Исправитель. Книга 1. Первомай

Размер шрифта:   13

1. Жаров Александр

– Сергей Михайлович! – крикнул я, выходя из лифта. – Вы где там пропали? Долго ещё ждать?

Как чувствовал, не надо было соглашаться на эту дурацкую затею. «Пятнадцать минут» уже вылились в полтора часа. И это ещё далеко не конец. Отснято, в лучшем случае, процентов сорок.

– Сергей!

Словно реагируя на мой голос, софиты погасли и лестничный пролёт, ведущий на крышу, погрузился в полумрак.

– Эй, народ! Вы закончили?!

Ответом стала тишина. Ох, уж эти Феллини и Михалковы. Можно подумать не сюжет телевизионной передачи снимают, а фестивальный полный метр. Припадая на левую ногу, я начал подниматься по лестнице. Вообще-то, я на съёмки никогда не выезжаю, но сегодня у Михалыча не явился актёр, изображающий матёрого урку, и он попросил выручить.

– Ага-ага, из меня бандит, как из скрипача тракторист – усмехнулся я.

– Ерунда, у тебя типаж бандитский! – возразил наш линейный продюсер.

Нет, во даёт! Типаж!

– Здрасьте, ты фото преступника видел вообще-то? – хмыкнул я и покачал головой.

Для написания сценариев мне приходилось перелопачивать материалы следствия, разыскивая данные всех участников событий. Так что я, честно говоря, был не особо творческой единицей. Меня правильнее сравнивать со следаком, а не с творцом телевизионных иллюзий.

– Саш, а ты в зеркало на себя смотрел? – изобразил кривую улыбку Михалыч. – Вы с ним похожи, как две капли.

Для убедительности он постучал перед моим лицом хлопушкой с надписью «Знатоки следствия. Погибшая заложница». При советах был многосерийный телефильм с тремя главными персонажами, сыщиками из уголовного розыска, их троицу называли знатоками. Вот и игра слов.

Сериал был популярным и широко-известным. Знатоки самые запутанные и заковыристые преступления, щёлкали как орешки. А «Знатоки следствия» – телевизионная программа о преступлениях, раскрытых во времена СССР, как бы с намёком именно на тот самый сериал, потому что ведущим и, типа, автором выступал один из актёров того фильма, Раневский.

– В каком месте похож? – буркнул я.

– В лицевом, в каком же ещё, – засмеялся Сергей Михалыч, нарисовав пальцем воображаемый круг вокруг моего лица. – Ладно, неважно. Ты в кадре-то на две секунды мелькнёшь и всё. Со спины снимем. Подойдёшь сзади, финку воткнёшь, заберёшь портфель, прыгнешь в машину и уедешь. Всего делов-то. Ты же сам расписал, знаешь ведь. Пятнадцать минут, старик, на всё про всё. Обещаю. И гонорар твой. Тебе тридцать штук лишние что ли за несколько минут работы?

Тридцать штук, естественно, на дороге не валяются, чего уж там говорить…

– Выручи, старичок, – продолжил уговоры продюсер. – А то Раневский раскапризничается, а мне отдуваться. Сам понимаешь, если не снимем по графику, будет жуткий скандал. Ты же не хочешь, чтобы меня выперли?

Нет, конечно, да только теперь здесь ещё часа два минимум торчать придётся. Ладно, нечего ворчать, как дед. Как говорится, взялся за гуж – иди в душ.

В общем, поднявшись на площадку перед чердачной дверью, я осмотрелся. Софиты не светили, людей не было. Видать, пока я поднимался на лифте, они спустились пешком. Саквояж только с собой прихватить забыли. Блин. Я глянул на часы, тряхнул головой и взял небольшой портфель, набитый советскими деньгами. Пятьсот тысяч. Деньги по тем временам сумасшедшие.

Вздохнул и поковылял вниз. Подошёл к лифту и нажал большую, прижжённую окурками пластиковую кнопку. Лампочка внутри кнопки загорелась и, мигнув, тут же погасла. Двери открылись, и я вернулся в тесную, исцарапанную похабностями кабину. Нажал кнопку и поехал вниз.

Правда, ехал я недолго. Свет вдруг моргнул – один раз, другой, третий – и лифт, задрожав, остановился. Зашибись. Я ткнул в кнопку первого этажа. Ноль реакции. Вот невезуха! Нервно потыкал ещё несколько раз, прислушался. Нет, никаких признаков жизни. Ну, бляха-муха! Ресурс никакой уже, всё выработано…

В сердцах я долбанул кулаком по кнопкам, не разбираясь, и… свет окончательно погас, а двери с грохотом разъехались в стороны. Сим-сим, откройся, блин. Я выглянул на площадку седьмого этажа и, ругнувшись про себя, решил уже было двигать пешком.

Спускаться на протезе некайфово, прямо скажем, но полдня ждать, заработает ли чудесным образом лифт, смысла, естественно не было никакого. Чудес не бывает, так что я приготовился преодолеть семь этажей. Всего-то.

– У тебя и походка подходящая, – вспомнил я уговоры Михалыча.

Ага, точняк. Треть ноги осталась в Афгане в незапамятные времена, примерно сорок лет назад. С тех пор вот…

В общем, я собрался ковылять по лестнице, но свет в кабине вдруг снова зажегся. Я сделал шаг назад, машинально ткнул в кнопку первого этажа и двери, тут же среагировав, закрылись. Загудел электродвигатель, и кабина поплыла вниз.

Погодите… Мне казалось, что здесь было больше надписей… и вообще… хм… лифт после ремонта, похоже. Странно, что я сразу не обратил внимания…

Выйдя из подъезда, я снова удивился. Ни машин с техникой, ни палатки с кейтерингом, ни, собственно, съёмочной группы. Вообще ничего. Но работа сделана отлично. Прямо чувство такое, что тут реально восьмидесятые, у меня даже что-то такое, ностальгическое промелькнуло, коротко, на одну секундочку. Сердце ёкнуло. Статисты вдалеке выглядели натурально, да и молодая мама с коляской. Всё по сценарию.

Катерина, художник по костюмам, прям в самую точку попала. И коляска такая, как надо, настоящая и не старая. Да и светлокудрая мамаша в чёрной шляпке-таблетке и в сером слегка расклешённом к низу пальто с замысловатыми защипами на плечах выглядела, как сейчас модно говорить, аутентично.

– Мать, – обратился я к статистке. – А где вся группа?

– Чего? – вздёрнула она бровки. – Какая группа?

Я на юных девиц давно не смотрю, но тут отметил про себя, что она миленькая.

– Ну, не детсадовская же, съёмочная. Где еда, где народ? Где Сергей Михайлович?

– Съёмочную группу на «Мосфильме» поищи, – хмыкнула она и легонько мотнула головой, а потом с сарказмом добавила, – отец.

Хм… При чём здесь «Мосфильм»?

– Я не понял, отменили съёмки или что?

Но девица только закатила глаза и, покачивая бёдрами, медленно покатила коляску прочь. На просевшем подтаявшем снегу за колёсами потянулись наполняющиеся водой следы.

Ненавижу такие приколы. Я сунул руку в карман, чтобы вытащить телефон и позвонить. Тьфу… На мне же пальто из реквизита, а телефон остался в куртке. Только вот где теперь куртка? В трейлере. А трейлер? Нет, ну, ё-моё! Как чуял, не хотел соглашаться. Съёмки – это всегда полная хрень.

Уехать не должны были, там на чердаке свет остался. Значит, они были где-то поблизости. Я внимательно осмотрел длинный двор, ограниченный с двух сторон бесконечными серыми монолитами девятиэтажек, а с третьей – пристройкой некогда знаменитого универсама «Ленинградский».

Никаких телевизионных машин не было видно. Трансформаторная будка, «Газик» защитного цвета, красный «Москвич», бежевая «Победа», очень натурально занесённая обтаявшим и почерневшим снегом, жига и ЛуАЗ. Где его откапали, вообще! Выглядел он, как новенький.

– Алё, тётя-мотя, сказать что ли не можешь?! – крикнул я в спину дерзкой девчонке, но она только плечами повела. Змея малолетняя.

Двор был огромным, с потемневшим тающим снегом и куцыми ёлками. Пахло весной… По идее, места здесь на всё хватило бы, но, наверное, решили технику за дом выгнать, чтобы не портить картинку. Ладно…

Я повернулся и быстро пошёл вдоль дома по направлению к пристройке магазина. Сейчас в ней располагались «Азбука вкуса», «Перекрёсток» и ещё куча всего. А раньше был гастроном, дочь директора которого и была похищена в далёком восьмидесятом.

Шагая по мокрому асфальту, я по инерции ещё несколько раз прокрутил мысль об исчезнувшей съёмочной группе и вдруг… Я вдруг понял, что у меня с горлом что-то. Когда разговаривал с молодой «мамашей» показалось, будто что-то не так, но мысли другим были заняты, а сейчас вдруг вспомнил… Простудился что ли? Я поёжился. Пальтишко было не ахти…

Проскочив через квадратную арку в доме, образующую проезд, я оказался с другой стороны жилого дома. С задней стороны магазина стояли два крытых грузовика на разгрузке. Газон и зилок с надписями «Хлеб» и «Рыба». Излишество какое… Для чего это?

У стены магазина были составлены пустые деревянные ящики. Хм… и металлические, «проволочные» для молочных бутылок. Натурально, да. Зачем только? Можно было бы архивные записи найти. Для чего так подробно создавать декорации, если с этой стороны даже и действий никаких не будет? Максимум камера проезд сделает…

В любом случае, съёмочной группы и здесь не было. Я заспешил дальше. Обогнул угол магазина, выходя на Ленинградское шоссе и… охренеть! Охренеть!!! Ну, Сергей Михалыч, ну, продюсер, ну, жук! Денег мало, да? Рейтинги падают и бюджет режут? Ага, я вижу, как режут. От зарплаты жалкие двадцать тысяч отрывают, а тут…

От «Азбуки вкуса» не осталось и следа. Всё переделали. Вчистую! Причём, сделали идеально, до малейших нюансов – и вывеску, и витрины во весь невообразимо-длинный фасад, и неработающие зимой автоматы с газировкой… Блин, такое ощущение, что они даже перестроили всё. Это сколько же бабок в декорации влупили! И, главное, зачем? Это вообще неясно! По сценарию в гастрономе съёмок нет. Зачем это всё нужно было?

Вообще-то, ясно зачем. Чтобы бабло освоить да на карман положить, а тут… Я повернулся и… Телевизионных машин здесь точно не было, зато исторических автомобилей хоть пруд пруди. Парковка перед магазом была забита «Волгами» «Москвичами» и «Жигулями», а также всяческой экзотикой. А по шоссе машины шли настоящим потоком. Что я пропустил? Мы получили бюджет на съёмки блокбастера?

Я прикинул, какие это… деньги… Капец, просто… И вот все эти прохожие, блин, они будто из прошлого сюда попали. И лозунги на домах… Охренеть! Неужто это Михалыч так развернулся? Фигня, нет, конечно. Он бы так не смог. А кто? Пф… Не знаю. Выглядело это всё как настоящее…

Настолько, что у меня снова сердце ёкнуло. На мгновенье даже почудилось, будто я снова в Союзе, а всё что было последние четыре десятка лет – это только наваждение. Как если бы все эти годы жизни мне просто привиделись. Чума, в общем.

Может, у меня случились бред и галлюцинации? Я постоял немного с открытым ртом и побежал обратно. Меня посетила догадка, которую нужно было проверить. Они поставили машины за трансформаторной будкой! Точно! Как я сразу-то недопёр!

Вернувшись во двор, я снова увидел девушку с коляской и… меня будто по голове ударило. Мои ноги! Вернее, одна из них. Я сейчас бежал и не чувствовал боли или неудобств. Я резко присел и задрал левую штанину. Охренеть! Тут же выпрямился и посмотрел по сторонам.

Кто-то мне подсыпал какой-то пакости в кофе. Точно, вкус был кислее, чем обычно. Иначе это и объяснить невозможно. Шутники, блин! Шутники, твою мать! Нога оказалась живой и настоящей. Никакого протеза. Просто нога…

– Девушка! – заорал я и тут же осёкся, потому что вспомнил материалы дела, на основании, которого писался сценарий для сегодняшних съёмок.

Этот кусок в сценарий не вошёл, но я его хорошо помнил. В деле это было. По словам свидетельницы, гуляющей с ребёнком, парень двадцати пяти лет отроду, оказавшийся, как выяснилось в последствии, молодым специалистом, приехавшим в Москву в командировку, вышел из подъезда с кожаным портфелем в руке.

«Где съёмочная группа?» – спросил он. Она ответила, что не знает. Он задал ещё несколько подобных нелепых вопросов, выглядел растерянно и обескураженно. Вскоре во двор въехала белая «Волга» ГАЗ-24.

Из подъезда появился хромой мужчина чуть старше среднего возраста. Как стало известно позже, это был ранее несудимый Толоконников Эдуард Эдуардович. Он выхватил нож, нанёс парню несколько ударов, вырвал из руки портфель и впрыгнул в автомобиль.

Капец… Нет, я понимал, что я не молодой специалист и вообще не молодой. И я чётко осознавал, что всё это полное безумие, особенно живая нога вместо искусственной, и что мне определённо что-то подмешали в кофе. Понимал, но, как говорится, ощущал себя на измене. Или как там… Короче удары ножом мне получать не хотелось…

Я осознавал, что, скорее всего, всё это было полной дичью, глупостью и бредом, не имеющим ничего общего с действительностью, но чувство, будто всё происходит взаправду не оставляло меня, а, напротив, усиливалось. Тем более, что в дальней части двора в этот момент как раз появилась белая «Волга».

ГАЗ, между прочим, двадцать четыре… Как в моём сценарии. Не дожидаясь, когда моя паранойя превратится во что-то ещё более ужасное и, тем более, не дожидаясь, когда мужчина возраста выше среднего начнёт размахивать ножом с целью нанести мне раны, несовместимые с жизнью, я развернулся и забежал в подъезд, бросил портфель в тёмном тамбуре между подъездными дверьми и поднялся по трём ступенькам к лифту.

В этот момент из него выскочил именно тот человек, фото которого я видел в архивном деле. Сам, собственной персоной, тот самый персонаж, которого сегодня должен был изображать я. Японский городовой!

Мне хватило одного мгновения, чтобы узнать глубоко посаженные, горящие ледяным пламенем глаза, крючковатый нос и иссиня-чёрную шевелюру. Сердце оборвалось и тут же начало молотить, как сумасшедшее. Мне резко стало безразлично, видение это, бред или галлюцинация.

Он окинул меня цепким взглядом и, быстро ковыляя мимо, засунул руку в карман короткой импортной куртки. Там, вероятно, лежал выкидной нож. Моего героя… ну, то есть того парня, которого он замочил, этот пират не знал, и интересовал его только портфель…

Да похеру! Сразу, как только он проскочил мимо, я с разворота, со всей молодецкой дури, от всей, практически, души долбанул ему по затылку. Размахнулся, как в замедленной съёмке, отвёл руку до предела назад, и, вложив в удар весь свой вес… хрясь! В затылок!

Мне казалось, что действую я непростительно медленно и бью до ужаса слабо, но бандит молча, не проронив ни звука, рухнул вниз. Он спланировал со ступенек и жёстко приземлился на бетонный пол подъезда. С грохотом. Как кит. Как мешок с картошкой. Двери лифта тут же с шумом закрылись, будто театральный занавес. Антракт…

Времени на размышления не оставалось. Мимоходом я отметил, что Михалыч был неправ, когда говорил, будто я похож на этого урода, и бросился к двери. Я выскочил в тамбур, подобрал портфель, запихнул под левый борт расстёгнутого пальто и выскользнул во двор. «Волга» стояла напротив. Чиркнув взглядом по машине, я с независимым видом двинул вдоль дома к арке, прижимая портфель локтем и придерживая снизу через карман.

Кое-как сдерживая себя, чтобы не побежать, я дошёл до проезда, свернул в проём и… и рванул со всей прыти. Помчался, как говорится, так, что пятки засверкали.

То, что боли в ноге не было, весьма убедительно говорило о воздействии на меня каких-то веществ. Либо… либо ещё кое о чём. Говорило о том, о чём и подумать было дико и странно.

Миновав задний двор гастронома и обогнув его торец, я выскочил на улицу и рванул к автобусной остановке со стоящим на ней тёмно-жёлтым «Икарусом». Нужно было поднажать. От напряжения по бёдрам разлилось жжение, дышать стало тяжело, но опасность, придала сил.

В самый последний момент я вскочил на подножку автобуса, успел схватиться за торчащую посередине трубу поручня, залитого кремовым пластиком, и тут же получил по лопаткам. Задыхаясь и, ртом глотая воздух, я обернулся, глядя в вытянутые эллиптические окошки, ударивших меня дверей, и увидел человека, бегущего к автобусу.

Это был человек, фотографий которого в деле не имелось. Совершенно точно. Но, так же точно было и то, что он принадлежал к банде, похитившей дочь директора гастронома. Вот этого, кстати такого натурального, совершенно советского и даже легендарного гастронома, витрины которого прямо сейчас мелькали за окнами автобуса.

Этого человека минуту назад я видел в той самой «Волге». Поняв, что «Икарус» догнать не удастся, он резко остановился. Высокий, светловолосый, лет сорока… Я успел разглядеть квадратную челюсть и кроссовки.

Постояв мгновенье, он повернулся на сто восемьдесят градусов и рванул обратно. А это могло значить только одно. Сейчас он впрыгнет в машину и помчит за автобусом. И чем это будет чревато лично для меня? Ударами финкой в область печени? Не исключено и даже вполне вероятно.

Я прошёл к заднему окну и, поймав пристальный взгляд старушки в старенькой норковой шапке, уверенно соврал:

– Проездной.

Пассажиров было мало и, кроме неё, внимания на меня никто не обратил. Взявшись за поручни, я уставился в окно. Белой «Волги» на горизонте пока не было. Проехав остановку и, понимая, что чем дальше я уеду, тем меньше шансов остаться незамеченным, когда открылись двери я немедленно выскочил наружу.

На противоположной стороне широкого Ленинградского шоссе виднелся пустырь и недостроенные здания. Быстро добежать до них шансов не было, поэтому я метнулся к двум, стоящим поблизости свечкам семнадцатиэтажек. Добежав, чуть притормозил, осматривая дорогу и увидел её.

«Волга» неслась на всех парах. Я подумал, что возможно, её пассажиры, а их по показаниям девушки с коляской было, кажется, двое, захотят проверить, не вышел ли я на этой остановке. Поэтому, не дожидаясь подтверждения своей догадки, я бросился за угол, потом за другой и понёсся к длиннющему дому, стоящему под углом к шоссе.

Я летел, делая семимильные шаги и надеясь, что мои преследователи не успеют подъехать к выходу из перехода раньше, чем я добегу. Я оказался проворнее. Подбежав к косому дому, я пошёл вдоль здания. Когда сзади послышался звук двигателя, я был у третьего подъезда. Недолго думая, я открыл дверь и нырнул внутрь.

Поднялся на два пролёта и встав так, чтобы не быть увиденным снаружи, посмотрел в окно. Белая волжанка медленно ехала вдоль дома. Бляха-муха, если это был сон или галлюцинация, то, надо сказать, можно было легко обмануться, поскольку видение и реальность ничем не отличались.

Я ущипнул себя за руку, за мягкое место между большим и указательным пальцем и едва не заорал от боли. Почему же тогда нет боли от протеза. Я так бежал, что… Блин… Снова присев и закатав штанину, внимательно изучил свою ногу. Именно, что ногу, а не её металлический заменитель.

Сняв ботинок, я стянул и носок, для верности. Нога выглядела абсолютно живой. Хм… Для чистоты эксперимента я её тоже ущипнул и снова почувствовал боль. Ёлки! Нога была настоящей. Я снова обулся и похлопал себя по карманам.

В правом кармане брюк нашёлся плоский, подвешенный на колечко, ключ от английского замка. На том же колечке болтался дюралевый номерок с выбитым числом сто двадцать восемь. Хм… Сто двадцать восемь.

Во внутреннем кармане пальто оказался паспорт и командировочное удостоверение. Капец! Как так? Я же этого парнишку в сценарий не вводил! Хронометраж не позволил, да и его появление ничего ровным счётом не меняло. Случайный персонаж… Упомянул и только…

Я развернул командировочное. А. П. Жаров, специалист отдела снабжения швейной фабрики «Комсомолка», г. Верхотомск. Да, всё верно, командирован в Москву на шёлковый комбинат имени Розы Люксембург.

Билет на самолёт Москва-Верхотомск на девятое марта. Дата в билете вписана ручкой, год не указан… Я открыл паспорт. СССР, не тяп-ляп… Ага… Опять Жаров, Александр Петрович, первого мая тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения. Постарше меня будет чувачок. Так, прописка… Общага. Улица Мичурина, Верхотомск…

Нет, я всё это уже знал из материалов дела. Вернее, не то, чтобы знал, но читал. Прочитал да забыл. Мозг, разумеется, ничего не забывает и всё хранит внутри себя, так что под воздействием психотропных препаратов может выдавать все детали, тонкости и нюансы, да вот только выглядело это всё максимально правдоподобно. И автобус, и пассажиры, и улица, и транспарант, призывающий выполнить решения съезда…

Будто я действительно оказался там, в далёком восьмидесятом. Даже запах тот же… Весна, бензин и что-то неуловимое, но такое, что ни с чем не спутаешь. Или просто я стал острее чувствовать…

Нужно было поехать домой, лечь в постель и уснуть. А утром всё встало бы на свои места. Тут и к бабке не ходи. А Сергею Михайловичу я просто дам по чайнику, чтоб больше таких приколов не устраивал. Кстати, у этого Жарова бабка жила в том самом доме, вот он и попал под раздачу. Пришёл к бабушке и кранты… Нож в бок…

Я открыл портфель. Там были всё те же пачки денег, что и до начала съёмок. Вынул упаковку десяток, перемотанных бумажной лентой, и провёл большим пальцем по срезу. Сколько здесь всего? Огромные деньжищи. Огромные, да, но они не уберегли дочь директора гастронома от Толоконникова.

Интересно, а если тут кругом всё такое советское, можно расплатиться советскими деньгами? Поразмыслив, я вытянул из пачки красненькую бумажку, поднял к глазам, полюбовался россыпью звёзд, видимых на просвет, и сунул её в карман. Ну, ладно, значит надо ехать домой. А именно − в Химки, то есть нужно было двигать на ту же остановку…

Только, раз уж такое дело, стоило кое-что проверить. Дочь директора гастронома… Блин… если здесь всё такое… настоящее и совпадает с событиями того дня… значит, наверное, в этой реальности должна была существовать и дочь директора гастронома? Наверное, да…

В материалах дела говорилось, что её похититель, тот самый бандос, который замочил случайно нашедшего портфель Жарова, замочил и её. Замочил и исчез с деньгами. Его поймали только через пять лет, когда он пробовал провернуть подобную схему похищения в Ленинграде.

На вопросы следствия он не ответил и подельники его, те, что были в машине, остались неизвестными. Толоконникова расстреляли и на этом всё…

Ладно. Надо было действовать. Я закрыл портфель, выглянул в окно, удостоверился, что во дворе чисто, поправил цигейковую шапку и, спустившись вниз, вышел из подъезда. И первое, что увидел, была белая «Волга», возвращающаяся во двор.

2. Волга-Волга

Эпическая сила! Откуда она взялась, «Волга» эта?! Круги они решили наматывать? Раздумывать было некогда. Нужно было выскочить на людное место, а машина резко ускорилась. Ясно, что они увидели меня. Во дворе, как на зло, не было ни одного человека.

Я почти добежал до угла дома, когда преследователи поравнялись со мной и резко затормозили. Хлопнули дверки.

− Эй, парень! – закричали сзади, но я нёсся вперёд, не оглядываясь.

Хрен с ними, с деньгами, надо было бросать портфель и стараться уйти. Ясно же, что им был нужен не я, а бабки, хотя, за удар по затылку Толоконников наверняка хотел рассчитаться. Правда, пока они не получили деньги, заложница, по идее, оставалась бы живой, а вот заграбастав свой выкуп, могли сразу её ликвидировать, что они в действительности и сделали, судя по материалам следствия.

Но можно было бы позвонить её отцу и в милицию, чтобы быстро освободить девушку. Я вполне мог успеть, вот только адреса того места, где её держат, не знал. Знал только, что она в частном доме в Путилково. В деревне Путилково. Адрес в деле, разумеется, был, но я его не помнил. Зато, как выглядел дом, помнил довольно хорошо. Фотография заброшенной деревянной избы в деле имелась. И не одна даже. Фотографий было много, в том числе совершенно жутких…

Оставалась буквально пара шагов до угла здания и там уже… О-па! Завернув за угол, я буквально налетел на жёлтый милицейский уазик. Место, хоть и было проходным, казалось безлюдным и даже укромным, так что встретить здесь милицию оказалось настоящим чудом.

Старлей и сержант, нависшие над человеком, прижавшимся к борту машины и выглядевшим нетрезвым и несвежим, резко обернулись в мою сторону.

− Товарищ старший лейтенант! – тут же закричал я.

Топот шагов за моей спиной немедленно стих.

− Вот они! Те самые!

Старлей нахмурился. Бросил короткий взгляд на подвыпившего дядьку и внимательно посмотрел на меня.

− Парень, тебе чего?

Я, переводя дух, обернулся назад и показал рукой на преследователей.

− Это преступники! Они человека похитили!

Здесь, на краю Москвы, где и снег ещё не растаял, и где между огромными домами раскинулись не менее огромные просторы, подобные восклицания казались неправдоподобными и нелепыми. Где СССР и где похищения! Книжек видать юнец начитался.

Я понимал, что патрульных к делу притянуть проблематично, но нужно было что-то делать. Двери белой «Волги» снова захлопали. Взревел мотор, и машина быстро покатила в сторону соседнего дома, такого же длинного и тоже стоящего под углом к Ленинградскому шоссе.

− Ты тоже пьяный или как? – сердито и одновременно равнодушно спросил старший лейтенант.

Сержант, не глядя в мою сторону, продолжал хлопать по карманам мужика, похожего на бомжа.

− Я в подъезде их разговор подслушал, − импровизировал я, поскольку на объяснения того, откуда я в действительности знаю подробности преступления, времени не было. − Случайно. Они выкуп получили за похищение дочери директора гастронома. Поэтому и погнались за мной.

− Зачем за тобой-то? – хмыкнул старлей. – Чтобы убить? Документики покажи.

− Наверное…

Он криво усмехнулся и взяв паспорт, внимательно его изучил. Смерив меня с головы до ног недоверчивым взглядом, уточнил:

− Что в Москве делаешь?

− Бабушку навещаю.

Он снова хмыкнул, глянув на портфель в моей руке.

− Сколько у них денег? – спросил он, возвращая паспорт.

− Сумму не знаю, но они говорили про «дипломат». Типа, «дипломат» с деньгами.

Старлей с сержантом переглянулись.

− Поехали, проверим, − кивнул сержант.

Голос у него был низкий, скрипучий, как железом по железу.

− Этого брать? – показал он на пьяницу.

Старлей только рукой махнул.

− А этого? – спросил сержант, показывая на меня.

− Нет! Я данные запомнил, если что. Давай за руль! Сами разберёмся.

Стартёр несколько секунд потарахтел, прежде чем схватился двигатель, и тут же взвыла сирена. «Козёл» сорвался с места и полетел вслед успевшей умчать довольно далеко «Волге». Да, судя по тому, что менты оказались похожими на джентльменов удачи из каких-нибудь девяностых, версию с бредом и галлюцинациями отметать было рановато.

Тем не менее, бред это был или не бред, но я видел фотографии того, что Толоконников сделал с девушкой. А значит… надо было идти в уголовный розыск, но время было не на стороне жертвы. Боюсь, объяснения могли бы затянуться. Стало быть, нужно было мчаться в другое место. Тем более, оно было недалеко.

Со всей дури я побежал обратно к универсаму. Выбежал на улицу и понёсся по тротуару, наслаждаясь давно забытым чувством лёгкости. Ноги и дыхалка работали, как у молодого. Будто не было миллионов выкуренных сигарет и цистерн выпитой за эти годы беленькой.

Удивительное дело, ритм столицы, спешащие по мокрому асфальту прохожие, летящие автомобили и свежий, несущий аромат наступающей весны ветер, вплетались в ритм моего бега и придавали мне сил и бодрости. Давно я не чувствовал себя таким энергичным и решительным.

Через несколько минут я подбежал к «Ленинградскому». Влетел внутрь, чуть не сбив пожилую даму, которую и бабулькой-то назвать язык не повернётся. Профессорша, не иначе.

− Молодой человек! – укоризненно подняла она брови.

− Простите, − улыбнулся я, останавливаясь и оглядывая грандиозный универсам. Надо было сообразить, куда двигаться дальше. Вероятно, нужно было двигать в тот или другой конец. Я пошёл быстрым шагом мимо стендов с продуктами в сторону большой таблички с надписью «Мясные консервы», колышущейся под потолком чуть дальше точно такой же вывески с рыбными консервами. Проталкиваясь сквозь очередь за колбасой, я дошёл до конца.

− Эй! – окликнула меня строгая пышнотелая продавщица в белом халате и чепце, когда я подошел к двери обозначенной, как служебное помещение − Куда?!

− К Кофману! – не задумываясь, выпалил я.

− Якова Михайловича нет! – сердито ответила она. – И сегодня не будет.

− Его нет или он не принимает? Это очень важно! Я по семейному вопросу!

− Нет его! – повторила она, будто отгоняя назойливую муху.

− Я всё-таки гляну, − кивнул я и нажал на дверную ручку.

− Да что это такое! Вова! Иди скорее!

Не дожидаясь появления Вовы, я заскочил в тёмный коридор и побежал, выискивая табличку с именем заведующего. Ага, вот и она, нашёл быстро. Я без стука толкнул дверь и ворвался в кабинет. Но Кофмана там не оказалось, кабинет был пуст. Правда, очень недолго. Тут же нарисовался крепкий дядечка, а за ним появились два пропитых грузчика в синих халатах.

− Ты кто такой? – с угрозой в голосе спросил, по всей видимости, тот самый Вова.

− Вова, где шеф? – уверенно перевёл я разговор в нужное мне русло. – Знаешь его домашний номер? Звони!

На шум подбежали тётушки с циничными лицами товароведов и бухгалтеров.

− Где Яков Михайлович?! – повысил я голос. – У меня важная и срочная информация!

Сначала повисла короткая пауза, заполненная недоумёнными переглядываниями, а потом трудовой коллектив пришёл к единогласному решению, о выдворении меня из служебных помещений. Почти к единогласному. Одна из участниц этого импровизированного собрания всё же решила сделать звонок шефу, но не дозвонилась.

А дальше всё пошло почти по Ильфу и Петрову. После непродолжительной гражданской панихиды тело было предано земле. Впрочем, меня, как Паниковского не бросали, а просто вывели из закромов родины.

Оказавшись на широком тротуаре, я бросился в сторону проезжей части. Мимо припаркованных авто и мимо прохожих, спешащих в универсам и из универсама. Обогнув засыпанный подтаявшим снегом газон, я оказался на краю и поднял руку.

Москвичата и жигулята, волжанки и МАЗы, «Кубани» и рафики, ЛиАЗы и ЛАЗы. Машин было много! Железный поток! Конечно, не так много, как пару часов назад, когда я ехал на съёмки, маринуясь в пробках, но и не мало. И, главное, все эти «средства передвижения», за редким исключением, были созданы во второй экономике мира. То есть тут, у нас, в Союзе.

Я поднял руку, но желающих остановиться не нашлось. Машины неслись на приличной скорости. Поток уходил в сторону Химок, и я с трудом подавил соблазн отправиться-таки домой и выбросить весь этот бред из головы. Такси не попадалось и частников, желающих срубить троячок тоже. Я простоял несколько минут, разглядывая кучи песка и подъёмные краны на противоположной стороне шоссе и решил перебраться туда.

Проскочил по подземному переходу, поднял руку и сразу поймал санитарную «буханку». За пятнадцать минут и три рубля домчался до Грузинского вала. В доме прямо напротив Белорусского вокзала проживал Кофман. Дом двадцать восемь дробь сорок пять, квартира двадцать восемь. Эта инфа отчётливо врезалась в память. Да только дома Кофмана тоже не оказалось. Ни его самого, ни его жены.

Твою мать! Куда ты делся-то, дядя Яша? В деле об этом ничего не сказано, а вот в сценарии, взволнованный родитель вышагивал по квартире. Постояв и потрезвонив, я вынужден был распрощаться с идей сообщить отцу похищенной девушки место её нахождения…

Я сунул в карман ещё несколько купюр и метнулся на вокзал. Затолкал в ячейку камеры хранения портфель. Предварительно, чтобы раздобыть пятнашку, пришлось купить пирожок с мясом. Пока я валандался с поисками отца похищенной, прошёл почти час, и это было совсем нехорошо. Надо было позвонить в справочную, узнать телефон и тогда не пришлось бы терять время на эту поездку…

Так что, глотая на ходу куски теста, я стремглав бросился на площадь и впрыгнул в салатовую «Волгу» с зелёным огоньком.

− Деревня Путилково, − выпалил я.

− Червонец, − невозмутимо объявил цену водила в берете, отдалённо похожий на Папанова.

− Нужно будет подождать и привезти обратно, − дополнил я информацию о маршруте.

− Четвертной.

− Не слишком ли круто? – удивился я. – Туда пятёрка от силы, если по счётчику.

Ну, сколько там, километров двадцать от силы, даже если по двадцать копеек… Но водитель не удостоил меня ответом. Вместо этого он вытащил из бардачка «Советский спорт», развернул и сделал вид, что углубился в чтение. Какого хрена! Деньги же, всё равно, не мои, так зачем торговаться, когда и так кучу времени потерял.

− Ладно, поехали, вот червонец, − сказал я, протягивая красненькую. – Остальные на обратном пути.

Водитель неохотно свернул газету, взял купюру и убрал в карман. Он повернулся ко мне и внимательно, с интересом меня рассмотрел.

− Адрес есть какой-то?

− Я покажу, поехали, − кивнул я и добавил, − шеф.

Он хмыкнул, повернул ключ в замке и взял переговорное устройство на спиральном, как у телефона проводе.

− Диспетчер! Диспетчер!

− Слушаю! – раздался искажённый радиосвязью женский голос, деловой и задорный.

− Сто семнадцатый борт. Еду в деревню Путилково от Белорусского вокзала.

− Поняла, Антон Семёныч.

Он прицепил свою говорилку на панель и нажал на газ.

− Газета свежая? – поинтересовался я.

− Вчерашняя.

− Можно?

Он пожал плечами.

Я взял её и развернул. «Советский спорт». Пролетарии всех стран, соединяйтесь! Орган комитета по физической культуре и спорту при Совете министров СССР и ВЦСПС. Шестое марта тысяча девятьсот восьмидесятого года. Четверг. Цена две копейки.

Ну что же, всё верно. Преступление совершено в пятницу седьмого марта. Я вздохнул. Наваждение не заканчивалось, а, наоборот, становилось всё более правдоподобным и явственным, приобретало всё больше подтверждений тому, что вокруг меня не иллюзия, а реальная жизнь.

Я пробежал глазами заголовки на первой полосе. «Контуры роста», «Не та игра», «Кубок СССР»… «Шахтёр» в одной восьмой финала… М-да… Нет, я конечно понимаю, что такое невозможно, но всё-таки… Я сложил газету и уставился в окно на кипучую и бодрую жизнь советских жителей, москвичей и гостей столицы…

Сколько раз я говорил себе, что, если бы вернулся в прошлое, такого бы наделал! О-го-го, в общем… Ну, вот, тебе и карты в руки. Делай, бляха-муха! Только я – не я, а Александр Жаров, молодой специалист, случайно, можно сказать, оставшийся в живых.

− Можете, пожалуйста, радио включить?

Водитель, молча и не глядя на меня, повернул ручку приёмника.

Остановите музыку остановите музыку

Прошу вас я, прошу вас я.

С другим танцует девушка моя…

Тынис Мяги… Я вздохнул. Водитель глянул с интересом, но промолчал.

− Ну, куда теперь? – спросил таксист, сворачивая на указатель.

«Напряжённую производственную программу разработал штаб по проведению коммунистического субботника на Ереванском камвольном комбинате…» − бубнило радио.

− Сейчас посмотрим, − хмуро кивнул я. – У нас оплачено кругосветное путешествие, насколько я понимаю. Так что проедем по улицам и посмотрим. Я чисто визуально дом помню, а где именно стоит – нет.

− Ты что, не знаешь, куда ехать? – недовольно воскликнул он. − Я тут крутиться не буду. Вон там вообще дорогу развезло. Разворачиваюсь назад.

− Но тогда остаток суммы останется у меня. Задача-то не выполнена.

Я сказал это уверенно, как что-то само собой разумеющеюся, и водила проглотил, ничего не ответил, хотя явно хотел.

− Вон туда, правее, где дома подряд стоят.

− По Путилковскому шоссе?

− Да-да, по шоссе. По Путилковскому. Не гоните, потихоньку езжайте.

Я ни разу в жизни здесь не был и теперь крутил головой вправо и влево, разглядывая дома и заваленные подтаявшим снегом палисадники.

«Светлым весенним праздником называют восьмое марта – Международный женский день. Особую торжественность ему придаёт сегодня то, что он отмечается в канун сто десятой годовщины со дня рождения Владимира Ильича Ленина…»

Да, завтра восьмое. Мне поздравлять некого, да и в моём мире ещё только двадцать третье февраля отметили, а вот у Сани Жарова бабушка в Москве. Да и сам он, судя по отметке в паспорте совсем недавно ещё проживал вместе с ней на одной, так сказать, жилплощади.

− Помедленнее, пожалуйста.

− Слышь, паренёк, думаешь я до утра буду с тобой кататься? – нахмурился таксист, вырубая счётчик на четырёх рублях пятидесяти копейках.

Двадцатка на карман, нормально так.

«Продолжительными аплодисментами встретили собравшиеся товарищей Гришина, Тихонова, Устинова, Черненко…»

Водила повернул налево, двигая по главной.

− Погодите, вон там ещё кусочек.

− Ты посмотри, какая там дорога. Я там не проеду вообще.

− Туда-туда! Придётся же возвращаться, если сейчас не проверим.

Он неохотно остановился, сдал назад, выкрутил баранку и повернул на отшиб с тремя, стоящими далеко друг от друга домами.

− Да там вообще хибары какие-то. В них и не живёт никто. Заброшенные они.

− Вот и посмотрим.

− Короче так, сынок, − резко сказал он и по голосу стало ясно, что терпение подошло к пределу. – Ещё десять минут катаемся, и я возвращаюсь. Мне твои поиски не упёрлись никуда. Вникаешь?

− Поезжайте! – показал я вперёд.

Дом, где держали девчонку, был действительно заброшенным, и в нём никто не жил. Так что, вполне могло быть, что он примостился именно в этом медвежьем углу…

− Там рухлядь вообще, не видишь что ли?

− Поехали, товарищ начальник, поехали. Я ещё пятёрочку сверху накину.

Таксист смачно выматерился, но направил тачку в широкую чёрную лужу. В этой части улицы обочины заросли кустарником, и дома было плохо видно даже сейчас, когда листьев на ветках, естественно, не было.

Машина кралась медленно, объезжая ямы и переваливаясь через кочки. Мы проехали мимо первого, дома, потом – мимо второго и направились к третьему. Всё было не так, как надо и… вдруг…

− Стоп! Это он!

Тот самый дом. Сомнений не было. В мозгу всплыло изображение с фотокарточки. Всплыло, и совпало с тем, что я видел в настоящий момент. Стопроцентное попадание. Две картинки наложились одна на другую и соединились.

− Точно? – удивился таксист.

− Абсолютно. Глушить мотор и отдать концы. Ждите здесь, я скоро вернусь, причём вернусь не с пустыми руками, а с премией!

Если девчонка ещё здесь и с ней ничего не случилось, конечно же.

Я выскочил из машины и подбежал к ветхому покосившемуся забору, заросшему клёнами с перезимовавшими вертолётиками семян. Калитка была закрыта на замок. Снег был вытоптан, а рядом виднелось много следов. Уже оплывших и протаявших, но тем не менее, благодаря им мои собственные не так бросались в глаза.

Аккуратно ступая в снег, я пошёл вдоль ограды и уткнулся в место, где можно было пролезть внутрь. Одна секция забора завалилась, открывая проход. Я потянул на себя завалившуюся часть ограждения и, практически уронив её в снег, забрался на поваленный штакетник и оказался во дворе накренившейся и почерневшей избушки.

В два шага подскочил к крылечку и толкнул дверь. Она зашевелилась, но не поддалась. Тогда мне пришлось поднажать плечом, а потом и просто ударить этим же самым инструментом. Дверь застонала и, не выдержав моего натиска, жалобно скрипнув, распахнулась.

Я оказался сразу в просторной, холодной комнате. Пройдя на середину, я позвал:

− Элла…

Никто не ответил. Ошибки быть не могло, дом был тем же самым. Я хорошо помнил фотографии, приобщённые к делу.

− Элла, не бойся! – воскликнул я громче. – Всё закончилось, сейчас домой поедем!

Переминаясь посреди комнаты, я высматривал люк, ведущий в подпол. Да где же он… Я покрутился, разглядывая пол и, присев на корточки, потянул за край рогожи, брошенной недалеко от окна. Точно, люк оказался под ней. Отбросив рогожу в сторону, я потянулся к люку.

Мимоходом глянул в грязное закопчённое оконце. Такси стояло на месте, отсвечивая зелёным огоньком. Лишь бы не появилась белая «Волга», иначе ситуация грозила мгновенно выйти из-под контроля.

Я отодвинул задвижку, потянул за кольцо и приподнял тяжёлую крышку.

− Элла, ты здесь? Эй! Сейчас я тебя освобожу. Элла, отзовись!

Но в ответ не раздавалось ни звука. У меня даже фонарика не было. Я наклонился над ямой и попытался рассмотреть, что было там внизу. Через минуту глаза начали различать некоторые детали, и я увидел тело, распростёртое на земляном полу погреба.

− Элла! – закричал я, и в голове промелькнула мысль, от которой меня даже в жар бросило.

Не успел!!! Толоконников меня опередил! Твою мать! Но нет, мне показалось, что я увидел небольшое шевеленье. И в этот момент за окнами раздался звук подъезжающего автомобиля…

3. Домой, товарищ!

Не надо было тратить время на поиски Кофмана! Лучше бы сразу сюда поехал!

– Элла! – заорал я. – Давай скорее! Приходи в себя! Нужно торопиться! Ты там живая?! Очнись, твою мать! Очнись!

Из «Волги» вышли два человека и подошли к такси. В окно было хорошо всё видно. Я отошёл, опустился на колени и наклонился над люком. Снизу на меня смотрела испуганная девчонка. Теперь она стояла и мне было неплохо её видно.

– Ты кто такой? – хрипло произнесла она.

– Ангел хранитель! Давай скорее руку!

– Какой ещё хранитель! – сердито воскликнула заложница. – Мой отец деньги заплатит, и меня выпустят отсюда.

Дура малолетняя! Я вскочил и метнувшись к стене, подхватил стул, бросился к двери, закрыл её поплотнее и подпёр стулом, уперев его под ручкой. Надолго его не хватит, но хотя бы чуточку времени выиграть.

– Элла, давай руку! Они тебя убьют. Им не нужны свидетели. Получат бабки, а тебя… Давай скорее!

С улицы донеслись голоса. Я поднялся и глянул в окно. Разговор шёл на повышенных тонах. Толоконников лез в открытую дверью такси и, кажется, пытался вытащить водителя наружу. Блин! Подставил я водилу.

– Да вылезешь ты или нет?! – взорвался я. – Из-за тебя ни в чём не повинного человека сейчас ухлопают! Давай!

Я снова посмотрел в окно. Калитка отворилась. В ней показался светловолосый чувак в кроссовках, тот самый что бежал за мной к остановке. Он бросил взгляд на дом, но не пошёл дальше, а, наоборот, вернулся на улицу.

– Быстро, твою мать! – гаркнул я, склоняясь над дырой в полу.

Девчонка прикусила нижнюю губу и протянула руку вверх. Лестницы поблизости не было поэтому я лёг на пол и обхватил её запястье.

– Держись за руку! Крепче! Сейчас я тебя дёрну, а ты хватайся второй рукой за край! Помогай мне!

– Разве ж так руку предлагают?

– Что? – опешил я.

– А сердце?

– Потом скажешь, ладно? Готова?

– Стоит быть похищенной, чтобы получить предложение руки и сердца?

Бестолочь! Я потянул её наверх. Она оказалась худенькой и лёгкой, как пушинка. Тем не менее пришлось немного повозиться, прежде чем я смог вытащить её наружу. Чумазая, бледная, перепуганная, замёрзшая – смотреть было страшно. А глаза… не глаза, а глазищи, огромные чёрные, зарёванные. И ещё ресницы, длинные и пушистые. Больше ничего и не запомнил поначалу.

Из-за окна доносились крики. Сквозь редкий штакетник забора я увидел Толоконникова. Он стоял на коленях в грязи и держался за перебитую руку, а таксист отчаянно размахивал монтировкой. Блондин в кроссовках и ещё один бандос кавказского вида с ножом в руке наседали на него с двух сторон.

Я подбежал к противоположной стене комнаты и открыл окно.

– Вылезай, быстро! Беги туда, перелезь через забор и лети на всех парах. Держись в стороне от дороги. Как только увидишь телефон-автомат, вызывай полицию! То есть милицию! Поняла?

Она молча покрутила головой.

– Что непонятно? – нетерпеливо воскликнул я.

– Зачем мне бежать, если отец заплатит выкуп?

– Затем, что вот они сейчас пытаются убрать свидетеля, посмотри в окно. Думаешь, они оставят в живых тебя? Сейчас некогда разговаривать, я потом всё объясню. Давай милая, поторапливайся. Под лежачий камень мы всегда успеем, да? Скоро всё кончится. Беги, как заяц!

Она выбралась в окно, а я поднял, лежащую на полу у печки ржавую кочергу и убрал стул от двери. Надо было идти на выручку таксисту, принявшему удар на себя. Я вылетел из дома, как метеор. . Спасибо за открытую калитку.

Меня распирали гнев и злоба. В такие мгновенья я за себя не отвечал. Вкус этого дела мне был знаком. Бандосы и ойкнуть не успели, как кочерга прилетела по хребтине армянину, или кто он там был.

Пока блондинчик только поворачивался в мою сторону, херак, я вытянул по спине чувака с ножом. Он охнул, резко обернулся и тут же получил по руке с зажатой в кулаке финкой.

– Хватай пацана! – зарычал Толоконников. – Это же он! Тот самый!

Сам он попытался подняться на ноги, но тут же получил ногой в ухо от водилы и рухнул в снежное крошево. Армянин тихо выл, придерживая повисшую плетью руку. Оставался блондин. Рожа у него была хищная, острый нос и широкие, туго обтянутые кожей скулы.

Он сплюнул сквозь зубы, блеснув золотой фиксой, и, переводя взгляд с меня на водителя, вынул из кармана перо. Щёлк – вылетело быстрое, как ртуть лезвие. Таксист в беретке и с монтировкой был сейчас вылитым Папановым из «Бриллиантовой руки» из сцены на автомойке.

У вас ус отклеился…

Мы надвигались с двух сторон, и блондин отступил, держа руку с пером впереди себя и переводя её слева направо, направляя то на таксиста, то на меня. Шаг за шагом он пятился к своей машине.

– Обходи с фланга! – скомандовал я, поскольку водительская дверь, куда сдвигался противник, была со стороны моего напарника.

Но напарник не торопился исполнять команду и ввязываться в новое сражение.

– Обходи! Уйдёт гад!

Водитель не ответил, и блондин неожиданно прытко отскочил назад. Я рванул к нему, но он, собака, поднажал и успел заскочить в машину и захлопнуть дверь. На неё тут же обрушилась моя кочерга, превращая стекло в алмазную россыпь, блеснувшую в лучах вечернего солнца.

Взревел мотор, машина дёрнулась и рванула назад, а кочерга саданула по толстому, не то, что нынче, металлу капота. Собственно, и всё. Блондин ракетой попёр назад, резко тормознул, эффектно разворачиваясь, как на ралли и, ударив по газам помчал по Путилковскому шоссе.

– Семён Семёныч! – в сердцах высказал я. – Упустили собаку!

– Ну, ты меня и втравил, пацанчик, – замотал головой таксист. – Только я не Семён, а Антон Семёныч.

– Да, слышал, как диспетчер вас величал, – кивнул я. – Спасибо за содействие.

– Спасибо? Да ты со мной не расплатишься теперь. Из-за чего, вообще-то, сыр-бор?

– Бандиты это. Надо их в милицию везти.

Армянин, тем временем, пришёл в себя от первого шока и, придерживая руку, семенил в сторону леса. Да и Толоконников начал оживать. Я кинулся вдогонку и с налёта, пнув по ноге, подсёк беглеца, заставив упасть на руку.

– А-а-а!!! – завыл он.

– Верёвка есть? – крикнул я.

– В Греции всё есть. Точно в ментовку их надо?

– Ну, а куда ещё? Они с ножом на вас напали? Напали. Значит…

– Не надо в милицию! – раздался вдруг робкий девичий голос от калитки.

Мы с «Папановым» резко обернулись. У забора стояла Элла Кофман, похищенная дочка директора универсама.

– Ты почему не убежала?! – напустился на неё я.

– Надо их к папе отвезти. Он сам разберётся.

– А это кто? – выкатил глаза водила.

– Та, которую мы тут с вами спасали от бандитов. Ты почему не послушалась?

– Так вы же победили…

Победили, твою мать…

Верёвка у таксиста действительно нашлась. И отмудоханные похитители были размещены в багажнике и на заднем сиденьи. Толоконников пошёл в багажник, а армянин – в салон. Девушка села вперёд, а я уселся рядом с задержанным. Кочерга осталась со мной.

Таксист, вникнув в ситуацию, сначала категорически не желал везти бандосов никуда, кроме милиции, но Элла настаивала. Я, честно говоря, тоже полагал, что нужно отдать покалеченных похитителей в руки властей, но, когда заложница озвучила сумму вознаграждения, Антон Семёныч резко изменил точку зрения, и я остался в меньшинстве.

После некоторых размышлений я подумал, что, возможно, так действительно будет лучше. Судя по количеству денег в портфеле, дела у Якова Кофмана шли неплохо и не исключено, что он имел собственную гвардию, способную проводить силовые действия. Сочувствия к Толоконникову и его подельникам я не испытывал, хорошо помня дело похищенной девушки и того, что он с ней сделал, прежде чем лишить жизни.

Таким, как он, на мой сугубо непрофессиональный взгляд, не стоило коптить небо. А в суде все его злодеяния ещё и доказать надо. С другой стороны, если Яков Кофман не располагает возможностями для осуществления возмездия, тогда точно нужно обращаться в полицию. Ну, то есть, куда следует.

Но в этом случае пришлось бы набуробить горы вранья о том, как я подслушал разговоры преступников, нашёл портфель и решил освободить заложницу. При этом могло возникнуть множество неувязок, как, например, вопрос о том, почему я сразу не помчался в милицию и тому подобное. Кофману, конечно, тоже пришлось бы врать, но это было проще.

В общем, мы поехали к папе девочки.

– Только ещё час назад его дома не было, – с сомнением сказал я. – И на работе тоже. Я и там, и там был.

– Не было дома? – насторожилась девушка, поворачиваясь ко мне. – А как вы узнали адрес?

А она красотка. Если отмыть да дать отдохнуть, стала бы настоящей звездой. Глазищи – это что-то с чем-то. Вспомнился «Айвенго».

– В справочном бюро узнал.

– А-а-а, – протянула она. – Грузинский вал дали?

– Ну, да…

– Нет, мы на Патриарших живём. Надо туда ехать.

– Надо сначала позвонить твоему папе, – ответил я, – и предупредить, что у нас тут живые трофеи имеются.

Мы остановились у таксофона. Двушки не было ни у меня, ни у Эллы.

– Держите, – недовольно протянул две копейки таксист. – С вами расход один.

Я хмыкнул. Девушка зашла в кабину, сняла тяжёлую карболитовую трубку и опустила монетку в узкую прорезь автомата. Набрала номер. Ответили сразу.

– Пап, это я…

На том конце раздался возбуждённый голос. Мне даже на расстоянии слышно было.

– Нет, меня освободили. Тут парень какой-то и таксист… Да, цела… Не знаю… Нет, не похоже. Да нет же, они отделали тех, кто… ну, тех, кто похитил. Связали и засунули в машину. Они спрашивают, куда везти бандитов… Не знаю… Про деньги не знаю…

– Деньги в камере хранения на вокзале, – сказал я.

Она повторила.

– Куда-куда? – нахмурилась Элла. – Да, припоминаю, но скажи адрес. Хорошо… Да, я всё поняла.

Минут через двадцать мы заехали на территорию овощной базы. Внутри просторной, огороженной железобетонными плитами площадки стояло две «Волги» и одна «буханка». К нам направился нестарый подтянутый человек. Совершенно лысый, с тёмными кругами под глазами, глубокими морщинами и иссиня-чёрным подбородком. Тише, Маша, я Котовский.

Он шёл быстро и энергично. Элла выскочила из машины и бросилась к нему. Они обнялись, и она заплакала. Вообще, держалась она молодцом, я и не ожидал даже. Советская закалка, не иначе. Я тоже вышел из машины.

– Вот, – всхлипнула героиня сегодняшней телепрограммы, – это он, который меня освободил.

Кофман смерил меня взглядом.

– Деньги у тебя? – спросил он.

– На Белорусском вокзале, в камере хранения.

– Хорошо, сейчас поедешь с моим человеком и привезёшь.

– Не вопрос, отдам ему там и всё.

– Нет, не всё, – заявил он тоном человека, привыкшего командовать.

Я хмыкнул. Только мне его привычки по барабану.

– Там вся сумма?

– Почти, – пожал я плечами. – Пятьсот рублей обещано Антону Семёновичу, таксисту. Он случайно в это дело попал, но не растерялся и обезвредил главного негодяя. Он в багажнике, кстати. И так, по мелочи, разменять надо было на камеру хранения, на попутке проехать. Накладные расходы, одним словом.

Завмаг кивнул своим людям, четверым крепким молодчикам, стоявшим за ним, и те подошли к такси сзади. Из машины вышел таксист и открыл багажник ключом. И в тот же миг Толоконников, как освобождённая пружина, как бешеный зверь, почуявший неминуемую гибель, рванул вперёд, но тут же получил боковой в челюсть от одного из парней. И рухнул в чёрную разъезженную жижу.

– Берите этого и второго, – нахмурился босс. – В уазик обоих.

– Ещё третий был, – сказал я, – но ему удалось скрыться.

– Давайте, рассказывайте всё по порядку.

Ну, я и рассказал свою легенду. Случайно услышал разговор двух бандитов в подъезде, когда шёл к бабушке. Поднялся, взял портфель, спустился вниз, вырубил одного, второй, видать сверху пешком шёл. Ну, а дальше примерно, всё, как было на самом деле, включая погоню, патрульных ментов, поиски самого Кофмана и поездку в Путилково.

Таксист пристально на меня смотрел, но не перебивал. Ему явно хотелось поскорее отсюда отчалить, так что небольшие несоответствия в моём рассказе тому, как мы в действительности искали дом, он не прокомментировал.

– А зачем портфель взял? – нахмурился Кофман. – Поживиться хотел? Это же мою дочь под удар ставило.

– Наоборот, – пожал я плечами. – Когда деньги оказались бы у них, им уже незачем было сохранять Элле жизнь. А так, пока денег не было, они держали бы её живой. Они же не знали, кто именно взял деньги и были ли они на самом деле. А почему, кстати, ваших людей там не было?

Он глянул на своих парней, но не ответил.

– Ладно, – кивнул он, помолчав немного. – Женя и Артём, поезжайте с… как тебя, кстати?

– Э-э-э… Александр.

– Вот, поезжайте с Александром на вокзал, возьмите портфель из камеры хранения и привезите его ко мне. И портфель и Александра.

– Сюда?

– Нет, домой, – ответила Элла за своего отца. – Домой к нам привезите.

– Элла!

– Нет, папа, мы должны его принять дома, он меня спас. Жизнью рисковал.

Кофман посмотрел на дочь, потом на меня.

– Вы раньше были знакомы?

– Нет, – мотнул я головой. – Я не настаиваю на приглашении. Отдам портфель и на этом распрощаемся. Ваш человек проверит, что деньги на месте и…

– Нет, – притопнула ножкой бывшая заложница. – Вы должны обязательно быть у нас сегодня же.

– Ну, ладно, – усмехнулся я. – Раз должен, почему бы и нет.

– Решено, – кивнул Кофман и повернулся к таксисту. – Большое спасибо, Антон Семёнович, за помощь. Я искренне вам признателен.

Он вытащил из кармана тонкого импортного пальто с коротким ворсом пухлый портмоне и, раскрыв, отсчитал пятнадцать сотенных бумажек.

– Пожалуйста, пусть сегодняшнее происшествие останется между нами.

– Так мне же диспетчеру… – обескураженно начал «Папанов».

– Ну, вы уж придумайте что-нибудь. Только наши тайны не выдавайте, хорошо? Мы этот вопрос решим по-своему, по-семейному. Вы поймите, зачем нам огласка, бессмысленная трата времени, слухи… Да? Мы понимаем друг друга?

Судя по тому, что водила не сводил глаз с пятнадцати сотенных, они друг друга понимали.

– Ну…

– Вот и отлично, – резюмировал Кофман, протягивая деньги.

– Ладно, вопросов нет, – крякнул таксист. – Были, да кончились.

Я сел в машину с двумя громилами и поехал на вокзал. Забрал портфель и передал своим сопровождающим, а потом вместе с ними отправился на Патрики. Честно говоря, вопросы о том, где я и кто я в этой суматохе отступили на задний план и даже не возникали. А теперь вот снова встали, в полный рост, так сказать.

То, что со мной происходило сегодня никаким сном, никаким дурманом не объяснялось. Это вообще никак не объяснялось. Материя, как говорится, есть объективная реальность, данная нам в ощущении… М-да… А если это всё надолго? Или, например, навсегда? Я даже и не знал, что думать…

Квартира Кофманов была обставлена роскошно. И сама квартира роскошная, и обстановка. Антикварная мебель, картины, паркет, богатые портьеры. Вычурность не в моём вкусе, но стоимость всего прямо бросалась в глаза.

– Проходите, молодые люди, – приветливо улыбнулась яркая черноволосая дама, открывая дверь. – Я Эллочкина мама, Ада Григорьевна.

– Очень приятно, – кивнул я. – Я Александр… э-э-э… Жаров… С наступающим вас.

Ну вот, я и назвался чужим именем. В прихожую вышел и отец Эллочки.

– Порядок? – настороженно спросил он у парней.

– Да, вроде, – ответил один из них и протянул портфель.

– Ада, проводи гостя в гостиную, а вы подождите в машине пока.

Парни тут же вышли, а я двинулся за Адой Григорьевной.

– Как Элла себя чувствует? – спросил я. – С ней всё в порядке?

– Да-да, к счастью, всё в порядке. Только что доктор ушёл. Он её осматривал. Она так вымотана и потрясена, что уже уснула. Это такой ужас и кошмар, что просто не укладывается в голове. Я до сих пор осознать произошедшее не могу. Вы даже не представляете, через что мы все прошли. Врач посоветовал ей несколько дней оставаться в полном покое.

– Думаю, вам этот совет тоже не помешает, – понимающе улыбнулся я. – Я не планировал вас беспокоить, но ваш супруг настоял.

– Что вы, Александр, какое же это беспокойство.

– Это я настояла, – раздался дерзкий и немного хриплый голос от двери.

– Эллочка, ты зачем поднялась? Тебе же доктор…

– Да всё нормально, мама. Подростковая психика очень гибкая, врач же сказал.

Я хмыкнул. Подростковая. Ей восемнадцать, вообще-то. Студентка меда. Уже не лялька. Хотя, на вид ещё дитя. Она стояла в коротком шёлковом халате, выставив напоказ загорелые стройные ноги, и выглядела очень даже ничего. Привлекательно выглядела. Я вдруг почувствовал интерес. Давненько, как говорится не брал я в руки шашки.

Я оглядел её с головы до ног и подмигнул. Она только плечиком повела, смотрите какая. Вошёл глава семейства, успокоенный после пересчёта билетов государственного банка СССР.

– Ну, что же, Александр, присаживайся, – показал он на стул за столом. – Ада, давай будем ужинать. Элла, я так понимаю пришла в себя, достаточно, чтобы присоединиться. Переоденься пойди.

Девушка вспыхнула, покраснела, но перечить не стала, молча повернулась и вышла, причём, плавные покачивания бёдрами я принял исключительно на свой счёт. Вскоре она появилась в ещё более короткой джинсовой юбке и футболке, надетой на голое тело.

Кофман крякнул, но ничего не сказал, а она победно улыбнулась. Действительно гибкая психика, почти такая же, как девичий стан. Хоть она и просидела в холодном подземелье всего один день, меньше суток, тем не менее, реакция была весьма странной. Впрочем, она, как мне показалось, не верила, что с ней могло случиться что-то плохое.

Отец Эллы подробно расспросил кто я такой и что делаю в Москве. Узнав, что я москвич, но по распределению работаю на швейной фабрике в Сибири, а здесь сейчас нахожусь в командировке, успокоился, решив, что с моей стороны его дочери ничего не угрожает. В смысле, никаких амурных глупостей, на фоне внезапной любви к рыцарю-освободителю не предвидится. Банально, в силу нешуточного расстояния.

Ещё его крайне интересовал вопрос, не связан ли я с милицией или прокуратурой. Но узнав, что я занимаюсь вопросами снабжения, кажется, успокоился. И уже ничто не мешало нам сосредоточиться на еде.

Кормили в этом доме отменно. Увидев обильный стол, я понял, насколько голоден. Пирожок, проглоченный на вокзале, давно уже превратился в смутное воспоминание. Ели курицу и рыбу фиш, баклажаны и что-то ещё вроде хумуса. Ну и, разумеется, заморские деликатесы на столе тоже присутствовали. Ветчина, финский сервелат, и даже наш отечественный торт «Птичье молоко».

– Яше сегодня из «Праги» прислали.

Ну, ещё бы. Яша – величина.

В конце вечера завмаг завёл меня к себе в кабинет и прикрыл дверь.

– Александр, я хочу сказать тебе пару слов. Это, естественно, слова благодарности.

– Да, вы уже сказали, – кивнул я.

Удивительно, этот дядя был младше меня, но сейчас я чувствовал себя очень молодым человеком.

– Сказал, да. Но не всё, что хотел. Ты показал себя честным и бескорыстным человеком. И благородным. Не позарился на деньги, а деньги были немалые. Это характеризует тебя вполне определённо. Поэтому я хочу выдать тебе небольшую премию.

– Да вы что, мне не надо, – покачал я головой. – Я ведь не из-за денег.

Просто я знал, чем дело кончится и не мог не попытаться помешать.

– Не из-за денег, но деньги никому ещё не повредили в этой жизни. Держи. И вот ещё что, если что-то понадобится, обязательно дай мне знать, чем смогу всегда помогу.

Он протянул мне две пачки сотенных.

– Держи, не робей. Бери-бери, я от чистого сердца.

Мне было и неловко, и не особенно приятно, но он буквально запихнул мне деньги в карман пиджака.

– Ещё хочу попросить… Элла девочка горячая, с фантазией, может нафантазировать неизвестно чего, а ты парень уже зрелый, с пониманием…

Я хмыкнул и кивнул.

– С пониманием, не без этого.

– Ты хороший человек, но ей пока учиться надо, а не…

– Слушайте, Яков Михайлович, вы не беспокойтесь. Я и без денег понять могу.

Я полез в карман, чтобы вытащить его награду.

– Не обижай, – серьёзно помотал он головой. – Это не отступные. Это просто премия.

В итоге бабки остались у меня.

– Я могу рассчитывать, что всё произошедшее останется в тайне?

– Естественно, – подтвердил я. – Я не болтливый и не слишком любопытный.

– Это хорошие качества. Мужские.

Мы вышли в прихожую.

– Сашенька, – улыбнулась мама Эллы. – Большое вам спасибо. Вот возьмите, это торт и шампанское. И вот, мимозу ещё. Бабушку с праздником поздравите, а то вы ведь сегодня не успели ничего купить.

– Спасибо, – улыбнулся я. – Действительно, вечер уже.

Блин, встречу с бабушкой я не планировал. Подобная перспектива меня не радовала. Собственно, я пока вообще ничего не планировал, хотя и стоило бы. Ещё как стоило. Впрочем, чего там планировать, нужно было попытаться вернуться обратно в своё время, пока весь этот пипец не зашёл чересчур далеко.

– Забегай, когда в Москве будешь, – пожала плечами Элла и подмигнула, возвращая моё собственное подмигивание.

Она сложила руки на груди, отчего тонкая ткань футболки натянулась, чётко обрисовывая острые шишечки на её выпуклостях. Я усмехнулся. Хороша злодейка.

– Ладно, забегу. Ты смотри, больше не попадайся в лапы к бандитам.

– Теперь с ней всегда мой человек будет ходить, – хмуро заметил её отец.

– Ну, папа! – возмущённо воскликнула она, резко поворачиваясь к отцу.

Я едва заметно усмехнулся. Про судьбу Толоконникова и его подельника я не спрашивал. Тут мне было всё более-менее понятно.

Ребята Кофмана довезли меня до Ленинградского шоссе. До того места, где, собственно, всё и началось, до сто двенадцатого дома дробь один, корпус один. На лавочке у подъезда сидел понурый человек. Я остановился и присмотрелся, потому что он показался мне смутно знакомым.

Надо же, это был тот самый бомж, которого не так далеко отсюда прессовали патрульные. Усталый, пыльный и несвежий.

– Здорово, отец, – кивнул я, присаживаясь рядом с ним. – Ты чего здесь мёрзнешь сидишь? Ты кто?

– Я? – осклабился он. – Бывший интеллигентный человек. БИЧ.

– И чего тут делаешь? Бичуешь?

– Бичую. Чего мне ещё делать. А ты кто?

Я поставил коробку с тортом рядом с собой, положил букет, откинулся на спинку и втянул свежий, слегка морозный московский воздух. Советский. Советский воздух. Бодрящий, наполняющий энергией и оптимизмом. А оптимизма в моей жизни давно уже не хватало…

– Хороший вопрос, – покивал я. – Только отвечать больно долго.

И не известно что.

– Пока сам себе не ответишь, кто ты есть, будешь болтаться, как говно в проруби.

– Или я хороший человек, или оно все-таки тонет, – усмехнулся я.

– Юморист, – прохрипел растянулся в улыбке бич.

– Ну, типа, – согласился я. – Я много кто так-то. Например, десантник, которому в восемьдесят седьмом полноги оторвало. Подойдёт такой ответ?

Он поморщился.

– Мне всё подойдёт. И что ты без ноги делал в своём восемьдесят седьмом?

– Бухал, батя. Крепко бухал.

– А потом?

– А потом перестал, – вздохнул я. – В школу пошёл работать. Друзья пристроили, труды вести. Потом универ закончил, стал дерзким салабонам литературу преподавать. Хотел в бизнес, да не получилось у меня. Деньги занял, да не отбил. Снова бухал.

– Хех, – усмехнулся бомж, – эк завернул. В бизнес.

– Точно.

– Так щас учитель, что ли?

– Нет, пристроили в телевизор. Когда из школы попёрли. Не сразу, правда, ещё всякое другое было.

– Всякое – это да…

– Точно… Сначала редактору помогал, потом стал сценарии писать. В группе товарищей. А теперь вот вообще самостоятельно.

– И чего, не нравится что ли?

– Да как сказать… Грех жаловаться. Зарплата нормальная…

Надо было зайти в подъезд и подняться туда, где стоят софиты. Если это был «портал», я мог вернуться обратно в своё время. А что, сгонял типа в командировку, спас барышню, можно и назад идти. В одиночество и… как вот этот бич, практически…

– А жена, дети? – спросил тот, обдавая меня запахом «керосина».

Я ничего не ответил.

– Бросай ты свой телевизор, – махнул он рукой. – Лучше нормальным делом займись. Чтоб по-настоящему, а не эта… иллюзия.

– Как ты?

– Ну, хотя бы.

– Послушай, философ, тебе сколько денег для нормальной жизни надо?

– Червонец, – не задумываясь ответил он.

– А если хорошо подумать? Дай простор фантазии. Чтобы паспорт справить, не забухать, а новую жизнь начать. Работу найти. Не размышлял ты над этим?

– Сто рублей, – так же быстро ответил он.

Я запустил руку в карман и, не считая, вытянул несколько сотенных.

– Держи. Только не пропей. На дело потрать.

Он взял, хмыкнул и, не глядя, засунул деньги в карман.

– И ментам не попадайся. Отберут.

Бич кивнул.

– А ты, – прохрипел он, – определись, чего хочешь. Откуда ты и куда идти думаешь. Определись, сынок. Где свои, где чужие. Без этого никак. Пропадёшь без этого. Хотя, всегда ведь в бичи можно податься, да?

Он криво улыбнулся и встал с лавочки.

– Сейчас, кстати, какой год на дворе?

– Две тысячи двадцать четвёртый, – ответил я.

– О! – удивлённо покрутил он головой. – Новый век наступил, а я и не заметил. Благодарствуй, добрый человек, за презренный металл и за щедрость. Если чего надо, обращайся, я всегда поблизости ошиваюсь.

Повернувшись, бич поднял воротник и поплёлся в сторону арки, а я вошёл в подъезд, поднялся по трём ступенькам и нажал кнопку. Новенький, незагаженный лифт довёз меня до верхнего этажа. Я вышел и подошёл к последнему пролёту, ведущему на площадку, туда, где был выход на крышу. И туда, где наши телевизионщики оставили свет и портфель с деньгами.

– Определись, сынок, – повторил я слова бича.

Это можно. Я кивнул. Это мы махом…

Собственно, и так всё было понятно. Я снова кивнул, прочистил горло и ступил здоровой ногой на ступеньку. Раздался лёгкий электрический гул…

4. Ну, теперь-то точно…

Как только нога коснулась ступени, софиты вспыхнули и замерцали. Египетское царство! Похоже, действительно это дело работало. Не знаю, как именно, но, наверное, если бы я оказался снова на площадке, то время перещёлкнулось бы обратно.

Хотя нет, «переход», возможно, произошёл в лифте… Блин, я уже не сомневался, что действительно оказался в прошлом. Да, и как было сомневаться… Сделал несколько шагов по лестнице и осветительные приборы, набрав яркость, стали светить уверенно и практически не мерцая.

Я поднялся до самого верха и остановился на последней ступени. Почувствовал запах озона, шевельнул ногой. Она всё ещё была настоящей. Ёлки…, а может… А может не торопиться и поболтаться какое-то время здесь? А что? Снова стать одиноким и не слишком молодым человеком, с утра до ночи роющимся в архивных делах, я всегда успел бы.

Что меня там ждало? Да всё то же. Работа и… Блин, блин, блин! Оставаться в чужом теле и под чужим именем, вроде как было не слишком… не знаю, порядочно, что ли… Куда этот парнишка-то делся? Но, с другой стороны, Саня Жаров сегодня должен был умереть, так что… я его вроде как спас… но, при этом, занял освободившуюся оболочку… От всей этой околесицы голова шла кругом.

И всё-таки, если бы я сейчас вошёл на освещённую площадку, что случилось бы с этим вот телом? Обмякло бы и упало, оставшись лежать на бетонном полу? Можно было, конечно, проверить, но… Было одно «но»…

В моей голове за годы работы скопилось большое количество информации о совершённых преступлениях. То есть, в моём времени совершённых, а здесь, в восьмидесятом, они ещё не произошли. И, стало быть, их можно было предотвратить!

– Сашенька, ты что там делаешь? – раздалось снизу. – Я тебя уже потеряла.

Я дёрнулся и резко обернулся. Пожилая, но не старая дама с аккуратно уложенными волнистыми волосами, удивлённо смотрела на меня снизу. И… в общем, ну не испаряться же было у неё на глазах.

– Да вот, свет горит, поднялся посмотреть, что тут такое.

– Там вроде ремонт собрались делать. Наверное, без подсветки никак. Ты где пропал? Сказал, через час вернёшься, а сам убежал и с концами.

– Да-а-а… – неопределённо протянул я.

– Что «да»? – пожала она плечами. – Мог позвонить, хотя бы. Спускайся уже.

Блин… В принципе, нужно было что-то делать с моими знаниями. Нельзя же просто так взять и уйти. Но что делать? Завалиться в милицию и всё рассказать? Нет… идея так себе. Нужно было записать, всё что я помнил на бумаге, и разослать по различным инстанциям. В КГБ, в МВД, в ЦК… Точно! По трём адресам. Если в одном месте меня сочли бы сумасшедшим, то в другом могли заинтересоваться. А когда предсказания начали бы исполняться…

– Саша!

– Спускаюсь-спускаюсь…

Я быстро оглядел горящие прожектора и, развернувшись, сбежал по лестнице. Успею, решил я и широко улыбнулся бабушке. Успею.

– А это что? Ты что, по очередям весь день мотался?

Она всплеснула руками и тоже разулыбалась.

– Саша, ну, честное слово, зачем?

Я даже и не сообразил сначала, что она имеет в виду. Она кивнула на цветы и торт.

– Ах, это… Так праздник же… ба…

– Что ещё за «ба»? – вытаращила она глаза. – Нахватался!

– Бабуль, с наступающим, – тут же исправился я.

– Ой, Саша-Саша, – покачала она головой. – Заходи давай.

Мы вошли в открытую дверь и оказались в тесной прихожей. Я с интересом посмотрел по сторонам, пытаясь сориентироваться в своём новом доме, а бабушка внимательно на меня посмотрела. Тоже с интересом и с некоторым недоумением.

– С праздником, – сказал я, поймав её взгляд и протянул ей свою добычу. – С международным женским днём. Это «Птичье молоко», между прочим, из «Праги».

– Представляю, какая там была битва сегодня.

– Точно. Битва железных канцлеров, практически. Одни альфачи.

– Кто? – удивилась она.

– Самоутверждающиеся альфа-самцы.

Бабушка рассмеялась.

– Надо было тебе в биологи идти, а не в эту свою дурь. Политэкономия ещё никого до добра не довела. Ну, давай, мой скорее руки и к столу. Торт назавтра оставим. Ты не забыл, что Женя придёт?

– Забыл, – практически не соврал я.

– Ветер в голове, – констатировала бабушка и, развернувшись, двинулась по коридору. – Как ты только с фабрикой своей справляешься?

Кухня там, сам себе кивнул я. А вот тут… санузел. Я открыл дверь. Раздельный. Там всё было тоже тесно, но чистенько и аккуратно. Бежево-жёлтая метлахская плитка на полу, чугунная ванна, наезжающий на неё умывальник, белая квадратная плитка на стенах, трубы, зеркало с закруглёнными углами…

Я замер. Немного прищурился и внимательно посмотрел на отражение. В жизни Саня Жаров был поинтереснее, чем на фотках. Это было видно даже при тусклом свете лампы. Поинтереснее… Словечко из детства. Интересный мужчина… Я вздохнул.

Саня был интереснее, чем на фотках и моложе. Лет двадцать от силы, а на самом деле двадцать пять… Широкие скулы, волевой подбородок, взъерошенная тёмно-русая шевелюра и детский румянец на щеках. Да уж, угораздило так угораздило.

– Саша! – раздалось снаружи. – Ты чего застрял? Голубцы остыли уже.

Молодой, румяный, с крепкими руками и развитыми плечами и бицепсами. Спортсмен, наверное.

– Саша!

– Иду-иду! – крикнул я в ответ, не отрывая взгляда от своего нового отражения. – Сейчас!

Я протянул руку и взял из мыльницы ярко-розовый кусочек мыла. Поднёс к носу. Сомнений не было, «Земляничное». Как в детдоме. Ну, что же… Это было, как… экскурсия, что ли. Ролевая игра, квест. Учитывая мой телевизионный опыт, ситуация более-менее похожая. Значит, побуду ещё какое-то время Жаровым, за ночь напишу сообщение, а утром отправлюсь обратно. Или днём. Посмотрим, как успею.

Я вытер руки белым вафельным полотенцем и вышел из ванной. Ещё раз покрутил головой, осматриваясь, и шагнул в сторону кухни. Там было пусто. Я окинул взглядом небольшое помещение. «ЗиЛ Москва» с округлыми краями гудел в углу. Уже не новый, но лет десять, минимум, ещё протянет. Газовая плита, столик с двумя табуретками.

– Нет, он меня с ума сведёт! – воскликнула бабушка, появляясь на кухне. – Ты чего здесь стоишь? Иди в гостиную!

– Думал, может, помочь надо? – улыбнулся я.

Она покачала она головой и тоже разулыбалась:

– Пошли, пошли! Что они там с тобой сделали в Верхотомске твоём? Заморозили совсем? А я ведь предупреждала.

Она повернулась и пошла, так что мне оставалось просто двигать за ней, без риска забуриться куда-нибудь не туда. Впрочем, в такой квартирке особо блуждать негде. Дощечки паркета, уложенного ёлочкой скрипнули под ногами.

– Вообще-то, я не голодный, – заметил я.

– Здравствуйте, не голодный. Это кто же тебя накормил? На рестораны ты вроде не заработал пока. Все командировочные, небось, на торт спустил.

– Не все, – хмыкнул я.

– Богач! Садись давай. Или ты с Женькой встречался?

– Нет, – покачал я головой. – С Женькой не встречался. Он же завтра придёт, вроде?

Бабушка Саши Жарова чуть нахмурила брови и странно на меня глянула, но ничего не сказала. Я уселся за стол. Удивительное дело, я не чувствовал никакой неловкости, будто пришёл в гости. В гости к своей бабушке.

Правда, свою бабушку я никогда не видел. Ни одну, ни другую. И родителей тоже. В детстве представлял, как приду к ней, она блинов напечёт, пирогов, голубцов наделает. В детдоме не до деликатесов было. Так что, на пути к осуществлению детской мечты я мгновенно забыл и про рыбу фиш и про остальные яства семейства Кофманов.

– Какой-то ты странный сегодня, – пожала плечами бабушка и сняла крышку красивой фарфоровой супницы.

Там были ровно уложены маленькие, как калиброванные, голубчики, залитые густым сметанно-грибным соусом.

– Ого, какой аромат, – восхитился я.

– Ну, то-то же, – кивнула бабушка. – Сколько? Четыре?

– Нет, всё-таки два для начала.

– Не морочь.

Она положила четыре голубца и горку картофельного пюре.

– Огурчики бери солёные.

Я посмотрел ей в глаза. От них разбегались добрые лучики морщинок. Глянул на мелкие кудри, подколотые чёрными невидимками, на шёлковую блузу, на натруженные руки, оглядел эту немолодую женщину и буквально физически почувствовал волну любви, исходящую от неё.

И стыд. Стыд я тоже почувствовал. Забрался, понимаешь, в чужое тело, сидел здесь, принимал эту любовь, предназначавшуюся совсем другому человеку, и даже собирался сожрать голубцы, заботливо приготовленные для него.

Ладно, Жаров, скоро уйду. Имею же я право хоть денёк прошлым насладиться за две спасённые души?

– Ну, ты чего, Саня? – уже совсем другим, тёплым и проникновенным голосом спросила бабушка. – С Женькой поцапался?

– Нет, всё нормально. Правда.

– Ну, ешь тогда, ешь. Для тебя старалась.

Я кивнул и отпилил кусочек голубца. Молодой сильный организм был способен и на второй ужин.

Еда была восхитительной. И появившаяся на столе вишнёвая наливочка тоже была отменной. Бабушка рассказывала о своих приятельницах и о наших родственниках в Ленинграде и Коврове. О соседе по даче, о том, что сегодня выбрасывали в универсаме, о пьяном слесаре и о письме от фронтовой подруги, похоронившей мужа.

Я сидел, ел, пил, слушал, кивал, и мне было хорошо. Я тайком осматривал комнату, невысокий сервант с полированными дверками и хрустальными фужерами, книжные полки над раскладным диваном, старый телевизор на тоненьких ножках, спицы и пряжу на журнальном столике и фотографии на стене.

Мужчина и женщина. А ещё мальчик. В мальчике я узнал Жарова, а это, судя по всему, были его родители. Поймав мой взгляд, бабушка вдруг замолчала и тоже посмотрела на портреты, а потом неожиданно… всхлипнула.

– Бабуль, – нахмурился я.

Значит, Саня без родителей рос… С бабушкой, наверное…

– Ничего, – кивнула она и смахнула слезу. – Ничего, Саня, ничего.

Она встала, подошла к стене, поправила чуть покосившийся женский портрет, вернулась к столу зашла ко мне за спину, наклонилась и обняла.

– Долго ты там ещё в своём Верхотомске околачиваться будешь? – тихонько спросила она. – Сколько ещё тебе осталось по распределению этому дурацкому? Всё вредность твоя.

– Недолго, – выдавил я, проглатывая комок, ставший в горле. – Чуть-чуть ещё.

– Смотри, досидишься там, самой уж чуть-чуть осталось. Умру, а ты не прописан. Уйдёт квартира, будешь по чужим углам мыкаться.

– Что значит «умру»? Ещё лет тридцать придётся подождать!

– Оптимист!

Она вздохнула, выпустила меня из объятий и начала собирать посуду.

– Плохо поел. Отвратительно.

Я тоже поднялся, начал помогать.

– Сиди! – скомандовала бабушка. – Командированный. Ты нынче в гостях. Так что сиди. Сейчас пирог принесу, как ты любишь. С яблоками.

– Ой, давай пирог на праздник оставим. Я уже не смогу.

– Ну чай-то будешь пить? С твоими травами таёжными.

– Чай буду. Чай – это хорошо.

Пока бабушка звякала посудой на кухне, я поднялся и заглянул в комнату, в которую вела дверь из гостиной. Это была её спальня. Понятно. Кровать, шифоньер, всё просто, ничего особенного. Кроме одной вещи. На столе стояла печатная машинка в аккуратном чемоданчике. Отлично! С машинкой я гораздо быстрее управлюсь.

Вернувшись в гостиную, я взял со стола супницу и отнёс на кухню.

– Ставь на стол, – скомандовала бабушка. – На вот, чашки возьми, раз пришёл.

Я взял, но, прежде чем нести на стол, зашёл в комнату Сани. Она была совсем небольшой. У стены с тёмно-изумрудным ковром стоял угловатый диван, гэдээровский вроде, раздвижной. У окна – небольшой письменный стол. А ещё шкафчик с ключом, две полки с книгами и уголок со спортивными наградами. Кубки, медали, грамоты.

Второе место на чемпионате Москвы по вольной борьбе. Неслабо. Пусть среди школьников, но неслабо. Молодец, Саня, молодец. А ещё на полочке лежал голубой берет. Отслужил, стало быть, товарищ Жаров в десантуре. Я хмыкнул. А у нас с ним было гораздо больше общего, чем можно было ожидать…

После ужина я порылся в шкафчике, выбирая бельё. Ну, извини, брат, твоё тело, и бельё тоже твоё. Принял душ, намылившись «Земляничным», и пошёл работать. Бабушка удивилась, но машинку дала.

– Мне отчёт нужно о командировке составить, – сказал я. – Там некогда будет, так что я сейчас, если ты не против.

– Ты же вчера сидел над отчётом. Строчил весь вечер.

Блин…

– Это наброски были, черновик. А теперь красиво напечатаю.

– И давно ты печатать научился? – хмыкнула она.

– На работе.

– Глядите на него! Первопечатник Иван Фёдоров. Давай, уж лучше я по старой памяти. Ты диктуй, а я махом. Пальцы не те уже, но всяко быстрее тебя справлюсь.

– Не надо, – помотал я головой. – Спасибо, но нет. Во-первых, пальцы твои мы побережём, а, во-вторых, мне там ещё переделать кое-что надо по тексту. Ты не дашь мне копирку и бумагу?

– Прямо не швейная фабрика, а литературный институт. И царство бюрократии, заодно. Возьми в шкафу, знаешь же, где бумага лежит. Там и копирка есть, и синяя, и чёрная.

Я, разумеется, не знал, но нашёл довольно быстро. Там же оказались и конверты.

– Ба, ты дверь закрой к себе, когда спать ляжешь, а то я могу допоздна засидеться.

Я заперся в комнате и приступил к работе. Машинка оказалась практически старинной. Это была «Москва». Слышать о такой я слышал, но печатать не доводилось. Размер у неё был довольно небольшой, но усилия, по сравнению с клавиатурой ноутбука, пришлось прикладывать значительно большие.

Всё это дело грохотало, клацало и звякало, хотя механизм работал идеально. Потыкавшись и помыкавшись, я минут через двадцать более-менее освоился и с ходом каретки, и с заправкой бумаги, и даже с раскладкой. Цифр «3» и «0» не было, нужно было печатать вместо них буквы. Зато «ё» имело отдельную кнопку, хоть и не там, где я привык её искать.

В общем, я приспособился и начал печатать. Глаза слипались, но я мужественно боролся со сном. Без энергетиков, без спиртного, только с помощью молодости и слова «надо». А в своей работе в будущем я давно уже без допинга не обходился…

Под утро я закончил составлять короткий список известных мне преступлений с датами, географическими названиями, именами потерпевших и именами преступников. Коротко я сообщал сведения и о том, как преступления были раскрыты. Но, правда, очень коротко. Времени было мало.

Работал я, как робот. Молотил по клавишам с одержимостью и самозабвением. Если бы я в своей жизни так работал, то минимум «Тэффи» была у меня в кармане. Под утро, запечатав три конверта, я поднялся со стула. С трудом разогнул затёкшую спину и прилёг на диван. Отрубился я моментально и спал беспробудным сном безо всяких сновидений.

– Саш, ты чего, в спячку впал? – разбудила меня бабушка. – Не заболел часом?

Я еле разодрал веки. Чувствовал себя так, будто месяц не спал. Тёплые и липкие объятия сна никак меня не отпускали. Я сел на диване и потряс головой.

– Ты почему бельё не постелил?

– А? – я покрутил головой, соображая, где нахожусь и что это за симпатичная старушка передо мной.

Диван действительно был не застелен. Я сразу всё вспомнил и… немного напрягся. Честно говоря, думал, что проснусь у себя в квартире…

– Да… засиделся с отчётом, а потом прилёг передохнуть и неожиданно отрубился…

– Отрубился?

– Да, как в яму провалился. Ничего не чувствовал и не видел.

– Нельзя по ночам не спать, тем более, у тебя акклиматизация, – покачала головой бабушка. – Ты смотри, одевайся теплее, а то после сибирских морозов тебе кажется, что в лето приехал. Можно легко простудиться. Во время акклиматизации очень сильно понижается иммунитет. В программе «Здоровье» рассказывали.

– В программе «Здоровье»? – машинально спросил я.

– Да, в ней. Всю ночь тарабанил, разве так можно? Иди умывайся. Я сейчас кофе сварю. Завтракать пора давно.

– Погоди…

– Что такое?

– Так ведь восьмое же. Стало быть, завтрак я должен готовить.

– Ой, – махнула рукой бабушка, – тоже мне, готовщик. Не наготовился ещё в своём Верхотомске? Вот вернёшься к себе и опять начнёшь готовить в своей общаге, а здесь я уж сама как-нибудь. Да и что за праздник, честное слово? Празднуют, что женщина может наравне с мужиком пахать? Так я и безо всяких праздников пахала всю жизнь.

– Давай хоть уборку сделаю тогда. С праздником, ба… бушка…

– Всё уж сделано давно. На стол накроешь перед Женькиным приходом и хватит с тебя. Иди, я сырников напекла.

– Так у нас же пирог яблочный.

– И пирог, да. Всё успеем.

Ну что же, успеем, значит успеем. Сейчас позавтракаю, скажу, что надо сходить куда-нибудь, отправлю письма и поднимусь туда, где софиты. Поднимусь и… вперёд. На сорок четыре года. Хорошего помаленьку, в общем. Кстати, если мои письма дойдут, рискую остаться без работы. Я усмехнулся. Не велика потеря, честное слово.

Завтракали мы на кухне. И было это просто чудесно. Даже не знаю, как в меня всё это входило, но и сырники, и пирог я с удовольствием уплетал за обе щеки.

– Сметана фермерская? – удивлённо спросил я.

– Какая-какая?

– Ну, колхозная? С рынка?

– Нет, обычная, в нашем гастрономе брала, – пожала плечами бабушка. – Чем ты там питаешься в своей тьмутаракани, что обычная сметана тебе в диковинку.

Дошираком, бабуля, шаурмой и прочими неземными яствами, богатыми усилителями вкуса и химическими добавками. Сметана была прямо как в детстве. Густая и невероятно вкусная. Неужели действительно так изменился вкус продуктов за последние годы? А может, это молодое восприятие и ещё не отравленные разными гадостями рецепторы?

– Ты не забыл, обещал мне крючки прибить в прихожей?

– Забыл.

– Вот, как всегда. Давай, в честь восьмого марта прибей сегодня.

– Ты же не признаёшь праздник, – улыбнулся я.

– Зато признаю трудовые подвиги.

– Это я всегда рад. Сейчас только схожу по делам, а потом сразу всё прибью и прикручу.

– Куда это схожу? – всплеснула бабушка руками.

– Да-а-а… – постарался я обойти этот вопрос.

– Чего «да»? Куда ты собрался-то? Скоро ж Женька придёт.

– Да я ненадолго.

– Так скажи, куда!

– Мне по работе.

– По работе? Вся страна отдыхает, по какой ещё работе?

– Ну, – пожал я плечами. – Страна отдыхает, а я…

Договорить я не успел, потому что в прихожей раздался звонок и бабушка тут же пошла открывать дверь.

– Неужто Женя? – пробормотала она. – Вот будет номер. У меня же ещё не готово ничего.

Что там за Женя ещё, что бабушка так его ждёт? Родственник что ли какой-то? Судя по мужскому голосу, донёсшемуся из прихожей, это действительно был он. Блин, не успел смыться до его прихода. Входить в близкие контакты ещё и с другими родственниками Сани Жарова я не собирался. Пора было освобождать его тело и возвращаться в собственное. Всё-таки, как ни соблазнительно было остаться здесь, нужно было и честь знать.

– Саша, иди сюда! – позвала бабушка. – Это к тебе.

Вот незадача… Я нехотя поднялся из-за стола и пошёл в прихожую. Ёлочки паркета проскрипели что-то насмешливое. Бабушка отошла в сторонку, и я увидел, стоящего в дверях, старшего лейтенанта милиции. Блин! Это же был тот самый пират, что вчера пытался догнать бандитов и спас меня от преследователей. Тот, что обыскивал бича.

– Вот, Саша, это старший лейтенант Зубатый. Хочет с тобой поговорить.

Японский городовой! Как он меня нашёл? Блин, я же паспорт ему давал, и он, вероятно, запомнил адрес. Тот, что предшествовал моему теперешнему, Верхотомскому.

Бляха-муха! Встреча с ним совершенно не входила в мои планы. Да и ничего хорошего от этой встречи ждать не приходилось. Зачем бы ему приходить? Только за подробностями преступления, о котором я сообщал. Или за информации о выкупе.

– Здрасьте, – кивнул я, подходя ближе.

Старлей в глубоко надвинутой фуражке уставился на меня цепким холодным взглядом. На его широком лице застыло привычное дежурное выражение безо всякого намёка на эмоции.

– Нужно поговорить насчёт вчерашних событий, – равнодушно сказал он.

– Проходите, – взволнованно произнесла бабушка. – Только скажите, всё же, в чём дело? Саша куда-то вляпался? Что там за события такие?

– Да нет вроде, – пожал плечами милиционер. – Наоборот, содействие органам оказал.

– Какое содействие?

– Он вам потом расскажет. Я сейчас пару вопросов задам и всё.

– Проходите тогда… – растерянно ответила она.

– Нет, зачем я вас в праздничный день отвлекать буду? Мы на улице поговорим и всё. Пять минут. Пойдём, Александр.

– Куда вы его забираете? На каких основаниях?

– Да что вы, не беспокойтесь. Никуда я его не заберу. Пять минут поговорим и разойдёмся.

Судя по тому, что старлей был не из уголовного розыска, подробности его интересовали вполне определённые. Те, что были связаны с деньгами. Поэтому я хотел сказать, мол, сейчас не пойду, занят, вызывайте повесткой и все дела. Но бабушка уже протянула мне пальто и буквально вытолкнула на площадку.

– Что конкретно вас интересует? – спросил я, очутившись на лестничной площадке. – Всё это вот здесь произошло. Я вышел из квартиры и вызвал лифт, а эти двое были наверху. Я дверь тихонько прикрыл, так что они, вероятно, не обратили внимания.

Милиционер Зубатый недоверчиво хмыкнул, а я показал на лестницу, ведущую наверх. В голове тут же возник план.

– Что именно они сказали, можешь повторить?

– Они сказали, мол, целый дипломат – это отличный выкуп за похищенную девчонку.

– Целый дипломат? – прищурился мент.

– Да, – пожал я плечами и сделал несколько шагов вверх по лестнице, ощущая немного нервирующий электрический гул от софитов.

Старлей прикусил губу, внимательно глядя на меня.

– То есть, – сказал он и поднял вверх указательный палец, – они ничего не говорили о том, что было в дипломате?

– Ну, а что там, по-вашему, могло быть? – удивился я и сделал ещё несколько шагов. – Не золото же. Я видел этот дипломат в руках у одного из них. Слишком тяжёлым он не выглядел.

– Так они упомянули деньги или нет? – уточнил сотрудник и тоже начал подниматься по лестнице.

– Они сказали, что теперь, когда выкуп у них, заложницу можно спокойно убирать.

– Но что именно находится в дипломате они не говорили.

– Не знаю, – как бы задумался я и встал на последнюю ступеньку. – Вроде нет…

– А что же ты мне заливал про деньги?

Старлей чуть приподнял левую бровь.

– Я думаю, там были деньги, – кивнул я.

– Думаешь. Хм… А кого они похитили, ты знаешь?

Знаю, конечно. Как не знать. Только тебе не скажу.

– Нет, – помотал я головой и, на мгновенье замешкавшись, поднял ногу, чтобы сделать шаг вперёд, на площадку, освещённую софитами. – Понятия не имею.

Под ложечкой засосало, а софиты загудели громче и, пару раз вспыхнув, как стробоскоп, зажглись на полную мощь.

Ну, теперь-то точно…

5. Товарищ Женька

Порыв был во многом спонтанным и необдуманным. Хотя я, в любом случае, собирался сделать этот шаг и вернуться в будущее, я не доделал начатое. В кармане лежали письма, которые обязательно надо было бы отправить до возвращения.

Что бы случилось с Саней Жаровым в этом случае, я не знал. В смысле, после моего возвращения. Он ведь вполне мог вообще не вернуться или, например, оказалось бы, что уже два дня как умер. Такое я вполне допускал.

С другой стороны, получалось, что сейчас я мог его основательно подставить. Если бы, конечно, он вернулся на своё место после моего исчезновения. Вернулся бы и оказался лицом к лицу со старшим лейтенантом Зубатым и его вопросами…

Бр-р… Картинка вырисовывалась так себе. Поэтому, задержав ногу и постояв так пару секунд, я вернул её на ступеньку, уже второй раз не решившись сделать шаг в будущее. Гул стих и сзади ко мне подошёл старлей.

Существовал вариант, что портал здесь был или будет постоянно или какое-то длительное время. Это бы могло дать дополнительные возможности, но проверять, не доделав начатое, разумеется, не стоило.

– Вот здесь они и вели свой разговор, – кивнул я на площадку, обернувшись к старлею.

– Погоди, ты же заявлял, что похищена дочь директора гастронома, а теперь утверждаешь, что не знаешь.

– Ну, да… Они что-то такое говорили. Я помню, что сказал вам про гастроном, но потом, проигрывая в голове всю эту ситуацию, пришёл к выводу, что неправильно понял. Они говорили про начальника и про дефицитные товары. Вот я и подумал, что речь идёт о гастрономе. Но, скорее всего, они имели в виду какую-то базу или распределитель. Ну откуда у директора обычного магазина чемодан денег? Сами посудите. Тут птичка посерьёзнее.

Мне бы очень не хотелось, чтобы Зубатый сел на хвост Кофману. Разумеется, сам он против такого волка, как директор, не боец, но жизнь попортить в состоянии, да и кто знает, кто за ним может стоять наверху милицейской пирамиды…

– А почему ты не заявил об этом всём в милицию? – внимательно глядя на меня, поинтересовался он.

– Как это не заявил? А вам я разве не сообщил? Вы же сами меня заверили, что разберётесь. И вот, разбираетесь, как я вижу.

– Что это за прожектора?

– Точно не знаю, – пожал я плечами. – Бабушка сказала, вроде ремонт собираются делать. Наверное, для маляров поставили.

– Для маляров, – повторил Зубатый, щурясь от яркого света. – Не похоже… А что было дальше? Ты вышел, тихонько притворил дверь, вызвал лифт и подслушал похитителей. А что потом?

– Как что? Лифт пришёл, они поняли, что здесь кто-то есть и бросились вниз. Я помчался пешком, чтобы быстрее них выскочить. Рванул на остановку, залетел в автобус, а на следующей выбежал. Кинулся к свечкам, где вы службу несли. Ну, и вот… Остальное вы знаете.

– Больше их не видел?

Старлей смотрел на меня так, будто не верил ни единому слову.

– Нет, – помотал я головой.

– Они знают, где ты живёшь. Значит, могут появиться.

– И что мне делать, если появятся? Звонить в милицию?

– Первым делом уносить ноги. А потом звонить не просто в милицию, а именно мне.

– А вдруг вы на дежурстве?

– Вот номер, – он протянул аккуратно оторванный кусочек бумаги в клеточку. – Скажешь, срочная информация для старшего лейтенанта Зубатого, назовёшь свою фамилию и сообщишь, где находишься. Ясно?

– Ну… да… Ясно.

Он ещё раз осмотрел ярко освещённую площадку и пошёл вниз по лестнице. Не прощаясь и ничего больше не говоря, Зубатый зашёл в кабину лифта и скрылся из виду.

Ну что же, скрылся и скрылся. Ощущение недоведённого до конца дела сохранилось, но Сане Жарову ничего больше не угрожало. Толоконников, скорее всего, к этому моменту не представлял опасности и, скорее всего, уже не был жив, а сбежавший блондин с фиксой вряд ли его когда-нибудь найдёт.

Нужно было только отправить письма. Они были у меня с собой. Три пухлых конверта похрустывали в кармане. Ну что же… Я спустился вниз, вышел из подъезда и обошёл здание. Со стороны дороги на углу висел синий ящик. Под круглой выемкой, из которой кто-то выковырял герб СССР красовались выпуклые буквы.

«Почта», – прочитал я и достал из кармана конверты. Покрутив по сторонам головой, засунул их в щель, приподняв закруглённый защитный клапан. Дело было сделано. Если моя миссия заключалась именно в этом, я её выполнил. Можно было уходить.

Постояв немного и полюбовавшись напоследок картинами прошлого, я повернулся и побрёл обратно. Возвращаться не хотелось. Всё, что я видел сейчас и как чувствовал себя, вызывало гораздо больше оптимизма, удовольствия и радости, чем-то, что ждало меня после возвращения в своё время. Но нужно было возвращаться.

Я поднялся пешком по лестнице, наслаждаясь безупречной работой организма, и подошёл к площадке. Софиты снова мигнули и загудели, как если бы запитывались энергией от моего тела. Я оглянулся, прощаясь с бабушкиной квартирой и ощущением надёжной уверенности прошлого, вздохнул и сделал шаг вперёд.

Я шагнул на площадку к гудящим софитам, собираясь вернуться в своё унылое будущее. Свет погас, но ничего другого не произошло. Пространство не искривилось и в ушах не засвистело. Ничего такого. Собственно, вообще ничего не произошло. И ничего не изменилось.

Хм… Интересно. Я покрутился, пытаясь рассмотреть изменения в окружающем пространстве, но ничего не заметил и… бляха-муха, нога была по прежнему здоровой. Я вытянул вперёд руки, разглядывая пальцы, и они всё ещё были молодыми. Не понял… Не сработало что ли?

Я ведь был уверен, что всё получится, а оно вон как. Или я в виде Жарова перелетел к себе? Вот дело будет! Блин! Я подскочил к двери и нажал на кнопку звонка.

– Ты что, как пожарная команда?! – испуганно спросила бабушка, открывая дверь. – Что всё-таки случилось?

– Случилось? – переспросил я, хмуро её разглядывая. – Так вот же, ничего как раз и не случилось.

– Объясни толком!

– Преступление предотвратили, – ответил я, взмахнув рукой и взбежал по лестнице на верхнюю площадку.

– Саша! Что происходит?!

Я метался между софитов, но ровным счётом ничего не происходило.

– Ничего, ба… Ничего, как видишь, не происходит.

– Тогда что ты там делаешь? И что надо было этому милиционеру?

– Ничего, ба, ничего…

Покрутившись минут десять и окончательно сведя с ума бабушку, я вернулся в квартиру.

– Ничего не произошло, – разведя руки в стороны, заявил я. – Ничегошеньки.

– У меня голова кругом! Немедленно рассказывай!

Мне совершенно не улыбалось посвящать бабушку в эту суету, но она наседала и была так взволнованна, что мне пришлось рассказать ей ту же легенду.

– Так они сбежали выходит? – в ужасе спросила она.

– Поймали сердечных, – успокоил её я.

– А чего ж тогда этот Зубатый приходил?

– Уточнить хотел кое-какие детали.

– А чего ж ты тогда сам не свой? Чего ты там метался-то?

– Думал, вдруг, улика какая осталась.

– Сыщик! Пинкертон. Что за способность у тебя такая влипать в ситуации? Вечно что-то да приключится. Почему ты мне сразу ничего не рассказал?

– Чтоб не волновать лишний раз.

– Надо было домой заскочить и вызвать милицию.

– Тогда бы преступники успели убежать и никто их уже не поймал бы.

– Ну, и дела! – поцокала языком бабушка. – Ну, и дела!

Ну, и дела, это точно. Я зашёл в «свою» комнату и уселся за стол. Ё-п-р-с-т! Почему эта штука не сработала? Ладно, надо было спокойно обдумать ситуацию. Не получилось. Значит, надо было пробовать ещё. Возможно, портал открывался в определённое время. Например… Или ещё что-нибудь…

Ничего, один раз вышло, значит, и во второй раз получится. Блин, софиты же зажглись при моём появлении.

– Бабушка, надо купить что-нибудь? – спросил я, выходя в прихожую.

– Чего купить? Сегодня все магазины закрыты. Праздник! Забыл?

– А, точно, – кивнул я натягивая пальто.

– Куда ты?

– Пройдусь немного, воздухом подышу. Недолго, приду через полчасика.

– Не вздумай исчезнуть! – погрозила она пальцем. – Ты понял?!

– Куда же я исчезну? – делано удивился я, поскольку именно это и собирался сделать.

Исчезнуть, нахрен, и точка.

– Знаю я, куда! В Верхотомск, например.

– А что, это идея, – как бы в шутку согласился я и выскочил за дверь.

Я спустился на пару этажей вниз, а потом, стараясь не шагать слишком громко, поднялся обратно. Глянул на дверь своей квартиры и, проскочив мимо, взлетел по лесенке на самый верх, туда, где стояли софиты.

Стояли, бляха, когда-то! Только теперь их там не было!

– Да твою же мать! – в сердцах выругался я.

Не было и точка. Площадка была совершенно пустой. Ни одного постороннего предмета не наблюдалось. Охренеть!

Я метался, как волк в клетке, да только смысла в этих моих метаниях было ноль. Нужно было сразу возвращаться, в первый же день, чтобы не пришлось вот так локти кусать. Возвращение явно откладывалось и, оказавшись застигнутым врасплох, я пока не имел нового плана.

Наконец, я вернулся домой. То есть домой к Жарову. И, судя по всему, для меня эта квартира тоже становилась домом. На неопределённый срок…

Когда снова раздался звонок, я лежал на диване, заложив руки за голову и буравил взглядом потолок.

– Саня, не слышишь? – крикнула бабушка с кухни. – Открывай скорей! Это Женя!

Мой квест становился всё более выматывающим и запутанным. Сейчас нужно будет вести дружескую беседу, стараться не попасть в просак и…

– Саня!

Я вышел в прихожую. Нет, ну что за хрень! Что за хрень!

Звонок прозвенел снова, и я, не глядя в глазок, распахнул дверь. Распахнул и подвис на пару секунд. На пороге стояла высокая рыжеволосая красавица с зелёными глазами. Всё, как в сказках, ёлки-палки. Фея или, как там её, эльфийская принцесса.

– А Женя где? – хмуро спросил я, оглядывая её с ног до головы, а она недоумённо похлопала глазами.

– Женечка, проходи! – воскликнула бабушка, выбегая в прихожую. – Саша, не стой, приглашай гостью.

Блин, это и была Женечка. Ну, хотя бы что-то положительное, милая и даже красивая девушка – это намного лучше, чем какой-нибудь мент Зубатый или блондинчик с поблескивающей фиксой… Только вот, кто она, я не знал. Родственница или возлюбленная?

Я изобразил улыбку и отступил, давая гостье пройти.

– С праздником, – кивнул я.

– Спасибо, – улыбнулась она и потянулась ко мне. – Привет, Сань.

Ух-ты! Мы обнялись, и я даже чмокнул её в щёчку, почувствовав тонкий волнующий аромат духов.

– Привет, Жень.

Она расстегнула пальто и скинула мне на руки.

– Иди, я тебя поцелую, красавица наша! – разулыбалась бабушка и протянула руки. – Проходи, у меня всё готово.

– Я сейчас помогу, Клавдия Матвеевна, – серебряным колокольчиком прозвенела Женя и наклонилась, чтобы расстегнуть молнии на сапожках.

Её волосы огненным водопадом устремились вниз. Надо же какая красотка… Она выпрямилась, освободив тонкие лодыжки и узкие стопы, и чуть всплеснула руками, мол, ну вот, я всё, что дальше… Я невольно залюбовался. Девушка действительно была очень красивой.

– Ну, чего ты смотришь! – покачала головой бабушка. – Веди Женю в гостиную.

– Я на кухню, – запротестовала та.

– Нет-нет, на кухне сегодня только я! Посидите спокойно, поговорите, хоть. Саш, давай! Ты не забыл?

Блин… Забыл, наверное. Да так забыл, что вспомнить не мог.

Мы вошли в комнату.

– Ну, как ты? – улыбнулась Женя ласковой, но немного отчуждённой улыбкой.

Ух-ты, на щеках у неё появились ямочки. Она смотрела на меня серо-зелёными глазами, вроде как чего-то ждала… Длинные волосы спадали на плечи и будто наполняли сиянием всю комнату.

– Нормально, – пожал я плечами, стараясь вести себя нейтрально. – А ты?

Она хмыкнула, ничего не ответив, и чуть отвернулась.

– Когда уезжаешь?

– Завтра… вроде, – вспомнил я об авиабилете.

Пожалуй, уехать сейчас было бы самым правильным решением. Если не удастся вернуться назад… то есть, вперёд, в будущее.

– Вроде, – снова хмыкнула она и отошла в сторонку, взяла в руки несколько грампластинок, лежавших на тумбе и покрутила в руках. – Купил что-то новое?

Я, не отрываясь следил за ней, рассматривал тонкую талию, струящееся серое платье, перехваченное поясом, рассматривал стройные ноги, красивые руки, тонкую шею и высокую грудь.

– Ты сегодня сам не свой, – неожиданно повернулась она и заметила, что я в этот момент совершенно бесстыдно пялился на неё.

Она вспыхнула, покраснела, снова отвернулась, и тут же, обернулась опять.

– Что?

– Женя, Женя, Женя, – какая же ты красавица, честное слово, – покачал я головой, совершенно не представляя, что ещё можно было сказать в такой ситуации. – Причём, молчаливая красавица.

Она быстро справилась со смущением и теперь смотрела на меня прямо и открыто. Можно сказать, в упор.

– Молчаливая? – удивилась она.

– Конечно, – подтвердил я. – Молчишь, ничего не рассказываешь. Настоящая загадка. Как ты поживала всё это время?

– Что?

– Чем занималась, с кем тусовалась? Рассказывай, мне всё про тебя интересно.

Правило, усвоенное мной многие годы назад, гласит, что, если не знаешь, что отвечать на вопрос собеседника, задавай вопросы сам.

– Что слушала нового, куда ходила? Расскажи, Жень.

– Серьёзно? – удивилась она. – Хочешь узнать, куда я ходила? И с кем, может быть?

Я пожал плечами, не отводя от неё взгляда.

– Интересно… И кто тебе постоянно капает на меня?

– Капает? – нахмурился я. – Ты о чём?

– Да вот, об этих твоих вопросах… Можно подумать, ты не знаешь, что я не вылезаю из лаборатории и из библиотеки. У меня, вообще-то защита скоро.

– А вот и я! – очень вовремя появилась бабушка с огромным блюдом с пирожками.

– Какая красота, – восхитилась Женя, расплываясь в улыбке. – Клавдия Матвеевна, когда вы всё это успеваете! Я вами восхищаюсь.

– А мы тобой, Женечка. Пироги – дело нехитрое, любой дурак научится. А вот диссертация по химии – это настоящий подвиг. Одна, сама, ещё и работать успеваешь. Золото ты моё, чистое золото! Саня, а ты чего стоишь-то? Неси давай, что ты там приготовил.

– А что я там приготовил? – поднял я брови.

– Ох, дошутишься ты у меня. Неси свой подарок скорее!

Ах, вот в чём дело! Подарок! Это что торт «Птичье молоко», интересно, или мимозы, которые я бабуле подарил? Мне вдруг очень сильно захотелось оказаться в своей однушке в Химках. Сесть за ноутбук, открыть материалы очередного дела и забыть нахрен обо всех этих приключениях. Но, похоже, пока это было невыполнимо.

Я зашёл в свою комнату. Подарок, блин, где подарок… И что же это может быть… Так… Кубки, грамоты, медали… Может, книга? Точно, книга – лучший подарок. А если эта Женя моя девушка? Ну… то есть девушка Сани Жарова? Книга, пожалуй, отпадает… Если это не «Декамерон» или не «Камасутра»… М-да…

Я пробежал взглядом по корешкам на книжной полке и… бинго, как говорится! Коробочка «Нина Ричи». Сто процентов она припасена именно для Жени. Хо-хо! Какой я красавчик. Я подошёл, отодвинул стекло и вытащил коробку с духами. Нераспечатанные. Значит точно для неё. Кто молодец? Я молодец!

Вернувшись, я с победным видом подошёл к красотке Жене и, вытащив руку из-за спины, подал ей коробку.

– Жень, поздравляю тебя с Восьмым марта.

– Ой… прелесть какая, – растаяла моя милая. – Саня, это же так дорого… Спасибо!!!

Она сделала шаг ко мне, поднялась на цыпочки и приблизила лицо. Я восхищённо смотрел на её нежную кожу, длинные ресницы и тонкие брови, прямой носик и румяные щёчки. И на её полные губки, вытянувшиеся, чтобы чмокнуть меня в щёку. Но пропустить такие губки я никак не мог, поэтому быстро повернулся, подставляя свои собственные грубые и жёсткие губы под поцелуй этой красавицы.

А не так уж здесь и плохо, ёлки-палки!

Женя коснулась моих губ губами и мгновенно залилась краской.

– Ну, Сашка, ну, озорник! – одобрительно и с облегчением рассмеялась бабушка. – Женечка, вот эти мимозы он ведь тоже для тебя принёс, я просто в воду поставила, чтобы они не завяли. Потом пойдёшь, не забудь взять с собой.

Мы уселись за стол и дальше всё пошло гораздо проще и легче. Бабушка умело модерировала разговор, задавая нашей гостье нужные вопросы. При этом успевала бегать на кухню и приносить блюдо за блюдом.

Это «Столичный», как ты любишь, без майонеза. Это холодец. Вот, хреновинку возьми, со свёклой. А это голубчики. Да ты посмотри, какие они крошечные! Ешь, не оговаривай! Ты сможешь! Давай, попробуй котлетку из лосося. Да, в яичке обвалянная. Пирожки, пирожки не забывай. Вот эти с капустой, а эти вот с печёнкой. Ещё ватрушки сейчас принесу.

Я подливал Советское шампанское Жене, а бабушке её собственную наливочку. Чёрно-белый телевизор изо всех сил поднимал нам настроение цирковой программой. Юрий Никулин носил бревно, а бабушка, разгорячившись, шутила, вспоминая забавные случаи из жизни, и отжигала не на шутку. Так что атмосфера установилась простая, дружеская и, как говорится, непринуждённая. И я, в конце концов, смог расслабиться. Но как только я расслабился, Женя начала собираться.

– Как?! – разволновалась бабушка. – А чай? Саша ведь «Птичье молоко» добыл.

– Ох, уж этот Саша, – усмехнулась Женя. – Мало того, что духи добыл французские, так ещё и птичье молоко нашёл. Если так пойдёт, он ещё и то, не знаю, что принесёт оттуда, не знаю откуда.

– Он такой, – с усмешкой подтвердил я.

– Не сердитесь, Клавдия Матвеевна, но торт я уже не осилю. Вы так меня накормили, что я едва дышу. Всё такое вкусное, просто невероятно! «Птичье молоко» уже не имеет никаких шансов.

– Значит, с собой возьмёшь! – не терпящим возражения тоном, заявила бабушка. – Я тебе сейчас соберу передачку. Поужинаешь дома.

– Да я неделю теперь есть не буду.

– Ой-й! – отмахнулась бабушка. – Может посидишь ещё? Неужели даже в праздник будешь работать?

– Да, хочу немного поработать, прежде чем усну.

– Ох, бедная ты, бедная. Ну, Саш, иди, одевайся, проводи, Женечку.

– Ба, ну разумеется, я провожу Женечку. Зачем ты мне напоминаешь?

– Ну, хорошо-хорошо, давай только вот это «ба» убери подальше из лексикона. Надо же, сроду ведь так не говорил.

Женя разморённо улыбалась. Она разомлела, раскраснелась и выглядела так, будто уснёт прямо сейчас. Но, когда мы вышли в мартовскую сырую прохладу, вмиг собралась, посерьёзнела, взяла меня под руку и какое-то время шла молча, выстукивая каблучками по мокрому асфальту. Я тоже молчал. Уже стемнело и после жаркой квартиры было знобко.

– Александр, – нарушила она тишину, останавливаясь и высвобождая руку.

– Чего так торжественно?

– Знаешь… Хочу сказать тебе важную вещь…

– Может, лучше не надо? – попробовал улыбнуться я, но она осталась серьёзной.

– Конечно же, надо, – кивнула Женя и прикусила губу.

Она сунула руки в карманы, повернулась и медленно пошла дальше.

– Понимаешь, какое дело, Саш… я не знаю, как тебе это объяснить-то… Но ты же и сам всё видишь и понимаешь. Эти подколки твои вечные… В общем, как в песне. Ты мне не снишься, я тебе тоже…

Мы вошли в прямоугольную арку проезда. Звуки здесь отзывались немного вибрирующим эхом.

– Погоди, Жень, какие подколки? – нахмурился я, печатая ставшие звонкими шаги. – Я ведь без задней мысли спросил.

Портить личную жизнь Саше Жарову в мои планы не входило. Да, честно говоря, в мои планы, кроме как срубить тридцатку за съёмку, вообще ничего не входило, а тут…

– Эта твоя постоянная ревность…

– Ревность?

– Ну, подозрительность, называй как хочешь. Зачем к словам цепляться, ты же понимаешь, о чём я говорю. Да, и признайся, ты ведь сам уже остыл. Зарылся в свои обиды и… Даже ни одного раза не позвонил мне. Возможности не было, да?

Ах, вот в чём дело…

– Да и вообще… Вся эта история с твоим распределением… Если бы ты хотел остаться рядом со мной…

В этот момент раздался громкий окрик:

– Жаров!

Мы как раз вышли из арки и оказались на «подворье» универсама «Ленинградский». Я обернулся на голос и увидел Зубатого. Это он кричал.

– Ты мне и нужен! Ну-ка, иди сюда!

Ну, блин! Рядом стоял ментовский бобик, и персонажи, высвеченные желтоватым уличным фонарём, были всё те же.

– Не могу сейчас, товарищ старший лейтенант, – бросил я. – Занят.

Нет, правда, не до него сейчас было. Сержант опять обыскивал того самого бича, что разговаривал со мной на лавочке у подъезда.

– Ничего, – зло ответил старлей, – я тебя ненадолго отвлеку.

Он сделал пару шагов нам навстречу и, приблизившись, помахал передо мной сотенными купюрами.

– Дипломат, говоришь? А может, кожаный портфель коричневого цвета?

Японский городовой! Какого хрена!

– Эй, – окликнул он бича. – Этот тебе деньги подарил?

– Этот, – мгновенно подтвердил бич. – Я же никогда не вру, все знают…

Вот и делай людям добро…

– Игнатюк, – кивнул старлей сержанту. – Давай-ка их всех в машину. И бабу тоже!

6. Эмигрант

– Что вы себе позволяете?! – возмущённо воскликнула Женя, подлетевшему к ней сержанту.

– Давай-давай, жертва похищения, – проскрежетал тот, хватая её за руки.

– Старлей, ты сейчас нарываешься, – пытаясь сохранять спокойствие, отчеканил я. – Очень сильно нарываешься!

– Что?! – мгновенно вскипел старший лейтенант Зубатый, и глаза его блеснули злобой. – Ты, щенок! Я тебя засажу к херам!

– На служебное расследование!

– Что?!

– Нарываешься на служебное расследование, старлей. Бабки преступные хочешь прикарманить. Это разве твоё дело похищения расследовать? Напомни, твоя задача какая?

– Кого ты слушаешь, Боря! – недовольно проговорил сержант. – Увезём их к Антохе, и там разберёмся.

– Или с вами разберутся, – усмехнулся я. – А вдруг деньги меченые?

Усмехнулся, но далось мне это непросто. Сердце так стучало, что на всю округу, наверное, слышно было. Главное было не сесть к ним в машину! Особенно с Женей.

– Рапорт уже на столе у Богданова.

– У кого?

– У замначальника главного управления кадров. Не слыхал про такого? Услышишь ещё. Так что усугублять не советую.

Про Богданова я знал благодаря работе над сценарием по другому делу, а он, как раз, там участвовал.

Менты переглянулись.

– Боря, да он тебе мозги пудрит! – прорычал сержант.

– Или зад спасает, – пожал я плечами. – Хоть и не бескорыстно. Лучше не усугубляй положение.

– А ты кто такой есть? – озадаченно спросил Зубатый и прищурился, пытаясь просветить меня насквозь.

Я глянул на испуганную и совершенно обалдевшую Женю, и мне очень захотелось свернуть этому говнюку нос, но нападение на представителя власти при исполнении… М-да… Поэтому я сказал с видимой неприязнью:

– Не положено тебе знать, Зубатый.

Видать, действительно, было во мне что-то такое, актёрское, раз продюсер позвал на съёмки. Я хмыкнул. Вероятно, то, как я себя повёл, было настолько нетипично, что старлей стушевался и даже безбашенный сержант чуть притормозил. Не дожидаясь, пока они опомнятся, я взял Женю под руку и потянул в сторону улицы.

– Эй! – окликнул меня старлей.

– В понедельник позвоню, – не оборачиваясь, бросил я. – Всё ещё можно поправить, хоть получится и недёшево.

В груди горел огонь, сердце металось, как сумасшедшее, а в ушах по наковальне били молотки. Адреналин, твою мать, адреналин! Зрачки у меня были, наверное, как у кошки, потому что Женя, взглянув мне в лицо, слегка отшатнулась.

– Что это значит, Саш? – растерянно и испуганно прошептала она.

– Тихо! – немного резко скомандовал я. – Потом расскажу.

Она умолкла и шла, часто перебирая ногами, чтобы успевать за моими уверенными широкими шагами. Сзади на нас смотрели раздражённые и злые менты. Я это практически физически чувствовал, но, представив, как мы выглядим со стороны, тихонько засмеялся.

– Ты чего? – испуганно спросила Женя. – Ты чего?

– Да… анекдот вспомнил.

– Анекдот?

– Да. Борман ехал по улицам Берлина. Позади машины бежал Штирлиц и делал вид, что прогуливается.

– Что?

– Это как ты сейчас.

– О чём ты?!

Мы завернули за угол, выйдя из поля зрения озадаченных служителей закона.

– Я не поняла, – покачала головой она, но я потянул её сильнее, переходя на бег, и ей сразу стало не до Штирлица.

Обогнув здание, мы выбежали к проезжей части, и я тут же увидел приближающийся зелёный огонёк.

– Удача, Жень!

– А?..

Я поднял руку и практически бросился под колёса машины, так что таксисту ничего другого не оставалось, как резко ударить по тормозам. Я запихнул Женю на заднее сиденье, а сам обежал машину, запрыгнул и сел рядом с ней.

– Эй! – недовольно воскликнул водитель. – Куда?!

– Жень, говори, куда!

Она удивлённо раскрыла глаза, глядя на меня и назвала адрес.

– Комсомольский проспект, дом девятнадцать.

Неплохо.

– Саша…

– Чего? – бросил я и повернулся назад, вглядываясь в темноту.

Проблесковых маячков не наблюдалось.

– Саша… я ничего не понимаю… Ты что… сотрудник?

– Да, сотрудник швейной фабрики.

– Нет-нет… это мы так думали… А на самом деле?

– И на самом деле, Жень. Нужно же было что-то говорить. Или ты хотела прокатиться со светомузыкальными эффектами?

– Но за что? – подняла она руки и потрясла ими.

Практически, воздела к небу.

– Потом расскажу, – кивнул я на таксиста, и она замолкла, прикусив язык.

Замолкла, но во все глаза смотрела на меня.

– Так может быть… – не выдержала она. – Ты не мог мне звонить из-за того, что нельзя было?

– Не звонил? – нахмурился я.

Дурак ты, Саня. Такая девушка, а ты не звонил.

– Из-за… службы?

– Женя! – криво улыбнулся я. – Какая, нафиг, служба! Я просто отбоярился, понимаешь? Наврал с три короба, чтобы нас отпустили…

– Наврал?

– Да. Так что можешь успокоиться и выкинуть это маленькое происшествие из головы. Я не гэбист.

– То есть… Нет… Нет-нет… Ты что, с такой лёгкостью врёшь? То есть, получается, что ты отлично врёшь, а, с другой стороны… значит ты что-то натворил?

– Давай немного помолчим.

На этот раз она замолчала и до самого конца дороги не произнесла ни слова. Из радиоприёмника лились песни и немного праздничного настроения, заметного в голосах дикторов.

Люди встречаются, люди влюбляются, женятся

Мне не везет в этом так, что просто беда

Вот наконец вчера вечером встретил я девушку

Там, где тревожно стучат, гудят поезда…

Я расплатился с таксистом и пошёл за Женей, медленно бредущей к подъезду.

– Жень!

– Знаешь, – задумчиво начала она, останавливаясь и встряхивая волосами. – Я думаю, что если ты не звонил мне не потому, что не мог…

– Я, правда, не мог, Жень. Я ведь был в таких местах всё время, где и связи-то нет.

– А что ты там делал? Ты же в снабжении работаешь.

– Ну… мелкие предприятия, кустарные, практически… Там свет-то не везде есть…

– Сейчас у тебя значительно хуже получается, – грустно усмехнулась она.

– Что получается?

– Врать, Саш. Сейчас ты это делаешь очень неумело.

– Ну, вот, а ты сказала, что я врун прирождённый.

– Нет, такого я не говорила. Но милиционерам ты мастерски головы запудрил. Я тоже поверила, что ты прям агент какой-то.

– Джеймс Бонд, – кивнул я.

– Вот-вот… Я думаю, нам обоим нужно время, чтобы собраться с мыслями.

– Что это значит? Хочешь поставить всё на паузу?

– Как-как? – удивилась она. – Поставить на паузу? Пожалуй… Но только дело в том, что ты сам поставил всё на паузу. Не я, а ты, Саш. Ну, если тебе надо ещё подумать, чтобы что-то там понять или переоценить, я не против. Я подожду. Но только не очень долго, хорошо? Потому что мне в таком подвешенном состоянии находиться не очень приятно. Я понимаю, ты уехал, хотя мог бы остаться, но был не готов принять решение. Мне не нравится, но ладно. Только то, что ты просто исчез с горизонта, мне немного непонятно. Это неправильно, на мой взгляд. Я ясность люблю, ты же знаешь. Так что скажи сам, когда будешь готов хоть что-то сказать.

Я закашлялся. Неожиданно, блин. Так это значит я её динамил… ну то есть… Саня Жаров. А я-то сразу и не понял. Ну и дурак ты, Саня.

– Жень, ты не сердись, – попробовал я спасти ситуацию. – Я ничего на паузу ставить не хотел и не ставил. Я думал, что это ты сама… Как сказать-то…

Ну что же, Александр, раз мне пришлось стать тобой, придётся исправлять твои косяки. А что, если я должен был остаться здесь надолго или даже навсегда? Что тогда? Надо же как-то приспосабливаться, что-то делать, как-то жить, причём своей собственной жизнью, чтобы не быть вечной тенью другого человека.

– Что?! – распахнула глаза Женя. – Я?! Ты думал, что это я виновата?! Ну, знаешь! Твоя ревность была совершенно беспочвенной и необоснованной. И если ты решил таким образом меня наказать за то, чего я никогда не делала, то нам говорить не о чем. В общем, определяйся. Я всё та же. И жду твоего решения.

Она резко повернулась и, зашагала к подъезду. Я пошёл за ней, довёл до квартиры, но она нарочито меня не замечала. Тогда я вышел из дома, перебежал проспект и пошёл к метро. Постоял, глядя на мозаичное панно над входом на «Фрунзенскую» и поехал домой.

Теперь, когда я никуда не бежал, не решал проблемы, а просто ехал среди радостных москвичей и гостей столицы, мне было хорошо. Сердце пело. Пятачок, старый турникет с круглым зелёным окошком, подёргивающийся эскалатор, запах метрополитена, толстые пружинящие сиденья в голубых вагонах и стремительный бег этих вагонов, сопровождаемый грохотом и ветром из форточек – всё вызывало острое чувство счастья. Будто я в собственной юности оказался.

Я вышел на «Охотном ряду», вернее, на «Проспекте Маркса» и пошёл вверх по Тверской, которая снова оказалась улицей Горького. Я шёл мимо ожившего кафе «Космос», мимо главпочтамта, мимо Пушкинской площади.

Всё было, как тогда, после присяги, на первом курсе училища, когда передо мной лежала большая жизнь. Прошлого не было. Да, тогда у меня не было прошлого, о котором хотелось бы вспоминать, но зато были ожидания прекрасного будущего. И, какая ирония, сейчас, по большому счёту, прошлого у меня снова не оказалось, оно было чужим, Жаровским, зато восторженные ожидания снова могли наполнить сердце. Я это чувствовал.

Когда я добрался до дома, Зубатого и сержанта поблизости видно не было. Бывшего интеллигентного человека тоже. Я зашёл в подъезд и доехал на лифте до верхнего этажа. Поднялся по лестнице и встал в центр площадки.

Естественно, ничего не произошло. Софиты не появились, дверь на крышу была закрыта. На самом-то деле, если бы меня кто-то спросил, чего я хочу больше, остаться или вернуться в своё время, я бы ответил, что хочу… остаться.

Молодость и сила, энергия и драйв… я давно не ощущал ничего подобного. Ни вкуса, ни аромата – ничего не чувствовал. И такой свободы, которую, оказывается даёт юность. Ну, и здесь я бы мог, например, принести пользу обществу. Я много чего помнил.

Молодые мозги позволяли вспомнить все подробности и детали. Это было круто. Чувство было такое, будто я мог всё. Абсолютно всё. Нет, если бы появилась возможность, я бы, конечно, вернулся. Ушёл бы, скрепя сердце, чтобы не занимать чужое место. Но возможности-то не было.

А раз не было возможности вернуться, нужно было подумать, как жить в новой реальности. Я бы, например, с удовольствием остался в Москве с бабушкой. С Женей бы наладил отношения, осмотрелся бы и потихоньку занялся делом. Сообщил бы в милицию больше подробностей. Написал бы не наскоро, как сегодня ночью, а с деталями каждого предстоящего преступления.

Глядишь, и жизнь в стране стала бы лучше и безопасней. А там, и политические предсказания можно было бы начать делать. И Горби, и Ельцина не допустить до власти. Нужно было многое продумать, поразмыслить над конспирацией, над подходами, над методами и над тем, что именно стоило говорить, а что нет.

В общем… я бы с удовольствием остался в Москве, но нужно было ехать в Верхотомск. Уволиться, вероятно, было нельзя, поскольку меня послали по распределению. Интересно, что я закончил, нужно было бы посмотреть фотографии и поболтать с бабушкой.

И, хотя денег у меня было много, не работать тоже было нельзя, с тунеядцами, как я помнил, велась жестокая борьба. Возможно, мне бы удалось со временем найти способ устроиться куда-нибудь фиктивно. Но деньги нужно было зарабатывать. На первое время премии, полученной от Кофмана, мне бы хватило, но всю жизнь на эти деньги прожить было невозможно.

Словом, как ни крути, нужно было двигать в Сибирь. Ну, а что, где наша не пропадала, как говорится.

– Ну что, помирились? – спросила бабушка, как только я переступил порог.

– Так мы и не ссорились, – пожал я плечами.

– Тьфу! – она в сердцах махнула рукой и пошла на кухню. – Бестолочь ты, Саня. Такая девка. Чего тебе ещё надо-то?

Ну… мне бы осмотреться. А так да, девка замечательная. Правда, я её совсем не знаю, да и она меня тоже. А это для человека с жизненным опытом дело далеко не последнее.

– Ба, давай фотографии посмотрим.

– Вот я тебе дам сейчас «ба»! – выглянула она из кухни. – Протяну скалкой по хребту. И вмиг отучу.

Я улыбнулся.

– Доставай, да смотри, – проворчала она, качая головой.

– Давай вместе?

Она ещё что-то пробурчала себе под нос и снова скрылась. А я прошёл в гостиную и уселся на диван перед работающим телевизором. Передавали праздничный концерт. Вечер в студии Останкино.

Прошу тебя, в час розовый

Напой тихонько мне,

Как дорог край березовый

В малиновой заре.

– Ну, чего, где альбом-то? – спросила бабушка, заходя в комнату. – Ты чего делаешь?

– Ностальгирую, – признался я. – Малиновку заслушался.

– Ностальгирует он. Тоже мне, эмигрант нашёлся.

Она подошла к шкафу, открыла дверку и вытянула пухлый альбом с грязно-жёлтой бархатной обложкой. Держи. Давненько мы с тобой не смотрели фотокарточки. С детства твоего. А бывало, приведут родители тебя, сами побегут в театр или в гости, а мы с тобой перелистываем страницы. Помнишь хоть?

– Конечно, – кивнул я.

– То-то…

Она уселась рядом со мной и открыла альбом. На меня глянули удивлённые лица родственников. Старые чёрно-белые, немного коричневатые фотографии. Мужчины, женщины, старики, дети…

– О, смотри, примадонна какая! Узнаёшь меня?

– А как же. Ты почти не изменилась.

– Почти. Видишь какая была? Артистка. А вот мамочка моя, какая красивая. Да-а…

– А это кто?

– Это же тётя Шура. Её сестра двоюродная. Та, которая за лётчика вышла. Тоже сидела с тобой, когда я не могла. Вот видишь? Себя-то узнаёшь? А вот тут я папкой твоим беременна была.

Она тяжело вздохнула.

– А это дедуля твой… Видишь какой? Подполковник уже. Месяц до победы не дожил… Э-хе-хе… А это Петенька, родился только. А голод такой был, мне Шура вот столечко молочка доставала. Лётчик её договаривался. И тётя Таня тоже помогала. А так бы и не знаю, как выкормила. Видишь какой Петенька довольный… А тут он только с мамочкой твоей познакомился… Вон, как смотрит на него…

На экране телевизора грустно кружилась Пугачёва:

Придумано не мной, что мчится день за днем,

То радость, то печаль кому-то неся.

А мир устроен так, что все возможно в нем,

Но после ничего исправить нельзя…

Иногда можно, Алла Борисовна. Иногда исправить можно. Я попытаюсь…

Перед глазами мелькали лица родственников. У меня в той жизни такого никогда не было, поэтому сердце жадно впитывало улыбки и взгляды, желая стать частью этой истории. Родители погибли в автокатастрофе на Кавказе, когда Саше Жарову было девять. С тех пор он жил с бабушкой. Он жил с ней, а она, судя по всему, жила им. Спасибо, бабуля…

– Саня, ты мне до отъезда кран на кухне поправь, а то уедешь завтра, и я останусь с носом.

– Поправлю, бабуль. Поправлю… И… знаешь что. Я в шкафчике на кухне деньги оставил…

– Что за деньги?

– Премию хорошую дали. Мне там деньги особо не нужны, а тебе пригодятся. Ты их только трать, не экономь…

Вечером в воскресенье шасси ТУ-154 ударили по бетонной полосе аэродрома. За иллюминаторами можно было рассмотреть только тёмную туманную мглу.

– Уважаемые пассажиры. Наш самолёт произвёл посадку в Верхотомске. Местное время двадцать один час, пятьдесят минут. Температура воздуха минус десять градусов…

Не жарко. Когда самолёт остановился, я встал со своего места, снял с багажной полки свой командировочный портфель и пальто с шапкой. Оделся. Выйдя на трап, вдохнул морозный воздух, поёжился и поднял воротник. Бр-р-р… Остановился на мгновенье, всматриваясь в расплывшиеся в тумане огни аэровокзала, и начал спускаться. Точно бабушка сказала, эмигрант. Эмигрант и есть…

Подошёл вместе со всеми к жёлтому «Икарусу»-гармошке и протиснулся внутрь. В салоне было холодно и сильно пахло отработанной солярой. Пассажиры, недовольные и помятые, уставшие после четырёх-часового перелёта, хмуро поглядывали друг на друга.

Я прикрыл глаза, вспоминая полёт. Так бы летел и летел, никогда не приземляясь, кружил бы над землёй, слушал хрустальные голоса стюардесс, грыз взлётные конфеты и ел синюю куриную ножку с рисом из прямоугольной тарелочки со скруглёнными углами. Кстати, ножка была вкусной. И рис был вкусным. Фирменный, «Аэрофлотовский» рис. А ещё пил бы крепкий чай из коричневой плоской чашечки.

В полёте было хорошо, приятно. А сейчас реальность снова вставала передо мной во всей красе. Новая реальность. Нужно было придумать какую-то болезнь, чтобы свалить на неё провалы в памяти и временное отупение. Я был уверен, что быстро разберусь и справлюсь со служебными обязанностями, но начальный период мог оказаться непростым.

Я чуть было даже не отказался от полёта, но в последний момент заставил себя шагнуть к трапу. В самолёте же мне стало хорошо, и я решил смотреть на будущее с фатализмом человека, отброшенного назад более, чем на сорок лет. И ставшего, кстати, совсем другим.

– Зато молодой и полный сил, – сказал я вслух.

Заспанный и хмурый пассажир, похожий на большого начальника, внимательно и строго посмотрел на меня, но ничего не сказал.

– И с двумя ногами, – добавил я и подмигнул.

Он недовольно отвернулся. Двери закрылись и автобус, испустив натужный стон, повёз меня в новую жизнь.

Сев в такси, я назвал адрес, указанный в паспорте.

– Это в центре? – уточнил я.

– Не совсем, – откликнулся водитель. – Приезжий что ли?

– Вроде того.

– Командировочный?

– Да.

– Понятно. На швейную фабрику, значит? Это ведь их общага.

– Точно.

– Я там частенько бываю, – хохотнул он и достал из пачки сигарету. – Так-то туда много, кто проникнуть пытается.

– Это почему? – удивился я.

– Ну, как же, там ведь, практически, одни девки проживают. На швейной фабрике мужиков раз-два и обчёлся. Будешь там, как султан в гареме. Надолго к нам?

– Как получится, – уклончиво ответил я.

Таксист приоткрыл окно, а потом протянул руку и вдавил прикуриватель. Когда тот отщёлкнулся, он закурил. По салону распространился табачный дым. Капец. Сейчас бы на него столько жалоб накидали… Ну, то есть не сейчас, а в будущем…

– Центр там, – махнул водила, показывая рукой вперёд. – Это Тухачевского, а за ним проспект Ленина. Но мы вот тут повернём на Сибиряков-Гвардейцев. Так короче будет. Деньги-то не лишние, правильно?

Он засмеялся и, резко свернув налево, погнал вдоль трамвайных путей и покосившихся частных домов. Из труб шёл дым, в окнах горел свет. В свете тусклых фонарей кучи снега у ворот казались чёрными и некрасивыми. Сумрак сгущался.

– Почему снег такой чёрный? – спросил я.

– Из-за угля. Углём топят, вот копоть да пыль и летят, – охотно пояснил таксист и засмеялся. – Не видел чёрного снега раньше?

– Не настолько.

– Ну, вот, у нас так. Угля много, пыли ещё больше.

Выглядело это дело довольно угрюмо а я, честно говоря, помнил, что в целом, город был очень даже ничего, не такой, как эта улица. Я ведь здесь уже бывал, по резонансному убийству, копался в архивах МВД, добывал информацию для сценария. Впрочем, где я только не бывал…

Минут через пятнадцать, потянулись хрущовки и более современные девятиэтажки. Таксист свернул с дороги, заехал во двор, остановился у кирпичной пятиэтажки и махнул рукой в сторону здания.

– Ну вот, командировочный, – сказал он. – Приехали. Поднимайся на то крылечко.

– Спасибо, – поблагодарил я и протянул трояк.

– Ага. Будь здоров.

Постараюсь. Я вышел из машины и осмотрелся. Двор был тёмный, неприветливый, в окнах общаги горел свет. Неподалёку от входа стояли трое лбов, курили, громко матерились и смеялись. Похоже, бухие. Машина развернулась и уехала.

Я сунул руку в карман и вытащил ключ. Взвесил его на руке. Ещё раз посмотрел на номер. На металлическом брелоке было выбито число 128. Ну, ладно. Нужно было идти. Тем временем, из двери общаги выскочила девушка в искусственной шубке и быстрыми торопливыми шагами направилась в мою сторону.

Она смотрела под ноги и постаралась проскочить мимо пьяных парней побыстрее и на максимально возможном расстоянии. Постараться-то она постаралась, да вот только ничего у неё не вышло.

– А это у нас кто? – развязно засмеялся один из балагуров и, отделившись от приятелей, загородил ей дорогу.

Он выставил руки в стороны и заржал. Почти, как конь. Девушка попыталась проскользнуть, но ей не удалось. Он схватил её и прижал к себе.

– Куда торопишься, родная?

– Пусти! – пискнула она.

– Ой-ой-ой! Целку только из себя строить не надо! Я ж тебя знаю, Жанка!

– О, Жанка-защеканка? – оживились второй и третий хулиганы.

Они подскочили к девушке сзади и начали лапать.

– Отпустите! Я кричать буду!

Зачем же предупреждать? Кричи, дурочка. Кричи, что есть мочи.

– Да хоть заорись, – заржал первый кент. – Даже по кайфу будет.

– Ага! – подхватили его дружки и тоже заржали.

– Давайте её за будку, пацаны. Чё ты кобенишься, дура?! За щеку возьмёшь по-быстрому и вали, куда хочешь!

В голове щёлкнуло. У меня с гневом были проблемы в своё время. Серьёзные проблемы. Чуть не сел однажды. Но я над собой работал и даже научился побеждать свою вспыльчивость. Только вот сейчас мои методы нихрена не действовали. Юность и новое горячее сердце не оставили от тех моих побед и следа.

Меня накрыло густой чёрной волной. Стало нечем дышать, в груди разлился огонь, кулаки сжались.

– Эй, козлята, – едва сдерживаясь прохрипел я. – А ну-ка, сдристнули отсюда.

– Чё? – обалдело уставились они на меня. – Ты чё сказал, чмо?

– Лапы, говорю убери, дебил!

– А ну, Гиря, держи эту сучку, а мы с Вованом…

Он не договорил и бросился на меня.

7. Тут помню, тут не помню

Саня Жаров крепкий парень. Борец! Тело сильное, непобедимое, можно сказать. Да вот только душа у него поменялась и мозги. А мои мозги с вольной борьбой практически не знакомы. Зато знакомы со службой в ВДВ. Когда-то были. Давненько, согласен. Но зато, когда пить бросил, я стал ходить на боевые искусства для инвалидов. Злость выпускать.

Сначала на адаптивное каратэ пошёл, только выяснилось, что это хрень, сплошной балет, но потом попался нормальный тренер, он меня взял типа на самооборону. Там чуваки разные были, кто без руки, кто без ноги, а некоторые вообще колясочники. В общем публика разнородная собиралась. Но сам тренер тоже безногим оказался, так что у нас спарринг прямо с ним был.

Вот и сейчас я по привычке заскакал на левой ноге, как злобный фламинго или голодный птеродактиль. Прыг-скок, прыг-скок.

Верзила, бросившийся на меня, опешил от такого танца.

– Вован, зырь! Циркач, в натуре! Каратист что ли?

Он пьяно загоготал и тут же получил ногой в рожу. Громко клацнула челюсть, послышался хруст, голова откинулась назад, красные слюни, как в фильмах младшего Бондарчука, медленно вылетели изо рта и разлетелись ледяным ожерельем, подчёркивая торжественную неповторимость момента. А сам громила со всего своего немаленького роста ухнулся навзничь.

А я, не дожидаясь реакции Вована, от души врубил ему между ног носком ботинка. Да только сам не удержался, выписывая пируэт и, поскользнувшись на корочке льда, тоже грохнулся на спину. Этим не преминул воспользоваться Гиря. Он тут же бросил девчонку и навалился на меня сверху, пытаясь садануть немаленьким кулаком по лицу.

Но подобную ситуацию я отрабатывал тысячи раз и врубил ему левой по печени так, что он отлетел от меня, как кошка от огурца. В этот самый момент хлопнула дверь и раздался заливистый звук милицейского свистка. Послышался топот и крики. Я сел на льду, но на меня тут же навалились три человека.

– Это не он! – закричала девчонка. – Вон те! Алкаши!

Поднялась суматоха, бессмысленные метания и крики, короткая погоня. Но уже через минуту всё встало на свои места. Дружинники задержали пытавшихся сопротивляться сексуальных агрессоров, а меня похвалили. Подъехал милицейский уазик. Оперативно. Младший лейтенант, зелёный и простоватый, но пытающийся выглядеть авторитетно, составлял протокол:

– А вы, значить, напали, чтобы защитить девушку, правильно я понимаю?

– Нет, не совсем так. Я не нападал, а лишь обратился к этим гражданам с требованием оставить её в покое. А вот они на меня напали. И мне пришлось отбиваться.

– Да-да, – часто кивала совершенно оправившаяся девчонка.

На вид ей было едва ли восемнадцать.

– Всё так и было. Это же Александр Петрович, из снабжения. Он крикнул, чтобы эти… изверги отстали от меня, а вон тот попёр на него и сбил с ног, а вот этот навалился сверху.

– Да он сам мне зубы вышиб! – пьяно хрипел заводила хулиганов. – Я же шутил! Девушку веселил! А он напал! Один на троих! Я потомственный рабочий! А эта гнида интеллигентская на рабочий класс катит! Увольнять таких надо! Сажать!

– Покушение на групповое изнасилование, между прочим, – кивнул я лейтёхе.

– Ой… – засмущалась барышня.

– Значить… – озадаченно потёр лоб милиционер. – Это с чего бы…

– Намерения злоумышленники проявляли открыто. Понимаете? На половую неприкосновенность покушались.

В общем, в конце концов, хулиганов запихали в жёлтую карету и повезли в отделение.

– Ой спасибо вам, Александр Петрович, – затараторила девушка, когда машина уехала, а толпа любопытных, вывалившая из общаги, начала редеть.

Девица была румяная, боевая, с носом-пуговкой, густыми пшеничными бровями и длиннющими ресницами. Из-под платка выбилась тугая коса.

– Так ты, значит, не Жанна?

– Вы что, я же Настя! Мы с вами в профкоме вместе… ну, состоим.

Вот и первый прокольчик.

– Да-да, Настя, конечно, – кивнул я и схватился за затылок.

– Что? Больно?

– Немного… Я когда падал, хорошо головой приложился.

Вообще-то нет. Я упал, успев сгруппироваться и головой вообще льда не коснулся. Просто подумал, что это падение – отличный повод, чтобы объяснять провалы в памяти. А что, шёл, упал, поскользнулся. Очнулся – гипс. Тут помню, тут не помню.

– Надо скорую вызвать!

– Да ну, какую скорую! – браво возразил я и чуть поморщился. – Ладно, я пойду к себе.

Актёр, как есть актёр. Ещё и пошёл, чуть пошатываясь.

– Александр Петрович! Вас же качает!

– Да нормально всё! – махнул я рукой. – Было б из-за чего скорую вызывать.

– Ты это, не недооценивай, – весомо, и не скрывая тревоги, заявил непонятно откуда взявшийся мужичонка лет пятидесяти.

Он был без верхней одежды, в толстом свитере домашней вязки. Зубы редкие, волосы тоже, в глазах тревога.

– Пошли, – кивнул он на вход. – Сейчас всё организуем. Настасья, ты давай, проводи защитника своего до комнаты, чтоб он тут не усугубил, чего доброго. А то шваркнется оземь, вообще без головы останется.

– Александр Петрович, вы за меня держитесь, не стесняйтесь, – тут же прижалась ко мне девушка.

– Да зачем же мне держаться! – нахмурился я. – Я же…

– Ничего-ничего, – ловко обхватила она меня за пояс. – Кладите руку мне на плечо. Кладите-кладите. Вот так. Дядя Витя, вызывайте, не слушайте его. Он один троих хулиганов отделал. Так что же, мы его в беде бросим?

Молодец Настя, хорошая девочка. Мы в обнимочку поднялись по ступеням, дядя Витя взял мой портфель, придержал дверь, пропуская нас вперёд, и сам шагнул за нами.

– А ну, барышни, расходимся, расходимся, – привычно строгим голосом проговорил он. – Представление закончено.

– Бой Ивана царевича с трёхглавым чудищем закончился победой Ивана и скорой женитьбой на принцессе, – бросил кто-то из девушек, скопившихся на проходной.

Они были разного возраста – и совсем юные, как вот эта Настя, и постарше. Работницы фабрики, надо полагать.

– Ха-ха-ха, как смешно, – покачала головой спасённая «принцесса». – Человек жизнью рисковал, а вы…

– А ты чем рисковала? – крикнули в толпе. – Удовольствиями?

Девки захохотали. А жизнь здесь интересная, ёлки-палки. Не удивлюсь, что причину разлада с Женей где-то тут и нужно искать. Вон их сколько, необустроенных, истосковавшихся и желающих простого, так-сказать, бабьего счастья.

– Так, девчата, расходитесь, а то придётся меры применять, – прикрикнул дядя Витя. – Не обрадуетесь!

Девушки попритихли и начали расходиться.

Настя довела меня до комнаты с номером сто двадцать восемь, оказавшейся расположенной на первом этаже. Я так понял, тут было небольшое мужское гетто в обширном женском царстве.

Я убрал руку с её плеча и стал шарить в кармане.

– Ключ…

– Да зачем! – бросила девчонка и уверенно забарабанила по двери. – Сосед-то для чего нужен?

– Сосед? – удивился я.

– Ну, Давид!

Бляха-муха! Ещё и сосед! Давид какой-то. Личного пространства не будет, походу…

Дверь распахнулась и на пороге появился чернявый коренастый парень в тренировочных штанах и майке-алкоголичке. Он был похож на бычка. Плечи и шея такие – хоть сейчас на родео выпускай.

– Ва-а-ай! – протянул он, расплываясь в улыбке. – Саша приехал! Жену из Москвы привёз?

– Гамарджоба, Давид-батоно, – усмехнулся я.

– Давид! – с укором воскликнула Настя! – Вечно шуточки твои дурацкие! На меня трое хулиганов напали, а Александр Петрович им всем дал дрозда!

– Чего-чего дал? Дрозда? Ах, какой молодец! Зачем меня не позвал? Я б им чего другого дал!

– А у тебя есть что ли? – хихикнула моя сопровождающая.

– Ох, Настя! Для чего так говоришь, а? Хочешь узнать, что у меня есть, а что у тебя?

У него был небольшой, но довольно сочный акцент.

– Дурак, – засмеялась она. – Ты давай прекращай. У Александра Петровича травма головы. Он поскользнулся и об лёд ударился. Сотрясение, наверное. Дядя Витя побежал скорую вызывать. Давай его положим. Пальто помоги снять.

– Хорош, ребят, – нахмурился я. – Всё со мной нормально. Я сам. Ну-ка!

Я снял пальто и повесил на свободный крючок, рядом с которым на плечиках висела дублёнка, должно быть, принадлежащая Давиду. Сбросил ботинки и прямой наводкой подошёл по дощатому, крашенному полу к аккуратно застеленной и накрытой покрывалом железной кровати. В комнате была ещё одна кровать, но, судя по тому, что она была изрядно помята, я решил, что принадлежала она Давиду.

На мгновенье я задумался, сесть или лечь и тут же улёгся.

– А что не на свою? – спокойно поинтересовался Давид. – Думаешь, моя койка мягче?

Сетка подо мной скрипнула, будто возмущаясь беспардонностью чужака, я повернулся на бок и огляделся. Комната была, естественно, небольшой. Крашеная миллион раз дверь, несколько крючков у входа и небольшое зеркало. Дешёвые обои с колосками, видавший виды платяной шкаф, стол, накрытый клеёнкой с морским рисунком, и два стула. На столе стояла электроплитка и чайник. Ну, и две кровати. Под потолком болталась дурацкая дешёвая люстра и давала скудный свет.

– Сорян, брат, – крякнул я и уселся. – Перепутал малость. Я, как Доцент, похоже. Тут помню, тут не помню. Как-то мутно в голове. Вроде кто-то мне туда туману напустил.

– Кто-то? Так вот, Настя тебе и напустила. Никаких хулиганов и в помине не было. Она всё наколдовала.

– Очень остроумно, – хмыкнула Настя и покрутила пальцем у виска. – Балбес ты, Давид.

Она сбросила шубу и сдвинула на плечи платок. Красный свитер, плотно обтягивал внушительную тугую грудь. А юбка – такие же упругие и крепкие бёдра, показавшиеся мне довольно широкими. Огонь девка. Некрасовская буквально – и в избу, и коня… Кровь с молоком, короче. Настоящее сокровище, каких раньше немало можно было отыскать в деревнях и сёлах.

Заметив, что я её разглядываю, она не смутилась, а, наоборот, расправила плечи, стараясь предстать в наиболее выгодном свете. Я спрятал усмешку и поднялся с чужой постели.

– Лежи, – подскочил ко мне сосед по комнате. – Зачем встаёшь? Нормально всё, я не в обиде.

– Да чего лежать, я же не инвалид.

Пока мы препирались появилась скорая. В комнату без стука ворвался дядя Витя, а за ним вошла немолодая сосредоточенная врачиха и крепкий санитар.

– Так, у кого сотрясение? – строго спросила докторша, переводя взгляд с меня на Давида и снова на меня.

– У него, – ткнул в меня пальцем он.

– Да нет у меня никакого сотрясения!

– Присядьте на край кровати. Так. Ногу на ногу. Хорошо…

Она постучала молоточком по коленям, поводила им перед глазами, заставила подняться, дотянуться до кончика носа и всё вот это.

– Потеря сознания при ударе была?

– Ну… если только на долю секунды. Я ведь в шапке был, удар поэтому несильный получился. На мгновение в голове потемнело, и вспышка короткая произошла, как молния, знаете. Словно разряд по телу пробежал.

– Потемнело в глазах, – повторила докторица, старательно записывая за мной.

– Доктор, у него, кажется, провалы в памяти, – сообщила Настя. – Он кровать свою не вспомнил. И вообще, неуверенно себя чувствует. Не помнит ничего.

Вот, шустрая какая. Всё-то она знает. Впрочем, сейчас мне это было на руку.

– Тошнота есть?

– Да всё я помню! – отмахнулся я.

– Меня забыли, как зовут.

– Вас таких, знаешь сколько! – вступился за меня дядя Витя. – Всех разве упомнишь?!

– Нет, тошноты нет. Головокружение небольшое.

– Так. Сегодня постельный режим, а завтра с самого утра идите в поликлинику, прямой наводкой к невропатологу. Там вами займутся и больничный оформят. Я сейчас напишу справку. Ивашкин, димедрол подготовь.

– Внутримышечно?

– Да.

– Да какой больничный! – возмутился я. – Мне же в отдел надо!

– Успеете, поработаете ещё.

– Работа не волк, – покивала головой Настя.

– Работа не волк, а произведение силы на расстояние, – качнул я головой.

– Шутите? – уставилась на меня докторица. – Это хорошо. Но только не перетруждайте мозг, пожалуйста. Время позднее, ложитесь спать, а утром – в поликлинику. Так, снимайте штаны.

– Ой… – обронила Настя, но выходить из комнаты не стала.

Я чуть приспустил штаны и получил шлепок по заднице. После этого врачиха с санитаром ретировались, а Настю выгнал дядя Витя.

– Всё, поправляйся, – бросил он перед уходом. – А электроплитку если ещё раз увижу, коменданту скажу. Чтоб завтра же убрали, ясно?

Вопрос не требовал ответа, поэтому он вышел, хорошенько саданув дверью, и я остался один. Ну, то есть с соседом.

– Ну, ты и герой, – кивнул с улыбкой Давид. – Ты чего за эту дурочку впрягся?

– А как? Её бы оприходовали в два счёта. Трое уродов.

– Да хрен её оприходуешь, она сама кого хочешь оприходует. Теперь не отобьёшься, будет бегать за тобой. Ладно, хозяин – барин.

– Слушай, ты бы и сам вступился за девчонку, – пожал я плечами. – Какая разница, за кого именно. Просто такая ситуация требует вмешательства.

Давид не ответил и только пожал плечами.

– Ладно, надо, пожалуй, спать ложиться, – заявил я, ставя точку в дискуссии. – Завтра вставать рано.

– Про Москву-то не рассказал, – бросил он.

– Да, чего рассказывать, Москва, как Москва. Съездишь как-нибудь, сам посмотришь. Я сейчас. Выйду на минуточку.

Я вышел из комнаты и прошёлся по коридору. Нужно было осмотреться. Где туалет, где кухня, где душ. Всё нашлось и в принципе было в приличном состоянии. Видно, что общага не студенческая. И даже на кухне, когда зажёгся свет, не было тараканов, разбегающихся врассыпную.

На кухне была газовая плита и два холодильника. Нужно было выяснить, в котором из них лежат мои продукты. Во время экскурсии я никого не встретил и вернулся к себе, примерно понимая уже, что здесь и как.

– Дато, слушай, – обратился я к своему соседу. – Мне там бабушка собрала кое-что. Ты бы не мог в холодильник отнести, а то голова закружилась.

– В холодильник? – удивился он. – Крепко ты долбанулся, да? Зачем носить? Просто за дверь поставь, тот же эффэкт будет.

– То есть чайки растащат?

– Лучше меня угости! – помахал он ладонью перед моим лицом. – Будто не знаешь, что на кухне всё исчезает в один момент.

Ну вот, всё-таки на студенческую общагу тоже похоже…

– Конечно, угощайся, генацвале, здесь копчёная колбаса, конфеты и бабушкины пирожки. Сейчас вытащу из портфеля.

– А я-то думаю, – разулыбался Давид, – что это от тебя так пахнет вкусно. А это бабушкины пирожки! Не хачапури, конечно, но тоже сойдут, да? Надо твою Настю научить хачапури готовить. Пусть отрабатывает спасение.

– Все за раз не съешь, – усмехнулся я и протянул ему пакет с едой. – А я спать.

Я завалился в постель и практически сразу уснул. И даже никакая разница во времени, а в Москве сейчас было на четыре часа меньше, не смогла противостоять нервному напряжению и димедролу. Я уснул с лёгким сердцем и мысли о неопределённом будущем меня не мучили. И вообще на душе было удивительно спокойно.

«Ну, за новую жизнь!» – мысленно сказал я и, закрыв глаза, провалился в сон, полный цветных, жизнерадостных картинок.

Утром зазвенел будильник, и я резко сел на кровати. Будильник звенел и звенел. Он стоял на стуле рядом с Давидом. Я глянул в окно. Светало. Было бы здорово сейчас пробежаться, чтобы снова ощутить огонь юности, как тогда, на Ленинградском шоссе. Но нужно было придерживаться легенды и продолжать изображать травму и амнезию.

– Давид! – крикнул я, поднимаясь с постели. – Проснись! Пора шить сарафаны из ситца.

– Э-э-э… – простонал он, не открывая глаз. – Думаешь, это будут носить?

Я усмехнулся. Культурный код у представителей одного поколения зачастую совпадает.

– Будут, ещё как будут, – без тени сомнения подтвердил я. – Если узнают, что их Давид сшил.

Перед туалетом уже была очередь. Надо раньше вставать, чтобы не терять здесь время.

– Как в поезде, бл*дь! – недовольно рявкнул немолодой мужик, выходя из туалета. – Налили, сука, хоть в сапогах болотных заходи.

– О, Артёмыч с бодуна, сегодня, полундра, братва!

– Явился? – остановился он напротив меня.

– Ну, вроде, – хмыкнул я.

– Вроде Володи, – махнул он рукой. – Натравлю на тебя баб, если нити, бл*дь, не будет, попляшешь тогда.

– Артёмыч, на меня натрави! – засмеялся кто-то из парней, но тот, чуть повернув голову в сторону весельчака, мрачно отчеканил:

– Спроси себя, а на*уя?

– О! Новый афоризм!

Все захохотали, а он, тяжело шагая, ушёл по коридору.

– Саня, ты, говорят, банду вчера обезвредил, ценой собственной памяти, – подошёл ко мне улыбчивый парень в футболке и трико. – И ничё теперь вспомнить не можешь.

– Кто говорит? – нахмурился я.

– Армянское радио. Так чё, было или нет?

– Не помню, – подмигнул я.

Все заржали.

– Ты смотри, не забудь, что червонец мне должен!

– И мне четвертной!

– И мне!

– А мне полтинник!

– Долги отдают только трусы, – сказал я. – Шустрые вы, смотрю, как электровеники.

Парни снова засмеялись. Ну, ничего так, нормальная атмосфера. Разговоры о потере памяти пошли уже.

Когда я вернулся в комнату, Давид варил кофе в турке на электроплитке.

– Давай пирожки, брат, – кивнул он. – Сегодня по-королевски позавтракаем.

Я снова положил на стол пакет с бабушкиными гостинцами, уже заметно облегчённый. В дверь постучали.

– Войдите! – гаркнул мой сосед.

На пороге тут же появилась Настя.

– Ну, что я говорил? – сверкнул глазами Давид. – Новая поклонница, да?

– Вы что? – не обращая внимания на эти слова спросила Настя. – Александр Петрович, нам же в поликлинику нужно!

– Нам! – многозначительно повторил он и поднял палец вверх.

– Да, я же вчера ещё сказала, что провожу Александра Петровича. Мне во вторую смену сегодня. Я с подружкой поменялась.

– Ну, иди, угощайся тогда, – кивнул я. – Пирожками.

– Сестра милосердия, кофе хочешь?

– А вы что, кофе пьёте?

– Пьём.

– Ну… налейте, если не жалко. Молока нет?

– Молока нет. Бери кружку. И сахар подай. Вон он в шкафчике. Пациент твой послаще любит.

– Не, мне не надо, я решил без сахара пить, – отказался я, учитывая, что кофе я всегда пил только чёрный и только натуральный.

– О, мужчина! – кивнул Давид. – Уважаю, брат. Не зря головой бился.

– Ну что ты такое несёшь! – засмеялась Настя. – Как только не стыдно! Не слушайте его!

Допив кофе, я встал из-за стола.

– Ну, пойдём, Алёнушка.

– Я ж Настя… – испуганно заморгала она.

– Помню. Внешность архетипичная, как у русской красавицы. Поэтому так и сказал.

– Не такая уж и красавица, – зарделась Настя, но глаза засияли.

Бестолочь. Я усмехнулся.

– Пошли лечиться.

Я оделся и вышел вслед за своей добровольной сопровождающей. Где находилась поликлиника, я, естественно, ни сном, ни духом, как говорится.

– В какую пойдём? – спросил я, выходя из общаги.

– В поликлинику? – удивилась Настя. – Так в нашу, в фабричную. Там же нервопатолог хороший.

– Ну, ладно, – засмеялся я. – Раз патолог имеется, хоть и нервный, пойдём в фабричную. Не в областную же ехать, правда?

– А так и не скажешь, что вы больной, – заулыбалась она.

– А кто сказал, что больной?Просто память отшибло.

– Но вы на всякий случай держитесь за меня, не стесняйтесь. Я сильная, удержу, если что.

– Не сомневаюсь, но я лучше так.

Мы спустились по лестнице. Уже рассвело, и утренняя морозная свежесть как бы подзадоривала и подбрасывала оптимизма. Я шёл, не зная куда, практически, в полную неизвестность. Но, на сердце не было ни тревоги, ни неуверенности. Было такое чувство, будто всё обязательно сложится хорошо и именно так, как нужно.

Интересно. Жить интересно. Давно я такого не чувствовал. Я будто освободился от своего прошлого и теперь строил жизнь заново. Хорошую жизнь, полезную, нужную другим людям.

Когда мы проходили мимо припаркованной чуть в стороне от входа «копейки» горчичного цвета, дверь распахнулась и с пассажирского места выскочил худощавый мужик, преграждая мне путь. Выпрыгнул буквально.

– Эй, слышь-слышь, – кивнул он мне. – Ты что ли Жаров?

– Смотря кто спрашивает. – нахмурился я. – Из газеты что ли?

Мужик выглядел лет на сорок. Широкая драповая кепка, сползла на затылок. Лицо было землистым, под черными глазами тёмные круги, впалые щёки избороздили глубокие морщины. И откуда он, было ясно с первого взгляда.

– Из цирка-на, – процедил он и осклабился. – Сапфир тебя спрашивает. Слыхал про такого?

Голос у чувака был колючий, неприятный. В уголках рта скопился белый налёт.

– Нет, – пожал я плечами. – Не знаком и не слыхал.

– Ну, щас познакомишься. Это из-за этой марухи весь сыр-бор?

Комплекция у него была не особо внушительная. Тощий, в расстёгнутом бушлатике, подбитом цигейкой… Но в глазах горел злой огонь, от них исходила опасность.

– Не получится, – мотнул я головой. – Занят.

– Ну, – ухмыльнулся он, – ты уж найди времечко.

Он вынул из кармана бушлата руку и ловко покрутил в ней выкидной нож, явно сделанный в местах не столь отдалённых. Щёлк, и лезвие ножа выскочило, блеснув в утреннем свете.

– Давай в тачку, бакланчик, – ощерился он, продолжая играть с ножом. – А ты, сучка, гуляй пока. Тобой позже займёмся.

Продолжить чтение