Цена власти

Пролог

Это произошло в мире, который покинуло солнце. Было оно украдено или вернулось к законным владельцам, каждый решал для себя сам. Но точно и неизменно стало одно: вместо палящей звезды осталось лишь её отражение.

Однако гибриды, стоявшие на пустынной равнине под полной луной, понятия не имели, что рассвета больше не будет. Придя сюда по велению старейшин, они ждали ответов, объяснений, плана дальнейших действий или смерти. Они желали предвидеть, с чем придётся смириться, а за что умереть.

Все тревожились, пытались подбодрить или успокоить себя. Но последние события не могли оставить равнодушными, они вызывали вопросы. А ожидание ответов становилось пыткой. Раньше, когда люди знали, к чему готовиться, даже первородный ужас переносился легче, чем угнетающая неизвестность сейчас.

Будь у них в руках будущее, они бы давно приняли все нужные решения, начали готовиться к битве и грезили в ней победить. Но единственное, что они могли, – стоять и ждать, пока за ними придут. И время это ощущалось настолько длительным, что некоторые верили, будто мира вокруг больше нет.

Возможно, это и сообщит старейшина, явившийся, чтобы уничтожить? Может быть, он призовёт их в свои ряды? Или это всё кошмарная галлюцинация, спровоцированная талантливым млегом? Неизвестно, правду знал лишь создатель. Но даже в его существовании они начали сомневаться.

– Что ж, раз у вас смелости не хватает, – вырвалось у одного из стоявших, – спрошу я: Плансто уничтожен?

Взгляд неконтролируемо упал на место, где обычно стоял лидер этого города. Сегодня там было пусто, и, судя по коллективно опущенным головам, это уже не изменится. Но никто, даже самые древние люди, не осмеливались обсуждать произошедшее. Словно это древнее проклятие.

– И вы так спокойны? – не унимался говоривший. – Целый город, населённый такими же гибридами, как мы, стёрт с лица земли. Вас это не тревожит?

– Маркус, – спокойно произнёс стоявший рядом мужчина, положив руку ему на плечо. – Им уже не помочь…

– Поэтому стоим так, будто мы следующие? – оскалился Маркус, оттолкнув ладонь. – Старейшины стали нас истреблять…

Оборвавшись на полуфразе, Маркус резко закричал, схватившись за голову. Колени его подогнулись, будто переламываясь, и он рухнул на покрытую песком землю, извиваясь от боли. Словно тысяча мечей прознала сознание, а миллионы санглов разбивали кости, вырывая из горла крик.

Стоявшие рядом засуетились, подорвавшись помочь, но сразу были остановлены рукой старейшины, мирно идущего среди них. Он возвёл морщинистую ладонь вверх и склонил голову, покрытую седыми волосами, набок. Его стеклянные белые глаза наблюдали за Маркусом, лицо пугало равнодушием, а губы даже не дрогнули.

Несколько секунд, будто отсчитывая каждый перелом и вскрик, старейшина стоял и смотрел, пока остальные не могли оторвать взгляда от извивающегося в страданиях соратника. У них был шанс помочь, пойти против, напасть, но они замерли в ожидании. И эта картина лишь убеждала старца в правильности своего решения.

Здесь не было друзей, товарищей или врагов. Только соперники, причём настолько беспринципные, что страдать и упиваться его смертью будут с одинаковой охотой. Разница лишь в часах, прошедших с похорон.

Всё-таки танцевать на чужой могиле признак невоспитанности.

– Достаточно, – сказал старейшина.

Развернувшись, будто ничего не произошло, он двинулся в импровизированный центр равнины, откуда его было бы отлично слышно. Остальные же устремились к Маркусу, помогая тому встать. Все они делали вид, словно искренне хотели защитить, но просто не успели. Маркус подозревал ложь, но с охотой принимал доброту, отвергая картину их лиц во время собственной пытки.

– Где Плансто? – Маркус быстрыми шагами двинулся к старейшине, что обернулся к ним.

– Эмоции однажды погубят и вас, – равнодушно бросил тот, протягивая ладонь вперёд.

Земля затряслась, и Маркус рухнул назад, а перед ним выросла прозрачная стена, не позволяющая приблизиться к обидчику. Того звали Олден, он был почитаемым старейшиной, одним из древних, кто, если верить слухам, знаком с самим создателем. Именно его и нескольких других отправили на Землю для её совершенствования после сотворения.

– Нам нужны ответы! – выкрикнул Маркус, подавшись вперёд.

Злость, обида, желание отомстить и взять верх над старейшиной играли в нём с новой силой каждую минуту. И ни наказание, ни пытки или страдания не могли усмирить в сердце жажду крови. И Олден, видя это, продолжал молчать, что вызывало на лицах остальных недоумение. Ещё никогда старейшина не терпел подобную дерзость. Обычно смерть настигала говорившего в первые секунды.

– Если ты наконец замолчишь, то я обязательно их дам, – произнёс Олден, в упор смотря на Маркуса.

Всё с тем же равнодушием, словно нелепо сшитая игрушка, не знавшая ни любви, ни счастья, ни ненависти.

Остальные, стоявшие позади, опустили ладони на плечи Маркуса, убеждая его успокоиться и выслушать. Тот нехотя согласился, понимая, что другого выбора у него просто нет. Безрезультатно кричать в купол можно бесконечно, но так они не получат ответы на тревожащие вопросы.

Получив искомую тишину, Олден кивнул, взмахнув рукой. Следом, из недр тёмного неба, стали опускаться булыжники. Словно каменный дождь осыпался на землю в наказание неверным. Поначалу эпримы, млеги и блисы уворачивались, закрывая головы руками, а санглы пытались ловить каждый камень, складируя их рядом.

Олден наблюдал, следя взглядом за каждым опущенным кусочком, словно пересчитывал их в очередной раз. Спустя несколько минут дождь из камней закончился, и люди осмотрелись, осознавая, что уже видели нечто похожее. Маркус взял один из булыжников, и тот мгновенно обжог его, а следом наполнился тёмно-зелёным свечением.

– Проводника больше нет. Это его останки, – утвердил Олден, смотря перед собой.

Люди поочерёдно брали в руки камни, что наполнялись светом и возвращали их в далекое детство – в момент рождения, когда в Тодоре каждого из них опускали в огромный бассейн, наполненный тёмно-зелёной дымкой. Эта картина производила настолько впечатляющий эффект, что оставалась в памяти на протяжении всей жизни.

Старейшины называли всех людей гибридами, считая, что в них живут две сущности: азур, он же разум, и арум, он же магическая аура, определяющая, кем человек родится. Он мог быть санглом, чей вид обладал трёхкратной силой и быстрой регенерацией; блисом, способным создавать из собственных эмоций молнии; млегом, чей талант воздействовать на сознание, внушая остальным, что ему заблагорассудится, или эпримом, который касанием ладони усиливал чувства. Последних было мало, большинство не выдерживали общества и убивали себя, чтобы найти покой.

Но все они, независимо от вида, после рождения попадали в проводник. Бассейн подпитывался энергией солнца и луны и с их помощью подавлял в гибриде арума. Это была идеальная формула для жизни, стадия, где разум управлял магией, а не наоборот.

Факт, что проводник разрушен, должен был их напугать. Поначалу так и случилось. Все знали, что происходит с людьми, внутри которых арум возвышался над азуром. Они сходили с ума, а после рассыпались, подобно песку, становясь магическими предметами. А бассейн, в который их окунали после рождения, не позволял этому случиться до самой смерти.

Но мысли людей двигались дальше, и постепенно на их лицах появлялись улыбки. Они начинали воспринимать жест как извинение за смерть соратника. Раньше проводник хранился в Тодоре, вершине гор, где и жили охранявшие его старейшины. А теперь будущее буквально лежало в руках, и люди сами могли вершить судьбу, не завися от высшей силы.

– Мы передаем части проводника вам, старейшины не справились с доверенной ответственностью, – монотонно говорил Олден.

– Значит, мы новые…

– Значит, вам стоит забыть о нашем существовании, – оборвал вопрос Олден. – Больше нет старейшин, создателя или установленного порядка. Есть азур и арум внутри вас.

Слушая, люди слабо понимали, к чему вёл Олден. Вердикт звучал слишком утопично, потому они и не рискнули в это поверить. И, как оказалось, правильно. С каждой последующей минутой в разуме всплывали вопросы, строились теории и возникали прорехи в идеальном сценарии будущего.

Они быстро осознали: доверенные проводники не означали свободу, они становились отправной точкой в истории их неизбежной погибели.

– Вы не можете нас оставить, – донеслось с дальних рядов. – Мы не обладаем теми знаниями…

– Мы продолжим обучать юных гибридов, – объяснил Олден. – Но Тодор сам призовёт их, когда будет нужно, и отвергнет, когда им станет достаточно…

Олден продолжал говорить и дальше, но их взгляды устремились за его спину, в самую даль, не вершину гор, где и стоял Тодор. Но сейчас там было пусто, лишь песок и ветер, играющий с россыпью, подобно ребёнку.

Они хотели спросить ещё, узнать подробности и понять случившееся. Но Олден уже не отвечал. Он взмахнул рукой, и рядом появился пролом в воздухе, из краёв которого летели искры, словно от огня. Материя выглядела как складка протёртой мантии, откуда бил солнечный свет.

Люди осмотрелись, осознавая, что луна уже скрылась, а яркий диск ещё не показался на горизонте.

И в тот момент, когда Олден вошёл в складку и та исчезла, они поняли, что больше его не увидят. Вместе с ним исчезли старейшины, Тодор, проводник и солнце, оставляя за собой лишь отражение в небе. Лучи искрились светом, но понежиться в них уже невозможно. Это была плата за клубящуюся в руках свободу.

Май, 634 год с захода солнца, город Бишрем

За окном стояла ночь. Освещённая огнями, осквернённая смертью и наполненная душераздирающими криками. Реки крови омывали улицы, сгустки магии парили над зданиями, взрываясь искрами, а изнеможённые люди укрывались в своих домах. Они надеялись, что это всего лишь кошмар, который закончится рано или поздно. Но с каждым днём надежды становилось всё меньше, а смирение душило костлявой рукой настоящего.

Тринадцать человек сидели в самом высоком здании, зовущимся цитаделью. Они тяжело дышали, иногда переглядывались, но в основном сосредотачивались на часах, встроенных в потолок. Как только песок в них перетечёт из одной части в другую, силы вернутся и сражения продолжатся. Но не все были уверены, что готовы к очередному бою.

За изысканными витражами цитадели вот уже несколько месяцев шла гражданская война. Она уносила жизни, ломала судьбы и уничтожала исторические памятники. Все людские виды гибли, страдали и ненавидели друг друга, самих себя и собственных предводителей. Они шли бороться за власть, воодушевлённые идеями и планами. А оказались в центре кошмарного побоища, где стиралась грань между жизнью и смертью.

Слишком много душ уносились прочь, чтобы в вечный покой успевали закрывать дверь.

– Вы разрушите город, если продолжите, – произнёс собравший всех Эдгар, зажимая пальцами переносицу. – Это не может продолжаться до всеобщей погибели.

Но остальные молчали, описывая взглядами злополучные часы. Одни в надежде, что смогут победить, другие с верой, что получится защититься.

Происходящее в Бишреме давно перестало ассоциироваться со счастливой жизнью и превратилось в вечную погоню за желанной властью. Но именно её, вопреки всем попыткам и убийствам, получить не могли.

– Просто отдай проводник одному из нас, и это закончится, – фыркнул Фатад, один из зачинщиков происходящего. – Думаю, правильность выбора объяснять не нужно?

Услышав это, Эдгар с силой ударил по столу, отчего часы над ними замерли, а песчинки застыли на месте, не перекатываясь, как прежде. Фатад оскалился и подорвался со стула, но, против воли, опустился обратно. Эдгар внимательно глядел ему в глаза, заставляя сидеть смирно.

Как Эдгар сохранял силу при действии часов, для всех осталось загадкой.

– Здесь говорят, а не бьются на смерть, – едва сдерживаясь, отметил Эдгар. – И ты либо подчиняешься этому правилу, либо выходишь навсегда.

Фатад стиснул зубы. Казалось, они даже скрипнули.

Последствия неподчинения Эдгару были излишне радикальны для необдуманных действий. Оказаться за чертой власти, к которой почти все присутствующие стремились, не хотел никто. Слишком много жертв, тяжёлых решений и сил потрачено, чтобы даже оказаться в этой комнате. Где все желали безоговорочной победы, отказываясь понимать, что она невозможна.

– Вам нужно принять, что никто здесь не займёт место хранителя, – утвердил Эдгар. – Затеявший войну за власть не может обладать целым городом.

– Ты поэтому нас здесь собрал? – не унимался Фатад. – Чтобы сообщить, какие мы недостойные?

Эдгар поднял хмурый взгляд на Фатада, но промолчал. Обернувшись, он подошёл к одному из шкафов и достал оттуда шкатулку. Вернувшись, Эдгар опустил её на стол, привлекая внимание остальных. Предмет был необычайно красив.

Ларец представлял из себя изумрудный прямоугольник с золотой окантовкой по основаниям и углам. Его бугристые стенки переливались и отражали лица присутствующих. А между углублением и крышкой было небольшое отверстие, в которое могла поместиться верхушка пальца.

Все они внимательно смотрели на шкатулку, понимая, что там лежит проводник. Тот самый символ власти, за который они боролись насмерть вот уже пару месяцев. Он был причиной унесённых жизней, поломанных судеб, нещадной боли в теле и голода самолюбования. Каждый хотел схватить проводник и прижать к себе, заполучив желанный трофей. Но они сидели смирно, зная, что никто, кроме Эдгара, не сможет его открыть.

Перед смертью последний из рода хранителей завещал шкатулку именно ему. Но Эдгара власть не интересовала. Его устраивала роль человека за пределами добра и зла, правильного и неправильного, хорошего и плохого. Словно призрак самой силы, он лишь следил за проводником, пока ситуация не коснулась границ дозволенного.

Придвинув шкатулку, Эдгар протянул палец внутрь отверстия. Послышался щелчок, и Эдгар потёр место укола. Ларец открылся, взмыл в воздух, и из него выпало содержимое. Но не такое, каким его представляли сидевшие.

Двенадцать кусочков некогда священного камня небрежно коснулись крышки, отдалённо напоминая проводник.

– Он раскололся этим утром, – пояснил Эдгар. – И воедино больше не собирается.

Значило ли это, что силы их покинут? Что произойдёт в день обновления? Как распорядится луна и вернётся ли солнце? Они не знали, более того – Эдгар тоже.

Единственные, кто, возможно, могли ответить на их вопросы, были старейшины, но те не шли на диалог уже шестьсот лет. Став не более чем равнодушной теневой фигурой, призванной передавать информацию и забирать лучших в свои ряды.

Некогда высшая сила бросила людей.

Они стали свободны, но уязвимы. Метод проб и ошибок оказался не выбором, а единственной дорогой. И боль заключалась в невозможности предвидеть неудачи. Они возникнут, а чего будут стоить – страшно вообразить.

– Вы заключите соглашение, – наконец произнёс Эдгар. – И получите каждый по кусочку.

В его голове вторила легенда, как проводник раскололся на сотни камней. И если он смог разлететься, то и его фрагмент способен разделиться, выбрав нескольких хранителей. Так считал Эдгар, но в нём всё ещё бушевали сомнения.

Стоило изучить вопрос, обратиться к другим, более древним и знающим людям, но времени не было. Эдгар не понимал, в какой момент граница дозволенного будет пересечена и чем это окажется чревато.

– Никаких войн, убийств и попыток победить друг друга, – продолжал Эдгар. – Каждое тридцать первое декабря вы будете проводить обновление в цитадели, и именно по вашим родословным будет передаваться камень.

– Предлагаешь нам править альянсом? – рассмеялся Фатад, осматривая остальных.

– Кто сказал, что вы будете править? – уточнил Эдгар.

Он обратился всё к тому же шкафу, забирая оттуда листы пергамента и перья. Обойдя стол в считаные секунды, он опустил перед каждым экземпляр соглашения, где перечислялись фамилии и оставалось место для подписи.

– Править будет совет, главой которого стану я, – утвердил Эдгар. – И с подписания тысячелетнего соглашения, – их глаза бегали по сроку свитка, который они должны подписать, – вы обязуетесь подчиняться общим решениям.

Условий было немного, все они перечислялись в свитке, но каждое удручало больше предыдущего. Это было не положение о власти, законе или наказании, а список ограничений, которым они должны подчиниться.

1. Решение совета неоспоримо и принимается всеми его участниками.

2. Хранитель вправе вершить правосудие исключительно в своём клане.

3. Убийство одного члена совета другим карается изгнанием в пустоши.

4. Любые разногласия регулируются Э. Креттой и его потомками, как хранителями цитадели и самого совета.

5. Нарушение соглашения карается силой свитка.

Всего несколько строк, связывающие каждого из них по рукам и ногам, извращая желанную власть. Те фантазии, планы и мечты, игравшие в их головах, в мгновение превратились в ничто. Игру, слабо походившую на искомое правление.

– А если я не хочу этому подчиняться? – фыркнул Фатад, отталкивая от себя пергамент.

– Кусочек проводника достанется лишь тем, кто подпишет соглашение, – равнодушно ответил Эдгар, бродя взглядом по присутствующим. – К которому вы же и привели.

Надеяться, что их затронет совесть, было глупо, но Эдгар и не пытался. Он хотел показать, что они своими руками испортили всё, чего так отчаянно желали. И теперь они это получат, но далеко не в том виде, в котором хотели.

Всё или ничего, подчинение или смерть, нет золотой середины – простое правило, с которого стоило начать, не дожидаясь войны.

– Подайте чернила, – выдохнула Этель, одна из зачинщиков, смотря на фамилию «Балмот».

– Разумеется, – ухмыльнулся Эдгар.

Перо опустилось перед каждым на стол, а после, со своего края на середину, Эдгар толкнул кинжал. Утончённое лезвие с серебряной рукоятью и изумрудными винзелями будто смотрело в глаза каждому.

Никто не верил на слово, не собирался надеяться и не был уверен в беспринципности остальных. Нужно было подтверждение. Причём настолько сильное, чтобы в случае нарушения их покарала собственная сила. Её месть не забывалась теми, кто выживал.

– Кровью, – спокойно произнёс Эдгар.

Этель несколько секунд смотрела на кинжал, её грудь равномерно вздымалась, а губы подрагивали. Сглотнув ком, подступивший к горлу, она схватила лезвие и провела им по руке, макая в кровь перо и ставя подпись напротив своей фамилии.

Фатад недовольно фыркнул, отобрал у неё орудие и нажал на центр ладони острием, получив пару капель «чернил». Поставив подпись, он передал кинжал дальше, наблюдая, как его же рана медленно затягивается, в отличие от той, что была у Этель.

Свиток шёл по рукам, передаваясь от одного хранителя к другому. Раз за разом он окрашивался новой порцией крови, помогая выводить согласие.

Документ подписали и все остальные: и своенравный Демар, и тихий Пайтман, Нинетта, Гинеш и Нупир сделали это быстро и без лишних вопросов, когда Цибера и Вайнес несколько минут думали, прежде чем вывести нужные буквы. Последними оказались Вишал, Дорес и Кристад, как самые рассудительные и хладнокровные.

И только когда двенадцать фамилий дали согласие, тринадцатой строкой показалось короткое «Кретта». Эдгар взял кинжал, сжимая лезвие в ладони, и, окропив кровью стол, прежде чем окунуть в неё перо, поставил последнюю подпись.

Она завершала соглашение, план на следующую тысячу лет, и разрушала их надежду на всевластие, которого они так хотели. Было это надругательством над их желаниями или платой за десятки трупов на улицах, знал лишь Эдгар. Который о подобном не распространялся. Он лишь посвятил жизнь добавлению правил в существующее соглашение, заставляя хранителей жалеть о своей участи.

Он хотел, чтобы они запомнили.

Власть не подчинялась, не давалась легко и не шла на уступки. Она управляла жертвой для достижения собственных целей. Ломая, когда требуется, выстраивая новую личность, если придётся.

Глава 1 «Недостойные»

Июнь, 1215 год с захода солнца, Бишрем

Лёгкие дуновения ветра развевали полупрозрачные белые шторы, чьи края едва касались заправленной постели. С улицы доносился звук скрипки, а яркий, немного приторный аромат духов заполнял всё пространство у зеркала. Авира сделала шаг назад, смахнув волосы, и вытянула шею. Она придирчиво осмотрела себя с ног до головы, задерживая взгляд на каждом изъяне, способном привлечь ненужное внимание.

Но ничего, что ещё не обсуждалось в скудоумных кругах, на глаза не попадалось. Кожа оставалась всё такой же идеально бледной, напоминавшей больше изящный фарфор, чем живую материю. Алая помада идеально сочеталась с длинными бордовыми волосами, яркими зелёными глазами и слегка вытянутым лицом. Отчего изящная ухмылка не сразу отдавала откровенной насмешкой, а поначалу внушала едва ощутимое доверие.

Идеально, чтобы пустить пыль в глаза до момента, пока не получишь нужную информацию.

Взяв со стола небольшую сумку, Авира схватилась за ручку двери, дёрнув её на себя. Выйдя в галерею, она двинулась по направлению лестницы, уже слыша тяжёлые вздохи и удары. Они доносились из тренировочного зала, двери в который никогда не закрывались, отчего всё происходящее эхом отскакивало от стен холла.

Словно необходимо помнить о тренировках вопреки сну, еде, свободному времени и всему, что могло показаться отцу бессмысленным.

А таковым ему казалось практически всё. Личная жизнь? Отдых? Увлечённость вещами, помимо достижения невиданного всевластия? Сущий бред из головы слабохарактерной недоросли. Так считал Литан Демар – сангл, один из хранителей Бишрема и по совместительству ей отец. К счастью, последнюю неделю он отсутствовал, и это позволяло уйти без лишнего фырканья и молчаливого недовольства.

Хотя радоваться было рано.

Не успела Авира пройти мимо двери в зал, как оттуда со скоростью тока вылетел Миан. Спиной он разбил одну из любимых картин отца, висевшую на стене, и с грохотом упал на пол, сплёвывая сгусток крови. Он тяжело дышал, смотря вниз, пока его тело била мелкая дрожь от очередного удара. Раны постепенно затягивались.

– Развлекаешься? – скрестив руки на груди, усмехнулась Авира. – В такие моменты я всё меньше надеюсь на твои умственные способности.

Подняв на неё взгляд, он лишь надменно фыркнул, встав на ноги. От резкого движения Миан слегка качнулся, отчего опёрся рукой в стену. Попытки показать, будто он в порядке, терпели крах, но он этого не видел. Поэтому и был уверен, что Авира, стоявшая совсем рядом, замечала лишь его мнимое великолепие.

– Был бы рад обсудить с тобой взрослые развлечения, – наконец ответил Миан, переведя дух. – Но, в отличие от некоторых, мне нужно тренироваться.

Выпрямившись, он прошёл мимо неё, пытаясь задеть Авиру плечом, но она вовремя отшагнула, смерив его насмешливым взглядом. Через пару мгновений Миан скрылся в тренировочном зале, и оттуда вновь послышались звуки ударов.

Иногда Авира надеялась, что очередной из них даст осложнение и замедлит заживление ран. Возможно, это напомнит Миану, что он не всесилен, и сбавит спесь.

– Сильнее, Миан, – голос Кристиана звучал настолько громко, что резал слух. – Враг не будет стоять и ждать.

Удар. Вскрик.

– Вставай и продолжай, – требовательность, с которой это произносилось, отдавала характером отца.

С этими же словами тот тренировал её, заставляя подниматься и продолжать, пока сознание не покинет. Лишь это означало конец. Когда силы закончились и всё, на что ты способен, – рухнуть на пол.

«Смерть – единственное оправдание поражения, как и бессознательность одиночный билет к свободе», – фраза отца, звучащая из незабываемого прошлого.

В нём были тренировки до изнеможения, попытки доказать, будто Авира достойна, и напоминание, что всё равно слабее других. Вот оно – короткое описание детства. Детства, наполненного требовательностью, желанием достать недосягаемое и стать тем, кем не удалось родиться – правильным хранителем.

Она часто мечтала вернуться в прошлое и увидеть лицо отца, узнавшего, что родилась дочь-блис. Возможно, то разочарование смогло бы скрасить обиду, бьющуюся в груди сейчас, пока Миана истязали в зале.

Насколько извращённым должно быть сознание, если она хотела оказаться на его месте? Не быть избитой, изничтоженной и не умирать на полу собственного дома, а стать избранной, чьё рождение – награда создателя, а будущее раскрашено великими победами.

Глаза закололо, и Авира тряхнула головой, завидев в начале холла пару санглов из клана. Прогулочным шагом они двигались к столовой, не обращая на неё внимания.

Казалось, это должно радовать. Отцу не донесут о её походах наперекор неписаным правилам. Но она знала, что их безразличие было не следствием удачных манипуляций или уважения. Им просто всё равно.

Авира хоть и являлась дочерью хранителя, гипотетической наследницей проводника, но для них оставалась никем. Девушка-блис в клане, где сила передаётся по мужской линии санглов? Не более чем шутка. Особенно когда есть вполне реальный и достойный, по их мнению, преемник.

Запястье кольнуло, и Авира увидела изображение руля, мгновенным ожогом отразившееся на коже. Последний раз взглянув на открытую дверь в тренировочный зал, она пообещала себе больше об этом не думать. Авира часто так делала, пытаясь обмануть рассудок. Поражение заключалось в возвращении этих мыслей.

И если задачей Миана было стать хорошим наследником, то Авира училась оттягивать угнетающую злость от настоящего.

Быстрыми шагами она вышла из поместья к подъехавшей машине, чьи двери открылись, как только Авира оказалась рядом. Сиденья кожаного салона холодили тело, а аромат приторных духов и гари почти впитался в пространство. Но всё это настолько превратилось в обыденность, что стало едва заметным.

Авира взглянула в окно.

Чёрный автомобиль легко двигался по наполненным улицам Бишрема. Там играла громкая музыка, все пели, танцевали, из каждого бара или клуба доносились крики веселья и радостный смех. На дворе стоял июнь, близился экватор года, переносящий их из новолуния в растущую фазу. И хоть далеко не все жители нуждались в ежегодном обновлении, они праздновали каждый посвящённый этому день.

В Бишреме вообще любили отмечать. Иногда обрядами, чаще музыкой и пением, но всегда с огромным размахом и полчищем людей. И сегодняшний день не был исключением. Разве что вечеринка, куда и направлялась Авира, отличалась от обычных списком гостей.

В этом городе большинство сборищ проходило либо внутри кланов, в заведениях им принадлежащим, либо в местах, куда гибридов, как правило, не пускали из соображений безопасности. Намного реже подобное устраивалось близ городской цитадели. Туда мог прийти абсолютно каждый. От азуров, сознательно отказавшихся от сил, до гибридов всех видов.

Авира ещё со времён Тодора нашла своё спасение в небольшой группе людей. Они вместе учились, занимались и даже после отказа троих из пяти от обновления продолжали видеться на вечеринках близ цитадели.

И это спасало Авиру. Там она чувствовала себя лучше, запивая остаток нелюбимой реальности алкоголем и заглушая громкой музыкой. Это было её лекарство от настоящего: мнимое безразличие, круг общения и попытки забыться.

***

– Растерзай меня старейшина, – с улыбкой закричал Киан. – Авира Демар.

Поставив стакан на стол перед собой, Киан подскочил с дивана и подошёл к ней, широко раскинув руки. Но удостоился только легкой улыбки и внимательного взгляда, которым Авира вильнула по нему сверху-вниз, и она прошла вперёд, усаживаясь.

Они расположились практически в центре танцевального зала. Там музыка звучала особенно громко, дым сомнительных трав закрывал обзор уже через пару метров, а алкоголь будто быстрее застилал разум.

– А мы гадали, придёшь или нет, – пропел Киан, падая рядом с ней на диван и вытягивая руки по его спинке.

– До конца верили в последнее, – хмыкнули сбоку.

Голос, которым обычно несли высокомерную чушь, заставил Авиру закатить глаза и повернуть голову. Кристад с едкой ухмылкой смотрел на неё, попивая алкоголь из небольшого стакана со льдом.

Его длинные пальцы аккуратно обхватывали стекло, бледная кожа неуместно контрастировала с чёрными джинсами и рубашкой. Серые глаза сливались с волосами, отдававшими серебром, а всё это в целом едва не перечёркивало планы на хорошее настроение. Он всегда это делал, когда они встречались старой тодоровской компанией.

В ином обществе Кристад обычно молчал, сидя с каменным лицом, не выдававшим даже крупицы эмоций. Увидев его впервые на одном из ужинов в детстве, Авира даже решила, что он не настоящий, а искусственный. Поэтому быстро потеряла интерес к возможному общению.

Уже после, в Тодоре, она выяснила, что Кристад обладал уникальным талантом к двуличию.

Среди друзей, а именно Киана, Кэмпа и Керры, Кристад не упускал возможности прокомментировать или раскритиковать ту или иную ситуацию. Причём особую любовь он питал к словам, мыслям и суждениям Авиры. Но только в присутствии друзей, за пределами этой жизни вытянуть из него эмоции было практически невозможно.

Поэтому Авира любила выводить его из равновесия за гранью дружеской компании. Её злил его талант к самоконтролю, и она каждый раз испытывала удовольствие, ловя его злой или хмурый взгляд на мероприятиях хранителей.

Это была словесная война без возможности выбросить белый флаг. Он испытывал её в одном мире, где были друзья, вечеринки и развлечения, а она изводила его в другом, где они были детьми хранителей.

Положительных сдвигов в обоих не наблюдалось.

– Эрон, – отрицательно покачал головой Киан, смотря на Кристада. – Хватит вам цепляться, мы так редко видимся.

– Я не виноват, что вас не пускают в приличные заведения, – пожал плечами Кристад.

– Не всё, где числится твоя фамилия, считается приличным, – с улыбкой заметила Авира, уводя с подноса проходящего официанта бокал.

Остальные заметно напряглись. Дискомфорт быстро просочился в воздух и повис над их столиком, пока Авира и Кристад сверлили друг друга взглядами.

Так начинались почти все совместные встречи, интервалы между которыми становились длиннее. Как правило, из-за занятости большей части компании. Трое из пяти не родились в семье хранителей и были вынуждены строить жизнь на азуровском поприще.

– Предлагаю выпить за встречу, – нарушил тишину Киан, подрываясь с дивана. – Когда ещё их выпустят к простым смертным.

Кэмп и Керра также встали на ноги, поднимая бокалы. Они в ожидании смотрели на Авиру и Кристада, сверлящих друг друга взглядами. Те, ощутив это, отвернулись и выпрямились, натягивая скованные улыбки и делая вид, будто им всё равно.

Все понимали, что это не так, но проще было поверить в посредственную ложь.

– Чтобы встречаться чаще и не искать, куда прятать труп в этот раз, – важно заявил Киан, поднимая бокал.

Стоящая рядом с ним Керра засмеялась и покачала головой, прежде чем чокнуться напитками с остальными. С этого жеста и начался тот вечер, в котором Авира нуждалась. На некоторое время все мысли о наследии, отце, брате и клане, в котором она жила, испарились. Остались люди, с которыми ассоциировались лучшие воспоминания из Тодора. Они её уважали, любили, всегда были ей рады и никогда не пытались с кем-либо сравнить. Авира была для них единственной в своём роде, и это вдохновляло.

От стола большинство быстро переместились к танцполу, опьянённые и поглощённые громкой музыкой. На нейтральных территориях алкоголь изготавливали из особенных трав, знаниями о которых хранители и кланы обычно не обладали. Поэтому пили их редко, если вообще получали, а эффект ощущали мгновенно. Он подавлял рассудок, рассеивая сознание и важность тех или иных событий.

Всего пара бокалов, и уже нет вчера, завтра или будущего. Только здесь и сейчас, развязывающие руки и толкающие на самые необдуманные поступки. Уже было всё равно, останется ли это в памяти остальных, донесёт ли кто-то до семьи или клана. За эйфорию, бегущую по венам вселенским безразличием, можно отдать и самого себя. Это понимание чётко вырисовывалось в остатках сознания, когда музыка окончательно оглушала.

Танцующий рядом Киан улыбался, всё плотнее подходя к Авире. Его расфокусированный взгляд бродил по ней, а светлые глаза напоминали два блеклых факела, освещающих местные подземелья. Он наклонялся всё ближе, отчаянно желая вырвать поцелуй, который ему никогда не достанется. А она лишь ухмылялась, отдаляясь, будто в изощрённой игре, где давал коснуться, чтобы забрать.

Подобное было достойно осуждения, но в этом и заключалась прелесть местных напитков, дурманящих трав и оглушающей музыки. Всем всё равно. Впрочем, вряд ли бы Авира изменила своё поведение за пределами зала. Ей слишком нравилось быть для Киана недосягаемой и желанной, это была своеобразная месть, но не ему.

– Ты уходишь отсюда.

Грубый голос резанул слух, а сильная рука ухватила её за предплечье, вытягивая из толпы к столам. В глазах заиграли огни, голова потяжелела и закружилась, а воздух выбило из лёгких, отчего она резко вдохнула. Поняв, что её тянут к выходу, а ноги послушно несут, Авира быстро заморгала, попытавшись вернуть самообладание.

С трудом собрав эмоции, она впилась в кожу незнакомца пальцами, пуская разряды тока. Послышалось шипение, хватка ослабла, и Авира коснулась спиной стены, тряхнув головой и наконец придя в себя. Всё ещё бьющийся в мелкой дрожи Кристиан злостно смотрел ей в глаза.

Ухмылка сама отразилась на лице, кожу приятно закололо. Авира всегда хотела ударить его за явную предпочтительность между ней и Мианом. Но это почти никогда не удавалось.

– В следующий раз будет сильнее, – фыркнула она, поднимая ладонь вверх.

Между её пальцами с характерным треском заискрился ток, мелкими молниями гуляя по коже.

– Ещё ты мне не угрожала, – грубо сказал Кристиан. – Нас ждут в цитадели, живо на выход.

Но Авира даже не двинулась с места. Напротив, она скрестила руки на груди и склонила голову набок, внимательно смотря на него в ожидании ответа. Кристиан редко нуждался в ней, и не воспользоваться шансом позлить было опрометчиво. Радостей у неё было не так много, чтобы упустить эту.

– Я не буду отчитываться перед тобой…

– А придётся, – пожала плечами она. – У тебя ко мне дело, а не наоборот.

Он несколько секунд смотрел на неё, вероятно едва сдерживая своё мнение. А после ответил:

– Распоряжение Кретта, – сказал Кристиан. – Кадус ждёт нас там.

Авира прищурилась, пытаясь выявить возможную ложь, но ничего на неё не указывало. А Кадус вряд ли бы стал ждать её по незначительному делу. В отличие от многих хранителей, их детей и помощников в клане, Кадус считался с Авирой. Это делало его исключением из всех её правил, взглядов и решений – он был особенным.

Развернувшись к выходу, она быстрыми шагами последовала к дверям.

***

Ближе к полуночи цитадель Бишрема стремительнее пустела, наполняясь тишиной и лёгким сквозняком. По коридорам уже не бродили азуры, вечно перебирающие разнообразные пергаменты. Сотрудники не засиживались за чашкой чая и обсуждением последних новостей. А охранник, сидевший у входа, начинал засыпать, не веря, что сюда явятся посреди ночи.

Поэтому те редкие мгновения, когда Эрон посещал цитадель в полночь, всегда запоминались умиротворением. Он мог спокойно бродить по помещениям в ожидании Кадуса, рассматривать портреты хранителей и пустые рамы тех, кто давно погиб.

Последнее вызывало горькую усмешку.

Когда его отец говорил о сотрудничестве, всегда вспоминались слова матери. Она умела чётко и ясно излагать мысли, без лишних прелюдий, извинений и попыток смягчить удар. Это Эрон успел перенять от неё.

«Если бы мы умели сотрудничать, здесь бы висело двенадцать портретов», – говорила она, осматривая три пустующие рамы на одной из стен.

С годами Эрон понял, что она была абсолютно права.

Странно рассуждать о дружбе, товариществе и взаимопомощи, когда трое хранителей умерли от рук себе подобных. Да, об этом не говорили вслух, записанные факты утверждали иное, но большинство и так знали правду. Никто из гибридов или азуров не покусился бы на жизнь хранителя. Все арумы давно изгнаны из города, и вход сюда, если они выживали, им был закрыт. Что уж говорить о старейшинах, которых волновали лишь меню и удобство расписания.

Из этого и следовал вывод: единственные, у кого есть причины убивать хранителей, – они сами. По крайней мере, это понимание в голову Эрону заложила мама.

– Может, потом экскурсию проведём? – недовольно фыркнул Флоу, толкая Эрона в спину.

Эрон оглянулся, внимательно посмотрел в глаза Флоу, и уже через секунду тот в страхе закричал. Флоу опустил голову к полу и прижался спиной к стене, едва не пытаясь туда влезть. Эрон не знал, что тот видел, но хвалил себя за силу внушения – она становилась мощнее.

Несколько секунд Эрон наблюдал за Флоу и в одно мгновение остановился. Флоу быстро заморгал, потёр глаза и осознал, что перед ним пустота.

– Осмотрительней, Флоу, – равнодушно бросил Эрон, привлекая внимание. – Так и до остановки сердца недалеко.

Развернувшись, Эрон направился дальше, ухмылка сама расползлась по лицу, а чувство маленькой победы захлестнуло его. Ему не нравилось, когда некоторые, тем более помощники мачехи или отца, пытались указывать ему, что делать. Но он определённо любил напоминать им, кем является. Многих это раздражало.

Поэтому оставшуюся дорогу до главного холла Эрон наслаждался тихими ругательствами по свою душу. Видел создатель, если бы не Кадус, к которому его и привели, он бы даже ухом не повёл, чтобы встать с дивана. Его планы на сегодня были куда приятнее, нежели недовольный Флоу с кулаками вместо мозгов.

– Вам и по общению инструкции нужно выдавать? – недовольно спросил Кадус, когда они вошли в холл.

Помещение представляло из себя круг с четырьмя арками, центральная из которых вела в зал совещаний, а боковые – в кабинет Кадуса и комнату передачи сил. Последняя использовалась редко, поэтому всегда была закрыта. Но именно сейчас Эрон видел, что вход свободен. Это стало вызывать ещё больше вопросов, чем Флоу на танцполе.

– Считаешь, что все умеют читать? – усмехнулся Эрон, подходя к Кадусу и пожимая ему руку.

Добродушная улыбка, короткая седая борода, уходящая в редкую шевелюру с проступающей лысиной, и большие голубые глаза. Всё это в Кадусе навевало неподдельное ощущение спокойствия. А его светло-бежевые костюмы, наперевес с разноцветными галстуками, всегда заставляли тихо смеяться.

– Иногда мы вынуждены верить в лучшее, – философски отметил Кадус.

Он любил так делать. Вероятно, так амплуа загадочного хранителя цитадели строить было проще.

– Ты для этого позвал? – выгнул бровь Эрон. – Я уже решил, что случилось нечто ужасное.

Кадус мгновенно изменился в лице. Всё былое добродушие исчезло, а на смену ему пришли сожаление и косой взгляд в сторону Флоу, стоявшего за спиной. Кадус выглянул из-за Эрона, а после спросил:

– Вы не сказали?

– О чём? – насторожился Эрон.

– Мой мальчик…

Голос дрогнул, Кадус сглотнул ком, подступивший в горлу, и подошёл совсем близко к Эрону, крепко его обнимая. И при условии, что Кадус был немного ниже, это ощущалось ещё более странно. Ночное приглашение уже не вызывало вопросов, а пугало.

– Твой отец мёртв, – наконец произнёс Кадус, с сожалением смотря в глаза Эрона.

Смысл фразы дошёл до сознания не сразу. В первую секунду Эрон даже равнодушно пожал плечами, словно это было нечто само собой разумеющееся. Но с каждым новым мгновением, пока слова Кадуса эхом отскакивали от стенок разума, Эрон осознавал новость. Она медленным ядом просачивалась под кожу, заставляя тело тяжелеть, недоумение нарастать, а щемящее внутри чувство распаляться.

Это было отвратительное дежавю, затягивающееся на шее удавкой. Перед глазами пестрили картины прошлого, где он уже терял близкого человека. И сейчас то же чувство плотно обволакивало его, забирая воздух, отрезая от реальности и оставляя среди руин настоящего.

Эрон быстро заморгал, стараясь сохранить лицо и не показать, что происходило в его душе. Но скребущаяся в сердце боль усиливалась, создавая раны, которые больше не заживут. Хотелось закричать, узнать, что случилось, попробовать изменить реальность. Но он лишь стоял с полным равнодушием на губах и устремлённым в пустоту взглядом.

Апатия. Боль. И всё это с видимым для всех безразличием.

– Понимаю, но нам нужно…

Голос Кадуса звучал эхом, но Эрон понимал, к чему тот клонит. Отец мёртв, а Эрон следующий в списке хранителей клана Кристад. Поэтому его привели сюда почти в полночь, найдя в месте, куда большинство гибридов ни за что бы не пошло.

Он был им нужен.

– Да, идём.

Собственный голос показался ему до жути циничным и отвратительным в отношении души. Но мать бы им гордилась, потому что даже в момент скорби и боли нужно сохранять лицо. Особенно в его положении.

***

Дорога до цитадели протекала тихо, Кристиан молчал и на её вопросы не отвечал. В разуме мелькнуло желание отправить по его коже слабый разряд тока, но Авира продолжила наблюдать за сменяющимися улочками. Она знала, что услышит, если начнёт давить. Возможно, нужная информация и будет, но перед ней последует поток напоминаний, что она никто.

А сейчас, когда Авира наконец поймала волну расслабления и отрешённости от дел хранителей, она не хотела в них возвращаться. Но мысли об этом вновь затмевали рассудок спустя пару минут.

Так Авира поняла, что начинала трезветь и возвращаться в неприятную реальность.

– Приехали, – сухо бросил Кристиан, выходя из машины.

Выдохнув и напомнив себе, что сейчас она встретится с Кадусом, одним из немногих, кто был к ней добр и внимателен, Авира натянула улыбку и толкнула дверь. Поднимаясь по каменным ступеням, она слышала стук собственных каблуков, ощущала, как ветер холодом касается кожи, и чувствовала неугасающее желание встретиться с Кадусом.

Огромные двери, раза в три превышающие её рост, открылись, и она быстрыми шагами вошла внутрь, двигаясь к центральному холлу. Темнота обволакивала сознание, пока лампы то включались, то выключались, освещая ей путь и отрезая выход.

Боковым зрением она то и дело видела похоронные лица бывших хранителей, чьи портреты украшали коридор. Спустя несколько шагов рамки с картинами прекратились, уступая пустым стенам, которым ещё предстояло наполниться историей.

Иногда она спрашивала себя: что станет, когда место закончится? Их начнут уничтожать или создадут нечто другое? Где будет храниться настоящее? Его спрячут? Уберут? Самой Авире бы не хотелось оказаться в одной из дальних комнат, куда никто не заходит. Авиру прельщала мысль, что её портрет мог украсить центральный коридор. На несколько мгновений, когда она отдалась этой фантазии, самолюбие теплом отозвалось в сердце. Но она быстро напомнила себе, что это невозможно.

Все хранители Демаров были мужчинами-санглами. Поэтому в случае с ней и Мианом выбор очевиден. Мечты разрушились об острую реальность, и ей пришлось с этим смириться. Снова.

Дойдя до холла, Авира обвела его взглядом и заметила Миана, сидевшего на одном из диванов в нервном ожидании.

– Неужели семейный праздник? – насмешливо произнесла она, медленно приближаясь к середине холла. – А где торт?

Миан прищурился, глядя на осматривающуюся по сторонам Авиру, и тут же поднялся, приближаясь к ней. Замерев в нескольких сантиметрах, он вздёрнул подбородок, пытаясь смотреть на неё свысока. Но выходило у него это из ряда вон плохо.

– Ты выглядишь жалко, – сказал Миан. – Эти несчастные попытки показать, будто тебя совсем не трогает будущая судьба, прозрачны, как воздух.

Авира скрестила руки на груди, слушая и ненавидя его. Эти мысли не нравились ей, хоть она часто к ним и приходила. А напоминание от Миана, как кинжал по сердцу, скребло железную гордость.

– Поэтому тебе так важно мне это сказать? – склонив голову набок, спросила Авира.

На мгновение он растерялся, не зная, что ей ответить, отчего Авира широко улыбнулась и скользнула взглядом по стоявшему поодаль Кристиану.

– Держать лицо так и не научился, – с наигранным сожалением сказала она. – Зато проигрывать умеет отлично.

Похлопав Миана по плечу, она развернулась. Всего на пару секунд и её взгляд наполнился злостью на правду, но она почти сразу натянула ухмылку. Это было больно, неприятно, но Авира надеялась, что заставила его ощутить то же самое.

Послышались шаги, и из центральной арки вышел Кадус, а за ним Кристад. Последний выглядел вымотанным и уставшим, будто ещё час назад они не были в одном заведении. Его глаза сосредоточились на точке в пространстве, волосы были слегка взъерошены, а лицо покраснело.

– Дорогая, – раскинув руки в стороны, сказал Кадус, подходя к ней.

Взяв её лицо в свои ладони, он оставил на обеих щеках по поцелую и крепко обнял, отчего она вздрогнула. Кожа Кадуса была непривычно горячей.

– Кадус, что ты принимаешь? – важно спросила она, смахивая с его плеч невидимые пылинки. – С каждой встречей молодеешь.

– Рано тебе задумываться о секрете вечной молодости, милая, – подмигнул он ей. – Мы идём?

Сказав это, он перевёл взгляд на стоявшего рядом Миана, который коротко кивнул в ответ на приветствие.

– Да, но зачем? – непонимающе уточнила Авира.

Кристад горько усмехнулся, а брови Кадуса поползли к переносице, и он недовольно посмотрел на Кристиана.

– Вы принципиально им ничего не рассказываете? – спросил Кадус.

Но как только Кристиан попытался ответить, Кадус возвёл ладонь вверх, тем самым запрещая тому говорить. Авира вопросительно глядела на Кадуса в ожидании объяснений, не понимая происходящего.

– Ваши родители, – Кадус осмотрел Кристада, Миана и Авиру поочерёдно. – Они отправлялись на поиски… чего-то, не знаю, но оттуда не вернулись.

Понимание случившегося быстро пришло к Авире, невольно сжимающей руки Кадуса.

– Они отправились втроём: Литан, Террел и Милтон. Вернулся только Милтон, сказавший, что… Литан и Террел мертвы.

Новость, подобно воде, окатила её с головой и заставила колени задрожать. В груди защемило, жар окутал затылок, а глаза защипала влага. Авира умела сдерживать слёзы, но в моменте это оказалось слишком сложно, отчего губы невольно задрожали.

Она будто осознавала обязанность зарыдать, чтобы показать, насколько ей больно, но одновременно не могла этого сделать. И непонятно, было это попыткой сохранить лицо или обиженная душа сопротивлялась порыву.

– Я понимаю, что вы чувствуете, – прошептал Кадус, смотря на Миана и Авиру. – Но нам нужен новый хранитель Демаров.

Картина перед глазами сложилась.

Вот зачем её привезли сюда. Не для того, чтобы сообщить о смерти, поддержать или помочь. А потому, что клан хочет скорее возвести Миана на пьедестал хранителя.

Сила превыше жизни, скорби и памяти.

Они ещё не успели похоронить отца, как Кристиан уже ведёт их в цитадель. Так жили кланы, и в подобные моменты Авира сомневалась, такое ли счастье быть хранителем. Когда ты не человек, не лидер, ты тот, кто даёт им силы и представляет интересы.

Авира ощутила толчок в спину и поняла, что это Миан спешит укоренить свой статус. Стиснув зубы, она осмотрела его с ног до головы и быстрыми шагами двинулась по направлению центральной арки. Это нужно было закончить скорее, возможно, если он наконец получить то, что так хочет, его самомнение поубавится. Либо количество дел и забот настолько захлестнут его, что он забудет о её существовании. Оба варианта были вполне сносными.

Проходя мимо Кристада, прямо у арки, она на мгновение заглянула в его глаза и, кажется, заметила там сожаление. Не только собственное, но и направленное в её сторону. Впрочем, она понимала, откуда оно шло, они были в похожих положениях, как ни тяжело это признавать.

Их никто не видел в роли хранителей – их кланы надеялись на других наследников. А утешение от этого находилось в многочисленных празднествах и отрешённых от их мира друзьях. Они делили способы забыться.

Войдя в зал силы, Авира увидела кусочек проводника, парящий над небольшим бассейном с водой. Цвет её отдавал изумрудным, а с двух сторон уже были заготовлены углубления для запястий. Осматриваясь, она задалась вопросом, где были другие проводники, но вокруг оставалась лишь тьма. Путь им освещал их кусочек, ведущий сквозь непроглядную пустоту зала.

– Опустите руки в воду так, чтобы ваши пальцы касались дна, – инструктировал Кадус, вставая между ними и возводя ладонь к проводнику.

В этот момент Авира заметила красные следы на его запястьях, оставленные ею пару минут назад. Она и не думала, что настолько сильно сжимала его кожу в порыве осознания и накатывающей скорби.

– Вы ощутите лёгкое покалывание, а следом хранитель на несколько секунд потеряет зрение, его глаза будут светиться в цвет воды, – заключил Кадус.

Авира подняла взгляд, встречаясь с Мианом. И хоть тот молчал, она читала на его лице мнимое превосходство. Словно эта сила была точкой в их многочисленных спорах, препирательствах и попытках доказать, кто всё-таки лучше. И Авиру душило заведомое поражение в этой борьбе, как бы она ни билась.

Пальцы закололо, будто тысяча игл на мгновение касалась кожи в разной последовательности. Но с каждой секундой нажим усиливался, принося боль и заставляя Авиру стиснуть зубы, чтобы стерпеть.

А уже в следующий момент боль пронеслась по её рукам вверх, наполняя тело и оседая в голове, отчего она закрыла глаза. Они будто начинали гореть с той же интенсивностью, как дискомфорт усиливался в воде.

Резкий вскрик сорвался с её губ, и она услышала хрип Миана напротив, но поднять веки не получилось. Она могла лишь слышать тяжелое дыхание и его негодование, что он озвучил почти сразу.

– Не сработало? Я вас вижу, – недовольно спросил Миан.

Но Кадус ему не ответил, его рука легла на плечо Авиры и слегка тряхнула её, заставив поднять голову и наконец открыть глаза. И если бы не удивлённый голос Миана, она бы ни за что не поверила в случившееся.

Авира не видела ничего, но ясно понимала, что её глаза отдавали изумрудным.

Глава 2 «Путь к принятию»

Июнь, 1215 год, дом Кристад, Бишрем

Очередной виток ткани. Галстук туго затянулся на шее. Поморщившись, Эрон глубоко вдохнул и слегка ослабил узел. Полосы перестали болезненно врезаться в кожу, и дыхание восстановилось. Мелькнула мысль посмотреть на себя, но он отбросил её почти сразу, как осознал…

Лицезреть собственный взгляд Эрон хотел в последнюю очередь. Он прекрасно понимал, что в нём читалось, и не желал оставлять это в памяти. А что касалось внешнего вида: Эрон знал, как смотрелся. Траурно. Чёрные ботинки, костюм, рубашка, галстук, на их фоне выделялись только бледная кожа и волосы цвета грозовых туч.

Контраст всегда привлекал.

Поэтому Эрон часто носил тёмные вещи, ему льстили заинтересованные взгляды местных эстетов, оценивающих противоречивость цветов. И сегодня внимания станет ещё больше, но не от ценителей искусства. Оторвать глаз не смогут представители других семей, азуры и те, кто теперь его ненавидел.

К последним относились соседи по дому и клан, чьим хранителем Эрону пришлось стать. Большая часть из них на подобный расклад не рассчитывала. Они наивно терзались надеждами, что у отца и Элианы родится ребёнок – истинный хранитель. Тот, кто будет отвечать всем высокоморальным принципам, слушать мнение каждого и, естественно, говорить громкие и красивые речи на собраниях.

Но, увы, отец мёртв, а вместе с ним и их надежды на нового предводителя.

В глубине души Эрон даже слегка радовался, что смог разрушить мечты стольких ненавистников. Это охлаждающим бальзамом ложилось на изувеченную душу, наполняя блаженством. Но все мысли уничтожало горе, и насладиться победой у Эрона не получилось. Оплачивать счета судьбы с каждым годом становилось всё сложнее, она забирала нечто большее, чем тысячи лдов с банковского счёта.

По косяку двери постучали. Слабо и почти неслышно. Эрон даже не оглянулся, продолжая поправлять фамильные запонки, стоя перед шкафом.

– Церемония скоро начнётся, – тихо сказала Элиана. – Нам пора ехать.

– Три минуты, – равнодушно бросил Эрон.

Но отдаляющихся шагов не последовало. Напротив, присутствие постороннего ощущалось настолько чётко, что ей не требовалось и говорить.

– Как ты… себя чувствуешь? – осторожно спросила она, вставая за его спиной.

Хоть Эрон и не видел, но был уверен, что Элиана нервно переминалась с ноги на ногу и теребила рукав блузки. Она никогда не умела контролировать собственное тело, поэтому однажды оно оказалось в постели его родителей.

– Как сын, хоронящий отца, – всё с тем же холодом ответил Эрон.

– Мне всё ещё не верится, что его больше…

С каждой секундой её голос дрожал сильнее, отчего Эрон развернулся и, посмотрев её в глаза, где уже стояли слёзы, ответил:

– Найди себе другой предмет утешения, – с пугающим её равнодушием сказал Эрон. – У тебя это отлично получается.

Твёрдой походкой он направился к двери из комнаты и, уже выходя, последний раз оглянулся на Элиану, по чьим щекам текли слёзы.

– И больше никогда не переступай порог этой комнаты.

Бросив это, Эрон отправился к широкой лестнице, быстро перебирая ногами на пути к выходу. По дороге встречались члены клана, также одетые во всё черное и косо посматривающие на него. Каждый из них Эрона презирал, не видел в роли хранителя и не желал жить под его покровительством. Но устройство реальности пророчило именно это. У клана не было выбора. Если они хотели сохранить силы, то придётся мириться, и Эрон это знал.

Поэтому он не формулировал красивые речи, не задабривал и не заставлял себя уважать. Эрон был убеждён, что хорошее отношение и правильное поведение в интересах самого клана. И такая мысль была выше «а что скажут?» и «я должен». Этому его научила мать. Ещё во времена, когда отец искренне считал, что публичные унижения – лучшая тактика для становления лидера.

Тогда Эрон впервые ощутил презрение клана и наплевал на него. Выучиться было сложно, но иного пути он не видел.

Здесь либо замираешь над ними и управляешь, пресекая любые попытки подорвать авторитет; либо подстраиваешься, строишь планы и веришь, что однажды они увидят в тебе лидера – это были два варианта, что понял для себя Эрон. Его отец выбрал третий, безусловно вызывающий общее почитание, но в то же время постоянно дискредитирующий его в глазах остальных.

Панибратство – не стратегическая тактика, а слабость. Так говорила мама, а она была одной из сильнейших, кого Эрон знал. Поэтому её забрали.

***

Кладбище Бишрема напоминало заброшенный каменный город, куда запрещалось ступать непосвящённым. Простилалось оно на многие километры, а вокруг был выстроен чёрный резной забор с вензелями.

Внутри же он представлял собой огромный лабиринт с сотнями поворотов, каменной кладкой и одноэтажными склепами с фамилиями на входе. Около них обычно и собирались на похоронные процессии. Там Кретты выступали с речью, объявляли преемника и давали слово всем желающим. Последних порой становилось так много, что захоронение затягивалось до темноты, хоть и начиналось утром.

Зачастую такое происходило после смерти одного из хранителей. Многие думали, что красочная речь во имя отца или матери расположит к себе их ребёнка. Нет же лучше места для саморекламы, чем похороны?

– Литан и Террел были лучшими из тех, кого я знал, – учтиво вещал Фатад, находясь меж двух склепов. – Когда я только стал хранителем…

Он говорил много. Даже слишком для человека, что не раз пытался переманить их людей к себе. Отец ему никогда не нравился, и это было взаимно, но сейчас Фатад вряд ли об это вспомнит – очень занят подбором очередного прилагательного, чтобы его слова впоследствии разобрали на высокопарные цитаты.

Мама часто твердила: «Речь человека на твоих похоронах прямо пропорциональна длине кости, которой ты стоял у него в горле».

И если так, то отец мешал Фатаду всем своим скелетом и ещё парой чужих. Поэтому Эрон не удивился, когда некоторые из пришедших начали разбредаться, а оставшиеся переключались на местные сплетни.

– И эта стала хранителем, – причитала одна из возрастных дам за спиной Эрона. – На неё хоть взглянули перед тем, как выпустить?

– Кто? – усмехнулась её собеседница. – Матери нет, отец мёртв, да и мнение его она никогда в расчёт не брала.

– Я слышала, что она ещё и блис, – прошептала другая. – Представь, что станет с кланом!

С каждой секундой они говорили тише, но Эрон чётко слышал всё.

– Разбредутся или прикончат во сне, делов-то, – уверенно заявила собеседница. – Конец очередному великому роду.

– Куда катится этот мир…

Оглянувшись, Эрон быстро заметил предмет их обсуждения. Им, как и предполагалось, оказалась Демар, стоявшая ближе к своему фамильному склепу. Её короткое чёрное платье и слишком глубокий вырез определённо привлекали внимание. И в понимании поколения, что считало себя взрослым, явно не подходило. Причём не именно для похорон, а вообще для гардероба.

Хотя ни в чём ином Эрон её и не видел. Демар не отличалась закрытой одеждой, скромностью или застенчивостью. Откровенные платья, острый язык и вспыльчивость были тем, что выделяло её среди других, и далеко не в положительном смысле. Она не умела вести себя сдержанно, учтиво и уж тем более вежливо. Напротив, зачастую будто искала поводы вывести из себя. Особенно Эрона.

Но из всех стоящих она почти единственная смотрела на семейный склеп с искренней болью. Слёз не было, он даже сомневался, видел ли её плачущей хоть раз. Но скорбь, игравшая в зелёных глазах, казалась неподдельной. Возможно, для Демаров всё было не так потеряно, как считали эксперты за его спиной.

– А где сын Кристадов? – вдруг спросила одна из женщин в пустоту.

– Уже удаляется, – хмыкнул Эрон, оборачиваясь к ним и шагая дальше между склепов.

Он желал найти тот единственный, к которому хотелось приходить, несмотря на поглощающую боль. Звучало как обряд мазохизма. Когда шёл в пыточную, осознавая уровень будущих страданий. Но эти мысли быстро погибали в недрах разума, уступая воспоминаниям о хорошем времени.

Он недолго блуждал взглядом в поисках нужной фамилии. Ноги сами несли в заученном направлении. А цветы, что он оставил пару недель назад, стали сигналом финиша.

Подойдя к каменной плите, он аккуратно коснулся пожухлых лепестков, выбрасывая их в урну. А раскрыв пиджак, Эрон выудил из внутреннего кармана небольшую ветку сирени, положив её на место погибших растений.

Эрон поджал губы, прикрыл веки ровно на мгновение, а после пальцами провел по имени на каменной кладке: Колет Кристад.

2 марта 1205 год, Тодор

– Ты доедать будешь? – нетерпеливо спросил Киан, вытягивая шею над столом.

Керра, читавшая учебник, закатила глаза и отодвинула тарелку, положив вместо неё книгу. Киан благодарно кивнул и продолжил уплетать уже её обед, пока Керра закрыла уши руками, пытаясь учить. Сидевшие рядом Эрон и Кэмп переглянулись и засмеялись, привлекая внимание подходившей к столу Демар.

– Хоть раз за неделю поменялись бы, – усмехнулась Демар, усаживаясь рядом с Керрой. – Сколько книг ты уже прочитала?

Но Керра не слышала её, внимательно всматриваясь в одну из сотен строчек в учебнике. На что Демар лишь хмыкнула и выпрямила спину, оглядываясь по сторонам.

– Потеряла чувство такта? – вскользь спросил Эрон, отпивая из своего стакана.

Демар прищурилась и наклонилась над столом, внимательно смотря в глаза Эрона, а через несколько секунд мгновенно ухмыльнулась и приняла прежнее положение.

– Вот придёт твоя мать сюда, – пригрозила она, – припомню каждое нарушение мистера Идеальность.

Эрон свёл брови к переносице и непонимающе взглянул на спокойную Демар. Она уже делала вид, будто читает учебник вместе с Керрой, при этом ухмыляясь уголком губ.

Демар постоянно ждала, пока её попросят продолжить. Привычки заканчивать свои предложения и объясняться у неё не наблюдалось.

– С чего бы ей прийти? – наконец спросил Эрон, не выдержав повисшего молчания.

Киан всё ещё жевал, но уже медленнее, заворожённо наблюдая за беседой. А Кэмп притих, не желая вмешиваться в очередную перепалку Эрона и Демар. Обычно они хорошим не заканчивались, и попасть под горячую руку Демар впоследствии ему хотелось меньше всего. Её эмоции выплёскивались током.

– Даже не знаю, – разыгрывая задумчивость, сказала Демар. – Не пробовал спросить у неё? А то стоит в коридоре, молчит…

Демар ещё говорила, но Эрон её не дослушал. Он вскочил из-за стола и скорее помчался к выходу из столовой, едва не снеся по пути ещё нескольких учеников. Помня о болезни отца, одолевшей того прямо перед отъездом Эрона, он боялся худшего. Поэтому дороги не разбирал, нёсся по рефлекторной памяти в надежде быстрее увидеть мать и спросить у неё, что произошло.

Сердце колотилось, конечности холодели, а после очередного поворота, когда он наконец нашёл её, Эрон увидел слёзы. Мама быстро оглянулась и вытянула руки. Эрон подбежал к ней, схватив за предплечья и посмотрев в глаза.

– Почему ты здесь? – оглядывая её с ног до головы, спросил Эрон. – Что с отцом?

Но она не ответила, продолжая смотреть на него заплаканными глазами и качать головой, словно умалишённые арумы из пустошей. Протянув ладонь к лицу Эрона, она погладила его щёку большим пальцем.

Нежно, аккуратно, словно прощаясь.

– Прости меня, – прошептала она. – Отец жив, с ним всё будет в порядке, но…

– Что, мама? – нетерпеливо спросил он.

Всегда учтивый и сдержанный Эрон в порывах сам себя не узнавал. На мгновение даже показалось, будто в его тело вселился чужой и теперь руководил сознанием. Но это был именно Эрон, и он начинал страшиться не собственного поведения, а слов матери.

Эрон не мог представить события, за которое его волевая и сильная мать могла извиняться и тем более лить слёзы. Всю его жизнь она – сквозь боль, обиды, переживания и страдания – всегда высоко держала голову. Ни предательства, ни смерти, ни болезнь отца не смогли пошатнуть её.

Так что происходящее в сознании не укладывалось.

– Колет, – произнёс один из подошедших старейшин.

Эрон мгновенно узнал в нём Олдена, хранителя Тодора, директора школы и высшего старейшину из ныне живущих. Он редко приходил на занятия или прогуливался по школе, предпочитая одиночество. Но если он здесь, то ситуация была намного хуже, чем могло представиться.

– Нам пора, – равнодушно сказал Олден, кладя ладонь на плечо матери.

– Куда? – твёрдо спросил Эрон, смотря на Олдена.

Но тот не ответил, а одним лишь взглядом заставил Эрона отпустить мать, запечатлев на его ладонях ожоги. Эрон порвался вперёд, пытаясь остановить Олдена, но сразу был отброшен назад на несколько метров. Сзади послышались шаги, и на его плечи легли две пары тяжёлых рук, не дававших вновь напасть на Олдена.

– Он убьёт тебя! – напомнил Киан, усиливая хватку. – Ты не поможешь ей…

– С чем? – оскалился Эрон, смотря на Киана. – Объясните мне, что случилось!

Страх и боль в глазах Киана не говорили о многом, пока тот молчал, но слова Керры, прозвучавшие с другой стороны, защемили сердце болью.

– Думаешь, она согласилась на сделку?

Это был вопрос, не утверждение. Но Эрону хватило нескольких секунд, чтобы понять ход мыслей Киана.

Тодор сам призывал и отпускал учеников. Это могло произойти в любой момент дня или ночи. Человек просто закрывал глаза в комнате школы, а открывал в Бишреме или наоборот. И это не поддавалось контролю. Поэтому и прийти сюда по своей воле невозможно. В Тодор могли войти лишь ученики, призываемые им, или те…

Он поднял взгляд на удаляющиеся силуэты, смотря в глаза матери, где читались боль и прощание. Эти чувства вторили в сердце Эрона, пока он просто смотрел, не в состоянии что-либо сделать. Эрон знал: она не хотела уходить, но выбора уже не было.

Последнее, что она сказала, будучи собой, запомнилось ему дрожащим голосом, полным слёз:

– Мне жаль.

И всё, что ждало её дальше, можно было смело величать смертью. Но старейшины, словно издеваясь, называли это перерождением. Словно люди обретали нечто настолько возвышенное, что их прошлое, жизнь и рассудок были приемлемой платой.

В те минуты Эрон так и остался стоять в коридоре, удерживаемый друзьями от быстрой погибели. Он желал догнать, спасти, забрать, помочь, но лишь смотрел вслед матери, которая его больше на вспомнит.

Июнь, 1215 год, Кладбище Бишрема

История гласила, что, когда старейшины лишили себя чувств и эмоций, уничтожили проводник и раздали его части людям, им было нужно место, куда уйти. Любимый создатель их бросил, ряды поредели из-за несовпадения взглядов, а выжили лишь те, кто не хотел убивать. Считали, что истреблять собственные творения кощунство.

Тогда они и решили создать складку в пространстве. Место, находившееся везде и нигде одновременно. Проблема заключалась в отсутствии подобной силы. Творить мог лишь создатель, старейшины не обладали таким потенциалом. Но они нашли выход. Рождение и гибель были не так далеки, как казалось людям, и смерти одного старейшины хватило, чтобы создать желаемое.

С тех пор Тодор уже не был вершиной гор, а стал прорехой, которую нужно кормить раз в век. И вкусы были специфичны, место предпочитало старейшин, чтобы жить. Так и появилась «сделка». Ненавидимый всеми обряд, в жертву которого попадали самые сильные. Людские создатели, может, и лишились чувств, но глупостью не отличались, они не убивали выживших.

Старейшины ждали, пока людям потребуется помощь, когда те, вспомнив о существовании «высшей силы», призовут их. И те звали. В моменты, когда любая плата казалась ничем.

Старейшины могли многое: вылечить от болезни, помочь одержать победу в битве, найти рецепт искомого эликсира и много другого, якобы невозможного, что не поддавалось объяснению. Практически всё было подвластно их силе, и взамен они просили совсем немного – тебя.

Отчаявшиеся люди, поверженные болью или собственными желаниями, соглашались. Их просьба незамедлительно выполнялась, но тотчас их забирали старейшины, приводя в Тодор. Там от человека не оставалось ничего, кроме внешней оболочки. Ни чувств, ни эмоций, ни воспоминаний о прошлом и том, кем он являлся до.

В этом и заключалась сделка: человек становился старейшиной, которого однажды принесут в жертву, а его желание исполнялось. Ему уже не было больно, ничего не тревожило, не волновало, а единственное предназначение становилось явью в один из дней. Страдали только его близкие, в основном дети. Они учились в Тодоре и порой были вынужденные смотреть в глаза своих родных и молчать.

И Эрон, чья мать в обмен на спасение отца согласилась на сделку, стала старейшиной. Она вела занятия в Тодоре, следила за порядком и вела спокойную жизнь. Пока Эрона пытали за каждую попытку напомнить ей, кто она.

Старейшины не знали, что такое жалость или упоение, поэтому просто заставляли его страдать до потери сознания. Хотели выработать рефлекс, чтобы любая попытка вернуть мать ассоциировалась с болью. Но у них не вышло. Возможно, будь он на пару лет младше, до выпуска бы и не дожил.

Зажав переносицу пальцами, Эрон прикрыл глаза, чувствуя опьяняющий вкус алкоголя на языке. С каждой секундой тот всё быстрее проникал в кровь, слегка приглушая душевные терзания. Но не так хорошо, чтобы окончательно забыться. Да и пить на импровизированной могиле матери было не слишком действенно для успокоения нервов. Но он это делал. Всегда, когда приходил на кладбище и часами сидел у плиты с её именем. А за ней была пустота.

Отец решил, что нужно воздать память женщине, отдавшей себя за его жизнь. Поэтому её имя красовалось на фамильном склепе родной семьи.

– Он даже не удостоил её места в нашем, – прошипел Эрон, сжимая горлышко бутылки.

Эрон ненавидел отца, даже сидя у могилы матери. Но скоро он уйдёт отсюда, и тогда Эрона отпустит. Он осознавал, что теперь склепов, где можно поговорить с умершим родителем, было два. Вряд ли у второй плиты он пробудет столько же, сколько здесь, но не зайти не сможет. Эрон хорошо себя знал и понимал, что однажды сломается и явится поговорить.

Некоторым казалось, что пережить смерть родителя, когда уже похоронил одного, намного легче. Нет, это больнее. Когда Эрона покинула мать, больше всего он стал бояться погибели отца.

Тогда он осознал, что смерть это не случай из ряда вон, а последовательный цикл, который однажды догонит всех, кто ему дорог. И был лишь один способ это предотвратить – умереть первым. И с каждым днём подобное казалось всё более радостной перспективой, особенно когда в мире ничего не держало.

– Вот ты где, – добродушно сказал Кадус, выходя из-за поворота.

Эрон поднял усталый взгляд на него и лишь сейчас осознал, что начинало смеркаться. Небо становилось всё темнее, а лучи отражённого солнца практически не освещали дорогу. Кадус в чёрном костюме и рубашке подошёл к нему и опустился рядом, поглядывая на плиту с именем и свежую сирень.

– Будешь? – спросил Эрон, протягивая бутылку.

– Нет, что ты, – тут же бросил Кадус, махнув рукой. – Я давно не пью. Плохо сказывается на долголетии.

Эрон горько усмехнулся, делая новый глоток и откидывая голову на каменную плиту позади себя, от той веяло холодом.

– Отец не пил, – хмыкнул Эрон. – Мама тоже, – это он сказал теплее, но с той же болью. – А пережить меня они так и не смогли.

Очередной глоток, и бутылка закончилась, ему стоило хранить в склепе больше на случай очередных похорон. С каждым разом у склепа матери Эрон сидел всё дольше, будто надеясь остаться здесь навсегда.

Возможно, так бы и случилось, но почти всегда Эрон встречал Кадуса. Тот часто приходил, подбадривал, давал советы. Настолько нужные и важные, что Эрону казалось, словно их передавало стёртое сознание матери.

– Что там? – спросил Эрон, глядя на каменную кладку. – За границей жизни и смерти.

– Надеюсь, что покой, – воодушевленно сказал Кадус. – Представь, как здорово, если наше настоящее – это испытание перед вечным умиротворением.

– Не удивлён, – горько усмехнулся Эрон. – Люди всегда выбирают самый тяжёлый путь.

Встав с земли, Эрон поправил одежду и помог подняться Кадусу, что с каждым годом делал это менее резво. Однажды, когда настанет очередной ужасный день в календаре, Эрон похоронит и Кадуса. Или, если повезёт, не доживёт до этого времени. Кадус мог позаботиться о себе, а Эрон не уверен, что да.

– Скоро собрание, не так ли? – досадливо уточнил Эрон, убирая руки в карманы брюк и двигаясь с Кадусом к выходу с кладбища.

– Ваше первое, – важно заметил Кадус, сцепив ладони в замок за спиной.

– Сильно расстроишься, если я сломаю стул Фатада? – просил Эрон.

Кадус прищурился, с насмешкой смотря на улыбающегося сквозь отголоски боли Эрона.

– Потом прибери за собой, – наконец сказал Кадус, выходя за ворота.

– С тобой очень приятно иметь дело, – протянув руку, отметил Эрон.

Кадус хрипло засмеялся и пожал его ладонь. В груди Эрона ненадолго заиграла радость – хотя бы один из дорогих ему людей всё ещё жив, здоров и рядом. Да, возможно, не отец или мать, но этого достаточно, чтобы не сойти с ума от самого себя. Кадус был спасением, вот уже долгие годы оставаясь причиной идти вперёд.

***

– Я не позволю ей занять моё место, – твёрдо и громко говорил Миан, стоя в центре холла.

С похорон отца прошло всего несколько часов, и Авире искренне казалось, что этот день будет наполнен скорбью. Но как только тело оказалось в стенах склепа, а все речи завершились, жизнь продолжилась. Никто не собирался долго сожалеть. Напротив. Весь клан Деман ждал возвращения в поместье, чтобы устроить бунт с Мианом во главе.

– Вы все знаете правду. Я – хранитель по праву рождения, – заявил Миан, собирая вокруг себя остальных.

Они восхищённо смотрели на него, внимая каждому слову и соглашаясь абсолютно со всеми мыслями.

– Она недостойна!

– Не заслужила!

– Это ошибка!

Слова летели отовсюду, создавая гам и полное ощущение омерзения к Авире. Если раньше в свою сторону она чувствовала равнодушие и пренебрежение, то теперь это была исключительно ненависть. И она усиливалось, будто каждый крик, требование и оскорбление возносило их эмоции на новый уровень.

Авира слушала, борясь с желанием пустить ток по телу любого, кто открыл рот. Злость на клан стремительно росла, возвышаясь настолько, что даже держать лицо было невозможно. Хотелось прекратить происходящее, заставить всех склониться, признать и уважать её. Но рациональной частью сознания она понимала, что это ошибка. И стоить та будет очень дорого.

Действовать нужно иначе.

Вобрав в лёгкие больше воздуха, подавляя покалывание тока в ладонях, Авира тяжело выдохнула. Происходящее следовало прекратить и сделать это с той же насмешкой, которую ненавидел Миан.

Спокойными ровными шагами она двинулась к центру холла, встречая осуждение и желание напасть. В моменте казалось, что кто-то пытался прыгнуть ей на спину, чтобы сломать шею. Санглам это не составляло большого труда.

– Самое посредственное восстание, что я видела, – усмехнулась Авира, скрестив руки на груди и оглядев Миана с ног до головы. – Впрочем, каков предводитель, таков и…

– Ты обязана отдать мне силу, – не слушая, заявил Миан. – В нашем роду она передаётся от отца-сангла к сыну-санглу, а не…

– Аргументы посолиднее имеются? – склонив голову набок, спросила Авира.

Она смотрела прямо в глаза Миана, стараясь вывести его из равновесия. И Авира видела, что это работает. Его уверенность и решительность улетучивались так быстро, что она едва не рассмеялась. Возможно, не будь у Миана столько поддержки, то и от его гонора не осталось бы и следа.

– Хранитель не может быть легкомысленным и взбалмошным, – сухо ответил Кристиан, встав за спиной Миана.

– Но им может стать легкоуправляемый идиот с верой в истинное предназначение? – рассмеялась Авира.

Обойдя Миана, она встала напротив Кристиана, с вызовом смотря в его глаза в ожидании ответа, которого не последовало.

– Или ты? – громче спросила она и кивнула на Миана. – Его руками.

Все молчали, а Авира с победной улыбкой смотрела в глаза Кристиана, ожидая, когда он сдастся. Идеальным был бы расклад, где он признаёт её власть и все они проникаются уважением. Но она давно не верила в фантазии и рассчитывала хотя бы расстроить этот бунт.

– Раз ты у нас достойный хранитель, – вдруг сказал Кристиан, делая несколько шагов назад, – покажи.

Кристиан кивнул на Миана. Тот ухмыльнулся, качнув головой из одной стороны в другую. По спине Авиры пробежали мурашки. Они оба, да и её отец, вместе с большей частью клана были санглами. Их сила заключалась в теле и ускоренном исцелении. Что едва играло ей на руку. Пока Авира направит эмоции хотя бы для одного удара, Миан уже сломает ей шею.

– Докажи, что ты можешь победить, – ухмыльнулся Кристиан, разводя руками.

Авира сглотнула ком, подступивший к горлу, и ощутила, как жар схватил затылок. Она всё ещё сохраняла улыбку на лице, но внутри надеялась, что проводник выбрал её не просто так. Несмотря на подготовку Миана, она должна была победить. Миан встал в стойку, собираясь драться. И в эту же секунду Авира взглянула в его глаза, произнося:

– Сам захотел.

Мгновение, и из её ладони вылетела молния, ударившая Миана в грудь. Он громко закричал и рухнул на пол, извиваясь, пока ток пробирал его до костей, едва не сжигая. Авира прижала руки к себе, чувствуя, как страх сковал горло. Разум наполнило осознание: это был не слабый удар, чтобы опустить его. Подобное могло убить.

Она хотела не этого.

Авира желала напугать его, заставить замолчать и признать её хранителем. Но не убить. Это вышло само, неконтролируемо и пугающе настолько, что в голове мелькнула мысль помочь. Но она понимала, что это проявление слабости, которое может стоить ей жизни.

Поэтому Авира стояла и смотрела, не желая хоронить брата на следующий день после отца. Она надеялась, что он исцелится, и не подумала, что Миан сделает с ней после.

Конвульсии закончились через несколько секунд, Авира с каменным лицом подошла ближе, замечая, как вздымается грудь и заживают ожоги. Она уже посчитала, что это конец, победа очевидна и они разойдутся.

Но всё оказалось ошибкой.

Приоткрывший глаза сквозь боль Миан заметил её и тут же ударил носком по голени, сбив Авиру с ног и заставив упасть. Кость громко хрустнула, из горла вырвался крик, и она схватилась за место перелома.

Подорвавшись, уже исцелившийся Миан вобрал в лёгкие больше воздуха. Возвышаясь, он взял её за шею, притягивая ближе. Сжав кулак, Миан ударил Авиру по лицу, отчего она рухнула на бок, но приподнялась на руках. Силы было недостаточно, чтобы лишиться зубов, но кровь от рассечённой губы капала на пол.

Откашливаясь, она чувствовала, что он приближается. И лучше идеи, пришедшей в голову, не нашла. Будут только пара мгновений и надежда на тщеславность. Превозмогая боль, Авира перевернулась на спину, позволяя Миану склониться над собой.

– Так и передам твоим друзьям: упрямство свело её в могилу, – сквозь зубы процедил он.

– Они давно это предвидели, – усмехнулась она, обхватив его голову ладонями и пустив ток по телу.

Миан душераздирающе закричал и с силой оттолкнул её к шкафу позади. Тот рухнул, а стоявшие внутри пузырьки с зельями посыпались. Авира зажмурилась от боли в ноге, но рукой ухватилась за лежащий шкаф, подтягиваясь к нему. Кожа скользила по бетонному полу, стираясь в кровь, Авира шипела, но, завидев заветный пузырёк, сделала последний рывок.

Желание выжить и победить оказалось сильнее.

Откупорив крышку, она залпом выпила зелье и перевернулась на спину, смотря на Миана. Он стонал от боли, пока кожа постепенно восстанавливалась от ожогов, вместе с этим и её нога заживала. Медленнее, но достаточно, чтобы подняться и опереться на стену спиной.

Заметив злостный взгляд Миана, она вытянула руку вперёд, собираясь поразить его, но он в мгновение схватил её за запястья, переламывая их. На этот раз душераздирающий крик издала она, почти сразу ощутив его ладонь на своём горле.

Спина заскользила вверх по каменной стене, царапая кожу в кровь. Невыносимая боль в запястьях пытала, пока Авира судорожно хватала недостающий воздух. Но тщетно. Пальцы на горле сжимались так сильно, что перед глазами начинала плясать чёрно-фиолетовая темнота.

Это был конец.

– Сейчас же отпусти её, Миан.

Но хватка не ослабевала, наоборот, пальцы больнее впивались в кожу, норовя сломать шею раньше, чем удушить.

– Если она умрёт, клан Демар перестанет существовать, – пригрозил голос.

Только тогда рука ослабла, а Авира рухнула на пол, жадно хватая воздух и кашляя. Запястья изнывали от боли, тело ломило, но она терпела, быстро моргая, чтобы восстановить мир перед собой. Через несколько мгновений, лежа на полу не в состоянии подняться, она увидела коричневые, начищенные до блеска ботинки.

Авира сразу поняла, кто её спаситель.

– Я – истинный хранитель! – ударяя себя в грудь, говорил Миан.

– А проводник считает иначе, – сухо ответил Кадус, стоя посреди холла. – И не тебе критиковать это решение.

Пройдя вперёд, Кадус тут же подхватил Авиру под плечо, помогая подняться и слегка придерживая. Его взгляд быстро скользнул по её рукам, и он недовольно вытянул губы, а его брови свелись к переносице. Он сразу обернулся к Миану и остальным, кто разочарованно смотрел на всё ещё живую Авиру.

– Она может передать мне силу! – напомнил Миан. – Проведи обряд, сейчас же! Я требую!

– Он проводится исключительно с согласия действующего хранителя, – громче заявил Кадус, усаживая Авиру в кресло и подходя ближе к Миану. – И пока она лично не скажет мне об обряде – его не будет.

И хоть Миан был на голову выше Кадуса, последний выглядел устрашающе. На несколько минут добрый и учтивый пожилой мужчина превратился в строгого и пугающего хранителя цитадели, бросить вызов которому то же самое, что пойти против всего Бишрема.

Кадус редко пользовался своим положением, предпочитая роль старого друга, нежели требовательного хранителя. Но иногда даже его доброе сердце давало трещину в отношении некоторых событий.

– Ты хоть понимаешь, кому отказываешь, Кадус? – с вызовом усмехнулся Миан.

Авира попыталась встать, но тут же была остановлена рукой Кадуса.

– Для тебя – хранитель Кретта, – строго пояснил Кадус. – И нам лучше закончить этот разговор. Я всё тебе сказал.

Кадус подошёл к Авире и уже достал флакон исцеляющего зелья из внутреннего кармана пиджака, но Миан, как только Кадус отвернулся, попытался броситься на него, чтобы атаковать. Однако Кадус сразу обернулся, и Миан рухнул на колени.

Он неотрывно смотрел в глаза Кадуса, а через несколько секунд резко закашлял. Из его рта хлынула кровь, а кожа мгновенно начала краснеть – с каждой секундой, пока Кадус глядел на него, всё сильнее. Остальные стали перешёптываться и даже хотели помочь, но Кристиан не позволил. Все они лишь наблюдали, пока Кадус заставлял Миана страдать.

Кадус был сильным млегом, а из-за возраста ужасно изобретательным. Но даже такого Авира ещё не видела, на её глазах брат безмолвно истекал кровью.

Это длилось не дольше минуты, но, как только закончилось, Миан рухнул на пол, со страхом смотря в глаза Кадуса. Кожа быстро начала исцеляться, возвращаясь к нормальному цвету, но дрожь Миана не покидала.

– Рекомендую оценивать соперника перед нападением, – спокойно произнёс Кадус, складывая ладони в замок за спиной. – Я очень долго живу, Миан, и ещё ни одна попытка напасть успехом не увенчалась.

Как только Кадус договорил, Кристиан ринулся к Миану.

– Доброго вам вечера, – заключил Кадус и помог Авире встать, уводя её в один из коридоров.

Уходя, Авира ощущала десятки ненавистных взглядов, направленных в свою спину. Но это так сильно её уже не беспокоило. Она чувствовала упрёки сознания в слабости, неспособности бороться на равных и недостаточной натренированности. Постепенно сомнения в собственном назначении начинали терзать хуже Миана в холле.

– Сейчас, дорогая, – вдруг сказал Кадус, замирая перед входом в отцовский кабинет.

Он помог ей выпить зелье, отчего через пару минут боль исчезла, и Авира ощутила, как кости постепенно стали заживать.

Кадус кивнул ей на дверь.

– Удача, что я тебя никогда не злила, – усмехнулась Авира, как только они вошли в кабинет.

Она двинулась к одному из зеркал, осматривая лицо. Ссадин или синяков уже не было, а боль ушла, оставляя только моральный осадок. Одна из радостей – у Миана впечатлений от сегодня будет больше.

– Это небольшое исключение, – добродушно сказал Кадус, усаживаясь в кресло-качалку.

Авира подняла на него взгляд и выгнула бровь, не совсем понимая, к чему он клонит. Кадус продолжал слегка раскачиваться, рассматривая кабинет, и лишь потом ответил.

– Относись к людям так, как хотел бы, чтобы относились к тебе, – напомнил Кадус одну из своих любимых истин. – Стараюсь придерживаться этой мысли.

Авира усмехнулась и покачала головой. Если бы раны не зажили, то сейчас бы точно закололи в напоминание.

– Обычно люди не понимают хорошего отношения, – выдохнула она.

– Не злись на него, – попросил Кадус. – Он ещё мал и глуп. К тому же навязанная исключительность редко сулит хорошее поведение.

Авира отошла от зеркала и скрестила зажившие руки на груди, бедром уперевшись в крышку родительского стола.

– Или он прав и хранитель из меня…

Она замолчала и опустила голову, вспоминая хватку на своей шее. Стоила ли эта власть жизни? Впрочем, без должности хранителя был ли смысл в дальнейшем существовании? Всё её прошлое вязалось на безуспешных попытках доказать, что ей всё равно на их мнение и она лучше Миана.

А теперь убеждать было некого, хранителем она стала, но лёгкости от этого не ощущала. Даже наоборот. Возможно, таким нужно родиться, а проводник просто ошибся? А Миан, Кристиан и клан правы?

– Авира, – протянул Кадус, прищурившись.

Встав с кресла, он подошёл к ней. Она подняла на него уставший взгляд, а следом отрешённо посмотрела на дверь.

– Не обязательно родиться особенным, чтобы им стать, – произнёс Кадус, улыбаясь.– Ты сильная и настойчивая, а это уже неплохие качества для хранителя.

Она тихо засмеялась и покачала головой, с благодарностью смотря на него. Обычно говорили, что она взбалмошная и упрямая, впрочем, Кадус просто умел грамотно выражаться. Сути это не меняло.

– Возобнови тренировки, напомни себе, что ты достойна, заручись поддержкой других хранителей…

От последнего она свела брови к переносице, подозревая причину прихода Кадуса именно сегодня, накануне собрания.

– У вас с Эроном похожие ситуации, – пояснил Кадус. – И вместе будет проще противостоять всему случившемуся.

– Если мы не передушим друг друга в первые минуты, – заметила Авира, и её рука машинально легла на шею, что совсем не болела.

Сведя брови к переносице, она коснулась запястий, голени и осознала, что кости уже даже не тянуло. Будто никакого боя не было и всё это ей приснилось.

– Что ты мне дал? – посмотрев на Кадуса, спросила она.

Тот тихо засмеялся и стянул со стола лист пергамента, перо мгновенно заскользило по нему, записывая нужный рецепт.

– Начинай собирать свою кладовую зелий, – важно объяснил Кадус, протягивая ей лист. – Никогда не знаешь, что пригодится.

Бегая взглядам по записям, она вспоминала, что видела ингредиенты на кухне, и уже предполагала, где можно сделать хранилище собственных запасов. У Кадуса было такое, Авира лишь раз лицезрела его, и казалось, что там было всё.

– Почему все твои советы начинаются с нескольких часов на кухне? – усмехнулась она и вновь посмотрела на Кадуса. – Спасибо, что ты здесь.

– Это моя работа, – важно заметил Кадус, поправляя галстук, на что она рассмеялась. – А насчёт Эрона подумай. Из вас бы вышел отличный дуэт.

Сказав это, Кадус попрощался и спокойно двинулся к выходу.

Глава 3 «Наставник»

Июнь, 1204 год, парк Свободы, Бишрем

Слёзы ожогами катились по бледному лицу, пока ватные ноги вели Авиру по узкой тропинке вдоль деревьев. Обида плескалась в сердце, пальцы слабели, сжимаясь в кулаки, а затылок жаром кусала зависть. Перед глазами всё ещё стоял маленький Миан, которого отец учил азам боя.

Те же слова, что он некогда говорил ей, вновь звучали в тренировочном зале, пока она проходила мимо, но теперь не по отношению к ней. Её больше не встречали с улыбкой, а прогоняли всё дальше, будто она не оправдала надежд.

Было больно.

Идя по парку, являвшемся символом независимости, Авира не могла понять, когда… в какой именно момент она не ответила требованиям отцовских стандартов? Где ошиблась? Что сделала неправильно? Чего ей недоставало?

Вопросы один за другим крутились в голове, слёзы катились всё быстрее, а горло сковывал немой крик. Она отчаянно копалась в воспоминаниях в надежде выяснить, где поступила неправильно. Авира хотела исправиться. Вернуть внимание, любовь и хоть и слабую, но веру отца в себя.

Трагедия заключалась в отсутствии причин. Возвращаясь в прошлое раз за разом, Авира не понимала, что пошло не так. Ей искренне казалось, что каждое занятие проходило идеально, задания выполнялись без нареканий, а победы превышали всякие ожидания.

Но будь это правдой, она бы занималась с Мианом, а не бродила здесь в одиночестве…

Поначалу, когда Авиру впервые не пустили в зал, она убедила себя, что отец хотел натаскать Миана до её уровня. Это не толкало к болезненным выводам. Но спустя время, стоя перед закрытой дверью, она понимала, что всё совершенно иначе.

Отец не собирался тренировать Авиру и Миана вместе. Более того, он учил Миана вместо Авиры. От этого факта становилось больнее. Из ниоткуда взявшаяся предпочтительность в сторону брата не укладывалась в голове, а слова лезвием терзали сознание.

«Нет, Авира, теперь я буду помогать Миану».

«Миан станет хранителем, ему нужно больше внимания, подумай о будущем клана».

«Ты не хранитель. Им может быть только мужчина-сангл».

Слова отца эхом звучали в сознании, и, исходя из них, ответы на вопросы были. Единственное, что Авира сделала неправильно, – родилась. Но она не хотела это признавать. В голове не укладывалась мысль, что после всех её стараний, вечных попыток доказать, что она ни чуть не хуже, ему было всё равно.

Опустившись на одну из лавочек, она подобрала ноги под себя и вытерла слёзы, замечая проходящих мимо людей. Длинные бордовые волосы прикрыли лицо, а взгляд устремился между деревьев. Всё, чтобы её состояние не заметили.

Авира не хотела даже представлять реакцию отца на её слабость. Это не просто сильней отдалит, а перечеркнёт годы успешных тренировок, идеальных результатов и соответствия завышенным ожиданиям. И вернуть заветное расположение она уже не сможет, навсегда оставшись второй.

– Доброе утро, Авира.

Натянув улыбку, она повернула голову и увидела хранителя цитадели, прогуливающегося ранним утром.

– Доброе утро, хранитель Кретта, – тут же сказала она, вставая на ноги и приветственно кивая.

– Полно, дорогая, – махнул он рукой и опустился на лавочку. – Для тебя просто Кадус.

– Папа говорит, что правила хорошего тона нарушать нельзя, – сказала она. – Даже если тебя сильно просят.

На мгновение в глазах Кретта она увидела осколок сожаления, но то быстро сменилось добродушным блеском.

– Я думал, у вас по воскресеньям занятия, – произнёс Кретта. – Или ты опередила домашнюю программу на несколько лет?

Сказав последнее, он лукаво прищурился, заставив радость взыграть в её сердце. Авира смущённо засмеялась и опустилась на лавочку, поправив волосы и повернувшись к нему корпусом.

– Папа занимается пока с Мианом, – стараясь говорить спокойно, ответила Авира. – Говорит, что он станет хранителем. Нужно больше внимания.

И хоть она слабо, но пыталась скрыть играющую в голосе обиду, Кретта слышал её, внимательно смотря в зелёные глаза, отражающие светлое небо.

– Тебя это расстраивает, да? – с сожалением спросил Кретта. – Что он заранее делает выбор.

Авира несколько секунд смотрела в глаза Кретта, борясь с желанием высказать наболевшее. Она помнила, что нужно держать субординацию, но соблазн был велик.

Возможно, будь у неё друзья, общаться с которыми можно за пределами Тодора, стало бы легче. Но их не было, и все эмоции, обиды и боль приходилось удерживать в себе. Поэтому сердце, хранившее их, трескалось, а его осколки мучительно отдавали в душу.

– Нет, что вы, – врала Авира, покачав головой. – У нас хранителями становятся только мужчины, причём санглы. Был шанс, что лидером стану я, но потом родился Миан. И теперь…

Она замолчала, чувствуя подкатывающие слёзы. Дрожь пробежала по горлу, и последние слова звучали на грани истерики. Это выдавало эмоции, мысли и обиды так явно, что сейчас стоило попрощаться и уйти.

– Простите, я…

Авира попыталась встать, но Кретта аккуратно взял её за запястье, заставляя посмотреть на себя. И когда она перевела на него взгляд, слёзы вновь покатились по щекам, а тихие всхлипы вырвались из горла.

– Ты можешь всем со мной поделиться, – подбодрил её Кретта, помогая сесть обратно. – Я не скажу никому.

Сомнение всё ещё играло в разуме, но соблазн высказаться, наконец снять груз мыслей с души оказался сильнее.

– Почему он так со мной? – спросила она, смотря на Кретта. – Я делаю всё, что он захочет. Любые задания, упражнения, заклинания, приёмы.

Говоря это, она один за другим загибала пальцы, вспоминая недели без отдыха, постоянные попытки превзойти себя, сделать больше, лучше, быстрее. И всё ради призрачной надежды услышать похвалу. Но ничего. Улыбка была высшим показателем одобрения, а остальное перечёркивалось вопросами, поправками и искрящимся взглядом к Миану.

– Гладко никогда не было, – выдохнула Авира. – Он редко был доволен, но уделял мне время, занимался, помогал, а как только родился Миан, я будто умерла.

Последнее она едва не прокричала, а от яркой жестикуляции молния, вырвавшаяся из ладони, угодила прямо в дерево напротив, заставив его загореться. Авира резко выпрямилась, с сожалением взглянула на Кретта и подбежала к стволу.

Осмотревшись, она заметила шланг, из которого по утрам поливали цветы, и схватила его, повернув задвижку. Вода хлынула прямо на дерево, потушив его прежде, чем огонь принёс сильный ущерб.

Авира точно знала, что делать. У неё часто случались выбросы тока из-за эмоций. И даже это она превращала в преимущество. Страх последствий идеально оттачивал скорость. Она умела исправлять свои ошибки, но и в этом отец видел только проблему.

– Простите, – сказала она, вернувшись на лавочку.

– В твоём возрасте мало кто сразу понимает, что делать, – задумчиво произнёс Кретта, смотря на Авиру.

Она благодарно улыбнулась, вытирая оставшиеся слёзы с щёк и успокаиваясь от нахлынувших эмоций. Глядя с лавочки, Авира почти не видела обгорелой коры дуба, он не успел пострадать. Это подбадривало, но лишь на пару мгновений. Авира быстро продолжила говорить:

– Сначала занятий становилось меньше, после его равнодушие усилилось, а недавно он и вовсе выгнал меня из зала ради Миана, – тяжело выдохнула она, покачав головой.

Мимо прошли люди, отчего Авира замолчала, провожая их взглядом до выхода из парка.

– Я приходила обратно. Занималась, хотела показать ему, что могу, но он будто совсем перестал меня замечать, – устало говорила Авира, смотря на мощённую камнем тропинку. – Мне хочется стать для него идеальной, доказать, что я могу быть хранителем, но ощущение, что это…

– Невозможно, – завершил за неё Кретта, грустно кивнув.

Авира поджала губы и провела рукой по волосам, убирая их назад. Теперь скрывать лицо не приходилось, слёз уже не было. Либо они закончились, либо, высказав накопившееся, она и сама осознала очевидное, но так упорно незамечаемое.

Она недостойна, потому что родилась неправильной.

– Ты очень сильная, Авира, – вдруг твёрдо сказал Кретта, смотря на неё. – И ни Миан, ни отец, ни чужое мнение не способны это изменить.

– Вы хранитель цитадели, – напомнила Авира, грустно усмехнувшись. – Вам не понять, каково быть неправильным.

Он выгнул бровь, удивлённо смотря на неё и ловя вопросительный взгляд. Авира свела брови к переносице, выпрямившись.

– Я далеко не всегда был хранителем цитадели, – важно заметил он. – Поначалу и в меня никто не верил, считали, что я слишком мягкотелый для такого положения.

Авира задумчиво глядела на Кретту, подозревая, что он пытается подбодрить её. Но, сказав это, он не остановился, продолжая:

– Всегда отталкивали, критиковали, а после и вовсе перестали замечать, – воодушевлённо говорил Кретта, смотря на заинтересованную Авиру. – Но я нашёл выход.

– Какой? – едва не перебив его, спросила Авира, услышав тихий смешок.

– Равнодушие, – улыбнулся Кретта, наклоняясь к ней. – Я знаю, что справлюсь. А остальное уже неважно.

Авира недоверчиво смотрела не него, всё ещё не представляя, как можно не зависеть от одобрения отца. Но надежда, что именно это её спасёт, клокотала в сердце всё ярче, подводя к идее попытаться. Принять политику равнодушия и помнить, что не отец определяет хранителя и потенциал.

Это была идея, ведущая к счастью, и Авира осторожно к ней шла.

Июнь, 1215 год, поместье Демар, Бишрем

Твёрдо шагая по коридорам, Авира ловила на себе осуждающие взгляды остальных членов клана. Они пронизывали её ненавистью, едва не подрываясь напасть или высказать всё, что думают. Но никто не осмеливался. Неизвестно, что повлияло на них сильнее: её поединок с Мианом или покровительство Кадуса. Но эффект это произвело настолько хороший, что даже Миан, встретив её утром, коротко кивнул вместо очередной речи во славу своего рождения.

И это после всех горестей, сомнений и боли заставляло Авиру довольно ухмыляться. Может быть, они её не уважали, не видели лидера, но уже не пытались напомнить, где её место. Это была не победа, но уже и не поражение, а значит, очередной шаг к верной цели. Подобное вдохновляло, провоцируя к улучшению, заставляя хотеть стать ещё лучше, чем она есть.

Не для того, чтобы доказать, повлиять или убедить. А потому, что она сама этого хотела. Авира грезила увидеть лицо Миана, когда при очередной попытке сместить он прогнётся. Уже не благодаря Кадусу, а потому что она будет превосходить его.

Да. Миана тренировал Кристиан, как опытный сангл и правая рука отца. Да, за его плечами в последние годы простилались ежедневные занятия. Да, он был минимум в три раза сильнее и исцелялся за считаные минуты.

Но Авира была упрямее. Она жаждала собственного признания так зверски, что была готова бороться за него. Её избивали, ломали, пытались убить, чтобы забрать полученное, но теперь это не уничтожало, а придавало вкус жизни. Вчерашние слова Кадуса и его защита тронули её в очередной раз, заставив подняться.

Возможно, она проиграла одну битву, но к следующей будет готова лучше, и это сулило победу. Она верила.

Войдя в тренировочный зал, Авира громко захлопнула дверь и осмотрелась, замирая перед зеркалом во всю стену. Как когда-то маленькая девочка с бордовыми волосами и слезами стояла здесь, так теперь и Авира со сжатыми кулаками, ухмылкой и верой в себя настолько сильной, что содрогнётся Бишрем.

Это была дорога к власти под прикрытием собственного признания.

Путь был жестокий, тяжёлый, болезненный, но настолько желанный, что отказаться не получилось. Слишком много притеснений, сомнений и унижений от окружающих, чтобы забыть.

Июнь, 1205 год, Кладбище Бишрема

Идти было страшно.

Эрон прекрасно знал, что его ждёт, но долго не осмеливался шагнуть во владения смерти. В голове всё ещё витали надежды, что произошедшее окажется дурным сном. Он вернётся домой, где отец здоров, мать отчитывает очередного сангла, а на плите склепа нет её имени.

Это была приятная фантазия, которую хотелось сделать явью. Но такой власти у Эрона не было. Он мог лишь двигаться вдоль мощёной тропы между склепами и питать ложные надежды, что её имени там не окажется. Заведомо проигранная игра с самим собой, в конце которой душу разорвёт от боли. Впрочем, Эрон мог просто уйти, но он оттягивал момент принятия.

Эрон пытался замереть над точкой невозврата, не осознавая, что давно её прошёл.

Вобрав в лёгкие больше воздуха, он ступил дальше на кладбищинскую землю, чувствуя мурашки, волнами бежавшие по спине. Кожу обдало холодом, конечности на пару мгновений онемели, а перед глазами заплясала тьма. Эрон сжал кулак и твёрдыми шагами двинулся к нужному склепу, вскользь пробегая взглядом по остальным.

Погибель, вырезанная на их стенах, казалась менее тягостной, чем та, к которой он всё медленнее приближался.

Ноги тяжелели, сознание подбрасывало счастливые воспоминания, а жар окутывал тело. Эрон будто находился на границе между теплом и холодом, пребывая в двух состояниях одновременно. Это отягощало невыносимый момент смирения и принятия неизбежного.

Встав за углом, Эрон бросил взгляд вперёд, замечая рядом со склепом пару камней, не вошедших в кладку. Теперь он в точности знал, где нужно замереть, чтобы увидеть её имя. Но ноги едва не приросли к земле, сопротивляясь. Эрон не хотел принимать боль, но понимал, что должен. Настала пора жить дальше.

Каждый шаг как удар, вздох будто надрез, а взгляд, завидевший её имя, – источник страданий. Ладонь аккуратно легла на высеченное в камне «Колет Кристад», а слово «мама» эхом прозвучало в ловушке сознания. Лоб коснулся плиты, пальцы всё ещё лежали на буквах, а мгновенный крик надорвал горло. Он длился всего несколько секунд, освобождая копившиеся в душе терзания. Но Эрон его не слышал, лишь чувствовал.

В отличие от других посетителей кладбища.

Звук шагов заставил Эрона отшатнуться. На лице появилась маска равнодушия, которой его учила мать, а боль сделала шаг назад, обещая скоро вернуться.

Хранитель Кретта вышел из-за угла и с удивлением, перерастающим в сожаление, замер. Взгляд Кретты коснулся имени на склепе, а после вернулся к будто безразличному лицу Эрона. Возможно, оно могло обмануть многих, но Кретта был слишком проницательным для веры в равнодушие после смерти матери.

– Кто бы это мог быть? – спросил Эрон, слыша свой ровный, не окрашенный эмоциями голос.

Кретта знал, но молчал, не разрушая удобную ложь. Напротив, он понимающе кивнул и медленно прошёл ближе, касаясь имени, вырезанного на плите. Печаль застелила его глаза, Кретта поджал губы, и пальцы сложились в кулак.

– Колет была замечательной, не правда ли? – спросил он, смотря на Эрона.

В душе потеплело. Мало кто хорошо отзывался о его матери. На контрасте с отцом она выглядела тираном, что не завоёвывал уважение, а требовал его к себе. Поэтому мама многим не нравилась. Эрону даже казалось, что большинство знакомых радовались её уходу.

Неудобную силу не любят, какой бы величественной она ни была.

Её слова всегда попадали в суть происходящего.

– Правда, – нежно сказал Эрон, смотря на имя. – Слишком исключительной, чтобы её здесь поняли.

Последнее Эрон добавил грубее, осознание слишком ранило, чтобы его скрыть. Будь здесь мама, то бы была недовольна. Она считала, что истинные эмоции это всегда ошибка, которую обернут против тебя.

– То же самое она говорила о тебе, – помедлив, произнёс Кретта. – Мне доносили, что было в Тодоре после случившегося…

Воспоминания о наказаниях и безрезультатных попытках увидеть мать больно ударили по сознанию. Но Эрон не жалел об этом – она стоила каждой пытки, что он испытал. И продолжил бы, но Тодор не спрашивал, когда отправить домой насовсем.

– Она бы гордилась тобой, Эрон, – сказал Кретта, заметив боль в глазах. – Ты поступаешь так же, как и Колет.

Эрон горько улыбнулся.

– Благодарю, – ответил он, чувствуя, как боль слегка притупляется.

Мысль, что мать была бы довольна, его радовала. Она вселяла силу и уверенность в правильность его жизни.

– Думаю, здесь не хватает цветов, – сказал Кретта, сделав шаг назад и оглядев склеп. – Что она любила?

Эрон усмехнулся, понимая, что найти такое дерево поблизости невозможно, но всё же ответил:

– Сирень.

Кретта задумчиво потёр подбородок, пытаясь вспомнить, где её можно было отыскать, но, как и Эрон, осознавал, что это редкость.

– Предлагаю нам с тобой наведаться к магазинчику трав у цитадели, – вдруг сказал Кретта, улыбнувшись. – Вряд ли там есть сирень, но нам точно подскажут, как её вырастить

Слова Кретты теплом отдались в груди, и Эрон, сам того не понимая, кивнул. Кретта махнул рукой к выходу и сразу двинулся туда, по дороге рассказывая, где лучше всего посадить дерево.

И в это мгновение Эрону начало казаться, будто после потери матери он не остался один. Это чувство не поддавалось пониманию или объяснению, оно шло изнутри, словно неоспоримая истина, которую нужно принять.

Июнь, 1215 год, поместье Кристад, Бишрем

Эрон считал кладбище единственным местом, куда приходит с содроганием сердца. Сидя там, он безусловно ощущал ужасную боль, но и некое единение с матерью, которой больше нет. Эта было странное чувство, смесь воодушевления и страданий, с которыми он шёл по направлению смерти.

Теперь таких мест было несколько. И одно располагалось прямо у него дома, на первом этаже, едва не под собственной комнатой.

Это был кабинет отца, где сосредотачивались работа, жизнь хранителя и власть, как ресурс наследования. Комната недосягаемая, закрытая и поэтому желанная. Эрон там был лишь раз, будучи ребёнком, и то всего пару минут, пока его не выгнали за непослушание.

Отец считал кабинет местом силы и пускал туда очень ограниченный круг людей. Когда-то это была мама, следом появился Флоу, позднее – Элиана. За неё было обиднее всего. Для клана она являлась никем. Одна из десятков санглов, что вовремя смогла поддержать скорбящего отца и в итоге заменила ему жену. Возможно, поэтому Эрону она никогда не нравилась, а иногда он ловил себя на мысли, что презирает её.

Эрона злило, что Элиана заняла место его матери в сердце отца, пыталась набиться ему в понимающие мачехи и что её ребёнок должен был стать хранителем. Весь клан мечтал, что Эрона однажды заменят.

Его осознание собственной значимости, безразличие к требованиям отца и образ жизни не как у «правильного» наследника раздражали всех. Клан едва не закипал от каждого поступка и не упускал возможности раскритиковать почти любое решение. Впрочем, Эрон считал, что истинно всех тревожило лишь его нежелание завоёвывать уважение. Это же им не нравилось в его матери.

Причём так сильно, что иногда они осмеливались высказываться. Как правило, это заканчивалось отправлением в пустошь, потому что до обновления их уже не допускали. Сейчас это могло показаться сущим кошмаром, но не так давно было в порядке вещей. В этом и заключалась разница родителей.

Отец всегда добивался уважения. Проводил собрания, говорил длинные и красивые речи, шёл на уступки и выдавал награды. Для мамы это было дико, она воспринимала почтение как само собой разумеющееся. Потому что «лидер, сохраняющий им рассудок, уважаем априори» – так она рассуждала.

Кадус всегда критически относился к этой мысли, напоминая, что она хороша лишь в полсилы. Эрон часто соглашался, сбавляя обороты, но на подкорке сознания держал это правило при себе. Это Кадус нехотя, но одобрял, вероятно из-за холодного отношения Эрона к власти.

В отличие от того же Фатада – хранителя, о методах которого слагали легенды, – Эрон не упивался своей силой. Для него она была так же обычна, как воздух. Он понимал, что это не награда, не признание, а то, что по праву твоё. Подобную мысль Эрон и хотел привить клану. Причём не угрозами или уговорами, а потому что так положено.

Но, несмотря на все эти выводы, порой Эрону казалось, что он ошибался. Достаточно часто, чтобы не забыть, но слишком редко, чтобы изменить жизненные принципы.

Раздался стук по косяку двери, и Эрон повернулся, ловя поникший взгляд Элианы, державшей в руке зачарованный ключ от кабинета.

– Ты требовал его от Флоу, я слышала, – тихо произнесла она, всё ещё стоя на пороге.

Эрон в несколько шагов пересёк комнату, протягивая руку. Но Элиана просто смотрела на него, будто хотела сказать нечто важное. Наладить общение с ним у неё не вышло, даже смерть отца их не сблизила, а волнующие вопросы оставались. Эрон видел это так же чётко, как её желание воспользоваться ситуацией.

– Я жду, – добавил Эрон, в ожидании смотря на Элиану.

– У меня есть просьба к тебе…

– Озвучишь, когда отдашь ключ от моего кабинета, – выделяя предпоследнее слово, сказал Эрон.

Он не собирался идти на сделки или договариваться на чужих условиях. Это верный путь к манипуляциям и многочисленным интригам с ним в главной роли. А здесь он этого не потерпит, ему хватало Демар с её подначиваниями и характером. Поэтому в клане, где Эрон хранитель, его слово будет определять всё.

Переговоры закончились.

Элиана сглотнула ком, подступивший к горлу, и протянула Эрону ключ. Тот оказался меньше её ладони, отчего в сжатом кулаке Эрона виден не был.

– Я могу остаться в комнате, где…

– Чем меньше тебя будет в моей жизни, – спокойно начал Эрон, – тем больше вероятность, что всё останется как было.

Выйдя из своей спальни, Эрон направился к лестнице, но, едва не ступив на неё, повернулся к Элиане. Подавленный, наполненный слезами взгляд разорвал бы сердце, будь Эрон более сострадающим. Но количества пунктов, почему она ему не нравилась, было больше, чем причин для снисхождения.

– Почти как было.

Спускаясь, Эрон быстро перебирал ногами, сердце колотилось, а ожидание душило. Коридор сменялся другим, картины каруселью проносились по сторонам, пока он не дошёл до массивной чёрной двери. Выдохнув, он ввёл ключ в замочную скважину и повернул его до характерного щелчка.

Потянув за ручку, он шагнул внутрь. Лампы тотчас загорелись, освещая полубиблиотеку-полукабинет, где обычно обитал отец. Взгляд забродил по изумрудным стенам с деревянными вставками, книжным полкам с фолиантами и артефактами, паре картин, кожаному дивану и большому столу.

Закрыв дверь, Эрон прошёл дальше, заметив, что за тремя огромными окнами уже начинало темнеть. Он опустился на диван, слушая, как скрипит кожа, и обернулся, заметив пустую вазу и недочитанную книгу с закладкой в виде записки. Поняв, что там был почерк Элианы, Эрон лишь фыркнул и не стал доставать её.

Он поднялся и двинулся к столу.

Обходя его, Эрон пальцами заскользил по идеально гладкой поверхности, касаясь взглядом пергаментов, чернильницы, пера и многочисленных заметок, выведенных угловатыми буквами. Сев в кресло всё с той же изумрудной обивкой, он опустил руки на подлокотники, неосознанно поглаживая их углы и осматривая кабинет с этой точки.

В сердце возвышалось восхищение, смешанное с радостью и скорбью. Ему нравилось здесь, но не сколько от интерьера, сколько от ощущения, будто он на своём месте. Ни спальня, ни любимые уголки Бишрема не шли ни в какое сравнение с чувством дома в собственном кабинете.

Это словно утверждало в разуме случившееся, отрезая Эрона от прошлого и широко открывая дверь в будущее. Где он хранитель, это его дом, кабинет – и теперь он решал, кто сюда может входить. Мысли приятной истомой бежали по венам, пробуждая желание жить и изредка напоминая, что ценой этому был отец.

Казалось, Эрон должен был стать счастливее. Отношения лучшими у них не были, последние годы общение сошло на нет, и Эрон лишь назывался сыном. Ему так казалось. Но он не мог избавиться от гнетущей боли, недосказанности и понимания, что они с отцом закончили как чужие люди.

Да, это их выбор, оба были с ним согласны и лишь изредка выговаривали взаимные обиды. Но легче не становилось. В этом и заключалась проблема смерти. Неизвестно, когда она придёт. Нельзя подготовиться и сказать близкому последние слова.

Предположительно это бесчеловечно – терять отца именно так. Но Эрон знал и обратную сторону медали, чувствовал неизбежную потерю за считаные минуты до. Что из этого было ужаснее? Не было правильного варианта, потому что скорбь не поддавалась измерению.

Были события до и после. Сначала он не подозревал, а после учился жить дальше. Надеясь, что им бы гордились.

Глава 4 «Благодетели»

С заходом солнца время стало идти иначе, измеряясь замедлившимся лунным циклом, от начала до конца которого проходил ровно год. Он разделялся на четыре стадии, сменяющие друг друга в один из обозначенных праздников.

Начиналось всё с «обновления». Ночи с тридцать первого декабря на первое января, когда хранители обращались к полной луне. Используя её силу, копившуюся в течение года, они касались проводником каждого члена клана. И азур, как много веков подряд, вновь подавлял арума.

Тех, кто пропускал обряд, но продолжал пользоваться способностями, изгоняли в пустошь. Так они не несли угрозу остальным, когда сходили с ума от арума, бравшего верх над сознанием. Зрелище страшное. Начиналось с потери контроля, памяти и способности мыслить. А заканчивалось развеянным по ветру телом. Оно становилось сгустком энергии, а после – неизведанным артефактом.

Следом, на закате марта и в начале апреля, где месяц сменялся тьмой, наступала ночь пустоты и одиночества. Её большая часть проводила наедине с самим собой, разговаривать запрещалось.

В моменте, где июль сменял июнь, праздновали Экватор. Луна вновь начинала расти, наполняясь силой. Дети, отдых от Тодора у которых заканчивался, устраивали представления на главной площади, недалеко от цитадели. Все праздновали и веселились.

Первого октября способности никто не использовал. На двенадцать часов гибриды становились азурами, лишёнными своих сил. Это напоминало, что со спящим арумом внутри жить можно, а с подавленным азуром – нет. Подобный обет доказывал, что разум должен быть выше способностей, к какому бы виду гибриды ни относились.

Дальше всё начиналось сначала. Лунное колесо завершало первый оборот и начинало второй. А люди жили дальше – в ожидании следующего обновления. Вся реальность, несмотря на целый год, крутилась вокруг одного дня, который определял всё. И это часто тяготило Кадуса. Единственного во всём мире хранителя цитадели, на чьих плечах лежало хрупкое равновесие между девятью кланами, населявшими город.

Впрочем, даже десятью.

Помимо хранительских, существовал ещё один, что нравился Кадусу больше других. Азуры. Они не проходили обновление, но и способности не использовали. Арумы в них засыпали, признаков жизни не подавали и проблем не несли. Азурам были неинтересны силы, артефакты, зелья, снадобья или мировые заговоры. Они не гнались за властью, первенством или территориями – им было достаточно просто жить.

Возвысив голову к потолку зала, он увидел огромное звёздное небо и алую стрелу, идущую от центра четырёхликой луны к этому дню. До Экватора оставалась неделя, а это означало, что собрание всех хранителей именно сегодня. Они всегда встречались за семь дней до новой фазы. Подобная периодичность часто спасала от накалившихся дрязг между кланами.

В такие моменты Кадус слегка завидовал другим городам. Там был один хранитель – он же суд, закон и последняя инстанция искомой правды. А в Бишреме больше пятисот лет назад проводник раскололся, и хранить его стало двенадцать, а теперь девять, человек.

За массивной дверью раздались шаги.

«Начинают собираться», – скучающе подумал Кадус, тяжело вздохнув.

Сегодняшнее собрание обещало быть сложнее. На нём появятся те, в ком Кадус видел свет, несмотря ни на что.

У него не было жены или детей, но Эрона и Авиру он считал своей семьёй. Загнанные обществом и кланами, жаждущие признания, они напоминали Кадусу его самого.

Поэтому его и тревожила мысль, что они ступят на дорогу, способную разрушить изнутри. Но Кадус верил: они выстоят. Он слишком любил и ценил обоих, чтобы в них сомневаться.

Сомкнув ладони в замок за своей спиной, Кадус медленно, слыша собственные шаги особенно чётко, двинулся к залу собраний. Перед началом следовало запустить часы.

***

Авира стояла в одном из холлов цитадели, пробегая взглядом по висевшей на стене плите. На ней золотом были высечены хранители, что когда-то подписали тысячелетнее соглашение. Тринадцать фамилий, впоследствии ставшие настолько значимыми, что от них содрогался Бишрем.

Иногда Авира задавалась вопросами: они подозревали, что станут частью великой истории длинной в века? Что их потомки будут сидеть в тех же креслах, цитадели и доме? А их лица окажутся частью вычурного интерьера? Впрочем, слушая рассказы Кадуса, Авира в этом не сомневалась.

Семья Кадуса считала, что хранители – личности сомнительные. Для Креттов эти люди были истинным злом. Жадным до власти, денег, территорий и чувства собственной исключительности. Читая записи Эдгара Кретта, Авира даже восхищалась точностью формулировок, которыми тот выражался.

«Сборище высокомерных убийц».

«Угроза – единственный аргумент во спасение».

«Власть выше чувств, силы и ума, если они им обладали».

Те люди слишком себя любили. У них не возникало сомнений в своём величии. И у Авиры их быть не должно. В этом она себя убедила, придя в цитадель с высокоподнятой головой, готовая защищать свои интересы. Безусловно, она умела делать это и раньше. Но сейчас, хоть и не по своей воле, за её спиной стояло ещё несколько десятков человек, а не только она сама.

Правила изменились, и, как на них реагировать, понятно ещё не стало.

Послышались шаги, и она сразу обернулась, поправив волосы и выпрямив спину. Авира ожидала увидеть одного из хранителей, чтобы заручиться его поддержкой.

Да, многие здесь определённо не были лучшими кандидатами в друзья. Но даже отец не брезговал сотрудничать и говорил, что хорошие знакомые приносят свои плоды. Авире казалось, что стоит придерживаться похожей тактики. Не было нужды в дружбе, но для небольшой услуги всегда кто-то должен найтись.

Но вместо ожидаемого хранителя в холл вошёл Кристад, и она непроизвольно закатила глаза. Лицо у него, как всегда, было будто вышито, настолько не менялось и сохранялось в течение большинства разговоров. Костюм идеально сидел, верхние пуговицы рубашки были расстёгнуты. А ботинки так хорошо начищены, что в них отражалась луна. Причём в новолуние.

– Привычки, я смотрю, не меняешь, – хмыкнула Авира, скрестив руки на груди и медленно подойдя к нему. – Костюм не отвлечёт от мрамора вместо лица.

Кристад вздохнул, убрав ладони в карманы брюк и с ног до головы осмотрев её.

– Лучше так, чем гордиться отсутствием нравственности, – сказал он, выгнув бровь.

– Забыла, что ты ценитель, – ухмыльнулась Авира, обходя Кристада вокруг, подобно птице, что летает над жертвой в ожидании обеда.

Он несколько секунд продолжал спокойно стоять, делая вид, будто ему всё равно. Но уже через пару минут Авира заметила, как взгляд потяжелел, а хвалёное равнодушие устремилось ко дну.

– Что ты хочешь, Демар? – наконец спросил он, когда Авира в очередной раз показалась перед глазами.

Она молча шагнула к нему, желая вытянуть хотя бы одну эмоцию. Но Кристад пытался сохранить безразличие. Лишь недовольство, плясавшее во взгляде, выдавало истину.

– Ты меня раздражаешь, – пожала плечами она, продолжая улыбаться.

– Взаимно, – грубее ответил Кристад.

– Но по странному стечению обстоятельств, – медленно говорила она, растягивая слова, – тебя в моей жизни всё больше.

– Мне от тебя избавиться? – злее спросил он.

Эмоции зрели, и Авиру это подстёгивало. Рядом с Кристадом она всегда чувствовала себя неуютно, а его безразличие лишь удручало. Будто только Авиру коробило происходящее. Поэтому в моменты, когда Кристад злился, ей казалось, что она менее одинока.

– Зубы сломаешь, – улыбаясь, шепнула она, отшатнувшись.

Сердце ликовало, ощущая маленькую победу над настоящим и неизменным. Это придавало сил и желания двигаться дальше. Будто заряд бодрости, толкающий к новым свершениям.

Дверь в зал совещаний открылась, не дав Кристаду ответить, и оттуда быстрыми шагами вышел улыбчивый Кадус.

– А я вас заждался, – разводя руками, сказал он. – Входите же, мы уже начинаем.

Авира поспешила вперёд.

***

Зал совещаний представлял из себя небольшую комнату. В её середине стоял длинный стол с одним стулом во главе и двенадцатью по обе стороны от него. Потолок украшали песочные часы, чьё содержимое отмеряло срок ограничения их сил. Так Кадус определял, когда способности начнут возвращаться. Это был сигнал заканчивать, чтобы лишний раз не соблазнять присутствующих.

Сотрудничество, а уж тем более дружба, среди них было редкостью. Не стоило ходить по краю в надежде, что очередное двусмысленное высказывание не спровоцирует сражение.

Когда Эрон вошёл, Кадус кивком указал ему на один из стульев по правую сторону, где уже сидела ухмыляющаяся Демар. Она взглядом обводила ведущих непринуждённую беседу хранителей. В отличие от неё, они не рвались знакомиться.

Было неудивительно. Здесь другие законы. Эрон это понимал, а Демар – нет.

– К порядку, господа, – с улыбкой сказал Кадус, поднимаясь.

Голоса смолкли, и хранители, сидевшие за левой частью стола, наконец взглянули на Эрона и Демар. Подобно хищникам, они рассматривали их, словно пытаясь пробраться в душу и вырвать её с корнем. В их идеальном мире хранителей не могли заменять дети. Власть вообще не должна передаваться. Так вариант дождаться, пока останешься последним, был вероятнее.

– Хочу начать собрание со скорби, – сказал Кадус. – Как вы знаете, нас покинули Литан Демар и Террел Кристад.

Один за другим хранители понимающе закивали. Кроме последнего, на чьём лице всё ещё красовались шрамы. Он сидел за левой частью стола, в самом конце. Милтон Пайтман был третьим, кто отправлялся с отцом и Демаром в поездку. Но вернулся оттуда лишь он.

– Я приношу искренние соболезнования Эрону и Авире, – спокойно произнёс Кадус. – Мне жаль, что вы потеряли отцов так рано…

Кадус говорил много, размеренно, сочувствующе. Но его голос для Эрона постепенно уходил на второй план. Он чувствовал на себе взгляд. Настолько внимательный и пронизывающий, что холодил кровь в жилах.

Посмотрев вперёд, Эрон встретился глазами с Юстасом Фатадом – хранителем с почти тридцатилетним стажем.

Это был упитанный мужчина не старше пятидесяти, с широкими плечами, смуглой кожей и слегка седеющими русыми волосами. Глаза его были посажены глубоко, отчего казались чёрными, словно две бусины из потемневшего жемчуга. И репутация этого человека хоть и шла впереди него, но положительностью не отличалась.

Фатад был известен отточенным двуличием, крайней степенью безжалостности, зависимостью от власти и мнением, что цель всегда оправдывала средства. Количество заговоров, интриг и покушений, в которых он обвинялся, сосчитать за раз вряд ли бы получилось. Но при этом он являлся хранителем, а также управлял кланом средней численности. И что более важно – умудрялся в любом провале остаться невиновным.

Человек, способный свернуть шею крысе и обвинить в этом её саму.

– Увы, но однажды все мы окажемся в ином мире, – Кадус сглотнул ком, подступивший к горлу. – Поэтому я прошу вас радушно принять новых хранителей.

– Разумеется, – улыбнувшись, сказал Фатад. – Вы всегда можете обратиться ко мне за помощью.

На секунду могло показаться, что его слова чисты и невинны, словно он действительно горел желанием поддержать. Но любой, кто знал Фатада дольше недели, понимал, что в итоге сотрудничества с ним увидит склеп изнутри.

Кадус смерил Фатада удовлетворённым взглядом, коротко ему кивнув. А уже после перешёл к основной теме:

– Через неделю состоится Экватор, – объявил он, – Праздник силы, её господства и восхищения. Где подростки в возрасте от тринадцати до шестнадцати лет должны показать себя.

Про себя Эрон усмехнулся.

Он часто называл это мероприятие представлением для азуров. Словно очередное доказательство, что они поступили неправильно. Но тем, как правило, было абсолютно всё равно: они пили, танцевали, веселились и оставались довольны жизнью. Или хорошо умели это показывать.

– От каждого клана минимум по одному человеку, – важно добавил Кадус. – Имена жду до завтра, в ином случае выберу я.

Следом шли вопросы. После – ответы. И так по кругу, пока пергамент перед глазами Кадуса не закончился и собрание не было объявлено завершённым. Всё прошло быстро, чётко, без проблем и стычек, что Эрона удивило.

Реальность абсолютно разнилась с рассказами отца о таких встречах. С его слов, находиться здесь было не просто слабым удовольствием. Это вызывало поглощающее желание нарушить запрет и убить некоторых присутствующих. Причём зачастую останавливало лишь ограничение, наложенное Кадусом на зал совещаний.

Но сегодня Эрон не увидел ничего, что могло вызвать такие эмоции или подтолкнуть к опрометчивым действиям. Большинство хранителей либо молчали, либо спокойно отвечали на вопросы. Отчего слухи, ходившие о них в высших кругах, никак не вязались с реальностью.

Выходя из зала, Эрон даже посчитал, будто все истории отца были сущим вымыслом. А уже в следующую секунду он заметил Демар, заставшую подавленного Пайтмана врасплох. Если смотреть на их разговор со стороны, складывалось истинное ощущение, будто из них она опытный хранитель, а не наоборот.

Впрочем, какие вопросы могли интересовать Демар, Эрон подозревал.

Подойдя к ним, он слабо улыбнулся, протягивая руку Пайтману в знак приветствия. Тот мгновенно пожал её, едва кивая, а после вернул взгляд к Демар. Последняя смотрела на Эрона с такой злостью, что едва не разжигала пожар на макушке.

Взгляд машинально упал на её ладони, искрящиеся током.

– Если бы я мог помочь, – пожал плечами Пайтман, привлекая её внимание к себе. – Толком ничего не помню.

– Хотя бы зачем вы отправлялись? – удручённо спросила Демар.

Голос показался Эрону слишком жалостливым для такой, как она. Про себя он усмехнулся.

Пайтман поджал губы, бегая глазами от Демар до Эрона и обратно. Вероятно, сомневаясь, стоит ли говорить. Его пальцы, обрамлённые в перчатки, как у всех эпримов, сжимали рукав пиджака.

– Они предлагали мне сотрудничество, – вдруг ответил Пайтман, словно придумал это только что. – Продолжить развивать Дикас.

– Лавку отца? – в один голос спросили Эрон и Демар, сразу переглянувшись.

Дикас был магазином, который отец открыл несколько лет назад. Сам Эрон никогда туда не заглядывал, поэтому даже не знал, что в нём продавалось. Лавка находилась далеко от цитадели и поместья Кристадов. На окраине района, где обитали азуры, а гибридов особо не жаловали. Поэтому для них там вряд ли было нечто стоящее.

– Да, ваши отцы владели ею вместе, – настороженно сказал Пайтман. – Вы не знали?

Спросив это, он ещё раз осмотрел их и продолжил:

– Судя по лицам – нет, – тише добавил Пайтман. – Они несколько лет собирали там артефакты, добытые в пустошах.

Сначала Эрон удивился, он не предполагал, что его отец, будучи хранителем, занимался подобным. Но постепенно реальность вставала на свои места. Поездки объяснялись вылазками в пустоши, скрытность коллекционированием артефактов, а магазин в азуровской части города – местом содержания добычи.

Хотелось разозлиться от незнания, но Эрон сразу одёрнул себя. Возможно, интересуйся он жизнью отца немного чаще, чем никогда, обо всём бы знал.

– Когда мы отправились, на нас напали арумы, – пояснил Пайтман, сглотнув ком в горле. – Я потерял сознание, а когда очнулся, Террел и Литан были уже…

Он поджал губы, не решаясь продолжить предложение. Говорить с детьми о кончине родителей – занятие неблагодарное и удручающее. Поэтому уже через пару секунд взгляд Пайтмана упал на настенные часы, и он тут же развёл руками.

– Мне пора, ребят, – быстро проговорил он. – Много дел, планов, задач. Вы держитесь, а я пойду, там заждались.

Пайтман задвигался так быстро, что едва не запнулся на выходе из холла, удаляясь к двери из цитадели. Демар провожала его скептическим взглядом, а меж подушечками её пальцев вновь виднелся ток. Она не была довольна ответом, вызвавшим лишь больше вопросов. И не чувствуй Эрон того же, счёл бы это наказанием за её наглость.

Это было бы справедливо.

Время от времени Демар нужно было ставить на место. Она часто забывалась, не видя границ в словах или действиях. И если Киан, Кэмп и Керра терпели её поведение из-за вымышленных достоинств, то Эрону было всё равно. Они находились в похожих ситуациях, и причин относиться к ней по-особенному у него не было. И Демар это раздражало. Поэтому она пыталась вывести его из себя при каждом удобном случае.

Каждое её поражение было его победой.

– Добиться новостей от Милтона так же сложно, как забрать у старейшин солнце, – ухмыляясь, выдохнул Фатад.

Он прогулочным шагом двинулся к ним, держа руки в карманах и поглядывая на удаляющийся по коридору силуэт.

– Вы ему пообедать предложили? – усмехнулся Фатад, развернувшись к ним корпусом. – От меня он так убегал после вопроса о переговорах за ужином.

– Вроде того, – сухо ответил Эрон, с ног до головы осматривая Фатада.

Уголок его губ был приподнят, Фатад ухмылялся, как Демар в большинстве разговоров. Но если она зачастую насмехалась над собеседником, то Фатад, при незнании всех слухов, мог показаться вполне дружелюбным. Открытые позы, вкрадчивый голос с хрипотцой и способность вклиниться практически в любой разговор делали своё дело. С ним было легко и приятно общаться. Слишком.

– Не успел представиться в зале. Юстас Фатад, – сказал он.

– Очень приятно, – улыбнулась Демар, смотря на него. – Авира Демар.

– Взаимно.

Сказав это, Фатад легко коснулся её ладони, наклоняясь и оставляя поцелуй на тыльной стороне.

– Всегда приятно видеть настолько очаровательное пополнение в рядах, – будто убаюкивая её бдительность, говорил Фатад.

– Это пока она не заговорила, – хмыкнул Эрон, ухмыльнувшись.

– Эрон Кристад, – сделав вид, будто рад, сказал Фатад и протянул ладонь для рукопожатия.

Но она так и осталась висеть в воздухе, Эрон не шелохнулся, с вызовом смотря на Фатада. Тот ждал несколько секунд, всё ещё надеясь на ответ, но, когда его последовало, выпрямился, кивнув.

– Понимаю, утрата не располагает к общению, – тише сказал Фатад.

– Тем не менее вы его начали, – ответил Эрон, неосознанно делая шаг вперёд, из-за чего Демар оказалась за его плечом.

Следовало продумать этот жест.

– Прошу прощения, – положив руку на грудь в районе сердца, ответил Фатад. – Мы с вашими отцами были близкими друзьями, и я хотел помочь вам, – помедлив, он продолжил: – Стать проводником в новый мир.

Слова звучали искренне, словно наставник говорил со своими учениками. Похожая манера речи была у Кадуса, она располагала к себе и вызывала доверие. Фатад видел это.

– Вы совершенно одиноки, у вас нет близких, в кланах репутация оставляет желать лучшего, – перечислял он, пока взгляд не скользнул за Эрона.

Нервозность стала накатывать, отчего уголок губ Фатада пару раз непроизвольно дёрнулся. Эрон предполагал почему. Он не видел, но чувствовал пронзительный взгляд Демар и был готов поспорить, что меж её пальцами искрится ток.

– И меня это тревожит. Я хочу вам помочь. Облегчить жизнь, – завершил Фатад, вернув взгляд к Эрону.

– Как же? – спросила Демар.

Голос звучал непривычно сухо. Не ирония – нарастающая ненависть.

– Я слышал разговор с Милтоном, – пояснил Фатад, и ответы нашлись. – Дикас и правда кишит артефактами, которые собирали ваши отцы. Они опасны. И для вас это скорее обуза, чем…

– Не тревожьтесь, Юстас, – улыбнувшись, сказала Демар, делая шаг вперёд и входя в поле зрения Эрона.

Взгляд Фатада обрушился на неё. Слегка недовольный, заинтересованный, но всё ещё скрывающийся под лоском благодетеля.

– Мы найдём им достойное применение, – сладко добавила Демар.

– Авира, милая… – улыбаясь, продолжил Фатад, делая шаг вперёд и беря её руку в свою.

– Не стоит, – выдернув ладонь, сказала она, всё ещё ухмыляясь. – Мы благодарны за предложение помощи, но обойдёмся.

Фатад несколько секунд смотрел на неё, а его улыбка едва не трещала по швам. Взгляд выдавал злость, мышцы напряглись, но он всё ещё пытался сделать вид, будто желает им только хорошее. Ещё пара мгновений, и он кивнул, добродушие приобрело оскал, а недовольство затмило доброту.

– Главное, чтобы это решение не обернулось кошмаром, – предупреждающе заключил он. – Один из минусов быть хранителем…

Фатад убрал руки в карманы брюк и двинулся ближе, надеясь, что они отступят. Но Эрон и Демар стояли неподвижно, с вызовом смотря на Фатада.

– У тебя есть власть, люди, – перечислял он, – но сам ты становишься мишенью, чья смерть многим облегчит жизнь.

Сказав это, он сделал несколько ленивых шагов назад, не теряя зрительного контакта, но отступая.

– И знайте, – ядовито улыбнулся Фатад, – пути лишь два: бегать от разговоров, как Милтон, или одежду в могилу выбрать заранее.

Кивнув им в знак прощания, Фатад быстрыми шагами направился к двери из цитадели. Эрон и Демар провожали его взглядами, пока не послышался громкий хлопок. Следом холл наполнился тишиной, прерываемой лишь тяжёлым дыханием и мелкими разрядами тока.

– Эта сволочь нам угрожает, – выплюнула Демар, твёрдыми шагами направившись к выходу.

Глава 5 «Сотрудничество»

Бродя по кабинету отца, Авира пыталась найти список всех, кто состоял в клане. Но количество пергаментов, папок, книг и записей было настолько большим, что ей потребовалась бы неделя, чтобы разобраться. Это ставило под угрозу вчерашнюю просьбу Кадуса об Экваторе, и разочаровать его Авира не хотела. Она долго сопротивлялась, пыталась найти другие кандидатуры, но в итоге всё равно пришла к выводу, что на празднике следует появиться ему.

Но в комнате Миана не было, в тренировочном зале, столовой, на кухне, в двух гостиных тоже. В голове мелькнула мысль, что, когда она его избегала, он всегда попадался на глаза. А сейчас словно рассеялся в воздухе, подобно миражу. Но даже галлюцинацию возможно найти при хорошей концентрации, так говорил Кадус.

Поэтому Авира продолжила бродить по поместью в поисках Миана и постоянно взглядом встречаться с Кристианом. В моменте показалось, будто он за ней следил, но Авира быстро отбросила эту мысль.

– Что-то потеряла? – наконец спросил он, когда она завернула в один из коридоров.

Плечо Кристиана упиралось в стену, ладони лежали в карманах чёрных джинсов, а взгляд настороженно бродил по ней. Авира прищурилась, признавая, что он за ней всё-таки следил, и подошла ближе, скрестив руки на груди и вздёрнув подбородок.

– Где Миан? – требовательно спросила она.

– Не знаю, – разыгрывая безразличие, пожал плечами Кристиан. – У меня больше нет приказа за ним приглядывать.

Авира усмехнулась, покачав головой.

– Ты правая рука…

– Был ею, – улыбнулся он. – При новом хранителе меня не назначали, – Кристиан склонил голову набок. – Да и желанием не горю.

Злость начинала подкатывать, хоть лицо и сохраняло прежнюю ухмылку. Она ожидала повторения бунта, молчания, непослушания, но попыток сломать известную ей систему нет. В первые секунды Авиру это раздражало, подталкивая заставить Кристиана выполнять свои обязанности. Но следом она увидела и другую сторону ситуации.

Кристиан был предан отцу и только ему. Миана он воспринимал как ребёнка, из которого можно сотворить марионетку, так считала Авира. А сама она для Кристиана была не более, чем побочный эффект. Убить нельзя, отец расстроился бы, да и самолюбия Миана на чьём-то фоне нужно подпитывать. Подчинить невозможно, она не позволяла это даже родителю, которого в глубине души любила. Оставалось терпеть и надеяться, что сама исчезнет.

Поэтому рассматривать Кристиана на прежнем место было глупо. С этой мыслью злость начинала отступать, а осознание очередной проблемы чётче проявляться. Кристиана требовалось заменить и не просто рядовым санглом, а преданным ей человеком. Найти которого было так же сложно, как и Миана.

И куда тот делся?

– Это взаимно, – сказала Авира, улыбнувшись. – Поэтому ключ от кабинета сдай сейчас. Комнату освободи до вечера.

Кристиан свёл брови к переносице, определённо надеясь на другую реакцию. Но Авира сделала вид, будто этого не заметила, и двинулась вперёд. Лишь в моменте, когда проходила мимо Кристиана, она на несколько мгновений остановилась, повернув к нему голову.

– Меня радует, что ты сам понял, насколько посредственный, – заключила она и двинулась дальше по коридору, чувствуя твёрдый взгляд в спину.

И он тешил её самолюбие. После стольких лет безразличия, равнодушия, принижения и предпочтительности она упивалась местью. Кристиан был помощником отца и последние двадцать пять лет посвятил клану. Это было делом его жизни. И она забрала это.

Идя по коридору в поисках брата, Авира надеялась, что Кристиану так же больно, как было ей все годы. Пусть почувствует, каково это – когда в один момент кого-то предпочитают тебе.

Авира бродила по дому около пятнадцати минут, безрезультатно ища Миана. И когда осталась последняя, самая не очевидная комната, Авира с выдохом вошла в неё. Прогуливаясь по семейной библиотеке, Авира просматривала длинные ряды со слабым освещением, разглядывая названия секций и медленно двигаясь к читательской части.

Она находилась в середине помещения, больше походившего на зал, чем на домашнюю библиотеку. С двух сторон были стеллажи с книгами, простилающиеся параллельно друг другу, тем самым создавая коридоры, а посередине огромный камин, пара диванов, три кресла, маленький стол и несколько предметов искусства, привезённых отцом. Внутри них, как правило, хранился алкоголь.

В библиотеке она и нашла Миана. Он сидел в окружении двух санглов и Моры, своей девушки, с которыми обычно отравлялся в Тодор. Рядом стояла фигура льва, голова которого была откинута, а несколько бутылок оказались опустошены.

– Ты вспомни, сколько Кадусу, – говорил один из них, сидя перед горящим камином. – Не сегодня-завтра хоронить будем уже его.

– А так как он последний в роду, – ухмыляясь, заметила Мора, – то цитадель отойдёт кому-нибудь по сговорчивее.

Сказав это, она оставила на щеке Миана поцелуй и щёлкнула его по носу. Авира, наблюдая за этим из-за шкафа, усмехнулась. Миан, который ещё вчера кричал, насколько силён, бесстрашен и смел, уже сегодня сидел поникший среди друзей, жалуясь на судьбу.

Но у него было с кем это обсуждать.

Мотнув головой, Авира продолжила слушать.

– И Авира сама скоро попросится, чтоб её заменили, – подхватил ещё один парень, сложивший ноги на стол. – Кстати, а можно я потом с ней…

Глупая улыбка и жесты, что он начал изображать, вернули Авире послевкусие отвратительной настойки, что она пила пару недель назад. А следом заставили волосы едва не электризоваться от возмущения.

– Пайс, давай без подробностей, – скорчившись, потребовал Миан.

– Внешне-то она ничего! – развёл руками Пайс.

Все четверо рассмеялись, сделав по глотку из стаканов. А спустя пару минут Миан продолжил говорить:

– Пока мы будем в Тодоре, Кристиан здесь покажет ей, что такое хранитель, – злостно сказал Миан. – Вернусь в декабре, и она на коленях будет умолять меня заменить её.

– Как бы она смотрелась на коленях…

– Пайс! – закричали все в один голос.

Злость лёгким ветром обдувала сознание. Авире следовало быть сдержаннее, ей нужен был подросток для Экватора. Но эмоции взяли верх так же стремительно, как сжался наэлектризованный кулак.

Скрестив руки на груди, Авира медленно прошла к ним.

– Ты бы тоже неплохо на них смотрелся, – равнодушно бросила Авира.

Тот, что сидел у камина, подавился, Пайс побледнел так сильно, что слился с белой майкой, Мора прижалась к Миану, а он сам прищурился. В воздухе застыло молчание, прерываемое лишь треском поленьев и шипением огненных искр.

Авира прошла дальше, оглядывая пустые бутылки и медленно обходя вокруг диван, где сидели трое из четверых. Осмотрев их, Авира двинулась мимо камина, и последний сангл тут же опустился рядом с Пайсом.

Подперев плечом стену, скрестив руки на груди и склонив голову набок, Авира внимательно взглянула на них.

– Как думаете, за что наказание будет сильнее, – задумчиво произнесла она. – За пожелания смерти хранителю цитадели или клана?

В трёх парах глаз загорелся страх, и лишь Миан с вызовом смотрел на Авиру, будто ему было нечего терять. Встав, он быстро подошёл к ней, вздёрнув подбородок. От него веяло избытком алкоголя, приторными женскими духами и обидой.

– Чего пришла? – он противно улыбнулся, считая, что управляет ситуацией. – Ах да, скоро же Экватор. Так знай, что я туда…

– Не пойдёшь, – продолжила она за него, ловя мгновенное непонимание. – Твоего уровня недостаточно для этого.