Сумеречное граффити
В маленькой комнате было темно. В городе уже давно запрещалось включать свет в квартирах после одиннадцати вечера. Лишь изредка в окна проникали отблески от фар проезжающих мимо патрульных машин. Семён Витальевич выдвинул ящик письменного стола, достал оттуда крохотный самодельный фонарик, включил его и направил в угол. Там, возле стеллажа с книгами, он подсветил старый брезентовый рюкзак. Много лет назад он купил его на распродаже в третье воскресенье зимы во времена последних городских ярмарок.
Он подхватил потрёпанную лямку рюкзака, осторожно подтянул её на плечо, но жестяные баллончики всё равно забренчали, ударяясь друг о друга. Семён Витальевич притих, замер. Тишина. Он подождал ещё некоторое время, вслушиваясь в полумрак квартиры, и только потом медленно выдохнул. Запах старой бумаги поднимался с книжных полок и кружил возле него. Он улыбнулся и закрыл глаза. Там, за порогом, за дверью его дома уже давно ничем не пахло. Ничем, кроме клея и пластмассовой крошки, которой утрамбованы все дороги и узкие тротуары города.
Аккуратно приоткрыв дверь, Семён Витальевич шагнул из комнаты в коридор и неспеша направился к входной двери, подсвечивая впереди фонариком. Возле тумбы с обувью он опустил рюкзак на пол и достал угловатые ботинки, ловко влез в них, защёлкнув пластмассовые застёжки. Затем он оглянулся и снова замер. Тишина. Ключи висели на крючке возле зеркала. Он потянулся за ними, как вдруг сзади раздался голос жены:
– Ты куда собрался? – В дверях спальни показалось её сонное лицо. – Не свети на меня. Убери. – Жанна Геннадьевна зажмурилась. – Убери фонарь, говорю. Куда опять пошёл?
Он опустил фонарик, пожал плечами и почти шёпотом ответил:
– Туда.
– Куда туда? – Она направилась к нему, царапая пластиковый линолеум подошвами тапок. – Полночь уже.
– Надо.
– А что в сумке?
– В какой сумке?
– Да вот же лежит. – Жанна Геннадьевна потянулась к лямке. – Что там?
– Не трогай, – Семён Витальевич отодвинул от неё рюкзак, в котором забренчали баллончики.
– Краска? Там твоя краска? – воскликнула она. – Ты опять за своё? Мы же договаривались! Ты же мне обещал!
– Прости.
– Господи, тебя же поймают!
– Вряд ли.
– Ты ведь обещал, слышишь? Ты мне обещал!
– Не могу иначе.
– Упёртый чурбан! Старый, выживший из ума дурак! Ну, зачем тебе это? Никому же это не надо!
– Мне надо. – Он потянулся ладонью к её лицу и нежно коснулся её щеки.
– Тебя же арестуют, если поймают. Слышишь? Поймают и вышлют. – Она встала рядом с входной дверью. – Никуда ты не пойдешь. Я тебя не пущу.
– Не волнуйся, не переживай, всё будет хорошо. – Он провел рукой по её седым локонам. – Поздно уже. Лучше иди спать.
– Ну, не надо. Прошу тебя, не ходи.
Семён Витальевич вышел из подъезда. Еле различимые в полумраке очертания тротуара полностью исчезали где-то впереди. Он оглянулся по сторонам и снова замер. Тишина. На плотном ночном полотне, повисшем над городом, скользили размытые тени от патрульных машин, ныряющих меж высоких стен угрюмых домов. Он глубоко вдохнул, с надеждой проверяя, не изменилось ли что-нибудь. Но запахи мироздания, которые когда-то радовали, которые когда-то наполняли жизнь ощутимыми смыслами, так и не проявились, по-прежнему блуждая где-то в отголосках памяти. Он посмотрел на часы. Стрелка монотонно прыгала по кругу. До ночного полива ещё оставалось время. Он успевал вернуться.
За углом соседнего дома, возле мусорных баков его ждало укрытие. Это были сложенные друг к другу листы от уличных пластиковых контейнеров, которые Семён Витальевич забрал около служебного входа Продуктовой Распределительной. Когда-то подобные сооружения для своих озорных игр строили дворовые ребятишки, но те времена прошли. Он же собрал шалаш пару недель назад и каждый раз радовался и одновременно удивлялся, почему до сих пор его никто не разрушил.
Он нырнул внутрь под листы, снял с плеча рюкзак и достал спортивный костюм, чтобы переодеться. Затем выглянул наружу, прислушался. Тишина. Никого. Он вернулся в укрытие, опустился на колени, сделал глубокий вдох и закрыл глаза.
Раньше ему потребовалось бы больше времени, чтобы преобразиться. Но не теперь. Годы практики не прошли бесследно.
– Вдох, дыши, выдох, дыши.
Спустя мгновение морщины на его лице начали сглаживаться, пятна на коже принялись растекаться в стороны и растворяться одно за другим. В ушах слегка зазвенело. Но к этому он уже привык.
– Вдох, дыши, выдох, дыши.
Он вытянул шею и открыл глаза. Ещё мгновение, ещё, совсем рядом, ещё немного. Он замер, наблюдая за теплом, которое заполняло собой всё тело. Импульс, ещё один, ещё. Он улыбнулся. Достал зеркало, фонарик. Включил свет и взглянул на помолодевшего себя.
– Опять забыл, – усмехнулся Семён Витальевич, осматривая седую голову.
Он выключил фонарик и закрыл глаза. Мгновение. Ещё одно. И вот седые волосы, зачёсанные к затылку, распрямились и начали окрашиваться в рыжий цвет. Он наслаждался, радовался, представляя вокруг огромное солнце, нырял, наблюдая, как его ярко-жгучие лучи танцуют на водной глади бесконечного, безусловного океана. Где-то в соседнем квартале раздался шум двигателя. Патруль приближался.