Я ушёл на войну

Размер шрифта: 13

Голос Левитана

Наконец-то закончилась долгая зима 1942 года! Майское солнышко заглянуло в комнату московской коммуналки на Драгомиловке и осветило бледное лицо пятиклассника Юры, корпевшего над учебником геометрии.

«Вот и 1 Мая, – подумал Юра, щурясь, – грустные, конечно, сейчас праздники, но что делать – война». В феврале ему исполнилось двенадцать лет, но ничего вкусного на столе по поводу дня рождения не было. «Не беда, – сказала тётя Оля, сестра отца, – будет время – попируем ещё. Как до войны…»

Тётя, работавшая на фабрике по пошиву военной формы, получила по случаю Первомая дополнительный продуктовый набор, в котором были даже – невероятно! – соевые конфеты и бутылка лимонада. Пир горой! Действительно, как до войны. Хотя нет, лучше! Простенькая конфета после голодной и холодной зимы намного вкуснее довоенного торта. Это Юра знал точно.

Зима! Юра на всю жизнь запомнил, как она началась. Необычайно рано, уже в октябре, страшном октябре 1941 года, когда немцы взяли в котлы несколько наших армий под Вязьмой и Брянском, прорвали фронт и, казалось, неудержимо ринулись к Москве. Тогда Юрий узнал, какая это мощная сила – лавина немецких танков, сметающая всё на своём пути. Но их задержали наши артиллеристы, наши танки, наши солдаты… И не только остановили, но и развернули назад. Только что Левитан сказал, что наступление Красной армии на Харьков идёт успешно, врага гонят с советской земли.

Юра откинулся на стуле и посмотрел в голубое майское небо. «Это какую же силу имеют наши танки, что гонят фашистские, – рассуждал он, – невероятную! А под Брянском я думал, что справиться с ними невозможно. – Юрий закрыл лицо руками. – Брянск, разгром, бойцы, выходящие из окружения. Это точно было или сон?»

Топь

На летних каникулах Юрий отдыхал в деревеньке Каменке под Брянском – у бабушки Веры и дедушки Терентия. Глухомань, комары, кругом болота, но зато – воля вольная и щуки в озере, друзья-мальчишки и счастье горстями. Дед, работавший раньше лесником, часто брал с собой внука, когда ходил через болото в райцентр Неклюдово. Бабушка ахала, охала, но Юру было не удержать. Да и дед заступался: «Может, лесником вырастет. А если и нет, всё равно пригодится: парень смекалистый, не пропадёт». По дороге Терентий Ильич рассказывал Юре, по каким приметам можно определить, проходимое болото или нет; какие растения съедобные или ядовитые, а какие – целебные; где находятся полянки с россыпями клюквы; показывал узкие, протоптанные в подлеске, кабаньи тропы; учил различать следы зверей. И много чего нового узнал Юра от дедушки, пока в самый разгар лета не грянула война.

И жизнь как-то сразу скомкалась, обесцветилась, пропиталась, как земля водой после дождя, неопределённостью и тревогой. Каким-то шестым чувством Юрий понял, что прежней жизни уже больше не будет никогда.

На площади возле сельмага призванные в армию мужики и парни прощались с детьми, жёнами, родителями. Грузились на полуторки. Над деревней стоял не утихающий ни на минуту женский плач.

– Ты знаешь, почему война так называется? – спросил у Юры дедушка.

– Нет, – помотал тот головой.

– А потому что «вой – на». – Немного помолчал и добавил: – C тобой надо что-то решать. В Москву тебе надо, к матери. Тоже, наверное, с ума сходит. Не дай бог немец досюда дойдёт.

– Да ты что, дедушка, – встрепенулся Юра, – досюда?!

– Пойду поговорю с председателем, – сказал дед, – нечего тебе здесь делать. Иди вещи собирай.

Терентий Ильич ушёл. Грузовики поехали. Плач превратился в душераздирающий вой.

– Говорят, во все стороны всё забито, – озабоченно сказал дедушка за ужином. – Войска на запад, беженцы – на восток. В Москву ехать – за неделю не доберёшься. Дороги бомбят. Ты это, – дед потеребил седую бороду, – оставайся пока у нас. Может, обойдётся. Посмотрим. Всё-таки и наши не лыком шиты.

Вздохнув, Терентий Ильич продолжил:

– Немецкие самолёты, слышал, за каждой телегой гоняются, развлечения ради не то что людей – коров расстреливают. Сволочи!

– Батюшки! – охнула бабушка. – Нехристи!

– О том и разговор, – кивнул Терентий Ильич, – будь пока здесь.

Однако через месяц Юра заметил, что дед жалеет, что не отправил его в Москву. Дела на фронте шли всё хуже и хуже, а когда в начале сентября советские войска окончательно оставили Смоленск, Терентий Ильич совсем загрустил.

– Вот что, – хмуро сказал он за ужином, – давай в дорогу.

– Да как же! – вскинулась было бабушка, но дед остановил её взглядом из-под бровей.

– Плохи дела. Прёт немец. Но уходить не одному. Группу надо создавать, вещи собирать и идти. Пока на фронте затишье. Но, – дед покрутил головой, – оно всегда перед бурей.

И правда: стоял конец сентября. Юра временно учился в местной, в селе по соседству, школе. Но на уроках было трудно сосредоточиться, а на переменах только и разговоров, что о войне.

А утром 30 сентября всё содрогнулось от канонады.

«Так близко ещё не грохотало, – подумал Юрий, – неужели и впрямь немец рядом?»

С каждым днём гул фронта всё надвигался и надвигался.

– Последний раз сегодня в школу идёшь, – сказал утром дедушка, – попрощайся с учителями и ребятам, а завтра утром – в Москву. Нехорошие у меня предчувствия.

Юра так и сделал. Оставил в школе взятые на время учебники, тепло со всеми обнялся и пошёл краем леса домой. Дедушка строго-настрого запретил ходить по открытому месту – всюду самолёты.

– Паренёк, подожди! – окликнул его незнакомый мужской голос.

Юра обернулся и вздрогнул от неожиданности: в лесу, за кустами и деревьями, стояли наши бойцы. Ближе всех был стройный худощавый командир. Война шла уже четвёртый месяц и, благодаря обсуждению её с непризванными в армию односельчанами и одноклассниками, Юра научился прекрасно разбираться в званиях и должностях. «Лейтенант, – увидев два кубика в петлицах, мгновенно определил он, – стрелковых частей».

– Лейтенант Климов, – представился командир. – Ты, паренёк, из какой деревни?

– Из Каменки.

– Так, – задумчиво кивнул лейтенант, – ясно, куда мы вышли. В деревне наши?

– Конечно, – недоумённо ответил Юра, – кто же ещё?

– Как кто? – в свою очередь удивился лейтенант. Посмотрел на мальчишку долгим взглядом и размеренным тоном сказал то, от чего Юрию стало страшно: – Немцы прорвали наш фронт под Брянском. Армия в окружении. Мы идём на Сухиничи.

Юра озадаченно посмотрел на лейтенанта и десяток бойцов рядом с ним. Заметил, что все они были небритыми, измождёнными, некоторые в бинтах.

– Нам нужен проводник, чтобы выйти на Сухиничи, – продолжил лейтенант. – Не сегодня-завтра здесь будут немцы. Кто-нибудь может нам помочь?

– Ну… – мальчик был в растерянности, но внезапно его осенило: – Дедушка! Мой дедушка – лесник. Конечно! Он вас проведёт через болота на Сухиничи. Уж туда-то немцы не сунутся.

– Отлично, – кивнул лейтенант, – веди нас к дедушке.

Не выходя из леса, отряд дошёл до дома Терентия Ильича.

Юра быстро сбегал на кухню и вынес несколько кружек. Солдаты, прислонив винтовки к плетню, никак не могли напиться вдоволь колодезной водой. А утолив жажду, наполнили фляжки. На свету ещё заметнее были шрамы, грязь на шинелях и пропитанные кровью бинты. И усталость. Безнадёжная, невыносимая…

Вдруг лейтенант подозвал Юру взмахом руки.

Бросив изучать винтовку какого-то бойца, Юра зашёл в дом.

– Такие дела, внучок, – с расстановкой сказал дедушка, – немцы Орёл взяли.

– Что? – Юра чуть не подскочил. – Не может быть!

– К сожалению, – кивнул лейтенант. – Орёл взяли и прут к Мценску. Из окружения мы ещё не вышли. Вся наша 50-я армия в котле.

– Но ничего, дедушка вас через болото выведет, там тропинка есть, он знает.

– Нет, – покачал головой Терентий Ильич, – не ходок я сегодня. Ревматизм, будь он неладен! Осень настала – обострение. Не то что через трясину – от печки-то далеко не могу отойти.

– А одни, – замотал головой Юрий, – одни вы через трясину не пройдёте. Это же топь! Даже лоси иногда тонут, если забредут сдуру.

– Правильно, – не повышая голоса, как о чём-то простом и повседневном, сказал Терентий Ильич. – Я отряд сквозь трясину провести не могу, это сделаешь ты.

– Я?! – Юрий, выпучив глаза, посмотрел на дедушку. – Я ни разу без тебя туда не ходил.

– Всё когда-то приходится делать в первый раз, – вздохнул дедушка. – Тебе идти, больше некому.

Времени на сборы было мало: топь нужно успеть пройти до наступления темноты. Бойцы наспех пообедали тем, что успела приготовить бабушка. Набрали в вещмешки нехитрой снеди. «Берите, берите, – уговаривала Вера Васильевна, – нам хватит». А дед раз за разом экзаменовал Юрия на знание тропинки через топь.

Прощание было тяжёлым. И дедушка, и бабушка, и Юра понимали, что, скорее всего, не увидятся больше никогда. Ясно понимали, но натужно делали вид, что никакой трагедии не происходит.

– День давно, – сказал наконец дедушка. – Пора вам, братцы. Удачи!

И тут бабушка, не выдержав, зарыдала. Всхлипнул и Юра.

– Ну, будет! – цыкнул и на неё, и на внука Терентий Ильич. – Война идёт. А вы тут нюни распустили. Победа будет за нами! Идите!

Перед тем как зайти с отрядом в лес, Юрий оглянулся. Бабушка с дедушкой стояли возле плетня и тяжело смотрели вслед.

А через несколько километров отряд вышел к начинающемуся болоту.

– Здесь и пойдём, – сказал Юра. – По болоту идти недолго, километра три, но есть опасные места. Зато потом ступим на твёрдую землю – и до самых Сухиничей хорошая дорога.

– Неужели асфальтовая? – спросил лейтенант.

– Нет, какой там асфальт, леса же! Но всё же возвышенность, дорога должна быть сухая. И это… – Юрий смутился: ему ещё никогда не приходилось учить взрослых людей. – Идите след в след, только за мной. Тропинка узкая, буквально метра три шириной, а то и меньше. В сторону – ни шагу. И ни до чего не дотрагивайтесь: на болоте всё ненадёжно. Деревья стоят, а корни у них сгнили. Дотронешься – складываются, как карточный домик. А если упадёшь вместе с деревом – всё, не встанешь: засосёт.

– Утонет шкет, а мы нет, – срифмовал разбитной боец, сохранивший, несмотря на усталость, способность пусть грубо, но шутить, – ведь Юрок малёк, а у нас рост нормалёк.

Несколько бойцов рассмеялись, но лейтенант прикрикнул:

– Отставить! Рядовой Семёнов, делаю вам замечание. Здесь нет никаких шкетов и недомерков. Есть отряд бойцов Красной армии, выходящий из окружения. И никакой он вам не Юрок, а Юрий… Как там тебя по батюшке?

– Иванович, – растерянно ответил Юра, отчеством которого ещё никто никогда не интересовался.

– Юрий Иванович – проводник, назначенный командиром отряда, и обращаться к нему положено либо «товарищ проводник», либо по имени и отчеству. – Лейтенант перевёл дыхание и уже более спокойно продолжил: – Это всех касается. Или мы толпа, которая бредёт абы куда, или отряд красноармейцев, пусть и потрёпанный, но организованный, следующий воинскому порядку и армейскому уставу. Попрошу об этом не забывать. Без дисциплины мы толпа мужиков с винтовками, а с дисциплиной – войско.

Смех как отрезало. Бойцы подтянулись, поправили на плечах винтовки и вещмешки. И мальчик вдруг увидел не оборванных людей с измученными лицами, а именно боевой отряд, пусть небольшую, но часть настоящей армии.

«Что-то есть в болоте завораживающее, – думал Юрий, разглядывая на ходу сгнившие, покрытые зелёным мхом, деревья, кочки с клюквой, хвощи и папоротники. – Какое же оно спокойное! Да и кто в него сунется – дураков нет. Идиллия».

– О, клюква! – раздался сзади возглас кого-то из бойцов. – Братцы, смотрите! Сейчас наберу к чаю. – И боец шагнул в сторону безобидной полянки, заросшей красными ягодами.

– Куда?! – закричал Юра, удивляясь тому, какой у него, оказывается, сильный голос. Он и не думал, что умеет так орать. Голос будто не принадлежал ему, а жил сам по себе. И Юрию это нравилось. – Назад! Ни шагу в сторону!

– Да я… – начал было любитель ягод.

– Молчать! – не унимался Юрий. – Встать в строй! На тропинку, где я прошёл. – Он отдышался и, подражая командиру, добавил: – Это всех касается.

– Слушаюсь, товарищ проводник, – очень серьёзно, без тени усмешки или снисходительности сказал лейтенант. – Ведите нас дальше.

Юре вдруг стало стыдно: он кричал на взрослого мужчину, как будто тот мальчишка с соседнего двора.

– Извините, – пробормотал он, – здесь топь. А дальше ещё уже тропинка будет.

– Юрий Иванович, – так же серьёзно продолжил лейтенант, – все всё понимают. Ведите нас дальше.

– Болото ошибок не прощает, – ни к кому конкретно не обращаясь, сказал мальчик и двинулся дальше.

Спустя полчаса отряд вышел на большую, с деревьями, поляну.

– Уже пришли? – поинтересовался лейтенант.

– Нет, ещё с километр до твёрдой земли будет. Но здесь безопасно, можно передохнуть.

– Стемнеет скоро, не до отдыха, – негромко сказал лейтенант, но всё же скомандовал:

– Отряд, привал двадцать минут.

Юра присел на большую косматую кочку, и вдруг его словно окатило холодной водой: он забыл, как идти дальше! А ведь дальше – самое сложное: узенький проход шириной метра полтора. Один неверный шаг – и смерть.

«Дедушка, дедушка! Слева мы обходили эти пять осин или справа? Не помню!»

– Что-то случилось? – обеспокоенно спросил лейтенант. – Что ты так побледнел?

– Забыл, – блуждая взглядом по осинам, сказал мальчик, – не помню: то ли между первой и второй осиной слева проход, то ли между четвёртой и пятой справа.

– Успокойся, – посоветовал лейтенант, – сядь, прислонись спиной к дереву, закрой глаза, расслабься – и забудь совсем про эту топь, про проход, про то, что скоро стемнеет. И посиди, ни о чём не думая. Слушай, как птицы поют, как деревья скрипят. Представь, что у нас вагон времени и мы никуда не спешим. На самом-то деле ты знаешь, куда идти, нужно просто освободить сознание, чтобы это вспомнить.

– Товарищ проводник, – раздался знакомый голос разбитного бойца Семёнова, – ты извиняй меня, если что: я же шутил от нервов. Не обижайся.

– Шутил? – Юрий открыл глаза и ошарашенно посмотрел на Семёнова.

– Конечно, шутил. Ты парень боевой. Молоток! – продолжил тот.

Но мальчик, не обращая внимания на Семёнова, вскочил на ноги. Как шутил дедушка на этой поляне? «Кто куда, а я налево».

– Туда! – уверенно показал он лейтенанту. – Налево.

– Вот и хорошо, – кивнул лейтенант. – Привал окончен!

Уже в сумерках отряд вышел наконец на твёрдую землю. Промокшие, измученные до предела бойцы нарезали елового лапника и завалились спать, не забыв выставить боевое охранение.

«Завтра будем в Сухиничах», – засыпая, подумал Юра.

С утра впереди вместе с проводником шёл лейтенант, время от времени советуясь с ним и сверяясь с картой.

– Так далеко я не ходил, – ответил Юра на очередной вопрос о правильности пути на Сухиничи. – Направление дедушка показывал, а дальше – не знаю.

– Ничего, выйдем куда надо, – вздохнул лейтенант, – компас есть, карта хорошая. Тут главное – правильно азимут проложить, потому что… Отряд, к бою! – вдруг скомандовал он. Затем толкнул Юрия к ближайшему стволу дерева: – Стой здесь!

Сам же лейтенант укрылся за здоровенной – в обхват – сосной и крикнул в направлении колышущихся кустов:

– Стой, кто идёт?

– Свои, – донеслось оттуда.

– Какие свои? Номер части!

– 279-я дивизия 50-й армии. А вы кто?

– И мы из 50-й армии, 290-я дивизия, – ответил лейтенант и вышел из-за сосны.

Навстречу ему из леса шли такие же небритые, измождённые бойцы, как в его отряде. Некоторые в бинтах. Старшим по званию был старшина со шрамом через всю щёку. Он и перекрикивался с лейтенантом.

– Свои. Выходим из окружения. На Тулу.

– Куда? – удивился лейтенант. – Мы тоже выходим из окружения, но не на Тулу, а на Сухиничи, туда же ближе.

– Вы чего? – старшина посмотрел на лейтенанта как на недотёпу. – На какие Сухиничи? Там немцы!

– Что? – Юрий впервые видел лейтенанта таким растерянным. – Что ты сказал, старшина? Не может быть!

– Может, лейтенант, может, – раздался усталый голос справа. – К сожалению, это правда: на Сухиничи нам дороги нет.

Юра повернулся: из леса выходила ещё одна группа бойцов. Говорил младший лейтенант в форме лётчика.

– Почему вы так уверены, что в Сухиничах немцы? – спросил его лейтенант.

– Лично видел. Там меня и сбили, – ответил лётчик. И добавил: – Младший лейтенант Скворцов. Воздушная разведка фронта, – помолчал немного и продолжил: – На Тулу нам надо идти, больше некуда. В неё наши вцепятся.

– Карта есть? – обратился лейтенант к лётчику.

– Имеется.

Офицеры развернули свои планшеты с картами и принялись что-то негромко обсуждать. Солдаты знакомились и занимались своими делами: кто перематывал портянки, кто менял бинты, кто разбирал вещмешок, а кто-то просто отдыхал, привалившись спиной к дереву.

«Тула, – подумал Юрий, – оружейная столица России». Вспомнил тульского Левшу, подковавшего английскую блоху, и улыбнулся. Почему-то именно здесь, в неуютном, холодном осеннем лесу, среди измученных, на грани отчаяния людей, он вдруг ясно понял: всё будет хорошо. Просто будет – и всё. Не завтра, не через неделю и даже не через месяц, но победа будет за нами.

Он настолько погрузился в эти мысли, что, сам того не заметив, сказал вслух:

– Всё будет хорошо.

– Конечно. Прорвёмся! – не зная, о чём думает мальчик, бодро ответил ему лейтенант. И, повернувшись к солдатам, негромко скомандовал: – Товарищи бойцы, мы идём на Тулу.

* * *

…Юрий очнулся, отложил в сторону учебник. Но на него опять нахлынуло – такое невозможно забыть.

Поход через леса на Тулу. Ранняя зима. Холод. Ополченцы, идущие занимать рубежи на окраинах города.

Тревога. Надежда. Страх…

Пушки. Танки. Эшелоны…

Два цвета, оставшиеся в этом мире: белый – снега, и хаки – оружия.

Прощание с лейтенантом, отрядом и долгая, очень долгая дорога на Москву.

Зима свирепствовала. Был постоянный голод и усталость. Немецкие самолёты, расстреливающие колонны беженцев, не гнушались бить даже по санитарным машинам с чётко нарисованным красным крестом на крыше. Жуткий, выматывающий душу, вой пикирующих бомбардировщиков.

Юрий рефлекторно прыгал в кювет при звуке приближающихся самолётов в грязь, в снег, в навоз…

* * *

Эшелоны на запад. Эшелоны на восток. В декабре разбили фрицев под Москвой!

Мама уехала в эвакуацию вместе со своим заводом. Отец ушёл на фронт. От обоих приходили письма. Юрию эвакуироваться было пока некуда, и он остался с тётей в их московской квартире на Драгомиловке. Жизнь вошла в свою колею. Мальчик догонял в учёбе одноклассников. Война войной, а жизнь продолжается.

Сосед по коммуналке, четырнадцатилетний Генка, работал на оборонном заводе помощником штамповщика, получал рабочую, а не иждивенческую карточку и очень гордился тем, что производит пистолеты-пулемёты ППШ.

Оружие собирали не только на заводах, но и в переоборудованных школьных мастерских для уроков труда. Когда-то ученики в них делали указки и табуретки, а сейчас – они же – автоматы и гранаты.

«Вся страна поднялась на войну, – рассуждал Юрий. – И мужчины и женщины, и взрослые и дети».

Он взялся было снова за учебник, но услышал в прихожей какой-то шорох. «Мыши? Воры? Надо проверить».

Вышел в коридор – никого. Прошёл чуть дальше и увидел под входной дверью конверт. «Странно: раньше всё время треугольники приходили. И почему почтальон не позвонил?»

Юрий поднял конверт. «Всё правильно: Вьюгиной А. А., то есть маме. Но почерк незнакомый». И тут Юру вдруг прошиб озноб, он всё понял: похоронка!

Вскрыл негнущимися пальцами конверт.

«Вьюгин Иван Терентьевич… в бою за Социалистическую Родину… Верный воинской присяге… Проявив геройство и мужество… Погиб…» – Строчки прыгали в глазах. Мир рухнул.

Потому что так надо

Май подходил к концу. Пятый класс окончен. «Что делать дальше? Продолжать жить иждивенцем или устроиться к Генке собирать ППШ? А может…»

Юра остановился, поражённый внезапной мыслью: «А почему бы и нет?» Он вспомнил, как, припорошённый первым снегом, отряд выходил к Туле; как бойцы помогали идти раненым; как делили поровну последнюю картошку.

И Юрий чувствовал, что часть его осталась там – в отряде, и она зовёт его обратно.

Продолжить чтение