Следовать за флагом

В штате Вашингтон, на полпути вдоль засушливой границы с Айдахо, есть приятный маленький городок под названием Розалия. И в Розалии есть памятник – уродливый, голый четырехгранный шпиль из местного гранита.

Розалия – оживленное место, заполненное еще более занятыми людьми. Времена поджимают, и разговоры ведутся о важных вещах. О зимних дождях, о суровой погоде и о хорошей, твердой пшенице из Вашингтона.

А памятник? Что ж, о нем забыли. Как имена столетней давности, выгравированные на его бронзовых гранях. Такие имена, как подполковник Эдсон Стедлоу, лейтенант Уилси Гакстон, капитан Оливер Бэйлор и 1-й сержант Эммет Д. Белл.

Имя смуглолицего, неулыбчивого человека тоже забыто. Вождь племени нез-персе, чье непоколебимое следование чужому флагу было вознаграждено своеобразной монетой забвения, припасенной написанной белыми историей для её краснокожих героев.

Действительно, люди забудут. А пространство и время перестают существовать. Но подумай об этом имени, Розалия, вместе с озимой пшеницей, хорошей погодой и долгожданными дождями.

Думай о нем почаще. Запомни его хорошенько.

Это был Тимоти…

Глава 1

Дорога на Колвилл

На вершине длинного подъема белый солдат остановил своего костлявого гнедого, поставил его поудобнее, и, прищурившись, стал изучать следы повозок, ведущие к далекой реке. Его молчаливые краснокожие конвоиры, не сводя с него раскосых глаз, хмуро рассматривали раздувшуюся от наводнения Змеиную.

Старший сержант Эммет Д. Белл, рота «Н», «Головорезы первого призыва», наморщил переносицу своего потемневшего от солнца ястребиного носа. Он с отвращением сплюнул в оседающую пыль дороги на Колвилл. Позади него трое индейцев-разведчиков из племени нез-персе обратили внимание на поведение сержанта. Двое из них широко улыбнулись, а третий, смуглый, худощавый индеец, носивший алое, украшенное шкуркой горностая ожерелье наследственного вождя племени нез-персе, бросил на своих спутников хмурый взгляд, прежде чем вернуть свой бесстрастный взгляд к широкой спине сержанта Белла. Вскоре рослый солдат повернулся, и его мягкий голос странно контрастировал с суровым выражением его лица.

– Ну что ж, Тамасон, вон Змеиная. А вон там наш главный перекресток, там, где дорога спускается с кромки.

– Да, это Змеиная, Аметсун. – Нез-персе взял из имени Белла все, что хотел, и превратил его в хорошее индейское слово; нечто уместное в устах краснокожих, которые редко обращаются к белому человеку как к другу. – Это Змеиная, а вот и перекресток, где ты и показал.

Когда глубокий бас вождя, обучавшегося английскому языку в миссионерской школе, умолк, Белл задумчиво кивнул. Затем он скривился и снова сплюнул на дорогу. Прищурив чёрные, как бусинки, глаза, индеец быстро заговорил:

– Ты уже дважды плюнул, Аметсун. Это плохой знак. Тебе не нравится то, что ты видишь?

– Ты чертовски хорошо знаешь, что это не так, Тимоти. – Белл воспользовался христианским именем нез-персе. – Мне не нравится то, что я вижу впереди, и мне не нравится то, что я вижу позади.

Тимоти что-то проворчал и развернул своего пони, чтобы поравняться с конем Белла. Заметив, какой острый взгляд белый бросил на него, вождь нахмурился еще сильнее.

– Я решаюсь заговорить с тобой, Аметсун, только потому, что в наши дни я не уверен, что даже у моих братьев добрые сердца.

– В твоих словах есть смысл.

Хмурый взгляд Белла усугубил мрачный интерес вождя, и он бросил быстрый косой взгляд на двух других индейцев.

– О чём ты думаешь?

– Ты только что говорил о том, что находится впереди. Значит, тебя беспокоит то, что Змеиная поднялась?

– Ты лучше меня это знаешь. Такой паводок продержится не больше дня или двух, потом колонна пройдёт.

– Возможно, три дня, – поправил его собеседник. Затем, после паузы, добавил: – Значит, ты думаешь о том, кто я такой? О чем-то помимо Змеиной?

– Зависит от того, о чем ты думаешь. – Солдат прищурился, внимательно наблюдая за индейцем.

– О имени, – просто ответил Тимоти. – Пэлоуз?

– Пэлоуз…

– Хорошо, значит мы оба думаем о вожде Камиакине.

– Мы оба думаем о нем, – тихо повторил нез-персе.

Белл впервые выпрямился в седле и быстро улыбнулся своему краснокожему товарищу.

– Ну, ей-богу, Тамасон, какое облегчение знать, что у кого-то еще в этой вонючей компании хватает мозгов беспокоиться. Ну давай же. Давай вернёмся к колонне и передадим полковнику, что на переправе «все чисто».

– Подожди, – индеец положил свою бронзовую руку на уздечку Белла. – Ты тоже говорил, что тебе не нравится то, что осталось позади. Что ты имел в виду, Аметсун?

– Давай поднимемся сюда, – проворчал Белл, поворачивая своего мерина вверх по склону. – Я быстро покажу тебе, что к чему.

Присоединившись к Беллу на гребне, Тимоти взглядом проследил, куда указывала длинная рука белого – на поднимающийся холм в прерии у них за спиной.

– А теперь внимательно посмотри вниз, Тимоти, – инструкция сержанта была не настолько краткой, чтобы индеец не уловил в ней скрытую горечь, – и скажи мне, что ты видишь.

– Я вижу флаг, Аметсун. Затем вождь с дубовыми листьями 1 и все пони-солдаты, следующие за ним. – Тимоти удивленно пожал плечами. – А что же ещё там можно увидеть?

– Нет, это всё. – Теперь горечь была сильнее. – Старый добрый «Звезды и полосы» впереди, как и должно быть. При поддержке подполковника Эдсона Стедлоу – кислота в голосе Белла по мере перечисления всё усиливалась, – с четырьмя ротными офицерами и сто пятьдесят два рядовых. Пять джентльменов по решению Конгресса. И полторы сотни невежественных героев, не закончивших начальную школу или сбежавшие из дома, чтобы скрыться от шерифа. Господи!

– Аминь, – торжественно повторил нез-персе.

Белл пристально посмотрел на него, подозревая, что Тимоти хотел пошутить, произнося это благословение. Изучая бесстрастное лицо индейца, он решил, что это не так. Вы берете такого чистокровного дикаря, такого как Тимоти, которого очень хорошо перемололи на миссионерской мельнице старого Маркуса Уитмена, и у вас в руках оказывается нечто, что настолько не смешно, насколько это вообще возможно.

– Тебе не нравятся солдаты позади нас? – Тихий вопрос нез-персе прервал размышления Белла

– Вот именно, – проворчал белый. – И ты это знаешь лучше, чем я сам. Ад. Когда Камиакин там, в Горьких Корнях, распаляет племена якима, споканов и палузов, распространяя ложь о том, что мы планируем построить военную дорогу через их договорные земли, и о том, что полковник Стедлоу приезжает в Колвилл ради войны, а не мира, как еще может чувствовать себя человек, который знает индейцев?

– Ты уверен, что это ложь, Аметсун?

Вопрос был задан с детской непосредственностью, и Беллу пришлось опустить глаза.

– Я точно не знаю, Тимоти. Но это к делу не относится. То, что здесь есть – это полного состава полевая колонна, включающая помимо двух рот горных гаубиц ещё три прекрасных драгунских. И предполагается, что они направляются в Колвилл на мирную встречу с краснокожими братьями! И что там ещё есть, так это непримиримо враждебно настроенный вождь палузов, который с самого начала предсказывал якимам и споканам, что мы придем именно так, как пришли – вооруженные до зубов и заряженные под завязку. Как бы ты не хотел порвать на части эту вареную собаку, над её костями будет большая драка.

– Нет! – Возражение Тимоти прозвучало мягко, его глаза-щелочки смотрели куда-то вдаль. – Если полковник Стедлоу последует своему обещанию двигаться только по Колвиллской дороге, войны не будет. Я слышал это от своих людей, и ты можешь в это поверить, Аметсун.

– Аллилуйя! – выдохнул Белл с притворным облегчением. – Мы спасены. Я видел эти полевые приказы, и они предписывают колонне двигаться по старой Колвиллской дороге. Это добрых тридцать миль к северу от священных мест Камиакина. Похоже, солдаты Старины еще могут добраться до Колвилла.

– Они доберутся туда, если останутся на дороге, – вот и все, что сказал Тимоти, прежде чем повернуть своего пони, чтобы последовать за Беллом.

Ранний майский вечер накрыл беспокойную волну вздувшейся Змеиной успокаивающей темно-синей шалью. Над головой крупные звезды в небе Вашингтона были густыми и белыми, словно маргаритки. На берегу костры, разведенные в лагере для приготовления пищи, украшали поверхность реки мириадами блесток. На освещённом фонарем пятачке голой земли перед командирской палаткой «пятеро джентльменов по

1 Знак различия майора или подполковника в армии США (перев) воле конгресса» сержанта Белла основательно пообедали и расположились как могли удобнее, с удовольствием обсуждая свои перспективы в Колвилле.

– Я не знаю, полковник, сэр. Колвилл – золотой город.

Это говорил молодой Дэвис Крейг. По деловой оценке Белла, он был одним из двух хороших командиров в отряде Стедлоу.

– Я бы предположил, что вождь Камиакин гораздо меньше сомневался бы в искренности наших мирных переговоров, если бы мы провели их в форте Уоллова.

– Чепуха, Крейг! – Полковник Стедлоу был полностью уверен в том, что прекрасно понимает образ мыслей индейцев. – Вы упускаете главное. Камиакин – известный убийца, законченный ренегат, на счету которого не менее пяти убийств белых людей только за последний год. А ведь, первое, чего хочет любой обвиняемый преступник – это сменить место преступления. Именно такого преступления, понимаете? Все убитые были старателями из округа Колвилл. Камиакин знает это не хуже нас. Естественно, его будут беспокоить любые слушания, проводимые там, и с этой точки зрения у нас будет перед ним полное преимущество. Вы согласны, Уинстон?

– Ну, сэр, я не знаю.

Капитан Гарри Уинстон, заместитель Стедлоу, был крупным мужчиной, столь же взвешенным в мыслях, как и в действиях. И он был второй после сержанта Белла одной из «двух хороших голов».

– Как и говорит Крейг, мы знаем, что шахтёры из Колвилла отправились на эти богатые рудой земли палузов и споканов точно так же, каким они уже сделали это, нарушив границы резервации кер-д’аленов. Я подозреваю, сэр, что если у вас в Колвилле и было совершено какое-либо преступление, то в вашем обвинительном заключении скорее всего будет написано «заговор белых с целью отъёма собственности путём обмана», чем что-либо еще.

– Ну-ну! – Слова полковника были произнесены с лёгким покровом отеческого добродушия. – Похоже, я столкнулся с развалом командования на местах! Кто-нибудь из вас еще, джентльмены, не хочет задать вопрос своему командиру? Бэйлору? Гакстону?

– Не мне, сэр. – Лейтенант Уилси Гэкстон, бледный двадцатичетырехлетний выпускник Вест-Пойнта, восемнадцать месяцев прослуживший в Тихоокеанском департаменте, нервно кивнул. – Даже если бы дьявол качал воду всю ночь, он не смог бы поднять её уровень настолько, чтобы не дать мне добраться до Колвилла.

– Так в чем же ваш большой секрет в этом Колвилле, Гэкстон? – Вопрос от чернобородого Бэйлора прозвучал с язвительной усмешкой, и остальные быстро поддержали его несколькими добродушными подначками.

– Джентльмены, джентльмены… – Молодой офицер пытался говорить непринужденно, как и его спутники, но вместо этого заикался от смущения.

– Женщина, ей-богу! – Красивое лицо Бэйлора внезапно залилось краской. – Будь проклята твоя простецкая душа, Гакстон, если ты взял и привез сюда одну из своих прелестных магнолий, я…

Грубые слова капитана, которые, как он думал, звучат добродушно, были пресечены спокойным голосом полковника Стедлоу.

– Уилси, ты не приводил сюда женщину.

Это было утверждение – не вызов, не вопрос, а просто констатация. Полковнику, как южанину старой закалки, и в голову не могло прийти, что молодой Гакстон, сам виргинец, мог подумать о подобном проступке. Стедлоу, по сути, своими спокойными словами отрицал возможность чего-то подобного.

Лейтенанту, в свою очередь, было нелегко справиться с этим. Но непоколебимая вера его полковника в порядочность Мейсона-Диксона прекрасно помогла справиться с возникшей неловкостью. Его вежливый кивок позволил безболезненно сменить тему.

– Не надо выглядеть таким отчаявшимся, Уилси. Я слишком хорошо вас знаю, чтобы задавать подобные вопросы. А теперь, джентльмены, – отеческий тон быстро сменился четкими командирскими интонациями, – я думаю, на сегодня хватит. На утро у меня для вас есть сюрприз, и я хотел бы, чтобы вы перед ним хорошенько выспались.

Когда его молодые подчинённые обменялись удивленными взглядами, полковник закончил:

– Если вопросов нет, желаю вам доброй ночи.

По-видимому, у молодых офицеров их не было, и, несмотря на то, что их любопытство было слегка разбужено, они быстро поднялись, чтобы попрощаться. Как только они это сделали, Стедлоу подал знак Гакстону.

– Уилси, пошли человека за сержантом Беллом. Уинстон сказал мне, что сегодня днем этот непокорный дьявол послал одного из своих индейцев на дорогу Колвилла. Черт возьми, я иногда задаюсь вопросом, кто руководит этим отрядом, я или сержант Белл!

Стоя перед полковником Стедлоу по стойке «вольно», которую можно было так назвать только потому, что технически он все ещё стоял на ногах, Белл, дабы упрочить своё положение, начал со своей обычной резкостью:

– Вы посылали за мной, полковник?

– Посылал. – В тоне Стедлоу пока не было раздражения, но этого было достаточно, чтобы дать Беллу понять, что скоро оно появится. – Что такое говорил мне Уинстон о том, что сегодня днем вы отправили одного из своих разведчиков в Колвилл?

– Да, сэр. Тимоти.

– Я полагаю, вы слышали о необходимости спрашивать разрешения?

Теперь раздражение стало проявляться, как по расписанию.

– Не думал, что это потребуется, полковник.

– О? Как это, сержант?

– Я командую разведчиками по вашему собственному приказу. Решил, что на дороге в Колвилл не помешает провести хорошую разведку, и отправил своего лучшего человека посмотреть, что там происходит.

У Стедлоу был отличный набор верхних зубов, и он имел привычку постукивать по ним ногтями, подперев широкий подбородок ладонью, когда начинал выходить из себя. Он и сейчас постукивал по ним.

– Вам когда-нибудь приходило в голову, сержант, что полковники, командующие полевыми колоннами, иногда имеют приказы и мысли, которые не полностью доводятся до рядовых сержантов?

– Означает ли это, что вы не собираетесь в Колвилл?

Белл проигнорировал форму вопроса, чтобы понять его смысл. После минутного колебания Стедлоу пропустил мимо ушей резкость вопроса сержанта, чтобы поставить его на место.

– Осмелюсь предположить, что вы понимаете, что я имею в виду, сержант. Сейчас вопросы задаю я. И что я хочу знать – так это то, почему вы сочли нужным послать этого индейца в Колвилл?

Белл на минуту задумался, затем не торопясь ответил:

– Мне не нравится позволять индейцам сидеть сложа руки. Они становятся кислыми. Я прикинул, что мы задержимся здесь на день или около того, и решил, что ему было бы намного приятнее провести это время, разведав дорогу, чем укреплять свои ягодицы, сидя на корточках вокруг лагеря отдыхающих кавалеристов.

– Что-нибудь еще, сержант Белл?

– Да, сэр. – За то короткое время, которое потребовалось Беллу, чтобы произнести это, взгляд его серых глаз стал серьёзным. – У меня есть основания полагать, полковник, что в охотничьих угодьях палузов Камиакина не все так гладко, как вы, наверное, себе это представляете. И я полагаюсь на свои предчувствия.

Подполковник Эдсон Стедлоу, какими бы рамками он не был ограничен, не был тупым солдафоном. В противоположность к суровому отношению к своим подчинённым, он не только терпел отсутствие проявления уважения со стороны Белла, но это ему даже нравилось.

В данном случае он готов был согласиться с тем, что сержант правильно использует свободное время своего разведчика, и в то же время на одном дыхании сообщил сбитому с толку сержанту, что на главной переправе через реку Змеиную остановки не будет.

Выпустив этот маленький залп из гаубиц, он удалился в свою палатку, чтобы заняться действительно важным делом – кропотливым написанием своих бесконечных оперативных отчетов.

Еще долго после того, как тень Белла растворилась в слабом свете лампы в командирской палатке, коротенькое перо полковника выводило унылую литанию на желтоватых листах.

«Переправа через реку Змеиную, терр. Вашингтон, 12 мая 1858 года.

Майор: 2-го числа я сообщил вам о своем намерении покинуть форт Валлова с примерно 130 драгунами и отрядом пехоты для поддержки, с гаубицами, и отправиться прямо туда, где, как предполагается, в настоящее время находится враждебно настроенный отряд вождя палузов Камиакина . Соответственно, 6-го числа я отбыл оттуда с ротами С, Е и Н, первой драгунской, и Е, девятой пехотной; всего четыре ротных офицера и 152 рядовых.

Как вам было сообщено в моем письме от 2-го числа, объявленная цель этого похода состояла в том, чтобы собрать совет с враждебно настроенными индейцами в Колвилле и уладить их разногласия с живущими там белыми. После этого я узнал, что враждебно настроенные палузы находятся в непосредственной близости от переправы Красного Волка через реку Змеиную в землях нез-персе, пересмотрел свои прежние планы и теперь намерен отправиться прямо к переправе Красного Волка. Я не счел целесообразным заранее посвящать в это своих подчинённых, поскольку среди них существует некоторое необоснованное чувство сомнения относительно истинных намерений возбужденных индейцев.

Однако мои собственные разведданные уверяют меня, что споканы и якимы не объединятся с вождем палузов Камиакином (которого лично разыскивают за полудюжину убийств белых), и что в настоящее время нет опасности всеобщего восстания. Соответственно, я издам пересмотренный приказ завтра, 13-го числа, и колонна немедленно двинется в путь к переправе Красного Волка пересекает границу. Я удовлетворен тем, что новый маршрут дополнительно подействует на враждебно настроенные племена, припугнув их и заставив согласиться на наши указания провести совет в Колвилле. Я буду регулярно направлять в ваш офис сообщения с мест, но вы можете заверить генерала Кларксона о том, что этот вопрос будет мирно урегулирован в самом скором времени.

Имею честь быть, с глубоким уважением, вашим покорным слугой.

Э. С. Стедлоу, подполковник.

Армия Соединенных Штатов

Майору У. У. Маккею,

Помощнику генерала

Армия США,

Сан-Франциско.»

Отойдя на достаточное расстояние от палатки Стедлоу, Белл достал свою флягу и поднял ее к небу. Целых пять секунд он держал её так, приветствуя её возвышенное положение благоговейными движениями своего выдающегося кадыка. Когда, наконец, он отнял сосуд от причмокивающих губ, аромат был несравненно более благоухающим, чем свежесть чистой горной воды в вечернем воздухе. Двадцать шагов спустя, проходя мимо палатки лейтенанта Гэкстона, Белл услышал, как молодой офицер окликнул его, но, тем не менее, предпочел не обращать на это внимания.

– Сержант Белл!

Это был уже приказ, а не приветствие, и Белл прекратил шаркать ногами.

– Да, сэр?

Сержант, остановившийся в своей непринужденной позе по другую сторону костра от офицера, не сделал попытки ни отдать честь, ни сесть. Лейтенант Гэкстон, нахмурившись, поднял голову. И у него были на то веские причины. От того, что он увидел, напряглась бы шея даже у самого неподходящего джентльмена из Конгресса.

Первый сержант Эммет Белл был ростом в шесть футов два дюйма и без помощи толстых драгунских ботинок. Его руки, тяжелые, как шпунты фургона, и вдвое короче, свисали почти до согнутых колен. Цвет его лица, что редко встречается у людей с волосами песочного цвета, был таким же темным от загара, как у сиу из прерий. Явная неопрятность его грязной синей формы вкупе с пыльно-рыжей щетиной короткой бороды и не таким уж слабым запахом сивушного масла, пропитывавшим всю его фигуру, довершали картину настоящего пограничного кавалериста – пьяного, грязного и непочтительного.

Гэкстон отвел взгляд от ожидавшего его сержанта и тяжело закашлялся. От глухоты этого звука челюсть Белла дернулась. Прежде чем он смог заговорить, Гэкстон жестом пригласил его сесть и с трудом откашлялся.

– Присядь, Эмм. Я должен тебе кое-что сказать. Давно хотел это сделать. И не говори ничего об этом проклятом кашле. Я знаю, что лучше не становится, но Рэндалл говорит, что беспокоиться не о чем.

– Что ж, это делает либо вас, либо Рэндалла бессовестными лжецами, – проворчал Белл, опускаясь на корточки. – У тебя больные легкие, Уилс.

– К чёрту, Эмм, Рэндалл сказал, что со мной все будет в порядке.

– Рэндалл сказал? Наплюй! Знаю я этот кашель. От того, как ты лаял последние шесть недель, охрипла бы и енотовидная собака.

– Забавно, Эмм, – последовал ответ только после того, как они долго смотрели друг на друга, – но я никогда не мог обогнать тебя. Ты всегда мог дать мне фору, а потом ждать, чтобы помочь пересечь финишную черту. Думаю, единственный раз, когда я победил тебя, так это с Калла…

– Забудь об этом! – Белл пропустил эти короткие слова мимо ушей. – Давай не будем ворошить мокрое сено. Что тебе сказал Рэндалл?

– Шесть месяцев.

Белл, занятый набиванием трубки, был не настолько занят, чтобы не бросить осторожный взгляд по ту сторону костра. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять, что хирург Рэндалл достаточно долго защищал свой прогноз. Бледность лица, яркий румянец на скулах, змеиный блеск глаз – всё это было на месте. Белл слишком часто видел это у индейцев нез-персе и кер-д'аленов. Один человек несколько недель лаял, как больная собака, а потом в один прекрасный день, когда тыльная сторона его ладони оторвалась от рта, на ней было яркое пятно.

– Послушай, Уилс. Ты забавляешься, говоря о стрелковом салюте и тягловой лошади, когда в твоём седле которой нет никого, кроме черной попоны.

– Только не я, солдат! – Гэкстон выдавил из себя смешок, что вызвало новый приступ кашля. Когда приступ прошел, он слабо улыбнулся. – Я приберегаю себя для выпускного вечера в Пойнте.

– Без легких у тебя ничего не получится, – проигнорировал Белл его напускную браваду. – Не строй из себя героя, Уилс. Рэндалл может устроить тебе переезд на юг. Тусон был бы подходящим местом…

– Может быть, после Колвилла, Эмм. Но я должен всё там закончить.

Белл не заметил напряженности, с которой его прервали, и раздраженно огрызнулся в ответ.

– Да черт с ним, с Колвиллом. Что такого важного в этом Колвилле? Там нет ничего такого, чего кто-то другой не смог бы сделать за тебя.

– Вот тут ты не прав, Эмм. – Напряжение в голосе больного наконец-то прорвалось сквозь пелену, которой окутала Белла порция бурбона. – Вот об этом я и хотел с тобой поговорить. Калла там.

– О, Боже, только не Калла.

Эти слова вырвались у здоровяка так, словно их вырезали из него тупым ножом.

– Да. Да простит меня Бог, Эмм…

– Бог может, Уилс. – В голосе Белла слышна была глухая злоба. – Я никогда.

С этими словами Белл вскочил на ноги, и его тень, похожая на пугало, нависла над невысоким мужчиной. Он постоял так мгновение, и странный, блекло-серый цвет его глаз потемнел. Сосновая веточка шевельнулась в камине, послав вверх сноп искр. Их недолгий полёт бросил красноватый отблеск на поднятое лицо – он задержался там достаточно долго, чтобы стало видно, как смягчился широкий рот и прояснились непроницаемые глаза.

– Спокойной ночи, Уилси.

Слова сопровождались движением руки, которая замерла на плече с серебряной полосой. Когда лейтенант поднял глаза в ответ на это прикосновение, он был один в бледнеющем круге света от костра.

– Эмм, подожди! Я не говорил тебе, почему Калла вышла. Эмм, ты, чертов болван, я…

Жалобный крик молодого офицера был прерван хриплым кашлем, а когда спазм прошел, в ответ на него не раздалось больше ни звука. Белл ушел.

Бледнолицый мужчина у костра бессильно откинулся назад. Вскоре он снова закашлялся, вытирая рот тыльной стороной ладони, прежде чем пошевелить седеющий пепел костра. Неровные отблески потревоженных углей осветили тыльную сторону протянутой ладони, на мгновение высветив на ней ярко-красное пятно.

Перед палаткой, которую он делил с тремя оставшимися первыми сержантами, Белл обнаружил все еще горевший небольшой костер. Присев на корточки рядом с пламенем, он просидел минут десять, глядя на черные безлунные воды реки.

Отблески пламени, казалось, играли, пытаясь придать мягкость и сентиментальность неподвижным чертам сурового, словно изваянного из камня лица. И все же, возможно, это была не только иллюзия. И не обман. ведь, в конце концов, какой человек сможет обратить свой разум к мыслям о доме без того, чтобы усталые верстовые столбы памяти не оставили следа на его лице?

Белл достал из-за пазухи клеенчатый пакет, медленно развернул его и вынул грязный конверт. Столь же аккуратно он вынул единственную страницу этого письма и развернул её на песке, освещенном костром. Он прочитал письмо, шевеля губами, как человек, который не видит его, но знает наизусть.

Снова сложив письмо, сержант вложил его обратно в конверт. Мгновение он изучал сторону, на которой был написан адрес, и его губы скользили по заветной надписи.

Мисс Калла Ли Рейнсфорд,

генеральный директор Генри Клей Рейнсфорд,

Сикоморы,

Линчберг, Вирджиния.

Теперь он перевернул его обратной стороной, обнаружив грязное тиснение фирменного бланка:

ВОЕННАЯ АКАДЕМИЯ СОЕДИНЕННЫХ ШТАТОВ АМЕРИКИ

ВЕСТ-ПОЙНТ

Выпуск 1854 года

Младший лейтенант Эммет Деверо Белью

На этот раз губы Белла шевельнулись лишь после того, как он оторвал взгляд от конверта, и то лишь тогда, когда он едко сплюнул в дымящийся костёр.

– За выпуск пятьдесят четвертого, – мрачно объявил он, опрокидывая фляжку. – И за старшего сержанта Эмметта Д. Белла.

Утро 13-го выдалось жарким и совершенно ясным. Соответственно, все люди из колонны впервые за неделю приняли настоящую ванну. То, что её принимали, обливаясь потом и в полной походной форме, ничуть не снижало её эффективности. К полудню каждый человек в отряде потерял с потом не меньше кварты, а Белл, по крайней мере, выпил одну.

Несмотря на безжалостное солнце, полуденный привал застал людей в отличном расположении духа. Драматическое заявление Стедлоу о том, что путь отряда меняется, и его загадочная ссылка на их настоящую задачу просочилась через восторженных офицеров его штаба и дошла до самого неопытного человека в отряде. Белл, нахмурившись от атмосферы пикника, царившей во время всего этого мероприятия, вспомнил мрачное предупреждение Тимоти о том, что лучше бы оставаться на военной дороге в Колвилл, и горько выругался. Идиоты. Бедные, слепые, тупые, белые дураки. Беззаботно идущие вперед по земле краснокожих, где договор запрещает белым появляться, как будто Камиакин и его разъяренные дружки – всего лишь жалкие подхалимы из резервации!

Несмотря на дурные предчувствия сержанта, послеполуденный марш начался так же бодро, как и утренний. Но день клонился к вечеру, и до переправы Нез-Персе у Красного Волка оставалось еще десять миль, когда оказалось, что солдаты, задницы которых были стерты в кровь, начинают отставать. Стедлоу, не особенно торопясь и проявляя свой профессиональный нюх на подобные невидимые симптомы, объявил привал в четыре пополудни, то есть примерно за пять минут до того, как первый сержант Белл почувствовал бы необходимость объявить привал вместо него. Оставшиеся долгие часы дневного света были потрачены на то, чтобы присматривать за взмыленными лошадьми, почистить нашивки, и без того безупречные, и вычистить драгоценные гаубицы полковника.

Через час после наступления сумерек Белл, почувствовав себя лучше после ужина, состоявшего из трех трубок крепкого табака и половины фляжки бурбона, лежал, привалившись спиной к гостеприимной стене палатки. За неимением лучшего времяпрепровождения он, как обычно, молчал, присоединившись к обычной беседе у костра со своими товарищами-сержантами – бесконечному и полному клятв пересказу славных событий прошлых кампаний, некоторые из которых были военными, а большая часть – любовными.

Вскоре ораторы в шевронах закончили свои выступления – им не хватало новых сюжетов, чтобы разнообразить свои старые надоевшие придуманные байки, и они, по обоюдному согласию, сменили последовавшую за этим тишину на журчание текущей реки и ржавый стрекот расстроенного сверчка под соседней стеной их палатки.

– Сержант…

Хотя количество нашивок у самого младшего из них было бы втрое больше, чем у Белла, они зарезервировали это обращение для своего младшего по званию рыжебородого. Об этом несоответствии никогда особо не задумывались, и Белл не придавал этому значения.

– Да, Мик?

– Сыграй нам какую-нибудь мелодию, парень. – Широкогрудый, волосатый, как эрдельтер, сержант Эрин Харриган обратился с этой просьбой со своим акцентом покрытого торфом графства Донегал. – Я не выношу дьявольского бормотания этой чёртовой реки.

– И я тоже, и стрёкот сверчков, да. – Бык Уильямсон закатил свои крошечные глазки в сторону палатки, подтверждая свои слова тем, что, сложив большой и указательный пальцы правой руки, протянул руку к сверчку. – У нас дома говорят, что пение сверчка в доме означает смерть в семье. Сыграй нам мелодию, как говорит Мик, сержант. У меня настроение паршивое.

Белл с отвращением посмотрел на гиганта из Кентукки. С точки зрения сэра Джорджа Белла, дородный житель холмов, как по размерам, так и по воспитанию, был ближе всех остальных представителей рода человеческого к быку херефордской породы. Тот факт, что этот быкообразный бегемот решил продемонстрировать свою тупую преданность первому сержанту Беллу, никак не повлиял на расположение к нему этого своенравного человека. Тем не менее Белл, полагая, что каждому подобию Божьему дано нести какое-то непосильное бремя на протяжении всей жизни, устало принимал Булла Уильямсона как своего.

– Ладно, Булл. Что будет на этот раз? Старый Курильщик или Синехвостая Муха?

– На вершине Старого Курильщику! – Уильямсон просиял, как ребенок, которому дали монетку в пять центов без каких-либо условий. – Играйте помедленнее, сержант, чтобы я мог произнести слова.

– Боже правый! Только не снова эта панихида!

Впервые в разговор вступил четвертый мужчина. Демуа был прежде гусаром Великой французской армии, с пышными усами, пятнадцать лет прослуживший в американской регулярной армии, что нисколько не омрачало его воспоминаний о несравненной континентальной кавалерии. Предпочтение сабле, естественно! Эта верность, наряду с его галльским предпочтением улаживать все личные проблемы с помощью самого совершенного куска закаленной стали снискали ему огромное уважение и скромную любовь среди его товарищей с шевронами.

– Заткнись, Френчи.

Белл, сопроводив это замечание легкой ледяной усмешкой, чтобы убедиться, что оно воспринято как просьба, а не как оскорбление, выбил скопившийся в кармане мусор из своей гармошки, сыграл пару хриплых гамм и принялся выводить «Старый Курильщик». На втором печальном припеве Уильямсон, закрыв глаза и раскачиваясь всем телом, начал петь.

– На вершине Старого Курильщика, весь покрытый снегом,

Я потерял свою настоящую любовь из-за робости.

……………………………………………………………..

А теперь подойдите все, юные леди, и послушайте меня,

Не вешайте свою привязанность на зеленую иву.

………………………………………………………………

Ведь листья завянут,

А корни засохнут

Оставив тебя покинутой, не понимая почему.

Когда странно красивый голос огромного кентуккийца затих, Белл постучал по язычкам губной гармошки мозолистой ладонью и удивленно покачал головой.

– Если бы бедный бессловесный бык только мог думать так, как он умеет петь.

Реплика повисла в недолгой тишине, последовавшей за церемонией чистки губной гармошки.

– Он заставил тебя думать за него, – сказал Мик. – И это хорошо.

– Хорошо для чего, во имя Господа? – раздраженно спросил Белл.

– И он поет для тебя, – продолжил ирландец, игнорируя вопрос Белла. – И это тоже хорошо.

– Может быть, – проворчал Белл, понимая, что Мик намекает на его, Белла, привычку держать рот на замке, – но все равно от этого голоса у меня мурашки по коже. Господь никогда не хотел, чтобы у такого животного был такой голос.

– Да, – смущенно пробормотал Мик. – В теле мертвого быка, с благословенным сердцем птицы.

– Et un ame de boue! – сердито добавил Демуа.

– Ну же, малыш. – Приземистый Харриган укоризненно хмыкнул, глядя на Демуа. – Я предупреждал тебя, чтобы ты не использовал свой нехристианский язык. Теперь ты снова заставишь меня спросить у мистера Белла, что ты сказал.

– И душа из грязи, – без улыбки перевел Белл, не дожидаясь просьбы с угрозами.

Дальнейшее копание в простонародной глине души Булла было прервано приближением вразвалку идущего ординарца Стедлоу.

Честолюбивый солдат, аккуратный как иголка и еще не достигший двадцати лет, капрал Роджер Бейтс числился в язвительном каталоге Белла как «исключительно деловой и без брюха. Он чисто ел, чисто выглядел и чисто спал и, по его собственному часто высказываемому убеждению, был «заготовкой офицера» самого высокого класса. Он появился в сержантской столовой со всем достоинством, какое только возможно в рубашке сорок второго размера при двадцать восьмом в обхвате груди.

– Полковник Стедлоу вызывает сержанта Белла, – драматично объявил он. – И пусть сержант прибудет немедленно!

Белл, подняв глаза, продемонстрировал эту сбивающую с толку привычку, характерную для спокойных людей – смотреть прямо на кого-то так, словно вообще его не видишь. Уильямсон и Демуа сосредоточили свое внимание на созерцании реки. Это заставило Харригана, волосатого, проникнуться состраданием, присущим кельтской натуре, и он почувствовал необходимость нарушить молчание.

– Теперь верь, парень. Неужели ты так и не научишься? Просто посмотри ещё раз на своего дядю Эрина. Это последний раз, когда я готов показать тебе, как обращаться к начальству в армии этого человека.

С подчеркнутым терпением Харриган встал и отошел от костра, чтобы через мгновение вернуться, идеально имитируя походку Бейтса, напоминающую бег. Топнув каблуком перед развалившимся Беллом, он деликатно проревел:

– Поднимай свою здоровенную задницу, ты, пьяный разгильдяй! Старик хочет срочно тебя видеть

– Спасибо, сержант Харриган.

Спокойное приветствие Белла было маленьким чудом невозмутимой серьезности. – Пожалуйста, примите от меня искреннюю благодарность за службу. Армия Соединенных Штатов вполне может гордиться такой незабываемой преданностью своему тяжелому и опасному долгу, какую вы только что продемонстрировали, явившись сюда с посланием полковника Стедлоу. Я поздравляю вас, сэр!

– О, да благословит вас бог, генерал Белл, сэр. – Слова Харригана прозвучали патетически. – Вспомните обо мне, когда соберется следующая комиссия, сэр.

– Непременно, сержант. Вы, несомненно, настоящий офицер. Любой дурак это видит.

Капрал Бейтс постоял мгновение, разрываясь между душившим его желанием пристрелить оставшихся троих негодяев и непониманием того, что именно первый сержант Уильямсон намеревался сделать с прикладом своего мушкета, который он раскачивал, держа за ствол. К тому времени, когда стало очевидно, что здоровенный сержант твердо решил приложить изделие из орехового дерева к трясущимся ягодицам Бейтса, было уже слишком поздно.

Капрал Роджер Лерой Бейтс, штаб-квартира девятой пехотной роты, бросился вслед за удаляющимися формами первого сержанта Белл, неся в своем пылающем сердце жажду черного убийства.

Поскольку за четыре года, проведенных на северо-западной границе, Белл кропотливо изучил все тонкости гортанного диалекта чинуков, на котором говорят пять основных племен – нез-персе, кер-д'алены, якима, палузы и споканы, и неоднократно демонстрировал способность ладить с непредсказуемыми краснокожими, Стедлоу давно уже сделал его разведчиком. Индейцы, объединяющие эту силу, все нез-персе, нашли, что сержант, хоть немногословен и при этом резок на язык и любит солёные шутки, всё же может найти с ними общий язык и хорошо их понимает. Что касается неписаной сделки, которую заключил Белл, то он был так же одинок, как и большинство людей с его весьма непростым характером, и поэтому с удовольствием принимал искреннее уважение своих поклонников из числа нез-персе.

Пока Белл направлялся к палатке Стедлоу, его мысли опережали его неторопливую походку. Если бы он не ошибался в своей догадке, а это редко случается с человеком, мысли которого так сходятся с мыслями полковника Стедлоу, старик сейчас как явно не в себе из-за отсутствующего Тимоти. И из-за того, что проклятая река поднялась вровень с берегами. Мозги полковника были словно мельница, которая мелет слишком медленно, но при этом превосходно.

– Черт возьми, сэр! – Стедлоу был южанином и всегда вставлял это «сэр», независимо от того, обращался он к военнослужащему или нет. – Насчет того индейца, которого вы так бесцеремонно отправили в Колвилл. Я тут подумал, знаете ли. Я спрашиваю, вы действительно доверяете этому негодяю, сержант? Вы доверяете? Так вот, сэр, а я нет. И вам следовало бы знать это с самого начала. Как будто человек не знает этого «с самого начала» о любом офицере на границе! И ещё кое-что, Белл. Разве тот индеец не говорил вам, что эта чёртова река будет высокой ещё максимум двадцать четыре часа? Так вот, сэр, прошло уже два дня, и даже слепому видно, что она поднимается. Говорю вам, приятель, я не доверяю этим прохвостам. И я не собираюсь выслушивать еще одну из ваших лекций о том, какой замечательный у них характер, если обращаться с ними, как с равными. Так вот, Белл, вы должны отправиться с отрядом вверх по реке и найти подходящую переправу, если и когда вы обнаружите, что Красный Волк непроходим. Вы можете начать еще до рассвета, и…

– Докладывает сержант Белл, сэр. – Размашистая походка Белла отвлекла его от блуждающих мыслей, когда он остановился у освещенного фонарями квадрата палатки Стедлоу. – Капрал Бейтс сказал, что вы хотели меня видеть.

– Давай, заходи, парень. Не стой там и не разговаривай с палаткой. Она тебе не ответит!

В едва скрываемой теплоте приветствия было что-о такое, что делало его скорее приглашением, чем приказом, и что, кроме того, намекало на то, что первый сержант Эммет Д. Белл занимал достаточно уникальное положение как в личном отношении к нему полковника, так и в служебном.

Белл неуклюже согнул свои шесть футов и два дюйма пополам, входя через полуоткрытый полог, увидев внутри то, что, похоже, было столь важно.

– Есть, сэр. Что угодно полковнику?

– Черт возьми, сэр, я хочу знать об этом пропавшем индейце!

Белл вежливо поклонился своему внутреннему голосу, похвалив их за прозорливость, пока его взгляд лениво блуждал по стене палатки в двух футах над головой полковника.

– Двадцати четырех часов вполне достаточно, чтобы добраться до Колвилла и вернуться обратно. И еще кое-что…

– Прошу прощения, полковник, сэр, – фраза Белла, хотя и была уважительной, прозвучала как механически заученная фраза того, чьё терппение на исходе, – но двадцать четыре часа – это слишком мало даже для нез-персе, чтобы вернуться из Колвилла и догнать колонну. И да, сэр, я полностью доверяю этому индейцу. А поскольку река все еще поднималась, я был единственным, кто дал на это двадцать четыре часа. Тимоти дал три дня.

Если полковник простит мое предложение, я бы сказал, что Змеиная не подчиняется ничьему расписанию – ни краснокожего, ни белого, и если Тимоти немного запоздал с возвращением из Колвилла, значит, он столкнулся с чем-то, чего не было написано в приказах полковника, сэр.

– Сержант!

По тому, как напряглась спина Стедлоу, Белл понял, что он только что переступил границы своей привилегии на неформальное общение.

– Извините, сэр. Просто я абсолютно уверен в Тимоти и совсем не уверен в этой чёртовой реке.

– Всё в порядке, Белл.

– Благодарю, полковник. Что-нибудь еще?

– Всё так и есть. – Голос Стедлоу перестал быть угрожающим и в нём появились задумчивые нотки. – Вы сказали, что доверяете Тимоти, но как насчет двух других?

– Джейсона и Лукаса?

– Как бы вы их ни звали.

Иней сомнительного юмора Белла хрупкой бахромой обрамлял его ответ, высказанный с обычной для него резкостью.

– Я бы не стал доверять никому из них больше, чем тому, что смог бы поймать бизона за хвост. При этом, полковник, я бы поставил свои последние десять центов на Тимоти и ожидал бы сдачи в восемь центов.

Стедлоу кивнул, продолжая рассуждать о надежности Джейсона и Лукаса, как будто не слышал ответа Белла.

– Как вы думаете, мы могли бы положиться на них в том, что они поведут колонну вверх по реке, пока не будет найдена переправа, или рекомендуете задержаться здесь до возвращения Тимоти?

– Я бы подождал Тимоти.

– Сержант, – снова кивок Стедлоу был скорее автоматическим, чем понимающим, и его следующий вопрос был задан без видимого отношения к текущему разговору, – вы в курсе текущих слухов о том, что нез-персе, как племя, хотят поссорить армию с противниками федерации Камиакина, таким образом, желая остаться победителем на индейской территории?

– Я слышал какие-то разговоры.

– Ну, и что вы об этом думаете?

– Немного возьми, а немного оставь. – Белл неодобрительно пожал плечами. – Тимоти как-то сказал мне, что в костры племени бросают такие бизоньи лепёшки. Черт возьми, в любом отряде конных индейцев всегда найдутся ненавистники белых и охотники за солдатскими скальпами, полковник.

Стедлоу помолчал несколько секунд, внимательно наблюдая за Беллом. Когда он заговорил снова, его негромкие слова, наконец, заставили сержанта нахмуриться.

– Белл, вы слышали что-нибудь, подтверждающее наши сведения о том, что мормоны Брихема Янга отправляют ружья враждебным племенам? Или что отец Джозет снабжает их боеприпасами?

"Из того, что я слышал, первая половина этого сообщения во многом верна. – Ответ Белла был таким же резким, как и подкрепляющий его взгляд. – Но последняя часть – полная чушь. Отец Джосет и его миссия у кер д'аленов – лучшие друзья, которые есть у армии на этой границе.

Командир колонны склонил голову набок, на мгновение снова задумавшись.

– Сержант, как вы думаете, сколько активных последователей стоит за Камиакином? Я имею в виду здесь и сейчас.

– Тимоти сказал мне, что кер д'алены Джозета утверждают, что у Кенуокина – так они называют Камиакина – их больше тысячи. И что большая часть из них – якимы и споканы, и даже несколько не лучших представителей кер д'аленов.

– Хорошо, Белл. И еще кое-что. Вы получили какие-либо сведения об угрозе Камиакина начать восстание, если войска придут к Колвилл большими силами? Или если мы захотим выбрать другой путь вместо старой военной дороги?

Белл, к этому времени приятно удивленный полученными от Стедлоу сведениями и неприятно взволнованный его явным нежеланием принимать их во внимание, закусил удила.

– Да. По моим сведениям, он это сделает. Тимоти говорит, что он это сделает. Отец Джозет говорит, что он это сделает. Но этот орех вам придётся расколоть самому. За последние две недели я двадцать раз обсуждал этот вопрос с вами и вашими людьми.

Белл почувствовал, как спина полковника снова напряглась, когда он услышал эти малоприятные для него слова. Но высокий унтер-офицер только перевел взгляд на стену палатки и слегка выпрямился. После паузы, во время которой Стедлоу расхаживал по полу маленькой палатки на негнущихся ногах, как лагерная дворняжка, он заговорил.

– Хорошо, Белл. Я не разделяю вышей уверенности, но приму её во внимание.

Стремясь поскорее убраться из палатки, в которой было душно как из-за влажности майской ночи, так и из-за непроницаемости взгляда её хозяина, Белл быстро произнёс:

– Да, сэр. Благодарю, полковник. Что-нибудь ещё?

– Да, сержант. Я хочу, чтобы вы взяли отделение и отправились вверх по реке. Проверьте переправу Красного Волка, и если вода окажется слишком высокой, найдите мне другую и доложите о результатах. Отправляйтесь за два часа до рассвета. Паводок в этой проклятой реке может держаться ещё неделю.

Белл высказал еще одну фразу, как реверанс в знак признательности за точность его первоначальных прогнозов.

– Прошу прощения, полковник, но в такой разведке нет смысла. Между этим местом и Красным Волком нет никакой переправы, и дальше тоже нет. И ещё, полковник, сэр, – просьба сухопарого сержанта была высказана с нехарактерными для него тактом и серьезностью, – могу ли я напомнить вам кое-что об этой самой переправе?

– Разумеется, сержант! – Ответ Стедлоу звучал уже не так резко. – Вы знаете, что я полагаюсь на ваше знание всей этой местности.

– Да, сэр. переправа Красного Волка находится прямо посреди резервации нез-персе. Видно её, как зад кавалерийского жеребца в прицеле Спрингфилда.

Белл не счёл нужным смягчать выражения или использовать слово «сэр». Стедлоу, поморщившись, тем не менее не стал вспоминать о своих серебряных дубовых листьях, выслушав это неоспоримое утверждение.

– Что ж, если ничего иного не остаётся, Белл, то и этого достаточно. Нез-персе настроены дружелюбно. Я не понимаю, к чему вы клоните.

– О, конечно, – согласился рыжебородый сержант. – Они достаточно дружелюбны. В любом случае, это еще полдела, – он растянул слова, обращаясь к стене палатки над головой Стедлоу, зная, что этой недосказанностью вызовет огонь на себя.

– Что вы хотите этим сказать? Черт возьми, Белл, перестаньте разговаривать с палаткой и скажите, что вы имеете в виду!

– Я имею в виду, что у каждой реки есть два берега, – пожал плечами сухопарый сержант, не добавив ни слова к этой загадочной фразе. В палатке было жарко, и то, что делал Белл в столовой после обеда, начинало на нём сказываться.

– Сержант Белл.

– Да, сэр.

– Вы дадите мне прямой ответ или ограничитесь общими словами?

– Да, сэр. – Белл, устало ощущавший злобу Стедлоу, сдержал её, приподняв одну свисающую руку к покрытому испариной лбу. – Я имел в виду то, что сказал, сэр. У реки два берега. Наш и противоположный.

– Ну и что?

– Ну, c нашей сторонs нез-персе.

– Чёрт возьми, Белл, я это знаю.

– Да, сэр. Прошу прощения, сэр. На другой стороне палузы.

– Разумеется. Я тоже это понимаю, сержант. К чему вы клоните, приятель?

– Змеиная – это официальная граница территории палузов, сэр. Она проходит дальше, за переправой Красного Волка, на восток, по договору. И, полковник, вы не в праве переправлять через неё войска.

– Я знаю это, Белл. Та проклятая сделка Стивенса в пятьдесят пятом. Вы это имеете в виду?

– Да, сэр, именно так.

– Так вот, чума его побери, это соглашение так и не было ратифицировано. Это всего лишь временное соглашение, заверенное гражданским губернатором территории. Я решил, что в данных обстоятельствах мы можем его проигнорировать.

– Сэр, когда индеец что-то подписывает, он заключает сделку. Он не ждёт, пока правительство США сообщит ему об этом десять лет спустя.

Белл собрал все силы, на какие был способен, надеясь, что это скроет резкость его возражений. Пустой взгляд, скрывавшийся за спокойным вызовом Стедлоу, дал ему понять, что его упорства или уверенности было явно недостаточно.

– Итак, сэр?

– "Итак, сэр, Камиакин был старшим из четырнадцати вождей, подписавших ту бумагу губернатора Стивенса.

– И что? – Вопрос полковника прозвучал резче; он словно ощетинился, как раздраженная гончая, его обычно мягкий взгляд карих глаз стал жёстче, а гладкий подбородок внезапно выпятился.

– Так что, если вы высунете голову за Змеиную через переправу Красного Волка, то, скорее всего, уберете ее обратно, после того как над ней поработают парикмахеры палузов.

Белл тоже выпятил челюсть; он стоял, воинственно ожидая, когда старший офицер выйдет из себя. Когда это произошло, вспышка гнева оказалась значительно тише, чем он ожидал. И несколько жёстче.

– Вы большой человек, сержант Белл. И хороший человек. Жаль, что мы с вами не можем решить, кто же из нас носит дубовые листья. Ординарец!

Нетерпеливое лицо капрала Бейтса показалось из-за полога палатки прежде, чем последнее слово слетело с губ Стедлоу.

– Да, сэр! Вызывали?

– Арестуйте этого человека, капрал. В словах Стедлоу звучала обречённость и усталость, как бывает, когда один и тот же приказ приходится повторять много раз. -Нарушение субординации, как обычно. И скажите лейтенанту Фаннингу, чтобы он подготовил отряд, который доставит его завтра обратно на пост.

– Да, сэр! – Торжествующая ухмылка Бейтса была густой, как сливки на усах чеширского кота. – Вы хотите, чтобы он находился под стражей, пока не уедет, сэр?

– Полагаю. – командир колонны сделал паузу, бросив короткий взгляд на обмякшего Белла, – пусть это будет «домашний арест», Бейтс. – Стедлоу сопроводил шутку вялой улыбкой. – Капрал охраны может остаться на ночь гостем сержанта Белла. Я бы не хотел, чтобы наш неназначенный начальник штаба каким-то образом пропал.

– Спасибо, сэр! – выпалил Бейтс со своим обычным апломбом.

– Давай, пошли!

Приказ был подкреплен резким тычком мушкета капрала в поясницу Белла, и здоровяк отступил на полшага.

– Полегче, сынок. С почками пьющего человека нужно быть осторожнее. Ещё один удар этой штукой, и я испачкаю пол в кабинете полковника, и ты лишишься чина.

Стедлоу раздраженно посмотрел на них.

– О, ради бога, расслабься, Бейтс. Тебе не нужен мушкет, чтобы просто арестовать этого человека. Выведите его отсюда.

Снаружи Бейтс позвал капрала охраны и с явным облегчением передал своего пленника этому достойному человеку.

Направляясь прочь от палатки полковника, Белл с отвлеченным безразличием, свидетельствующим о долгой практике, прислушивался к грубоватому любопытству своего нового сопровождающего.

– Ну, здоровяк, что ты еще натворил? – Белл умел находить общий язык с капралами-взводными и другими менее важными представителями военной жизни, но этот способ не был рассчитан на то, чтобы завоевать ему популярность в этом сообществе. – Я считаю само собой разумеющимся, что на тебя снова составлен протокол за нарушение субординации, но каковы подробности на этот раз? Старик поставил тебя на место или только отправил с отрядом обратно в Уоллоу?

– Заткнись, – проворчал Белл.

– Ты симпатичный ублюдок, не так ли? Кто-то пытается замолвить за тебя словечко, а в ответ получает по морде. Будь я Стариком, я бы привязал тебя на жёсткой верёвке и позволил упасть с высоты табуретки.

– Заткнись.

Коротко рыкнув, Белл ускорил шаг и резко свернул на главную улицу роты.

Усталый лагерь затихал, когда старший сержант и его недовольный охранник направились к палатке Белла. Кое-где еще тлели последние угли костров, на которых готовили ужин, а в палатке капитана Бэйлора свет от закопченной лампы на китовом жире колебался в такт последним зевкам за заскучавшей карточной игрой. На передовой артиллерийские мулы доедали остатки мякины из своих мешочков, а за их спинами рассеянные тени табуна драгунских лошадей паслись в долине реки, покрытой густым туманом.

Приблизившись к одинокой фигуре у костра рядом с палаткой сержанта, Белл пристроился рядом с ней с шумом приземлившегося ястреба. Позади него остановился капрал охраны с мушкетом наготове.

Сидящий у костра человек проснулся; его голубые глаза с красными прожилками обиженно горели из-под нахмуренных бровей.

– Будь проклята твоя душа друга краснокожих, сержант! Ты двигаешься так, что порядочный христианин решит, что это нез-персе, и от страха затрясётся.

– Не обращай внимания на нез-персе, Мик. Я принес тебе кое-что покрепче. Где Булл и Френчи?

– В палатке, надирают свои волосатые уши. Что значит «кое-что покрепче», парень? Коренастый ирландец, не сводя глаз с насторожившегося капрала охраны, нервно задал этот вопрос, зная по многолетнему опыту, что, когда его рыжебородый подчиненный нацепляет на свой широкий рот ледяную, уверенную, легкую усмешку, начинающаяся шутка застывает быстрее, чем лёд на февральской проруби.

– Паралич от палузов, – коротко ответил Белл. – Поднимай ребят. Полковник выступает на рассвете. Собирается переправиться у Красного Волка, не дожидаясь возвращения моего индейца с Колвиллской дороги. – Белл замолк, кивая и презрительно показывая большим пальцем на своего смущенного спутника. – И не обращай внимания на этого парнишку со «Спрингфилдом». Старик всё ещё пытается научить меня хорошим манерам.

В присутствии только что проснувшихся Уильямсона и Демуа, вытаращивших глаза от его кратких слов, Белл потратил следующие несколько секунд на то, чтобы рассказать о неудаче своей попытки задержать Стедлоу у переправы Красного Волка, а также о своём собственном мрачном прогнозе того, что эта неудача может означать для всех них, прежде чем они станут на двадцать четыре часа старше. Он хотел таким образом уронить искру на одном из тех импровизированных военных советов, на которых обычные сержанты, профессиональные военные всего мира, имели обыкновение исправлять тактические ошибки своих командиров. Гневный запал его бомбы жалобно зашипел и погас.

С усталым апломбом кадрового сержанта трое солдат отнесли эту новость обратно под свои влажные одеяла, словно сразу же записав ее в список множества мелких завтрашних забот. В считанные секунды их нестройное трио захрапело в полную силу.

Недовольно пожав плечами, Белл вытащил одеяло из палатки и завернулся в него, растянувшись рядом с дымящим костром. Вскоре тяжелые звуки его храпа уже добавляли свои сочные басы к беззаботному квартету храпов старых военных. Морщась от дыма, забытый капрал охраны присел на корточки по другую сторону костра от Белла, окутанного дымом. Через десять секунд его подбородок уткнулся в грудь, а через пятнадцать мушкет незаметно выскользнул из его онемевших пальцев. Вслед за приглушенным «кал-лумпф», означавшим, что оружие упало в лагерную пыль глубиной в несколько дюймов, больше не раздалось ни звука, нарушающего радостный хор храпевших.

Слепые как летучие мыши офицеры, невежественные, как свиньи, рядовые, Змеи, терпение которых было на исходе, или разгорячённые палузы – со всем этим любой бывалый солдат мог бы сладить. В любой момент. В любом месте. А они, черт возьми, спали!

Белл резко проснулся, внезапно подстегиваемый инстинктами, которые могли погрузить человека в крепкий сон и так же разбудить его, дрожащего, как испуганный кот.

Первый же брошенный на лагерь через прищуренные веки взгляд показал ему три вещи: первый свет четырехчасового ложного рассвета пробивался сквозь ряды палаток; тут и там свет масляных ламп тускло освещал внутреннюю часть брезента солдатских палаток; внизу, у реки, нарастал беспорядочный шум приглушенных разговоров и двигались какие-то фигуры. Едва он осознал последнее, как его длинные ноги были уже под ним, и он стоял, ссутулившись и напряженный, как струна; его внимательный взгляд был устремлен на окутанную туманом Змеиную.

– Ничего себе! Что, черт возьми, происходит?

Недовольный голос медленно просыпающегося капрала охраны возвестил о его запоздалой реакции на шум, разбудивший Белла. Его причитания были прерваны возобновившейся суматохой внизу, у реки, но прежде чем можно было задать какие-либо дальнейшие вопросы о её источнике, группа возбужденных солдат выбежала на освещенную наспех разведенными кострами улицу, наполовину неся, наполовину волоча тело находившегося без сознания человека. Беллу было достаточно одного взгляда на эту обнажённую стройную фигуру.

– Тимоти, ей-богу!

Его возглас был поддержан капралом с выпученными глазами.

– Да это же чертов инджун!

Белл бросился бежать, прыгая в темноте, к громко разговаривающим солдатам. Он ворвался в их толпу и выхватил тело Тимоти из рук тех, кто его нес.

– Отдайте мне этого индейца! – Лающая команда прозвучала как барабанная дробь. – Где, черт возьми, вы его нашли? Как давно? Что с ним такое? Ну же, чёрт возьми, не стой столбом!

– Выловили его из реки, сержант. Только что. – Один из солдат от неожиданности высунул язык. – Он сначала кричал с другого берега. При свете звезд мы смогли разглядеть, что он был верхом. Когда он загнал лошадь в реку, мы потеряли их обоих из виду в черной воде. Минут через пять Джо увидел, что индеец барахтается на мелководье на этом берегу. Мы с Джо прыгнули в воду и выловили его. Я думаю, он просто утонул. И лошадь тоже. По крайней мере, мы никогда не видел, чтобы лошадь поднималась по этому берегу.

– Позаботься о лошади, солдат, – Белл перекинул обмякшую фигуру нез-персе через плечо с такой легкостью, словно это была красная тряпичная кукла, – и убирайся к черту с моей дороги!

Когда он направился со своей ношей через лагерь, ему преградил путь его недавний вооруженный компаньон.

– Куда, по-твоему, ты направляешься, Белл? Ты арестован. Помнишь это?

– К хирургу Рэндаллу, – коротко ответил Белл. – Думаешь, нет?

– Думаю, нет.

Капрал преградил дорогу здоровяку, и его слова и выражение лица внезапно стали напряженными.

– Что ж, подумай еще немного, – кивнул Белл, подкрепляя свой совет резким движением вверх своего свободного левого кулака. Удар пришелся капралу в живот, и тот согнулся пополам. Когда он падал, рука Белла вырвала мушкет из его рук. Полуобернувшись, он пропустил сержанта мимо себя, сильно и умело ударив его по затылку прикладом ружья.

Бросив ружьё одному из разинувших рот солдат, Белл быстро прорычал:

– Утопи его в реке. Когда он придет в себя, верни его ему и напомни, что я арестован по его приказу. Скажи ему, чтобы он зашёл за мной в палатку Рэндалла. И скажи ему, чтобы в следующий раз, когда он направит на кого-нибудь ружьё, пусть держит палец на спусковом крючке.

Опытный взгляд ассистента хирурга Рэндалла определил, что Тимоти больше страдает от усталости, чем от воды. Доктор достаточно быстро привел его в чувство, и после хорошего глотка из вездесущей фляжки Белла нез-персе был готов к разговору. От того, что он сказал, у любого белого мужчины встали бы дыбом волосы на затылке, а Белл, вопреки любому впечатлению, которое, возможно, производила постоянная маска из солнечного загара и дорожной грязи, покрывавшая его каменное лицо, был белым мужчиной.

Через пять секунд после того, как первые хриплые фразы сорвались с уст измученного индейца, Белл плечом отодвинул полог палатки Стедлоу, чтобы сообщить ему ужасные новости.

А через пять минут после этого состоялся совет главного командования, все участники которого имели бледный вил.

Это зрелище запомнилось бы любому профессиональному солдату, и Белл никогда его не забывал. Расчищенная площадка перед палаткой полковника была ярко освещена торопливо раздутыми кострами, оставшимися от ужина. С трёх сторон в этом неверном свете сидели на корточках четверо ротных офицеров, а также вольнонаемный квартирмейстер по снабжению, младший лейтенант Генри Фаннинг, и три сержанта -товарищи Белла. Командир колонны сидел на своем походном стуле у входа в палатку, а на земле перед ним, лицом к кольцу офицеров и сержантов, сидел на корточках дрожащий, завернутый в одеяло почти обнаженный вождь племени нез-персе. Белл, забытый в первой суматохе собрания, бросал высокий силуэт своей тени на полог палатки слева от Стедлоу.

Было 4:15 утра, пятница, 14 мая.

Незадолго до того, как совет приступил к работе, возникло кратковременное чувство облегчения. Ненасытный капрал Бейтс, увидев возможность войти в историю, когда провидение сунуло её ему под нос, воспользовался неловким молчанием, наступившим после собрания офицеров с сонными глазами, чтобы напомнить Стедлоу, что первый сержант Белл находился здесь незаконно, фактически находясь под арестом за неподчинение. Естественным и подобострастным ожиданием Бейтса было то, что его проницательность будет вознаграждена быстрым смягчением обвинения в неподчинении Бела, а также добрым поглаживанием его собственной кудрявой головы со стороны благодарного командира.

То, что он получил, был брошенный в его сторону косой взгляд Стедлоу и его поджатые губы, когда он произнёс «черт возьми, сейчас не до пустяков, думай о деле». Пребывавший в полном смятении командир, поднявший голову как раз вовремя, чтобы заметить вспышку улыбки, скользнувшую по широкому рту Белла, предостерегающе прорычал:

– Не поймите меня превратно, сержант. Вы всё ещё под арестом. Вы здесь для того, чтобы поддержать этого индейца, и не более того.

– Да, сэр, – с невозмутимым видом ответил Белл. – Вам лучше дать Тимоти возможность высказаться, полковник. Он не больше чем через три глотка снова потеряет сознание.

Стедлоу кивнул и неуверенно повернулся к своим офицерам.

– Джентльмены, я чувствую, что этот индеец Белла может впечатлить вас больше, чем я. Я позволю ему рассказать об этом, как он сможет. То, что он скажет, поставит всех вас перед тактическим и моральным решением, выходящим за рамки всего того, что вы, возможно, изучали в Академии. То есть, так будет, если вы сможете заставьте себя это принять. Я сам все ещё не могу согласиться с реальностью его рассказа и хочу еще раз услышать каждое его слово. Поэтому, пожалуйста, не встревайте, пока индеец не закончит говорить.

Стедлоу прервал свое предостережение на достаточное время, чтобы окинуть внимательным взглядом собравшихся в круг слушателей, а затем завершил его нервным жестом в сторону нез-персе.

– Давай, Тимоти…

Сидевший на корточках разведчик заколебался, его глаза-бусинки скользнули вслед за взглядом Стедлоу по притихшему кольцу офицеров с каменными лицами. Неуверенно облизнув губы, он перевел взгляд своих черных глаз на спокойные серые глаза сержанта Белла.

Большая рука Белла легла на его худое красное плечо.

– Скажи им, Тамасон. Как ты сказал мне и полковнику Стедлоу. Это всё. Помни, что ты вождь. Они простые люди.

Индеец благодарно протянул руку и похлопал Белла по покрытой рыжими волосами лапе.

– Хаа-рашо, – тихо пробормотал он. – Просто я так устал, Аметсун. И с этими словами, глубоко вздохнув и устремив свой раскосый взгляд в самое сердце костра, Тимоти рассказал свою историю.

Она была короткой. Грубой. Неприукрашенной.

– Вчера на закате, – начал нез-персе, – я отправился по дороге в Колвилл, как мне велел Аметсун Белл. По дороге я смотрел на юг, а не на следы фургонов на дороге. Вниз, к Горьким корням. Вниз, к стране Камиакина. Это я тоже сделал, потому что Аметсун Белл велел мне делать именно так.

Я по-прежнему ничего не видел. – Тихий голос разведчика звучал неуверенно; он, как обычно, нахмурился еще сильнее, как будто пытался вспомнить, где именно остались следы от копыт его лошади. – Всю дорогу до лугов Горьких Корней я ничего не видел. Затем наступила ночь, и я увидел их. К югу от лугов, на всём пути к Колвиллу. Сигнальные огни.

После этого я широко открыл глаза и очень медленно пустил своего пони шагом. Я увидел два боевых отряда, черных на фоне ночного неба. А потом я увидел еще четыре. Я больше не двигался и спрятал пони. Потом я дождался восхода солнца. – Тимоти немного помолчал, а затем добавил, серьезно кивнув: – Нет ничего хорошего для нез-персе в том, чтобы путешествовать в темноте по той стороне реки.

Белл скрыл легкую усмешку, наклонившись еще дальше вперед, чтобы расслышать продолжение рассказа своего разведчика. Но прежде чем индеец смог продолжить, вмешался неудержимый Бэйлор.

– Боже мой, полковник, неужели этот рыжий мошенник пытается сказать нам, что он всё это время прохлаждался на Колвилльской дороге? Я полагаю, сэр, что…

– А я предлагаю, сэр, – Стедлоу был той редкой птицей среди выпускников Вест Пойнта – командиром, который управлял своим штабом с меньшими усилиями, чем своими солдатами, – чтобы вы помолчали или шли в свою палатку.

Пока чернобородому Бэйлору пришлось прикусить свой острый язык, Стедлоу резко махнул Тимоти рукой, и нез-персе снова заговорил.

– Я ждал солнца, как я уже сказал. И оно было очень яркое и плохими знаками. На каждом холме в радиусе короткой дневной поездки на пони сверкали зеркала и поднимались клубы дыма. Поэтому я подождал еще немного. Через час, может быть, два, вереница фургонов двигалась по дороге со стороны Колвилла. Я подъехал к ним, и они оказались из Колвилла. Я рассказал им о плохих знаках. Я попросил их вернуться. Но начальник каравана сказал: «Это всего лишь старый Виктор и несколько кер д'аленов. Мы проехали мимо них на рассвете. С нами все в порядке. С другой стороны, – тут он указал на молодую белую женщину и крупную чернокожую, которые находились в его фургоне, – это женщины из армии, направляющиеся в форт Уоллова. Они ничего не предпримут против армейских».

Аметсун… – прервал свой рассказ нез-персе, беспомощно протянув руку к Беллу. – Что мне было делать? Я индеец. Они не захотели слушать.

– Ты уже говорил мне это, Тамасон. – Белл говорил тихо и кратко. – Теперь ты рассказываешь это для офицеров. Они послушают.

Худощавый разведчик взглянул на штаб Стедлоу, глубокомысленно кивнул и быстро заговорил отрывистыми гортанными словами из своего школьного учебника английского.

– Тогда я быстро пошел искать Виктора. Мы старые друзья. В полдень я нашел его. У него было плохое сердце. Его молодые люди собирались присоединиться к Камиакину, а он, их старый вождь, просто шёл с ними, чтобы попытаться убедить их не делать этого. Но было уже слишком поздно. От Змеиной прибыли разведчики, сообщившие, что вождь с дубовыми листьями и солдаты-пони в большом количестве идут из форта Уоллова, и что прошлой ночью они повернули прямо на юг, от дороги на Колвилл, чтобы направиться прямо к договорным землям якимов, споканов и палузов. Пророчество Камиакина сбылось, и теперь молодых людей было не удержать.

Я ушел от Виктора и быстро поскакал на поиски Аметсуна Белла и солдат здесь, чтобы предупредить их о большой беде. Когда я ехал, я увидел это. Чёрный дым на западе, позади меня, там, где я встретил те фургоны.

Худой Нез Персе поёжился, плотнее закутываясь в одеяло.

– Больше рассказывать особо нечего. Когда я подошел к дыму, там не было слышно ни звука и ничто не двигалось. Все семеро белых погонщиков лежали мертвыми среди горящих фургонов. Молодая белая женщина исчезла. Большая черная женщина исчезла.

Все мужчины были без волос. То, как это было сделано, высоко и ближе ко лбу – ты знаешь, как они это делают, Аметсун, – сказало мне, какое племя это сделало. Любой нез-персе сразу скажет. Никто другой так не делает. Эти скальпы сняли палузы.

Камиакин украл тех двух женщин из колвиллского обоза!

Глава 2

Переправа Красного Волка

В заключение своего простого рассказа о тридцати шести часах, в течение которых он преодолел 145 миль, постоянно ускользая от вражеских отрядов, которые то появлялись, то исчезали, а затем поскакал на своей измождённой лошади к ревущему берегу Змеиной и переплыл этого отца злых вод, едва не выходящего из берегов, вождь нез-персе медленно обвел взглядом безмолвный круг своих белых слушателей.

– Я сказал это сейчас, и вы можете в это поверить. Я привык следовать за флагом. Флаг – это моя жизнь, – бесстрастно заключил он.

Несмотря на слова вождя, реакция офицеров была сдержанной, если не откровенно недоверчивой. Сам Стедлоу в своей осторожной, методичной манере подготовил почву для их немедленных возражений и подозрений.

Белл, наблюдая за белым командиром, думал, что знает, что скрывается за этими обманчиво мягкими карими глазами. Стедлоу уже дважды слышал эту историю, и у него было несколько свободных минут, чтобы поразмыслить над ней. Белл предположил, что, вероятно, он начал понимать, что говорит Тимоти, и возлагал ответственность за резню на колвиллской дороге на себя. Прямо там, где сам Белл сказал Тимоти, что это произойдёт, когда они три дня назад сидели на вершине холма и наблюдали, как тяжеловооруженная колонна Стедлоу приближается к Змеиной. Да, собственно говоря, прямо туда, где и следовало быть полковнику Эдсону Стедлоу.

Несмотря на то, что высокий сержант оказался прав в своих подозрениях, Стедлоу и остальные, не на шутку нервничая, начали подвергать перекрестному допросу молчаливого нез-персе. Полковник, как и полагалось по званию, задавал темп. И он делал это очень быстро.

– Ну, а теперь, Тимоти, – командир колонны двинулся вперед, – есть несколько моментов, которые я хотел бы прояснить. Во-первых, почему вы не вернулись и не предупредили нас вчера вечером, сразу после того, как столкнулись с первыми военными отрядами? Мне кажется, что вам, как руководителю наших разведчиков, следовало бы быстрее узнать, что это за отряды. Вы хотите, чтобы мы поверили, что вам потребовалось почти двадцать четыре часа, чтобы определить, что это люди Камиакина? Правильно ли я понимаю, что вы просите нас поверить в то, что Камиакин и большие силы врагов так легко вас одурачили?

Тимоти серьезно кивнул.

– Действительно, – проворчал он, – вы можете мне поверить. Камиакин – большой мастер набегов. Один из лучших в этом очень плохом деле. А его силы были невелики. Я сосчитал следы их пони там, где они оставили фургоны. Их было немного. Не более тридцати воинов.

Такой небольшой отряд, состоящий из отборных воинов и возглавляемый таким хитрым лисом, как Камиакин, мог легко залечь вдоль дороги и остаться незамеченным – даже начальником разведчиков.

– Хорошо, Тимоти, – вступил в разговор воинственный капитан Бэйлор. – Предположим, что это правда. Как, по-твоему, мы должны воспринять эту историю о том, что Виктор предупредил вас о присутствии Камиакина на дороге? И о том, что Камиакин знает о приближении наших крупных сил?

Нез-персе кивнул; его лицо оставалось непроницаемым.

– Я рассказал вам, что сказал мне Виктор. Я не лгу.

– Полагаю, что нет. – Бэйлор был раздражающе краток. – Неужели вы не понимаете, что, признав, что даже разговаривали с таким недружелюбным человеком, как Виктор, вы навлекаете на себя подозрения?

– Нет. Я думаю, что сердце Виктора добро к вам.

– Что ж, Тимоти, – капитан Уинстон с терпеливым лицом впервые приступил к допросу, – даже если Камиакин там, с большими силами палузов, как мы можем полагаться только на твои слова, что он желает нам зла? Ты знаешь, что мы не доверяем Виктору.

– Ты не доверяешь мне. Ты не доверяешь Виктору. Кому ты доверяешь?

Молодой человек был совершенно серьезен, но Бэйлор, не замечая явной тяжести настроения индейца, или, возможно, как раз из-за этого, предпочел остаться невозмутимым.

– Кого бы вы предложили, вождь?

– Отца Джозета. – Ответ Тимоти был столь же мгновенным, сколь и мягким. – Он Чёрная Накидка, и он белый. Я приносил три письма от него полковнику Стедлоу. В каждом из этих писем он сообщал, что Камиакин уйдёт, если солдаты отправятся на его поиски.

В этот момент у Белла возникло тревожное видение, как он оказывается запертым на гауптвахте форта Уоллова, по крайней мере, на следующий год. Потому что был только один способ, которым Тимоти мог узнать, что содержалось в этих запечатанных депешах – и это был Белл.

К счастью, Стедлоу так стремился замести свои следы, что не обратил на Белла внимания. Он сразу же раскусил Тимоти – его голос и манеры стали настолько раздражёнными, что Белл обратил на это внимание.

– Этого достаточно, Тимоти. Если это говорится в письмах отца Джозета, то их основная суть была неизменной – постоянно повторялось, что твои драгоценные племянники замышляли втянуть нас в настоящую войну с палузами Камиакина. Раз уж мы цитируем доброго священника кер д'аленов, что вы можете на это сказать?

Столкнувшись с новым обвинением, Тимоти ответил на него так же спокойно и хмуро, как и на все предыдущие, и то, что он так спокойно с ним согласился, удивило даже предупрежденного Белла.

– Я слышал эту историю и многое другое. Я верю некоторым ее частям. Сердцу вождя тяжело говорить о тех, кто одной с ним крови, но мы большое племя. Не у всех нез-персе языки будут прямыми при разговоре с тобой.

В этот момент Белл, чей рассеянный взгляд заметил приближение Джейсона и Лукаса, товарищей Тимоти, заметил, как двое новоприбывших индейцев переглянулись, услышав, как их вождь упомянул о разногласиях среди своего народа. Отметив этот инцидент, чтобы помнить о нём в будущем, рослый сержант снова сосредоточил своё внимание на том, что происходило вокруг костра.

Застигнутые врасплох откровенностью индейца, белые офицеры пришли в замешательство, испытывая некоторые трудности с перезарядкой для следующего залпа. Капитан Уинстон вскоре сделал первый выстрел.

– Тимоти, если предположить, что до сих пор ты говорил нам правду, то почему ты так уверен, что эти убийства совершили Камиакин и палузы?

– По тому, как были сняты скальпы, – проворчал краснокожий разведчик. – Я уже говорил вам об этом.

– А как насчет самого Камиакина?

– Я знаю его пони. Сильный удар копьем по правому переднему копыту. Оно оставляет след, как от бизона. Разделенный на две части, вот так.

– Вы хотите сказать, что индейцы племени нез-персе, например, не могли снять скальпы с тех людей, чтобы все выглядело так, будто это сделали палузы?

Белл, наблюдая за крепким Уинстоном, понимал, что заместитель Стедлоу не дразнит усталого краснокожего, а, по сути, задает единственные разумные вопросы, которые сейчас следовало задать. В то же время он не понаслышке знал об индийском самолюбии – всегда чувствительном, когда речь заходила о его личной правдивости или способности вести разведку – и это говорило ему о том, что Тимоти пора проявить свое достоинство. Он был абсолютно прав.

– Никто не умеет снимать скальпы так, как палузы. Даже нез-персе. Я уже дважды это повторял. Больше повторять не буду.

Произнеся эти слова медленно, гортанно, вождь снова перевел взгляд на отблески костра и больше никуда не смотрел. Прошло три секунды, потом пять, потом десять, прежде чем Стедлоу нарушил затянувшееся молчание.

Разочарованный тем, что ни ему самому, ни его офицерам не удалось опровергнуть мрачную историю индейца, полковник резко перевел дискуссию на раздражённый тон. Наблюдая за ним, Белл понял по нервозной поспешности, с которой он нагромождал свои проблемы одну на другую, не давая Тимоти возможности разобраться в них, что его первоначальная догадка оказалась верной. Он довольно хорошо знал своего Стедлоу. Старик был достаточно крепким орешком, если судить по тому, что происходило в Академии. Но прямо сейчас он был близок к тому, чтобы его скорлупа раскололась.

– Что ж, Тимоти, мне всё это не нравится. Естественно, мы можем проверить, кто убил погонщиков фургонов. Но даже если мы найдём эту бойню, нам все равно придется поверить вам на слово, и только на ваше слово, что касается пропавших женщин. У меня просто нет времени отправлять курьера в Колвилл и обратно, чтобы подтвердить ваши слова. И, честно говоря, я не думаю, что в этом есть необходимость. Вы должны понимать, что обязанность армии – знать, кто находится в разных местах, где живут белые. Там двадцать белых семей, и мы знаем каждого из них – мужчину, женщину и ребенка. Если бы там появились какие-нибудь новоприбывшие, незнакомые белые леди, цветные слуги или кто-то еще, майор Моррисон сразу бы упомянул о них в своём отчете за прошлую неделю. Что вы пытаетесь сделать? Заставить нас отправиться в погоню за Горькие Корни, чтобы самому начать войну нез-персе с палузами Камиакина? Бегать за призраком какой-то белой леди, которая внезапно появилась из ниоткуда посреди территории Вашингтон? Я отправлю отряд в луга Горьких Корней на поиски каравана с припасами, но, боюсь, что, пока сам не доберусь до Колвилла, просто не смогу принять ваши слова о Камиакине и этой белой женщине. Вы это понимаете?

В этот момент Тимоти встал. Когда он поднялся на ноги, то пошатнулся от слабости и упал бы, если бы Белл не сделал быстрый шаг вперед, чтобы поддержать его. Через мгновение вождь освободился от поддерживающей его руки сержанта и шагнул вперед, на освещенный костром участок. Никто из офицеров не произнес ни слова, когда темно-бронзовый нез-персе сбросил с плеч промокшее одеялои предстал перед ними обнаженным, если не считать набедренной повязки. Запустив худую красную руку в мешочек из оленьей кожи, индеец что-то вынул из него и бросил на землю.

– Я принес вам это, – медленно произнес он, и его вибрирующий бас словно обвинял молчащих белых, – потому что я знаю, что ваши сердца плохо относятся к моим словам и словам всего моего народа.

Упавшая булавка нарушила царившую вокруг тишину, не хуже чем треск восьмидесятифутовой сосны.

На деревенской улице в Виргинии или на веранде плантации в Джорджии этот предмет мог остаться незамеченным. Но на этом голом участке освещенной кострами пограничной грязи в двух тысячах миль от Сент-Луиса эта безмолвная помятая шляпка потрясла всех до глубины души.

– Боже милостивый! – Приглушенные слова капитана Бэйлора были первыми, нарушившими наступившую тишину. – Белой женщины!

– И, я бы сказал, леди. – Капитан Гарри Уинстон говорил со своей обычной прямолинейностью.

– Леди с Юга, – мягко дополнил Белл, выходя из тени палатки и поднимая маленькую шляпку. – Я прав, лейтенант Гакстон?

Вопрос, сопровождаемый пристальным взглядом сержанта, был адресован стоящему в свете костра и бледному, как рыба, Гакстону.

Прежде чем молодой офицер успел ответить, полковник Стедлоу вскочил на ноги.

– Довольно, Белл. Вопросы здесь задаю я. Дайте мне шляпку. Лейтенант, что вы хотите сказать?

Здоровенная лапища Белла крепче сжала трогательно маленькую шляпку.

– Я получил шляпку, полковник, и вопрос, который к ней прилагается. – При этом отказе сержант сжал челюсти со слышным щелчком. – Лейтенант Гакстон, вот он, должен ответить. И если это приведет меня на гауптвахту до конца моих дней, я намерен услышать, что он ответит.

– Дежурный капрал! Ординарец! Ординарец! – Отрывистый оклик Стедлоу и энергичный ответ на него капрала Бейтса были прерваны тихим, дрожащим голосом Гакстона.

– Белл прав, сэр. Вы не можете винить его. Как и его индейца. То, что они оба сказали, – правда. Это шляпка Каллы Ли Рейнсфорд, полковник. Дочери старого генерала Рейнсфорда, сэр.

– Ты же не это имеешь в виду, Уилси! – Верный южанин Стедлоу отказывался поверить, что Гакстон, такой же виргинец, как и он сам, мог быть виновен в таком чудовищном нарушении рыцарского кодекса. – Она была твоей невестой, не так ли? Могу ли я спросить, ради всего святого, сэр, зачем вы привезли ее в эту страну?

– Я не могу вам этого сказать, сэр. – Цвет лица юного Гакстона был белым, словно рыбье брюхо, даже в отблесках пламени. – Мы с ней договорились об одном очень личном деле. Боже, помоги мне, я убедил её приехать. Мы оба чувствовали, что в сложившихся обстоятельствах это абсолютно необходимо.

– Каких обстоятельствах, Уилси? Ради бога, сэр, только не говорите мне, что вы заставили эту бедную девушку приехать сюда, чтобы выйти замуж? Или что это по-вашему, абсолютно необходимые обстоятельства!

– Нет, сэр, я не… – Отрицание Гэкстона было отчаянной борьбой с горем и нервным напряжением. – Мы больше не были помолвлены. Видите ли, сэр…

– Прошу прощения у полковника, сэр. – Откровенное напоминание Белла выразило общее настроение беспокойных офицеров. – Я бы предположил, что личная жизнь лейтенанта Гакстона и этой дамы не исключает того факта, что она, возможно, все еще жива, и, конечно, если это так, положение её серьёзное.

– Как это, Белл?

Ровный тон, с которым Стедлоу задал этот вопрос, дал сержанту понять, что командир достиг внешней границы той чётко очерченной области, которая разделяет его природную симпатию к своевольному сержанту и унаследованное в Вест-Пойнте понятие о неприкосновенности офицера.

Тем не менее, когда первый сержант Белл надел свои драгунские ботинки

одиннадцатого размера2, чтобы переступить черту дозволенного, он не собирался опускать их на полпути к цели.

– У вас семеро убитых белых там, на колвиллской дороге, а также белая девушка и цветная женщина, захваченные в плен дружками Камиакина. Я бы сказал, что это наводит на мысль о более конкретных действиях, чем перекрестный допрос старшего лейтенанта Гакстона о его моральном облике.

– Ах ты, ах ты, непокорный дьявол…

Рассерженный тем, что сержант сказал столь очевидную вещь, Стедлоу теперь с запоздалой серьезностью обрушил на него свою месть.

– Капрал, уберите этого человека с глаз моих долой и не спускайте с него глаз. Если я увижу его еще раз до того, как Фаннинг доставит его обратно в Уоллова, я отправлю вас вместе с ним.

– Да, сэр! – Бейтс и капрал охраны вытянулись во фрунт. – Я запру его в палатке, полковник, сэр, и приставлю вооруженную охрану на всю ночь, – пообещал Бейтс с плохо скрываемым ликованием. – Вы его больше не увидите, сэр. Благодарю вас, полковник, сэр!

Таким образом, во второй раз за этот вечер Белл оказался на пути к своей палатке под вооруженной и торжествующей охраной капрала охраны. В тот момент не могло быть никаких сомнений в том, что капрал и полковник были полностью согласны относительно ближайшего будущего первого сержанта Белла.

Но, в конце концов, время – это всего лишь время.

Было еще только 4.30 утра, а полковнику Эдсону Стедлоу ещё предстояло придумать способ найти и наказать убийц-палузов, не говоря уже о том, чтобы вернуть их белую пленницу. Стало быть, с точки зрения понимания характера своего полковника или отсутствия такового, сержанту можно было бы легко простить его убеждение в том, что командир не решится на такую рискованную авантюру без поддержки первого сержанта

2 Соответствует 44 размеру в России (перев)

Белла.

Хрустальный шар цинизма Белла принес необычайно скорые плоды.

Через двадцать минут после того, как его прогнали от командирского костра, предположительно на пожизненное заключение в ножных кандалах, явно недовольный капрал Бейтс подбежал к столь же разочарованному капралу охраны с приказом освободить заключенного. И ещё через две минуты тот снова стоял в душной палатке полковника.

Оказавшись лицом к лицу со Стедлоу в третий раз за последние несколько часов, Белл сразу понял, что игра началась, карты сданы, и ему достались не лучшие.

Без дальнейших церемоний Стедлоу показал ему свои карты.

– Садись, Белл. Возьми сигару.

Белл оторвал взгляд от земляного пола перед своими башмаками и поднял лицо. Какого черта? Это была не армия. Чёртов командир предложил простому сержанту закурить? Да, черт возьми, это все из-за этого сумасшедшего Стедлоу. Он управлял подчинёнными, как ни один другой офицер в этой паршивой службе. Смущение Белла выразилось в странной усмешке его широкого рта.

– Прошу прощения, полковник?

– Присаживайтесь, дружище, и закуривайте. Если, конечно, это не встанет между вами и вашими драгоценными восемью унциями жевательного табака.

Белл покраснел и высунул голову из-за полога палатки, чтобы выпустить длинную струю в середину костра, до которого было десять футов. Вытерев рот, он потянулся за предложенной панателлой, отсалютовав свободной рукой.

– Спасибо, полковник.

Белл был первым, кто навёл свои голосовые понтоны. Он стремглав промчался по ним и спрыгнул на берег с другой стороны, широко расставив ноги.

– Полковник, ради бога, не отсылайте меня назад в Уоллову. Если хотите, заприте меня на следующие десять лет, но позвольте мне разобраться с этими индейцами вместе с вами, пока вы не доберетесь до Колвилла. Я…

– Мы к этому ещё вернемся, – успокоил его пожилой мужчина, спокойно обрывая нить мольбы Белла на середине мотка. – Прямо сейчас я хочу убедиться, что вы кое-что поняли, сэр.

– Да, сэр.

Белл почувствовал, с каким вниманием Стедлоу наблюдает за ним, и впервые за всё время службы у полковника ему стало не по себе, и вдруг стало стыдно. На самом деле Стедлоу был настоящим джентльменом и прекрасным офицером. Одним из тех редких людей, кто понимал и искренне любил своих подчиненных. Он был из тех, кто, вероятно, был сорок девятым в классе из пятидесяти человек в Академии, но был первым среди всех подчинённых, бывших когда-либо под его началом.

– Сэр, – казалось, что огромные ноги высокого сержанта внезапно потеряли покой, – Я хочу, чтобы вы тоже кое-что поняли. Я искренне сожалею, что высказался против вас сегодня вечером перед подчинёнными. Я не всю свою жизнь был в строю, и, боюсь, мой характер, похоже, об этом забыл. Я просто хочу, чтобы вы знали, что, когда я срываюсь на своё начальство, то это не потому, что я ненавижу офицеров. Просто я злюсь. А когда я злюсь, то, кажется, всегда вспоминаю, откуда я, и забываю, где нахожусь. Не думаю, что все это имеет для вас какой-то смысл, сэр.

Белл закончил запинаясь, как человек, который пытается рассказать кому-то о чем-то целиком, не посвящая его в детали.

– Напротив, сержант. – Оговорка Стедлоу заставила Белла резко поднять взгляд. – В свете того, что Уилси Гакстон только что сказал мне, в этом есть большой смысл. Тем не менее, я был бы признателен, если бы вы, по крайней мере, сохранили способность вести себя как сержант, пока находитесь в моем подчинении.

– Да, сэр. – Белл не отрывал взгляда от земли, но его серые глаза были полуприкрыты, а длинный подбородок опустился. – Что сказал вам лейтенант, сэр?

– Что вы были выпускником Пойнта и получили офицерский чин.

– Да, сэр. – Белл еще глубже зарылся взглядом в пыль, покрывавшую пол палатки. – Что-нибудь еще, сэр?

– Да. Что он потратил последние шесть месяцев, пытаясь убедить вас в этом признаться.

– И это все, полковник? – Белл вызывающе поднял глаза.

– Именно об этом я вас и спрашиваю, Белл. Так ли это?

Сержант с каменным лицом был не первым жёстким яблоком, которое Стедлоу выудил из-под прилавка с товарами для пограничных войск. И этот командир с мягкими манерами прекрасно разбирался в жёстких фруктах. Достаточно хорошо, чтобы понимать, что чем тверже мякоть, тем мягче сердцевина.

– Ну так что, Белл?

– Лейтенант наговорил мне кучу чепухи о том, что я натворил дома. Всё это было связано с девушкой, с которой мы оба тогда были связаны, и… Черт возьми, полковник, Уилс всегда был полон дурацких, достойных школьника представлений об офицерской чести. – Белл переключился на другую тему, как это обычно делает мужчина, когда слишком быстро теряет почву под ногами. – На меня такие вещи никогда не действовали. Ни тогда, когда я был в Пойнте, ни потом. Если вы знаете о моём прошлом столько, сколько говорите, то поймете, что я не чистокровный джентльмен с Юга, как Уилс.

– Это я тоже выяснил. Вы ведь двоюродные братья, не так ли? Ваша мать была из рода Гакстонов, младшая сестра старого полковника, так, кажется, сказал Уилси. Сбежала с каким-то негодяем-янки. Уехала в Дакоты или что-то в этом роде. Какой-то мелкий скандал, если я правильно помню.

– Вы совершенно верно помните, полковник! – Белл впервые сверкнул ослепительной улыбкой. – Они не удосужились встретиться с пастором, пока я не стал достаточно взрослым, чтобы ходить в ботинках. К тому времени мой отец сбежал с индианкой из племени сиу, а мать уехала в Сент-Луис, чтобы работать и содержать меня. Насколько я понимаю, первая женщина из Гакстонов за четыре поколения, которая сделала более, чем глубокий вдох, без помощи дюжины негров. После её смерти я вернулся в Малберри-Хилл и вырос там с Уилсом. Старый полковник отправил меня в Академию в пятьдесят первом, за два года до Уилса. Остальное вы, очевидно, знаете.

– Да. – Стедлоу медленно кивнул. – Окончив училище третьим в пятьдесят четвертом году, вы записались рядовым под вымышленным именем и четыре года служили как простой солдат, чтобы стать тем неуправляемым головорезом, которым и являетесь сейчас, сэр.

– Да, сэр. – Белл мысленно усмехнулся, услышав фразу полковника, которую тот произнёс, как настоящий вирджинец. – Это было нелегко, сэр.

Стедлоу пропустил это замечание мимо ушей, но его краткие заключительные слова зажгли яркий свет внезапного понимания в блуждающем во тьме уме рослого сержанта, чтобы объяснить его совершенно бесцельный интерес к личной жизни Белла.

– Вы понимаете, сэр, что мой долг – немедленно привлечь вас к ответственности за дезертирство? И что я ни минуты не колеблясь выполню этот долг?

– Да, сэр.

– Что ж, сэр, сами видите, что вы это помните. Потому что, десять минут назад, вы были формально арестованы по тому же самому обвинению. И потому что с этого момента вы подчиняетесь лейтенанту Гакстону.

И потому, – темноглазый командир внезапно наклонился к Беллу, – что через двадцать минут вы вернёте свои шевроны и отправитесь с отборным передовым патрулём к переправе Красного Волка.

Когда Белл вышел из палатки Стедлоу после всех этих неожиданных распоряжений, его мысли крутились, словно волчок. Открытие того факта, что полковник знал о его прошлой жизни, об Уилси, Пойнте, Калле и прочем, было бы достаточно само по себе – и, возможно, вдвое больше чем достаточно. Но в довершение всего взбудораженный командир вдолбил ему все остальное.

Короче говоря, нужно было срочно подготовить патрульный отряд, чтобы незамедлительно выйти в поле и попытаться найти Камиакина и тех его людей, которые держали в плену Каллу Ли. Это была главная задача, и Белл воспринял её как должное. Но детали, касающиеся этого патруля, его состава и предполагаемого курса, сильно озадачивали Белла.

Он обдумывал их сейчас, когда большими шагами направлялся к месту сбора.

Даже за короткое время своего путешествия по предрассветной серой улице сержант увидел и услышал достаточно, чтобы понять: назревают большие неприятности, которые могут разразиться в направляющейся к Колвиллу колонне. Офицеры и сержанты роты при свете наступающего дня уже раздавали отрывистые приказы, и все четыре роты начали облачаться в рваную парадную форму на расчищенной площадке между лагерем и рекой. Не имея возможности разглядеть их владельцев, Белл узнал характерные вокальные данные трех своих коллег-сержантов, которые явно выделялись на фоне общего шума: сначала резкий, как у пуделя, баритон Демуа из Бордо, затем хрипловатые, как у терьера, нотки несравненного ирландского тенора Харригана, а затем наконец, бас болотной гончей Булла Уильямсона.

Отмечая знакомые детали поспешного сбора, Белл вернулся мыслями к природе и содержанию «передового патруля» Стедлоу.

Группа должна была стать тем, что командир с гордостью и воодушевлением описал Беллу как «летучую колонну». Соответственно, эти силы должны были состоять из десяти отборных солдат и лошадей от каждой из четырех рот, а также всех четырех ротных офицеров и первых сержантов в придачу. По словам, Оставшаяся часть колонны должна была пересечь Змеиную и следовать за этим передовым отрядом как можно быстрее, и командовать этими силами должен был младший лейтенант Фаннинг. Если бы не удалось быстро столкнуться с Камиакином. Передовой патруль остановился бы у реки Палуз и ждала остальных. Соединившись, весь отряд должен был как можно быстрее продвигаться к Ингосоммен, где проходила договорная граница земли палузов Камиакина.

Солдаты роты «Е», конная пехота, имеющая две горные гаубицы, использовали двойные упряжки мулов, чтобы артиллерия не задерживала разведывательный патруль, который, конечно, с точки зрения Стедлоу, они должны были сопровождать.

Выразив удивление по поводу того, что о пушках для таких действий вообще шла речь, Белл резко заявил, что куда бы ни отправился подполковник Эдсон Стедлоу, туда же отправятся и две его замечательные гаубицы, которым он столь безоговорочно поклонялся. Никто из офицеров, нахмурился полковник, никогда не осознавал исключительной ценности колёсной артиллерии, подрывающей боевой дух противника, в борьбе с невежественными дикарями. Эти два орудия стоили целого полка обученных стрелков в любой кампании против индейцев, клянусь Господом, сэр!

Было более-менее понятно, что касалось состава передового патруля и его довольно маловыполнимой цели – двигаться впереди основных сил, чтобы найти ренегата Камиакина и привлечения его и его безумных последователей «к дружескому совету, касающемуся возвращения плененной белой девушки, избегая ненужных военных действий!»

Это было последнее, что заставило Белла вздрогнуть от предчувствия беды. «Избегая ненужных военных действий!» Боже милостивый, о чем они только думают? Потрясенный настоящим идиотизмом всего этого плана, сухопарый сержант едва сдержался, чтобы не взорваться прятаться под патрицианским носом Стедлоу, прекрасно понимая, что любая дальнейшая вспышка гнева с его стороны приведет к тому, что он останется с главным отрядом под командой Фаннинга.

Единственным явным недостатком в решимости Стедлоу, по крайней мере, тем, что сразу же поразил Белла, когда н воспоминал о прежнем отношении офицеров к нез-персе, было внезапное и явное изменение отношения всего командования к недавно появившемуся и подозреваемому теперь Тимоти.

После того, как хмурый вождь сам сказал о том, что его люди разбили лагерь возле переправы Красного Волка, и что у них было достаточно каноэ, чтобы быстро переправить такой небольшой отряд, как передовой патруль, через Змеиную, было принято смелое решение немедленно отправить патруль к переправе, быстро переправиться и как можно скорее направиться к реке Палуз – это всего лишь каких-то девяносто длинных миль по совершенно враждебной, изрезанной оврагами и заросшей кустарником местности!