Роман «Шекспир»

Тайна Ратлендов

В тени зловещих башен Тауэра, в мрачной и уединённой башне Бошан, находился человек, чья судьба была переплетена с судьбой благородных особ.

Сэр Уолтер Рейли, когда-то блистательный исследователь и придворный, теперь был пленником короля Якова Первого, подозреваемый в заговоре против монарха. Его 13-летний срок заключения в этом тёмном и влажном заточении сопровождался не только физическими страданиями, но и бесконечным временем, проведённым в своей лаборатории, где он занимался не только алхимией и наукой, но так же и колдовством, как считали его современники.

И вот, 26 июня 1612 года, на фоне этих стен, произошла история, которая напоминала по своему трагизму и таинственности древнегреческие драмы.

Роджер Меннерс, 5-ый граф Ратленд, уважаемый и почитаемый, скончался, и его тело было приготовлено к последнему пути. Для этого в заботливо оборудованной лаборатории Уолтера Рейли был приготовлен особый состав для бальзамирования. Целые дни и ночи, наполненные мрачной тишиной, сэр Уолтер Рейли трудился над созданием уникального раствора, который должен был сохранить останки графа для потомков.

Смерть её супруга, графа Ратленда, оказалась для графини Ратленд началом её собственных страданий. В Лондоне, 1 августа того же 1612 года, графиня скончалась от отравления. Смерть её была столь загадочной, что её связывали с отравленными пилюлями, изготовленными Рейли, которые она случайно приняла, полагая, что они являются лекарственным средством.

Тело графини, в возрасте 27 лет, было тайно перенесено в собор Святого Павла, где её захоронили в могиле её отца, Филиппа Сидни.

Эта тайна была скрыта от глаз общественности и только немногие знали о её трагической судьбе и о том, как неумолимые руки судьбы привели её к этому трагическому концу.

Так закончилась история двух судеб, переплетённых в тени великих событий и мистических тайн. Граф и графиня Ратленд стали символом трагедии, которая унесла их жизни, оставив за собой только шёпоты и легенды, сохранившиеся в зловещих старинных записях.

История графа и графини Ратленд была предметом сплетен и слухов во всём Лондоне… Их бурный роман, поражённый ревностью и обманом, оставил горький отпечаток в их судьбах.

Но роман поэта Джона Донна и графини Ратленд привлёк внимание общества ещё больше. Донна, который был из среднего сословия, не остановила ни его репутация волокиты, ни различия в их статусах. Отчаянно влюблённый, он безуспешно сражался за сердце графини, пока не столкнулся с реальностью её неравнодушия…

Ревность и обман заставили графа и графиню Ратленд пройти через множество тяжких испытаний. И хотя им удалось помириться на какое-то время, их отношения не смогли пройти испытания временем. Разлука была неизбежной, и судьба развела их навсегда.

История графа и графини Ратленд стала уроком для многих. Она напоминала о том, что даже самые сильные чувства могут разрушиться под воздействием обмана и ревности.

Открытие

Селестон Демблон был известным и признанным бельгийским учёным, специалистом в области литературы. Он проводил долгие часы за книгами, изучая творчество различных авторов. Однажды, прочитав около 5 тысяч книг, он обнаружил нечто удивительное – сильные аргументы в пользу того, что ШЕКСПИР, на самом деле, был псевдонимом Роджера Меннерса, 5-го графа Ратленда!!!

Это открытие в 1912 году потрясло научное общество и вызвало много споров среди учёных. Но Селестон Демблон был уверен в своих выводах и долго изучал и анализировал найденные им данные. Он сумел убедить в своём открытии несколько коллег, включая профессора Пороховщикова.

Вскоре и в России стали говорить о том, что Шекспир и Ратленд – это одно и то же лицо. Нарком Просвещения Луначарский также высказывался в поддержку этой теории.«Ратлендианцем» был и Владимир Набоков… Однако в Советском Союзе была принята официальная версия о том, что Шекспир – это человек из Стратфорда.

Выход книги Шипулинского о Ратленде, в основе которой был материал Селестона Демблона, стал своеобразным прорывом в исследовании личности этого таинственного псевдонима. Многие учёные признали его работу и взяли за основу в своих дальнейших исследований.

Ратленды, как выяснилось, скрыли свою жизнь от потомков и все следы их жизни были тщательно стёрты… Но благодаря работе учёных, мы можем узнать больше о занимательных тайнах мировой литературы и её таинственных деятелях.

Пембруки

В древних залах замка Пембрук, где стены пронизаны запахом старины и тайн, раздавался шёпот прошлого, переплетаясь с шорохом перьев и скрипом пергамента. Именем, что вибрировало в этих стенах, было имя Ратлендов. Елизавета Сидни – Ратленд, благородная дама с взглядом, полным мудрости и тайн, была обладательницей необыкновенного дара слова. Её стихи, словно пленяющие мелодии, вдохновляли не только сердца дворян, но и самих поэтов… Её двоюродный брат Уильям Герберт Пембрук, воодушевлённый её творчеством, и создал пару графа и графини Ратленд.

Тёмные тайны семьи Пембруков простирались на протяжении поколений… Мери Сидни, графиня Пембрук, тётушка Елизаветы, была не только фрейлиной королевы, но и поэтессой, чьи стихи плелись вокруг сердец, как волшебные заклинания.....Руководя изданием Первого Фолио Шекспира, Мери Сидни-Пембрук старалась сохранить и передать потомкам великое наследие Ратлендов… но тень болезни, оспа, стала зловещим предзнаменованием. Её уход отнял у мира не только благородную даму, но и ключ к тайнам, хранимым в замке Пембрук.

Бельвуар

В стенах Кембриджа, в своём кабинете, там, где время казалось замедленным в своём беге, Роджер Меннерс, 5-ый граф Ратленд, дышал последними мгновениями своей жизни. Рядом с ним, словно тень, стоял его брат, чьи глаза отражали тоску и печаль…

Два года назад граф и графиня Ратленд расстались, и теперь, в этот момент, когда жизнь меркнет, в его сердце звучит отголосок утраченной любви… Завещание, которое он пишет, словно отпечаток его души, но в нём нет следа графини…

Вспоминая свою жизнь, граф Ратленд возвращается к дням своей юности, к моментам, когда он был ещё молод и полон страсти… Он вспоминает своего отца, его уход из мира живых, и своё поступление в Кембридж, где он встретил Генри Саутгемптона, старшего его на 3 года, который стал не только другом, но и любовником…

Занимаясь поэзией и театром, они создали мир, где правила общества казались ничтожными. Их наставником был великий Фрэнсис Бэкон, чей ум и талант были безграничны. Но любовь, которая возникла между ними, стала источником боли и раздора.

Первые пьесы, посвящённые Генри Ризли, 3-ему графу Саутгемптону, стали отражением их запретной любви… Но судьба распорядилась иначе… их треугольник разрушился, оставив лишь раны на душе…

На обеде у графа Эссекса Ратленд встретил Елизавету Сидни, единственную дочь великого поэта-воина Филиппа Сидни… Ей суждено было стать его Джульеттой, Беатриче, Катариной, Офелией, Дездемоной… Их любовь расцвела, словно цветок весны!

Свадьба, платонический брак, пьесы, написанные во имя их любви – всё это стало частью их судьбы… Но тени прошлого не оставляли их, и даже в самые светлые моменты они не могли избавиться от призраков, которые преследовали их.

В замке Бельвуар, под покровом ночи и звёздного неба, разворачивается история страсти, предательства и интриг…

Впереди скачет графиня Елизавета Ратленд в красной амазонке, в красной шляпке с белой вуалью. За ней следуют поэты Бельвуарской долины – Бен Джонсон, Джон Донн… Граф Ратленд, сходящий с ума от ревности, сжимает перо в руке и пишет: " Молилась ли ты на ночь, Дездемона?"…Его душа разрывается на части, погружённая в мир запретной любви и предательства… Графиня Елизавета Ратленд, смелая и страстная, скрывает в своём сердце тайны, которые могут разрушить не только её собственное счастье, но и жизни тех, кого она любит… Роковая графиня Ратленд… Её красота и обаяние притягивают мужчин, как мотыльков к свету, но за этой маской скрывается мир тёмных страстей и сложных отношений… Поэты Бельвуарской долины, вдохновлённые красотой графини, создают свои шедевры, словно отголоски её души… В этой истории каждый герой несёт свой крест… каждый персонаж играет свою роль в сложном плетении судеб… Любовный треугольник, политические интриги, ревность и зависть переплетаются в узоре, который невозможно разгадать без потери части своей души… Графиня Ратленд, поэты Бельвуарской долины и ревнивый граф Ратленд найдут свои истины в этом мире теней и света, где каждый шаг может стать последним, а каждое слово – проклятием или благословением.

26 июня 1612 года

Граф Ратленд, ослабленный болезнью, лежал на своей постели в комнате, заполненной густым запахом лекарств и влажным холодом. Он чувствовал, как жизнь уходит из него, как песок сквозь пальцы… Внезапно, в его усталых глазах заискрился живой огонь, и с губ сорвался пронзительный хохот, несовместимый с его состоянием.

– Ха-ха-ха! – громко захохотал граф, встряхивая своими тонкими, пожелтевшими пальцами.

– Что с Вами, милорд? – спросила взволнованная служанка, приближаясь к нему.

– Я вспомнил шутку! – сказал граф, сдерживая приступ кашля. – Шекспир… ты представляешь?

Он замолчал, но в его глазах снова заблестели злорадство и веселье.

– Вспомни тот вечер! – продолжал он, обращаясь к пустоте. – Как мы с Бэконом хохотали над этим недоучкой из Стратфорда, над его простодушием и жадностью!

Служанка не понимала, о чём говорит её господин, но она молчала, взволнованно наблюдая за ним.

– Ты помнишь, как он согласился стать «Шекспиром» за денежные подарки? – спросил граф с ироничной улыбкой. – Он же не знал, что «Шекспир» – это не просто имя, это символ, это Паллада – покровительница знаний!

Он усмехнулся, вспоминая своего друга Фрэнсиса Бэкона, и огромную коллекцию его трудов, на титульном листе которых красовалась фигура Афины Паллады.

– Да, да, – говорил граф, едва слышно, – «Паллада», «Pallas», «Потрясающая копьем», «to shake a spear»…» The work of our mutual good-will» – писал Бэкон в письме в Италию, где я два года учился, о нашей с ним совместной работе… «Good-will» – «Доброжелательный». Как же это весело!

Он закашлялся, в его груди всё сжималось от боли, но всё ещё улыбался, вспоминая те далёкие времена, когда они с Бэконом были молоды, полны энергии и мечт.

– " William Shakespeare» – ха-ха-ха! – захохотал граф, скрестив руки на груди. – И он подумал, что это просто имя! Уильямом Шакспером назывался тот простолюдин из Стратфорда, а Шекспир – это мы, это Бэкон, это я! Ха-ха-ха.

Внезапно смех графа Ратленда оборвался, он замолчал. В его глазах погасла жизнь. Служанка опустилась на колени, ощупывая пульс своего господина.

– Милорд, – прошептала она, – милорд!

Граф Ратленд умер. Улыбка всё ещё оставалась на его бледном лице.

Роджер Меннерс, 5-ый граф Ратленд

Роджер Меннерс, 5-ый граф Ратленд, сын своего времени, был мятежником не только против монархии, но и против фальши, против обмана, против того, что сделали с истинным творчеством. Он знал, что за именем ШЕКСПИР скрывается сокровищница знаний и идей, которую он делил с другом Фрэнсисом Бэконом… Но мир хотел простой легенды, хотел Шекспира-барыгу, который писал пьесы за деньги, не задумываясь о глубине смысла и мощи своего творчества… И вот он уже стоял на высоком пьедестале, а истинный автор лежал в забвении… Пусть эта книга станет могильной плитой для всех тех, кто сделал Шекспира барыгой, кто построил свой мир на его культе, забыв о том, кто на самом деле был автором его шедевров.

Роджер Меннерс родился в сумрачных стенах замка Хелмсли, окружённого молчаливыми, как вековые руины, лесами и медленно текущими водами реки Рай. Казалось, что сама природа сошлась в этом месте в тяжёлую, древнюю силу, словно отдавала дань людским поколениям, что жили и умирали здесь, на этой твёрдой, как камень, земле.

С юных лет Роджер был окружен мудростью, но не той, что рождается в крестьянской хижине, где люди учатся жизни от ветра и дождя, а той, что осеняет светлые залы учебных классов и наполненные благородными томами библиотеки. Его учили мыслить высоко, гордо, как подобает сыну графа. Но учителя редко говорили с ним о сердце, о душе.

Отец его, Джон Меннерс, 4-ый граф Ратленд, был человеком серьёзным, холодным и далёким, а мать – хрупкой тенью при муже, женщина- статуя, вечная хранительница порядка. Детство Роджера было не временем игр, но временем подготовки к будущей власти и ответственности, которые нависали над ним, как небо, готовые обрушиться на плечи юного наследника.

Когда ему было 6 лет, домашние учителя, облачённые в чёрные рясы и старые мантии, начали учить его древним языкам, математике и философии. Их суровые лица редко знали улыбку. Ум Роджера был, как река Рай. Медленно и терпеливо он впитывал мудрость, но иногда скрытые под спокойной поверхностью течения бурлили беспокойством. Учёба была не радостью, а обязанностью, такой же неизбежной, как перемена времён года.

В 11 лет его отправили в Кембридж, в Куинз-колледж. Он покидал родной замок, не зная, что это последнее прощание с детством. Теперь его окружала жизнь большого мира, но и в этом мире Роджер ощущал себя одиноким. Казалось, что у него не было ни детства, ни юности. Ему предназначалось идти по пути, который уже был вымощен до него – его отцом, его дедом, и всеми мужчинами рода Меннерсов, чей взгляд был устремлён не на радости жизни, а на долг, который давил на них, как свинцовые облака над их родным Севером.

В 1588 году умер его отец. Смерть пришла неожиданно, словно внезапный порыв ветра, который ломает вековое дерево. Ему было всего 12 лет, и в тот день, когда пришла весть о смерти графа, Роджер казалось понял, что теперь он должен быть взрослым, хотя его сердце жаждало тепла и понимания, которых ему так не хватало в детстве. Его мать, уже совсем седая и слабая, не смогла утешить сына – она сама нуждалась в утешении. Замок Хелмсли стал для Роджера холодной клеткой.

Теперь он был 5-ым графом Ратлендом, наследником огромного состояния, власти и тяжёлого времени, где мальчики, не достигшие совершеннолетия, становились «подопечными государства». Не было теперь человека, который бы руководил им с отеческой мудростью, не было никого, кто бы направлял его руку, когда он, дрожа, принимал решения, которые могли изменить судьбы целых семей. Так началась его взрослая жизнь – жизнь, полная ответственности, но почти лишённая радости.

Роджер Меннерс, юный граф, стоял у окна своего нового замка Бельвуар. Здесь, в этих каменных стенах, жизнь его текла словно вязкая река, где время казалось бесконечным и тяжёлым. Он был ещё ребёнком, но мир уже возложил на его плечи такую ношу, что иной взрослый мог бы сломаться под её тяжестью. Старый замок, с его громоздкими башнями и бесконечными коридорами, был не местом радости, а немым свидетелем того, как детство Роджера исчезло в тени знаний и власти.

Огромная библиотека, что принадлежала теперь ему, каждый день пополнялась новыми томами. На полках стояли книги, которыми он должен овладеть, чтобы соответствовать своему титулу и положению. Это была его новая судьба – не игры с другими детьми, не смех и радость, но чтение, учёба и мысли о том, как управлять тем миром, что принадлежал ему по рождению.

Королева Елизавета через своего верного слугу, лорда-казначея Уильяма Сесила, поручила воспитание Роджера Фрэнсису Бэкону, человеку величайшего ума, но холодному, как каменные стены Бельвуара. Бэкон видел в нём не ребёнка, а сосуд для будущих знаний, как будто сам Роджер был лишь средством для воплощения чьих-то грандиозных замыслов.

Дни Роджера были словно угли, медленно тлеющие в тишине замка. Каждое утро – наука, каждый вечер – книги, безмолвные и жестокие в своём требование к уму юного графа. Фрэнсис Бэкон учил его не только наукам, но и тому, как надо переносить одиночество, которое окружало его с самого детства. Роджер слушал, учился, но сердце его всё больше наполнялось тоской по жизни, которую он никогда не знал.

В Кембридже Роджер был чужим среди своих. Он видел вокруг молодых людей, полных энергии и радости, которые праздновали свои успехи, но не мог разделить их веселья. Он, как и раньше оставался одиноким, словно был заключён в непробиваемую оболочку – ту, что построило вокруг него его собственное происхождение.

20 февраля 1595 года наступил день его триумфа. В величественных залах колледжа, наполненных звоном колоколов и блеском факелов, он получил степень Магистра Искусств. На церемонии присутствовали его друзья, граф Эссекс и граф Саутгемптон – мужчины, уже закалённые жизнью, но Роджер ощущал себя перед ними ещё более уязвимым. Сверкающие мантии, торжественные речи – всё это было лишь оболочкой, скрывающей пустоту, что жила в его душе. Да, он был Магистром Искусств, но что это значило для него? Ум, набитый знаниями, как грудь набита тяжестью камня, но сердце оставалось немым. Ему, как и многим другим до него, был назначен путь, вымощенный золотом и славой, но не было в этом пути свободы.

Так Роджер стоял среди радостных лиц, словно фигура из камня, отлитая в вековых мастерских замка Бельвуар – одинокий и непонятный, граф, которого наделили властью и знаниями, но отняли возможность быть человеком.

Закончив колледж, он возвращался не в мир, где был хозяином своей судьбы, а в тень, что всегда сопровождала его. Его жизнь была не его собственной, а принадлежала роду, который шёл за ним, и государству, которое наблюдало за каждым его шагом.

Заграница

Сентябрь 1595 года был серым и холодным. Граф Роджер Меннерс сидел в тёмных покоях своего замка, глядя на осенний дождь, который лил без остановки, словно сама природа плакала о том времени, что уходило безвозвратно. Молодой граф ощущал в себе тягостную пустоту. Мир, полный знаний и титулов, давил на его плечи, заставляя чувствовать себя пленником своего положения. Казалось, что каждый день, который он проводил в Англии, крал у него не только силы, но и последние крохи надежды на что-то большее, чем пустые формальности при дворе.

И вот, в этот унылый день, пришло известие – ему разрешено выехать за границу. Роджер не сразу поверил в эту весть. За границу? В мир, где правят чужие правила и другие обычаи, но есть что-то настоящее, живое. Там, в дали от Бельвуара, он сможет увидеть и узнать больше, чем могла предложить ему затянутая в каменные стены жизнь графа. Ему казалось, что в этом – возможность стать не просто частью великого мира, но понять его истинное лицо.

Январь 1596 года был холодным, но теперь – радостным. Он стоял на палубе корабля в Плимуте, наблюдая, как берег Англии постепенно исчезает за серым горизонтом. За его спиной оставались и титулы, и обязанности – хотя бы на время. Впереди был чужой мир. Роджер ощущал не только свободу, но и страх. А что если и там его встретят с тем же холодом, что и здесь? Но этот страх был ничто по сравнению с тем живым чувством, что росло внутри него. Страх оборачивался надеждой.

Франция встретила его приветливо, но быстро отпустила. Там не было того, что искал Роджер. Он чувствовал себя чужаком, бесплотной тенью среди реальности, которая была ему чужда. Он шёл дальше, дальше вглубь материка, куда-то туда, где не было той роскоши и блеска, что тяготит его в Англии.

В Швейцарии он встретил Гаспара Вазера – человека удивительного ума и скромного обличия. Этот учёный, известный своими исследованиями, был настолько прост и непритязателен, что Роджер впервые почувствовал уважение не за титул, а за знания, за ум. Гаспар говорил с ним о науках, о законах природы, о том, что вся эта помпезность – лишь пыль на древнем пути, который всегда ведёт к истине. Роджер слушал и впервые за долгое время чувствовал, что его ум освежает не мертвенная пыль книг, а живой ветер настоящего знания.

Переписка с Вазером стала для Роджера, как глоток свежего воздуха в тот момент, когда казалось, что мир снова сжимает его в своих жестоких объятьях. Эти письма были словно нить, которая связывала его с чем-то настоящим, с чем-то, что было выше его положения и судеб.

Падуя

Падуя же стала его прибежищем, местом, где он мог быть не графом, а просто человеком среди других людей, которые знали только его имя, но не заботились о его прошлом. Университет был пропитан духом свободы, как в Англии не было даже в самых диких мечтах. Здесь, среди шумных, жадных до знаний студентов, Роджер впервые чувствовал, что учится не потому, что обязан, а потому что этого хочет его душа.

Он познакомился с двумя студентами из Дании – Розенкранцем и Гильденстерном. Эти двое, всегда полные шуток и улыбок, казались Роджеру воплощением того духа, который он искал. Они были свободны, легки на подъём, несли в себе какую-то весёлую беззаботность, которая заставляла его иногда завидовать им. Но при всём этом их дружба с Роджером была настоящей – они принимали его не за титул, а за человека, сидящего за одной с ними партой. Это было новым, удивительным чувством – быть равным среди других.

В этой дружбе, в этих днях учёбы в Падуе Роджер находил то, чего так долго ждал. Он был далеко от родных земель, от своих обязанностей и титулов, и именно здесь, в чужом краю, он впервые ощутил себя не пленником, а хозяином своей судьбы. В тёмных коридорах Падуанского университета, где вековые камни пахли сыростью и стариной, юноша с горящими глазами блуждал по библиотекам. Роджер Меннерс, граф Ратленд искал не только знаний, но и самого себя.

В Италию Роджер приехал, думая, что здесь он обретёт спасение, здесь – вдали от родных земель, где тяжесть титула давила на него, как камень на грудь, он сможет найти хоть крупицу того, что искал. Но вместо этого он нашёл болезнь… Лихорадка пришла внезапно, словно скрытый враг, подкрадывающийся из-за угла. Лёжа в горячке, он уже не видел просвета. Казалось, что стены, что прежде дарили ему вдохновение, теперь давят на него, как немой приговор… Роджер думал, что его время пришло. Он даже составил завещание, дрожащей рукой выводя последние строки, как будто пытался оставить хоть что-то после себя, кроме следа на камне и титула, что носил с рождения.

В эти дни Розенкранц и Гильденстерн ходили к его постели, пытаясь развлечь его шутками… Но даже они смотрели на него с тревогой, понимая, что судьба, возможно, вот-вот заберёт их друга… Но смерть отступила, как часто отступает перед юношеским пылом, оставляя лишь шрамы на теле и в душе.

Экспедиция

Роджер выжил… но что-то в нём изменилось… Вернувшись в Англию в 1597 году, он был уже не тем беспокойным юношей, что уехал искать знаний и свободы. Теперь он был человеком, познавшим боль и страх… и силу, что приходит с ними.

Он присоединился к морской экспедиции графа Эссекса и сэра Уолтера Рейли против Испании. Был ли это долг или желание вновь доказать себе, что он жив – никто не знал. В тот день, когда они вышли из Плимута, море было суровым и серым, как его мысли. Ветер завывал, а небо темнело, предвещая бурю.

Буря не заставила себя ждать. Флот не успел уйти далеко от берегов Англии, как стихия разразилась с жестокостью, которую Роджер не мог предвидеть. Шторм разметал корабли, словно бумажные игрушки. Он стоял на палубе, вглядываясь в гневные волны, и вновь ощутил тот же страх, что охватывал его в Падуе. Казалось, что сама судьба снова испытывает его, бросая в самую гущу стихии, чтобы проверить его волю.

Рядом с ним были граф Саутгемптон и поэт Джон Донн, люди, каждый по-своему сильные духом. Саутгемптон – горячий и бесстрашный… Донн – с его тёмными мыслями и словами, которые проникали в душу, как кинжал. Эти двое были для Роджера опорой в дни испытаний, но в этот момент, когда море ревело и небеса падали на землю, каждый был сам за себя. Шторм пронёсся, оставив их у берегов Англии, словно напоминание, что человек – лишь песчинка в великом механизме мира.

Грейс Инн

Когда экспедиция была закончена, Роджер вернулся к тому, что всегда тянуло его – знаниям. В 1598 году он продолжил своё юридическое образование в Грейс Инн, одной из четырёх придворных юридических корпораций.

Эти стены были свидетелями громких праздников и театральных представлений, которые всегда привлекали молодёжь и жаждущих развлечений аристократов… Но Роджера теперь мало интересовали их игры. Его тянуло к чему-то более глубокому, к пониманию законов и устоев мира, что управляли людьми и их судьбами.

Здесь, среди старинных книг и судебных прецедентов, он искал ответы на вопросы, которые мучили его ещё с тех пор, как он лежал в постели в Падуе, сражённый лихорадкой. Он видел в каждом законе, в каждом параграфе не просто слова, а ключи к разгадке великой тайны мира, где человек всегда находится на грани между жизнью и смертью, между свободой и обязанностью.

Граф Роджер Ратленд и Елизавета Сидни

Весеннее солнце пробивалось сквозь серые, обветренные облака, когда Роджер Меннерс, граф Ратленд стоял в большом зале своего поместья. В этот день он женился.

5 марта 1599 года, день, что должен был бы стать торжественным и радостным, казался ему тяжёлым, как кандалы, что надели на его душу. Гулкие шаги разносились по мраморным плитам зала, но ни этот день, ни яркие одежды его молодой жены не приносили ему утешения. Всё это было лишь частью великого спектакля, в котором ему досталась одна из главных ролей – роль мужа четырнадцатилетней девочки.

Елизавета Сидни стояла рядом с ним, хрупкая и невинная, с глазами, полными смущения и тревоги. Её отец, великий поэт Филипп Сидни, умер от ран, полученных на поле боя, оставив её маленькой и неготовой к взрослой жизни.

Роджер знал её имя задолго до того, как увидел её лицо. Дочь национального героя, гордость английской знати. Как можно было не восхищаться её фамилией? Но за титулами и славой скрывалась реальная жизнь – жизнь, в которой 14-летняя девушка, практически ребёнок, отдана в жёны мужчине, которого едва знала.

Этот брак был политическим союзом, навязанным родственниками Роджера и одобренным самой королевой. Неважно, что за этими стенами бушевали страсти, политические интриги и война за влияние. Семейные связи и титулы были важнее всего. Роджер чувствовал себя, как марионетка, лишённая права на собственные желания и чувства. В его жизни было достаточно таких событий – где его воля не значили ничего перед долгом, перед семьёй и государством. Но этот брак… Этот брак был вершиной его внутреннего унижения!

Он смотрел на Елизавету, но видел не её, а своё будущее, затянутое в путы обязательств. Её юное лицо было безмятежным, как будто она ещё не осознала, что её детство закончилось в этот самый день. Она была просто пешкой в великой игре… и возможно её душа не поняла, какая судьба её ожидает. Но Роджер, обременённый своими собственными переживаниями, не мог позволить себе думать о её судьбе. Он пытался найти в себе тепло, какую-то нежность, но холод, внутренняя пустота заполняли его мысли.

Родственники и придворные шептались в углах, улыбаясь и переговариваясь, словно всё это было лишь приятным делом, обязанностью для галочки. Их волнения касались только политической выгоды, статуса, который приносил этот брак. В этих головах не было места ни для Роджера, ни для Елизаветы, для их судеб и чувств. Взрослые говорили о будущих детях, о продолжении рода, но никто не говорил о счастье. Счастье не имело значения.

Когда церемония завершилась, и зал наполнился ритуальными словами поздравлений, Роджер внезапно почувствовал себя ещё более чужим. Все эти лица, знакомые с детства, теперь казались ему масками. Он не был хозяином своей судьбы. Он был лишь тенью самого себя – человека, который мечтал обрести свободу, вырваться из железной клетки своего титула… но вместо этого, оказался закованным ещё крепче.

Елизавета стояла рядом с ним. Её руки были сложены, а глаза, будто бы туманные, смотрели в пустоту. Роджер хотел сказать ей что-то, что могло бы сломать этот лёд, но слова застряли в его горле. Всё, что он мог предложить, это молчаливое признание – признание в том, что они оба стали жертвами не своей воли, а великой игры, которую вели за их спинами. Она была слишком молода, чтобы понять, а он – слишком сломлен, чтобы объяснить.

Но даже среди этого холода и отчуждения была одна вещь, что связывала их – боль утраты, скрытая за всей этой помпезностью. Роджер тоже был сыном времени, когда мальчики теряли отцов, когда мужчины умирали ради чести, ради королевы, ради славы, что светила лишь миг перед тем, как обернуться мраком.

«Мы оба дети ушедших героев, – подумал он. – И мы оба живём в мире, где для нас уже всё решено».

Всё началось вскоре после свадьбы. Граф Роджер Ратленд, ещё не оправившийся от ощущения собственной несвободы, вдруг почувствовал пульсирующую волну – желание вырваться, снова стать хозяином своей судьбы, пусть на миг.

Он был произведён в пехотные полковники, но звания и титулы, что сыпались на него, как дождевые капли, не приносили облегчения. О, как яростно он ненавидел эту жизнь! Всё, что было в его власти, казалось ему пустым фарсом!

Ирландия

И вот, весной 1599года, словно загнанный зверь, Роджер сделал то, что в нём давно зрело – он самовольно присоединился к походу графа Эссекса в Ирландию. Глупость? Конечно. Но разве он не был свободен в своём отчаянии? Этот поход был шансом вновь почувствовать себя человеком, а не титулом.

Без разрешения королевы, без одобрения её воли – одно это заставляло его сердце биться сильнее! Роджер присоединился к армии, и на время его душа, словно ощутив дыхание свободы, наполнилась новой силой!

Но война в Ирландии была жестокой, безжалостной, как и сама жизнь. 30 мая того 1599 года, после взятия крепости Кахир, его произвели в рыцари. Он стоял среди этих мрачных руин, испачканный грязью и кровью, и смотрел на далёкие холмы, где в небе медленно поднимался туман… Рыцарь… Ещё один титул: что это изменило? Пожалуй, только ещё сильнее заковало его в цепи обязанностей перед страной и короной.

Театр

Королева Елизавета, узнав о его самовольной выходке, немедля настояла на его возвращении в Англию. В июне 1599 года он снова стоял в стенах дворца, снова ощущая тяжесть собственной судьбы. Ему всё чаще казалось, что жизнь – это один большой театр, где он играет роль, которую ему навязали, а не ту, которую он выбрал сам. Но даже здесь, в сердце придворной суеты, Роджер нашёл утешение. В театре!

С каждым днём его шаги всё чаще вели не к королеве и её прихотям, а к сцене, где он вместе со своим другом графом Саутгемптоном находил забытьё в трагедиях и комедиях Шекспира… Это были не просто пьесы – это было бегство! Бегство от собственной жизни, от обязанностей, от душевной пустоты! Он смотрел на сцены смерти, любви, измены, и чувствовал, как эти чужие страсти проникают в его собственную душу, делая его на мгновение свободным!

– Что королева? – думал он. – Что ей до моих чувств? Я – её слуга, её марионетка… но здесь, в театре, я могу быть самим собой! Здесь никто не смеет мне диктовать, как чувствовать!

Но придворная жизнь не отпускала. 10 июля 1599 года Роджер получил степень Магистра Искусств в Оксфорде. Ещё один шаг, ещё одна ступень. Казалось, его судьба была написана заранее, как пьеса, где все реплики распределены.

Вскоре после этого он отправился в Голландию, служить под началом графа Нортумберленда… Бои, стычки, жизнь среди офицеров – всё это было однообразным повторением… Ни война, ни долг не приносили Роджеру утешения.

И вновь Англия. 14 июня 1600 года его назначили на почётные должности констебля Ноттингемского замка и хранителя Шервудского леса!

Снова титулы, снова почести… Теперь он охранял землю, о которой ходили легенды. Шервудский лес – символ свободы, приключений, разбойников и героев. Но для Роджера это было лишь ещё одно напоминание о том, как его собственная свобода была утрачена.

Каждое утро, объезжая земли, он вглядывался в чащи, надеясь увидеть там тени тех, кто жил не по законам королей, а по своим собственным. Но лес молчал, как и всё его окружение. Все великие герои были лишь выдумками, сказками для тех, кто не мог вырваться из оков реальности.

Мятеж и казнь Эссекса

Глухая февральская ночь 1601 года. Под низким, мрачным небом Лондона, где ветер метался, словно пёс, в поисках своей стаи, в доме графа Эссекса, в мрачной затхлой комнате сидел Роджер Ратленд. В его глазах был холод – тот самый, что не берёт ни один огонь. Он знал, чем всё закончится. Все знали… и всё равно шли до конца!

– Роджер, что ты думаешь? – граф Саутгемптон наклонился ближе, его лицо скрывали тени.

Ратленд медленно поднял взгляд. Казалось, его мысли были где-то за гранью этого мира.

– Думаю, – ответил он, тяжело вздыхая, – что конец уже здесь, Генри. Мы – лишь фрагменты мозаики, которой суждено развалиться. Эссекс уже не спасётся.

Граф Саутгемптон нервно рассмеялся.

– А что, если это всё… бессмысленно? – прошептал он, вглядываясь в лицо друга. – Что, если мы слишком поверили в его правоту?

– Слишком поздно думать о смысле, – грубо перебил Ратленд. – Мы связаны одним узлом. Если он рвётся, рвёмся и мы. Корабль тонет, но я не стану скакать за бортом, подобно крысе.

Тишина повисла между ними, как топор, готовый упасть. Саутгемптон тихо вздохнул и сел обратно, уставившись в угол комнаты.

– Нам всем конец, – шепнул он. – Королева этого не простит.

Ратленд пристально посмотрел на него.

– Мы знали, на что шли. Нет возврата. Королева не забудет ни наш мятеж, ни ту боль, что мы ей принесли. Но что оставалось делать? Покорно ждать, как эта старуха растопчет каждого из нас, одного за другим? Нет, друг… Мы сделали свой выбор.

Раздался стук в дверь. Открылась она мгновенно, и стражник с суровым лицом шагнул внутрь.

– Графы, пришли за Вами. Эссекса берут. Сопротивляться не пытайтесь.

Ратленд молча поднялся. В его глазах читалось что-то странное, мрачное – как будто эта комната была ему тюрьмой уже задолго до того, как закрылись все двери.

– Ну что ж, пойдём Генри, – с горечью сказал Ратленд. – Пусть нас судят как предателей. Но кто знает, кто здесь истинный предатель.

Они вышли из комнаты, и казалось, что каждый шаг отдавался эхом в пустоте времени… В доме Эссекса всё было так же мрачно и тревожно, как и несколько недель назад, когда заговор только начинался.

23 феврала 1601 года Эссекс стоял на эшафоте. Толпа ревела, но лица были безразличны. Роджер смотрел на своего друга, графа Саутгемптона, рядом с которым стояли младшие братья Роджера – Фрэнсис и Джорж. Они молчали, как и подобает людям, чья судьба решена.

– Это кончено, – тихо произнёс Саутгемптон. – Теперь наша очередь.

– Нет, – холодно ответил Ратленд. – Мы живы… Пока живы.