Государь оклеветанный. Падение великой империи

(Даты до февраля 1918 года приведены по «старому» юлианскому календарю. Выходные данные книг, указанных в примечаниях, в Списке использованной литературы.)

Как известно, историю пишут победители, а когда они достигли «победы» путем незаконного переворота и ценой разрушения собственной страны в ходе развязанной ими гражданской войны, то их версия «истории» априори не будет являться образцом объективности, причем «проигравшая» сторона безусловно будет всячески ошельмована.

Так произошло и в России. Захватив власть на рубеже 1917–1918 годов, большевики до поры до времени не скрывали своих взглядов на историческую Россию. Вот, например, что писал видный пролетарский поэт В.Д. Александровский (1897–1934), издавший в советское время 13 книг своих стихов и печатавшийся в «Правде»:

На этом фоне наибольшую ненависть большевиков-«победителей» вызывала фигура последнего русского Императора. В Большой Советской Энциклопедии (1-е издание, 1939 год) в статье «Николай II» утверждалось, что Император был «ограничен и невежествен», что «до последней минуты Николай II оставался тем, чем был – тупым самодержцем, неспособным понять ни окружающей обстановки, ни даже своей выгоды», и прочие подобные инсинуации. Позднее, уже не позволяя себе столь откровенных выпадов, различные историки, включая некоторых зарубежных и отечественно-либеральных, описывали Императора Николая II как слабовольного, нерешительного, проводившего агрессивную внешнюю политику и проигравшего две войны, противостоявшего реформам и модернизации страны с помощью террора, подбиравшего исключительно неспособных помощников и т. д. и т. п.

Не ограничиваясь личностью Императора, советская историческая «наука» придумала следующий «ловкий» прием: соревнование с «застывшим кадром» – Россией 1913 года, намертво закрепив за последней штампы типа «отсталая», «лапотная», «с безграмотным забитым населением» и т. д. То, что Империя, не будь она разрушена, продолжала бы развиваться темпами, зачастую намного превосходившими советские, «историками» просто замалчивалось. Ниже будут изложены малоизвестные факты, осмыслив которые, как мы надеемся, каждый заинтересованный человек сможет самостоятельно дать оценку, более объективную, чем вышеприведенные, как личности Императора Николая II, так и возглавляемой Им державы.

Но обо всем по порядку…

Наследник Российского престола, Великий Князь Николай Александрович родился в Царском Селе 6 мая 1868 года (в день Святого Праведного Иова Многострадального). Он был первым сыном Императора Александра III (1845–1894) и Императрицы Марии Федоровны (урожденной Марии Софии Фредерики Дагмары) (1847–1928), происходившей из Датского королевского дома.

Затем в Царской Семье родились еще пятеро детей: Александр (1869–1870), Георгий (1871–1899), Ксения (1875–1960), Михаил (1878–1918) и Ольга (1882–1960).

В общей сложности Цесаревич Николай Александрович учился 13 лет, из них 8 – по усовершенствованному гимназическому курсу, из которого были удалены «мертвые» языки – латынь и древнегреческий – и заменены основами минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии. К традиционно изучавшимся в Царской Семье французскому и немецкому языкам был добавлен английский.

Последние пять лет (1885–1890) были посвящены «высшим наукам», по специально написанной программе, соединявшей курс государственного и экономического отделений юридического факультета университета с курсом Академии Генерального штаба.

Экономические науки Наследнику преподавал известный русский экономист, профессор Н.Х. Бунге, юридические – правовед, писатель и переводчик профессор К.П. Победоносцев, международное право – доктор права М.Н. Капустин, химию – академик Н.Н. Бекетов…

Не менее впечатляющим был список «военных» преподавателей Цесаревича. Так, военную географию преподавал начальник главного штаба генерал Н.Н. Обручев, боевую подготовку войск – генерал М.И. Драгомиров, стратегию и военную историю – начальник Академии Генерального штаба генерал Г.А. Леер, фортификацию – один из крупнейших специалистов в этой области инженер-генерал и одновременно композитор, член «Могучей кучки» Ц.А. Кюи…

Как и полагалось Наследнику Престола, Николай Александрович в течение нескольких лет прошел стажировку в гвардейских полках: два лагерных сбора в лейб-гвардии Преображенском полку, два – в лейб-гвардии Гусарском и один – в лейб-гвардии Конной артиллерии.

6 августа 1892 года Николай Александрович был произведен в полковники.

Заметим, кстати, что Император Николай II питал такое уважение к памяти отца, что отказался когда-нибудь принять более высокий чин в армии, Верховным главнокомандующим которой он являлся в годы Первой мировой (Великой) войны.

С 1889 года Император Александр III привлекал Наследника к делам по управлению государством, в том числе заседаниям Государственного совета и Комитета министров. В программу образования Наследника входили путешествия по разным губерниям России, которые он совершил вместе с отцом.

Кроме того, в течение девяти месяцев 1890–1891 годов Цесаревич Николай, под началом генерала В.А. Барятинского, совершил путешествие на Восток, общая длина которого составила более 51 000 км, в том числе 15 000 – по железным дорогам и 22 000 по морю.

23 октября 1890 года, после церковной службы в Гатчине, Цесаревич Николай с сопровождающими отправился поездом через Вену в Триест, где перешел на борт крейсера «Память Азова».

Из Триеста крейсер направился в порт Пирей, где к экспедиции присоединился племянник Императора Александра III греческий принц Георг, граф Корфский (1869–1957).

Дальнейшее путешествие охватило Египет, включая семидневное плавание на яхте по Нилу, Индию, Цейлон, Сингапур, остров Яву, Сиам (Таиланд), Китай, и Японию, где чуть было не произошла трагедия.

29 апреля 1891 года Цесаревич Николай в сопровождении двух принцев: Георга и Арисугавы Тарухито, а также представителей местных властей, совершали поездку из Киото в городок Оцу, расположенный на берегу озера Бива. На обратном пути в Киото Наследник Российского Престола подвергся нападению японского городового Цуда Сандзо, входившего в оцепление, призванное охранять царственного гостя.

Из-за узости улиц Оцу движение происходило с использованием не конных экипажей, а рикш, которым помогали «толкачи». В то время как примерно 50 медленно двигавшихся колясок растянулись по улицам, Сандзо бросился к безоружному Николаю Александровичу и нанес ему внезапный удар саблей, пришедшийся по правой стороне головы над ухом. Благодаря мгновенной реакции прошедшего фехтовальную подготовку Цесаревича удар не стал смертельным, однако вызвал обильное кровотечение. Несмотря на кровь, заливавшую глаза, Николай Александрович сумел уклониться от второго удара, который нападавший наносил уже двумя руками, так что тот лишь вскользь задел лоб. А несколько мгновений спустя проявил находчивость принц Георг, который подбежал к нападавшему сзади и ударом бамбуковой трости, купленной в этот день, сбил того с ног. На упавшего Сандзо навалились рикши, а затем подоспели и охранники.

Когда преступник был обезврежен, раненый Николай Александрович проявил завидное хладнокровие и даже успокаивал японских чиновников и принца Арисугаву, напуганных произошедшим.

Далее последовали высочайшие извинения с японской стороны, а также следствие, в ходе которого выяснилось, что нападавший принадлежал к воинствующей партии самураев. Тем не менее Цуда Сандзо был судим как фанатик-одиночка, приговорен к пожизненному заключению, но после нескольких месяцев пребывания в тюрьме таинственно скончался[1].

Что же касается Цесаревича Николая, то после перевязки на месте инцидента, он был доставлен в Киото, где русские врачи наложили ему швы.

По пути из Японии домой Наследник сделал остановку во Владивостоке (в мае 1891 года), где заложил первый камень вокзала на конечной станции Сибирской железнодорожной магистрали. Дальнейший путь до Санкт-Петербурга, пролегавший через Сибирь и Урал, занял два с половиной месяца.

Заметим, что кроме Николая II ни один русский Император, ни до, ни после воцарения, не посещал Сибири и Дальнего Востока. Возможно, именно поэтому последний русский Государь, как никто другой, осознал всю важность расширения пределов влияния России именно на берегах Тихого океана.

Будущая российская Императрица Александра Федоровна – урожденная принцесса Виктория Алиса Елена Луиза Беатриса Гессен-Дармштадская, родилась 6 июня (григорианский календарь) 1872 года.

Она была младшей в семье герцога Людвига IV и урожденной принцессы Алисы Английской (всего – два сына и пять дочерей). Маленькая принцесса являлась всеобщей любимицей, особенно бабушки, английской королевы Виктории I. Близкие называли ее Аликс, а родители величали: наша Санни, то есть Солнышко. В семье хранили память о посещении Дармштадта супругой Александра II Императрицей Марией Александровной (1824–1880), которая, увидев маленькую Алису, сказала баронессе А.К. Пилар: «Поцелуйте у нее руку – это ваша будущая императрица»[2].

В 1878 году в Гессене распространилась эпидемия дифтерии. От нее умерли мать Алисы и ее младшая сестра Мэй, после чего большую часть времени Алиса жила в Великобритании в замке Балморал и Осборн-хаусе на острове Уайт.

Алиса, или Аликс, как будет называть ее царственный муж, была необычайно прилежной ученицей. В 15 лет она основательно изучила историю, географию, английскую и немецкую литературу. Она прекрасно пела и виртуозно играла на фортепьяно, хотя и не любила играть на публику.

В июне 1884 года Алиса впервые посетила Россию, когда ее старшая сестра Элла (в православии – Елизавета Федоровна) в Петербурге сочеталась браком с Великим князем Сергеем Александровичем.

Британский журналист и военный корреспондент Р. Вильтон (1868–1925), многие годы проживший в России, писал об Императрице:

«Едва выйдя из детского возраста, она испытала свою первую, свою единственную любовь. На свадьбе сестры Елизаветы и великого князя Сергея Александровича она увидела молодого цесаревича Николая, наследника российского престола. Любовь вспыхнула вдруг, была взаимна и ни от кого не укрылась»[3].

В течение восьми лет они любили друг друга без надежды на согласие родителей: с обеих сторон брак встречал препятствия по различным причинам.

Отец молодой принцессы не хотел русского брака. Он был в России после убийства Александра II и вынес оттуда тяжелое воспоминание. «Достаточно с меня одной дочери в этой трагической стране. Я не пущу туда второй», – говаривал он. Слова, увы, пророческие, ибо обе там погибли.

В 1889 году Алиса отвергла предложение принца Альберта-Виктора, старшего сына принца Уэльского, следующего после самого принца наследника британского трона.

Первоначально против брака Алисы и Николая Александровича были настроены и родители Цесаревича, надеявшиеся на союз сына с Еленой Луизой Генриеттой, дочерью Луи-Филиппа, графа Парижского. Однако непреклонность Наследника не оставила им выбора, и 8 апреля 1894 года специальным манифестом было объявлено о помолвке Цесаревича Николая и Алисы Гессен-Дармштадской.

В тот же день Цесаревич Николай сделал запись в своем дневнике:

«8-го апреля. Пятница, чудесный, незабвенный день в моей жизни – день моей помолвки с дорогой, ненаглядной моей Аликс… Боже, какая гора свалилась с плеч; какою радостью удалось обрадовать дорогих Мама и Папа. Я целый день ходил как в дурмане, не вполне сознавая, что собственно со мной приключилось!.. Даже не верится, что у меня невеста»[4].

Следующие месяцы Алиса изучала русский язык и основы православия, и 10 октября 1894 года приехала в Крым в Ливадию. Через 10 дней после ее приезда, 20 октября, там же скончался тяжело болевший Император Александр III.

21 октября 1894 года был обнародован высочайший манифест о вступлении на престол Николая Александровича Романова (Николая II). Тогда же чиновниками, придворными и в войсках была принесена присяга на верность новому Императору.

В тот же день через миропомазание состоялось обращение Гессен-Дармштадской принцессы в православную веру с именем Александра и отчеством Федоровна (Феодоровна).

Р. Вильтон: «Немецкая принцесса, дочь англичанки, воспитанная в Англии, она стала всеми своими привязанностями русской, ибо человек, которого она глубоко любила до самой смерти, был русский и потому еще, что, став ревностной православной, она почувствовала себя вдвойне русскою. Она научилась писать и говорить по-русски в совершенстве»[5].

Спустя неделю после погребения Александра III состоялось бракосочетание Императора Николая II и Александры Федоровны. Церемония венчания прошла в дворцовой часовне 14 ноября 1894 года, в день рождения Вдовствующей Императрицы Марии Федоровны (1847–1928), что позволяло отступление от траура. Свадебные торжества были весьма скромными.

Обмен кольцами по старинному русскому обычаю: жениху – золотое, символизирующее силу солнца, невесте – серебряное, олицетворение луны, отражающей свет дневного светила. Новобрачные должны были испить из одного кубка, наполненного вином и водой, – это символизировало их готовность впредь делить и радость, и печаль.

Александра Федоровна в тот вечер написала: «Я твоя, а ты мой, будь уверен. Ты заперт в моем сердце, ключик потерян, и тебе придется остаться там навсегда»[6].

Господь свидетель – так и случилось…

Коронование Императора Николая II и Императрицы Александры Федоровны состоялось во вторник 14 мая 1896 года в Успенском соборе Московского Кремля.

Священнодействие началось в 10 утра на специальном помосте, установленном посреди собора. Непосредственно перед началом коронования Император воссел на трон Михаила Федоровича – первого царя из династии Романовых, избранного на царство в далеком 1613 году.

Коронационная церемония длилась пять часов. После продолжительной литургии, которую Государь выслушал стоя, началось официальное облачение Царя и Царицы. Затем Александра Федоровна встала на колени, а митрополит Санкт-Петербургский Палладий (1827–1898) прочел молитву о Царе.

Затем уже Николай, один среди стоявшего народа, опустился на колени и совершил моление о России и о Русском народе. После помазания святым миром Николай дал присягу править Империей и хранить Самодержавие как Император и Самодержец всея Руси.

В последующие дни по всей стране устраивались торжества с раздачей подарков. 18 мая 1896 года празднество проводилось в Москве на Ходынском поле и вошло в историю как «Ходынка».

Отметим здесь, что в истории России 1896–1953 годов было немало горя и бед. Но особо выделяются три, если можно так сказать, пары трагедий, которые, несмотря на довольно значительные промежутки времени, разделяющие эти события, носят чуть ли не идентичный характер. Перечислим их.

1. Две массовые давки в Москве: на Ходынском поле в 1896 году и такая же давка во время похорон Сталина в марте 1953 года.

2. Два расстрела демонстраций: так называемое «кровавое воскресенье» 9 января 1905 года в Петербурге и расстрел демонстраций в поддержку Учредительного Собрания в Петрограде и Москве 5 января 1918 года.

3. Два расстрел рабочих на золотых приисках на реке Лена: в 1912 и в 1938 году.

Помимо вполне определенного сходства, все три пары трагедий имеют одно различие: если события 1896–1912 годов, в которых необоснованно был обвинен Император Николай II, хорошо известны всем получавшим образование в СССР, а затем и в России, то все, что произошло после 1917 года, было накрыто плотным покрывалом секретности.

Здесь мы не будем рассматривать историю этих горестных событий. Подробно о них, а также об их малоизвестных «дублях» в истории СССР можно прочитать в статьях: «Два кровавых января», «Два расстрела на реке Лене», «Две массовые давки в Москве» (в соответствии с хронологией советской эпохи).

Возвращаясь к основной теме повествования, отметим, что внешне сдержанная реакция Императора Николая II на ходынскую трагедию, давшая повод недоброжелателям или не слишком осведомленным наблюдателям обвинять его в пренебрежении к жизням простых людей, объясняется совершенно иначе.

Государь Император Николай Александрович получил воспитание, какое обыкновенно давала среда, в которой он родился и жил. Оно привило ему привычку, ставшую основным правилом поведения: быть всегда ровным, сдержанным, не проявлять своих чувств. Всегда он был ровен, спокоен. Государя никогда не видели ни бурно-гневным, ни оживленно-радостным, ни даже в состоянии повышенной возбужденности.

Генерал Ю.Н. Данилов: «Все жесты и движения императора Николая были очень размеренны, даже медленны. Эта особенность была ему присущей, и люди, близко знавшие его, говорили, что Государь никогда не спешил, но никуда и не опаздывал»[7].

Столь исключительное самообладание давало ему силы проводить целые часы за неустанным чтением представляемых докладов и служебных записок. В этом тягостном для него занятии он полагал главное исполнение своего долга и не отступал от него. «Я никогда не позволю себе идти спать, – говорил он, – пока совсем не расчищу моего письменного стола»[8].

Отметим еще один факт: за свое царствование Император Николай II ни разу не применил закон «Об оскорблении Величества», не лишил свободы в «несудебном порядке», то есть своей волей, ни одного человека.

Несколько слов о дневниках Императора, лаконичность записей в которых позволяла недобросовестным историкам упрекать его в черствости. На самом деле и здесь существует весьма простое объяснение.

Дневники Императора Николая II сохранились полностью с 1882 года, когда в возрасте 14 лет он впервые начал вести записи, и до 30 июня (13 июля н.с.) 1918 года, когда была сделана последняя запись. Дневники представляли собой 51 тетрадь, вместившие в себя события 36 лет жизни Наследника Престола, а затем и Императора.

Первые записные книжки для Наследника изготовлялись по специальному заказу, типографским способом. В них все листы были датированы по дням, их размер не позволял делать обширные записи. Именно это наложило свой отпечаток на стиль дневника с характерным отсутствием пространных рассуждений.

Сразу же после большевистского переворота 1917 года предпринимались попытки опубликовать дневники Императора. Значительное количество выдержек из дневниковых записей публиковалось в 20-х годах. Фактически во всех этих публикациях имелись погрешности – допускались купюры, не отмеченные отточиями, допускались смысловые ошибки, неточности в передаче текста[9].

Государь Николай II имел открытое, приятное, «породистое» лицо. Особенными у него были глаза, выразительные, лучистые. Улыбка у Царя была мягкая, стеснительная, слегка грустная. Физически он был хорошо развит и обладал большой силой. По свидетельству многих, когда он сжимал руку, некоторые из визави едва не вскрикивали от боли. Кроме того, Государь был вынослив и поэтому любил простой физический труд, которого не гнушался.

Когда Царская Семья жила в Крыму, Государь, чтобы испытать обмундирование рядового, надевал солдатскую форму, брал солдатский ранец и ходил так целый день в горах. Он мог пройти гораздо большее расстояние, чем это требовалось от рядового, и возвращался свежим и бодрым.

Однажды после такой прогулки, когда Царь возвращался в солдатской форме, часовой не узнал его; пришлось телефонировать дежурному по охране офицеру. Царь наградил часового за хорошую службу часами.

О духовной стороне жизни Императора свидетельствует обер-прокурор Святейшего Синода князь Н.Д. Жевахов (1874–1946):

«Что представлял собой Государь Император?

Это был прежде всего богоискатель, вручивший себя безраздельно воле Божией, глубоко верующий христианин высокого духовного настроения, стоявший неизмеримо выше тех, кто его окружал и с которыми Государь находился в общении. Только безграничное смирение и трогательная деликатность, о которых единодушно свидетельствовали даже враги, не позволяли Государю подчеркивать своих нравственных преимуществ перед другими… Только невежество, духовная слепота или злой умысел могли приписывать Государю все то, что впоследствии вылилось в форму злостной клеветы, имевшей своей целью опорочить его поистине священное имя»[10].

А вот что писал русский публицист, профессор истории С.С. Ольденбург (1888–1940): «Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим существо докладываемых Ему вопросов – все, кто имел с Ним деловое общение, в один голос об этом свидетельствуют. У Него была исключительная память, в частности на лица. Государь имел также упорную и неутомимую волю в осуществлении своих планов. Он не забывал их, постоянно к ним возвращался и зачастую в конце концов добивался своего.

Иное мнение было широко распространено потому, что у Государя, поверх железной руки, была бархатная перчатка. Воля Его была подобна не громовому удару, она проявлялась не взрывами и не бурными столкновениями; она скорее напоминала неуклонный бег ручья с горной высоты к равнине океана: он огибает препятствия, отклоняется в сторону, но в конце концов, с неизменным постоянством, близится к своей цели»[11].

А вот мнение о Русском Царе президента Французской республики Э. Лубэ (1838–1929):

«Он предан своим идеям. Он защищает их терпеливо и упорно. У него надолго продуманные планы, которые он постепенно проводит в жизнь. Царь обладает сильной душой и мужественным, непоколебимым верным сердцем. Он знает, куда он идет и чего он хочет»[12].

Приведем и впечатления людей «из народа», включая представителей революционных партий.

Так, русский писатель и публицист И.Л. Солоневич (1891–1953) поведал о том, как первый раз в своей жизни встретил Государя Николая II:

«Это было в дни трехсотлетия Дома Романовых на Невском проспекте. Я был, так сказать, в состоянии толпы, сквозь которую – без всякой охраны, но с большим трудом – пробивалась коляска Государя. Со мною рядом стояли два моих товарища по университету: один – левый эсер, другой – член польской социалистической партии. Над Невским гремело непрерывное „ура“ – и оба моих товарища тоже кричали „ура“ во всю силу своих молодых легких: обаяние русского Царя перевесило партийные программы»[13].

Первые годы правления

Уже в первые годы царствования Государь Николай II показал готовность к масштабной модернизации Империи.

Так, в феврале 1895 года, вопреки мнению консервативного большинства, Он одобряет проект денежной реформы, вводившей так называемый «золотой стандарт» рубля. Как итог, выпускавшиеся главным эмиссионным учреждением страны – Государственным банком – бумажные банкноты (кредитные билеты) по указу 29 августа 1897 года обеспечивались золотым запасом государства и свободно разменивались на золото.

Автор проекта – министр финансов граф С.Ю. Витте (1849–1915), признавался:

«В сущности, я имел за собой только одну силу, но силу, которая сильнее всех остальных, – доверие Императора, а потому я вновь повторяю, что Россия металлическим золотым обращением обязана исключительно Императору Николаю II»[14].

2 июня 1897 году в России был принят закон «О продолжительности и распределении рабочего времени в фабрично-заводской промышленности». Максимальный рабочий день для мужчин устанавливался в 11,5 часов, а в случае работы в ночное время, а также в субботу и предпраздничные дни – в 10 часов. Для сравнения: во Франции предел рабочего дня составлял 12 часов, в Италии 12-часовой рабочий день был введен лишь для женщин, для мужчин же никаких ограничений не существовало. То же самое было и в Англии, США, Германии и Бельгии. Только в двух странах рабочий день, установленный правительством, был ниже российского: в Австрии – 11 часов, а в Швейцарии – 10,5 часа.

С первых лет правления Императора Николая II было продолжено строительство Транссибирской железнодорожной магистрали – Великого Сибирского пути. Так, Забайкальская дорога была построена в 1895–1900 годах, Китайско-Восточная – в 1897–1904, Кругобайкальская – в 1899–1905, Амурская – в 1906–1916.

В 1899 году был построен железнодорожный мост через Енисей в Красноярске (автор проекта Л.Д. Проскуряков). Енисейский мост по величине пролетов занял первое место в России и второе – в Европе. Модель моста, экспонированная на Всемирной выставке в Париже в 1900 году, была удостоена золотой медали.

Всего на Транссибе было построено 40 тоннелей, около 500 мостов и виадуков, из которых мост через Амур и поныне самый длинный на материке – 2500 метров.

Всего за период 1890–1916 годы Российская Империя построила 53 300 км. В целом если протяженность российских железных дорог в 1850 году составляла чуть более 500 км, в 1880 году – 23 426 км, в 1890 – 32 126 км, то в 1916 году – уже 85 426 км. Для сравнения: за 72 года (с 1918 по 1990) в СССР было построено 51 375,7 км железных дорог[15].

В целом признано, что в ходе экономического подъема 1890-х годов в российской промышленности завершился в основном технический переворот в области энерговооруженности производства. Мощность паровых двигателей фабрично-заводской промышленности России за 1890–1900 годы выросла с 325,1 тыс. л.с. до 1294,5 тыс. л.с., или на 300 %. Мировой рекордный уровень роста паровой энерговооруженности труда в 1890-е годы в России составил за десятилетие 178 % (против 100 % за этот период в США), дав основание академику С.Г. Струмилину писать о «сверхамериканских темпах» этого процесса в российской экономике[16].

Гораздо менее известна деятельность русского Императора на международной арене.

С.С. Ольденбург: «Провидя опасность великой катастрофы – как ее провидели многие, – Государь, как по своему положению, так и по своим личным свойствам, один оказался в состоянии во весь рост поставить перед миром вопрос о грядущих потрясениях. Нота об опасности вооруженного мира была не практическим политическим ходом; это был вопрос, обращенный к государствам: вы видите опасность, хотите ли вы приложить усилия, чтобы ее предотвратить? И можете ли вы это сделать?»[17]

12 августа 1898 года министр иностранных дел граф М.Н. Муравьев (1845–1900) пригласил к себе послов иностранных держав (французского посла – на два часа раньше других, чтобы подчеркнуть особое отношение к союзнице) и выступил перед собравшимися с обращением, ранее утвержденным Государем.

Вот некоторые положения этого исторического документа:

«Охранение всеобщего мира и возможное сокращение тяготеющих над всеми народами вооружений являются при настоящем положении вещей целью, к которой должны бы стремиться усилия всех правительств…

Все возрастающие бремя финансовых тягостей в корне расшатывает общественное благосостояние. Духовные и физические силы народов, труд и капитал отвлечены в большей своей части от естественного назначения и растрачиваются непроизводительно. Сотни миллионов расходуются на приобретение страшных средств истребления, которые, сегодня представляясь последним словом науки, завтра должны потерять всякую цену в виду новых изобретений. Просвещение народа и развитие его благосостояния и богатства пресекаются или направляются на ложные пути…

Положить конец непрерывным вооружениям и изыскать средства предупредить угрожающие всему миру несчастия – таков высший долг для всех государств.

Преисполненный этим чувством, Государь Император повелеть мне соизволил обратиться к правительствам государств, представители коих аккредитованы при Высочайшем дворе, с предложением о созвании конференции в видах обсуждения этой важной задачи…»[18]

Англия и Германия восприняли идею мирной конференции враждебно, особенно Император Вильгельм. Положительные ответы в первый месяц поступили лишь от Италии и Австро-Венгрии.

Интересно, что на Россию обрушилась с критикой европейская левая печать. Карл Каутский (1854–1938) – один из лидеров германской социал-демократии, теоретик марксизма и редактор 4 тома «Капитала» К. Маркса, разразился статьей «Демократическое и реакционное разоружение», в которой обвинил Россию в использовании мирных предложений для маскировки агрессивной политики.

Старались не отставать от зарубежных марксистов и русские либералы: «в кругах интеллигенции были удивлены этим шагом, резко расходившимся с ходячими представлениями об „империализме“ и „милитаризме“ русской власти»[19]. Тогда Император Николай II послал за границу для переговоров М.Н. Муравьева и военного министра А.Н. Куропаткина (1848–1925), разрешив им давать следующее толкование ноты 12 августа: имеется в виду не разоружение, а ограничение дальнейших вооружений; на первой конференции следует хотя бы приступить к осуществлению этой идеи, не задаваясь целью сразу провести ее полностью.

Не добившись положительного результата и на этот раз, 30 декабря 1898 года русский министр иностранных дел обратился к миру со второй нотой, основанной на опыте последних месяцев и сводившей общие предложения от 12 августа к нескольким конкретным пунктам. В сообщении было подчеркнуто, что вопросы двусторонних отношений государств и договоров между ними на конференции рассматриваться не будут.

И это предложение России в мире было воспринято холодно, однако целеустремленность русского Царя и его дипломатов привела к результату.

Французский правовед Жан де Ла Прадель писал в своей книге о мирной конференции:

«Мир был уже поражен, когда могущественный монарх, глава великой военной державы, объявил себя поборником разоружения и мира в своих посланиях от 12/24 августа и 30 декабря. Удивление еще возросло, когда, благодаря русской настойчивости, конференция была подготовлена, возникла, открылась»[20].

Местом проведения конференции, по предложению России, стала резиденция голландского правительства – Гаага.

Предложение о проведении конференции в Гааге в память о Гуго Гроции – голландском государственном деятеле, философе и юристе, заложившим основы международного права, – приветствовало голландское правительство, разославшее от своего имени приглашения двадцати европейским и шести внеевропейским странам (США, Мексика, Китай, Япония, Персия, Сиам). Голландия в этот период декларировала курс на государственный нейтралитет, которому идея России соответствовала в полной мере. Датой начала форума в знак уважения к августейшему инициатору конференции Императору Николаю II Королева Нидерландов Вильгельмина выбрала день его рождения, 6 мая, в этот день российскому Государю исполнялся 31 год. Накануне открытия конференции, 24 апреля 1899 года, Император Николай II пожаловал 19-летнюю королеву Вильгельмину Большим крестом ордена Св. Екатерины – высшей женской наградой Российской империи.

Конференция проходила в королевском Лесном дворце с 18 мая по 19 июля 1899 года. После торжественного приветствия королевы делегаты 26-ти стран (после обретения Норвегией независимости от Швеции она стала 27-й) избрали своим председателем представителя России, посла в Великобритании барона Е.Е. Стааля (1822–1907).

Перед началом форума российские дипломаты выяснили настроения делегаций и убедились, что ведущие игроки останавливать гонку вооружений не намерены. Поэтому барон Стааль предложил сконцентрироваться на поиске путей предупреждения напряженности и межгосударственных столкновений, что было единогласно поддержано.

Мирная конференция прошла без конфронтации участников и завершилась принятием важнейших документов:

– трех деклараций: о запрещении на пятилетний срок метания снарядов и взрывчатых веществ с воздушных шаров или при помощи иных подобных новых способов; о неупотреблении снарядов, имеющих единственным назначением распространять удушающие или вредоносные газы; о неупотреблении пуль, легко разворачивающихся или сплющивающихся в человеческом теле;

– трех конвенций: о законах и обычаях сухопутной войны; о применении к морской войне начал Женевской конвенции 10 августа 1864 года; о мирном разрешении международных споров путем посредничества и третейского разбирательства.

Плодом этой последней конвенции, разработанной русским делегатом профессором Ф.Ф. Мартенсом, явилось учреждение Гаагского международного суда, действующего и поныне.

Таким образом, русский Царь стал первым человеком на вершине власти, предложившим разоружаться человечеству, которое до этого только накапливало арсеналы.

Интересный факт. В 1901 году была вручена первая Нобелевская премия мира. Ее лауреатами стали Анри Дюнан (1828–1910) из Швейцарии – основатель Международного комитета Красного Креста, один из создателей Женевской конвенции 1864 года; и Фредерик Пасси (1822–1912) из Франции – основатель и президент Лиги мира и свободы (1867 год).

Однако среди номинантов значился и Император Николай II, именно как инициатор 1-й Гаагской мирной конференции. И хотя в итоге премию получили те люди, которые, образно говоря, давно «стояли в очереди», то есть их заслуги относились еще к 1860-м годам, показательно, что в самой России после 1917 года о факте номинации русского Государя на самую первую Нобелевскую премию мира предпочитали не вспоминать. Уж больно не соответствовал этот факт образу «кровавого царя», который усердно лепили из последнего Государя его убийцы.

Впрочем, в остальном мире память не была стерта.

Так, на Вашингтонской конференции по вопросу о морских вооружениях, открытой 9 ноября 1921 года, президент США У. Гардинг (1865–1923) в своей вступительной речи вспомнил о великодушном порыве русского Царя: «Предложение ограничить вооружение путем соглашения между державами не ново. При этом случае быть может уместно вспомнить благородные стремления, выраженные двадцать три года тому назад в Императорском рескрипте Его Величества Императора Всероссийского».

А затем, гораздо позднее, Император Николай II, как инициатор Гаагских мирных конференций, посмертно удостоился за это бюста в штаб-квартире ООН. В родной стране – России, переименованной большевиками в СССР, об этом факте ее новые властители предпочитали не упоминать.

И тем не менее, когда требовалось навести порядок «железной рукой», Государь Николай II проявлял решительность, причем действовал в согласии с другими великими державами. Лучшим примером этого является ситуация вокруг взаимоотношений Российской Империи с Китаем (Империя Цин) в конце XIX – начале XX века.

15 (27) марта 1898 года между двумя странами был заключен договор об аренде Россией сроком на 25 лет, с правом продления, Порт-Артура и прилегающего Ляодунского полуострова. Кроме того, Россия получала право на строительство Южно-Манчжурской железной дороги (ЮМЖД), которая должна была соединить военную базу Порт-Артур и торговый порт Дальний (Далянь).

По этому поводу Император Германии Вильгельм II (1859–1941) обратился с русскому Государю с личным письмом, в котором говорилось: «Я от всей души поздравляю тебя с достигнутым тобой у Порт-Артура успехом…»[21]

Однако в 1899 году в Китае вспыхнуло восстание ихэтуаней (Боксерское восстание), направленное против иностранного вмешательства в экономику и религиозную жизнь Китая. В ответ на массовые убийства иностранцев и китайцев-христиан был создан военный Альянс восьми держав, в который вошли: Австро-Венгрия, Великобритания, Германия, Италия, США, Россия, Франция и Япония. Объединенные войска Альянса (Международная освободительная экспедиция (МОЭ)) насчитывали около 45 000 солдат и матросов под общим командованием русского военачальника – генерал-лейтенанта Николая Петровича Линевича (1838–1908).

В середине июня 1900 года китайцы-ихэтуани вступили в Пекин, где начали осаду дипломатических миссий в Посольском квартале Пекина. В ночь с 23 на 24 июня (по новому стилю) по всей столице началась резня христиан («Варфоломеевская ночь в Пекине»).

13 августа 1900 года войска МОЭ подошли к Пекину. Уже на следующий день корпус Линевича штурмовал столицу Китая, и русская колонна первой вошла в город, понеся потери в 140 человек. В последующих городских боях особенно отличились забайкальские казаки и американские морские пехотинцы. Внезапный штурм Пекина произвел в мире сенсацию, а Линевич сразу приобрел репутацию энергичного и талантливого генерала.

В октябре 1900 года войска Российской империи полностью оккупировали Маньчжурию. Началось восстановление разрушенной КВЖД. Сопротивление повстанцев продолжалось лишь в отдельных провинциях и было окончательно подавлено к концу 1902 года.

В результате восстания ихэтуаней и последующих событий Цинская империя оказалась в худшем положении, чем до этого. 7 сентября 1901 года был подписан так называемый «Заключительный протокол» между Цинским правительством и Альянсом восьми держав, вместе с примкнувшими к нему Испанией, Бельгией и Нидерландами, согласно которому Китай брал на себя обязательства: казнить всех лидеров повстанцев, выплатить контрибуцию, разрешить постоянное нахождение иностранных войск и т. д.

Выгодный для России договор с Китаем от 1898 года был подтвержден.

Русско-японская война

В начале XX века продвижение России к незамерзающим морям на Дальнем Востоке столкнулось с противодействием Японии, лелеявшей собственные великодержавные планы.

Безрезультатно исчерпав возможности воздействовать на своего оппонента экономически, Япония – именно Япония, а не Россия – решила прибегнуть к военной силе.

В ночь с 26 на 27 января 1904 года, без объявления войны, японский флот атаковал русские военные корабли у Порт-Артура.

Графиня В.В. Клейнмихель (1877–1948) свидетельствует: «Со слов сестры Сони, Государь был страшно взволнован, получив это известие, но, как всегда, сделал героическое усилие над собой и, когда принимал первые доклады, внешне уже был совершенно спокоен» [22].

27 января был опубликован Высочайший манифест, в котором, в частности, говорилось:

«В заботах о сохранении дорогого сердцу Нашему мира, Нами были приложены все усилия для упрочения спокойствия на Дальнем Востоке. В сих миролюбивых целях Мы изъявили согласие на предложенный Японским Правительством пересмотр существовавших между обеими Империями соглашений по Корейским делам. Возбужденные по сему предмету переговоры не были однако приведены к окончанию, и Япония, не выждав даже получения последних ответных предложений Правительства Нашего, известила о прекращении переговоров и разрыве дипломатических сношений с Россиею.

Не предуведомив о том, что перерыв таковых сношений знаменует собою открытие военных действий, Японское Правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура.

По получении о сем донесения Наместника Нашего на Дальнем Востоке, Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии…»

Так началась война между Российской и Японской Империями за контроль над Маньчжурией и Кореей, продлившаяся до сентября 1905 года. Ход войны многократно описан многими историками, потому не буду повторяться, остановив внимание на главном.

Бессчетное количество томов исписано историками, осуждающими Россию за эту войну. Однако если отбросить желание в очередной раз «изобличить» Российскую Империю в «отсталости», неизбежность этого столкновения становится очевидной.

Еще в 1902 году генерал-адъютант А.Н. Куропаткин писал министру иностранных дел В.Н. Ламсдорфу:

«Планы господства над большею частью Азии, планы взять в свои руки судьбы 450 миллионов людей, создать мощные армии и дать отпор Европе – волнуют массу японцев»[23].

Министр финансов, а затем – в 1911–1914 годах – Председатель Совета министров Российской империи В.Н. Коковцов (1853–1943) в июне 1905 года, говоря о причинах войны, отмечает, что «…они заключались главным образом в опасении нападения Японии после ее утверждения на азиатском материке и вообще враждебных действий последней по отношению к России. Стремление наше воспрепятствовать Японии стать твердой ногой на материке Азии было основано именно на этом опасении. Отсюда – вытеснение нами Японии после победы ее над Китаем с завоеванного ею Ляодунского полуострова, преждевременный захват Порт-Артура, неудачное устройство, под видом лесной концессии, заслона в Северной Корее и т. п.»[24].

Так что на вопрос-обвинение: «Зачем России понадобилось распространять свое влияние на территории Китая?» ответ прост: затем, чтобы встретиться с Японией в Южной Маньчжурии, а не на Амуре. Затем, чтобы сразиться с японской армией у Порт-Артура, в крайнем случае – Мукдена, а не под Владивостоком, Хабаровском или Читой.

Несмотря на ряд поражений русской армии и флота (Порт-Артур и Цусима), трагедии 9 января 1905 года в Петербурге и прокатившейся после этого по стране волны забастовок, в том числе и на военных заводах, Россия почти не ощущала экономических и финансовых затруднений в связи с войной. Урожай 1904 года был обильным, промышленность снова увеличила свое производство. Налоги поступали как в мирное время, а золотой запас Государственного банка вырос за год до 150 млрд рублей и превышал количество банкнот в обращении.

С другой стороны, несмотря на кажущиеся успехи, Япония находилась в крайне затруднительном положении. Силы японской армии были близки к истощению. Понесенные японцами потери значительно превышали потери русских войск, их было невозможно восполнить. Экономика страны была на грани полного развала.

После года боевых действий возможности России многократно превосходили японские. На майском 1905 года совещании Военного совета Великий князь Николай Николаевич доложил, что, по его мнению, для окончательной победы необходимо: около миллиарда рублей расходов, около 200 тысяч потерь ранеными и убитыми и еще один год военных действий. Все перечисленное находящаяся на экономическом подъеме Российская Империя с населением в 150 миллионов человек могла себе позволить. Но Император Николай II принял решение о вступлении в переговоры, уже дважды предлагавшиеся японской стороной.

Великий русский ученый-энциклопедист, профессор Императорского Санкт-Петербургского университета Д.И. Менделеев (1834–1907) писал:

«Что же, кроме настоящей, сознательной и взвешенной любви к России, побуждало Великого Петра отворить окно в Европу, Александра Освободителя делать его дела, императора Николая II согласиться на мир, когда весь разум говорит, что наступил уже перелом и при возможной настойчивости военные успехи должны были перейти на нашу сторону. Воля-то ведь руководится не только инстинктами или побуждениями самоохраны, общими заразными привычками и соображениями или расчетами разума, но сильнее всего, превыше всего – любовью, в которой сказывается прежде всего отказ от личного и голос общения с близкими»[25].

И 9 августа 1905 года в американском Портсмуте мирные переговоры делегаций России и Японии начались.

В.Н. Коковцов пишет, что Император Николай II изучил доклад, детализирующий возможные предложения Японии по подписанию мирного договора:

«В самом верху доклада Государь написал: „Я готов кончить миром не мною начатую войну, если только предложенные условия будут отвечать достоинству России. Я не считаю нас побежденными, наши войска целы, и я верю в них…“ Напротив вопроса о контрибуции: „Россия никогда не платила контрибуций, и я на это никогда не соглашусь“, причем слово „никогда“ было три раза подчеркнуто»[26].

В ходе переговоров Япония сняла все неприемлемые для России требования, и 18 августа 1905 года Император Николай II издал манифест об окончании войны с Японией:

«16 августа японское правительство уступило по всем предъявленным Нами условиям и настаивало лишь на возвращении ему той захваченной японскими войсками южной части острова Сахалина, которая уже принадлежала Японии до 1875 года и была уступлена России по взаимному договору того же года. По долгу совести Моей перед Богом и перед лицом всей России Я не признал возможным подвергать испытанные доблестные войска Мои и дорогую Нам Родину бесконечным ужасам и жертвам войны ради сохранения части отдаленного острова, уступленного Нам Японией в 1875 году, особенно ввиду обязательств, которые японское правительство взяло на себя по отношению этого острова»[27].

23 августа 1905 года Портсмутский мирный договор был подписан. Подписание договора было воспринято японским обществом как унижение и вызвало в Токио массовые беспорядки, в ходе которых «была сожжена резиденция министра внутренних дел, разгромлены 13 церквей, было ранено 500 полицейских и солдат. Количество раненых мятежников оценивается приблизительно в 2 тысячи, убитых – 17, арестованных – в 2 тысячи, обвинения были предъявлены 308 человекам»[28].

Как видим, граждане Японии оценили свою «победу в войне» куда более скептически, в отличие от русских либералов и разномастных марксистов, завопивших о «безоговорочном поражении царизма».

Кстати, общие финансовые потери России в результате Русско-японской войны составили 6,554 млрд рублей, более половины этой суммы – 3,994 млрд рублей – составили внутренние и внешние займы под военные нужды. Внешние долги, связанные с войной, составили 2,176 млрд рублей и были погашены к 1909 году. На стабильность рубля все эти манипуляции не повлияли[29].

А далее последовал мастер-класс русской Императорской дипломатии по работе с бывшим врагом.

Уже в июле 1907 года министр иностранных дел России А.П. Извольский (1856–1919) подписал с Японией соглашение, по которому Япония признавала русское влияние в Монголии и Северной Маньчжурии, соглашение, подтвержденное в 1910 году в новом Русско-японском договоре. Оба указанных документа до их подписания были сообщены договаривающимися сторонами своим союзникам – Франции и Англии – и получили их одобрение.

Параллельно с процессом нормализации отношений с Японией, 18 августа 1907 года в Санкт-Петербурге тем же Извольским была подписана Англо-русская конвенция. Она разграничила сферы влияния России и Британии в Средней Азии, завершив тем самым складывание Антанты – военно-политического блока России, Великобритании и Франции, противостоящего блоку Центральных держав во главе с Германией и Австро-Венгрией.

Таким образом, итоги русской политики на Дальнем Востоке к 1910 году выглядели так: построена КВЖД, ставшая основой экономического и политического влияния Российской Империи в регионе, не допущено единение Китая, об опасности коего лучшие умы России предупреждали с середины XIX века, разделена сфера влияния с Британией, Япония исключена из «списка врагов».

А уже в 1914 году, во время Первой мировой войны, Российская Империя и Страна восходящего солнца становятся союзниками, и последняя осуществляет крупные поставки в Россию оружия и боеприпасов.

Первая «революция»

Тем временем с начала 1905 года по Российской империи прокатилась волна террора, организованная разного толка революционными партиями.

4 февраля 1905 года на территории Кремля брошенной эсеровским террористом бомбой убит московский генерал-губернатор Великий князь Сергей Александрович, а 28 июня на Тверском бульваре – также эсером – застрелен назначенный вместо него граф П.П. Шувалов.

В сентябре 1905 года уже большевистский вожак В.И. Ленин открыто призывает создавать отряды террористов и забрасывать города Российской империи бомбами:

«Число таких отрядов в 25–75 человек может быть в каждом крупном городе, и зачастую, в предместьях крупного города, доведено до нескольких десятков. Рабочие сотнями пойдут в эти отряды, надо только немедленно приступить к широкой пропаганде этой идеи, к образованию этих отрядов, к снабжению их всяким и всяческим оружием, начиная от ножей и револьверов, кончая бомбами, к военному обучению и военному воспитанию этих отрядов.

К счастью, прошли те времена, когда за неимением революционного народа революцию „делали“ революционные одиночки-террористы. Бомба перестала быть оружием одиночки-бомбиста… Широкое применение сильнейших взрывчатых веществ – одна из очень характерных особенностей последней войны. И эти, общепризнанные теперь во всем мире, мастера военного дела, японцы, перешли также к ручной бомбе, которой они великолепно пользовались против Порт-Артура. Давайте же учиться у японцев!»[30]

Подобные призывы не остались неуслышанными.

Историк А. Гейфман: «За один год, начиная с октября 1905-го, в стране было убито и ранено 3611 государственных чиновников… К концу 1907 года число государственных чиновников, убитых или покалеченных террористами, достигало почти 4500. Если прибавить к этому 2180 убитых и 2530 раненых частных лиц, то общее число жертв в 1905–1907 годах составляет более 9000 человек. Картина поистине ужасающая. Подробная полицейская статистика показывает, что, несмотря на общий спад революционных беспорядков к концу 1907 года (года, в течение которого, по некоторым данным, на счету террористов было в среднем 18 ежедневных жертв), количество убийств оставалось почти таким же, как в разгар революционной анархии в 1905 году»[31].

Ради сохранения согласия внутри страны Император пошел навстречу требованиям оппозиции.

6 августа 1905 года был подписан Манифест об учреждении Государственной Думы и предоставлении ей законодательной власти.

17 октября 1905 года был опубликован Манифест об усовершенствовании государственного порядка, который предоставлял политические права и свободы: свобода совести, свобода слова, свобода собраний, свобода союзов и неприкосновенность личности.

Однако радикальные «революционные» группировки уже почувствовали запах крови – террористические акты не прекратились.

А. Гейфман: «Наихудшие формы насилия проявились только после опубликования Октябрьского манифеста, когда действия радикалов, направленные на ослабление государства вплоть до его падения, превратили страну в кровавую баню… Были дни, когда несколько крупных случаев террора сопровождались положительно десятками мелких покушений и убийств среди низших чинов администрации, не считая угроз путем писем, получавшихся чуть ли не всяким полицейским чиновником;… бомбы швыряют при всяком удобном и неудобном случае, бомбы встречаются в корзинах с земляникой, почтовых посылках, в карманах пальто, на вешалках общественных собраний, в церковных алтарях… Взрывалось все, что можно было взорвать, начиная с винных лавок и магазинов, продолжая жандармскими управлениями (Казань) и памятниками русским генералам (Ефимовичу, в Варшаве) и кончая церквами»[32].

В октябре 1905 года в Москве началась забастовка, которая переросла во Всероссийскую политическую стачку. 9 декабря на улицах города появились вооруженные боевики, принявшиеся строить баррикады и терроризировать население. Местные власти не сумели навести порядок.

Лишь прибытие 15 декабря в Москву Семеновского полка положило конец восстанию. Боевики стали отступать за город и рассеиваться. 18 декабря, после короткого артиллерийского обстрела, отрядом семеновцев была занята – без дальнейшего боя – Пресня.

Вопреки рассказам советских историков никакого ожесточенного сопротивления революционные боевики не оказали. Потери правительственных сил с 9 по 19 декабря составили всего 62 убитых и раненых.

Показательна и реакция горожан, которую хорошо описал один из семеновцев:

«Мы вступили в парализованный и терроризированный город, шли по пустынным улицам, изрытым баррикадами. Мертвая тишина прерывалась лишь беспорядочной стрельбой, а через две недели полк выступил из Кремля к Николаевскому вокзалу и с музыкой шел по тем же улицам, встречаемый громадной радостной толпой народа»[33].

Видный российский общественный и политический деятель, философ, историк, экономист П.Б. Струве (1870–1944) назвал события «Quasi-восстание в Москве» и пояснил свою мысль:

«В Москве не было вооруженного восстания населения, были столкновения отдельных, относительно весьма немногочисленных, групп населения с полицией и войсками, были бутафорские баррикады, воздвигнутые „революционной“ интеллигенцией в союзе с терроризированными дворниками и увлеченными уличными мальчишками; была отчаянно храбрая, геройская борьба нафантазированных, обрекших себя гибели рабочих»[34].

В конце декабря 1905 года генералы А.Н. Меллер-Закомельский (1844–1928) и П.К. Ренненкампф (1854–1918) получили распоряжение Государя – очистить от революционеров Великий сибирский путь.

В ночь на Новый год первый из генералов с отрядом всего в 200 человек выехал из Москвы на экстренном поезде. Второй – со специальным сводным отрядом (батальон пехоты и несколько пулеметов) также на поезде двигался из Харбина (Маньчжурия).

«Такое предприятие могло показаться безумием: говорили, что в Чите многотысячное революционное войско, что запасные, возвращающиеся из Маньчжурии – а в пути их были десятки тысяч, – утратили всякую дисциплину. Но горсть людей с решительным командиром оказались сильнее анархической стихии»[35]. Страх перед отрядом Меллер-Закомельского был так велик, что 20 января 1906 года Чита – где красные господствовали почти три месяца и где в руках революционного комитета были 30 000 винтовок, чтобы не попасть в руки Меллер-Закомельского, – без боя сдалась генералу П.К. Ренненкампфу.

А уже 9 февраля генерал от инфантерии Александр Николаевич Меллер-Закомельский представлял Государю свой отряд в Царском Селе.

Как же после спада «революционного» безумия оценивал ситуацию в стране Государь?

Вот свидетельство депутата II, III и IV Государственной Думы Российской Империи В.В. Шульгина (1878–1976), который пишет о приеме в Таврическом дворце в мае 1907 года – это была его первая встреча с Императором Николаем II:

«Государь говорил негромко, но очень явственно и четко. Голос у него был низкий, довольно густой, а выговор чуть-чуть с налетом иностранных языков… Этот гвардейский акцент – единственное, что показалось мне, провинциалу, чужим. А остальное было близкое, но не величественное, а, наоборот, симпатичное своей застенчивостью.

Странно, что и Государыня производила то же впечатление застенчивости. В ней чувствовалось, что за долгие годы она все же не привыкла к этим „приемам“. И неуверенность ее была большая, чем робость ее собеседников.

Но кто был совершенно в себе уверен и в ком одном было больше „величественности“, чем в его обоих Царственных родителях, – это был маленький мальчик – Цесаревич. В белой рубашечке, с белой папахой в руках, ребенок был необычайно красив.

После речи Государя мы усердно кричали „ура“. Он простился с нами общим поклоном – „одной головой“ – и вышел из маленького зала, который в этот день был весь пронизан светом.

Хороший был день! Веселый, теплый. Все вышли радостные…

Несмотря на застенчивость Государя, мы все почувствовали, что он в хорошем настроении. Уверен в себе, значит, и в судьбе России»[36].

Столыпин

А теперь о человеке, внесшем огромный вклад в модернизацию Империи, а также – в успокоение огромной страны, для чего нам придется еще раз обратиться к теме «революционного» террора.

Человек этот – Петр Аркадьевич Столыпин (1862–1911), муж Ольги Борисовны Нейгард (праправнучки Александра Суворова) и отец шестерых детей.

Послужив в течение четырех лет на посту губернатора Гродненской, а затем Саратовской губерний, 26 апреля 1906 года Столыпин становится министром внутренних дел Российской империи.

А уже 8 июля того же года Император Николай II лично настаивает на назначении Петра Аркадьевича Председателем Совета министров, с сохранением его министерской должности. Столыпин становится самым молодым премьер-министром в истории России.

С первых дней во главе правительства Империи Петр Аркадьевич упорно и последовательно проводит экономические реформы, призванные оздоровить ситуацию в стране, вызывая этим резкое раздражение депутатов Государственной Думы, в большинстве своем жаждавших «революционных перемен», а также значительной части «элиты», не простившей новому премьеру его молодости.

Тем временем революционный террор продолжается. И Столыпин немедленно становится одной из главных целей «революционеров».

Еще в 1905 году саратовские революционеры, пытаясь запугать Столыпина, приговорили его маленького сына к смерти путем отравления. Террористы даже прислали матери соответствующее постановление революционного комитета. Ольга Борисовна была охвачена страхом, она постоянно молилась, чтобы ничего не случилось, а другие дети не хотели выходить гулять, так как боялись, что по возвращении домой не застанут маленького братика в живых. Но сам Петр Аркадьевич оставался невозмутим: «Я буду продолжать свое дело. Да сбудется воля Господня!»[37]

И это было только начало.

12 августа 1906 года, суббота, был приемным днем Петра Аркадьевича на казенной даче на Аптекарском острове в Санкт-Петербурге. Примерно в 14.30 два террориста, переодетые в жандармскую форму, проникли в первую приемную, где столкнулись с генералом Замятиным, ведшим запись на прием. В этот момент дежурный полицейский Афанасий Горбатенко, заметив, что головные уборы вошедших якобы жандармских ротмистров не соответствуют недавно введенному образцу, поднял тревогу. Террористы бросили бывшие при них портфели с бомбами к следующим дверям.

Произошел страшной силы взрыв. Самих террористов разорвало на куски. Однако вместе с ними погибло еще 27 человек. Тяжело ранено – 33, многие потом скончались.

Дочь Столыпина Мария, чудом не пострадавшая во время теракта, вспоминает:

«Мебель была поломана, но стены и пол были целы, тогда как рядом, в моей комнате, вся мебель была выброшена и лежала в приемной и на набережной. Почти сразу, как только мы вошли в гостиную, услыхали мы снизу голос папá: „Оля, где ты?“ Мама вышла на балкон, под которым стоял мой отец, и я никогда не забуду тех двух фраз, которыми они тогда обменялись:

– Все дети с тобой?

И ответ мама:

– Нет Наташи и Ади.

Надо было видеть все описанное, чтобы представить себе, как это было произнесено, сколько ужаса и тоски могут выразить эти несколько слов»[38].

И действительно, в числе раненых оказался трехлетний сын Столыпина Аркадий. В числе тяжело раненых – четырнадцатилетняя дочь Наталья. Врачи настаивали на ампутации ног у пострадавшей, но по просьбе Петра Аркадьевича отложили операцию. Быть может, помогли молитвы любящего отца о здоровье дочери, но, в конце концов, обе ноги девочки удалось спасти. Хотя, спустя еще тринадцать месяцев, Наталью вновь оперировали и ходить на костылях она начала лишь к Рождеству 1908 года.

А в тот кошмарный день на Аптекарском острове чудом не пострадавший Столыпин, глядя на бесформенную груду развалин, которая несколько минут назад была его домом, сказал первому прибывшему на помощь доктору, которым оказался создатель Союза русского народа А.И. Дубровин (1855–1921):

«А все-таки им не сорвать реформ!!!»[39]

При первом приеме после взрыва Государь предложил Столыпину большую денежную помощь для лечения детей.

– Ваше Величество, я не продаю кровь своих детей, – последовал ответ Петра Аркадьевича[40].

Коковцов: «Вспоминая все пережитое в то время, я не могу не отметить, что поведение Столыпина в минуту взрыва и то удивительное самообладание, которое он проявил в это время, не нарушив ни на один день своих обычных занятий и своего всегда спокойного и даже бесстрастного отношения к своему личному положению, имели, бесспорно, большое влияние на резкую перемену в отношению к нему не только двора, широких кругов петербургского общества, но и всего состава Совета Министров, в особенности его ближайшего окружения по Министерству внутренних дел… После 12 августа отношение к новому председателю резко изменилось; он сразу же приобрел большой моральный авторитет, и для всех стало ясно, что, несмотря на всю новизну для него ведения исключительной важности огромного государственного дела, в его груди бьется благородное сердце, он готов, если нужно, жертвовать собою для общего блага, проявляя и большую волю в достижении того, что он считает нужным и полезным для государства. Словом, Столыпин как-то сразу вырос и стал признанным хозяином положения, который не постесняется сказать свое слово перед кем угодно и возьмет на себя за него полную ответственность»[41].

Можно констатировать, что именно взрыв на Аптекарском острове побудил Столыпина ужесточить борьбу с терроризмом.

19 августа 1906 года в чрезвычайном порядке был принят известный закон о военно-полевых судах для гражданских лиц. По большинству дел эти суды приговаривали подсудимых либо к смерти, либо к длительным срокам каторжных работ.

Однако волна террора не спадала: 21 сентября 1906 года – брошенной бомбой смертельно ранен губернатор Симбирска К.С. Старынкевич; 7 ноября – убит полицмейстер Рязани Г.К. Хорото; 9 декабря – в Твери убит член Государственного совета генерал от кавалерии А.П. Игнатьев; 15 декабря – убит омский губернатор Н.М. Литвинов; 27 декабря – убит главный военный прокурор России В.П. Павлов; 25 января 1907 года – убит губернатор Пензенской губернии С.В. Александровский.

В этих обстоятельствах, как верно замечает историк Ричард Пайпс, «никакое правительство в мире не могло бы остаться бездеятельным»; в конце концов, ведь именно революционеры постоянно называли свои действия войной с существующим строем, а объявив войну, они должны были бы ожидать ответных ударов.

16 марта 1907 года Столыпин зачитал правительственную декларацию, содержавшую программу деятельности II Государственной Думы на ближайшее время.

Вот как это заседание вспоминал В.В. Шульгин:

«Он [Столыпин] говорил очень спокойно, очень благожелательно, почти ласково… Он отлично знал, кто сидит перед ним, кто, еле сдерживая свое бешенство, слушает его. Он понимал этих зверей, одетых в пиджаки, и знал, что таится под этими низкими лбами, какой огонь горит в этих впавших, озлобленных глазах, он понимал их, но делал вид, что не понимает. Он говорил с ними так, как будто это были английские лорды, а не компания „Нечитайл“, по ошибке судьбы угодившая в законодательные кресла вместо арестантских нар. Ни малейшая складка презрения, которое дрожало в его сердце, пережившем Аптекарский остров, не затронула его губ. Спокойный, благожелательный, он с большим достоинством и серьезностью излагал план реформ. Но только он кончил, зверинец сорвался. Боже мой, что это было!

П.А. Столыпин, сидевший на своей бархатной скамье в продолжение всех этих речей, забрызгавших его грязью и пеной бешенства, сидевший совершенно спокойно и безучастно, вдруг попросил слова… Разъяренные и злобные, они не ожидали этого. Они с первой Думы привыкли к безмолвию министров перед революционным красноречием. П.А. Столыпин взошел на кафедру, с виду такой же, как прежде. Бледный, бесстрастный, красивый. Но первые же слова, которые вырвались из его уст, вдруг показали многоголовому зверю, с кем он имеет дело. Я не знаю и не видел, как укрощают зверей, но, должно быть, их укрощают так.

Его ораторский талант, сила, образность и красота сравнений и слов, точно кованных из бронзы, меди и серебра, в этот день еще не развернулись во всей своей силе. Все мягкие металлы, глубокие, нарастающие и звенящие, тогда отсутствовали. В тот день говорила сталь. Он говорил недолго. Несколько слов, холодных, но прозрачных, как лед, слов, которыми он безжалостно сорвал лживую кожу ненужных, лишних и затуманивающих фраз с того одного, что было важно в ту минуту, важно потому, что это одно была правда. Это одно правдивое и страшное была смерть. Четырехсотголовый зверь разными словами, в разных формах, разными способами грозил ему смертью. И не только ему, он грозил смертью всему тому, что защищать и чему служить присягнул министр, своему Государю. Они осмелились грозить Ему… И после холодных и прозрачных, как льдина слов, резюмировавших весь смысл их диких речей, сверкнуло вдруг, неожиданно и ослепительно, раскаленное железо:

– Не запугаете!!!

Он сделал неуловимое и непередаваемое движение головой и сошел с кафедры. Маски были сброшены. Зверя пробовали укротить ласковым взглядом, добрыми словами. Зверь не послушался. Тогда укротитель твердой рукой взялся за железо. И зверя укротили»[42].

На следующий день после этого выступления Государь отослал Столыпину телеграмму: «Глубокоуважаемый Петр Аркадьевич! Прочитал Вашу декларацию и вторую речь. Я пришел в восторг и не мог удержаться от потребности сердца и души Вам это высказать. Помоги и храни Вас Бог. Искренно, глубоко Вас уважающий Николай»[43].

Упомянутый закон о военно-полевых судах действовал только 8 месяцев и прекратил свое существование в апреле 1907 года, в дальнейшем рассмотрение дел о тягчайших преступлениях передавалось в военно-окружные суды, в которых соблюдались все процессуальные нормы производства.

Что касается именно военно-полевых судов, то за время своего существования они вынесли 1102 смертных приговора, из которых 683 были приведены в исполнение. Всего же за 1905–1913 года в России было казнено 2981 человек [44], что дало повод «революционерам» назвать Императора Николая «Кровавым».

Да, и 683 казни за 8 месяцев, и 2981 казнь за 8 лет – это много и достойно всяческого сожаления. Однако, поскольку все познается в сравнении, приведем несколько цифр из советской эпохи.

Так вот, судя по секретной ведомственной статистике НКВД, в 1937–1938 гг. органами НКВД (без милиции) были арестованы 1 575 259 человек (87,1 % по политическим статьям). 1 344 923 человека были осуждены, в том числе 681 692 – приговорены к расстрелу (353 074 – в 1937 г. и 328 618 – в 1938 г.)[45].

В советском случае число спасшихся от пули в затылок осужденных было ничтожным. При этом «советский суд» в глазах советских же людей оставался «самым гуманным в мире».

Тем временем, начиная с 1907 года, в Империи наступало успокоение, вызванное не столько пресловутыми военно-полевыми судами, сколько весьма эффективной экономической политикой Столыпина. То самое успокоение, которое революционеры всех мастей называли «эпохой реакции».

10 мая 1907 года, выступая в Думе по вопросу проводимых реформ, Столыпин завершил свою речь поистине исторической фразой, глубочайший смысл которой мы можем оценить более чем через сотню лет после ее произнесения: