Наследник

Нашёл его дьячок храма Николы Явленного Никиша. Никиша пошёл утром ещё затемно к проруби за водой, а он там и лежит. Испугался дьячок, бросил ушат возле проруби и к будочнику помчал, а уж тот распорядился – как всё и положено. Скоро к проруби прибежал недавно поставленный квартальный надзиратель Зыков Исидор Ильич. Исидор Ильич человек ещё молодой, но уже достаточно известный в округе. О былых военных подвигах штабс-капитана Зыкова так писал в одном модном журнале его сослуживец.

« Подобен Марсу он.

В бою смелей Ахилла,

Врагам Отечества нанёс урон

И побеждала их его отваги сила!»

И именно после этого на балу у княгини Оболенской дамы устроили Исидору Ильичу овацию. С этого известность его и началась. К тому же, герой был ранен картечью в баталии при Ошакане, а потому слегка прихрамывал, что вызывало ещё большее к нему уважение. И, скорее всего, именно из-за этого уважения в квартале Зыкова было всё спокойно и тихо, а тут, вдруг, в день Рождества Христова…

На снегу лежал стриженный под гребёнку бритый лет двадцати пяти молодой человек в фиолетовом фраке, в жилете из белоснежной ткани «пике», плотно облегающим уже мертвое тело, в панталонах цвета топлёного молока и в жёлтых полусапожках «Блюхер». И что самое ужасное – модный наряд был изрядно порван и изуродован множеством кровавых пятен. По всем приметам – молодого человека при жизни долго пытали.

Когда зазвонили колокола и люди стали выходить из храмов после утренней молитвы, к месту происшествия приехал и следственный пристав Смольницкий.

– Ну, чего тут у вас? – спросил пристав, подкатив на легких санках прямо к толпе, окружившей покойника.

– Некий неизвестный молодой человек, – кивнул в сторону покойного Зыков. – Никто его пока не опознал… Погубили страдальца, по всей видимости, не здесь – ран на теле много, а вот крови на снегу не видно. Мёртвым его сюда бросили.

– Следы злодеев нашли? – Смольницкий нагнулся, чтобы получше рассмотреть убитого.

– Какие следы, – вздохнул квартальный надзиратель, – пока я прибежал, так тут уж любопытные натоптали немерено.

– Ваше благородие, – тронул надзирателя за рукав Никиша, – когда я пришёл за водой-то, то в первую голову следы босых ног здесь узрел.

– Босых? – переспросил дьячка пристав. – В такой-то мороз? А ты, братец, сегодня поутру не согрешил вина хмельного питиём непотребным?

– Господь с тобой, ваше благородие, – захлопал белёсыми ресницами Никиша и стал креститься. – Как можно непотребство такое до молитвы утренней? А следы босые – вон они: здесь один, вон там ещё один не затоптали…

– И правду следы босых ног, – удивлённо хмыкнул Смольницкий. – Любопытно…

– Это, поди, Семёна Митрича следы, – подал голос будочник Нечаев. – Это только он по утрам без сапог умываться ходит. И летом ходит, и зимой…

– Что за Семён Митрич? – пристав быстро перевёл взгляд со следов на будочника. – Уж, не тот ли самый?

– Точно так, юродивый! – вытянулся в струнку Нечаев. – На подворье купца Чамова обитает!

– Быстро допросить, – велел Смольницкий Зыкову. – Допросите и ко мне приходите. Надо нам с этим делом поскорее разобраться. Негоже, когда в праздник да вот так… Завтра непременно придётся отвечать…

Покойника положили на сани и отправили в холодную часовню при Сретенской обители. Сыщики же без промедления принялись за дело. К купцу Чамову Зыков пошёл в сопровождении будочника Нечаева, а следом, шагах в десяти, шествовала небольшая толпа любопытных. По мере приближения к купеческому дому толпа это становилась всё больше и больше. А уж возле ворот Чамова, назвать ту толпу небольшой язык ни у кого не поворачивался.

Дворовый человек Чамовых поначалу не хотел пускать незванных гостей, но, узрев возле носа огромный кулак Нечаева, быстро одумался, стал послушным и повёл всех в кухню, где за печкой обитал Семён Митрич. Толпу на купеческий двор не пустили.

Между холодной стеной и горячей печкой стояла деревянная лежанка. Вот там Семён Митрич сейчас почивал после утреннего чая, мерно похрапывая и подергивая черной от въевшейся грязи ногой. Зыков велел разбудить Семёна Митрича. Нечаев потряс спящего за плечо, но тот только повернулся на другой бок. Будочник рассердился от этакого наглого невежества и ткнул в спину Семёна Митрича пальцем. А палец у Нечаева – будто из железа. Потому и вскочил юродивый с лежанки, как ужаленный. Вскочил, встрёпанной головой вертит туда-сюда, глаза красные таращит и рот разевает, будто вытащенный бреднем из тины карась.

– Любезный, – придав голосу побольше строгости, спросил Зыков Семёна Митрича, – утром на реку к проруби ходил?

Семён Митрич нахмурился, икнул два раза, потом отодвинул в сторону Исидора Ильича и принялся бегать по кухне, выкрикивая какие-то странные слова:

– Уголь, уголь, уголёк, филин-филин, шило-дым…

– Любезный, – Зыков поймал крикуна за рукав, – ты у проруби сегодня утром был?

– Перья – перья, шило – дым, – еле слышно выдавил из себя Семён Митрич и захныкал.

– Любезный! – аж топнул ногой от нетерпения квартальный надзиратель, пытаясь получить ответ на поставленный им вопрос, но вместо ответа юродивый зарыдал в голос. С подвываниями зарыдал…

Зыков намеревался ещё раз ногой топнуть, но тут случилось невообразимое. Неизвестно откуда – то ли из-за печки, то ли из-за двери, а, может, даже и из-под лавки прискакали в кухню с десяток баб. Прискакали – да давай безобразничать: кричат, визжат и квартального с будочником к двери толкают. Зыков хотел в сей же миг власть да волю проявить, но где там…

– Не позволим Семёна Митрича забижать! – орут бабы и всё настырнее толкают незваных гостей к порогу. – Ироды, на блаженного напали! К градоначальнику пойдём! Митрополиту жаловаться будем! Не дадим забижать!

– Да я вас всех! – ругался Зыков уже на улице. – На квартального надзирателя! Нечаев! Собирай всех сторожей! Я сейчас этот курятник – в хвост и в гриву!

– Не связывайся с ними, выше благородие, – старался успокоить надзирателя Нечаев. – Недаром, ведь, говорят: где сатана не справится, так туда бабу пошлёт. Они на всю Москву сумятицу поднимут. Да и, по чести сказать, не скажет нам ничего Семён Митрич… Блаженный он…

– А что ты сразу не сказал, что пустое дело идти к этому Митричу, – строго глянул на будочника Зыков. – Только время потеряли…

– Так-то оно так, – вздохнул будочник, – ничего Семён Митрич напрямую не скажет, но к словам его непременно прислушаться надо.

– Чего?

– А вот чего, – Нечаев поднял вверх указательный палец. – Как-то пришла к нему купчиха с Рогожской заставы посоветоваться насчёт замужества дочери. Дескать, поведай святой человек: достойный жених к дочке посватался или видимость одна? Спросила и ответа ждёт, а Семён Митрич заладил одно и то же: доски, доски, доски, доски… «Какие доски, – спрашивает купчиха. – Не знаем мы никаких досок, бархатом мы торгуем». А он опять за своё: доски, доски… Вот… Через несколько дней дочь купчихи и померла…

– А причём здесь доски? – Исидор Ильич с немалой толикой удивления во взоре глянул на будочкика.

– Как причём? – развёл тот руками. – Гроб-то из досок делают. Вот так вот.

– Ерунда всё это, – отмахнулся Зыков. – Нечего нам тут время терять. Поехали в обитель Сретенскую.

– Это зачем?

– Я заметил, что сапоги новые на убиеннном были, – сказал Исидор Ильич, усаживаясь в сани, которые стояли возле купеческого дома. – Давай снимем эти сапоги да пойдём по лавкам спрашивать. Может, так и разузнаем – как звали несчастного. Царство ему небесное…

Возница сыщикам попался лихой да горластый, и быстро довёз их до нужного места, за что пожалован он был двумя копейками. В часовне, где на широкий деревянный стол положили убитого, Нечаев снял с него сапоги, а потом обыскал карманы. Обыскал, но нашёл шиш да маленько – половинку игральной карты. Семёрку пик. Короче, пшик один…

Пошли по лавкам. Непростым оказалось дело. Лавки закрыты – праздник. Приходилось стучать и в окна и в двери. Стучите да откроют вам… Откроют да не всегда. Где-то и не открывали, а где-то открывали – но сапог никто не признавал. И только на Кузнецком мосту в одной лавке удача сыщикам улыбнулась, правда, не во весь рот, а так – краешком.

– Наши-с, наши-с, – утерев ладонью жирные губы, взял в руки сапоги чуть захмелевший приказчик. – Вчерась, значит-с, и продали-с их-с… Поутру, ещё служба в храме шла-с…

– Кому? – сразу же хотел взять быка за рога Зыков.