СССР: 2026

© Андрей Никонов, 2025

© ООО «Издательство АСТ», 2025

Все персонажи и их имена, а также события, географические названия, детали быта, мест, технических устройств и методов работы правоохранительных органов в произведении вымышлены. Любые совпадения, в том числе с реальными людьми, случайны. Мнения, суждения и политические взгляды автора и героев книги никак не связаны.

(1). 12 апреля, воскресенье. День космонавтики. Сторона 2

Тело, лежащее на прозекторском столе, пошевелилось и открыло глаза. Это был мужчина лет пятидесяти или около того, с глубокими морщинами, высоким лбом и густыми нечёсаными волосами. Он приподнял левую руку, поднёс к лицу, на костяшках были выбиты четыре буквы – КОЛЯ.

– Коля? – спросил он сам у себя.

Голос у мужчины был низкий и хриплый, рука ощутимо тряслась. Он закашлялся, быстро повернул голову набок, его вырвало. Женщина средних лет в белом халате, стоящая рядом, брезгливо скривилась и отошла на шаг.

– Очнулись, Дмитрий? – спросила она.

– Где я? – Мужчина по имени Дмитрий попытался встать, но всё, что ему удалось – приподнять голову, которая сразу же бессильно рухнула обратно. – Что со мной сделали?

– У нас десять, максимум двадцать минут, – женщина достала из кармана спрей, побрызгала вокруг, стало немного свежее, противные запахи практически исчезли, – потом сюда войдёт патологоанатом, чтобы оформить вскрытие, увидит, что вы живы, и позовёт реанимационную бригаду. Ваше имя…

Она сорвала с ноги мужчины бирку, протянула ему.

– Соболев Николай Павлович, родились в 1983-м, двенадцатое апреля. Сегодня ваш день рождения, поздравляю. Дата смерти – тоже двенадцатое апреля, только 2026 года. Как его угораздило-то, день в день, вот подарочек себе сделал.

– Какой Соболев?

– Дмитрий, вспоминайте. Вы вступили в наследство Куприна Афанасия Львовича, сами подписали документы в присутствии нотариуса, со всем согласились. Представитель программы оставил вам полный пакет инструкций, если бы решили отказаться – могли это сделать до сегодняшней ночи.

– Не могу ничего вспомнить, – Дмитрий, он же Николай, всё-таки сел. – Туман в голове.

– Это абсолютно нормально, – попыталась успокоить его женщина. – Ещё полчаса назад тело было практически мертво, у организма сейчас другие проблемы, поважнее памяти. Я сделала вам укол и приготовила лекарства на поддерживающий курс, тридцать ампул и краткая инструкция будут вас ждать дома. Ложитесь, у нас ещё несколько минут, выслушайте и запомните.

Мужчина послушно лёг.

– Скоро сюда зайдёт врач и переведёт вас в палату. Постарайтесь покинуть больницу сегодня, в крайнем случае завтра утром. Сейчас полдень, перерыв между уколами – от двадцати двух до двадцати шести часов, значит, не позднее чем в два часа дня тринадцатого апреля вы должны добраться до дома и сделать себе инъекцию препарата, колоть надо в вену, в крайнем случае – в крупную мышцу. Заберите свой паспорт, там есть прописка, по ней найдёте свой дом. Ампулы будут лежать в ящике стола в комнате, не перепутайте, на коробках написано «Цианокобаламин», название зачёркнуто, на обратной стороне – ваша фамилия, инструкцию найдёте за холодильником на кухне. Она дополнит то, что вы должны были прочитать на своей стороне. Запомнили?

Мужчина кивнул.

– Повторите.

– Ухожу из больницы сегодня или завтра утром, иду домой, до двух часов дня догоняюсь витаминками.

– Эти витаминки помогут вам остаться в живых. И не только до двух часов, но и не раньше десяти. Минимум десять уколов, Дмитрий. Точнее, Николай, постарайтесь не ошибиться, и не паникуйте раньше времени, доберитесь до дома и там уже всё обдумайте. Память вернётся минут через десять-пятнадцать.

– Так всё-таки, что со мной?

– Мне откуда знать, – раздражённо сказала женщина, – я простой проводник, а не врач. Выясняйте сами.

Она встала и исчезла из виду, только цокот каблуков постепенно затих вдали. Дмитрий, он же Николай, прикрыл глаза, пытаясь сообразить, как он оказался в чужом морге, и почему его рука – это не его рука; мысли текли еле-еле, он даже начал забывать, что должен сделать, и тут в прозекторскую неторопливо зашёл врач в сопровождении пожилой медсестры. Мужчина замычал, пытаясь привлечь к себе внимание, и ему это удалось – медсестра закричала, бледнея и хватаясь за сердце, она быстро-быстро крестилась и что-то шептала, а врач крутанулся на месте и всё тем же неторопливым шагом вышел в коридор.

– Какой идиот, – заорал он так, что было слышно, наверное, на всю больницу, – ко мне живого жмура притащил. А ты чего рот раззявила, бегом наверх, за санитарами, и пусть позовут Ковалькова.

Медсестра быстро закивала, по стенке выбралась из прозекторской и бросилась вверх по лестнице. Вернулась она через несколько минут в сопровождении двух санитаров. Ожившего пациента переложили на каталку, вытащили на улицу и перевезли через дорогу, в основное здание больницы. Там их уже ждал пожилой врач с лысиной и козлиной бородкой, под его командованием санитары на скрипучем лифте подняли больного на третий этаж и завезли в пустую палату. Уложили на кровать, воткнули в вену катетер, к катетеру – капельницу, подключили электроды к груди, ногам, рукам и вискам, а под задницу подсунули утку. Только тогда, опутанный проводами, трубками и простынёй, мужчина всё вспомнил и почти сразу уснул от лошадиной дозы лекарств.

(2). Сторона 1. 11 апреля, суббота

– Да пошёл ты, урод, – теперь уже бывшая подруга кидала вещи в спортивную сумку. – Достал.

Спортом она любила заниматься, а вот сексом, готовкой еды и уборкой дома – не очень, о чём Димка ей и намекнул спросонья. Подруге, видимо, нужен был лишь предлог, чтобы вот так расстаться, и она им с удовольствием воспользовалась.

– Ты меня в домработницы записал? Сам возьми и уберись, а то сутками дома нет, а как появляешься, сидишь за своим долбаным экраном, – вбивала она гвозди один за другим в гроб их отношений. – Зачем я только с тобой связалась?

Этот вопрос вообще-то нужно было задать в самом начале знакомства, Дима ей об этом сказал и завалился спать дальше, не обращая внимания на шум. Может, он и сидел за компом, и чаще, чем надо, но уж точно не вчера. С очередного дежурства вернулся, когда уже светало. Работа у него была не хуже, чем у других, только вот график подводил, но молодой человек считал, что тут он совершенно не виноват, не менять же профессию ради очередной подружки. Эта ещё долго продержалась, доброго ей пути куда подальше, а ему, Димке, сна, крепкого и приятного.

Так что уже через дрёму он почувствовал, как в лицо попали ключи, оцарапав щёку, потом дверь на первом этаже громыхнула прощально, и одиночество пришло в его жизнь. Ненадолго – почти сразу зазвонил телефон. Сначала он завибрировал, Димка подумал, что девушка своё решение поменяла, и ему придётся распаковывать её вещи и готовить завтрак на двоих, но нет, к счастью, это был один из его начальников.

– Дмитрий Сергеич, – строго сказал он, – ты не спишь?

– Идите в жопу, господин Самойлов, у меня выходной, – вежливо ответил Дмитрий Сергеич и нажал на красный кружок.

Телефон зазвонил снова. После того, как Герман Натанович четвёртый раз сыграл на смартфоне «Богемскую рапсодию», парень понял, что просто так господин Самойлов не сдастся.

– Направление не изменилось, – предупредил он сразу.

– Новости знаешь?

– В Гватемале волнения на расовой почве, – доложил Димка. – Индекс доллара падает, опять ФРС печатный станок включила, падла. И в Сочи – наводнение, смыло мост через Енисей.

– Смешно. Ты здоров?

Это был вопрос с подковыркой. Скажет, что нет, и шеф узнает, что он соврал, а Самойлов обязательно узнает, потому что врач, и не видать больше Димке ни подработки, ни нормального графика на основной работе. Скажет «да», придётся вылезать из кровати и готовить завтрак. Завтрак лучше, чем голодные вечера без интернета, света и газа, поэтому он ответил утвердительно.

– Молодец, а ведь мог бы обмануть начальство. На смену сегодня выходишь, некому больше.

– Целые сутки отдежурил, Натаныч, – парень подавил зевок, – будь человеком, суббота ведь. Шабат.

– Понимаю, – начальник даже сочувствия в голосе добавил, гад, – но кроме тебя из наших некому. Фельдшер в машине обязан быть, сам знаешь.

– А Федя?

– На рыбалку Федя умотал, будет только к вечеру, телефон недоступен.

Понятно, значит, Фёдор запил – рыбы в их доме сроду не водилось, даже магазинной.

– Василич? – не сдавался Димка.

Пётр Васильевич был врачом-лаборантом, но работы среднего медперсонала не чурался.

– Заболел Василич, сердце пошаливает, годы преклонные. Или хочешь пожилого человека в гроб вогнать?

– И в мыслях не было.

– Вот и молодец. Виталик за тобой подъедет через час-полтора, отправляйтесь к Нефёдову, знаешь такого?

Жил у них в городе старичок, скромный и неприметный, бывший ответственный работник, в девяностых и начале двухтысячных шалил сильно в пределах области, но потом успокоился, даже депутатствовал одно время.

– Неужели помер?

– Дочь сегодня утром нашла, повесился.

– Да ну, – удивился Димка, чтобы такой человек, как Нефёдов, с жизнью счёты свёл, должно было что-то уж больно экстраординарное произойти.

– Баранки гну.

– Из-за чего такая спешка? – Клиенты Самойлова обычно уже никуда не торопились.

– Дима, родной ты мой человек, не тупи. Участковый уже всё осмотрел и протокол составил, родственники плачут и готовы платить, лишь бы от тела избавиться. Пятёрку получишь, дел на два часа. Тебе позвонил первому, смотри сам, желающих много, и не только на этот раз, а вообще, если ты такой ленивый.

– Уже выхожу, – тут же согласился парень. – Дай тебе Ктулху, Натаныч, здоровья и счастья в личной жизни. И деток побольше.

Герман выругался и отключился. А Димка отправился собираться.

Герман Натанович Самойлов работал заместителем главного врача муниципальной больницы и одновременно начальником патотделения, проще говоря – морга. Его жена одно время трудилась в мэрии, а потом возглавила городское ритуальное бюро. Судя по тому, что ездила дамочка на роскошном внедорожнике и на простых смертных смотрела очень свысока, дело это, несмотря на утверждённые городом расценки, было очень прибыльное. Остальным доставались сущие крохи, такие, как Нефёдов, попадались редко, народ в городе был небогат и экономил на всём, в том числе и на покойниках. Совали фельдшеру кто триста, кто пятьсот рублей, но и это были деньги, как говорится, одна старушка – рубль, а десяток – уже червонец.

Пока чайник закипал, Димка набрал Виталика, водителя «скорой», тот тоже не горел желанием ехать за усопшим в свой законный выходной, но обещал за парнем заскочить, как только завтрак доест, то есть часа через два, не раньше. На жизнь и смерть водитель смотрел философски.

– Нефёдову торопиться некуда, – сказал Виталик, – а нам тем более. Пусть Герман волну-то не гонит, я уже дочке жмурика позвонил и договорился, у неё всё равно свои дела, сходит на рынок, в парикмахерскую, а к двенадцати подойдёт. Деваться-то ей всё равно некуда, машина у нас одна, а не хочет, вон, пусть из областной вызывает, как раз к понедельнику появятся. Всё, Димас, мне тут жена яишню принесла, отбой.

Фоном послышался шлепок и женский смех, а потом Виталик отрубился. Только Димка уселся за стол, намазывая хлеб плавленым сыром, раздался звонок – теперь уже в дверь, точнее в калитку. Камера передала изображение женщины и мужчины в строгих тёмных костюмах, такие в их краях носили или работники прокуратуры, или выжившие свидетели Иеговы.

– Куприн Дмитрий Сергеевич здесь проживает? – женщина чуть наклонилась к микрофону, её спутник стоял поодаль, держа в руках чёрный чемоданчик.

Дмитрий Сергеевич кивнул, словно они могли его видеть, и нажал на кнопку. Удобная штука, раньше приходилось через весь огород к воротам идти, встречать гостей, а сейчас раз, и готово, входи кто хочешь. Эта парочка хотела, они прошли по дорожке и переступили порог дома.

– Нотариус Васнецова, – женщина остановилась в прихожей, – а это адвокат Зинченко, из компании «Коган, Лямфельд и партнёры». Вы Куприн?

Пришлось Димке ещё раз кивнуть и пригласить гостей в комнату. От кофе женщина отказалась, а Зинченко, застенчиво улыбаясь, попросил покрепче и с тремя ложками сахара. И только когда всё это оказалось перед ним, раскрыл чемоданчик, вытащил тонкую папку и картонную коробку.

– Позвольте паспорт, – попросил он, терпеливо подождал, пока Димка сходит за документом, и тщательно сверил данные со своими записями.

На бумагах, которые он достал и с которыми сверялся, стояли выдавленные печати, с одной из них свисала синяя ленточка с изображением британского флага.

– Всё верно, – Зинченко посмотрел на Васнецову и кивнул. – Вы, Дмитрий Сергеевич, являетесь наследником Куприна Афанасия Львовича, скончавшегося в Мельбурне пятнадцатого февраля этого года. На вас составлено отдельное завещание, вот, ознакомьтесь.

В руки парню сунули бумагу на английском языке, к ней был приложен перевод на русский. Ничего особенного в этом завещании не было – один Куприн оставлял другому, своему правнуку, живущему в России, сувенирную монету из золота 999-й пробы, с условием отказа от остальной части наследства.

– От чего отказываюсь? – Димка полюбовался на штамп апостиля.

– Дом в районе Паркдейл, две машины и катер, пенсионный счёт, – Зинченко протянул ему фотографию, на ней бодрый старичок позировал с огромной рыбиной. – Если вдруг решите судиться, нужно будет лететь в Австралию или нанимать здесь поверенных. Основное имущество ваш прадед перевёл в фонд, до него при всём желании не дотянуться, а вот прямое наследство делится между всеми живыми потомками, там почти на три миллиона долларов, конечно, австралийских, ваша доля, если за неё бороться, тысяч пятьдесят.

– Негусто.

– Наследников много, помимо вашего деда, у господина Куприна в Австралии было четверо детей и пятнадцать внуков. Правнуков пока трое, но они постоянно прибывают, в мае должен четвёртый родиться. Шансов выиграть дело почти никаких, потому что завещание составлено по всей форме, а отказ – чистая формальность. Если не верите, всё это будет в соглашении, которое вы подпишете.

И он протянул тонкую прозрачную папку, в которой лежали двадцать листов мелким текстом, Димка её даже листать не стал, потому что находился в лёгком охренении. Афанасий Куприн и вправду был его прадедом, он родился в четырнадцатом году прошлого века, служил в милиции, в сорок втором ушёл на войну и там же погиб в сорок пятом, за месяц до Победы. На его могилу в Калининградской области дед Дмитрия ездил регулярно, и его самого один раз с собой взял – чёрный обелиск с именами павших бойцов, и среди них старший лейтенант Афанасий Львович Куприн. Сохранились и орден Красного Знамени, и две медали «За отвагу», и орден Славы второй степени – их деду передали в Министерстве внутренних дел во время перестройки. Вот только личное дело отказались показывать, сославшись на режим секретности.

– Хорошо, – Димка кивнул, – медаль так медаль, жаль, конечно, что старик такой сволочью оказался, мог бы с сыном связаться. Дед помер, думая, что отца в живых нет, а тот на катере по океану в это время рассекал, тунца ловил. Гад.

– Ну вот и отлично, – Зинченко расцвёл, пододвинул бумаги Васнецовой, та внимательно ещё раз прочитала, паспорт наследника разглядывала так, словно он был поддельный, потребовала свидетельство о рождении и его тоже изучила вплоть до состава бумаги и водяных знаков.

– Здесь, – ткнула она изящным пальчиком в свободное место на завещании, – подпись, число прописью, расшифровка и надпись «вступаю в наследство добровольно». И отпечаток большого пальца правой руки, пожалуйста.

Димка сделал всё, как она просила, вытер краску с пальца салфеткой. Пока нотариус заверяла его подпись, достав штемпели и печать, Зинченко раскрыл коробку и вытащил оттуда обычный целлофановый пакетик, в котором лежал жёлтый кругляш.

На якобы золотой монете с одной стороны был выдавлен круг, унизанный выпуклыми бусинами, каждая из которых линией соединялась с двумя другими, образуя сложный вписанный многоугольник, по контуру шла надпись на непонятном языке, а с другой – четыре одинаковые закорючки, две короткие параллельные линии, а между ними заусенец. Об него молодой человек и поранился, сразу не заметив, капелька крови упала на завещание.

– Ничего страшного, – Зинченко, казалось, даже обрадовался, – этот экземпляр остаётся нам, а у вас – все документы в электронном виде. Вот планшет, введёте код из конверта, и можете пользоваться. На планшете есть обращение покойного лично к вам, Дмитрий, рекомендую просмотреть. Точнее, наследодатель рекомендовал настоятельно.

Он встал, потянул за собой нотариуса Васнецову, и они быстрым шагом, чуть ли не бегом, выскочили сначала из дома, а потом из калитки, запрыгнули в чёрный внедорожник и умчались прочь. Если бы не бессонная ночь и весь этот сюр со внезапно ожившим прадедом, Димка наверняка понял бы, что всё это выглядит подозрительно и неестественно, юристы из гостей были, как из него самого балерина – на законников он насмотрелся, где покойники, там и они. Но единственное, что молодого человека занимало, так это то, что до приезда Виталика оставалось больше часа, он уже поел и может вздремнуть. Медаль так и осталась валяться на столе рядом с нераспечатанным конвертом и планшетом.

Проснулся парень ровно через час от звонка напарника, тот приехал на десять минут раньше. На дорожке к калитке Димка чуть было не наступил на раздавленную кем-то собачью какашку, это соседская шавка постаралась, как ни заделывай забор, всегда найдёт лаз. Мелкая тварь, соплёй перешибёшь, но гадила как носорог. Пригляделся – отпечаток на коричневой лепёшке вроде бы совпадал с подошвой кроссовок его теперь уже бывшей, так что кое-какое моральное удовлетворение он получил. Машина стояла за воротами, Виталик курил возле двери, при виде Димки отшвырнул сигарету и полез за руль. Вид у напарника был помятый.

До дома покойного ехать было рукой подать. По дороге парень набрал отчима.

– К Нефёдову? – спросил майор полиции. – Наши уже закончили, работы там немного было, старик предсмертную записку оставил, причин подозревать кого-то в убийстве нет, так что можете забирать спокойно. Да, молодец, что позвонил, мать тебе даю.

Мать отобрала трубку у мужа.

– Димочка, тётя Света приедет во вторник, – не утруждая себя вопросами о здоровье и делах, сказала она. – Её младшая дочка Вика собирается поступать в институт, поживут у тебя до майских праздников, сходят на день открытых дверей. Ты ведь не против?

Последний вопрос был риторическим – если бы Димка был против, то материнское проклятье не заставило себя ждать, а тётя Света всё равно уже купила билеты на поезд. Значит, послезавтра в гостевую спальню на первом этаже заедут чужие для него люди, после чего Димке в очередной раз попеняют, что другие молодые люди стремятся получить высшее образование, а отдельно взятый оболтус двадцати пяти лет – нет. Чужие, потому что Светлану Вадимовну тётей Димка назвал бы с большой натяжкой, она была двоюродной сестрой нынешнего мужа матери, Леонида Петровича, и по всему ей бы поселиться в их просторной трёхкомнатной квартире в девятиэтажке, но тётя Света жену своего родственника, Димкину мать, на дух не переваривала, а вот с Димкиной бабушкой, пока та была ещё жива, была очень дружна и считала, что эта дружба перешла к нему по наследству вместе с недвижимостью.

– Чего батя говорит? – Виталик крутанул руль, заезжая в ворота, и затормозил у подъезда.

– Сейчас сам увидишь.

Бывший бандит, ветеран труда и депутат жил в кирпичном десятиэтажном доме в Царском Селе – так называли новый район для богатых. Дом ощетинился кондиционерами и спутниковыми тарелками, отгородился от плебеев высоким металлическим забором и охранником в вестибюле. Виталик припарковал «газель» между двумя внедорожниками, уткнулся в смартфон. Он так всегда делал – сначала фельдшер составлял справку, осматривал умершего, и только потом этот лентяй шёл помогать.

Нефёдов умер аккуратно, подстелив под люстру, на которой он повесился, полиэтиленовую плёнку – чтобы ковёр не запачкать. Тело уже сняли, и оно лежало на куске такой же плёнки посреди комнаты. Безутешная дочь покойного перебирала вещи и зорко следила, чтобы Димка не прихватил чего-нибудь из наследства. Полиция все документы оформила, осталось только вписать предварительную причину смерти – асфиксия, она же удушение, и позвать Виталика. Водитель привёз каталку, вдвоём они засунули тело в мешок, вывезли по пандусу, загрузили в машину, и уже через тридцать минут в патологоанатомическом отделении лежал труп, а у Димки в кармане – бумажка с изображением памятника графу Муравьеву-Амурскому работы Опекушина. Самойлов никогда с оплатой не тянул и не обманывал, за это его любили и ценили. И ещё за то, что дармовой спирт разрешал домой брать, сам-то он глушил его на работе, неразбавленным, пока жена не видела.

– До понедельника, – попрощался молодой человек.

В субботу и воскресенье выходили другие смены, младший и средний медперсонал работал сутки через двое, так и дежурства закрывали, и полторы-две ставки получали, а то и больше. Так что у Димки впереди были два неполных дня отдыха, которые он собирался потратить на что-то полезное, например – на сон или занятия спортом.

Молодой человек так и сделал, включил приставку, взял джойстик, наделал бутербродов с колбасой и сыром, бутылку кефира поставил рядом с банками газировки – чтобы здоровая пища тоже присутствовала, и дал себе клятву – в девять вечера лечь в кровать. И ведь не соврал почти самому себе, ещё даже светать не начало, когда молодой человек уже спал сладким сном. До планшета он в этот день так и не добрался.

(3). Сторона 2. 13 апреля, понедельник

Я вышел из больницы в половине одиннадцатого, честно говоря, даже драться ни с кем не пришлось – на лицах врачей было написано облегчение, когда я им сообщил о желании выписаться. Первый квест завершил, получив прибавку к здоровью. Не очень большую, состояние было, словно помер, а потом неправильно воскрес. И лут заполучил, настоящий советский паспорт.

На обложке красной книжицы красовался герб СССР, выдавленный золотой краской, на первой странице, над номером и серией, было написано имя, на второй дата рождения и место – город Омск, место выдачи – город Устинов, на третьей – фотография с аккуратной причёской и с галстуком. Жил Соболев на улице столетия Революции в доме 23, на других страницах нашлись штамп о разводе с Соболевой Ириной Викторовной двухлетней давности, запись о дочери 2010 года рождения, Соболевой Елене Николаевне, и штамп военного комиссариата об увольнении в запас.

Ролевые игры я любил только в сексе, и то – в меру, на компьютере одни стрелялки стояли, там не надо вживаться в чужой мир, достаточно разнести его к чёртовой матери вместе с обитателями. Но на этот раз, похоже, меня именно в ролевую игру забросило. С охренительной степенью детализации – я не просто чувствовал себя в теле другого человека, я и был этим человеком.

Игра делала всё, чтобы я почувствовал себя живым и настоящим. От одежды Соболева несло кисловатым запахом, волосы скатались в комья, грязь и пятна были везде, их наляпали на одежду в хаотичном порядке совсем недавно. На ботинках виднелись странные бурые потёки, словно кровь засохла, я надеялся, что это просто цвет совпал. Погода стояла холодная, пришлось застегнуть пиджак на две оставшиеся пуговицы, но это не спасало.

Персонаж мне достался дохлый, да ещё и с прицепом, а игровой мир – очень реалистичный, но без кнопки выхода. Никакого игрового меню, как я ни пытался прищуриться, или нажать левой рукой на правую, или войти в медитативное состояние. Так что игра мне эта категорически не нравилась. Промелькнула мысль, а вдруг всё взаправду, но тотчас ушла – перенос сознания, как бы это фантастически ни звучало, неизбежно бы повлёк раздвоение личности, а его я не ощущал. Потому что свою настоящую жизнь я помнил отлично, вплоть до момента, когда отправился спать в воскресенье после полуночи, а про Соболева Николая Павловича, сорока трёх лет от роду, не знал ничего, кроме того, что было написано в паспорте.

Что интересно, Соболева в городке узнавали многие, персонажи, населявшие игровой мир, со мной здоровались, я всё ждал, что кто-нибудь подойдёт и предложит наколоть дров или натаскать воды, но нет, никому не было дела до нового игрока. Дорогу к дому я узнал у медсестры в приёмном покое – та скривилась, выдала реплику об алкашах, пропивших последнюю память, но нарисовала на тетрадном листе в клеточку маршрут. Карту. Еще один игровой предмет. А врач обещал мне третий – больничный лист, но только после того, как я приду к своему доктору в пятницу.

Улица Столетия начиналась от дома культуры, стоящего на улице Победы, и шла до Кустарной, мимо пруда. Двадцать третий дом стоял по левой стороне – трёхэтажный из красного кирпича, на два подъезда, рядом высилась шестнадцатиэтажка, к ней был пристроен одноэтажный магазин, возле которого стояла небольшая очередь.

– Колян, – заорал кто-то. – Стой, чумичка!

Поначалу я на свой счёт этот выкрик не принял, но толстенький невысокий мужчина средних лет с обширной лысиной и толстым сизым носом, отделившись от очереди, направлялся в мою сторону.

– Сто лет не виделись, а тут слушок пошёл, что ты помер, – радостно сообщил он, подойдя почти вплотную и ткнув палец с обгрызенным грязным ногтем мне в грудь. – Пошли, мужики ждут, трубы горят, поминать собрались, а ты вон какой живой. Сейчас вмажем по сто шестьдесят шесть и шесть в периоде за здоровье, у Макара вяленый лещ с собой, жирный что моя жена. Колян, рыбка – просто за-ши-бись, пальчики оближешь.

Идти никуда не хотелось, даже за вяленым лещом и даже если меня там ждал очередной квест.

– Нельзя мне, – кое-как нашёлся я, – врач сказал, если выпью, всё, кранты. Снова помру.

– Вот те раз, – искренне огорчился пузатый, – ты и впрямь выглядишь не очень. Лады, дай трёху, а то нам на пузырь не хватает. На тебя надеялись, ёшки-матрёшки.

Логики в этом не было никакой, разве можно надеяться на человека, который помер, но я пошарил в чужом кармане, выудил кошелёк. Там лежала игровая валюта – советский красный червонец, две желтые бумажки по рублю и немного мелочи в отделении с кнопкой.

– Держи, больше нет, – протянул алкашу два рубля.

– Колян, ты во! Человечище! – мужик показал большой палец. – Да мы за твоё здоровье упьёмся, не переживай. Чего, правда нельзя?

– Месяц как минимум.

Алкаш только головой покачал, горестно вздохнул и побежал к своим, очередь заглотила его, как кит мелкую рыбёшку.

– Для местных я – Николай Соболев, – напомнил сам себе. – Здесь только так и не иначе.

Провести всю игру в сумасшедшем доме, а в сеттинге про Советский Союз наверняка такой имелся, без возможности выхода в реальный мир я не хотел. Дорожку к дому асфальтировали недавно, но всё равно во многих местах грунт осел, набирая лужи, пришлось петлять к подъезду. Жил Соболев в квартире с номером один, значит – первый подъезд, первый этаж; я пошарил в карманах, пытаясь найти ключ, его не было. Дверь подъезда открылась со скрипом, к площадке первого этажа вела лестница в восемь ступеней, левая дверь была распахнута, оттуда показалась мужская спина в майке-алкоголичке, потом – всё тело, держащее в руках край стола.

Я понял, что Соболева, то есть теперь меня, грабят. В столе, который сейчас перемещался из одной локации в другую, должны были лежать ампулы, о них говорила женщина в белом халате. Эликсир здоровья, он же витамин В₁₂.

Грабитель как раз остановился передохнуть, загородив столом проход в квартиру, и мне не пришло на ум ничего другого, как врезать ему ногой по заднице. Мужик ойкнул, обернулся, увидел Соболева и побледнел.

– Ты чего, Палыч? – просипел он. – Живой?

– Мебель обратно занеси.

Я внимательнее присмотрелся к очередному персонажу, тот был моложе, выше Соболева на полголовы и крупнее, дверь в квартиру напротив по лестничной клетке была тоже распахнута, но оттуда ничего не выносили.

– А то что? – предполагаемый сосед начал приходить в себя, а вместе с этим возвращалась и наглость.

– Полицию вызову, – спокойно сказал я, раз уж эта игра заточена на социальное взаимодействие, надо соответствовать. Но на всякий случай посмотрел вокруг, вдруг где-то припрятаны дробовик или бензопила.

Видимо, ответ был неожиданным, и первоначальный Соболев себя так не вёл, потому что в глазах соседа колыхнулось недоумение, а потом он сник.

– Да ты чего, Палыч, я ж для сохранности, – нашёлся он, заталкивая стол обратно в прихожую. – Сам знаешь, народ какой, как узнает, что ты помер, так вынесет всё подчистую.

Пока он возвращал имущество на место, я огляделся и оценил дизайнерскую работу на твёрдую тройку, интерьер в жилище алкаша подкачал. Обои были достаточно свежими, на полу лежал плотный незатёртый линолеум, с потолка на шнуре свисал плетёный абажур. Сдвоенные двери санузла, проём, ведущий, видимо, на кухню, и покрашенная белым дверь в комнату тоже выглядели опрятно. Дверь была закрыта, там явно кто-то что-то передвигал. Грабитель стрельнул глазами и приоткрыл рот, чтобы предупредить подельника, но тут створка распахнулась, и оттуда появилась коренастая женщина, меня она из-за широкой спины соседа не видела.

– В шкафу прятал, скотина, еле нашла, – она трясла зажатым в руке узелком, сделанным из носового платка, – всё нищим прикидывался, жмотничал до получки занять, а у самого денег куры не клюют. Ты чего стоишь? Участковый через час придёт описывать имущество, давай шевелись, ещё телевизор тащить и кресло. Со сберкнижкой-то чего делать? Такие деньжищи пропадут зазря, может, в сберкассе сговориться?

– Так это, Любань… – сосед замялся.

Я подошёл к женщине вплотную, вырвал узелок. Любаня сделалась белой как мел, осела на пол и только рот разевала и глазами хлопала, но в находку вцепилась так, что еле вытащил. Вроде как силу прокачал.

– Ты эта, мы ж думали, что помер, а покойникам зачем, – попытался оправдаться мужчина. – Эй, Любка, что с тобой?

– Сердце прихватило, – женщина поднялась, потянулась руками к узелку, плюнула. – Сволочь, даже помереть не можешь нормально, алкаш проклятый, чтоб ты сдох. Опять от тебя житья не будет, скотина.

Выпроводил соседей, уселся на край стола, пытаясь собрать мысли в кучку, потом спохватился, открыл ящик. Ампулы, как незнакомка и сказала, лежали на месте, только не три, а две коробки, значит, соседи решили ещё и лекарство себе забрать. Вышел на площадку, постучал в соседскую дверь. Послышалось шебуршание, но никто не открыл, я постучал ещё раз, потом саданул по двери ногой, чуть не сломав большой палец. Только после этого она распахнулась, в проёме стояла Люба. Она швырнула мне большой узел.

– Подавись, скотина.

– Эликсир где? То есть ампулы.

– К чёрту иди, наркоман проклятый, совсем мозги свои пропил, нет больше ничего, – дверь захлопнулась у меня перед носом.

По лицу соседки было понятно, что больше она ничего не отдаст. Я прошёл к Соболеву в квартиру, закрыл дверь на задвижку, развязал большой узел. Там лежали ложки с вилками, наволочки и одежда, всё – почти новое.

– Ну и перс мне достался, даже украсть толком нечего, – сказал сам себе. Уровень сложности игры, на мой взгляд, был невысоким, и очень не хватало оружия. – А может, и есть чего.

В маленьком узелке лежали сберкнижка, военный билет офицера запаса, запечатанная пачка пятирублёвок, орден Ленина и три – Красного Знамени, медаль «Сто лет Вооружённым силам СССР» и золотой значок в виде ракеты с номером 512. Соболев был уволен в запас год назад в звании майора, фотография в военнике точь-в-точь повторяла такую же в паспорте. Сберкнижка тоже не вязалась с образом опустившегося синяка, весь этот год каждый месяц Соболеву приходили четыреста пятьдесят рублей, и всего на книжке накопилось больше пяти тысяч. Я пока не знал игровых цен, но судя по тому, что на водку хватало трёх рублей, тысяча была большой суммой, а пять – тем более.

– Инструкция, – напомнил сам себе. – За холодильником.

Убрал ценности в ящик стола, оставив его в прихожей, и пошёл искать ценные указания от игрового бота. Кухня была маленькой и аккуратной. Несколько шкафов из ДСП, мойка с капающим краном, деревянный стол без скатерти и четыре мягких табурета. Новый с виду холодильник был открыт и внутри совершенно пуст – то ли Соболев ничего не ел, только пил, то ли сердобольные соседи всё выгребли подчистую. Я закрыл дверцу, примерился и отодвинул агрегат. За холодильником ничего не оказалось, а вот под ним на полу лежал лист бумаги с текстом, аккуратно написанным от руки округлым почерком.

«Дмитрий Сергеевич, надеюсь, вы прочитали правила на носителе, который вам передали.

Тщательно их соблюдайте.

Придерживайтесь рекомендаций.

Первое – синхронизация проходит с трёх до четырёх утра в воскресенье каждую неделю, постарайтесь в это время быть в кровати, присутствие посторонних крайне нежелательно.

Второе – вы выбрали произвольное распределение единиц взаимодействия. Координаторы определили оптимальный вариант, отказ от него означает отказ от участия в программе.

Постарайтесь не выдать себя до изучения прошлого оболочки, внимательно отнеситесь к окружению, не конфликтуйте. Не пытайтесь убедить себя, что это игра, так вы совершите типичную ошибку новичков, за которой последуют фатальные ошибки и исключение из программы.

Выбранная схема лечения предусматривает, что вы будете делать внутривенные инъекции самостоятельно. Придерживайтесь схемы – по 1 ампуле 1 раз в сутки, с 10 до 14 часов, пять дней подряд, и по 1 ампуле перед каждой синхронизацией (минимум пять, максимум двадцать пять). Перерыв между первыми уколами должен быть не больше 26 часов и не меньше 22. Помните, только полный курс может полностью восстановить вашу оболочку, сделать её максимально здоровой и работоспособной.

Ваш уровень участия – 1. Из 104 975 единиц удержано:

– подбор оболочки – 8400,

– информация о прошлом оболочки – нет (0),

– уровень реальности 10 – 10 000,

– уровень безопасности 9 – 9000,

– сопровождение на другой стороне – 12 000,

– лечение (с учётом состояния оболочки) – 24 000,

– оплата синхронизации на 1600 недель (исходя из срока дожития) – 40 000.

Остаток – 1575 единиц».

Я сложил листок вчетверо, засунул в карман пиджака, висящего в шкафу, сел в продавленное кресло и задумался.

Первое, это определённо не сон. Все сновидения, какими бы реалистичными они ни казались, на самом деле всего лишь обрывки разных сцен, хаотично сменяющих одна другую, и органы чувств во сне так не работают. Возможно, я сейчас лежу в коме, там глюки совсем другие, но люди обычно описывали в таких случаях операционную, или себя и врачей, или полёты в тоннель. И никто не упоминал, что переселился на время в тело вонючего алконавта.

Если предположить, что существует технология, которая позволяет человеку чувствовать себя другим в игре – а степень погружения здесь была фантастической, то почему бы не предположить, что существует технология, способная переносить сознание. Это мне пытались намекнуть в записке под холодильником. Верить или не верить, отдельный вопрос, я скорее склонялся к тому, что оказался в игре или какой-то симуляции реальности.

«А если это взаправду?» – спросил внутренний голос.

Взаправду значило, что сейчас на месте Дмитрия Куприна готовит обед на моей кухне алкаш-майор, и этот вариант мне не нравился категорически. Дмитрий Куприн был здоровым молодым человеком и совершенно не хотел, чтобы его, то есть моё тело испортили.

Правда, были и другие слова, более оптимистичные, хоть и неприятные. Например, оболочка. Словно взяли какой-то секонд-хенд, и в него меня обрядили. Нет, против секонд-хенда я ничего не имел, моя мать торговала такими вещами в собственном магазине-полуподвале, привозя их тюками из Петербурга, но там хоть выбрать можно было что-то приличное, а здесь мне достался явный неликвид. Немудрено, что стоил он дешевле лечения, хотя, на мой взгляд, за такое могли бы и приплатить. Даже со своим прерванным посредине высшим образованием я понимал, что этот Соболев не жилец – желтушные глаза, боль в подреберье, одышка, неровный сердечный ритм, периодически накатывающие головокружения и мутные пятна перед глазами вперемешку со сгустками крови, у этого майора были все шансы откинуться в любой момент. То, что его, то есть меня, выпустили из больницы, иначе как желанием, чтобы пациент сдох где-нибудь в другом месте, я объяснить не мог.

Забавно, но я начинал думать об этом мире и самой возможности синхронизации сознаний как о чём-то реальном. Когда работаешь с мёртвыми людьми, поневоле начинаешь смотреть на жизнь и смерть философски, а главное – не торопиться, потому что всё в этой жизни временно. Вот и сейчас я решил не гнать волну, не бегать по окрестностям с холодным оружием, а сделать так, как написано на листе бумаги, дождаться выходных и уже там хоть что-то выяснить. Начать играть никогда не поздно, жить – тут уж как повезёт.

В дверь позвонили, подумал было, что это соседку заела совесть, заложенная в её характер разработчиками, и она принесла обратно еду и игровую наркоту, но нет – на площадке стоял мой новый знакомый из очереди, а позади него маячили ещё двое синяков.

– Колян, – мужик сделал попытку меня отпихнуть и пройти в прихожую, в руке он держал бутылку с зелёной этикеткой, – на улице холодно, мы к тебе. Давай раздавим сейчас пузырь за твоё здоровье, ты уж извини, «Столичная» закончилась, только «Московская» осталась. Закусь найдётся?

Я отступил, троица ввалилась в квартиру, увидев пустой холодильник, мужик присвистнул.

– Придётся так пить, – заявил он, – а это уже алкоголизм. Ты, Колян, иногда продукты-то покупай, без еды язва появится.

– Участковый появится, – я кивнул на часы, которые показывали половину одиннадцатого, – вот-вот.

– Зачем? – оторопел незваный гость.

– Мне откуда знать, соседи сказали.

– Борька, что ли? Мелет языком, когда не просят, а жена его вообще как помело, все сплетни с округи собирает. Ладно, раз закуси нет, пойдём, – мужик ногой задвинул табурет обратно, – бывай, Колян. Будь другом, дай ещё чуток мелочи, сырок купим и хлеба, а то на пустой желудок не дело, мы ж гомо сапиенс, а не животные какие.

Я выгреб мелочь из кошелька, ссыпал в ладонь. Ногти у попрошайки были обкусаны, с чернотой. А мои почему-то аккуратно подстрижены. С мелочью расстался легко, по сути, деньги-то не мои, а этот алкаш мог стать источником информации.

– Ты на работу выходишь, или на больничном? – спросил он.

– На работу?

– Мужики, идём. Ты, Колян, лечись, выглядишь хреново. И продукты купи, кореша пришли тебя проведать, а поляну-то накрыть нечем. Нехорошо, не по-людски это.

Синяк вышел, двое собутыльников последовали за ним, за всё это время они не проронили ни слова и вообще двигались как зомби. Запоздало подумал, что за деньги алкашня могла бы мебель в комнату занести, пришлось это делать самому. Стол был массивный, из дерева, с толстыми ножками и сукном на столешнице, явно откуда-то из далёкого прошлого. Весил он, наверное, килограммов сто, на линолеуме появились новые борозды, пока я его двигал.

Судя по следам, раньше он стоял у окна, но я через всю комнату переть тяжесть не хотел, оставил у двери. Кроме стола, моего персонажа наградили лакированным трёхстворчатым шкафом с зеркалом, кроватью с тумбочкой и телевизором, у меня такой в гараже пылился. – выпуклый экран и ручка-переключатель. Только у этого сбоку была ещё какая-то коробочка прикреплена. На телевизоре стоял телефонный аппарат, от него к коробочке шёл провод, рядом в рамке фотография – относительно молодой Соболев в военной форме с девочкой лет девяти или десяти, на Красной площади. Достал ещё раз военник, сравнил – за те несколько лет Соболев почти не изменился, зато в последний год сдал, судя по отражению в зеркале, очень сильно. В войсках он служил элитных, военно-воздушных, ни больше, ни меньше. Был Соболев лётчиком-испытателем, и судя по наградам – очень даже заслуженным.

Участковый заявился, когда я собрался выйти за продуктами, а заодно и шприцов на весь курс прикупить. Ни карточек, ни смартфона я не нашёл, оставалась десятка в кошельке и нераспечатанная пачка, которую я подумывал отнести в банк, уж очень народец здесь водился ушлый. У Соболева в тумбочке хранилась только одна упаковка из пяти шприцов, ещё там лежали КИМГЗ РВ – противорадиационная аптечка, куча простых лекарств по мелочи и противогаз в нижнем отделении. Нашлась и бутылочка салицилового спирта с комком ваты – для обеззараживания сойдёт. Пожилой лейтенант постучал в дверь, зашёл, стоило мне открыть, и сразу проследовал на кухню.

– Ну что с тобой опять не так, Соболев? Так и знал, что сорвёшься, – вздохнул он, выкладывая на стол планшет.

Не командирскую папку, в которой военные любят носить секретные карты, а полиция – бланки протоколов. Самый настоящий, с плоским экраном, только очень толстый, на книжку похожий. Лейтенант говорил с заметным акцентом, голос у него был сочный и глубокий.

– Ну чего молчишь? Я с понятыми шёл, квартиру описывать, а ты тут живой и здоровый, хорошо из больницы позвонили. Они, дескать, до сегодняшнего утра не были уверены, что ты оклемаешься.

На чёрно-белом экране появился бланк протокола, а в руках у участкового – карандаш. Наверное, не простой, потому что писал он им прямо на планшете, укоризненно покачивая головой, а потом пододвинул мне девайс.

– Читай.

Я пробежал глазами текст. Вроде всё правильно там было написано – произошла врачебная ошибка, в результате которой в милицию ушли сведения о покойнике Соболеве, и представитель милиции лейтенант Гаспарян личность мою вновь установил и выяснил, что я жив. Только в глазах милиционера читалось, что обстоятельству этому он не рад. И я тоже, кстати – как расписывался Соболев, я не знал, но подумал, что это может быть важно. В больнице просто закорючку поставил, там все так пишут, здесь такое могло не прокатить.

– Ты, товарищ лейтенант, не торопись, сначала паспорт проверь, для порядка.

Гаспарян спорить не стал, небрежно полистал красную книжицу, посмотрел на меня, склонив большой висячий нос набок, и я кое-как скопировал росчерк с первой страницы, приложил указательный палец к квадратику в левом нижнем углу.

– Руки дрожат, – сказал на всякий случай.

На экране появился значок песчаных часов, который через несколько секунд поменялся на зелёную галочку.

– Мы надеялись, – вдруг прорвало лейтенанта, – что к нам в город приедет покоритель космоса, герой и просто хороший человек, а получился ещё один ханурик. Может, то, что произошло, заставит тебя задуматься. И, Соболев, ты уж завтра на работу выйди, будь ласков, хоть у подъездов подмети, а то не дом, а свинарник, всё бычками закидали.

– Я на больничном. А если в доме свиньи живут, то хоть убирай, хоть не убирай, лучше не будет.

– Думал на совесть твою надавить, но ты её пропил, – лейтенант поднялся, аккуратно задвинул табурет под стол. – До свидания, гражданин Соболев. За копией протокола придёте в отделение.

И ушёл. Хотел я было ему на вороватых соседей пожаловаться, но в последний момент не стал, не знаю как с советской милицией, а с нашей полицией в такие игры лучше не играть, в результате сам можешь виноватым оказаться. Не думаю, что они уж очень разные.

На часах стрелка приближалась к полудню, идти уже никуда не хотелось, чувство голода исчезло, наоборот, появились тошнота и отрыжка с тонкими нотками ацетона. Я вытащил шприц, намылил руки и место укола, мыло у Соболева было коричневое, по запаху – хозяйственное, такое у нас в больнице любили. Постучал по локтевой ямке, протёр кожу спиртовым раствором, нацепил иглу на шприц, втянул бесцветную жидкость из ампулы, перетянул руку найденным в шкафу галстуком, примерился.

Зазвонил телефон. Противная трель чуть было всё не испортила, и так руки тряслись, а тут ещё лишний раздражитель. Пытаясь не обращать внимания на дребезжащую трубку, выдавил одну каплю, капнул себе на язык. Если здесь всё по-настоящему, и эта женщина хотела меня обмануть, подсунув вместо нужного лекарства какой-нибудь яд, в вену его колоть не стоило – верный способ снова отправить это тело в морг.

Телефон отзвонил, подождал с минуту и забренчал снова. Я как был, со шприцом, с галстуком на руке и засученным рукавом, снял трубку, на которой с обратной стороны обнаружился маленький экранчик. Он пульсировал красным цветом, а на засветившемся экране телевизора появилась женщина, молодая и привлекательная, с обесцвеченными волосами. Она сидела в кожаном кресле и смотрела прямо перед собой.

– Соболев, – сказала она, брезгливо сморщившись, отчего лицо её стало неприятным и сильно состарилось, – ты уже колешься? Поздравляю.

– Спасибо, – на всякий случай поблагодарил я.

– Не паясничай. У Леночки был вчера день рождения, а ты опять пропал, не поздравил её. И теперь я вижу – почему. Не звони нам.

И отключилась.

Язык не онемел, хуже мне не стало, субстанция на вкус была никакой, и я решился, сильно сжал кулак, воткнул иглу в вену и медленно ввёл кубик раствора. Это был точно не витамин В₁₂, подействовало практически сразу, накатило чувство эйфории, боль и тошнота исчезли, глупая улыбка не хотела слезать с лица. Мысли вернулись к недавнему звонку, забавные люди эти женщины, будто я сижу и названиваю круглые сутки. Леночке. Видимо, имелась в виду дочь майора, о которой упоминалось в паспорте. Значит, здесь эта пергидрольная молодящаяся блондинка – моя бывшая жена. То есть жена Соболева, он в предыстории к моему персонажу плодился и размножался, а расхлёбывать теперь мне. Прости, непись Леночка, твой несуществующий папка вчера помер от пьянства и нездорового образа жизни.

Девочка на фотографии всё так же улыбалась, майор тоже улыбался, крепко держа её за руку. И мне почему-то стало очень стыдно.

(4). Сторона 1. 14 апреля, вторник

Поезд запаздывал, Димка стоял на перроне и курил, кутаясь в куртку от холодного апрельского ветра. Тётя Света и её дочка вполне могли бы добраться до бесплатной гостиницы самостоятельно, но мать настрого приказала их встретить, проявить, так сказать, уважение. А чего встречать, если шагни чуть за угол, где такси выстроились рядами, куда хочешь отвезут и недорого, ещё и вещи помогут затащить.

Вдалеке показалась мордаха электровоза, он ехал не торопясь, словно никуда не спешил. Табло показывало, что не спешил он вот уже два лишних часа. Наконец кабина машиниста поравнялась с краем платформы, втягивая за собой длинную гусеницу из вагонов. Ошибиться Дима не боялся – кроме него, других встречающих не было.

– Не стоило приходить, – первым делом сказала Светлана Вадимовна, спустившись на перрон, – вон, такси стоят, чай не в каменном веке живём, и адрес я знаю. Своей машиной не обзавёлся?

Молодой человек покачал головой, сразу потеряв последние очки в глазах Вики. Девушка стояла, морща носик, словно в бомжатник попала. Даже не поздоровалась, только кивнула небрежно.

– Ты чего раззявилась, наказание, – тётя Света дёрнула дочку за рукав, – а ну пошли. И чемодан сама неси.

Димка мог бы и помочь, две руки – два чемодана, но Вика послушно подхватила свой и пошла к зазывалам-таксистам.

– Совсем девка от рук отбилась, – жаловалась Светлана Вадимовна своему почти племяннику, не стесняясь ни дочки, ни таксиста, – жопой крутит как халахупом, парни проходу не дают, а ей принца подавай на белом «мерседесе».

– Эй, смотри, у меня «тойота», – таксист ударил ладонями по рулю, – в сто раз лучше. Пойдёшь за меня, красавица?

Красавица смотрела в окно карими глазами и не отвечала. Вика с детства такая была, считала, что судьба с ней обошлась несправедливо, засунув в обычную семью, а не к миллионерам. Она снимала ролики для нескольких тысяч подписчиков и чувствовала себя популярной и независимой.

Таксист только вздохнул, помог выгрузить чемоданы, получил двести рублей и уехал, а Дима понёс вещи в дом. От деда с бабкой, ну и от отца, конечно, ему достались пятнадцать соток земли, капитальное двухэтажное строение почти в двести метров и огромный гараж, соединённый с мастерской.

– Здесь собака накакала, осторожнее, – вовремя предупредил он гостей, обходя очередной соседский подарок. – Вы надолго?

– Выгоняешь уже? – тётя Света распахнула входную дверь. – К майским уедем, вот только балда эта в институт сходит, по знакомым пробежимся и домой. Я ей целевое сделала, чтобы уж наверняка, да, Викусик? Но если в институт не поступишь, смотри у меня, найдём мужа из местных, какого-нибудь фермера, будешь коз за сиськи дёргать.

Вика покраснела, пробормотала что-то и убежала в бывшую комнату отца Димки. А тётя Света тут же прошла на кухню и загремела посудой.

Институт в городе был один, зато очень престижный. Медицинский. Филиал столичной Пироговки, непонятно зачем открытый в захолустье сорок лет назад, набирал по пятнадцать человек на два факультета – фармацевтический и лечебный. К филиалу прилагался медицинский колледж, который Дима с грехом пополам окончил, про вышку он даже и не думал. А вот тётя Света подумала и сделала дочке направление из сельской больницы, где сама же и работала главврачом. Димка не мог понять, зачем Вике это нужно – зубрить анатомию и латынь, да ещё в трупах ковыряться, но в чужие дела лезть не стал, тем более что своих было невпроворот.

Всё воскресенье он провёл на огороде – снег практически растаял, только там, куда солнце не заглядывало, лежали спёкшиеся ледяные сугробы. Они исчезнут к концу апреля, весна в этом году выдалась поздней, а зима – снежной.

Восстановил теплицу, в которой вот уже семь лет ничего не росло, полюбовался на проклюнувшийся из земли чеснок и крохотные пёрышки лука, обрезал перемерзшие ветки на кустах. Раньше, когда бабушка была жива, здесь шагу нельзя было ступить, чтобы не пройтись по какой-нибудь грядке с клубникой или посадкам картошки, а теперь освободившееся пространство занимал модный газон, вздыбившийся кочками одуванчиков, на котором стояли качели и проржавевший мангал. В планах было сделать спортивную площадку, поставить бассейн, хотя бы каркасный, и сделать по всему участку дорожки и подсветку, но всё, на что его хватило за несколько лет – это прокопать дренаж, колодец почистить и сварить новую калитку.

Пока ковырялся на земле и комнаты гостям готовил, пролетел целый день, а потом, в понедельник, он вышел на дежурство и до утра вторника помогал людям болеть и выздоравливать, в меру своих служебных полномочий. Фельдшер, он вроде уже и не медсестра, но ещё не врач, трахеотомию сделать может, а назначить мазь от прыщей – нет.

Гости развлекали себя сами – старшая ушла на рынок за продуктами, а младшая заперлась в комнате и что-то там бубнила на камеру. Димка наконец добрался до наследства, в конверте лежал лист бумаги с каракулями, они даже на иероглифы похожи не были, но явно что-то означали. Планшет ему достался явно китайский, из подвала – без опознавательных надписей, камеры и качелек громкости, зато с физической кнопкой на лицевой стороне. Молодой человек нажал на неё, досчитал до десяти, но ничего не произошло, экран не засветился. Зарядка в комплекте не шла, и даже разъёма для неё не было. Зато была толстая щель на левой стороне, с каким-то значком. Пришлось принести лупу, мелко-мелко рядом с щелью кто-то нацарапал изображение монеты.

Димка достал монету, повертел, примеряясь, какой стороной вставить. Едва кругляш вошёл до упора в паз, экран засветился. Появились десять квадратиков и внизу клавиатура из семи рядов.

– А теперь мы распечатаем конверт, – наследник разорвал плотную бумагу, достал лист с паролем.

Ровно десять значков, все они отличались друг от друга мелкими закорючками. Он несколько минут выискивал похожие на клавиатуре и вбивал один иероглиф за другим. Наконец, когда последний символ встал на своё место, экран моргнул. И ничего не произошло. Димка не расстроился, он ещё раз проверил буквы чужого алфавита, обнаружил, что шестой символ похож, но не тот, и вбил правильный. И только тогда фон на экране изменился, стал красным, и на нём появились три квадратика с подписями – «Документы», «Инструкция» и «Напутствие», и один кружочек с вписанным в него непонятным символом.

В папке с документами лежали завещание и соглашение о принятии наследства, их Дима оставил на потом. Он уже всё подписал и подозревал, что его обвели вокруг пальца, а обнаружить доказательства, что ты повёл себя, как лох последний, всегда неприятно.

Инструкции Дмитрий Куприн читал всегда. Это в играх можно просто галочку поставить, и в худшем случае перелогиниться, а когда приходит новый медицинский прибор или препарат, ошибка может дорого обойтись и тебе, и пациенту. Так что он ткнул в самый левый квадрат, пробежал глазами текст на русском языке, только вот полезного там почти не нашёл.

Инструкция была короткой и непонятной.

«1. Внимательно изучи правила участия в программе (недоступно на 1-м уровне)».

Видимо, у Димки был именно первый уровень, потому что никаких правил он не нашёл.

«2. Распредели единицы участия по параметрам, и заполни карточку пользователя».

Карточка пользователя нашлась в самом низу короткого текста, там возле странных параметров уже стояли цифры. Например, рядом с параметром «Оболочка» красовалось число 8400, а напротив «Уровня окружения» – 10 000. Кто-то уже постарался, и всё заполнил за него.

«3. Проведи пальцем по лицевой стороне жетона участника, между линиями».

Димка пожал плечами, вытащил монету, поёрзал пальцем по тому месту, где торчал заусенец. На этот раз обошлось без крови, острый выступ словно стал меньше и потерял остроту. Планшет, оставшись без монеты, погас, а когда она вернулась на место, снова засветился.

«4. Если инициация будет проведена раньше, чем ты распределишь единицы, координаторы сделают это сами».

– Спасибо, координаторы, – сказал Дмитрий. – А то я уж и не знаю теперь, как жить без вас.

«5. Заполнение оболочки проходит с трёх до четырёх утра в ночь, следующую за днём инициации.

6. Синхронизация производится раз в неделю, в это же время. Изменение частоты – не раньше тридцати шести недель с момента инициации.

7. Любое из этих действий карается штрафом, при рецидиве отменяет участие в программе – перенос критических знаний, распространение информации о программе, невыполнение требований координатора, намеренное причинение смертельного вреда собственной оболочке».

– Суицид. Это называется – суицид, – попенял на китайский перевод Димка. – Ладно, я вроде всё сделал. Что дальше?

Дальше инструкция закончилась и свернулась обратно в квадратную иконку. Диму явно заманивали в какую-то секту. Какую именно, он выяснять не хотел, если монета действительно золотая, то был у парня знакомый ювелир, который даст за неё три четверти рыночной цены металла, планшет без зарядного устройства отправлялся на чердак, на склад ненужных вещей. Там, на стеллажах, за долгие годы чего только не накопили, начиная от старинной прялки и заканчивая кассетным магнитофоном.

– Напутствие, значит? – молодой человек ткнул палец во второй квадратик. – Давай, аксакал. Дай ценный совет.

На экране планшета появился старик с фотографии, которую показывал адвокат. Сидел он не на катере, а в кресле, стоящем на фоне бежевой стены, вперив взгляд в объектив.

– Привет, – сказал он. – Сейчас Рождество, две тысячи двадцать пятый почти закончился. Меня, дорогой потомок, уже достало повторять это из года в год, надеюсь, записываю видео в последний раз.

Дима видел много стариков – среди клиентов Самойлова в основном они и попадались. В их городе редко кто доживал до девяноста, а уж за сотню, считай, никто не переваливал, и как выглядят люди такого возраста, он представлял. А этот предок, которому было сто десять лет, выглядел куда лучше, чем здешние пенсионеры в семьдесят.

– В общем, дорогой потомок Афанасия Куприна, фактически мы чужие люди, – продолжал живчик, – но формально ты мой правнук. Почему так, ты ещё поймёшь, а пока отнесись к моим словам со всей серьёзностью.

И он поднял указательный узловатый палец вверх.

– Раз ты смотришь это видео, то я уже подох, точнее, моя здешняя оболочка мертва, а ты получил от меня подарок. Наследство, так сказать. Если бы не обычай, о котором ты ещё узнаешь, хрен бы тебе чего обломилось, но раз повезло, пользуйся.

Старик вытащил из кармана кругляш, повертел, подкинул на ладони.

– Это, Дмитрий, ценная вещь, смотри не просри её или не продай кому-нибудь, а то я знаю вас, босяков, чуть что, бежите в ломбард. Ты вроде парень не дурак, как я выяснил, и живёшь своим умом, так что поверь, истинная цена этой штуки поболее, чем ты можешь представить. Намного больше. Главное, не доставай монету из упаковки прежде, чем поймёшь, что это такое. А если достал, то постарайся не поцарапаться об иглу.

Старик показал лицевую часть монеты с двумя линиями.

– Когда я получил первый пропуск, то наделал много ошибок, и только чудом удержался в программе. Как их избежать, я тебе вкратце расскажу, а уж сделаешь ты так или по-другому, твоё дело. Ты уже, наверное, разобрался, что монету надо вставлять в планшет, иначе бы не смотрел на меня. Открой инструкцию, там самая главная штука, это табличка в конце. Количество единиц, которое написано на монете, ты можешь в ней распределить. А теперь внимательно, очень внимательно слушай!

Старик наклонился вперёд, так, что лицо заняло большую часть картинки. Взгляд у Куприна-старшего был строгий и въедливый.

– У тебя есть почти сто пять тысяч единиц, это много, очень много для человека с мозгами и почти ничего для идиота. Оставить больше тебе не могу, у самого и так впритык, но для первого раза тебе хватит. Самая ценная и важная деталь – оболочка. До пятнадцати тысяч стоит ходячий труп, не поскупись, и отдай за неё хотя бы тысяч пятьдесят, а лучше – семьдесят. Отличный экземпляр обошёлся бы тебе минимум за двести тысяч, в некоторых мирах и за миллион заходит, но тебе хватит просто хорошего.

Он снова откинулся назад, вздохнул.

– Поскольку этот раз у тебя – первый, характеристик ты получишь мало. Адаптация – это то, насколько привычным будет окружение, по мне так бессмысленная трата единиц. Какой смысл отправляться в путешествие, если ты как будто из дома не выезжаешь? Я всегда выбирал нули и ни разу не пожалел. Но дело твоё, если не хочешь учить чужой язык, брось на неё пару тысяч. И не экономь на безопасности, семь, а лучше десять. Остальное не так важно, поставь прочерки, те, кто затеял этот эксперимент, тоже не любят, когда единицы энергии тратятся впустую, и остаток разделят за тебя. В общем, впиши числа в таблицу, а потом, и только после этого, – человек на экране даже чуть приподнялся, подчёркивая важность того, что скажет, – проведи пальцем по той стороне монеты, где нарисованы цифры и линии, – оцарапайся хорошенько. Инициация произойдёт той же ночью.

Умерший наставник потянулся к камере, словно намереваясь её отключить, но потом передумал и отдёрнул руку.

– Вот ещё что, проводники – они как шакалы, стараются выхватить побольше кусок. Сразу откажись от лекарств, которые они тебе попытаются всучить на остатки единиц или даже в долг, шли их подальше, дорогой наследничек. Пилюли, уколы и так далее, тебя будут убеждать, что без этого ты умрёшь. Ни хрена подобного, с хорошей оболочкой тебе это не нужно, организм донора быстро адаптируется, а оставшиеся единицы можно потратить через год на более полезные вещи. Прощай, Дмитрий, и это… ты уж прости за прадеда. Он был хорошим человеком и умер, как герой. Да, ещё кое-что важное сказать хотел.

Куприн-старший посмотрел куда-то вверх, словно вспоминая. Пальцы его то сжимались, то разжимались.

– Совет тебе на будущее. Когда единиц поднакопишь, не жди, чтобы эта или другая оболочка разваливаться начали. В жизни всякое случается, страховка стоит недорого, начинай с первой возможности платить понемногу, даже если пропадут единицы, то не зря».

Экран погас, последняя фраза объяснила всё. Похоже, Афанасий Львович, несмотря на свой бодрый вид, серьёзно поехал кукухой. Сто десять лет – возраст серьёзный, в здравом уме остаться сложно, особенно если поменял климат, полушарие, окружение и страну. Но Димка его не винил, хотя в тот бред, который прочитал, прослушал и просмотрел, не поверил. Если инициация, о которой в нём говорилось, действительно произошла, когда он поцарапался, то всё должно было случиться ещё три дня назад. Но не случилось, а значит, монета пойдёт на переплавку и станет колечками, серёжками или браслетиком.

Димка вытащил из планшета золотой кругляш и уже собирался убрать его в место понадёжнее, но заметил странность. От четырёх одинаковых закорючек на лицевой стороне остались только три, и теперь они различались.

В частных домах всегда можно найти место для тайника, таких у Димы было несколько. В гараже, за стеллажами, на чердаке, на кухне и даже в подвале. Подвальный был самым надёжным, во-первых, вход туда охранялся висячим замком, а во-вторых, не будет же потенциальный вор ощупывать все кирпичи в поисках фальшивой кладки. За таким кирпичом, рядом с тощей пачкой долларов, золотыми серёжками и колечком, оставшимися от бабушки, Димка спрятал планшет вместе с монетой, рассудив, что в деньгах он пока не очень нуждается, а золото, по утверждениям экспертов, только будет расти в цене. В кругляше было граммов двадцать, не меньше, по нынешним расценкам тысяч на сто пятьдесят.

– Огурцы, – он поставил банку на стол, за которым тётя Света уже что-то резала. – Сам солил.

– Заняться тебе нечем, – отреагировала та, – лучше бы женился. Девка-то есть на примете? А то смотри, у нас соседка молодуха, кровь с молоком, восемнадцать лет, а сиськи больше, чем у коровы. И таз широкий, дети легко выйдут. Хочешь, познакомлю?

– Нет, спасибо, – вежливо, но твёрдо отказался молодой человек.

– Уж не из этих ли ты? – Светлана Вадимовна отложила нож, пристально посмотрела на Димку. – Вроде не красишься, и волосы короткие. Ты смотри, Надежда Петровна мне завещала за тобой приглядывать. А может, тебя на Вике женить? Да шучу я, кому такая нужна, с тараканами в голове. Ты давай, сбегай к Лёньке, он мне обещал лекарство достать, я его рожу ментовскую видеть пока не хочу.

(5). Сторона 2. 16 апреля, четверг

Ну подумаешь укол, укололся – и пошёл.

По телевизору крутили какой-то старый мультик, призывающий не бояться прививок. Здесь, в этой игре, с прививками было строго, я, например, кололся теперь каждое утро. Женщина, забравшаяся в мою квартиру и подбросившая палёный витамин, временной интервал обозначила чётко, двадцать два часа минимум, и я его придерживался. Первый укол сделал в понедельник, между двенадцатью и часом, второй во вторник в одиннадцать, третий, в среду – в девять. Вокруг было столько всего неинтересного, что день разрывать на две части не хотелось.

Игровой мир казался выжимкой из форумов «Как хорошо жилось в СССР». Жилось здесь и вправду неплохо, еда, судя по ценам в магазинах, была вполне доступной, люди вокруг ходили бодрые и здоровые, если не считать корешей-алкашей, даже пионеры попадались в красных галстуках, причём одни, без сопровождения взрослых.

Газеты, телевизор и подобие интернета, вот всё, из чего я смог что-то об этой игровой или настоящей реальности почерпнуть. Вместо Википедии предлагали Большую советскую энциклопедию, вся Восточная Европа считалась социалистической, а с Китаем воевали в начале девяностых. Не знаю, может, и в моём, реальном мире, тоже воевали, но уж точно без ядерных бомб. Несколько городов за Уралом до сих пор оставались радиоактивными руинами, про это в энциклопедии писалось вскользь, зато про разрушенные китайские города – подробно. И тому, как китайцы разбомбили собственный Тайвань, целая страница была посвящена. Историю собственного мира я знал плохо, никогда особо этим не интересовался, но в нём точно не применяли ядерное оружие, ну может быть только один раз. Тут с этим было проще и намного серьёзнее, препараты йода в аптеке стояли в центре витрины, а на стендах висели правила гражданской обороны.

Первые три дня я просто бродил по городу, он почти не отличался от тех, что существуют в российской глубинке, разве что никаких торговых сетей не было, и киоски стояли однотипные и с одинаковыми надписями – «Табак», «Пресса» и «Пиво». Табак был исключительно отечественный, болгарский и кубинский, пресса – с одинаковыми передовицами и кроссвордами на последней странице, а пиво – двух сортов, светлое и тёмное, разливное.

Соболев был работающим пенсионером. Это я выяснил, обшарив квартиру и найдя пенсионную книжку Министерства обороны СССР, а рядом с ней внушительный ключ с надписью «Дворницкая». За выслугу лет и государственные награды майору Соболеву полагалась пенсия. Надпись «Дворницкая» красовалась не только на ключе, но и на одной из дверей, ведущих в подвал рядом с первым подъездом. За ней, в большой комнате с узкими окошками под потолком, стоял продавленный диван, на крючках висели спецовки, в ближнем углу были аккуратно развешены и расставлены лопаты и мётлы. В дальнем стоял агрегат, напоминающий мини-трактор, с треснутым стеклом и без насадок, судя по слою пыли, пользовались им в последний раз очень давно, а возможно, даже и никогда. Формально Соболев был на больничном и своими прямыми обязанностями не занимался. Окурки и прочий мусор возле дома копились, хорошо хоть этажей всего было три, а вот в соседней шестнадцатиэтажке на балконах курили все кому не лень и бычки сбрасывали вниз, иногда прямо на прохожих.

Городок был маленький, километра четыре в поперечнике, даже с моей черепашьей скоростью я проходил улицу Победы, тянущуюся от центра к городскому кладбищу, за полчаса. Многоквартирные дома стояли в основном в центре, а на окраинах раскинулись частные домовладения, точь-в-точь как в моём Зареченске. Только вот заводы у нас давно закрылись, перепрофилировавшись в склады и базы, а здесь аж четыре штуки работали, рядом с проходными висели стенды с надписью «Требуется», и требовались там не дизайнеры и маркетологи, а наладчики ЧПУ и техники-конструкторы. Ну и дворники, конечно, как без нас. Был ещё один завод, пятый, чёрный куб, обнесённый забором с колючей проволокой, он находился примерно в четырёх километрах от центра, если идти по улице Столетия, переходящей в шоссе Тридцатого съезда КПСС, до него я дошёл просто из любопытства и от нечего делать. На этом мои походы по городу закончились, оставалось только сесть на электричку и поехать куда глаза глядят, и это как раз входило в мои планы на следующую неделю.

В четверг, слегка ошалев от безделья, я решил всё-таки поднапрячься, выйти и почистить двор – мусор постепенно накапливался и угрожал подобраться к окнам на первом этаже. Но сначала по расписанию был укол.

И новости. Их здесь показывали четыре раза в день, в шесть утра, в девять, три часа дня и в десять вечера. Большую часть девятичасового утреннего выпуска я пропускал, первый день ещё слушал про каких-то секретарей ЦК, новые заводы, стройки и посевную, которая на юге уже началась, про спорт с погодой и забастовки за границей, а потом этот бубнёж фоном шёл. Зато в середине выпуска рассказывали про космос, про обитаемые базы на Луне и экспедицию на Марс, которая должна была начаться в конце года. Не просто какой-то зонд решили послать, а настоящую, на высокой орбите Земли вот уже несколько лет собирали огромную станцию, которую отбуксируют к красной планете, и потом с неё пять человек спустятся на поверхность вместе с временным жилым модулем.

В это утро передавали репортаж с Байконура, очередной челнок с группой инженеров, обслуживающих ядерные двигатели, отправлялся на орбитальную станцию, а другой только что совершил посадку. Восемь человек экипажа стояли в ряд, отдавая честь, а какой-то надутый индюк в папахе и с генеральскими погонами цеплял им на грудь, не всем – выборочно, блестящие штучки. Ходил этот генерал странно, чуть подпрыгивая, словно ему в задницу что-то вставили и забыли вытащить. Одного награжденца приблизили почти на весь экран, и я узнал в награде свой значок. Точнее, значок Соболева, только у этого молодого парня с погонами старшего лейтенанта на ракете стоял номер 16297.

От волнения я чуть было стакан кефира не уронил, остановил изображение на экране, достал из шкафа золотую ракету с номером 512, сравнил. Да, один к одному. Нажал на кнопку просмотра, мужик в папахе к этому времени всех обошёл, камера взяла его крупно. У генерала на груди тоже висел значок, с номером 511.

Велесов Владлен Леонтьевич – так его звали, бегущая строка напоминала зрителям, кого они только что имели счастье лицезреть. Значит, Велесов мог Соболева знать, возможно, они даже друзьями были. Или нет, почему-то я, когда на этого покорителя космоса смотрел, чувствовал раздражение, и шло оно откуда-то из глубин не моей памяти.

Наш психотерапевт больничный, Медведчук, любил говорить, что эмоции человеческие иррациональны, потому что к объекту никакого отношения не имеют, а являются проекцией взаимоотношений с другими объектами. И лечится это исключительно антидепрессантами. С ним никто не спорил – себе дороже, но здесь и сейчас происходило что-то странное, спрашивается, какое мне дело было до прежних знакомых Соболева, если он всего лишь мой персонаж с выдуманной историей. Велесов у меня даже не неприязнь вызывал, а чувство отвращения, словно я действительно его когда-то знал и не с лучшей стороны. Возможно, в детстве какой-нибудь урод с похожей внешностью отобрал у меня игрушку или ногой пнул.

Новости с Луны плавно перетекли на чемпионат по хоккею, сборная Польши сыграла со сборной Монголии и забила восемь безответных голов. Телевизор продолжал бубнить, а я загорелся новой идеей.

– Доброе утро, Николай Павлович, – библиотекарша, молодая полная девушка в очках и со скобками на зубах, забрала у меня абонемент и выдала номерок, – опять в машинный зал?

– Туда, Катюша, – я забрал жетон с выдавленным номером. – Посижу часок, культурный уровень повышу.

Персональные компьютеры в этом мире стоили дорого и покупались только по специальным разрешениям, в основном научными сотрудниками и партийными работниками. Гораздо дешевле стоили игровые приставки, на которых можно было не только играть, но и заходить в общую сеть – ЭЛС, Электронные Линии Связи. У Соболева дома не было ни того, ни другого, зато в городской библиотеке стояли полноценные рабочие станции для всех желающих, готовых заплатить десять копеек за час.

Я постучал по клавиатуре, встроенной в столешницу, выделил трекболом нужный элемент и вывел на экран. Велесов нашёлся сразу, он родился на четыре года раньше Соболева, в 1979-м, а в космос полетел в следующем веке, в две тысячи шестом. Первая лунная экспедиция, четыре космонавта. Велесов был командиром, Валентина Лагина – бортинженером, Валерия Шацкая – учёным-исследователем. Значки 511, 513 и 514. Всем им раздали ордена Ленина, каждому была посвящена отдельная статья. Соболеву Н. П., который в этой экспедиции был пилотом и упоминался только один раз, статьи не полагалось. Даже на фотографии, на которой покорители космоса стояли вместе, их было только трое, а Соболева аккуратно подвинули за край, оставив от него кусок руки.

Соболев Николай Павлович – первое, что я вбил в поисковом запросе в понедельник, посчитав, что ордена Ленина просто так не выдают. Но то ли подвиг майора запаса был не такой значительный, то ли по другой причине, поисковая система и в тот раз ничего не выдала, и в этот. Называется – служили два товарища, один стал генералом и героем, а второй – алкашом и дворником. Звезду Героя, кстати, Велесову выдали недавно, два года назад, за «героизм и мужество, проявленные в сложных боевых условиях».

В кармане зазвонил телефон – как оказалось, трубку, прицепленную к телевизору, можно было отстегнуть и носить с собой. На экранчике высветился незнакомый номер и надпись – «Поликлиника».

– Николай Павлович, – произнёс женский голос, – доктор Брумель ожидает вас сегодня в пять часов вечера, кабинет сто шестнадцать.

И трубку повесили.

До вечера времени было хоть одним местом ешь, а до обещанной в субботу синхронизации – ещё больше. Тело Соболева мне с каждым днём всё меньше нравилось, точнее говоря, не понравилось оно сразу, а дальше уже всё новые и новые недостатки выползали. Я хоть полноценным врачом не был, но понимал, что жить этой, как написали мои таинственные друзья, оболочке, оставалось недолго, и витаминами здесь не обойтись. У Соболева болело всё, и печень, и почки, и поджелудочная. Желудок – тот от любой еды пытался желчью изойти. Сердце сбивалось в аритмию, голова кружилась, стоило наклониться – подступала тошнота, в общем, дохлый тип попался. От ежедневных уколов если и было улучшение, то временное, к утру всё возвращалось.

И что странно, тип этот за собой следил, грязной одежды, кроме как той, что была на мне в понедельник, я не нашёл, вещи лежали в шкафу чистые и относительно новые, в углу комнаты стояла двухпудовая гиря, а тело, если на пропитую рожу не смотреть, в зеркале смотрелось подтянутым и мускулистым. В своей жизни я «синяков» видел достаточно, из машины «скорой помощи» они сразу перевозились в реанимацию. Дряблые тела, выпирающие вены, отёки и артритные пальцы, всего этого у Соболева не было. Словно на молодой относительно пресс насадили голову шестидесятилетнего старика.

Мышцы после уколов требовали физической нагрузки, по пути домой я сделал небольшой крюк до Вокзальной улицы и зашёл в спортивный магазин, полюбовался на штангу, походил вокруг новенького мотоцикла «Ява» за две тысячи, и возле стенда с охотничьими ружьями уткнулся в стоящие в ряд велосипеды. Ничего похожего на права я у Соболева не нашёл, и мотоцикл мне не светил, а ограничивать себя пешими прогулками не хотелось. Из десятка велосипедов горный был только один, остальные – складные или дорожные.

– Можете оформить рассрочку, – отозвался продавец на мою просьбу придержать байк некоторое время. – Шесть месяцев, по сотне. Велосипед отличный, титановая рама и вилка тоже титановая, семь скоростей, трансмиссия немецкая, дисковые тормоза Чехословакия, шины тоже немецкие, бескамерные. В комплекте противоугонный замок идёт, вещь дорогая, сами понимаете.

И спросом не пользуется, это я тоже понял.

– Давно стоит?

– Да уже год почти. Для рассрочки только паспорт нужен.

Посмотрел на ценник – шестьсот рублей, это даже больше, чем у Соболева было в заначке, зато велосипед был красив и, главное, функционален. Титан, говорят, чтобы сломать, очень сильно постараться надо.

– Беру, – решил я.

Оформление много времени не заняло, продавец взял мой паспорт, развернул его, приложил голограмму к экрану планшета, соединённого с кассой толстым проводом, попросил прижать большой палец к квадратику в нижнем углу и выдал мне шесть квиточков по сто рублей.

– Первая оплата через месяц, – сказал он, – можно здесь или в любой сберкассе, только вы уж постарайтесь в срок, а то потом пени пойдут.

– Большие?

– Пять процентов годовых первые три месяца, а потом исполнительный лист, – мой помятый вид не внушал продавцу особой уверенности, но продать лежалый товар, видимо, очень хотелось.

Велосипед показал себя отлично, неровности дороги глотал, словно пылинки, я завёз его в квартиру и уже через полчаса елозил метлой по асфальту. Особенно много мусора было около урн, смятые фантики, стаканчики от мороженого и окурки лежали кучками рядом с железными вёдрами, словно бросить всё это в контейнер какая-то местная религия не позволяла. Тело Соболева на физический труд отзывалось с затаённой радостью, задумавшись, я пропустил момент, когда к звуку метлы прибавился ещё один, скрежет металла по асфальту. Обернулся – мой сосед решил трудом и лопатой искупить свою вину.

Не переговариваясь, вдвоём мы убрали весь мусор буквально за полтора часа. Высыпали последний мешок в бак, я оглядел оттаявший газон – кучки экскрементов гордо возвышались над прорастающей травой.

– Эту срань пусть сами убирают, – сказал вслух.

Сосед, видимо, понял это как предложение поговорить.

– Ты эта, Палыч, извини, что так вышло, – виновато произнёс он, – Любка, она чумовая, как что в голову втемяшится, не выбить. Сам не знаю, что на меня нашло, у ней же кума в больнице работает, вот прибежала в воскресенье, кричала, что помер ты с перепоя. Ну и она ночь думала, а потом вон как. Ты уж не серчай больно, а?

– Проехали.

– Её ведь тоже можно понять, – если человек решил извиниться, его не остановить, – ты как сюда приехал, словно с цепи сорвался, пьянки там, гулянки нескончаемые, дети со школы идут, а ты пузыри на площадке пускаешь. Потом вроде утих, мы было успокоились, и вот опять.

– Ты с больной головы на другую больную не перекладывай, – я строго посмотрел на соседа. – Борис, у меня в ящике стола лежали три упаковки лекарства, оно по спецзаказу сделано в военной лаборатории, вещь секретная, сам понимаешь. Если это жена твоя забрала, пусть вернёт, ей никакой пользы, а мне от болезни надо, от пеллагры. Всё из-за радиации.

– Космической? – подсказал Борька. – Палыч, зуб даю, узнаю, как с работы придёт, уж будь уверен, вломлю ей по первое число. Ну, я пойду?

– Иди, – разрешил я. – Хотя, постой. У тебя есть на чём писать? Бумага там, фломастеры?

Через два часа у подъездов висели объявления.

«Товарищи собачники, постановлением собрания дома, протокол 119, приказываю убрать собачье дерьмо до воскресенья, 19 апреля. Всё, что останется, будет перемещено под ваши двери, а собак пустим на шапки. Штраф и экспертиза – 25 рублей».

Коряво, но я подумал, что сработать должно, на шапки питомцев, может, и отдадут, а вот с двадцатью пятью рублями – здесь шесть таких сиреневых бумажек были средней заработной платой, расстаться не каждый сможет.

Поликлиника, как и всё в этом городке, находилась неподалёку. Двухэтажное здание за полосатым забором встретило меня очередью в регистратуру. Я прошёл мимо окошка, в котором пожилая женщина очень неторопливо что-то заполняла, опираясь на стопку толстых медицинских карт, и поднялся на второй этаж. Нумерация кабинетов заканчивалась на сорок девятом, дальше, в самом конце коридора, находилась лаборатория.

– Простите, – я остановил мужчину в белом халате, – мне нужен сто шестнадцатый.

– Спецконтингент? – врач недоверчиво меня оглядел. – Здание это обойдите кругом, следующий корпус.

Не знаю, что он так на меня пялился, оделся я во всё чистое, и ботинки начистил, выглядел гораздо лучше, чем несколько дней назад. Да что там, даже румянец на щеках появился и отеки возле глаз уменьшились.

На корпусе, стоящем во дворе, висела скромная табличка – «Филиал № 4». Рядом, на парковке, стояло пять чёрных автомобилей, столько же мужчин в пиджаках курили, что-то бурно обсуждая. До меня доносились отдельные слова, точнее, фамилии, которые мне ничего не говорили. Я пристегнул велосипед к перилам, перевёл рычажок на замке в положение «охрана», диод замерцал синим. Замок блокировался цифровым кодом, целых десять колёсиков с цифрами, в моём случае – номер мобильного из настоящего мира, пусть угадывают.

Внутри филиала № 4 было прохладно и немноголюдно, вместо окошка регистратуры – низкий барьер, за которым стояли две молоденькие медсестры, беленькая и чёрненькая.

– К доктору Брумелю, – сказал я, поздоровавшись.

Видимо, что-то не то сказал, потому что девушки засмеялись.

– Паспорт, пожалуйста, – попросила брюнетка, забрала у меня красную книжку и потыкала пальцем в экран. – Соболев Николай Павлович. Вы ведь на пять записаны?

– Сейчас никак? – по своему опыту я знал, что у врачей всегда есть свободное время.

– Сейчас узнаем, – сказала блондинка и прыснула снова. – Оксана Леонидовна, к вам Соболев.

Откуда-то сбоку появилась женщина лет тридцати пяти, с большими чёрными глазами, пухлой нижней губой, длинным носом и родинкой повыше брови. При виде меня она вздохнула.

– Здравствуйте, Соболев, к чему такая спешка? Я вас только через два часа ждала.

Врач эта мне не понравилась. На Соболева она смотрела, отводя глаза, и явно мне, то есть ему, была не рада. Но деваться почему-то доктору Брумель было некуда. Она подхватила толстый планшет и зацокала каблуками по коридору, не оборачиваясь. И только когда дошла до второй по счёту двери и взялась за ручку, посмотрела в мою сторону.

– Пора, – я подмигнул девушкам и не торопясь зашёл в кабинет.

– Раздевайтесь, – врач кивнула на ширму.

– Мне закрыть больничный.

– Соболев, я должна вас осмотреть, – Брумель говорила, опершись локтями на стол и спрятав лицо в ладонях, – рубашку снимайте, штаны оставьте.

Пришлось пройти за ширму, стянуть рубаху и майку. Здесь зеркало было побольше, чем дома, и позволяло осмотреть себя целиком, в который раз удивился, как этому алкашу Соболеву удалось такое тело сохранить, даже кубики на прессе не расплылись. Согнул руку в локте, напряг бицепс, от такого и в реальной жизни я бы не отказался. На теле белели два шрама от пулевых ранений, их я повидать успел достаточно, в больницу кого только не привозили, в том числе бывших вояк. Одна, старая отметина, на животе, слева от пупка, вторая, посвежее, возле правой ключицы.

Доктор Брумель поднялась со стула, подошла ко мне, снимая стетоскоп с шеи. Провела пальцем по груди, задев шрам.

– Что с тобой на этот раз случилось, Коля? – спросила она. – Ты же мне обещал.

(6). Сторона 1. 17 апреля, пятница

– Раз обещал помочь, помогу. Но результат не гарантирую.

Отчим Димы, Леонид Петрович, был явно не в духе. Почему-то его родственница считала, что он, майор, заместитель начальника полиции города, может повлиять на приёмную комиссию, чтобы те зачислили его племянницу вне конкурса. Для Вики ситуация вырисовывалась почти безнадёжная, на пять целевых мест лечебного факультета претендовали десять человек, и это сейчас, весной. У всех были направления от больниц, причём у двух – от городской, и Вика с её рисующимися трояками в аттестате и плачевной подготовкой к профильному экзамену, похоже, пролетала.

– Вот и помоги, – Светлана Вадимовна строго посмотрела на двоюродного брата. – Хоть какая-то польза от тебя будет. Девочка врачом хочет стать, а не пилюлями торговать. У неё, может, призвание.

Будущий врач уткнулась в смартфон и на разговор внимания не обращала, на предложение стать фармацевтом – там на те же пять целевых мест только троих набрали, она фыркнула и заявила, что не царское дело валидол старушкам продавать. И вообще, среди её подписчиков врачи котируются, а аптекари нет, потому что врачом быть модно и престижно.

По мнению Димки, это был железобетонный аргумент, после такого его отчим должен был встать и перестрелять гостей из табельного оружия – меньшего они не заслуживали. Но мысли свои озвучивать не стал, взял ещё один пирожок с капустой, от него толку было больше, чем от всей этой болтовни. Димкина мать тоже помалкивала, она свояченицу свою не любила.

– Нефёдову можно позвонить, – задумчиво сказала тётя Света. – У него выход на директора филиала наверняка имеется.

– Так помер он, – радостно сообщил майор, проигнорировав предупреждающий взгляд жены. – Уже два дня как похоронили.

– Ну и дела, – Светлана Вадимовна тяжело вздохнула, – а вы-то на похоронах были? Этот-то не приезжал?

– Нет, – решительно сказала мать. – Повесился, и всё, чужой человек, посторонний. Мы его знать не знаем, до него и до похорон нам дела нет.

– Конечно, – согласилась тётя Света, только как-то неубедительно. – Так и есть, посторонний. А давайте-ка наливочки выпьем, а то вон, вино закончилось. Лёнька, где у тебя настойка-то? Ты ж любитель за воротник заложить.

У Димки зазвонил телефон, он взглянул на экран, поднялся.

– Спасибо, мама, и тебе, дядя Лёня, за еду, – сказал он. – Дела, опять Натаныч звонит.

– Хорошо, ты иди, Димочка, а мы тут ещё посидим, – мать подскочила, чуть ли не насильно вывела сына на лестничную площадку, захлопнула дверь. – Светка, ты дура, что ли? «Этот не приезжал», язык без костей.

– Да я чего, я от неожиданности, – Светлана Вадимовна попыталась оправдаться. – Наконец-то старый козёл сдох, чтоб ему на том свете на костре вертеться. Хотя с институтом он мог бы помочь.

Вика оторвалась от телефона.

– А что не так с этим Нефёдовым? – спросила она.

– Не твоё дело, – шикнула на неё тётя Света. – Сиди вон в трубку свою пялься. Давай, Лёнька, разлей-ка по стопочке, помянем раба божьего Сергея. Ох они там встретятся, чую, весь ад взбаламутится.

Дмитрий завёл скутер и не спеша поехал в сторону больницы. Уж больно мать суетилась с этим Нефёдовым, думала, наверное, что он не знает ничего. А Димка знал, бабушка всё рассказала незадолго до смерти – и то, как отец его у Нефёдова водителем работал, и то, как пропал, когда сам Дмитрий ещё на свет не появился. Нефёдов тогда откупился от них, денег дал и машину купил. Бабка считала, что не просто так Сергей пропал, а потому что размолвка у него вышла с младшим сыном Нефёдова из-за Димкиной матери. Только после того случая нефёдовский отпрыск в Америку свинтил и больше здесь не показывался, а мать через два года вышла замуж за лейтенанта, который дело вёл, то есть за Леонида Петровича. Но это всё было делом прошлым, своего отца молодой человек только по фотографии знал, а Нефёдова не знал вообще, то есть видел несколько раз издалека и один раз вот недавно, совсем близко, но уже холодного и необщительного.

В патологоанатомическом отделении всегда было тихо. Герман сам разговаривал вполголоса и от подчинённых того же требовал, и хотя здесь Димка бывал только по служебной необходимости, ну и когда подменял кого-нибудь, правилам общим подчинялся.

– В чём дело? – тихо спросил он у Петра Васильевича, врача-патологоанатома и по совместительству судмедэксперта.

Тот сидел, мрачно глядя на пустой стакан.

– Да лютует зятёк, чтоб его, – Пётр Васильевич Чуров приходился Самойлову тестем, но семейный авторитет свой отстоять не смог, – как чуял, что не надо лезть.

По словам врача, он пришёл в морг в воскресенье поздно вечером и решил поработать – в пятницу привезли мужчину с ножевым ранением, он умер прямо в машине «скорой», и следователь очень ждал заключение. Но почему-то сначала Чурову попался на глаза именно Нефёдов, которого родня забирала в понедельник. Покойника уже подготовили – обмыли, наформалинили и костюм приготовили. Во враче проснулся эксперт, который решил, что картина смерти неполная, он заново описал труп, разрезал его, взял несколько образцов на анализ, а тело потом аккуратно зашил – и всё это ночью, в полном одиночестве. Внешних признаков насильственной смерти эксперт не обнаружил, зато кое-что раскопал внутри, и в понедельник утром образцы вместе с заключением ушли в областную лабораторию на токсикологию. Там-то и выяснилось, что помимо формалина, в тканях мертвеца есть ещё кое-чего.

– Алкоголь – зло, – врач сплюнул, достал из ящика стола реторту и плеснул спирта в стакан. – Короче, теперь эксгумацию делать будут. Видишь, какие дела, Муля, мастерство оно или есть, или нет, его не пропьёшь.

– Погоди, – Димка помотал головой, – как так получилось, что Натаныч знает, а отчим мой – нет?

– Так официальные-то документы только к вечеру будут, вот тогда и позвонят. Так что готовься, паря, следователь тебя обязательно вызовет.

– Чёрт, – выругался фельдшер, – твою же мать.

– Её самую. Виталя-то, небось, в машине сидел?

– Ага.

– Хитрый, гадёныш. Ты бы тоже поумнел, один к телу не ходи, чем больше свидетелей, тем тебе спокойнее, сколько раз уже говорили. Герман, а ну иди сюда!

– Орать будешь – уволю, – высунулся из прозекторской Самойлов. – Увижу, что бухаешь на работе, вылетишь в два счёта, не посмотрю, что ты заслуженный. На пенсию пойдёшь, давно пора.

– Никакого авторитета, – Василич допил спирт, убрал реторту обратно в стол. – Видишь, неприятности у него. Нефёдова-то сжечь были должны, а в крематории хрень какая-то случилась, на день отложили, вот дочка и завелась евойная, мол, копайте и всё, нечего покойнику дольше времени лежать. Его и похоронили в гробе, значит, а теперича выроют. Свежий ещё. А куда его везти, как не сюда. Тебя чего вызвали-то, смена твоя в воскресенье с утра на сутки, в терапии?

– Ну да.

– Сдвинули. Короче, сюда приходишь в субботу вечером, подменишь Федю, он опять заболел до невменяемости, с полуночи у тебя травма, а потом с утра уже терапия, как положено, но до вечера. Митрошенков тебе два дежурства закроет. Так что, если деваху свою куда в субботу пригласил, отбой. А теперь поехали в Девятое мая, там старуха окочурилась, Виталика нет, а я за руль не могу, – врач кивнул на стакан, – как выпью, ни-ни. Строго, ёпрст. Натаныч, сколько нам полагается за старушку?

– По полтора косаря, – Герман вышел, вытирая руки полотенцем. – Участковый уже там, вас ждёт. За руль кто-то сесть должен, ну а этот деятель с тобой за компанию, чтобы глаза мне здесь не мозолил. Осмотрите, заказ получите, заберёте. И, Василич, чтобы никаких там поминок и прочей ерунды, одна нога здесь, другая тоже здесь, работы невпроворот, срезы Лямфельда будут готовы вот-вот, взглянуть надо. А то я в сомнениях.

– Слушаюсь, мой фюрер, – Чуров тяжело поднялся. – Давай, холоп, готовь карету, а то барин гневается.

Когда садились в машину, Дима вспомнил, где слышал эту фамилию. У юриста, который завещание притащил, так фирма называлась.

– Василич, а Лямфельд – это кто? – спросил он.

– Да алкаш пропойный, лежит в хирургии, а что?

– Вроде слышал о нём, да не помню, где.

– Адвокатом раньше работал у бандитов, ну у братвы местной, Нефёдова того же от тюрьмы отмазывал раза три или четыре. А теперь вон, спился Семён Львович, скоро к богу своему еврейскому попадёт ответ держать, а там много всего накопилось. Ты сирену-то включи, а то едем, как крадёмся.

Герман Самойлов отложил предметные стёклышки, закрыл окуляр микроскопа. Теперь все больше на компьютере обрабатывали, с цифровыми камерами, а он любил по старинке посмотреть, через хорошую немецкую оптику. Поднялся и пошёл в хирургию. Пациенты в городской больнице лежали разные, кто-то мог позволить себе только тапочки из дома, а кто-то – отдельную палату и сиделку. Лямфельд даже тапочки не привёз, ходил в рваных носках и чужих шлёпанцах, но от этого он не переставал быть пациентом, и Самойлов относился к нему точно так же, как и к остальным.

– Чуров ещё взглянет, но похоже, нет там ничего серьёзного, – сказал он завхирургии. – А вот с печенью беда, долго не протянет.

– Сама знаю. Смотри, – она кивнула на монитор, – какой-то паренёк к нему пришёл, не от твоей жены?

– Нет, Зинка такими не занимается, город по-любому заплатит. Смотри, нервничает Лямфельд, чего это с ним?

Завотделением включила звук, выбрала прикроватный микрофон.

– Я заплачу́, – Лямфельд говорил тихо, но очень взволнованно, – я всё отдам, заработаю и отдам. Мне не сказали, что страховку нельзя платить при минусе, а если не предупредили, то это не моя вина. Я буду жаловаться.

– Обратитесь в суд, – паренёк встал, убирая планшет в портфель. – Вы же юрист, знаете, как это делать. Или в полицию заявление напишите. А если серьёзно, то напоминаю, ваш долг – сто сорок восемь тысяч триста пять, не закроете сами, спишем с поручителей. Прощайте, Семён Львович, девятьсот пятьдесят единиц спишутся за вызов, точнее, отразятся на балансе.

Лямфельд дёрнулся, словно пытаясь схватить парнишку за горло, но тот отошёл на шаг, равнодушно улыбаясь. А потом повернулся и вышел из палаты. Бывший адвокат закатил глаза, в уголке рта показалась пена, тело сотрясалось от судорог. Завхирургии вдавила кнопку вызова.

– Реанимацию в третью палату, срочно, – спокойно сказала она. – Мария Петровна, выясните, кто впустил в палату страхового агента, я эту сволочь своими руками задушу.

(7). Сторона 2. 18 апреля, суббота

Я махал метлой, сметая человеческие отходы в лавсановый мешок – одноразовых местным дворникам не полагалось. За семь дней игра успела поднадоесть, а главное, раздражала невозможностью отсюда выйти. Что я только не делал, и искал дверь с подсказкой, и пытался разные предметы не по назначению использовать, окружающая реальность с каждым разом подтверждала, что она или действительно реальная, или как симуляция сделана на фантастическом уровне.

Зато эротическая составляющая оказалась на высоте. Доктор Брумель была женщиной страстной и решительной, осмотр закончился на кушетке, и к следующему пациенту, который пришёл без четверти четыре, мы только-только свои любовные дела закончили. Тут тело Соболева не подвело, несмотря на пожилой возраст и общее состояние, на время я даже забыл, что я – это не я, и полностью отдался процессу. Времени едва хватило, чтобы Оксана закрыла больничный.

– Ты бы в милицию обратился, – сказала она, – на боку синяк, словно тебе кто-то по селезёнке ударил. Я написала в заключении, но странно, что в больнице этого не заметили. Не помнишь, что произошло?

– Нет, как отшибло, – честно ответил я. – Да и ладно, вроде на поправку иду.

– Это мы ещё узнаем, держи, – из узкой щели в столе появился кусок бумажной ленты, – анализы в сто втором кабинете, прямо сейчас туда сходи. Заодно просветят.

– Да здоров я. Вроде и проверили, всё функционирует нормально.

– Николай Павлович, – строго сказала доктор, – здесь я врач, и я решаю, здоровы вы или нет. Будете спорить, положу в стационар. Коля, пожалуйста, сделай это ради меня.

В сто втором кабинете меня положили в настоящий аппарат МРТ с шильдиком «Пермьсредмаш», кольцо прошло от макушки до пяток и обратно за десять минут, потом облепили электродами с присосками, распечатали кардиограмму, взяли кровь из вены и заставили наполнить баночку. Пожилой врач только вздыхала и выдала под конец про излишества, которые мне противопоказаны. И что анализы будут готовы в понедельник.

Именно в тот день я задумался, а как вообще Соболев попал в больницу. Понятно, что он был алкоголиком, то завязывался, то развязывался, но почему он сорвался именно в этот раз, не мешало бы выяснить.

– Скажите, а как получить выписку из больницы? – спросил я у чёрно-белой парочки за стойкой.

И сразу после поликлиники отправился в библиотеку за учебниками, только ничего из этого не вышло. Учебник по токсикологии мне не дали, ни в печатном виде, ни в электронном, потому что дворнику, а отметка с места работы стояла в абонементе, это не нужно. Пришлось листать медицинскую энциклопедию, издание 2004 года, в надежде найти хоть что-то похожее. Вот когда я пожалел, что не пошёл учиться дальше.

Соболева привезла в больницу «скорая», уже тогда у моего тела была высокая, под сорок температура, его рвало, сознание было спутанным. Тахикардия, то есть очень частый пульс, высокое давление, расширенные зрачки, сухость слизистых, отсутствие реакции на свет и выраженный запах алкоголя изо рта – с такими симптомами ему промыли желудок и положили в реанимацию, где майор впал в кому, а потом умер. Вскрыть Соболева не успели, он, то есть уже я, ожил и начал качать права. Зато после этого я резко пошёл на поправку, и меня выписали с алкогольным отравлением – в крови этой гадости было хоть заново пей.

Только от этанола люди не слепнут, точнее говоря, могут и ослепнуть, но для этого надо выпить очень много, а потом держать спирт в себе. Но наш народ изобретателен, когда дело касается самовредительства, привозили к нам в реанимацию разных умников, которые в водку чего только не добавляли. Атропин, к примеру, или какой-нибудь тропикамид. Такая гремучая смесь вполне могла дать что-то подобное, и здесь возникал вопрос, где и с кем Соболев решил набодяжить смеси для галюнов, алкаши, они ведь люди в основном компанейские, если и пьют в одиночестве, то дома, а не на улицах в холод. Жаль, с Василичем тут не посоветуешься, наш врач-медэксперт был дока по отравлениям, он бы подсказал. Но Чуров пропал вместе с настоящей реальностью, и мысленно я с ним на всякий случай попрощался.

В пятницу ночью мне резко поплохело, такое впечатление, что организм взбунтовался и решил взять реванш за все несколько дней относительно неплохого самочувствия. Я еле выдержал до первого укола, но и после него стало легче всего на несколько часов, большую часть дня я провёл на кровати в полубреду, периодически срываясь в туалет, и под вечер не выдержал, вколол вторую ампулу. Игра – она должна удовольствие доставлять, а не страдания, так что я особо не переживал. Даже подумал, что смерть и есть тот самый выход, который я искал.

Этого укола хватило тоже ненадолго, в рвоте и моче появилась кровь, я едва дотерпел до утра, в девять ноль-ноль снова загнал иглу в вену, на этот раз с двумя кубиками.

И как отпустило, словно из тела всё плохое вытащили, в живой воде промыли и обратно засунули. Я даже физически это не только ощутил, но и увидел, из глаз пропала желтизна, кожа порозовела, шрамы стали незаметнее. Появился аппетит, благо в холодильнике ждали своего часа яйца, молоко и колбаса. Глазунья с пятью ярко-жёлтыми желтками, три бутерброда в два пальца толщиной, полная пивная кружка, только пива в ней не было. Считай, первый раз за неделю поел с удовольствием, и тяжести в желудке не обнаружил. Ещё вчера после такого количества жиров и углеводов поджелудочная мне бы устроила концерт на пару с печенью, а тут – ничего, никаких неприятных ощущений.

Так что физический труд на свежем воздухе только в радость пошёл, даже огромная собачья какашка на газоне не испортила настроения.

– Палыч, это Анохина из четырнадцатой, её псина, – мстительно стукнула на соседку бабка со второго этажа, свесившись чуть ли не по пояс. – Сказала, что чихала она на штрафы.

– Анохина, значит, – я достал из кармана бумажный пакет, аккуратно совком забросил туда вонючую колбасину, добавил для веса обломок кирпича. – Это та, которая с доберманом по утрам гуляет? Да, видел, не убирает за собой. Четырнадцатая квартира, говоришь?

– Она, она, – закивала бабка. И пальцем ткнула в соседнее окно.

Ну раз четырнадцатая, значит, четырнадцатая. Бросил камушек в стекло. Через несколько секунд створка распахнулась, и в окно выглянула Анохина, ухоженная женщина средних лет, продавщица из местного магазина.

– Я тебе покидаю, – предупредила она. – Хулиган. На пятнадцать суток сядешь.

Вместо ответа размахнулся, швырнул пакетик точно в неё, женщина инстинктивно отклонилась, и посылка влетела в комнату. Окно тут же затворилось, но не до конца, слышны были крики, ругательства и обещание пожаловаться в местком – значит, Анохина до сюрприза добралась.

– В следующий раз собаку отравлю, – громко пообещал я, – шкуру получишь в отделении милиции. Квитанцию штрафную по почте пришлю.

Завёз тачку в дворницкую, полюбовался на странный агрегат в углу и в который раз пообещал, что как-нибудь с ним разберусь, вдруг это какой-нибудь важный игровой предмет. У выхода столкнулся с участковым, позади него маячили двое незнакомых людей, подумал было, что Анохина уж больно быстро всё организовала, и когда только успела.

– Лейтенант Гаспарян, – милиционер приложил руку к фуражке, придерживая портфель другой рукой. – Соболев Николай Павлович?

– Он самый, – отпираться было глупо, лейтенант отлично меня знал, а раз спросил, значит, порядок такой.

– Пройдёмте в квартиру.

Стоило мне открыть дверь, участковый меня придержал, достал из портфеля лист бумаги.

– Ознакомьтесь, гражданин Соболев, – сказал он. – Постановление о проведении обыска. Вот понятые, товарищи Зайкин и Усенко. Сами отдадите, или будем искать?

– Что искать-то? – не понял я.

Гаспарян вздохнул и вытащил из портфеля вскрытую упаковку цианокобаламина с зачёркнутым названием, показал почему-то не мне, а понятым.

– Вот фамилия на обратной стороне – Соболев. Ваша фамилия, гражданин?

– Моя, – я подвёл лейтенанта к столу, показал на ящик, – всё здесь. Это витамины, гражданин начальник, Бэ–12, от пелагры и поражения печени.

Участковый спорить не стал, одну пачку, запечатанную, положил в пакет, другую раскрыл, пересчитал ампулы, продемонстрировал Зайкину и Усенко, эти двое закивали, оставили на планшете отпечатки.

– Пройдёмте в отделение, гражданин, – предложил лейтенант, – там продолжим.

Отделение находилось в соседнем с библиотекой здании, так что идти долго не пришлось. Понятые отсеялись по дороге, а мы с лейтенантом зашли в небольшую комнату, где на столе лежали картонные папки, набитые листами бумаги. Такие же папки аккуратными стопками лежали в шкафу, на шкафу, на подоконнике и в углу комнаты.

На предложение пройти в ближайшую аптеку лейтенант мне зачитал протокол допроса двух пионеров, которые во вторник с галлюцинациями попали сначала в больницу, а потом – в психоневрологический диспансер. Анализы никаких результатов не дали, и только сегодня эти двое пришли в себя и рассказали, что зашли в гости к своему однокласснику, похитили упаковку неизвестного лекарства и в тот же день его попробовали.

– По одной ампуле на каждого, – строго сказал участковый. – Что в них, гражданин? Какой-то наркотик?

Вот даже если бы я знал, не сознался. Повторил Гаспаряну ту же версию, что и соседу, про секретную лабораторию, которая делает для бывших космонавтов специальные составы от последствий космических болезней.

– Как оно действует на детей, не знаю, возможно, что и галлюцинации, и бред вызывает, но вы поймите, товарищ лейтенант, это лекарство узкой направленности, оно для других, может, и вредное, там ведь не просто так именно моя фамилия написана. Я когда из больницы пришёл, в моей квартире соседи рылись, они, наверное, и взяли.

– Что-нибудь ещё взяли? – деловито спросил участковый, заполняя протокол.

– Вроде нет. Может, продукты из холодильника, но я не обеднею, новые купил.

– Хорошо, тогда про кражу писать не буду, – лейтенант провёл пальцем по экрану. – Что касается этих ампул, то мы их отправили на экспертизу, результаты будут только завтра утром. Так что придётся вам, товарищ Соболев, ночь провести в отделении. Раз состав секретный, я сообщу куда следует, чтобы отнеслись со всей серьёзностью. С контингентом мы вас сажать не будем, есть у меня запасной вариант, в восемь ноль-ноль жду вас здесь с вещами. Но если ты мне, Николай Павлович, соврал, учти, по всей строгости.

И он постучал кулаком по столу.

В реальной жизни я бы к восьми ноль-ноль был уже за сотни километров от этого города, и вполне возможно, что в другой стране. В полицию, она же милиция, попадать не рекомендуется, это мне мой отчим много раз говорил, а он в специфике своей организации шарит. Ну а здесь посмотрел телевизор, покатался на велосипеде, пообедал и поужинал, в общем, неплохо провёл день. Пятничные страдания не повторялись, хотя лёгкий мандраж присутствовал – ампулы-то теперь мусора подобрали, но на удивление всё прошло гладко, словно раз, и выздоровел. Подумал было, что неплохо бы зайти к доктору Брумель, повторить осмотр, только в субботу поликлиника была закрыта, а телефона пассии Соболева я не знал. И записной книжки его так и не нашёл.

Появился в милиции без пяти восемь, выбритый, свежий и с пакетом чистой одежды. Участковый, увидев меня, крякнул одобрительно.

– Ты, Палыч, как на парад собрался, а не в кутузку. Телефон с собой взял? Молодец, если что, звони, мой номер на тумбочке.

Тумбочка в камере стояла рядом с панцирной кроватью, из удобств были раковина и персональный унитаз, и вообще, если бы не зелёная масляная краска, покрывающая стены, тут было бы уютно. Замок закрылся, я улёгся на податливый матрас, заложил руки за голову и закрыл глаза. В сон провалился мгновенно, и выбросило меня из него тоже мгновенно, ровно в три часа ночи с субботы на воскресенье.

(8). Сторона 1. 19 апреля, воскресенье

– Куприн, что с тобой? Эй, отзовись! Маша, зови Прохорова, быстро! И Медведчуку позвони, кажись, парень мозгами поехал!

Димку били по щекам, совали под нос нашатырь, потом, не добившись внятного ответа, вкололи карбамазепин и уложили под капельницу. Молодой человек и рад бы был ответить, но не мог, голова разрывалась от боли, руки и ноги не слушались, мышцы хаотично сокращались, челюсти свело, а глаза словно провалились внутрь, он вообще их не чувствовал. Он не понимал, кто на самом деле – то ли Куприн Дмитрий Сергеевич, две тысячи второго года рождения, то ли Николай Павлович Соболев, почти в два раза старше. С Соболевым было легче, воспоминания недельной давности ложились на недельную же память самого Дмитрия, и тем не менее он потерялся. Мозг не мог переварить раздвоение личности, фельдшер или отставной майор, молодой человек или пенсионер, Оксана или одиночество.

Хотя чего там, через поток чужих для Димки воспоминаний прорывались и свои собственные, ещё в субботу вечером, несколько часов назад, он со школьными друзьями жарил шашлыки, разливное пиво в пятилитровом баллоне быстро улетучивалось, на запах жареного мяса подтянулись соседи с бутылью вина из черноплодки, вышла со стаканом Светлана Вадимовна, а потом и Вика подтянулась вместе со своим смартфоном, они отлично провели время. Друзья у Димки были большей частью люди семейные, кое-кто даже с детьми. Мишка Сосницкий, чтобы, по его словам, хозяин не скучал в одиночестве, кроме жены и двухлетнего спиногрыза приволок на буксире симпатичную кареглазую девушку по имени Алиса – она с Сосницкой занималась в одном тренажёрном зале. Стоило вспомнить её, и судороги пошли по пятому или шестому кругу, одна женщина наложилась на другую, голова пухла от метаний между двумя личностями.

Он очнулся только в начале девятого, рядом сидела медсестра из терапии и примеривалась, как половчее подсунуть утку.

– Не дамся, – предупредил молодой человек.

– Смотри-ка, ожил, – медсестра обернулась, – Семён Семёныч, Куприн вроде в себя пришёл. Даже разговаривает нормально и не кусается больше.

– Да, юноша, задали вы нам задачу, – дежурный реаниматолог согнал медсестру со стула, уселся сам, – миоглобин в сорок раз подскочил, давление чуть ли не до нуля, думали всё, инфаркт, а сейчас анализы переделали, эхо сняли, чисто. Даже то, что раньше так себе было, в норму пришло. Надо тебя подержать денёк, может, диссертацию наконец допишу.

– Не, не могу я, Филина подменить надо.

– Федьку-то? Не беспокойся, его Василич за шкирку к шести притащил, прокапал, сейчас как огурчик. Точнее, как баклажан, такой же синий, но работать может.

До двенадцати Дмитрия пытались лечить, но больше выясняли, что же такое произошло. И нагрузочные тесты, и щелевая лампа, и УЗИ, всё показало – с физической точки зрения он абсолютно, даже неприлично, здоров. А с ментальной медицина была бессильна определить, штатный психотерапевт ради простого фельдшера являться в больницу в свой законный выходной не пожелал.

(9). Сторона 2. 19 апреля, воскресенье

Я проснулся ровно в три ноль-ноль от жуткой боли в груди и голове. Левую сторону лица парализовало, руки и ноги не слушались, перед глазами плавали радужные пятна. Хуже всего, что я не знал, где очутился, какая-то зелёная комната со стальным унитазом, дверь в заклёпках, белый потолок с одинокой лампочкой за металлической сеткой и электронные часы на противоположной стене. Первые несколько минут мне было не до окружения, от страха смерти прошиб холодный пот, я пытался позвать на помощь, но горло тоже словно замёрзло. Инсульт плюс инфаркт, сладкая парочка, два тромба одновременно.

А потом в мозг хлынул поток информации, все воспоминания за неделю сплетались друг с другом, всплыла фамилия участкового и физиономия тёти Светы, которую я встречал на пустом перроне, таксист почти слился с соседом Борькой, образы одних людей наползали на других, события перемешивались, так продолжалось, наверное, чуть меньше часа, и только когда я попытался кое-как рассортировать чужие и свои воспоминания, заметил, что боль утихла, а подвижность вернулась, вместе с ней вернулась и способность соображать.

Сложить один и один было нетрудно, ночь с субботы на воскресенье, три утра, всё, как было написано на листочке под холодильником. Значит, синхронизация – это вот такой процесс, неприятный, но необходимый, с его помощью моё здешнее тело получило мои воспоминания начиная с того дня, когда я получил это самое тело. Если не считать прокушенных губ, разбитого о стенку локтя и потёков крови из носа, информационный криз прошёл почти без последствий, пульс выровнялся, пятна перед глазами исчезли, я мог нормально улыбаться и левой стороной лица, и правой.

Главной новостью было то, что никакой алкаш Соболев моё настоящее тело не захватил. Я прожил целую неделю своей жизнью, не подозревая, что моё сознание, словно паразит, пробралось в другого человека. Настоящего или нет – ответов не было, я всё ещё предпочитал думать, что нахожусь в какой-то виртуальной симуляции. В данный конкретный момент – в симуляторе КПЗ.

На мои хрипы и подёргивания никто не прибежал, телефонная трубка валялась на полу, с отлетевшей панелью, я попробовал нажать кнопку, но гудка не было. Оставалось только ждать, когда участковый наконец появится и выпустит меня на волю.

Гаспарян появился в восемь утра и сразу повёл меня на выход. На том месте, где сидел дежурный милиционер, теперь вальяжно расположился неприметный мужчина в сером костюме и с короткой стрижкой. При нашем появлении он встал, кивнул, и лейтенант сразу заперся у себя в комнате.

– Здравствуйте, Николай Павлович, – мужчина протянул мне руку. – Капитан Запольский, рад знакомству. Пройдёмте, нам надо поговорить.

На улице нас ждала чёрная машина, я как был, с надорванным рукавом и разбитым телефоном в кармане, уселся на пассажирское сиденье, а Запольский – на водительское. Он достал из кармана красную книжечку, протянул мне.

На лицевой стороне было написано «Комитет государственной безопасности СССР». Внутри, кроме фотографии, были только имя и звание. С Комитетом госбезопасности я сталкивался только один раз, когда несколько лет назад играл в шутер про свихнувшихся роботов и альтернативный Советский Союз. И вроде бы раньше, при советской власти, эта организация заменяла ФСБ или ГРУ, но точно я уверен не был, а надёжный источник информации, то есть интернет с тематическими форумами, от меня отделяла вся следующая неделя.