Юродивая. Дитя леса

Глава 1

Шестнадцатилетняя Наталья сидела на краю забытого колодца, прокладывая пальцами узоры на пыльной поверхности. Ее серые глаза блестели, как угольки в темноте, в то время как деревенские жители перешептывались на лавках, избегая взгляда юродивой. Она появилась в маленькой деревушке, затерянной среди густых лесов, в младенческом возрасте.

Нашли её рано утром. В тени невысокой, одиноко стоящей ивы, у самой кромки реки, где собирались искупаться девушки после утренней дойки коров, стояла корзинка. Нежные лучи восходящего солнца играли на поверхности воды, а тихий шёпот прибоя вносил в атмосферу что-то магическое, и жизнь у берега казалась загипнотизированной, ожидая, когда же начнётся этот новый, яркий день. Обнаружив корзинку, обрамленную зеленью трав и распустившихся цветов, с загадочным содержимым, кто-то из девушек замер в благоговейном молчании, а остальные, сгрудившись вокруг, начали перешёптываться.

При взгляде на сладко спящего ребенка, все девушки в один голос подумали об одной и той же мысли. Совсем недавно в деревушке пропал малыш, едва дотягивающий до этого возраста. Он только что появился на свет, став первым сыном Просковьи и Мирона, и молодые родители утопали в неуемном горе. Маленький Алеша, как назвали мальчика, таинственно исчез в тот самый момент, когда родители радовались его первым улыбкам и нежному голосочку. Молодая мама, стирала пеленки во дворе своего дома, а Алеша спал тут же около нее. Закончив стирку, Просковья хотела перенести сына в дом, но с ужасом обнаружила, что люлька пустая… Исчезновение маленького человечка всколыхнуло всю деревню. Соседи сбегались к дому молодой мамы, стараясь утешить ее, но в сердцах всех терзали вопросы: как могло это произойти? Взрослые с недоверием переглядывались и строили догадки, которые со временем переросли в сплетни и породили множество страхов. Просковья не могла справиться с паникой. Она обыскивала каждый уголок двора, снова и снова вглядываясь в те же места, где только что играли лучи солнца. В ее голове вертелись кошмары, в которых она снова и снова теряет своего сына.

Каждая женщина стремилась поискать в лесу, у реки, в старых заброшенных домах. С каждой попыткой надежда таяла, и лишь горькие слёзы оставались на щёках родителей.

В эту ночь все собрались в доме Просковьи и Мирона, утопая в ожидании и молитвах. Но, как показало время, молитвы лишь усилили тоску. Просковья и Мирон не могли предположить, что их счастье так быстро обернется трагедией. Грустные воспоминания о том, как он спал в их руках, как трогал их своим маленьким пальчиком, теперь заменяли отчаяние и невыносимая пустота.

Девушки замерли на месте, их сердца бешено бились от неожиданности. Они мечтали увидеть Алешу, которого искали уже несколько недель. Но, вместо того чтобы восторженно кричать о радостной новости, они лишь переглянулись, пытаясь осмыслить случившееся. Как же так? Они уже представляли, как расскажут всем о том, что Алешенька найден – долгожданный возвращенец, о котором мечтали все вокруг.

Они осторожно приблизились к крошечному созданию, завернутому в пеленки. Мягкие черты лица, крошечные ручки и кукольные губки – это было совсем другое чудо. Девочка, тихо сопя, выглядела такой беззащитной, что сердце каждой из девушек почувствовало тепло и нежность.

На первый взгляд, малышка напоминала обычного младенца – с розовыми щечками и тонкими, как ниточки, ручками. Но постепенно, по мере того как девушки внимательно изучали её лицо, стало очевидно, что в её чертах было что-то необычное. Настороженные взгляды сменились на тёплые, полные надежды, и одна из девушек, Матрона, решилась поднять её на руки.

Местные женщины решили, что девочку следует оставить в деревне, и одна из жителей деревни Аксинья взяла ее к себе. Девчушку она назвала Натальей и полюбила как родную дочь. Аксинья – пожилая одинокая женщина высокого роста и худощавого телосложения с приятным, покрытым морщинами лицом, на котором оставались отголоски былой красоты. Ее были добрые глаза и приятная улыбка – это единственное, что могли видеть жители деревни. Никто никогда не был свидетелем ее злости, она не о ком не сплетничала и не злословила. Своих детей у Аксиньи никогда не было, а муж уехал к другой женщине в соседнюю деревню. Оставшись одна, она настолько привыкла к своему одиночеству и полюбила его, что стала почти затворницей. Лишь старый дед Василий – верный друг ее мужа – порой навещал ее, и они беседовали на скамеечке во дворе или, если холод сковывал улицы, собирались на кухне с чашками горячего чая. В деревне не было секрета в том, что Василий с юности был влюблен в Аксинью, но из уважения к другу хранил молчание. Даже после ухода мужа Аксиньи он не решался открыться, опасаясь нарушить ту простую дружбу и задушевные разговоры, которые согревали их сердца. Аксинья, в свою очередь, делала вид, что не замечает его подлинных чувств, принимая его доброе отношение с ореолом невысказанных слов и молчаливых надежд. Так, в их встречи нити неведомой близости переплетались с хрупким доверием, и оба, словно зная друг о друге больше, чем говорили, продолжали замалчивать истинные чувства любви – Василия к ней, а ее – к ушедшему навсегда мужу.

Избушка Аксиньи, стоявшая на краю деревушки, была стара и ветха, стены обветшали от долгих зимних холодов и вьюг, ставни покосились и скрипели на ветру. В отличие от других домов, у Аксиньи не было большого огорода, а вокруг своей небольшой территории она еще в молодости посадила сосны и ели, которые выкопала в лесу. Теперь, спустя несколько десятков лет, ее старый домишко был спрятан от людских глаз густой еловой стеной, словно защищавшей своих владельцев.

Глава 2

Девочка росла крепкой и здоровой, но с течением времени окружающие стали отмечать в Наталье некую уникальность, которая выделяла её среди сверстников. Наталья обладала особой глубиной, так отличающей её от других. В её серых глазах отражались миры, недоступные для большинства. Она была обладательницей внутреннего мира, полного загадок и страстей. Её движения были плавными и слишком медленными.

Она избегала игр с другими детьми, тихо бродила по улицам, склоняя голову, словно в поисках ответов на тайные вопросы жизни. И хотя её окружали звуки детского смеха и игры, девочка предпочитала погружаться в свои мечты, оставляя за спиной толпу, которая не могла понять ни её нищету веселья, ни её богатство размышлений. На праздниках и собраниях не поднимали темы о юродивой, как будто имя ее могло вызвать беду. Однако девочка не осознавала своей силы.

Иногда она исчезала на несколько часов, а порой не возвращалась до самого вечера. Аксинья в такие минуты мучительно переживала, но девочка успокаивала её, рассказывая, что просто гуляет, бредёт к лесу. Её тянуло к могучим деревьям и высоким травам, в которых она ощущала себя крошечной капелькой в безбрежном море природы. Аксинья понимала, что в душе у девочки таится потребность в уединении, в связи с окружающим миром, раз уж общение с людьми не складывалось.

Тихий шёпот леса и мягкое прикосновение ветра служили ей утешением, во время её закатных прогулок. В этих мгновениях она находила себя, теряясь среди зелени, уносящей её мысли в далёкие просторы. Аксинья оставалась на страже, её сердце наполнялось тревогой, но она знала, что в этом дальнем убежище девочка обретала спокойствие, восстанавливая свою душевную гармонию. Она уходила туда, где мир наполнялся ароматами земли и звуками жизни, находя утешение в простоте природы. Это было её тайное пространство, где никто не мешал ей оставаться самой собой.

Её изоляция вызывала осуждения, завораживала прохожих, заставляя их задуматься о том, что прячется за её молчаливой внешностью. И, как это часто бывает в маленьких поселениях, постепенно за ней стал тянуться шлейф слухов и страха. Особенно невзлюбила Наталью Просковья – она не могла принять, что какие-то неведомые силы заменили ее горячо любимого сына на эту чужую девочку. Она смотрела на Наталью с неприязнью, словно та была отражением ее разочарования. Каждый взгляд, каждое слово, которое произносила девочка, вызывало у нее лишь болезненное напоминание о потерянном счастье. С каким нетерпением она ждала, как станет матерью, как мечтала о сыне, а теперь, вместо радости, в сердце поселился холод. Даже когда за окном ярко светило солнце, в душе ее царила вьюга, которая поселилась там навсегда.

Где же её мальчик? Вместо него появилась эта чуждая Наталья, с ее безразличным, а порой таким странным поведением. Просковье было страшно и обидно: кто она, чтобы занять место ее сына? Она не могла избавиться от ощущения, что это какая-то злая шутка судьбы.

Каждое утро Просковья задавала себе один и тот же вопрос: как так случилось, что жизнь забрала у нее самое дорогое и подарила взамен загадку? Со временем её ненависть лишь крепчала, становясь, словно чаша с кипящим злом, готовая извергнуться в любой момент. Наталья же, в свою очередь, ничего не замечала, как-будто ее это и не касалось.

С каждым годом становилось всё труднее не замечать странности, которые, казалось, следовали за девочкой везде, как тень.

С ранних лет к ней стали тянуться животные – кошки, собаки, даже птицы – словно чувствовали задушевную связь с этой юной душой. Люди в деревне шептались о ней, считая юродивой из-за её странных привычек: она часто собирала травы, разговаривала с птицами и кормила бродячих животных, как будто все живые существа были её древними друзьями. Деревенские дети не раз становились свидетелями того, как Наталья умела исцелять простую боль или мягким словом успокаивать страждущих.

Наталья уходила в свои мысли, словно укрываясь от реальности, которая её порой угнетала. Снаружи раздавались смешанные голоса, но ей не хотелось их слышать. Словно мир вокруг был мутным и нечетким, как старое кино, где все происходит на фоне постоянного тягучего звука.

Наталья чувствовала себя оторванной от этой жизни. Она жила как проходной персонаж, чей сценарий уже написан, и ей не дано изменить ни одной строки.

В маленькой деревенской начальной школе отчуждение Натальи стало еще заметнее. Другие девочки смеялись и делились своими секретами, а она всё глубже погружалась в свою тишину. Жизнь, полная ярких красок, оставляла её в сером зазеркалье, где всё было расплывчатым и невыразительным. Она сидела в углу класса, укутанная в своё одеяло молчания, чувствовала, как смех других девочек отражается от стен, проливая солнечные лучи радости в их жизни. Быть невидимой стало её защитным механизмом, и хотя она не могла понять, почему не может смеяться вместе с ними, ощущение одиночества стало её привычным спутником. Каждый день она наблюдала за ними, как за хрупкими бабочками, парящими в ярком свете. Секреты, которые они делились, казались ей недосягаемыми, как завеса между мирами, спрятанная за стеклом.

Дома Аксинья нежным голосом успокаивала Наталью:

– Не обращай внимания на окружающих. В маленьких селеньях всегда найдется кто-то, кто бросит на тебя подозрительный взгляд. Если ты выделяешься, они это воспринимают с неприязнью. Пусть живут по своим правилам.

Словно теплый плед, её слова окутывали Наталью, даруя ей уверенность. В тишине их домика летели минуты, и каждое слово звучало как успокаивающая мелодия.

– Ты же знаешь, – продолжала Аксинья, – истинные богатства не в одобрении окружающих, а в том, что ты чувствуешь внутри. Мы сами определяем свой путь, и не стоит позволять предвзятости затмить собственные мечты.

Свет последних лучей заката проникал в окно, наполняя комнату мягким золотистым светом, словно подтверждая мудрость Аксиньи. Наталья, поддавшись этому уюту, закрыла глаза и чувствовала спокойствие. В стенах этого дома она была словно в коконе любви, заботы и умиротворения.

Глава 3

К тринадцати годам Наталья начала превращаться в настоящую красавицу. Ее странность не только не мешала красоте, но, напротив, подчеркивала обаяние, окутывая его загадочностью. Фигура ее изящно преобразилась, а всегда плавная походка стала поистине завораживающей. Девочки завидовали ей, мальчишки и парни с восхищением засматривались в ее каждый шаг, а их матери всерьез тревожились, переживая о том, что б их сыновья не увлеклись этой юной красотой.

Её необычайное обаяние притягивало не только молодёжь, но и взрослых. Наталья часто ощущала на себе взгляды, полные восхищения, и её охватывало ощущение некоей власти над ними. Это пугало её, она стыдилась своих ощущений. Пытаясь избавиться от этого внимания, она всё реже покидала свои привычные укрытия, предпочитала мешковатую одежду и повязывала темный платок так, чтобы скрыть свои прекрасные волосы и изящную шею.

Однако, несмотря на её усилия спрятаться от восторженных глаз, ней совершенно не удавалось скрыть ту внутреннюю силу, которая излучалась из её сущности. В её движениях ощущалась грация, а во взгляде – глубокая загадка, увлекающая каждого, кто осмеливался встретиться с ней глазами. Она стала живым произведением искусства, разрывающимся между желанием быть увлеченной вниманием и стремлением к уединению, словно испуганная птица.

Несколько раз самые смелые и безбашенные парни деревни все же пытались сблизиться с Натальей. Охваченные страхом насмешек или осуждения, они искали укромные местечки у реки или в полумраке вечернего времени, где можно было бы скрыть свою смелость. Но, наслушавшись шепотов и предостережений, ребята подходили к ней с опаской. Ее взгляд, словно взгляд хищницы, отталкивал их, ввергая в страх. Невольное напряжение витало в воздухе, когда они пытались преодолеть свои опасения и подойти ближе, но каждый раз их попытки разбивались о её непреклонную атмосферу. В её присутствии изначальное желание становилось неуверенностью, а непосредственное восхищение перешло в подобие трепета, навевая мысли о том, что она не столь беззащитная, как казалось. Наталья, олицетворение загадки и силы, неизменно оставалась недоступной, оставляя после себя лишь слабые отблески смелости в сердцах юношей. Её существование, словно извивающаяся тень, полнило их сердца противоречивыми эмоциями – желанием близости и ужасом перед последствиями. Наталья оставалась недосягаемым идеалом, витающим в воздухе. В руках судьбы, ее обаяние и сила манили их, как звезды, но осознание ее дикой натуры всегда возвращало их на землю.

Невероятная красота и возрастающая женственность Натальи стали источником необузданной зависти среди односельчанок, всколыхнув слухи, как неугасимый огонь. Ходили сплетни, шептания, окутывающие её имя таинственным ореолом. Её стали считать колдуньей, все чаще в разговорах называя юродивой, приписывали ей деревенские беды и несчастья. Кто-то, из зависти или страха, вспомнил, что с ее появлением в местной церквушке исчезла одна из самых ценных и величественных икон – Святого Николая Чудотворца, что добавляло весомости подозрениям.

Отголоски зависти и недовольства витали в воздухе, как легкий туман, окутывающий тихие улочки деревни. Наталья, словно яркая звезда на фоне мрачного неба, пробуждала в сердцах других девушек таинственные страхи и подавленные желания. С каждым новым шёпотом, с каждым украдкой брошенным взглядом, её образ обрастал мифами. Она стала не просто жительницей деревни, а символом загадочной силы и неведомого зла в глазах некоторых, в то время как другие продолжали восхищаться ею. В этом маленьком мирке её красота стала не только благословением, но и проклятием, затмевающим души деревенских жителей.

Следующей осенью, как гром среди ясного неба, настигла всех внезапная утрата: Аксиньи больше не стало. Она не болела и не страдала, просто однажды утром не проснулась.

Наталья не проливала слёз, но в её потухших глазах таилось нечто странное, словно она была хранительницей глубинных тайн смерти, понимая её за пределами обычной человеческой боли. Словно саму смерть она приняла и отрезала от себя, в этом одиноком знании находя странный покой.

Время словно остановилось, преобразив каждый звук в шёпот, а свет утра – в глухую тьму. Все вокруг чувствовали странный холод, не укрытый ни одной из привычных форм утешения. Какая-то страшная мудрость делала Наталью похожей на призрак, окутанную грустью, и, может быть, именно в этой неподвижности и заключался её глубокий, безмолвный, но звучный протест против ускользающей жизни. Она выглядела, как будто вела внутренний диалог с самой природой, заключая в своем сердце тайны, которые другие боялись бы понять. И в этом молчании, среди осенних листьев, она обретала тихую силу.

После похорон Наталья исчезла на несколько дней, словно растворившись в тени своих переживаний. Никто не обратил сразу на это внимания, и никто не мог с уверенностью сказать, сколько именно времени прошло. Дорожка, ведущая к ее домику, без следа исчезла под ковром опавших листьев, что лишь подтвердило очевидное – в доме царила тишина и пустота. Каждый уголок, окутанный тишиной, словно хранил тайны ее исчезновения.

Она вернулась так же внезапно, как и исчезла, вновь влившись в тихие ритмы деревенской жизни. За её спиной осталась легкая вуаль загадки, запутанная и неразгаданная, которую никто не осмелился бы попытаться раскрыть. Странная атмосфера, повисшая над её образом, словно облако, сгущала воздух, накрывая мирок спокойствия таинственным мраком. Она, словно призрак из далёкого прошлого, несла с собой эхо прошлого, которое переплеталось с настоящим. Мысли о том, что она скрывает, теплились в умах местных жителей, возбуждая фантазию и порождая домыслы.

Оставшись одна без Аксиньи, Наталья стала для жителей деревни ещё более своеобразной и загадочной. Дед Василий продолжал изредка посещать её дом, находя в разговорах с Натальей хоть каплю утешения в своей горечи утраты.

Односельчане с открытым осуждением переговаривались о его поведении, но ему не было до этого никакого дела; его душевные переживания были ему ближе. Он лишь мечтал о том, чтобы покинуть этот мир и воссоединиться с любимой Аксиньей на том свете. Каждый вечер, устало вздыхая, он вспоминал об их совместных днях, о голосе, о нежных взглядах, о смехе, который больше не звучал в его жизни. Наталья, почувствовав его печаль, тихо слушала его, подливая горячий чай.

Глава 4

Зима выдалась долгой и суровой, а все заботы о доме, как непосильная ноша, легли на хрупкие плечи Натальи. С холодным ветром за окном и снегом, покрывающим землю белоснежным покрывалом, она, словно зимняя птица, продолжала парить над повседневными заботами, невидимо борясь с одиночеством. Каждый день приносил новые испытания: дрова, которые требовалось запасать, и комнаты, которые ждали её заботы.

Наталья искренне старалась создать уют в этом холодном космосе, где даже время, казалось, замерло. Она смахивала пелену пыли со старинных фотографий, придавая им новую жизнь, а воспоминания о тепле минувших дней согревали её в эти длительные часы тишины и одиночества.

За все зимние месяцы Наталью почти не видели. Если бы не тусклый свет, пробивавшийся сквозь еловые ветви и отражающийся на снегу, можно было бы решить, что ее вовсе не существует в этой уединенной деревне. Вечерами, когда тишина окутывала мир снежной пеленой, окна ее домика лились теплым светом, словно звезды, заблудившиеся в земной мгле. Пространство вокруг казалось безмолвным и забытым, лишь иногда нарушаемым легким шуршанием снега под ногами тех, кто проходил мимо. На фоне серых зимних будней ее присутствие оставалось как бы скрытым. Наталья оставалась в своей зимней крепости, окруженная шёпотом снежных сугробов и суетой метелей, надежно пряча свою душу от глаз мира.

В то же время односельчане в скуке долгих зимних вечеров, придумывали новые небылицы о юродивой. Легенды росли, как снежный сугроб, собирая вокруг себя шепоты и слухи. Некоторые утверждали, что она видит будущее, предсказывая затяжные зимы и ранние весны. Другие шептались, что, если задать ей вопрос на рассвете, то в ответ можно получить мудрость, недоступную простым людям. Каждый в деревне по-своему осмыслял ее странности.

Однако в зимнюю стужу, когда снег уверенно укрывал занятия и заботы, все просто ждали, когда юродивая вновь появится, чтобы испугать или, наоборот, развлечь их.

Порой она появлялась на краю поля, где белые снежные просторы пересекались с серыми небесами. В такие моменты сельчане замолкали, запечатлев её образ в памяти – не как человека, а как символ неведомого зла или высшего света, в зависимости от нужды душ их.

Дети бросали в её сторону снежки, а старики шептали, что так накликают беду.

Что бы ни выдумывали люди о шестнадцатилетней Наталье, даже их самая безумная фантазию не способна была создать то, что на самом деле происходило. Новая весть, вскоре разнесшаяся по деревне, поразила каждого ее жителя. С приходом весны, когда необходимость в теплой одежде исчезла, женщины деревни с любопытством и удивлением обратили внимание на округленный, заметно выпирающий живот юродивой. Это неожиданное зрелище вызывало среди них новую волну перешептываний, любопытства и, едва сдерживаемое, восхищение.

Наталья, окруженная аурой вымышленных странностей, являлась живым символом весеннего обновления и пробуждения от зимней спячки. Ее живот, округленный и величественный, словно вмещал в себе всю силу жизни, готовой разгореться с новой силой.

И в этом моменте, полном тишины и ожидания, единства природы и человечества, они увидели не просто физическое изменение, но истинный символ возрождения.

Глаза деревенских жителей, полные недоумения, искали объяснения в её таинственном состоянии. Каждый шептал свои догадки, от вполне правдоподобных – до невероятных.

Соседка Мария, всегда слишком любопытная, первой бросила камень в озеро сплетен:

– Она, наверное, встречалась с кем-то из чужих, – уверяла она.

Некоторые, как ни странно, напротив, находили причины для сострадания. Старая бабушка Анна, зная о несправедливости мира, шептала:

– Может, она просто любила, а любовь не всегда бывает счастлива.

Молодые парни подсмеивались друг над другом, подозревая в связи с юродивой. Они собирались в тени старого дерева, где делились слухами и сплетнями, приправляя их шутками и поддразниванием, но в сердцах их все еще жила неопределённая тяга к юродивой. Несмотря на смех, в некоторых глазах проскальзывала искорка уважения. Ведь среди них не было никого, кто осмеливался бы бросить вызов обществу так, как она.

С каждым днем напряжение в деревне росло, как туча, готовая разразиться бурей. Деревню охватила паника:

– Что она родит? Какую силу принесет это дитя? – на лицах людей, словно неведомые тревоги, отражались вопросы.

Их взоры были пронизаны любопытством и тревогой, словно в ожидании чего-то, что перевернет размеренную деревенскую жизнь.

Между тем, весна продолжала щедро дарить свою красоту, напоминая о том, что жизнь идет своим чередом, невзирая на бурю чувств и сплетен, охвативших маленький сельский мир. На улицах жизнь начинала расцветать – цветы пробивались сквозь остатки снега, а птицы снова заполняли воздух своим пением.

Наталья носила своего малыша с упрямой гордостью. С каждым днем её живот рос, как и её внутренняя борьба. Беременность, вместо ожидаемого от всех стыда, словно придавала ей уверенность и внутреннюю защиту. Она замечала взгляды прохожих, и вместо неловкости ощущала, как растет ее стойкость.

Наталья понимала, что ее тело являет собой нечто большее, чем просто временное состояние. Это было начало новой жизни… Она гуляла, собирая цветы и изучая мир вокруг себя с новыми глазами. Природа, казалось, обретала особое значение – каждое распускающееся цветение, каждый трепет ветра напоминали ей о том, что она тоже несет в себе часть этого удивительного мира. С каждым днем Наталья становилась все более уверенной в своих силах, и это невозможно было не заметить.

Глава 5

Прошло несколько месяцев. В начале августа, в преддверии праздника Рождества Николая Чудотворца, разразилась мощнейшая гроза. Молнии вспыхивали одна за другой, а гром сотрясал тихую деревушку. Ветер бушевал, словно невидимая стихия требовала своего. Жители в ужасе не смыкали глаз до самого утра, ожидая, когда стихия успокоится. Утром солнце воспринялось особенно жарко, будто желало загладить страхи ночи. Солнечные лучи пробивались сквозь облака, окутывая деревню теплом и светом. Однако, несмотря на ясное небо, в душах жителей не царила тревога. Последствия ночной ярости виднелись повсюду: ветви деревьев лежали на земле, а крыши домов были повреждены.

Жители собрались около старого колодца, обсуждая вчерашние события. Старики вспоминали, как в их молодости подобные грозы приносили не только страх, но и чудеса. Детишки, не понимая всей серьезности ситуации, играли в лужах, радуясь каплям воды, которые остались после грозы. Мамы с заботой следили за их игрой, пряча свои переживания за улыбками.

Вечером, когда солнце снова начало садиться, воздух наполнился ароматом свежей выпечки. Люди готовились к празднику, каждый знал, что после шторма приходит не только покой, но и крепкая связь с традициями, которые объединяют.

Занявшись повседневными делами, люди лишь через несколько дней заметили, что с вечера перед бурей юродивая больше не показывалась на улице. Прошло еще несколько дней, затем неделя, потом вторая, третья …

Тревога росла: старушки стенали о судьбе молодой беременной Натальи, хотя и не жаловали её. Некоторые чувствовали облегчение, полагая, что деревня избавилась от нечистой силы. Дед Василий, погруженный в отчаяние, словно утопленник, бродил по улицам, теряя надежду.

Постепенно, предположив, что молния забрала Наталью в ту злополучную ночь, жители постепенно стали реже произносить её имя, словно сглаживая память о её исчезновении.

Однажды, в светлый воскресный день, нечто удивительное потрясло всю деревню – в церкви, как по волшебству, появилась икона Святителя Николая Чудотворца. Она заполнила собой пустующее пространство на стене, оставшееся в одиночестве на протяжении шестнадцати долгих лет. Нельзя было передать словами ту несказанную радость, охватившую сердца верующих. Этот божественный дар судьбы местные жители немедленно связали с исчезновением юродивой, покинувшей их славную деревню. Восхищение и надежда переплетались в их душах, ведь икона исчезла примерно в тоже время, когда Наталья, найденная маленьким ребенком на берегу, изменила своим, не менее загадочным, появлением жизнь всей деревни. В этом символическом возвращении святыни на свое место был заложен глубокий смысл, переплетенный с надеждой на новые начала и божественную защиту. Этот день стал для деревни не только вестником перемен, но и символом неугасимой духовной силы.