Нить Ариадны

ПРОЛОГ

10… 9… 8…

Небо над Землей в ту ночь было не просто темным, оно втягивало в себя свет, как черная дыра, затягивающая осколки мертвых спутников. Грязь веков копилась в его глубинах: пластиковые острова, трупы роботов-уборщиков, пепел войн, выброшенный за пределы стратосферы. Оно смотрело на планету слепым зрачком, дулом антиматериальной пушки, нацеленным в спину каждому, кто осмеливался дышать.

Цифры пылали над городом, как раскаленные гвозди, вбитые в плоть ночи.

В трущобах Нью-Пандоры воздух густел от запаха перегоревшей электроники и старых труб, извергающих желтый дым. Люди толпились на крышах трейлеров, будто стая летучих мышей. Старик в плаще из списанного термопокрывала, продырявленного лазерами патрулей, обнял мальчишку с глазами, слишком старыми для семи лет:

– Видишь? – он ткнул костлявым пальцем в цифру «7», которая извивалась, словно змея. – Скоро. Скоро он придет.

Мальчик молча кивнул, сжимая голо-фонарик, собранный из деталей сломанного дрона. Его свет мерцал, окрашивая лица в бледно-лиловый тех, кто годами не видел солнца.

Где-то внизу, в узком переулке между трейлерами, девушка с кибер-рукой, ударила кулаком по бочке из-под синтетического масла.

«Бум-бум-бум!»

Звук пробился сквозь гул антигравитационных платформ, но тут же утонул в реве двигателей. Она зарычала, выдернула из кармана пучок проводов и воткнула их в ржавую трубу. Звук усилился, превратившись в пульс, и толпа на крышах зашевелилась, как единый организм.

На краю «Ржавого Пояса», где трейлеры врастали в землю, словно металлические грибы, восьмилетняя Сара прильнула к окну, затянутому пленкой от радиационных бурь. Ее дыхание оставляло мокрые пятна на пластике, смешиваясь с жирными отпечатками прошлых лет. За спиной стояла мать, поправляя на запястье браслет из мелких камней. Спиральный шрам под ним светился тускло, как умирающий светлячок.

– Мам, а если он не придет? – Сара впилась ногтями в подоконник, оставляя легкие отметины на ржавом металле.

– Он придет, – Мать провела пальцем по шраму, и тот вспыхнул синим, осветив стену. – Он всегда приходит.

5… 4… 3…

Цифры прорезали небо, окрашивая землю багровой тенью. Где-то над головой завизжали «Стервятники» – корпоративные дроны, сканирующие толпу. Луч прожектора скользнул по крышам, выхватывая из тьмы лица: женщину с шрамом через все лицо, старика, держащего фотографию сына, девочку в цветастом платье.

– Глушилки! – закричал кто-то.

Из трейлеров вынырнули фигуры с ящиками, обмотанными проволокой. Резкий визг заполнил эфир, дроны замерли, их сенсоры захлебнулись помехами. Толпа заревела, поднимая самодельные факелы из обрезков труб.

2… 1…

Сара прижала ладони к стеклу. Сердце колотилось так, будто хотело вырваться из груди и взлететь к цифре, мерцающей, как глаз циклопа. Женщина положила руку на ее плечо, чувствуя, как дрожат пальцы, но голос был тверд:

– Сейчас.

0.

Тишина.

Даже ветер замер, затаив дыхание. Пластиковая пленка на окне перестала хлопать. Где-то далеко упала банка, и ее грохот прокатился по трущобам, как предсмертный стук.

Небо громко вздохнуло.

Тени сплелись в кольцо, огромное, как орбитальная станция Синее свечение зародилось в центре, сгустившись в шар, что пульсировал, словно гигантское сердце. Кратеры на его поверхности открывались, как рты, поющие на частоте, от которой звенели зубы. И из этого света шагнул он – Э́лиас Ве́ренн, человек-легенда, чье лицо было изрублено шрамами, которых не оставляют обычные войны.

– Мам… – Сара ахнула, увидев, как его плащ, сшитый из нейроволокон и разделенный на миллиарды пикселей, колышется в невесомости.

– Это еще не все… смотри, – Женщина прижала дочь к себе.

Элиас поднял руку, и Луна – настоящая, та, что висела над Землей до того, как корпораты опутали ее гравитационными сетями, – запрыгала на его ладони. Толпа взорвалась криками. Старик с фотографией зарыдал, прижимая ее к груди. Девушка с кибер-рукой ударила по бочке так, что треснула труба, и ритм подхватили сотни ног – топот по ржавым крышам, стук костылей, лязг протезов.

– Он носил ее! – завопил парень в плаще с выжженным символом Восстания.

Сара не отрывала глаз от Элиаса. Он повернул голову, и его взгляд упал на трейлер. На нее.

– Мам, он…

– Он видит.

Девочка почувствовала, как сильно мать стиснула ей плечо, но стерпела.

Элиас Веренн опустился на одно колено, и в уголках его губ заплясала улыбка.

Сара в ответ лишь слегка взмахнула ладонью.

А потом он подмигнул. Всему миру. Но Сара знала: этот жест был лишь для нее. И прикрыв на мгновение ресницы, ответила тем же.

Он сжал Луну в кулаке, и она рассыпалась на искры, превратившись в Млечный Путь. Звезды, такие неровные, точно нарисованные рукой ребенка на обрывке голопленки, замигали, расползаясь по небу.

Трущобы взревели. Дроны-мусорщики, сбившись в стаю, кружили в танце, мигая фарами. Кто-то запустил в небо огненную птицу – пакет с горючим гелем, и он разорвался фейерверком, осыпая всех пеплом надежды. В его свете Сара увидела, как плачет мать, как смеется девушка с перекошенной кибер-маской, как старик целует фотографию.

– Он спас нас, да, мам? Спас? – спросила Сара, когда небо начало темнеть, а голограмма Элиаса таять, превращаясь в дождь из голубых искр. – Человек, который… – она запнулась, провожая его взглядом. —… который носил Луну?

– Нет, доченька, – Женщина подняла ее на руки, показывая на толпу. – Он дал нам свободу.

Рядом мальчишка в прожженном комбинезоне танцевал на крыше трейлера, кружась с голограммой птицы в руках. Проекция трепетала, теряя форму от помех, но он смеялся, подбрасывая ее вверх, точно пытался вернуть в небо.

Все смешалось: смех и слезы, ржавчина и неон, запах горелой пластмассы и сладковатый дым от костров.

Женщина в рабочем комбинезоне обняла робо-механика, чья левая рука была заменена паяльником. Он тыкал раскаленным жалом в банку с горючим гелем, и каждый контакт рождал огненный всплеск. Синие языки пламени лизали ее щеку, но она не отстранялась. Ее смех звучал хрипло, как скрип ржавых петель.

Двое детей, не старше десяти, тащили по земле дрона-мусорщика, у которого оторвали лазерный модуль. Они привязали к его корпусу гирлянду из голо-пленки, и теперь дрон, жужжа от возмущения, кружил над толпой, разбрасывая мерцающие обрывки.

– Смотрите! – кричал один из мальчишек, прыгая на месте.

У трейлера с выцветшей надписью Бар «Черная дыра» толпились желающие. Крепкий парень разливал из канистры жидкость, от которой плавились пластиковые стаканы. – Пейте, пока “Селен” не выставил счет! – хрипел он, и люди залпом глотали напиток, кривясь от вкуса сварной кислоты и апельсинового концентрата.

А над всем этим парил Элиас, вернее, его тень – голограмма, рассыпающаяся на пиксели. Но люди тянулись к ней, как мотыльки. Старуха в платке, вышитом серебряной нитью, подбрасывала вверх горсть монет, и те блестели в лучах проектора, превращаясь в созвездия.

Даже дроны-надсмотрщики, зараженные вирусом «Декстера», присоединились к хаосу. Один, с выжженным корпусом, кружился над парком, точно в вальсе. Другой, лишенный лазеров, катил по земле бочку с горючим, а женщина в маске из обгоревшей кожи поджигала ее, создавая огненную спираль.

Сара видела, как мужчина с перебинтованным лицом раздавал детям конфеты из старых военных пайков, слежавшиеся, но все еще сладкие. Как девушка с робо-ногой танцевала на бронекорпусе «Стервятника», вбитого в землю. Как старый инженер запускал в небо шары из мусорных пакетов, и те лопались, осыпая всех блестками наножелеза.

Мать обняла Сару, показывая на робота-сборщика, который, качаясь, нес на манипуляторах импровизированный факел:

– Видишь? Даже они помнят. Даже эти железяки знают кто он.

И Сара вдруг поняла: чудо не в голограмме. И не в ожидании чего-то хорошо. Оно в том, как человек с ожогами на пальцах, осторожно гладил голо-птицу, как мать с младенцем качалась в такт музыке.

«Элиас – это мы. Все мы, кто помнит. Кто знает, что такое наслаждаться мгновением жизни»

В трейлере по соседству заиграла «гитара». Звук был хриплым, рваным, но люди подхватили песню, которую не пели десятилетия.

Женщина опустила Сару на землю и, достав из-под кровати ржавую коробку с логотипом «Селен-Индастриз», щелкнула по замку. Внутри, обернутые в термопленку от скафандров, лежали жестяные банки. Те самые, в которых раньше продавали ланчи.

– Помнишь, как мы добывали азот из старых холодильников? – она провела пальцем по шраму-спирали, и тот вспыхнул, активируя скрытый чип в банке. Стенки заморозились, покрываясь инеем. – Сегодня они станут волшебными.

Сара заглянула внутрь. В каждой банке плавали шарики, светящиеся нежно-голубым, как ядра квантовых реакторов. Они пульсировали, дышали, а на поверхности танцевали микроскопические частицы.

– Это же… крио-сливки из старого медотсека! – девочка ткнула пальцем в этикетку. – Ты сказала, они ядовиты!

– Для корпоратов – да. – Женщина улыбнулась, доставая ложку из ящика. – Но мы кое-что добавим.

Она бросила в банку щепотку драгоценной хронопыли. Мороженое взорвалось цветами: шарики стали розовыми, золотыми, изумрудными

– На, пробуй! —Женщина протянула банку Саре. – Вкус меняется, когда держишь во рту.

Девочка зачерпнула ложкой. Первый шарик растаял, выпустив взрыв мятной прохлады и… запах соснового леса. Второй, заискрился на языке, как газировка.

– Мам, это… как…

– Наноароматизаторы и хроночастицы. Они цепляются за твои воспоминания и делают вкус таким, каким захочешь ты.

Мальчишка в прожженном комбинезоне, тот самый, что танцевал с голограммой птицы, замер рядом, уставившись на банку в руках Сары через окно. Его лицо, испачканное сажей и гарью, светилось жадным любопытством. Он облизнул потрескавшиеся губы, а его живот предательски заурчал.

– Мам, можно ему? – Сара потянула мать за рукав, показывая на мальчишку.

Женщина взглянула на его стоптанные ботинки, на пуговицы из старых микросхем, пришитые к комбинезону вместо украшений, затем прощупала мешочек с хронопылью, немного помолчала и кивнула:

– Для этого оно и нужно, дорогая.

Она достала новую банку, встряхнула, и термопленка скафандра зашипела, выпуская облако морозного пара.

– Твоя очередь, – Они вышли на улицу, и женщина протянула мальчику ложку, сделанную из обломка антенны. – Думай о самом сладком, что помнишь.

Мальчишка сгреб шарик и сунул в рот. Его глаза расширились:

– Это… это ж бабушкин пирог! С вишнями из ее сада! – он засмеялся, и вдруг над банкой возникла голограмма. Седая женщина в фартуке, помешивающая дымящийся чан.

– Хроночастицы вытянули это из твоей памяти, – объяснила женщина, поправляя чип на банке. – Они находят то, что спрятано глубоко внутри.

К ним потянулись другие. Старик с фотографией взял шарик дрожащими пальцами. Когда он положил его на язык, голограмма сына-шахтера обняла его. Это был призрак в заляпанной углем робе. Старик зарыдал, но это были слезы, от которых сердце, способное любить, находит умиротворение.

Девушка с кибер-рукой выхватила банку, не дожидаясь очереди. Ее шарик стал черным, как космос, и взорвался вкусом запретного кофе, который пили на орбитальных станциях до эры синтетиков.

– Я.… я же клялась, что это лишь сон, – прошептала она, а ее имплант замигал, проецируя карту забытых звездных маршрутов.

– Мам, смотри! – Сара указала на женщину с младенцем. Та осторожно обмакнула палец в мороженое и коснулась губ ребенка. Малыш засмеялся, а вокруг его коляски расцвели голограммы бабочек. Синих, как небо, которого никто здесь не видел.

Женщина не успевала наполнять банки. Она высыпала последнюю щепотку хронопыли в коробку, и шарики стали множиться сами, впитывая желания толпы:

Сара вертелась между людьми, раздавая мороженое, как волшебный пропуск в прошлое. Каждый шарик становился искрой, зажигавшей глаза.

– Ты как… как Элиас, – пробормотал мальчишка, слизывая последние капли с банки. – Только вместо Луны – мороженка.

Женщина рассмеялась, обнимая дочь. Шрам-спираль на ее запястье светился, как маяк.

– Он носил Луну, а мы носим память. И иногда… – она подмигнула Саре, – это вкуснее.

Люди уже не смотрели вверх. Они закрывали глаза, смаковали мгновения, и в ржавых трущобах расцветали сады, которых не могла уничтожить даже «Селен-Индастриз».

Когда все разошлись, а Сара лежала в своей постели, вдалеке, на краю «Ржавого Пояса», взорвался последний фейерверк. И все затихло.

Женщина пожелала приятных снов, поцеловала дочь и уже собиралась уходить, но Сара вцепилась в край платья матери, пропитанного машинным маслом.

– Мама, расскажи, как он это сделал! Элиас Веренн… расскажи про него.

Женщина замерла, ее тень дрожала в свете лампы. Шрам-спираль бешено пульсировал под кожей, словно пытался сбежать.

– Доченька, это долгая история… – она обернулась, и Сара увидела в ее глазах блеск.

– Пожалуйста! – девочка вскочила на кровати, сминая одеяло. – Хоть кусочек!

Женщина вздохнула, поймав взгляд на трещине в потолке, той самой, что образовалась в день, когда «Селен-Индастриз» бомбила Ржавый Пояс.

– Ладно, – Она опустилась в кресло, скрипнувшее пружинами. – Но только начало.

Женщина провела пальцем по шраму. Спираль вспыхнула синим, и воздух наполнился запахом озона, сварки и раскаленного камня. Она хорошо помнила этот запах. Запах временны́х швов.

– Он не был героем, – начала она, и голос ее стал глухим, будто доносился из тоннеля. – Просто однажды, Вселенная выставила ему счет. Не за воздух или воду. За право остаться собой. И это право дано не каждому. Кто-то не в силах сдержаться – ломается.

Но если верить во что-то… понимаешь, по-настоящему верить, не важно, каким бы беспомощным ты ни был – никому не удастся тебя изменить…

Голос матери дрогнул, и Сара вдруг увидела то, чего не замечала раньше: в уголках ее губ, изрезанных трещинами усталости, теплилась улыбка. Нежная, как свет неона в ночи, – будто сама память о Элиасе Веренне согревала ее изнутри.

А за окном, в кромешной тьме Ржавого Пояса, ветер подхватил хронопылинку – ту самую, что выскользнула из мешка, – и понес ее к звездам – где когда-то ачиналась история, о которой стоит рассказать.

ЭЛИАС ВЕРЕНН – ЧЕЛОВЕК, КОТОРЫЙ…

Элиас Веренн очнулся от того, что кто-то бил кувалдой по его вискам. Боль разрасталась внутри, словно ленточный червь. Каждый мускул горел, а ребра сжимались в стальных тисках. Он мог бы прочитать лекцию об этих симптомах по памяти: «Фазовый распад тканей… квантовая эрозия костей…». Сотни отчетов, которые он подписывал как руководитель проекта, теперь оживали в его теле. Все сводилось к одному – радиация Хокинга. Так вот какого это? Медленно умирать. Элиас сглотнул ком ярости. Он стал статистикой, которую сам же создал.

– Ты же… все проверил… – прошипел он, вгрызаясь взглядом в потолок. Двойные экранирующие слои «Мимесиса», алгоритмы подавления резонансов – все было безупречно. Если только… Нет, это же просто невозможно. Его кустарный активатор не мог раскрыть такой шов. Но то, что он оказался в незнакомом ему месте, и, судя по всему, далеко от штаб-квартиры «Селен-Индастриз», говорило само за себя.

– ХКД (Хроно-квантовая дестабилизация), – Элиас все же заставил себя произнести эти слова вслух.

Выходит, он все-таки подтвердил то, что столько лет отвергал…

Элиас лежал в луже маслянистой жидкости, впитывавшейся в костюм, пахнущий горелой плазмой. Заброшенный склад, а может здесь была фабрика. Ржавые контейнеры, разбитые голограммы с рекламой синтетического пива, и где-то вдалеке – вой сирен.

Любой прыжок через временной шов требует точного расчета координат в пространстве – времени. Одно из трех утверждений ХКД. Из которого следовало, что во время прыжка, тело одновременно существовало в тысячах потенциальных точек пространства-времени. Это создало квантовый хаос в структуре клеток, запустив процесс самоуничтожения ДНК. Отсюда и радиация!

– Проснись, принцесса! – голос в его черепе звучал так, будто тупой бритвой скребли по стеклу. Грендель. ИИ, созданный из мозга спившегося технонаркомана, которого Элиас нашел в канализации Нео-Пандоры – спасибо закону о экспериментах. Тот еще при жизни славился тем, что мог взломать квантовый сейф, закинувшись нейроспайсом. Еще один непризнанный гений, павший от рук собственного безумия. Теперь его сознание, перекошенное и агрессивное, жило в чипе Элиаса. На что только не пойдешь ради науки… Но почему он слышит его голос? Ведь Грендель был всего лишь запасным вариантом, предохранителем, красной тряпкой для внешних раздражителей, небольшая прикормка для желающих взломать чип.

– Где… – Элиас попытался встать, но рука провалилась в микрошов, черную дыру размером с монету. Ее края обжигали кожу.

– Где? Пятая точка маршрута… конечная! – Грендель вывел перед глазами Элиаса интерфейс. Красные буквы: «Розыск: 5 000 000 кредитов. Живым или мертвым». Ниже – список желающих получить награду: «космокопы», служба безопасности «Селен-Индастриз», «Серебряные черепа». – Твоя «игрушка» рванула так, что нас вышвырнуло за пределы города. А я что, мать Тереза? – ИИ замигал красным смайликом с рожками. – Я перезапустил твое сердце, когда ты вывалился из шва. Отсек радиацию от мозгов. И даже… – в ушах Элиаса заиграла бодрая мелодия из экшен-фильма, – … подобрал саундтрек для твоего героического побега!

– Я спросил, где Филипп?

– Хм… – Грендель затрещал статикой. – Бедняга Филипп скончался. Ты расстроен?

Элиас вытащил руку из шва. Кость была цела, но кожа слезла, обнажив мышцы. Костюм «Мимесис» (подарок Барбары из отдела «кибербиологии») трещал по швам – наноботы пытались залатать дыры, но радиация пожирала их быстрее, чем они успевали размножаться.

– Верни Филиппа!

– Чувак, ты же вкурсе, что мы с Филом гребаные ИИ?

– Что ты сделал?

– Я? Ничего. Ты сам повредил чип, пытаясь стабилизировать прыжок. Привет, парадокс! Теперь здесь только я – Грендель 2.0, резервный модуль для особо тупых ситуаций. Не столь чувствительный к науке, зато с отличным чувством юмора.

– Ты стер его… намеренно.

– Ой, да ладно! – Грендель высветил логи прыжка: тысячи строк кода, помеченные «Данные повреждены». – Твой активатор разорвал его на квантовом уровне. Филиппа просто смыло. Я же – как таракан в ядерной войне. Выжил.

– Активатор… – он ощупал запястье. Устройство, похожее на наручные часы, обгорело.

– Слушай, – Грендель вывел звуковую волну – где-то за стенами гудели двигатели. «Серебряные черепа». Байкеры-киборги, предпочитавшие вырывать сердца жертв еще до смерти. Им плевать на правила.

– Они уже сканируют район.

Элиас приподнялся, сплевывая кровь. Вкус металла. Побочный эффект перегрузки нейрочипа. Или нет?

– О, смотри-ка! – Грендель материализовал в поле зрения анимированный смайлик с окровавленным зубастым ртом. – Твоя печень сейчас разлагается со скоростью 3% в минуту. Хочешь, запишу прощальное видео? Улыбнись!

– Ты же умрешь вместе со мной, идиот! Как только я отсюда выберусь, ты исчезнешь!

– Какая жалость… Но я бы не стал доверять виртуальное убийство новичку.

Руки дрожали, а в висках стучало: радиация пожирала тело.

Грендель, как всегда, был «полезен»:

– Скоро ты станешь овощем. Хочешь, я спою на прощание твою любимую песню?

– Заткнись…

– Заткнись? Это все? Ты слил сознание человека, который тридцать счастливых лет жил в собственной блевотине, чтобы сделать своим «помощником». И даже спасибо не сказал. А у меня, между прочим, есть чувства.

Элиас вытер кровь с губ. – Где выход?

– Ха! Это тупик. Скоро они будут здесь… – Грендель показал небольшой фрагмент фильма с участием «Серебряных черепов». – А впрочем, неважно…

Элиас прижался к контейнеру, пытаясь заглушить гул в ушах. Грендель вывел перед глазами новый интерфейс – теперь вместо списка «наградников», там горели строки:

«Все счета заблокированы. Статус: особо опасен. Код 000 – Террорист. Доступ к ресурсам «Селен-Индастриз» отключен».

– Поздравляю, ты теперь звезда, – проворчал ИИ. – Корпорация вычеркнула тебя из списка любимчиков. Даже я не могу взломать их шифры – слишком много нулей и единиц.

– Регенератор… – Элиас кашлянул, и на ладони осталось пятно черной крови. – Нужно остановить радиацию. Иначе…

– Иначе твои органы превратятся в желе через двадцать минут. Да, спасибо, я тоже посчитал. – Грендель высветил схему склада. – Здесь есть лабораторный блок. Если повезет, найдем детали.

Элиас шатался, цепляясь за стену. Наноботы «Мимесиса» копошились под кожей, в попытке замедлить распад ДНК.

– Слева, – Грендель подсветил узкую дверь с надписью «Только для персонала». – Взломаю за десять секунд. Если, конечно, ты не сдохнешь раньше.

Дверь открылась с шипением, выпустив порцию затхлого воздуха. Внутри разгромленная лаборатория: разбитые колбы, роботы-манипуляторы с оборванными проводами, холодильники с образцами. К слову, от последнего исходил запах схожий на примесь метана и несвежего дыхания.

– Ищем биосинтезатор, – Элиас ухватился за стол, чтобы не упасть. – Импульсный излучатель… что-нибудь для регенерации клеток.

– О, да! – Грендель вывел голограмму устройства. – Нужен плазменный сердечник, нейронная матрица и… кусок твоего разлагающегося мозга. Шутка. Почти. Ладно… Смотри, чувак, это то, о чем я думаю?

В углу лежал полуразобранный биореактор – устройство для клонирования тканей. Элиас вырвал из него кристалл с голубой жижей внутри.

– Этот гель – прототип репарантов, – сказал Грендель. – Корпорация забросила их из-за «побочки». Но тебе уже нечего терять… И как оно здесь оказалось?

– Сейчас не время для загадок. Какими будут последствия?

– Ерунда. Шансов как в лотереи. Может прихватить здоровых клеток. Зато остановит радиацию. В твоем случае, даже смерть – «хэппиенд». Ну же, решайся, умник! Тик-так! Тик-так!

Элиас взглянул на истерзанную руку. Одного ее вида было достаточно, чтобы сделать выбор.

– Аргх! К черту все! – Элиас вколол гель в вену. Тело пронзила боль, словно тысячи игл впивались в мышцы.

– Держись, принцесса! – Грендель замигал аварийными сигналами. – Если выживешь, куплю мороженое.

Гель влился в вену ледяным потоком, и на секунду Элиас почувствовал, будто в его кровь запустили рой стеклянных ос. Боль пронзила каждую клетку, выжимая из горла хриплый стон. Он схватился за стол, сгребая стеклянные колбы.

– Держись! – Грендель вывел график биоритмов. «Нейротоксин: снижение на 15%. Радиационный распад: замедлен». – Они работают. Но не так, как надо…

Элиас рухнул на колени, его вырвало черной массой с вкраплениями металлических блесток.

– О, красиво! – Грендель материализовал анимированный эмодзи с подмигивающим черепом. – Твои кишки теперь светятся в темноте. И не надо платить за свет. Везде ищи плюсы, приятель!

– Ты хоть понимаешь… – Элиаса снова вырвало. Он вытер с губ остатки, но все же продолжил: – Ты хоть понимаешь с кем говоришь? Прояви уважение. Я, между прочим, сотрудник «Селен-Индастриз».

– Бывший сотрудник, принцесса… бывший. Я своими глазами… я даже не знаю, а есть ли у меня глаза… короче, я видел…

– Хорош трепаться, кастрюля!

– Как… как ты меня назвал?

– Что-то не так…– произнес Элиас.

Боль сменилась странным зудом. Он посмотрел на руку – травма от микрошва затягивалась, но не как обычная рана. Края кожи сходились, образуя сеть серебристых нитей, которые пульсировали, словно живой проводник. Под ними, в глубине тканей, светились микроскопические точки. Репаранты перестраивали клетки, вплетая в ДНК синтетические цепочки.

– Это нормально?

– Откуда я знаю? – обиженно выдавил Грендель. – На, посмотри, – он вывел зеркальную голограмму. На щеке Элиаса, где раньше был шрам после аварии, теперь расцветал узор из биолюминесцентных капилляров. – Теперь ты похож на рождественскую гирлянду.