Как Вы учились летать?

Посвящается отцу Сергию, благословившему меня писать.

Чего на свете не случается?

Чего на свете не бывает?

А люди с крыльями встречаются,

И люди в небо улетают.

На крыльях веры в невозможное

Они летят в страну мечты.

Пусть усмехнутся осторожные,

Я полечу туда, а ты?

(М. Минков – Ю. Энтин)

I

Что было в самом начале моего существования?

Голос, и Слово, и Свет.

И тепло.

И радостное сияние, разбегающееся по тонким жилам распустившейся души.

Но самым главным, дающим силу идти к Нему, был, конечно же, Голос. Именно Он вдохнул в меня журчащую песню жизни, Он тихо шепнул в распахнутую душу одно Слово.

Но какое Слово! Я тут же почувствовал Его теплое присутствие везде: и на молодых, трепещущих на ветру листочках, и на моих подрагивающих перышках.

Я полной грудью жадно вдохнул весенний радостный воздух – как же приятно и весело дышать! И было тепло на молодой душе, хотелось растроганно заплакать, что я не замедлил и сделать.

– Ты где? – взволнованно пискнул я, – Ты – моя мама?

– Я – это Я, – тихо прошептал Голос, – и Я – везде.

Я не понял такого ответа и возмущенно дернулся.

Мне хотелось, чтобы моя мама оказалась Голосом.

А в воздухе уже звенели тысячи и тысячи переливающихся на солнце голосов. Они пели, прославляя Кого-то.

И я открыл глаза.

II

Тем, что назойливо кололо в бок, оказалась грубая хворостина. Но она ничуть не расстроила меня, ведь теперь я мог видеть, откуда прилетает быстроногий ветер и как игривые лучи света ласкают благоухающие цветы.

А по небу летали розовые перышки. Они выглядели намного тяжелее и больше моих мягких черно-белых крылышек. Это были облака.

И солнце смотрело на мир, повторяя песню своего Творца.

И тут я увидел поющих в Небесах существ – ангелов. Их голоса не походили на любящий шепот Голоса, но пели они замечательно. Аллилуйя катилось по небу волнами. Ангелы парили над перьями облаков, и лик солнца отражался в их торжественных облачениях. Они летали быстро и как-то радостно, они махали мне белыми руками и звали к ним, вверх, они звали закружиться в хвалебном танце.

И тут я вспомнил, что у меня тоже есть Крылья! Я подпрыгнул, вдохнул врезавшийся в меня ветер, который уже почти подхватил меня и понес ввысь.

Но почему-то ничего не получилось. Воздух не подарил Крыльям и секунды торжества полета. Я камнем рухнул вниз, к корням Родного Дерева, и покатился под пригорок.

Я не ушибся. Боль не получила власть над молодым разочарованным телом, но обида овладела мною.

– А я? – спросил я, готовясь снова заплакать. Но уже не от радости, а от досады.

– А ты иди, – ответил мне Голос.

И я понял, что надо идти.

III

Я шел много дней, и жизнь пыталась убить во мне мечту о полете, о Небесах. Я видел, как умирает гусеница и рождается бабочка, видел, как распускаются цветы. и засыхают деревья. Я смотрел на неописуемые события и наслаждался непередаваемыми перепутанными ароматами цветов, которые не в силах был понять со всею полнотой. Я видел появление новых, похожих на меня существ – и не мог услышать, что ласково шепнул им Голос. Я слышал таинственное пение крылатых огненных духов – и не мог полностью принять чистые звуки, и, наконец, я нашел хрустальные хрупкие камешки, хранящие в своем теле зерна мудрости, но я не смог поднять их, ведь я у меня не было рук. Были только Крылья. Крылья, не умеющие летать.

И мне чего-то не хватало, чего-то очень-очень дорогого для моей души. И казалось, будто, получив нечто, я стал бы самым счастливым существом в мироздании. Но я не мог дотянуться до неведомой цели.

Мне не хватало Небес и Голоса.

IV

Бьются, бьются за корону, Лев с Единорогом.

Гонит Лев Единорога по кружным дорогам.

(англ. нар. песенка)

Так я шел на протяжении многих и многих дней. Я путешествовал уже целый месяц, когда неожиданно вышел на цветущий луг, задыхающийся в собственных ароматах. А на поляне обитал задумчивый Единорог. Он ничего не делал: не жевал покорную траву, не бил алмазным копытцем по тонким горлышкам цветов. Он только плакал, плакал тихо, а значит, по-настоящему беспомощно. Большие скользкие слезы все стекали по белоснежному носу и неуклюже шлепались в изумрудную траву. А земля, точно поджидающий добычу сокол, жадно проглатывала горе единорога.

– Почему Вы плачете, дорогой единорог? – неожиданно для самого себя спросил я. Мне тоже стало очень грустно. – Отчего Вы так сильно расстроились?

Единорог оторвался от созерцания мокрой травы и повернул бархатную голову в мою сторону. Из чистых глаз Единорога на меня глядела печаль.

– Когда-то я сражался со Львом, – тихо прошептал он, – за золотую красивую корону. А Льву она, между прочим, шла особенно хорошо, она необычно эффектно сочеталась с его желтой шерстью. И Лев просил уступить корону.

– И Вы подарили корону? А теперь об этом жалеете!? – ужаснулся я. Я знал, что нет ничего хуже, чем сожаление о сделанном добром поступке.

– О нет, если бы я уступил! – Единорог заплакал с новой силой. Похоже, у него открылось второе дыхание. – Я шел до конца и, наконец, проткнул бедного Льва своим прекрасным безупречно острым рогом.

Мне показалось странным сочетание такого яркого самолюбия и безнадежного самоанализа.

– И, – продолжал свой рассказ конь, – я надел златоигривую корону на голову. И был счастлив. Волшебники и маги восхищались моей храбростью, а заодно и короной. Но наступила весна. Длинная, оживляющая мечты, она прошлась по моему девственному лесу, как проходит садовник по любимому саду. Самые разные птицы: фениксы, жар, рух – начали возвращаться в свои гнезда. И однажды, вернувшись с жаркого Юга, Синяя Птица навестила меня и сказала, что корона вовсе не идет моему алмазному рогу. Она уверила меня, что победоносный венец наполовину закрывает его и заглушает красоту камнями.

– Хмм… – Хмыкнул я. – Где же Ваша корона? Я мог бы сказать Вам свое мнение на этот счет.

– О-о, она далеко-далеко, за мирными местами, откуда мы все родом. Корона на том месте, где много веков я сражался с поистине храбрым Львом. Она покоится на его могиле. Здесь же, – Единорог кивнул горизонту, и я новым взглядом, печальными глазами Победителя Льва, осмотрел зеленые массивы, – нет ни боли, ни войны.

– Но Вы же грустите!

– Да.. Я пришел сюда, чтобы избавиться от внутренних страданий навсегда. И что же оказалось? Это место – не тот дивный сад, про который рассказывал когда-то отец. Мир, в котором мы сейчас находимся, всего лишь преддверье , до настоящих безмятежных и блаженных Небес отсюда далеко, до них не добраться по собственной воле. Здесь же нет ни боли, ни войны, но созданные самим собой сомнения продолжают и в этом чудесном месте рвать создавшую их душу.

– Так объясните же, – воскликнул я, – из-за чего Вы страдаете?

–Я начал задумываться о себе. Не о силе, нет, не о храбрости, о которой я, бывало, думал. А о своем облике и внешнем виде. И я понял, что не замечал, как выгляжу. Переплывая быстроногую реку, я не смотрел на свое отражение, а стремился вместо этого вперед, к жестокой победе. И когда я подумал об этом, то взглянул на знакомую с детства реку, но не увидел себя. Рыбы, завороженные отблеском солнца на моем роге, выплыли на поверхность, взволновав легким движением плаксивую воду. Я попытался взглянуть на свое отражение в зеркальных цветах, но они распустились. Тогда я снял корону и снова попытался проникнуть в образ на водной глади, но волны также разбегались под плавниками рыб. И тогда я понял: корона не делала меня красивее и величественнее. Моя красота не убавлялась, когда я снял победоносный венец. Я напрасно и глупо убил Льва, а изумруды на короне так перекликались бы с его полными решимости глазами! Но я забрал корону лишь из-за глупой гордости.

– О-о, – не выдержав очередного потока слез Единорога, я тяжко вздохнул.

– Тогда я добрался да этого места, по пути проходил мимо удивительных явлений, но не замечал их, потому что шел, понуро повесив голову. Когда же я пришел на этот луг, то обнаружил, что и здесь природа не дает мне возможности убедиться в правдивых словах Синей Птицы. Тогда, потеряв последнюю искорку надежды, я начал плакать. Слезы, стекая с некрасиво распухшего носа, лениво собирались в маленькие соленые лужицы. Я уже надеялся в луже собственных слез увидеть отражение, но земля поглотила мой маленький океан, и цветы выпили плач до капельки, стараясь дотянуться до солнца.

Единорог огляделся, а я вместе с ним еще раз рассмотрел каждый переливающийся бутон.

– Красота цветов, выросших благодаря слезам, давит, напоминает о горе и моей вине, – продолжал плакать Единорог, – а мне так хотелось убедиться в словах Синей Птицы! Так хотелось увериться в бесполезности короны, которая лишила меня счастья грозных храбрых битв, которая поколебала мое спокойствие и самоуверенность.

Тут Единорог вдруг встрепенулся и с тревогой посмотрел на меня.

– Вы случайно её не видели? Синюю Птицу? Не передавали ей, что Единорог понял свою ошибку? Может, тогда она вернется, и жизнь снова станет счастливой?

– Я не был в ваших краях, меня создали здесь. – Казалось тучи, передавая настроение Единорога, стаей напали на солнце, и я, испугавшись, пискнул, – По-моему, Вы не правы. У Синей Птицы нет власти одарить счастьем. Она открыла Вам глаза на самого себя, принесла боль, какая бывает только во время исцеления. Это не счастье, но путь к нему, который Вы должны пройти сами..

А про себя подумал: неужели Синяя Птица победила гордость Одолевшего Льва Единорога?

– Вы что! – Возмутился Единорог. – Вы, что? не верите в силу Синей Птицы?

– Нет.. – просто сказал я.

Я верил Голосу.

V

Ты над отчаяньем взлетишь, звеня,

Стрелой разгонишь сумрак, Истина.

Переступаю твой порог в краю теней,

Но ты сильнее смерти и судьбы сильней!

(Лона Бочарова)

И шел я еще много дней и видел, как слепой Крот рассказывает о видениях, как Кот, восемь жизней читающий сказки, решил на девятую написать собственную книгу. Я видел парящие в пруду кувшинки, но не мог их забрать с собой – у меня ведь не было рук, были только Крылья, не умеющие летать.

И на девяностый день Пути Вперед я подошел к краснощекому Закату.

А на Закате сидел Феникс. Его перья были длинными, как дождь, и острыми, как правда, и, конечно же, их нельзя было сравнить с моими нежными серыми перышками.

Феникс спал, спрятав острый клюв, который способен противостоять даже огню, под теплым, как заря, крылом. Завороженный пожаром в душе Огненной птицы, я шагнул навстречу Закату. Но до него никто не силен дойти самостоятельно, как и никто не может долететь до Небес на своих крыльях. В меня полетели жаркие стрелы солнца и лизнули обожженное лицо. Я испугался за мои бесполезные пока Крылья, ведь, лишившись их, я потеряю последнюю надежду научиться летать. Я вскрикнул и отшатнулся от созревшего к ночи Заката.

Феникс проснулся из-за моего восторженно-испуганного крика и медленно вынул хохлатую голову, отражающие огонь души зрачки сузились на мне. Но его лицо не исказилось раздраженной гримасой, оно светилось спокойной мудростью.

И я понял, что Феникс выслушает меня.

– Дорогой Феникс, почему Вы бесконечное множество раз сгораете? – спросил я, – отчего Вы каждый раз возрождаетесь, если хотите умереть?

И я вздрогнул при собственном упоминании смерти. Я видел много смертей на протяжении моего Пути, но сам не умирал ни разу, и мне почему-то казалось, что я не могу умереть.

– Вы ошибаетесь, Человек с Крыльями.

И я понял, что я – человек.

– Я не сгораю, чтобы умереть. У меня есть Цель – я ищу Истину.

Мне были понятны слова Феникса, ведь я тоже имел Цель – мой Путь Вперед.

– А у Вас есть мечта? – спросил я, вспомнив о беспомощных крыльях, мантией тащившихся за мной.

– В большинстве случаев Цель Жизни совпадает с мечтой, – задумался Феникс.

И у меня ожила надежда.

– Моя мечта – понять Истину, цель – догнать ее, – заключила мудрая птица.

– Расскажите мне о Вашем Пути! – попросил я. – У меня ведь тоже есть Цель и мечта, я тоже хочу знать правду.

Феникс внимательно, как бы проверяя, пойму ли я зов Истины, посмотрел на меня и в конце концов решил, что я говорю правду.

– Раньше я не сторожил пылающий закат, а много носился по свету – по всему Мирозданию. Однажды я увидел, как в тоскливой саванне грешного подобия земли скопище мелких трусливых, бесчестных, хитрых крыс поедает ранее сильного, но, увы, теперь мертвого слона. Я содрогнулся от увиденного и пожалел, что стал свидетелем такой мерзкой картины. Тогда я начал еще яростнее носиться по мирам и Вселенным и, пытаясь убежать от всеобщего конца, я видел больше несчастных, печальных. храбрых героических и напрасных смертей. И я устал от страха ждущей всех кончины.

Тогда я решился на самый отчаянный и глупый для любого другого существа поступок – я полетел на Закат. Я стремился к нему долгую тысячу лет и, наконец, достиг круглого начало ночи. Мои еще наивные перья не знали колючую лесть огня – они с готовностью приняли ее. Крылья вспыхнули, как падающие ранней зорькой звезды, и сгорели, просыпались на торжествующий над победой Закат дождем из пепла. Я решил испытать смерть на себе. Огненная душа моя закружилась в бешеном танце отчаяния, и я отчетливо понял, что самоубийство – самый отвратительный и одновременно глупый поступок, на который только способен человек. Тьма опустилась на огненную душу и чуть не затушила пламень моего сердца. И ничто начало поглощать меня, терзая сгоревшее тело. Но я – не человек, но феникс – птица Огня, рожденная и умервщленная пламенем. Я вырвался на свет, вдохнув последние лучи заходящего солнца. И упал на землю, и отчаянно закричал в почти закрывшиеся было от меня Небеса:

– О, Сладчайший! – воззвал я к Небесам, – Ответь мне, если огненная птица достойна говорить с Тобой. Что такое смерть? Это девица-орел, вырывающая из тел погибших храброй смертью воинов души или же это просто конец всего живого?

– Мой Феникс, – тихо, еле слышно прошептал в сердце Сладчайший, – Смерть – не то, не другое и не третье. Друг мой, ты слишком невнимателен.