Звездной пылью

… тик так тик тааак тик таааааааак тик …

Как навязчивая икота. Лучше и не опишешь эти ощущения. Просто что-то происходит через разные интервалы времени, пробиваясь сквозь воспоминания и мысли. А вспоминается мне последний час жизни, снова. Побродив по своему боксу, я развернулся и направился к выходу, потому что стало невыносимо тоскливо, Было уже темно, когда я вышел на улицу и сел на свободное место около Витька, с которым мы знакомы лет сто, и которому, видимо, тоже приспичило. Освещение города было приглушенно, как это обычно делают перед фейерверками, что превратило созвездия и галактики над нашими головами в яркие россыпи огней. Мы любили наблюдать за звездами в такие ночи. Но сейчас было ощущение, что они наблюдают за нами.

Витёк молчал, глядя на небо, около минуты, что для него было почти вечностью, потому что обычно он говорил не переставая.

– 

А я бы хотел полететь вон туда, – мой друг ткнул пальцем в звездное скопление слева от нас.

– 

А есть разница куда именно? – спросил я.

– 

Есть. Ребенком я мечтал именно об этом созвездии, потому что из моего бокса была видна только эта часть неба.

Мы с ним принадлежали к последней бэбиволне, но росли в разных детских учреждениях. Видимо, я разглядывал другие созвездия, если они, вообще, меня тогда интересовали.

– 

Жаль только, что попасть мы туда сможем только таким способом, – заметил я.

– 

Кто знает? – оживился Витёк. – Мне кажется, что только так и можно.

– 

Хотелось бы живыми.

Я говорил скорее по привычке. Все это обсуждалось нами много раз и не имело никакого смысла. Ничего уже не имело смысла. Улица еще больше заполнялась людьми и сидячих мест уже не было. Это была историческая часть города. Многовековые здания сегодня не подсвечивались и их серые безрадостные силуэты обступили улицу. А чему тут радоваться? Я видел снимки этого места, когда еще города не объединились в один мегаполис. На тех кадрах были еще видны дети. Сейчас ни одного не было. Но может и к лучшему.

– 

А как бы ты организовал жизнь на своей планете? – спросил Витёк.

– 

Все как у нас, но с меньшими процентами по кредитам, – отшутился я.

Люди продолжали выходить из зданий. Сначала они вглядывались в звездное небо, затем друг в друга. Многие поглаживали кулон, висящий у каждого на шее. На мне был такой же, и я тоже его коснулся.

– 

А я много об этом думал, – оживился Витёк, – и организовал бы жизнь по-другому.

– 

А чем тебя наша жизнь не устраивает? Если не считать, конечно, того, что она скоро закончится.

– 

Вот в чем ее цель? – вернулся к своей любимой теме мой друг.

– 

Жизнь ради жизни, наверное.

– 

Вот именно! Все организмы постоянно обновляются, а размножаются только если плотность популяции становится меньше оптимальной.

– 

Все верно. Если популяция уменьшается – значит не может противостоять опасностям и значит нужно не только восстановить численность, но и обновить генофонд. А если не уменьшается, то значит все хорошо и менять ничего не стоит. Идеальная стратегия выживания.

– 

Я же думаю, что цель жизни в подготовке к космическим путешествиям. Типа этого. Поэтому выживание любой ценой – плохая стратегия.

– 

К космическим путешествиям? То есть к смерти?

– 

Конечно.

Мы замолчали, вглядываясь в звезды и в людей, которых становилось все больше. Не удивительно, что уже почти сто лет не рождались дети. Наша популяция достигла своего предела, и детородные функции остановились. Конечно, мы могли бы зачать в лабораторных условиях любое количество детей. Но в данном вопросе наша бюрократия было солидарна с природой – людей и так стало слишком много.

То там, то здесь в результате несчастных случаев погибали люди, и тогда рождалось такое же количество детей. А масштабные эпидемии порождали бэбибумы. Последний такой был сто лет назад. И тогда можно было встретить детей на улицах.

Но через 30 лет эти дети выросли и стали такими же как все – людьми без возраста.

Природа сама обновляет клетки организма, постоянно. Нам с Витьком было по сто лет, а выглядели мы также как 900 летний Глен. Вот он умел приспосабливаться!. Знакомые часто шутили, что выживут только простейшие организмы и Глен. Он сновал между людьми, продавая сертификаты и свидетельства о рождении, и несколько раз вплотную прошел мимо нас. В нашем перенаселенном обществе трудно передвигаться никого не задевая, поэтому существовало много разновидностей такий касаний. Но в данном случае мне показалось, что Глен был необоснованно к нам близок. Впрочем, в такой момент меньше всего хотелось думать о нем.

… тик таааак тик таак тик таааааак …

Снова что-то первобытное овладело всей моей сущностью, вовлекая в свой ритм. Но тоже ненадолго, и я снова вернулся к своим воспоминаниям. А что мне еще остается?

Глен с улыбкой коммивояжера, кем и был по сути, подошел к женщине, которая смотрела на звёзды и гладила свой кулон. Их разговора не было слышно, но можно было быть уверенным, что Глен предлагал оформить договор усыновления или удочерения.

– 

Если бы я первый попал на планету, то жизнь организовал бы по-другому, – снова заговорил Витёк.

– 

Это как?

– 

Я бы сделал целью всего живого – путешествия по вселенной, – повторился он, и снова замолчал.