Любовь включает звук

Глава 1

Электрика и любовьПро Маляра,

(Николай и Алина)

Блондинки с голубыми глазами, длинными ногами и манящими бюстами страдают от бессонницы ничуть не меньше низкорослых, кривоногих, плоскогрудых брюнеток.

Я знаю! Я страдаю! И блондинка, и с глазами зелеными, признаюсь, и с ногами, и с бюстом страдаю! А нет в моей жизни радости! Деньги есть! Ухажер есть! И у ухажера тоже деньги есть! Радости только нет! Ни у него, ни у меня.

Ухажер без радости стоит на посту – охраняет семейный покой. Стережет сон жены и сына по ночам. А утром – сразу ко мне. За радостью. Я не жадная. Но радость направо и налево не раздаю. Делюсь только с достойным. Зачем мне одной радость-то? Вот был бы у меня свой стерегун, тогда бы и радость пригодилась. Своего нет. Только чужой. У всех чужих низкорослые, кривоногие, плоскогрудые брюнетки – Жены с большой буквой «Ж» в начале слова. И не только с буквой. А просто с большой «Ж».

«Ж» у меня стандартного сорок шестого размера – от мамы по наследству досталась. И еще от бега. Я перед сном бегаю каждый день десять километров. А что мне дома вечером делать? У кошки за ухом чесать? Или с подругой по телефону болтать про показ в Милане? Кошки у меня нет. Подруга есть. Нина. Только мы не болтаем про показ в Милане. У нас свой показ. В спальне. Каждый раз под Новый год мы с друзьями… Нет! Не так!

Каждое утро сразу после завтрака в кругу семьи к нам на показ приезжают наши ухажеры. К Нинке – Маляр, ко мне – Электрик.

Маляр – директор лакокрасочного завода, Электрик – глава энергетического холдинга. Поэтому Нинка живет в арендованной для нее Маляром квартире в townhouse, а я – по-соседству, только в своей собственной, купленной для меня Электриком. Нинка считает, что у нас с Электриком любовь, а у нее с Маляром – интрижка.

Я считаю овец. Обычно овцы помогают заснуть на двести шестьдесят четвертой штуке. Сегодня овцы решили меня продинамить, и я переключилась на звезды.

Вы считаете звезды? А смотрите на звезды по ночам? Я смотрю. Еще разговариваю с ними. У меня по астрономии тройка в школе была. Поэтому я всем звездам дала свои имена – баба Оля, баба Нюра, баба Ксеня, деда, папá и мами. Мами – самая яркая звезда. Мами тоже была яркой. Мами была грузинкой. Очень красивой. Родители рассказывали мне, как вместо «мама» я сказала первое свое слово «мами» и с восхищенным взглядом погладила ладошкой мамино лицо.

Если бы в девятом классе я не решила быть блондинкой, я бы тоже была красивой, как мама. Мама была брюнеткой с глазами цвета спелых каштанов. У меня глаза зеленые, как у папы. Папа преподавал французский в университете. Я в три года учила французский алфавит и отказывалась говорить русские слова. Поэтому дома все говорили на четырех языках. Русский, грузинский, французский и украинский. Украинец у нас был деда – папин папа.

– Я хохлом родился, хохлом и помру! – говорил деда, смачно откусывал увесистый кусок от сырой очищенной луковицы и страшно ругался, когда на стол забывали поставить сало.

Деда все обожали и во время застолий дружно и с удовольствием подпевали ему на украинском.

Грузинский выучили специально для мамы, чтобы она не тосковала по родным. Мама всё равно тосковала, а родные поставили на ней крест из-за папы. Не смогли смириться с выбором мужа русско-украинского происхождения.

Занятия с нами по французскому языку папá проводил в гостиной. Его они очень веселили:

– Есть в этом что-то буржуазное! – восклицал папá и громко хохотал.

У папы было много причин для хохота и счастья, главных – шесть! Первая – живая мама, вторая – живой отец, третья – любящая жена, четвертая – любимая дочка, пятая и шестая – две живые тети, сестры его мамы.

Папá всегда шутил, когда возвращался домой:

– Вот и вся моя семья в сборе!

Папá очень любил всех нас и очень много работал и в университете, и дома – выступал с лекциями, делал переводы технической документации, писал на заказ личные письма и давал частные уроки детям состоятельных людей.

Каждый год в августе мы всей семьей отправлялись отдыхать на Черное море. И только однажды папá решил показать нам красоту «березок средней полосы» и снял на целый месяц дачу в одном маленьком уютном поселке «для своих» в Подмосковье. Дача была старинной, из прошлой жизни знаменитого чиновника, и из шершавого, потемневшего от времени дерева. Дача умела разговаривать скрипучим голосом и вздыхать по ночам. Баба Нюра называла дачные вздохи тоской по былой жизни:

– Дома, как люди, хранят воспоминания и печалятся о том, чего вернуть нельзя.

Баба Нюра из трех сестер была единственная бездетная. В юности ее любимый погиб на стройке – несчастный случай накануне свадьбы. Баба Нюра так замуж и не вышла. Всю жизнь посвятила племянникам. И очень любила внучатых племянников. Меня больше всех. Это она меня всегда заплетала в детстве и приговаривала:

– Что же ты блондинкой не родилась? Так ты просто красивая брюнетка с зелеными глазами. А блондинкой стала бы королевой. Все кавалеры перед тобой на коленях бы стояли и умоляли подать руку для поцелуя.

Баба Нюра в прошлой жизни была коучем. Я уверена! Она так профессионально приоткрыла передо мной дверь в светлое будущее, что я поняла главное – королевой меня сделает волшебный порошок под названием Supra.

Королевой я стала в шестнадцать, когда в конце учебного года вошла в класс блондинкой. Главный школьный сердцеед Сашка Громов на колени не встал и руку для поцелуя подать не умолял. Он просто выхватил у меня из рук портфель и сказал:

– Пошли, Златовласка, провожу домой!

Я была счастлива ровно неделю. На восьмой день ухаживаний Громов позвал меня в гости показать новый плазменный телевизор. Только он мне не телевизор показал. Он показал, как сердцеед может у блондинки взять без разрешения всё, что захочет. Просто отобрать, потому что он сильнее. Громов отобрал у меня детство.

Домой я вернулась другим человеком. Подошла к бабе Оле и попросила:

– Бабуль, я хочу стать королевой! Научи меня понимать людей без слов. Научи меня быть мудрой. Научи меня быть жадной. Научи меня быть тварью…

Баба Оля прожила красивую и счастливую жизнь. В семнадцать вышла замуж за студента биофака Якова из семьи еврейского сапожника и прожила в браке с любимым пятьдесят девять лет. Четверо детей, девять внуков и шестнадцать правнуков выбрали жизнь в разных городах Европы и Азии. А баба Оля выбрала жизнь рядом с сестрами в городе с могилой мужа – известного во всем мире академика биологии.

– Женщине важно восхищаться своим мужчиной. Мужчине женщину важно любить, а женщине мужчиной – обязательно восхищаться. Искренне, с душой и верой, что ее мужчина лучший в мире! – так просто и честно отвечала баба Оля на вопрос о секрете долголетнего брака.

Просить научить меня быть тварью можно было любого другого человека, только не бабу Олю. Она была настоящим ангелом, и просить ее научить меня быть жестокой, коварной и хитрой было бесполезно. От беспомощности я расплакалась.

Баба Оля обняла меня и прошептала:

– Королевы не плачут, девочка моя! Королевы правят!

С тех пор я никогда больше не плакала. Никогда.

Я не плакала в то воскресное жаркое утро, когда родители засобирались в лес на прогулку.

Я не плакала, когда небо потемнело от дыма и баба Ксеня вышла на крыльцо со словами:

– Торфяники горят. Окна, окна позакрывать надо!

Я не плакала, даже когда дедушка заметался по веранде и всё высматривал за калиткой родителей.

Я не плакала, когда по дороге побежали люди. Молодые и старые. С детишками на руках и криками:

– Лес горит! Лес горит! Огонь близко!

Я была спокойна, как королева перед вражеским войском у ворот своего замка:

– Деда, зови бабуль! Берите только деньги и документы! Надо спасаться.

Спаслась одна я. Родители погибли в лесу, не дойдя до дома двести метров. То, что от них осталось, трудно было бы опознать, если бы не любимая папина фляжка с гравировкой: «Дорогому декану от коллег на долгую память».

Бабушки и дедушка остались на проселочной дороге. Сначала потеряла сознание баба Ксеня. Дедушка прогонял нас и кричал, что останется с женой. Он кричал, что бабушки должны спасать меня. Баба Нюра сняла с себя серебряный медальон и сказала:

– Дитю передашь. На память.

А баба Оля обняла меня и прошептала:

– Ты прости нас, внученька, мы сестру не бросим. Живи, милая, за нас! По-королевски живи! Беги!

Я побежала. И бежала до тех пор, пока оставались силы. Потом просто упала на обочину. Когда пришла в себя, сначала подумала, что умерла. Вокруг было ночное звездное небо. Я словно плыла по реке в узкой тесной лодке, и волны раскачивали меня, убаюкивая.

Оказалось, что я не в лодке, а в бортовом кузове грузовика лежу рядом с другими спасшимися людьми, которые смотрят на звезды и думают о смерти.

Я думала про жизнь. Про жизнь без своей семьи. И эта жизнь без семьи в моих мыслях мне совсем не нравилась. Тогда я решила, что семья моя на самом деле осталась целой и невредимой. Только все шестеро решили жить на небесах, ярко светить для меня в темноте и иногда подмигивать:

– Мы рядом! Мы рядом! Мы рядом!

Моей семьей стали шесть ярких звезд на черном небе. Каждая с родным для меня именем.

Одно имя даже с небес помогало мне привыкнуть к новой жизни на земле. Коллеги и друзья папы, отдавая дань его памяти, добились для меня права закончить свою школу – без перевода в интернат. Помогли вступить в права наследства. Родственники из-за рубежа наперебой предлагали проживание в своих домах и семьях. Я согласилась только на гостевые визиты во время каникул.

Финансово я была обеспечена наследством и защищена ежечасной заботой многочисленной родни. После окончания школы пришлось снова обращаться за помощью к коллегам папы для поступления в университет на факультет иностранных языков и для обучения экстерном. Ведь я уже свободно говорила на французском и английском. Диплом был мне необходим для дальнейшей работы. Два года пронеслись как один день. Я загружала себя учебой. Помимо основного обучения в универе, я самостоятельно изучала немецкий и психологию. Занялась спортом и старалась заполнить делами каждую свободную минуту, только чтобы не думать про одиночество.

Родня родней, а поговорить можно было только с Нинкой. У подруги в одном месте шило. Она всегда вся в делах.

За неделю до моего девятнадцатилетия нас с Ниной пригласил в кабинет декан и предложил выручить своих давних друзей. Для установки французского оборудования на станции энергетического холдинга прибыла делегация из Франции. Состав делегации большой, а переводчиков мало. Нам с Ниной декан и предложил подработать пару-тройку дней. Нинка заволновалась:

– Борис Иваныч, там точно без интима?

Борис Иванович от услышанного вопроса пролил чай на пиджак и укоризненно посмотрел на мою подругу:

– Головина, ты за кого меня принимаешь? Там, между прочим, все серьезные люди! Им не до твоего интима!

Борис Иванович оказался или слишком наивен, или ложно проинформирован. До Нинкиного интима на встрече было всем. Подруга активно составляла финансовый план на ночь:

– Алин, ну что ты выламываешься?! Вон тот очкарик предложил двести евро. Прыщавый, конечно, но и двести евро на дороге не валяются. А вон тот стручок с шейным платком удивил так удивил. Не может выбрать и берет нас с тобой оптом на всю ночь за девятьсот. Я просила тысячу, но он яростно торговался. Ты как?

– Никак я, Нина! Удовольствия я не получу, деньги меня не интересуют. Иди развлекайся без меня, – спокойно ответила я и оглянулась посмотреть на настенные часы.

Вместо часов я увидела мужчину за моей спиной. Он стоял так близко, что мог слышать наш разговор от начала и до конца. Мужчина улыбался и рассматривал меня в упор. Рассматривал с любопытством, улыбался искренне:

– Впервые встречаю красивую девушку, которую не интересуют деньги.

– И я впервые встречаю в фойе конференц-зала человека с ценником на рукаве пиджака. У вашей жены семеро по лавкам, а любовница беременна вторым и не берет в руки ножницы? Знаете, я тоже не Золушка из сказки. У меня с собой нет ни ниток, ни иголок.

Мужчина вдруг запрокинул голову назад и расхохотался. По его смеху сразу стало ясно, кто здесь заказывает музыку. Глава холдинга мог прийти на встречу с иностранными партнерами не только с ценником на рукаве, а даже в одних кальсонах. Он – глава!

Пока глава смеялся, я внимательно его разглядывала и удивлялась. Зачем наверняка крутые имиджмейкеры размещают в сети и на баннерах фотографии руководителя, где он больше похож на Леонида Ильича, чем на стильного сорокалетнего человека с военной выправкой и открытой улыбкой? Как можно загубить такой уникальный природный материал непрофессиональными кадрами и дурацкими фильтрами?

Просмеявшись, глава сказал:

– С вашим острым языком в иголках нет необходимости. Пойдемте к барной стойке, познакомимся и выпьем шампанского!

– Вы серьезно сейчас собираетесь пить шампанское? Вся эта делегация ждет вас! Люди даже места не занимают в зале, чтобы вас поприветствовать? А вы стоите здесь и строите из себя Дон Жуана! – во мне кипело негодование от проявления неуважения к людям.

– Чем дольше вы тянете со знакомством, тем дольше вся эта чудесная делегация будет ждать меня стоя, – уже без улыбки ответил мне мужчина.

Мы стояли посередине фойе в окружении большого количества людей и смотрели друг другу в глаза так пристально, как будто были одни на необитаемом острове и не могли поделить улов. Оставалось только услышать крик чайки и, как по команде, начинать биться за еду.

Вместо крика чайки прозвучало Нинкино сопрано:

– Василий Фёдорович, вас все заждались!

Подруга уверенно взяла мужчину под руку, посмотрела в мою сторону, сделав страшные глаза, и попросила:

– Разрешите, мы с Алиной проводим вас в конференц-зал?

Василий Фёдорович слегла согнул свободную руку в локте и согласился:

– Я не против. Алина, значит, осталось только выпить шампанского?

– Осталось проявить уважение к гостям, Василий Фёдорович! И я не употребляю алкоголь, – тихо ответила я.

– У меня сын. Жена дала слово согласиться на развод в день совершеннолетия сына. Любовницу я уволил на днях. Не люблю делиться. После развода, это будет через четыре года, Алина, я на вас женюсь. Даю слово! – не глядя в мою сторону, тоже тихо сказал Василий Фёдорович.

Я не поверила.

С тех пор прошло три года одиннадцать месяцев и пятнадцать дней. Василий считает каждый и выбирает отель на Мальдивах для свадебного путешествия. Я считаю овец со звездами и выбираю причину для отказа от поездки на острова. Меня что-то тревожит. Не могу понять, что это за состояние такое в три часа ночи. На прикроватной тумбочке зазвонил телефон. Василий из поездки на Байкал названивает круглосуточно:

– Алина, как жаль, что ты не поехала! Тут такая красота!

Не перестает меня все эти годы удивлять Василий. Как я поеду на Байкал с ним, с его женой и сыном, а? Ну вот как?

Телефон зазвонил снова. Я нажала на «ответить», не глядя на экран, и выдохнула:

– Нда…

– Мама? Мама, тебе плохо? – услышала я незнакомый мужской голос.

– Конечно, мне плохо! Начало третьего! Молодой человек, вы ошиблись номером! – раздраженно ответила я и бросила трубку. Лучше бы Василий позвонил.

Телефон зазвонил снова, и я уже хотела его отключить, но зачем-то снова ответила:

– Я не ваша мама! Молодой человек, мамин номер надо знать наизусть! Вы понимаете?

– Прошу прощения! Я помню наизусть! Просто почему-то с вами соединяет! Я набираю… – начал оправдываться незнакомец, и я не дала ему договорить: – Да вы в третьей цифре ошибаетесь! Восемь, а не три набираете! Ну мой это номер!

Бросила трубку снова. Встала, походила по комнате, посмотрела на телефон. Успокоилась и пошла на кухню.

Я люблю травяные сборы. Меня завораживает звучание слов: бессмертник, кипрей, пажитник. Я хожу босиком по теплому каменному полу и завариваю травы. Ароматный напиток согревает ладони через толстые стенки широкой глиняной чашки. И вот я уже иду походкой гейши к любимому низкому креслу в спальне. Мне нравится забираться в кресло с ногами, кутаться в плед, пить чай и разговаривать со звездами.

Только разговаривать придется с озабоченным маминым здоровьем незнакомым человеком. Телефон опять надрывается. И я уже строго, почти по слогам говорю:

– Молодой человек, имейте же совесть, а? Три часа ночи!

– Добрый вечер! Я не хотел вас будить, прошу прощения! – услышала я уже знакомый приятный голос.

– Да я не сплю!

– Почему?

– Не знаю. Не спится.

– Овец пробовали считать?

– Чтоооо?! Молодой человек, вы с ума сошли? Каких еще овец! И прекратите уже названивать! Лучше мамой своей поинтересуйтесь! – проворчала я голосом старухи над корытом.

– Я поинтересовался. У мамы всё хорошо. Теперь вот вами интересуюсь. У вас всё хорошо? – как ни в чем не бывало вежливо спросил незнакомец.

Я увидела себя со стороны: в пижаме, в теплом халате, под шерстяным пледом и с чашкой травяного сбора в руках беседующую с галантным мужчиной. Представила себя сварливой бабулькой и рассмеялась. Легко и весело. Мужчина терпеливо ждал и даже не дышал в трубку. Просмеявшись, я спросила:

– Вы здесь еще, алло?

– Я здесь. И меня зовут Николай. А вас? Только не говорите, что вас зовут Аваз, пожалуйста.

– Меня Алина зовут, и я считала овец, когда вы позвонили первый раз. Ответьте мне, вы сейчас зачем позвонили? – задала я простой вопрос.

– Я не верю в случайности. Я звонил маме миллион раз. Номер мамы забит в справочник. Никогда, никогда, даже случайно, я не ошибался. Система переключила меня на вас дважды. И я подумал, что это не просто так! И еще я подумал, что вы красавица… – признался Николай.

– Что есть, то есть. А вы? Вы тоже красавец? – пошутила я.

– Мама считает меня самым красивым мужчиной на планете, – серьезно ответил мужчина.

– Даже не знаю, кому повезло больше – вам с мамой или планете! – продолжила я шутить.

– Я знаю! Это вам повезло! Со мной! – снова серьезно ответил мне Николай.

И в этот момент я вдруг поняла и поверила, что он прав. Мне был сейчас просто необходим вот этот вот галантный Николай со своим приятным завораживающим голосом.

– Николай, вы меня убаюкаете сейчас, как кот Баюн, – улыбнулась я в трубку.

– Поверьте, я не ем спящих красавиц. У меня есть «Темные аллеи». Могу почитать вам Бунина, а вы попробуете заснуть. Хотите?

Я задумалась. Посмотрела в окно на небо. Звезды подмигивали мне игриво и радостно.

– Хочу! – согласилась я и услышала:

– В холодное осеннее ненастье на одной из больших тульских дорог, залитой дождями…

День первый

Утром я проснулась с ощущением абсолютного счастья. Как хорошо дома!

Солнце светило за окном, выпавший под утро снег сверкал и выманивал на улицу. Хотелось пить кофе с корицей, есть вафли с яйцами пашот, наряжаться и гулять.

За завтраком посмотрела городские новости, как всегда, про стихийное бедствие в виде снегопада, про открытие катка в кремле и про посещение картинной галереи якутскими партнерами нашего газоперерабатывающего завода.

Якутия у меня ассоциируется с бриллиантами и морозами. Я бы умерла при минус пятьдесят от одного вдоха. Я мерзлячка. Вот сейчас утеплюсь – и гулять. Хорошо, что у нас не Якутия!

Телефон зазвонил, когда я выходила из дома.

– Здравствуйте! Пригласите, пожалуйста, к телефону женщину, которая по ночам считает овец, – услышала я веселый голос.

– У аппарата мы! Я вместе с овцами! – рассмеялась я и поздоровалась: – Привет, Коль!

– Вот это уже голос радушной хозяйки! В гости меня на кофе пригласить не хочешь, Алина?

– Да я не против… Просто такая погода волшебная… Я уже на улицу вышла подышать. Может, погуляем вместе? А дальше видно будет…

– Погуляем. Давай по центру! Город мне покажешь заодно. Сами мы не местные, – голосом уличного попрошайки проговорил Николай, и я снова рассмеялась.

– Тогда встречаемся возле башни Спасо-Преображенского монастыря на Эспланадной. Ты на такси? – уточнила я.

– Я с водителем. За тобой заехать?

– Да не надо, через тридцать минут буду на месте. Пока.

Василий позвонил, когда я убирала телефон в сумку. Связь была ужасная, и мы договорились связаться вечером.

По дороге я думала о неожиданной легкости, с которой вчера познакомилась с мужчиной, а сегодня с этим самым мужчиной у меня свидание. Ну не совсем свидание…

Я-то, как Ларина Татьяна, «другому отдана и буду век ему верна». Это я про Василия. Только я даже с Василием не чувствовала себя такой свободной и, наверное, безусловно счастливой, как с Николаем. Да что говорить? В моей жизни просто не было никогда никакой романтики. А вчера была именно романтика. И сегодня мне так любопытно посмотреть на этого Николая и понять… Что понять? Правильно ли я поступаю, собираясь замуж за Василия? Может быть, совсем не Василий мужчина моей мечты?

Перед входом в башню уже стоял один мужчина чьей-то мечты. А что? Про метр с кепкой тоже может мечтает какая-нибудь кнопка. Великанами рождаются не все. Мда… Этому прям совсем не повезло. Хотя нет! Ему просто с ростом не повезло, а жизнь, судя по внешнему виду, удалась и бьет ключом. Азиат. Может, иностранец? Китай или Корея? У нас так не одеваются. Так сдержанно, элегантно, просто и очень-очень дорого. Шерсть, вельвет, шарф кашемировый… Так, бог с ним, с шарфом. Мой-то где пропал?

– Алина, здравствуйте! – услышала я, повернула голову на звук знакомого голоса и сразу поняла всё про мужчин, женщин и судьбу.

Никакой он не иностранец. Обыкновенный якут.

– Привет! Коль, тебя в честь Кола Бельды назвали, что ли? – спросила я, подойдя к мужчине. Расстроилась. Мечтать все-таки вредно! Не судьба! Ну почему так, а? Взяла себя в руки, улыбнулась, наклонилась и легко поцеловала в щеку.

– Привет! В следующий раз я возьму с собой стремянку. А то так нечестно! Ты можешь меня поцеловать, а я тебя – нет, – пошутил мужчина.

– Не переживай! У меня корона не упадет. Я и наклониться могу, – тоже с улыбкой пообещала я и наклонилась. Как принцесса из мультика, жеманно подставила щеку для поцелуя. Мы рассмеялись, обнялись, покачались, отпустили друг друга и одновременно спросили:

– Гулять?

Гуляли мы два с половиной часа. Сначала по центральным улицам мимо старинных подворий, потом по кремлю. Я рассказывала про историю города, Николай задавал вопросы очень в тему, серьезно. И рядом с водяными воротами так же серьезно неожиданно спросил:

– Алина, почему у тебя бессонница?

– Точно не знаю… Думаю, что от воспоминаний.

– А почему ты одна?

– Я не одна, я с тобой!

– Почему ты была одна ночью?

– Потому что мужчина, за которого я выхожу замуж через две недели, сейчас отдыхает с женой и сыном на Байкале.

– Тебя это устраивает?

– Меня это не беспокоит. Николай, давай поговорим про оленей или про мороз, а? Не надо ковырять в душе давно зажившую царапину.

Мужчина взял мою руку, снял с нее перчатку и провел моей ладонью по своей щеке:

– Я представляю сейчас, что ты сама захотела ко мне прикоснуться.

– Сейчас мы оба нарушаем границы, Николай. Я не могу позволить себе интрижку. Не потому, что выхожу замуж. Просто считаю это непорядочным.

– А планировать замужество с еще женатым мужчиной порядочно? – и без того узкие глаза мужчины превратились в две тонкие линии на его широком лице. Он злился. Я это чувствовала.

– Тебя не должно волновать мое замужество. Ты сам-то женат?

– Меня не волнует твое замужество. Меня волнуешь ты. Очень. И я не женат. Не встретил вот тебя раньше.

– Нам надо уточнить условия нашего общения.

– Нам не надо уточнять то, чего нет! Условий нет! Желание есть. Общаться. Близко.

– Предлагаю начать немедленно! Ничто так не сближает людей, как совместный прием пищи. Пойдем уже обедать, а? – постаралась я перевести разговор на менее серьезную тему, чем наши взаимоотношения.

Вместо ответа Николай протянул мне перчатку. Отвернулся, покачал головой с досадой и раздражением. И эта досада вместе с раздражением вернули меня в прошлое. К родителям. Они всегда делились друг с другом переживаниями, советовались, поддерживали друг друга, успокаивали и обязательно, обязательно в конце разговора один прикасался ладонью к щеке другого. Так они выражали свои чувства, для которых не могли найти слова.

Я взяла протянутую мне перчатку и решилась попросить:

– Коля, я хочу к тебе прикоснуться. Можно?

Он не успел справиться с удивлением. Очень медленно кивнул, глядя мне в глаза с недоверием и грустью. И сказал тихо и серьезно:

– Мне не нужна интрижка. Мне нужна любовь. Твоя. Алина, я понимаю, как странно сейчас прозвучат мои слова. Но я прошу тебя, пожалуйста, ответь! Пусть даже в самом страшном сне, но ты можешь представить нас вместе? Не как гуляющих вместе мужчину с женщиной, а как любящих друг друга? Только честно. Узкие глаза, плоский нос и маленький рост мешают тебе видеть во мне мужчину?

– Я вижу в тебе мужчину. И вся моя жизнь проходит среди людей, похожих на тебя. И я научилась понимать красоту азиатских лиц. У меня есть друзья с такими лицами. И с тобой я готова быть друзьями. Правда. И дело не в маленьком росте! У тебя отличная спортивная фигура, и ты мне нравишься, правда! Как друг! Не более! Мне так хорошо с тобой рядом! Тепло и спокойно. Только я другого не смогу тебе дать. Прости…

– Алина, я пробуду в Астрахани четыре дня. Потом на неделю в Якутию, потом в Швейцарию дней на десять. Я не езжу на собаках и не ем сырое мясо. Кола Бельды был нанайцем. Я – якут. Моя мама имеет университетское образование. Она архивариус. Папа – кардиохирург. У меня две старшие сестры и пять племянниц. Все будут рады тебе. Я просто хочу, чтобы ты знала. Сейчас двадцать первый век. Нет предрассудков. Есть взаимоуважение, достоинство и любовь, которая движет абсолютно всем. Я в это верю. Поэтому не женат. Рядом с тобой я становлюсь источником какой-то космической силы. Ты же наполняешь меня радостью и весельем. Мне всё время хочется смеяться. Это всё – ты. До вчерашнего дня меня считали самым серьезным, неулыбчивым человеком в нашей большой семье. И ты… ты такая красивая! Я всю жизнь готов пылинки с тебя сдувать, я готов встать на колени прямо здесь и умолять тебя быть со мной. Только ты не готова… Вот в чем дело! У тебя есть четыре дня для принятия решения. Понимаешь?

– Понимаю, – ответила я.

Мы пошли по хрустящему под ногами снегу обедать в ресторан на центральной городской площади. Шли и держались за руки, как дети в садике. И я вдруг поймала себя на мысли, что готова идти рядом с этим человеком даже на край света. И только сейчас я поняла, что Николай уже подарил мне воспоминание, с которым мне никогда не будет одиноко. Если бы я могла знать тогда, что на самом деле подарит мне этот необыкновенный человек.

За обедом мы выясняли вкусовые пристрастия друг друга в еде, напитках, одежде, книгах, музыке и курортах. Когда мы дошли до совместного признания в любви Стингу, Николай спросил совсем не к месту:

– Давно ты с женихом своим планы строишь? Сколько времени вы вместе?

– Четыре года без двух недель.

– Ему сколько?

– Сорок шесть…

– Мне тридцать два, а тебе – двадцать, двадцать два?

– Двадцать четыре, Николай.

– Когда я тебя начинаю раздражать, ты называешь меня Николай вместо Коля и делаешь вот такое свирепое выражение лица.

Николай показал какое, и мы опять расхохотались. Я за всю свою взрослую жизнь не смеялась так много, как за сегодняшний день.

– Ты напоминаешь мне папу, Коль! По невероятной просто выдержке и силе духа. И еще он умел так же открыто радоваться жизни, как и ты… – сказала я с грустной улыбкой.

– Он болел?

– Погиб…

– А мама?

– Вместе с мамой, дедушкой и тремя моими бабушками… Знаешь, мы могли бы выйти подышать немного. Ты как, не против продолжить прогулку? Можем пройтись по набережной…

– Конечно. Даже если ты замерзнешь, всегда можно зайти в кофейню. Пойдем.

Солнце уступило свое место тучам. Небо посыпáло город редкими снежинками. Похолодало.

– Будет снегопад. Ты точно тепло одета? – уточнил Николай.

– Тепло, тепло! Ты же не один смотришь прогноз погоды! – ответила я.

– Алина, я никогда не смотрю прогноз погоды. Я – якут! Я смотрю на небо, – в очередной раз удивил меня Николай.

– Я тоже смотрю на небо. Там мои. Все. Я звездам дала имена родных. Когда меня без сознания нашли, с другими спасенными просто уложили на пол в кузове грузовика и повезли в районную больницу. Очнулась я от качки и сначала подумала, что умерла – вокруг были только звезды на ночном небе…

Я шла рядом с Николаем, держала его за руку и рассказывала ему всё. От самого первого своего детского воспоминания про зеленый резиновый мячик с ёжиком до ночного звонка, когда я считала овец.

Я рассказывала про трех своих бабушек замечательных, про дедулю, про родителей и родню заграничную.

Я рассказывала про Сашку Громова, про своего Электрика и про то, что, кроме этих самых двоих мужчин, у меня других и не было больше. Совсем!

Я рассказывала даже, что у меня и с Василием бы ничего не было, если бы он не согласился ждать. Может, именно поэтому я с ним. Просто он понял меня и поступил по-человечески. Дал мне время привыкнуть к нему.

Я рассказывала Николаю про Нинку и про ее мечту жить в настоящем замке. Рассказывала про ее родителей, которые сами настояли на моем переезде к ним домой после гибели моей семьи. Рассказывала, что полтора прожитых года рядом с честными, искренними людьми помогли мне не сойти с ума от одиночества.

Я шла и рассказывала ему всё в тот момент, когда позвонила Нина:

– Ты где, непутевая?

– Привет, гуляю в городе, а что? – уточнила я.

– Что-что? Деньги давай, керосинка покупать надо! – озадачила меня подруга.

– Нин, я не поняла, это метафора? Объясни, что происходит! – попросила я в растерянности.

– Любовь происходит, Алина! Завтра улетаю в Москву, из Москвы – в Париж. Помнишь Антуана? Ну очкарик такой прыщавый! Ну ты с Васей в тот день познакомилась и вы вместе уехали, а я с этим очкариком была. Да что ж такое! Что у тебя с памятью? Ну я тебе рассказывала, что он и оказался самым главным конструктором этого оборудования! Ну я тебе не всё, правда, рассказывала… ты же у нас морально устойчивая. Когда меня мой Маляр радовал поездками в Европу, Антуан прилетал в любой город из Парижа. Время со мной провести. Ну вот созрел! Замуж зовет. Хочет послезавтра меня семье представить. Ты можешь подстраховать материально для Франции? Мало ли что? Алё! Ты там?

– Я там. Подстрахую. Ну ты, подруга, и конспиратор! А как же твои клятвы: «Алина, у меня от тебя секретов нет! Мы как сестры с тобой!» А сама раз – и замуж за очкарика. Так, я всё поняла! Приеду домой, поговорим. Только я поздно приеду, я… делегата сопровождаю, – честно призналась я и посмотрела на Николая, который закашлялся на слове «делегата».

– Какого делегата? – не поняла Нина.

– Якутского, я других не сопровождаю! – весело запутала я подругу, закончила разговор и посмотрела на Николая.

– Мне с тобой хорошо, – прошептал Николай.

– Я помню! У меня осталось четыре дня. И мне грустно думать, что ты просто уедешь и всё!

– Хочешь, чтобы я уехал сложно?

– Я хочу, чтобы ты остался. Навсегда. Другом.

– Другом я останусь в твоих воспоминаниях. Навсегда. Но у тебя есть четыре дня. Целая жизнь.

– Хочешь, я покажу тебе мою целую жизнь? Мы можем пойти ко мне домой, не туда, где я живу, а домой? – неожиданно для самой себя спросила я Николая.

– Хочу. Мне вызвать водителя?

– Да нет, конечно. Это близко. Мы дойдем пешком. Я жила в этой квартире до шестнадцати лет. И всё сохранила, как раньше, когда все были живы…

Мы шли по набережной канала мимо мостов с разноцветными подсветками, а я всё рассказывала и рассказывала про своих близких, про шутки, про застолья и про любовь:

– Родители любили друг друга так сильно, что рядом с ними успокаивались даже чужие плачущие дети. Представляешь?

Николай кивнул и улыбнулся с простодушием маленького ребенка:

– Мои такие же. Им важно не просто быть рядом, а касаться друг друга. У них свой язык прикосновений. В детстве я не обращал внимания. Когда повзрослел, начал завидовать. Мама с папой прикасаются друг к другу и едва заметно поглаживают. Настолько легко и быстро, что можно не увидеть. Для меня это пока недосягаемая величина понимания партнера на тактильном каком-то уровне…

– Просто это любовь, Коль! – вздохнула я тяжело.

Дома, пока я заваривала чай, попросила Николая зажечь свечи в расставленных на комоде и обеденном столе канделябрах. Николай увлеченно рассматривал многочисленные семейные фотографии в рамках на стенах, когда я подошла и протянула ему коробок со спичками. Задержался на фото родителей за два года до трагедии. Мама с папой танцевали медленный танец на банкете у друзей, и фотограф сделал удачный кадр красивой пары.

– Здесь они похожи на голливудских звезд. Очень красивые оба. И ты похожа на маму. Только красивее, женственнее и нежнее. Твоя красота не такая яркая и броская, как у мамы. Представляю, что происходило с мужчинами при встрече с твоей мамой! У них, наверное, сердца лопались от счастья созерцать женщину-богиню. За нее, наверное, даже готовы были умереть мужчины. Твоя красота другая.

– Какая такая другая? – решила я перевести серьезный разговор в шутку.

Николай шутить про мою красоту не пожелал:

– Твоя красота не ослепляет, завораживает, заманивает. Знаешь, словно неведомая сила этой красоты открывает в человеке душу. И мужчина становится чище в своих желаниях, начинает верить тебе безоговорочно. Сердце его не лопнет от твоего отказа. Его сердце станет медленно и болезненно разрушаться от беспомощности… Вот примерно это будет со мной происходить через четыре дня, если ты не передумаешь выходить замуж за своего женатого ухажера.

– Давай не будем драматизировать ситуацию, а будем пить чай. Кстати, про пить, ты по какой причине не употребляешь алкоголь? Аллергия или убеждения?

– Да просто в нашей семье никогда не было алкоголя. Даже для пьющих гостей никогда не покупалось спиртное. Кто-то понимал, кто-то не понимал, кто-то даже общаться с нами переставал. Выбор ведь есть у всех. Думаю, что у моих предков были серьезные основания для подобного решения. Алкоголь погубил немало людей в Сибири. Для чего обычно пьют? Для удовольствия. Я нахожу удовольствие в другом. Сейчас идеальный момент начать строить тебе глазки, Алина! Я умею стрелять глазами! – сообщил Николай и сразу же продемонстрировал свое мастерство.

Мы снова смеялись и снова шутили вместе. И говорили, говорили, и останавливаться не хотелось совсем. Но меня ждала Нина, и я предложила Николаю встретиться завтра.

– Алина, я сейчас вызову водителя, и мы завезем тебя домой. Завтра я освобожусь после трех и позвоню. Скажи, жених твой когда возвращается?

– Не раньше следующей недели к субботе. У него там переговоры еще назначены… Ты в связи с чем интересуешься?

– В связи с тобой.

– Коля, не начинай, прошу тебя! И спасибо тебе за сегодня. Мне было хорошо. Очень.

По дороге домой мы молчали. Каждый смотрел в свое окно, видел накрывший город снегопад и думал о том, что с нами будет. Я услышала, как Николай тяжело вздохнул, подвинулась ближе к нему, взяла его под руку и положила голову на плечо.

– Спасибо, Алина, – тихо сказал мужчина, готовый всю жизнь сдувать с меня пылинки.

Нина встретила меня лукавой улыбкой:

– Мать, какой еще якутский делегат, а? Это еще меня обозвали конспиратором! Где ты была? Посмотри на себя в зеркало! Ты же сияешь вся! Так, быстро рассказывай, кто, что, куда и зачем? Мне нужны подробности!

– Да нет никаких подробностей, одни случайности. Вот вернешься, будут подробности. Ты лучше скажи, сколько тебе денег нужно? – уточнила я.

Тема денег для Нины останется в приоритете даже при атомном взрыве. Все будут спасать жизнь, Нина – сбережения. Следующие два часа мы провели, тщательно выбирая вещи для встречи с родителями Антуана.

Домой я пришла ближе к полуночи, вспомнила, что Василий так и не позвонил. Удивилась, что даже сообщение не прислал. С другой стороны, он так редко отдыхает с семьей, что ничего странного нет в его молчании.

Через час пришло сообщение от Николая с одним-единственным знаком «?». В ответ я отправила «!» и рассмеялась. Громко и свободно. Хорошо я так рассмеялась, как в те времена, когда у папы было шесть главных причин для радости.

Позвонил Николай:

– Выполнила товарищеский долг? Помогла подруге? У меня горели уши! Все кости мне перемыли?

– Нина шантажировала меня тортом «Наполеон». А ее мама, между прочим, печет его божественно просто. Нина любит подробности. Так вот я вас не выдала. Не сказала ровным счетом ни единого слова про вас. А уши ваши горели из-за ваших дам и их воспоминаний. Я ни при чем. И кстати, Коль!

– Что?

– У тебя много было женщин?

– Больше, чем у тебя мужчин, но меньше, чем у Казановы. На его фоне я прям гимназист. Ты ревновать меня надумала?

– Да. Только не смейся! – попросила я и рассмеялась сама.

– Я не гуляка, Алина. Я – однолюб.

– А у тебя есть мечта? Ну какая-нибудь необыкновенная мечта? Там в космос полететь, к примеру?

– Есть. Я мечтаю поплавать рядом с китами. В Мексике в двух часах езды от Ла-Паса есть бухта Альмехас на берегу Тихого океана. Киты в феврале-марте приплывают в бухту произвести потомство и дать возможность детенышам набраться сил. Вот я мечтаю увидеть там китов и прикоснуться к ним. Только у меня очень трепетное отношение к этой мечте. Я всегда хотел исполнить ее вместе с любимой женщиной. Разделить с ней это чувство радости от исполнения заветного желания.

– Красивая мечта.

– Алина…

– Не надо, Коля, не надо. Сегодня был чудесный день. Спокойной тебе ночи.

– Спокойной ночи, Алина.

Я заснула почти мгновенно. Во сне я плавала рядом с детенышами китов и с мужчиной, который хочет разделить со мной радость исполнения заветного желания.

День четвёртый

Часы на стене показывают без двадцати три. Я проснулась от громкого стука. Вскочила с постели, побежала к входной двери, посмотрела в глазок. Никого. Что происходит? Кто стучит?

Глупая. Сердце это стучит. Мое собственное сердце стучит, достучаться до меня не может уже четыре дня. Не могу больше слышать! Не хочу слышать! Только от сердца уши не закроешь.

Я никогда не думала, что сердце, обыкновенное человеческое сердце, может биться так громко и так больно. Мне больно! Мне страшно! И больно и страшно мне уже четыре дня. Я не знаю, что мне делать. И я не хочу умирать. А я обязательно умру, если он уедет. Я больше не смогу без него жить. А с ним как я буду жить? Я не знаю…

Я просто знаю, что нашлась. Он меня нашел.

Помню, как приехала с вещами к Нине домой, когда осталась без семьи. Мама ее, Наталья Ивановна, обняла меня за плечи и привела на кухню пить чай с тортом. И пока я пила чай и ела торт, она стояла рядом и гладила меня по спине:

– Ты держись, девочка! Ничего, Алинка, поможем тебе, одну не оставим! Да ты и сама-то подумай, что твои тебя просто потеряли. Это, конечно, хорошо, что ты семью на небо поселила. Так вот и жди, когда они вернутся и найдут тебя!

– А они вернутся? – прошептала я.

– Все возвращаются. А ты думаешь, как Господь людям жизнь дарит? Вот сама ты у родителей, когда родилась, это ведь кого-то из твоего рода с небес вернули. Понимаешь? Никто не уходит безвозвратно, Алина! И я с небес вернусь, и ты! Ты же вон красавица какая у нас! И тот, кто родится через столетия даже, родится красивым, как ты. Может, кому-то мои слова и ерундой покажутся, только мудрость народная на то и мудрость, в нее верить надо! Ты, главное, верь, и тебя найдут! Это не всегда наши родные. Может, даже чужой человек тебя найдет, а обрадуешься ему как родному. Понимаешь, девочка моя?

С тех пор прошло восемь лет. Как странно, что я никогда не вспоминала этот разговор. Может, потому, что не поняла тогда Наталью Ивановну. Может, потому, что поняла ее только сейчас.

Взяла в руки телефон и отправила Николаю смс с один знаком «?». В ответ он прислал «!» и сразу позвонил:

– Привет, полуночница, ты почему не спишь?

– Привет, я спала. Проснулась от стука. Оказалось, сердце так сильно стучало. Поговорить хотело. Ты разговариваешь с сердцем?

– После знакомства с тобой постоянно. Ты еще и бессонницей меня заразила. Я не спал, Алина. Читал Бунина и смотрел твои фото в телефоне. Ты такая красивая…

– Коль, я сейчас не могу шутить. Я серьезно хочу поговорить. Просто я именно сейчас поняла, что умру, когда ты уедешь. Честно.

– Ты можешь уехать со мной и остаться в живых. Ты хочешь уехать со мной? Алина, ты готова уехать со мной?

– Я готова понять, что со мной происходит. Но я не могу понять сама. Я хочу с тобой. Понять хочу рядом с тобой. Когда ты рядом, мне всё понятно. А сейчас тебя нет рядом. Помоги мне сказать эти слова, пожалуйста.

– Алина, выбор сейчас делаешь ты, а не я. Я свой уже сделал. Скажи сама! Честно скажи.

– Я всегда говорю с тобой честно… А ты всегда шутишь… А я… я поняла наконец сегодня, что ты меня просто нашел. Помнишь, ты говорил, что после тридцати начал искать свою любовь. Хотел найти в женщинах себя и не находил. А во мне нашел. Я поняла, почему ты нашел себя во мне, Коль.. Потому что… я тебя люблю!

– Я сейчас приеду, Алина.

И он приехал. Я открыла дверь, улыбнулась и сказала в шутку:

– Ты приворожил меня, как цыган.

Николай не хотел шутить. Он хотел любить. Меня. А я хотела любить его.

На рассвете я проснулась первая, посмотрела на спящего рядом мужчину и прошептала:

– Ты самый красивый мужчина на планете…

Самый красивый мужчина на планете открыл глаза, улыбнулся и спросил:

– Ты выйдешь за меня замуж, Алина?

– Выйду, я хочу быть твоей женой, – честно ответила я.

– Хорошо, это очень хорошо. Я так счастлив… – серьезно сказал Николай.

Прикоснулся ладонью к моей щеке и задал вопрос, к которому я оказалась не готова:

– Ты успеешь собраться до двух часов или мне заказать нам билеты на последний рейс?

– Сегодня? Ты хочешь сказать, что я должна лететь сегодня? – уточнила я.

– Алина, конечно, ты не должна. У меня билет на сегодня на четырнадцать. Просто скажи, какое время удобно тебе, и я дам команду сдать мой билет и купить нам новые на сегодня или на завтра, – спокойно пояснил мне Николай.

– Коль, я, признаться, не планировала улетать именно сегодня. Я думала…

– Что?! Что ты сказала? Ты не планировала улетать сегодня? – Николай выглядел потрясенным, а я совсем не поняла его реакции.

– Коль, ну как ты себе представляешь объяснение моего внезапного отъезда? Мне же надо увидеться с Василием, поговорить, поблагодарить за всё, отказаться от предложения его и…

– Алина, да я вообще никак не собираюсь представлять себе объяснение моей любимой женщины с бывшим любовником! Поверить не могу! Ты серьезно?

– Конечно, серьезно! Я что, должна сбежать от человека, который заботился обо мне последние четыре года? Я хочу проститься с ним по-человечески. Хочу сказать, что полюбила другого, что выхожу замуж…

– Алина, ты не обязана отчитываться перед человеком, который сейчас проводит время с женой и сыном! Он женат, понимаешь? А я – нет! И я люблю тебя и еще пять минут назад был уверен, что уже сегодня познакомлю тебя с семьей как мою невесту, Алина! Ну услышь меня, пожалуйста!

– Ты драматизируешь ситуацию…

– Я? Ты не права! Я не драматизирую, Алина, я просто в бешенстве! Что я скажу родителям? Папа, мама, я женюсь, моя невеста прилетит позже, после прощания с любовником. Так я должен сказать родителям? – Николай говорил тихо, медленно, растягивая слова, словно изо всех сил хотел донести до меня смысл сказанного.

– Ты никому ничего не должен говорить. И не должен ни перед кем отчитываться. Мы взрослые люди и сами делаем выбор, где, с кем и как прожить свою жизнь.

– Речь идет о моей семье, которая станет и твоей тоже, Алина. Я не хочу врать родным. Я хочу приехать вместе с тобой домой. Это же так просто понять, – Николай встал, начал собирать свою одежду по комнате, одеваться и продолжал настаивать на своем предложении:

– Нам надо лететь вместе, Алина! Не спрашивай, почему еще это так важно для меня. Просто доверься мне.

И в этот момент меня осенило:

– Ты ревнуешь? Ты думаешь, что я могу проститься с бывшим любовником по-особенному тепло? Ты не доверяешь мне? Я правильно поняла?

– Алина, я хочу обезопасить тебя. Хочу защитить тебя. Я хочу увезти тебя домой.

– Василий пальцем меня никогда не трогал. С ним я всегда в безопасности.

– Хорошо… Тогда я просто прошу тебя, Алина, я прошу тебя, пожалуйста, не оставайся здесь без меня для того, чтобы проститься с ним. Пожалуйста. Если хочешь, мы можем даже прилететь потом на пару дней сюда для твоего разговора. А сейчас, пожалуйста, давай улетим вместе, – Николай говорил всё тише и тише, пока не перешел на шепот: – Прошу тебя, Алина.

– Коля, я не могу поступить непорядочно по отношению к Василию. Он хороший человек и не заслужил такого отношения. Я могу…

– Не надо, Алина! Ты не слышишь меня! Ты не веришь мне! Ты сделала свой выбор! – остановил меня Николай и вышел из комнаты.

Я не успела даже сообразить, что произошло. Только вздрогнула, когда захлопнулась входная дверь. И расплакалась. Впервые после того, как Сашка Громов отобрал у меня детство. Впервые после того, как Николай Борисов отобрал у меня сердце.

Я плакала и смотрела на небо, на котором уже не было звезд. Я снова осталась одна. И снова, и снова плакала. Я хотела выплакать оставшиеся слезы и понять наконец, как я смогу жить дальше без человека, женой которого хочу стать и уже никогда стать не смогу.

Слезы закончились ровно в девять утра. Я пошла на кухню заварить себе травы, по привычке включила телевизор, прислушалась к голосу ведущего и уронила чайник на пол. На экране под проливным дождем работали спасатели вокруг обломков вертолета. Ведущий выпуска прокомментировал видео:

– Вертолет разбился в двадцати километрах от Нижнеангарска. Выживших нет. Среди пассажиров находился глава энергетического холдинга Василий Крылов с женой и сыном. Василий Крылов проводил с семьей отпуск на острове Ольхон. Супруги обвенчались накануне и объявили гостям церемонии о пополнении в семье через три месяца. Причины трагедии еще предстоит выяснить. Создана специальная комиссия…

Я выключила телевизор. Жаль, что я не могла выключить жизнь. Свою жизнь. Как было бы хорошо уметь выключать свою жизнь одной кнопкой. Николай всё знал. Абсолютно всё! Он знал, что Василий не собирался ехать со мной ни на какие Мальдивы. Он знал, что Василий вчера обвенчался с женой. Он всё знал. Он же сказал мне, глупой, что хочет обезопасить меня и защитить. Он хотел увезти меня и избавить от необходимости выяснять отношения, которые мне самой уже были не нужны.

Что я наделала? Как я могла не услышать его? Как я буду жить без него?

Я оглянулась по сторонам и вдруг поняла, как сильно я хочу домой. Как сильно я хочу домой к фотографиям моих родных. Помогут ли они мне? Что со мной будет? Что мне скажут ночью звезды? Я узнаю об этом дома.

Только по дороге домой я сначала позвонила в парикмахерскую, договорилась о своем визите и через пару часов вошла в родительский дом брюнеткой с короткой стрижкой. Волосы отрастут, но блондинкой я больше не буду никогда.

Прошло три года

– Никогда бы не подумала, что увижу тебя вот так случайно на улице. Здравствуй, Коля! – сказала я с удивлением.

Мы встретились перед зданием мэрии, что называется, «лоб в лоб», и не поздороваться друг с другом было просто невозможно:

– Давно в нашем городе?

– Утром прилетел, здравствуй, Алина. Тебя не узнать! Ты стала очень похожа на маму, – серьезно, без улыбки ответил мне Николай.

– Как живешь, Коля? Как твои дела? Я звонила тебе, писала на почту, я…

– Не надо, Алина. У меня всё хорошо. Все живы, здоровы. Женился, дочка родилась. Хотел сына, сын не получился, – признался Николай с каким-то безучастным выражением лица.

– Девочка тоже хорошо… Я не хочу так, просто быть вежливой, Коля. Что с тобой? Ты не болен? Я не узнаю тебя? Ты какой-то подавленный… не улыбаешься даже…

Николай впервые посмотрел мне прямо в глаза:

– Я больше не улыбаюсь, Алина. Никогда. После тебя я перестал улыбаться.

– Скажи, почему ты не сказал мне правду? Почему? Ты же знал, Коля, всё знал! Почему ты бросил меня? Ты струсил, да?

– Я не струсил, Алина. Я умер. Прости, мне надо идти…

– Коля, пожалуйста, подожди. Я должна тебе сказать, Коля! Я хочу тебе сказать…

– Не надо, Алина. Ничего уже не надо.

– Я люблю тебя и всегда буду любить. Просто хочу, чтобы ты это знал.

– Алина, не пытайся меня добить. Умереть второй раз я всё равно не смогу.

Я прошла мимо своей машины и вызвала такси. Не могу сесть за руль. Руки дрожат. Я вся дрожу. Я не смогла сказать самое главное. Он не хотел ничего слышать…

Уже в такси я ехала домой и жалела, что сейчас не ночь и на небе не видно звезд. От помощи я бы не отказалась. Мне очень нужен совет. Очень-очень…

Дома было тихо и вкусно пахло куриным супом. Наталья Ивановна вышла меня встречать в прихожую:

– Спит, Алиночка, наигрался, умаялся и спит. Я супчик куриный сварила. Без дела-то сидеть не привыкла.

– Спасибо большое, Наталья Ивановна, вы так меня выручаете! Нина не звонила? Новости есть?

Наталья Ивановна приложила руки к груди и призналась:

– Уже испереживалась доченька моя. Не доверяет она французским врачам. Сказала, надо было домой ехать рожать. Антуан вечером должен отвезти сам ее в больницу. А то у них там опять кто-то бастует. Боятся, чтоб ночью беспорядков не было. Как тогда ехать с роженицей в машине-то?

– Вы сами успокойтесь, Наталья Ивановна! Нина же говорила, что под наблюдением врачей постоянно. Да я ей сама позвоню сейчас. Вот переоденусь, травы себе заварю, – пообещала я встревоженной Нининой маме.

– Так что пойду тогда, Алина, к себе, хорошо? Прилягу отдох нуть немного.

– Конечно, Наталья Ивановна, и спасибо вам большое, – обняла я ставшую самой близкой после подруги женщину и закрыла за ней дверь.

Тихонько прошла на кухню и вдруг услышала, как меня зовут:

– Мами, мами!

Я поспешила в комнату:

– Это кто у нас проснулся? Это по маме соскучился?

Самый красивый мужчина на планете с узкими зелеными глазками и плоским носиком сидел в своей кроватке. Одной рукой он поправлял серебряный медальон на шее, а в другой держал фляжку с надписью: «Дорогому декану от коллег на долгую память».

Увидел меня, улыбнулся. Я взяла красавца на руки, прижала к себе и прошептала едва слышно:

– У тебя получился сын, Коля!

Глава 2

и любовьПро шляпу, жемчуг

(Евгений и Лиен)

Часть 1. Лиен

Сезон дождей в окрестностях Таку начинается в мае. Поэтому сегодня лениво моросящий с рассвета мартовский дождь не вызвал у меня беспокойства. Восхождение на священную гору началось в семь часов утра с надеждой подняться на вершину до наступления жары. Я преодолеваю путь пешком под защитой Нон ла. Шляпа из высушенных бамбуковых листьев известна с древних времен. Первые изображения человека в конической шляпе были сделаны три тысячи лет назад на бронзовом барабане Нгок Лу. История создания Нон ла передается из поколения в поколение и справедливо считается самой почитаемой легендой вьетнамского народа.

Мама вместо сказки перед сном всегда рассказывала маленькой мне эту легенду про изящную женщину – богиню в необъятном головном уборе, спустившуюся с небес к доведенным до отчаяния людям. Времена были голодные и безрадостные из-за нескончаемых дождей, которые не давали возможности возделывать землю. Таинственная незнакомка, шагнув на землю, накрыла всë вокруг своей огромной шляпой из бамбуковых листьев и спасла людей от непогоды. Небесная гостья научила земных жителей выращивать овощи, злаки и фрукты. И в день сбора первого урожая вернулась в заоблачные дали. Люди в память о мудрой спасительнице стали высушивать листья бамбука и делать из них Нон ла, которая постепенно открывала им свои секреты.

Маме нравилось каждый раз повторять, что шляпа умеет спасать в пути по джунглям, защищая от падающих с деревьев ядовитых змей, служит веером в жару и сумкой для продуктов, вмещающей до десяти килограммов риса. Мама с улыбкой рассказывала про юную себя, кокетливо закрепляющую внутри шляпы маленькое зеркало, чтобы в любой момент иметь возможность удостовериться в своей красоте.

Мама очень сильно меня любила и однажды, когда мне исполнилось шесть лет, даже начала мечтать вместо меня:

– Когда ты подрастешь и тоже станешь красивой девушкой, прекрасный юноша обязательно подарит тебе Non bai tho с поэтическим признанием в любви на вплетенных между прутьями шляпы листочках со стихами.

А я удивилась и показала рукой на висевшую над кроватью шляпу:

– Зачем мне еще одна Нон ла, ведь у меня уже есть одна, которую дедушка подарил?

– Вырастешь, поймешь… – с загадочным выражением лица обещала мне мама, укутывала одеялом, целовала в щеку и покидала комнату, оставив включенной лампу на прикроватной тумбочке.

А я наслаждалась вкусным ароматом маминых духов и шептала, обращаясь к Нон ла:

– Спокойной ночи, деда Нхат, я по тебе скучаю…

С тех пор, как маленькая я ночью разговаривала со шляпой, прошло почти 26 лет. Я по-прежнему скучаю по дедушке Нхату, но вижусь с ним уже гораздо чаще, чем в детстве. Моя взрослая жизнь с работой в галерее на шумной пекинской улице похожа на увлекательное путешествие между пятью городами в трех странах и дает возможность нашей крохотной семье проводить больше времени вместе. У семьи даже есть свой гимн – песня на русском языке «Ты да я, да мы с тобой…» из старого фильма про тихих троечников.

Впервые мама спела эту песню в 1986 году в подарок для папы на их свадьбе. Мама играла на гитаре и пела на русском языке. Родители любили вспоминать, как гости честно старались не смеяться над ужасным произношением невесты из Вьетнама под бурные аплодисменты, заглушающие безобидный хохот. Мама тогда, улыбаясь, низко кланялась в благодарность и, не дожидаясь смолкания аплодисментов, уверенно обратилась к гостям:

– Уважаемые гости, для вас у меня тоже есть подарок. Только на моем родном языке.

Мама оглянулась, приняла из рук стоявшей позади свидетельницы трехструнный лют Dan Tam, прикоснулась к струнам и начала петь старинную песню своего родного народа.

Никому из гостей смеяться уже не хотелось. Затаив дыхание в абсолютной тишине, двести с лишним человек вместе с волшебными звуками диковинного инструмента слушали мамину песню про древнюю историю любви. Ведь когда поют или говорят о любви, становится всё понятно без знания иностранных языков. Потому что у настоящей любви нет национальности или возраста. У любви есть только история.

История любви моих родителей – юной девушки из Вьетнама по имени Чау (жемчуг) и молодого астраханца Алексея Алексеева – навсегда осталась в памяти причастных к ней людей.

Осенью 1985 года мама в составе делегации вьетнамской молодежи приехала в Астрахань для работы на трикотажном комбинате и поселилась в девятиэтажном доме на улице Бориса Алексеева. На следующий день прибывшие ранее соотечественники устроили праздничный ужин в честь новоселья новичков. Именно на него в соседний подъезд поздним ноябрьским вечером и спешила мама с гитарой в руках.

В это же самое время папа в военной форме возвращался домой после двухлетней службы в армии. По пути папа должен был выполнить поручение оставшегося на сверхсрочку друга и передать подарок его маме на день рождения. Семья друга жила на улице Бориса Алексеева рядом с железнодорожным вокзалом, поэтому приехавший на поезде папа решил сначала навестить родителей друга, а потом с чистой совестью отправиться к своим на улицу Софьи Перовской.

Приставшие к маме в сумерках на улице хулиганы успели отобрать у нее гитару и уже начали угрожать требованиями типа «кошелек или жизнь» в тот момент, когда к ним подошел папа. Напуганная нападавшими мама увидела в папе сошедшего с неба волшебника – великана с сияющей во лбу звездой, за которую она приняла блестящую от света фонаря кокарду на шапке.

Позднее мама вспоминала это судьбоносное событие:

– Какальта таки сияла, таки сияла, каки сивеста…

Папа обожал маму, умилялся ее произношению некоторых русских слов и периодически подшучивал:

– Чауша, скажи: «Звезда»!

Чаушей с легкой папиной руки маму называли все родные и близкие. Родители папы, мои дедушка с бабушкой, маму любили, называли доченькой и уговаривали не винить себя в том, что забеременеть никак не получалось.

– Доченька, родная, ну не кори ты себя! Видишь, и врачи говорят, что со здоровьем твоим женским всë в порядке, а вот система нервная работу еще не нормализовала. Да и откуда же ей нормальной-то быть? – успокаивала бабуля маму.

Бабуля сама была ребенком войны, сына смогла родить только в тридцать семь лет и знала, как говорить со снохой – ребенком другой войны. Мама всю жизнь боялась грозы и просыпалась по ночам с криками:

– Страсина, страсина…

Летом 1991 года мама с папой отправились во время отпуска по приглашению давнего папиного приятеля в Приозëрск, что в Ленинградской области. Поехали не ради отдыха: святой земле Валаама поклониться и попросить помощи. Ровно через девять месяцев 25 апреля 1992 года родилась я. Мама настояла, чтобы меня крестили только в присутствии самых близких на следующий день после выписки из роддома именем православной святой Лии. Мама взяла со всех слово никогда никому не сообщать мое церковное имя, а в свидетельство о рождении я была записана как Лиен Алексеевна Алексеева. Принявшая перед свадьбой православие мама оставалась суеверной и, переживая за мою судьбу, старалась защитить меня от сглаза и ворожбы злых колдунов, о которых она узнала из русских народных сказок. Позднее стало ясно, что защищать меня надо исключительно от меня самой.

Незадолго до моего шестнадцатилетия от неизлечимой болезни скончалась одинокая дальняя родственница папы Галина Андреевна Гавренкина, за которой последние четыре года ухаживали мои родители. После оглашения завещания была объявлена воля покойной – оставить свою трехкомнатную квартиру в центральной части города папе. Мы переехали в просторное жилье весной, не дожидаясь окончания учебного года, и я ездила в свою школу на обычном автобусе в надежде летом спокойно перевестись в любую близкую к новому дому.

Подружилась с дворовыми девчонками, с девочками из домов на соседних улицах… и не только с девочками. Мое сердце влюбленной в героев Шарлотты Бронте фантазерки покорил Александр Громов – рослый, красивый, скорее уже парень, а не мальчик. Было в нем что-то и от Эдварда Рочестера, и от Хитклиффа одновременно. Мне же приятнее было себя представлять Джейн Эйр, чем Кэтрин Эрншо.

Александр Громов сначала провожал меня от нашего подъезда до остановки, а потом встречал, и мы возвращались домой уже самой длинной дорогой в поисках удобных для поцелуев лавочек. Поцелуи Громова были первыми в моей жизни. Я целовалась со своим мистером Рочестером и представляла последний школьный звонок через два года и комнату в общежитии академии художеств в Санкт-Петербурге, где мы будем так же страстно целоваться уже студентами. Саша собирался поступать в санкт-петербургский политех. Я представляла себе нашу свадьбу на последнем курсе и счастливых от рождения внука моих родителей. Я так увлеклась своими представлениями, что не замечала никого вокруг, кроме Александра Громова. Напрасно не замечала.

Однажды я мечтала в очереди в хлебном магазине. Стоявшая впереди красивая стройная, похожая на мою ровесницу белокурая девочка с грустными зелеными глазами пару раз обернулась, внимательно меня разглядывая, и сказала:

– Громов – плохой человек. Будь осторожна! Главное – домой к нему не ходи, когда телевизор новый пригласит посмотреть.

Незнакомка вышла из очереди и быстро покинула магазин, даже не купив хлеба.

– Наверное, Саша ей самой нравится, а она ему – нет! Вот и отговаривает, завидует! – решила я, но незнакомку не забыла.

Поэтому, когда Громов пригласил меня к себе посмотреть телевизор, я простодушно предложила:

– Пойдем лучше к нам. Вчера приходили приехавшие из Вьетнама мамины друзья, был пир горой и осталось много вкусняшек. Мама с папой на работе до вечера, тебя никто не будет смущать.

Часом позже Громов посоветовал плачущей мне:

– Даже не думай никому рассказывать! Я скажу, что ты меня сама домой заманила, умоляла и еще денег предлагала дать. Бесплатно навряд ли кто захочет такую уродину… Да не реви ты! Еще спасибо мне скажешь…

Вечером я сообщила родителям о принятом решении летом поступать в художественное училище в Санкт-Петербурге, отказавшись от необходимости учиться еще два года в школе для поступления в академию художеств. Родители спорить не стали и уже в сентябре поселили дочку-первокурсницу, то есть меня, у бабушкиной подруги детства Ирины Павловны Мониной, которая в юности стала женой жителя Северной столицы. Она недавно овдовела и жила в одиночестве, скучая по внуку и дочери, переехавшей после рождения ребенка на родину мужа в Аргентину.

Полтора года жизни в квартире Ирины Павловны в Финском переулке до сих пор хранятся в моей памяти, наполненные любовью, красивыми и вкусными, бесконечно длинными вечерами. Завтракала я всегда в одиночестве творогом со сметаной и фруктами.

– Береги кости! Ешь творог каждый день! Я ем! Посмотри на меня! Я же лань! – заявляла мне арендодатель, демонстрируя ходьбу вверх по лестничным пролетам.

Сама Ирина Павловна была совой и обычно спала до девяти утра, а я покидала квартиру рано из-за почти двухчасовой дороги до училища. Зато вечером меня ожидал ужин в столовой с огненным куриным бульоном в пузатой супнице, крошечными тефтелями из говядины с рисом, щедро политыми подливой, и разговоры по душам во время чаепития.

Именно Ирина Павловна с отличающей ее от жителей Санкт-Петербурга прямолинейностью прокомментировала оценку моих способностей одним из педагогов в завершение второго курса:

– Что значит – нет своего стиля? Я не понимаю! Ты отлично рисуешь! У тебя руки растут из правильного места!

– Ирина Павловна, имеется в виду не моя способность рисовать в принципе, а возможность стать настоящим художником, понимаете? Поступать в академию имеет смысл, когда есть что развивать – собственный стиль и технику. У меня только техника. Память отличная, копию могу создать шедевра в хорошем качестве, но сама я шедевр после себя не оставлю. Важно не только смириться с этим, а признать всей душой и решить, чем заняться в будущем, – делилась я с Ириной Павловной переживаниями.

Родители советовали мне обратить внимание на возможное развитие себя как художника в рекламе или попробовать свои силы в дизайне интерьеров. Сама я, несмотря на растерянность, склонялась к мысли о работе в галерее или выставочном зале. Осознавая полное отсутствие у себя таланта, я верила, что трудолюбие, природный вкус и знания истории искусств помогут мне раскрыть потенциал организатора творческого пространства столичного уровня. Своими мыслями без малейшей надежды на помощь накануне своего дня рождения я поделилась за ужином с Ириной Павловной в начале недели. Каково же было мое удивление, когда уже в пятницу вечером я услышала:

– Лиен, у нас с тобой есть одна очень большая новость и много-много мелких дел. Тебя приглашают на три летних месяца поработать в одной частной галерее в Пекине. Однокурсница моей Ларочки – вертихвостка Наташка Сергиенко – после окончания института вышла замуж за китайского бизнесмена по имени Ки Чжан (невиданный лучник) и последние двадцать два года живет в Пекине, занимаясь детьми и домом. Дети выросли, и бывшая выпускница факультета экономики и финансов поняла, что сидеть дома невыносимо. Экономика и финансы частично подзабыты, а желание реализовать себя как бизнесвумен крепчает. Ну она и доконала своего мужа, как только русская женщина умеет доканывать мужчину, и он выделил ей часть своего офиса под выставочный зал или галерею. Чего греха таить? Сериалов Наташка насмотрелась, захотелось стать причастной к великому. А тяму-то нет! Оказывается, она давно жаловалась Ларочке моей, что дело у нее на месте стоит. Вот мы с Ларочкой про тебя и подумали, Лиен! Тем более что ты наполовину у нас азиатка, сойдешь в Китае за свою…

– Вьетнамка я наполовину, Ирина Павловна! Какой Китай? Какая галерея? А языковой барьер? Да откуда у меня деньги на Китай? – именно отсутствие денег для трехмесячной жизни за границей помешало мне обрадоваться открывшейся возможности проверить себя.

– А вот твоя мама уж точно такими вопросами не задавалась, когда из Вьетнама приехала в Россию. Решили мы уже проблему с деньгами. Родители на свадьбу твою откладывали, бабушка с дедулей добавят, дедушка Нхат перешлет в Китай непосредственно уже, Ларочка с Хосе добавят, ну и я тоже тебе не чужая… – объявила Ирина Павловна и расплакалась, обнимая меня.

Ирины Павловны не стало через три года после моего отъезда. Гуляла после дождя, упала, сломала шейку бедра. Лариса не могла приехать быстро. Оставшиеся в Санкт-Петербурге друзья помогли организовать квалифицированный уход за малоподвижной пожилой женщиной. Только Ирине Павловне не нужен был квалифицированный уход. Долгие годы после смерти мужа она вела дневник, в котором оставила свою последнюю запись: «Какая ирония судьбы! Я отказывалась переезжать в Аргентину к дочери, чтобы не умереть от тоски по Родине. А сама умираю на Родине от тоски по дочери… Ларочка, после продажи квартиры, пожалуйста, поделись с Лиен. Девочка была добра и заботилась обо мне вместо тебя. Люблю всех!»

Лариса сделала фотографию этой страницы и прислала мне в красивой антикварной рамке, расположив отрывок из дневника рядом с фото Ирины Павловны. К посылке прилагалось краткое сопроводительное письмо: «Дорогая Лиен, спасибо вам за заботу о маме. Вы были для нее дочерью, а для меня стали сестрой, которой у меня никогда не было. Наталья предоставила мне данные вашего счета, и я перечислила на него ровно половину суммы от продажи квартиры. Я хочу повидаться с вами, Лиен, познакомиться и послушать рассказы о маме. Буду счастлива нашей дальнейшей дружбе. Вместе с мужем приглашаем вас к нам в Кордова. С благодарностью, Лариса Боргелло».

Одиннадцать лет спустя после получения этого письма я вспоминаю семью Боргелло, поднимаясь на вершину Таку неподалеку от Фантьета. Мама говорила, что Будда направляет к себе не только хороших людей, а еще и мысли о хороших людях. Я поднимаюсь на священную гору Таку, выполняя последнюю просьбу уже своей мамы – прикоснуться к ногам статуи лежащего Будды на вершине горы и попросить у него прощения от имени мамы.

Я слышала эту просьбу с детства. Мама обнимала меня крепко и шептала на ухо, как слова заклинания:

– Когда меня не станет, поднимись на Таку и попроси у Будды прощения от меня за то, что я жила в чужой стране, вышла замуж за чужака, поменяла веру и молюсь на чужом языке чужому Богу. Передай ему, что у меня есть одно-единственное оправдание – я полюбила.

И еще мама очень просила меня подняться пешком:

– Даже если тебе будет тяжело, иди сама. Ты поймешь, как это важно! Даже если ты сама будешь уже совсем старенькой, иди пешком, прошу…

Мама искренне верила, что проживет долгую жизнь рядом с любимым и оставит меня, когда мне самой будет за шестьдесят. Как же мы бываем порой наивны в своих мечтах и планах.

В декабре 2019 года родители оказались в Москве на юбилее маминых соотечественников. В числе гостей были жители Вьетнама и Китая. Значение слова «пандемия» знали тогда единицы из не имеющих отношения к медицине людей. Телевизионные новости о суматохе в китайском Ухане не воспринимались всерьез не только в России, но и на всей планете. После банкета родители остались в столице еще на несколько дней для встречи Нового года. Папа заболел первым, уверенный, что простудился во время запуска фейерверков. Возвращались домой в купе поезда, и состояние ухудшалось. Дома продолжали заниматься самолечением противовирусными, улучшения не наступало.

Накануне Рождества папа проснулся первым и сказал маме:

– Чауша, как хорошо дома-то… Ëлка, снежок пошел, на Крещение морозец ударит, пойдем с тобой на Стрелку окунаться, да? Лиенка приедет, «Медовик» испечешь мой любимый… Вот кто только не угощал меня любимым тортом, твой самый вкусный!

Мама потом рассказывала, что папа выглядел абсолютно здоровым и счастливым, когда вздохнул глубоко и замолчал.

Когда вспоминаешь первые месяцы ковида и пандемии в России, самым ужасным кажется даже не стремительный уход близких, а то, что тела не выдавали сразу, как положено по христианским и мусульманским обычаям. Это едва не сломило дух оставшихся в живых.

Мамы не стало в марте. Бабушки с дедушкой – летом. А я сходила с ума в Пекине от запрета покидать страну. Говорила по телефону с дедушкой Нхатом. Не говорила, кричала:

– Я ничего не могу сделать! Ничего не могу сделать для своих родных!

А дедушка отвечал мне тихим скрипучим голосом:

– Можешь, Лиен! Живи!

– Дед, мы с тобой одни остались на всем белом свете… – шептала зареванная я.

Дедушка снова меня поправлял:

– Не одни! Нас пока еще на свете больше семи миллиардов… Спой мне лучше мамину песню, чау гай (внучка).

– Ты да я, да мы с тобой… – запевала я вполголоса, представляя вместо человечков у оранжевой речки своих родных.

Сейчас, вспоминая охватившее меня отчаяние летом 2020 года, я приближаюсь к вершине Таку. Дорога через дикие джунгли заняла около двух часов. Мне некуда было торопиться, и я радовалась возможности произнести вслух имена всех дорогих моему сердцу людей, успокаиваясь и возвращаясь в состояние умиротворения. Мама была права. Я поняла, в чем смысл пешего подъема. Чем выше я поднималась, тем меньше думала о своем одиночестве в пути, понимая главное – уходя, любимые навсегда остаются рядом с нами.

Будда встретил меня блеском ослепительно белого, мокрого от небесной воды камня длиной сорок девять метров. Говорят, что статуя была выточена из цельного камня. Не могу не восхищаться мастерством создателей, признавая, что для меня статуя лежащего Будды – только памятник. Оставаясь православной со дня своих крестин, исключительно в память о маме я совершаю восхождение на Таку каждый раз, когда навещаю деда в Бау Чык. Подхожу к ступням божества, прикасаясь ладонями к прохладному влажному камню, проговариваю слова с просьбой о прощении мамы. Я буду делать это до тех пор, пока жива.

Спускалась с горы я уже на канатке, размышляя о древних временах потухшего вулкана, которым была Таку, и наслаждаясь завораживающими видами тропического леса на склонах. У подножия горы на стоянке я отыскала свой байк Suzuki и начала движение в сторону Фанранга. Во Вьетнаме у меня нет машины, гораздо комфортнее передвигаться на скутерах. Я полюбила эту дорогу, зная, что в конце пути дома меня ждет дедушка Нхат.

Имя Нхат имеет два значения – долгая жизнь и солнце. Имя дедушке выбрал отец – мой прадедушка Винь (залив), родившийся в рыбацкой семье в устье реки Кай, воды которой впадают в залив Фанранг. Лихорадка рано оставила маленького Винь без родителей, и ребенок-сирота стал ловить рыбу наравне со взрослыми.

Маленький Винь мечтал о семье и о доме, представляя красивую девушку у очага своей лачуги. Однажды на рынке он повстречал девушку по имени Хонг (роза), влюбился с первого взгляда, ходил за ней по пятам, выпрашивая хотя бы один взгляд в его сторону. Когда пришло время праздновать вьетнамский Новый год Тет, прадедушка Винь преподнес возлюбленной розу и сказал, что всю свою жизнь готов терпеть уколы шипов самой Хонг, только бы она позволила ему любоваться своей красотой и стала его женой. Девушка ответила согласием.

Через шесть месяцев, когда Винь услышал от жены известие о беременности, произошло событие, навсегда изменившее жизнь молодоженов и их потомков. В сети Винь каким-то чудом оказалась морская ракушка, больше похожая на камень со дна залива. При внимательном осмотре Винь заметил разницу и, убедившись, что поймал все-таки ракушку, решил показать добычу жене. Дома на глазах у Хонг рыбак раскрыл ракушку и понял, что стал обладателем целого состояния в виде очень крупной жемчужины. Повернувшись к жене, Винь сказал с улыбкой:

– Если родится девочка, назовем ее Чау – жемчужина.

Родился сын, которого назвали Нхат, желая ребенку долгой жизни. Мальчик рос любознательным, много времени проводя на берегах залива, лепил из мокрого песка посуду и с гордостью показывал маме.

Винь предложил отдать сына в подмастерье одному из гончаров деревни Бау Чык. Нхат учился быстро, будучи внимательным и смекалистым, в юном возрасте выполнял поручения взрослых мастеров, без гончарного круга изготавливая керамическую посуду и украшая свои изделия ракушками.

Нхат любил гончарное дело. Глина чувствовала истинную любовь в прикосновениях юного подмастерья и «нашептывала» ему во время работы увлекательные истории про могущество древнего королевства Чампа, на бывшей территории которого и возникла деревня Бау Чык. Жители Чампы исповедовали индуизм и бережно хранили культуру предков – единственную культуру материковой Азии с океаническими чертами. Именно поэтому для Нхата было так важно продолжать традиции предков, используя в работе морские дары.

Ремесленная деревня Бау Чык считалась самым старым центром керамической посуды во всей Юго-Восточной Азии, и для Нхата было честью получать знания гончарного искусства у знаменитых мастеров. Родители Нхата гордились успехами сына, и в день его двадцатилетия Винь подарил ему жемчужину со словами:

– Мы с Хонг берегли это сокровище для тебя – нашего единственного сына. Сегодня мы передаем жемчужину в надежде увидеть тебя настоящим мастером в своей собственной мастерской. Пусть деньги от продажи жемчужины станут тебе опорой – первой ступенью в лестнице процветания своего дела. Продолжай учиться, стань одним из лучших и учи других. Получая добро, важно и другим отдавать добро, сынок.

Месяц назад дедушке Нхату исполнилось восемьдесят девять. Он продолжает работать в своей мастерской, построенной на полученные за жемчужину деньги, бережно сохраняя традиции гончаров древней Чампы, и делится знаниями с учениками.

Я люблю слушать его рассказы про украшения для посуды, выброшенные на берег волной:

– Цените щедрость природы. Ведь даже обыкновенный обломок перламутра может стать драгоценностью в руках настоящего мастера своего дела.

Впервые слова про щедрость природы я услышала от дедушки во время своей первой с ним встречи после моего переезда в Китай. Мы говорили про галерею, про мои собственные желания сделать это место особенным для жителей и гостей Пекина. Я делилась своими противоречивыми чувствами:

– Меня завораживает культура Азии и сделанные без помощи чудес прогресса произведения искусства. Здорово иметь под рукой 3D-принтер и получить желаемое за пять минут. И меня восхищает разум создавших такую технику людей. Но про ручной труд мастеров прошлого я не могу говорить слово «восхищает». Искренне и совершенно без пафоса я могу заменить это слово на выражение «вызывает чувство глубокого уважения». Дед, ну мне правда хочется поклоняться всем этим людям из прошлого, которые с помощью самых примитивных инструментов, без знания математики, геометрии и даже грамоты делали своими собственными руками красоту. И спустя столетия мы всë стараемся понять, как, как они это сделали?

– Может быть, им любовь помогала? Может, они делали именно то, что любили, или для тех, кого любили? – уточнил дедушка и улыбнулся с грустью, как каждый раз, когда вспоминал жену.

Бабушки Хиен не стало, когда мне было восемь лет. Всегда бодрая, жизнерадостная, она начала вдруг жаловаться на слабость и через пару дней не вышла утром из комнаты. Врачи потом объясняли что-то про критические показатели нижнего давления, но разве важно бывает всë происходящее потом, когда любимого человека уже нет. С тех пор дедушка Нхат больше никогда не вступал в брак и не приводил в дом другую женщину, объясняя свои поступки близким:

– Я отдал всю свою любовь Хиен…

И сейчас, слушая про мои переживания, дедушка снова заговорил о любви:

– Лиен, не ищи сложное в простом. Открой свой разум для благодарности. Научись ценить щедрость природы! Всë, окружающее нас, – это самое настоящее чудо, в существование которого одни верят, а другие – нет. А ведь любое чудо совершенно и не нуждается в анализе или доработке. Как солнце, или молодая трава, или цветущее дерево золотого дождя. Как ты сама, Лиен! Ты – чудо, дитя, которое сотворили моя дочь с зятем. Знаешь, каждый раз, когда я думаю про судьбу нашей семьи, понимаю, как верно мы поступили с Хиен, подарив твоей маме имя Чау – жемчужина! Мы проявили уважение, отблагодарив природу за щедрый дар…

Разговор с дедушкой я вспоминаю каждый раз, когда слышу слова благодарности в свой адрес за организацию очередной выставки народных промыслов.

Порой я искренне верю, что родилась и живу не в свое время. Словно вращающий калейдоскоп человеческих судеб отвлекся ненадолго и позабыл про меня вовсе. И оказалась я случайно среди автомобильного шума городов со спешащими по неотложным делам в одинаковые дома людьми в одинаковой одежде, с одинаково звонящими мобильниками в руках…

Может быть, поэтому есть только два для меня места на огромной планете, где дышится легко и спокойно на душе, без суеты и многозадачности рабочего дня.

Администратор нашей галереи – двадцатипятилетняя китаянка Бо – постоянно говорит о важности планирования. Бо – типичный представитель городской китайской молодежи с распланированной поминутно жизнью на ближайшие сто лет. Бо частенько высмеивает мою любовь к русской провинции и к размеренному образу жизни во вьетнамских деревнях, рассматривая две фотографии на стене моего кабинета. Имя Бо означает «волна». Иногда я говорю Бо в шутку:

– Ты накрываешь меня своей волной и тянешь на дно… Дай отдышаться!

Бо хохочет, и смех ее похож на звук дверного колокольчика из латуни:

– Я не тяну тебя на дно, а хочу подтолкнуть к берегу! Иначе ты так и будешь бултыхаться в воде, полагаясь на ваш русский авось.

– Как же тебе объяснить, Бо, что я хочу доплыть до берега сама и поэтому не прошу помощи или совета? – честно стараюсь я быть деликатной и вежливой по отношению к сотруднику, который назначает клиентам встречи со мной всего с четырехминутным перерывом.

– Вы, русские, странные и ленивые немного жители своей страны неожиданностей! Вам надо учиться трудиться у народа Китая, – говорит Бо тоном озвучивающего приговор судьи, смотрит на часы и, недовольно покачивая головой, торопливо покидает кабинет.

А я обычно подхожу к стене с фотографиями и, прикасаясь легонько пальцами, тихо шепчу:

Аст рахань…– Как же я скучаю по вам обеим, мои старушки Бау Чык и

Бывает, я даже плачу от тоски по тем местам и людям, которые от меня слишком далеко для того, чтобы можно было их навещать…

И если во Вьетнаме я бываю раз в два месяца, то в Астрахани – два раза в год. Весной стараюсь приехать на Радоницу и осенью в октябре. Родители родились с разницей в два дня – пятнадцатого и семнадцатого.

Этот год станет исключением – я побываю в России раньше, уже в этом месяце. Запланирована командировка в конце марта на целых две недели. Поэтому у меня будет возможность провести в Астрахани дней пять. Повидаюсь с одноклассниками и с Алиной – той самой девочкой, которая однажды подошла ко мне в хлебном магазине. Я увидела ее позднее на улице незадолго до отъезда в Санкт-Петербург и попросила поговорить со мной о случившемся у нас дома во время визита Громова. Мне нравится верить, что мы могли бы стать с Алиной близкими подругами, если бы я не уехала учиться в другой город. Дружеские отношения мы сохранили тем не менее и несколько раз даже встречались в России и во Вьетнаме. Алина – счастливая мама чудесного просто мальчишки, который сначала удивленно разглядывал меня в день знакомства, а потом серьезно спросил у Алины:

– Мам, Лиен такая же красивая, как и я. Мы случайно с ней не родственники?

Насмешил, в общем, нас ребенок, имеющий азиатские корни. Алина никогда не рассказывала об отце мальчика, а меня устраивает то, что удобно ей. Я не задаю лишних вопросов точно так же, как Алина не спрашивает у меня, почему я одна.

На планете Земля только четыре человека проявляют по отношению ко мне тактичность в вопросе об отсутствии на моей руке обручального кольца: дедушка Нхат, Алина, Лариса и Хосе. Они просто никогда этот самый вопрос мне не задают.

Может, только дедушка иногда тяжело вздыхает, глядя на играющую детвору во дворе соседей, и многозначительно, показывая глазами на детишек, говорит мне:

– Я старею…

Словно намекает, что пора бы уже порадовать его правнуками.

Сегодня, к примеру, нас с дедушкой соседи позвали на семейное торжество в честь дня рождения очередного наследника. Соседи наверняка пригласили для знакомства со мной какого-нибудь неженатого родственника, позабыв предупредить его о моем росте. Вечером ожидается очередной неловкий момент, когда высокую меня будут представлять низкорослому мужчине.

Рост достался мне от папы. Высокий мужчина любой национальности гарантированно привлекает внимание большинства представительниц прекрасной половины человечества. Высокая женщина с азиатским разрезом глаз может гарантированно привлекать внимание большинства представителей сильной половины человечества, если она востребована в модельном бизнесе с шестнадцати или восемнадцати лет. Мне в апреле исполнится тридцать два, и с ростом метр восемьдесят сантиметров я могу быть востребована только в качестве мерчендайзера супермаркета.

Личная жизнь не складывается не только из-за роста. В прошлом году, к примеру, я встречалась в Пекине с одним бизнесменом из Америки. Пол Джексон родился в состоятельной семье. Миловидное лицо, фигура баскетболиста, получил образование в Гарварде и легко мог стать мужчиной мечты любой, даже самой прихотливой женщины. Привлекательность гражданина США утратила для меня свое очарование во время совместного завтрака у него в гостях спустя неделю после знакомства. Пол просматривал в планшете разные варианты культурной программы на следующие выходные, а я предложила ему провести уикенд в Гуанчжоу:

– Можем заказать билеты на «Лебединое озеро». Ты уже бывал в оперном театре, построенном по проекту Захи Хадид? Я так плакала, когда сообщили о ее смерти. Сколько бы еще красоты могла создать эта женщина для украшения планеты!

– Не думал, что ты такая впечатлительная… Я допускаю переживания из-за утраты близких или родных, но плакать из-за смерти чужого человека – это слишком даже для русской сентиментальности! – возмутился Пол неожиданно, резко встал из-за стола, демонстративно отодвинул тарелку и, нервно покачивая рукой, зашагал по комнате в сторону окна. Меня это удивило, если не сказать, насторожило.

– Моя бывшая жена Шерон, – сказал он тихо, – да, я был женат, развелся в позапрошлом году. Точнее, жена со мной развелась. Так вот, моя бывшая жена Шерон тоже сентиментальна и рыдала ночи напролет, когда ее любимица-кошка убежала и не вернулась домой… Терпеть не могу животных…

– А кошка действительно убежала? – зачем-то уточнила я.

–…нет, – выдержав паузу, коротко ответил мне мужчина чьей-то мечты.

– Не звони мне, пожалуйста, больше… – уверенно попросила я и направилась к выходу. Мне вдруг захотелось быстро удалиться из квартиры, поразившей меня своей стерильной чистотой и обилием белого цвета в интерьере.

Мужчина чужой мечты уйти быстро мне не позволил:

– Куда это ты собралась? От меня никогда и никто не уходит без прощального подарка.

Пол догнал меня в два своих широченных шага, схватил за плечо, резким движением развернув к себе лицом, и ударил наотмашь по щеке:

– На память!

Выйдя на улицу, я позвонила боссу, как в шутку называла я Наталью Сергеевну, и напросилась в гости. Меня переполняла потребность быть среди своих – понятных в своем желании совершать добро даже по отношению к уличным животным, для которых открывают двери в свой дом. Мне захотелось увидеть друзей и наобниматься от души с двумя их беспородными питомцами – безногой кошкой Фридой и одноглазым котом Диего.

Отношения с начальством у меня сложились дружеские с первых дней работы в Пекине. Страстная поклонница живописи Фриды Кало в детстве с грехом пополам закончила художественную школу и мечтала прославиться своими собственными работами в стиле символизма. Рисовать у Натальи Сергеевны получалось не очень, и она маялась в поисках нового увлечения. Два года назад, в период очередной творческой паузы, уговорила меня вместе поехать в Бау Чык, где и увидела впервые в жизни гончара за работой в мастерской.

– Лиеночка, я узнала свое истинное предназначение! Лепка – мое всë! – призналась импульсивная творческая натура.

– Наталья Сергеевна, ваше всë – борщ с пампушками! Откройте перекусочную! – посмеивалась я, совершенно серьезно считающая напрасным отсутствие этого удобного слова в русском языке.

Дедушка Нхат полностью поддерживал мое предложение. Наталья Сергеевна во время нашего первого проведенного в доме дедушки совместного уикенда приготовила свой знаменитый борщ из петуха с пампушками, чем навсегда покорила сердце гончара.

С тех пор, покидая Вьетнам, я привожу для госпожи Чжан подарок от дедушки. Уже завтра я доставлю для Натальи Сергеевны очередное свидетельство восхищения одного мастера мастерством другого – миниатюрную тарелку для подачи ягод, похожую на плывущий по воде лист бамбука.

Про расставание с дедушкой думать не хочется. И про поход в гости к соседям тоже. Хочется думать, что однажды мечта дедушки дожить до рождения правнуков исполнится, и он услышит, как я пою своему ребенку вместо колыбельной:

– Ты да я, да мы с тобой… Ты да я, да мы с тобой…

Купленные ранее билеты на утренний рейс станут идеальной причиной для объяснений нашего с дедушкой преждевременного ухода с праздника, и мы сможем побыть перед расставанием вдвоем, без слов листая семейный фотоальбом.

Про фотоальбом, переполненный моими детскими снимками, я снова вспомнила на следующий день в самолете, слушая разговор сидевших позади девочек.

Дети говорили про драконов. Спорили на английском. Похожая на политую кремом булочку китаянка лет пяти с распущенными густыми волосами, перехваченными милой заколкой в розовых сердечках над веселыми лукавыми глазами, утверждала, что драконы были, есть и будут всегда.

Моя соотечественница – рыжая, конопатая, один в один обезьянка из мультика про тридцать восемь попугаев – настаивала, что драконов не было и нет.

– А в ковчеге у Ноя драконов не было. Это что же, по-твоему, получается, а? Что драконы еще до Бога жили, что ли, так? – сощурив большие голубые глаза с пушистыми рыжими ресницами, задала вопрос русская девочка.

– Конечно, до Бога! – уверенно ответила китайская красотка.

– Да что ты говоришь? Кто же их тогда сотворил, если Бога не было? – озадачила знаток религиоведения любителя драконов и, наверное, скорчила смешную рожицу, передразнивая растерявшуюся собеседницу…

Неожиданно послышался тихий плач. Я оглянулась, увидела заплаканное лицо китаянки и обратилась к девочке на ее родном языке:

– Не плачь, милая! Ведь каждый верит в то, что видит! Твоя вера в драконов означает главное – ты их видишь. И совсем необязательно видеть драконов в небесах, разбрызгивающих дождь или гуляющих по земле. Гораздо важнее уметь видеть драконов в окружающих тебя людях. Еще важнее научиться различать в людях драконов – сильных и слабых, добрых и порой не очень, красивых или иногда не очень… Можно даже научиться защищаться от сильных драконов и помогать тем драконам, кто слабее тебя… А еще можно нарисовать дракона, которого ты видишь в себе, и показать рисунок подружке. Вдруг и она тоже захочет разглядывать окружающих людей внимательнее и неожиданно увидит дракона в себе?

– Но я совсем не умею рисовать драконов… – пожаловалась девочка сквозь слезы.

– Так можно же научиться! Я помогу, и у тебя обязательно получится! – пообещала я и обратилась к сидящей рядом бабушке девочки: – Вы позволите мне поменяться с вами местами ненадолго?

Через пару минут я уже раскрывала свой блокнот рядом с недовольно покачивающим головой угрюмым мужчиной. Худощавый, с широкими плечами и длинными, мешающими сесть удобно ногами, он насмешливо наблюдал за моими приготовлениями. Мужчина показался мне знакомым, и в тот момент, когда я, делая вид, что поправляю манжет на рукаве рубашки, попробовала рассмотреть его внимательнее, услышала заданный на ужасном английском вопрос:

– Хотите и во мне дракона разглядеть?

– В этом нет необходимости, вы совершенно точно один из огнедышащих, – ответила я на русском, узнав в соседе соотечественника и намекая на его состояние похмелья.

Мужчина рассмеялся, запрокинув голову, похлопал легонько в ладоши:

– Один – один… Где вы научились так хорошо говорить по-русски?

– Родилась в России… прошу прощения, я обещала уделить внимание детям, – пояснила я.

Улыбнулась девочкам и предложила:

– Сейчас я стану рисовать дракона, живущего во мне. Это дракон-девочка. Пока я буду рисовать, вы попробуете понять, какая у меня профессия, увлечения, какие книги я люблю и в каких странах я люблю путешествовать. А потом я выдам вам по листку бумаги, карандаши и каждая из вас нарисует то, что сможет разглядеть в себе, договорились?

Девочки оживленно закивали, а переставший быть для меня незнакомцем мужчина уточнил с иронией:

– Вы художник?

– Художник у нас вы! – захотелось ответить мне, но я промолчала.

Евгений Шиловский – известный российский художник-портретист, работающий за рубежом чаще, чем на родине. Человек-загадка, заливающий свой талант горячительными напитками в период между выполнением заказов, и одновременно один из самых востребованных состоятельными людьми Европы и Азии портретистов, жертвующий гигантские суммы благотворительным фондам для пострадавших в результате терактов. Скрытный, не давший ни одного интервью о своем прошлом представителям прессы, грубиян, сумасброд и гуляка, каких свет не видывал, постоянный гость показов мод, много раз замеченный на популярных тропических курортах в окружении юных брюнеток – моделей азиатского происхождения. Любитель экзотики наш Евгений Ильич.

В закономерность случайностей я верю всегда. Может быть, именно поэтому часто встречаю за рубежом не только родившихся в разное время коренных астраханцев, а еще и живших когда-то в соседних домах. Ведь Евгений Шиловский до поступления в Санкт-Петербургскую академию художеств жил в одном доме с Алиной, по соседству с нами. Мама его до сих пор живет в Астрахани, а папа скончался, когда Женя уже учился в Санкт-Петербурге. Алина говорила что-то про осложнения после операции на сердце. Самое время вспомнить слова дедушки Нхата:

– Люди стали уделять слишком много внимания Вселенной, позабыв про важность заботиться о ставшей для них домом своей родной планете. А ведь Земля, крошечная и беззащитная перед могуществом космоса, словно песчинка перед океаном, заботится о живущих на ней нас… А мы о ней – нет…

– Интересно, – подумала я, – о ком сейчас из нас двоих, оказавшихся в соседних креслах, проявила заботу планета…

– Какая красивая шляпа у вашего дракона, как у китайца! – услышала я голос китайской девочки.

– Это шляпа называется Нон ла, и родом она из Вьетнама… Девочки, дорога у нас долгая, давайте познакомимся! Меня зовут Лиен. А вас? – улыбнулась я своим собеседницам.

– Меня – Евгений, приятно познакомиться! – весело представился попутчик.

– Взаимно… – не оборачиваясь, ответила я, в надежде, что Евгений все-таки угомонится.

Девочки назвали свои имена – Даша и Джу, а Евгений не унимался:

– Я могу проводить вас после посадки домой.

– Вы меня отвлекаете, уважаемый! Перестаньте, пожалуйста! – попросила я, стараясь не рассмеяться.

Меня веселила сложившаяся в салоне самолета ситуация, когда вместо флирта со знаменитостью я увлеклась уроком рисования с детьми, изо всех сил изображая равнодушие к ловеласу. Именно изображая! Мне давно нравился этот при всей своей эпатажности застенчивый человек. Нравился еще с той поры, когда дворовые мальчишки называли его смешным прозвищем Шило, а он в ответ делал быстрые трогательные зарисовки карандашом окружающей себя детворы. Уже подростком Женя умел замечать в людях главное – добро или зло, щедрость или жадность…

На последнем курсе обучения в академии была организована его персональная выставка при помощи влиятельных родителей санкт-петербургского друга-однокурсника. Я мечтала тогда посмотреть на его работы, но оказалась в больнице с бронхитом. Подружки из училища рассказывали, что во время открытия произошла какая-то неприятная ситуация и выставку закрыли. Шиловский ушел из академии в шаге от получения диплома.

Вернулся в Астрахань, неожиданно женился, вместе с женой перебрался в столицу и через одиннадцать месяцев развелся. Перебрался в Грузию, потом в Стамбул на какое-то время, и осел в Европе, курсируя между Германией и Францией, перебиваясь заказами до тех пор, пока не оказался в Англии по приглашению потомков семьи, герб которой создавался еще в начале X века. Заказали портрет младших членов семьи – мальчиков пяти и девяти лет. Публикация фотографии выполненного заказа в прессе вызвала неожиданную шумиху и обеспечила художника работой на десятилетия вперед. Отказываясь от услуг секретарей и помощников, Шиловский собственноручно вел запись желающих увековечить себя на холсте в окружении близких.

Журналисты частенько посмеивались над его видавшими виды записными книжками и еще над фразой, которая звучала в ответ на настойчивые просьбы нарисовать портрет в кратчайшие сроки:

– Друзья мои, я обыкновенный человек, а не машина. Я точно так же, как и вы, хочу побыть с мамой.

Однажды я наблюдала за встречей Евгения с мамой в астраханском аэропорту. Не ожидая увидеть маму, взрослый высоченный мужчина обнял ее с теплотой и сказал, смущаясь, как маленький мальчик:

– Мам, я бы сам добрался… ну что ты, мам… у тебя же давление, мама…

– У меня сын – единственный и любимый. И возможность встретить тебя, дорогой, полезнее всех лекарств на свете… – ответила не юная уже, но стройная дама с трогательной косыночкой на шее.

Долго потом я смотрела им вслед, поймав себя на мысли, как до отчаяния сильно я хочу лет через сорок оказаться вот такой вот заботливой мамой с игривой косыночкой на шее, встречающей из поездки сына-красавца.

Сейчас сидящий рядом Евгений на красавца похож не был. Видимо, удачно отметил накануне выполнение масштабного заказа. Он рисовал в Пекине групповой портрет семьи в интерьере одного известного китайского промышленного магната и получил предсказуемо щедрый гонорар.

Сама я тем временем закончила рисовать дракона и задала детям загадку:

– Девочки, каждая из вас, разглядывая рисунок, может отвечать по очереди на мои вопросы: откуда я родом, кто по профессии, где живу, что люблю…

– Кого вы любите… – продолжил за меня Евгений, а я продолжала игнорировать его реплики.

– Можно я начну! Я просто тоже очень люблю кошек, а у вас котенок как будто из-за плеча выглядывает. Это означает, что у вас питомца пока нет, да? – спросила Даша.

– Да! – призналась я.

– А муж у вас есть? – уточнил любопытный сосед, присоединяясь к обсуждению рисунка.

Даша удивленно посмотрела на мужчину и ответила за меня:

– Конечно же, нет! Вы посмотрите, на лапках у дракона ни одного колечка!

– Говорите на английском! Я ничего не понимаю! – громко крикнула Джу.

Нахмурилась и затараторила на китайском, наверное, от волнения:

– Вы работаете художником, у вас из сумочки торчат кисточки и краски. А еще вы любите шоколадки «Баунти», у вас из верхнего кармашка уголок фантика выглядывает…

– Вы родом из Вьетнама, потому что на драконе шляпа Нон ла, про которую вы сказали, что она вьетнамская! – перебила Даша Джу.

– Наверное, у вас мама вьетнамка, а папа – русский, Лиен, я прав? – Евгений взял меня осторожно за локоть, я отдернула руку, не удержавшись, рассмеялась и громко объявила:

– Правы все участники! Девочки, вы – молодцы! Вот держите блокноты и карандаши! У вас есть один час для того, чтобы каждая могла нарисовать своего дракона.

Девочки разобрали из моих рук карандаши и блокноты, которые я всегда брала с собой в дорогу для работы.

– Вы не поверите, но я тоже люблю по старинке рисовать. Вот эти вот все гаджеты новомодные не для меня. То ли дело карандаш и лист бумаги. Да вот сами посудите! – Евгений протянул мне сложенный пополам листок.

Я обернулась, удобно устраиваясь в кресле и понимая, что игнорировать соседа дальше уже просто невежливо. Молча взяла из его протянутой руки лист бумаги, раскрыла и увидела… свой портрет.

Как там пишут в женских романах? Вся жизнь пронеслась у нее перед глазами, ее сердце остановилось, дыхание ее покинуло, небеса разверзлись, тучи закрыли солнце… Вот это всë словесное пустословие не имело никакого отношения к переживаемым мной чувствам. Я разглядывала на бумаге рисунок, который хотелось назвать стремительным. Словно рисовавший его мастер понимал, что умрет через пару минут. Словно было у покидающего земную жизнь художника последнее желание – нарисовать женщину на берегу океана в ветреный день… меня нарисовать.

Художник спрятал мое лицо, закрывая растрепавшимися на ветру прядями волос, и оставил открытыми только прищуренные глаза и плотно сомкнутые губы. Глаза и губы при этом улыбались. Я улыбалась с иронией и… с любовью одновременно рисующему меня человеку.

– Даже голос океана слышно и крики чаек… – прошептала я, изо всех сил стараясь не расплакаться, осторожно прикоснулась к своим губам на рисунке.

– Разбираетесь в живописи, да? А я было подумал, что только драконов умеете мазюкать… – грубовато пошутил автор рисунка.

– Не паясничайте! – попросила я серьезно. – Вы ведь и сами понимаете, что эскиз прекрасен… Я слышу шум океана, чувствую ветер в волосах и песок на губах… и еще я вижу выходящее из-за туч солнце… Вы – Мастер, настоящий, от Бога…

– А почему это вы вдруг решили, что позади вас именно океан, а не море? – уже серьезно спросил Евгений, а потом вдруг опять пошутил: – Ответите правильно, и я на вас женюсь, честное слово!

– Ультиматум дурацкий. Спросите детей, и они дадут одинаковый со мной ответ на ваш вопрос.

Евгений посмотрел на меня недоверчиво, снова улыбнулся уже своим мыслям и, по-прежнему ужасно коверкая слова, обратился к увлеченным рисованием девочкам на английском:

– Милые леди, посмотрите внимательно на этот рисунок и скажите, что я нарисовал за спиной у Лиен?

– Тихий океаааан! – в один голос громко сказали дети.

– А почему вы так решили?

Даша удивленно посмотрела сначала на мой портрет, а потом – на Евгения, и от удивления даже перешла на русский:

– Да вы сами посмотрите! Какой ветер сильный! Он же прям завладел Лиен! И волны, волны какие громадные! – потом спохватилась и повторила для Джу свои слова на английском.

– Да-да, я согласна! Лиен такая маленькая на рисунке, а вокруг один океан… Грозный, страшный и сильный, очень-очень сильный! – Джу даже распахнула глаза, изображая, насколько океан страшный и сильный.

– Молодцы, девочки, когда станете взрослыми, господин Шиловский с радостью женится на одной из вас! – пообещала я и посмотрела любителю ультиматумов в глаза.

– Я вижу вас впервые. Это точно. Иначе бы запомнил, у меня отличная память… – начал заново разговор Евгений уже без кривлянья.

– И вы еще никогда не пьянеете, наверное? – уточнила я, вспоминая цитату из новогоднего кино. Улыбнулась и протянула руку для пожатия: – Меня зовут Лиен Алексеева. Последние четырнадцать лет я живу в Пекине, работаю в галерее госпожи Чжан. У меня российское гражданство и единственный из оставшихся в живых родных дедушка во Вьетнаме – мамин папа, как верно вы заметили.

Евгений пожал мою руку в ответ и, удерживая в своей, уточнил:

– Где вы учились рисовать? У вас хорошая техника.

– Я прошу прощения, но у меня нет возможности вести сейчас светскую беседу – обещала девчонкам помочь с рисованием. Да и бабушка Джу уже два раза оглядывалась в надежде вернуться на свое место…

– Оставьте свою визитку, мне вам оставить нечего… – попросил Евгений.

– Вы можете написать номер своего телефона на подаренном вами портрете, – простодушно предложила я и протянула листок с рисунком.

– Я ведь всë равно узнаю номер вашего… – ухмыльнулся мужчина, размашистым почерком написал свой номер и уточнил: – И вы действительно мне позвоните?

– Обязательно! – пообещала я.

Оставшуюся часть полета я рассматривала рисунки девочек, обсуждала с ним драконов, обещала повидаться в Пекине, приглашая посетить галерею вместе с родителями, обменивалась контактами с бабушкой Джу и даже немного вздремнула перед посадкой.

Евгений, надо отдать ему должное, не стал навязывать мне свое общество в аэропорту «Шереметьево». Однако, оставаясь верным себе, просто прислал мне сообщение, когда я ехала в такси по дороге в гостиницу:

– Хорошая девочка Даша уговорила бабушку Джу поделиться со мной номером вашего телефона. Лиен, уверен, что мы с вами не договорили, назначьте время и место встречи. Жду.

– Во вторник с одиннадцати можем повидаться в Третьяковской галерее. Зал номер девятнадцать, – вежливо предложила я.

– Сегодня только четверг. В столице у меня много знакомых. Может, повидаемся до моей встречи с ними? Боюсь, что ко вторнику я могу еще не прийти в себя от возлияний горячительных напитков, – прочитала я в новом сообщении.

– Евгений, я до вторника буду работать, в среду улетаю. Поэтому, пожалуйста, постарайтесь не упиться вусмерть и выжить до нашей встречи.

Объяснить, что именно заинтересовало меня в господине Шиловском, кроме таланта художника, я пока не могла. Зато его настойчивое желание встретиться со мной давало основание верить – в картинную галерею он придет трезвым как стеклышко.

Часть 2. Евгений

Евгений пришел трезвый, гладко выбритый и благоухающий парфюмом с ароматом из моих детских воспоминаний о вечерних семейных посиделках в весеннем саду на даче, когда к запаху дыма от костров из спиленных веток вишни добавлялся запах молодой травы.

– Заждалась меня, ну прости, прости… – удивил меня бесцеремонным приветствием Евгений, обнял и поцеловал в щеку.

Я оглянулась вокруг в недоумении, освобождаясь из объятий:

– Не знаю, что поражает меня больше – ваша наглость или забывчивость? Вы опоздали на сорок пять минут! И уберите от меня руки…

– Проспал я, рисовал всю ночь. Утром опоздал сначала в салон красоты, где меня должны были превратить из обычного чудовища в чудовище для красавицы, – мужчина завертел из стороны в сторону головой, демонстрируя изменения: – Получилось, как считаешь?

– Что рисовали? – заинтересовалась я, сменив гнев на милость.

– Маникюр мне сделать не успевали уже. Торопился к тебе. Пойдем позавтракаем!

– Я позавтракала четыре часа назад, – намекнула я на время ожидания.

– Ну, значит, пообедаешь! – радостно провозгласил Евгений, взял меня под руку и потянул за собой, уговаривая, как ребенка: – Сейчас прогуляемся через сквер Шмелëва до Dell`Arte в Большом Толмачëвском переулке, закажем тебе твой любимый тыквенный суп, который я, кстати, терпеть не могу, и поговорим про отсутствие у меня пунктуальности.

– Изучали содержимое моего аккаунта в Instagram? – воскликнула я, пораженная любопытством мужчины, вспомнила свои восторженные посты про сëрфинг в Муйне рядом с красочными фотографиями меня в бикини и смутилась.

Евгений смущение заметил.

– Купальник в горошек понравился больше всех, – заговорщически прошептал он и рассмеялся.

Самой мне смеяться не хотелось. Я не могла поверить, что мой собеседник из самолета и весельчак рядом – один и тот же человек:

– У вас брата-близнеца нет случайно?

– Ты чего не сказала, что из Астрахани, землячка, а? Нагоняла мне тумана про Пекин, про галерею, а про самое главное забыла сказать – на какой улице жила…

Мы подошли к гардеробу, я достала свой номерок и уже было протянула его сотруднику, но меня остановили репликой:

– Мад-му-а-зель, эс-кю-зе-муа!

Евгений забрал у меня номерок, обменял на пальто, встряхнул его зачем-то, галантно развернул, помогая одеться, и сказал каким-то едва уловимым будничным тоном мужчины, который отчитывает беременную жену за туфли на шпильках:

– Хорошо, что сегодня потеплело, а то пальтишко у тебя невесомое совсем. Ты чего вырядилась для московских морозов, как на Каннский фестиваль?

– Евгений, это действительно вы или я вижу волшебный сон? – попробовала я отшутиться, но вышло неудачно и как-то жалко. Я опустила голову и посмотрела на свои ноги в кроссовках. Это – моя реальность. Ведь у меня нет ни мужа, ни беременности… Разве только туфли на шпильках остались в гардеробе пекинской квартиры ждать своего часа.

– Лиееен… – тихо позвал меня Женя.

Не поднимая головы, я продолжала рассматривать кроссовки, жалеть себя и покинутые хозяйкой туфли. И вдруг почувствовала, как мужчина медленно погладил меня по голове и сказал совершенно спокойным, без прежнего веселья голосом:

– Всë наладится, Лиен… обязательно, не переживай…

Потом взял меня под руку и повел к выходу, приговаривая уже шутливо:

– Сейчас закажем тебе тыквенную бурду, мне – нормальную еду из мяса. Ты расскажешь, куда собралась завтра улетать, про юность в Северной столице, про дедушку своего вьетнамского… Алина, соседка моя любимая, почему-то молчит как партизан. Что за женская солидарность у вас такая дурацкая? А еще подругой называется! Даже не сказала, в какой ты обычно гостинице останавливаешься в Москве…

Слушая Женю, я начала улыбаться, вспоминая фотоотчеты о наших встречах с Алиной в Instagram, и вдруг вспомнила еще и Пола. В американском фильме про секс в большом городе гениальный русский художник бьет по лицу похожую на богиню любовницу в туфлях от Manolo Blahnik. В реальной жизни сильный американец влепил подруге пощечину на память, а талантливый русский художник погладил по голове едва знакомую женщину в кроссовках, переживая, что она может замерзнуть в легком пальто.

Захотелось похвалить себя за то, что я не отказалась от российского паспорта, не стала получать гражданство Китая и осталась своей для своих. Пусть, по мнению Бо, мы, русские, – странные и ленивые немного жители своей страны неожиданностей! И, может быть, нам действительно надо учиться трудиться у народа Китая…

Зато нам милосердию не надо ни у кого учиться и способности к самопожертвованию учиться тоже не надо! Не надо учиться приходить на помощь в минуту опасности и спасать жизнь людей и животных ценой своей собственной. Нас не надо учить ждать благодарности в ответ за помощь и спасение. И учить благодарить в ответ за помощь нас тоже не надо. Благодарить мы умеем сами.

Я остановилась, взяла мужчину за руку, посмотрела ему в глаза и решительно перешла на «ты»:

– Жень, спасибо тебе за то, что ты нашел время увидеться и уделяешь мне внимание. За то, что утешаешь, спасибо тебе и за то, что хочешь накормить моим любимым супом, спасибо.

– Это ты меня так вежливо отшиваешь по-китайски? – удивленно распахнув глаза, спросил Евгений.

– Это я тебя так по-русски благодарю – от своего чистого вьетнамского сердца, – ответила я честно.

Мы рассмеялись и зашагали торопливо через сквер Шмелëва в Dell`Arte, спасаясь от повалившего с неба мокрого снега.

Кафе встретило нас сверкающей чистотой входных дверей и тихой приятной музыкой. Мы выбрали столик у окна, сделали заказ, я огляделась по сторонам:

– Уютно здесь…

– Мне тоже нравится. Без пафоса, по-домашнему и стильно одновременно. Бываю здесь каждый раз после похода в галерею. Знаешь, вспоминаю, как мотались студентами Репинки по выходным в Третьяковку смотреть великих. Молодые дурные авантюристы, уверенные в своей гениальности… – Женя улыбнулся с грустью, отвернулся к разгулявшейся за окном метели.

– Расскажи о себе, Жень. Не то, что можно урывками прочитать в интернете про талантливого мальчика из состоятельной провинциальной семьи. Расскажи мне про себя… – попросила я.

Мужчина дотянулся через стол до кольца на моей левой руке, погладил плавную линию волны из белого золота:

– Элегантное очень. На волну похоже. Заказывали или готовое?

– Родители заказывали в подарок на шестнадцатилетие. Это и есть волна, Женя. Я потом расскажу тебе историю семьи и объясню, почему волна… – я сняла кольцо и протянула мужчине, – внутри надпись, прочитай. Это всë, что важно знать о моей провинциальной семье.

Евгений прищурился, разглядывая внутреннюю часть кольца, и прочитал вслух:

– Папа плюс мама равняется любовь плюс Лиен равняется… и снова папа плюс мама равняется любовь… здорово придумали – круговорот любви.

Возвращая мне кольцо, почему-то вздохнул тяжело, резко потер глаза ладонями, тряхнул головой и признался:

– Мои меня тоже любили. Точнее – полюбили с первого дня знакомства, когда приехали в наш детский дом ребенка себе выбирать. Мне было восемь.

Я вскрикнула от неожиданности:

– Ты не родной?

– Нет, Лиен. Родной у родителей умер за два года до моего усыновления. Мой ровесник. Ангина дала какое-то осложнение опасное, к врачам обратились поздно, не спасли. Спасли меня после принятого моей мамой решения оставить сына в роддоме. Новые родители поверили в меня, в мою способность рисовать, делали всë возможное для моего обучения у лучших астраханских педагогов. Ни одного упрека от них не услышал. Рядом с ними я понял, что есть любовь. Любовь – это преданность. Всё. Больше ничего! Химия, физика, лирика – это всë после и ниже преданности. Поменяли место жительства из-за меня, представляешь? Чтобы никто не знал, что я приемыш. Это тоже преданность – забота и помощь. Для меня нет ничего важнее преданности, понимаешь?

В детском доме у меня было два друга, даже кровати рядом стояли. Не разлей вода дружили. Наш завхоз Палываныч увлекался фотографией. Так вот, представь, у каждого, у каж-до-го воспитанника был свой личный альбом с фотографиями. Родители берегли мой альбом как зеницу ока. На шестнадцатилетие тоже сделали мне особенный подарок – разыскали и пригласили на базу отдыха, где мы праздник отмечали, моих друганов детдомовских вместе с новыми родителями. Представляешь, какая работа была проделана? Найти повзрослевших детей и собрать всех в одном месте! Это – тоже преданность. Четыре дня праздника я карандаш из рук не вынимал. Рисовал лица дорогих мне людей. Рисунки у мамы хранятся в Астрахани, я покажу тебе обязательно… И с ребятами познакомлю. Мы собираемся теперь уже семьями один раз в году или в Астрахани, или на море где-нибудь… Дети друзей выросли, приезжают вместе с родителями, и я продолжаю рисовать их всех рядом друг с другом.

– Почему ты ушел из Репинки? – спросила я, оставаясь под впечатлением от услышанного.

Женя улыбнулся, довольный, как я подумала, вопросом, но ошиблась.

– Я боялся, что ты начнешь возмущаться и говорить, что ничего смотреть не будешь и ни с кем знакомиться не будешь… Репинка – закрытая тема, Лиен, расскажи мне лучше про дедушку…

– Дедушка – это личное, всë, что осталось от моей семьи. Я не могу говорить о личном с человеком, у которого не вызываю доверия. Можем закончить прием пищи молча и разойтись, пожелав хорошего дня, – предложила я, понимая важность продолжения разговора для нас двоих.

– Хочешь, я покажу тебе, что рисовал ночью? – услышала я неожиданно.

– Покажи…

Женя быстро нашел нужный файл, протянул мне свой телефон, я посмотрела на экран и всхлипнула. Отвернулась, попробовала безуспешно взять себя в руки и заплакала.

– Божий дар… – прошептала я, обращаясь к нарисованным на картине девочкам.

Подняла голову и повторила слова, обращаясь уже к мужчине:

– У тебя есть божий дар и чистая душа. И ты это знаешь! И ты не делишься своими знаниями с учениками и не показываешь свои картины людям! Обычным людям не показываешь, даже не задумываясь, что имеешь силу и возможность помочь раскрыться многим из них, поверить в свой талант, в себя поверить…

– Помогу поверить в себя? – перебил меня Женя. – О чем ты говоришь, Лиен?! Я сам в себя не верю! Я, я – трус, понимаешь? Самый настоящий жалкий трус…

Последние слова Женя сказал шепотом, отвернулся к окну и закачал головой из стороны в сторону, словно повторяя: «Нет, нет, нет, нет, нет, нет…».

– Для того чтобы назвать себя трусом, нужна смелость. Ты не трус, просто тебе страшно и ты принимаешь страх за трусость. Только это не одно и то же, Женя!

Ты можешь бояться многого и при этом готов в любой момент защитить от опасности других даже ценой собственной жизни. Трус не сможет защитить ни других, ни себя… Трус не способен на самопожертвование, потому что трус не способен любить. Ты способен, Женя! Ты полюбил этих чужих для себя девочек и выплеснул свою любовь на холст. И что-то мне подсказывает, что другим способом проявлять свою любовь к людям ты отказываешься. Поэтому эта картина, как все твои полотна, что я видела в интернете, наполнена любовью, – я прикоснулась к экрану телефона и погладила нарисованный на голове Джу ободок.

Рядом с Дашей Джу склонилась над листком бумаги, с восхищением рассматривая рисунок сказочного дракона. Девочки были одеты в пижамы с вышитыми милыми котятами и сидели на разобранной ко сну старинной кровати в погруженной в темноту спальне. Единственным источником света в комнате было исходящее от чешуи нарисованного дракона волшебное сияние. Переживаемые девочками чувства были переданы с умилением, симпатией и уважением к безоговорочной детской вере в чудеса.

– Я видела картины великих мастеров прошлого и бесчисленное количество однотипных работ современных художников. Вы – Мастер, Евгений Ильич, настоящий живописец, имеющий все основания войти в историю мировой живописи как портретист.

Снова перешла на «вы» я вовсе не от волнения и не случайно. Я проявила уважение. Для меня было важно, чтобы это понял Евгений. Женя понял, кивнул и продолжил свой рассказ:

– Наша семья была состоятельной благодаря способности честно трудиться. Про честный труд я слышал от родителей с первых дней совместной жизни…

Женя говорил так тихо и по-прежнему рассматривая происходящее за окном, словно меня и не было вовсе рядом. Я молчала и слушала невероятную историю про мужчин, женщин и судьбу.

– Мама работала бухгалтером в строительном тресте и вела несколько фирм. Ее стол в домашнем кабинете всегда был заставлен ровными стопками папок с документами. Мы жили в четырехкомнатной квартире, одну из комнат в которой папа оборудовал как кабинет с тремя письменными столами для каждого из нас. Рядом с папиным стоял кульман. Папа был инженером-проектировщиком и вечерами выполнял частные заказы. Рядом с моим столом стоял мольберт, я занимался рисованием самостоятельно и с приходящим педагогом. А рядом с маминым столом стоял прабабушкин ломберный столик, на который мама во время перерыва в работе устанавливала принесенный из кухни поднос с какао, печеньем и шоколадными конфетами со словами: «Поддержим работу мозга, мальчики…».

Мама и сейчас остается сторонником здорового питания и образа жизни. После выхода на пенсию прошла обучение на нутрициолога, нацеленная на работу со сверстниками. А оказалась востребована именно у молодых женщин, родивших в браке первенцев и настроенных на возвращение организма в прежнее дородовое состояние.

Мама тяжело пережила расставание с папой. Именно новое дело помогло ей выйти из самодельной клетки обреченности на одиночество. Она так отчаянно стремилась стать бабушкой мальчика по имени Илья, что стала одержима желанием женить меня сразу после окончания академии. Мама оказалась более результативна в воплощении своих желаний в жизнь. Я женился без диплома о получении высшего образования…

Сейчас назвать причины вступления в брак с едва знакомой девушкой затрудняюсь. Уход из Репинки меня сломил, и вопрос о трусости впервые был задан самому себе в домашнем кабинете рядом с детским мольбертом.

– Кто я есть? Что я есть? Как я есть? – спрашивал я у отцовского кульмана, повернувшись к мольберту спиной.

Вошедшая в этот момент в кабинет мама отчетливо ответила за кульман:

– Ты есть Евгений Ильич Шиловский – талантливый и очень доверчивый художник, для которого я потушила говядину на обед. Иди есть, сынок!

Мама очень сильная женщина, способная противостоять даже цунами. Именно благодаря ей я продолжал рисовать. Она находила для меня какие-то заказы, словно из прошлого, и я брался за работу, от которой отказывались дипломированные художники.

Через московских друзей мама договорилась о моем трудоустройстве в одном из столичных театров.

– Ничего, – мотивировала она меня, – порисуешь задники пока, а дальше видно будет. Жениться бы тебе на спокойной домашней девочке, сынок!

Спустя пару дней нас пригласили в гости к одной маминой клиентке, дочка которой как раз прошла собеседование в одной из частных московских стоматологических клиник. Леночка оказалась милой, совершенно не в моем вкусе, немного взбалмошной, как большинство детей родителей-тиранов, белокурой женщиной, хорошо играющей на фортепиано Сен-Санса.

– Симпатия к азиаткам когда возникла? – не удержалась и спросила я.

Губы Жени, как по команде, сначала резко опустились вниз, а потом медленно сложились в улыбку, в печальную улыбку.

– В школе. Девочку, с которой меня посадили за одну парту во втором классе, звали Саида. Она была казашкой…

– Почему была? – испугалась я.

– Потому что после четвертого класса семья Саиды переехала жить в Беслан…

Сказанное тихим голосом слово «Беслан» стало ответом на многие вопросы про прошлое и настоящее Жени. Погибшая девочка Саида – первая любовь. Поэтому передавались средства для помощи пострадавшим от терактов.

– У нее были густые длинные волосы цвета горького шоколада, заплетенные в две толстенные косы с ровным прямым пробором, и похожая на сливки кожа. Бабушка с дедушкой Саиды жили в селе в Володарском районе, держали коров. И по просьбе моей мамы, возвращаясь по выходным в город, родители Саиды завозили нам деревенскую молочку. Это я про сливки вспомнил… Мы никогда не можем знать наверняка, про что будем вспоминать двадцать или тридцать лет спустя… Я потом долго рисовал Саиду по памяти и по фотографиям. Мама всë сохранила…

Я ведь в Санкт-Петербург уехал до начала учебного года в июле налегке. Дурачок. Даже мольберт с собой не взял. Думал, что всë куплю себе сам. Буду подрабатывать уличным художником, и деньги польются на меня рекой… Прям залили меня деньги-то. Грузчиком работал, официантом, дворником, халтурил – малевал на заказ ерунду всякую… Кем только не работал, чтобы у родителей денег не брать. Первое время отправлял обратно, а потом они сами поняли, что я самостоятельным хочу быть, и стали посылки мне присылать, представляешь? Первую – с мольбертом и красками, потом с одеждой и припасами… С припасами у меня туговато было до тех пор, пока ко мне не проявил интерес сокурсник, родившийся и живущий в Санкт-Петербурге в семье искусствоведов.

Кирилл Костров выбрал меня в приятели за отсутствие амбиций. По его словам, для настоящего художника я был слишком жалостливый, слишком безотказный и слишком покорный судьбе.

– Шило, ты такой дурында, – ругал он меня частенько, – сколько раз тебе надо напоминать про умение отказывать, а? Запомни, дружище, для всех хорошим всë равно не будешь.

Однажды он засмотрелся, как я выдавливаю краски из тюбика, закатил глаза от возмущения, но промолчал. А на следующий день подарил мне коробку английских красок и кисти – целый набор Winsor & Newton. Я был потрясен щедростью и чувствовал какую-то неловкость от подарка. Решил признаться:

– Кирилл, это слишком дорого! Я не смогу тебя отблагодарить или поздравить равноценно!

– Не говори глупостей, я сделал это от чистого сердца, а ты просто дружи со мной и всë!

Интуиция подсказывала мне обратить внимание на предложение просто дружить, но мне так искренне хотелось верить в честность признания и подарок от чистого сердца, что не стал обращать внимания на голос интуиции.

Последующие пять лет наша дружба больше напоминала катание на американских горках или поход в комнату ужасов, чем взаимоотношения молодых людей, основанные на поддержке и помощи друг другу. Я стал обращать внимание на странные совпадения, когда друг сначала приглашал меня домой на семейные обеды, а потом, словно между делом, просил помочь ему с выполнением персонального задания. Мое согласие помогать в итоге стало восприниматься как обязанность сделать вместо него.

На пятом курсе отец Кирилла, Андрей Иванович, сообщил, что моими работами заинтересовались его иностранные друзья и готовы рассмотреть возможность не только приобретения нескольких из них, а даже пригласить меня для сотрудничества в Европу.

– Ты только представь, Женька, у тебя будет своя мастерская, клиенты, статус! – радовался Андрей Иванович и обещал помочь с организацией первой персональной выставки в одном из деловых центров Северной столицы.

Я «летал на крыльях» и не знал, какими словами благодарить своего благодетеля.

– Да какая, к черту, благодарность, Женя, о чем ты говоришь. Мы с Маришей полюбили тебя как родного за то, что наш оболтус рядом с тобой хоть остепенился немного и за ум взялся. А зацепишься одним крылом в Европе и, глядишь, Кирилла к себе подтянешь для административной работы… – строил долгосрочные планы Андрей Иванович.

Я сообщил родителям о дате открытия выставки, и они приехали на пару дней раньше, во вторник, чтобы провести со мной чуть больше времени, радуясь встрече и успеху художника.

В день открытия Кирилл не отвечал с утра на звонки, и я, беспокоясь, даже позвонил его отцу.

– Всю ночь зажигал твой дружище, отсыпается, не переживай, сам его привезу к открытию, – успокоил меня Андрей Иванович.

А я переживал. Ведь именно Кирилл должен был по нашей обоюдной договоренности встречать гостей и контролировать работу официантов. Спасли родители. Мама взяла на себя заботу о фуршете и общение с официантами, а отец согласился встречать гостей:

– Сынок, мне кажется, в этом есть какая-то изюминка даже, когда гостей встречает не просто родственник, а отец художника.

Папа оказался прав. Гости стремились сфотографироваться рядом с родителями и даже просили у них автографы.

Андрей Иванович приехал с супругой и в ответ на мой вопрос про Кирилла отмахнулся:

– Ни слова про этого шута горохового! Не придет он!

Кирилл пришел, когда руководитель делового центра говорил приветственную речь. Я увидел друга и поспешил к нему навстречу, протягивая руку для пожатия со словами:

– Мы тебя заждались, дружище!

Кирилл демонстративно обошел меня, не вынимая рук из карманов, на глазах всех собравшихся гостей. Процедил громко сквозь зубы:

– Я не подам тебе руки!

Усилием воли я заставил себя улыбнуться гостям и вернуться на импровизированную сцену, чтобы торжественно разрезать символическую красную ленточку.

Обиднее всего было то, что Кирилл не был пьян, и я не понимал причины его поступка. Выдавливая из себя улыбку, я отвечал на вопросы гостей, представлял своих педагогов и изо всех сил старался снять возникшее напряжение, сводящее судорогой пальцы правой руки. Подошедшая ко мне со спины мама легонько обняла и прошептала:

– Успокойся, родной мой, это всего лишь неприятный инцидент, вечер проходит превосходно, в душевном общении и с искренним восхищением твоими работами. Я так рада, сынок, так рада!

Мама радовалась рано. Кирилл закатил грандиозный скандал, поругавшись сначала с собственным отцом, а потом, когда охрана уже выводила его из зала, вырвался и набросился на меня. Я не ожидал нападения, не успел увернуться от удара в челюсть. Но боль от удара была ерундой по сравнению с дальнейшим унижением. Кирилл неистово просто орал на весь зал, привлекая внимание всë большего числа гостей. Он кричал, словно выплевывая лживые слова про сговор с его отцом, про мой план втереться в доверие к партнерам Андрея Ивановича, про мою бездарность. Самым омерзительным оскорблением стало уличение меня в краже работ Кирилла.

Андрей Иванович лично вызвал полицию и старался успокоить гостей, которые, к счастью для меня и к сожалению для родителей Кирилла, прекрасно понимали лживость всех прозвучавших обвинений.

Праздник был испорчен. Иностранцы удалились в самом начале скандала, и сейчас я понимаю причины их поступка с благодарностью за помощь четыре года спустя, когда после развода скитался по Европе.

Заявление с просьбой разрешить уйти в академический отпуск я написал в понедельник, проводив родителей в аэропорт с обещанием вернуться домой навсегда.

Мои родители – самые всепрощающие люди на всем белом свете. Ни слова упрека. Только повторяли по очереди перед посадкой:

– Мы верим в тебя, сынок, мы в тебя верим…

Андрей Иванович настаивал на визите к ним домой с целью принести мне извинения:

– Этот паршивец, Женя, на коленях будет прощения просить, я тебе обещаю.

– Спасибо вам за всë, Андрей Иванович, я возвращаюсь домой. Климат Северной столицы оказался вреден для меня точно так же, как и поступок Кирилла. Я его боюсь, Андрей Иванович, и хочу уехать от вашего сына подальше. Спасибо вам огромное за желание мне помочь! От чистого сердца спасибо за доброту и поддержку! – честно признался я, проявляя уважение к хорошему человеку.

Женя поднял руку, подзывая официанта:

– Мне американо, пожалуйста, только горячий!

Посмотрел на меня вопросительно, и я ответила:

– Я буду латте и венские вафли.

– Ой, и я тоже буду вафли. А у вас есть мед? Я с медом люблю…

Потом посмотрел на меня, пояснил:

– Самое вкусное лакомство на свете для меня – ломтик бородинского с маслом и медом…

Я улыбнулась словам про любовь к меду, потому что сама считала мед любимым средством от всех болезней и одиночества.

– Тебе очень идет улыбка, Лиен. Без улыбки ты выглядишь не просто серьезной, а даже строгой! – Женя выдержал паузу и спросил: – Я ответил на твой вопрос про причины ухода из Репинки?

– Ответил. И еще я почти уверена, что ты ответил и на свой вопрос про трусость. Только по-настоящему смелый человек может совершить похожий на твой поступок, остаться в профессии, состояться в ней и любить дело всей своей жизни. Вы вызываете у меня уважение, Евгений Ильич.

– Ты откудова такая уважительная взялась, Лиен Алексеева? – шутливо поинтересовался у меня мужчина, который еще два часа назад был для меня совершенно чужим человеком.

– Из самолета… – улыбнулась я и вопросительно посмотрела на Женю.

– Что? – удивился он.

– Дальше рассказывай, мне интересно, что было дальше, – попросила я.

– Книжку, что ли, собралась про меня писать?

– Нет! Готова уговорить выбрать для второй выставки нашу пекинскую галерею и еще мечтаю стать куратором проекта, – честно ответила я и вдруг отчетливо поняла, даже прочувствовала, что с сегодняшнего дня сидящий напротив человек согласится для меня даже звезду с неба достать. И еще я немного самонадеянно решила, что у внука дедушки Нхата может быть отчество Евгеньевич.

– Да дальше особо ничего интересного не было, – проигнорировал мои слова про выставку Женя.

– А женитьба?

– Ой, ну что женитьба? Папа скоропостижно скончался, мама давила на жалость. Мол, отец внуков не дождался и она не дождется… На горизонте появилась Леночка, между прочим, хирург. Но это больше недостаток в ее случае, чем достоинство.

– Почему? – не поняла я.

– Да потому, что ей нравилось удалять зубы, представляешь? Жаль, что я узнал об этом после свадьбы, месяца через два. Она как-то за ужином рассказала про пациента – здоровенного культуриста, который до ужаса боялся удалять зуб: «Там делов-то было на пару минут всего, но мне было любопытно, долго он продержится или нет. Так представь, хотел сбежать! Прям просил отпустить и обещал на следующий день прийти. Ну я ему укольчик с лидокаином и засадила…».

Побаивался я ее слегка. Честно! Я, как тот культурист, всë храбрости набирался, чтобы попросить отпустить меня. И боялся, что она мне во сне укольчик засадит. Леночка меня удивляла безмерно каждый раз своей какой-то примитивностью мышления и полным отсутствием элементарной культуры. Меня доканывала просто ее неряшливость, и я как-то не выдержал и выступил:

– Лен, каждый раз, когда я дома вижу шелуху от семечек на полу, не могу поверить, что ты дочь интеллигентных людей, имеющий высшее образование стоматолог, который умеет играть на фортепиано и свободно читает Агату Кристи на языке оригинала. Тебе самой не противен мусор на полу гостиной? У нас в детдоме и то чище было, чем здесь.

– Женечка, а ты у нас что, детдомовский, что ли? Почему я узнаю об этом сейчас и то случайно? – возмутилась жена.

– Ну мы не особо с мамой афишируем эту страницу моей биографии. Меня маленьким усыновили… – объяснил я, понимая, что совершил ошибку.

С тех пор Лена не переставая безобидно подкалывала меня детдомовским прошлым до одного дня, когда нарушила все возможные правила поведения в обществе.

Нас пригласили в Переделкино на праздник, организованный в честь окончания моей работы над портретом жены хозяина дома. Я говорил уже, что люблю бородинский хлеб. Естественно, принимающие у себя дома люди, стараясь позаботиться о вкусовых пристрастиях всех без исключения гостей, включая меня, поставили рядом тарелку с любимым хлебом. И я ел с удовольствием и со словами благодарности до того самого момента, пока Леночка не сделала мне громко замечание:

– Женя, на хлеб перестань налегать, ты не в детдомовской столовой!

В комнате смолкли все разговоры, людям было неловко смотреть в глаза друг другу и уж тем более на меня. Я встал из-за стола, вышел в прихожую, надел куртку и покинул дом, не прощаясь. Уехал к другу и вернулся домой только через шесть дней за вещами.

– Ты поставил меня в неловкое положение, Женя, бросил одну среди чужих людей, ушел, пропадал непонятно где, а сейчас вернулся и даже не извиняешься, – возмутилась жена.

– Лена, я ушел навсегда, вернулся, чтобы взять только одежду и альбом с детскими фотографиями. Где он, кстати, я не могу его найти?

– Сейчас уже, наверное, на свалке. Я выбросила его в мусоропровод, чтобы наказать тебя за плохое поведение.

– Как ты могла? Это же детдомовский альбом, Лена, ну кто ты после этого, а?

– Твоя законная жена, – ответила Лена точно с такой же интонацией, с которой рассказывала мне про удаление зуба у культуриста.

Я плакал, когда шел по улице к такси, альбом было жалко.

– А ты не спрашивал своих друзей, у них альбомы не сохранились? Можно же сделать копии фотографий! – предложила я и вытерла свои слезы от обиды за уничтоженные детские воспоминания.

– Думал об этом, и мне приятно, что ты предложила восстановить альбом. Надо будет заняться на днях. Послезавтра я буду в Астрахани, у мамы в субботу день рождения. Не хочешь составить компанию? Я бы тебя с мамой познакомил. Или ты в Пекин завтра улетаешь?

– Завтра я улетаю в Астрахань… – ответила я, и мы расхохотались.

Наблюдавший за нами официант подошел к нашему столу:

– Что-то еще желаете?

Я кивнула и спросила:

– У вас есть бородинский хлеб?

– Конечно, есть.

– Тогда, будьте добры, пожалуйста, нам бородинский хлеб, сливочное масло, мед, мне еще латте, а тебе что? – я повернулась к Жене, увидела его выражение лица и пояснила: – Это мое любимое лекарство от всех болезней и одиночества.

– Мне еще один горячий американо, пожалуйста, – попросил Женя, дождался, когда мы остались одни, и с серьезным выражением лица сказал, четко проговаривая каждое слово: – Я почти уверен, что ты больше не одинока, Лиен. И еще абсолютно уверен, что сам я тоже больше не одинок.

– Может быть, ты еще абсолютно уверен в том, что готов организовать персональную выставку в нашей галерее?

– Даже не знаюююю… а что мне за это будет?

Я рассмеялась:

– Даже не знаююю… может, еще раз пойду с тобой на экскурсию в девятнадцатый зал Третьяковской галереи.

Женя, в отличие от меня, не смеялся, оставаясь серьезным:

– Может, ты расскажешь мне, почему сама не замужем?

– Может быть, теперь, когда ты почти уверен, что я больше не одинока, мы не станем обсуждать мое прошлое?

– У меня нет желания обсуждать, Лиен, я прошу рассказать мне, почему ты не замужем.

Не зная, с чего начать рассказ, я молчала. Женя медленно сделал бутерброд, осторожно положил на мою тарелку и напомнил, принимаясь за следующий:

– Для нашей встречи я весь день сегодня освободил, кафе работает до одиннадцати, времени полно…

– Не знаю, с чего начать, – призналась я, смущаясь.

– Начни с детства, – посоветовал мне Женя и улыбнулся с нежностью, подбадривая.

Я вздохнула глубоко, положила руки на стол ладонями вниз и начала свой рассказ:

– Дедушка Нхат, мамин папа, подарил мне в честь рождения вьетнамскую шляпу Нон ла. Шляпа украшала стену рядом с моей кроватью, и я разговаривала со шляпой вместо живущего в деревне Бау Чык дедушки-гончара…

Женя слушал очень внимательно, откинувшись на спинку стула и разглядывая мое лицо. Я рассказала про знакомство родителей и про «сивесту». Про волшебный улов прадедушки Винь и про его розу – прабабушку Хонг. Про рождение дедушки Нхата и про подаренную ему жемчужину. Когда я стала рассказывать про поступление в художественное училище в Санкт-Петербурге, Женя меня остановил:

– Подожди, а почему это ты решила сбежать из родительского дома, не закончив школу?

– Я не сбегала…

– Лиен, давай договоримся! Когда ты не можешь сказать правду, скажи честно, что не можешь. Не надо врать. Это в большей степени унижает тебя, а не того, кому ты врешь…

– Согласна, прошу прощения… Я сбегала не из родительского дома, а из города, который не могла уже делить с другим человеком…

– Несчастная любовь? – услышала я вопрос.

– Это была не любовь, а происшествие, последствия которого мешают мне до сих пор доверять людям. За мной ухаживал живущий в нашем районе парень, и однажды я пригласила его домой попить чай с тортом. Омерзительнее сделанного им против моей воли могло стать только его заявление, что я всю жизнь буду платить мужчинам, потому что бесплатно со мной никто никогда не захочет…

– Скотина! – прокомментировал Женя брезгливо.

– Сейчас в Канаде живет. В Instagram статус стоит «счастливый муж и отец двух принцесс».

Женя вдруг резко наклонился через стол в мою сторону и спросил, понизив голос:

– Подожди, так получается, что ты больше ни с кем с тех пор не…

– Господи боже мой! – возмутилась я. – Как, ответь мне, пожалуйста, как способный так тонко чувствовать человеческие души художник может, сложив два и два, получить пять?! Евгений Ильич, ну неужели единственное, что вас интересует, это был у меня секс после школы или нет? Ну вот правда, а?

Женя смутился и даже покраснел, как получивший двойку школьник:

– Я идиот, прости, пожалуйста, меня, придурка…

– Пожалуйста… Конечно, у меня были отношения, но не очень длительные…

– Почему?

– Потому, что я не видела и не чувствовала в своих партнерах мужчину, которому захотела бы дать больше, чем он ожидал или мог попросить… понимаешь?

– Понимаю…

– Не понимаешь, Жень, по лицу вижу, что не понимаешь! – для меня было так важно, чтобы именно этот мужчина понял, что я пытаюсь ему объяснить… и я рассказала ему про свои восхождения на гору Таку и про мамино чувство вины перед Буддой.

– Вот именно так преданно хочу я прожить жизнь рядом с преданным мне мужем, чтобы быть готовой отказаться ради него от важного для меня… И чтобы он мог отказаться ради любви ко мне от важного для себя…

Женя осторожно взял меня за руку и неожиданно сказал:

– Лиен, я готов предоставить осенью свои картины для персональной выставки в вашей пекинской галерее и прошу тебя быть куратором этой выставки.

– Ты серьезно? Не передумаешь? А почему осенью? – поразилась я принятому Женей решению.

– Не передумаю. Даю слово…

– А почему осенью-то?

– Да мне заказы нужно выполнить… – туманно пояснил спрятавший вдруг глаза мужчина.

– Евгений, давайте договоримся! Когда вы не можете сказать правду, скажите честно, что не можете. Не надо врать. Это в большей степени унижает вас, а не того, кому вы врете…

– Да я не вру… просто стесняюсь говорить правду…

– Скажите пожалуйста, а приставать ко мне при детях в самолете ты не стеснялся?

Женя даже не улыбнулся при воспоминании о нашем знакомстве. Молча смотрел на скатерть и хмурился:

– Я не люблю об этом говорить и не выношу, когда об этом говорят другие… Не люблю привлекать внимание… Ты знаешь, что такое паллиативная помощь?

– Знаю, и наша галерея помогает Миюньскому центру паллиативной помощи в пригороде Пекина…

– Ну вот я тоже иногда… Есть одна двенадцатилетняя девочка, продление жизни которой зависит от постоянного присутствия рядом внимательно ухаживающих за ней людей и бесперебойно работающей дорогостоящей техники… и я сейчас буду активно набирать заказы, чтобы иметь возможность перечислить средства на приобретение нового аппарата…

– Ты сколько планируешь перечислить?

Женя назвал сумму и признался:

– Я сознательно не хочу просить в долг и брать кредит, потому что сумма слишком велика, чтобы не объяснять, для чего она мне потребовалась. А я не хочу объяснять, не хочу, чтобы знали, что я… что я…

– Женя, скажи это! Просто назови это правильными словами – что ты помогаешь чужому ребенку выживать, Женя! – не выдержала я и даже повысила голос. – Ведь это правда, Жень! Ты помогаешь!

– Я не хочу становиться героем, Лиен, просто делаю то, что могу…

– А ты понимаешь, что выставка поможет заработать тебе больше, чем выполняя заказы?

Женя покачал головой:

– Уверенности нет. Ты, конечно, можешь намекнуть на то, что выставка «станет пушкой, выстрелит и будет мощный выхлоп». Но лозунги блогеров, даже уважаемых мною, остаются лозунгами блогеров! Я верю в свою способность заработать на заказах и, пусть даже частями, буду перечислять семье девочки деньги. От выставки ждать таких щедрых поступлений я не готов, Лиен, прости.

– Понимаю тебя и очень-очень хочу помочь тебе поверить, как ждут поклонники твоего творчества возможности вживую увидеть работы любимого художника. Ты даже не представляешь количества желающих побывать на твоих мастер-классах в рамках проведения выставки! А ведь можно еще и транслировать для жителей других стран с платным доступом к каналу.

Женя улыбнулся, довольный сказанными мной словами:

– А ты представляешь, как приятно слышать про успех моей выставки от тебя? Только, пожалуйста, не надо меня уговаривать, хорошо? Мне и тебе отказывать неудобно, и людей я подвести не могу.

– Хорошо, не буду уговаривать. Мы пойдем другим путем и назовем его «Путь прадедушки Винь», – предложила я, подняла руки к шее, отодвинула воротник свитера, расстегнув замок, сняла цепочку с кулоном и протянула Жене.

– Что это?

– Жемчужина прадедушки Винь.

– А я подумал по твоему рассказу, что ее продали и на вырученные деньги купили мастерскую… – удивился Женя, разглядывая кулон на моей ладони, – какая тонкая работа.

– Считается, что красота жемчуга живет дольше благодаря теплу человеческого тела. Дедушка Нхат никогда не продавал жемчужину, а только оставил ее в залог и выкупил через четырнадцать месяцев после открытия мастерской. Придумал сам и заказал для кулона оправу вот такой вот необычной формы. Видишь, с одной стороны жемчужина закрыта створкой, а с другой прикасается к телу носящего кулон человека.

Первой хозяйкой кулона стала моя бабушка Хиен. Мама перед поездкой в Советский Союз получила кулон в подарок от родителей. Провожая меня в Китай, мама с папой подарили кулон мне. Иностранцы не имеют права владеть недвижимостью Китая, а системы двойного гражданства в Китае нет. Отказываться от российского паспорта я не хотела. Поэтому у меня была только одна возможность решить жилищный вопрос – оформить долгосрочную аренду. Спустя два года моей жизни в Пекине семейный совет постановил использовать ценную жемчужину при оформлении договора аренды квартиры на двадцать лет. А еще через полтора года кулон вернулся ко мне, не без помощи родни, признаюсь…

Сейчас я передаю кулон для помощи одной незнакомой девочке с уверенностью, что новый аппарат будет у нее через неделю, и тогда ты сможешь начать подготовку к открытию выставки, которое может состояться, скажем, в период официальных мероприятий праздника драконьих лодок Дуаньу в начале июня. За основу для афиши может идеально подойти нарисованная тобой вчера картина с нашими попутчицами и драконом. Как ты считаешь, подойдет?

– Девочку зовут Грета. Она третий ребенок моих немецких друзей из Германии, которые приютили меня в своем доме во время работы в Европе, – сказал Женя.

Помолчал немного и продолжил говорить, с трудом подбирая слова:

– Лиен, всë рассказанное и предложенное тобой впечатляет и… возвращает меня в тот день, когда Кирилл вручил мне кисти с красками баснословной для тех времен стоимости. Сейчас я переживаю прежнее чувство неловкости из-за того, что я никогда не смогу сделать для тебя что-то подобное в ответ. У меня нет семейных реликвий, элитной недвижимости и накоплений. Я отдаю большую часть заработанного нуждающимся в поддержке, довольствуясь малым. Обо мне пишут небылицы в интернете, но я всегда старался опровергать слухи о моих романах, яхтах и виллах, поясняя, что посещаю знаменитые курорты по приглашению состоятельных заказчиков…

Я устала слушать длинную, а главное, никому не нужную из нас двоих речь на тему «Я тебе не подхожу» и остановила Женю:

– Тебе совсем необязательно со мной дружить, поверь. Если я правильно поняла напоминание о поступке Кирилла. Можем при желании оформить документ о финансовых обязательствах двух сторон, где будут прописаны и жемчужина, и выставка, и многое другое, которое для меня сейчас менее важно, чем жизнь Греты. Потому что я верю – людьми нас делают не наши успехи, а единственная по-настоящему ценная способность быть милосердным. Дедушка Нхат каждое свое занятие с учениками начинает словами: «Получая добро, важно и другим отдавать добро!»

Я замолчала в ожидании окончательного решения Жени принять помощь.

Женя взял в руку телефон, набрал номер и поздоровался на вполне приличном немецком с человеком на другом конце Европы:

– Guten Tag, Bruno…

Мои скромные знания немецкого помогли понять слова про добрую frau, про оформление документов и про привет Грете.

Закончив разговор, Женя, улыбаясь, посмотрел мне в глаза и признался:

– Лиен, я все-таки решил, что дружить с тобой мне надо обязательно. Ты согласна?

– Конечно, согласна! Здорово же, когда на свете есть друзья… – ответила я, прекрасно понимая, что мужчина имел в виду не только дружбу.

Глава 3

Про мальчишник, судьбу и любовь

(Аркадий и Ида)

Женить меня хотят все, кроме мамы. Мама хотеть устала и неделю назад перешла к угрозам:

– Я лишу тебя наследства, Аркадий! Или ты остепенишься наконец и женишься, или я за себя не ручаюсь!

Мама подзабыла, что сыну просто нечего наследовать по той простой причине, что уже шесть лет я являюсь владельцем всего движимого и недвижимого имущества семьи.

Документы по дарению мама оформила после инсульта. И со дня посещения нотариальной конторы ее идея меня женить стала навязчивой. В ход пошли не только дочери друзей и сослуживцев. Круг поиска потенциальной роженицы маминых внуков расширился и вышел за пределы государственной границы Российской Федерации:

– Аркашенька, вечером у нас гости. Ханна Львовна придет с внучкой. Идочка первый раз в России, вчера прилетела из Хайфы. Девочке двадцать четыре и уже известный дизайнер в Израиле. Вдруг это судьба?

– Мам, слово «вдруг» означает неожиданно, а не по написанному тобой сценарию. И вечером я иду на мальчишник. Завтра Женька женится. Буду поздно. И еще я не знаю, о чем можно говорить с известным юным дизайнером из Израиля. Я ничего не понимаю в дизайне, – честно признаюсь я, мгновенно раздражаясь. Ведь сейчас все кому не лень выдают себя то за дизайнеров, то за креативных директоров.

– Евгений женится? Вот видишь, сынок, даже этот оболтус решил остепениться и порадовать свою мать! – упрекает меня мама.

А я начинаю хохотать в ответ:

– Галина Дмитриевна месяц спала на паспорте сына. Женька женится на вьетнамке. Но если тебя такой союз обрадует, то я могу женится на подружке невесты. Мама, у купидона много стрел. Он может попасть одной и в меня…

– Аркадий, с тобой невозможно разговаривать серьезно! Поэтому настоятельно рекомендую перед встречей со своими собутыльниками проявить ко мне уважение и быть дома в шесть. Примешь гостей, представишься Идочке и можешь идти развлекаться.

Маму я обожаю. И понимаю. Ей уже шестьдесят два года. Мама хочет не просто дождаться внуков, она мечтает набыться с ними и оставить детям память о себе. Только даже обожая маму, я не готов жениться исключительно для продолжения рода.

Друзья обычно подшучивают над моей холостяцкой жизнью:

– Сердце нашего Аркадия может покорить только умная красавица с табличкой All inclusive!

И они абсолютно правы – я жду идеальную женщину моей мечты. Соратницу, любовницу и мать наших детей. Через месяц мне исполнится тридцать три. Амбициозного желания стать известным архитектором в масштабах страны у меня никогда не было. Тем не менее к созданию семьи я подготовился основательно.

Моя компания зарекомендовала себя на местном рынке как надежная успешная команда профессионалов, рабочий график которых расписан на четыре года вперед. Мы строим красивые и удобные жилые дома по разработанным нашими архитекторами индивидуальным проектам.

И именно сейчас я спешу на встречу с потенциальным заказчиком. Выбор места встречи меня немного удивил, но желание клиента – закон. И, если кому-то хочется говорить о делах во французской кондитерской за изящным столиком, на котором даже ноутбук не раскроешь, я готов к любому повороту событий.

Светлый и уютный зал популярной кондитерской предсказуемо заполнен до отказа. Единственным свободным местом оказывается венский стул рядом с сидящей за столиком у окна женщиной.

Женщина особенная. Как я люблю. Брюнетка. Длинные волнистые блестящие волосы собраны в аккуратный хвост сбоку как-то очень стильно и элегантно. Серый шерстяной пиджак накинут на плечи. Высокий ворот синей водолазки подчеркивает красивую линию подбородка с едва заметной ямочкой. Необыкновенные глаза цвета густого дыма от осеннего костра с полыхающими огнем вкраплениями золотистых брызг. Умные и печальные глаза. Женщина расстроена.

Как можно быть расстроенной с такими бесконечно длинными и стройными ногами, обтянутыми голубыми джинсами? Как вообще женщине с такой сногсшибательной внешностью можно быть печальной? Попробую узнать. Как там сказала утром мама: «А вдруг это судьба?»

– Здравствуйте! Прошу прощения! Можно мне занять свободное место? – выворачиваюсь я наизнанку с внушающей доверие улыбкой.

– Если приставать не будете, то можно, – отвечает тихо моя предполагаемая судьба, даже не повернув головы в мою сторону.

– Да боже упаси! Мама еще в детстве запретила мне приставать к красивым женщинам, – привычно завожу я любимую шарманку и прикидываю свои шансы на успех.

– Как я вас понимаю, – обращается женщина к своей чашке.

– Я прошу прощения, что вторгаюсь в вашу приватность! Позвольте уточнить! У вас монолог или у нас диалог? – демонстрирую я свое мастерство каламбурить.

– Диалог у нас с капучино, – отвечает женщина, поворачивается и смотрит мне прямо в глаза.

И то, что я увидел в ее глазах, подсказало мне слова:

– Простите. Серьезно. Простите, пожалуйста. Как-то по-дурацки я себя веду.

Женщина не была ни грустной, ни печальной. Что-то страшное и трагическое произошло в ее жизни. Что-то, почти убившее в ней жизнь.

– Вы ведете себя не по-дурацки, а предсказуемо. Это уже второе кафе, из которого мне придется уйти из-за таких, как вы, – красавица продолжает смотреть мне в глаза и говорит правду. Ведь я действительно с ней заигрывал.

– Пожалуйста, не уходите! Мне стыдно. Поверьте. Останьтесь, пожалуйста! Обещаю не приставать! И не расстраивайтесь вы так! Может, еще всё обойдется. Может…

– Что обойдётся? Моя мама передумает выдавать меня замуж за еврея для сохранения нашего рода? Или, может, папа перестанет слушать бабушку и не заставит меня знакомиться с каким-то великовозрастным прорабом-ловеласом? Или, может, бабушка сама поймет, что сын дочери ее близкой подруги может не быть чудесным мальчиком в тридцать два года? Я не хочу быть племенной кобылой! Я хочу заниматься любимым делом и создавать людям уютные дома!

Что вы на меня так смотрите? Вот скажите, разве я похожа на женщину, которая захочет стать племенной кобылой?

– Вы похожи на женщину моей мечты, – честно признаюсь я, пораженный улыбкой судьбы.

– Хватит врать! Вы же только что извинились и пообещали не приставать! Как вам не стыдно? – удивляется красавица.

– Мне стыдно! Правда стыдно! Только, прошу вас, позвольте мне сделать всего пару-тройку звонков и, пожалуйста, предоставьте возможность реабилитироваться в ваших глазах! – прошу я и достаю из внутреннего кармана пиджака телефон, стоящий на бесшумном режиме.

От клиента пришло смс с извинениями и просьбой перенести встречу.

– Вот видите, как бывает, когда в пасмурный день знающий всë и про всех с небес фонариком дорогу подсвечивает одиноким путникам! Человек, которого я здесь ждал, поменял планы. Сам я здесь очень редко бываю. А сегодня, благодаря назначенной встрече, приехал и сейчас разговариваю с вами. Вы верите в судьбу? – спрашиваю я с довольной улыбкой от того, что со мной происходит. Нет, не так! От того, что с нами сейчас происходит.

– Это очень по-еврейски. Вся моя семья верит в мазаль. И я верила раньше… До тех пор, пока меня не решили свести с этим маменькиным сынком! – возмущается моя собеседница.

Я внимательно слушаю женщину, набираю знакомый номер, жду ответа и радуюсь жизни со словами «осим хаим» в моей голове:

– Мам, привет! У меня поменялись планы на вечер. Нет, ты не поняла! Я буду дома. Мама, послушай меня, пожалуйста, внимательно. Позвони сейчас Ханне Львовне и скажи, что мы вместе с Идой заедем за ней ровно в пять. Да, мы уже познакомились. И я тебя очень люблю, има (мама).

Женщина смотрит на меня во все глаза, покачивает головой и говорит с растерянной улыбкой:

– Зачем они мне сказали, что вы – прораб?

– Ида, меня больше интересует другое: с чего вы взяли, что я – ловелас?

Меня отвлекает телефонный звонок, и я отвечаю, улыбаясь Иде:

– Привет, Женя! Нет, сегодня меня на мальчишнике не будет. Прости. А вот завтра на свадьбу лучшего друга я приду с женщиной моей мечты. Женя, у меня неожиданно поменялись планы.

На вечер, на утро, на день и на всю оставшуюся жизнь.

Глава 4

Про мартини, пожарника и любовь

(Вадим и Марина)

Она

Людей в форме я не понимаю. Нет! Не так! Я терпеть не могу людей в форме за вранье про защиту народа. Ну вот какая защита может быть у гаишников например, а? Ой, простите, пожалуйста, у работников ГИБДД! Я вас умоляю!

Тоже мне – представители закона. Нашли, кого прав лишать за неделю до Нового года! И было бы за что! За фужер мартини! На целых три месяца! Из-за одного фужера мартини и из-за одного невозможно принципиального гаишника я превратилась в пешехода. Нет, ну хорошо, я работаю в двух шагах от дома! А как же остальная моя жизнь? Салоны красоты, торговые центры, спа, фитнес… А погулять в пятницу? Что? На такси, что ли, ездить? Это же прямо ужас ужасный без машины! Вот иду сейчас домой после работы. Пешком. Каблуки калечу только. Это не тротуарная дорожка, а козья тропа после обвала. Ужас какой-то!

– Ужас какой-то! Я же тебя не подниму, понимаешь? Вставай сама! – слышу я расстроенный детский голос и плач из-за можжевельника.

Подхожу ближе и понимаю, что домой я попаду не скоро. Придется возвращаться в клинику. Я ветеринар и пройти мимо раненого животного не смогу. Я буду спасать жизнь. Собачью, кошачью или жизнь обыкновенного хомяка.

Сейчас мне трудно решить, кто нуждается в моей помощи больше – испуганная заплаканная девочка лет восьми или дворняжка с большой открытой раной от ожога на боку. Девочка гладит собаку, низко наклоняется, чтобы заглянуть ей в глаза, и просит:

– Ты держись, ладно? Я сейчас позову кого-нибудь на помощь. Только не умирай.

– Не умрет твоя собака. Расскажи мне, что случилось? Как тебя зовут? И как зовут собаку? – спрашиваю я девочку, опускаюсь на колени рядом с ней.

Вздыхаю тяжело, прощаясь с новыми голубыми джинсами, испачканными уже грязным и подтаявшим снегом, поясняю:

– Я – врач, Марина Викторовна.

– А я – Настя. Настя Матвеева. Как собаку зовут, не знаю. Она не моя. Я за хлебом шла, услышала, скулит кто-то. И вот нашла ее. А как вы ее лечить будете? У вас что, перевязочные материалы с собой есть? – девочка отвечает мне как учительнице на уроке.

Хорошенькая такая домашняя девочка. Добрая, вежливая, искренняя. Шапка красная с помпоном натянута на лоб аж до самых глаз. Глаза серые в зеленых крапинках, говорящие. Глаза говорят, что сердце рвется на части у ребенка от жалости к животному.

– Этот на каком же уроке в школе про перевязочные материалы рассказывают? – уточняю я и набираю номер своей напарницы.

– Это не на уроке. Дома. Мама моя – хирургическая медсестра. Они с папой в командировке. А папа – вертолетчик. А я с бабушкой и с папиным братом. Только бабушка сейчас в больнице. У нее ковид. И я только с дядей. Он сейчас на дежурстве, а я – на хозяйстве. Она правда не умрет? – вызывает у меня еще большую симпатию девочка. Я в детстве тоже часто оставалась с бабушкой и тетей, пока родители вахтами работали на Севере.

– Успокойся, Настя, рана у собаки серьезная, но угрозы для жизни не несет. Моя напарница трубку не берет, занята. Перезвонит, когда освободится. А это может быть не скоро. Вот за этой пятиэтажкой находится наша ветеринарная клиника. Ты можешь дойти до нее и позвать на помощь? – спрашиваю я, не сомневаясь, что девочка согласится.

– Я могу! А вы можете сказать моему дяде, что я с вами? Я его сейчас наберу! Он мне не разрешает с посторонними разговаривать.

– А чего же ты со мной тогда разговариваешь, если тебе не разрешают, а? – любопытство во мне берет верх над удивлением послушностью ребенка.

– Какая же вы посторонняя? Вы же доктор! Мы же с вами собаку спасаем! И знаете, сколько здесь народу прошло, пока вы не остановились? А вы остановились! – Настя говорит со мной так серьезно, как будто маленькая девочка – это не она, а я.

– Ясно! Звони давай своему дяде! – улыбаюсь я девочке.

Только улыбка моя грустная. Моему ребенку тоже было бы сейчас восемь, если бы я не сделала то, чего мне делать не хотелось, почти девять лет назад. Хотелось мужчине моей мечты свободной, не обремененной детьми жизни. Хотелось пожить для себя. Я была младше на шесть лет и не понимала, как можно создавать семью и жить для себя? Как без детей-то? Зачем тогда о свадьбе мечтать?

А дело оказалось именно в том, что кроме меня в нашей паре никто о свадьбе не мечтал. Мой возлюбленный мечтал жить в гражданском браке. Жить в доставшейся мне от бабушки квартире в сталинке на тихой узкой улочке в старом квартале центра города. Еще мечтал водить машину, подаренную мне родителями в день защиты диплома. И отдыхать мечтал на лучших курортах мира.

Папа с первого дня своего знакомства с будущим зятем предупреждал меня о бесцельно потраченном времени. Но разве мы слушаем в юности родителей? Напрасно не слушаем! Родители просили оставить ребенка. Мужчина моей мечты просил не делать глупостей. И если бы я послушала родителей, уже восемь лет была бы счастливой мамой вот такого жалостливого сокровища в красной шапке.

– Алё, это я. Нет, дом не горит. И трубы не лопнули. И война не началась. Я не порезалась, Вадим! Я пошла за хлебом. Да, я помню, что звонить только в экстренных ситуациях. У нас здесь собака раненая. Щас трубку доктору дам, – красная шапка оказалась сдвинута для разговора, и розовое ушко с серебряной сережкой в виде кошки меня влюбило в этого ребенка на всю оставшуюся жизнь.

Я взяла теплый от детской ладошки телефон и едва не оглохла от вопля:

– Какой еще доктор, Настя? Быстро домой!

– Здравствуйте! Доктор – это я. Ветеринар Марина Викторовна Подольская. Ваша племянница обратилась за помощью для раненой собаки. Мы вместе с Настей спасаем собаке жизнь. Вы не переживайте, я из клиники провожу девочку домой. Клиника называется «Айболит», – отрапортовала я.

– Что Настя делает в клинике, я вас спрашиваю? Как она к вам попала? – проорал мне в ухо нервный дядя Вадим.

– Да мы еще в клинику не попали. Мы на улице рядом с раненой собакой. Напротив рыбного рынка в клумбе с можжевельником. Настя за хлебом шла и увидела собаку с ожогом. И меня на помощь позвала. Я уже вообще жалею, что мы вам позвонили, – сорвалась я на крик.

– Принято! Значит, так! Я рядом, за Покровским собором! Оставайтесь на месте, подъеду через пару минут. И еще! Скажите, Настя в шапке? – озадачил меня вопросом дядя Вадим.

– Настя в шапке. В красной, – растерянно ответила я.

– Передайте ей, пожалуйста, что она молодец! – почему-то весело сказал мужчина, и неожиданно перед короткими гудками я услышала знакомую интонацию в его голосе, сразу же о ней позабыв.

– Настя, дядя просил тебе передать, что ты молодец! – протянула я телефон ребенку.

Лицо девочки покрылось румянцем то ли от смущения, то ли от гордости:

– Это из-за шапки. Я обещала не ходить без шапки.

Я обняла девочку за плечи и честно сказала:

– Это не из-за шапки! Ты – молодец и добрый, неравнодушный человек. Хоть и маленький, но очень отважный. Ты – молодец!

Он

Настя – молодец! Такая добрая, неравнодушная маленькая девочка и такой большой человек. Она свой будильник ставит на полчаса раньше, чем мой. Для нее важно поступать, как старшие женщины в семье. Завтраком меня кормит и провожает на работу. И в окно машет. И вот это вот окно и ладошка Настина совершенно неожиданно навели меня на мысли о жене и ребенке.

Никогда раньше мне эта мысль о женитьбе не приходила в голову. Не потому, что я обязательств боюсь или прям такой отпетый гуляка. Просто я не встретил еще женщину для семейной жизни со мной. Встречаются какие-то легкомысленные особы с караоке в голове. А семья – это не развлекательная программа вечером в пятницу. Это – труд и ответственность, как у Насти нашей, утром, днем и вечером.

Современницы же мои всё больше о правах своих заботятся. И предъявляют свои права, где надо и не надо. Кстати, о правах.

Пару недель назад случайно оказался на посту, где стажер пьяную девицу уму-разуму учил. Ну не то чтобы пьяную – подшофе. Пришлось даже вмешаться.

Нет! Не так! Кого я обманываю? Мне понравилась девица эта. Очень. Красивая, стройная и вежливая. Вежливость – редкость сегодня. Особенно в разговоре с сотрудниками ГИБДД. Нарушители сразу становятся исключительными интеллектуалами и острословами с пренебрежительным отношением к людям в форме. Эта девица держалась достойно. Вежливо и настойчиво противостояла обвинениям стажера. Стажер, росточка невысокого, юный совсем, начал сдавать позиции больше перед женской красотой, чем перед аргументами. И я вмешался. С одной целью – познакомиться и взять номер телефона. Очень красивая потому что.

Только я ей не понравился. Совсем. Не знаю почему. Может, на бывшего похож? Она с такой откровенной злостью на меня смотрела, пока я представлялся, документы проверял и телефоном между делом интересовался. И когда я был уже готов закрыть глаза на ее несчастный фужер мартини и предложить выпить по чашке кофе, она сквозь зубы сказала:

– Платить не буду, не старайтесь! Лишайте по вашему закону.

Я лишил на три месяца. И расстроился. Захотел даже позвонить и просто поговорить по-человечески. Передумал и упустил момент. Струсил. Жалею теперь. Очень красивая. Густые светло-русые волосы заплетены в косу чуть ниже плеч и глаза чистого зеленого цвета. Она на сноху мою похожа Валентину – Настину маму. Такая же высокая, стройная и красивая той самой красотой, что делает женщину именно милой и желанной. Настоящая потому что она, без манерности, без продуманных поз и без отрепетированных перед зеркалом гримас. На стажера смотрела с сочувствием и пониманием его смущения. Только она не упивалась своей властью над парнем, а словно поддержать хотела вежливым обращением. Может, взять и позвонить? Может, я и ни при чем вовсе? Может, еще получится познакомиться?

Я припарковался, вышел из машины и направился к мелькнувшей в можжевельниках красной шапке. Настя громким от волнения голосом обещала стоящей рядом женщине:

– Вам с ним только познакомиться надо – и сразу поймете, что он у нас очень хороший и добрый!

Женщина со спины производила впечатление юной фигуристой особы в почему-то грязных джинсах и в дутой белой короткой куртке с капюшоном на голове.

Первой меня увидела Настя. Сначала улыбнулась, подняла руку помахать, потом посмотрела вниз, видимо на собаку, расстроилась, шагнула к женщине, уткнулась в нее лицом и громко расплакалась.

Женщина мгновенно наклонилась и крепко обняла мою племянницу. Капюшон куртки вдруг свалился с ее головы, и я узнал заплетенную в сложный узор косу на светло-русых волосах. Всё, что я мог сказать, потрясенный неожиданной и такой долгожданной встречей, это:

– Здравия желаю!

Она

Голос я узнала сразу. Приятный низкий голос уверенного в себе мужчины еще ночью на дороге никак не укладывался в моей голове с образом человека в полицейской форме. Он мне тогда понравился очень, этот мужчина. И я разозлилась на себя за желание наступать на старые грабли. Хватит! Видали мы уже одного деятеля с погонами в прошлой жизни.

Этот же мужчина спокойно и корректно со мной говорил. В какой-то момент мне даже показалось, что он меня на кофе собирается пригласить. И меня понесло, как Остапа. Наговорила ему гадостей. Обидела человека. Переживала потом. Стыдно до сих пор. Хорошо, ребенок выручает:

– Вадь, как хорошо, что ты приехал! Ты тоже нас не бросил, как Марина Викторовна. Все мимо прошли, а она нам на помощь пришла. Познакомьтесь, Вадь! Марина Викторовна, это мой дядя Вадим Евгеньевич.

– Мы знакомы, Настя, – не глядя в мою сторону, отвечает девочке мужчина. Приседает рядом с собакой и начинает осторожно гладить животное по голове широкой ладонью.

Я стою и, как завороженная, смотрю на движение его руки. Никогда и никто, кроме родителей, не гладил меня по голове с такой нежностью, с которой этот человек успокаивает собаку. Собаку! Собаку, на месте которой мне сейчас так отчаянно захотелось оказаться.

Как странно устроена человеческая жизнь! Одни мечтают увидеть Париж и умереть, а другие мечтают лишь на мгновение стать центром Вселенной для одного-единственного человека. Чтоб любимый примчался с другого конца планеты или с соседней улицы и сказал:

– Держись! Я с тобой! Я рядом!

И по голове чтобы обязательно погладил с нежностью, успокаивая. Так, наверное, одинокие женщины и сходят с ума, когда начинают завидовать бродячей собаке.

Мужчина резко поворачивается ко мне с неожиданным вопросом:

– Сможете спасти?

– Да, угрозы для жизни нет, – машинально отвечаю я.

– Значит, так! Сейчас я принесу из машины брезент. Настя, ты идешь и садишься на переднее пассажирское сиденье, пристегнись только. Я вместе с собакой на руках – на заднее. Марина Викторовна, вы – за руль! – тихо пояснил Вадим.

– Я не сяду за руль. Меня прав лишили! – напоминаю я о нашей первой встрече.

Вадим уже прошел мимо, остановился, обернулся и как-то хмуро, сурово посмотрел мне в глаза. Словно всё очень серьезно, а я вдруг решила подурачиться.

Как будто всё и так всем ясно, а я одна задаю глупые вопросы.

Словно я отказываюсь понимать главное – не нужно ни о чем беспокоиться. Мне больше не нужно ни о чем беспокоиться в своей жизни рядом с этим человеком. Потому что моей жизни вот прямо с этого момента, с этого самого взгляда больше нет. И меня больше нет. И Вадима самого тоже нет!

Есть только мы – я и Вадим. И есть только одна жизнь – наша!

– Я не отказываюсь! Просто напоминаю! – зачем-то говорю я растерянно.

– Вы – за руль! – повторяет Вадим и неожиданно улыбается такой искренней и какой-то легкой, очень довольной улыбкой. Так улыбаются, когда задачу решают, или груз доставляют, или жизнь спасают.

Мы ведь и спасаем жизнь собаки от смерти. И вместе с собачьей еще и нашу собственную жизнь от одиночества.

И я вдруг начинаю плакать. Ничего не могу с собой поделать. Слезы катятся из глаз ручьем. Я плачу и улыбаюсь от счастья, что всё решилось так просто, всё встало на свои места. И Новый год я теперь снова начну любить, и Рождество. За шум и беготню вокруг ёлки, за детский смех и за взгляд близкого человека под бой курантов. Я снова начну любить жизнь за жизнь!

Вадим делает шаг и, слегка обняв меня за плечи, успокаивает:

– Не плачь, Марин! Держись, милая, всё будет хорошо. Не расстраивайся так, всё наладится.

– Я не из-за собаки… – объясняю я.

– Да я понял, Марина, понял…

Они

Вадим оставил девочку с собакой в клинике. Расцеловал племянницу на прощанье, обнял меня, пообещал позвонить через час и уехал на работу.

Беспокоиться я начала только спустя три часа, когда за окном стемнело и девочка предложила мне проводить ее домой. Я попросила Настю продиктовать номер дяди и позвонила сама. Телефон Вадима оказался отключен.

– Вадим никогда телефон не отключает! Даже на совещаниях! – объяснила мне Настя.