Солнце Парижа. Часть 3. Закат. Чужие

Глава I

В глубокой тишине капли воды, падая в жестяной таз, производили отсчёт времени. «Странно. Пространство может застыть, но время – никогда, – невольно приходила затёртая до дыр мысль. – Если появилась мысль – значит, я проснулся», – тут же прозвучал в голове следующий вывод. Через секунду Андрей понял – это был не сон. Состояние, из которого он вынырнул, походило скорее на потерю сознания.

Сбросив с себя мутную пелену, он сосредоточился на тиканье природных часов – капли падали и падали в таз, уничтожая даже не время – они уничтожали его, отсчитывая последние мгновения его жизни.

Открывать глаза он не хотел – как будто это могло оградить его от настоящего мира. «Как-то по-детски, – усмехнулся про себя мужчина. – Если не вижу, то этого не существует». Но его ирония длилась недолго, через секунду всё его тело охватила нервная дрожь. Он начал задыхаться. Глаза открылись. Андрей ничего не увидел, или, точнее говоря, его глаза на какое-то время утратили способность видеть.

Однако мозг видел, только совсем не то, что его окружало. Ему казалось, что он смотрел кино в тёмном зале синема. Кино, как ему и полагается, было немым – даже звуки клавиш под шустрыми пальцами тапёра не слышны. Только в зале Андрей был один. Плёнка стрекотала, иногда прерываясь. Она прерывалась всего на секунду, другую, но он знал, что за этими секундами стояли дни, недели, месяцы. Знал. Знал, но только понаслышке. Сознание прерывалось часто – подобно той самой киноплёнке. Однако прерываться оно началось не сейчас, гораздо раньше – там, за гранитным постаментом в Риме. Остался только стук женских каблучков и склонившаяся женская головка. Шёпот? Нет, это уже вспышки увядающего сознания…

А потом были тюремные госпитали, сначала в римском Реджина Коэли, потом в марсельском Шаве. Они вытащили его с того света – «белые» люди, люди в белых халатах и шапочках. Он открывал глаза и видел склонившихся над ним «белых» людей, они были заботливы – врачи, медицинские сёстры – он снова закрывал глаза, «белые» люди исчезали… вместе с его сознанием. Андрей даже чётко не помнил своего путешествия из Остии в Марсель в трюме корабля под охраной карабинера в форме и при оружии. Всё происходило как в мутном тумане, как перед глазами, так и в голове.

Вот только мучил его один вопрос, касающийся человеческой глупости: «Зачем?» Зачем лечить человека, если потом тут же предать его смерти?

В том, что его ждёт именно такой приговор, Андрей ни капли не сомневался. Но его всё-таки поставили на ноги. Наверное, это был нечастый случай, когда пациент молился о печальном исходе своего лечения. Однако судьба была к нему не слишком благосклонна. А может быть, проведение здесь было не при чём – всему виной природа – природа, наградившая его отменным здоровьем.

Он закрывал глаза, делая вид, что лежит без сознания, но разве врача тюремного лазарета можно обмануть? Ответ был очевиден, и убийца Андре Градоф предстал перед судом. Ему казалось, что он переживает сновидение: его помыли, одели в простенький костюм, на пару размеров превышающий его собственные габариты и начали возить на судебные заседания во дворец правосудия. Странное здание в его глазах: монументальное сооружение прошлого века с классическими колоннами и греческим фронтоном. В его представлении – подходящее место для проведения небесного суда над ним. Может быть, Наш Небесный Судья решил сэкономить время и силы? И провести небесный суд здесь и сейчас? На Земле? Всё равно приговор уже определён. И там, и здесь.

Андрей даже уже не молился Пресвятой Богородице, не видя в этом святого смысла. Всевышний простит? Это было Его неоспоримое право. Он всё видел, Он всё знает. Оставалось только ждать. Недолго? Или нет? Ответа у него (разумеется, у Андрея) не было: Франция стала для него вторым домом, но только вторым, а то, что второе… если у тебя было когда-то первое… – Андрей хмурился, вспоминая о Гельсингфорсе – …второе всегда останется непонятым до конца. Французы спешили – его даже не отправили в Париж, в судебный округ по месту преступлений. Однако сам судебный процесс по его делу тянулся вяло, долго, с перерывами. Как будто никто не собирался торопиться.

«Иначе и быть не может, – флегматично пожимал плечами подсудимый. – Своё рождается в своей земле и в своей атмосфере». Действительно, окружающий его мир был под стать происходящему.

В то, что он был обречён, никто не сомневался, тем самым вызывая к нему равнодушие: да и к тому же русский! На сочувствие Андрей мог не рассчитывать. Узника сразу поместили в камеру на полуподвальном этаже. За тот небольшой жизненный срок, что остался у заключённого, он вряд ли успеет заболеть туберкулёзом, резонно посчитал начальник тюрьмы. Железная кровать, стол и стул – вот и вся незамысловатая обстановка его временного, очень временного жилища. Даже окно отсутствовало. Неудивительно, что судебные заседания стали отдушиной для его существования, пусть и временного, очень временного. Андрея выводили в тюремный двор и надевали кандалы. Он не дёргался, терпеливо ожидая окончания трудов охранника. Узник медленно поворачивал голову из стороны в сторону, оглядывая двор. Предметы для восхищения в прямой видимости отсутствовали: четыре серых тюремных блока образовывали Андреевский крест, в месте стыка зданий высилась церковь, храм святого апостола Андрея Первозванного. Насмешка судьбы? Хотя это сейчас было неважно. Андрей пытался вдохнуть полной грудью – не получилось, сильная боль сжимала всё тело. Мужчина сразу обмяк и начал медленно оседать. Если бы не вовремя подхвативший его полицейский, то лежать бы его распластанному, насколько позволяли кандалы, телу на мощённой мостовой двора.

Набросив ему на плечи старую шинель, в старенький тюремный Рено его затащили уже двое – полицейский и санитар. На деревянной скамейке внутри фургона он восстановил дыхание. К тому же автомобиль завёлся не сразу: что-то громыхало и скрипело, но всё-таки, в конце концов, машина затарахтела. За это время Андрей уже пришёл в себя, чтобы осознавать происходящее вокруг.

Фырча и скрипя, чёрный фургон покинул тюрьму через распахнутые ворота. Андрей с любопытством уставился в зарешёченное окно. А посмотреть было на что. За окном проплыло странное огороженное сооружение: огромная деревянная рама с болтающимися вдоль столбов верёвками возвышалась рядом со стеной тюрьмы.

– Нравится? – подмигнул сопровождавший его полицейский, заметив интерес заключённого к необычной конструкции. Андрей не ответил, продолжая смотреть в окно, но, очевидно, надзиратель и не ожидал другого, понимающе кивнув.

Конечно, Андрей узнал сооружение или, точнее говоря, понял. Скрытый символ Франции? Символ, знакомый со времён Людовика Шестнадцатого и Робеспьера. Особенно почему-то для русских. Он зябко передёрнул плечами. Слава Всевышнему, полицейский не заметил невольного движения арестанта – шинель скрыла – Андрею не хотелось, чтобы француз заподозрил Бог весть что. На самом деле его не испугал вид гильотины – это была инстинктивная реакция на орудие своего умерщвления – узник уже смирился с этим и даже видел некие положительные стороны в таком виде казни: мгновенный удар, и его душа отойдёт к Богу. Что же, так тому и быть. Равнодушие к своей судьбе? И он ни о чём не жалел? Андрей даже не думал на эту тему. Всё было предопределенно. Возможно, свыше. Возможно, природой. Хотя природа тоже в руках Божьих. Равнодушие… Оно отразилось даже на его внешнем виде: узник отказался от цирюльника, и его лицо начинало постепенно зарастать жёсткой щетиной. Начальник тюрьмы только равнодушно махнул рукой: вряд ли растительность на лице русского помешает лезвию гильотины.

Старенький Рено не спеша прокладывал свой путь в потоке снующих машин и пешеходов, а путь лежал в сторону Старого порта, к Дворцу Правосудия. Расстояние было небольшим, но хаос марсельских улиц сделал дорогу намного дольше, вызвав скуку на лице надзирателя, а потом и вовсе дрёму. Но никак не потерю бдительности, что он тут же и показал, когда арестант приподнялся, гремя цепями. Приоткрывшийся обеспокоенный глаз полицейский наблюдал за русским. Тот увидел что-то в зарешёченном окне.

– Приехали? – Андрей качнул головой. Надзиратель оглянулся, посмотрев в окно. В коридоре домов виднелось классическое здание с шестью большими колоннами.

– Думаю, вряд ли тебе удастся попасть туда, – полицейский саркастически улыбнулся, – по крайней мере, в ближайшее время, – густые усы надзирателя топорщились вверх от столь превосходной шутки. Но непонимающий вид Андрея вынудил полицейского всё-таки пояснить, хотя и нехотя:

– Это здание городской оперы, – хмыкнул тюремщик.

Андрей опустился на скамейку, храм искусства исчез из вида.

– Что там сейчас дают? – узник безразлично скользил взглядом по стенам зданий, проплывающих за окошком фургона, он ещё успеет выучить детали дороги, это явно не последняя его поездка во Дворец Правосудия.

– Что там дают? – на этот раз усы конвоира топорщились от недоумения.

«Да, немудрено. Интересоваться репертуаром местной оперы на пути к гильотине?» – Андрей не мог не сдержать невольной усмешки. Но вряд ли полицейский заметил усмешку, промелькнувшую на лице арестанта, – тюремщик был слишком занят странным вопросом, заданным не менее странным русским.

– Что сегодня будут играть на сцене Оперы? – Андрей решил ему помочь, продолжая смотреть в окно фургона. Полицейский был не только бдительным, но и сообразительным служакой, он сразу понял, о чём речь.

– В твоём положении я бы не стал думать о таких глупостях, – недовольно пробурчал тюремщик.

– А почему бы и нет? – Андрей с удовольствием бы закинул руки за голову и вытянул ноги, но цепи и кандалы на запястьях и лодыжках не позволяли ему это сделать. – Так и не скажешь?

– Я не любитель праздного времяпровождения, – опять послышалось недовольное бурчание со стороны полицейского, но уже через несколько секунд он вдруг растянул толстые губы в насмешливой улыбке, не скрывая издёвки. – Но если ты так настаиваешь… Х-м-м, я обязательно узнаю и расскажу тебе, – конвоир, по-видимому, был доволен собою.

«Неприятный тип. К тому же вечно тыкает», – узник поморщился, но он был не в том положении, чтобы ссориться с невольным компаньоном.

И, конечно, усатый тюремщик не упустил возможности через пару дней поведать русскому о том, что в недавно отстроенной после пожара Опере поют «Сигурда» Рейера.

– О, Нибелунги! Неисчерпаемый кладезь для вдохновения! – иронично выдохнул Андрей.

«Странный русский, ему бы о себе подумать, а не об орущих бездельниках на сцене», – наверное, такая мысль отразилась на лице усатого полицейского. Но всё это произошло несколько дней спустя, а сейчас фургон со скрипом остановился, конвоир с лязгом отодвинул задвижку и распахнул дверь, выглянув наружу в ожидании конвоя. Полицейские не торопились, поэтому усатый тюремщик милостиво разрешил Андрею встать с лавки и постоять. В кандалах? Ощущения не лишены парадоксальности: в цепях тянет встать и размять ноги.

«Это как неистребимое желание вдохнуть в Марселе свежий воздух Средиземноморья, а всегда получаешь спрессованный сгусток тёплой каши, – флегматично заметил про себя узник. – Тёплый плотный воздух Ривьеры, пробуждающий желание подставить лицо колючим, но таким возбуждающим порывам ветра с Финского залива».

Но предаваться ностальгии по безвозвратно ушедшему ему не позволил появившийся, наконец, конвой из четырёх вооружённых полицейских. С узника сняли кандалы и сопроводили к боковому входу в здание. Всё-таки некоторые крупицы любопытства ещё оставались в заключённом: он рассматривал фронтон и колоннаду, так напоминающие архитектуру местной Оперы. Нет, Андрей был категорически против своего выступления на сцене Дворца Правосудия. Пусть это выпадет на долю… заключённый бросил взгляд на площадь перед зданием… на долю месье, памятник которому стоял перед Дворцом. Правда, кому теперь интересно его мнение? Впрочем, как и мнение этого застывшего господина.

– Кто это? – не удержался от вопроса Андрей, оглянувшись на уже «старого» знакомого.

– Адвокат. Его, кажется, застрелили, – ответ усатого полицейского с пухлыми губами отличался лаконичностью.

Безрадостные символы местного правосудия не предвещали ему ничего хорошего, взгляд заключённого бездумно пробегал по потолочным сводам, украшенным барельефами философов, мудрецов и богинь правосудия. Тем временем его завели куда-то под лестницу, где он оказался в маленькой комнатке без окон. Его сразу усадили на стул перед монументальным столом, за которым важно восседал не менее монументальный мужчина в мантии.

«Опять какая-то ищейка? Разве им было мало? Я же всё рассказал, – Андрей с кислой миной вспомнил тюремные допросы, на которых он или качал головой, или кивал. Андрей оглянулся на сопровождающих за разъяснением. – Или из прокурорских?» – но он ошибся.

– Твой адвокат, – усатый тюремщик кивнул в сторону мужчины за столом, – мэтр Фуше и его помощник, – только сейчас узник заметил в углу скучающего молодого человека с блокнотом в руке.

«Фуше? Однофамилец министра полиции Бонапарта? В этой земле всё наполнено символизмом, – у заключённого не иссякали причины сохранять кислую мину. – Забавно. Символы передают суть вещей, не зря наша эпоха родила символизм», – несмотря на трагизм своего положения, в его голове плыли какие-то мысли о неизменности принципов жерновов французской ойкумены со времён Великой революции: Мария-Антуанетта, Робеспьер и вот теперь – Андре Градоф. Глупые, конечно, мысли, но они возникали как неизбежная реакция – отвлечься от предчувствия близкой и неотвратимой смерти…

– У вас есть только полчаса, так что поторопитесь, – звук голоса полицейского отвлёк Андрея от размышлений о неизбежной бренности бытия. – Мы будем за дверью, – конвоиры вышли из комнаты, но двери до конца не прикрыли. Кто знает, что ещё может вытворить этот безумный русский?

Теперь узник мог сосредоточить всё своё внимание на оставшихся в помещении. При ближайшем рассмотрении мэтр Фуше оказался не такой уж монументальной фигурой – всего лишь эффект, создаваемый адвокатской мантией на его плечах. Сколько ему было лет? Вряд ли кто-нибудь мог точно сказать: может быть пятьдесят, а может быть, и все семьдесят. И причина этой неопределённости буквально красовалась на лице адвоката: расчёсанные на косой пробор седые волосы, густая окладистая борода, из-под которой виднелось белое жабо, на носу служителя справедливого правосудия восседали круглые очочки, дужки которых тонули в волосах, а в довершение всего – на его макушке красовалась ермолка с помпоном. Наверное, главная деталь в его облике, невольно притягивающая всё внимание.

«Опять забавно, – хмыкнул про себя узник. – Театральные одеяния как нельзя лучше подходят к представлениям, которые разыгрываются в этой Опере Правосудия. Не случайно они так похожи», – забавное наблюдение не сильно подняло его настроение.

В фигуре помощника адвоката Андрей не нашёл ничего примечательного: молодой человек в коричневом сюртуке беззаботно вертел головой, иногда позёвывая в ладонь, и даже появление подсудимого не вызвало у него особенного интереса.

Долго поразмышлять на тему справедливости современных судебных процессов Андрей не успел – его отвлёк мужчина за столом. Прокашлявшись, он представился и уведомил с печальным вздохом о своём назначении в качестве защитника месье Градофа. Несмотря на густую растительность, скрывавшую мимику мэтра Фуше, можно было безошибочно понять, что он разочарован таким поворотом своей профессиональной судьбы.

«Бедняга. Он боролся против такого назначения до последнего, – наверное, Андрей должен был посочувствовать ему, но, увы, не мог. – Вот почему мэтр Фуше тянул до последнего, так и не появившись в тюрьме», – впрочем, подсудимого мало волновали перипетии ещё не начавшегося своего судебного процесса. К тому же вряд ли Андрей мог пожаловаться на несправедливость выдвинутых против себя обвинений.

Мэтр Фуше отличался деловой хваткой и сразу взял быка за рога:

– Месье Градоф, полагаю, нам надо выдвинуть свою версию случившегося, – наверное, он должен хитро улыбнуться, но из-за растительности на лице об этом можно было только догадываться. – Надо найти истинного, ну или предложить кого-нибудь на роль на истинного виновника…

Подсудимый взглянул на помощника адвоката, тот явно не собирался вникать в умозаключения своего патрона, продолжая позёвывать и безразлично бросать взгляды на навязанного им клиента. Он как будто присутствовал на бессмысленной, но такой естественной процедуре, что отказаться от неё являлось бы кощунством. Пожалуй, такое настроение было настолько заразительным, что Андрей невольно почувствовал желание зевнуть. Однако мэтр Фуше ни в малейшей степени не чувствовал витавшего в воздухе настроения, продолжая излагать свои мысли:

– В материалах Вашего дела фигурирует некая мадам Гумилеф, – француз, не отрываясь от бумаг перед собой, поднял указательный палец вверх, словно совершил открытие. – Мы будем утверждать, что всё это совершила эта самая мадам Гумилеф, а Вы были всего лишь безвольной игрушкой в её коварных руках…

«Как он глуп, этот адвокат, – первая мысль, возникшая у Андрея, но только первая; вторая была более рассудительной: – Выдумывать линию защиты, даже самую глупую – это его формальная обязанность, его ремесло… Ремесло? На самом деле его ремесло больше похоже на шутовство, сочиняет свою партию для неизменной композиции фарса…»

– Ну как Вам такая версия событий? – мэтр Фуше замолчал, триумфально откинувшись на спинку стула и подняв взгляд на подзащитного. Но, очевидно, не заметил на лице обвиняемого явного удивления своим адвокатским искусством.

«Хотя в какой-то мере деяния его пронырливого адвокатского племени можно назвать искусством, – всё-таки вынужден был признать Андрей. – В этом разыгрываемом изо дня в день спектакле они хотя бы немного играют, – подсудимый наблюдал мэтра Фуше, поблёскивающего на подзащитного стёклами очков, – иногда от души».

Тем временем француз инстинктивно оглянулся на своего помощника – тот был уже привычен к такого рода сценам, поэтому изобразил сосредоточенность, уставившись в блокнот, кивая и даже прекратив зевать. Однако старания адвоката пропали даром.

– Ни о какой мадам Гумилеф я не слышал и ничего не знаю по делу неизвестной мне дамы, – Андрей озвучил уже надоевшую за время допросов фразу.

– Ну что же, месье Градоф, – мэтр Фуше оторвался от спинки стула и, вытянув прямые руки вперёд, упёрся ладонями в столешницу. Весь его вид выражал решительность. – Нечто подобное… – он хмыкнул. – Я ожидал услышать. Судя по протоколам Ваших допросов, уговаривать Вас бесполезно.

«Тогда зачем ты мне всё это рассказываешь? – равнодушие Андрея родило неслышимую реплику. – Впрочем, местный театр накладывает свои требования к подготовке диалогов».

Не дождавшись ответа от подзащитного, мэтр Фуше продолжил:

– В таком случае Вам придётся согласиться на признание Вас невменяемым, – адвокат разочарованно развёл руками и оглянулся на помощника, тот с готовностью закивал, оторвавшись от блокнота, в который он ничего и не записывал.

– А может быть, во всём признаться? – Андрей не удержался от провокации. – Добьёмся снисхождения суда, и получу четверть века каторжных работ где-нибудь в Кайенне. Как Вам такой план? – подзащитный должен был усмехнуться, но не успел, его перекосило от боли, пронзившей плечо. Пришлось поморщиться, стиснув зубы.

– М-да-а, – протянул мэтр Фуше, поморщившись вслед за своим подзащитным. – Думаю, за такое количество убийств, среди которых полицейский, двадцать пять лет каторги… – мужчина за столом с сомнением покачал головой. – К тому же, думаю, Вам хватит там и пары лет, чтобы отправиться в мир иной, – адвокат продолжал покачивать головой, добавив: – Если ещё выдержите плавание в Кайенну. В адских условиях.

«В лечебнице для душевнобольных меня залечат за те же пару лет, превратив перед смертью в настоящего сумасшедшего», – у Андрея был ответ, но озвучивать его он опять не стал: бессмысленно спорить о том, что никогда не произойдёт, в смертном приговоре он не сомневался. Неудивительно, что из его уст прозвучал равнодушный ответ:

– Как Вам будет угодно, – узник пожал плечами. – Я не возражаю.

– Ну что же, – мэтр Фуше, оторвав руки от стола, довольно потёр ладони друг о друга, – тогда приступим к этой версии случившегося…

Пронырливый француз, несмотря на возраст, проявил завидную активность: он что-то объяснял, что-то диктовал помощнику, что-то спрашивал у подзащитного. «Занавес поднят, спектакль начался», – Андрей прикрыл глаза, совершенно не вникая в умозаключения мэтра Фуше, узник наслаждался тёплым и сухим помещением. Но удовольствие закончилось довольно быстро: дверь приоткрылась, и в комнату просунулась полицейская фуражка, потом показалось лицо хозяина головного убора – усатого служителя закона с пухлыми губами.

– До начала заседания осталось пять минут. Пора следовать в зал, мэтр Фуше, – сообщил полицейский твёрдым тоном.

«Прозвучал последний звонок, – узнику оставалось только пожать плечами. – Публику просят занять места согласно купленным билетам», – хотя в отличие от публичного театра здесь места назначались.

В зал судебных заседаний подсудимый был препровождён под охраной четырёх полицейских, а они были ему сейчас как нельзя кстати: после беседы с адвокатом боли усилились, и он едва волочил ноги. Залом суда оказалась большая комната с множеством скамеек, расставленных в особом порядке, как и полагается декорациям на театральной сцене: партер для зрителей, боковые с ограждениями для подсудимого и его защитников, а напротив – для присяжных, и над всем этим царил высокий постамент с местами для суда и прокурора.

Дальше всё покатилось в установленном порядке: ввели присяжных, своё место занял прокурор в чёрной мантии и, наконец, благообразные судьи в красных одеяниях. А потом… потом Андрей почти ничего не помнил. Боль в груди, слабость в ногах, туман в голове не позволили ему «наслаждаться» происходящим процессом, он лишь иногда бросал подслеповатый взгляд в почти пустой зал: кого могло заинтересовать дело неизвестного никому грабителя и убийцы, к тому же какой-то русский. К тому же заседания часто прерывались из-за здоровья подсудимого, точнее говоря, из-за отсутствия этого здоровья. В конце концов, суду это надоело, и в процессе был сделан перерыв на несколько недель. До выздоровления узника или… до прекращения суда по причине ухода подсудимого к праотцам.

Начальник тюрьмы долго колебался в такой ситуации, но после четверти часа размышлений он всё-таки сделал выбор: заключённого перевели на второй уровень в камеру с окном и приставили тюремного фельдшера.

«Почему произошло именно так?» – столь естественный вопрос перед Андреем не стоял, он понимал: спектакль должен продолжаться. А какой спектакль без главного героя? Прошла неделя, вторая, третья. Состояние узника заметно улучшилось, во всяком случае, для того, чтобы проводить во Дворце Правосудия по несколько часов, хотя бы через день. Так Андрей снова вернулся в суд.

Ничего как будто не изменилось. Подсудимый продолжал играть роль безнадёжно больного, плохо говорящего и подслеповато щурящегося на этот свет. Наверное, это должно было сыграть на руку мэтру Фуше, его стратегии защиты. Может быть. Но Андрей об этом не думал. Ему хотелось спрятаться в защитном коконе собственной немощи. Подтаявший шар в голове стал чувствителен к внешним воздействиям. Подсудимый что-то говорил, часто невпопад, старался больше сидеть, откинувшись на спинку скамьи и прикрыв глаза. Насколько спектакль оказался убедительным для суда и присяжных, сказать было трудно, но что можно было сказать определённо – это то, что поведение Андрея не производило никакого впечатления на самого мэтра Фуше.

После перерыва в судебном процессе по делу Градофа бородатый адвокат в ермолке изменился. Точнее говоря, он потерял своё пусть и пустое, но такое неотъемлемое свойство, как бьющий через край энтузиазм в заранее провальных делах: в начале процесса он энергично опрашивал свидетелей; размахивая руками, взывал к присяжным; смиренно сложив ладони перед собой, обращался к судьям. Вся эта игра на публику была насквозь фальшива, но… но законы драматургии правосудия требовали своего.

Однако сейчас мэтр Фуше подрёмывал на своей скамейке около ограждения вокруг подсудимого. К удивлению не только суда, но даже самого Андрея. Только верный помощник регулярно тряс патрона за рукав, возвращая того к скучной и унылой постановке на сцене Дворца Правосудия. Теперь речи адвоката не отличались живостью и искрами высосанных из пальца экспромтов. К тому же мэтр Фуше старался всё меньше и меньше выступать; правда, иногда, когда адвокат всё-таки начинал говорить, его речь отличалось монотонностью и несвязанной пространностью. Можно было подумать, что его мысли заняты чем-то другим.

Андрей отнёсся стоически к таким изменениям в своём защитнике, ему даже не пришло в голову поинтересоваться причинами такого странного поведения мэтра Фуше. Но разгадка пришла неожиданно. Хотя, что это меняло в его судьбе? Ответ был ясен как божий день – ничего.

Уткнувшись лицом в ладони, сложенные на поручне ограждения перед собой, Андрей как будто задремал, поэтому не представлял интереса даже для охранников полицейских, стоявших рядом. А уж тем более для курьера, принёсшего в коротком перерыве между заседаниями какие-то бумаги из конторы мэтра Фуше.

Посыльный, ехидно бросив взгляд в сторону дремлющего адвоката, подмигнул помощнику:

– Трудный день, месье Роже? – как будто посочувствовал он.

– Угу, – недовольно пробурчал помощник адвоката, оглянувшись на патрона и удостоверившись, что он их не слышит. – Скорее славный вечер… и скучные дни…

– И где же? – паренёк-посыльный сдвинул указательным пальцем кепку со лба, в его глазах зажглось любопытство. Он огляделся вокруг: адвокат дремал, скучающие полицейские неторопливо перебрасывались словами, а узник… Стоит ли вообще обращать внимание на этого русского?

«Ещё не казнили, но меня уже как будто нет на этом свете», – Андрей не видел, но прекрасно слышал болтовню молодых людей рядом с собой.

– В него, – помощник покосился в сторону мэтра Фуше, всё-таки понизив голос, – вселился полуденный демон…

– О, запоздалая страсть, – закатил глаза посыльный. – У него, кажется, трое детей и жена…

– Жена? – молодой юрист еле удержался, чтобы не прыснуть от смеха, едва успев прикрыть рот ладонью. Подавив приступ веселья, продолжил: – Какая к чёрту жена? Ты бы её видел…

– Кого? Мадам Фуше? – теперь настала очередь посыльного сдерживать себя от смеха.

– О, мадам Фуше! – помощника адвоката не покидало легкомысленное настроение, скучное течение процесса как нельзя лучше располагало к этому. – Мадам Фуше, я тебе скажу, это настоящее марсельское чудо! Возбуждает нестерпимое желание посетить дом терпимости…

– И он нашёл себе какую-то кокотку, месье Роже? – посыльный снова приподнял сползшую на лоб кепку, подмигнув.

– Какую-то? Ты шутишь? – выдохнул помощник адвоката. – Я бы полжизни отдал, чтобы найти такую дамочку…

– Неужели есть кто-то, кто может так дорого стоить? – прозвучало плохо скрытое ехидство посыльного: то ли кто-то может обходиться слишком дорого, то ли жизнь у кого-то слишком дёшева. Заметил ли это его собеседник? Возможно, да. Возможно, нет, но помощник адвоката продолжил сплетничать:

– О, нет, – он оглянулся на патрона, тот спокойно сопел над бумагами, только с закрытыми глазами – чрезвычайно опытный мастер своего дела! – Ты бы видел эту красотку! Блондинка в кокетливой шляпке. О-ля-ля! – парень причмокнул губами, приложив ко рту сложенные вместе кончики пальцы. – Он увивается вокруг неё, как чёрт вокруг монашки…

– А она что? – прозвучал вопрос заинтересованного посыльного. Он явно решил воспользоваться случайной передышкой в беготне по городу, чтобы развлечься.

– Она? – молодой юрист с задатками старого шалопая продолжил свой рассказ громким шёпотом. – О, она! Это настоящая баронесса. Я видел пару раз эту даму. Лицо прекрасного ангела, носик, губки, милые веснушки, огромные глаза.

– Огромные глаза? – недоверчиво переспросил посыльный, приподняв козырёк кепки.

– Да, огромные глаза, – очевидно, рассказчик был так охвачен впечатлением, произведённым на него неизвестной дамой, что не замечал тонкой иронии собеседника. – И более того, похоже, что они жёлтого цвета…

– Да-а ну, – присвистнул посыльный.

– Вот тебе и «да ну». Да, они жёлтого цвета, – гордо подтвердил молодой юрист, словно речь шла о чуде света, свидетелем которого он так неожиданно стал.

– И баронесса? – посыльный продолжал недоверчиво удивляться.

– Да, настоящая баронесса, русская баронесса, – с ухмылкой превосходства ответил помощник адвоката, как будто имел непосредственное отношение к даме мэтра Фуше. – Патрон болтал что-то о труппе Дягилева.

– Она балерина? – хмыкнул посыльный.

– Не знаю, – пожал плечами молодой юрист. – Может быть. А может, нет. Но это не главное. Какая разница? Она прекрасна и без танца. К тому же, я читал в газетах, труппа Дягилева гастролирует в Монте-Карло…

– Да… Далековато от Марселя, – присвистнул курьер.

– Угу, но это тоже неважно, – отмахнулся помощник адвоката, он был слишком охвачен темой беседы, ему не терпелось поделиться своими впечатлениями хотя бы с кем-то. – Потом она слишком богата, чтобы танцевать на театральных подмостках…

– Тогда зачем ей этот… – посыльный перешёл на еле слышимый шёпот, – старый сморчок?

– Сам не могу понять, – пожал плечами молодой юрист, оглянувшись на патрона. – Но она смотрит на него с постоянным удивлением. Это немыслимо!..

– Откровенно говоря, я тоже смотрю на него с удивлением, – ехидно усмехнулся посыльный, бросив взгляд в сторону дремлющего мэтра Фуше.

– Да, конечно, – помощник адвоката даже не улыбнулся, он явно думал о своём, пропустив реплику собеседника мимо ушей, и вскоре продолжил рассказ: – Они почти каждый вечер проводят время в ресторанах и варьете, допоздна. Вот поэтому мэтр и спит на ходу при любом удобном случае…

– У них роман? – раздался бестактный вопрос от посыльного, на мгновение у него вытянулось лицо, чтобы потом тут же прыснуть в кулак.

– Чёрт их знает! – прошептал в ответ молодой юрист.

– Вас мучают сомнения, месье Роже? – посыльный ещё раз подмигнул собеседнику. – Вы хотя бы имя её знаете?

– Ну эта крупица знаний о ней мне известна, – хмыкнул помощник адвоката. – Её зовут Дария Беринг…

– Баронесса Дария Беринг? Никогда не слышал, – паренёк не скрывал своего ехидства в голосе.

– М-да-а, – задумчиво протянул молодой юрист.

«Месье Роже?» – Андрей приподнял голову, вперив взгляд в молодого юриста, как будто впервые его увидел. Но удивил его не молодой человек, а то, что он только что сказал…

Подсудимый давно… Давно – значит, никогда… Андрей старался следовать этому правилу. Правило столь полезное в жизни. Стоит ли думать о том, что было когда-то? Петербург… Империя… Гельсингфорс… Княжество Финляндское… Париж… Франция… Какая к чёрту Франция! Даша, Даша Звягинцева… Но… Но… Но её никогда не было, как и не было Петербурга и Гельсингфорса… Не было? А разве так бывает, что солнца не бывает? Подсудимый давно не думал о Даше – думать было нельзя. Пусть её никогда не существовало. Ведь и его скоро не будет. Но он был не прав, жизнь ещё не закончилась и настырно вторгалась в голову даже обречённому на смерть.

«Значит, белокурая красавица с вечно удивлённым лицом и моей второй фамилией вновь появилась на горизонте?» – Андрей как будто пытался прочесть на затылке этого месье Роже причины появления некой «русской баронессы Дарии Беринг». Возможно, помощник адвоката что-то почувствовал и оглянулся. Показалось? Подсудимый продолжал сидеть, уткнувшись лбом в руки, покоившиеся на ограждении перед ним. Однако подумать об этом месье Роже не успел – заседание суда продолжилось, мэтр Фуше открыл подслеповатые глаза… Глаза, глаза. Они обладают неповторимым свойством – буравить предмет, пытаясь раскрыть его сущность, но по своему обыкновению всё это напрасно. Никто ничего не увидит, и никто ничего не познает – нерушимое правило распространялось и на этот случай с Андреем: он не увидел ни пары плачущих глаз из зала, не узнал ответа к загадке о русской баронессе.

Однако правило на то и правило, чтобы иметь исключение. И это нерушимое правило распространялось и на случай с Дашей Звягинцевой…

Манерная дама, подперев милую головку изящной ручкой, затянутой в перчатку, внимала излияниям уже изрядно подвыпившего мужчины в возрасте. Ничего примечательного – только окладистая седая борода и круглые очки. Это мог быть, кто угодно. Но это не был, кто угодно – мужчиной, сидевшим за столом, был достойный мэтр Фуше. Только вместо столь узнаваемой ермолки на нём красовалась шляпа-котелок. Однако сейчас не это было главным, так считал, и не без оснований, почтенный адвокат. С высот своего опыта познания мира – малолетние глупцы ехидно называют это старостью – он не просто знал, он ощущал главный источник влечения между высоко духовными людьми, к которым почтенный адвокат скромно относил и себя – это внутренняя красота и недюжинный интеллект, коими он не был обделён.

В несовершенном мире почти невозможно встретить родственную душу, но иногда случаются чудеса, что и произошло с мэтром Фуше: он встретил именно такую душу, вернее сказать, она сама его нашла. Появление светской дамы в адвокатской конторе случайным образом совпало с началом участия мэтра Фуше в навязанном ему процессе по делу русского эмигранта. Она зашла в контору по какому-то никчёмному вопросу, связанному с приобретением то ли квартиры, то ли дома, но, узнав о беде своего бывшего соотечественника… О, чудо! Она оказалась родом из России… Случайная посетительница так вошла в положение бывшего своего соотечественника, что приняла самое деятельное участие в его судьбе, оказав денежную помощь почти бескорыстному служителю Фемиды. А потом… потом начались приглашения в рестораны, театры и варьете, и всё за счёт роскошной дамы. Но это было объяснимо: чтобы наслаждаться обществом столь выдающейся личности, коей являлся мэтр Фуше, можно было пойти и на более грандиозные расходы.

А баронесса Беринг – именно так она представилась – с удовольствием проводила время с именитым адвокатом, с неподдельным удивлением слушая его пространные рассказы о хитросплетениях судебных процессов, в которых он так триумфально выступал и, конечно, выиграл. Благодарная слушательница умильно аплодировала, поражённая его талантами. Хлопки ладошками, облачёнными в перчатки, звуков не издавали, но в голове блестящего адвоката звучали серебряными колокольчиками, приподнимающими его над землёй. К тому же пара бокалов красного вина способствовали возникновению чудес. Однако, как только разговор касался темы суда над Градофым, мэтр Фуше напускал на себя глубокомысленный вид – ему нечем было порадовать столь наивную в судебных перипетиях собеседницу. Она умоляюще заглядывала ему в глаза, но, увы, маститый адвокат только неопределённо пожимал плечами: «Странные эти русские. Они так стремятся помочь друг другу. Даже в самом безнадёжном деле», – только и мог вздохнуть адвокат, он не понимал природы этих выходцев с далёкого и… безнадёжного севера.

У мэтра Фуше опускались руки в попытке рыть землю носом, чтобы вытащить голову подсудимого из-под лезвия гильотины – он дружил с правдой жизни и понимал всю тщетность таких попыток. Но не оказать услугу, пусть и пустую, прекрасной даме было выше его сил. Врачебная комиссия признала месье Градофа полностью вменяемым. Линия защиты разваливалась на глазах. Не видел это разве только слепой и… прекрасная баронесса Беринг. Она ждала результатов. Но что мог поделать мэтр Фуше? Ведь он, хотя и выдающийся, но всего лишь адвокат.

Русская аристократка явно начинала нервничать. Её приоткрытый ротик и большие глаза с удивлением взирали на мэтра Фуше, но это было уже не восхищение, это было скорее недоумение: «Неужели такой величайший деятель юриспруденции не в силах решить столь никчёмный вопрос?»

Приближающееся фиаско мэтра Фуше не осталось без внимания его помощника – месье Роже. Соперник? Вот дьявол! Он не соперник, ни в малейшей степени! Соперник мэтру Фуше? Смешно, разве может этот старик быть ему, чёрт возьми, соперником? Но почему, почему она выбрала адвоката? Этого старого дурака? А не его? Почему? Ответ очевиден: она наткнулась на то, что попалось ей первым, ярким и… необходимым? Необходимым? Но этот старый идиот не может быть ей необходимым! Ни при каких условиях! Просто она не наткнулась на него. А он не посмел подойти к ней. А должен? Должен! Должен!

Мысли проносились в голове месье Роже, проносились безумные мысли. Почему? Объяснить он не мог. Точнее говоря, не хотел вникать в причины своей злости. Да, что там вникать! Всё плавало на поверхности: месье Роже никогда бы не посмел подойти к такой светской даме, и не подошёл бы. Но она общалась с этим! Этим мэтром Фуше! И это давало ему полное право попытать счастье с русской баронессой. Она невольно приобрела доступность. И он обязательно будет для неё лучшей парой. Хорошая идея! Чем отличается хорошая идея от плохой? Месье Роже знал ответ: хорошая идея тем и хороша, что всегда воплощается в сюжет. И сюжет получился у него… или у кого-то…

Мысль превратилась в действие: дверца медленно отъехавшего от ресторана фиакра неожиданно распахнулась, и на переднее сидение плюхнулся молодой человек. Даша изумлённо подняла глаза: перед ней возник молодой человек, тут же закрывший за собой дверь экипажа. Где-то она его видела, но только вот где?

– Месье, не думаю, что я нуждаюсь в Вашем обществе. Прошу избавить меня от Вашего присутствия, – дама высокомерно приподняла головку, взглянув в сторону тротуара.

– Нет, нет, не изгоняйте, меня. Прошу, – новоявленный попутчик молитвенно сложил перед собой ладони, лицо мужчины утонуло в роскошном букете роз в его руках. – Прошу. Это Вам, – он тут же протянул букет Даше, открыв лицо.

Даша ещё раз окинула его взглядом, благо освещение улицы развлечений Марселя позволяло: темноволосый симпатичный молодой человек лет двадцати пяти в потёртом костюме и шляпе с узкими полями. Тем временем извозчик притормозил лошадей и грозно оглянулся на нежелательного пассажира, явно ожидая указания от дамы.

– Что Вы можете предложить? – Даша не спешила просить извозчика выбросить мужчину из фиакра.

– Я Роже, Роже, – затараторил молодой человек, очевидно, боясь, что ему не позволят выговориться, – помощник мэтра Фуше. Работаю в его конторе. Вы туда заходили. Я могу быть полезен не меньше, чем сам мэтр Фуше, – месье Роже выдохнул с облегчением: он успел представиться, как он надеялся, с самой лучшей стороны. И заинтересовать русскую красавицу. В конце концов, он не был полным идиотом и догадывался, что загадочную баронессу интересовало что-то более существенное, чем пустое внимание болтливого дурака-адвоката.

Взглянув на извозчика, Даша покачала головой и махнула рукой вперёд. Тот пожал плечами: «Такая мадам может позволить себе любые прихоти», – экипаж покатил вниз по Каннебьер, оставляя позади сверкающие вывески отелей и ресторанов.

– Вы догадливы, месье Роже, – Даша улыбнулась и приняла букет, признательно приблизив его к лицу.

«В чём? – машинально возник вопрос у мужчины, но он тут же выбросил его из головы: – Какая разница? Ведь она позволила находиться рядом с собой».

Как это у него получилось? Он угадал с цветами? Или с чем-то другим?..

Негромкий стук каблучков домашних туфлей по крашеным половицам – Даша размеренными шагами мерила квартирку, что снимала в районе Старого порта. Ей нравилось, чтобы окна выходили на море. Хотя постоянно снующие рыбацкие шхуны и пароходики-сухогрузы явно не добавляли романтизма в пейзаж за окном. Однако она не была привередлива и довольствовалась малым, но не в главном. А главным сейчас было…

«Очевидно, от этого глупого адвокатишки толку никакого, он не сможет вытащить Андрея из петли», – поморщилась Даша, вспоминая мэтра Фуше. – Пьёт, ест, болтает без умолку, упиваясь своим самомнением, – женщина усмехнулась: – Даже в постель не пытается затащить», – такое наблюдение совсем не покоробило барышню возвышенных чувств… «Тургеневскую барышню», – меланхолично поправила себя героиня разыгрываемой ею же самой пьесы. А ей так хотелось, так хотелось, чтобы представление состоялось. «Ведь у Андрея всё получалось. Получалось? – она остановилась и посмотрела на католическое распятие, висевшее над кроватью. – Получилось, – Даша выдохнула. – И теперь его ждёт гильотина».