Отбросы

Всем тем, кого рядом с нами уже нет,

но кто навсегда останется в наших сердцах…

Под музыку Шопена

Предисловие

Недавно один психолог сказал мне, что любить хорошего человека, доброго, позитивного, не так уж и сложно, но продолжать любить того, кто не соответствует социальным нормам, выходит за рамки привычного, – непросто, но именно такая любовь, без условностей, ожиданий, правил, и есть настоящая.

Эта история произошла совсем недавно в самом сердце столицы России, в одном из сотен маленьких, уютных московских двориков. Но что-то мне подсказывает, что если изменить имена героев и перенести место действия в Париж, Лондон или Нью-Йорк, то, в принципе, суть от этого не изменится. Такое могло случиться где угодно. Ведь все мы просто люди…

Глава 1

Из-за очередной бессонной ночи я сидела на балконе и наблюдала, как над старыми московскими сталинками забрезжил рассвет, едва касаясь крыш первыми лучами солнца. Это был мой родной двор, в котором я родилась и выросла, его я раньше знала, как свои пять пальцев. В доме напротив жила пара литераторов, правда, сегодня уже глубоких пенсионеров. Но, несмотря на свои восемьдесят с сильным хвостиком, выглядели они всегда элегантно и изысканно, не спеша ходили под ручку и держали голову высоко поднятой. Антонина Иванна всегда носила обувь на невысоком каблучке, была с маникюром, при макияже и с укладкой.

Кстати, именно она привила мне любовь к литературе. Когда летом все дети собирались во дворе, то вечерами по четвергам она читала нам разные книги, и мы рассуждали об их стиле, смысле, что автор сказал нам. А я всегда с таким восторгом и пиететом слушала Антонину Иванну, ее красивую речь, что в свои семнадцать поступила в литературный институт, и сама стала писателем, как и она. Правда, в отличие от нее, я писала детективы, в общем-то, даже успешно.

В том же доме, где располагалась квартира Антонины Иванны, жили и сотрудники издательства, а также поэты, литературоведы, критики… Сейчас, правда, их осталось совсем мало – старость не щадила никого. Тогда же, в далекие восьмидесятые дом с большими окнами напротив считался мной оплотом культуры.

Дом справа «принадлежал» другого типа творческой элите нашего города – художникам. Так что по вторникам мы всей детворой рисовали, а по средам лепили из пластилина, глины, пластика, также всем двором. И я в детстве так обожала эти спонтанные «кружки», что словами не передать. Хотя по большей части, наверное, из-за того, что после занятий все мамы выносили сладости, пирожки, булочки, которые стряпали сами, и мы пили чай все вместе, болтая, обсуждая что-то важное и интересное.

А еще и потому, что наш дом был самым скучным, на мой взгляд. В нем жили сотрудники Академии Наук. Мои родители тоже трудились не покладая рук в родном РАНе на Ленинском, так что училась я всегда на круглые пятерки, и разрешалось мне посещать вечерние «кружки» во дворе только за выполненную работу по дому и сделанные внеклассные задания на лето. Стоит ли говорить, что делала я всегда все идеально.

Жила, правда, в нашем подъезде неведомо как занесенная к нам семья музыкантов: бабушка, мама и ее дочка Оля. Я обожала слушать, как мама Оли, тетя Зина, играла на фортепиано, казалось, ее пальцы летали над клавишами, не касаясь их, а музыка извлекалась сама. По пятницам мы собирались всем двором, чтобы послушать старые романсы на древнем патефоне Софьи Никитичны, бабушки Оли.

С Олей мы были лучшими подругами, она была младше меня чуть меньше, чем на год, и я часто ходила к ним в гости – это был праздник: музыка, задушевные разговоры за чаем с пирожками и самостряпанным печеньем. Тетя Зина и меня учила играть на фортепиано. И я была счастлива. Правда, все это происходило тайком от моей мамы, она терпеть не могла семью музыкантов, не здоровалась с ними, отворачиваясь при встрече. Благо, мама подавала надежды в НИИ, ее работы получали патенты, так что она часто улетала в командировки с докладами, проверками, наладками, а я могла, не скрываясь, бегать к подружке на чаепитие и даже ночевки.

Когда мы выросли, Оля родила в девятнадцать лет, выйдя замуж за какого-то ученого из нашего же НИИ. И была очень счастлива. Моя мама только фыркала в ее сторону, говоря, что она мне не ровня. Я же иногда украдкой ходила к ней в гости нянчиться с ее чудесным белокурым ангелочком-сынишкой Глебушкой, крестником которого стала, тоже втайне от мамы, естественно. Ибо вера в Бога – ненаучно. Правда, всегда быстро возвращалась домой из гостей, чтобы учиться, учиться и учиться, и соответствовать строгим требованиям родителей.

Сейчас же в квартире Оли на втором этаже нашей шестиэтажки жил какой-то безмозглый мажор. Откуда он взялся, я так и не поняла. Вот что значит несколько лет не появляться в родных пенатах.

Я затянулась очередной сигаретой и выпустила перед собой клуб дыма, разгоняя воспоминания детства. Вообще-то, я бросила купить в 25, когда встретила своего будущего мужа, он сам не курил и меня отучил. С ним мы прожили душа в душу пятнадцать лет, родили двух дочек: Дашу десяти лет и Машу – восьми. Нас не коснулись все эти семейные кризисы и все было отлично, пока этот идиот не стал мне изменять с молоденькой секретаршей. Прямо по законам пошлых бульварных романчиков: его жена стала страшная и старая, а он в свои 42 лишь набрал самый сок, так что трахал свою прелестную двадцатипятилетнюю секретутку-блондинку с сиськами навыкат.

«Конечно, кому на хрен нужна сорокалетняя баба с отвисшей грудью и сединой?» –снова затянулась я, находясь в своих мыслях.

– Потерялся он, видите ли, в жизни, говнюк! – буркнула я себе под нос, вспоминая его жалкие оправдания в измене. Кризис у него среднего возраста, видите ли. Я ж не рванула по мужикам, хотя возможность была.

– Дебил, блин! – выругалась я вслух.

Ну, как, вот как он мог со мной так поступить?! Я же все для него делала, а он?!

А эта потаскуха его еще и сама приехала ко мне – попросить, чтобы я его отпустила, потому что он сам не осмелится уйти от меня, жалеет, видите ли. Так, в общем-то, я и узнала обо всем. Оправдания мужа, которые он бормотал, нагло обманывая, что только один раз и то по пьяни, слушать не стала.

«Полгода! Полгода он врал мне, что у него переговоры, дела, командировки, устал! А я, дура, верила ему!» – мысленно корила я себя.

Когда в начале апреля эта стерва явилась к нам домой с «шикарной» новостью, я собрала вещи, детей и переехала сюда в квартиру родителей на Патриарших прудах. Папа умер еще 11 лет назад, мама круглогодично жила на даче в деревне писателей, так что место было свободно. Муж, конечно, говорил, что у него с этой все несерьезно, умолял вернуться, но мне даже смотреть на него было противно, так что слушать я его не стала.

На глаза навернулись слезы.

– Козел! – налила я себе очередную чашку уже остывшего кофе и сделала глоток.

Хорошо, что в мае, после школы, я отвезла девочек к маме, и они не видят, как я тут от безысходности лезу на стены: не сплю, жру как попало всякую дрянь, набрала 5 кг, к тому лишнему, что и так было.

– Мда, докатилась, – изрекла я, глядя на облезший педикюр. Золотая медаль в школе, красный диплом, гордость ВУЗа, самый молодой член Союза писателей России, самый издаваемый автор детективов 2018 года и… И сижу, курю и уже 3 месяца не могу написать ни строчки.

– Господи, как я докатилась до такой бульварщины? – повертела я в руках, вышедшую месяц назад книжонку, господи и швырнула на столик. – Убожество!

Я вздрогнула от того, что во двор влетела тачка, по долбящей из окон музыке я поняла, что это тот самый мажор, из нашего подъезда. Урод, каких свет не видывал. Думает, что раз у его папаши денег до хрена, то ему все можно. Говнюк! Вечно его папаша отмазывает от тюрьмы: то наркота, то гоняет на тачке, то еще какая-то хрень. Соседей они тоже всех «купили»: сделали ремонты в подъездах, поставили шлагбаумы, пластиковые окна. Одним словом – олигарх!

Такой же самонадеянный кретин, как и мой муженек, думает, что раз есть бабло, то можно все купить. А вот хрен! Только в отличие от моего бывшего, отец мажора входил в сотку Форбс, мой же не дотянул пару десятков лямов баксов в год.

– Так тебе и надо, сволочь! – в очередной раз выругалась я на мужа, надеюсь, скоро уже бывшего.

В тумане сигаретного дыма я наблюдала, как мажор еле запарковал свою тачку и буквально вывалился из машины.

«Снова бухущий из клуба, – мелькнуло в голове, – рано что-то сегодня».

Мажор закрыл свое авто и вытер кровь, сочащуюся из носа.

«О, на коксе опять, – отметила я про себя». «А может книжку написать про мажора, который убил наркодилера, и как его папаша отмазывал от тюрьмы, но не смог? Хоть где-то справедливость восторжествует, а?!» – не без злорадства задумалась я. Хотя, какая к черту справедливость?! Вот я, пятнадцать лет была верной женой, отличной матерью, великолепной хозяйкой, и что в итоге: одна в старой трешке и даже без алиментов, потому что этот мудак решил отомстить мне за то, что я ушла от него, потому что он же мне рога и наставлял. Нормально, да?!

«Господи, ну как же земля носит этих уродов-то?» – наблюдала я, как мажор проблевался и сполз на асфальт, опершись спиной на машину. «Вот он – нарик конченый жив, а Оля мертва», – подумала я, брезгливо пялясь на мажора. Оля умерла, когда ей было всего-то 25, от рака головного мозга, буквально сгорела за год.

– Вот тебе и справедливость, – буркнула я себе под нос, закуривая очередную сигарету, – Нет, справедливости в этом мире, нет ее…

Глава 2

Затушив очередной окурок, я зашла в комнату и плюхнулась на диван, где, к моему удивлению, тут же провалилась в забытье. Из «комы» меня вывел громкий крик соседей внизу. Конечно, когда, как ни в 10 утра, начать орать: а то вдруг не все еще проснулись?

Я потерла глаза, отодрала тяжелую голову от подушки и выплелась на балкон. Уже во всю щебетали птицы, солнце залило двор яркими лучами, а внизу горлопанили соседи – отпрыски былой интеллигенции.

– Слышь, ты че тут выделываешься, олень?! – орал друг-наркоша на своего дилера, который жил, собственно, в соседнем подъезде, снабжая ближайшие дома дурью.

– Да ты посмотри на себя, тварь, на кого ты стала похожа, жирдяйка! – продолжал орать на девушку наркодилер.

– Да ты на себя посмотри, гондон, – не отставала от диалога девушка. Хотя, чего с нее взять –детдомовка.

– Не, ты че на нее гонишь, упырь? – не унимался первый. – Я те щас врежу!

Мои глаза медленно поползли наверх.

– Да вы, скоты, вообще кто тут такие? – взорвался дилер. – Ни воспитания, ни х***, тут так-то типа культурные, б**, люди живут!

Моя рука замерла с зажженной зажигалкой где-то на подлете к сигарете, которая вывалилась из открытого рта.

«Што?!» – металось в голове. Без сил, заливаясь смехом, я рухнула на ротанговое кресло на балконе и закрыла лицо руками, чтобы не ржать во все горло.

– Культурные они, б***, люди, – повторила я сей эпитет сквозь слезы. Хотя, когда-то так и было, но не сейчас, ох, не сейчас…

Это, конечно, было бы очень смешно, если бы не было так грустно. Наркодилер из соседнего подъезда – сын технички из НИИ, которой выдали рабочую квартиру как матери-одиночке. Вот и вырастила сынка. Встречался этот придурок с девушкой, если ее можно так назвать, – сто кг живого веса, маты, пьянки, и прочие прелести наличия детдомовки по соседству. По каким непонятным причинам ей досталась квартира бывшего партработника – остается загадкой.

Окурки за этой оравой подметал молодой зэк, недавно освободившийся из тюрьмы, где отсидел 8 лет за убийство. Убийство! Как его вообще взяли работать в центре Москвы, в дом, где полно детей. Может, он вообще педофил. И почему сюда-то?

Кстати, о детях. Это раньше мы все друг друга знали и гуляли вместе на детской площадке, пока мамы по очереди выглядывали в окна, чтобы посмотреть за гурьбой детей. Сейчас же, мамы и их отпрыски были иными. С девяти утра в небольшой скверик, в котором в восьмидесятые собирались старички, чтобы поиграть в шахматы, выходили понтовые мамы с колясочками, собираясь стайками по интересам и обсуждая важные вопросы тугосерь, какашек и сисичек, причем настолько громко, что спать было совершенно невозможно.

После одиннадцати им на смену спешили мамы классом повыше, сопровождая своих чад постарше между развивашками и дневным сном. Разговоры у этой категории были уже более душещипательные: кто, кому и с кем изменяет, какая у мужа по счету любовница и как ее отвадить. Глядя на это скопище тупых накаченных сисястых разукрашенных кукол с нарощенными ногтями и ресницами в спортивных штанах и навороченных кроссовках, я думала о том, что не удивлена, что от них гуляют мужики. Что эти разукрашки могут им дать? Все эти мамочки с чадами снимали крутые квартиры в центре Москвы за бешенные деньги у стариков, прозябающих на дачах, которым просто не на что было жить. Вот и превратился наш двор из интеллигентного в….

Я сварила себе свежий кофе и снова вышла на балкон. С другой стороны, если посмотреть на умную, заботливую меня – мать и хозяйку, потерпевшую сокрушительное фиаско на поприще семейной жизни, можно точно сказать одно: все мужики козлы! Красивая – он гуляет с умной, умная – он находит себе тупую модель с сиськами.

Я затянулась сигаретой. Ну, доброе утро! Еще один день пройдет впустую в бесплодных метаниях между «мне нужно сесть писать» и «да пошел этот мудак ко всем чертям». Я подскочила от неожиданно зазвонившего мобильника… кстати, о мудаках: подумай, и оно тут же всплывет. Сбросила вызов. Буквально через минуту пришло сообщение: «Наденька, возьми, пожалуйста, трубку, нам нужно поговорить».

– Ага, щаз… – буркнула я, поджав колени к груди и отпив кофе. Надо ему. Знаю я всю эту песню наизусть: «Прости меня, я не хотел, я тебя люблю, вернись с девочками домой».

– Да пошел ты! – Перевернула я телефон экраном на стол и уставилась на двор, куда очень кстати выползла еще одна «достопримечательность» современной Москвы – бомжишка Люся. Когда я приехала, она уже облюбовала себе место между гаражами, которые еще каким-то чудом не снесли. Двое из них смыкались крышами, но стояли на достаточно далеком расстоянии друг от друга, что туда вполне мог поместиться человек. Раньше мы там детворой играли в прятки, а теперь вот живет Люся.

Грязная тетка неопределенного возраста, взявшаяся непонятно откуда. Притащила в место между гаражами картон, матрас, повесила шторочку и закрывала ее, чтобы никто не видел, – интеллигентка хренова. У Люси была большая собака, которая ни на шаг не отходила от своей хозяйки, спала с ней в одной постели, если можно так выразиться, и охраняла от непрошенных гостей. Как же меня бесила эта парочка, словами не передать. Как вообще в нашем доме могла появиться бомжиха с собакой, а?!

Господи, во что ж ты превратилась, Москва? Что сделали с тобой эти люди?!

Глава 3

Мой день прошел как обычно в бессмысленных блужданиях, попытках сесть за книгу, игнорированием звонков мужа и попытках понять, что я сделала не так, что он завел себе любовницу.

– Надя, надо было давно отомстить ему, – вопила в трубку моя лучшая подруга, нарколог по совместительству, которая по иронии судьбы все душевные беды лечила бутылкой Мартини. – Заведи себе молодого, красивого любовника и оторвись по полной.

– Угу, – только и успевала бурчать я, иногда вклиниваясь в ее тираду.

По традиции каждый вечер я звонила девочкам, но в наши нежные сюсюканья беспардонно вклинивалась моя мать – жесткая, со строгими правилами жизни, которым я никогда не соответствовала:

– Надежда, – с металлом в голосе выдавила мать, что не сулило мне ничего хорошего. Сидя на балконе, я налила себе кофе и закурила. – Девочки совершенно неуправляемы, не хотят писать диктанты и решать математику, только и делают, что читают книжки и смотрят свои мультики.

– Мам, оставь их в покое, у них каникулы, – отмахивалась я.

– Это не значит, что не нужно учиться. Учеба – основа успешной и счастливой жизни, – продолжала мне читать нотации мать, как в детстве.

– Да неужели?! – огрызнулась я.

– Да, Надежда, если бы ты слушала меня, а не вела себя, как овца, то сейчас бы не осталась одна, никому не нужной старой теткой с двумя детьми, – «поддержала» меня она.

«Вот спасибо, добрая мамочка», – я глубоко затянулась сигаретой.

– Ты что, снова куришь?

Я молчала.

– Да что ж ты за наказание мне такое! Непутевая у меня дочь…

Я просто положила трубку и продолжала курить, вглядываясь в едва видимый закат на крыше дома напротив.

– Мда, – тяжело выдохнула я, встала и налила себе бокал вина, может хоть это поможет уснуть, или хотя бы что-то написать.

Уснуть мне, надо сказать, это не помогло, а вот накатать пару сцен – да. Правда, выходила какая-то кровавая драма, где жена ушла от мужа, а его потом убили и обвиняли в этом жену, но она была невиновна… а кто тогда, было непонятно даже мне. Но, кстати, неплохая идея – грохнуть бывшего мужа с особой жестокостью, хотя бы морально становилось легче. Хм, там же еще любовница была, зараза. Надо бы добавить ее в сюжет. Так я и просидела до самого утра, хотя бы на страницах книги строя козни сисястой сопернице под барабанивший по крыше дождь.

С балкона потянуло прохладой, что даже плед не согревал. Укутавшись в плед плотнее, я вышла на балкон и вдохнула влажный воздух раннего утра. Зябко! Под крышей балкона на жердочке ежился воробей. Принесла ему из кухни засохших крошек от батона. На улице было уныло и серо, несмотря на цветущий июнь.

– Вот бы сейчас горячего чаю, да, Полкаша?! – негромко выдала Люся, сидя на низкой табуреточке под детским грибком. Я с отвращением опустила взгляд, думая, что она может делать в такую рань, и тут мои глаза полезли на лоб: она стирала свои вещи под дождем. Что? Бомжиха стирает вещи? Интересно, я уже с ума схожу или просто галлюцинации от недосыпа? Меня бросило в жар, и на коже выступил холодный пот.

– Надеюсь, утром будет солнечно, иначе наши вещички не высохнут, да и постель просушить нужно, иначе сопреет. А когда нам еще так повезет – найти матрас, – бубнила она собаке, реально стирая свое тряпье.

Я потерла глаза. Нет, картина была та же. Вот бы не подумала, что бомжи могут стирать вещи. Поежившись, Люся укладывала постиранные вещи в аккуратную стопочку и тяжело вздохнула.

Я смотрела на эту жалкую парочку и так мне стало тоскливо. Чем она, по сути, отличалась от меня? Да ничем! Разве тем, что у меня была крыша над головой и работа, а у нее только сырой матрас.

«Как, интересно, она оказалась на улице? Вроде, на алкашку не похожа, стирает вот!» – подумала я и поймала себя на мысли, что ни разу за все это время не видела ее пьяной. С бутылками – да, она сдавала их в ближайшей колонке и собирала по двору, местные алкаши всегда сами приносили ей бутылки и банки. Но Люся никогда не пила.

За пару минут, проведенных на балконе, я так замерзла, что зашла домой, плотно закрыла дверь, трясясь от холода, пошла на кухню, чтобы поставить кофе. И снова уставилась в запотевшее от пара окно. «Вот я сейчас выпью горячего кофе, натяну теплые носки и залезу под одеяло, а она там так и будет сидеть одна под дождем и мерзнуть!» – мелькнула мысль.

Я потрясла головой, отгоняя жалость, и глянула в окно. Меня передернуло от ужаса: к бомжихе на пошатывающихся ногах плелся мажор с каким-то длинным предметом, как труба в руках. Ясно дело, не чтобы согреть ее. Нет, я, конечно, все понимаю, вонючая бомжиха – то еще удовольствие во дворе, но убивать ее из-за того, что она живет у тебя под окнами – просто низость. Понятно, что папаша отмажет этого ублюдка, но на меня накатила такая злость и ненависть, что, не помня себя, я нацепила штаны, резиновые сапоги, схватила что-то тяжелое, что подвернулось под руку, и кинулась на защиту бедной женщины.

«Господи, о чем ты думаешь, Надя?!» – поймала я себя на мысли, уже выбежав из подъезда, понимая, что против молодого парня, хоть и наркомана, выстоять будет сложно, но адреналин гнал меня вперед. Со всего маху, подбежав по лужам до песочницы, где мажор уже склонился над телом женщины, я ударила его, хотела закричать, но вместо звука из горла только донеслось нечленораздельное шипение.

– Ау, – недоуменно повернулся на меня мажор, – дура что ли? – потер он плечо. – Больно же, – отобрал он у меня поварешку.

«Черт! Поварешка!» – мелькнула у меня в голове мысль, судя по взгляду мажора, последняя. К моему ужасу, он был трезвым. Мажор поднял на меня руку; понимая, что он убьет меня одним щелбаном, я прикрылась руками и зажмурилась от страха. Но вместо этого услышала сдавленный женский смешок.

Я открыла глаза, чтобы осмотреться. Напротив меня стоял мажор, в одной руке он держал мое орудие защиты, а во второй – зонт-трость серебряного цвета, который он держал надо мной, чтобы я не намокла под дождем. Люся же, живая и здоровая, сидела под грибочком и, довольная, уплетала пиццу, запивая колой.

– За что ты меня ударила? – в упор смотрел на меня мажор.

– Ну… – замялась я, смутившись. – Я думала, Вы Люсю идете убивать, – гордо подняла я голову, оправдывая себя.

Мажор поднял брови от удивления.

– Спасибо Вам, – улыбаясь, к слову сказать, красивой улыбкой с ровными аккуратными, а главное чистыми зубами, поблагодарила меня Люся.

– Защитница, господи, – покосился мажор на поварешку. – Заходи, – кивнул он под грибок.

Я хотела было взбрыкнуть, что мы на «ты» не переходили, но решила, что лучше с ним не спорить, мало ли чем он закинулся сегодня. Да и пицца, надо сказать, выглядела великолепно, а я второй день ничего не ела, кроме кофе, если это можно считать едой.

– Да, – пододвинулась Люся, – присаживайтесь, пицца очень вкусная, вот к этой я даже не притрагивалась, – указала она на одну из коробок.

По песочнице пополз манящий аромат пиццы пепперони и гавайской. Было как-то неловко отказываться, тем более, я так рьяно кинулась ее спасать, а теперь состроить брезгливую гримасу было бы как-то некорректно что ли. В общем, поборов отвращение, я уселась рядом с коробками, но подальше от Люси, чтобы не подцепить ничего. К моему удивлению, от бомжихи не то что не воняло, она пахла мылом, простым, дешевым, но мылом. Если в моей жизни и случался когнитивный диссонанс, то именно сегодня. Просто шок какой-то.

Я аккуратно взяла один кусочек и жадно впилась в него зубами, ночами я не ела, типа за фигурой следила, а спать по привычке не легла, поэтому была голодная. Еще горячий сыр буквально тянулся изо рта, так что пришлось ловить его. Мажор засмеялся и протянул мне салфетку. Дожевывая пиццу, я обратила внимание на его длинные тонкие пальцы – не знала б, что он нарик, решила б, что музыкант.

– Ты в следующий раз, когда на защиту бежишь, хотя бы сковородку бери, – сунул мне обратно поварешку в руки мажор.

Мне стало совсем неловко, я отложила «прибор» на скамейку, рядом с собой, и стала уплетать пиццу, наблюдая за этой странной парочкой. У Люси были аккуратно подстрижены ногти, чистая, опрятная женщина. Честно говоря, не знай я, что она бомж, встреть ее на улице, ни за что бы не подумала, что она живет не дома. Как-то не вязался ее вид с образом жизни, который она вела. Доев пиццу, Люся аккуратно сунула корочку сидевшему позади нее псу и салфеткой взяла еще один кусочек.

– Как же сегодня зябко, – интеллигентно высказалась Люся, – прямо не лето на дворе, а промозглая осень.

Я открыла рот от словарного запаса бомжихи. Не каждый образованный-то человек похвастается подобным вокабуляром, а бездомная нищая… Мой мозг наотрез отказывался воспринимать происходящее.

– Тебя может в ночлежку отвезти? – заботливо поинтересовался мажор.

Я захлопала глазами. Нет, что-то здесь точно было не то.

– Да нет, сыночка, переживу, первый раз что ли, – ласково отмахнулась Люся от мажора.

Я окончательно перестала понимать, что происходит: почему она живет здесь, если у нее есть сын, который живет буквально в паре шагов.

– Это Ваш сын? – в шоке повернулась я к бомжихе.

– Нет, – улыбнулся мажор открытой и лучезарной улыбкой, от которой меня почему-то передернуло, – просто я иногда привожу ей еду и смотрю, чтобы никто не трогал.

– Поэтому и сыночка, – улыбнулась Люся мажору, – обо мне родная дочь так не заботится, как он.

Я буквально открыла рот от изумления. «Дочь?» – мелькнуло в голове, но расспрашивать я не решилась, было как-то неудобно лезть в чужую жизнь. Тем более, если есть дочь, то явно не от хорошей жизни женщина оказалась на улице. Пока я жевала пиццу, переваривая услышанное, бомжиха расспрашивала парня про день, но тот лишь отмахивался. Да как у него мог пройти день? Приехал из клуба, проспался, закинулся наркотой, но в клуб не поехал – насыщенная жизнь, нечего сказать.

– Может ко мне пойдешь? – спросил Люсю мажор, отвлекая меня от мыслей. – Ливень такой!

– Да нет, сыночка, не хочу никого стеснять, нормально мне, – довольно вытерла она рот и ополоснула руки под дождем.

– Какой стеснять! Я один в трешке, Вы там никому не помешаете, – продолжал настаивать мажор.

– Да нет, – улыбнулась она.

Дождь тем временем прекратился и выглянуло солнце, словно не лило только что как из ведра.

– Вот и бельишко как раз просушу, надо следить, чтобы никто не украл, – подытожила Люся, угощая пса корочками от пиццы. Она собрала свои вещи и пошла к гаражам. Мажор собрал оставшиеся куски пиццы и колы и отнес их бомжихе в закуток. Потом собрал мусор, донес до мусорки, и подал мне руку:

– Пойдем?

Я молча оперлась и встала. Дойдя до подъезда, он достал зажигалку и пачку сигарет:

– Покурим?

Я взяла одну и сделала затяжку.

– Ты не смотри, Люся – нормальная женщина, просто ей в жизни не повезло, а так она очень классная, – выдал он, прикуривая мне, – у нее и квартира в том доме есть, – кивнул он на бывший дом художников.

Я аж поперхнулась дымом.

– А почему она тогда там не живет?

– Да, зять – подонок, выгнал ее из дома, а дочери и хорошо, мать под ногами не путается, – зло выдал мажор.

– Вот просто так взял и выгнал, – ехидничала я.

– Угу, – отстраненно бросил мажор.

– Так не бывает, видимо, было за что, – высокомерно посмотрела я на него.

Что этот мальчик может знать о жизни? За него всегда все решает папа, квартирку, машинку купил. Катается как сыр в масле в свои двадцать (сколько ему там) и рассуждает, как будто бы может что-то понимать в жизни. Мажор лишь ухмыльнулся:

– Иногда дерьмо случается просто так…

– Как глубокомысленно, – выдала я и встала. – Ты еще скажи, что ты вечно бухой и под наркотой, потому что у тебя жизнь тяжелая, – не выдержала я и сжала ключ в руке, чтобы отбиться, если вдруг он на меня рыпнется, но нарик это заметил и усмехнулся.

– Во-первых, я тебя не трону, во-вторых, ни одной же тебе в жизни досталось. Подумаешь, с мужем развелась, тоже мне трагедия.

– Да что ты знаешь о жизни, сопляк? – не выдержала я. – Ты еще не видел ничего, а уже считаешь, что этот мир принадлежит тебе, – взорвалась я, встав перед ним в воинственную позу.

– Ну да, – отступил он на шаг, опустив взгляд. – Достаточно уже насмотрелся я на эту жизнь, – спокойно затянулся он.

– Да что ты видел, кроме денег, постоянных тусовок и наркоты своей? – не унималась я, как будто бы мне было до этого дело.

– Считаешь меня отморозком, да? – усмехнулся он и наклонился ко мне чуть ли не впритык, что я почувствовала его дыхание. – Хочешь знать? – сощурился он. – Я видел смерть матери, которая угасала на моих руках, когда мне было всего 5, – буквально выдохнул он, – видел, как она звала и хотела напоследок увидеть свою лучшую подругу, мою крестную, – запнулся он, а меня передернуло при этих словах, – но ты предпочла не приходить и даже не интересовалась, все ли с ней и мной нормально, – смотрел он мне в глаза.

Я побледнела, и сигарета выпала из моих рук, этого не могло быть, просто не могло быть. Когда моя лучшая подруга Оля умирала от рака, я зашла к ней только один раз в больницу, когда ей делали химиотерапию, а потом не смогла. Я пару раз звонила ей, но слышать ее умирающий голос было выше моих сил, я обещала прийти, обещала не бросать ее сына, обещала заботиться о нем, как о родном… но так и не вернулась. На глаза навернулись слезы от воспоминаний и жуткого чувства вины.

– Глеб? – прошептала я.

– Не узнала меня? – выпрямился он и улыбнулся точно так же, как его мать, – лучезарно, счастливо, открыто, как будто бы хотел согреть своим теплом весь мир, и лишь в глазах, таких же голубых, как у его матери, видна была грусть. – С возвращением в родные пенаты, крестная! – затушил он окурок и зашел в подъезд.

Я без сил осела на лавочку и так и осталась сидеть, как будто бы меня гвоздями прибили к доскам. Я беззвучно роняла слезы, от накатывающего чувства вины перед подругой и ее сыном, которых я просто вычеркнула из своей жизни, чтобы не видеть мук боли и отчаяния. Но ведь меня нельзя было за это винить. Я тоже живой человек. Правда?

Вернулась домой я уже, когда солнце вовсю светило и согревало мир вокруг. На каплях росы играли солнечные зайчики, птицы щебетали наперебой и купались в чистой воде лужиц, растения сбрасывали последние капли дождя. Природа радостно просыпалась от ночи и отряхивала с себя последствия грозы. В моей же душе повисла тяжелая тревога, а мрачные мысли никак не хотели уходить. Получается, мажор, которого я так презирала и ненавидела, был моим крестником, про которого я предпочла забыть много лет назад. Было не по себе. А что, если он пьет и употребляет наркотики, потому что остался один? Хотя, почему один: у него был отец и бабушка, которая еще лет шесть прожила, насколько я помню по маминым рассказам. И вроде, ну что такого: живет мальчик без мамы, у многих так, но воспоминания об Оле и данных ей обещаниях доводили до исступления.

Чтобы не думать о том, что я сегодня узнала, я налила себе бокал вина и с мыслью, что спиваюсь такими темпами, выпила его залпом. Спасибо напитку, он помог забыться хотя бы на несколько часов тревожным сном.

Глава 4

Проснулась я от назойливого звонка телефона, который трезвонил просто не переставая. Так названивать могла только моя мама. Перепугавшись, что что-то случилось с девчонками, я не глядя схватила трубку.

– Да, – сонно просипела я.

– Надюша, здравствуй, – услышала я голос мужа, и меня передернуло.

Такой родной, такой теплый, заботливый. Он всегда называл меня именно так, либо Надюша, либо Наденька, а иногда Надеждушка моя, крепко прижимая к себе. Я тряхнула головой, чтобы отогнать нахлынувшие воспоминания. Этот человек перечеркнул все 15 лет нашей жизни своим поступком, и мне не хотелось пускаться в сентиментальные воспоминания.

– Наденька, поговори со мной, пожалуйста, – услышала я в телефоне.

– О чем? – недовольно оторвалась я от подушки, за окном снова барабанил дождь, а часы показывали пять вечера. Нет, так я точно никогда не налажу режим.

– О нас, – перебил мои мысли муж.

– Нас не стало в тот момент, когда ты… – запнулась я, – сам в курсе, – зло пробубнила я, не понимая, зачем продолжаю с ним разговор.

– Я виноват, я знаю, – тараторил он, – но ты же всегда говорила, что людям нужно давать шанс исправить свои ошибки, Надюш. Ну, почему мне ты его не даешь? – чуть не умолял он.

– Ошибка – это переспать один раз с бабой, а трахать ее постоянно – это, знаешь ли, предательство, – шипела я от злости.

– Да с чего ты взяла, господи, что у меня с ней что-то было? – завелся он. – Я же объяснял, что только один раз… – запнулся он.

– Да ты что? – заорала я. – А все твои задержки на работе, переговоры, а?

– Я… – запнулся он. – Я кораблики собирал, – виновато выдохнул он в трубку.

– Что ты делал? – не поняла я.

– Кораблики собирал, модельки, – мямлил он.

– Какие модельки? Ты чего несешь? Пьяный что ли? – пыталась я сообразить, о чем вообще он говорит.

– Ну, кораблики сборные, которые я собирал, а ты выкинула, – выпалил Влад, как ребенок.

– Детские что ли? – только стало доходить до меня, что он говорит о сборных модельках, которые клеил и раскрашивал.

Влад говорил, что его успокаивает этот процесс, но меня так бесило это хобби, что он, вместо того чтобы побыть с семьей, сидит колупается с игрушками, да еще и разбрасывает везде, что как-то взяла и выкинула все его детальки, поделки. Это было еще до того, как он мне изменил. Влад очень расстроился, мы сильно поругались, он возмущался, что я не уважаю ни его работу, ни его хобби. Было б что уважать! Можно подумать, он мой труд уважал.

– Детские, – тяжело выдохнул Влад.

– Зачем ты мне снова врешь? – рассвирепела я. – Я знаю, что ты постоянно был со своей этой… Катенькой, – ехидно выкрикнула я.

– Да я ее у… – начал было Влад.

Но мне совершенно не хотелось слушать, что и как он с ней делал, так что я просто бросила трубку и рухнула лицом в подушку. Из глаз непроизвольно потекли слезы в такт барабанившему по окнам дождю. Зачем нужно врать, выворачиваться, когда и так уже все стало известно?

«Наденька, почему ты мне не веришь?» – прилетело мне сообщение от мужа.

«А как тебе верить, если ты постоянно врешь?» – зачем-то ответила я ему, хотя ведь клятвенно пообещала себе не общаться с ним и даже неплохо продержалась пару месяцев.

«Еще и алименты не платишь, шантажируя меня. Что ты за мужик вообще?» – написала я вдогонку.

«Ну, уж какой есть! Зато теперь у тебя есть шикарный шанс найти того, кто тебя точно устроит. Кто не будет собирать тупые кораблики, и будет проводить время с детьми. Счастья тебе!» – выпалил он мне в ответ.

– Отлично! – буркнула я вслух, стало так паршиво и тошно.

Казалось, я осталась совершенно одна на всем белом свете. Нет, я, конечно, понимала, что такие поступки прощать нельзя, и мы все равно разведемся, но было чувство, что он бросил меня второй раз. Я уткнулась в подушку и разрыдалась в голос. «Кому я нужна теперь старая, страшная, толстая, еще и с двумя детьми?» – выдохнула я, вытирая слезы.

Отодрав себя от дивана, я заплелась в душ и простояла там довольно долгое время, всхлипывая от жалости к себе. Может, и права была мама, что все мужики одинаковые и не нужно было уходить.

– Подумаешь, изменил с секретаршей, тоже мне трагедия, – бубнила мама, когда я приехала к ней поделиться своей бедой. – Что, по-твоему, лучше одной остаться с довесками? Кому ты теперь нужна будешь? – пыталась вразумить меня она.

С другой стороны, да что она понимала, папа всегда с работы бежал домой, делал со мной уроки, готовил ужин, водил на кружки и уж тем более никогда не изменял ей, хотя мама всегда пропадала на работе допоздна.

Я вышла из душа, выпила еще вина и уселась на кухне с чашкой кофе. На телефон пришло несколько смс-ок – Влад перевел нам с девочками деньги, почти пятьсот тысяч. В общем-то, мы ни о чем не договаривались, но, когда я ушла, он давал по 150 000. «С чего вдруг расщедрился? Может это последние, типа “больше ты от меня ничего не получишь”?» – мелькнуло в голове.

Да уж, надо было становиться соучредителем его компании, когда он предлагал в самом начале, когда только вставал на ноги. Но кто ж тогда знал, что все так получится, и когда он станет богатым в самом расцвете сил мужчиной, то его потянет на девок помоложе?! А теперь все мои усилия, чтобы его поддержать, помочь, подсказать, пропали даром, не будет мне ни денег, ни семьи, ничего.

«С чего вдруг такая щедрость?» – написала я Владу, пытаясь прояснить для себя, на сколько мне нужно будет растянуть эту подачку.

Я тоже не плохо зарабатывала, но, конечно, до Влада мне было далеко. Это он был бизнесмен, а я – так, писатель. Ладно, прорвемся. От мыслей меня оторвало сообщение мужа:

«Я деньги зарабатываю ради семьи, мне они не нужны».

«А как же Катенька? Ей не нужно на шмоточки и ноготочки?» – язвила я.

«Господи! Что мне сделать, чтобы ты меня простила? Убить себя? Ну, хочешь, измени мне тоже, и будем квиты, только возвращайся уже, пожалуйста!» – пришло мне в ответ.

– Разбежалась, – буркнула я себе под нос и закурила прямо в квартире, подойдя к окну.

Двор был пустой, да в такую погоду хороший хозяин даже собаку из дому не выгонит, так что все сидели по домам. Я опустила глаза на детскую площадку. Под грибочком сиротливо сидела Люся, прижимаясь к Полкану.

– Хозяин собаку не выгонит, а дочь мать – легко, – буркнула я, вспоминая ее слова.

Стало так жалко эту бедную женщину, хотя, конечно, головой я понимала, что просто так такие вещи не происходят. Но именно сейчас я чувствовала солидарность с ней: меня вот тоже выкинули из своей жизни, как блохастого котенка, а что я сделала этому человеку, которого называла своим мужем? Готовила, чтобы у него всегда был горячий ужин – он ведь бедненький с работы уставший приехал, для нас старается. Или выслушивала все его вопли про сотрудников, партнеров–идиотов: а кто ж поддержит, если не жена, он ведь для нас старается. Или уют дома создавала, сама убиралась в огромном доме, чтобы ему было комфортно: он же для нас, черт подери, старается. А в итоге что получила? Ради своего либидо он старался, а на нас ему было плевать!

– Тьфу ты! – выругалась я на себя, что никак не могу забыть этого предателя. Открыла холодильник, где остался позавчерашний суп, который я бы все равно не доела, аппетита не было вообще. Достала его и поставила на плиту разогреваться. Нашла в шкафу две собачьи консервы, оставшиеся от старого лабрадора отца. Налила в пару пустых стаканчиков из-под кофе суп, сварила крепкий кофе с сахаром в третий. Потеплее оделась, схватила старый отцовский плащ-дождевик и мамину шерстяную толстую кофту, которые все хотела выбросить, и вышла под ливень.

Мда, погодка была явно так себе. Я быстрыми шагами направилась к песочнице, где сидела Люся. Собака заметила меня и гавкнула, отчего я резко остановилась в шаге от бомжихи.

– Тихо! – зашипела бомжиха на собаку. – Извините, мешаем, да? – Обратилась она ко мне, – мы уходим уже, – и вышла под проливной дождь.

– Подождите, – остановила я ее, – вернитесь назад, а то промокните окончательно. Я Вам поесть принесла, – протянула я пакет, – тут суп горячий и кофе, и собаке пара консервов.

Бомжиха замерла на месте, собака, как будто бы понимая, что я принесла еды, радостно завиляла хвостом и ринулась лизать мне руки.

– Полкан, – одернула ее Люся, – отстань от человека.

– Да ладно, – погладила я добродушную морду, – у меня тоже собака была.

– Да, я знаю, – вернулась Люся под грибок, – лабрадор Тобби.

У меня от изумления глаза полезли на лоб.

– Да Вы не стойте под дождем, заходите, я чистая, Полкан тоже, – протянула мне Люся сухую картонку. Я села.

Люся достала из пакета суп и одежду:

– Это мне? – удивленно уставилась она на меня.

– Да, – стыдливо кивнула я, глядя на ее радость. – Не новые, конечно, но хотя бы согреетесь.

– Ой, да что Вы! – натянула Люся кофту и дождевик. – Спасибо Вам огромное! Такой щедрый подарок, – укуталась она и стала жадно есть суп, закусывая получерствым хлебом.

– Как вкусно, домашний, – протянула она, жуя, – спасибо Вам большое. Сто лет домашнего не ела, все же ресторанная еда, что мне Глебушка приносит, какая б вкусная она ни была, не сравнится с домашней, правда? – добродушно и благодарно улыбнулась мне Люся.

– Наверно, – улыбнулась я ей в ответ.

– Вы меня простите, Надежда, – обратилась ко мне Люся по имени, вот бы не подумала, что она меня знает, – Вы из-за мужа так убиваетесь, да?

Я открыла рот от изумления.

– Я просто слышала, как вы поругались, когда он еще в апреле приезжал, – пояснила Люся.

Я лишь тяжело вдохнула и опустила глаза.

– Вы меня простите великодушно, прошу Вас, – застеснялась бомжиха, а я уже даже перестала обращать внимание на ее высокопарный слог, – мне кажется, он Вас очень любит. Иначе б зачем пытался Вас вернуть, приезжал бы так часто с цветами, зная, что Вы его не пустите на порог.

– Он мне изменял, – отстраненно выдала я.

– Мне тоже муж как-то изменил, но очень каялся, я простила, и мы душа в душу прожили много лет, – задумчиво выдала она. – Извините, что лезу не в свое дело, – тут же осеклась Люся.

– Вы замужем? – удивилась я изрядно.

– Вдова, – тяжело выдохнула Люся. – Пять лет уж как.

– А можно вопрос? – не выдержала я, повернулась на Люсю.

– Конечно, – улыбнулась она и принялась за второй стакан супа.

– Глеб сказал, что у Вас дочь есть, – не знала я, как спросить, какого она делает на улице.

– Хотите спросить, почему я здесь живу? – выдохнула она.

– Это не мое дело, конечно, – поняла я по ее лицу, что тема для нее не простая.

– Ой, да ладно, – махнула она рукой, – да, дочка есть, – перестала есть Люся, глядя перед собой в одну точку. – Муж когда умер, я на пенсию вышла через пару лет, дочка уже взрослая была, внучку мне уже родила, но развелась, нерадивый мужик ей попался – пил, гулял. Верочка вышла замуж второй раз, хороший мужчина, правда, – замялась Люся, – он из ближнего зарубежья, – поджала она губы.

– Ясно, – усмехнулась я.

– Жить негде, поэтому все и поселились в двушке, которую мы с мужем еще получали. Тесно, конечно. А они ж молодые, сами понимаете, девочка, внучка моя – Леночка – мешала им, я и забрала ее к себе в комнату жить.

Меня передернуло при этих словах. Конечно, я понимаю и про дело молодое, мне-то сейчас тяжело, чего греха таить, но чтобы дети мешали – это уже перебор.

– Леночка очень собаку хотела, а ей не давали заводить, она как-то принесла щенка домой из школы. Ее отчим ругал страшно, даже ударил, а я заступилась: не смей, мол, бить ребенка, своих роди и воспитывай, как знаешь. Он тогда на меня накинулся, что я уже старая, да ничего в жизни не понимаю. Я взяла и назло ему собаку-то и оставила. А он злобу на меня затаил, давай дочь против меня науськивать. То я не то мясо приготовила, он мусульманин, такое не ест, то я супы не те варю, то убираюсь не так, то молиться ему мешаю, то еще что-то. Я и возмутилась, что, мол, купите себе жилье, да и стройте свои правила. Ой, что тут началось, – покачала головой Люся, – зять дочку доводит, то не разговаривает с ней, то ночевать уходит не пойми куда. На Леночку орет, не останавливаясь. Дочка на мне срывается, мол, свою жизнь прожила уже, мою не ломай. Стали мы раздельно питаться, но все сложнее жить было. Я уж старалась из комнаты не выходить, когда они дома, а то от меня воняет им, видите ли, собака им все мешает, хотя он из комнаты ни шагу. А как-то пошла с Полкашей гулять, зять возьми, да и поменяй замки в квартире, мол, с собакой не войдешь. Пришлось оставить его, – потрепала она пса по шерсти. – Леночка плакала жутко, но что сделать?! А потом знаете, посмотрела я на это все и подумала, что и правда, сколько мне еще осталось? Пять-семь лет? А дочери я всю жизнь ломаю, она и исхудала уже от стресса, так что собрала я вещи и уехала к знакомой на дачу, сторожем работать в садоводстве. А что, хорошо: воздух свежий, работа есть, крыша над головой есть, даже огородик небольшой завела, и никому не мешаю, – улыбалась она. – Осень-зиму я пережила, а по весне мою сарайку спалили, потому что дачники не хотели ЧОП нанимать, я ж есть. Председатель все навязывал услуги охранников, а дачники за меня горой стояли. Вот чоповцы и спалили, спасибо, мы с Полкашей живы остались. Но идти было некуда, так что вернулась я в родной дом, а дочка беременная, зять меня на порог не пускает: куда, мол, старая, и без тебя места мало, его мать приехала с детьми помогать. Вот так я и осталась на улице. Зато хотя бы на внучку смотрю, у них дом вон за забором. Подходить я не решаюсь, а так, издалека, – дрогнул голос Люси, и она утерла слезу, поджав дрожащие губы. – Да и… – махнула она рукой, – грех жаловаться.

– Но подождите, – сидела я, оторопев от такого рассказа, – но это же Ваше жилье! Почему какой-то… – сдержалась я, чтобы не выругаться, – позволяет себе так с Вами обращаться. А дочь? – возмутилась я, переваривая услышанное.

Люся лишь пожала плечами.

– А почему Вы в дом престарелых не уедете? Еще куда-то на работу устроиться? – стала придумывать я варианты.

– Да куда мне, доченька, – доела уже холодный суп Люся, – документы ж сгорели. Хотела восстановить, но справка нужна от участкового, что я тут жила, так он, окаянный, денег с меня требует – пятьдесят тысяч, – тяжело выдохнула она. – Я вот пенсию коплю, к концу лета накоплю нужную сумму, даст Бог, и что-то буду думать. Ой, Ванька – паразит, Христа на него нет. Как был хулиган, так и остался. А я ведь поваром работала в школе вон той, – кивнула она на мою гимназию, – все его подкармливала, родители ж у него алкашами были, он в старенькой одежде ходил, вечно голодный. Вот и отплатил добром.

Я онемела.

– Людмила Иванна? – уставилась я на нее. – Я ж училась в гимназии, Вы ж булочки с сахаром сами стряпали, – узнала я в старой женщине когда-то молодую, добродушную и заботливую повара.

– Да, Наденька, я это, – стыдливо спрятала она глаза. – Бомжом стала, – сжалась она в комок. – Дожила, – снова тяжело вдохнула она, пряча глаза.

– Людмила Иванна, пойдемте ко мне, решим мы как-то вопрос Ваш, – подскочила я.

– Да нет, Наденька, – стала отмахиваться от меня повар, – все хорошо у меня, все хорошо, родная.

– Подождите, – только дошло до меня, – участковый – Ванька-Встанька что ли? – вспомнила я, что училась с оборванцем из семьи алкашей, которого всегда подкармливали в столовой, он по три порции съедал. Его все били нещадно, а он только встанет, отряхнется и снова в драку лезет, поэтому его так и прозвали.

– Он, да, – махнула рукой с досады Людмила Иванна.

– Вот говнюк, – выругалась я и поежилась от порыва ветра. – Ну я ему задам, – вылетела я из-под грибка и со всех ног кинулась в коморку участковых в соседнем доме. Правда, в это время там уже никого не было. Хотя участковых наших постоянно не было на месте, по словам соседей, то они у хачей в чебуречной пропадали, то в сауне у Ашота с проститутками зависали. В общем, особо не напрягались, как они говорили – крышевали все злачные места района.

Когда я вернулась, Людмилы Иванны под грибком уже не было, «домик» ее тоже был пуст, так что я просто поднялась домой. С меня градом текла вода. Вышла я без зонта, так что из-за пробежек под дождем была сырая насквозь. Но меня мало волновал этот факт, меня убивала ситуация, о которой я узнала. Вот где справедливость: повар, которая все десять классов кормила оборванца завтраками, обедами, ужинами и домой еще давала, чтобы Ванька-Встанька сестру младшую покормил, а он ей даже какую-то вшивую бумажку дать не мог, подлец. А дочка тоже молодец, как так можно было поступить с родной матерью?! Да у нас в школе все знали, что, если что-то не так, иди к Людмиле Иванне, она все разрулит и успокоит, накормит еще. И Верку я знала, она, правда, была на пять лет младше меня, но всегда королева – с бантами, красивые юбочки, блузочки, мать с нее пылинки сдувала, и на тебе, вот так поступила.

– Чудны дела твои, господи, – закрыла я за собой дверь и села прямо в сырой одежде на пол. – А я еще думаю, что у меня все плохо, – выдала я сама себе. – А не, у меня все очень даже хорошо, – рассуждала я сама с собой, сидя в луже.

Не знаю, сколько прошло времени, но на улице смеркалось, хотя и так было темно из-за туч, подскочила я от звонка телефона, который снова схватила не глядя.

– Надюш, – услышала я пьяный голос мужа в трубке, – можно я домой вернусь? – мямлил он.

– Это я от тебя ушла, придурок, – выругалась я.

– Вернись, – выдохнул он.

Я молчала, не зная, что ответить.

– Наденька, я скучаю по тебе и девчонкам, – чуть не рыдал он там.

Мне стало противно: взрослый мужик, а распустил сопли. Я просто бросила трубку. Как я могла полюбить этого человека – только врет, изменяет, ведет себя как баба.

– Тьфу, противно, – плюнула я и пошла в душ.

Ночь я, как обычно, провела без сна. Долго ворочалась, пытаясь уснуть, но меня попеременно мучали то слова мужа (зачем я только взяла трубку…), то рассказ Людмилы Иванны, то Глеб со своими кристально голубыми глазами. Я всегда немного завидовала Оле, у нее был такой светлый легкий взгляд и белокурые локоны. У моего папы тоже были светлые глаза, я их просто обожала. Казалось, там лучики солнца живут. А я пошла в маму: темная, с непонятного цвета глазами, как их мама называла – болотными. Но всегда хотела светлые, даже линзы носила в институте, чем и подкупила будущего мужа. Он потом все смеялся, что я его обманом на себе женила, на голубых глазках. Я улыбнулась от собственных воспоминаний…

К трем ночи мне так и не удалось уснуть, так что я встала и села писать. Но мыслей в голове не было, все крутилась история поварихи из школы, Ваньки оборванца, и что жизнь совершенно не справедлива к людям. Ванька сейчас в шоколаде, а женщина, благодаря которой он буквально выжил, бомжует между гаражами. Недолго думая, я просто записала эту историю в черновики – писательская привычка, вдруг пригодится, и почти в шесть утра уснула младенческим сном.

Глава 5

В кое-то веки я проснулась от того, что просто выспалась. «Я» и «выспалась» – честно говоря, это был праздник какой-то. Я сладко потянулась, посмотрела на часы: почти час.

– Зато выспалась, – зевнула я и подскочила от звонка в дверь. Кого могло принести, я даже не подозревала. Я, конечно, думала, что это муж приехал мириться, после вчерашнего разговора, так что на пути к двери я немного пригладила волосы и накинула халатик.

– Кто? – спросила я, как можно более спокойно.

– Надя, извини за беспокойство, это Глеб, – услышала я голос, мягко говоря, удивившись.

Я быстро открыла дверь.

– Привет, – мялся он в моих дверях, стоя с кастрюлей.

Я опустила взгляд и не смогла вымолвить ни слова.

– Можно тебя попросить? – смущенно поднял он кастрюлю. – Люсе очень понравился твой суп, можно попросить тебя сварить еще, я ей буду выносить, чтобы она поесть горячее могла. Если несложно, – мялся он и протянул мне кастрюлю, в которой лежало пять тысяч рублей.

– Конечно, могу, – взяла я, – но это много, – достала я деньги. – Да и есть у меня, – протянула я их Глебу.

– Возьми, – развернулся он и пошел вниз по ступенькам, – спасибо тебе.

– Глеб, – выглянула я на лестничную площадку.

– Да, – остановился он, стоя уже внизу на пролете.

– А тебе приготовить?

Он смотрел на меня так, как будто бы предложила ему человека убить: так растерянно и странно.

– Нет, спасибо, я куплю еды, – недоуменно рванул он вниз, но тут же споткнулся и чуть не упал.

– Ты как? – свесилась я, глядя не ударился ли он.

Глеб поднял на меня полные непонимания глаза и осмотрелся.

– Ты не ударился? – напугалась я, что он молчит.

– Нет, – выдохнул он и, не сводя с меня глаз, медленно пошел вниз.

Я вернулась в квартиру и уставилась на кастрюлю. Надо же, какой заботливый и милый мальчик вырос из некогда маленького ангелочка, почему только он так сильно пил и употреблял наркотики – оставалось для меня загадкой. А еще странно, почему он жил один. «А вдруг его отец тоже умер?» – промелькнуло у меня в голове. Господи, он же ребенок еще должен быть, и совсем один! А я – крестная, даже не знала ничего о том парне, о котором обещала заботиться. Стало так паршиво от самой себя. Чем я была лучше этого Ваньки-оборванца? Да ничем, по сути.

Быстро умывшись, я рванула в магазин, купить продукты для супа и стала готовить. Хоть какую-то пользу кому-то принесу.

Соляночка, мой фирменный суп, надо сказать, вышла на славу – наваристая, красивая. Пока она настаивалась, я набрала подругу – чиновницу, которая хорошо устроилась в подмосковной мэрии. Надо сказать, обе мои подруги, в отличие от меня, занимали высокие должности: одна руководила чем-то в правительстве московской области, сама купила себе пару квартир, машину, растила двоих детей и не парилась на тему мужиков. Точнее так, меняла молодых любовников и была счастлива. Выглядела она, конечно, просто шикарно. Вторая – Нина – была главврачом наркологической клиники, счастливо замужем с тремя детьми. Одна я – разведенка с отсутствием вдохновения для зарабатывания денег.

– Соня, привет, – поздоровалась я с подругой.

– Как ты, Надюш? – заботливо поинтересовалась она.

– Да нормально. Я к тебе по делу, – не стала отвлекать я подругу в рабочее время.

– Давай, – буркнула та.

– Слушай, у меня тут женщина есть – повар хороший очень, она на пенсии, но у нее сложная ситуация жизненная, ее дочка из дома выгнала, мать, видите ли, им с мужем мешала, ей жить негде, можно ее куда-то работать пристроить с возможностью проживания? Хоть сторожем, она живая, бойкая, – уговаривала я Соньку.

– А чего сторожем-то?! – удивилась та. – Я повара найти не могу в детсад один, сбилась уже с ног, там еще огород свой есть – следить надо. Пусть она ко мне с документами приезжает, хоть завтра устрою.

– Вот тут проблема, – замялась я, – у нее доки сгорели все на прежнем месте работы.

– А вот это проблема, – задумалась Соня. – Пусть хотя бы справку возьмет у участкового, где жила раньше, и с места работы, что работала, я ей помогу, хорошо?

Я услышала, что подругу зовут подчиненные.

– Хорошо, – торопливо буркнула я. – Сонь, только она с собакой.

– Да и хорошо, охранять будет, тоже оформим, чтобы на питание давали. А то детсад в селе, еще и на полставки сторожем возьмем.

– Круто! – обрадовалась я.

– Надюш, мне пора, совещание, я жду тогда твою повариху, место для нее держу, давай созвонимся позже, хорошо? – тараторила Соня.

– Целую! – положила я трубку, оделась и побежала в школу, к директору, чтобы взять справку для Людмилы Иванны.

Глава 6

Убедить директора школы выписать документ от руки удалось достаточно быстро, когда она узнала всю историю. Помочь временным жильем она, конечно, не смогла, несмотря на то что было лето, но документы оформила быстро. Оставалось решить только вопрос с паспортом. Так что я решительным шагом направилась к участковому. Солнце светило прямо в глаза, и я щурилась, как ребенок, глядя на скверик между домами. Я вдохнула свежий летний ветерок, и в груди разлилось давно забытое чувство радости. Словно я снова ребенок, который бежит в булочную за рогаликом и буханкой горячего хлеба. Так захотелось откусить уголок от горбушки и зажевать прямо на улице, да еще, если повезет, запивая молоком. В животе заурчало, но я шла к цели, не сворачивая со своего пути.

К моей радости, одноклассник оказался на месте. Честно говоря, этого оборванца я узнала тут же, все тот же взгляд исподлобья, щетинистые волосы и глаза волчонка. Правда, теперь одет он был не в обноски, а в дорогие, хотя и совершенно безвкусные вещи. Синтетическая голубая рубашка, в которой он потел, как боров, красные джинсы, светлые бежевые тряпичные туфли и красная пухлая рожа, дополняющая антураж. Мда уж… настроение быстро улетучилось.

– Привет, Ваня, – поздоровалась я, войдя в коморку, кабинетом это назвать язык не поворачивался.

– Повежливее, дамочка, по какому вопросу? – борзо начал он.

– Дамочка? – огрызнулась я. – А раньше Надюхой называл.

Ванька-Встанька уставился на меня с тупым выражением лица. Что-то с годами оставалось неизменным, вот, например, взгляд бывшего одноклассничка.

– Надя Селиванова – одноклассница, – села я перед ним.

– О, Надюха, – приободрился он. – Какими судьбами? Ты ж, вроде, в другом месте жила, замужем за олигархом, да? – Откинулся он на спинке стула.

– Ну, не олигархом, но было дело, – отмахнулась я, – вернулась в родные пенаты.

– Ой, олигарх нашел себе телочку посвежее? – крякнул одноклассничек, надув красные щеки, чуть не лопаясь от самодовольства.

– Давай к делу, – оборвала я его. – Справку Людмиле Иванне сложно дать что ли? – облокотилась я на стол.

– Ой, ой, – насупился Ванька, – а че это ты пришла заступаться?

– Нет, справку дай, – смотрела я на него.

– Ха, – ударил тот по столу, – дорогая, я в той бабе, которая живет между гаражами, старую повариху не узнаю, так что зачем мне рисковать работой? Скажи спасибо, что я ее не турнул, – сощурил он и без того маленькие глазки, отчего они стали поросячьими.

– Сколько? – выдохнула я.

– Это взятка должностному лицу, – надменно улыбнулся он, выковыривая языком еду из зубов отросшим ногтем мизинца.

Меня передернуло от отвращения.

– Слушай, мне не до вот этих игр, – начала я вставать. – Не хочешь давать, не нужно, найду, как решить вопрос.

– Ладно, ладно, – протянул он вальяжно, типа делает мне одолжение. – Сотка, – небрежно кинул он.

– Пятьдесят же было, – обернулась я.

– Ей, по старой дружбе – 50, пусть копит. Если хочешь сейчас – сотка, – причмокнул он.

– А то, что ты со своей сестрой выжил только благодаря ей, не коробит, нет? – огрызнулась я.

– Ой, ну надо же, – развел он руками, – я ей за это спасибо в прошлый раз сказал.

Я лишь покачала головой, как только таких в полицию-то берут?!

– Перевод принимаешь? – вернулась я к столу.

– Только нал, снятый при мне, – вытянул он губы вперед, отчего стал похож на утку, мерзкую жирную утку.

– Пошли, – стала злиться я.

– Седня не могу, завтра давай, – продолжал куражиться он.

– Во сколько и где? – Сложила я руки на груди.

– В одиннадцать в сквере на пруду, там банкомат на улице есть, – сощурился он.

– Справка в руках должна быть, иначе лесом пойдешь, жадобина, – вышла я из кабинета и меня передернуло.

Черт, как-то пятьдесят я еще могла потянуть, но сотка… это было для меня многовато в текущей ситуации. «Хотя, – думала я, – не обеднею, зато человеку помогу», – шла я по дворам домой, раздумывая над ситуацией. Было чувство, что меня изваляли в грязи. Никогда особенно не любила этого придурка, вечно он всех исподтишка задирал, но, чтобы вырасти в такого мерзкого чувака – это нужно было постараться.

В нос ударил сладковатый запах лета, в глаза светило яркое солнце. Я невольно улыбнулась, отвлекаясь от своих дурацких мыслей. Да и на душе отчего-то стало немного светлее что ли. Даже не знаю. В общем, до дома я уже не шла, а буквально плыла.

– Ой, Людмила Иванна, – увидела я повара у гаражей, и помахав рукой, рванула к ней прямо по газону, как в детстве.

– Наденька, здравствуй, девочка моя. Как ты? – Радостно улыбнулась она мне, выходя навстречу из своего укрытия.

– Я хорошо. Работу Вам нашла с проживанием, если Вы не против, конечно, – закончила я не так бодро, как начала, поняв, что даже не поинтересовалась, нужно ли ей это.

– Как работу? – опешила она. – Ой, – выдохнула она и слезы навернулись на ее глаза, – правда? – вздыхала она, стараясь прогнать слезы.

– Да, – обрадовалась я ее реакции, – поваром в детском саду, правда, где-то в Подмосковье, не в городе, там село, огород при детсаде держать надо, – снова скуксилась я, подумав, что она может быть и не рада таким заботам.

– Ой, Надюшенька, радость-то какая, – уже не сдерживала эмоций и плакала Людмила Иванна, – да и ладно, – махнула она рукой. – Я на все согласна, лишь бы жить было где. А раз село, то и Полкана можно пристроить неподалеку где-то, – потрепала она пса за ушлом.

– А Вас еще на полставки охранником возьмут, так что с Полканом вместе и оформят, – выдала я всю информацию.

– Ой, Надюша, – закрыла она лицо руками и разрыдалась, – Боженька мне тебя послал, спасительница ты моя, – хотела она обнять меня, но остановилась.

Я смотрела на эти светящиеся добрые глаза и стало так хорошо на душе, впервые за несколько лет. Я прижала к себе рыдающую повариху и вздохнула.

– Ой, а документы-то? – вдруг спохватилась Людмила Иванна и в ее глазах мелькнул страх.

– А, – залезла я в сумку, – справка с прошлого места работы – вот, – протянула я ей, – нужно только от участкового, а на месте Вам все сделают, – улыбнулась я.

Но Людмила Иванна сникла и огонек в глазах погас.

– У меня пока только двадцать три тысячи накопилось, я не смогу заплатить ему, – безвольно опустила она руку, которую уже тянула к справке из школы.

– Так, Людмила Иванна, спокойно, завтра справка будет, даст как миленький, я с этим говнюком уже договорилась, – подмигнула я ей.

– Но как? – Уставилась она на меня.

– Всегда есть рычаги давления? – снова обняла я повара.

– Надя, – простонала она от слез.

– Собирайтесь, завтра я отвезу Вас после обеда на место, – улыбнулась я.

– Справку можно тогда ты похранишь? – вытирала слезы Людмила Иванна. – У меня сырое все.

– Конечно, – махнула я рукой. – Может ко мне пока? – попыталась я уговорить ее подняться.

– Нет, ты и так многое сделала для меня, а я пока свои дела закончу, – улыбнулась она такой светлой и теплой улыбкой, что буквально озарила все вокруг. – Полкаша, пойдем в новую жизнь собираться.

– Ой, я ж Вам суп сварила! – вспомнила я. – Сейчас принесу, – побежала я за супом.

Людмила Иванна мой суп очень хвалила, пока мы сидели на импровизированных табуретках из пеньков. Полкаше достались обрезки от грудинки, которые он тут же с чавканьем умял. А Людмила Иванна нахваливала мою солянку, дав совет, как сделать ее еще вкуснее.

Мы договорились, что завтра в час выезжаем в Красногорск, а оттуда и до нового места работы. Супа я наварила литра четыре, хотела еще поделиться с Глебом, но так как Людмила Иванна переезжала, то, оставив ей две порции на завтра и с собой, я взяла кастрюлю, сметану, лимон и оливки и пошла на второй этаж.

Глава 7

Кое-как дотянулась до звонка, но дверь открылась далеко не сразу, хотя машина стояла под окнами. Я уж думала, что Глеб опять что-то принял и спит, но тут мне открыла девица с накаченными губами. Честно говоря, я изрядно удивилась, как-то раньше девушек я у него не замечала.

– Тибе каво? – выдала она, жуя жвачку, как корова.

– А Глеб, простите, дома? – максимально вежливо выдала я, смущаясь.

– Надя, привет, – выплыл он из душа в одном полотенце, явно с похмелья и помятый. – Заходи, – открыл он мне дверь шире, чтобы я смогла протиснуться мимо девицы. – А ты выходи, – достаточно грубо подтолкнул он ее из квартиры.

– Когда ты мне позвонишь, милый? – щебетала она надутыми губами.

– Ага, – закрыл он дверь прямо перед ее лицом, – никогда, – буркнул он и повернулся ко мне.

– Извини, я, видимо, не вовремя, – окончательно смутилась я.

– Ой, нет, как раз как нельзя кстати, – встал он передо мной. – Проходи, только прости, у меня не убрано немного, – смутился он, когда мы прошли в кухню мимо комнаты, где царил полнейший хаос: бутылки, банки из-под пива, коробки от пиццы.

Я улыбнулась и поставила на стол кастрюлю с супом:

– Твоя солянка, – водрузила я и пакет рядом.

Глеб вопросительно уставился на меня, соображая.

– А, для Люси, – догадался он, – вот спасибо тебе, человечище, – растянулись его губы в улыбке.

– Нет, – посмотрела я на него, – это суп тебе, Люсю я покормила.

Глеб замер, глядя на меня. Если бы его показывали в телефоне, я б решила, что он просто завис.

– В смысле? – отмер он через несколько секунд.

– Что в смысле? – не поняла я.

– Зачем мне? – хлопал он глазами.

– Ну… – смутилась я, – я решила, что ты давно домашнего не ел, вот, сварила, – стала оправдываться я.

До меня только сейчас дошло, что, возможно, он и не хочет домашнего, раз питается в ресторанах. «Идиотка!» – выругалась я на себя.

– Извини, наверное, не нужно было, – схватила я кастрюлю обратно.

– Нет, – вцепился он в мои руки и поставил суп обратно на стол, – просто так странно, – смотрел он на меня, как доверчивый ребенок – огромными, немного испуганными глазами.

– Что странного? – не поняла я, убирая руки.

– Кто-то суп мне принес, – совсем растерялся он. – Зачем?

– Ну, как зачем, Глеб, – развела я руки. – Ты когда нормально ел? Не пиццу и фастфуд всякий, а нормальную домашнюю пищу? Горячее, в конце концов.

Он задумался, так искренне, так честно, что даже оттопырил нижнюю губешку от напряжения, как это делала Оля. Я еле сдержалась, чтобы не улыбнуться от умиления.

– Не знаю, – промямлил он, – ну, наверное, год назад, – поднял он на меня взгляд.

А у меня ноги подкосились от его ответа.

– В смысле, год назад, – открыла я рот от изумления. – А, прости, ты с кем живешь?

– Один, – пожал он плечами.

– Давно? – сощурилась я.

– Два года, – улыбнулся он, а я рухнула на стул от шока.

– Подожди, – прикрыла я глаза, соображая, – тебе же вот только восемнадцать должно было исполниться. Разве нет?

– Да, – радостно закивал он головой.

– Тогда почему ты живешь один, несовершеннолетний? – с сомнением уставилась я на него.

– Да, – почесал он нос, – долгая история, отец сселил просто. Да это хорошо, – сощурился он. – Забей.

Глеб открыл крышку и по кухне разнесся аромат солянки.

– Господи, как же это вкусно пахнет, – втянул он аромат и громко сглотнул слюну. – Это же божественно просто, – засветились его глаза. – И все мне, правда? – с сомнением уставился он на меня.

– Конечно, – удивилась я его реакции.

Что странного в том, что я сварила ему суп? Нет, я, конечно, понимаю, что из меня вышла хреновая крестная, мягко говоря, но что странного в заботе-то, чтобы уж так-то сильно удивляться?

– Ой, я сколько тебе должен? – вдруг спохватился он.

– В смысле? – не поняла теперь уже его вопроса.

– Ну, в смысле, сколько я тебе должен за суп? – наивно смотрел он на меня, пока с моего лица медленно сползала улыбка.

У меня был такой шок, что рот сам открылся, как будто бы мышцы были не способны держать челюсть.

– Нисколько, – ответила я через несколько секунд.

– Но как, подожди? – потряс он головой. – Зачем ты тогда его сварила? – уставился он на меня.

– Хотела сделать тебе приятное, позаботиться, чтобы ты покушал нормально, – недоумевала я.

– Позаботиться? – хлопал он глазами. – Обо мне?

Мы смотрели друг на друга, как бараны. Вроде бы, все слова были понятны, говорили об одном и том же, но совершенно не понимали друг друга. Я его – с деньгами за суп, он меня – с заботой о нем.

– Да… – выдавила я из себя.

Глеб без сил опустился на стул, с каким-то то ли ужасом, то ли с осторожностью.

– Я что-то должен сделать тебе за это, да? – сощурился он.

– Ну, если ты его съешь, мне будет приятно, можешь спасибо сказать, мне будет вообще хорошо, – растерялась я окончательно.

– Спасибо, – выдавил он из себя. – Это все?

– Да, – как-то насторожившись уже, подтвердила я.

– Подожди, ты просто так сварила мне суп и принесла, чтобы я поел и все? – уточнил он.

– Глеб, господи, – встала я. – Да, это все! А что, может быть как-то еще? – Начала раздражаться я.

– Обычно как-то еще и бывает, – хлопал он глазами, глядя на кастрюлю. – просто обо мне никто не заботился, кроме мамы и бабушки, – рассеянно выдал он. – Хм, – пожал он плечами, – суп, – ткнул он пальцем в кастрюлю.

– Куда? – гаркнула я. – Проквасится же, – треснула я ему по руке, как своим девчонкам, когда они лезут пальцами в еду.

– Вкусно же, – скуксился он, как ребенок.

– Так, ну-ка марш руки мыть, – погрозила я ему пальцем. – Сейчас налью тебе, – отправила я его с кухни.

Глеб, как мальчишка, поскакал в комнату. Хотя, о чем я, он и был мальчишка, совсем юный мальчик, который почему-то остался один и умудрялся справляться самостоятельно со всем в этом мире. Стало как-то страшно, с шестнадцати лет жить одному. Почему?

Я повернулась привычным движением к столу. Хотя мебель была новая, но шкафы были расположены так же, как и когда здесь жила Оля и тетя Зина. Я достала тарелку, ложку, поставила на стол, достала половник и налила суп, положила лимон, сметану, несколько оливок. Глеб появился в дверях уже одетый, с охапкой коробок от пиццы и пустыми бутылками.

– Открой пакет, пожалуйста, – кивнул он на рулон мусорных пакетов.

Я открыла один, он засунул все в пакет, помыл руки и сел за стол.

– А ты? – поднял он на меня взгляд.

Я поняла, что тоже ничего сегодня так и не поела.

– Давай вместе? – встал он и достал мне тарелку, налил, очень красиво сервировал все и поставил передо мной. – Боже ж, как вкусно-то, Надя! – простонал он, уплетая суп за обе щеки.

Я улыбнулась, глядя, как он лопает, аж вылизал тарелку и попросил добавки, все время расхваливая мои, надо сказать, довольно скромные кулинарные способности.

– Глеб, а можно вопрос? – не выдержала я, когда он принялся за вторую тарелку.

– Конечно, – лучезарно улыбнулся он. – После такого тебе можно все, – хохотнул он.

– Где твой отец? – строго посмотрела я на него.

– На работе, наверное, – пожал он плечами. – Не знаю, он не звонил мне сегодня еще.

– Почему он живет отдельно? – спросила я в лоб.

Глеб потупил взгляд и поджал губы.

– Слушай, – начал он совершенно серьезно и от его детской непосредственности не осталось и следа, – чего ты хочешь?