жертву, вместе с животными, потом они варят мясо и поедают его». Сарматы не были в этом отношении каким-то исключением. Ритуальный каннибализм существовал в обычаях многих народов мира и в обрядах многих религий. Например, в таинствах бога Митры в жертву приносился мальчик, тело которого потом съедалось.
После покорения Причерноморья сарматами в истории скифов начинается период, названный сарматским. Сарматы, принимая активное участие в жизни скифов, постепенно смешались с ними, занимая ведущее положение в руководящей иерархии скифских племён. Археологи отмечают, что к началу I тысяч. н. э. в захоронениях скифской знати обнаруживается антропологический материал, принадлежащий выходцам из степей Северного Казахстана и районов Центральной Азии. С I в. сарматские племена аланов, роксоланов, асов, аорсов и др. становятся важной политической силой в жизни Северного Причерноморья, всё более подчиняя себе остатки скифских племён. Именно с первых веков нашей эры в античных, а затем и западноевропейских источниках Причерноморские степи наряду с названием Скифия стали именоваться и Сарматия.
С началом Великого переселения народов (IV–VII вв.) скифо-сарматские племена органичной частью влились в орды гуннов. Увлекаемые завоевательным потоком, аланы, асы, анты, другие сарматские племена распространились по всей Европе. Следы сарматских названий обнаруживаются в европейской топонимике повсюду – от Пиренеев до Немана, но особенно много их находят в Южной и Восточной Европе.
Сарматы не просто расселялись по Европе. Они и здесь вставали во главе племён и родов, как входивших, так и не входивших в гуннский и другие племенные союзы. В отечественной историографии принято считать антов одними из предков славян, что вполне возможно, если изучить значение сарматского слова «анты». Дело в том, что современные кавказские осетины-аланы используют в качестве одного из самоназваний слово «анди». Российский учёный Г. Вернадский сводил этноним «ант» к сармато-осетинскому anga, что означает «извне» (отсюда же andag – «внешний»), и допускал, что сарматы называли так племена своих союзников, у которых главенствующие позиции занимали сарматские роды. Некоторые племена не были иранцами, но назывались «анты» («анды»), так как находились под сарматским влиянием.
Впервые название «анты» встречается в I в. у историка Плиния Старшего как название сарматского племени вместе с ещё одним названием – «сербы». Плиний Старший называл так аланские племена, жившие у берегов Меотийского озера (Азовского моря). Сарматы-аланы-анты-сербы вместе с гуннами пришли в Южную и Центральную Европу и, смешавшись там в IV–V вв. с праславянами, встали во главе праславянских племенных союзов, дав им свои имена.
Аланы-сербы были широко распространены по Центральной Европе. Римский географ Вибий Секвестр в V в. н. э. называл на территории нынешней Саксонии и Тюрингии страну Белая Сербия, памятью о которой остался крошечный западнославянский народ сорбы в современной Германии. Даже и в середине X в. арабские путешественники отмечали у балканских славян сарматские традиции: царя поили кобыльим молоком, среди знати был распространён обычай деформации черепа и неславянские имена, а правителей областей называли по-скифски «жупан» (отсюда и западнославянское «пан») и др.
Сарматы-аланы, игравшие первоначально в славянских племенных союзах роль правящего класса, постепенно славянизировались, забывая своё степное прошлое. Также они «растворялись» и среди других народов, участвовавших в Великом переселении: готов, гуннов и др., и постепенно сошли с этнической карты Европы. Отдельные группы алан сохранялись ещё в XIII в. на территориях между Крымом и Уралом, но и они постепенно смешались с другими степняками и вошли в состав их племён и родов.
Такой длинный рассказ о скифах-сарматах здесь неслучаен. Современные антропологические и лингвистические исследования говорят о генетической связи славянства со скифо-сарматами. Но не менее глубокий след оставили североиранцы и в этногенезе народов Поволжья и в том числе Волго-Окско-Сурского междуречья, по которому проходила граница лесной и степной зон Восточной Европы. Сарматы в своём расселении подходили вплотную к этой границе.
Значительные культурные, лексические, хозяйственные заимствования находят исследователи и у поволжских тюрок, и у мордвы, и у марийцев. Это подтверждают и источники, и археология. Современные татарские учёные Г. Саттаров и Ф. Гарипова убеждены, что топонимический корень (апеллятив) сар (сор, сер, сур) восходит к названию сармато-аланского племени, жившего в первых веках нашей эры в Среднем Поволжье, и от этого корня производят, в частности, такие названия, как Сур-а, Сар-ов, Чебок-сар-ы и др. Сарматский этнонимичный корень ас (яз) имеется во многих топонимах Поволжья и в том числе присутствует в названии древнего народа бурт-ас-ы.
Очерк 4.
Великое переселение
Одним из ключевых событий всемирной истории, во многом определивших этническую и политическую карту Европы, стало Великое переселение народов. Считается, что оно продолжалось с IV по VIII в. Однако начало этого явления можно, без сомнений, отнести к первым векам нашей эры, когда жители Центральной Азии и Забайкалья небольшими группами стали переселяться на запад и весь широкий «пояс» Евразийских степей от Дуная до Тувы «заволновался», пришёл в движение.
Быть может, причиной тому были климатические изменения, может быть, рост населения и нехватка пастбищ, гадать бессмысленно, но упомянутое в прошлой главе вторжение сарматов в Причерноморье было одним из актов этого «волнения». Следом за сарматами пришли гунны, затем авары, за ними другие кочевники, и по большому счёту процесс «переселения» можно считать закончившимся только к середине II тысяч., когда бывшие кочевники – турки-османы были остановлены на Балканах.
Однако не только народы Азии приняли участие в Великом переселении народов. Одним из этапов этого процесса было так называемое движение готов в начале III в.
Тогда древнегерманские племена, объединённые именем «готы» («геты», «готоны») из-за изменения климатических условий снялись с мест своего обитания в Прибалтике и Центральной Европе и, увлекая за собой другие древние народы, двинулись вглубь континента[4]. К началу IV в. они уже атаковали Византию, расселились на Балканах и в Северном Причерноморье.
Во время своего движения готы разделились на западное (вестготы) и восточное (остроготы) «крылья». Занявшие Балканы вестготы напали на находившуюся в упадке Римскую империю и в короткое время разорили Италию, а в 476 г. взяли и разграбили Рим. Вторжение вестготов привело в движение другие варварские народы Европы, и вскоре племена вандалов, бургундов, франков, свевов, лангобардов и др. создали свои королевства на территории современных Испании, Франции, Италии, Германии и даже Северной Африки. Эти королевства во многом стали предшественниками нынешних европейских государств.
Движение готов стронуло со своих мест все племена европеоидов центра Европы, заставив их двигаться не только на юг, но и на запад и на восток. В частности, племена балтов, располагавшиеся на территории современной Беларуси и Польши, дошли до Оки, верховьев Западной Двины и Дона. Балты были одним из ведущих участников движения готов. Живший в VI в. готский историк Иордан указал, что одним из главных готских родов был род балтов.
Для истории Поволжья Иордан имеет особое значение, так как именно он, описывая события IV в., рассказал о готском вожде Германарихе, создавшем огромную «державу» в Восточной Европе. Иордан перечислил народы, подчинившиеся Германариху: «Покорил же он племена гольтенскифов, тиудов, инаунсков, васинброгов, меренс, морденс, имнискаров, рогов, тадзанс, атаул, навего, бубенегов, колдов…»
Ряд современных учёных отождествляет тиудов со средневековой чудью, васинброгов – с весью, меренс – с мерей, морденс – с мордвой, а имнискаров – с оговорками – со средневековыми черемисами. Не все историки согласны с тем, что поволжские народы меря, мордва и весь сложились как этносы уже в IV в., когда ни о каких славянах речи не было, но из «песни слова не выкинешь». Эти строки Иордана можно считать первым упоминанием перечисленных выше народов.
В том же IV в. началась и «кульминация» Великого переселения народов. Началось вторжение в Европу гуннских племён. Несмотря на весь накопленный исследователями материал, происхождение гуннов так и не выяснено.
Кем были гунны, откуда они пришли и на каком языке разговаривали, до сих пор вызывает споры учёных. По традиции гуннов принято считать потомками народа сюнну (хунну). Якобы эти древние тюрки, обитавшие на севере Китая в III в. до н. э., перекочевали из Забайкалья в Западную Сибирь и на Южный Урал, став первым в Европе тюркским народом.
Однако это мнение, основанное главным образом на созвучии названий и на традиции выводить всех диких завоевателей-кочевников откуда-то из Забайкалья, не подкреплено никакими серьёзными аргументами. Антропологи, например, до сих пор не могут выделить какой-то отдельный материал, который можно считать именно «гуннским», а лингвистам известно лишь несколько слов и личных имён из гуннского лексикона (письменных памятников гунны не оставили). На основании этих слов и имён скорее можно сделать вывод об индоевропейском происхождении гуннов, нежели тюркском.
А вот современники гуннского нашествия, римские и византийские авторы V–VII вв., помещали родину гуннов на север, в Приуралье и дальше, и, возможно, были не так уж неправы. Более смелая гипотеза происхождения гуннов говорит нам, что значительная часть гуннской орды состояла из выходцев из того «лингвистического горизонта», где на огромной территории от Балтики через Поволжье и Волго-Камье до Урала в течение долгих веков индоевропейские языки контактировали с уральскими. В этом регионе сложилась гуннская орда, отсюда она начала своё движение в Европу. И сюда же гунны вернулись после падения державы Атиллы, в родные просторы Поволжья и Южного Урала.
Действительно, в дебрях Волго-Камья, на лесных равнинах Среднего Поволжья, в степях Южного Урала в конце I тысяч. до н. э. – начале I тысяч. образовалась «контактная зона», где сходились племена европеоидов и уральцев и группы кочевников из Западной Сибири и Северного Казахстана. Дикие племена объединялись в союзы, постепенно «втягивая» в себя всё новые и новые группы кочевников с юга и востока Евразии. Этот гигантский «плавильный котёл народов» довольно долго накапливал «критическую массу», пока из-за потепления климата, случившегося в Евразии в начале I тысяч., и вызванной им засухи не вытолкнул из своей среды мощный племенной союз, получивший название «гунны» (в прауральских языках «унн», «гун», «огунр» – «человек», «мужчина»).
Около середины IV в. гунны заполнили степи в низовьях Волги и Дона, где столкнулись с приазовскими сарматами. Считается, что между гуннами и сарматами началась кровопролитная война, но, скорее, большинство сарматов-аланов присоединилось к степной армии.
Эта огромная воинственная орда не знала никакой расовой или религиозной нетерпимости и принимала в свои ряды всех желающих двигаться на закат солнца. Раньше бытовало мнение, что гунны были страшным бедствием для народов европейской цивилизации – дикой ордой разрушителей, но археологические исследования конца XX – начала XXI вв. внесли серьёзную корректировку в это утверждение.
Скорее речь должна идти не о тотальном уничтожении гуннами той или иной культуры, а о присоединении побеждённых народов и их соседей и включении их в гуннский племенной союз.
Византийский автор Аммиан Марцеллин, находившийся некоторое время среди гуннов, писал о них: «Племя гуннов, о котором мало знают древние памятники, живёт за Меотийским болотом (Азовским морем – авт.)… и превосходит всякую меру дикости».
Описывая образ жизни и жестокие нравы гуннов, Аммиан указывал на отсутствие у них наследственной царской власти: «…гунны… довольствуются случайными предводителями из сильнейших и сокрушают всё на своём пути…» Он описывал их как всадников, «приросших к своим коням, выносливым, но безобразным на вид». На конях гунны вступают в бой «клинообразным строем со свирепыми криками, врукопашную рубятся, очертя голову мечами и… набрасывают на врагов крепко свитые арканы».
Продвинувшись из Приазовья в Центральную Европу, гунны разгромили готскую державу Германариха, и здесь уже гуннов описывал ненавидящий их Иордан: «Малорослое, отвратительное и сухопарое, свирепейшее племя, понятное как некий род людей, лишь в том смысле, что обнаруживало подобие человеческой речи… Их свирепая наружность выдаёт жестокость их духа: они зверствуют даже над потомством своим с первого дня рождения. Детям мужского пола они рассекают щёки железом, чтобы раньше, чем воспринять питание молоком, попробовали они испытания раной. Ростом они не велики, но быстры… и чрезвычайно склонны к верховой езде; они широки в плечах, ловки в стрельбе из лука и всегда горделиво выпрямлены благодаря крепости шеи. При человеческом обличье живут они в звериной дикости». Иордану и другим европейцам пришедшие в Европу кочевники казались полулюдьми, полузверьми.
Ворвавшись в Центральную Европу и на Балканы, гунны в короткое время подчинили себе готов, сарматов, протославян и, соединившись с ними, начали громить Византию.
К середине V в. на пространстве от Рейна до Чёрного моря образовалась империя гуннов во главе с предводителем – хаканом Аттилой, о котором даже ненавидящий гуннов Иордан сказал: «Единственный в мире… правитель племён всей Скифии, достойный удивления по баснословной славе своей среди варваров».