ЖЕНЩИНА И ГИГАНТ
ЖЕНЩИНА И ГИГАНТ
Посвящается Александре
Мне нравится вспоминать. Память моя весьма избирательна. Она может поднять из толщи лет мелкие детали, а яркие события удалить без возможности восстановления. Так работает и моё внимание. Я могу находиться в эпицентре урагана и видеть при этом не сломанные деревья или залитые дождём тротуары, а пластиковую бутылку, поднятую ветром на высоту человеческого роста. У меня странная память… Она легко напитывается образами и также легко избавляется от них. Так было и в августе 200X-го, который я проводил на юге России в компании женщины, что до сих пор является в мои сны.
Из мгновений того лета мне особенно заполнилось одно… Огромная мужская тень на волноломе, миниатюрная смуглая женщина, бесконечные волны, бесконечное солнце… Вы знаете, что отдых в курортных городах довольно типичен. Вся разница в стоимость обслуживания. Где-то тебя встречает с улыбкой работник отеля и помогает с багажом. Где-то с багажом ты справляешься сам, но зато на рецепции с тобой возятся, как с королём Свазиленда. Есть и такие отели, где до тебя практически никому нет дела, лифт часто не работает, а на рецепции сложно кого-либо застать. Эти отели, бывшие когда-то советскими гостиницами, можно смело назвать студенческими, поскольку в них останавливаются люди с небольшим бюджетом. В таком малобюджетном отеле остановились и мы.
Надо вам сказать, что мы с Кариной до этой поездки на юг пережили разное. Наша любовь то буйно вспыхивала, то держалась на волоске, а то и вовсе исчезала из поля зрения Эроса. Эта неожиданная вылазка на юг была нашим первым совместным путешествием – своеобразным медовым месяцем пары, которая уже успела съесть большую ложку дёгтя. Что мне нравилось в Карине, так это умение всюду найти свой комфорт без каких-либо усилий. В поезде она сразу же хаотически разложила вещи и застелила себе постель так, как это делают уставшие после долгих хлопот с детьми мамочки. Улёгшись поудобнее, она сразу же принялась читать «Сто лет одиночества», которые знала чуть ли не наизусть. Её округлые ножки в белых носочках заставляли меня умиляться и терять голову. И в отеле, куда мы заехали усталыми и потными, она была всё такой же непринуждённой и хаотичной. За несколько минут раскидав по номеру трусы, купальники, футболки и шорты, она погрузила меня в свой тёплый женский мир, в котором хотелось расслабиться и заняться сексом, что мы с ней и сделали, едва устроились на новом месте…
Как я уже сказал, до этой поездки между мной и Кариной успело случиться разное. Кажется, что всё самое интересное и значимое для нас обоих началось той памятной зимой, когда мне исполнился 21 год. Этот день рождения я отмечал вместе со студенческой братией на даче, в ярославском Бурмакино. Мы приехали в посёлок военных под вечер. В будке пропускного пункта сидел сторож в защитной форме. Хозяин дачи показал ему какой-то документ, и стальная калитка медленно открылась. Мы оказались в заснеженном пространстве невысоких домов, заборов из дерева и металла, столбов с фонарями и одиноких, скрипящих снегом, прохожих. Над посёлком висела хмурая тишина, сообщавшая всем нам, что лучшие его годы уже позади. Где-то в темноте завыла собака, ей ответила другая, затем снежную тишину разорвал шум проходящей мимо электрички, и всё опять затихло, как будто умерло на время. Едва переступив порог дачи, мы побросали на пол вещи, достали бутылки и принялись праздновать жизнь.
Хозяин дачи по воле родителей имел музыкальное образование. Он неплохо играл на трубе, чуть хуже на пианино и кое-как на гитаре. Этот человек умел заразить окружающих своим всегда чуть приподнятым настроением. Временами наигранно, временами искренне он лучился энтузиазмом и готов был разбиться в лепешку ради весело проведённого вечера. Эгоистичный и лишённый эмпатии, он был наделён жаждой общения и желанием нравиться.
Мы пили, смеялись и пели под расстроенную гитару до утра. Мне торжественно вручили трубку и пачку крепкого табака, сказав, что это подарок будущему писателю от самого товарища Сталина, который благословляет молодое дарование с того света и призывает его писать «идеологически правильные вещи». Шутка мне понравилась. Потом эта «сталинская» трубка курилась несколько часов подряд и побывала во рту у всей компании. Утром я обнаружил на мундштуке многочисленные следы зубов…
Едва отдышавшись после бурного секса в гостиничном номере, мы с Кариной отправились к морю. Людей было довольно много. Мы раскрыли зонт, кинули на гальку большие полотенца и сняли с себя верхнюю одежду. Пахло водорослями, солью и рыбой. Тёмно-зелёные волны периодически подкатывали к берегу, оккупированному людьми и чайками. Карина надела белую панамку и щурилась на меня сквозь солнечные лучи, а я неспешно раскуривал трубку, каждым своим жестом показывая, что для меня это привычное дело. Потом Карина пошла купаться. Я лежал, курил и наблюдал за её плавными движениями в морской воде.
Думаю, вы замечали, что если не следить за новостями, не думать про обед и не крутить в голове проблемные мысли, то время на курорте проходит плавно и незаметно. Вы расслабляетесь и погружаетесь в мечтательную полудрёму, позволяя сознанию поверить в то, что жизнь – это непрерывный поток чувственного наслаждения. А когда вы молодой и беззаботный, то отдаться состоянию ничего-не-делания и ни-о-чём-не-думания особенно легко.
Солнце и табак оказали своё магическое воздействие на мой организм… Сначала я впал в полудрёму, а затем и вовсе заснул. Помню, что мне снились актёры. Они заигрывали со мной, несли меня куда-то на руках и пели фривольные песенки. Видимо, крепкий табак изрядно возбудил моё подсознание, ведь в те времена я действительно много думал о театре. Когда Карина разбудила меня влажным касанием, я подумал, что у нас какие-то проблемы. Но я увидел только удивлённо-весёлое лицо своей подруги и улыбнулся. Карина сказала, чтобы я быстрей посмотрел направо, поскольку оно того стоит. Я приподнялся на локтях, повернул голову в сторону волнорезов и увидел Его.
Это был громадного роста мужчина с широки плечами, мощными руками и выпуклым, немного нависшим над плавками животом. Он стоял на середине волнореза и, кажется, смотрел в нашу сторону. Карина без стеснения показывала на него пальцем и говорила, что это «шикарный экземпляр». Наверное, этот здоровяк вызывал у неё эротическое возбуждение и страх за свою жизнь, как часто бывает у женщины, которая заприметила незнакомого мужчину, излучающего страсть и опасность. На мгновение я тоже почувствовал себя беспомощным перед этой загадочной физической величиной. Я невольно подумал, что в прямом противостоянии этот великан согнёт меня в дугу и бросит на самую середину Чёрного моря. Кожа моя невольно пошла рябью, подняв волоски на руках и ногах. Когда фантазия успокоилась, я снова раскурил трубку и стал наблюдать за людьми на пляже….
Празднование моего дня рождения быстро перешло в обычную студенческую попойку. Все, включая меня, забыли для чего собрались в заснеженном Бурмакино, под крышей видавшей лучшие времена дачи. Кто-то образовал пары, кто-то бегал курить и болтать на балкон… Хозяин дачи без устали сыпал шутками и звенел гитарой. Тень от его долговязой, слегка сгорбленной фигуры мельтешила стене, освещенной с улицы фонарём. Мы с Кариной подпевали хозяину и были, как мне тогда казалось, очень счастливы. Наша любовь длилась с перерывами чуть больше года. Мы почти не ругались, поскольку оба имели лёгкий и впечатлительный характер. Карина была при этом слегка инфантильна, а я беззаботен. Люди тянулись к нам, мы были популярны.
Среди ночи в Бурмакино потеплело и начал валить снег. Мы выходили на балкон, чтобы ловить ртом снежинки. Вдруг, кто-то предложил принять снежную ванну. Все парни разделись до трусов и выбежали на улицу. После выпитого казалось, что на дворе не холодно, а даже очень приятно. Алкоголь притуплял физические ощущения и обострял фантазии. Хотелось слиться с этими снегом, с этими ночными тенями, с этими людьми вокруг и вообще со всем этим таинственным миром. Я так расчувствовался, что закричал в темноту и упал в снег. Приятели смеялись и тоже кричали от холода и прилива сил. Некоторые из них последовали моему примеру, упав на спины в ледяные перины. Затем мы бегали друг за другом в одних трусах, застревая в сугробах по пояс. Когда мы вернулись в дом, то девушки предложили нам «сыграть в бутылочку». Хозяин дачи театрально захлопал в ладоши и сказал, что мы готовы к любым безумствам…
В полуденный час на перегретом пляже сгустилась атмосфера умиротворённости и лени. Бегали только неуёмные дети и некоторые родители. Остальные безвольно лежали под зонтами и навесами с закрытыми глазами. Кто-то пытался читать, но жара брала своё, и книги постепенно выпадали из сонных рук. Карина тоже заснула, накрыв выпиравшие из цветастого купальника груди культовым романом Маркеса. Пару раз довольно низко пролетел вертолёт, на который почти никто не обратил внимания. Казалось, что море тоже стало медленнее и спокойнее от солнечного жара.
Я снова заснул, утомлённый солнцем, убаюканный морем… За это время Карина, которая очнулась раньше меня, успела искупаться и даже обсохнуть. Когда я открыл глаза, она сидела на полотенце, подогнув под себя одну ногу и курила, глядя в сторону волнорезов. Солнце слабло, а пляж всё более оживлялся. Стали прибывать любители вечернего загара и тёплой, как парное молоко, воды. Они размещались где придётся, натирали кожу спасительным кремом и просто лежали, как в солярии, не открывая зонтов и ничем более не интересуясь. Я любовался двумя складочками на животе Карины и перебирал рукой мелкую сочинскую гальку. Над нами медленно и почти бесшумно пролетел косяк серебристых чаек, искавших, как видно, богатых на рыбу мест.
Возвращаясь в отель, мы купили домашнего вина у семьи армян, которая торговала им в ларьке рядом с пляжем. Темноволосый мальчик с хитрым прищуром и смуглой, словно канифоль, кожей протянул мне полуторалитровую пластиковую бутылку и сказал, что их вино любит всё побережье. Даже мусульмане покупают их вино и шашлык из свинины. Я возразил, что мусульманам нельзя есть свинину, но маленький армянин махнул рукой и сказал: «Когда мусульмане мне так говорят, я им отвечаю, что сейчас, в жару, Аллах спит, поэтому они тоже могут немного расслабиться». Он сказал это таким серьёзным и деловитым тоном, что я не сразу понял – шутит он со мной, играя в циничного торговца, или действительно является таковым. Со временем, когда я получше присмотрелся к этому тинэйджеру, то сделал вывод, что он умеет быть разным и точно улавливает желания своих клиентов.
Пока Карина принимала душ, я примостился на подоконнике со стаканом домашнего вина и трубкой, побывавшей во многих ртах. Я медленно затягивался, делал небольшие глотки и созерцал зелёную панораму за окном. Я представлял, что когда-то разбогатею, куплю себе просторный дом с видом на море, обзаведусь гаремом из трёх-четырёх прелестниц и буду писать философские книги, вдохновляемый любовью своих жён, пением птиц и шумом морской воды. Мне казалось в том момент, что весь мир помогает мне реализовать мечту – создать нечто великое, нечто меняющее само представление о любви и жизни…
Игра на исполнение желаний быстро затянула нас в свой фривольный поток. Бутылка из-под шампанского крутилась без устали, а задания становились всё более изощрёнными. Особенно смелыми были в своих запросах девушки, раскрепощённые алкоголем, забывшие на время привычные роли скромниц и хранительниц домашнего очага. Одному из моих приятелей было дано задание раздеться до трусов и станцевать мужской стриптиз. Парень сначала сопротивлялся, но под давлением всей компании нехотя скинул с себя одежду и начал двигаться, как пьяный агроном на деревенской дискотеке. Одни его подбадривали, другие громко смеялись над ним, довольные тем, что сумели сохранить статус-кво. Возбуждённый приятель потанцевал минут десять, а затем молча ушёл курить на балкон, не надев даже футболки. Чувствовалось, что его твёрдое мужское существо было глубоко уязвлено и требовало морального восстановления. Он провёл на заснеженном балконе более сорока минут, пока женские уговоры и мужская сила не затолкали его обратно.
Постепенно я захмелел и стал упускать из виду кучу деталей. Моё тело с подселённым в него демоном алкоголя действовало почти на автомате и ни с кем не считалось. Когда все начали искать место для сна, я беспардонно обвинил хозяина дачи в том, что он забрал себе лучший диван. Мой напор был так силён, что хозяин только махнул рукой и перебрался с матрацем на кухню, куда за ним последовали все истинные полуночники. Карина разозлилась на моё поведение и куда-то убежала с дачи. Я остался лежать один, как король-победитель, растерявший в тяжёлых боях всю свою армию. Однако и сон ускользнул от меня. Через час я уже был на ногах и поплёлся на кухню, где продолжался праздник молодости и бунтарства. Хозяин дачи, расположившийся среди кучки поклонников, посмотрел на меня стеклянными от вина и усталости глазами. Я увидел кровь на его пальцах и струнах гитары. Было ясно, что он старается из последних сил. Я сел на пол по примеру других и уткнулся головой в колени, то выпадая из реальности, то вновь в неё возвращаясь. Хотелось напиться воды из родника и принять душ.
Сквозь звуки гитары я пытался услышать себя, который не понимал, что делает среди этих пьяных людей, что все они хотят от него. Хозяин дачи продолжал играть, страшно фальшивя, но этого уже никто не замечал. Моя голова кружилась, к горлу подступала рвота, и тут я вспомнил о Карине. Сознание тотчас же вернулось ко мне. Я поднялся на дрожащих ногах, накинул куртку и отправился искать мою обиженную пассию в заснеженном посёлке…
Когда Карина вышла из душа с хитрой улыбкой, я решил, что она придумала какую-нибудь авантюру и хочет, чтобы я к ней присоединился. Сделав вид, что не замечаю её телесных сигналов, я глубже затянулся табаком и погрузился в отрешённое созерцание древесной зелени и кусочка моря, который едва просматривался из окна нашего номера. Обмотанная махровым полотенцем Карина ходила по номеру зигзагами и мурлыкала себе под нос модную в то время песенку молдавской группы «O-Zone». Настроение у неё было приподнятым, и она явно хотела привлечь моё внимание. Однако я продолжал играть в уединённого созерцателя и старался не смотреть на Карину. При этом жадной до новизны части моей психосущности не терпелось узнать причину её радости. Наши невинные манипуляции продлились ещё минут пятнадцать, а потом Карина не выдержала и сильно обняла меня сзади. Я чуть не выпустил из руки стакан с вином и принялся притворно бороться с ней, пока она не залезла мне в трусы. После секса на подоконнике она предложила мне пойти в ночной клуб. На секунду я задумался о том, что ночной клуб в чужом городе – не самое безопасное место для отдыха. Но красивые глаза Карины нежно умоляли меня согласиться, и я, конечно же, уступил.
В клуб «Baken» мы приехали на такси в половине двенадцатого. Ковровая дорожка малинового цвета привела нас к двери с двумя плечистыми охранниками из бывших десантников. Один из них обыскал меня, другой облапал Карину. На территорию клуба мы зашли с красными браслетами и сразу же поймали официантку, которая провела нас к забронированному столику. На танцплощадке крутилось около десяти человек. Ди-джей сидел в стеклянной кабинке под самым потолком и ритмично колдовал над пультом. Мы заказали коктейли и стали расслабленно наблюдать за танцующими. Примерно к двум часам ночи в клубе стало по-настоящему оживлённо. Приехала группа модно одетых дагестанцев, которые заняли два столика и заказали кальяны. Они сидели в двух метрах от нас и сразу же положили глаз на Карину, которая после трёх коктейлей и двух выходов на танцпол была совсем не против пофлиртовать.
В свои двадцать с небольшим лет я был, как сказали бы американцы, Мистер Сраный Ревнивец. Поскольку я внутренне порицал своё страстное желание иметь связи со многими женщинами, то и Карине запрещал игры в полиаморность. Она уже устраивала для меня секс втроём, причём третьим партнёром стала девушка из круга наших знакомых. Но я тогда не оценил столь приятное времяпровождение, чувствуя в нём подвох и женскую проверку. Надо признать, что Карина равно вожделела мужчин и женщин, а потому я частенько заставал её целующейся с подругами. За все свои эротические проделки она платила мне весёлым настроением и бурным сексом в любое время дня и ночи. Мне было легко с ней, я всё ей прощал, понимая при этом, что не справляюсь с её мощным темпераментом. Думаю, доживи наши отношения до сего прекрасного дня, я бы сам предложил Карине свободную форму любви. Но в реальной жизни, как выразился антисоветский классик, всё происходит медленно и неправильно, чтобы мы не возгордились и всегда были чуточку растерянными.
Один из возбуждённых дагестанцев подошёл к нашему столику и сказал Карине, что она самая красивая девушка этой дискотеки. Конечно же, Карина была не столько самой красивой, сколько самой раскрепощённой и сексуальной. Но моего мнения в тот момент никто не спрашивал. Дагестанец, представившийся Рустамом, опустился перед моей спутницей на одно колено и предложил потанцевать с ним. Карину воспламенил этот непринуждённый кавказский жест, а меня, само собой, обеспокоил. Я сказал дагестанцу, что моя девушка не пойдёт танцевать с незнакомым мужчиной, который подтирает коленями пол. Карина прикусила верхнюю губу, а дагестанец ответил, что-то вроде «пусть красавица сама решает с кем танцевать». Моё тело сжалось и разогрелось, как будто ему нужно было прыгнуть в прорубь с ледяной водой. Я подцепил вилкой оливку и швырнул ей в горделивого Рустама. От неожиданности он широко раскрыл глаза, а его спутники встали со своих мест. Карина ойкнула, а я подцепил с тарелки ещё одну оливку и снова кинул её в сторону соперника. На этот раз оливка ударилась в белую рубашку напыщенного дагестанца, оставив на ней жирное пятно. Кавказцы всё не решались броситься на меня, пока я не сказал Карине, что нам нужно возвращаться в отель, схватил её за руку и быстро потащил сквозь толпу к выходу. Дагестанцы, не сговариваясь, двинулись за нами, как стая волков или одичавших собак. Рядом с клубом стояло несколько такси, и мы с Кариной подбежали к ближайшему. Водитель посмотрел на нас с подозрением, но всё же разблокировал дверцы. Тут я ощутил мощный удар в спину и упал на кузов чёрного фольксвагена…
Я бежал по главной улице Бурмакино под тихо падавшим снегом, который засыпал лавки, деревья, фонари, окурки, собачий помёт и следы Карины. Бродивший во мне пьяный дух, превращавший всё происходящее в весёлую сказку, постепенно испарился. Мне сделалось страшно. Со всех сторон давила снежная темнота. В детстве мне казалось, что я люблю русскую зиму, но когда я оказался с ней один на один, вдали от родителей и старых друзей, холод и снег больше не очаровывали меня. Напротив, теперь они казались мне ещё одним бесчеловечным свойством природы.
Карины нигде не было, а на мои звонки она упорно не отвечала. Пробежав до конца улицы, я встал под фонарём, задрал голову вверх и закричал в тёмную высоту, с которой, как из гигантского решета, сыпались снежные хлопья. На несколько минут меня охватило отчаяние, а потом я позвонил хозяину дачи и сказал, что Карина пропала. Сначала он ответил, чтобы я кидал «эту дуру нахрен» и возвращался в тусовку, но потом осознал степень моего беспокойства и начал собирать людей. С песнями и пьяным гиканьем компания, включая Карину, через полчаса встретила меня на середине центральной улицы. Им всем было весело и беззаботно, а я стоял запорошенный снегом, почти трезвый и тотально одинокий. Карина посмотрела на меня с вызовом, а хозяин дачи объявил, что у него в Бурмакино есть знакомый самогонщик, у которого всегда имеется запас. Тусовка заметно воодушевилась и была готова идти хоть к самогонщику, хоть к Папе Римскому, лишь бы не ложиться спать и не мучиться с утра похмельем. Я не хотел идти со всеми к самогонщику, но студентка второго курса психфака Алёна Грушина так строила мне глазки, так просила присоединиться к тусовке, что я не устоял. Карина увидела мою реакцию на Алёну и незаметно показала мне язык. Она любила применить этот детский жест, когда хотела показать своё крайнее неудовольствие моим поведением.
Мы двинулись на окраину посёлка, встречая по пути сельскую молодёжь, смотревшую на нас с подозрением и вызовом. Даже в пьяном виде нам хватало ума не вступать с местными в конфликт. Возле подъезда серой двухэтажки хозяин дачи позвонил самогонщику Михаилу, который довольно быстро вышел к нам с двухлитровой банкой то ли самогонки, то ли разбавленного спирта. Хозяин дачи старался разговаривать с самогонщиком на мужицком языке, чтобы показать нам свою взрослость и опытность. Он говорил словечки типа «зимогоры», «братва», «кирнуть», ругнулся матом, но в целом выглядел неубедительно. Самогонщик слегка стушевался от такого панибратства и поспешил уйти сразу же, как только получил свои деньги. Тусовка сразу же выхватила трёхлитровый «пузырь» из рук хозяина дачи. Алкоголь пошёл по кругу. Каждый, кто хотел и мог, отпивал прямо из банки, закусывая падающим снегом или занюхивая рукавом сивушный привкус. Карина тоже отпила из банки, а потом долго не могла откашляться. Алёна Грушина, сделав маленький глоток самогона, припала носом к моей шевелюре и сказала, что я приятно пахну. Я спонтанно обнял её за талию и поцеловал в щёку, а она трогательно засмеялась, блеснув во тьме бирюзовыми глазами. Теперь Карина шла рядом с хозяином дачи и что-то весело обсуждала с ним. Я злился и скрежетал зубами, но внешне своей ревности не проявлял. Время подходило к пятому часу утра. Когда тусовка вернулась на дачу, то многие сразу же завалились спать где придётся, и лишь три человека, включая Карину, продолжили посиделки под гитару с хозяином дачи, который делал вид что обожает самогон, но на деле едва смачивал им губы…
Я ждал второго удара, но он так и не последовал. Сзади слышались тревожные голоса дагестанцев и чей-то спокойный низкий голос, который настоятельно призывал сынов Кавказа не делать глупостей. Я обернулся и увидел огромного мужчину, одетого в льняную рубашку и широкие джинсы. Он стоял метрах в пятидесяти от меня и походил на медведя, который вышел на поднявшийся в лесу шум. Гигант спокойно смотрел по сторонам, а дагестанцы, словно их кто-то заколдовал, замерли на месте и внимательно слушали, что он говорит. А говорил он о том, что четырём не годится нападать на одного, что приставать к девушке на глазах у её парня плохо, что Сочи город для отдыха, а не для разборок. Дагестанцы молчали, хорошо понимая, что им нечего сказать этому авторитету, которого они, как видно, давно знали.
В стороне от нашего с Кариной спасителя стояла миниатюрная женщина с каштановыми волосами, собранными сзади в тугой хвост, смугловатой кожей, глазами цвета утреннего неба, выразительными губами и пальцами, одетыми в перстни разной величины. Это была женщина гиганта, державшаяся спокойно и внимательно наблюдавшая за происходящим. На её молодом лице лежала тень пережитого горя и печать тайного знания. Она посмотрела на меня так, что я не выдержал и опустил голову вниз, покорённый её внутренней силой. Карина, которая успела сесть в салон такси, дёрнула меня за рукав и сказала, чтобы я тоже садился, поскольку таксист включил счётчик. Я хотел поблагодарить гиганта за помощь, но именно в этот момент он развернулся и пошёл со своей женщиной в клуб. Дагестанцы курили и смотрели в нашу сторону наполненными злобой глазами. Унижение давалось им, как и всяким горцам, тяжело. Едва я хлопнул дверью, таксист рванул с места, как гонщик Формулы-1, решивший непременно выиграть гран-при. Всю дорогу до отеля Карина ругала «долбаных кавказцев», которые совсем распоясались тут, на юге России. Меня она тоже ругала, но куда меньше и ласковее. Я поцеловал её в висок и прижал к себе. Несмотря на всё случившееся, я чувствовал, что удача на моей стороне и понемногу успокаивался.
После происшествия с кавказцами мы с Кариной проспали часов двенадцать, а когда проснулись, то не поверили, что всё это с нами произошло. Кстати, таксист, который забрал нас из клуба, показался Карине натуральным маньяком, что ещё больше раскачало её психику. Мы вместе приняли ванну и вышли, завёрнутые в полотенца, на балкон. Южный день был в самом разгаре. Слышался шум моря и детские голоса. Небо напоминало голубой монитор, замерший в режиме ожидания запуска программы. Карина сидела на белом пластиковом стуле и медленно курила, красиво щуря левый глаз, как пират или водитель-дальнобойщик. Она умела быть автономной и независимой в любом обществе, всегда вела себя естественно и любила высказаться напрямую так, чтобы никто не обиделся. Я протянул руку и ущипнул Карину за пухленькую щёчку. Она улыбнулась и продолжала курить. Затем я спросил её, зачем она так часто флиртует с мужчинами, и она ответила, что это получается само собой, без усилий. Потом она сказала, что я тоже люблю пофлиртовать, и я согласился. Никогда раньше мы не говорили на тему отношений так откровенно. Карина не любила рассказывать о своих чувствах, а я рассказывал о своих в шутливой манере, как будто всё это относилось к другому человеку и не имело особого значения. Такое поверхностное отношение к своему и чужому внутреннему миру не раз создавало мне проблемы. И хоть я умел достаточно быстро всё поправить, оставалось неприятное послевкусие, которое могло преследовать меня в течение месяцев.
На пляж в этот день мы пришли только к вечеру. Возле воды уже собрались любители вечернего загара. Ничего вокруг себя не видя, они терпеливо отбывали время под мягкими солнцем. Мы с Кариной сели подальше от скопления сонных тел и закурили. Оба чувствовали усталость от случившегося разговора без масок, оба думали о предстоящих изменах, оба подсознательно готовились к расставанию. Из табачной задумчивости меня выдернула рука Карины, которая тормошила моё колено. Я повернул голову и увидел наших спасителей – гиганта и его женщину. Он стоял на большом волнорезе в лучах заходящего солнца и был подобен древнему мегалиту. А она, миниатюрная, плотная, золотоволосая, как будто подпирала его среди океана испытаний. Его рука легла ей на плечо, и они слились в единое целое, незаметно став частью окружающей природы. Мы с Кариной переглянулись, не скрывая детского восхищения увиденным…
Немного понаблюдав за хозяином дачи и его пьяными приспешниками, продолжавшими орать под расстроенную гитару, я пошёл ополоснуть лицо в ванную комнату. Но ванная (кто бы сомневался!) была уже кем-то занята. Я постучал пару раз по белой с жёлтыми пятнами двери, но мне никто не ответил, и я решил просто обтереть лицо снегом. Однако именно в этот момент дверь ванной немного приоткрылась, и я увидел улыбающееся и слегка уставшее лицо Алёны Грушиной. Она поманила меня пальцем, и я без предубеждения зашёл к ней. Продолжая молчать, она обхватила мои плечи и подставила губы для поцелуя. На несколько секунд я замер, как будто обдумывая, как лучше её поцеловать, а затем высунул язык и провёл им по тёмно-розовым губам Алёны. Она вздрогнула и открыла удивлённые глаза, а через мгновение сама высунула язык, предлагая мне продолжить начатую игру. Как два моллюска, на время выбравшиеся из своих влажных раковин, наши языки не без удовольствия сплелись друг с другом. Я щёлкнул шпингалетом на двери ванной комнаты. Кто-то глухо постучался и выругался, но мы уже не могли остановиться. Я начал раздевать Алёну, но она воспротивилась, сказав, что мы сделаем это позже, в общежитии, у неё в комнате, на выходных, когда все девочки разъедутся. Возбуждённый столь заманчивой перспективой наших с Алёной отношений я стал гладить, массировать и целовать её тело через одежду. Этому она не противилась, и даже сама подставляла к моим губам свои довольно крупные груди, красота которых бесстыдно просвечивал через футболку и полупрозрачный бюстгальтер.
Вдоволь поласкав друг друга, мы незаметно покинули ванную комнату. Сначала в прихожую вышел я, сделав вид, что здорово проблевался и хочу пить, а минут через десять мой маневр повторила Алёна. На кухне сидели двое – хозяин дачи и тот обиженный стриптизом парень, Дима Тугин, которого еле увели с балкона. На гитаре уже никто не играл. Оба пребывали в той тяжёлой русской задумчивости, которая через мгновение могла перерасти в убийственную драку или в оголтелое братание. Оба медленно курили, поднося к губам сигареты дрожащими от пьянства руками. Оба походили на вымотанных долгим боем боксёров, ожидающих, кто упадёт первым. Их языки говорили слова, которые они не понимали, а если и понимали, то сразу же забывали понятое. Я подошёл к ним и спросил, собираются ли они спать. Хозяин дачи посмотрел на меня усталыми глазами и промямлил, что будет спать прямо тут, на кухне. Дима Тугин тоже захотел спать на кухонном полу и попросил меня, как самого трезвого, снять с вешалки его синтепоновую куртку. Я кинул ему куртку, и он свернулся калачиком возле кухонного стола. Хозяин дачи презрительно усмехнулся и сказал, что никто не может его пересидеть за бутылкой водки. После этого он, сильно раскачиваясь из стороны в сторону, как ель во время урагана, проследовал в туалет и долго-долго блевал в унитаз. Я сделал себе чая, а потом улёгся на полу зальной комнаты, рядом с Алёной Грушиной, которая, впрочем, уже крепко спала.
Разбудил меня часов в семь утра какой-то знакомый шум. Я перевернулся на спину и с трудом открыл набрякшие веки. Слышались всхлипы, шлепки, ритмичный скрип мебели. Быстро поняв в чём дело, я поднялся на ноги и тихо, не задевая спящих, вышел из зальной комнаты на рысьих лапах. Звуки секса раздавались где-то совсем рядом. Я приоткрыл дверь спальной, но там люди просто валялись на полу и неразобранной кровати. Тогда я подошёл к двери комнаты, где, должно быть, проводил время на летних каникулах хозяин дачи, и тихо взялся за металлическую ручку. Увиденное не столько удивило, сколько парализовало меня. На полутораспальной кровати с высокими деревянными спинками совершали старый как мир акт два тела разного окраса и величины. Первое, стоявшее на коленях, упёршись головой в стену, было коротким, плотным и слегка смугловатым. Второе, напротив, было длинным и белым, как молоко, с прыщами на спине и ягодицах. Первое тело сотрясалось и стонало под ритмичным физическим воздействием второго тела. Второе тело крепко держало первое за волосы и усердно раскачивало бёдрами вперёд-назад, как маятник на батарейке. Первое тело наслаждалось процессом, а второе явно спешило довести первое до известного пика. К моему глубокому огорчению, первое тело принадлежало Карине, а второе – хозяину дачи. Понаблюдав за сношающимися несколько секунд, я тихо прикрыл дверь и почти на цыпочках вышел на балкон, вновь ловко огибая спящих. Курить почему-то не хотелось, и я принялся задумчиво жевать снег.
Солнце было скрыто от мира плотной холодной пеленой. Мысли менялись в голове с такой скоростью, что я просто не успевал подумать над ними как следует. Было тяжело и легко, беспросветно и весело, обыденно и странно… Своим поступком Карина освободила меня от любых обязательств и ложных надежд. Я пребывал в болезненной эйфории от того, что уже ничего нельзя изменить, что я никогда не забуду увиденное, как не забывает ребёнок первичную родительскую сцену. Это первое в жизни столкновение с женской изменой состарило моё сознание сразу на несколько лет. Стук сердца чувствовался во всём теле.
Я жевал снег и сожалел о том, что только целовался с Грушиной, что не вставил ей, как хозяин дачи вставил Карине. Пробудившийся во мне молодой оскорблённый самец жаждал мщения. Мне хотелось отомстить всем, собравшимся на этой даче. Моё потемневшее сознание обвиняло их в случившейся измене не меньше, чем похотливость Карины и наглость хозяина дачи. Я вернулся за трубкой, плотно набил её табаком и вновь вышел на балкон. Теперь из-за холодной облачной пелены показалось солнце. Я затянулся крепким табаком, еле сдержав приступ кашля. Нужно было успокоиться и подумать, нужно было дать понять этим голубкам, что я всё знаю, но не собираюсь пачкать о них руки, тратить на них время и нервы. Пусть они увидят, что я умею держать себя в руках даже после такого удара в спину…
Мы с Кариной возвращались с пляжа, почти не разговаривая. Я видел, что она хочет заговорить со мной, хочет избавиться от гнетущей её серьёзности. Мне ничего не стоило прервать паузу отчуждения, но я держался. Хотелось слегка проучить Карину, дать ей почувствовать, что мне не нравиться её ничем не обузданная фривольность. Тогда я считал себя ответственным за наши отношения – этаким спасителем заблудшей женской души, которой нужен постоянный присмотр. До какой-то степени Карина поддерживала мои заблуждения, поскольку в том время сама не ведала чего хочет – нарожать мне кучу детей или завести гарем мужиков. Мы продолжали быть вместе, имея разные представления о настоящем и будущем. Никто из нас не умел поговорить серьёзно, с паузами, с желанием услышать другого, с осознанием своей роли в отношениях. Никто не готов был открыть все карты, включая спрятанные в рукаве. Мы просто копили обиды и тайны, ожидая, что рано или поздно будем сторицей вознаграждены за своё терпение.
Положение поправил ночной секс, который, конечно же, инициировала Карина, решившая сломить мою отчуждённость старым, как сама жизнь, способом. Я умел отказывать женщинам, но приставания Карины были столь нежными и соблазнительными, что от моего стоического равнодушия не осталось и следа. Мы трижды страстно отдались друг другу в ту памятную ночь, а наутро, как ни в чём ни бывало, отправились плавать, даже не отведав бесплатного завтрака. Я снова ощутит, что Карина очень классная девушка, а завладевающая ей временами похоть – всего лишь природное следствие пылкого темперамента, который дан ей от рождения, как цвет глаз. Так я успокоительно философствовал, держа Карину за руку, наблюдая издалека за её плаванием, целуя её пухленькие и солёные от морской воды губы.
В этот день мы много времени провели в воде, временами наблюдая за гигантом и его женщиной, которые загорали в одном и том же месте, рядом с большим волнорезом. Когда гигант заходил в воду, то казалось, что море везде будет ему по колено или, в крайнем случае, по пояс. Впрочем, далеко он не заходил, а плавал мало. Больше стоял в колеблющейся воде со скрещенными на груди руками и осматривал линию горизонта, как будто ждал кого-то. Его спутница любила поплавать, и мы с Кариной не раз видели, как она нарезала круги вокруг гиганта, то ли заигрывая с ним, то ли охраняя его от внимания других женщин, которых на пляже всегда было предостаточно. Молодые самки с большим любопытством разглядывали гиганта из-под своих цветастых зонтиков. Он манил их своей авторитетностью, силой и опасностью. Видимо, их жадное до впечатлений сознание фабриковало разные сцены с участием этого выдающегося создания мужского пола.
Но гигант не смотрел на других женщин. Рядом с ним была его подруга, его муза, объект вожделения и интереса. Он смотрел на свою женщину, как на чудо природы, суть которого всегда ускользала от его понимания. Его, великана, всегда удивляло, как в таком миниатюрном теле умещается столько энергии жизни, столько желаний и страстей. Он поднимал свою любимую на руки и нежно качал, как ребёнка, целуя её колени, живот, груди, губы, лоб, волосы. А она обвивала его своими тонкими и сильными руками, как лиана ствол большого дерева, и вместе с ним тянулась к солнцу.
Наблюдая за гигантом и его подругой, я вспомнил, как маленьким мальчиком лежал на ветвях большой яблони, что росла на даче. Я провёл на разлапистых сучках этого дерева много дней. Здесь я скрывался от мира назойливых людей, читал и предавался эротическим фантазиям. Несмотря на то, что ветви яблони не были ни мягкими, ни удобными, мне всегда было хорошо в контакте с ними. Яблоня приятно пахла и давала тень. Иногда в её кроне появлялись сороки и дрозды, торопливо рассказывая на птичьем языке новости лета. Здесь я по-настоящему отдыхал и набирался сил, как будто яблоня умела лечить.