Исчезающий: За горизонтом событий

Ничто так сильно не сближает двух близких родственников, как смерть одного из них.

Глава 1

Застыв возле окостеневшей женщины, я изучал телефон в поисках старых, новых или просто знакомых номеров. Узнав, что моя мама жива, я со спокойной душой пытался найти номер Даши. И, не удивившись его отсутствию, глубоко вдохнул морозный воздух. Выдыхая его, я смотрел в небо цвета пыльного снега и стремительно покрывался мурашками. Я сознавал, что дело не в воздухе и даже не в том, что я поговорил с мамой, отчего мне стало любопытно: энергия скольких людей во мне усваивалась. Возможно, это была смесь энергий, украденной женщиной у двух людей. Или у десяти. И, решив, что это не важно, я открыл в телефоне фотогалерею. Мне нужна была машина или, хотя бы понимание ее наличия, либо отсутствия в моей жизни. Конечно, будь я в своей изначальной проекции, то подобный трюк с поиском был бы исполнен зря. Тогда я не относился к фанатам фотосессий с машинами. Но, держа в уме, что каждая моя новая версия может удивлять своими поступками и образом жизни, я не списывал со счетов подобную вероятность. Блуждая по пространству вариантов очень глупо отбрасывать какую-либо возможную вероятность. Тем более, если она возникла в голове в подобном виде.

– Бинго, мать твою! – сказал, уткнувшись в фотографию «Хендай». – Этого еще не хватало…

Нащупав в кармане ключ от машины и посмотрев на номера машины, я двинулся вдоль дома. Надеясь найти машину, которую искренне считал автомобилем для ‘особо одаренных’ водителей, любящих резкие перестроения и быструю скорость, но не имеющих достаточное количество денег для того, чтобы купить нормальную машину, я сконцентрировался на номерах. Невзирая на то, что мне был нужен черный, полностью тонированный автомобиль, я  всматривался во все сраные «Акценты»: если я решил купить подобную машину, то образ мышления этой моей проекции, вероятно, мог допустить и полное перекрашивание авто. Но вместо отчетливых цветов, я видел ржавые, а временами и сгнившие машины. Дойдя до последней, припаркованной возле дома, состоящего из восьми подъездов, я проследовал к следующей многоэтажке. У меня не было сомнений, что, учитывая дефицитный на парковки район, моя машина могла стоять где угодно. Я проходил дом за домом, заглядывал во дворы и даже выходил на проезжую часть, по обе стороны утыканную автомобилями. Мои ноги замерзли, а пальцы рук, пульсируя болью, перестали сжиматься. Внутренне балансируя между признанием поисков безрезультатными и характерным для себя «Умри, но сделай!», я плелся вдоль заснеженной дороги в сторону дома Юли. Изредка поглядывая на странное небо, я пытался понять, какому принципу нужно придерживаться, чтобы прознать всю подноготную своей проекции и проекции мира. Желательно, сразу же после перемещения в пространстве вариантов. С другой стороны, мне и принципы были не ясны. Задумавшись над тем, что, будь здесь китайский Борис, он бы мне все разложил по полочкам, я миновал очередную забытую Богом машину. Но китайского здесь не будет, как не будет и его проекции. Китайский Борис погиб, а значит – завершил свой жизненный цикл сразу во всех вариантах. Мне оставалось догадываться, как именно погибали миллионы его проекций, но, вероятно, это были несчастные случаи, либо убийства.

Подойдя к подъездной двери, я забыл, что у меня не было как ключа от домофона, так и от квартиры. Но вспомнив, что я не запер дверь, я удалил из головы одно из препятствий. И, решив дожидаться любого входящего или выходящего человека, завис над рассуждением о кончине китайского Бориса. Допуская мысль о том, что в этом варианте наших жизней его могли свести в могилу крадники, я вспомнил о женщине, которая, как кожаный манекен синего цвета, лежала напротив подъезда в сугробе. Глядя на нее, я поймал себя мысли, что она вполне могла стать его убийцей. И если это так, то энергия китайского Бориса в том или ином количестве находилась сейчас во мне.

– Выходит, я высосал китайского Бориса! – воскликнул, и, поняв, что мое выражение достаточно двояко, осмотрелся по сторонам.

Справа, у соседнего подъезда, стояла женщина с ребенком на руках. Взглянув на меня, она покачала головой, после чего открыла дверь и исчезла в каменном человейнике. Я несколько раз трухнул головой, чтобы выкинуть из головы картинку, рисовавшуюся при втором трактовании моих слов. Впрочем, долго думать об этом мне не позволила вибрация телефона.

– Слушаю, – произнес, не глядя на экран.

– Ты как? – спросила Юля.

– Иду по стопам сна, – ответил, взглянув на женщину в сугробе.

– Черт… – прошептала она. – Я же говорила: никуда не влезь! На тебя уже покушались?

– Все в порядке. Женщина мертва, а я преисполнен.

– В каком смысле? – осторожно спросила Юля.

– Я высосал ее энергию, – буднично произнес я. – И она умерла.

– Андрей… – прошептала она.

– Что? Я играю по их правилам! – уверенно заявил ей, едва не перейдя на крик. – И планирую надрать каждого в задницу! Вернуть Дашу и Диму! Точка!

– Ее нет в нашей проекции?

– Я не знаю, – успокоившись, ответил. – Номера телефона нет.

– Главное, что событие сформировано. Встретитесь.

– Наша встреча не отметит того, что я сотру их в порошок.

– Давай об этом вечером? Мне нужно работать, – произнеся, она устало выдохнула, после чего спросила: – Ты что собираешься делать?

– Хотел к маме съездить, – ответил ей. – Представляешь, моя мама жива! Еще я узнал, что у меня есть машина. Только теперь не могу ее найти.

– Она стоит напротив подъезда.

Обернувшись назад, я внимательно изучил припаркованные автомобили и, не найдя ни одного «Хендая», произнес:

– Тут нет ни одного «Акцента».

– Эта машина была у тебя черт знает сколько лет назад, – устало сказала Юля, – А сейчас у тебя другая машина фиолетового цвета.

Я снова обернулся и мои глаза уперлись в машину, припаркованную напротив подъезда. Фиолетовая баварская «тройка», возле которой лежала мертвая женщина, являлась самой яркой машиной среди находящихся на парковке автомобилей. А если учитывать состояние – самой «живой». Появление женщины-крадницы теперь я мог обусловить не только слежкой или наводкой Стаса, но еще и приметным автомобилем. Машиной, которую невозможно не заметить. Но я так же понимал, что все перечисленное могло быть совокупностью, из-за которой эта женщина лежала в снегу. А могло и не быть. И отпустив эту мысль, мне в голову пришла другая. Откуда Юля знала о существовании машины до мельчайших подробностей? Решив, что нет смысла искать ответы самостоятельно, имея возможность спросить, я произнес:

– Откуда ты все это знаешь? Я про машину и мое прошлое из этой проекции.

– Я подселенка с двухсотлетним стажем, не забывай, – ответила она. – А если серьезно, все достаточно просто: отключи разум. Все мысли, что приходят тебе в голову, не случайны. Подсознание, как правило, общается с тобой методом всплывающих мыслей. Если ты невзначай подумал о маме, значит в этой проекции она существует и ты с ней недавно общался.

– Это странно… – задумчиво произнес я. – Ведь если она умерла, то и все ее проекции в пространстве вариантов тоже погибли.

– Андрей, ты немного не понял масштабов. С помощью книг ты делаешь то, чего не могут сделать самые сильные маги. Ты меняешь пространство вариантов, восстанавливая погибшие проекции, которые при обычных обстоятельствах будут мертвы. Ты изменил пространство вариантов, а значит – обернул жизнь некоторых людей вспять. Именно поэтому они хотели забрать у тебя способность. Им подобное не под силу. Честно, я боюсь представить, что нас ожидает в этом варианте жизни.

– Я избранный… – протянул, представляя, как, натянув маску мстителя, расправляюсь со Стасом, цыганом и Ксюшей.

– Где-то в других проекциях, может быть, – говорила она с улыбкой, которая чувствовалась через динамик, – но здесь ты обычный донор для крадников. Большая-пребольшая пачка сока, которую почти выпили.

– Последнее сравнение мне понравилось. Ладно, до вечера.

– Будь аккуратен, – произнесла она, посерьезнев. – Никуда не вляпайся!

Я положил трубку и, засунув телефон в карман, достал ключи.

Глянув на брелок в виде номера машины, с прицепленным чип-ключом, я улыбнулся. Можно было не отмораживать себе руки с ногами, просто нужно было достать из кармана ключ.

Сев в машину и запустив мотор, я включил музыку.

– Ну хоть здесь неизменно… – произнес, глядя на плей-лист. Он состоял из Hozier, Alex Clare, Astrality, Bondi и других, близких к сердцу исполнителей. Заключив, что предпочтения со вкусами людей незыблемы в любых их проекциях, я двинулся в сторону Шахт.

Медленно плетясь по заснеженной дороге, я про себя отмечал непривычное для Ростова затишье. Оно заключалось в полупустых дорогах и почти полном отсутствии людей на улицах. Возможно, в любой другой момент я бы сделал поправку на время года, пронизывающий холод и непривычно огромное количество снега для моего города, но не сейчас. Чувствуя каждой клеткой тела след от крадников, я отметал любые разумные объяснения. Мысленно зачеркивая любое, даже самое легко обосновывающееся явление, вместо него я заносил в скобки мистический подтекст. Условности перестали таковыми быть. Теперь каждое дуновение ветра меня настораживало.

Проскочив центр, который был спокойным и тихим как Левенцовка, я выехал на трассу, после чего попытался отключить разум. Заблокировав внутренние сенсоры мозга, влияющие на восприятие и заглушив аналитические механизмы, я улыбнулся тому, насколько это легко получилось. Но теперь, глядя на дорогу, мне предстояло вернуться в прошлое собственной проекции. Зафиксировать все, что происходило в новом для меня варианте жизни. Я сконцентрировался на убаюкивающей пустоте, образовавшейся внутри головы. Только этот феномен, который можно было спутать с медитативным состоянием, в отличие от него, как не высвобождал мою сущность из тела, так и не отключал восприятие окружающего мира. Я мог спокойно управлять автомобилем, переключать музыку и, при необходимости, пообщаться на какую-нибудь простецкую тему. Я был все тем же человеком, только с полностью отключенным сознанием, которое тихим, едва различимым эхо высказывало сомнение относительно моей задумки. Но я уже сталкивался с подобным. В день, когда мы с китайским Борисом сидели на диване в состоянии гипноза. Когда Стас, он же Константин, он же Славик наполнял Юлю энергией. Я тогда слабо верил в собственные способности. В то, что во мне есть дар. Но сомнение являлось проделками разума: метафизического процессора, в который загрузили множество мусорных социальных программ для сдерживания человеческих возможностей, разбавив этот смысловой борщ рекламными вставками телефонов, машин и люксовой одежды с лакшери-досугом. Придуманными для ограниченных людей вещами, чтобы им было хоть к чему-то стремиться. И все мы стремились. Пытались заработать больше, отдыхать дороже и выглядеть богаче. Но теперь все иначе. Я оставил бессмысленную беготню в прошлом.

– Или я считаю, что оставил это в прошлом потому что мой набитый ересью разум отключен? – спросил, посмотрев сквозь зеркало себе в глаза. – А когда он включится, я снова стану таким же примитивом…

Поняв, что возникший вопрос стал следствием вырвавшегося разума, я намного более ответственно подошел к сдерживанию базовых интеллектуальных функций. Спустя пару минут в моей голове образовалась нужная пустота, а еще через несколько – она начала заполняться фактами из жизни, которую я не проживал. Заполняться так же, как любая брешь, образованная потерей. Я словно смотрел полнометражный фильм на ускоренном режиме, что, после каждой увиденной сцены, не мешало мне корчиться от осознания собственной никчемности. Плаксивый разрыв отношений с Евой, мамино потакание мне и моим прихотям, укоренившим инфантилизм, породившим слепую самоуверенность. В этой версии я был полной противоположностью предыдущих себя. Чего только стоил мой уход из университета, ради обучения на парикмахера в доме красоты Алекса. Он научил меня стричь, окрашивать волосы и быть полу педерастом: человеком, не имеющим дело с мужчинами, но ведущим себя так, словно в нем побывал ни один член. Я был мастером общения с девушками, но не хотел заводить отношения из-за неминуемых сложностей в быту. Я желал жить для себя, мечтал получить максимум от жизни, но ленился работать. Был востребованным бьюти-стилистом, но, не имея никаких стремлений, зарабатывал лишь для цацок, подкреплявших фальшивый имидж. Машина, брендовые вещи и модное окружение вызывало бы рвотный рефлекс у любой из моих версий, в которых я оказывался, но не в этой. Нынешний я чувствовал себя гармонично в этом. Продолжив блиц-просмотр своей новой жизни, я удивился, узнав о нормальных отношениях с бабушкой и отцом. Даже не анализируя, я понял причину близости с ними: не имея жесткого, скверного характера, помогающего моим предыдущим проекциям достигать вершин, я был мягок и податлив, что воздавалось их финансовой вовлеченностью в мою жизнь. Я был гребаным меркантильным ужом, с милой улыбкой выслушивающим советы и рекомендации. И, держа в уме, что бабушка, дедушка, мама или папа помогут, выполняющим их как услужливая собака. Возможно, я бы запротестовал вслух, утверждая, что это моя самая худшая проекция из всех, но в ней моя мама была живой и невредимой. И поняв откуда росли ноги моего инфантилизма, какую цену нужно отплатить, чтобы стать таким собой, каким я был несколько проекций назад, я решил отбросить сравнение в дальний ящик и больше не пытаться этого делать.

Включив разум, я сфокусировался на дороге, после чего, вспомнив слова Юли, достал телефон и предпринял еще одну попытку найти номер Даши. Когда и она оказалось тщетной, я решил, что на обратном пути заеду к ней. Сознавая, что, вероятно, мое появление будет не более чем вялая попытка перенести отношения из наших прошлых версий в новую реальность, которую мне не до конца удалось осмыслить, я не подвигался в своем решении. Хуже было не попробовать.

Заехав в Шахты, я столкнулся с еще большим количеством снега на дороге и с полным отсутствием людей. Мой город детства казался огромным чистилищем от мира живых. Пространством, в котором если и было что-то одухотворенное, то оно спряталось где-то далеко за пределами зримого. Там, где прикосновение не имеет никакого значения, потому что его, как такового, не существует.

Поступивший звонок на телефон вытащил меня из размышлений. Это был отец. Не припомнив, сколько мы с ним не общались, я поднял трубку:

– Привет, папуля! – сказал, после чего, немного дернувшись от брезгливости, поправился: – Привет, пап.

– Привет, барбос! Если получится, купи бабушке воду. В идеале: минерализированную, – произнес он.

– Минеральной? – спросил у него, увильнув от огромной льдины, образовавшейся посреди дороги.

– Минерализированной! – ответил он.

– Как дела? – спросил, уйдя от рассуждений о правильности названия воды.

– Сегодня уже едим. Ночь была очень сложной. Спали поочередно с Галиной.

Я понял, о чем он говорил. Мой разум, словно рыбак, закинувший удочку в информационный ворох сознания, вытащил нужный фрагмент воспоминаний новой проекции. Галина, о которой говорил папа, была его третьей женой. Человеком, по качествам и имени являвшийся копией моей мамы. Они приехали из Мурманска три недели назад, чтобы взять бабушку, к тому моменту лежавшую в больнице, под присмотр. Позже, как это обычно бывает в наших обшарпанных больницах, ее выписали с теми же симптомами, с какими и положили. Теперь бабушка лежала неподвижной, а возле нее бегали мой папа со своей женой. И я готов был перестать размышлять на тему бабушкиной болезни, подталкивающей ее к пропасти небытия, но вместе с информацией, вытянутой разумом, всплыла еще одна: когда я помогал бабушке переезжать из дома в квартиру, мы обнаружили возле входной двери увядшие лепестки роз. Тот я, находившийся рядом в момент обнаружения, не придал этому значения. Но то была не смыслящая в магии проекция. Человек, не знавший о том, что в обычном мире, – без сущностей, вырвавшихся из лимба, поглощающих энергию людей, отправляя их души в лимб, которые выбирались в мир живых такими же озлобленными сущностями, тем самым продолжая краднический круговорот, – существуют энергетические воры, или просто завистники, готовые из-за разъедающего чувства на любые заговоры, не говоря уже о данной реальности, в которой армия сущностей-подселенцев бродила налево и направо. Решив немного изменить маршрут, в котором теперь первоначальной задачей стало посещение бабушки, я остановился возле магазина.

Выйдя из машины, я осмотрелся вокруг. Дороги были пустынными, и, с редким появлением полицейских автомобилей, ощущение тревоги лишь усиливалось.

– Никого не осталось? – спросил, проводив взглядом полицейский автомобиль, после чего зашел в супермаркет.

Пройдя вглубь стеллажей и уткнувшись в собственное отражение в зеркале, я замер. Бледное, впавшее лицо и тощие руки вновь вернули меня в размышления о том, как это произошло. Я понимал, что мой внешний вид, дело рук крадников. Возможно, Стаса и его вонючей компании. А может и кого-то другого. Перестав гадать, я оглянулся по сторонам. Торговый зал был пустой, если не считать уткнувшуюся в экран телефона кассиршу. Бродя между прилавков, я ознакамливался с космическими ценами на продукты, которые буквально одну проекцию назад с натяжкой являлись адекватными. Здесь был хлеб за тысячу, лапша быстрого приготовления за шестьсот, но не было воды. И, обойдя магазин несколько раз, я проследовал к кассе.

– Доброго дня! – сказал, заставив кассиршу подскочить на стуле. – Подскажите, где здесь выставлена вода?

– Ее нет, – ответила она, легонько пнув ногой пустую пятилитровую бутылку, которая, укатившись под стол, издала звук столкновения с другими бутылками.

Кассирша выглядела полуобморочной. Ее лицо, подобно моему, покрывал тонкий слой серой кожи, а синяки под глазами захватывали даже впавшие щеки. Глядя потухшими глазами, она подталкивала меня просканировать ее. И я сделал это. Сделал с такой скоростью, какой хватит лишь на то, чтобы один раз моргнуть. Я узнал, что в ее жизни все складывалось так, как в шаблонных сериалах про невзрачную девушку с района: работа с ранних лет, первый секс-партнер в школьные годы с последующей беременностью, патологическая прижимистость во взрослом возрасте, передавшаяся от родителей. Если бы мне нужно было охарактеризовать ее жизнь в двух словах, то кроме как беспросветной тоской ее нельзя было назвать. Но далеко не внутрежизненные оказии являлись причиной ее предпанихидного внешнего вида. То была всего лишь классическая история, с которой люди сталкивались либо лично, либо по касательной, с помощью знакомых. История, об которую даже бумагу жалко марать: настолько она банальна и затерта до дыр. Немного отдалив фокус, я попытался раскрыть неведомую причину ее угасания, но столкнулся с сильным блоком. Я не сдался и попробовал еще раз. Как дурак, бьющийся о стену, я пытался разбить стену своим экстрасенсорным лбом, но, устав, бросил попытки. Во мне было слишком мало сил и энергии, чтобы преодолевать подобные барьеры. И тогда я решил, что впредь подобные усилия стоит прикладывать исключительно в оптимальном для себя состоянии. Оптимальном для того себя, каким я был в предыдущих проекциях. Но закончив думать о этой женщине и ее блоках, у меня в голове возник вопрос об отсутствии творческих порывов. Немного обдумав, я обнаружил, что вот уже несколько проекций меня не волновал вопрос написания книг. Он, как и отсутствие тяги к никотину, были ярко выраженными отпечатками моих новых версий. Следуя за смысловой нитью, вытягиваемой моим мозгом из запутанного клубка непоколебимой бытности новых форм собственного Я, мне удалось прийти к тому, что мое розово-влажное обращение к отцу не случайность. Что это громкое заявление моей проекции о себе. Демарш четко выстроенной системы внутреннего мироздания против вторгнувшегося сознания, олицетворением которого я и являлся. Я, остро реагировавший на сформированные устрои, пытавшийся диктовать свои правила. Ведь как это заведено – в чужом храме никто не может диктовать свои условия. В этой песочнице я был всего лишь горской кварца, принимавшей любую попавшуюся под руку форму. Сливаясь с новой проекцией, становился ее продолжением.

Вырвавшись из размышлений, я, наплевав как на рамки приличия, так и на внутренние ограничения новой проекции, сдавливавшей меня тисками, запрыгнул на стол кассы и посмотрел под него. Там лежало множество пустых бутылок разного объема. Смятые и ровные, они прятали под собой ноги непрочитанной мной женщины. Я бы без раздумий заключил, что всю воду в магазине выпила она, но ее внешний вид полностью противоречил бы моему выводу. Люди, пьющие воду в огромных количествах, не могут быть иссохшими.

– Вы что делаете?! – возмутилась кассирша.

– Признайтесь, вы выпили всю воду? – спросил ее, спрыгнув со стола.

«Он здесь», – всплыл голос в моей голове.

Будучи убежденным в невозможности посторонних голосов в виду отсутствия рака, я обернулся в сторону стеллажей. И, никого не обнаружив, внимательно посмотрел на кассиршу.

Тем временем она смотрела куда-то в глубину зала.

– Да, как скажешь, – более отчетливо донесся тот же голос.

Я снова обернулся назад. Между высокими полками, до отказа забитыми продуктами, стоял парень моих лет. Тон его кожи заметно отличался от цвета лица кассирши. Он был светлым и, можно сказать, живым. Пристально глядя на меня, он разговаривал по телефону. Его выражение лица подсказывало мне, что он пытался запомнить каждое слово собеседника.

– Как скажешь, – сказал он, улыбнувшись.

За считанное мгновение считав парня, питавшегося энергией кассирши и других окружавших его людей, я понял, что мне необходимо стать третьим собеседником.

– Можете пока подбирать слова, я скоро вернусь, – сказал кассирше, после чего двинулся к стеллажам.

С каждым шагом, приближавшим меня к парню, я предвкушал момент, когда начну поглощать энергию, под завязку заполнявшую его чакры. Темная дымка, вместо голубой оболочки, указывала на то, что это всего лишь человеческая оболочка. Что в теле парня ничего человеческого не осталось. И факт его краднического начала легализовал мои действия. Понимание, что передо мной находился подселенец из лимба, развязывало мне руки.

– Подскажешь, который час? – спросил его и, увидев злобную улыбку на его лице, выхватил телефон.

– Ты что, совсем… – возмутился он, но не успел закончить свою мысль ввиду моей ладони, накрывшей его сердечную чакру.

Мое тело покрыли мурашки. Энергия, проникавшая через мою ладонь в чакры, преисполняла меня. Я видел фрагменты жизней каждого человека, чьи частицы энергии наполняли подселенца. Отрезки их жизней, при которых она была украдена. Я чувствовал, как становился более свежим. Как у меня появлялись силы и поднималось настроение.

– А ты думал один такой? – спросил с ухмылкой и приложил телефон к уху.

– Антон…? – донеслось знакомым тембром из динамика.

– Антон скоро все, – ответил я.

– Андрюша! – радостно зазвучала Ксюша в динамике. – Ты как никто другой умудряешься выходить сухим из воды. Значит, Эльмира тоже все?

– Она иссякла гораздо быстрее, чем Антон. – ответил ей, глядя на стремительное увядание паренька.

– Как тебе новая проекция? Нравится? – самодовольно спросил она.

– Инфантильненько. Психолога на нее не хватает.

– Ну, знаешь! Ты еще много чему удивишься. Если, конечно, доживешь.

Я чувствовал ее улыбку. Что она упивалась своей победой, должной раздавить меня.

– Мы еще встретимся, – разозлившись, я ускорил поглощение энергии, заставив паренька упасть на колени. – Сперва я заберу тебя, потом цыгана. Стаса оставлю на десерт. Или он уже Константин?

– Не скрою, я очень рада была с тобой повстречаться. Возможно, это прозвучит романтично, но ты лучший из прочих.

– Прочих?

– Они и одного перемещения не переживали, – продолжала она, не обращая внимания на мой вопрос, – теряя энергию, погибали на этапе первого секса. А ты до сих пор держишься! Мало того, даже сопротивляешься!

Когда Ксюша закончила свою мысль, паренек уже лежал на тускло-белой плитке магазина. Он смотрел на меня потухшим взглядом и даже не пытался ничего произнести. Еще немного подержав ладонь на чакре, я оторвал ее и, не дожидаясь никаких слов, вернулся к диалогу:

– Антон был сытным, – сказал я. – Скоро приду за тобой.

Из динамика послышался заливной смех. И если раньше он меня просто раздражал, то сейчас выводил из себя.

– Андрей, это только разминка. Ты не выберешься из Шахт, уверяю тебя. Останешься там вместе со своей мамашей. Но не переживай, твой учитель и за игрушку свою не забыл. Даша отправится вслед за тобой.

Я вспомнил о Даше. Об обещании позвонить ей или приехать. Возможно, мне стоило сперва приехать к ней и вместе направиться сюда. Держа тревогу в узде, я твердил себе, что, постфактум, все всегда складывается гораздо более гладко, нежели представляется в пиковый момент стресса.

Выдохнув, я решил ничего не отвечать, вместо чего положил трубку и бросил телефон на грудь паренька. К тому моменту он не дышал. Просканировав тело и убедившись, что сущность отправилась обратно в лимб, я заметил пятилитровую бутылку под стеллажом. Но, прихватив ее и направившись к выходу, меня остановил тяжелый визг кассирши:

– Ты что с ним сделал?!

Я прикинул, что даже после двух марафонов подряд человек будет гораздо более энергично кричать.

– Освободил его. Заодно нашел воду.

Не услышав ничего в ответ, я вышел из магазина, сел в машину, закурил сигарету и направился в сторону дома бабушки.

Проезжая с детства знакомые улицы, я впервые ощущал себя здесь чужаком. Человеком, которого отвергали даже грязные облака. Я осматривал знакомые по предыдущим проекциям местечковые бутики, табачные лавки и супермаркеты, и не видел ничего, кроме тусклых огней и непонятно для кого освещавших улицы. Проехав центр города, я проследовал в район ХБК, после чего, свернув в сторону дома бабушки, попал на ухабистую дорогу. Моя подвеска громыхала так же, как внутреннее чувство тревоги. А пальцы отбивали ритм, доносившийся из колонок.

Остановившись возле дома, я прихватил бутылку с водой и зашел в калитку.

– Воду привез? – спросил отец, куривший возле домовой двери.

– Отвоевал, можно сказать, – произнес, демонстративно подняв бутылку.

– Тогда пошли, – он бросил окурок на землю.

Приглядевшись, я отметил про себя, что папа выглядел так же, как кассирша. Его уставший вид подкреплял мою тревожность и, не долго думая, я приступил к сканированию. Ловко улавливая флешбеки из жизни отца, мне оставалось не утонуть в потоке информации. Навязчиво проникая в мою голову, формируя размытые образы, они являлись подобием тени силуэтов, танцующих под фонарным столбом в ночи. Это не было визуальным шоу, я не увидел ни одной картинки: ни размытой, ни четкой. Вместо них возникающие из ниоткуда формулировки, больше похожие на собственные догадки. Я бы их так и воспринимал, будь я собой в изначальной проекции. Но проходя в дом вслед за отцом, я был совсем иной версией себя. Человеком, при считывании других людей, полностью опирающимся на хаотичные умозаключения, являвшиеся истинной в последней инстанции. Человеком, который смог объяснить прижимистость своего отца тяжелой жизнью в юности, а серьезность – суровостью окружающей среды. Но одно мне оставалось неизвестно: отчего он внешне смахивал на ожившего мертвеца, а не на живого человека. И, продолжая его сканировать, я уже стоял возле кровати, на которой лежала бабушка. Не обращая на нее внимания, желая довести задуманное до конца, мною была предпринята одна попытка за другой. И в момент, когда мне стало понятно, что я впустую расходую энергию, которой у меня не много даже с учетом двух опустошенных сущностей, я оставил отца с его прошлым в покое.

– Привет, внучик, – едва послышался голос бабушки.

Уронив на нее взгляд, я понял, что она при смерти. Мне даже не требовалось пользоваться какими-либо способностями, все было на виду. Ее иссохшие губы и слабость в произношении говорили сами за себя.

– Привет, бабушка. Ты держишься? – спросил, не зная, что в подобных случаях нужно говорить.

– Еще как держусь… – ответила она.

Я перевел взгляд на отца. Глядя на него, было ясно, что он все понимал. Что он, как и я, наблюдаем последние моменты жизни сильной женщины, переживавшей за всю семью и управляющей этой самой семьей как штурман кораблем.

– Никогда не носи черное, – бабушка разбавила молчание, – этот цвет тебе не нужен.

Я опустил глаза на одежду и тут же почувствовал зловоние. Запах беса, который невозможно спутать ни с чем. Он тонким шлейфом тянулся от бабушки, распространяясь по всей комнате. Эту вонь слышал только я один и, возможно, бабушка, ввиду того, что она – его жертва. Глядя на черные джинсы, меня, как летящий в ворота футбольный мяч, снова понесло в воспоминания девятимесячной давности. В момент, когда моя проекция помогала бабушке переезжать. Когда она еще была полна сил и мы вместе переносили мешки с одеждой к подъезду, после чего, убедившись, что машина пуста, направились к квартире. Когда, поставив мешок возле двери, моя проекция заметила у порога рассыпанные лепестки роз, но не придала этому значения. Когда моя проекция кивнула в сторону увядающих лепестков, после чего, усилиями бабушки, они были выброшены в мусорное ведро. Но существо, которое прикрепили к лепесткам колдовским заговором, словно пса, охраняющего собственность, переключилось на нее. Я не сомневался, оно было вызвано с одной лишь целью – забрать энергию жизни. Чтобы бабушка увядала, подобно лепесткам роз, выброшенным в помойное ведро.

Оторвав взгляд от собственной одежды, у меня оставалось одно лишь желание – разорвать всех, кто в этом замешан. Но, сдерживая бурю внутри себя, я решил отставить в сторону эмоциональность.

– Ты помнишь цветы? – поинтересовался у бабушки.

Не видя от нее реакцию, я повторил вопрос в более твердой форме:

– Цветы, которые были под дверью, ты помнишь?

Она посмотрела на меня ясным взглядом, после чего чуть громче обычного произнесла:

– Никому не говори об этом. Возможно, кто-то к нам затесался.

– Так, пойдем, – сказал отец, легонько подтолкнув меня, – пусть бабушка отдыхает.

Я поставил бутылку возле кровати и направился к выходу.

– Тут нечистая история, – прошептал идущему позади меня отцу.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он, когда мы оказались у двери.

Я не совсем понимал, как объяснить присутствие магии человеку, прожившему почти шестьдесят лет в реалиях, в которых существовала лишь сухая причинно-следственная связь. Глядя на него, я не сомневался, что мои доводы будут бесполезны, но, в то же время, было очевидным, что попробовать стоит.

– Увядание бабушки связанно с колдовством.

Он приподнял бровь, но ничего не сказал. Именно таким я его знал в предыдущих проекциях. Человеком, держащим свое мнение при себе даже при самых фантастических предположениях, звучащие извне. Если, конечно, это не влияло на окружающих.

– Колдовством? Андрей, я все понимаю, стресс и так далее, но давай не будем закапываться в конспирологию.

– Послушай, я не зря спросил за цветы, – я продолжал напирать. – Очевидно, что был совершен обряд. Когда речь заходит за колдовство, многие ошибочно полагают, что наступает период, когда все просто идет из рук вон. Оно иногда так, но порой это не потому что колдун что-то там наколдовал и мир вокруг человека изменился, а потому что прикрепленный к человеку бес строит козни. Колдовской обряд – это обращение с просьбой к какому-либо демону, который направляет подручного беса. С какого момента здоровье пошло под откос?

– Поездки на север, – задумчиво ответил он. – Ты же сам знаешь, как она мечтала съездить ко мне в гости. Вот, съездила. Не нужно было ей никуда ехать…

В голосе отца звучала досада. Я понимал его, ведь однажды я тоже терял свою маму. Но если в моем случае ее уход был внезапным, то сейчас все намного более сложно. Видеть последние дни близкого человека – самая болезненная пытка из существующих. Но даже сознавая непосильную тяжесть, свалившуюся моему отцу на плечи, я так и не смог найти решение, как ему помочь или, хотя бы, успокоить словами. Мы были слишком похожи в своей черствости и в реакции на удары судьбы, и, мне не хотелось говорить бесполезных, утешительных слов, подчеркивающих бесперспективность происходящего. Слов, которые я не переносил. Ненавидел особенно крепко, в случае, если я становился их конечным адресатом.

– Я поищу человека, способного помочь, – сказал ему.

Он выдохнул, уведя взгляд в сторону.

– Хорошо.

– Держись, – сказал, похлопав ему по плечу, – все наладится. Бабушка слишком сильный человек, чтобы умереть от подобного.

Отец пожал мне руку и я вышел из дома. Сев в машину, я на некоторое время позабыл о том, что мне нужно было ехать к маме. Откинув сидение и погрузившись в глубину своего сознания, я оказался в самых темных уголках своей памяти.

Я говорил то, во что сам не верил. Черную магию невозможно обвести вокруг пальца. Бес вывернет душу наизнанку чередой разрушающих обстоятельств, после чего переломает хребет. С магией можно бороться лишь магией, что, в моем с бабушкой случае, не представлялось возможным. Я не был магом. И как бы мне того не хотелось, я не способен обучиться этому за несколько дней.

Повернув ключ зажигания, я спровоцировал рев двигателя, после чего, вспомнив объяснения Стаса о влиянии магии на жизнь, зажег сигарету и улыбнулся. Но улыбнулся не его гипнотизирующей фантазии, эстетично заполонившей пустоты моего сознания, в которых должны были умещаться знание с критическим мышлением, а от последующей неспособности воспринимать информацию от китайского Бориса, полностью противоречившей услышанной в комнате со стульями…

– Что ты видишь? – спросил китайский Борис, кивнув в сторону сидящих напротив нас мужчин.

Я поставил стаканчик с кофе под ноги, лишив руки последнего источника тепла, после чего оперся спиной на лавочку. Сконцентрировавшись на читке, я сразу же провалил задание, на которое должно было уйти не более десяти секунд – по пять на каждого. Сознавая затяжку времени, я первую минуту не мог отбросить мысль о неудаче, но, поборов ее тяжесть, блокирующую сознание, ответил:

– Тот, что слева – крадник.

Человек, про которого я говорил, сидел в потертой одежде, с засаленными волосами, а грязь под его ногтями можно было увидеть даже на другом конце квартала. От него веяло завистью к собеседнику, который был его полной противоположностью: опрятный внешний вид, лощеное лицо. Но от него веяло тревогой. Эта тревога, как я полагал, являлась следствием утечки энергии. И, чтобы убедиться в своих предположениях, я отдалил фокус, после чего увидел тусклую Муладхару – чакру, отвечающую за выживание, чей недостаток энергии лишает человека уверенности в своих силах, делая его тревожным. Этот человек ничего не понимал. Не мог приложить ума, почему все идет наперекосяк. Почему он устает сильнее обычного и не получается осуществить задуманное.

– Ты увидел энергоотток? – спросил он.

– Нет, в том и дело, что не увидел. У него разабалансированна Муладхара, отсюда я сделал вывод, что если не сейчас крадет энергию, – кивнул в сторону засаленного соседа, – то наверняка он ей периодически подпитывается.

Пока я предлагал свою версию, китайский Борис отбивал пальцами ритм на своем стаканчике с кофе. В том ритме я узнавал не попытку остановить обморожение пальцев в достаточно прохладную осень, а желание занять себя в момент, когда я говорю полную чепуху.

– Ты чувствуешь запах? – поинтересовался он.

– Да, запах тревоги.

– Давай по порядку. – предложил он, прихлопнув по коленям, – Ты увидел двух приятелей, один из которых неопрятный, а второй одет как с иголочки, но от него исходит запах тревоги и разбалансированна Муладхара. И после этого ты сделал вывод, что возле него находится крадник? Но если ты не увидел оттока энергии от одного к другому, то это не крадничество. Если рядом с жертвой находится крадник, энергия не перестает перетекать от жертвы к краднику. Почему ты не рассматриваешь вариант с колдовством?

– Смысл ведь один: один человек делает жизнь другого хуже.

– Не совсем, – он покачал головой. – Конечно, есть ритуалы, называемые «крадник» – когда через предметы происходит воровство способностей, либо энергии, и этим промышляют как колдуны, так и, собственно, крадники. Отличает одних от других то, что крадники имеют в своем арсенале лишь способность воровства через предметы, а колдуны могут красть энергию, возвращать ее, наводить порчи и проклинать. А это уже другой уровень…

Я вновь посмотрел на засаленного парня. Пытаясь увидеть в нем колдуна, мне в голову приходил лишь образ Славика – внешне непутевого, но, на самом деле, очень умного человека. Он так же сидел рядом и с открытым ртом внимал мои слова, словно собака, перед носом которой трясут костью, но ввиду того, что она без ног, дотянуться до нее не представляется возможным. С таким же выражением лица, словно на него садились не один десяток раз. И, конечно же, гнилыми мотивами. Я не ставил под сомнение слова китайского Бориса, отчего даже мысленно не колебался относительно того, что перед нами колдун. Но имея в голове образы, сложенные с помощью фильмов, мне было тяжело принять подобных ничтожеств за колдунов.

– Более того, – тем временем продолжал китайский Борис, – и ты, и я можем проклясть словом. Но если нам для этого требуются очень сильные отрицательные эмоции, то для колдуна это раз плюнуть. Присмотрись к жертве: у него задета лишь одна чакра. Знаешь, почему?

– Если отталкиваться от собственных предположений, которые я уже озвучил, то крадник нашел уязвимость или искусственно создал ее, после чего подключился к чакре и периодически, по мере необходимости, высасывает энергию из жертвы, – я взял паузу, поднял глаза на памятник Пушкину, затем перенес взгляд на китайские автомобили, мчавшиеся по Ворошиловскому проспекту, после чего подытожил: – Но если моя версия не подходит, я готов выслушать китайскую. Тем более это сейчас тренд такой.

– Я русский! – громко отреагировал китайский Борис.

Его реакция доставила мне удовольствие, а окружавшим нас людям, сидевшим на лавочках, дала небольшую передышку в диалоге.

– Над жертвой совершили обряд! – понизив голос, сказал он.

– Хорошо, причем тут чакры? – спросил у него. – Колдовство изменяет классический ход событий внутри варианта жизни на разрушающие… – произнеся, я задумался над этим и, придя к выводу, что разбалансировка чакр имеет прямую зависимость от неблагополучных жизненных ситуаций, добавил: – Хотя, в принципе, это не противоречит.

– Я понял, ты не правильно представляешь себе колдовство. Ты считаешь, что после совершенного над человеком обряда или наведенной на него порчи, обстоятельства сами по себе формируются таким образом, чтобы человеку было хуже. Но это не так. Обряд – это обращение с просьбой. К демону, ангелу, не важно к кому, главное – к существу из другого, нематериального мира. В данном случае, судя по тому, какая чакра разбалансированна, наш колдун обратился к темным силам, чтобы они помогли уничтожить его товарища. К какому демону я не могу сказать. Но с уверенностью заявляю, что демон, следуя просьбе колдуна, направил подручного беса и с тех пор он находится рядом с жертвой. Подстраивая ситуации, бес выводит из строя Муладхару, у жертвы появляется неуверенность в себе, страхи, тревога. Муладхара потянет за собой остальные чакры, – если, конечно, жертва не погибнет от несчастного случая, – после чего этот человек будет находиться на грани самоубийства.

– Мне послышалось, или ты сейчас сказал, что рядом с ним бес?

– Да, ты пока не совсем в теме, но это только начало. Дальше бес будет залазить в голову жертве, транслировать выматывающие сны из-за которых та не сможет высыпаться, заселять в голову саморазрушающие мысли. Задумайся, почему ты чувствуешь запах беса на таком расстоянии от жертвы?

– Прокачался, – ответил, пожав плечами.

– Потому что он исходит от беса, жертвы и колдуна, призвавшего его. Иногда зловоние от жертвы может не исходить, но от колдуна разит бесом в любом случае из-за контакта. Его можно спутать с запахом тревоги, исходящей от человека, потому что, как ты понимаешь, темные силы не связанны с положительной энергетикой.

– Когда бес выполнит просьбу, он вернется обратно? Или идет к колдуну? – спросил его.

– Если порчу не снимут, то обратно к демону. Если снимут – к колдуну. Только если колдун не сделает отвод. Но я ни разу не слышал, чтобы колдуны его не делали.

– Что значит отвод?

– В случае, если жертва снимает порчу, бес не возвращается в темный мир с пустыми руками. Снятие порчи, печати или проклятия – это возврат «пожеланий» тому, кто их послал. Призванный бес не имеет права вернуться с пустыми руками.

– С каких пор бесы кому-то что-то должны? Тем более людям.

– Все упирается в энергию, – ответил он спокойным тоном. – Бес питается энергией жертвы, в том числе энергией мучений, которая является очень мощной, после чего, возвращаясь, отдает ее демону.

– А если колдун сделал отвод?

– Обычно его делают на животных: кошки, собаки. Бес пожирает энергию собаки или кошки, возвращается и отдает ее демону. На этом все.

– Так какого черта мы тут сидим? – громко спросил, наплевав на конспирологию. – Ладно колдун убивает людей, тут еще можно понять – вокруг много дебилов, но он же еще и живодер! Давай прикончим его!

– Как ты себе это представляешь?

– Прикончим колдуна его же оружием! Ну, не обрядами, а опустошением. Заберем всю энергию и дело с концом!

– Мне становится тревожно от того, что ты не впервые говоришь подобное. Мы не можем подобным образом распоряжаться своими способностями. Уподобляться краднику – значит самому стать крадником. Решать судьбу крадников могут лишь опустошители.

– Ты видел их? – бросил в ответ. – Я вот за все это время видел только множество крадников, черных магов, но ни одного опустошителя. Быть может их и не существует! Так почему нам не взяться за дело?

– С опустошителями только Стас виделся. Мы не того ранга, чтобы вести с ними диалог.

– Хорошо, давай снимем заговор! – предложил ему, вспомнив, что беса можно отослать обратно к колдуну.

– Заговоры снимать могут лишь одаренные люди. Видишь это? – он поднял левую руку, на которой висело три плетенных браслета: два красных и один черный. – Я тебе не о браслетах, у тебя такой же. Они всего лишь защищают от слабого и среднего сглаза. Посмотри на палец.

Я перевел взгляд на безымянный палец, на который было надето серебряное кольцо с выгравированными крыльями.

– Это заговоренное кольцо, – произнес он. – Защита от колдунов. Любые попытки колдуна навести на меня порчу, поставить печать или провести какой-либо другой обряд спустя три дня возвращаются к нему обратно. В течении трех дней меня, конечно, немного штормит, но ничего.

– Как это проявляется?

– Так как появившийся возле меня бес не может нанести прямого ущерба, влезть в голову или изменить реакции, он, продолжая попытки пробить стену, затрагивает меня через сны. Как только мне начинают сниться кошмары, я понимаю, что на меня что-то пытались навести. Очень удобная штука. Это все Елена делает, она оцерквененная и достаточно одаренная женщина.

– Так давай отведем его к ней! – желая проучить колдуна, сразу же предложил китайскому Борису.

– Каждый человек должен самостоятельно находить выходы из ситуаций. Даже при самом мощном колдовстве окно возможностей остается открытым. С помощью него можно выкарабкаться. Поэтому давай оставим двух так называемых друзей и переключимся на соседнюю лавочку.

Я глубоко вдохнул ноздрями воздух, притянув невидимую струйку истощаемого зловония. Чувствуя ненависть к засаленному колдуну, я готов был биться об заклад, что он так и останется в живых. У меня не было сомнений, что прикончив своего товарища, он переключится на другого человека…

Глава 2

Выбросив окурок и вернув кресло в исходное положение, я несколько раз нажал на педаль газа, включил режим езды и, тронувшись, произнес:

– Был бы ты сейчас жив, мы бы точно что-то придумали.

Вывернув на асфальт, я взвешивал истинное влияние гипноза в исполнении Стаса. Сравнивал себя прошлой версии с настоящим и, проезжая без компании попутных машин от светофора к светофору, удивлялся собственному преображению. Находясь рядом с ним, я принимал каждое его утверждение за чистую монету и полностью игнорировал утверждения китайского Бориса, противоречившие словам Стаса. Сомнений больше не оставалось: новая проекция стала для моего разума спасительным кругом в океане колдовства. И если отбросить инфантилизм, пустивший корни в моей проекции, педераста Алекса, каким-то непостижимым образом вписавшегося в мою жизнь и теперь уже незначительной детали, в которой я являлся чьим-то энергетическим обедом, нынешняя проекция мне казалась не такой уж унылой. Теперь я знал наверняка, что опустошителей никогда не существовало. Они были очередным плодом воображения Стаса, не желавшего чтобы мы расправлялись с подселенцами, крадниками и прочей нечестью, что, несомненно, играло мне на руку. Китайский Борис был прав – опустошая крадника, ты сам становишься крадником. Но я принял это. Как принял тот факт, что с нечестью можно бороться только лишь ее методами. У всего есть предел. И мой уже достигнут.

Выбравшись из рассуждений, я закурил сигарету и с радостью отметил, что повернул на улицу, от которого до родительского дома было рукой подать. Раскидывая взгляд в разные стороны, я фиксировал поваленные сухие деревья, заброшенные дома и разрушенные школу с больницей, которые в моем детстве были в идеальном состоянии. Проезжая мимо дворца культуры, мне было больно от того, что от ухоженного здания остались руины и обуглившаяся крыша, накрывавшая их. Свернув влево, я очутился в окружении разрушенных домов. Стараясь поднять информацию из недр памяти новой проекции, я не смог найти ни малейшего обрывка воспоминаний об этих местах. Вместо этого было накопано множество загулов по второсортным барам, просиживание за компьютером и десяток тупых занятий с тягой к курению, подчеркивающих мою уникальность в обществе инфантильных мальчиков.

– Первым делом пошлю все окружение к чертям собачьим, – произнес заточенному внутри меня сознанию из новой проекции, выбросив недокуренную сигарету. – Готовься к изменениям, инфантильная сучка.

Остановившись возле спуска к калитке, я вышел из машины и глубоко вдохнул. Здесь, в сравнении с Ростовом, воздух был не намного чище, но дышалось легче. Решив, что дело в отсутствии бесконечного потока машин, отравлявшими ростовскую среду выхлопными газами, я перестал об этом думать и шагнул во двор.

Неспешно продвигаясь по имениям, я пытался запомнить дом в нынешнем обличии, но его сгоревшая версия никак не вытеснялась из головы.

– Андрюша! – раздался позабывшийся голос мамы, высунувшейся из двери.

Она искренне улыбалась мне. Как, за исключением Даши, никто и никогда не улыбался.

– Мам! – воскликнул с дрожью в голосе, после чего ускорил шаг, перешел на бег и, подбежав вплотную, крепко обнял ее.

– Давно тебя не было, – прошептала она, поцеловав в щеку.

– Замотался, – ответил, отлипнув от нее. – Теперь все будет иначе.

– Надеюсь на это, – улыбнулась она в ответ. – Проходи, нечего здесь морозиться!

Я послушно перешагнул порог, разулся и, бросив куртку на кушетку, проследовал в зал.

Знакомые обои в прихожей и в зале  приободряли меня, напоминая о детстве. Беззаботном времени, не вмещавшим в себя никаких утрат. Осмотревшись, я улыбнулся и плюхнулся в мягкое кресло.

– Привет, Андрей, – недовольным тоном произнес отчим.

Он сидел в кресле напротив и, не поворачиваясь, смотрел в телевизор, находившийся по левую от него сторону. Из динамиков квадратного серого устройства твердили об очередном рекорде осадков, обновлявшемся каждые 2-3 дня. Негативные новости чередовались с позитивными, которые, как натянутая на глобус сова, не должны были вызывать у людей никаких эмоций – лишь вопрос «зачем?». Но, как следовало ожидать, львиная доля людей здешней проекции по своему уровню кретинизма ничем не уступали людям в предыдущих своих версиях.

– Общество неизлечимо больно, – прошептал на выдохе, видя заулыбавшееся лицо отчима в качестве реакции на милых маленьких панд, родившихся в богом забытом заповеднике.

Как только новостной блок подошел к концу, лицо отчима, бесконечно сменявшее гримасы от веселого к унылому, остановило калейдоскопический круговорот эмоций на угрюмом рисунке.

– Опять за деньгами? – спросил он, закурив сигарету.

– Саша, хватит! – бросила мама, вошедшая в комнату с подносом в руках.

– Какие деньги? – спросил его.

– Никакие! – сказал он и, отвернувшись в сторону телевизора, тихо добавил: – Пора бы уже стать самостоятельным…

К тому моменту мама поставила поднос на стол и села на подлокотник моего кресла. На нем аккуратно лежали запеченные кусочки хлеба с колбасой и сыром. Видя их, меня насквозь прошибала ностальгия по времени, когда я был тупым подростком, с удовольствием возвращающимся домой ради пары горячих бутербродов. Ощущая тлеющую внутри себя грусть, я заключил, что ничем не отличаюсь от остальных людей. Я так же, как и они, находился в отрыве от настоящего и, не обращая на него никакого внимания, тосковал по недостоверному прошлому, тем самым оставляя пространство для тоски по искажению в будущем. Но, наверное, это такое у человека свойство – упорно игнорировать собственную жизнь, чтобы потом грустить о ее скоротечности.

– Андрюша, в этом месяце у меня не так много денег, – виноватым тоном произнесла мама, протянув мятые купюры.

– Да о каких деньгах речь?! – возмутился, отодвинув ее руку в сторону. – Ничего мне не нужно! Сам разберусь!

– Я тебе говорила не лезь! – повысив голос, она обратилась к отчиму.

Поняв, что ругань на пустом месте ни к чему, я попытался разрядить обстановку:

– Давайте поступим следующим образом… – взяв паузу, чтобы понять, каким именно образом нам нужно поступить, я слегка замешкался. Глядя на отчима, я начал понимать его недовольство, излучаемое с самого порога. Он был не в восторге от моей несамостоятельности. С другой стороны, кто виноват в том, что моя инфантильность достигла подобных масштабов? Моя ли несуразная проекция? Поняв, что перекладывание с больной головы на здоровую ничего не изменит, я решил продолжить компромиссным предложением, должным устроить и отчима, и маму: – Я попробую разобраться сам, а если станет прямо совсем туго, обращусь к вам. Договорились?

Когда отчим, услышав мое предложение,  улыбнулся, я почувствовал облегчение от успешного смягчения углов. Понимая, что это всего лишь первый кирпич в фундаменте моих изменений, я не радовался, но теперь в собственных глазах выглядел не так жалко.

– Бери, кушай, – сказала мама, погладив меня по голове.

Взяв бутерброд, я с удовольствием освежил свои воспоминания о ее кулинарных навыках. Уплетая один за другим куски теплого хлеба с сыром и колбасой, мы погрузились в обсуждение дел мамы, отчима и, конечно же, моих. Про свои дела я не мог рассказывать так же емко, как мама и, обходясь преимущественно общими формулировками, заканчивал каждое изложение мысли фразами «все хорошо», «но все будет хорошо» или «все не так уж и плохо». У меня не было желания сканировать ни ее, ни отчима. Но я сделал это. И не найдя в отчиме и маме ничего опасного для себя, заключил, что это вошло в привычку. Как и бесконечная тяга к курению в новой проекции. Но зацикливаться на сдерживании своей способности я не стал. Зачем ограничивать себя в том, что не несет никакого вреда для окружающих? Если таковыми не считать крадников-подселенцев.

Проведя вечер в обсуждении, мы лишь в момент очередного новостного блока поняли, что уже девять часов. Мне было недостаточно этого времени и я не хотел уезжать в Ростов, но, помня, сколько дел впереди, грустно озвучил:

– Мне пора.

– Конечно, нам и самим завтра рано вставать, – сказала мама, погладив меня по руке.

Я быстро уловил в темных уголках памяти своей проекции, что говоря «нам», она подразумевала только лишь себя. Отчим и здесь не работал – только пил, курил, смотрел новостные блоки и раз в месяц ездил в банк, чтобы обналичить пенсию. Которую потом он потратит на бутылку вина, приговаривая, что пиво или водка намного вреднее.

Улыбнувшись, вспомнив фразу «Вино – это не про алкоголь, а про разговоры», я встал с кресла.

– В конце недели заеду.

– Буду очень рада, – сказала мама, улыбнувшись в ответ.

Я пожал руку отчиму, поцеловал маму и поковылял из дома, после чего, выйдя со двора, сел в машину. Моя рука потянулась к сигаретам, но я одернул себя. Твердо решив изменить себя, мне нельзя было допускать слабину. Тем более на этапе борьбы с проекцией, когда она в любую секунду готова завладеть телом, чтобы продолжить влачить свою жалкую инфантильную жизнь. Запустив двигатель, я перевел машину в режим езды, достал телефон и позвонил Юле.

– Ты куда пропал? – претензионно донеслось из динамика. – Мы договаривались, что никто никуда не пропадает!

– Не попадает, – поправил ее, – ни в какие ситуации не попадает.

– Ты где? – выдохнув, спросила она.

– В Шахтах, – ответил, выезжая на дорогу, – Через полтора часа буду.

– Хорошо. Нам есть что обсудить.

– Что-то позитивное? – спросил, даже не надеясь на утвердительный ответ.

– Из позитивного в этих проекциях лишь то, что мы живы.

– Я это и имел в виду, – произнес, убедившись в ответе.

– Ты видел, я тебе присылала видео в «Вотсап»?

– Никаких оповещений не было.

– Напомни, какие у нас цели в новой проекции?

– Стереть в порошок Стаса, Ксюшу и цыгана, – произнес без промедлений.

– Про Дашу не забыл? Ребенка?

– Это входит в пакет.

– Включи оповещения! – внезапно раздалось на том конце провода.

– Как скажешь. Когда приеду – позвоню, – произнес, после чего положил трубку и открыл приложение.

Глядя одним глазом на дорогу, вторым в десятки непрочитанных чатов, я поймал себя на мысли, что даже в этой проекции я не был особенным любителем приложений с включенными оповещениями. Насчитав семь чатов, в которых содержались сообщения с благодарностью за качественную стрижку или окрашивание, я отправил каждой из девушек сердечки, после чего продолжил бродить по перепискам с незнакомыми мне людьми. Остановившись на контакте с именем «Hair Club» – салоном красоты из предыдущей проекции, я проник в чат.

«Андрей, ты надолго задержишься?», – прочитав утреннее сообщение, во время которого я был занят выкачиванием энергии из крадницы, вопрос моего рабочего места перестал быть открытым.

«Андрей, ты почему трубку не берешь?!», – последовало спустя пару часов.

Свернув приложение, я посмотрел на входящие вызовы. Не увидев никаких пропущенных звонков, я переместился в настройки «Вотсап», скопировал номер телефона, привязанный к моему аккаунту и сравнил его с указанным в Apple ID. Убедившись, что это два разных номера, я написал в «Календаре» напоминание для себя, что мне нужно найти второй телефон, после чего продолжил чтение сообщений:

«Андрей, сколько можно?!».

«Андрей!!!».

«Если ты до завтра не выйдешь на связь, то можешь катиться ко всем чертям!».

Каждое из сообщений было написано с интервалом в два-три часа и, закончив ознакомление с ними, я отправил:

«Телефон был севший. Завтра приеду».

Закончив с работодателем, я открыл чат с Юлей. Увидев в нем три видео, под каждым из которых были обозначены даты их записи, я прикинул, что отвлекаться за рулем не самое удачное решение и, заблокировав телефон, бросил его на пассажирское сидение.

Проносясь по заснеженным улицам, я свернул в сторону поселка Каменоломни и сквозь него пробрался на трассу, ведущую в Новочеркасск. Выбирая путь, я руководствовался желанием побыть как можно дольше в пути. Мне хотелось проветриться, переосмыслить произошедшее, пытавшееся ускользнуть из лап разума. Так обычно ведут себя сновидения: сперва они, словно густой дым, заполняют голову информацией и образами, которые, после пробуждения, растворяются настолько медленно, что человек не успевает уловить момент их полного исчезновения. Прокрутив всплывшую в голове мысль, ко мне пришла другая, более изощренно-конспирологическая: что, возможно, подобный прием пытались перенять, а затем и освоить англичане. Уходя не попрощавшись, англосаксы как бы копировали основные принципы сновидений: ты вроде здесь и ничто не предвещает твоего отбытия, но уже спустя минуту ты куда-то исчез, причем совершенно непонятно в какой из моментов это произошло. Впрочем, искусство исчезновения вряд ли способно вписываться в жизнь так же органично, как оно это делает в ситуации со снами. Так же органично, как англичане, закрепившиеся в умах всего человечества в качестве нации, вечно сующей свой нос в чужое дело.

– Даже до снов добрались, скоты, – прошептал, глядя на дорогу. – Не зря Марк Твен смешал вас с дерьмом.

Добравшись до Новочеркасска, я повернул на узенькую трассу по направлению к Большому Логу. На ней я почувствовал единение с собой. И пусть по дороге мне встретились всего несколько машин, двигавшихся по встречной полосе, на этой трассе была какая-то особенная атмосфера. Что не мешало мне терять силы. Проезжая метр за метром, я чувствовал как они покидали меня. Так же стремительно, как автомобиль, отдалявшийся от Шахт. Сомнений не оставалось – заимствованная у крадников энергия улетучивалась. И в момент, когда я решил, что было бы неплохо встретить на своем пути еще одного крадника, на горизонте появился едва различимый силуэт. Приближаясь, я фиксировал взглядом «голосовавшую» женщину в свадебном платье. В следующую минуту, нажав на тормоза, я остановился возле нее.

– До Ростова подвезете? – открыв дверь, спросила она.

– Садись, – сказал ей.

Она села и я тут же нажал на газ.

– Была скучная вечеринка? – спросил после некоторой паузы. – Или поняла, что это не настоящая любовь?

– Я знала, что она не настоящая, – спокойным голосом ответила она. – Пришлось сбежать. Любовь требует жертв.

– Наверное, – произнес и, вспомнив о Даше, спросил: – А каких жертв она требует?

– Да любых! – воодушевленно произнесла она. – В нашей жизни за все ценное нужно бороться. А любовь вне этой категории, она ничего не стоит. Потому что это чувство бесценно!

– Выходит, мы гонимся за бесценным и необъяснимым, – подхватил я. – Как шизофреники, отчаянно отстаивающие свой выдуманный мир.

– Наверное, – пожала она плечами.

Ее ответ дал понять, что она не совсем поняла мой посыл. Сперва мне показалось, что именно из-за этого у меня появилось желание ее просканировать. Но, чуть поразмыслив, я понял, что мне так показалось по причине поверхностных выводов. И как только я капнул глубже, причин для этого оказалось гораздо больше, где понимание истинной причины ее нахождения на безлюдной дороге среди зимней ночи – самая элементарная из них.

Повернувшись в сторону девушки, я увидел на ее шее шрам шириной с указательный палец. Эта находка не вызывала никаких эмоций, кроме желания осмотреть ее с головы до ног. И, проводя по ней взглядом, я находил похожие шрамы на локтях, запястьях.

Увидев мое любопытство, она накрыла ладонями шрамы на запястьях.

– Быть может остановимся? – спросила девушка, слегка дрогнув голосом. Но только дрогнула она не доброжелательно, а так, словно милый голосок являлся фильтром для зловещего, холодного голоса, порождавшего тревогу вибрационной волной.

– Чуть позже, – ответил, решив, что неплохо было бы ее просканировать, – тут сугробы, ухабы. Если остановимся, то уже не выедем.

– А нам и не нужно выезжать, – произнесла она своим настоящим голосом, который был спрятал за милым голосочком.

Глава 3

Поняв, что мое грядущее противостояние с крадником-подселенцем усложняется параллельным вождением машины, я, сканируя ее, ответил спокойным тоном:

– У нас есть два варианта. В первом я останавливаюсь и выкачиваю из тебя все с потрохами. Точно так же, как ты опустошила… сколько? Пятьдесят человек, если не ошибаюсь?

Она, склонив голову, смотрела на меня. Я ожидал от нее ответа или, хотя бы, зловещей улыбки. И, не услышав ни того, ни другого, продолжил:

– Второй вариант больше похож на бред параноидального психопата, но я должен его озвучить. Ты мне сейчас обещаешь, что ни у кого и ни при каких обстоятельствах больше не будешь красть энергию, после чего мы расходимся как в море корабли.

– Ты считаешь воровство энергии моим желанием? – спросила она.

– Я не знаю, что вами движет, но мне это не нравится, – произнес, сильнее надавив на педаль газа. – Так же, как не нравится, что люди массово прыгают с мостов, словно это гребаный скай-парк, на котором не предусмотрен эластичный канат.

– Давай остановимся и я тебе все объясню? – внезапно предложила она.

Я не долго взвешивал ее предложение, по-прежнему держа в уме сложность одновременного контроля обстановки в машине и на дороге. И, немного ‘сев’ машиной в сугроб, я остановился на обочине. Глядя на нее, мне открывались новые места порезов на ее теле.

– Я не опустошаю мужчин полностью, – начала она. – Занимаясь сексом, беру ровно столько энергии, сколько мне хватит для спокойного существования на протяжении недели-двух…

– Какой миролюбивый суккуб, – произнес не без иронии. – Только как подселенец может экологично брать у человека энергию на две недели, если я, опустошив трех подобных тебе сущностей, отправил их в лимб и при этом к концу дня чувствую себя ходячим мертвецом?

– Я вообще с трудом понимаю слова, которые ты произносишь… «Суккуб», «подселенец», я ничего в этом не смыслю. Единственное, если ты так себя чувствуешь, значит в них было мало энергии, – пожала она плечами.

– Суккуб не знает, что такое суккуб, – недоверчиво произнес, – не верю.

Она подняла правую руку и повернула ладонь в мою сторону. А я, в свою очередь, напрягся, ожидая что она что-то выкинет. Но она ничего не выкидывала, что мне позволило немного расслабиться.

– Видишь, шрамы на пальцах? – спросила она.

– Вижу не только на них, – ответил, внимательно глядя ей в глаза.

– Это первый удар шашкой. Когда я, показывая, что сдаюсь, выставила руку. Но они были ослеплены жаждой крови…

– Кто «они»? – перебил ее.

– Казаки, – отвечала она, – которые были посланы отцом моего жениха-недотепы, чтобы вернуть меня обратно на свадьбу. В Новочеркасске жила любовь всей моей жизни и мы хотели пожениться. Но денег едва хватало на пропитание, не говоря уже о свадьбе, поэтому мы решили год поработать, накопить их, и сыграть пышную свадьбу. В столице казачества хорошо оплачиваемая работа была только для мужчин. Поэтому мы приняли решение, что он останется работать в Новочеркасске, а я поеду в Ростов и через год вернусь. Изначально все шло хорошо, я устроилась работать служанкой в дом к потомственному казаку и получала хорошие деньги. Но это длилось недолго. Его сын – дурачек, слабо походивший на мужчину, – был не в почете как у казачек, так и у дочек торговцев, и рисковал прослыть всю жизнь в одиночестве. В момент моего появления, у его отца в голове возник план: поженить сироту-служанку, за которую никто не мог заступиться, со своим сыном-дураком, над которым смеялся весь Ростов.  И первое время его отец был очень любезен. Я еще не подозревала о их планах и писала любимому в письмах, что мечтаю о его переезде в Ростов. Я была счастлива, работая у них в доме, и знала, что любимый мог бы найти работу в новом для себя городе. Но после третьего месяца, отец недотепы все чаще стал упоминать о своем сыне и том, как было бы замечательно если бы мы были вместе. Я давала понять, что это невозможно и по праву верила в свободу своего выбора. Но она распространялась  лишь на тех женщин, у которых были родственники. Такие, как я, не имели права голоса, о чем я поняла лишь в момент, когда узнала, что сын казака, помимо недотепы и дурака, еще и насильник-извращенец. Спустя несколько месяцев уговоров его отца, дурачок схватил меня за волосы и затащил к себе в комнату. Я кричала, отбивалась как могла, но было бесполезно. Он каждый день насиловал меня и неделями не выпускал из комнаты, о чем я не писала своему любимому в те редкие моменты, когда оказывалась в своей комнате. Сбежать я не могла, за мной следили круглосуточно.

– А соседи? – спросил ее. – Они ведь слышали крики?

– Отец недотепы говорил, что я провинилась и поэтому меня порют. Конечно, он не говорил про изнасилования. Но никто и не уточнял. Он ведь уважаемый человек. Все это длилось почти год – до момента, пока не наступила наша свадьба. К тому времени я уже свыклась и, понимая неизбежность происходящего, добровольно шла в комнату к недотепе. Я не кричала и не сопротивлялась. Ждала подходящего момента, чтобы сбежать. Момент наступил в день моей с недотепой свадьбы. Под предлогом того, что мне, как невесте, нужно побыть наедине, я вылезла в окно, тихо проползла за домом, чтобы собравшиеся во дворе гости не заметили меня, и запрыгнула на коня. Мчась на нем в Новочеркасск, я плакала от радости, что, наконец, увижу свою судьбу. Что сбежала из ада, в котором пробыла почти год. Но судьба моя, как оказалось, заключалась не в том, что я воссоединюсь со своим любимым… – она остановила свой рассказ и, вытерев слезы, указала рукой на поле, находившееся на противоположной стороне дороги:

– Где-то здесь меня настигли казаки.

Понимая, что передо мной подселенка, я не пытался сканировать ее. Слыша ее историю, мне становилось досадно, что она оказалась в подобной истории так же, как было жаль, что темное дымчатое биополе подселенцев невозможно прочитать. Я был уверен, что, помимо увлекательности их трагичных историй, в них существовало что-то общее. Что-то, что объединяло судьбы людей, отправившихся в лимб. Моя рука потянулась к пачке сигарет и, схватившись кончиками пальцев за фильтр сигареты, я сразу же закрыл пачку и бросил обратно. Жажда преобладала над рассудком, но я изо всех сил старался держать себя в руках. Не прогибаться под слабую и бесхарактерную версию.

– Поняв, что мне не скрыться, я остановилась и слезла с коня, – продолжала она. – Но они были изрядно пьяны и разгорячены. Первый казак, проносясь мимо меня, ударил шашкой по пальцам, второй, следовавший за первым, по руке. И так, кружась вокруг меня, они наносили удар за ударом, до тех пор пока полностью не изрубили. Так я оказалась в сером пространстве. В нем не было ни звуков, ни запаха. Я видела, как казаки копали яму и, подходя к моему изрубленному телу, хватались за голову. Они говорили между собой, но я не слышала о чем. Закопав мои останки, они оставили меня здесь навсегда. Первый год я скиталась в пределах местности, пыталась привлечь внимание скакавших мимо меня людей, вспахивавших землю крестьян, но это не приносило никаких плодов. Проходили дни, за ними месяца, и в какой-то момент я потеряла счет времени. Ориентировалась лишь по временам года, хоть и понимала, что здесь весна, как и зима, очень условны. И, когда наступило первое полнолуние лета, я перестала видеть мир так, словно нахожусь за толстым мутным стеклом, непропускающим ни единого звука. Тогда я поняла, что стала осязаема . Это было ранним утром. Радуясь свершившемуся, я побежала в ближайшую станицу – Большой Лог. Оказавшись возле влюбленной парочки, я попросила их, чтобы они помогли мне добраться до Новочеркасска. Но, увидев меня, они бежали как от чумы. На мое благо, бежавшая девушка уронила зеркало. Я подняла его и увидела это, – проведя пальцами по своим шрамам. – Почувствовав отчаяние, я бросила его и спустя мгновенье снова начала видеть мир таким, каким видела его последний год. И так каждый год я появлялась на рассвете, тщетно пыталась попасть в Новочеркасск и исчезала. Шли года, менялись поколения, прокладывались дороги, строились дома и образовывались селения, в то время как я оставалась здесь, возле своих останков, и наблюдала за всем со стороны. И лишь изредка своим появлением пугала людей. Но вдруг ранним утром я снова стала осязаема. Мне показалось это странным, ведь было далеко не лето. Но все было не важным. Я тут же остановила попутную машину и направилась в Новочеркасск. Добравшись, я обнаружила, что дома, в котором жила любовь всей моей жизни, не существует. Вместо него возвышалась безликая громадина с множеством окон, на чьих подступах даже места для людей не было – только лишь машины, машины. Расстроившись, я продолжила скитаться по городу. Мне не хотелось есть, спать… вообще ничего, кроме воды. Казалось, я так и погибну в чуждой для меня эпохе с людьми, мало чем отличавшимися от…

– От призраков, – подсказал ей.

– Да! – подпрыгнув на месте, воскликнула она. – Людей, уставленных в телефоны. Ничем не интересующихся и ни с кем не общающихся. Мне было очень тяжело вникнуть в происходящее. Все говорили словно на другом языке, не говоря уже о машинах, внешне напоминавших космические корабли. Да что далеко ходить, не стало ростовок и ростовцев! Вместо них ростовчане и ростовчанки.

На мое спасение мне повстречался мужчина, принявший в свою семью. Сперва он пригласил к себе, и мы жили как соседи. Спустя полгода моей адаптации к окружающему миру и новому русскому языку, мы стали семьей. Но наша совместная жизнь длилась недолго. В течении всего года мой муж терял силы. Это было похоже на то, как сохнет плодородное дерево. И, в конце концов, он умер. Но в его истощении была одна деталь…

– Он иссыхал только когда ты находилась рядом, при этом тебе становилось лучше, – предположил я.

– Да. Тогда я поняла, что краду энергию через постель. Но когда я стала обращать внимание на свое состояние в общении с другими людьми, тоже заметила приливы сил. Понимая, что истощаю людей, обрекая их на гибель, я отреклась от всех. Но мне становилось хуже. И, достигнув крайней точки, я поняла, что либо так и погибну, либо научусь воровать энергию без сильного вреда для человека. Так, спустя какое-то время, я стала той, кем сейчас являюсь. Я краду энергию через постель, но это вынужденная мера. Во-первых, тело, в котором я нахожусь, требует того. Во-вторых, кражи – вопрос выживания. Поэтому оба озвученных тобой варианта ведут к моей гибели, – подытожила она.

Осмысливая услышанное, я боролся с двумя точками зрения, где первая была такой же категоричной в ее будущем исходе, как и ранее, а вторая, возникшая в момент окончания ее монолога, имела сострадальческие оттенки. Она, конечно, являлась стопроцентной подселенкой, но ее ли это вина? Ей никто не предоставлял права выбора. Никто не спрашивал, хочет ли она выбраться из лимба, чтобы питаться энергией людей. К тому же, в пользу снисхождения к ней играл аргумент, согласно которому я нуждался в соратниках. Пусть даже в виде сущностей. Понимание, что в схватке со Стасом мне одному не вытянуть, перевешивало любой довод против крадников-подселенцев рядом со мной. И, приняв факт этого, я, словно громовой раскат в непроглядно черной ночи, прервал тишину:

– Значит сделаем так, сбежавшая невеста: ты сейчас пристегиваешься и мы переезжаем в Ростов.

– А мне какой с этого толк? Мне есть где ночевать. Я не нахожусь на грани гибели.

– Это ты пока что не находишься.

– В каком смысле?

– В том, что я опустошаю подселенцев. Зачем мне тебя оставлять в живых? Какой мне с этого толк?

Она задумалась. Сверля глазами заснеженную трассу, сбежавшая невеста кусала губы и тихо дышала. Но думать было не над чем. Она либо погибнет, либо останется в живых, но с новым образом жизни. И с перспективой стать бойцом, сражающимся за мою правду.

– На долго? – спросила она.

– Пока не знаю. Вероятно, да.

– А где я остановлюсь?

Теперь задумался я. Мне и самому не было известно, где я жил. Копошась в памяти своей проекции, мне доводилось наблюдать множество фрагментов собственного присутствия в разных жилых помещениях, но ни один из них не вызывал во мне эмоций. Понимая, что мои изыскания могут длиться не один час, я решил отложить вопрос собственного жилья до встречи с Юлей. Она это уж точно должна была знать.

– Не знаю, – ответил ей. – Мне бы понять, где жить самому.

– Тогда как мы поедем?

– С большим интересом от неопределенного будущего! – весело бросил и, вернув серьезный тон, спросил: – Ну ты же собиралась ехать в Ростов? Где ты хотела остановиться?

– У того, с кем бы провела ночь, – подняв глаза в потолок, медленно произнесла она, словно заученный текст. – В данном случае – у тебя. А утром вернулась бы назад.

– С таким подходом ты бы в Ростове не затерялась.

– Я нигде не затеряюсь, – наигранно отмахнулась она. – На ваш век выпало слишком много малодушия и невежества. Мужчины, которых после войны и так по пальцам можно пересчитать, теряют голову от женской заинтересованности в их адрес. Они уязвимы из-за того, что чувствуют себя неуверенно рядом с нами, боятся отказа, оттого совершенно не мужественны. Поэтому я чувствую себя как рыба в воде. При желании, я преспокойно могу выпросить кров, одежду или что-то еще. Но у меня нет никакой жажды, кроме воды и энергии…

– Ладно, исповедь я еще успею послушать, – сказал, прервав ее бесполезные умозаключения, приправленные сострадальческим тоном, – нам плестись по снежным дюнам еще час точно.

Она кивнула и я нажал на педаль. Машина захлебывалась, буксуя по сугробам, словно противясь мне. Но я, помня опыт прошлых проекций, хоть и не без труда, совладал с ее нежеланием нормально ехать. Держась крепко за руль, я поочередно задавался вопросами, как в подобных погодных условиях можно преодолевать сотни километров и какого черта никто не почистил дорогу. Но, учитывая, что ответственные за уборку снега люди в тех проекциях, которые мне довелось посетить, питали страсть к дорогам совершенно иного толка, второй вопрос отпадал сам по себе.

– Расскажи о себе, – спустя полчаса езды подала голос сбежавшая невеста.

– Что именно ты хочешь услышать? – спросил, не отрывая взгляда от дороги.

– Хотя бы то, каким образом ты понял, что я не человек. Ты не похож на подобных мне. По крайней мере, я не чувствую в тебе чужой энергии более, чем это возможно в обычном человеке.

Я вспомнил о подселенцах, отправившихся обратно в лимб благодаря моим действиям. Вероятно, энергии, которая их наполняла, недостаточно для собственного шельмования и признания себя крадником. Но, ощущая разрастающееся внутри меня чувство энергетического голода, было очевидно, что если бы я повстречался ей спустя пару дней, она бы восприняла нашу встречу так же, как человек, уехавший в другую страну и проживший там с десяток лет, столкнувшийся со своим земляком. Без условностей в виде «а как было хорошо в наше время» и литров водки, но с нескрываемым воодушевлением.

– Так же как ты поняла, что крадешь энергию, – ответил ей.

– Это необычно. Встретить подобных мне уже не в новинку, но таких, как ты…

– Тебе много чему придется удивиться, так что прибереги свой восторг на что-нибудь действительно стоящее.

– Хочется есть, – повернувшись к окну, она выдохнула.

– Ты об энергии? – спросил, помня ее слова об отсутствии тяги к еде.

– Да. Мои силы на исходе, – коротко ответила она.

– Приедем, Юля что-нибудь подскажет, – ответил, надеясь, что Юля знает как быть.

– Я не дотяну до Ростова. Поэтому я тогда предложила тебе остановиться.

Переваривая услышанное я, с одной стороны, не хотел быть ее энергетическим бутербродом, с другой, понимал, насколько бы я не противился первой стороне, она – неизбежность, пока только граничащая со свершившимся фактом. И, продираясь сквозь заснеженную дорогу, я пытался найти хоть какую-то альтернативу, но ее не было. Тогда, заехав в Аксай, я принял единственное решение в виде остановки на более-менее расчищенном участке возле остановки.

– Давай так, – сказал сбежавшей невесте, к тому моменту выглядевшей очень паршиво. – Ты возьмешь у меня ровно столько энергии, сколько тебе требуется на то, чтобы дожить до завтрашнего вечера! Ни на один VQ больше, поняла?

От произнесенного я застыл на мгновенье. Это не было моим знанием, которое я захватил с собой при прыжке внутри пространства вариантов. Отчего стало ясно, что оно – собственность моей инфантильной проекции. Решив, что моя проекция не так уж и плоха, я вспомнил о ее инфантильности и о том, что она училась у Алекса, брала последние деньги у мамы, после чего сразу же передумал.

– Что такое VQ? – слегка приободрившись, спросила она.

– Виталити Квивалент, – молниеносно ответил ей и, быстро обдумав сказанное, продолжил: – Энергетический потенциал человека. Помимо жизненной энергии, он  служит развитию врожденных талантов.

– А я все думала, откуда у меня появляется тяга то к музыке, то к спорту, – вдумчиво, смакуя каждое слово, произнесла она.

– Когда ты крадешь у людей энергию, вместе с ней приходят и их способности с талантами, – произнеся в ответ, я почувствовал прозрение. – Все ведь просто! Воруя энергию, крадник может изучать человека! Выходит, все что было связанно со мной Славик знал лишь потому, что он подпитывался моей энергией! Или Стас… Да какая разница!

Ощущая послевкусие своего прозрения, я умилялся простоте мысли, которая почему-то не пришла ни ко мне, ни к китайскому Борису.

– Кто такой Стас? – спросила сбежавшая невеста.

– Близкий друг, – ответил, повернувшись грудью в ее сторону. – Ты через чакры умеешь извлекать энергию?

– Да, конечно. Я это делала через постель просто потому…

– Не интересно, – обрубил ее, желая скорее покончить со всем и, добравшись до Юли, узнать где я живу. – Бери эту сраную энергию. Только не увлекайся!

Она провела взглядом с головы до ног, после чего приложила ладонь к груди. Я сразу же почувствовал рвотный позыв, затем он стих, после чего появилось ощущение непрекращающегося опустошения. Это не было тем же ощущением, которое я испытывал с женщиной у подъезда Юли. Оно было легким, едва уловимым. Таким, что я бы ни за что не заметил его, не будь я сфокусирован на происходящем. Но я был сфокусирован на нем. И терпеливо дожидался заполнения энергетической утробы сбежавшей невесты. Попутно происходящему я пытался найти в этом что-то, хотя бы отдаленно похоже на скотобойню. И у меня получилось. Получилось настолько, что мне стало не по себе. Ведь, если отбросить человеческие глупости, в виде слепой веры в физическое превосходство и, тем более, совершенство интеллекта, становилось тревожно от понимания, что мы для крадников, подселенцев, колдунов и прочих – скот. Такой же скот, как корова или бык, которые начинают что-то подозревать лишь в момент, когда молот уже наготове. Пока тревога перерастала в первобытный страх, лицо сбежавшей невесты наливалось багрянцем, в то время как мое, по собственным ощущениям, проваливалось в череп. Пока страх становился сильнее моих аргументов, подавлявших его, я оглянулся по сторонам. Заснеженная безлюдная степь, ночь и машина, в которой я угощаю собой подселенку. И это после услышанной истории о тяжелой судьбе сущности, занявшей чье-то тело и пожирающей энергию людей. В тот же момент я осознал, что возникшая параллель относительно рогатого скота не была случайной – так подсознание подсказывало мне о том, что мной пользуются. И делают это так, что я, будучи человеком, способным оказать сопротивление, добровольно отдаю себя на совесть подселенки. В тот момент она улыбалась. Я чувствовал, сбежавшая невеста ликовала от случая, в котором ей повстречался простак.

– Все, стоп! – почувствовав панику, оттолкнул ее. – Какого черта так много?! У меня VQ и без тебя было раз два и обчелся!

– Ты чего? – спросила она, явно не понимая причины моей паники. – Я даже на день не взяла! А ты тут устроил, словно я тебя поглотила.

– Даже не глядя на себя в зеркало, я знаю, что мое лицо сейчас похоже на чехол из пересушенной кожи, натянутый на кости… – ворча, я отпускал козырек, чтобы посмотреть в зеркало на себя. Увидев свое лицо и не заметив никаких изменений, я перевел взгляд на сбежавшую невесту.

– Ничего не произошло? – спросила она, ухмыльнувшись.

– Странно, ведь я чувствовал…

– И заверещал, как девочка, – перебила она. – Я уже приготовила платок для слез.

– Да я же говорю, что мне показалось…

– Я тебя поняла, – сказала она, вновь перебив меня, – но если что, платок наготове.

Услышав второй ответ, я насторожился. Ее резкость и манера общения мне были знакомы. Я будто видел себя со стороны. И, оказавшись в роли собеседника с самим собой, чувствовал накатывающую обиду, а вместе с ней – желание закурить. Мне стало понятно, что возникшая тяга, как и обида, проявление моей проекции, каким-то чудом прорвавшимся за баррикады, выстроенные сознанием. Но от этого мне не стало легче. Наоборот, обида увеличилась в объеме. Подождав, когда эмоции стихнут, я спросил у нее:

– Ты случайно не прихватила с энергией кое-что еще?

– Точно! – облегченно воскликнула она. – А я думаю, откуда такие резкие ответы! Извини, но по-другому вряд ли получилось бы.

– Да что ты говоришь! Как я мог поверить подселенке…

– Знаешь, странное такое чувство, когда вроде говорит мужчина, а слышишь женщину. Тебе нужно собраться.

В салоне повисла тяжелая тишина, под которую мы заехали в Ростов, миновали центр и въехали на мост Стачки, где стояла патрульная машина с включенными проблесковыми маяками. Они вернули меня во вчерашнюю ночь, волоком протащили по переломными моментам, послужившим трамплином в новую проекцию, отчего на глазах начали наворачиваться слезы. Я отвернулся в сторону. Попытался подумать о хорошем. О том, что моя мама жива. Что отчим хоть и пьяница, но тоже живой и невредимый. О доме, в котором я провел все свое детство. Не сожженном доме. Но мои мысли быстро себя исчерпывали и на смену им приходил страх за бабушку, сменяемый опасениями за Дашу. Что если женщина, пытавшаяся убить меня, сперва наведалась к ней? Что, если ее больше нет в живых…

– Мы так и будем молчать, ранимый? – спросила сбежавшая невеста.

Я хотел было ответить, но вовремя заметил, что по моим щекам потекли слезы. Было очевидно, я проиграл битву своей проекции. И от осознания собственной слабости, мне стало печальнее. Я пытался сдержать слезы, но они продолжали заливать мне глаза. Шмыгнув носом, я вытер щеки, после чего ответил:

– Я не понимаю, почему сейчас плачу как девчонка, но, надеюсь, это останется между нами.

– Конечно останется. Держи, утрись, пока я не промокла, – сказала она, бросив платок на ручку передач. – Знала бы, взяла с собой дождевик.

Я поднял платок и вытер им лицо. Мне хотелось ответить ей чем-нибудь колким, но это не представлялось возможным. Я не верил в себя. Моя уверенность, словно брошенный со скалы камень, летела вниз без каких-либо перспектив. Но каждая следующая минута свободного падения не приближала ее к сочному приземлению, а лишь отдаляла этот момент в силу того, что внутреннего дна не существовало в принципе. Мне надо было взять себя в руки, остановить бесконечный полет. И, вспомнив, что сбежавшая невеста зарядилась моей энергией ровно на сутки, я почувствовал облегчение. Хоть я и не был полностью уверен, что, растратив ее, она утеряет способность к подобному общению, а я восполню образовавшиеся пустоты по принципу регенерации.

– Все это похоже на то, что ты взяла самый сочный кусок моей энергии, оставив инфантильность с ранимостью мне, – произнес, утирая слезы. – Ну ничего, завтра все вернется на круги своя.

– Буду только рада, – ответила она. – Мне не нравится то, как я язвительно общаюсь и какие образы возникают в моей голове. Но справится с этим не получается, настолько твоя энергия перебивает ту, которая во мне была. Обычно все, что мне не нравится, я гашу. Но не в данном случае. Единственный совет: перестань быть таким придирчивым к себе и к женщинам. Твоя энергия буквально пропитана подобным негативом.

Когда она закончила, я свернул на придомовую парковку, откуда с утра забирал машину, и остановился ровно на том же месте. Заглушив двигатель, я кивнул сбежавшей невесте в сторону двери и вышел из машины.

– Где-то здесь? – спросила она.

Подняв голову вверх, я посмотрел на Юлино окно, из которого горел свет. Затем, переведя взгляд наверх, уставился на небо. Оно было ясным и, несмотря на ночь, визуально холодным. Меня всегда удивляло, как человек, хоть мало-мальски обращающий внимание на детали, взглянув на небо, был способен определить время года. И если до технического прогресса это было обыденностью, то с развитием технологий все это стоит в одном ряду с экстрасенсорикой. А для некоторых – на более высокой ступени…

– Будет намного лучше, если ты прикроешь отвисшую челюсть, переведешь тупой взгляд на меня и ответишь на вопрос, – она перебила поток моих мыслей.

Я зло посмотрел на сбежавшую невесту и, тыкнув ей в грудь указательным пальцем, парировал:

– Сама тупая.

Поняв, насколько нелепо прозвучал мой ответ, я убрал палец и направился в сторону подъезда. Нажав на нужные кнопки на домофоне, которые знала моя проекция, я услышал его пиликание и характерный щелчок размагничивания двери.

Поднявшись на лифте со сбежавшей невестой, мы вышли в неосвещенный коридор и, оказавшись возле Юлиной двери, я легонько постучал в нее.

Дверь распахнулась.

– Почему ты заплаканный? – спросила Юля, сложив руки на груди. – И кого ты с собой привел?

Я снова вспомнил о всем самом плохом, что происходило за последнее время и от жалости к себе у меня на глазах начала наворачиваться новая порция слез. Но в этот раз мне удалось сдержать их. И проглотив комок обиды, я выдохнул.

– Это очень долгая история, – ответил дрожащим голосом, решив, что сейчас не лучшее время для рассказов.

– Меня зовут Настенька, – мягким голосом представилась сбежавшая невеста.

– Мы нигде не пересекались? – спросила Юля.

– Не припомню, – ответила она.

– Возможно, воспоминания проекции, – тихо пробормотала Юля.

– Это сбежавшая невеста. Ей негде жить, пусть она с нами переночует, – сказал, переступив порог. – Я тебе завтра все расскажу, когда смогу нормально конструировать предложения. Заодно прикинем, как быть.

– Хорошо. – Коротко ответила Юля и, убедившись, что все оказались в квартире, закрыла дверь.

Пройдя в комнату, я сбросил с себя куртку и сел в кресло. Спустя несколько минут в комнату зашла Юля.

– Куда дела невесту? – спросил, устало взглянув на нее.

– Показывала ее комнату, – ответила она, сев мне на колени и достав две сигареты.

– У тебя две комнаты?

– Тоже удивилась с утра, – она зажгла сигарету, от которой прикурила вторую и протянула ее мне.

– Я вообще бросаю, – сказав, я взял сигарету и сделал затяжку. – Зачем твоей проекции «двушка»?

– Сама задаюсь этим вопросом, – пожала она плечами. – Возможно, я заманивала жертв, запирала их и понемногу выкачивала энергию. Моя проекция была довольно активной. К слову о подселенках! Ты в курсе, что Настенька одна из них?

– Да, – ответил спокойным тоном. – А откуда ты знаешь, что она не человек?

– Подселенец чувствует подселенца, – ответила она.

– Я ей дал немного своей энергии.

– Вот это поворот! – удивилась она. – А с чего ради?

– Она была обессилена. К тому же я посчитал, что нам не помешают люди или, на худой конец, сущности. Вдвоем Стаса не одолеть.

– Согласна. Ты уверен в ней?

– Так же как в тебе.

– Я к чему это все… Когда ты спал, в тебе было несколько видов энергии. Одна часть – это энергия твоей проекции, причем не самого лучшего качества. По крайней мере я бы ее не забирала в чистом виде. Вторая же часть – энергия, генерируемая твоим переместившимся разумом. Эта энергия особенного качества ввиду разнообразного жизненного опыта и прочего, прочего. Сейчас же в тебе только лишь энергия проекции.

– Откуда ты знаешь где какая энергия? – спросил ее, усваивая услышанное.

– Сперва я решила, что моя проекция с Настенькой где-то виделась. Знакомая энергетика исходила, понимаешь? А чуть позже, когда я ей показывала комнату, услышала до боли знакомую манеру общения в частности, и повадки в целом. Сложив два плюс два, я получила вывод, что она питалась тобой. Причем делала это так, что в тебе осталась только низкопробная энергия, которую генерирует инфантилизм и прочие нездоровые человеческие качества.

– Вывод тут один: подселенцам верить нельзя! Я хотел как лучше ей, а она взяла самое лучшее…

– А ты полагал, что все устроено иначе? – с улыбкой спросила Юля. – Ты точно такой же. Я ведь крадников чувствую тоже. А ты, как я посмотрю, затесался в этот кружок.

Она встала с моих колен и, дойдя легкой походкой до кровати, легла на живот, положила подушку под подбородок.

– У меня же как-то получилось не красть способности! – дрожащим голосом бросил в ответ. – Я ничего ни у кого не перенял и остался собой. К тому же я опустошал подселенцев, а не людей! И вообще все началось с той женщины, которая была в моем сне, оказавшимся явью.

– Потому что те, кого ты опустошил, были призраками.

– Они были подселецами, имеешь в виду?

– Подселенцы – это подселенцы, – она махнула рукой. – Мы, сущности, занимаем тело вместе со своими талантами. Примерно так же, как ты занимаешь свою проекцию. Только если те качества, которые были в твоей проекции, остаются в ней, иногда вступая в борьбу с качествами сознания, переместившегося в нее, то качества заложенные в человеке, чье тело занял подселенец, отправляются вместе с ним в лимб. Говоря «призраки», я имею в виду людей, не генерирующих никакой энергии: ни отрицательной, ни положительной. Они просто оболочки. У них нет никакой цели и нет стремлений.

– Я их называю потребителями. Но удивительно, что эти никчемные, бегающие за последней моделью телефона, словно уличные псины, мчащиеся за костью, даже для подселенцев и крадников являются пустышками.

– Тут ничего не добавить, – улыбнувшись, сказала она.

– Хорошо, если так, то ответь мне вот на какой вопрос: почему моя проекция имеет лишь недостатки? Качества, генерирующие отрицательную энергию.

– Я не говорила, что твоя проекция состоит из недостатков, – ответила она. – В любом человеке есть как плюсы, так и минусы. Да, иногда что-то преобладает, но, обычно, всего поровну. Я могу ответить, почему так получилось, что в ней, на момент нашего прыжка внутри пространства вариантов, были лишь недостатки.

– Было бы неплохо.

– Потому что моя проекция частично поглотила твою проекцию перед тем, как они сели в машину. Я подпитывалась тобой в этом варианте жизни, крала положительную энергию и не трогала отрицательную.

Услышав ее ответ, я встал с кресла и подошел к зеркалу. Глядя на тусклые, почти бесцветные чакры, мне пришло озарение. Я понял, что получая информацию от китайского Бориса, видел картину не целиком, а лишь частично. Да, крадники подключались к уязвимой чакре и выкачивали энергию. Но в силу отсутствия дополнительных деталей от крадников или подселенцев, он не брал в расчет, что энергососы те еще гурманы. Они выкачивали положительную энергию, ослабляя качества человека, генерирующие ее. Ввиду ее отсутствия, эти качества сходили на нет, оставляя в человеке лишь отрицательную энергию.

– Так значит на яркость чакр влияет положительная энергия… – произнес, не отрывая глаз от чакр.

– Да, – подтвердила Юля. – Отрицательная энергия не светится. Или, если светится, то очень тускло.

– Выходит, жертвы крадников – ходящие мертвецы не потому что в них нет никакой энергии, а потому что в них осталась отрицательная энергия, которую вырабатывают худшие из человеческих качеств: озлобленность, склочность, малодушие.

– Все верно. Они ее не трогают, тем самым оставляя человека в живых, и увеличивают в себе разрыв между отрицательной и положительной энергиями, гарантируя жизненную устойчивость.

Вспомнив, как от моих рук погибали подселенцы, я спросил:

– Что будет с крадником, если тот полностью опустошит другого крадника?

– То же самое, что и с любым другим человеком, – незамедлительно ответила она. – Крадник, колдун или ведьма – это те же люди, но со способностью воровать энергию, наводить порчи, ставить печати. И если человек, наполненный отрицательной энергией, склонен к суициду и преступлениям, то все эти качества заберет ее новый владелец, а поглощенный человек отправится в лимб. Если же крадник опустошит подселенца, то подселенец погибнет в силу того, что прана жертвы наиболее уязвима, в отличии от человеческой праны. Но об этом позже. Суть одна: понимание, какую энергию нужно воровать, отличает опытного крадника от новичка вроде тебя.

Я снова развернулся к зеркалу и провел рукой по тусклым чакрам. Мне стало ясно: убив подселенцев, я забрал их отрицательную энергию, которая, смешавшись с моей отрицательной энергией и отрицательной энергией моей проекции, образовала гремучую смесь. Но сильно расстроиться этому мне не удалось из-за того, что в комнату зашла сбежавшая невеста.

– Всем привет! Подскажите, во сколько мы завтра встае… – увидев меня возле зеркала, она не произнесла первый вопрос до конца и перешла ко второму: – Мне ведь не показалось и ты действительно гладил себя по животу, глядя на свое отражение?

Я понимал, как это выглядело со стороны. И, возможно, нашел бы что ответить на ее колкий вопрос. Но обидчивость проекции в совокупностью с приобретенной отрицательной энергией сущностей, в очередной раз, взяла верх, заполонив все пространство внутри меня. Держа в уме предыдущий опыт, в котором я неудачно парировал ее выпад, мне ничего не оставалось кроме как отправиться на кровать к Юле, демонстративно игнорируя любые слова, адресованные в мой адрес. Шагая уверенной походкой к кровати, мне показалось, что я непроизвольно фыркнул. Решив, что это было бы слишком даже для столь обидчивой проекции, я не придал этому значения.

– Мальчик обиделся, – констатировала сбежавшая невеста.

– Встаем в девять утра, – произнесла Юля, – у меня завтра выходной.

– Мне к девяти в салон, – сказал, не зная точного времени, к которому я должен был там быть.

– Тогда предлагаю в семь! – произнесла сбежавшая невеста. – Во мне энергии до раннего вечера, может и того меньше.

– Так мало? – удивилась Юля. – Хотя, учитывая, что он полностью опустошил… –остановившись, она обратилась ко мне: – Крадника?

– Подселенца, – ответил, обдумывая, сколько во мне отрицательной энергии.

– А, ну меняет дело, – сказала она, покачав головой. – Тогда вопрос природы происхождения твоих реакций отпадает сам по себе. Много положительной энергии удалось получить?

– Я бы не сказал, – выдохнув, ответил ей.

– Еще бы! – бросила Юля. – Мало того, что ты опустошил подселенца без положительной энергией, или с малой ее частью, в сравнении с тем количеством отрицательной, которая в нем находилась, так ты еще и его темную прану забрал!

– Если бы он не начал истерить как школьница, я бы взяла на день и дело с концом, – вмешалась в разговор сбежавшая невеста, не совсем понимая сути озвученного. – Там хватало энергии. В общем, как есть, так есть.

– Может ты что-то скажешь? – не выдержав, обратился к Юле, чтобы она остановила сбежавшую невесту в своих нападках. – Ты же видишь, что я не в состоянии отвечать!

– Настенька, не обижай Андрея, – тут же произнесла Юля. – Его эмоциями руководит энергия двух сущностей.

В ответ сбежавшая невеста рассмеялась.

– Вы издеваетесь!? – взорвался, услышав ее смех.

– До завтра, красавица! – весело произнесла сбежавшая невеста.

– До завтра! – Юля послала воздушный поцелуй.

Сбежавшая невеста закрыла за собой дверь. А я, пристально глядя на Юлю, ждал ответ на неизвестный мне вопрос.

– Что? – спросила она, увидев мой взгляд. – Она веселая.

– Я веселый, а она – крадница, забравшая мои качества!

– Зато ты теперь почувствовал какого людям общаться с тобой, заодно понял, к чему приводит опустошение подселенца. Завтра с утра ты уже наполнишься своей энергией, а приобретенная отрицательная энергия, пусть и медленнее положительной, истратится и ты вернешь самого себя. Она тоже станет прежней. Ничего страшного.

Чувствуя, что Юля не понимала меня, мне захотелось недовольно фыркнуть. Она не осознавала широты размаха моих внутренних переживаний, связанных с происходящим. Но я в очередной раз сдержался. Отметив, что гораздо успешнее стал справляться с эмоциями, мое настроение приподнялось.

– Ты как-то странно фыркаешь, – брезгливо сказала Юля.

– Я сейчас фыркнул? – растерянно спросил у нее.

– Уже второй раз. Но уже это не походило на девчачий фырк.

Мое настроение упало на прежнюю ступень. Вероятно, я хотел думать, что научился сдерживать реакции, а мое тело, даже не подозревая об этом, продолжало их проявлять.

– Это было слишком по-женски? – аккуратно поинтересовался у нее, надеясь на отрицательный ответ.

– Я не уверенна, что любая девушка сможет изобразить подобную манеру. Разве что натренированная.

– Это невыносимо! – воскликнул, уткнувшись головой в подушку. – Эта проекция на восемьдесят процентов состоит из женского начала!

– Завтра все останется в прошлом.

В ответ я перелег так, чтобы мне было ее видно, после чего спросил:

– Откуда ты знаешь о пространстве вариантов? О том, какая энергия отрицательная, а какая – положительная? И еще мне интересно, как ты выяснила прошлое своей проекции? Ты ведь в прошлой проекции об этом ничего не знала!

– Я была под гипнозом, забыл? Став в своем уме, мои знания вернулись сами по себе. И не забывай, что мне, как сущности, две сотни лет. Что касается пространства вариантов, то я, как сущность оказавшаяся в очередной проекции, сохранила свою истинную прану – зафиксировала в памяти все свои предыдущие опыты, не дав шансов пране новой проекции поглотить ее. К слову о поглощении праны или, как я люблю выражаться, проекции. Тебе, обычному человеку, нужно сконцентрироваться на том, чтобы задавить проекцию, в которой ты оказался. Если ее прана тебя поглотит, то все прошлое растворится в памяти как сон.

– О чем-то подобном китайский Борис упоминал, – отметил я, ощутив, что мне сейчас его не хватает, – но там было удивление от того, что я помнил происходящее из предыдущих проекций. И что такое прана?

– Он удивился, но не сказал самого главного. Как это на него похоже, – улыбнувшись, произнесла Юля. – Прана – это энергия сущности.

– Я полагал, что VQ является человеческой энергией, – произнес, задумавшись.

– Физической части человека, – поправила меня. – VQ – это жизненная сила, вырабатываемая праной. То, что определяет яркость чакр. Она меняется в зависимости от среды обитания, увлечений и травм. А если в общем – от опыта. Это та энергия, которую мы воруем. Праной же называется не физическая энергия, а энергия самой сущности, которую можно украсть у подселенца, тем самым убить его, но у человека ее забрать нельзя. Вообще мы все, по большому счету, сущности. Разница лишь в том, что я – сущность из лимба, потерявшая свое тело из-за полной утраты VQ и у меня прана имеет темный силуэт. Его ошибочно называют аурой. А ты пока еще живая сущность, имеющая собственное тело и голубой силуэт. Но когда твоей праной перестанет вырабатываться VQ или тебя поглотят, ты отправишься в один из трех миров: ад, рай или лимб. И если ты вернешься из лимба в качестве подселенца, то более могущественный подселенец или крадник запросто сможет вытащить сперва твой VQ, затем прану, что гарантирует окончательную смерть.

Слушая Юлю, я задумался над тем, какая вероятность того, что я такой же подселенец как она. Учитывая, что в моей проекции уже находилась сущность, имевшая свою прану, очень велик риск оказаться своим среди чужих.

– Слушай, если все так, как ты сказала, и мне приходится бороться с праной собственной проекции, то, выходит, я тоже подселенец?

– Нет! – отрезала она. – Находиться в собственном теле, борясь с праной своей проекции и проникнуть в чужое тело, ослабленное в виду отсутствия VQ, которое и есть положительная энергия – не одно и то же. Невозможно украсть у человека прану. Тебе нужно помнить, что переместившись внутри пространства вариантов, ты оказываешься в проекции, имеющую свою прану – накопленный жизненный опыт, с которым тебе нужно бороться, не давать ему поглотить твою истинную прану с накопленными знаниями. В противном случае ты забудешь опыт прошлых проекций и чакры, подстроившись под этот опыт, разбалансируются. А разбалансированная чакра – это нарушенный внутренний энергообмен, образующий окно, из которого VQ запросто уйдет к тому, кто этого пожелает. К нему подключается крадник или сущность, подобная мне и, воруя положительную энергию из соседних чакр, оставляет человека с отрицательной энергией. И да, энергия – это код. В ней содержится вся информация о человеке: от пережитого опыта до умений.

– Тогда почему Стас, выкачивая из меня энергию в проекции Славика, моего друга, не остановился на этом? – рассуждал, складывая пазлы из полученной информации. – Для чего ему нужно было устраивать прыжки по вариантам, если он, воруя энергию, получал мои умения?

– Не путай умения со способностями. Умения – это приобретенные знания. То, что любой сможет повторить, имея под рукой информацию с правильной последовательностью действий. А способности – дар, который нельзя объяснить словами. Не знаю, как в проекции Славика, а Стасу, как самому настоящему нарциссу и человеку, зарабатывающему на мероприятиях, нужна была твоя харизма и умение выражать мысль. Остальное, если говорить о энергии и содержащейся в ней информации, его не интересовало. Поэтому он, придерживаясь основному плану, подпитывался тобой. И так как ворованная энергия расходуется в первую очередь, а уже потом собственная энергия крадника, он это делал систематически.

– Что значит собственной? Азиат говорил, что у крадников нет собственной энергии. Попробовав чужую энергию, они блокируют выработку своей, и таким образом становятся зависимы. Про сущностей вообще нечего говорить, – вспомнив о китайском Борисе, меня накрыла грусть из-за его несправедливой гибели. При этом я отдавал себе отчет в том, что эмоциональность ничем не поможет. Особенно в поисках Стаса с дальнейшей перекражей моих способностей. Но мне было сложно совладать с чувствами, отчего грусть лежала камнем в глубине моей души.

– Ты плачешь? – спросила Юля.

Я провел рукой по лицу, после чего посмотрел на ладонь. Она была мокрой. Я поймал себя на мысли, что если бы ладони могли промокать, то моя бы промокла насквозь.

– Вспомнил о китайском Борисе, – коротко ответил, боясь усилить поток слез.

– Когда ты уже станешь прежним… – выдохнув, прошептала она, после чего включилась в диалог: – Боря знает много об этом, но он не крадник и уж тем более – не подселенец. Он отталкивался от своих, человечески ощущений и ошибочно предполагал, что с сущностями и крадниками работает тот же принцип обмена энергии, что и с людьми. Как я уже говорила, сущности подселяются в человеческое тело вместе со своей праной – энергосистемой, образующей собственное VQ. У крадников тоже есть своя энергосистема, они же люди. Что они, что подселенцы крадут энергию не из-за недостатка своей, а по причине оказываемого эффекта: ощущение эйфории, увеличение сил, усиление способностей и, самое главное, получение знаний. Но это длится не долго и, растратив украденную энергию, эйфория сходит на нет, знания улетучиваются, как и прочие качества, содержащиеся в украденном VQ. При таких условиях они запросто подсаживаются на воровство энергии. Им становится недостаточно своего VQ, вырабатываемого праной. Они хотят снова почувствовать себя всесильными, получить определенную порцию знаний. И, как ты с Борей мог наблюдать, именно поэтому у крадника одна, максимум две жертвы. Систематически подпитываясь от жертвы, крадник или подселенец обеспечивает себя  желанным VQ, в то время как сама жертва, не понимая что происходит, оказывается с разбалансированными чакрами из-за нехватки VQ, вырабатываемым праной.

– Именно поэтому ты крала у меня энергию? – спросил у нее.

– Просто моей проекции нравился твой VQ, – пожала она плечами. – Но обещаю, что пока я здесь, подобное не повторится.

Мне показалось, что она, ошибочно распознав в моем голосе обиду, утешала меня. Затем мне пришло в голову, что, возможно, мой голос действительно был обиженным. И только лишь после окончательного принятия этой вероятности, я решил своим вопросом опустить ситуацию:

– У тебя есть вода? Очень хочется пить.

Она встала с кровати, подошла к двери, ведущей из комнаты, и, не оборачиваясь, спросила:

– Ты видео смотрел?

Мне не хотелось говорить ей, что я отложил просмотр присланных видео. Не по причине боязни ее реакции, а из-за нежелания тратить время, которое с радостью можно провести во сне. Но, немного поколебавшись над правильностью ответа, я произнес:

– Не успел.

– Тебе нужно посмотреть их, – сказала она в закрытую дверь.

– Давай завтра? После работы приду и посмотрим.

– Хорошо, – сказав, она открыла дверь и вышла из комнаты.

Спустя минуту Юля пришла со стаканом воды, который я осушил двумя глотками. Растекаясь по телу, жидкость добавляла свежести, а с ней и усилившуюся жажду. И оказавшись не в состоянии справиться с ней, я поинтересовался:

– Можно еще стаканчик?

– После видео, – произнеся, Юля легла рядом со мной.

Решив, что мне по силам справиться с тягой, я снял с себя одежду, перекатился на свою сторону кровати и накрылся одеялом.

– Купаться не идешь? – спросила Юля, укрываясь.

– Не сегодня, – ответил, перевернувшись на противоположную от Юли сторону.

Мои веки были тяжелы. И я не сомневался, что, закрыв их, в одно мгновенье погружусь в сон. Я закрыл глаза и, прокрутив в голове прошедший день, тяжело выдохнул.

– Ты сегодня вспоминал о ребенке? – тихо спросила Юля.

– Нет, – без раздумий ответил ей.

– Сейчас прана проекции находится в борьбе с твоей истинной праной, – приглушенно, словно за стеной, звучал голос Юли. – Не дай даже частично поглотить ее, иначе утерянные воспоминание с опытом не вернуть. Будь осторожнее.

Я попытался понять, о каком ребенке говорила Юля, но мне не удалось этого сделать. Отбросив лишние мысли и расслабившись, я начал погружаться в сон.

Глядя на что-то ненавистное тебе, не обольщайся: ты его видишь лишь потому, что сам его олицетворяешь.

Глава 1

– Может видео? – послышался женский голос, доносившийся из-за стены.

– Не стоит, он опять обидится, – протестовал голос Юли.

Немного прийдя в себя, не открывая глаз, я попытался вникнуть в суть диалога. Но голоса вдруг смолкли. Выждав, как мне показалось, пару минут, я приоткрыл правый глаз. Свет раздражал сетчатку, отчего мое лицо искривилось и, вопреки желанию закрыть его обратно, я открыл второй.

– О, проснулся! – скрестив пальцы рук на груди и наклонив голову, произнесла сбежавшая невеста.

Посмотрев в сторону, я увидел возле себя Юлю. Она лежала на кровати, подпирая рукой голову и внимательно смотрела на меня. Отметив, насколько крепким был мой сон, раз голоса, звучавшие рядом со мной, казалось, находились где-то за стеной, я приподнялся на локти.

– Который час? – спросил у Юли.

– Восемь.

Перевернувшись, я дотянулся до джинс и достал из кармана телефон. Открыв «Вотсап», я не нашел активных чатов. Отсутствие сообщений от Таши, владелицы салона, придало уверенности, что я попал в точку относительно начала своего рабочего дня. Мне оставалось лишь понять он должен был начаться в девять утра или в десять.

– Дай сигарету, – попросил Юлю, продолжая копаться в телефоне.

– Ты же бросаешь, – произнесла она таким тоном, который, как мне показалось, выражал подозрение. Не понимая его природу происхождения, я решил не фокусироваться на нем, чтобы не забивать голову лишней информацией.

Взяв протянутую сигарету, я сделал крепкую затяжку и тут же вернул ее. Ядовитый вкус дыма привел меня в чувства, что никак не отразилось на скорости моих действий. Неспешно встав с кровати, я сгреб в одну охапку джинсы, свитер, носки нижнее белье и шагнул в сторону ванной комнаты.

– Пока ты спал, я попрактиковалась в искусстве фотографии, – сказала сбежавшая невеста, протянув телефон. – Хочешь посмотреть?

Я взял в руку телефон и принялся сметать влево фотографии. На каждом из увиденных изображений был я в различных ракурсах, но в одной позе: зажавший подушку между ног, с открытым ртом и запрокинутой головой. Они вызвали у меня улыбку и твердую уверенность в ответном ударе. Не сиюминутным, а таким, который своей неожиданностью доставит мне большее удовлетворение, нежели спонтанно-эмоциональная отместка.

– Это все или есть другие? – спросил, вернув телефон.

– Модель была не универсальной, – ответила она. – Поэтому да, все.

Выйдя из комнаты, я проследовал в ванную и, открыв кран с теплой водой, начал ждать смены желтого цвета на прозрачный. Пробыв пять минут в режиме ожидания, я понял, что этого, возможно, не случится, после чего поднялся на подиум душевой кабинки и встал под струю. Пока желтая вода стекала по моему телу, я вспоминал вечерний диалог с Юлей. Она оказалась права, спустя ночь ко мне вернулась реакция на происходящее и я снова стал самим собой. А раз так, значит она права и в том, что мне нужно быть сконцентрированным на истинной пране. Не давать проекции поглотить меня. Не позволить себе, слившись с ней, раствориться в пространственном небытии. Выбравшись из кабинки, я попытался восстановить последовательность событий, предшествующих прыжку внутри пространства вариантов. Я вспомнил о Славике, подарившем мне статуэтки, о цыгане с монеткой, имевшей схожие со статуэткой свойства, Любви, о сеансе энерготерапии, серии самоубийств, об оживших персонажах моих книг, Стасе, являвшимся проекцией Славиком, о Даше и моих к ней чувствах, смерти китайского Бориса, Елены, цыганят и, как вишенка на торте – смерти своей с Юлиной проекций в автокатастрофе.

– Ничего не забыл? – спросил, глядя на свое отражение в зеркале, затем натянул нижнее белье, джинсы, кофту и вышел из ванной.

– Ты помнишь наш вчерашний разговор? – спросила Юля, едва я заступил за порог.

– Да. Где носки?

– Андрей, я не храню твою одежду у себя дома, – сказала она. – У тебя дома, наверное.

– Хорошо. Дай мне свои.

– Ты хочешь надеть женские носки? – удивленно спросила она.

– У тебя они в цветочек? – поинтересовался в ответ.

– Нет, однотонные, – обдумав, ответила она, – красные, розовые.

– Пойдёт, – махнул рукой, сев на диван. – У цвета нет пола.

Она открыла нижнюю полку шкафа, достала два носка и, засунув один в другой, кинула мне в грудь.

Натянув носки, я встал с кровати. Чувствуя себя не в своей тарелке, я на какое-то время остался стоять на месте. Осматривая одежду, мне в голову никак не приходила причина дискомфорта. И лишь похлопав себя карманам, на случай, если я что-то забыл, во мне вспыхнуло желание закурить.

– Дашь сигарету? – спросил у Юли.

– Андрей, ты не забыл, что собирался бросать? – осторожно спросила она.

Я не хотел вступать в рассуждение о том, почему я должен бросать курить даже при условии что когда-то давно, под влиянием эмоций, упоминал об этом. Поэтому решил ограничиться стандартными:

– Чуть позже брошу.

– Каждое утро вспоминай о том, что с нами произошло, – сказала она настоятельным тоном. – Прямо по пунктам бери и озвучивай сам себе. Я переживаю, что ты не справишься с праной своей проекции. Без тебя мне и твоей истинной проекции точно конец. Я сомневаюсь, что Стас сидит сложа руки.

– Все получится, будь уверена, – произнес как школьник, после чего протянул руку в которую тут же легла сигарета.

Крутя ее в пальцах, я вышел в прихожую, обулся, накинул куртку и открыл входную дверь.

– Андрей, сегодня вечером я тебя жду! – донеслось из комнаты.

Закрыв дверь и быстрым шагом направившись к лифту, я пытался понять, как мне стричь людей, если в моих руках никогда не было ни ножниц, ни расчесок. Но когда лифт закрыл двери и повез меня вниз, я решил отставить сомнения, довериться опыту своей проекции.

На улице было невыносимо холодно. Казалось, моя куртка не являлась преградой для ветра. Он со свистом проносился по моему телу до подмышек и обратно, образуя под одеждой некое подобие розы ветров. Дошагав до машины, я с трудом открыл водительскую дверь. По собственным прикидкам, три моих пальца были точно обморожены, а остальные семь – под вопросом. Запустив мотор и дождавшись тепла, поступавшего из дефлекторов, мои руки сами потянулись к струе воздуха. Но едва я прислонил пальцы, на телефоне раздался звонок.

– Ну кому это надо! – возмутился в никуда, сквозь боль доставая телефон и, не глядя на экран, отвечая на вызов: – Слушаю!

– Андрей, что опять случилось?! – злобно прохрипел голос Таши, после чего хрипло заверещал: – Девять ноль-пяяяять!!!

Я непроизвольно оторвал телефон от уха и, чтобы не быть в собственных глазах мальчишкой, испугавшимся злобную владелицу салона красоты, посмотрел на часы.

– Представляешь, а я как раз все утро ломаю голову на счет начала рабочего дня! – импровизируя, весело произнес я.

– Зачем ты опять врешь?!

Мне на секундочку представилось, что у нее изо рта летели остатки еды с мерзкими, тягучими слюнами. И они, как картечь, поражали всех в салоне красоты. Глаза, рты, лица клиентов и сотрудников, стены, потолки, окна – все без исключения оказывались под взрывной волной Таши.

С трудом отбросив отвратительную на вид фантазию, я ответил:

– Немного запарился, признаю. Через пятнадцать минут буду.

– Тебя уже клиентка ждет, – она резко смягчила тон, в стиле самой прокачанной истерички, не слазящей с «качелей». – Постарайся быстрее.

– Договорились, – быстро сказал, после чего положил трубку, отбросил телефон на пассажирское сидение и прислонил пронизанные болью пальцы к дефлектору.

Реанимируя конечности, мне натерпелось начать свой путь. И стараясь хоть немного отвлечься, начал выполнять задание Юли. Мысленно повторяя последовательность событий, предшествующих прыжку внутри пространства вариантов. Я вспомнил о Славике, подарившем мне статуэтки, о цыгане с монеткой, об оживших персонажах моих книг, Стасе, являвшимся проекцией Славиком, Даше, смерти китайского Бориса, Елены, цыганят и моей с Юлиной гибели в автокатастрофе.

Отогрев пальцы, я включил режим езды и поехал по направлению к салону красоты. Вопросов куда ехать у меня не возникало: благодаря своей проекции я знал, что он находился на Тургеневской. И, ввиду малой загруженности дорог, путь к нему занял каких-то шестнадцать минут. Припарковав машину на пересечении с Семашко, я выскочил из машины и в режиме бега добрался до рабочего пространства. Открыв дверь, мое тело тут же покрыли мурашки.

– Ну наконец-то! – с облегчением прокричала на весь салон Таша, сидевшая на диване по правую сторону от входа. Вместе с ней, сгорбившись, сидел лысый, широкоплечий мужчина с множеством черных браслетов на руке. За ним – пятнадцатилетняя девочка, являвшаяся дочкой Таши. Девочку-подростка звали Никола и если у моей проекции к ее имени не было никаких вопросов, то у меня как к нему, так и к образу жизни сидевшей малолетки их набралось великое множество. Причем вопрос о том, как можно начать трахаться с кем попало в шестнадцать лет, был не основным. Впрочем, покопавшись в воспоминаниях проекции, все встало на свои места. «Hair  club» был пристанищем для дешевок, а его работники, в том числе моя проекция – заботливыми проводниками, вроде гостиничных администраторов, сопровождающими посетителей в причудливый, грязный мир, где своими одобрительными рассуждениями укрепляли без того твердую веру в то, что продажная любовь – абсолютно нормальное явление. Призадумавшись, я решил, что даже расположение салона было символичным: находясь под боком центрального рынка, сюда тянулись люди, в той или иной степени торгующие собой. Иначе и быть не могло, ведь то, что может продаться, обязательно окажется в месте, пропитанным атмосферой купли-продажи. Решив, что это явление неплохо было бы назвать «проданной гравитацией», я достал телефон и зачем-то записал фразу в заметках, после чего сразу же стер и засунул гаджет обратно в карман.

Переведя взгляд в противоположную сторону салона, где напротив зеркал были расставлены парикмахерские кресла, я увидел ожидавшую меня клиентку. Она, поглядывая в мою сторону, шаркала ногами по тусклой плитке. Подняв кверху указательный, я одними губами произнес «одну минуту» и переключил внимание на Ташу.

– Знакомься, – произнесла она, увидев мой взгляд, – это Константин. Он писатель, таролог, экзорцист, энерготерапевт…

– И просто хороший человек! – перебив Ташу, сказал он с натянутой на все лицо улыбкой.

Проведя по нему взглядом, я для себя отметил, что, видимо, совершенно неправильно представлял как выглядят писатели. Каждая деталь его образа вдребезги разбивала мои крепкие шаблоны внешности, которой, как мне казалось, должен быть наделен человек, занимавшийся данным видом деятельности. Вместо мятой, затертой до дыр одежды, на нем блестел синий пиджак. И если джинсы, вместо брюк, подчеркивали свободу от классического мышления, то выходом за пределы устоявшихся предоставлений о совмещении стиля являлось множество кожаных браслетов на обоих руках, в совокупности с выглядывающей из под засученного рукава татуировкой в виде круга, по диаметру которого большие аккуратные буквы образовывали слово «ASMODEUS».

– Никогда не думал, что встречу живого писателя, – сказал, протянув ему руку.

– Никогда не думал, что кто-то способен повстречать мертвого писателя, – парировав, он пожал мою руку и, сразу перейдя на «ты», спросил: – Ты никогда не хотел стать писателем?

Решив не отвечать сразу отрицательно, я покопался в памяти проекции и, не найдя ни одного фрагмента воспоминаний, в котором было бы желание написать хотя бы строчку, ответил:

– Нет, это не для меня.

Он широко улыбнулся, отпустил мою руку и откинулся на диване.

– Иди работай, а я буду говорить… – Таша внимательно посмотрела на мой внешний вид. – И как ты выглядишь?

– Что не так? – спросил я.

– Ну ты как-то… Дело даже не в одежде. На тебя посмотришь и не скажешь, что ты стилист. Какой-нибудь отчаявшийся человек, что ли.

«Попрыгала бы ты по проекциям, – подумал, широко улыбнувшись. – Может быть тело в порядок привелось бы».

– Да нет, все нормально, – сказал я, уходя от дивана. – Сны тяжелые.

Повесив куртку на крючок вешалки, я подошел к комоду, достал оттуда пеньюар, одноразовые перчатки. Натянув перчатки на руки и завязав на себе пеньюар, я взял огромный блокнот, на чьих страницах фиксировалась информация о клиентках: от исходных данных в виде качества и глубины тона волос до цветового направления, в который эти волосы были окрашены. Ухватив взглядом цифры 7.21, написанные в блокноте, я повернулся в сторону клиентки и, решив, что взяв краску лишь с этим цветом, пигмента будет недостаточно и оттенок получится не слишком насыщенный, я захватил еще один тюбик 6.21. Захлопнув блокнот, я взял краску, миску, кисточку и трехпроцентный оксидант. Поставив миску на стол, я смешал краски с оксидом так, как приходило на ум. Доверившись мыслям, которые, как и с выбором красителей, молниеносно всплывали в моей голове.

– Зачем ты взял на тон ниже? – шепотом спросила Таша, оказавшаяся рядом со мной. – Мы же не хотим ей затемнить. Нужно тон-в-тон.

– Это не волосы, – начал объяснять ей, добавляя краску в миску, стоявшую на весах, – а мочалка. Они пустые. По-хорошему, нам нужно сделать препигментацию, чтобы заложить глубину тона, после чего нейтрализовать нежелательный оттенок и, высушив, покрасить в нужный цвет. Но так как у нас коммерческие окрашивания и стрижки, а не качественные, я возьму на тон ниже, смешаю в равных пропорциях и получу похожий оттенок. Есть вопросы?

– Ладно, делай как знаешь, – произнесла она, не поднимая тона.

– С этого и надо было начинать, – ответил, улыбнувшись.

Когда Таша ушла, я улыбнулся еще раз. Тому, что схватывал налету информацию, заложенную в пране моей проекции. Мне не приходилось ждать даже долю секунды, чтобы рассуждать на темы, известные лишь проекции. Говорить о непонятном так, что становилось предельно ясно самому себе. Оставалось понять, это ли имела в виду Юля, говоря о поглощении истинной праны. Значит ли молниеносное выплевывание информации, доступной только моей проекции, что моя прана находится в процессе поглощения? Допустив подобный ход событий, я тихо произнес:

– Славик, подаривший мне статуэтки, крадущие энергию, цыган с монеткой, смерть китайского Бориса, Елены, цыганят и гибель моей с Юлиной проекций в аварии… Вроде все!

– Если все, тогда начинай! – сказала Таша, после чего я понял, что мною сказанные слова были не такими уж тихими.

Кивнув скорее самому себе, нежели Таше, я разделил голову на четыре части и в прикорневой зоне начал наносить краситель. Процесс разделения волос, нанесения красителя, отбрасывания готовых прядей и загребания новых, плавно вводил меня в состояние, которое, вероятно, испытывает медитирующий человек. Расслабление и спокойствие, наряду с внутренней наполняемостью, выносили меня на новый уровень принятия происходящего. И если первые два ощущения мне были понятны, то распознав наполняемость, я сконцентрировался на своих руках и волосах клиентки. И через несколько мгновений увидел, как от каждого волоска тянулись тонкие струйки энергии и пропадали в кончиках моих пальцев. Я нехотя попытался прекратить кражу энергии, но ничего не вышло – энергия продолжала перетекать ко мне. И, решив, что это справедливый энергообмен, я остановил свои попытки.

– Кто это явился! – воскликнула Таша. – Андрей, твоя невзаимная любовь пришла на работу!

– Ты почему опаздываешь, любовь моя? – непроизвольно спросил я и, мимолетно обдумав кому я адресовал свой вопрос, отбросил эту мысль в сторону.

– Прихорашивалась, чтобы ты ни на кого не положил глаз! – ответил знакомый моей проекции голос.

– Даш, пожалуйста, сделай нашему гостю кофе, – попросила Таша, после чего добавила: – Ну раз все на месте, тогда через пять минут у нас собрание! Андрей, слушай внимательно, чтобы не было «а я забыл», «а я не понял», – сказала она искривив голос до мужского тембра, который, в силу его хабалистой хрипоты, можно было и не искажать.

– Ты будешь кофе? – подойдя ко мне за спину, заботливо спросила Даша.

– Нет, спасибо, – ответил ей, не желая отрываться ни то от волос, ни то от энергии, стекавшейся ко мне.

Закончив с корнями, я положил кисточку в миску и оглянулся в сторону дивана. На нем Таша с Константином что-то обсуждали, а юное дарование ростовского эскорта тупым взглядом сверлило экран телефона. Поняв, что до собрания еще есть время, я ушел в зону мытья головы и, бросив посудину с кисточкой в одну из двух моек, вернулся в зал. К тому моменту Даша заняла свое место – справа от дивана, в клиентском кресле.

– Знакомьтесь, Константин! – произнесла Таша. – Мы с ним буквально вчера познакомились.

– И эта встреча оказалась судьбоносной, – произнес Константин и, бросив на меня взгляд, с легким пафосом добавил: – Прямо как в фильмах.

– Он пришел подстричься, – продолжала Таша, не реагируя на слова Константина, – но нашего парикмахера не было на рабочем месте. Да, Андрей? По итогу Константин записался на маникюр к Николе, и в ходе разговора оказалось, что Константин очень разносторонняя личность.

– Приятно слышать подобное от талантливой управляющей, – сказал Константин Таше.

– В результате нашего общения, – говорила Таша, не обращая никакого внимания на Константина, – мы пришли к созданию мероприятия под названием «Шаман Пати». Это новый формат мероприятий, в ходе которых Константин будет индивидуально смотреть энергетику участников, делать расклады на картах Таро и давать рекомендации согласно запросам.

Я ухмыльнулся от услышанного и, решив на всякий случай просканировать Константина, направил взгляд на него. Его чакры были яркие, что являлось огромной редкостью. Предположив, что они имеют такую наполненность из-за крадничества, я  захотел убедиться, не перетекает ли к нему энергия Таши или Николы. Но то малое количество VQ, заложенного в чакрах молодой и не очень особ, оставалось на месте. Поняв, что Константин безопасен, я окинул взглядом клиентку, затем посмотрел на часы. Через десять минут мне нужно было идти в мойку, там разбавлять краситель с окислителем и шампунем, и тонировать ее пористые волосы.

– У тебя мурашки? – спросила Таша у Константина.

– Я плохо переношу холод, – ответил он.

– Это, естественно, бесплатно для наших сотрудников, – продолжила Таша, оставив Константина в покое. – Для остальных две с половиной тысячи рублей.

– Мероприятие мы решили приурочить к концу тяжелого для всех года, – взял слово Константин, – чтобы каждый из нас вошел в Новый год с пониманием: что нужно изменить, в первую очередь, в себе. Начинаем в восемь вечера тридцатого декабря. Поэтому зовите всех своих знакомых, скучно не будет!

Бегло обдумав, кого я бы мог пригласить, помимо сбежавшей невесты и Юли, и, прийдя к выводу, что, собственно, никого, кроме них, я спросил:

– Собрание окончено?

– С твоей стороны сколько человек придет? – поинтересовалась Таша.

– На данный момент ни одного.

– Почему? – брезгливо спросила она.

– Потому что я не собираю вокруг себя кодло, отсюда у меня мало друзей и мало подруг.

– Что с тобой? – поинтересовалась Таша. – Тебя будто подменили.

Константин, так же как Даша, улыбнулся моему ответу. Никола, не обращая на нас никакого внимания, продолжала стучать пальцами по экрану. Обратив внимание на ее открытый рот и выражение лица в целом, олицетворявшее скудоумие, я решил, что она либо борется в сообщениях с клиентом, являвшемся, по сути своей, педофилом, либо впитывала что-то новое для себя. И, учитывая ее развитие, это новое могло оказаться чем угодно. Например, словом «коммуникабельность» или «толерантность».

– Мам, «перманенто» – это паста? – отлипнув от телефона, спросила Никола.

– Не знаю… – произнесла Таша, не уводя от меня подозрительного взгляда. – Дай прочитать.

Никола отдала телефон Таше, а я, наблюдая за развитием событий, встал с кресла и медленно пошел к клиентке.

– Перманентно, Никола! – воскликнула Таша, после чего засмеялась. – Ты сперва правильно прочти, после чего спрашивай у людей!

– Сделайте мне порцию «Перманенто»! – провожая клиентку к мойке, прокричал в сторону дивана.

– Ой, ты что, самый умный! – закричала в ответ девочка с именем мальчика.

– Так, успокоились оба! – хриплым басом проорала Таша. – Лучше займитесь делом! Никола, иди прибери на столе. Даша, сейчас придет клиент, подготовь краски и простерилизируй пинцеты.

– У вас так все время? – спросила клиентка, располагаясь в мойке.

– Не знаю, я в этом теле второй день, – ответил, направляя раковину так, чтобы ее шея плотно прилегла к ней.

Улыбнувшись, клиентка произнесла:

– Я тоже люблю медитировать! После каждого раза ощущаю себя так, словно сменила тело.

– Незабываемые ощущения, – сказал с безразличием, затем взял новую миску, венчик, выдавил нужные красители, окислитель, шампунь глубокой очистки, после чего все тщательно перемешал и принялся наносить содержимое на волосы.

– Андрей, ты чего вчера не пришел? – спросила Даша, заняв место у второй мойки и приступив к мытью своих рабочих кистей. – Столько вопля было, ты бы знал.

– Пытался покорить мир, чтобы завоевать твое сердце, – отшутился в ответ.

– В этом деле главное не надорвать живот, – улыбнувшись, произнесла она.

– За это можешь не переживать! – шутливо отмахнулся, после чего, понизив голос, добавил: – У меня нет пупка.

– Вы так хорошо выглядите вместе! – напомнила о своем присутствии клиентка. – Почему вы еще не вместе?

– Потому что она оттягивает неизбежное, – ответил я и, глянув на время, направился к выходу из комнаты. – У нас двадцать минут и смываемся.

Оказавшись в зале, я был погружен в воспоминания своей проекции. Пытался понять, испытывает ли она что-то к Даше или подобное общение носит исключительно дружеский характер. Я восстанавливал фрагмент за фрагментом и никак не мог раскрыть мотивы собственной проекции. И, окончательно решив, что она была не против, но и не активно «за», бросил изыскания, снял с крючка вешалки куртку и накинул ее на плечи.

– Ты куда? – спросила Таша.

– Покурить.

– И я был бы рад подышать свежим воздухом! – сказал Константин, встал с дивана и подошел к вешалке. – Не против, если я составлю тебе компанию?

– Нет, – безразлично ответил и вышел на улицу.

Достав сигарету, я закурил ее и выпустил в небо густую струю дыма. На улице все шло к закату: серость сменялась темнотой медленно и без предупреждения в виде ослепляющего захода солнца. Тишину разбавлял периодический звук снежного хруста, доносившийся из под ног редких прохожих и скрип резины под колесами еще более редко пробиравшихся в зону видимости автомобилей. К третьей затяжке я почувствовал легкое покалывание кончиков пальцев, что меня не особенно взволновало. И, отметив про себя, как мастерски тяга к никотину заглушает инстинкт самосохранения, я сделал четвертую, еще более крепкую тягу.

– Ты куришь сигареты? – выйдя на улицу, спросил Константин. – Можно твою руку?

Я не воспротивится его просьбы, но и не переставал держать в уме, что он мог что-то выкинуть. Константин накрыл руку ладонью и, закрыв глаза, застыл на несколько секунд. Все это время я контролировал наше прикосновение, во избежание утечки энергии. Но он даже не пытался своровать VQ, вместо чего отпустил ее.

– Ну, все понятно, – открыв глаза, произнес Константин, – У тебя предрасположенность к раку. Я бы тебе не рекомендовал курить.

Я ненадолго задумался над тем, каким образом он мог прочесть меня, при условии  что моя энергия ни в каком объеме не перетекала в его тело. Шарлатанство – первая мысль, что пришла в голову. И когда вторая мысль была уже на подходе, Константин выдернул меня из размышлений:

– Ты и глазом не моргнул, услышав, чем я занимаюсь. Для тебя это не ново?

– Не сказал бы, – намеренно размыл ответ. – Мы живем в мире, где вокруг одни психологи, тарологи и духовные лидеры.

– Тут с тобой согласен, – он улыбнулся во всю ширину рта и, глубоко вдохнув воздух, спросил: – Ты придешь на мероприятие?

Я вспомнил о Стасе. О том, что было бы неплохо найти его раньше наступления Нового года. Отыскать, и с его помощью вернуться в свою нормальную проекцию.

– Пока не могу сказать, – коротко произнес в ответ.

– Я уверен, тебе понравится.

– Я уверен, что пока не могу сказать, – распознав в его тоне настойчивость, повторил и, бросив окурок на противоположную сторону дороги, подвел черту под нашим диалогом: – Мне пора смывать «царицу», а ни то из ее мочалки выйдет черт-те что.

Не вникая в его ответ, состоявший из каких-то дешевых, не смешных дополнений, я зашел в салон, вернул куртку на вешалку и проследовал к своей клиентке.

– … так или иначе мы все занимаемся энергообменом, – воодушевленно говорила Даша. – Поэтому, если я чувствую, что от человека ничего не исходит, что бы могло меня наполнить, я прекращаю общение. А ты как считаешь, Андрей? Стоит ли людям давать шанс, если с ними не ощущаешь энергообмен?

Мне не хотелось ввязываться в подобные обсуждения. Они возвращали меня в моменты прошлого, которые я без особого удовольствия удерживал в голове. Но если одно помогало мне бороться с праной проекции, отчего я находил внутреннее спокойствие, то бестолковая болтовня с людьми, не смыслящими ничего об энергии и ее краже, было равносильно скрежету стекла.

– Надо слать их к черту, – ответил вопреки своему желанию и, насторожившись отсутствию самоконтроля, открыл кран в мойке. Едва направив душ на волосы клиентке, я обратил внимание на желтый цвет воды и тут же убрал его в сторону.

– А как же искать в людях хорошее? – спросила Даша.

– Ты будешь впускать в дом человека, однажды обворовывавшего тебя?

– Конечно нет! – подняв руки вверх, ответила она. – Я же не идиотка!

– Тогда для чего тебе давать шанс человеку, в общении с которым ты чувствуешь опустошение? Твоя энергия – это твой ресурс, влияющий на жизнь. И к людям, ворующим ее, нужно относиться намного более сурово, нежели к людям, крадущим что-то материальное. Материя ничего не значит. Как бы это ни звучало.

– Я обязательно поразмыслю над этим, – задумчиво произнесла она.

– Ты мне лучше скажи, почему вода желтого цвета? – спросил, так и не дождавшись прозрачной воды.

Ничего не ответив, Даша посмотрела на меня вопросительным взглядом.

– Твои глаза мне не дали ответа, поэтому можешь словами. Так будет вернее.

– Андрей, ты уверен, что последние годы был в сознании? Как будто с Луны свалился!

Взвесив ее шутливый вопрос, я безмолвно согласился с тем, что мое перемещение в новую проекцию можно было расценить как падение с Луны. И решив ничего не отвечать, я направил душ на волосы клиентке.

– У вас волшебные руки, – произнесла клиентка, в момент, когда я подушечками пальцев убирал краску с ее головы. – У вас наверняка нет отбоя от желающих подстричься.

– И не только! – весело ответил ей. – Иногда ловлю себя на мысли, что прямо свет клином сошелся, настолько много людей прибивается ко мне.

– Звезда, к тебе запись на стрижку! – донесся хриплы голос Таши, появившейся на пороге.

– Ножницы всегда наготове, – ответил ей, попутно нанося стабилизатор на волосы.

Пробыв минуту в режиме ожидания, я смыл с волос остатки стабилизатора, выжал волосы и, закрутив их в полотенце, вывел клиентку в зал.

Пока я сушил волосы, девушка, записанная на стрижку, не спускала с меня глаз. В то время как Таша с Николой в отсутствии Константина смотрели в экраны телефона. Пытаясь разобраться в происхождении любопытства, исходящего от девушки, я бежал по воспоминаниям проекции. По руинам памяти, на месте которых возвышались здания, красивые замки, неприметные и даже скверные дома, в чьих стенах, в зависимости от эмоциональной составляющей, хранились фрагменты памяти. Это меня навело на мысль, что моя прана победила. Что я со своей истинной праной закрепился в проекции. Остался хозяином тела. Глянув на ожидавшую девушку, я улыбнулся. Да, я ничего о ней не знал. Не понимал, была ли она здесь ранее в качестве моей клиентки. Но я наплевал на это – победы не достигаются без потерь. И, упустив незначительные кусочки из прошлой жизни проекции, я оставил ее знания с умениями и, самое главное – сохранил себя.

– Вы готовы? – красиво уложив волосы и, готовясь повернуть кресло в сторону зеркала, поинтересовался у клиентки.

– Боюсь даже представить, как сейчас выгляжу, – взглянув игриво, произнесла она.

– Мы тут делаем стиль, – тихо сказал, приблизившись к ее лицу, – поэтому можно не переживать.

Развернув ее к зеркалу, я услышал из уст клиентки одобрительный «ох», после чего скрестил руки на груди. Улыбаясь своему отражению, она какое-то время крутила голову в разные стороны, трогала волосы, затем встала с кресла.

– Большое спасибо! – расплатившись с Ташей, сказала она. – Вы – волшебник!

– Берите выше, я – охотник на волшебников, – ответил, когда она открыла дверь. – Если первый прохожий позовет вас замуж, помните, это и моя заслуга тоже!

Хихикнув, она покинула салон.

– Добрый день! – отвернув кресло от зеркала, поприветствовал ожидавшую меня девушку. – Прошу на трон!

Она села в кресло. Ее талия выглядела отточенной, а татуировка со змеей, чей хвост выглядывал из под пояса брюк, добавлял ее образу строптивости.

– Устраивайтесь поудобнее, а я пока освежусь, – сказал ей, после чего направился к дивану.

– Где стоит кулер? – тихо спросил, наклонившись к Таше.

– Андрей, ты в себе? – удивлено прохрипела она.

Услышав ее ответ, меня тут же эмоционально уронило вниз. Но понимая, что эмоции это, прежде всего, энергия, я не стал связывать упадок с достаточно грубым ответом Таши. У меня не было сомнений, что я уже потерял часть VQ, оставалось лишь понять какого: энергии, вырабатываемой истинной праной, праной проекции или приобретенной в момент окрашивания. Остановившись на том, что, будучи мертвой, прана проекции не вырабатывает VQ в принципе, а утечку собственной энергии я никак не мог упустить из вида, я решил, что меня покинуло приобретенное VQ.

– Я забыл, где он расположен, – импровизируя, отвечал ей, – Немного странно, согласен.

– Я тоже хочу пить! – сказала Никола, не отрывая глаз от телефона.

– И я! – прокричала Даша из зоны для мытья.

– Ребят, у меня полтора литра воды на двое суток! – произнесла она так, чтобы ее слышала Даша. – Я утром сделала два глотка и на этом все! Могу дать по глотку, чтобы смочили горло!

Дождавшись Дашу, Таша полезла за спинку дивана и, покряхтев некоторое время, достала двухлитровую бутылку. Взглянув на количество выпитого и отметив, что ее два глотка равны двум стаканам воды, я предположил, что, вероятно, ее «смочить горло» равно нашим «нормально попить». Но когда за бутылку жадно схватилась Никола и, сжав ее, сделала два жадных глотка, на что Таша, в свою очередь, отреагировала незамедлительно и, вырвав емкость из рук дочери, протянула ее Даше, я понял, что мои расчеты были не совсем верными. При наступлении моей очереди, я аккуратно взял бутылку в руки, набрал полный рот воды и, не глотая, вернул бутылку обратно. Направляясь к девушке, я понемногу проглатывал воду, попутно доставая телефон из кармана.

«Так что случилось с водой?», – написал Юле.

«Я тебе скинула видео. Хочешь, посмотри. Нет – посмотрим вечером, как и договаривались», – спустя минуту ответила она.

Поразмыслив, я пришел к мысли, что лучше самостоятельно посмотреть все видео, и не тратить время на поездку в другой конец города, после которого мне предстояла бы долгая дорога на «Суворовский». Туда, где заканчивается город и начинается степь, которую предприимчивые застройщики превратили в забытый Богом микрорайон.

«Сам посмотрю», – отправил ей.

«Все нормально? Быть может, тебе стоит приехать?», – тут же прилетело в ответ.

Обдумывая ее предложение, я представлял, как приезжаю к ней, провожу ночь и уставший возвращаюсь на работу. И если в любой другой день я бы незамедлительно ответил согласием, то в предновогодние дни, когда с утра до вечера проводишь на ногах, мое «Да» сродни самоубийству. Взвесив, я решил, что нашу встречу лучше перенести на январские выходные, после чего написал:

«Давай я решу все вопросы и тогда приеду? В предпраздничные дни слишком много интенсива».

«Да, хорошо. Не забывай о том, к чему мы идем. Промедление чревато последствиями», – прислала Юля.

Не понимая, что она имеет в виду под выражениями «не забывай о том, к чему мы идем» и «промедление чревато последствиями», я прочел сообщение несколько раз. Заключив, что я мог запамятовать о запланированном совместном мероприятии, я положил телефон в карман, взял с тележки ножницы, расческу, после чего пулевизатором намочил волосы девушки и приступил к стрижке.

Сидя на диване, я ждал, когда Таша посчитает деньги, которые ей принесла Даша. В иерархии подсчетов выручки салона первой стояла Никола, за ней располагалась Даша, и уже третьим был я. Меня, как, видимо, и мою проекцию, это не тревожило, не злило и вообще никак не задевало. В тот момент я вообще ни о чем не думал. Просто наслаждался мягкостью дивана.

– Две с половиной, – озвучила Таша. – Слабовато, Даш. Попробуй сделать рассылку клиентам и знакомым. Ты добавляешь людей в друзья через рабочий профиль?

– Добавляю, но никто не откликается, – виновато произнесла Даша.

– А причем тут она? – спросил внезапно для самого себя и, поняв, что втянулся в диалог, продолжил: – Разве не салон предоставляет клиентов? Сколько предоставил, столько сделала. Все ведь хорошо.

– Салон дает вам возможность для самореализации! – агрессивно бросила она. – Ты думаешь в других салонах иначе? Людей нет! Если бы их было как раньше, то конечно… А так, я предоставляю вам место для работы, делаю рекламу, но и вы должны фолловить людей, искать потенциальных клиентов! Так что если вы сиднем сидите и не ищете никого, то не удивляйтесь, что никого не будет! Если все будет продолжаться в том же духе, я возьму другого бровиста, поняла?

Даша молча кивнула головой. Мне стало обидно за нее. За то, в каком ключе с ней общалась Таша. Глядя на Дашу, я видел в выражении ее лица безысходность. Ощущение, что у нее не было выбора, не покидало меня.

– А теперь давай перейдем к тебе! – перевернув страницу, произнесла Таша, после чего начала вбивать цифры на калькуляторе.

Прождав пять минут, во время которых Таша внимательно высчитывала итоговую сумму, а Даша, не меняясь в лице, смотрела в пол, я успел подумать о домашней уборке и о том, где лучше встретить Новый год. И лишь спустя семь минут, подбив сумму, с легкостью подсчитываемую в уме, Таша прохрипела:

– Три шестьсот.

Понимая, что она назвала мой заработок, а не общую цифру дохода, я ответил:

– Неплохо.

– Ты правда так считаешь? – возмутилась она.

– Послушай, у нас какой сегмент? Правильно, и не средний, и не люкс. Что-то между. Мы вне целевой аудитории по причине того, что для среднего класса наша цена завышена, для класса люкс – занижена. Людям необходимо оставаться в шаблоне: если салон позиционирует себя как средний класс, то он не может совмещать в себе дорогое вино, неоснащённый хорошим освещением зал, мастеров с повышенной квалификацией и музыкой, предназначенной для подростков,  устраивающих в подворотнях стычки с теми, кто носит «Stone Island». Нам нужно начать предоставлять клиенту услуги и картинку согласно нормам класса, в рамках которого заточён этот клиент. Так же и с люксом. Нельзя допускать, чтобы в этом классе на весь салон красоты играла музыка людей эконом-класса.

– Сегодня мы работали без музыки! – парировала Таша.

– А до этого? – продолжал продавливать Ташу не за себя, а за Дашу. – У нас играет музыка, от которой хочется блевать. И если у меня такое к ней отношение, то что говорить за клиентов…

– Так, рабочее время подошло к концу! – обрубила Таша. – Завтра у всех полная запись, идите отдыхать. И дома фоловьте людей!

– Хорошо, – ответила Даша и, сняв куртку с вешалки, надела ее.

Я тоже взял куртку, но не стал надевать ее. Открыв перед Дашей дверь, я встретил всем телом сильный поток ветра, заставившего меня отвернуть голову от невозможности сделать вдох.

– Ты чего куртку не надел? – спросила Даша, когда мы оказались на улице.

– Тут до машины два шага, – ответил, едва сдерживаясь, чтобы не затрястись от холода. – Тебя довезти?

– В который раз ты мне это говоришь, и в очередной раз я тебе отвечу: я живу через квартал, – произнесла она, мило улыбнувшись.

– Но, оценив его несгибаемую веру в положительный результат, она дала свое согласие, – не сдавался я.

– Ладно! – сказала она. – Но только из-за того, что ты сейчас находишься на грани обморожения.

– Это и был мой план, – подмигнул ей и, указав рукой в сторону машины, двинулся с места.

Открыв Даша пассажирскую дверь и проследив, что она уселась, я расположился на водительском сидении, после чего запустил двигатель и прислонил к воздуховоду напрочь замерзшие пальцы.

– Спасибо, – сказала Даша.

– Это вопрос двух капель бензина, тут же квартал проехать! – отшутился, не убирая рук от теплого потока воздуха.

– Я о «Hair club».

Слыша ее серьезный тон, я решил отставить в сторону шутки:

– Этот разговор давно назревал. Ты понимаешь, я понимаю, а Таша не понимает причины нынешнего положения вещей.

– Она и не поймет. У нее свой мир. И только одна она его видит и понимает.

– Мир, который видит лишь один человек, называется галлюцинацией, – включив режим езды, машина тронулась с места. – А подобная галлюцинация, как и многие другие, обречены на гибель. Нужно только подождать, когда отпустит.

– Возле следующего дома, – сказала Даша, едва я проехал перекресток.

– И правда квартал, – произнес, паркуясь возле обозначенного дома.

– Я тебе кое-что хотела прочитать, – она разблокировала телефон и принялась стучать по экрану пальцами. – Еще вчера. Но ты не пришел.

– Стишок?

Она улыбнулась, после чего, прекратив тыкать в экран пальцами, сказала:

– Я записываю сны, чтобы не забыть, и потом обдумываю их значение. Прошлой ночью мне снился сон, в котором мы с тобой были парой и нас пытались убить. Этот сон, в отличии от других, быстро улетучивался, поэтому я успела записать лишь отрывки, – открыв заметку, она начала читать по пунктам: – Там был какой-то мужчина, с которым у меня была связь. Причем это не было моим желанием, но и не являлось изнасилованием. Не уверена, но все было похоже на гипноз. С тобой у меня тоже была связь, – сказав это, она улыбнулась, после чего продолжила: – Но она была в отношениях. Потом ты ушел и сказал, что придешь. Это последнее, что я смогла запомнить.

В момент, когда она закончила говорить, я погрузился в недавний сон, воспоминания о котором накрывали меня информационными волнами. Первой волной являлся мужчина, походивший на моего друга. Второй, более массивной, меня настигла Даша, с которой я был в отношениях. И третьей, разрушающей все предыдущие воспоминания, оказалась волна, сотканная из предательства, обиды и лжи, окружавшей меня на протяжении всего сна.

– Андрей? – Даша вытащила меня из образовавшегося информационного океана.

– Мне что-то подобное тоже снилось… – задумчиво произнес и, немного отойдя, продолжил: – Но я не записываю сны.

– Я сегодня поищу информацию об одинаковых снах, – она открыла дверь.

– Так если нам снилось, что мы в отношениях, может тогда не будем оттягивать неизбежное? – спросил, решив разрядить обстановку.

Расхохотавшись, она ответила:

– Не дождешься!

Даша вышла из машины и закрыла дверь, в ответ на что я опустил стекло и, уезжая, прокричал:

– Помни о настойчивости!

Свернув на Ворошиловский проспект, затем на Баумана, я доехал до Буденновского проспекта и, выехав на него,  продолжил путь вверх. Следуя домой заезженным маршрутом, я пытался ответить себе на вопрос: почему мое место жительство находилось в районе, который я ненавидел каждой клеточкой своего тела? Впрочем, ответ был на поверхности. Отучившись у лучшего стилиста Ростова, я, по совершенно непонятным причинам, выбрал худший салон красоты из возможных. И пока мои коллеги, большая часть из которых – посредственности, ничего не смыслящие ни в стрижках, ни в окрашивании, без зазрения совести шли в топовые салоны, я прожигал свои дни в «Hair club». Какое у меня могло быть место жительства, если я в предновогодние дни зарабатывал три с половиной тысячи, а они – от десяти?

Подвиснув на теме отсутствия самореализации в моей жизни, я словно за одно мгновение оказался возле собственного дома. Заключив, что глядя куда-то по сторонам, вместо того, чтобы смотреть на то, что происходит здесь и сейчас, мы прожигаем свою жизнь, я вышел из машины с курткой в руках.

Попав в квартиру, я снял с себя обувь и влез в любимые домашние тапочки. Мягкие, полностью утыканные символикой «Gucci», я купил их на сейле фирменного магазина, потратив двухмесячный лимит денег, которые мне отсылала мама. По прошествии времени, я по-прежнему считал их хорошей инвестицией в свой образ. Они, наряду с халатом того же бренда, оформленного в одинаковом стиле, на который я потратил шесть месячных лимитов, являлись моей лучшей характеристикой в «Instagram». Зайдя в душ и скинув с себя одежду, я попытался вспомнить, сколько фолловеров подписалось на меня после первого поста в моем новом домашнем образе. Открыв душ, я остановился на цифре «30», после чего выбросил свое рассуждение на помойку для ненужных мыслей.

Искупавшись, я надел халат, тапочки и, сфотографировавшись перед зеркалом, опубликовал снимок в сторис с подписью «Усталь».

Следуя к кровати, я наблюдал за всплывающими реакциями на мою историю. К моменту, когда я уже лежал на кровати, засунув между ног одну из подушек, реакции стихли. Проверяя всех, кто поставил на меня огонечки, я не мог найти Дашу. Решив перепроверить себя на внимательность, я зашел в свой профиль, после чего открыл чат с ней. В нем были лишь мои реакции, поставленные на фото ее работ. Поняв, что я остался незамеченным, мне стало неприятно. Глядя на флуоресцентные звезды, приклеенные к потолку, я пытался понять, могла ли моя сегодняшняя активность по отношению к ней стать отталкивающей. Или, быть может, она поняла, что нравится мне и это отпугнуло ее. А может я был слишком груб и мои шутки воспринялись совсем не так, как я планировал, что заставило ее сомневаться в целесообразности нашего общения?

Разозлившись на себя, я заблокировал телефон. Мысли о собственном промахе не давали мне покоя и, вспомнив о Юлиной просьбе, я зашел в «WhatsApp». Найдя наш с ней чат, я открыл его и загрузил видео.

– Что ты там такого скинула? – тихо спросил, запустив видео.

Ожидая чего-то неожиданного для себя, я запечатлел знакомые кадры многолетней давности. Сидящая за столом девушка рассказывала о вирусе, который, распространившись по всей планете, сгубил два миллиарда человек. Она говорила о нехватке кладбищ, росте популярности крематориев. Ее изложение сопровождалось крупными планами сваленных в огромные кучи трупов. Люди в защитных масках и костюмах складывали их в черные пакеты. Не понимая, для чего мне это просматривать заново, я, с уже меньшим энтузиазмом, перешел к следующему видео. На нем была нарезка из взлетающих ракет, сменяемая столкновением армий, штурмом городов и взрывом ядерных боеголовок. Закадровый тревожный голос вещал о гибридной мировой войне, не выдержавшей градуса накала и переросшей в полномасштабную ядерную войну. Перечисляя последствия, голос утверждал, что после окончания войны население земли уже не сможет вернуться на прежний уровень жизни в силу гибели трех миллиардов человек, чьи тела невозможно захоронить или кремировать из-за полного разрушения инфраструктур городов. Землятресения вызвали извержение почти всех вулканов, которые, в свою очередь подвели черту под будущим человечества.

– С тех пор ни на одном континенте не было лета и, вероятно, еще долгие годы мы не сможем купаться под лучами солнца, – говорил я в такт закадровому голосу и, выключив видео, произнес в экран: – Божечки, Юля, я это видел три месяца назад!

Нажав на новое видео, я уже не верил, что оно будет для меня в новинку. Спустя несколько секунд мои предположения подтвердились: на нем показывалось, как страны по своим границам возводили высокие заборы.

Смахнув в сторону, передо мной открылась нарезка с людьми, набиравшими в реке воду. Голос за кадром говорил о радиационном загрязнении всех рек. О том, что одни люди погибали от жажды, а другие – от радиации. Затем, сменив тон на более позитивный, голос обьявил об изобретении, способном отфильтровывать воду. Вслед за этим появились кадры установки фильтров в водохранилищах.

– Но, так как они недолговечны, перебои с водой, все же, будут преследовать нас с вами еще неопределенное количество времени, – произнеся, я смахнул видео.

В последнем, более свежем ролике, которое я видел пару недель назад, упоминалось о последствиях вируса. О том, что большая часть людей, чудом сумевших выжить, приобрели хроническое отторжение пищи. Что все они находятся на грани смерти и, вероятнее всего, их ждет неутешительный конец.

Ради приличия досмотрев видео, я свернул его и задумался над своим ответом для Юли. Что она хотела этим сказать? Напомнить обо всем, что произошло? Или у нее появилось желание поразмышлять о нелегкой доле, выпавшей на наши плечи? Решив не вовлекаться в негативные, пусть и свершившиеся сценарии, я отправил ей:

«Это ужасно! Главное, что мы смогли выжить. И, я думаю, мы живы не просто так».

«Согласна! И будь внимателен! Ты когда приедешь?» – пришло в ответ.

«После январских выходных», – написал в ответ, после чего, немного обдумав, добавил:

«И я жду тебя на стрижку!»

Удовлетворившись своими сообщениями, я вышел из чата и увидел новый активный чат с незнакомым номером. Я тут же открыл его и переместился в профиль. Вместо фотографии на аватарке была картинка с черным шестом, правую сторону которого переплетали узорчатые линии, в чьей верхней части был умещен крест, похожий на Георгиевский. С левой стороны выглядывал извивающийся хвост, схожий с теми хвостами, которые рисуют у чертей. Этот символ окружало слово «ASMODEUS». Вернувшись в чат, едва различая буквы, я сонным голосом прочел сообщение:

– Привет, мой дорогой! Это я, Константин! Ты определился с «Шаман Пати»?

Недолго думая, я набрал сообщение, после чего, на всякий случай, прочел его вслух:

– Привет! Да, пойду! Хоть какое-то разнообразие в жизни.

Отправив его, я свернул «WhatsApp» и, отложив телефон в сторону, перевернулся на левый бок. Закрыв глаза, я вспомнил о Даше. О том, что она по-прежнему не отреагировала на мою историю. Я был почти уверен, что она специально игнорировала меня. Не заходила и не смотрела мою фотографию. И, возможно, мои мысли зашли бы еще дальше по тропе к самобичеванию, но вибрация телефона силком вытащила меня в реальность.