Не возомни себя Богом

Глава 1. Кошмар без конца

В голове у Чарльза Фердинанда возник яростный шум – первое свидетельство того, что барабанная перепонка порвана. Язык опух и не слушался. Он ощутил, как земля маленькими комочками облепила щеки и нёбо. Не без труда Чарльз вытолкал ее, затем, набрав совсем немного воздуха в легкие, он попытался выплюнуть оставшийся песок, но только лишь поднял облако пыли, которое заполонило носовую полость. Первичные рефлексы и осознание, того что он еще жив и, лежит уткнувшись лицом в землю – это все что у него есть сейчас. Наконец, собравшись с силами, он попытался подняться, но тут же ощутил мощный импульс боли, который в мгновение вернул его в чувство.

Капитан армии Гранд-Монтаны, боевой офицер и инструктор полевой разведки вдруг осознал, что его попытка подгрести под себя ноги тщетна. Ног как будто нет совсем, а эта боль в спине подобна первому сходу снега перед надвигающейся лавиной, как предвестнику чего-то страшного, что спустя минуты всецело накроет его. Армейские рефлексы в этот момент оказались быстрее мыслей. Он на ощупь достал из набедренного кармана маленькую капсулу, зубами сорвал защитный колпачок, оголив крохотную иглу, и не глядя воткнул ее в то место, где должно быть бедро. В ту же секунду миллионы маленьких игл волной поползли по телу, проникая в каждую клетку, неся прилив энергии и блокируя подступающий болевой синдром.

– Обнаружены повреждения критической степени, – неожиданно ожила система диагностики экзо скелета, подключенная к его ушному микрофону, – Повреждение поясничного отдела, возможный отказ двигательной функции нижних конечностей оператора. Повреждения в области плавающих ребер правой стороны. Возможны зоны открытого кровотечения. Необходима срочная инъекция для снижения кровопотери и нейтрализации болевых ощущений. Внимание! Возможна необходимость применения адгезионной повязки при критической кровопотере.

Слова бездушного оператора окончательно вернули Фердинанда в реальность. С трудом просунув левую руку под грудь, он извлек вторую капсулу. Тем же движением, что и минуту назад, откусил защитный колпачок и медленно, словно боясь спугнуть жирную муху, стал пальцами исследовать предполагаемый источник обширной кровопотери в области поясницы. Нащупав край разорванной плоти, он, медленно двигая пальцем, оценил ее границы, а затем с силой выдавил содержимое капсулы прямо внутрь, стараясь захватить всю площадь поврежденного участка. Биополимерный состав, взаимодействуя с открытой раной, зашипел, образуя защитную антибактериальную пленку.

Массированный обстрел позиции, накрывший отряд Фердинанда, называется карающим градом и производится прямиком из космоса. Ракета, пущенная со спутника, расположенного на низкой околоземной орбите, входит в верхние слои атмосферы, разгоняясь до скорости, в несколько раз превышающей скорость звука, после чего из нее вылетают несколько сотен разрушительных зарядов, которые, двигаясь по непредсказуемой траектории, обрушиваются всепожирающим огнем в заранее определенные координаты. Такую ракету-носитель крайне тяжело сбить из-за ее высокой скорости, а отделяющиеся от нее снаряды-споры могут быть направлены в любую точку в радиусе 5 километров, поэтому их прилет предсказать невозможно. Их отряд, насчитывающий около 100 подготовленных к диверсионным операциям солдат, судя по всему, был полностью уничтожен и то, что он остался жив, было настоящим чудом.

Чарльз приподнялся на руках и осмотрелся. Огромные языки пламени с жадностью пожирали изуродованную тяжелую технику, заливая адским светом все пространство на сотни метров. Прямо перед ним, в 15 шагах, подобно сраженному гиганту, лежало огромное дерево, своим прямым стволом крепко прижавшись к земле.

Глобальный военный конфликт, 2 года назад разгоревшийся так же мгновенно, как вспыхивает спичка, за считанные дни поразил четверть планеты. Это была самая кровавая и беспощадная война. Не брать пленных, не щадить никого, поражать противника всеми возможными методами – вот базовые постулаты этого самого ужасного события за всю историю человечества. Фердинанд знал, что, если их накрыли, значит уже в течение получаса все, в ком еще теплится жизнь, умрут.

Отряды зачистки противника, впрочем, как и их собственные, включали полностью автоматизированные боевые комплексы – паукообразных роботов под управлением искусственного интеллекта, чтобы полностью исключить такую человеческую слабость как сострадание. Право добивать пленных и преследовать раненых доверили бездушным машинам, единственной задачей которых являлось снижение боевого потенциала противника. Быстрые, безжалостные и практически неуязвимые, им не страшен ни холод, ни дождь, они не слышат мольбы о пощаде, но при этом даже в полной темноте способны разглядеть тепловой след человеческого тела. Абсолютные машины для убийства. Чарльз с дрожью подумал, что скоро сюда явятся пауки сюда и прикончат всех, кто еще излучает тепло, включая его самого.

Первой инъекцией капитан вновь вдохнул в свое умирающее тело жизнь, и теперь полз вперед, не обращая внимания на переломанные ребра. Внезапно, он заметил очертания человеческого тела, раскинувшегося рядом с лежащим поперек дороги деревом-великаном. Грудная клетка мертвого солдата была полностью залита кровью, а в нескольких местах зияли огромные черные дыры, оголявшие белеющие кости и внутренности. Фердинанд подполз к несчастному и с неимоверным трудом перевернул его на живот, после чего, взгромоздил его бездыханное тело на себя.

Минуты длились целую вечность. Чужая кровь тонкой струйкой стекала на лицо Чарльза. Он лежал, не шевелясь, стараясь выровнять свое дыхание, концентрируясь на одной точке многовекового ствола, покрытого струпьями черной коры.

И вдруг раздался звук – сначала едва различимый за треском голодного огня, он стал раздаваться все громче и громче, нарастая с каждой секундой. Это был звук пневмоприводов железных ног, суетливо ступающих по мертвой земле. Где-то поблизости раздался сдавленный стон, подобный выдоху продырявленной волынки. Затем, он явно услышал, как один из пауков, метрах в 30 от него, остановился как раз там, где умирал несчастный. На несколько секунд наступила леденящая кровь тишина, а затем раздался чуть слышный хлопок, словно плотник вколотил гвоздь с помощью пневматического гвоздемета. Чарльз не шевелился, препарат, который он себе вколол, притуплял чувство страха, по крайней мере на физиологическом уровне: дыхание не участилось, его было почти неслышно, но в своем сознании капитан был напуган до смерти. Сипящий звук гидроприводов продолжался минуты три, прерываемый сдавленными хлопками.

Вдруг дерево пришло в волнение, точка, на которой он концентрировался, задрожала, как будто массивный хищник взобрался на него всеми лапами. Фердинанд не видел этого, но ощущал нутром, как паучьи металлические ноги медленно ступили на землю в нескольких метрах от него и тихо, словно боясь спугнуть, подкрались к павшим, которые лежали один поверх другого.

Внезапно, тело солдата с изрешеченной осколками грудью поползло в сторону, неспешно, как будто железный убийца не хотел разбудить того, кто лежит под ним.

В этот момент Чарльз почувствовал себя маленьким ребенком, который забился в угол, ожидая наказания. Он не осмелился повернуться, чтобы посмотреть на того, кто пришел за ним. Механизм пришел в движение, и холодная сталь прислонилась к виску.

Наконец собственное сознание сжалилось над Фердинандом и выдернуло его из ночного кошмара. Ему было нестерпимо жарко, будто тело через пот стремилось извергнуть из себя накопленную энергию, как это делает солнце, порождая солнечную бурю на своей поверхности. Простыня насквозь промокла от пота. Этот повторяющийся, из раза в раз сон, высверливал остатки рассудка из его и без того воспаленного мозга. Ночной кошмар мог отличаться деталями и окружающей обстановкой, но заканчивался всегда неизменно – его смертью и резким пробуждением. Это был сон, насквозь пропитанный не столько страхом смерти, сколько щемящим сердце ожиданием конца, сопровождаемым уверенностью, что машины-убийцы ищут именно его и сон не прекратится, пока они не добьются своего.

Перед глазами Фердинанда до сих пор стояло массивное дерево, по толстой коре которого подкрадывалась тень, несущая ему смерть. Он рывком поднялся и сел на кровать, опустив ледяные ступни на пол. Его сердце продолжало стучать, так, будто пыталось вырваться из груди капитана и убежать прочь, но уже не от страха. На смену ему пришло какое-то другое, знакомое, как будто из прошлой жизни чувство. Оно прокрадывалось к нему в душу, крадучись, как тот паук из сна, вытесняя еще недавно наполнявший его кошмар. Он чувствовал, как в нем присыпается такая ярость и злоба, от которой сводит скулы, начинают дрожать колени, и темная пелена затуманивает краски окружающего мира.

Вот уже несколько лет, как его жизнь превратилась в кошмар наяву. То, что произошло с ним на послевоенной реабилитации десять лет назад, из-за чего он лишился всего, вновь вернулось и с еще большей силой выжигает изнутри, как во сне, так и наяву. Его жена не смогла жить с монстром, в которого он превратился. Сначала это были лишь всплески неконтролируемой агрессии, которые она терпела, стараясь быть опорой сломленному мужу, но, когда он начал систематически избивать ее, жестоко, словно зверь, она не выдержала и одним днем исчезла из его жизни, забрав ребенка и все самое необходимое.

Потеря единственного смысла жизни лишь ускорила психическое расстройство капитана полевой разведки, преждевременно вышедшего на пенсию и с каждым днем, он все глубже и глубже, погружался в пучины своего безумия. Как вдруг, его внезапные приступы неконтролируемой ярости и галлюцинации исчезли, как будто их не и было вовсе. Остались лишь осколки былой неидеальной, но, все же счастливой семейной жизни. Немного оправившись, Чарльз пытался, из праха былой любви воскресить старые чувства, но все его попытки оказались напрасны –слишком глубоко полоснул он по сердцу любимых клинком своего неуправляемого безумства. Бывшая жена перебралась жить в другой город, к собственным родителям, а позже повторно вышла замуж. Дочь была слишком маленькой, когда они расстались, и не могла вспомнить отца. Поэтому, когда он попытался вновь отстроить мост любви и взаимопонимания, отклика в их сердцах он уже не обнаружил.

Это было десять лет назад.

И вот этот кошмар, стирающий грань между реальностью и галлюцинациями вернулся, с утроенной силой сжирая того, чье поведение прежде являлось эталоном чести, а образ – примером для подражания молодым бойцам, еще только учившимся беззаветно посвящать себя служению Родине и ее идеалам.

Чарльз Фердинанд встал с кровати. Его тело мелко дрожало, словно он стоял раздетый на продуваемой северным ветром равнине. Но эта дрожь не была попыткой организма согреть себя. Нет. Это была страшная по своей силе энергия ненависти и разрушения, жажды мести, желания покарать, заставить страдать так же, как страдал он сам. И он знал кто должен понести плату.

Глава 2.

Старый знакомый

«Страшное бесчеловечное убийство потрясло Нью-Питерсбург сегодня рано утром.

Ничего подобного не происходило здесь уже более пяти лет: когда казалось, что жестокие убийства навсегда покинули наш процветающий город, в собственном доме был убит ведущий специалист фармацевтической компании ГринФарма, Уильям Мун. На его теле насчитали более сорока ножевых ранений – нападавший, которым оказался отставной военный, инструктор полевой разведки и ветеран Глобального военного конфликта (ГВК), капитан Чарльз Фердинанд, действовал с особой жестокостью. После этого ужасного нападения, Фердинанд покончил с собой прямо на месте преступления, вогнав нож в сердце.

Получив страшные увечья в ходе ГВК, убийца проходил программу посттравматической реабилитации, которую на тот момент возглавлял Мун. Реабилитация продолжалась более полугода, но не принесла результата, поэтому был разработан новый протокол лечения, но уже без участия Муна.

По окончании лечения, будущие убийца и жертва не поддерживали никаких контактов на протяжении многих лет. Основная версия причины нападения – острое проявление посттравматического синдрома у Чарльза Фердинанда.

Коллеги отзывались об Уильяме как об уравновешенном, добром и отзывчивом человеке. Работе он отдавал всего себя и был дважды удостоен грамоты «Лучший сотрудник технического отдела».

В компании ГринФарма сегодняшний день официально объявлен трауром. Церемония прощания с Ульямом Муном состоится 12 октября 2041 года, в 12.00.

У Уильяма осталась дочь от Джулии Сен-Пьер, с которой он находился в разводе уже более пяти лет.

На данный момент на месте преступления работает полиция, поэтому детали следствия не разглашаются.

Мы следим за ходом расследования».

Эта статья появилась уже в день убийства на первой полосе Нью-Петерсбург Таймс. И газета именно с этой статьей, спустя два дня после публикации торчала из бокового кармана плаща детектива Томаса Вильсона. Вильсон, высокий крупный мужчина своим внешним видом, а особенно лицом, как будто случайно угодившим в измельчитель древесных отходов, больше походил на вышибалу, чем на служителя правопорядка. Его походка была тяжелой и основательной, как у медведя, которого научили ходить на задних лапах и облачили в человеческую одежду. По выражению его лица было понятно: детектив весьма озабочен и последние несколько ночей как следует выспаться ему не удавалось – под глазами залегли глубокие тени, на подбородке отросла жесткая щетина. Тем не менее, в правой руке он бережно, словно хрустальный поднос, нес коробку с пиццей от «Джузеппе», которая была явно куплена за пределами Рейнфола, – самого нищего предместья Нью-Петерсбурга. Томас остановился перед входом в подъезд старой кирпичной десятиэтажки, которая, как и большинство окружающих домов, была построена еще в середине прошлого века, в момент, когда Нью-Петерсбург начал стремительно расширяться. Благодаря хорошо развитой портовой инфраструктуре и дешевой рабочей силе, Рейнфол и по сей день был важен для своего старшего брата, даже не смотря на репутацию пристанища маргиналов и отбросов общества. В особенности в течение последних 20 лет, когда промышленный прогресс и повсеместная роботизация стали стремительно набирать обороты, разница между маленьким городком (а теперь предместьем) и его соседом-титаном стала колоссальной. Когда-то 45 летний детектив и сам был жителем подобного места. О тех временах он старался не вспоминать, хотя шрамы от уличных драк на лице и повадки задиры говорили за него лучше всяких слов.

– Алекс, привет! Это детектив Томас Вильсон, если помнишь меня… Я очень хочу поговорить с тобой, поэтому буду весьма признателен, если ты сможешь уделить мне пять минут своего времени – начал излагать суть дела мужчина, стоя перед пошарпанной деревянной дверью.

На двери красовалась большая красно-желтая табличка, с изображением человечка, которого в упор расстреливала шестиствольная турель. Он выглядел удивленным таким поворотом событий, а надпись внизу поясняла: «Хорошо подумай, прежде чем проникать на частную территорию, оснащенную боевой охранной системой»!

Дверь открыл худощавый молодой человек, ростом чуть выше среднего. В первую очередь внимание привлекали его глаза – пустые и одновременно смотрящие в пустоту. Они были какие-то блеклые, неопределенного цвета и смотрели рассеянно, как будто сквозь Томаса.

– А, это вы, детектив Вильсон, – молодой человек попытался изобразить удивление, но у него получилось плохо. Потом он бросил взгляд на пиццу от Джузеппе, и добавил, – да, помню вас, конечно. Что случилось?

– Скажем так, произошло из ряда вон выходящее событие, которое может иметь очень серьезные последствия и для города… – Он замялся, подбирая слова, – И для меня лично. Поэтому я хочу лично пообщаться с тобой на эту тему.

Было очевидно, что скоро пицца остынет, к тому же для молодого человека как раз подошло время завтрака, поэтому сделка ему показалась неплохой.

В квартире действительно стояла боевая турель, прямо напротив входной двери, – табличка на входе не врала. Боевая установка была задекорирована под небольшую барную стойку цилиндрической формы и поэтому ужаса на Тома не наводила, а скорее наоборот, стала приятным элементом интерьера. Гостиная была большая, можно даже сказать огромная, там уместился кирпичный камин и отдельная зона для отдыха с небольшим деревянным столом посередине. Судя по всему, кто-то из предков Алекса занимал неплохую должность в Рэйнфоле, если ему предоставили такое жилье, а жилье здесь в свое время давали исключительно тем, кто отвечал за обустройство портовой зоны. Все четыре стены гостиной были уставлены массивными шкафами, полностью забитыми книгами. Даже проход из гостиной в другую комнату как будто проходил сквозь шкаф. При беглом взгляде на жилище молодого человека детективу сразу же бросился в глаза один предмет, на который другой не обратил бы ровным счетом никакого внимания. На столике лежали обычные на вид очки дополненной реальности – совершенно привычный гаджет, такой есть практически у каждого. Однако, Вильсону, пропустившему через себя не одну тысячу вещественных доказательств, сразу бросилась в глаза насечка под планку Пикатини для установки вспомогательных систем, запрещенных к производству для гражданской продукции. Сомнений не было – на столе лежала одна из моделей очков Бэри, предназначенных исключительно для сотрудников силовых ведомств и специальных подразделений. От гражданских версий эти отличались полной защитой от взлома и криптографической идентификацией. Неправильный ввод данных запускал протокол «свой-чужой», со сбором всех данных о нарушителе и автоматическим определением любой личности, находящейся в поле зрения с помощью недоступной для обычных смертных базы данных министерства обороны.

Они сели напротив покрытого копотью камина. Пицца была еще горячей и от нее приятно пахло сыром и домашним тестом.

– Ты так повзрослел с того момента как мы виделись с тобой последний раз. – осторожно начал Томас, он чувствовал, что молодой человек напряжен, – когда мы виделись с тобой два года назад…

– Чечые, – поправил его юноша, с аппетитом пережевывая большой кусок горячей пиццы.

– Да, точно, последний раз я навещал тебя в тридцать седьмом году. Если я в следующий раз принесу пиво, я ведь не нарушу закон? – детектив понял свою ошибку и стал более осторожно задавать вопросы, чтобы опять не выставить себя дураком.

– Без проблем, мистер Вильсон, мне уже исполнился двадцать один год. – безразлично ответил юноша.

– Пожалуйста, называй меня Томми, а то детективом Вильсоном меня называют в основном подозреваемые, – он изо всех сил постарался изобразить искренний смех, но вышло не очень, – тем более мы уже лет десять знакомы с тобой.

– Ладно, Томми, так Томми. – с прежним безразличием произнес парень.

Не сказать, что детектива это страшно уязвило, но поскольку он испытывал теплые чувства к мальчику, такое безразличие начинало угнетать здоровяка. Однако сдаваться пока он и не собирался.

– Последние несколько раз ты меня крепко выручил. Да что там выручил, можно сказать, за шкирку вытащил, когда я уже был по уши в дерьме. – На секунду Вильсон погрузился в воспоминания, уставившись на шкафы с книгами, – Помнишь, директору банка угрожали, что продадут украденные данные по счетам его клиентов? И основным подозреваемым был его бывший сотрудник, которого со скандалом выгнали за полгода до этого. А ты буквально за два дня отыскал цифровой след и вышел на обиженную любовницу это директора, которая наняла ребят, чтобы все эти данные выкрали. Я тебе могу сказать, что это было очень даже резонансное дело, которое сильно поправило репутацию нашего управления. Тебе тогда лет четырнадцать было.

– Да, верно, четырнадцать лет. – Том воспрянул духом, это согласие прозвучало, как засчитанный тачдаун. – Да там дел то на три часа было. Тем более, я тогда под учетной записью полицейского управления работал, со всеми доступами, там просто нужно было знать куда смотреть и немного внимательности. Помню-помню это, – на лице у парня первый раз за встречу появилась едва заметная улыбка, – ты мне и сам тогда весомо поднял репутацию. По всему интернату тогда ходили слухи, что я то ли обвиняемый, то ли, наоборот осведомитель. Я на своей шкуре прочувствовал, насколько дети бывают жестоки, и я в том числе, и насколько важна бывает такая поддержка. – он не поблагодарил Тома, но было ясно, что этот момент он запомнил на всю свою жизнь.

– Парень, извини, что я появлялся так редко. Я знаю, что тебе было очень непросто в те годы, меня самого жизнь тогда отправила в глухой нокаут… – детектив взял паузу. Это было глухое и тяжелое молчание.

– Я слышал про твою жену и сына. Я соболезную. Но рад что ты пришел в себя.

– Не до конца еще, но для себя решил, что надо жить дальше. – вдруг, Томас сменил свой тон с подавленного на более бодрый. – Я помню, незадолго до того дела ты еще пару ребят пырнул шариковой ручкой. У вас там разборки как в тюрьмах раньше были.

Алекс засмеялся. Тоже первый раз за всю встречу.

– Повезло, что во мне килограмм 30 тогда было и особого вреда я им не причинил, и мы отделались лишь испугом. Но что тут поделать, тогда мне было очень тяжело, и другие дети не могли меня принять таким, какой я есть. К тому же, до того дня я принимал препараты, которые делали меня спокойным и ясно мыслящим, благодаря чему я спокойно переносил все нападки. Но незадолго до этого инцидента мой врач, решил, что с меня хватит таблеток – а зря, ведь именно тогда мне действительно снесло крышу. Это было моим первым шагом на пути к завоеванию авторитета. Ты правильно говоришь, отношения у нас там были действительно как в тюрьме.

– Ты уже прекратил их использовать?

– Нет, они до сих пор остались моими главными помощниками. – С этими словами он достал маленькую пластиковую баночку, до половины наполненную зеленоватыми горошинками. – Том, что на самом деле тебя привело ко мне? – резко переменил тему разговора Алекс, но его взгляд уже не был столь безразлично-колючим.

Том немного заколебался и поругал себя за столь корыстный мотив своего визита, но выложил скрученную газету на стол.

Алекс даже не притронулся к газете, он уже заранее знал, о чем будет разговор.

– Мы зашли в тупик. Это очень громкое дело. Подобных убийств в Нью-Петерсбурге не было уже семь лет, особенно таких жестоких. Дело моментально получило огласку и сейчас все тыкают пальцем в полицейское управление и ждут от нас действий. Обычные следственные мероприятия мы провели, но результат близок к нулевому. Все сводится к тому, что у ветерана в какой-то момент упало забрало и он кокнул первого же человека, который попался ему на пути.

– Да, выглядит именно так. Кровь же у него чистая была? – со знанием дела проговорил Алекс. В его голосе прозвучали нотки азарта.

– В том и дело, что да. Жертва и вояка не общались друг с другом вообще никак на протяжении многих лет. Он с таким же успехом мог бы убить свою бывшую жену, которая увезла детей и вышла за другого, – с этими словами детектив быстро перекрестился и на секунду вскинул глаза наверх, – или психотерапевта, который ходит к нему каждый месяц, – опять тот же самый жест, – причем и то, как он это совершил, также вызывает массу вопросов.

– Ты принес с собой материалы? – с этими словами он надел на глаза свои очки Бэри, а посреди комнаты возник огромный проекционный экран.

Одной из причин существенного снижения уровня преступности в Нью-Петерсбурге стало повсеместное использование систем безопасности.

Как в свое время сказал генерал Блюхэвэн: «Ничто так не возвращает увядшую экономику к жизни как старая добрая война». И именно Глобальный Военный конфликт послужил тем самым толчком, который заставил Гранд-Монтану подняться, отряхнуться и двигаться дальше по дороге мирового рыночного конкурирования. С каждым месяцем конфликта стали подтягиваться все отрасли экономики, повышая благосостояние страны, а вместе с тем и всех граждан. А как известно, чем богаче живут люди, тем больше они дорожат своей безопасностью и тем больше они требуют обеспечить эту безопасность от своего правительства. В течение трех лет, с момента начала общегосударственного проекта «Безопасность», все крупнейшие города государства опутала паутина «вездесущего взгляда», управляемая искусственным интеллектом для идентификации и предотвращения возможных преступлений на улицах городов.

На каждом шагу теперь стояли умные системы видеонаблюдения, которые не только отслеживали передвижение жителей города с возможностью идентифицировать их, но и умели определять их психическое состояние, настроение и определять потенциальный риск совершения того или иного преступления. Поэтому за последние семь лет уровень преступности понизился практически до нуля, а полиция в основном занималась не расследованием преступлений, а предотвращала их на этапе формирования замысла.

На экране появилась видео с изображением камерного спального района, где небольшие двухэтажные домики выстроились в ряд вдоль безлюдной двухполосной дороги. Небольшой хэтчбек Мирбис Канари с визгом шин выскочил из гаража одного из таких домов. В углу кадра было отмечено время – 6:10. За рулем был Чарльз Фердинанд. Он мчал, выжимая из своей машины, все, на что она была только способна. Первая камера начала бить тревогу уже в 6:13, она показала превышение скорости, не пройденное техническое освидетельствование автомобиля, зашкаливающий уровень стресса и адреналина у водителя. При нормальных обстоятельствах это оранжевый уровень угрозы, но у Фердинанда был еще статус потенциально опасного члена общества, с запретом на возвращение в ряды вооруженных сил, поэтому уровень его угрозы для общества уже был окрашен в бордовый цвет. В 6:15 ближайший наряд полиции, располагавшийся в пяти километрах от правонарушителя, отправился на перехват. В 6:17 к нему присоединился второй экипаж полиции, в 4 километрах от преступника. В это время дороги были загружены всего на десять процентов, поэтому убийца двигался на огромной скорости, насколько позволял его Мирбис, игнорируя правила движения и запрещающий сигнал светофора. В 6.22 его маленький автомобиль появился на записи в «Орандж Вэллей», небольшого благополучного района на окраине Нью-Петерсбурга, где однотипные одноэтажные дома, окруженные одинаковыми аккуратными, круглый год зелеными лужайками, мирно соседствовали друг с другом. Фердинанд буквально выпрыгнул из автомобиля, оставив дверь открытой и быстрым шагом направился к двери одного из таких уютных домиков. Алекс на несколько секунд остановил запись и увеличил картинку. В правой руке у Фердинанда был нож, который он держал обратным хватом. Воспроизведение продолжилось. Ветеран войны встал на крыльцо, и дважды коротко позвонил в старомодный звонок. 6:24 – дверь открылась. В дверном проеме возник мужчина, очевидно, жертва – Уильям Мун. Он был небольшого роста с редеющими волосами, одет в синюю футболку, домашние штаны и тапочки. Было видно, что он проснулся совсем недавно и был совершенно не готов, что смерть пожалует прямо к его порогу.

Мужчина приоткрыл дверь лишь на треть и уже собирался спросить, что нужно незнакомцу, как вдруг, сделав шаг назад, Фердинанд с неистовой силой вышиб входную дверь. От сильного удара Уильяма отбросило на несколько шагов назад. Повинуясь базовому природному инстинкту, несчастный пронзительно закричал и перевернулся на живот, пытаясь убежать. В этот момент убийца, вбегая в дом, споткнулся о порог и плашмя упал на каменный пол, от чего его нож выскочил из рук и отлетел в сторону. Пока Фердинанд подбирал нож, Мун уже поднялся и побежал вверх по лестнице на второй этаж.

Алекс переключился на запись камеры в доме, которая была направлена на лестницу под углом, сверху-вниз.

На последних ступенях убийца в падении вонзил нож в икроножную мышцу несчастного. Это выглядело ужасно. Мун верещал, словно терзаемое животное на забое, Фердинанд поднялся, выдернув нож из фонтанировавшей кровью ноги, оседлал свою жертву и стал со зверским остервенением раз за разом вонзать нож в спину Муна. На третьем или четвертом ударе Уильям замолчал. Фердинанд остановился на секунду, взял нож в левую руку и продолжил бить, но на этот раз удары стали приходиться уже в области, не защищенные ребрами. Спустя 20 секунд Чарльз встал на ноги, спустился до второй-третьей ступени и, направив острие ножа на себя, плашмя рухнул на него.

Лицо Алекса было сосредоточено. Ни единой эмоции за время просмотра ужасающего действа не отразилось на его лице, ни единый мускул не дрогнул.

Алекс отмотал запись на несколько секунд назад, перед тем как убийца переложил нож в левую руку и увеличил картинку. Рука Фердинанда находилась на лезвии ножа.

Алекс откинулся на спинку кресла и откинул голову назад.

– Что думаешь? – не своим голосом произнес детектив Вильсон. От жуткой картины у него пересохло в горле и сдавило гортань.

– Томас, дай мне пять минут, я хочу ознакомиться с другими материалами.

Алекс погрузился в просмотр материалов, но уже через очки Бэри.

Спустя непродолжительное время, молодой человек вновь заговорил:

– У этого Чарльза Фердинанда был очень высокий уровень владения холодным оружием, до Глобального военного конфликта он преподавал ножевой бой на протяжении восьми лет, причем не просто преподавал, а был инструктором для членов специальных подразделений. – Алекс так и остался сидеть в пол-оборота к Вильсону, и его взгляд был направлен куда-то вдаль. – А вот это орудие убийства. – с этими словами он вывел на проекционный экран изображение полностью окровавленного кухонного ножа с узким лезвием. – Это самый худший выбор, который можно сделать при убийстве человека. На экране опять появилось изображение убийцы, который сидит на уже мертвой жертве и держит нож за лезвие. – Видишь, вот здесь у Фердинанда соскальзывает рука, и он разрезает себе сухожилия сразу на трех пальцах, судя по отчету судмедэксперта. А слетает он у него потому, что бьет он в одно из самых защищённых мест, в область крепления ребер к позвоночнику. Все три удара разломали ребра и пробили легкое. Но не сердце, потому что сердце находится, с другой стороны. Потом он понимает, даже не понимает, а чувствует, что нож в руке он держать уже не может и берет его в левую руку.

Алекс прокрутил видео назад, в тот момент, когда Чарльз Фердинанд только подходил к двери.

– Обрати внимание, вот здесь он уже держит нож обратным хватом. Судя техникам, которые он в свое время преподавал, работе обратным хватом он уделял на порядок меньше внимания чем прямым, к тому же обратный хват не удобен при нападении. – он прокрутил видео опять вперед. – В тот момент, когда убийца бросился на нож и вывел изображение на внешнюю камеру, включив таймер. Спустя две минуты и пятьдесят две секунды на место преступления прибыла первая полицейская машина, из которой выскочили два человека в форме и, прикрывая друг друга, ворвались внутрь. Спустя еще минуту прибыла вторая машина полиции.

– У него было две минуты пятьдесят две секунды для того, чтобы скрыться с места преступления, но он этого не сделал. – Продолжил Алекс, находясь все в том же положении, – вместо этого, он не раздумывая бросился на нож. Итак, что у нас есть на данный момент: инструктор по ножевому бою использует нож, как будто видит его в первый раз в своей жизни. Это раз. Он привлекает к себе внимание уже через три минуты после выхода из дома, да так, что сразу дает всем понять, что он едет убивать кого-то. Это два. Он едет совершенно не подготовленным, как будто за пять минут до этого только встал с кровати, в шесть утра, самое неподходящее для убийства время. Это три. И он убивает, по сути, без очевидного мотива, человека, с которым не общался много лет. Это четыре. И что самое необычное, его кровь совершенно чистая, есть только следы медикаментов, но при этом в не превышающей нормы дозировке. – Алекс замолчал, как будто перебирая варианты. – Том, ты прав, выглядит так, как будто, он сошел с ума во сне, проснулся и побежал убивать первого попавшегося под руку человека. Кстати, на его постельном белье очень много следов пота, как будто он либо постоянно болеет, либо видит ночные кошмары.

– Да в том-то и дело, – живо подхватил Вильсон, – мы опросили всех свидетелей, но ситуацию это никак не прояснило. Абсолютно ничего необычного и тот, и другой жили совершенно обыденной жизнью, никак не пересекаясь.

– Что сказали в клинике, где Фердинанд проходил реабилитацию?

– Я направил неофициальный запрос, но врач, который может хоть что-то рассказать вернется в город только через 2 недели, поэтому пока по ним пусто.

Алекс взял со стола остывший кусок пиццы и откусил огромный кусок, закинув ногу на ногу. Этот кусок он ел жадно, как будто последние 10 минут высосали из него все силы.

– Томас, дай мне какое-то время подумать, давай вернемся к твоему расследованию через пару дней.

Томас Вильсон вышел на улицу. Это был первый день за две недели, когда солнце наконец показалось сквозь тучи и озарило мрачные улицы Рейнфола. В этот миг он ощутил, как будто в душе сквозь омертвевшую почву его жизни пробивается маленький зеленый росток.

Глава 3. Алекс: Книжный червь

Лейтенант Томас Вильсон протиснул свое крупногабаритное тело в дверной проем, как будто специально спроектированный для худосочных детей. Зал библиотеки в детском интернате, построенном еще при президенте Баттоне был колоссальных масштабов, что и не удивительно, учитывая его фанатичное стремление повысить уровень грамотности населения страны. В этом колоссальном пространстве, как и подобает хранилищу знаний, царила гробовая тишина, но не по причине установленных таким образом порядков, а лишь из-за отсутствия учащихся, прозябающих на занятиях или прогуливающих их. Лейтенант твердой поступью, разрывая ткань тишины своими шагами, проследовал до самого конца зала. В углу, отгороженном массивной книжной стойкой от общего зала, сидел худенький мальчик, на вид лет двенадцати, сосредоточенно перелистывающий страницы толстой книги. На углу стола идеально выровненной стопкой громоздилось еще несколько, на верхней из которой бессмысленным набором слов было начертано: «Принципы построения сверх защищённых сетей».

– Привет, Алекс. – Вильсон произнес эти слова с таким же дружелюбием, с которым каждый день здоровается со своим сыном. – Я слышал ты сегодня не ходил на обед, поэтому принес кое-что перекусить.

Он положил на край стола бумажный кулек, на котором красовалось изображение содержимого – мясные мини-пирожки от тетушки Чао.

Мальчик, не отрывая взгляд от страницы запустил руку в пакет и сразу запихнул себе весь пирожок в рот.

– Как твои успехи? – Лейтенант аккуратно, словно боясь сломать, уселся на соседний стул и взял в руки верхнюю книгу.

Алекса как будто подключили к сети. Он положил книгу разворотом вниз и вскочил со своего стула.

– Пойдемте покажу, что я нашел. Мистер Вильсон, вы не поверите своим глазам, до чего я в итоге докопался. Можно сказать, что дело закрыто.

Это была их пятая встреча в стенах библиотеки за последние две недели и всякий раз мальчик поражал видавшего всякое лейтенанта скоростью своего ума и умением с легкостью жонглировать информацией. Он быстрой походкой, увлекая за собой Вильсона, направился в другой угол библиотеки, где прятался компьютерный зал.

Джонсон младший, не сбавляя скорости плюхнулся в компьютерное кресло и его тоненькие пальчики затанцевали по древней кнопочной клавиатуре как ноги чечёточника.

– Вуаля. – Наконец произнес он, освобождая место для того, чтобы лейтенант сам мог ознакомиться с результатами его работы.

Вильсон вытянул шею и, не сводя взгляда с монитора присел в кресло.

– Дружок, ты самый настоящий гений! – наконец произнес он и ласково потрепал мальчишку по голове. – Здесь вся доказательная база, вообще все, что только нужно! Ты понимаешь, что ты только что сам закрыл дело и при этом весьма непростое, скажу тебе честно!

По мальчику было видно, что своей работой он доволен на все сто процентов.

Они доели все пирожки прямо за библиотечным столом. Вильсон неожиданно оказался интересным рассказчиком и в течение практически целого часа вспоминал забавные истории из своего опыта работы в полицейском управлении, в то время как мальчик завороженно сидел напротив, раскрыв свой рот.

– Лейтенант Вильсон, вы еще придете? – Бросил Алекс в спину уходящему лейтенанту.

– Конечно дружище, мы с тобой раскроем еще не одно дело вместе.

Глава 3. «Тихое счастье»

Томас Вильсон раскинулся в тесном рабочем кресле закинув ноги прямо на угол рабочего стола. Массивная чашка под стать размеру его руки испускала прозрачный туман свежезаваренного кофе. Взгляд детектива был устремлен в потолок, словно там он пытался разглядеть ответы на новые вопросы, которые голосом шефа полицейского управления Брюса Фишера отчеканились в его мозгу с самого раннего утра.

На его до недавнего времени пустынной поверхности стола к бумажной версии отчета об убийстве Муна добавилась еще одна папка, совсем свежая, буквально пару часов назад дополненная отчетом судмедэксперта.

«Имя: Питер Форест.

Место работы: ГринФарма.

Причина смерти: передозировка наркотическими веществами.

Дата смерти: 15 октября 2041 г.

Время смерти: около 21:00».

Почему и это дело досталось ему? До пенсии оставалось каких-то четыре года, которые должны были буднично проползти перед его индифферентным взглядом в монотонном, можно даже сказать, медитативном перекладывании рабочих бумаг, с редкими дежурными объездами кварталов в компании Фленегана или Руфуса. Однако вместо этого на него цепляют второй труп подряд, с которым предстоит разобраться. И ладно это было бы убийство, но парень просто переборщил с наркотой, так почему просто не поместить всю эту папку сразу в архив.

Ответ крылся в одном слове: «ГринФарма».

Собственная служба безопасности крупнейшей фармацевтической корпорации Гранд-Монтаны с этого момента не спускает глаз с управления, а особенно с шефа Фишера. Именно поэтому дело по крайней мере должно отлежаться на столе какое-то время, а он теперь вынужден создавать иллюзию бурной деятельности в стремлении докопаться до правды там, где она очевидна.

Очевидно, что такого шума в газетах, как это было с Муном ждать не стоит, поскольку ГринФарма сразу изолировала дело от назойливых журналистов – не нужна им шумиха, когда дело касается их сотрудников. Он понимал, что нужно немного потерпеть и дождаться, когда эта волна схлынет и он сможет всецело посвятить себя другому событию, мощной волной всколыхнувшему весь город.

Осиным роем мысли вертелись в голове Томаса. Однако основным фоном для него сейчас оставался вопрос – когда же наконец объявится Джонсон и даст ему надежду.

Внезапно, телефон на столе нервно завибрировал, словно угадав желание Вильсона. Это было сообщение от Алекса.

«Том, надо встретиться. Это по поводу Фореста. Приезжай ко мне, как только появится возможность и будут результаты предварительного расследования. Алекс Джонсон».

Уже на следующий день, в дверь Алекса позвонил детектив Вильсон. Он не обманул и действительно принес две бутылки легкого пива. Дверь приоткрылась.

– Проходи, – раздался голос из глубины комнаты.

Все еще не доверяя домашней турели, Вильсон сначала толкнул дверь свободной рукой, заглянул внутрь и только удостоверившись, что барная тумба все еще барная тумба, прошел внутрь.

Алекс сидел в кресле, на том же месте, где Томас оставил его в прошлый раз. Складывалось впечатление, что парень даже не вставал с этого места. Та же одежда (хотя может быть вся одежда была у парня однотипная), немытая голова, недельная щетина, все это говорило о том, что молодой человек ведет крайне аскетичный образ жизни и не отличается аккуратностью, хотя в гостиной было чисто. Даже не чисто, а скорее пусто.

Алекс молча взял бутылку пива, протянутую Томасом, открыл ее и сделал три больших глотка.

– Давай как в тот раз, выводи все на экран и давай мне доступ. – без лишних любезностей он перешел сразу к делу. – на этот раз ему хватило десяти минут, чтобы заговорить вновь. Такой же спокойный и монотонный голос, как в прошлый раз. И вновь он говорил так, словно рассказывал сам себе, а не Тому.

– По этому Питеру Форесту часы сверять можно, вот что значит, государственный служащий. Хронология событий простая до безобразия. Жена с двумя детьми уехала в пятницу с утра к своим родителям, с которыми он не в ладах, поэтому, традиционно остался дома. Происходило это с регулярностью раз в месяц, тут вопросов никаких нет. Он удостоверился, что они покинули дом, заказал номер в мотеле Лунная пыль – лучшее, что можно найти из ночлежек в радиусе 20 километров от города, к тому же там принимают наличку, так что можно не светиться. Он берет машину в аренду, опять же за наличку, и отправляется сюда, в Рейнфол, где берет дозу «тихого счастья». – Алекс потер ладоши, – Хороший выбор, мистер Форест, видно, что ценитель. – Он повернулся к детективу. – Мистер Вильсон, а вы знаете, что такое «Тихое счастье»?

– Ну разумеется! Это легкий расслабляющий наркотик, мы таких наркоманов… – он осекся, вспомнив увлечение Алекса, но после секундной паузы продолжил, – даже за наркоманов не считаем. В свое время этот наркотик пришел на смену канабиоидам.

– Все верно, детектив. Он расслабляет, снимает напряжение, повышает ясность мыслей. Под этим наркотиком чувствуешь себя приятно, хочется созидать и не думать о плохом и полный срок выведения из организма всего 12 часов – не наркотик, а мечта военных и государственных чиновников. Не понимаю, почему его еще не разрешили повсеместно. Хотя вру, есть предположение. В ходе изготовления выделяется побочный продукт, на жаргоне Трипентин. И если «тихое счастье» расслабляет все тело, включая сердечную мышцу, то высокое содержание Трипентина может стать причиной обратного эффекта в результате которого последует остановка сердца. Но дело в том, что наш наркотик относится к так скажем категории высокого ценового сегмента, он дорогой и очень непростой в изготовлении. Если человек покупает его, платит за него большие деньги, но получает товар низкого качества, то все – больше в этом месте покупать не будут. За наркотиками такого уровня контроль строгий, потому что и аудитория требовательная. Так вот, несмотря на небольшие концентрации Трипентина в «тихом счастье», появляется он на ранних этапах синтеза и убирается простым центрифугированием. Если мы плохо убираем Трипентин, по у нас дальше идут побочные реакции, в результате которых образуется еще порядком десяти компонентов, которых в качественном наркотике не должно быть. После этих слов, Алекс вывел на голографический экран результаты лабораторного анализа «тихого счастья», которое принял Форест.

– Смотри, что у нас тут: в сумме менее 0,01 процента этих примесей, это очень мало. Такую концентрацию примесей может дать содержание Трипептина до полу процента. А у нас 9,1 процента.

– Это значит, что этот яд был добавлен в наркотик уже после того, как сам наркотик был произведен?

– Во-первых, это не яд, Трипентин широко используется в фармакологии, но именно вступая в реакцию с основным компонентом «тихого счастья» дает плачевный результат. Очень похоже, что он действительно появился там не из-за плохого качества изначальной продукта. А дальше эффект предсказуемый, Форрест пришел в номер, перекусил в номере, выпил вина, поставил себе приятную музыку, потому что «тихое счастье» без приятной музыки это деньги на ветер, сделал ингаляцию и через 10 минут его сердце остановилось.

– Ты видел заключение наших судмедэкспертов?

– Видел. И они ошибаются – это не несчастный случай. Я в этом совершенно уверен.

В комнате опять воцарилось молчание. Алекс был погружен в свои мысли, а Томас скорее ждал, когда его молодой товарищ решит ими поделиться.

– Том, ты знаешь, чем занимался наш наркоман-эстет последние пару недель? – сказал Алекс, но не дожидаясь ответа детектива, продолжил сам. – Он возглавлял вновь назначенную комиссию, по линии здравоохранения, задачей которой является углубленный анализ программы, по реабилитации ветеранов Глобального военного конфликта. Понимаешь, куда тянется паутина?

– В которой принимал непосредственное участие наша недавняя жертва, Ульям Мун! – в голосе детектива послышалось волнение.

– В точку! Причем курирует работу комиссию непосредственно сам сенатор Монтгомери Кулдридж, который как раз за здравоохранение отвечает. Алекс не сводил взгляда с того места, где еще пару минут назад пульсировал голографический экран.

– Откуда у тебя эта информация?

Алекс повернулся к Томасу и заговорил, не крепко сомкнув пальцы ладоней.

– Это ведь я написал тебе, а не ты мне, вот я немного и подготовился к нашей встрече… Сенатор Монти большая шишка, довольно странно, что он взялся лично курировать комиссию по расследованию. Это как Зевс решил спуститься с Олимпа и помочь подтереть задницу рабу. С другой стороны, это вполне объяснимо. Во-первых, сенатор Монти отвечает за программу национального уровня с очень помпезным названием «Национальная программа по повышению уровня благосостояния населения Гранд Монтаны», а во-вторых, несколько лет назад он совместно с Джонатаном Ридсом, владельцем и президентом корпорации ГринФарма перерезал ленточку по случаю открытия социального госпиталя, для лечения малоимущих слоев населения, который был построен полностью за счет средств ГринФармы.

– Ого, вот это поворот! – изобразил мину довольного удивления Вильсон. – То есть получается, что по какой-то причине, провалившись, Ридс решил разобраться, что же на самом деле пошло не так в его программе по восстановлению военных с посттравматическим синдромом?

– Пока все выглядит именно таким образом и, судя по всему, Ридсу крайне важно, чтобы сам сенатор лично курировал работу комиссии.

– Но только к этому сенатору мне не подобраться и на пушечный выстрел… Если только его каким-то невероятным образом не введут в число допрашиваемых. – Было видно, что Тому построение логических цепочек давалось не так легко, как его молодому товарищу – сказывались 50 проведенных на боксерском ринге боев в статусе любителя.

– С этим проблем не будет – все, что я тебе рассказал, – это официальная информация и они не откажутся от публично присужденных медалей, если в конечном итоге это дело будет раскрыто. Единственное, что тебе предстоит сделать, это подтянуть смерть Фореста к разряду убийства, а не какого-то несчастного случая, а для этого заставь думать своих судмедэкспертов головой, а не жопой для начала. Директор полицейского управления Брюс Фишер напряженно вглядывался в лицо детектива Вильсона, уперев узел плотно переплетенных пальцев в подбородок, пока тот методично раскладывал на его столе бумаги. Томас выстраивал паутину фактов, ведущую от «несчастного случая» с Форестом в сторону сенатора Монтгомери Кулдриджа и владельца одной из крупнейших фармацевтических компаний, мецената и миллиардера Джонатана Ридса. В течение последнего часа, ничем не примечательное дело перевернулось настолько, что у шефа Фишера на лбу проступили капли пота. Наконец, Вильсон замолчал. Словно очнувшись от оцепенения, довольно пожилой и полный директор полицейского управления, наконец потянулся за салфетками, лежащими на краю стола. Было видно, что этот жест на самом деле нужен ему для того, чтобы выкроить еще хоть пару секунд на размышления. Промокнув салфетками лоб, шею, щеки и затылок, он, наконец, взял разложенные на столе бумаги, сложил их в стопку и медленно, лист за листом стал изучать собственными глазами.

– Хорошая работа, Том. – Фишер, наконец оторвал взгляд от материалов дела и пристально посмотрел на Тома. – Я не буду у тебя выспрашивать, кто твои источники – это твое личное дело, но сейчас все выглядит так, словно мы откопали в груде мусора что-то большое – либо сундук с сокровищами, либо, что вероятнее, огромную бомбу. Но могу сказать точно, что не копать дальше мы уже не можем, поэтому если ты для начала хочешь растрясти этого сенатора, то у тебя есть все основания для этого. Единственное, о чем прошу, чтобы о каждом своем шаге докладывай лично мне. Ты меня понял? О каждом шаге, каждым!

Томас коротко кивнул, а в внутри у него уже раздавался бой боевых барабанов.

Глава 5. Дэвид: детство

Как и любому мальчику двенадцати лет, Дэвиду Агину хотелось больше времени проводить на улице в компании сверстников, благо погода стояла замечательная, а посевные работы уже подходили к концу. Его жизнь в общине была спокойна, предсказуема и понятна, точно также как у его отца и деда. Община была домом, кормила и защищала от внешнего мира, в качестве платы взымая со своих членов бесконечную преданность и беспрекословное подчинение правилам. Как и другие, еще сохранившие собственную идентичность сообщества христианских староверов, мормонов и других представителей религиозных обществ, Светлая горка была практически полностью изолирована от внешнего мира, как ментально, так и физически, словно полуостров находившаяся в месте слияния двух рек. Посевная площадь более 1000 гектаров и мягкий климат в сочетании с прекрасной плодородной почвой каждый год обеспечивали общину обильным урожаем пшеницы.

– Сегодня последний день посевных работ, Билли может взять тебя с собой. Ты хочешь принять участие? – Георг искоса посмотрел на Дэвида, тянущегося за хлебом через весь стол.

Дэвид на мгновение замер. В протянутой руке был зажат кусок белого хлеба.

– Конечно! – парень сел на место и его лицо озарила широкая улыбка. – Можно я тоже попрактикуюсь ближе к концу посева? – он с посмотрел сначала на Билли, а потом на отца.

– Давай только не сегодня. Техника сложная, для начала просто понаблюдай как брат управляет ей. – Отец толстым слоем размазывал масло по большому куску белого хлеба, как будто не замечая полный мольбы взгляд мальчика.

– Пап, ну пожалуйста, с управлением трактором я же сразу разобрался как только Уильям показал мне.

– Не сравнивай трактор и посевной комплекс. Он в десять раз сложнее, тем более от него в первую очередь зависит наш урожай, так что не надо перечить.

– Дэвид, будешь ответственным за сбор урожая в этом году, так что не расстраивайся. – Мелинда Агин потрепала копну темно-русых волос сына, одарив его мягкой ласковой улыбкой, добавив, уже глядя на мужа. – Я ведь правильно все говорю, Грегори?

Отец семейства не показал какого-либо замешательства от проделанного женой финта.

– Ы же в тоу гоу упавьял? – Георг не стал дожидаться пока расправится с бутербродом, поэтому понять его было непросто.

– Конечно, даже два раза. Билли пускал меня за руль. – Дэвид знал, что шанс поуправлять комбайном на этом сборе урожая упускать нельзя ни в коем случае.

– Ну и отлично, тогда в этом году за тобой будет западный и северный участки. А в посевной тогда примешь участие уже в следующем году. Договорились?

Уборка сразу двух участков – это немалая работа. Понятное дело, что он будет находиться под неукоснительным контролем Билли, но все же техника очень сложная и контролировать ее задача непростая, поэтому можно сказать, что ему повезло выпросить для себя такую ответственную работу.

Завтрак закончился, как и начался – молитвой. Тяжёлый физический труд и молитва – это альфа и омега общины на протяжении более ста лет, с того самого момента, как первые переселенцы попали в эти прекрасные места. Но прекрасными их сделали именно они, окропив каждый метр земли своими слезами, кровью и потом. Непоколебимая приверженность традициям привела это место к процветанию.

Дэвид, как его брат, две младшие сестры, да и вся молодая поросль общины без исключения, верил в Бога с особым усердием, присущим только детям, стараясь подражать взрослым. Однако, с возрастом менялся и его взгляд на Бога. Если для членов общины он был вездесущим духом и тканью мира, то для Дэвида, со временем он стал старшим другом, незримым советчиком, с которым можно было разговаривать так же легко, как и с братом Билли.

Окончательно приняв для себя, что он не может слепо следовать доктринам, по которым жила его община и беспрекословно подчиняться установленным порядкам и заповедям, не пропуская их сквозь призму своего восприятия, он сам того не подозревая, объединил в себе обе модели поведения. С одной стороны, следуя традициям и заведенным в семье законам, покорно молился по три раза в день, регулярно посещал все службы, соблюдал посты, но с другой – беседовал с Богом и с долей скепсиса относился к заложенным предками традициям.

В свои двенадцать лет Дэвид был уже на редкость начитанным. При этом читал он не только религиозную литературу, но и современные научные труды о теории возникновения, развития и дальнейших перспектив существования вселенной. Однажды, наткнувшись на теорию термической смерти вселенной, он думал о ней весь день, потеряв даже сон, но и это никак не пошатнуло его связи со Всевышним.

Разумеется, это был секрет Дэвида, о котором не знал никто, кроме него самого. Он прекрасно понимал, глядя на окружающих, что его мироощущение не разделит никто из ближних. Даже Билли, который был всего на три года старше его самого, когда они разговаривали на религиозные темы, был совершенно искренним и усердным верующим в традиционном понятии для их общины.

Они с братом шли по полю, залитому золотом восходящего солнца. Впереди, из колосящегося океана виднелся исполинских размеров комбайн, гордость и главный трудяга в их семье.

– Ну куда ты ломанулся? Решил сам за руль сесть? – Билли с силой схватил Дэвида за плечо, устремившегося к лестнице посевного комплекса.

Монстр, титан, колосс – эти слова, которые приходят на ум при виде возвышающейся горы зеленого металла комбайна, который по иронии судьбы нёс совершенно не связанное с величием имя «Пахота». Во главе комплекса шел огромный трактор, с четырьмя сдвоенными колесами, каждое из которых было выше даже самого Билли, а вскарабкаться в кабину было не легче, чем влезть на крышу ангара.

Билли почувствовал на себе сверлящий взгляд младшего брата, который, судя по всему, ждал, когда тот озвучит дальнейший план действий и проведет вводный инструктаж по управлению огромной техникой.

– Дэвид, – наконец не выдержал пятнадцатилетний юноша, – главное ничего не трогай, пока я тебе не скажу и никуда не лезь, иначе по шее получишь! Сегодня ты просто смотришь, запоминаешь, не забывая при этом думать, а только затем задаёшь вопросы. Ты меня понял?

Мальчишка коротко кивнул в ответ.

– Бил, что ты чувствуешь, когда управляешь им? – казалось, ещё немного, и из глаз Дэвида польются слезы счастья, вперемешку с восторгом.

Но старший брат в момент управления Пахотой не проявлял какого-либо восторга, он словно капитан подводной лодки был максимально сконцентрирован на происходящем перед ним танце цифр и показателей на приборной панели.

– Я чувствую, что благодаря этому трактору мы можем позволить себе строительство нового зернохранилища в этом году и, возможно, замену насосной станции в следующем. – Бил жадно поглощал визуальную информацию, излучаемую панелью управления. – Если ты будешь продолжать глупостями заниматься, я скажу отцу, что ты не готов вести «пахоту» в следующем году.

– Как занудно и приземленно. – Подумал про себя младший брат, совершенно не удовлетворённый этим набором сухих слов и пустыми угрозами.

– Это что ещё такое? – машина издала неприятный звук, на экране появилось изображение лежащего метрах в десяти от них объекта, подсвеченного красным.

– Похоже на лисицу.

Раздавшийся пароходный гудок, казалось, был способен поднять и мертвого из могилы, но на лисицу это не подействовало.

– Я оттащу ее. – Дэвид со взглядом, полным рвения взглянул на брата.

Она не выглядит такой уж здоровой, оттащи ее к краю поля, а уже после того, как закончим, мы с тобой ее похороним. Только не забудь надеть перчатки, а то от нее можно подцепить все что угодно. – С этими словами старший брат потянулся куда-то за водительское сиденье и извлёк оттуда моток веревки и пару перчаток.

Тащить лису было всего ничего, благо они стояли на кромке пахотного участка, но Дэвид был в том взвинчен и возбужден, что любая пауза ощущалась как выход на мороз в разгоряченном состоянии, поэтому завершить эту небольшую задачу он хотел без промедления. С силой распахнув дверцу, мальчик рванул со своего кресла. Один шаг и он уже на платформе, подобно пожарному, спешащий соскользнуть вниз по металлической лестнице.

Билли услышал сдавленный внутриутробный выдох и в то же мгновение – сильный удар по металлической обшивке. Дэвида уже скрылся из поля зрения.

– Но ведь невозможно так быстро спуститься вниз. – Словно убеждая себя в обратном подумал старший.

В мгновение ока он оказался на краю исполинского механизма, с бледным, словно у мертвеца лицом глядя на землю, где, распластав в стороны свои руки неподвижно лежал его брат.

Глава 6. Слуга демократии

Томас шел следом за пресс-секретарем сенатора Монтгомери Кулдриджа по широкому длинному коридору, устланному мягким, цвета венозной крови, ковром. Ковер был настолько толстым, что ни собственный вес детектива с добрый центнер, ни его тяжеловесная походка, ни твердые каблуки не помогли ему оповестить всю округу о своем приближении.

«Идеальное место для преступления». – Про себя подумал Вильсон.

Джентльменов сопровождали молчаливые взгляды политических гигантов Гранд-Монтаны из прошлого, взиравшие на посетителей портретов. Они словно говорили им в след: «Идите, дети! Вы рождены, чтобы вновь возвысить наш народ! Не дайте нам повода усомниться в чистоте и великодушии ваших намерений».

На последнем портрете был изображен адмирал военно-морского флота Говард Голдстоун, чья стратегия «мягкого торгового доминирования» почти сто пятьдесят лет назад послужила фундаментом для определения политики глобального превосходства страны на многие годы вперед. Немногие монтанцы знали, что, по сути, именно его труды в свое время легли в основу военно-торговой доктрины Гранд-Монтаны, основанной на морской изолированности страны от прочих государств. В свое время именно он заявил, что флот – это основной инструмент, позволяющий великой стране раскинуть свои руки по всему миру. Он сочетает в себе и кнут, и пряник, дополняющие друг друга. Угроза тотального доминирования на море с помощью сильного флота проложила торговые пути практически ко всем странам, имеющим выход к морю. В то же самое время появилась возможность строить военные базы для поддержания стабильности, миропорядка и охраны собственных коммерческих интересов.

По сути, именно он, протянув свою руку из далекого прошлого, стал первопричиной Глобального военного конфликта.

Политика всегда была и остается грязным делом. И политические программы могут трактоваться по-разному, в зависимости от того из чьих уст звучат доблестные призывы. Однако, очевидно, что обретающей со временем экономическую и военную мощь Гранд-Монтане требовалось больше финансового топлива, чем всем остальным глобальным игрокам. На этом поле и пересеклись интересы с Материковым альянсом, который в какой-то момент осознал, что последующее давление со стороны дальнего соседа ставит под угрозу его процветание.

Десять лет назад этот конфликт вспыхнул словно спичка, охватив своим пламенем все экономически развитые государства, которые были вынуждены признать, что отсидеться в стороне не получится.

Дверь в кабинет сенатора приоткрылась, как бы приглашая углубиться в историю великой державы.

– Детектив Вильсон, все обвинения против меня – это происки завистников! – сенатор встретил детектива шуткой, выставив руки вперед, словно уговорами пытаясь остановить разъяренного быка.

Улыбка сенатора Кулдриджа сочетала в себе спокойную уверенность и смертельную усталость. По глазам было видно, что он переживает непростые времена и не отказался бы от лишней пары часов сна. Ростом он был почти с детектива, но при этом чуть более поджарый, словно гончая, ушедшая на почетную пенсию. Кабинет сенатора был огромен, не то, что скромные шесть квадратных метров, где уместилось рабочее пространство детектива. Прямо над массивным столом висел огромный портрет Тревора Баттона – одного из самых почитаемых президентов, при котором страна от аграрной окраины мира превратилась в одну из сильнейших держав всего за какие-то двенадцать лет. На картине Баттон был изображен стоя по стойке смирно, облаченный в гренадерский мундир и с океаном уверенности, плещущимся в глазах. Каждому вошедшему в кабинет посетителю казалось, словно президент пристально вглядывается в его лицо.

Средоточие сенаторской власти покоилось слева от стола и представляло из себя единственную кнопку для связи с первым человеком государства. Эта кнопка словно излучала свет, притягивая к себе взгляд Вильсона.

– Ну что вы, сэр, это скорее я проявил наглость, напросившись к вам в гости как в музей, под предлогом полицейского расследования! – Детектив бал сам удивлен тем набором высокопарных слов, которые слетели у него с языка.

Кулдридж указал рукой на стул, предлагая Вильсону сесть. Помимо кнопки власти на столе располагались несколько фотографий: сенатор в кругу своей семьи – двух светловолосых девочек-подростков и красивой супруги, за лицо которой еще не успела ухватиться старость. На второй был запечатлен сам сенатор на рыбалке в огромных болотных сапогах, в руках он держал какое-то морское чудище длиной почти в метр. И еще одна, где молодой сенатор с сигарой в зубах, облаченный в камуфляжную форму, стоит в компании двух боевых товарищей. Последняя фотография привлекла особое внимание Томаса.

–У вас есть опыт участия в боевых действиях, сэр? – спросил полицейский, кивком указав на последнюю фотографию.

– Так точно, детектив Вильсон. – Он произнес эти слова с бравадой и на его лице расцвела та же улыбка, что и на старой фотографии, словно в зубах у него зажата воображаемая сигара. – Две командировки в Сарвию тридцать лет назад. – С этими словами он взял фотографию в руки, поднес ее к глазам и на его лице промелькнула ностальгическая улыбка. – Только я называю это иначе – не участвовал в боевых действиях, а спасал жизни людей – я был полевым хирургом.

Томас действительно разглядел на фото белую повязку с изображением красного креста. Он также обратил внимание, на молодого человека, который стоял рядом с Монти. Его лицо он определенно видел раньше. Словно прочитав мысли детектива, сенатор указал на него.

– Этого господина вы наверняка знаете, это президент корпорации ГринФарма, Джонни Ридс. Фото было сделано в мою первую командировку. Он тогда был обычным механиком и своими собственными руками обслуживал всю механизированную технику взвода, а спустя два года уже отвечал за материальное снабжение целой дивизии. Конечно, я как ее старший врач сдружился с ним именно на почве поставок медицинского оборудования и материалов. С тех пор, пожалуй, в жизни мне не доводилось встречать столь надежного соратника и верного друга как он. Он опять замолчал на секунду, уносясь мыслями в далекое прошлое.

С этими словами, сенатор поставил фотографию на место и расположился напротив детектива, давая понять, что пришло время говорить о деле.

– Сенатор, – начал Томас, правильно расшифровав посланный сигнал, – несколько дней назад погиб глава комиссии по расследованию событий, связанных с программой реабилитации военных, которая проходила десять лет назад под эгидой ГринФармы. У нас есть веские основания полагать, что Питер Форест был убит и это попытались тщательно скрыть.

Сенатор приподнял брови. Если это была игра, то он искусно продемонстрировал свои актерские навыки.

– Мне сообщали, что это был несчастный случай. Как умер Питти?

– В принимаемые им вещества, – детектив старательно обошел слово «наркотики», – был подмешан компонент, который и привел к остановке сердца.

Кулдридж отвел глаза в сторону. Было видно, что на этот раз из них сочится настоящая боль.

– Как я уже сказал, – после короткой паузы вернулся в разговор сенатор, – мы с Джоном Ридсом знакомы уже сотню лет. После возвращения из последней командировки я выбрал тропу служения своему народу как государственный служащий. Джонни шел со мной параллельной дорогой, но он мыслил широко, глобально, комплексно, запустив собственную линию производства медикаментов. Спустя какое-то время наши с ним путь вновь пересеклись. Я уже вскарабкался достаточно высоко по карьерной лестнице, а он наконец дал своему предпринимательскому таланту волю и очень быстро нарастил существенный капитал и открыл несколько заводов по всей стране. Ридс мыслит глобально. Деньги – это созданная людьми иллюзия власти, за которой прячется тщеславие, а большие дела оставляют память о человеке на всю жизнь. – С этими словами он указал на портрет президента. – Посмотрите на Баттона. Он был одержим идеей сделать жизнь людей лучше, он работал по 16-18 часов каждый день, практически не выделяя времени на сон и все ради того, чтобы дать нам светлое будущее, чтобы величие нашей страны длилось веками, а мы с вами процветали. Так и Ридс мыслил глобально и объемно. Первым осмысленным шагом на его пути альтруистической помощи нашему народу была именно программа по реабилитации военных, поскольку он сам был тесно связан с военной медицинойи можно сказать, что и через его руки прошел не один десяток искалеченных парней. Его задумка была превосходна, все карты были у него на руках, но, к сожалению, досадная неудача откатила его на годы назад. Он долгое время не мог оправиться от того глупого поражения и переключился на другие проекты, но вот время настало вернуться в прошлое и сломать неправильно сросшуюся кость, чтобы выправить ее и дать ей зарасти снова. А для того, чтобы это сделать, нужно разобраться, что было сделано не так. Я ответил на ваш вопрос?

– В целом да, сэр. Почему прошло столько времени, с момента как исследования зашли не дали требуемого результата?

Сенатор некоторое время колебался с ответом.

– Я не могу ответить на данный вопрос, ведь я политик, а не бизнесмен. Этот вопрос вам лучше задать Ридсу.

– Проясните еще один момент – в чем заключается программа повышения благосостояния жизни населения?

Сенатор хитро улыбнулся.

– Прекрасный вопрос, детектив! Наше общество всегда было и есть очень разрозненно по уровню богатства и благосостоянию населения. Как говорится, богатые богатеют, а бедные беднеют. На сегодняшний день у нас в стране более двадцати процентов населения либо бедные, либо безработные, либо бездельники, что зачастую одно и то же. Когда человек опускается до определенного уровня, ему очень тяжело взять себя в руки и начать работать, чтобы выползти из капкана нищеты. Образ жизни и мышление таких людей меняется, мозг забывает, как думать быстро эффективно и конструктивно. Мы проводили исследования, по малоимущим слоям населения и выяснили, что всего лишь пятнадцать процентов людей, оказавшихся в такой плачевной ситуации, нашли в себе силы для того, чтобы собраться и вернуться, так сказать, в общественный строй и при этом, у большинства из этих людей толчком послужило либо эмоциональное потрясение, либо стрессовая ситуация, либо какая-то другая история, связанная со переходом его в несвойственное для себя состояние. То есть, человек, у которого в жизни все плохо, будет думать о плохом, а тот, у которого, наоборот, хорошо, смотрит на жизнь глазами оптимиста. Суть той программы, которая сейчас активно разрабатывается, заключается как раз в том, чтобы человек, оказавшийся в подавленном состоянии или человек, ничего не желающий от жизни просто начал смотреть на жизнь глазами счастливого и успешного собрата. К сожалению, медицинских подробностей я вам не раскрою, поскольку мне просто не зачем туда погружаться, скажу только одно: представьте себе, что вы стали регулярно принимать таблетки, которые открыли вам глаза на то, что мы живем в прекрасном мире возможностей. Для того чтобы жить счастливо, вам не нужны вредные привычки, вам не нужно забываться с помощью наркотиков или алкоголя. Вы просыпаетесь в хорошем расположении духа, с отличным настроем. И государство тоже идет вам навстречу – хотите работать на фабрике – работайте, хотите быть художником – рисуйте. Тут комплексный подход – фармакологических препараты работают в паре с государственной поддержкой. И, поверьте, на сегодняшний день у государства есть возможность обеспечить достаточно высокий уровень жизни для всех граждан, мы хотя бы просто перестанем платить этим бездельникам пособия за то, что они ширяются круглыми днями напролет.

– Ого! – произнес детектив, – чем же тогда будет заниматься полицейское управление, если вы перекуете всех бездельников в счастливых и трудолюбивых людей?

– Как чем? Получать удовольствие от жизни, пить кофе и общаться с теми самыми людьми, которых вы еще вчера скручивали в подворотнях.

– Звучит как утопия, сэр. Но, конечно, это именно та самая модель мира к которой нужно стремиться. Ответьте, пожалуйста, еще на один вопрос. Кому могла быть выгодна смерть Фореста? У него были враги?

– Насколько мне известно, нет. Он был обычным гражданином с друзьями, с хорошей работой и любящей семьей. У него не было обстоятельств в жизни, чтобы эти враги могли завестись.

– Значит, причина его гибели – это профессиональная деятельность? Это расследование по ГринФарме?

– Детектив, я затрудняюсь ответить. Питти был отличным парнем, я его очень любил и может быть я не показываю этого, но его внезапная гибель – это большая потеря для меня и его друзей. Но, к сожалению, я вам не могу сказать, что конкретно послужило мотивом для его убийства.

– Сенатор, вы же собственноручно курировали работу комиссии, то есть, Форест отчитывался напрямую перед вами, что вам известно о ходе этого расследования?

– Расследование началось не так давно, документальных отчетов не так много. В основном он формировал общую картину тех событий, которые произошли тогда. Я знаю, что он начал достаточно плотно работать с Муном – царствие ему небесное, – тихо добавил сенатор, на мгновение потупив утомленные глаза в стол, – а также начал сбор информации в клинике Крикадерс. Это все что мне известно. Вы можете запросить копию всех отчетов, которые он подготовил, вам их предоставят без каких-либо проблем. – сенатор вновь опустил глаза, чтобы посмотреть на свои старомодные механические часы, – Детектив, я вынужден извиниться перед вами, но у меня программная встреча через двадцать минут, мне нужно готовиться к ней. Я надеюсь, что ответил на все интересующие вас вопросы. Как я сказал ранее, все материалы вы можете запросить официально, вам их предоставят. Желаю вам удачи в вашем расследовании!

Томас вышел на свежий воздух. На улице моросил дождь. Он раскрыл массивный черный зонт и медленным шагом пошел по зеркальной глади черного асфальта, оставляя за собой глухой стук твердых каблуков.

Глава 7.

Дэвид: пробуждение

Никто до сих пор не может объяснить, что происходит с сознанием и душой человека, когда он, лежа на операционном столе медленно разрывает свою связь с жизнью. Часто говорят, что в такие минуты сознание погружается в темноту, а впереди открывается коридор, испускающий яркий свет. Еще один парадокс, связанный удивительными особенностями нашего мозга, проявляется в минуты надвигающейся опасности, когда чувства обостряются до предела, а время будто замедляется. В такие моменты солдат в мельчайших подробностях может разглядеть «розочку», образующуюся от пули, пронзающей металлический кузов и тому подобное. У Дэвида все произошло намного прозаичнее. Единственное что он в дальнейшем смог вспомнить было чувство удивления, от того, что все пошло не так, как он запланировал. А затем наступила тьма.

Иногда он слышал шепот. Возможно, то были голоса его родных и близких: братьев, сестер, родителей, членов общины, которые пришли его навестить. Он не смог бы сказать точно, действительно ли слышал голоса извне, или это было лишь порождение лихорадочного бреда, но среди всех голосов особенно ярко выделялся один. Это был приятный баритон, который словно родной отец вселял в него надежду этой непроглядной тьме. Точно так же, как и с другими голосами, Дэвид чувствовал, что этому голосу можно верить.

– Он пошевелил рукой! – Алекс узнал взволнованный голос своей матери. – Он приходит в себя!

– Слава тебе Господи, что ты услышал наши молитвы! – вслед за матерью воскликнул отец. Его голос будто принадлежал человеку, высушенному, обескровленному, истощённому.

Спустя пару недель после пробуждения, мальчик окончательно оправился от сотрясения.

Глава 8. Алекс: знакомство с детским психологом

– Алекс Джонсон. – Док, на вид, совсем молодой парень лет двадцати, близоруко щурясь вглядывался в монитор, где было открыто досье его нового подопечного. Он вслух зачитывал какие-то совершенно обыденные факты о сироте, изо всех сил стараясь выглядеть заинтересованным. – Четырнадцать лет. – Док снял очки и рассеянно протирая их салфеткой, выразительно взглянул на юношу. – Что случилось, Алекс? Зачем ты напал на Рональда Фэско и Джереми Гроува?

Мальчик сидел на стуле в кабинете психолога, ссутулившись, словно стараясь сделаться меньше и незаметнее для этого враждебного мира и маленьких хищников, обитающих за каждым углом. Он обиженно поджал губы и напряженно сверлил взглядом стену.

– Они разозлили тебя? – это было послеобеденное время и до конца рабочего дня оставалась еще уйма времени, поэтому Доку было совершенно некуда спешить, но их беседа, которая продвигалась не быстрее корабля севшего на мель, начинала напрягать. Поэтому он решил зайти с другого фланга.

– Алекс, мы с тобой совсем не знакомы, я новый детский психолог в этой школе. Можно сказать, ты мой первый клиент. Этот кабинет для меня в новинку, и все учителя, и директор, и ответственные по воспитательной работе – это тоже люди, которых я совсем не знаю. Наверное, мы с тобой в этом смысле немного похожи. Практически каждый, кто оказывается в незнакомой, или враждебной для него среде, чувствует себя как маленький зверек, в лесу, кишащем хищниками. Кто знает, за каким деревом притаилась опасность? . Мне тоже некомфортно, но приходится находить в себе силы, чтобы идти дальше в чащу. Я же не могу просто лечь, в ожидании, когда дни моей жизни подойдут к концу, как бы мне не хотелось просто избегать того, что мне не нравится. – мальчик даже не пошевелился. – Мы с тобой, конечно, разные, но общего у нас с тобой намного больше, чем ты можешь себе представить. И, как бы это смешно ни звучало, мне сейчас нужен друг, потому что вдвоем уже не будет так страшно и одиноко. – Алекс все еще держался, но Док заметил, как ухо его шевельнулось, словно у кошки, услышавшей подозрительный звук. – Интроверты, кстати, ты знаешь, кто такие интроверты? – парень утвердительно кивнул головой, – Способны более глубоко воспринимать окружающий их мир. Поэтому зачастую им трудно приобщиться к социуму, поскольку окружающие люди кажутся слишком поверхностными, не способными выйти за рамки базовых поведенческих шаблонов. Когда я смотрю на тебя, я вижу взрослого человека, который может говорить со мной на одном языке. Мы с тобой интроверты, поэтому этот мир кажется нам слишком примитивным, нам всегда чего-то не хватает. Мы находим смысл даже там, где другие видят лишь пустоту.

Алекс повернулся к доку, словно сработало кодовое слово и к своему удивлению, не прочитал в его взгляде ни снисходительности, ни превосходства.

Док продолжил.

– То, что ты совершил, с точки зрения всех хищников и травоядных, обитающих в стенах этих джунглей – это совершенно недопустимое и дикое поведение. Но я знаю, что это не акт агрессии, а скорее прыжок в никуда в попытке спасти себя.

– Я не мог больше терпеть. – В конце концов заговорил Джонсон. – Они считают, что если мне не интересны их увлечения и разговоры, то я сразу становлюсь чужаком, а чужак для них, это тряпка, о которую можно вытирать ноги. Я провожу большую часть свободного времени в библиотеке, а они расценивают это как проявление трусости и пытаются еще сильнее задавить меня. Для них это как игра – сделать меня совсем слабым и беззащитным без какой-либо цели, лишь бы занять свое время. Я правда не хотел причинять им боль, – В глазах Алекса сверкнула детская искренность, – Я только лишь хотел, чтобы они отстали от меня. В тот момент гнев полностью поглотил меня, я даже не помню того момента, когда схватил со стола ручку и набросился на них.

– Что именно между вами произошло?

– У нас был перерыв между алгеброй и основами программирования. От занятий по программированию меня освободили сразу, поскольку я там как рыба в воде, – с довольной ухмылкой произнес Алекс, – Поэтому, как всегда, я засел в библиотеке. Эти двое, по всей видимости прогуливали свои занятия и, как понимаю, просто шлялись по школе, а библиотека, в такое время, это идеальное место и для тех, кто хочет почитать и для тех, кто просто хочет ничего не делать. Там совсем нет народу, зато есть постоянный доступ в Сеть.. Ну они пришли туда и как увидели меня, у них сразу глаза загорелись от предвкушения, что сейчас они смогут снова докопаться до меня… А я еще месяц назад перестал успокоительные таблетки принимать…

– И тебя сейчас стало намного проще вывести из себя. – Продолжил его мысль Герри.

– Вот именно! – Алекс, сам того не замечая, втянулся в разговор с Доком. – Раньше мне было все равно, я даже не обижался на них толком, мог просто взять и уйти в другое место. Но сейчас они конкретно меня выбесили! Причем они же не просто на словах докапываются, они могут подойти, толкнуть, взять вещи и швырнуть куда-нибудь… Наверное, они заметили, что я стал на все импульсивно реагировать, и это их раззадорило.

Скрестив руки на груди, Док внимательно следил за мимикой Алекса, отмечая нервно бегающие глаза и то, как он кривил рот, говоря о своих обидчиках.

– Тебе помогали таблетки, которые ты принимал? – Гэрри опять заглянул в личное дело мальчика. – Без малого три года. Это приличный срок.

– Еще как! – юный Джонсон оживился, – С ними я будто, находилась поверх всей этой суеты, которая творится вокруг. Даже когда Фэско и Гроув донимали меня, мне было все равно на все их шутки и приколы, поэтому они очень быстро оставляли меня в покое. Я намного лучше понимал людей, хотя не скажу, что этот навык мне пригодился.... Даже не знаю, как это объяснить. Вот сейчас, например, когда я не принимаю таблетки, я думаю о том, что обо мне могут подумать, как я выгляжу ь в глазах других, хотя внутри себя я понимаю, что это не имеет значения. С этими таблетками я очень хорошо концентрировался, направлять мысли в нужное русло. Мой разум был ясным и чистым.

– Ну, разумеется, этот препарат так и действует. Но ты же осознаешь, что подобное состояние не совсем естественно для человека? А все неестественное с точки зрения природы не есть правильное. Ты еще совсем молод, и твой организм сам должен учиться справляться с нервной нагрузкой.

– Да плевать мне на свой организм! Я говорю все это не потому, что жить не могу без них, я пытаюсь объяснить, почему мне раньше было все равно. И знаете что? Я не чувствую вины за то, как обошелся с этими двумя болванами. Разумеется, я не хотел их сильно покалечить, но, если бы эта ситуация повторилась, я поступил бы точно так же.

Док тихо и протяжно вздохнул, а затем полез в ящик стола.

– Алекс, когда я сказал тебе, что, между нами, много общего и что в твоем лице я вижу друга несмотря на то, что нас разделяет практически десять лет, я не пытался напустить туман, я действительно так считаю. Я хочу, чтобы это было тайной. Если ты кому-то проболтаешься, я могу лишиться работы. Ты меня понимаешь? – Док пристально заглянул в глаза мальчика.

– Угу. – в ответ промычал юноша, не сводя взгляда с Герри.

– Возьми. – Он протянул Алексу маленькую пластиковую баночку, наполненную маленькими шариками. – Эти лучше и чище, принимай по одной штуке после завтрака.

– Что это? – мальчик внимательно разглядывал маленький контейнер, без каких-либо маркировок и опознавательных знаков.

– Это, друг мой, результат моей собственной работы. Поверь мне, с ними тебе будет проще жить, пока ты не примешь сам решение отказаться от них, когда придет время.

Алекс вышел из кабинета Дока. В его голове одновременно крутились два клубка мыслей. С одной стороны, все прошло как по нотам, именно так, как он сам того хотел. Его срыв в отношении Фэско и Гроува не был запланирован, но затем, он все-таки верно рассудил, как его правильно повернуть в свою сторону. С другой стороны, этот доктор разительно отличался от людей, с которыми ему до этого приходилось иметь дело. Они действительно были похожи: Алекс – одиночка, который даже не пытается ни под кого подстраиваться, а Док – такой же одиночка, но вынужденный нацепить маску дружелюбия, только потому что он взрослый, и должен принимать правила этой жизни. Может быть однажды между ними и правда возникнет какое-то подобие дружбы.

Алекс зашел в туалетную комнату, достал одну таблетку и запил ее водой из-под крана. В течение пяти минут он стоял, опершись на покрытую желтоватым налетом раковину, и внимательно вглядывался в собственное отражение. В туалет вошел низкорослый толстяк в полосатой майке, Фредди Бивол. Косясь в сторону Джонсона, он прошмыгнул в первую же кабинку и запер ее за собой. Но Алексу уже было все равно. В этот момент он наблюдал за собой со стороны, ощущая как расширяется его мир, как все неважное исчезает, освобождая пространство для настоящего смысла.

Глава 9. Почем лекарства для народа?

Если вы думаете, что знаете, что такое роскошь, не побывав в резиденции Джонатана Ридса, вы глубоко ошибаетесь. Представьте себе роскошь дворцов королей позднего средневековья, добавьте к этому самые современные технологии, которые не пытаются нарочито демонстрировать себя, а только ненавязчиво помогают вам в те моменты, когда вам это действительно нужно, и уберите всю вычурную чепуху, которая как банты из ленты призвана только мозолить глаза своей аляповатой неуместностью. Это и есть усадьба Ридса, раскинувшаяся на площади в четыреста гектар. Несмотря на огромные средства, которые миллиардер выделял своему благотворительному фонду, на себе он тоже не экономил, пытаясь при этом сохранить образ человека близкого к народу. Площадь главного дома была колоссальной и составляла более двадцати тысяч квадратных метров. Внутри был собственный ресторан, кинотеатр, театр, рассчитанный на двести мест, и бесчисленное количество комнат. Но это было не самое удивительное. Настоящим архитектурным чудом был подземный комплекс, вход в который располагался непосредственно под самим дворцом. Настоящий парк с иллюзией неба, создаваемой сотней установок; спортивный комплекс с бассейном; оранжерея – все это принадлежало Джонатану Ридсу.

Об этом Томас узнал от Алекса, который из праздного любопытства, а также, чтобы лучше подготовить детектива ко встрече с миллиардером, лично раскопал в глубинах глобальной сети. Конечно, в основном это были не фото и видео записи, а лишь сухие цифры из статей бюджетных расходов, планировки, схемы, объемы привлекаемой строительной техники и прочая сухая информация. Однако этого Томасу было вполне достаточно, чтобы проникнуться финансовым величием господина Ридса.

Встреча детектива с Джонатаном Ридсом проходила в резиденции миллиардера, однако не в главном здании, а всего лишь в домике охраны, который тем не менее походил на небольшой дворец с собственной открытой верандой, и обслуживающим персоналом, облаченным в белоснежные одежды. Однако и этого детективу было достаточно, чтобы впасть в дурман от колоссального состояния магната.

Ридс сидел на веранде, за уютным круглым столиком, держа в руке небольшую чашечку кофе. Несмотря на внешнее дружелюбие и гостеприимство, взгляд миллиардера пронзал ледяным металлом. Вильсон, повидавший за свою жизнь немало, уже подходя к лестнице не вытерпел этого давления и, стараясь вести себя как можно более непринужденно, начал озираться по сторонам, невольно демонстрируя восхищение владениями хозяина.

– Добрый день, детектив! – Ридс встал и поприветствовал гостя. В этом приветствии чувствовалось снисхождение к простым смертным, вынужденным бесцельно топтать землю и радость от встречи с новым человеком – два плохо сочетающихся чувства, которые тем не менее соединились в одном человеке. – Я наслышан о вас. Приятно осознавать, что в нашем городе есть такие верные своему государству и народу люди как вы.

– Благодарю вас, сэр, – Томас сделал легкий поклон и всей своей природной мощью придавил резной деревянный стул. – Я недавно ознакомился с вашей программой и поистине восхищен вашей смелостью мыслить так глобально с заботой о людях, об их будущем. – Вильсон опять поразился собственным высокопарным речевым оборотам. Похоже он заразился каким-то вирусом благородного словоблудия, общаясь с важными шишками. – К сожалению, мой визит носит сугубо профессиональный характер и привело меня сюда убийство двоих людей, которые были связаны с деятельность вашей компании.

– Да, это очень прискорбно. Я знал их обоих – Уильям был прекрасным сотрудником, можно сказать светилом – и как врач, и как человек науки. Он неоднократно удостаивался звания лучшего сотрудника компании и, если говорить с деловой точки зрения, его потеря стала для нас очень болезненным ударом. Мы и сейчас не знаем, как закрыть образовавшиеся бреши после его кончины – мы просто не можем найти специалистов, которые обладали бы подобным уровнем знаний и профессионализма. И я уже не говорю о том, какой он был прекрасный человек, добрый, отзывчивый, очень компромиссный и неконфликтный. – Томаса подкупило, что Ридс не пытался изобразить горе. Он говорил прямо, но не пытался показать Муна своим другом – это читалось в его взгляде. Ридс продолжил. – Что касается Фореста, я не так хорошо его знал, мы виделись всего несколько раз. Но от этого не легче, ведь он чей-то отец, сын, муж, друг… В конце концов он был молодым человеком, которому предстояло жить, радоваться, любить и быть любимым, а вместо этого кто-то подло отобрал у него жизнь, оставив близким только страдание. Это не справедливо. – Джонатан как-то более пристально посмотрел в глаза Вильсона, будто стараясь сказать ему что-то, что нельзя выразить с помощью одних лишь слов. – Мы уже можем жить так, чтобы не убивать друг друга и не калечить судьбы. Но мы пока еще не научились до конца этому. Надо прилагать больше усилий.

– Да, мистер Ридс, я с вами полностью согласен. Война за ресурсы – это уже пережиток прошлого, человечество повзрослело и готово жить по-другому (да черт возьми, да откуда опять эти философские мысли, точно вирус богатеев). – Томас наконец перешел к делу от этого высокопарного лизоблюдства. – Позвольте задать вопрос в лоб – почему ваша программа реабилитации военных, проходившая десять лет назад, провалилась?

Этот вопрос был подобен удару, которым детектив в свое время посадил на зад не один десяток человек. И этот вопрос поставил самого Ридса в тупик.

– Детектив, вы очень прямолинейный человек. Пожалуйста, не сочтите за лесть, но я это уважаю. – признал он. – Но прежде, чем ответить на ваш вопрос, я хотел бы кое-что прояснить, вернее даже напомнить вам об одном моменте. В ходе нашей беседы я поделюсь с вами секретной информацией, которая ни в коем случае не подлежит огласке. Она не должна выйти за пределы этого кабинета. Шеф Фишер, ваш непосредственный начальник, также проинформирован об этом. Для моей корпорации – конфиденциальность крайне важна, поскольку на кону репутация ведущей фармацевтической организации государства. Я надеюсь, вы понимаете, что я хочу сказать? Вы ведете расследование – ради Бога, вы можете пользоваться, предоставленными мной сведениями, но только в рамках вашего расследования. Мы с вами поняли друг друга?

Вильсон утвердительно кивнул.

– Хорошо, вашего слова мне достаточно. Я перефразирую ваш вопрос: не почему программа провалилась, а почему мы не вернулись к ней, не стали жестко отстаивать свою позицию. Так будет правильнее. Дело в том, что у нас есть внутренняя процедура испытаний, по результатам которой принимается решение, насколько то или иное лекарственное средство готово к официальным испытаниям, тестированию и исследованию на живых людях. Наш препарат под названием «Хоуп», внутренние испытания не прошел, вернее, результаты испытаний были сфабрикованы таким образом, что заключение в нашей лаборатории вышло положительное Когда спустя время после проведения первичного курса лечения Хоупом к подопытным вернулась психическая нестабильность, мы провели внутреннее расследование и .приняли решение уйти в тень – сдать битву без боя, чтобы со временем вернуться уже более подготовленными.

– Вы можете рассказать подробнее, что именно произошло, как проходили эти внутренние испытания?

– Это называется человеческий фактор – самая досадная из возможных ошибок в наше время. Наши испытания проводятся в несколько этапов. И каждый из этапов весьма дорогостоящий, и требует достаточно много времени как на сами процедуры, так и на обработку данных. Ошибка закралась с самого начала, когда была нарушена технология производства образца. Исполнитель, который полностью отвечал за эти исследования от начала до конца и который в самом начале допустил эту ошибку, испугался, получив отрицательные результаты и финальный отчет откорректировал вручную, получив положительные значения по всем показателям. Когда мы стали разбираться в чем дело, этот дурачок, почувствовав, что пахнет жареным, сознался сразу, поэтому сразу пришлось сразу без шума, подписав ними соглашение о конфиденциальности на всю жизнь, уволить их из ГринФармы.

– Так почему же вы сейчас инициировали создание комиссии по расследованию того происшествия?

– Тогда эта ошибка вызвала бы сильнейший общественный резонанс, поэтому мы решили отложить проект в сторону и переключиться на другие продукты, чтобы люди потеряли интерес к «Хоуп». Это расследование и сейчас может нанести определенный ущерб, но теперь у нас достаточно сил, быстро укротить возникшую волну. Тогда же ставки были слишком высоки. Понимаете, детектив, наш новый препарат, и я вам сейчас открою огромную тайну, базируется на исследованиях, полученных при разработке «Хоуп». Поэтому наша официальная позиция такова: десять лет назад мы ошиблись, но затем продолжили исследования, устранили все недочеты и вот сейчас перед вами продукт, успешно прошедший все клинические испытания, который зарекомендовал себя, без ложной скромности скажу, превосходно и готов к внедрению в широкие массы. Детектив Вильсон, ошибки совершают все, но в какой-то момент общественность может их простить, а в какой-то – закидает камнями.

– Мистер Ридс, зачем в таком случае привлекать комиссию? Почему нельзя просто покаяться, дать интервью дружественным вам СМИ?

– Детектив Вильсон – это еще один прекрасный вопрос, вы мне нравитесь все больше и больше. Мы сейчас выходим на уровень национальной программы и просто покаяться в новостных источниках нельзя, есть определенная процедура. Это то же самое покаяние, но выполненное по определенному регламенту, обязательному к исполнению. В подобных случаях Сенат инициирует расследование, устанавливает причину провала. Затем следует доклад сенатора и голосование в Сенате, простить нас или нет. Если они нас прощают, то мы уже идем, как вы говорите, просить прощения перед народом. А как подсластить горькую пилюлю – это уже меня не волнует, у меня в штате более двадцати тысяч человек, среди которых уж точно есть те, кто знает, как это сделать правильно.

– Тогда в чем может быть причина смерти главы комиссии Фореста, на ваш взгляд?

– Детектив, я понятия не имею. Препятствовать этому расследованию глупо, поскольку оно носит формальный характер и если не Форест его завершит, то кто-то вместо него. Может быть у него были какие-то личные враги.

– Сэр, я вам тоже открою большую тайну следствия, чтобы мы с вами были в одинаковом положении. Убийство Муна не было случайным. Оно тщательно готовилось с тем, чтобы оно с одной стороны было резонансным, а с другой, возможно скрыло какие-то факты. Чем в последнее время занимался Мун?

Это откровение детектива уже второй раз за день поставило Ридса в тупик. Это сыграть было невозможно.

– Фуф, детектив. Это неожиданный поворот. Насколько мне известно, Мун был ответственным со стороны нашей компании в работе с комиссией. Нашей задачей было отработать эту процедуру максимально быстро. Он должен был собрать всю нужную информацию и передать ее Форесту в полном объеме.

– Он мог передать, скажем, больше, чем от него требовалось?

Ридсу потребовалось время, чтобы правильно подобрать слова.

– Он мог передать больше информации, чем от него требовалось, но только в рамках программы реабилитации военных.

Вильсон показал свои видом, что на этом их беседа завершена и он полностью удовлетворен ответами.

– Подождите, детектив. Я рекомендую вам пообщаться также с Брюсом Миллером, техническим руководителем Муна. Возможно, он сообщит вам больше деталей, связанных с Муном и Форестом.

– Благодарю вас, сэр с Миллером я уже общался сразу поле убийства Муна, но я с вами согласен, сейчас наша картина расследования полностью изменилась, и я уверен, что сейчас наш с ним диалог будет более конкретным.

С этими словами детектив поднялся и протянул свою здоровенную руку Ридсу.

– И детектив, прошу вас не забывать про наш с вами договор. Для меня и моей компании это действительно важно.

– Мистер Ридс, не в моих обычаях нарушать данное слово. Будьте спокойны.

К веранде подъехал гостевой лимузин Тодоскини, предназначенный специально для почетных гостей Ридса. Томас сел в него с мыслью о том, что сегодня как никогда, ему нужна трезвая голова для размышлений. Эти секунды, пока детектив шел к автомобилю, он чувствовал стальной взгляд на своем затылке.

«Нужно как можно скорее поговорить с Алексом». – Промелькнуло у него в голове.

Ридс поставил фарфоровую чашечку на блюдце и щелкнул пальцем по ее каемке, заставив ту запеть.

Глава 10. Дэвид: новая молитва

В один погожий день, он смотрел на образ Господа, написанный по канонам пятнадцатого века. Мальчик внимательно вглядывался в лик сына Божьего, пытаясь уловить в его взгляде, что-то большее, чем просто свое изображение. Это была утренняя молитва, когда он вставал на колени, скрещивал руки на груди и обычно на 10-15 минут погружался в заученный монолог. Но не сейчас. Сейчас первый раз он произнес про себя: «Господи, зачем нужна молитва?»

Если человека погрузить в камеру, замеряющую активность действия головного мозга, лишить его внешних раздражителей и дать ему тему для размышления, рано или поздно, средства замера работы мозга начнет показывать электрическую активность в определенных областях, свидетельствующую о том, что в голове происходит какая-то активность на заданную тему. При определенных обстоятельствах этот процесс может перерасти в нечто намного большее, что очень напоминает процесс автогенного реза металла, когда требуется в основном один лишь кислород с минимальным воздействием тепла, но металл плавится точно так же, как если бы на него воздействовали температуры в несколько тысяч градусов. При своего рода автогенной работе мозга, интенсивность тех самых электронных импульсов, которые можно было бы разглядеть в камере томографии кратно возрастает и случайные импульсы, возникающие при натужном старании заставить думать себя на заданную тему преображаются в трехмерную паутину, всецело захватывающую выделенные области человеческого мозга. Дойти до такого состояния непросто и оно, словно тлеющий уголек, может погаснуть в любое мгновение, стоит лишь отпустить хвост вдохновения. Если бы сейчас можно было взглянуть на активность работы мозга Дэвида, то любой врач, понимающий, как непросто поймать волну вдохновения, удивился бы лёгкости с которой паутина электрических импульсов охватила «неразогретый» детский мозг.

– Зачем нужна молитва? – вновь сам себе задал вопрос Дэвид. Голос, который ему ответил, с одной стороны был чужим, но с другой – до боли знакомым, его он слышал лежа в кровати, в те бесконечные дни, когда был в плену своей болезни.

– Люди придумали молитву, чтобы напоминать себе о Боге.

– Зачем?

– Люди быстро теряют ориентир, следуя по жизненному пути, выбирают тот, что проще. Они как средневековые мореплаватели – идут по звездам, но стоит тучам затянуть небосвод, – отклоняются от курса, пока вновь не прояснится. Молитва нужна человеку для того, чтобы не теряться и помнить о том, кто я. Скажи, ты сейчас чувствуешь, что идешь по тропе, которую тебе указывает Бог?

– Да, я уже не смогу свернуть с нее, что бы ни произошло в моей жизни. – это откровение для самого себя дало мальчику ощущение радости и прилив сил. – Мне кажется, что я стал другим. Проснувшись от своего многодневного сна, я как будто стал другим. Как будто Всевышний дал мне шанс родиться еще раз, но уже новым человеком. Я стал чувствовать то, что не чувствовал раньше, я вижу то, что не увидеть глазами. Я хочу быть чем-то большим, чем я был всегда, но не ради своей собственной гордыни. Я смотрю на иконы и мне кажется, как будто я говорю с Богом через себя самого, в твоем лице. – мальчик сам удивился, что обращается к своему новому внутреннему голосу как к какому-то другому человеку. – И при этом я хочу служить Богу ради того, что люди никогда не сбивались с того пути, который он им предначертал, чтобы они понимали его точно также, как и я сам начинаю понимать его замысел.

– Я рад. – коротко ответил ему голос, в котором Дэвид ощутил бескрайний океан спокойствия, любви и поддержки.

– Кто ты?

– Тебе не нужно спрашивать, потому что ты и так это знаешь.

С этого момента Дэвид перестал молиться так как это делало не одно поколение его предков, но вместо этого он неизменно проводил время в том же самом положении общаясь со своим внутренним голосом.

Глава 11. Корпоративные рыбки

Чем муравей отличается от корпоративного сотрудника? И тот, и другой имеют четко определенный круг задач, и тот и другой имеют жесткий распорядок, и тот и другой тащат в дом все необходимое, и тот и другой служит своему королю или королеве. Тогда в чем разница? Муравей никогда не предаст свою королеву, он готов сложить голову ради выживания своей колонии. Человек же, избавившись от понятия «верность», способен погубить не только своих ближайших соратников, но и все королевство.

Вильсона коробило все, что было связано с корпорациями. Он считал их темными башнями, на вершине которых сидят бездушные злодеи, а сотрудники – копошатся где-то внизу как муравьи. Несмотря на то, что он поверил Ридсу, да и что кривить душой, Ридс понравился ему, его мнение в отношении корпораций не поменялось.

И вот он, славный служитель закона, чья прямота и честность всегда были горящим мечом в сильной руке, подходил к одной из таких темных башен, рассаднике всего того, что он так искренне ненавидел.

Его пригласили в просторную переговорную комнату с длинным столом из биоразлагаемого пластика, искусно имитирующего стекло и черненый металл, а за панорамным окном, раскинувшись почти до самого горизонта, лежал Нью-Питерсбург. Справа виднелось море, ловящее своей темно-серой гладью сверкающие вдали молнии. Словно водяные гусеницы, огромные контейнеровозы еле заметно глазу двигались в разные стороны.

– Кхм-кхм. – Вильсон не торопясь повернулся к источнику шума. – Детектив Вильсон, добрый день! Меня зовут Брюс Миллер, а это мой коллега и сотрудник моего отдела Теодор Смит. – Тот, кто назвался Миллером внешне был похож на помесь орла и волка, у него был крючковатый длинный нос и глубоко посаженные глаза. На вид ему было немного за сорок, но при этом кожа на лице походила на пергамент. На лице залегли глубокие носогубные складки, он выглядел как человек, который не умеет улыбаться. Второй же, наоборот, производил впечатление добрячка. Он был полноват, с короткой стрижкой, которой пытался замаскировать залысины. На нем были обычные очки, а не компьютеризированные, за которыми виднелись маленькие невыразительные глаза

Обменявшись приветствиями, все трое сели за стол переговоров. Томас – спиной к окну, напротив Миллера и Смита.

– Брюс, мы с вами не так давно общались, по поводу смерти вашего коллеги Уильяма Муна, но в свете новых обстоятельств, возникла необходимость повторной встречи. Надеюсь, что я не отниму у вас много времени и на этот раз. – Вильсон старался говорить вежливо, но внутри у него кипело отвращение даже не столько к этим джентльменам, а к окружающей его атмосфере.

– С удовольствием, детектив. Мы с Уильямом проработали вместе больше тринадцати лет, поэтому грань между рабочими и приятельскими, даже дружескими отношениями практически стерлась. Вместе мы проводили рабочее время, но и вне работы крепко дружили семьями, поэтому сучившееся с Уиллом было для нас сильнейшим потрясением.

У Томаса уже не хватало сил вести одну и ту же светскую беседу, предваряющую основной разговор.

– Вы не поверите, но для полицейского департамента, это жестокое убийство стало шоком. Ничего подобного не происходило в Нью-Петерсбурге уже больше семи лет. – На сегодня достаточно, пора переходить к делу. – Вы же, наверное, слышали, что спустя какое-то время произошло еще одно убийство, главы комиссии по расследованию событий связанных с Хэппи? Мы считаем, что эти два убийства связаны между собой, а также с деятельностью Муна и Фореста – так звали вторую жертву.

– Питер Форест неоднократно бывал у нас, это правда. Насколько мне известно, он взаимодействовал напрямую с Муном. – на этот раз заговорил Смит, забавно растягивая слова. Нелепая манера говорить в сочетании со своеобразной внешностью развеселили детектива.

– Какого рода информацию Мун передавал Форесту?

– Мун говорил, что Форест был очень дотошен, и требовал всю информацию, которой владел сам Мун. Это были и документы по назначенному лечению, дозировки, показатели больного, прогресс лечения, показатели его жизнедеятельности в динамике, а также полную его медицинскую карту.

– То есть, информацию из клиники, где проходило лечение он также передавал ему?

– В этом я сомневаюсь, поскольку у клиники есть собственный гриф секретности, и к их данным мы доступа не имеем.

Дальше общение со Смитом и Миллером пошло по стандартному сценарию. Из этого разговора стало ясно, что в своей работе Форест имел высокую степень свободы в работе и был на хорошем счету у Миллера.

Они говорили еще чуть более двадцати минут, не принеся Вильсону сколь-либо стоящих зацепок в расследовании.

Допрос окончился и Смит предложил проводить детектива к выходу.

Как только Томас и сотрудник технического отдела зашли в лифт, ни говоря ни слова, Смит незаметно вложил в руку Вильсона небольшой клочок бумаги, который тот, молча засунул в карман.

Выйдя на улицу детектив, наконец, прочитал послание забавного пухляка: «Мне есть, что вам рассказать. Грегори парк, около статуи, в субботу в 10.00».

Глава 13.

Дэвид: каждому стаду нужен свой пастырь

После травмы мальчик серьезно изменился и это заметили все, кто общался с ним.

В двенадцать лет он вел себя как тридцатилетний, стал более спокойным и уравновешенным. Если раньше, несмотря на давление со стороны общины, которая строго следила за соблюдением церковных канонов, он позволял себе проявлять обычные для подростков его возраста чувство, то теперь описать его поведение можно было одним только словом – «ровно». Он походил на канатоходца, который трясущимися ногами балансировал на тонком шпагате, пока наконец не перешел на надежную твердую поверхность.

Еще больше родителей мальчика поразило, когда Дэвид настоял на том, чтобы все свое свободное от учебы и от домашних дел время проводить в местной церкви, помогая в уборке территории, сборе пожертвований и оказания помощи слабым или старым членам общины. Отныне он никак не пререкался и перечил воле родителей.

Однажды вечером, возвращаясь домой, после работы, он заметил, как бордер-колли семьи Каша, чьи владения располагались прямо за церковью, гоняла по полю овец. Он облокотился о забор и стал наблюдать за этим действом.

Из прочитанных книг он помнил, что стадное чувство в овцах так сильно, что они способны целым стадом прыгнуть с утеса. Кроме того, овцы выглядят столь беззащитными животными, что с трудом верится в их способность к выживанию без одомашнивания человеком. Такие медленные по сравнению с другими травоядными и практически не способные обороняться.

Он наблюдал, как овчарка обегала стадо, возвращая в него отбившихся овец.

Она оберегает их, потому что отбившиеся овцы рано или поздно станут добычей хищника. Но собака делает это лишь потому, что люди много поколений прививали ей это чувство ответственности. Но отнюдь не перед стадом, а перед хозяином – человеком, приручившим собаку.

В то же самое время, пастушья овчарка – это верный помощник человека. Она служит ему так верно, что, если человек прикажет ей, она, не задумываясь этих овец перегрызет.

Получается, что пастушья собака не друг овец, а слуга человека. А кто человек для них? Друг ли он? Как будто и, да и нет. С одной стороны, если вдруг опасный для человека вирус поразит овец, тот не задумываясь истребит, а затем и утилизирует всех зараженных, сколько бы их ни было.

А если этот вирус будет угрожать лишь гибели самих овец, но при этом будет безвреден для человека, предпримет ли что-либо человек, чтобы спасти их? Ответ – да, ведь если он ничего не сделает, тогда его рацион обеднеет и целый вид может быть подвергнут истреблению.

А если вдруг случится так, что человек исключит из своего рациона баранину, а вместо шерсти появятся другие материалы более теплые и дешевые в производстве, пойдет он на то, чтобы спасти их? И опять да. Но как он это сделает скорее всего – просто истребив заражённые особи и изолировав от них здоровые, даже если истребить придется 90% всего вида.

Получается, что сам человек не стремится следовать закону Божию, ориентируясь в первую очередь на выгоду для себя.

Завидев приближение хозяина, соседского мальчика Брэма Каша, б ордер-колли Чарли сорвался со своего места и погнал овец обратно к стойлу.

В голове Дэвида продолжали роиться мысли.

Люди – это то же стадо овец, которое мыслит толпой, а управляется овчарками, находящимися во главе государства. Но только для этих овчарок в человеческом обличии хозяином являются доктрины, политические стратегии и мега корпорации. В своем возрасте Дэвид был уже крайне начитанным и весьма неплохо разбирался в политике за пределами горки.

Какие же законы работают в связке стадо-пастырь в мире людей в таком случае? Если предположить, что часть человеческого стада заразится опасной болезнью, например инакомыслием и подвергнет риску своего пастуха – пустит он ее под нож?

Нет, так категорически нельзя. Каждый человек – это венец творения, созданный по образу и подобию Господа, каждый достоин быть спасенным и в этом состоит задача настоящего пастыря – не уничтожать часть больного стада, которое может нанести вред остальным, а сделать все возможное, чтобы не допустить этого.

Дэвид поразился этим суждениям.

Почему мальчик, душа которого так страждет ответов, который уже видит мир так широко, не может стать тем самым пастырем, который наконец защитит это стадо? Почему бы ему когда-нибудь не стать этим проводником к Господу во всем мире?

Тем временем одна овца отбилась от стада и побежала в другом направлении. Брэм Каша издал пронзительный свист, и овчарка бросилась за беглянкой.

Глава 14. Прогулка по маршруту олимпийца

Субботнее утро в Нью-Петерсбурге было пасмурным. Кто бы сомневался в этом. Грегори парк получил свое название в честь Грегори Филлипса, первого олимпийского чемпиона по бегу на восемьсот метров, родом из этого города. Это название было присвоено парку в честь Филлипса посмертно и задолго до рождения Вильсона. Именно здесь тренировался именитый легкоатлет еще до вступления в национальную сборную. Центром парка, раскинувшегося на юго-западной окраине города, было небольшое озеро, геометрически правильной овальной формы, которое с незапамятных времен опоясывала прогулочная дорожка, отсыпанная каменной крошкой и протяженностью именно восемьсот метров. Многие шутили, что будь озеро больше, тогда Филлипсу досталось бы золото в другой дисциплине, но непременно он бы его взял, поскольку уже при жизни являлся местной достопримечательностью.

Памятник, отлитый в бронзе, изображал легкоатлета в момент пересечения им финишной ленты в виде длинной металлической полосы, прикрепленной к груди. Атлет касался земли одним мыском, широко раскинув ноги в полу шпагате и подав корпус вперед. Памятник получился очень динамичным и правдоподобным – каждое мышечное волокно бедер, игр, плеч и груди удивительно точно подчеркивало атлетизм спортсмена.

Вильсон был на месте первым. Дождь не заставил себя долго ждать, мелкими каплями он засеменил по бронзовой коже Филлипса за спиной детектива. На входе в парк, наконец появился небольшого роста толстячок, укрывшийся под синевой огромного зонта. Он шел быстро по направлению к Вильсону, быстро перебирая короткими ногами. Мужчины обменялись быстрым рукопожатием, будто знали друг друга уже не один год.

– Детектив, есть некоторые вещи, которые не следует произносить в стенах ГринФармы, но которые уже нельзя скрывать. Большая корпорация всегда хранит секреты, которые становятся очень опасными, стоит им вылезти наружу. Но уже погибают невинные люди, и никто не знает, будет ли продолжение этим убийствам. – Он тяжело вздохнул, может быть лишь от того, что запыхался, а может быть, действительно, его внутренние переживания уже начали прорываться наружу.

Они следовали по тому самому кругу, который Филлипс в свое время пролетел менее чем за две минуты.

– Почему вы считаете, что убийства могут продолжиться? – прервал его Вильсон.

– В том-то и дело, детектив, я не знаю наверняка. Могу сказать только одно – эта история тянется уже более пятнадцати лет, и в ней много действующих лиц, а Мун с Форестом – это лишь те, кто оказался на поверхности. Кому-то удалось отделаться меньшей кровью.

– Кому, например?

Смит опять глубоко вздохнул.

– Службу, проводившую исследования образцов “Хэппи” сократили полностью, одним днем. Когда обнаружилось, что причиной ошибки послужила халатность сотрудников ГринФорма, их не выпускали из здания почти целые сутки, допрашивая одного за другим, а затем, пригрозив уголовным преследованием, заставили подписать соглашения о неразглашении до конца дней и выгнали с работы.

– Вы правда считаете, что это была их ошибка?

Смит резко повернулся к Вильсону.

– Нет. – и так же резко отвернул свою голову и опять громко выдохнул воздух. – Вернее сказать, я ничего не утверждаю, но есть вероятность, что не правильные образцы им уже подсунули под видом правильных, воспользовавшись неопытностью исполнителя.

– Кто на ваш взгляд мог подстроить это?

– Мы с Муном всегда были в хороших отношениях. В компанию мы с ним устроились примерно в одно время и нас с ним объединяли чувство страха, когда ты находишься в начале длинного пути и азарт от того, какие возможности открываются нам. Мы были хорошими приятелями, часто общались, обедали вместе. Мы были с ним похожи с ним и, наверное, нас даже можно назвать друзьями. Однажды, это было относительно недавно, мы с ним пошли пропустить по кружечке пива в конце рабочей недели, и он открыл мне, что на самом деле образцы, которые поступили в лабораторию, были правильными. О н тайно за свой счет полностью повторил процедуру испытаний и получил положительные результаты. Об этом он доложил Миллеру, потому что считал, что из-за всей этой путаницы пострадало множество ни в чем не повинных сотрудников, и его это угнетало. Но Миллер попросил его молчать, сказав, что это лишь поднимет новый скандал, за которым скорее всего последуют очередные увольнения, а то и хуже. Между ними возник конфликт, Мун хотел доложить Ридсу напрямую, минуя Миллера, но тот все-таки заткнул его угрозами.

– Вы знаете, в чем именно эти угрозы заключались?

– Нет, точно я не знаю, могу лишь сказать, что этот конфликт продолжался достаточно долгое время и с каждым днем градус возрастал. Но деталей в тот вечер Мун мне не раскрыл. Он был очень напуган.

– Как в этих обстоятельствах оказался замешан Форест?

– Самый простой ответ – Форест с большой ответственностью подошел к расследованию, с большей, чем от него требовалось. Он пытался погрузиться во все детали лечения, и в том числе, пытался разобраться в том, что творилось внутри самой компании. Я не думаю, что такую задачу ставило ему его руководство, просто скорее всего это его личная инициатива. Вполне возможно, что он докопался и до этой детали. Но я этих подробностей не знаю наверняка.

– Подопытным, которых лечили от посттравматического синдрома также устанавливали протезы и чипы компании Нейро. Они как-то могли отразиться на эффективности препаратов?

– Сигналы от поврежденных конечностей, направляются в чип, где анализируются, и уже затем распределяются именно по тем зонам мозга, которым были адресованы изначально.

– Вы думаете, что Миллер мог убить сначала Муна, когда тот обещал доложить Ридсу новые подробности о проводимых испытаниях, а потом, когда он узнал, что Форест также в курсе – и его?

– Детектив, я ни на кого не указываю пальцем. И точно сказать не могу, но такой поворот событий и попытка сокрытия информации от Ридса мог закончиться для Миллера тюрьмой. Ридс может просто уволить за халатность, но за преступный подлог – я думаю, он сделал бы все возможное, чтобы засадить Брюса надолго.