1977

Мне пришлось смотаться в дом за старой ветровкой, которая уже давно пахла осенью и прелыми листьями. Натянув ее на себя, я снова вернулся на чердак. Привязал веревку к стропиле, проверил узел и обмотал другой конец вокруг себя. Секунду колебания – и я сделал шаг в портал.

Тьма. Настоящая, живая тьма, обнявшая меня ледяными руками. Дышать стало нечем. От этого я замер на месте, вспоминая, что на видео сначала тоже было темно. Я втягивал воздух, словно рыба, выброшенная на берег, отчаянно пытаясь насытить легкие, но понял, что здесь воздух был чужд, как само это место. Паника росла в груди, холодными пальцами сжимая сердце. Нужно двигаться. Но даже поднять ногу было непростой задачей. Как будто меня погрузили в цементный раствор. С неимоверным усилием я сделал шаг, на миг я даже решил, что это мне будет не под силу и я останусь здесь и в итоге задохнусь. Но я преодолел это место, это желе и вышел на другую сторону. Воздух ворвался в легкие с жадным вдохом, словно я выбрался на поверхность из воды.

Вокруг стоял запах старого дерева. Я осмотрелся. Передо мной был второй ярус старого сарая. Деревянные стены, пол, потолок. Из щелей между досками проникал свет – слабый, но настоящий. Я стоял посреди этой деревянной коробки, дрожа от холода. Тишина давила, как будто что-то следило за мной. На первый взгляд ничего враждебного здесь не было. В пространстве я не увяз, меня не схарчили монстры. И я решил, что необходимость веревки отпадает. Отвязав ее от себя, я спустился вниз по старой лестнице.

Первый этаж сарая был таким же, только холоднее. В углу стояли ведра, веник, совковая лопата – как будто их совсем недавно кто-то оставил. Я открыл дверь, впустив внутрь холодный, морозный воздух, и шагнул наружу. На земле лежал снег. Я сделал несколько шагов, слушая, как он хрустит под ногами. Снежинки неспешно падали с неба, крупные, как куски ваты, подброшенные небрежной рукой. Синие тучи висели низко, казалось, до них можно дотянуться рукой.

Я зашагал вперед, оглядываясь по сторонам. Кроссовки проваливались совсем чуть-чуть. Куда бы я ни посмотрел, передо мной растянулся чей-то дачный участок – идеальный, ухоженный, как в рекламе загородной недвижимости. Домик из свежего дерева, баня с новенькой крышей, садовые деревья, укрытые легким слоем снега, стояли смирно, как солдаты. Все выглядело так, будто все здесь построили совсем недавно – ни намека на старость, никаких запустений. Взгляд скользнул по этому идеальному пейзажу, и в голове невольно возник образ моей дачи: старой, облезлой, выглядевшей ветераном после многих битв.

И вот что странно – страха не было. Наоборот, было ощущение, что я каким-то немыслимым образом угодил внутрь новогоднего шара.

Поднялся на крыльцо домика и заглянул в окно предбанника. Иней рисовал узоры на стекле. Внутри – ничего особенного. Шкаф, вешалка. Дача, как дача. Поднял кулак и, поразмыслив с миг, постучал в дверь. Ожидаемо, никто не открыл. Затем я позаглядывал в окна дачи. Но ничего не рассмотрел, зановески скрывали мир по ту сторону стекла.

Огляделся еще раз. Тишина. Но воздух… таким воздухом можно было бесконечно дышать. Легкий, как в горах. Странно. Очень странно. Еще на снегу не было совершенно ничьих следов. Кроме, моих.

Я обошел угол дома и увидел на стене белую табличку. «Еловая 27». У меня внутри все оборвалось. Это был адрес моей дачи. Только это не моя дача. Или все-таки моя?

Все здесь очень странно…

Встав в центре участка осмотрелся. Все вокруг казалось до боли знакомым, но в то же время абсолютно чужим. Вот баня – будто близнец моей, только слишком новая, свеженькая, без следов времени. Даже стояла точно там же. Но сарай… его у меня не было. На его место у меня дача. А вместо того дома у меня малина растет.

Мой взгляд скользнул к ели. В памяти всплыла картина: да, у меня тоже была ель, только гораздо больше, раскидистее. А эта – крохотная, всего метра полтора, будто еще ребенок, которого принесли в этот мир. Взглянул на соседский участок. Да, там все выглядело точно так же, как у моего соседа. Только вот как-то чересчур ново, как будто дом и заборы построены пару лет назад.

– Что за черт, – прошептал я, ощутив холодок, пробегающий вдоль спины.

Я достал из кармана телефон – сети не было. Сделал несколько снимков: баня, дом, сарай, участок. Ель тоже не забыл сфотографировать. Когда вернусь обратно, внимательно рассмотрю все кадры, может, найду какую-то зацепку.

Вернувшись к дому, я осторожно отворил калитку и вышел на улицу. Передо мной простирался ровный слой снега – ни следа, ни единого намека не движение машин. Странно. В моем мире здесь уже давно бы кто-то проехал, оставив колеи. Я двинулся по улице, решив провести небольшую разведку. Долго задерживаться не хотел – холод сковывал тело, пробираясь под ветровку все сильнее. Сделав фотографию улицы, сунул телефон обратно в карман и, обняв плечи руками, двинулся вперед.

«Дойду до первого перекрестка и сразу назад», – решил я про себя, понимая, что замерзаю. Возвращение к порталу казалось самым разумным вариантом в этой ситуации, но любопытство грызло меня изнутри.

Улица казалась до боли знакомой. Почти те же дома, только все выглядели чересчур свежо. Вот, например, дом, точь-в-точь как у Петрова, моего соседа. На оконных рамах – новая синяя краска, стены побелены недавно. На крыше, как и у Петрова, указатель ветра в виде Бабы Яги на метле. Помню, Петров как-то рассказывал, что эта фигурка с советских времен, и каждый раз смеялся, называя ее тещей. Я остановился, пристально смотря на Бабу Ягу. Здесь она была выкрашена в ярки синий цвет, а у Петрова давно покрылась ржавчиной, была поеденная времен и дождями.

Решив не задерживаться, я двинулся дальше, и тут заметил еще одну странность, которая повторялась на каждом участке, как дежавю. Заборы. Они здесь все деревянные, простые и новые, аккуратные, почти игрушечные. У нас на улице почти все уже давно сменили ограждения на профнастил – надежнее, практичнее.

«Что это за чертовщина?» – подумал я, шаг за шагом пробираясь вперед по этой странной улице, пытаясь найти хоть что-то, что объяснит происходящее.

Я остановился на перекрестке и огляделся. Откуда-то тянуло дымком, словно кто-то растапливал печь или баню. На соседской улице стояла серая «Копейка», то есть «Жигули», но выглядевшая слишком прилично, будто ее только что выкатили из гаража какого-то педантичного коллекционера. Она сразу привлекла мое внимание. Номерной знак бросался в глаза: «46-19 ККА».

Подойдя ближе, я заглянул в салон. Все внутри было в идеальном состоянии – почти как новое. Руль, сиденья, даже приборная панель выглядели так, что машина только что сошла с конвейера завода. Я хмыкнул, пытаясь осмыслить увиденное. Взглянул на дом, стоявший рядом. К калитке по снегу тянулись следы. Мелькнула мысль позвать хозяина и пристать к нему с вопросами, но что-то во мне моментально отмело эту идею. Не знаю почему, но мне казалось, что это приведет к чему-то нехорошему, к тому, чего мне лучше не знать.

Оглядевшись по сторонам, я достал телефон и сделал снимок «Копейки». Потом, поежившись от холода, заметил, что пальцы ног уже не чувствовал, и решил больше не задерживаться. Пора возвращаться к порталу.

« Что за странные дела творятся…» – пронеслось в голове, пока я быстрым шагом направлялся обратно.

Закрыв калитку за собой, я замер на месте и оглядел участок. В этот момент меня осенила догадка, настолько внезапная и дикая, что я тут же отмахнулся от нее, посчитав абсурдной. Однако мысль вернулась, не давая покоя. Я хмыкнул, словно в ответ самому себе. Тут мой взгляд упал на ржавый гвоздь, лежащий на подоконнике. И мне в голову пришла совсем нелепая идея. Хотя, подумав, я решил что в нынешней ситуации это не так уж и глупо – просто своего рода эксперимент.

Взяв гвоздь, я пошел в сарай за лопатой. Вернувшись к ели, я огляделся, проверяя, не смотрит ли кто. Чувствовал себя так, словно готовлюсь к какому-то тайному ритуалу. Абсурд! Я собирался вбить ржавый гвоздь в ствол ели. В здравом ли я уме? Сомневаюсь. Но вся эта ситуация давно вышла за пределы здравого смысла.

Стук лопаты о гвоздь разносился по участку. Каждый удар эхом отдавался в моих ушах. Когда гвоздь был вбит до самой шляпки, я быстренько вернул лопату на место в сарай. Теперь осталось одно – вернуться через портал. Я поднялся наверх. Одна только мысль о том, чтобы снова шагнуть в него, оказаться в этом черном, вязком нечто, заставали меня вздрогнуть. Но выбора не было. Набрав полные легкие воздуха, я пересилил свой страх и шагнул в портал, готовясь к тому, что снова окажусь в странном месте…

Опять темнота. Снова это вязкое, как болотная тина, ощущение – и на этот раз сильнее. Я застрял. Тело буквально прилипло к этому черному студню. Наклонившись вперед, я напрягся так, что заложило уши, мышцы заболели, но я пробивался через это тягучее препятствие. В какой-то момент портал сдался, как животное, выпустившее свою добычу, и выплюнул меня на пол чердака.

Я рухнул с глухим стуком, почувствовав, как грубо счесал подбородок. Хорошо хоть рот был закрыт, иначе бы язык себе откусил. Поднявшись на локоть, я оглянулся на портал, ожидая увидеть там… кого? Или что? Ничего. Портал остался таким же пустым и загадочным. Но ощущение, что что-то или кто-то наблюдает, не покидало меня.

Я вытер кровь с подбородка и бросил взгляд на Юру. Он все еще спал, как младенец, даже не подозревая, в каком месте я только что побывал. Я оперся спиной на стропила и достал сигарету. Чиркнул спичкой о коробок и табачный дым заполнил воздух чердака. Я сидел так минут пять, погруженный в странную смесь облегчения и пустоты – как после затяжного секса, когда сознание медленно возвращается в реальность.

Докурив, я затушил сигарету о пол, сжал в кулаке окурок и, наконец поднявшись, скрутил веревку и положил на пол. А потом медленно направился к выходу. Бросил взгляд на Юру и застыл на месте. В голове мелькнула мысль: а не разбудить ли его и не спустить вниз? Но тут же осекся. Какая, к черту, разница? Когда он проснется, вряд ли поймет, как оказался на чердаке. И, если честно, не думаю, что будет помнить про портал. Да и вообще, зачем его будить? Пусть спит.

Спустившись вниз, я повесил ветровку на крючок и вернулся к столу, но садиться не стал. Взгляд мой сразу же метнулся к ели, возвышающейся над участком, как старый, молчаливый стражник. Гвоздь. Я должен найти этот треклятый гвоздь. Пару минут я ломал голову, как лучше это сделать, а потом направился к даче. Спустя несколько минут я сидел на древнем диване и раскручивал колонку старого магнитофона. Он был здесь, чтобы мы могли слушать музыку на посиделках, но, честно говоря, толку от него было мало. Из двух колонок жива была одна, и именно та что сдохла я теперь разбирал, методично выкручивая шурупы.

Наконец, вытащил магнит – довольно тяжелый, размером с кухонную тарелку, как я и рассчитывал. Затем подошел к окну, сдвинул занавеску и, глянул, не пришли ли друзья. Нет, их не было. Последнее, что мне хотелось – объяснять, зачем мне понадобился магнит.

Вернувшись к столу, я взял кухонный нож и, сунув его за пояс, начал возить магнитом вдоль ствола ели, там, где должен был находиться гвоздь, где-то в метре полтора над землей.

Честно говоря, ситуация была абсурдной. Ни в каком кошмаре я не мог увидеть, что буду заниматься этим. Если бы кто-то увидел меня сейчас, например, сосед или друзья, то решили бы, что я свихнулся окончательно. В особенности Юлька, она наверняка сказала бы что-то вроде: «Ну все, вот и приехали, у Сереги белочка». Я усмехнулся, продолжал искать магнитом гвоздь и вдруг магнит дернулся к стволу. Есть! Бросив его на землю, я вытащил нож и начал сдирать кору. Лезвие медленно, но уверенно вгрызалось в древесину, оставляя глубокую рану на теле дерева. Через несколько минут я почувствовал, как нож наткнулся на что-то твердое.

Металл.

Неужели?

Когда я наконец разглядел шляпку гвоздя, холод пронзил меня, будто ледяная жидкость заполнила мои внутренности. Вот он. Это он. Гвоздь! Я уставился на него, и не мог поверить своим глазам. Туго сглотнув, вернул нож на стол, сел на табурет и налил себе водки. Осушил стаканчик, горло мгновенно обожгло. Несколько минут я сидел, не думая ни о чем. В голове была пустота. Мне нужно было прийти в себя.

Теперь я был уверен – я побывал в прошлом. Но какой там был год? Как определить? Я поднял взгляд на ель. Может, по ее высоте? Сейчас она, наверное, метров двенадцать, плюс-минус метра два. Но сколько ей лет? Насколько быстро растет ель?

Я вытащил из кармана телефон и полез в интернет. Нашел сайт фирмы, которая специализировалась на посадке декоративных растений. Пробежал глазами информацию.

– За десять лет – пять метров, за двадцать – восемь, за сорок – пятнадцать, – пробормотал я, читая с экрана.

Отложив телефон на стол, я решил прикинуть возраст моей ели. Вышло, что ей около сорока лет. То есть, если отнять сорок лет от нынешнего года, я был где-то в 1984-м.

– Охренеть, – прошептал я.

В этот момент до меня донеслись голоса с улицы, а затем взорвался женский смех. Следом послышался смех Сереги. Его смех, я ни с каким другим не спутаю. Ржет как конь. Вся компания собралась за столом.

– А где Юрок? И что с твоим подбородком? – спросил Женя, протягивая руку к бутылке водки.

– Спать ушел в дом, – сказал я, стараясь выглядеть спокойным. – А подбородок… ерунда, – отмахнулся я. Черт, совсем про него забыл!

– Почему не пришел? – вгрызлась в меня глазами Юлька.

– Я люблю уединение… – сухо ответил я.

– Ага, любит он, – фыркнула она.

Юра поинтересовался, кому что налить, и когда мы выпили, все продолжили живо обсуждать, историю, как мы ездили в прошлом году в Архыз. Видимо ее начали говорить еще на речке. Тогда в горах мы заблудились. Юлька сломала лодыжку, и мне приходилось таскать ее по горам на своих плечах. Ага, смешно им.

Я их даже не слушал, а думал, о портале. Значит, на той стороне – СССР, год 1984, плюс минус несколько лет. Мне открываются уникальные возможности. Там я могу стать, кем захочу, смогу увидеть своих родителей молодыми. Я был не в силах полностью осознать эти возможности. Сознание отказывалось в это верить. Я стал планировать, что сделаю на той стороне первым делом. Столько было планов, что они сменяли друг друга, сложно было выбрать что-то одно. Мои мысли были похожи на муравьев в перевернутом муравейнике.

– Сереж, ну хорош уже грузиться! – наконец-то обратила на меня внимание Юлька. – Ты на поминки пришел что ли? Развлеки меня, мне скучно!

Я был настолько погружен в мысли о СССР, что со стороны это выглядело так, как будто я был не в настроении. Веселиться мне сейчас хотелось в последнюю очередь. Я был похож на мальчишку, которому на день рождения подарили заветную машинку, хотелось с ней поиграть прямо сейчас, а меня звали за праздничный стол. Мне требовалось уединение.

– Норм все. В баню пойдем? – обратился я ко всем.

Компания единогласно поддержала предложение, и я пошел за дровами, а затем начал растапливать банную печь. Мысли, что ждет меня в СССР, продолжали крутиться в голове, как заевшая пластинка граммофона. Затем мне удалось переключиться на планирование второго похода на ту сторону. Думал я над этим уже сидя в парилке, в полном одиночестве и совершенно голый. Первый в баню пошел я, проверить парок.

Для путешествия на ту сторону нужна была подходящая одежда. Это не то, что можно было бы легко найти в Армавире – особенно в хорошем состоянии. Классика всегда срабатывает, верно? Я выбрал пиджак, брюки и рубашку. Везде уместно, даже в СССР. Но одно дело – выглядеть правильно, другое – не замерзнуть. Пальто. Черное, драповое – то что нужно. В СССР такие, кажется, носили. Может, никто и не заметит подвоха. И все-таки, что-то еще нужно… деньги. Да, нумизмат – отличная идея, но это потом. Сначала – просто прогулка в СССР.

Сегодня мы ночуем на даче, а завтра все разъедутся по домам. Я заберу костюм из дома и вернусь. Но как объяснить Юле?

Из предбанника донесся скрип двери. Кто-то постучал в дверь парилки.

– Сереж, можно войти? – голос Жанны. Только ее тут не хватало.

3

Из предбанника донесся скрип двери. Кто-то постучал в дверь парилки.

– Сереж, можно войти? – голос Жанны. Только ее тут не хватало.

– Заходи, если не стесняешься увидеть меня голым, – бросил я, даже не шевелясь.

Она захихикала, но не двигалась. Стояла за дверью, что-то обдумывая.

– Хочешь, я тебя веником отшлепаю? – предложила она наконец. – Только на живот ложись. А потом зайду.

Идея звучала так себе. Особенно если учесть, что Юлька где-то неподалеку.

– Не хочу, – сказал я коротко.

– Многое теряешь… Я мастерица по веникам, – загадочно добавила Жанна.

Она еще постояла там, за дверью, как будто ожидала чего-то. Я молчал. Затем снова раздался тот же скрип. Ушла.

Надо было на Жанне жениться. Девка – огонь. Рыжеволосая бестия и все у нее на месте: и попа, и грудь и мозги. В общем, как в советском фильме говорили? «Спортсменка, комсомолка и просто красавица». Но поздно боржоми пить. С Юлькой в браке уже два года. В последний год все как-то у нас пошло не по той траектории. Хотя, если честно, то через месяц после свадьбы. Когда живешь под одной крышей с человеком, узнаешь его новые грани… И в моем случае, открывшееся мне, было не так уж и приятно.

Сам виноват. Клюнул на ее красоту, шикарную фигуры, накаченные губы, доступность. Но как жена, я имею в виду, быт, она совершенно никакая. Стирать, убирать, готовить борщи – не для нее. Все, что она хочет от семейной жизни – чтобы я работал день и ночь, зарабатывал много денег, а она сидела дома, их тратила на тряпки, салоны красоты, иногда подрабатывая наращиванием ногтей. В промежутке между встречами с многочисленными подругами,естественно. В какой-то момент мне даже стало страшно, что она подрабатывает эскортом, а не к подругам ездит. Такие мысли я гнал прочь. Опускаться до слежки за женой не стал. Все тайное рано или поздно становится явным. Поживем, увидим.

Что там с СССР? Завтра, непременно завтра там буду. И уже подготовленный. Пить сегодня больше не стану. В завтрашнем путешествии я должен быть бодр и свеж. Я закрыл глаза и стал потеть дальше, выпаривать из крови остатки алкоголя. Говорят вредно это, но я недолго и осторожно.

На следующий день мы закончили свой отдых на даче, пришлось развозить всех по домам на своей «Девятке». Вернувшись в квартиру, я дождался, когда Юля уйдет к подружке, предупредил ее, что поеду к другу в гараж – помочь ему с ремонтом машины. Затем отыскал в шкафу пиджак. Какое время у меня отняла глажка брюк и рубашки. Потом еще пришлось возиться с пальто, очищая его от налипших волосинок и пыли. Спустился в машину я уже при полном параде: в костюме и белой рубашке, начищенных туфлях и перекинутым через руку пальто. И шапку не забыл – обычную черную шапку. В СССР таких, конечно же, еще нет, и она меня слишком засвечивает, но ничего, на один раз сходить туда – сойдет. Туфли пришлось надеть летние, тут уж другого выбора не было. Ничего, в СССР себе чего-нибудь присмотрю. Не забыл взять пакет со сменной одеждой, чтобы после возвращения переодеться, а свой костюм, рубашку и пальто, оставить на даче.

Уже через час я положил пакет со сменкой на дачный диван, поднялся на чердак и шагнул в портал.

Осторожно приоткрыв скрипучую дверь сарая, я шагнул в окутанный вечерними сумерками мир. Небо, словно раненное, кровоточило багряным заревом, а низкое солнце, было на горизонте и отбрасывало на белоснежный покров длинные, синие тени. Снег лежал чуть выше щиколотки, твердый, как камень, сковывая землю ледяным панцирем. Я вдохнул полной грудью и ощутил, как мороз щипал ноздри.

Осторожно пробрался через сугробы к калитке. Ее прилично занесло снегом. Перемахнув через нее, двинулся по заснеженной дороге. Достигнув шоссе минут через десять, я остановился. Мимо проехал красная «Копейка», а за ней, взметая снежную пыль, грохотал желтый автобус. Значок я не успел толком рассмотреть, но кажется, это был «Лиаз». Спереди у него были круглые фары.

За шоссе простирался Армавир. Перейдя дорогу, я пошел по тротуару, скрипя снегом. Многоэтажные жилые дома, выстроенные в плотный ряд, создавали монотонный архитектурный ансамбль. Балконы были не застеклены, в некоторых окнах горел теплый свет. Впереди замаячил продуктовый магазин. Его витрины, это были большие пыльные окна, украшены простенькими рисунками: масло, молоко в пакетах, огромная свекла и мясо. Вывеска над входом гласила: «Гастроном». Для меня это название было несколько архаично, но чему удивляться? Я в СССР. Хмыкнув, я решительно направился в магазин.

Дверь хлопнула за спиной, отрезая меня от улицы, и я шагнул внутрь тесного продуктового. Пол у входа был покрыт тонкой ледяной коркой – я осторожно ступил, чувствуя, как туфли скользят по плитке. Затем опустил воротник пальто. Холодильник-витрина, прилепившейся к стене, выглядел пустым и усталым: несколько кусков мяса на металлическом поддоне и парочка стеклянных бутылок с молоком, запечатанных фольгой. За прилавком стояла девушка в белой шапочке, фартук на ней такой же белый, а рубашка – красная. Шапочка чуть приоткрывала ее волосы – светлые, стянутые в тугой хвост.

Я оглядел потертые деревянные счеты, затем огромные весы, зеленые, с массивным циферблатом, которые будто смотрели на меня, как одряхлевший старик. Сделал пару шагов вперед и тут поймал ее взгляд. Усталый, слегка нервный. Она смотрела внимательно, с каким-то внутренним напряжением. Ее глаза скользнули по моему пальто, задержались на воротнике, на шапке, метнулись к правой руке – там обручальное кольцо, и вернулись ко мне. Встретившись взглядами, я попытался выдавить доброжелательную улыбку – возможно, она выглядела неуклюже. Ощущал себя не на своем месте. Как там было в фильме? «Земляне, мы пришли с миром!».

– Здравствуйте, – сказал я.

Девушка задержалась с ответом, словно собираясь с мыслями.

– Здравствуйте, – тихо пролепетала она.

Первый контакт состоялся. Теперь мы оба знали, что говорим на одном языке, и все стало чуть менее странным. Я прошел к прилавку, каблуки постукивали по полу, и оглядел полки. На них возвышалась пирамида из консервов, три бутылки шампанского стояли рядом, а в сторонке притаилась банка зеленого горошка «Globus». Ниже лежали пачки сигарет – вероятно, «Космос» или «Прима». Помню, батя курил такие, когда я был малым.

Перевел взгляд к весам. Рядом с ними стояли пустые конусные колбы с надписью «Сок». Все, кроме одной. В ней было что-то красное. Скорее всего, томатный сок. Рядом на блюдце – соль и ложечка. Хотя, может, и сахар, но я быстро догадался, что это соль. Для томатного сока.

– С наступающим вас новым годом, – неожиданно сказала девушка, разрезая тишину.

Я замер, не зная, как реагировать. Мой взгляд невольно метнулся к продавщице. Почему она это сказала? Чтобы просто заполнить тишину? Или захотела поговорить со мной?

– И вас тоже, – ответил я. – А какое сегодня число?

– Двадцатое.

Я усмехнулся про себя. Ну надо же – попасть в СССР аккурат перед Новым годом.

– Какое у вас интересное пальто, – вдруг сказала девушка, пристально разглядывая его, пыталась разобрать каждую его деталь. Затем ее внимание привлекла моя шапка.

Я почувствовал ее взгляд, луч рентгена. Пальто, конечно, модное – 2024 год, последний писк. В нем я выглядел как английский денди. Вот только какой черт меня дернул надеть его в СССР? В голове тут же промелькнула мысль: она, конечно, решит, что я шпион из США, или, как здесь говорят, разведчик. Сейчас сообщит куда следует, и не успею пройти и трех кварталов, как меня скрутят товарищи из Комитета. Встреча с КГБ – это последнее, чего мне сейчас хотелось бы. Хотя, может я просто накручиваю себе? Может, девушке просто хочется поговорить?

Все равно внутри похолодело, но я быстро нашелся, решив соврать напролом:

– На заказ шил, в Москве. Сейчас такое в моде.

Девушка недоверчиво прищурилась, но потом качнула головой:

– Причудливое какое. Я подумала, что пальто вашей супруги.

Я натянул улыбку, стараясь не выдать себя, и тут же решил сменить тему.

– Сколько стоит томатный сок? – спросил я, указав на ту самую колбу.

– Десять копеек за стакан, – ответила продавщица, не сводя с меня взгляд.

Сложно было поверить в такую цену. Десять копеек! И тут меня осенило: да я тут столько всего могу купить… Только надо найти у себя нумизмата. Помню, как деньги СССР чемоданами выбрасывали на помойку в девяностых. Вот бы сейчас такой чемодан! Но все сгнило уже лет двадцать назад.

– Будете покупать? – спросила девушка, выдернув меня из мыслей.

– Нет. Я вообще-то за колбасой пришел. Но, похоже, не судьба сегодня.

Я бросил взгляд на полупустой холодильник – для приличия.

– За колбасой завтра приходите. Утром. Будет завоз.

Я вышел на улицу, глубоко вдохнув морозный воздух. Мысли снова завертелись: сколько всего можно здесь приобрести, попробовать, увидеть… Завтра первым делом к нумизмату!

– Десять копеек… – пробормотал я себе под нос и невольно усмехнулся, шагая дальше в холоде чужого, но манящего времени.

Машины здесь проезжали редко – окраина города, видимо, не пользовалась популярностью у водителей. Наконец, мне навстречу пошли люди. Высокий мужчина, лет сорока, в черном пальто и брюках, шея закутана клетчатым шарфом, а на голове меховая шапка-ушанка. Он бросил короткий взгляд на мое пальто, на шапку – вряд ли что-то подобное ему доводилось видеть – и прошел мимо, не замедлив шаг.

Следом за ним шла бабушка, волоча за собой санки, на которых сидел ребенок, укутанный в плед так, что было видно лишь кончик носа. Бабушка в поношенной шубе, перетянутой на поясе ремнем, и валенках. На голове у нее пуховой платок. Она выглядела уставшей, слегка сгорбилась, и даже не обратила на меня внимания, все так же не спеша тянула за собой санки.

А вот за ними шла девушка. Серое шерстяное пальто с черным меховым воротником, на голове – пышная шапка бежево-оранжевого цвета. Наверное, лисий мех… хотя, кто знает. Над губой у нее родинка, глаза серые, губы бантиком, брови чернявые. Девушка внимательно посмотрела на меня, явно удивившись моему виду, и когда прошла мимо, обернулась еще раз, проверяя, действительно ли я существую, или показался ей.

Меня удивило еще кое-что – лица. Здесь, в СССР, у людей были совсем другие лица. Светлые, благородные. Сколько бы я ни всматривался, никак не мог уловить, что именно придает им эту особенность. Это шло изнутри, что-то, что жило в них, как интеллект, оставляющий на лице человека отпечаток мыслей, так и у этих людей: что-то внутреннее отражалось на их лицах. Может, это вера в светлое будущее или уверенность в завтрашнем дне. А может, совесть или порядочность, или ощущение сопричастности к чему-то великому, к Советской державе. Казалось, что у них внутри горит свет, и он очищает их лица.

В моем времени лица совсем другие. И таких лиц – целый легион. К сожалению. Там, за этими лицами, света точно нет. Как и веры в светлое будущее.

Мой батя застал распад Союза, когда был в самом расцвете сил, а затем пережил девяностые… Страшное было время, и многих оно погубило, а тех, до кого его костлявая рука не дотянулась забрать в небытие, остались перекошенными изнутри. Души их были разорваны, измучены, изуродованы. На лицах не было света. И некогда было его взращивать в своих детях – нужно было выживать, как-то крутиться, чтобы не умереть с голоду, чтобы хоть как-то подняться с колен. А дети росли сами по себе. И это тоже было страшное время. Те, кто выжил, внутри были искореженные, как и их родители. И света в их лицах тоже не было. Нет его у меня, и у Юльки, и у Женьки и у остальных моих друзей.

Я тяжело вздохнул и свернул во дворы, решив взглянуть, какими они были в СССР. Шел вдоль пятиэтажки, оглядываясь по сторонам. Дворы мало чем отличались от тех, что я видел в своем времени в Армавире. Те же самые пятиэтажки, те же подъезды. Разве что машин у подъездов было меньше, ни мусора, ни пустых пивных бутылок на земле. И запустения здесь тоже не ощущалось. В остальном… плюс-минус одно и то же.

Впереди, через два подъезда, группа собак налетела на девушку и окружила ее. На вид девушке было лет двадцать пять. Четыре пса, срывающиеся на лай, облака пара вырывались из их пастей. Скалили желтые клыки. Девушка стояла, парализованная от страха, не шевелясь. Кулачки сжаты на груди, в одной руки она держала ручку портфеля, за которым пыталась укрыться, как за щитом. На ней было темное пальто, под которым виднелась юбка, а голову покрывал белый платок.

Я застыл на месте. Взгляд скользнул по собакам. Самая крупная была немецкой овчаркой, рыжевато-черного цвета, остальная троица – дворняги, помельче. Если бы не этот немец, я бы один справился. Но овчарка была серьезной угрозой. И, похоже, вожаком. Ни палки, ни камня – ничего, чем можно было бы отогнать этих чертовых собак. Но это не повод сдаваться. Я сорвался с места и побежал к девушке, ускоряясь с каждой секундой, без плана, без мыслей. Только одно решение: подбежать и заорать так, чтобы их напугать.

Собаки не заметили меня, пока я не оказался слишком близко. В последний момент, поддавшись какому-то древнему инстинкту, я с размаху дал поджопник немцу и громко гаркнул на свору. Овчарка взвизгнула, отскочила, как будто ее ошпарили кипятком. Остальные псы тоже подались в стороны, замерли. Они не уходили – только смотрели, обдумывали свои следующие действия.

– Пошли, – сказал я девушке, хватая ее за руку. Я не оглядывался – просто тянул ее прочь, стараясь не думать, что сейчас может случиться. Но псы не были готовы отпускать свою добычу так легко. Лай разорвал тишину, и снова вперед рвался немец. Поджопник его только разозлил.

– Фу! – выкрикнул я, вложив в голос все, что только мог. Псы отшатнулись на долю секунды, но этого было мало. Их глаза светились голодом, и они вновь начали сближаться, готовые продолжить охоту.

– Не бойся. Все будет хорошо, – сказал я, чувствуя, как девушка дрожит. – Только не беги. Они не любят, когда бегут.

– Спасибо тебе.

«Рано пока благодарить. Еще ничего не кончилось», – пронеслось в голове.

Мы осторожно двинулись вдоль пятиэтажки, шаг за шагом. Собаки держались позади. Не слишком приятно, когда они за спиной, поэтому мы повернулись к ним лицом, медленно пятясь назад.

Но так не могло продолжаться долго. Это было ясно. Сколько мы сможем так продержаться? Немец кинется первым – а за ним рванет вся стая. Их сейчас сдерживало одно – тот поджопник, что я дал вожаку. Их я напугал, но надолго ли?

– Я в последнем подъезде живу, – едва слышно прошептала девушка, боясь, что свора услышит ее.

Оставался один-единственный подъезд. Всего несколько шагов. Но это были те шаги, что тянуться вечностью.

– Давай быстрее, – сказал я, и чтобы псы не осмелились пойти в атаку, снова резко рявкнул: – Фу!

Немец бросил на меня взгляд. Злобный, выжидающий. Коричневые глаза, умные и холодные, смотрели прямо в душу. В них не было страха – лишь расчетливое ожидание, когда наступит его момент. Но он не знал, ему неведомо было, что наше убежище уже здесь, рядом, что еще мгновение – и он останется за дверью. Я смотрел ему прямо в глаза, как будто мог одним этим взглядом удержать стаю. И, возможно, это действительно сдерживало их.

Вдруг за спиной раздался тихий скрип двери. Девушка отпустила мою руку и скрылась за моей спиной, как тень. Стая взвыла, яростный лай пронесся эхом по двору. Немец напрягся, готовясь к прыжку – весь сжался в комок, как пружина перед ударом.

Я сделал последний шаг назад, и дверь, наконец, захлопнулась с глухим стуком. Пес, остался за ней, на другой стороне. Я замер, почти прижавшись лбом к холодной поверхности двери, чувствуя, как в горле пересохло. Лай остался где-то там, за стенами, уже приглушенный.

И только сейчас я понял, как страх пронзил меня насквозь, оставив холодную дрожь в ребрах.

– Ой, а как же вы обратно пойдете? – робко пролепетала девушка, голос дрожал, от страха перед тем, что все это еще не закончилось.

Я заставил себя взять под контроль нервную дрожь, медленно выровнял дыхание и постарался сделать лицо спокойным, хотя внутри все еще что-то леденило. Развернулся. В тамбуре подъезда царил полумрак. Тусклый свет едва пробивался сквозь запыленные окна. В этот момент я заметил, как она перешла на «вы». Странное ощущение, будто поставили между нами барьер.

– Подожду. Они же когда-нибудь уйдут, – сказал я, и мой голос, казалось, растворился в пустоте этого подъезда.

– А если нет? – ее голос прозвучал мягко, но с тревожной ноткой, видимо она уже видела, как псы ждут меня, стоя на страже до самого конца и в конце концов рвут меня на части.

– Что за чушь! Они не станут торчать под дверью вечно.

– А вдруг будут?

– Вряд ли, – я усмехнулся, хотя внутри не было ни капли веселья. – Жрать захочется, сами уберутся.

Мы поднялись по лестнице, остановились между вторым и третьим этажом у окна, из которого открывался вид на двор. Псы все еще лаяли, но уже без той дикой ярости, которая была прежде.

– Спасибо вам, – ее голос был тихим, почти неуверенным. Она теребила ручку своего портфеля, избегая взгляда. – Если бы не вы, они бы меня загрызли.

Я посмотрел на нее. Голубые глаза, чуть опущенные в пол, милое лицо. Невысокая, на фоне моих 185 сантиметров она едва доставала мне до плеч. Все в ней было аккуратным, она создана специально для того, чтобы ей любоваться. Я заметил, как пальто мягко облегало ее фигуру.

Девушка не смотрела на меня. Ее смущение было почти ощутимым.

– Не за что. Как давно эти псы здесь обитают?

– Двор всегда был тихим. Эта свора не здешняя. Видимо откуда-то пришла.

– Надо сообщить, куда следует. Иначе рано или поздно кого-нибудь точно загрызут.

– Я отцу скажу.

– Отец с собаками работает?

– Нет. Он в милиции.

Я кивнул. В принципе, мне было абсолютно все равно, как они там решат этот вопрос с бродячими псами. Мы стояли в тишине подъезда. За окном лай почти стих, какая-то одна дворняга все никак не могла угомониться. Я смотрел на девушку, а она упорно не поднимала глаза, разглядывая что-то у себя под ногами. Тишина подъезда сгущалась, в воздухе зависло что-то невидимое, но ощутимое. Я огляделся. Свежая синяя краска на стенах, белая побелка. Окно мутное от пыли, рама аккуратно покрашена. Странно было видеть такой чистый подъезд – ни надписей, ни запаха кошек. Только тихое гудение счетчика на этаже напоминало, что это обычный подъезд.

– Мне нужно идти. Спасибо за все, – девушка вдруг нарушила молчание, решившись поднять глаза. Но едва наши взгляды встретились, она тут же опустила их, будто прикоснулась к чему-то обжигающему.

– Не за что, – ответил я. – Удачи.

Она начала подниматься по лестнице, и тут я, сам того не планируя, вдруг спросил:

– А как тебя зовут?

Она застыла. Момент, в котором решается что-то большее, чем просто обмен именами. Она явно колебалась, взвешивала: стоит ли. Потом, почти шепотом, выдохнула:

– Анна.

– А я Сергей.

Анна продолжила подниматься, не оглянувшись, не сказав больше ни слова.

Лохматые твари уходить не собирались. Они просто развалились у подъезда, знали, что рано или поздно я выйду, и терпеливо ждали. Грязные, худые тела смахивали на каких-то уродливых охранников, занявших позиции у ворот ада. Только когда на улице совсем стемнело, псы поднялись, потянулись, как будто бы выспались, и, обнюхав воздух, наконец-то растворились во тьме.

Я не сразу решился выйти. Открыв дверь на несколько сантиметров, оглядел двор. Пусто. Но я все равно ощущал их присутствие, как тень чего-то незаметного, что может вдруг снова появиться. Осторожно, почти крадучись, я вышел на улицу и направился к порталу.

Путь был недолгим, но в каждом темном углу мне мерещились их глаза, хотя я знал, что это всего лишь игра моего уставшего мозга. Дойдя до места, я проверил дачу. Хозяина не было и не появлялся – и это, черт возьми, была хорошая новость. Последнее, чего мне сейчас хотелось, так это лишних вопросов и ненужных разговоров.

Я поднялся на второй ярус сарая, вдохнул холодный воздух, и шагнул в портал. Черная субстанция меня сразу захватила, как всегда. Вязкая, плотная, создающая живую тьму. Она обняла меня, прижала, как мать, не желающая отпускать свое дитя. Я боролся с ней, продирался на свою сторону, но чернота никогда не сдавалась так легко. Каждое мгновение я чувствовал, как она затягивает меня все глубже, как что-то липкое обвивается вокруг ног и груди. В голове снова прозвучала мысль: «А вдруг в этот раз она не отпустит? Я останусь в ней, задохнусь, исчезну навсегда?».

Но она выплюнула меня, как и раньше. Я вывалился на чердак, в этот раз удержался на ногах. Огляделся на портал. Что это за темная материя, которая кажется мне живой? Но ответа не было. Только шум ветра во дворе.

Я спустился вниз. Здесь, в моем мире, вечер только начинался. Сумерки застилали небо, готовя его к долгой, беспросветной ночи.

Зайдя в дом, я быстро переоделся в сменную одежду. Пиджак, брюки, пальто, туфли и шапка – были сложены на диван, словно бы это были элементы космического скафандра, сданные под роспись старшему смены. Закрыв дачу, я сел в свою старенькую «Девятку», и отправился домой.

Набрал Юлю – нужно было узнать, что купить в магазине. Я так всегда делаю. Но ее ответ «что хочешь» прозвучал с таким холодом, что меня передернуло. Этот голос… он всегда был предвестником шторма. И я вдруг понял, что мои приключения не закончились, а наоборот, только набирают обороты. Черт, опять скандал.

Но почему? За что? В голове начало крутиться сотни мыслей. Когда я провожал Юлю к подруге, все было, ну, более-менее нормально. Ничто не предвещало эту ледяную стену между нами.

Поднявшись в квартиру, я щелкнул выключателем в прихожей. Свет вспыхнул, заливая маленькое пространство. В остальных комнатах полумрак. Тишина, если не считать слабого мерцания из гостиной – свет с экрана телевизора. Юля даже не встретила меня. А ведь раньше стоило мне войти в дом, как она тут же вешалась на шею, целовала, спрашивала как мои дела. Теперь – ничего.

Я снял кроссовки и пошел в ванну. Ледяной водой вымыл руки. Затем вытер их полотенцем, взглянул на свое отражение в зеркало, собирая силы пойти в шторм.

В гостиной Юля сидела в кресле, поджав ноги. На столике рядом фужер, шампанское и доставленные роллы – ее классический набор для вечеров, когда она старается меня не замечать. Экран телевизора показывал «Игру престолов». Ее внимание было полностью приковано к сериалу. И мне даже показалось, что разговора не будет. Никаких выяснений отношений, никаких криков. Юля сегодня отгородилась от меня стеной молчания, из-за которой доносилась темная аура ее обиды.

Я не стал начинать скандал первым. Бухнулся на диван и уткнулся в телефон, уйдя с головой в интернет. Мне нужно было найти нумизмата, и это было гораздо приятнее, чем разбираться в том, почему у меня дома вдруг стало так холодно.

– Ничего не хочешь мне сказать? – голос Юли, как острый нож, вонзился в наше молчание.

– Нет, – ответил я, не отрывая взгляда от экрана телефона, хотя внутри все уже начинало закипать.

– Где ты был?

– В гараже у Сани. Я же говорил тебе.

– Лучше бы подработку нашел.

– Я нормально зарабатываю. Мне не нужна подработка. Кстати, в следующий раз не заводи разговоры при моих друзьях о моей зарплате.

– Что нам твои копейки? Половину уходит на ипотеку, остается тридцать тысяч. Это ни о чем. С них надо платить за коммуналку, кредит за телефон. Ты вообще понимаешь, что мы нищенствуем?

Я чувствовал, как внутри меня начало что-то нарастать, как буря перед штормом.

– А ты на работу устроиться не пробовала? Хотя бы кредит за телефон бы заплатила, он ведь твой, а не мой, – сжал зубы, старался говорить спокойно, но в голосе уже слышался металл.

– То есть, я плохая жена, да? – она вспыхнула, ее глаза сверкнули, как два лезвия на свету.

– Я этого не говорил.

– Но думаешь, да?

В ее голосе теперь звучал вызов, она нарочно нарывалась. Я почувствовал, что внутри меня сейчас что-то взорвется, но попытался удержать это в себе.

– Не начинай.

– А ты мне рот не затыкай! Я вышла за муж за тебя, чтобы жить хорошо! Я не подписывалась на это, не собиралась быть нищебродкой! Никогда бы не подумала, что мой муж окажется неудачником и тряпкой!

Я вспыхнул. Кровь хлынула к лицу, руки сжались в кулаки.

– Рот закрой!

– А ты мне рот не затыкай, козел! – крикнула она.

Я посмотрел на нее, сжав зубы так, что они чуть не треснули. Все внутри меня просилось, дать выход этому яростному гневу, который пылал во мне. Но я заставил себя замолчать. Все говорят, что бить женщин – это плохо. Даже если она сама сделает все, чтобы вывести тебя из себя.

– Чего уставился?! – выпалила Юля, как бы нарочно подталкивая меня к черте.

Не сказав больше не слова, я резко встал и вышел в прихожую. Натянул кроссовки и захлопнул за собой дверь. Нужно было уйти, иначе все закончится очень плохо.

Я сел на пустую лавку у подъезда, чиркнул спичкой и прикурил. Дым закружился в воздухе, а я машинально вызвал такси через приложение. Главное – не думать о том, что произошло. Если я снова погружусь в этот яд, гнев вспыхнет так, что я не смогу удержаться: поднимусь и впишу Юле по первое число. Сейчас надо просто курить и ни о чем не думать.

Таксист привез меня к пивной «BeerHouse» – старое проверенное место. Здесь всегда все на уровне: и пиво приличное, и рыба свежая, и цены демократические. Интерьер простой и понятный: деревянные столы и стулья, бармен и пиво. В пивной было людно, гомон голосов, телек на стене транслировал футбол, в воздухе запах вареных раков. Взял себе кружку темного портера и сушеную воблу. Нашел себе столик в самом углу, под лестницей на второй ярус.

Я сделал несколько глотков. Приятная горечь пива оставалась на языке, а градусы проникали в кровь. Я медленно потянулся за рыбой и начал ее чистить, погружаясь в мысли, которые не отпускали. Гнев все еще сидел внутри, как зверь в клетке, но уже более контролируемый, более тихий. Вокруг жизнь кипела, кто-то громко разговаривал, кто-то смеялся, но это меня не касалось. Здесь, в этом закутке под лестницей, я был наедине с собой и своим мраком.

Думал ли я о разводе с Юлей? Конечно, и не раз. Но каждый раз, когда эта мысль всплывала в голове, я осознавал, что, несмотря на все, я ее люблю. Да, эту дуру. Развод означал одно – мне придется жить на улице. Еще и в долгах. Кредит за нашу квартиру на мне, а вот квартира полностью оформлена на Юлю. Теперь это кажется мне глупостью. Но тогда, сразу после свадьбы, когда мы брали этот чертов кредит, я даже представить себе не мог, что мы дойдем до такого. Я доверился теще, которая настояла на такой схеме – кредитный договор на мне, квартира на Юле. И теща имела полное право диктовать правила, ведь она вложила четыреста тысяч. Доверился. Молодой был, дурак, влюбленный по уши. Теперь локти кусаю, но что поделать – назад не повернуть.

Юля – полноправный владелец квартиры, и может выставить меня на улицу в любой момент. Порой я чувствую себя съемщиком собственной квартиры, только вместо арендной платы я вношу платеж по кредиту. Попал так попал.

Единственная отдушина в этом всем – моя дача. Вот она точно моя, никто не сможет ее у меня отобрать. Купил ее, продав отцовскую иномарку. Авто было единственное напоминание о родителях. Они ушли из жизни много лет назад. Дача это мое место, и в нем я могу спрятаться от всего этого мрака.

Отпив пива, закусил воблой и почувствовал, как начинаю понемногу приходить в себя. Скандал с Юлей отступал, как набежавшая волна, медленно уходящая вниз. Официантка с неимоверно шикарной попой принесла мне вторую кружку пива, и я осознал, что, пожалуй, именно сейчас мне становится немного легче.

К черту семейные разборки. Портал. Я вытащил телефон и начал искать нумизмата. Нашел довольно быстро. Всякие объявления о продаже советских банкнотов затесались на одном из сайтов, где торгуют всем подряд. Я даже не подозревал, что столько людей все еще сбывают старые деньги.

Одно объявление привлекло внимание:

«Банкноты СССР в пачках 1961-1991 г. В каждой пачке 100 банкнот. Деньги настоящие, с водяными знаками. Состояние разное, из оборота. Цена за 1 пачку – 330 рублей». В ассортименте были рубли номиналом 1, 3, 5, 10 рублей. Я прикинул и решил не скупиться. Возьму по пачке – заплачу всего чуть больше полторы тысячи. Итог? У меня будет 1900 советских рублей. Отбил в ЛС сообщение, когда можно забрать.

С деньгами вопрос решился. Что теперь? Одежда. Когда доберусь до другой стороны, куплю себе что-нибудь нормальное. А потом? Потом – что угодно. Весь мир передо мной открыт. Захочу – в ресторан. А может, взглянуть на молодых родителей? От этой мысли защипали глаза, в горле появился тяжелый комок. Глотнул пива – отпустило. Могу остановить такое зло! Могу предотвратить аварию на Чернобыльской АЭС. Могу остановить Чикатило. Много чего могу.

Я вышел на улицу покурить. Чернобыль… Да, с этим я, наверное, загнул. Кто мне там поверит? Хотя… а вдруг?

Через пару часов я вернулся домой. Не сказать, что совсем пьян, но слегка шатало. Юля плескалась в ванной, шумела вода, как водопад. Я прошел в спальню, сбросил одежду, завалился на кровать. Завтра на работу. Ах да… работа.

Но мысли о той стороне не отпускали.

4

Понедельник день тяжелый. Утро началось с фальшивой улыбки Юли, будто вчерашний наш баттл был всего лишь дурным сном. Ее поцелуй на дорожку был холодный, как алюминиевая банка с энергетиком в автобусе с утра.

В старом Форде, который скрипел на каждой кочке, мы с Виталием ехали к очередному клиенту. Виталий бывший военный, за плечами которого пара чеченских компаний и грузино-осетинский конфликт. Мужик старой закалки, но с душой романтика. Или циника? Сложно сказать. Он остановил Форд на светофоре и проговорил:

– Хочешь, обрадую?

Я опустил стекло и, закурив, положил руку на дверь:

– Давай.

– У нас будет сокращение штата.

– Откуда инфа?

– Разведка донесла.

– Вот же дерьмо! Какая причина?

Виталий пожал плечами.

– Интересно, как будут выбирать, кого сократить первым? – спросил я.

– По данным разведки, кто первый накосячит, того и сократят первым.

– Логично, – выдохнул я.

Дальше ехали молча. Я курил, чувствуя, как вместе с никотином горчат мысли о грядущем сокращении. Настроение падало все ниже и ниже.

До обеда отработали четыре заявки, затем на обед – за шаурмой. Завтраков у меня дома не было, Юля давно решила, что меня можно не баловать. Так что обед для меня был и завтраком, и перерывом от беспросветной рутины.

Виталий высадил меня у дома, где жил нумизмат, а сам поехал купить нам шаурму.

Нумизматом оказался парень с ирокезом лет двадцати. Первым делом он окинул меня взглядом и, помявшись, присмотрелся к моему комбинезону с логотипом провайдера, думая видимо, что я ошибся квартирой.

– Это я вам звонил насчет банкнот, – решил уточнить я.

Он кивнул проходить, освобождая дверной проем. Я шагнул в тесную прихожую – в ней висел запах терпкого одеколона, отдающий запахом старой газеты. Парень протянул мне увесистые стопки банкнот.

– Все как договаривались. Тут рублевые, трешки, пятишки и десятки, – произнес он.

Выглядели пачки солидно. Аккуратно перетянуты бумагой с надписью «Госбанк СССР». Выглядело даже чересчур солидно. На секунду в голову заползла мысль: «А вдруг это развод, вдруг этот ирокез решил напечатать на цветном принтере банкноты и заработать немного деньжат?». Хотя кому, в самом-то деле, придет в голову делать фальшивки советских денег? Стряхнув подозрения, я вытащил из кармана деньги, отсчитал нужную сумму.

– Сдачи не надо.

– Хотите на сдачу значок?

Я кивнул. Нумизмат скрылся в комнате, стал где-то рыться. Из кухни вышел черный кот, подошел ко мне, обнюхал комбинезон и начал тереться об мои ноги. Затем парень вернулся и протянул мне значок – был он в виде флага красного цвета с изображением Ленина, а под ним – ВЛКСМ.

Чувствуя на пальцах чуть холодный металл, я сунул значок в карман. Не удержался и спросил:

– А откуда все это?

– Хобби. Часть от деда, часть от родаков, кое-что сам достал. Банкноты Российской Империи нужны? Могу принести.

– Меня больше интересует СССР. Есть еще что?

– Значки, старые фотки.

– А банкноты еще есть?

– Больше нет.

Дальше он молчал, а я, посчитав разговор оконченным, бросил еще раз взгляд на пачки банкнот у меня в руках, и вышел в подъезд.

Виталий забрал меня, и я пообедал на пути к адресу подключения абонента. Приехав на адрес, поднялись к абоненту на девятый этаж. Напарник вошел в квартиру клиента, там ему предстояло заняться заполнением документов и настройкой роутера. Я остался на лестничной площадке, закинул рабочую сумку на плечо и посмотрел на лестницу, которая вела на чердак. Был мой черед лезть туда к щиту с оборудованием.

Пока мы подключали интернет, офис подкинул нам еще пару вызовов. Вроде ничего сложного – проблемы со стабильностью интернета.

За руль сел я. Пока вел машину, в мыслях строил план моего похода в СССР. На перекрестке загорелся зеленый свет, когда я еще только подъезжал к нему. Я нажал на газ – успеем проскочить. И тут, едва уловив боковым зрением мелькнувшую тень, я понял, что что-то идет не так. Мальчишка на велосипеде! Он мчался по зебре, как призрак, как бы специально, нам наперерез. Виталий закричал:

– Тормози!

Все произошло за долю секунды. Резкий поворот руля, педаль тормоза в пол, но, казалось, сама судьба толкнула нас через бордюр. Машина дернулась, будто мир сошел с рельсов, подпрыгнула и с глухим стуком врезалась в дерево. Реальность исчезла – лишь темнота и тишина.

Очнулся медленно. В ушах звенело тонким противным свистом, заглушающим тишину, и больше ничего – ни звука, ни мыслей. Я все еще был за рулем. Лобовое стекло покрыто трещинами, как старая карта, из-под капота валит дым. Виталий стоял рядом с Фордом, разговаривал по телефону, лицо его было мрачное, на лбу – кровь.

Я провел рукой по лицу, ощутил боль – что-то не то с бровью. На пальцах осталась кровь. Секунду смотрел на нее, туго соображая, откуда она. Затем понял – рассек бровь, ударившись лицом об руль.

Голова была пустой.

Как мы сюда попали? Что вообще случилось? Куда мы ехали?

Вывалился из машины. Голова кружилась: все качалось и плыло. Виталий уже убрал телефон в карман, смотрел на меня с напряжением.

Я приподнял руку, больше по инерции, чтобы хоть за что-то ухватиться в этом новом, покалеченном мире.

– Что случилось? – губы сами произнесли слова.

Он стал мне что-то отвечать, но я не слышал. В ушах стоял свист. Я ткнул пальцами в уши и беззвучно объяснил Витале, что оглох.

– Не слышу.

Напарник нахмурился, а затем усадил меня на газон, и показал жест, мол, сиди тут. Я огляделся. Машины притормаживали, водители тянули шеи, с интересом разглядывая нас, как редкий экспонат в заброшенном музее. Как будто они надеялись уловить частичку нашей беды, унести ее с собой, как сувенир.

Я понял, что мы въехали в дерево. Потому что другой битой машины не было, лишь наша: с вмятым капотом, из которого валил дым. По искореженному металлу тек красный тосол, запачкав траву красно-темными пятнами.

И тут я вспомнил что было. Мальчишка на велосипеде. Его нигде не было. Видимо удрал. Машина разворочена, но мы живы.

Пальцы снова наткнулись на бровь – кровь все не останавливалась, медленно текла мерзкой, липкой струйкой. Голова ныла, тупо и противно.

«Где-то в сумке должен быть анальгин», – вспомнил я вдруг.

Подошел к машине, взял сумку с пола и нашел таблетки. Стиснул их в руке, но тут же понял – запить нечем. Засада.

Пришлось снова плюхнуться на траву. Минут через пять свист в ушах стал затихать, прорывались звуки улицы – гул машин, щебет птиц, лай собак где-то вдалеке. Мир оживал, и с ним медленно оживал и я.

Наконец, поднялся, и снова окинул взглядом машину. Она стояла как покалеченный зверь, с разбитой мордой, истекающая красным и еще теплым тосолом. Служебная. И я осознал, что попал на деньги. За восстановление машины придется платить из своего кармана.

Дальше начались долгие, изматывающие часы ожидания экипажа ДПС. Скорая приехала первой. Мы с напарником отделались, можно сказать, легко: пара рассечений, которые врач заделала пластырем с ловкостью и равнодушием. Смена, разумеется, полетела к чертям. Шеф уже врезал мне пару слов по телефону – или я сам оплачиваю ремонт машины, или фирма подаст в суд. Ничего другого я и не ждал.

Дома оказался уже к вечеру. В прихожей был приглушенный свет и откуда-то из кухни доносился смех – Юлька обслуживала очередного клиента, делала ногти. Сквозь дверь слышалась девичья болтовня. Я решил не мешать, пусть работает – хотя бы таким образом сама на себя зарабатывает. В душе хотелось смыть с себя сегодняшний день, стереть его вместе с болью в голове.

На дачу поехал только на следующий вечер. Надел костюм, пальто, деньги СССР положил в карман – не все, всего двести рублей. Остальные оставил на столе. Телефон рядом, пусть останется здесь, как и все, что меня связывает с этим миром.

Поднялся на чердак и шагнул в портал. Тьма встретила меня, словно старый знакомый, холодной и вязкой пустотой, поглотившей свет и звук, проглотившей меня. Дрожь пробежала по спине: а что, если однажды я останусь здесь, навсегда потеряюсь в этой бесконечной черноте? Я задумался: а что, если попробовать идти не прямо, а свернуть в сторону? Что там, за этой пустотой? Но проверять не решился. Нет, не в этот раз. Эта мысль – затеряться здесь навечно – засела глубоко в сознании, как капля темного масла, растекшаяся по памяти. Ладно, хватит думать о плохом.

Закрывая за собой старую, потрескавшуюся дверь сарая, я ощутил свежесть морозного воздуха. День выдался ясным, солнечным, но холодным, ледяной свет пронзал скрипучий снежный покров. Снег под ногами искрился в лучах, ослепительно-белый, девственно чистый.Только мои следы, и больше никого. Казалось, хозяин дачи не появлялся.

Следы… вот они, настоящая проблема. Рано или поздно хозяин появится и увидит их, эти мелкие предатели. И что тогда? Рука сама потянулась в карман пальто, нашарила сигареты. Закурил, сделав глубокую затяжку. Надо это обдумать.

Первое, что придет ему в голову, – воришка забрел. Пронесся по участку, обошел дом, заглянул в сарай. Он сможет проследить мой путь по этим чертовым следам, будто читающий книгу, где каждая страница – шаг по снегу. Вызовет милицию? Вряд ли. В первый раз, скорее всего, отмахнется. Подумал бы, кто-то полюбопытствовал да и ушел. Ведь ничего не тронуто, в сарае все как было: лопата, ведро, веник. Дверь дачи не вскрыта, окна целы. Так что, наверное, махнет рукой.

Но если заметит это не в первый раз… тут все сложнее. Звонить в милицию или устраивать засаду? Маловероятно. С чего бы ему караулить свою дачу? Но вот поставить капкан – это как раз в духе таких людей.

Попасть в такую ловушку не хотелось бы. Значит, надо быть осторожным, внимательно смотреть под ноги. Это не прогулка по санаторию. Собрался выбросить окурок, но что-то меня остановило. Зачем давать еще один след? Окурок затушил о снег, потом смял в кулаке и сунул в спичечный коробок. Осторожность еще никому не вредила.

Помня о своих выводах, я осторожно двинулся к калитке, шаг за шагом точно попадая в старые следы. Идти след в след, присматриваясь к малейшим изменениям – странное чувство. Подсознательно я искал признаки чужого присутствия, намеки на то, что хозяин был здесь. Но ничего подозрительного. Перемахнул через калитку. Черт, это может привлечь внимание соседей. Успокаивал себя тем, что вокруг вроде бы ни души. Я огляделся, и убедившись в этом, отправился в город. В голове крутились разные мысли и планы.

Итак, куда на этот раз? Залезать вглубь города не стоит. Пока что. Нужно быть предельно осторожным и начать с окраин Армавира. Да, неплохая идея. Постепенно продвигаться в неизведанное, словно идти по болоту, пробуя каждый шаг, каждую мысль.

Еще я рискую изменить здесь что-то, о чем даже не подозреваю. Какая-то случайная мелочь – и все может пойти по-другому. Я вспомнил теории, что описывались в книгах: вмешательство в прошлое, даже самое незначительное, способно изменить будущее. Подумать только, если всего одна встреча, одно неосторожное слово может стать переломным моментом, который изменит мой собственный мир, повлияет на жизнь, которую я оставил позади.

Но если зацикливаться на этом, можно просто сойти с ума. Тогда лучше сидеть дома, зарыться под одеяло и не рисковать. Нет. Это не для меня. Я должен обдумывать каждый шаг, взвешивать каждое действие. Может быть, я первый в мире путешественник во времени. От этой мысли дух захватывало, как от подъема на высоту, когда внезапно понимаешь, что нет земли под ногами. Ущипните меня, чтобы я убедился, что это не сон!

Увлеченный мыслями, я даже не заметил, как оказался около того самого гастронома. Я замер глядя на него. Пальцы нащупали в кармане советские деньги. Да, пора проверить, настоящие ли они. Если все сорвется, если что-то пойдет не так и продавщица вдруг начнет звать милицию – до портала всего десять минут. Десять минут, и меня как не бывало. Это куда лучше, чем выбираться к нему из центра. Решение испытать купюры на подлинность вдруг показалось мне удачной идеей. Я глубоко вдохнул и решительно двинулся к гастроному.

За спиной закрылась дверь, и я осторожно шагнул вперед, помня, что пол у входа обледенел. В воздухе стоял запах соли и уксуса, а за прилавком, как и в прошлый раз, стояла та же продавщица. Я начал двигаться к прилавку, стараясь держаться уверенно, но небрежно, и заметил, как ее взгляд остановился на мне. Я широко ей улыбнулся, стараясь казаться самым обычным покупателем.

– Какой сегодня солнечный день. Это же прекрасно, не так ли? – сказал я, надеясь, что в голосе не слышно волнения.

– Мороз и солнце, день чудесный, – ответила она с еле заметной улыбкой. – Двадцать пять на термометре.

– Настоящая зима пришла! Давно такого в Армавире не было.

Она пожала плечами, взгляд ее был по-прежнему спокойным, как у человека, которому все кажется обыденностью.

– По-моему, перед Новым годом всегда так, – буднично произнесла она.

И тут меня осенило. Я допустил глупую ошибку. Вспомнил рассказы отца, как в его детстве зима в Армавире всегда была снежной и морозной, несмотря на южное расположение города. Но с годами климат изменился, и мне уже с трудом верилось, что когда-то здесь могла быть настоящая зима. Память выдала смутные образы детства, обрывки давно забытых морозных дней, которые всплывали из глубин, как обломки из темного пруда. Да, в моем детстве, это были девяностые, в Армавире еще была настоящая зима. Это уже потом, все пошло наперекосяк, после двухтысячных. Надо срочно менять тему, прежде чем продавщица обратит внимание на мое замешательство.

Я обернулся к прилавку-холодильнику и небрежно спросил:

– Опять колбаса кончилась.

– Ну что ж вы так, – покачала девушка головой. – Надо пораньше приходить, чем раньше, тем лучше.

– Понимаю, – для приличия кивнул я. – С утра весь в делах, только сейчас вырвался.

Я отвел взгляд к поддону с мясом, затем – к ряду бутылок с кефиром, закрытых зеленой фольгой.

– Дайте бутылочку кефира, – сказал я, кивнув на одну из них.

Продавщица молча подошла к холодильнику и, взяв кефир, вернулась к прилавку и поставила на него бутылку. Я, не спрашивая цену, протянул ей слегка потертый рубль. Ладонь чуть дрожала, выдавая внутреннее напряжение. Мелькнула мысль, что она могла заметить, но продавщица никак не выдала себя.

Взяла купюру и стала спокойно отсчитывать сдачу. Значит, рубль ее не смутил. Значит, не обманул меня нумизмат. Купюры были настоящие. Я сунул монеты в карман, не пересчитывая, и взял бутылку.

– Хорошего вам дня, – сказал я на прощание, пытаясь казаться непринужденным.

– Гостите у нас? – вдруг спросила она, снова пристально оглядев меня, особенно мое пальто и шапку.

Я замер, на секунду обдумывая ответ. С чего бы ей вдруг интересоваться этим?

– Да, у родственников в гостях, – ответил, надеясь, что голос звучит уверенно.

– Откуда приехали?

– Из Москвы, – соврал я, вспомнив, как уверенно утверждал, что пальто заказал в Москве.

– Родственники где-то рядом живут?

– В соседнем доме. А что?

Глупая мысль, вспыхнувшая на миг, показалась вдруг опасно правдоподобной: а что, если ее вопросы – не простое любопытство? Что, если кто-то велел ей это спросить? КГБ? Или милиция? Что, если наш разговор записывается, и по ту сторону стены сидят люди в погонах и слушают?

Я понимал: выгляжу здесь слишком чужим. Мое пальто, моя шапка…В таких местах редко появляются незнакомцы, и здесь, в этом маленьком гастрономе на окраине, все знают друг друга как облупленных. А я – странный тип, в странной одежде, задающий странные вопросы какая сегодня дата и сколько стоит томатный сок. Это всем известно! Достаточный повод, чтобы насторожиться, чтобы доложить куда следует? А если… Если кто-то из людей в форме уже знает про портал? Если они следят за мной, знают каждый мой шаг и ждут меня, чтобы схватить меня, как только я выйду из гастронома? Или ближе к даче, когда я попытаюсь уйти?

Тяжелое, неприятное ощущение разлилось в животе, как будто там развернулся клубок с шипами. По лицу, кажется, промелькнула тень страха, и я увидел, как продавщица это заметила.

– Просто мне редко кто желает хорошего дня, – пояснила продавщица, слегка смутившись. – Сразу видно, что вы не местный. Более интеллигентный, что ли… Вот я и спросила, откуда вы, – теперь ее тон стал доверительным, и напряжение во мне немного ослабло, но лишь немного.

– А, теперь понятно, – кивнул я, стараясь сохранить невозмутимое лицо. – В соседнем дворе родная сестра живет. Приехал к ней на Новый год, погостить.

– Понятно. Тогда и вам хорошего дня! – сказала она с легкой улыбкой.

Я ответил ей короткой улыбкой, и, развернувшись, медленно направился к выходу, слушая, как мои каблуки гулко стучат по темной бетонной плитке.

Отойдя на несколько шагов от гастронома, я ощутил, как напряжение постепенно отпускает, шипы внутри растворяются один за другим. Только теперь я заметил в руках бутылку кефира. Полулитровая, стеклянная, без этикетки, но с широким горлышком, закрытым зеленой фольгой. Присмотревшись, увидел выбитые на ней слова: КЕФИР. Жирный. СРЕДА. ОСТ 4929-71. Цена 15 коп.»

На мгновение во всем этом месте, во всей этой ситуации, я почувствовал что-то зловеще знакомое. Сняв фольгу, я сделал несколько осторожных глотков. Кефир оказался прохладным, но меня не волновало, что завтра я могу оказаться с больным горлом. Отпрянув от бутылки, я стер с верхней губы белые усы. Ощутил, как прохладная густая волна прокатилась по горлу, опустилась в желудок, и там уютно улеглась, как давно забытое чувство покоя.

Верно говорил батя – раньше все было вкуснее. За свою жизнь я не раз пробовал кефир, купленный в современных магазинах, и каждый раз в нем было что-то неуловимо чужое, какая-то недосказанность во вкусе, словно из него нарочно вырезали какую-то важную часть. Каждый глоток оставлял привкус обмана, как если бы заплатил за него сто двадцать рублей, а получил продукт на пятьдесят, и то по снисхождению.

Но тут все было по-честному. Никакого обмана, никакой недосказанности. Кефир был как кефир, каким он и должен быть: честный, вкусный, настоящий. На свои тридцать копеек. Я быстро пересчитал сдачу – ровно семьдесят копеек. Но одно смущало: на фольге ведь значилось «15 коп.», а продали за тридцать. Меня обманули? Возможно. Хотя, скорее всего, тут было что-то другое. Я решил разобраться с этим позже.

Я брел по тротуару, стискивая в руке холодную бутылку кефира, и время от времени делал по глотку, ощущая, как холодный напиток обжигает горло. Было что-то неправильно в этом месте, чуждое моему взгляду и сознанию, что-то отчего волосы на затылке вставали дыбом, но я все же шагал вперед, потому что останавливаться не хотелось. На окнах пятиэтажек не было гирлянд, лишь кое-где наклеены бумажные снежинки – те самые, которые обычно вырезают дети в начальной школе.

Лица редких прохожих плавно всплывали и исчезали, почти как в тумане, и каждый, казалось, сверлил меня взглядом.

Когда кефир кончился, а машинально бросил бутылку в снег и тут же оглянулся. Но вокруг – пусто. И все же от кефира или, может быть, от того, что на ногах у меня были летние туфли, меня прошиб озноб.

И вот – перекресток, и мое внимание цепляется за вывеску «Столовая». Я ускорил шаг.

Внутри пахло жаренным луком и чем-то еще, каким-то знакомым запахом, который, кажется, я уловил еще ребенком, но так и не вспомнил до конца. Небольшое просторное помещение с блеклыми столиками, потолок, подпираемый массивными колоннами, и всего несколько посетителей, сидящих у своих столов, в абсолютной тишине. Я застыл у входа, сжав замерзшие руки в карманах пальто, а странное ощущение, что я вошел в другое измерение, окутало меня, пока я шаг за шагом приближался к прилавку, надеясь, что там найдется что-то теплое.

– Сергей, здравствуйте.

Обернувшись, я увидел Аню. Она сидела за столом у окна. Вот уж кого не ожидал встретить здесь.

– Здравствуйте, – ответил я, стараясь скрыть удивление.

Между нами повисла пауза. Аня смотрела на меня, но в ее взгляде не было уверенности. Скорее растерянность. Возможно, даже страх. На ее столе лежала толстая тетрадь, рядом стояла чашка с чаем и булка с маком.

– Обед? – спросил я, кивая на стол.

– Да. А у вас? Хотя… Что за глупость я спрашиваю… простите.

– Не против, если я присоединюсь?

– Нет.

– Тогда сейчас вернусь. Только возьму себе чего-нибудь, – сказал я, давая ей возможность собраться с мыслями, а себе – немного времени, чтобы понять, что за игру судьба начала в этой столовой. Аня еле заметно и неуверенно кивнула.

Я подошел к прилавку, и перед моими глазами разыгралась ярмарка земных удовольствий. Холодильник-витрина, как алтарь, возносил на своих стеклянных полках подносы с дарами: граненные стаканы, наполненные белым, как облако, нектаром – сметаной, соседствовали с янтарными стаканами компота из сухофруктов. Рядом, словно караваи солнечного света, лежали чебуреки, а за ними – булки с маком, щедро усыпанные черными точками. Внутри холодильника, в керамических чашках, мирно сосуществовали салаты: свекла, багряная как закат, хрустящая капуста, и нежный союз огурцов со сметаной. На другом прилавке выстроились поддоны с пищей более основательной: картофельное пюре, словно снежные шапки, покрывало золотистую корочку жаренной курицы, а котлеты и рыба покоились на теплых лотках, источая аромат свежести. И все это великолепие венчали огромные кастрюли с супом, туманно клубящиеся паром. В общем, перед моими глазами предстала картина изобилия, способная утолить голод и согреть любые сердца.

Я взял поднос – холодный, металлический. На него вознес я стакан сметаны. Компот из сухофруктов дополнил картину скромного пиршества. У женщины, стоявшей за прилавком, как жрицы в храме пищи, я попросил пюре и котлету. Пюре выложили веером, приглашая меня к трапезе. Свой скромный обед я разместил на подносе, превратив его в подобие лодки, плывущей по морю столовой. На кассе расплатился – с меня взяли один рубль пятьдесят две копейки.

Сев напротив Ани, я огляделся. Стол, покрытый простенькой клеенкой, салфетница и солонки. Моя тарелка, обычная, белая, как пустой лист бумаги, казалась символом равенства всех трапезничающих. Алюминиевая вилка лежала рядом, холодная и непритязательная. Ножа не было – видимо котлета подавалась и без него. Я вспомнил, что забыл хлеб.

– Приятного аппетита, – слегка улыбнулась Аня.

– Спасибо, – ответил я.

Я поднялся, снял пальто и отправился повесить его на вешалку возле входа. Шапку туда же. Когда вернулся, поправил пиджак, и сел на свое место. Аня, как мне думается, не только приятный собеседник, но и кладезь знаний о городе. У нее можно было узнать все – от расположения магазинов одежды до самых изысканных ресторанов. Помня о ее манерах, я решил поддерживать дистанцию и обращаться к ней на «вы». Она, судя по всему, принадлежала к тому кругу людей, для которых этикет был не пустым звуком.

– Что у вас с лицом? – спросила Аня, обратив внимание на пластырь, который красовался на моей брови.

– Несчастный случай. Ударился. – И тут же сменил тему. – Где вы работаете, если не секрет?

А сам уставился взглядом на свой обед. С чего начать? Вот в чем вопрос.

– Я учусь, – ответила она мягким голосом.

– На кого же?

– На терапевта.

– Здесь рядом?

– Нет, в центре. Здесь я прохожу практику. В районной поликлинике.

Котлета прямо таяла во рту, наполняя меня ощущением сытости и удовлетворенности. Как мне показалось – настоящее мясо, без всяких добавок и сои. Отец был прав, раньше все было вкуснее.

– На каком курсе вы учитесь? – спросил я, поднимая глаза. Ее взгляд тут же обжегся о мой и метнулся на стакан с чаем.

– На втором, – ответила она. Ее глаза вдруг потемнели от страха. Она поколебалась с миг и произнесла: – В четверг у меня зачет по латыни. Я боюсь, что не справлюсь.

– Почему?

– Она мне не дается.

– Латынь это сложно. Вообще, любой иностранный язык сложный. Но говорят, если выучишь хотя бы один, следующий дается проще.

Я загреб вилкой пюре и прежде чем отправит в рот, сделал глоток компота. А вот он, кстати, водянистый. Думал, что будет вкуснее.

Девушка вздохнула, отпила свой чай, судя по всему уже давно остывший, как ее надежды на спокойные ночи.

– А вы знаете иностранные языки? – спросил она, глядя на меня с нескрываемым интересом.

– Немного английский. Со словарем могу читать и общаться. Все благодаря… – я запнулся, подбирая слова. Хотелось сказать благодаря инструкциям для интернет-модемов, где ни слова по-русски, поэтому пришлось немного подучить английский. Но это было бы слишком смело для этих времен. Им же тут это словосочетание «интернет модем» ни черта неизвестно. Аня внимательно следила за мной.

– Учителю? – предположила она.

– Да, – кивнул я. – Учителю. Хотел даже назвать его по имени отчеству, но оно как-то вылетело из головы. Запамятовал.

Слово «запамятовал» я решил употребить специально. Оно показалось мне наиболее подходящим для этой эпохи, хотя и вызывало у меня легкую улыбку. Мне нужно адаптироваться к новой среде и как можно скорее. Говорить, держаться, думать как советский человек. Иначе как я смогу здесь выжить? Никаких фраз «зацени видос», вместо нее «читали ли вы последний номер Науки и техники? Там такая интересная заметка!». Над этим я посмеялся про себя и невольно ухмыльнулся. Это заметила и Аня.

– Почему вы улыбаетесь?

Я тут же пояснил, как всегда соврав:

– Вспомнил учителя. Хороший был человек.

– Почему был? – удивилась Аня.

– Умер несколько лет назад.

Аня кивнула в знак сочувствия. Наши взгляды встретились, и в них отразилось нечто большее, чем просто соболезнование. Симпатия? Наверное, но кто знает.

Я отвел взгляд и погрузился в трапезу. Аня, тем временем, раскрыла тетрадь, наполненную замысловатыми символами латинского алфавита. Почерк у Ани был аккуратный, убористый. Не то, что у меня в технаре – сплошные каракули. У меня тоже была толстая тетрадь. Только в нее я писал все предметы, которые были.

Но ведь я, упомянув английский язык, мог совершить непростительную оплошность. СССР ведь страна закрытая и как тут относятся к изучению английского языка и, изучают ли его вообще, было мне неведомо. Может его учат только разведчики, а простым смертным запрещено? Черт меня дернул про английский сказать. Даже думать не хочу, какие меня могут ждать последствия… Я представил себе, как меня допрашивают в каком-нибудь кабинете с тусклым светом, задавая каверзные вопросы о моих связях с иностранными разведками. Но к счастью, Аня не показала и тени удивления, что вселяло в меня надежду. Видимо, ничего необычного в том, что я знаю английский – нет.

Наблюдая за тем, как она склонилась над тетрадью, я невольно залюбовался ею. Ее сосредоточенный взгляд, чуть приоткрытые губы – все это вызывало у меня странное чувство. Это было нечто иное, чем животное влечение, которое я испытывал к Юльке. С Аней все было сложнее, изысканнее. Она напоминала мне хрупкую фарфоровую статуэтку, которую хотелось беречь и защищать. И в то же время, в ней было что-то загадочное, манящее.

Я мог помочь ей! Конечно, латынь для меня темный лес, но у меня была другая идея. Слова слетели с губ сами по себе:

– Я могу помочь вам с латынью.

Аня замерла, затем подняла на меня взгляд, который впервые за время нашего знакомства смотрел прямо мне в глаза. В них я прочитал удивление.

– Но вы же сказали, что знаете только английский?

– Да. Но есть у меня одна идея, – загадочно улыбнулся я. Так, а тут надо осторожней подбирать слова. – Науку и технику читали? Ученые изобрели удивительное устройство, которое позволяет передавать информацию на расстоянии.

Аня покачала головой, и в ее глазах мелькнуло сомнение. Я мысленно представил себе эту картину: крошечный, беспроводной наушник, прячущийся в ее ухе, и мой телефон у меня руках, тихий заговорщик, готовый дать ей ответ. Или рация. Много вариантов. Связь через блютус. Безумная идея, но она мне нравится.

Сегодня вторник, зачет послезавтра. Успею смотаться к себе за наушником и телефоном.

– Давайте свой номер. Я посмотрю, что можно сделать. Завтра позвоню. В четверг, утром, буду около вашего учебного заведения.

Она смотрела на меня, заглядывая в бездну.

– Даже не знаю, – неуверенно сказала Аня, снова опустив свой взгляд. Я видел, как она колебалась.

– Никто не узнает, – прошептал я, и в моих словах сквозило нечто большее, чем просто обещание. – Это будет наш маленький секрет.

Аня вздохнула.

– Хорошо.

Я протянул ей салфетку.

– Запишете свой номер телефона.

Она вывела на салфетке свой номер, и в этих цифрах мне почудилось некое заклинание, способное связать наши судьбы. Я спрятал салфетку во внутренний карман, ощущая, как между мной и Аней протягивается невидимая нить.

– Не бойтесь, – сказал я, и в моих словах звучала не просто уверенность, а обещание. – Все будет хорошо.

Ее голубые глаза, цвета льдов Антарктики, затуманились. В них читалось столько сомнений, столько страхов… И в то же время – надежда. Она пожала плечами.

– Это нечестно!

Я улыбнулся.

– Жизнь сама по себе не всегда честна, – ответил я. – Главное найти в ней свою правду.

– И еще это бессовестно! Обмануть преподавателя! – сказала она, нахмурив свои бровки. – Я же будущий врач. Как я потом буду работать? Терапевт, между прочим, это вам не дворник. Тут ответственность за жизнь и здоровье граждан! Как я потом смогу жить с этим?

– Я это понимаю, – кивнул я со всей серьезностью. – Но ваши знания латыни на здоровье граждан никак не отразятся. Логично?

– Как я пациентам буду в глаза смотреть, зная, что сжульничала на втором курсе? Нет, извините меня, но я не готова. Сама буду сдавать. Пусть не буду ночами спать, но я все выучу и сдам!

– Хорошо, – сказал я, и в моем голосе звучало едва уловимое сожаление. Молчание повисло между нами, густое и тяжелое, как туман над болотом.

Она поднялась, и ее силуэт на фоне окна казался каким-то нереальным.

– Извините, мне пора. Обед закончился. Хорошего вам дня, – произнесла она.

– И вам, – ответил я, чувствуя, как в моей груди что-то сжимается.

Она взяла пустую чашку из-под чая, чтобы отнести на прилавок.

– Подождите, – сказал я. – Вы не могли бы подсказать, где здесь магазин одежды?

– Здесь нет. Нужно ехать в центр. По Ленина 75 есть магазин.

Я кивнул и она ушла.

Отхлебнул компота. Из головы не выходила Аня. Я поймал себя на мысли, что попросил ее номер не просто для помощи по зачету, а чтобы увидеть ее снова.

Жена, дом, стабильность – все это было важно, но сейчас казалось таким далеким и нереальным. Аня, со своей честностью, искренностью и чистотой, была глотком свежего воздуха в моем застоявшемся мире.

Никакой пошлости и секса с Аней. Лишь увидеть, не больше. Я женатый человек, и измены я себе позволить не могу. Да и девочку портить не было желания. А Аня, судя по всему, еще именно девочка, несмотря на свои двадцать пять. Хотя, кто знает сколько ей? Возраст я не спрашивал. Но если она на втором курсе, то ей должно быть около двадцати. В моем времени в таком возрасте уже второй раз замуж выходят, а не в девственницах ходят. Просто будет дружба, хотя говорят, что дружбы между мужчиной и женщиной не бывает…

Пожалуй, Аня была единственная, кто не обратила внимания на мое пальто и шапку. Хотя, может и обратила, просто промолчала в силу своего характера. За этими мыслями я принялся за сметану, снова вспомнил слова отца. Когда сметаны оставалось в стакане меньше половины я вдруг набрел на интересную идею.