Воздаяние

«Тут дьявол с Богом борется,

И поле битвы – сердце людское».

Ф.М. Достоевский.

Вступление

– В чём-то ты прав, – нервно усмехнулся Интеллигент. – С тобой мне хочется быть откровенным. Даю рецепт всеобщего счастья: надо хорошим людям собраться и поубивать всех плохих. Скопом. Желательно захватить ближайших, в радиусе хотя бы десяти километров.

– Всем придёт свой черёд, – сверкнул глазами связанный Мишка.

– Опять не могу с тобой не согласиться, – пожал плечами Интеллигент. – Но, как говорят в уголовном мире: «Ты умрёшь сегодня, а я – завтра». А можем, всё переиграть. Теперь дыши ровно носом и слушай в два уха. Мой главный вопрос: «Где пацан?»

– Какой пацан?

– Толик где? Наш экстрасенс… где? – оскалился Интеллигент. – Я знаю, он тебе доверился. Мы сумели перехватить его записку для тебя.

– Зачем он вам? – с трудом прохрипел Мишка.

– Сам знаешь. Теперь у нас общая тайна. Потому – всё тебе прощу. Много денег дам. Сколько надо, дам в два раза больше. Спокойно уедешь в свой «Муходрищенск».

– Нет, – твёрдо сказал Мишка.

– Расскажи мне про него, всё что знаешь, – голос Интеллигента стал мягче. – Запомни, магическое воздействие на сознание людей – вот то оружие, которое может покорить мир. Помоги мне найти мальчишку. Это для его пользы.

– Откуда знаете?

– Он владеет сакральной информацией. В нём мощнейшая энергетика, а силу надо направлять, – заговорщически зашептал Интеллигент. – У него Дар. А Дар может нести свет, а может и тьму. С ним работали. Там открывается такое мистическое бездонье…

– Для кого? – поднял голову Мишка.

– Для нас. Понимаешь, реально припёрло.

– На крови ваш замес. Вы не те, кто нужен ему.

– А кто мы? – насторожился, как зверь, Интеллигент.

– Рогатые, с мордами козлиными.

– А-а-а… говори сволочь, – запенился кровавой слюной Интеллигент. Сжатый в его руке стакан разлетелся вдребезги. Лицо так изменилось, что Мишка явно увидел лик жуткого зверя. Шевелящийся во рту язык, да горящие глаза – вот и всё живое, что было в его лице.

– Мы будем имитировать Добро и Зло, – оскалился Интеллигент. – В каждом человеке сидит то гадкое, что потом вырывается наружу. Грядут неслыханные перемены. Человек превратится в зверя, на лбу его печать загорится и отречётся он от Бога. Содрогнётся земля, разверзнутся небеса и запылают. Это будет началом ада, который поглотит мир. Пропала Москва, пропала Россия. Всё поглотит тьма.

Мишка вдруг вспомнил слова Толика: «Да и не человек он вовсе, лишь обличие, как у людей. Его тёмная сила из тёмного источника».

– Не видать вам Москвы, – закричал Мишка. – Воскрешает столица в Истине и храмах, да и Россия вам не по зубам. Подохните скоро – нелюди…

…Всё это было позже, потом, а пока…

Мишка

Уехать в Москву на заработки Мишке посоветовал сосед, старый забулдыга, инвалид Семёныч.

«А что, – дышал он на парня водочным перегаром, – Москва она большая, всех примет. Да и работа всегда найдётся, на то она и столица. Матери-то твоей ох, как тяжело. Троих детей подымает, да и болеет. Ты, Мишань, подумай…»

А чего тут думать? Мишка, статный парень с открытым выраженьем лица, в котором читалась ум, стремительность и восторженность, сам хорошо видел, как тяжело матери. Ладно, он – восемнадцать лет исполнилось. «Мой помощник, ласково говорила мать и нежно гладила по чёрным густым кудряшкам. Весь в отца – толковый, рукастый».

«Немаленький уже…», – мотал головой Мишка. А самому было приятно чувствовать ласковые и тёплые материнские руки. Хотелось, как в детстве, прижаться к мамочке, поделиться своими секретами. Но… возраст не тот, чтобы сюсюкаться. «Мужчина должен зарабатывать деньги, на то он и мужчина», – стал он часто вспоминать слова, что любил говорить ему Семёныч.

Семёныч был настоящим философом и нравился Мишке чрезвычайно. Любил поговорить, но не пытался лишний раз учить парня. Разговаривал с ним искренно и честно. Вообще, относился по-дружески, как к ровне.

Мишка решил поехать. Сказал об этом матери. Та сразу в слёзы, стала отговаривать. И так целую неделю. Но на, то Мишка и мужчина, чтобы принимать решения.

В тот вечер Семёныч ждал его у своего дома, а увидев, кивнул: «Заверни».

Мишка и сам хотел зайти к нему. Попрощаться.

Прошли на кухню. Парень сразу заприметил на столе хорошую пачку чая, какое-то печенье. «Так, – мелькнула в голове мысль, – мать была у Семёныча. Зная, как я дорожу его мнением, решила через него убедить меня не ехать в Москву. Интересно, а знает ли она, кто подкинул мне эту идею?»

Семёныч сначала притворился, что изучает пачку чая. Затем, заварив и разлив его по кружкам, всё-таки завёл свою волынку. Впрочем, он всё равно бы это сделал, вопрос был только во времени. Мишка читал это по его васильковым глазам, которые сегодня были не задумчивые, а какие-то взволнованные. Да и движения рук Семёныча были излишне суетливы и беспорядочны.

– Что с тобой, а? Выглядишь паршиво, – небрежно поинтересовался он, хотя знал, что даже в сложных ситуациях, на лице парня всегда была светлая улыбка.

– Да так, устал немного… с этими сборами, – ответил Мишка.

– Вот-вот, – Семёныч сразу же перешёл в атаку. – На хрен тебе эта Москва? Она тебя заглотит и не поперхнётся.

– Ты же сам говорил, что мужчина должен…

– Говорил, – резко кивнул Семёныч и уже мягче спросил. – И что с того? Слова – это так… молекулярное сотрясение воздуха, больше ничего.

– Как ничего? – удивился юноша.

– А вот так, – развёл руками Семёныч и вдруг задумался. – Вот если поступок…

– Я и хочу совершить поступок.

– Стоп, – крикнул «философ». – Всё назад, я не то имел в виду.

– Та-а-к, – протянул Мишка. – Мать и до тебя добралась?

– Да нет, не в этом дело, – засуетился Семёныч. Его доброе лицо сразу стало каким-то виноватым. – Я с ней вчера встретился и спросил, как у тебя дела? Она сказала, что ты собираешься в Москву на заработки. Вот, собственно, и всё.

– Ну, в общих чертах это и есть мой план, – подтвердил парень.

– Хорошо, Мишань, – перебил его Семёныч и добавил кипяточка в кружки. – Только дай я тебе скажу. Ты ведь знаешь, плохому – не научу. Я тебя люблю как родного. Но вот Москва… как тебе это объяснить?

Мишка не мог сказать с уверенностью, закончил ли Семёныч институт, но человеком был умнейшим. Людей читал, как с ладони, а здравого смысла было хоть отбавляй. И тому доказательство – ряд случаев, где он давал ему совет и, поступив именно так, парень был героем положения.

А ещё, Семёныч любил, а точнее уважил и обожал поэта Высоцкого. Часто со словами: «Пойду, выпью с Владимиром Семёнычем», ездил в Большой Каретный переулок, где в доме №15, жил бард.

Любил с Мишкой поговорить за жизнь, читал с надрывом стихи. После слов: «Я не люблю уверенности сытой, уж лучше пусть откажут тормоза…» начинал плакать. Но вот сейчас, изучая на этот раз красочную пачку печенья, думал, что бы такое сказать сидящему рядом парню.

– Характер у тебя, Мишань, есть. Ты надёжный, крепкий, боксом занимался. Не по возрасту много книг прочитал, а вот фундамент? Видишь вот это? – он указал на кружку. – Допустим, это фундамент, понимаешь?

– Да.

– Хорошо, – мотнул головой довольный Семёныч. – Прежде чем начать строить, ты должен найти в себе прочный фундамент. Понимаешь?

– Да, – вновь кивнул Мишка.

Семёныч поставил на кружку пустую литровую банку и, внимательно осмотрев построенную пирамиду, глубокомысленно добавил:

– Фундамент у тебя ещё пацанский, а на шаткой основе ничего не построишь. Да и сам оглянись кругом… в мозгах у многих, то ли кисель, то ли туман. Помочь матери – святое дело. Но цель жизни не в деньгах, а в Истине, которую человек постоянно ищет. Важно и понять, как и зачем жить в России?

– Я где-то прочитал, – задумчиво сказал Мишка, – «Что бы понять Истину, её надо выстрадать».

– Вот я и говорю, незачем тебе в Москву. Это же каменные джунгли, где правят волчьи законы. Сам, небось, по телику видел. Много сейчас всякой ереси крутится в Москве. Да и место, говорят, там проклятое… Слышал о жутких тайнах московского метро.

Нервно вскидывая то одну, то другую руку, он словно поддерживал свои страстные слова.

– Что говоришь? – возмутился Мишка. – Это же столица… мать городов!

– Была столица, была мать городов, – тяжело выдохнул Семёныч. – А теперь стала Вавилоном. Кругом гордыня, соблазны, порок да мертвечина. В Москве и варится беспорядок для всей страны. Говорят, что в заповедь «Не укради» наши депутаты хотели внести 12 поправок. Кстати, слышал какое сходство между курицей и депутатом?

– Нет.

– Оба сидят возле кормушки. Только курица несёт яйца, а депутат их чешет.

– Тем более поеду, – решительно сказал Мишка и вдруг, неожиданно для самого себя, добавил. – Хотя бы для того, чтобы сделать из Москвы вновь столицу – мать городов русских.

– Ты ничего не изменишь, – затуманились глаза у Семёныча. – Помнишь у Есенина: «А Русь всё так же будет жить, плясать и плакать у забора».

– Но попытаться сделать что-то… это бессмысленно?

– Трудно сделать что-то, когда стабильности нет. Всплыла на верх пена – наглая, самодовольная, тупая. Беда и в том, что слишком много сейчас развелось дураков, да ещё с инициативой. Дураков, что живут по принципу: «Обосрусь, но не повинюсь».

– Время наше лжи, беспорядка и незащищённости, – кивнул Мишка.

– Вот и получается – только начинаешь привыкать к «хорошему», так становится ещё «лучше». Неудивительно, что большинство людей читают газеты на унитазе, чтобы быть готовыми к любым новостям.

– Если бы все так думали, ничего бы не менялось к лучшему, – возразил Мишка.

– Ничто и не меняется, – с болью изрёк Семёныч. – Если не считать, что в России помимо дураков и плохих дорог, появились, судя по рекламе, ещё три беды: прокладки, кариес и грязный унитаз.

– Неправда, меняется. Рано сдаваться, мы ещё повоюем. Сам говорил, что в мире есть лишь одна сила, способная поставить русского человека «раком» – это картошка.

– Ты же там будешь один, – сделал большие глаза Семёныч, но губы его скрытно улыбались.

– Ничего, – сжал руку в кулак Мишка, – найдутся товарищи. Ты согласен?

Семёныч, пристально посмотрев в честное лицо юноши, философски произнёс:

– Не вкусив, не почувствуешь. А почувствуешь, так и врагу не пожелаешь. Ох, аукнутся нам ещё эти лихие 90-е… Искромсали души людские, всё единою болью болит. Устала Россия плакать и молиться.

– Плакать и молиться?

– Да. Ещё древнегреческий философ Платон говорил, что наказанием за пассивность – есть власть злодеев. И тут важно не путать – власть и Родину. Москву нашу – столицу белокаменную и… нынешний Вавилон. Верно сказал сатирик Михаил Задорнов: «Проблема России не в том, что мы не можем накормить бедных, а в том, что богатые не могут нажраться».

К сожалению, в России пока побеждает зло, а нам всё вешают лапшу на уши про «капитализм с человеческим лицом». Ох, обманутся в своих ожиданиях «уставшие от застоя советские граждане». Задурили русский народ. А он по своей наивности и недомыслия стал тёмен и греховен. Ты что ль грехов не имеешь?

– Имею.

– И я имею. На страшном суде все, как сухие лучины, гореть будем…

Семёныч судорожно проглотил комок в горле. Внутренним чутьём, почувствовав в парне раннюю ответственность за судьбу России, добавил:

– Голова твоя незагрязнённая. Стойкость твою, спокойную силу мужскую, нацеленность на действие – знаю. Аккуратность и точность к порядку ты воспринял от отца. Поэтому решение твоё поддерживаю. Но пообещай, если там у тебя не заладится, вернёшься домой.

– Обещаю, – кивнул Мишка.

– Все думают, что придёт время, а время только уходит, – тяжело опустил голову Семёныч. – Как же, сбросили «коммунистическое ярмо», дожили до демократии, а точнее, до вседозволенности. Сейчас сам видишь, не жизнь – сплошной человеческий хрип. Устала Россия от всех этих политических кандибоберов.

А телевизор? Это же сущее окно в дьявольский мир. Всюду клыки да рога. Поклоняемся не светлым ликам, а мордам козлиным. Ни добра, ни любви, ни надежды. Ничего кроме дебилизации умов и разрушения человеческой души. И, всё это скверно, гнусно и постыдно. Забыли люди о воздаянии, как о законе свершения возмездия за деяния свои…

Семёныч тяжело вздохнул и внимательно посмотрел на Мишку:

– Помни, люди – как книги: буквы одни и те же, но содержание разное. Я уверен, пройдёт время равнодушия и разрухи в головах. Русская душа живёт справедливостью. Главная её ценность – сострадание и милосердие, умение сдерживать рыдания, честное выполнение долга, нелюбовь к предательству. Всё это и есть обычная человечность – она же есть чудо, счастье, золото земное…

– Спасибо тебе, что был рядом, давал добрые советы, – встал парень, чувствуя комок на подступах к горлу. – Посмотри за моей мамой.

Семёныч закивал головой, замахал руками, как бы говоря: «Это само собой». Затем поднялся, обнял Мишку:

– «Сильные люди всегда просты», – писал Лев Толстой. Ты главное – не сдавайся! Человек сил своих не знает, всё складывается по вере его. Будет очень тяжело – иди в храм. Он душу лечит и путь указывает верный. Запомни, Россия – хранительница веры. Она поддерживает светлое пламя. И не говори Богу, что у тебя есть проблемы. Скажи проблемам, что у тебя есть Бог. Отсюда задача – всё пережить и остаться человеком.

Приведя в беспорядок и без того взлохмаченные волосы парня, добавил:

– Матери пиши. Тебя здесь любят и ждут. Запомни – тот и мудрец, кто доволен не многим. Прорвёмся, мы же русские пацаны…

В этом заматеревшем суровой жизнью мужике вдруг проявилось что-то мальчишеское, тёплое…

Мишка сказал Семёнычу, что его чувства взаимны, но говорил он с трудом. Горло, словно кто-то натёр наждачной бумагой, а ещё эти предательские слёзы…

– Во славу Божию и матушки России ради! С Богом! – сипло, как с большого бодуна, выдохнул Семёныч. Перекрестив юношу, он, подтолкнув его к двери, резко отвернулся…

…Придя на вокзал, Мишка сразу увидел мать. Та, видимо, договорилась на работе, хотя утром уже простились. Мать есть мать. А может, думала, что сын передумает и останется. Подойдя, Мишка сразу понял, что она плакала, хотя и пыталась это скрыть.

– Мама, ну, что ты? – стал он успокаивать её, не в силах выдавить в ту минуту ничего лучше.

– Мальчик мой… что же будет с моим сыночком? – шептала та и сердце её сжималось в безотчётном страхе. – Господи, ты был таким маленьким, ласковым. Всегда подбегал к мамочке обняться. Садился рядом и читал свои умные книжки. А теперь… вот… уезжаешь.

– Вырос я и уезжаю не навсегда. Писать буду.

Мать, не удержавшись, стала всхлипывать на плече сына. А Мишка от этого чувствовал себя ещё хуже и только говорил:

– Не надо, мам… большой уже. Скажи, чтобы я им там всем задал или что-то типа такого.

Мать слабо улыбнулась. Внимательно посмотрев в глаза Мишки, словно впервые видела его, вдруг твёрдо сказала:

– Задай им жару, сынок. Не посрами нашу фамилию…

И обняла так крепко – будто отправляла на войну.

Р. S.

Да, Миша был молод и не знал, на что способны люди при тяжёлых испытаниях. Да и как он мог знать, если даже сильные духом редко сами об этом знают. Но у него была цель, а как говорил Семёныч: «Цель – основа, она держит человека. Главное быть счастливым, а не первым. Слушай всех, но решение принимай сам. Извинись и отойди от глупого или злого. Строго не суди. Запомни – кто всё поймет, тот простит. А главное – делай то, что сердце подсказывает, оно у тебя светлое».

НАЧАЛО

Вот уже прошло две недели, как Мишка, который приехал в Москву на заработки, живёт с ребятами в подвале жилого дома. После того, как на Ленинградском вокзале у него отняли деньги, и чуть было не избили до полусмерти, он в отчаянии зашёл в милицию. Сонный дежурный выглядел очень уставшим. По выражению лица, было видно, что ему до чёртиков надоели такие, как Мишка.

Было уже три часа ночи, для него это была не первая беседа за долгое дежурство. Парень вообще не знал, зачем он попёрся в милицию. А, ну да, как там у Маяковского: «Моя милиция меня бережёт».

– Ну… и что ты от меня хочешь? – с недоумением взглянул дежурный на Мишку, бегло просматривая длинную, как анаконда, ленту распечатки.

– Ну, вы же милиция!

– Да-а-а??? Ладно… давай по порядку. Сколько их было?

– Четверо, по-моему. Да, точно, четверо. Они меня даже ничего не спрашивали. Просто стали бить, ограбили. Всё произошло быстро.

Дежурный слушал юношу с усталой гримасой и совершенно равнодушно.

– Да, похоже, глушняк, – проворчал он. – Только статистику портишь.

– Я порчу?

– Забей. Что взяли?

– Деньги, сотовый телефон и цепочку с крестиком. Он от отца достался.

– Сколько было денег? Какой телефон? – бросил короткий взгляд дежурный.

– Денег было чуть больше тысячи, золотая цепочка с крестиком, тип телефона не помню. Да и зачем вам, если говорите, что глушняк?

– Вот только сарказма не надо. Правила не я пишу.

Проторчав в отделе милиции до утра, Мишка с облегчением вышел на улицу. Целый день ходил по улицам холодной, чужой ему Москве и плакал…

Плакал, не стесняясь, как незаконно обиженный ребёнок. Мимо шли люди, но все были заняты своими делами. А то, что идёт вот юноша и плачет, так мало ли чего он плачет. Да и солнце продолжало светить также ярко, словно ничего не случилось, а из раскрытых дверей кафе доносилась весёлая музыка и вкусные запахи. Город шумел своей жизнью – равнодушной, нервно суетливой.

Вдруг к Мишке подошёл кавказец. Внимательно, каким-то ощупывающим взглядом осмотрев его, тихо спросил:

– Хочэшь конфэтку?

– Какую конфетку? – недоумённо поднял на него глаза Мишка.

– Вкусьную и больсую, – ухмыльнулся незнакомец и добавил. – Дэнег дам.

Увидев удивлённый взгляд, мерзко заржал и спросил. – Нэ понымаешь… хорошынькый… да-а?

Мишку прямо-таки передёрнуло от странного смеха и какого-то липкого взгляда незнакомца.

Испуганно оглядываясь, он бросился от усатого кавказца. Тот удивлённо пожал плечами: «Ходють… тут всакие! Понаэхали… понэмаешь».

В одном из подземных переходов Мишка увидел худенького мальчика. Тот, чуть подавшись вперёд, стоял с протянутой ладошкой. В другой руке он держал табличку: «Люди добрые. Подайте на пропитание». Широко открыв и без того огромные, испуганные глаза, он беззвучно шевелил подрагивающими губами. Рядом сидела маленькая девочка в грязном платье и укачивала на руках тряпичную куклу. «Наверно, брат и сестра, – подумал Мишка. – А как там мои сестрёнки?»

…К вечеру солнце скатилось за дома. Усталый день неспешно прятался в бархатный закат. Вскоре узкие и длинные полоски алых облаков погасли. На Москву упало тёмное небо. Свинцом, наваливаясь на плечи уставших и суетливых прохожих, оно безжалостно придавливала их к асфальту. На душе у Мишки тоже потяжелело. А ещё эти высотки. Закрыв сонные глаза окон, они давили и отгораживали от парня остальной мир.

Вскоре по небу поползли грязные тучи. Вот небо задрожало и заплакало. Не мигали, а слезились и далёкие, печальные звёзды. Зато противный дождь нагло лез за шиворот, тонкими, липкими пальцами шарил по лицу. Холодно и жутко, но на душе у юноши было ещё хуже. Размазывая слёзы дождя по щекам, Мишка сжался, как маленький щенок, попавший в незнакомый лес…

Как много дождя вокруг… тяжёлого, гулко шлепающего по асфальту тысячами свинцовых капель…

Незаметно дождь утих. Точнее ушёл, дальше спотыкаться и плутать по переулкам, словно пьяный бродяга. Стали глуше дневные звуки, но новыми оттенками заиграл ночной город. Улицы не спали. Нервно извиваясь в тесных переулках, они с бешенной скоростью вылетали на простор широких проспектов, где бурливо жили своей ночной, подсвеченные неоновыми огнями, шумной жизнью…

И тогда Мишка вновь пришёл к вокзалу.

«Плохое место, – подумал он, – но хоть народу много». Кругом играла музыка, но она не задевала душу. Легко просачивалась в мозги и растворялась бесследно, как пена. А ещё эта песенка популярной группы «Абба», где назойливо талдычили: «Мани, мани, мани-и-и…»

Найдя за вокзалом тихое место, юноша лёг, подстелив под себя обрывки картонных ящиков. В небе зябко подрагивали одинокие звёзды. Луна, вынырнув из омута чёрных туч, словно око злого великана, внимательно наблюдала за ним. Заслонив руками глаза, чтобы не видеть свет от переливающейся огнями рекламы, Мишка попытался заснуть. Вблизи уныло шелестело чахлое деревце, будто жалуясь на одиночество. Рядом нудно скрипел на ветру висевший над дверью подслеповатый металлический фонарь…

Вздрагивая всем телом, парень старался всё теснее и теснее прижаться к стене. Он инстинктивно чувствовал, что шершавая поверхность служит защитой ему от одиночества и жестокости. «Что делать, куда идти?» – билось в голове. Безнадёга свинцом навалилась на плечи, просочилась в каждую клеточку тела, безжалостно придавливая к щербатому асфальту. А рядом беспокойно ворочался полусонный ночной город, расплёскивая звуки музыки – дурной, пошлой, отвратительной.

Горестные и безутешные минуты тянулись, тянулись, тянулись…

…И вдруг Мишка увидел маму. Она тихо подошла и, склонившись над ним, стала ласково гладить по руке. Его лицо сразу же расплылась в радостной улыбке. Юноша потянулся к дорогому и любимому человеку. Потянулся, чтобы вновь, как в детстве, прижаться к ней. Рассказать обо всём, что произошло с ним в этой такой большой и такой чужой для него Москве. А может, взяв маму за руку, убежать с ней в беспечное детство…

Мишка потянулся к маме и… проснулся. Какая-то худая собака лизала ему руку. Парень резко отпрянул в сторону. Собака, тоже испугавшись, отскочила. Но потом, виляя обрубком хвоста, вновь доверчиво подошла к нему, заглянула в глаза. Юноша обнял собаку, старался коснуться её щекой, прижать к себе. Почувствовав её тёплый бок, горько заплакал. Та, словно поняв его горе, жалобно заскулила, моргая слезящимися глазами…

…Утренняя прохлада разбудила Мишку. И не стало огорода с чёрными бороздами, бурьяна у старой берёзы, что тихо потрескивал на ветру. И матери, которая почему-то, тревожно оглядываясь, уходила куда-то вдаль. Но осталась холодная каменная стена и этот большой, непонятный город.

Собака, что так хорошо согревала ночью, ушла. Зато налетел стылый и такой же, как Мишка, одинокий ветер. Он зло зашуршал газетой, бросил в лицо какие-то крошки. Парень поднялся. Привёл себя в порядок и стал вновь бродить по улицам Москвы.

Ему очень хотелось есть, уже второй день, как у него во рту ничего не было. Подошёл к продавщице беляшами, попросил угостить. Та зло бросила: «Иди отседова. Я одного такого угостила, а потом денег недосчитала».

Какая-то пожилая женщина, что собирала милостыню для своих многочисленных кошек, угостила юношу домашними пирожками. Пирожки были сочные и вкусные, но маленькие. Одним движением челюстей они превращались в нежный комок, который проглатывался с неземным ощущением. Женщина дала напиться, но главное – подарила слёзы сочувствия и сострадания. Они запали в Мишкину душу глубже, чем все перенесённые им ранее мучения. Поблагодарив добрую женщину, чьи слова дали ему немного утешения, он пошёл дальше.

Вдруг Мишка вспомнил бродячую собаку, что своим теплом согревала его. От всего того, что произошло с ним в Москве, на душе стало так тяжело, так горько, что он вновь заплакал, как маленький ребёнок. Вокруг сновало множество горожан, погружённых в свои мысли и ежедневные заботы. Некоторые даже оборачивались на ходу, чтобы с удивлением взглянуть на него. Но никто не пришёл на помощь, не спросил, что случилось?..

Парень вспомнил жареную картошку, которую мать готовила на большой чугунной сковороде. Его желудок мгновенно взлетел к горлу. Мишка лишь усилием воли, сумел его вернуть обратно.

ВСТРЕЧА С Беспризорниками

Солнце только поднималось над крышами домов, но воздух уже начал прогреваться, отгоняя ночную сырость и прохладу. Вскоре и город стал дышать теплом. Но на душе Мишки было тоскливо и сыро. Размазывая слёзы по щекам, парень заметил, что какой-то маленький оборвыш пристально следит за ним с противоположной стороны улицы. Сначала он не придал этому значение. Но малец так долго смотрел, что Мишка тоже посмотрел на него. Тогда грязный мальчуган подошёл к нему. Шмыгнув носом, спросил:

– Не отсырел ещё?

Мишка смолчал.

– Ограбили?

– Ага, – кивнул Мишка.

– Приезжий? – коротко спросил незнакомец.

Вновь мотнулась кучерявая голова.

– Есть хочешь?

– Нет, – ответил Мишка, но его голодный желудок предательски квакнул.

– Понятно, – как-то серьёзно, по-взрослому сказал мальчишка. Мишка так и не понял, что тот имел в виду. – Тогда пошли со мной, если не боишься.

– А чего мне бояться, – пробормотал Мишка.

– Ну, ты даёшь… воощ-е-е, – удивился мальчуган. – Избили, ограбили, а ему всё мало. Тем более пошли со мной, а то ещё и не на такое напорешься. Это не Москва – это железный мегаполис.

Мишка тогда ещё толком не знал, что такое мегаполис, но перед глазами сразу встало что-то огромное, железное, беспощадное.

Так он познакомился с Генкой и его товарищами. Теперь он живёт в насквозь прокуренном и проматерённом пацанами подвале. Мишку оставили переночевать, но поинтересовались, зачем приехал. После его рассказа, все переглянулись. Олег, суровый, жилистый парень, сказал:

– Таких, как ты, в Москве, хоть пруд пруди. Вот и жрёт город нас, как плотву. Знаешь, сколько людей в Москве ежедневно пропадает? А детей?..

– Да я хотел денег подзаработать, дома остались маленькие сестрёнки.

– «Ля у ля», – произнёс Олег.

– Что? – не понял Мишка.

– Это по-китайски – «Утро вечера мудренее».

Олег был самый ловкий и сильный в подвале. Высокий, мосластый, с упрямо вздёрнутым курносым носом, любопытный до всего. К сожалению, жизнь его изрядно потрепала, и это его раздражало. Он и сам был виноват в своих бедах из-за трудного характера, сжигающего нетерпением молодую 18-летнюю натуру.

Удивляла его улыбка, которая, словно тряпкой, стирала с лица серьёзное и даже несколько угрюмое лицо. На смену ему являлось другое – детское, доброе, как бы просящее прощение. Порою был вспыльчив, не парень – порох. Особенно вспыхивал, если кто-нибудь обижал маленьких или вёл себя нечестно. Сжав челюсти, он, как боевая собака, смело бросался в драку.

Пацаны робели перед ним, но и всегда могли рассчитывать на его защиту. А ещё у него было любимое выражение: «Ля у ля», считал его китайским. В него он вкладывал и своё удовольствие, и согласие, и восхищение. Поэтому использовал во всех случаях жизни.

Олег дал команду накормить Мишку, уложить спать. Подушки и уж тем более простыни на импровизированной лежанке отсутствовали. Укладываясь, он видел, как несколько пар детских глаз с интересом смотрели на него с матрацев, расстеленных на некоем подобии нар в углу. В углу группа старших ребят рубилась в карты.

Вскоре подвал навестили две юные девушки с сумками продуктов.

– А вот и наши девчонки-зажигалки, – весело крикнул Олег. – Отлично выглядим.

– А у меня вся тела такая, – захихикала конопатая.

– И в каком это месте ты деньги берёшь? – спросил Олег, принимая сумки и оглядывая её модный прикид.

– Олеженька, – рассмеялась конопатая, – нет у тебя такого места.

– Клёвая деваха, ногастая, а попка…

– Да уж, есть за что ухватить.

– А чего к нам такая… турбовинтовая приходишь?

Надоели эти старики приставучие, – машет конопатая руками. – Денег много, а секса – ноль. Только обслюнявят всю, пожамкают, да покусают. Кстати, вашей мелюзге я клей принесла. Пусть понюхают и поторчат всласть. А то ведут себя, как взрослые парни, а сардельки совсем маленькие. Смотри, Килька покраснел…

– Ну а ты, что застыла, как чужая? – обратился Олег к другой, с глазами трепетной лани, девушке. – Чай не впервой.

– Я не проститутка, – капризно надула та губки. – Влюбчивая я и доверчивая. А ещё – идейная.

– Идейная? – у Олега вытянулось лицо. – Это как?

– А не такая… как все. Я только для солдат.

Когда хохот утих, Олег посоветовал:

– Ты бы с ними – поаккуратнее.

– Так ведь хотца им… жалко их, сердешных, – прыснула в кулачок девушка.

– И что ты с ними делаешь?

– Как что? – удивилась девушка. – Строевым шагом хожу, это так заводит. А потом, вдруг странная становлюсь, прямо на стену лезу. С неё падаю, ударяюсь головой и теряю сознание. Возможно, они этим и пользуются… фулюганы.

– Ну ладно… идейная, – хохотнул Олег. – Иди к нам. А то у меня уже брови зачесались.

Сумки с продуктами, звякнув стеклом, успокоились под скамейкой.

Ненадолго.

Вскоре на столе появилось вино, съестное, так как одна пожаловалась, что внутри у неё всё застыло. Ребята дружно набросились на еду, зазвенели стаканы. Между обитателями подвала и гостями завязалась оживлённая беседа. Вдруг одна из девушек вскочила и со смехом начала читать стихи:

«У меня нет попы,

у меня нет тить.

Я должна работать,

чтобы как-то жить».

Когда от выпитого у ребят заблестели глаза, конопатая деваха, призывно приподняв бровь, с предыханием заявила:

– Я сюда, что хавать пришла, стихи слушать? Пора поразмять копыта.

Мишка решил, что, по-видимому, это означает пора прогуляться. И действительно, девушки встали и пошли призывно качая бёдрами, но в другую часть подвала. Вслед за ними поднялись несколько старших пацанов.

– Не знаю куда, но знаю, что с вами, – закокетничала конопатая и строго, но нарочито томно, добавила. – Женька пусть будет первым, Петька вторым, потом… потом без разницы.

Вскоре из соседней комнаты послышалось хихиканье, возня, приглушённый девичий шёпот: «Дураки, только не так… я сама».

Задорно визжит конопатая. Но Мишка был слишком измучен и его отяжелевшие веки медленно, сами по себе закрывались. Под оживлённое жужжание голосов он мягко провалился в тёплую, чёрную яму.

Утром Олег подошёл к Мишке:

– Мы тут с пацанами покумекали. Можешь остаться у нас… если пройдёшь испытание.

– Какое? – коротко бросил парень.

– Раздеваешься до пояса. Мы закрываем тебя в комнате с крысой, – стал пояснять Олег. – Дадим лопату. Ты должен прибить крысу, но можешь постучать в дверь. Мы тебя выпустим. Не испугаешься – останешься с нами.

– Лопату, – Мишка стал снимать рубашку.

– Когда крысе некуда деваться, она атакует, – шепнул Генка. – И помни, эта тварь прыгает вверх на целый метр…

Мишка убил крысу и остался жить в подвале. А позже узнал, как и чем живут его новые товарищи.

Кражи, грабежи одиноких или пьяных прохожих, попрошайничество – составляли основной источник их существования. Алкогольные напитки, клей, наркотики, молодые проститутки скрашивали жуткое существование и долгие ночи. Но для Мишки всё это было необычно, а точнее – дико.

Он не участвовал в ночных «гулянках», потому как спал словно убитый. Зато уже с раннего утра его можно было увидеть на вокзале, где Мишка помогал пассажирам таскать тяжёлые чемоданы и огромные клетчатые сумки. А также на рынке, где, подружившись с узбеками, развозил на тачке овощи и зелень. Все заработанные деньги, добытые продукты он, как и все, сдавал в «общак», которым заведовал Олег.

СПЕКТАКЛЬ В МИЛИЦИИ

Однажды несколько пацанов во главе с Олегом попытались стащить продукты в большом магазине самообслуживания. Запихав консервные банки в штаны они, тесной стаей галдя, и шутливо толкая друг друга, двинулись к выходу. Посетители при виде беспризорников, испуганно прижимались к прилавкам.

«Мы ничего не брали, мы ничего не брали», – словно табор цыган, заголосили пацаны, подходя к кассе. И тут у Копейки из рваного кармана вывалилась банка тушёнки.

«В прорыв идут штрафные батальоны», – зычно крикнул Олег и, наклонив голову, бросился к выходу. Там же, получив мощный удар от охранника, кубарем отлетел в угол. Кассирша выскочила наперерез ребятам и всей своей тушей перекрыла выход. Сзади беспризорников подпирали разгорячённые покупатели.

Ребят заставили вытащить всё, что было спрятано под одеждой на стол. Затем, под присмотром охранников, повели в ближайшее отделение милиции, самых резвых награждая по ходу тумаками. Вслед им неслись ругань и оскорбления: «Обнаглели хулиганы, щенки подзаборные. Учиться не хотят». Но больше всех кричала толстая кассирша, обвиняя беспризорников в краже денег из кассы.

Всех завели в отделение милиции. По-хозяйски развалившись на стульях, пацаны начинают слушать радио. Там кто-то «сиропил» вовсю.

– Это он или она? – лениво интересуется Копейка.

– Наверное, он.

– Мужчинка. Косы поди до пят, задница – как у девки, – смеётся Олег.

– И голос – как у задницы, – заканчивает кто-то мысль.

Задорный ребячий смех рассыпается по всей комнате снежным комом, бьётся в окна, рвётся наружу. Большой синяк, украшающий подбородок Олега, начал принимать лиловый оттенок и, должно быть, чертовски болит. Серёга строит из пальцев пирамиду так тщательно, словно в ней хранится тайна Вселенной. Копейка вылизывает свои пальцы один за другим с каким-то упрямым удовлетворением. Вероятно, думая, что теперь их может не мыть ещё неделю.

Внезапно в комнату вошёл озабоченный чем-то суровый дежурный. Не спуская прицельного взгляда с Олега, в котором сразу почувствовал главного, спросил:

– Кто взял деньги?

Пацаны молчат.

– Повторяю, – начинает заводиться дежурный, бросая пронизывающие взгляды на беспризорников. – Кто взял деньги?

В комнате струной натянулась тишина. Слышно, как на улице проехала машина, в каком-то кабинете зазвонил телефон.

– Говори, сопля прозрачная, – нависает дежурный над мальчишкой с «погонялам» Килька.

– Зачем оскорбляете. Я свободный человек, живу в свободной стране, – недовольно взвизгнул тот. – За что на баррикадах сражались?

– Ты… на баррикадах? – смеётся дежурный.

– Да, мальчишка. А может, я патроны подносил. Да я…

– Ты что… Гаврош?

– Кто-о? – морщит пацан лоб.

– Конь в пальто, – смеётся дежурный. – Книжки надо читать, а не по чужим карманам лазить.

– Да я… – бьёт хвостом Килька. – Да мы с товарищами…

– Твои товарищи в овраге лошадь доедают, – уже тише говорит офицер. – Закрой синявка свою ротовую дырень, а то муха залетит.

Килька умолк. Уголки его губ обиженно опустились, но глаза так и шарят по комнате, как прожекторы в ночи.

– Хорошо, – меняет свой тон начальник и обращается к Олегу. – Можно спросить?

– Спрашивают с лохов, а я тебе пацан реальный, – гордо вскидывает голову Олег. – С людьми хочешь базарить, мазу правильно держи.

– Это как?

– У меня можно поинтересоваться…

– Ну и кто?

– Грузчики сельпо, – теперь смеётся Олег с нарочитым пацанским скепсисом. Затем, распустив рот в беззаботную весёлую улыбку, добавляет. – На халяву бакланов разводить будешь, душнила.

Довольные пацаны переглядываются.

– И не нукайте, – говорит Олег, весело улыбаясь глазами. – Не запрягли ещё.

– Ты, берега не путай, задрот, – начинает заводиться дежурный.

Он колет взглядом пацанов, грозит обыском. Видимо, надеется, что ребята выдадут себя чем-нибудь. Но вместо этого начинается спектакль.

– Что давно не щупал мальчиков, – ёрничает Копейка. – Ну, пощупай, пощупай…

– Ну, ты чмо, рвань вонючая, из какой помойки вылез, – начинает заводиться дежурный. – Босота сопливая, сын перегара, выпердыш. Тебя что, солитёр мучает?

Олег, тяжело и надрывно задышав, медленно поднялся. Его ноги широко расставлены, словно он боится потерять равновесие. Сейчас он похож на пирата, собирающегося ринуться на абордаж вражеского судна. Через секунду тишину в комнате с треском рвёт его голос:

– «Парус! Порвали парус! Каюсь, каюсь, каюсь…»

– Всё на нас, на нас! Вали! Вали начальник! – заорали пацаны, распахнув обиженные рты. – Мы люди брошенные, родителями брошенные. Жаловаться нам некому. Воры, шпана, беспризорники! Такое наше званье!

– А какое вы званье ещё хотели? – рявкнул на них, сдерживающийся из последних сил, дежурный. – Упырки вонючие, собаки бездомные.

Как раз это и было нужно пацанам. Серёга выпрямился во весь свой маленький рост и, вскинув театрально руки, оскорблённый обращается к своим товарищам:

– Вот… видели, какое обращение? За людёв не считают! Обыском грозят. В штанах у меня ещё не смотрели?

– Да я тебя… сейчас, – закипел дежурный, бросаясь к Серёге.

– Ой-ой, – театрально верещит Серёга, – только не прижимайтесь ко мне, дядя.

– Срамота-то, какая, – закатывает глаза Копейка. – Я всё матери расскажу.

– Какой такой матери… сиротка пропащая? – смеётся милиционер.

Лицо Копейки на глазах меняется. Это уже не мальчишка, а какой-то дикобраз, ощетинившийся всеми своими шипами. Дежурный даже непроизвольно отпрянул от него:

– От тебя только вшей наберёшься. Поэтому сиди, сопи и жди своей очереди.

– Значит, бить будете или на других пацанах устали? – зло усмехнулся Олег. – Давай начальник, мы к любому обращению привыкши…

– Только не бейте по голове, а то я по углам писать буду, – начинает канючить Килька.

– Всех в обезьянник, – устало скомандовал дежурный и его большой кадык подскочил несколько раз вверх. – Сейчас приедет следователь… пусть он и разбирается с этим табором.

– Зачем в обезьянник? – ноет маленький Никита.

– А ты хотел в дельфинарий? – кривит рот дежурный.

Под бдительным взором потного и толстого сержанта пацаны подходят к КПЗ (камера предварительного заключения), в народе просто – «обезьянник». С дальнего кабинета слышно: «Только не бейте… всё подпишу. Сделаю всё, что хотите».

Сержант открывает клетку и заталкивает ребят внутрь. «Рукам воли не давай, педофил», – орут пацаны, но уставший милиционер не обращает на крики внимание. Дав последнему мальчишке ногой под задницу, он ожесточённо лязгает металлической дверью. Затем навешивает замок и уходит, тяжело волоча ноги.

Ребята медленно оглядываются и кучкуются в углу. В этой большой комнате решётками выгорожены три клетки, размером примерно три на четыре метра каждая. В одной сидят несколько женщин вокзально-ханыжного типа. В другой, пятеро мужиков самого разнообразного вида и возраста. В третьей, куда заключили пацанов, на скамье сидит парень, лет тридцати. С виду блатной. Каким-то нервно-цепким взглядом он внимательно разглядывает сбившихся в стайку мальчишек. Так проходит минут пять.

– За что замели? – резко спросил парень.

Ребята молчат.

– Вы что глухие? В уши долбитесь?

– «Ля у ля», – за всех отвечает Олег.

– В натуре… не понял.

– Это по-китайски – «Беспредельничают менты».

– Меня знаете? – спрашивает парень. Не дождавшись ответа, сам же и отвечает. – Я Корыто.

– А по нам… хоть ведро, – оскалился Олег.

– Чё такой дерзкий? Следи за базаром, волчара, а не то…

– А не то, что…

– Ливер выдавлю, – зло зашипел блатной. – Ты по ходу не всосал, чушок немытый. Жируешь не по масти, левый базар разводишь, а меня многие знают. Я бродяга конкретный, за спиной косяков нет. Мазу правильно держу. Меня менты сутки прессуют, расколоть не могут.

Немного помолчав, он вновь внимательно осматривает ребят, словно это чернокожие невольники на рынке.

– Что стоишь, булки жмёшь, – кивнул он Никите. – Двигай сюда, малёк.

– Зачем? – огрызнулся тот. Взгляд мальчика напоминает взгляд затравленного волчонка.

– Чё за гнилой базар? Старший говорит. Интересоваться потом будешь…

Мальчик встал. Нехотя подошёл к блатному.

– Как звать? – скривился Корыто.

– Никита.

– На-на-стенька значит… под кем булки сжимаешь?

– Ты это о чём? – напрягся мальчишка.

– Такой хрупкий, симпотный, а не понятливый, – осклабился Корыто. – Бывает… мне, главное, чтобы подвижный. А может, любишь пожёще? Я согласен. Снимай клифт ангелочек, пообщаемся на ощупь…

– Охренен, бычара? – медленно поднимается Олег.

– Рамсы попутал, морда тряпичная, – заводится блатной. – И кенты твои такие же. Наплодились, щенки борзые.

Олег слушает молча. Корыто, видя это, решил взять его на испуг. Закатив глаза, он цедит сквозь зубы, сохраняя при этом зверское выражение лица:

– В натуре, падла, на показуху давишь, а сам говённый… на подсосе. Да я среди фартовых по фене ботал, пока ты ещё свой пупок разматывал, фуфлыжник зашкаваренный.

Олег вновь молчит, крепко сжав губы. Блатной зло плюнул:

– Глаза не прячь лох чилийский и сюда внимательно слушай. Я зверь травленный, поэтому всегда прав.

Видя, что Олег смолчал, но зубами скрипнул, блатной ехидно добавил:

– А… может, ты – мусор по жизни, чёрт по масти?..

Он не успел закончить, Олег одним ударом свалил его с топчана. Пацаны, как по сигналу, разом набросились на лежачего блатного. Кто бьёт ногами, кто руками. Слышно только хмурое сопение и тяжёлые звуки ударов, словно кто-то отбивает мясо. «На тебе, на, на», – бьёт маленький Никита, с хрипом выдавливая из себя злость, отчаяние и боль.

Блатной пытается сопротивляться. Но под напором пацанов, закрыв голову руками, лезет под скамейку. Там его тоже достают ноги ожесточённых ребят. Из соседних камер слышен смех и одобрительные возгласы: «Наддай ему пацаны», «Мочи ментовскую суку».

Милиционеры лениво наблюдают. Один мрачно говорит:

– Эти беспризорники, когда дерутся, бывают более жестокими, чем взрослые. Прямо зверьки безбашенные. Забьют пацаны нашего осведомителя.

– К бабке не ходи, – подтверждает второй.

Усмехнувшись, охранники медленно поднимаются, на ходу отстёгивая от пояса «демократизаторы». Открывают дверь в клетку. Через мгновение дубинки начинают гулять по спинам и ногам пацанов. Те расползаются по углам, изрыгая пламя изо рта и дым из ноздрей.

Корыто тяжело встаёт, пытаясь оторвать от себя Никиту. Но мальчишка повис на нём, словно истерзанная крыса. Милиционер бьёт дубинкой его по голове, и Никита отваливается. Лицо его страшное, взгляд дикий. Лёжа на полу, он так похож на довольную пиявку, что насытилась кровью…

Избитого блатного переводят в клетку к мужикам. Тот, шатаясь и испуганно оглядываясь на пацанов, ноет на ходу: «Кого растим, начальник? Куда страна катится?»

«ОБЕЗЬЯННИК»

Жизнь в обезьяннике продолжается. Женщины, под восторженный визг которых проходила драка, успокаиваются. Одна из них, хабалистая большезадая баба, что жадно вдыхала табачный дым, выходивший из дежурки, кричит:

– Дайте закурить, уши опухли.

– Подожди, пока задница опухнет, – хохочет сержант.

В ответ женщина поворачивается к нему спиной, поднимает юбку и показывает голый зад:

– Смотри… уже опухла.

Мужчины из соседней клетки гогочут, как гуси. Даже пацаны, успокоившись от драки, ухахатываются от смеха. От изумления сержант потерял дар речи и только молча, хватает ртом воздух. Затем начинает тяжело сопеть и медленно наливаться кровью:

– Ни стыда, ни совести…

– Это ты о себе, – смеётся женщина. – Видела я, как ты задысал, слюни пустил. Глаз не мог оторвать от моих трепетных девичьих ягодиц.

– Может, когда-то и были трепетные, девичьи – засмеялся сержант. – А сейчас висят, как две сморщенные сливы.

– Что-о-о? – во весь рост, как в атаку, подымается женщина. – Обидеть робкую девушку? Да, я тебя слюнявый…

Вдруг голос сержанта становится вкрадчиво мягким:

– А сколько вам лет, девушка?

– Я девушка со стажем. За двадцать.

– А точнее?

– Сорок семь.

– Считаете себя красивой?

– Не всегда.

– А точнее?

– Редко.

– Вот то-то, – смеётся сержант. – Успокойся, бабуся.

– Какая я тебе бабуся, я ещё скребуся, – недовольно верещит женщина.

– В смысле?

– В коромысле, – базарно-добродушно гогочет та. – Не знаете вы нас, женщин. И не надо меня поправлять, я не трусы.

– Женщина – взрыв, баба – петарда, – смеются мужики.

– Шайтан-баба, – щурится угрюмый узбек, скребя ногтями голову.

– Ну… собака страшная, – недоенной ослицей, ревёт сержант.

– Жена у тебя страшная, – парирует женщина. – Вот и гуляете вы, кобели.

Победно оглядев своих товарок, она призывно поднимает руки:

– Слушайте все. Дочка спрашивает мать, зачем та ночью прыгает на животе папы. Мать отвечает, что у папы начинает расти животик, вот она его и сдувает. «Зря, – отвечает дочь. – К нам приходит тётя Фая, с верхнего этажа, и снова его надувает».

После секундного молчания по клеткам прокатывается гомерический хохот. Дежурный ржёт громче, откинувшись на спинку стула. Сержант насупился и низко опустил голову.

– Никак себя узнал, – вновь задирает женщина милиционера. – Эх-х, слабый мы пол бабы, всё мужикам прощаем…

– Точно, – кричат из клетки с мужиками. – Слабый на передок…

– Нет, ребята, – утверждает кто-то. – Просто некоторые мужчины так сильно любят своих жён, что пользуются чужими, чтобы свою не изнашивать.

– Сейчас мужчинам нужно быть очень осторожными, – слышен чей-то голос. – В настоящее время не всё, что накрашено – женщина.

– Точно, – смеются мужики. – Дожили до вседозволенности и гадости. Скоро забудем, как настоящая баба выглядит.

Один из мужчин обращается к растрёпанной толстушке:

– Вот вы, женщина?..

– О… я загадка, окутанная тайной, – кокетничает та.

– Тем более, загадочная вы наша, у вас есть мечта?

– Есть!

– Позвольте узнать… какая?

– Похудеть!

– А что же не худеете? – удивляется мужчина, но на губах его пляшет улыбка.

– Я женщина романтичная, – смеётся толстушка. – Как же мне потом без мечты жить.

Опять неудержимый, громкий залп смеха огласил обезьянник. Смеются все, даже толстушка, без обиды и от души. Её огромные груди весело трясутся под платьем, как при синдроме «Пляска святого Витта». Затем она обращается к соседкам:

– А вы когда-нибудь кормили уток на пруду?

– Нет.

– А я постоянно кормлю, жалко мне их. Кстати даже стихи сложила:

«Улетают утки в тёплые края,

а одна не может… жирная, как я».

И опять хохот катится по камерам, гулко отскакивая от серых каменных стен.

Толстушка, открыв сумку, достаёт два батона хлеба. Передав один пацанам, второй начинает аппетитно есть сама. Батон на глазах у всех начинает уменьшаться и вскоре весь исчезает во рту толстушки. Мужики недоумённо переглядываются. «Женщина – удав», – комментирует кто-то.

В клетке, где сидят женщины, две проститутки начинают обсуждать своих клиентов. Затем, одна с хохотом вспоминает: «Зашёл ко мне вчера сосед за солью, а у меня ни соли, ни желания».

Другая женщина начинает задирать сержанта:

– А, правда, что вашу дубинку ещё и «жезлом» называют?

– Да, – кивает сержант.

– Смотрите, какие параллели, – картинно охает женщина, похабно жуя жвачку. – В камасутре – это древний трактат о любви, – мужское достоинство тоже называют жезлом, только нефритовым. По телику один юморист рассказывал, что сантехник Василий, прочитав камасутру, трижды послал коллегу на нефритовый жезл и дважды – в пещеру божественного лотоса…

– Мужчина, – с томным придыханием обращается одна из женщин к сержанту. – Что вы можете посоветовать одинокой, робкой девушке, которая ищет любви?

Видя, что тот упорно молчит, она сладко потягивается, наглядно демонстрируя свои красивые, крепкие ноги:

– Мужчина, а вы не желаете отнести меня в стог? Я буду по девичьи стыдливой и робкой…

– Ну, это в камасутре, там всё поэтично, – перебивает её другая женщина. – А у этих ментов нет нефритового жезла, у них больше – нескафе, да и та резиновая…

Вновь хохот волной катится по клеткам обезьянника. Охранники слушают, молча, но дышат тяжело и надрывно.

Из мужской камеры слышен экспромт:

«В камасутре много интересных поз.

Жаль у нас с женою – остеохондроз».

– Нет, – продолжает разговор одна из проституток, – настоящий мужчина, он в любой ситуации, всегда мужчина. Недавно выбираю косметику в магазине. Подходят три потрёпанных мужичка, одним словом – «синяки». Делают заказ. Продавщица привычно выносит им флаконы с тройным одеколоном. Вдруг один просит: «Пожалуйста, ещё ландышевую настойку». «Ландышевую-то, зачем?», – удивляется продавщица и слышит в ответ: «Будут женщины».

Вот ещё кто-то из мужчин подаёт голос:

– А вы знаете, как определить пол котёнка?

– Посмотреть на его письку.

– Что вы такое говорите, как вам не стыдно, – визжит проститутка. – Рядом дети.

– Хлопните его по попке, – объясняет мужчина. – Если он побежал, то это кот. Если побежала – то кошечка.

Теперь первыми начинают гоготать милиционеры.

В клетку к пацанам заталкивают двух грязных бичей. Те привычно укладываются в углу на пол и засыпают. Кто знает, когда им придётся ещё поспать под крышей.

– Ребята, слышали новый политический анекдот? – говорит интеллигентного вида мужчина.

– Давай, сейчас всё можно, – смеются мужики. – Демократия.

– Так вот, – начинает мужчина. – В цирке иллюзионист Кио показывают новый аттракцион. На арену выводят здоровенного мужика, через плечо у него красная лента с надписью «Коммунист». Кладут этого мужика в большой ящик и распиливают. Затем открывают и из ящика выскакивают…

– Черти? – кричит кто-то.

– Нет, – рассудительно заявляет говорящий. – Два человечка, но помельче. И у каждого через плечо лента с надписью «Демократ». И такие они шустрые, такие шустрые…

– А я всегда говорил, из одного помёта чепушилы, – зло бросает кто-то.

– Спрашиваю сегодня в магазине, – начинает рассказывать молодой парень. – Девушка, у вас написано «Яйцо отборное». У кого отбирали?

– Не у мужиков же, у кур, – отвечает продавец.

– И что… они сопротивлялись?

– Те, что сопротивлялись, на соседнем прилавке лежат.

Все только раскрыли рты, чтобы от души посмеяться, как вдруг из коридора послышались шум и возня. Затем грохот падающего тела, жуткие вопли. Через несколько минут два милиционера втащили в комнату молодого парня восточного типа с большим носом. Тот, дико оглядываясь, повторяет, как заведённый:

– Нэ понимаю, нэ говору.

Дежурный, оторвавшись от бумаг, спрашивает:

– За что задержали?

– Матерился, таксовал без разрешения, к людям приставал.

– Понятно, – кивает дежурный и обращается к задержанному парню. – Говорить будешь?

– Нэ понимаю, нэ говору, – талдычит носатый задержанный, сверкая глазами и активно жестикулируя.

Сзади стоящий милиционер отстёгивает дубинку и с размаху бьёт его по спине. Таксист несколько секунд стоит молча. Потом, гортанно крикнув что-то, рванул мимо опешивших милиционеров. Но, не успев добежать до двери, был сбит с ног идущим по коридору милиционером. Дежурный истошно кричит: «В кандалы… носатого».

Из коридора вновь послышались звуки ударов дубинок, треск электрошокера. Все сидельцы в клетках притихли прислушиваясь. Сквозь стоны задержанного парня стали доноситься фразы:

– Зачем дэлаешь больно?

– Заговорил, чурка, – смеётся сержант. – Сейчас ты у меня и на китайском заговоришь, товарищ Хун Ван Чай.

– Э-э-э, зачем ругаешься, начальник. Что нээмэю право таксовать?

– Нээмэешь, собак поганий, – зло отвечает милиционер. – За всё надо крыше отстёгивать. Капитализм. Понэмаешь?

– Понэмаю, – на автомате отвечает задержанный.

– Вот и хорошо. Чавкало закрой, положи руки на стену, этническое меньшинство.

– Зачем, начальник?

– Обыскивать буду. Есть информация, что ты торгуешь наркотиками.

– Какие наркотики… мамой клянусь, – крутит носатый головой так резко, что кажется – шея слетит с резьбы.

– Руки на стену, – орёт дежурный.

– Э-э-э… сразу предупреждаю, – начинает ныть таксист. – Наркотики в моём носке на правой ноге не мои.

– А чьи? – хохочет дежурный.

– Подложили… понимаешь. Пассажиры подложили… понимаешь. Мамой клянусь.

– Я тебе сейчас не подложу, а наложу… собака дикая, – рычит дежурный.

– Всё понимаю, всё решим начальник. Договоримся, да…

Таксиста куда-то уводят, голоса стихают. Сидящие в клетках люди вновь оживились. Здоровенный мужик призывает всех к вниманию и рассказывает свежий анекдот:

– Лейтенант-гаишник несёт службу на шоссе. Вдруг видит – летит иномарка. Он останавливает машину. Водитель открывает окно и набрасывается на гаишника: «Ты что, номера на машине не видишь?». «Вы нарушили скорость движения, – невозмутимо говорит гаишник. – Ваши права».

«На, собака», – говорит водитель и бросает ему в лицо 100 долларов. Поднимает стекло и уезжает. Гаишник ошарашен такой наглостью. Оглядывается, на дороге машин нет. Доллары лежат на асфальте, решил их поднять. И тут чей-то сапог накрывает деньги. Лейтенант подымает голову, а над ним завис его начальник. Майор спокойно берёт деньги и объясняет молодому милиционеру: «Это мне. Это я собака. А ты ещё щенок».

И опять от хохота трясутся решётки обезьянника. Смеются все, даже охранники. Вскоре привели человек пять армян – торговцы с местного рынка – без регистрации. Все они в клетку к мужикам не помещаются, их уплотняют ногами. Но спустя пару часов торговцев выпустили – пришёл их старший, всё уладил.

Вскоре и пацанов, со словами: «Нечего воздух в камере портить», отпустили на волю. Уже около выхода они слышат, как дежурный говорит следователю:

– Эти мальчишки – злые, как волки. Чуть не забили Корыто.

– Волчата, – уточняет офицер. – Вырастут – будут волки.

МОСКОВСКИЕ БУДНИ

Однажды в подземном переходе Мишка увидел пожилого человека, который играл на скрипке. Остановился в стороне и стал слушать. Музыка была, как и глаза седого скрипача: зовущая, грустная. В ней не гремели барабаны, не брякали гитары, не слышались истошные вопли патлатых певцов. В ней вздыхала и плакала печальная скрипка. Журчала вода, а жёлтый, увядший лист мягко ложился на землю…

Обо всём забыл Мишка. А музыкант, внимательно посмотрев ему в глаза, играл, словно для него одного. Он принимал юношу, как равного себе, со всеми его бедами и радостями. А главное – с нарождающейся жаждой любви. Во снах, что виделись ему в последнее время, Мишка признаться себе смущался. А здесь, – скрипка пела нежно и трепетно, словно рассказывая историю о первой любви. Слушая удивительную музыку, у Мишки вдруг неясные ещё, тревожные желания вдруг из стыдливых превратились в радостные и светлые…

Юноше вдруг показалось, что он словно попал в перекрестье ярких лучей, исходящих от музыканта. Что вот сейчас, он виден весь, как под рентгеном, со своими тайными желаниями и секретами. Что ничего нет в этом страшного и предосудительного. И зло исчезло из мира, и горя нет. Что смотрит на него мир всё понимающими глазами умного и доброго человека. Мишка словно чувствовал, что своей музыкой скрипач высветлил в нём то, ради чего он появился на этой земле…

А ещё парень сердцем почувствовал, что такая музыка не лжёт, не обманывает. Это музыка не та, где бешено-весёлые звуки крутятся, захватывают и бездумно-шаловливо уносят куда-то. Эта музыка трогательно ищет что-то, силиться выразить что-то своё, тайное и очень личное, что невольно ждёт впереди…

Пальцы тонких, красивых рук исполнителя грандиозно бегали по грифу. Всё кругом замерло, притихло, словно вслушивалось, о чём поёт печальная душа уличного музыканта. И над всем властно царили звуки маленькой скрипки, и эти звуки, казалось, гремели над землёю, как раскаты далёкого грома…

От всего этого рот у Мишки в удивлении открылся, перехватило дыхание и защипало в глазах. Парень словно забыл, где он, что он. Юноша слышал только грустную историю, которую ему рассказывал музыкант с печальными глазами. И его сердце упоительно тонуло в божественной музыке…

Парень уже давно перестал различать всё вокруг. Всё, кроме звуков, что лилась прямо из сердца скрипки, что плакала на плече седого скрипача. Вся гамма чувств – от высокой печали до возвышенной радости – светлыми волнами пробегала по лицу юноши. Мишка лишь судорожно мял чёрную шапчонку, которую не помнил, когда стащил со своей головы. А голову пронзили услышанные где-то строчки стихов:

«Печально музыка звучала,

Плыла над праздною толпой.

Как будто в веру обращала

И омывала чистотой».

Какой-то прохожий, заметив около музыканта оторопевшего юношу, подошёл к нему. Похлопав по плечу, тоже долго слушал пение скрипки. Когда скрипач остановился, и Мишка ушёл, незнакомец положил в футляр музыканта деньги. А уходя, обращаясь к скрипачу, сказал: «Вы обратили внимание на парня? Стоял, обнажив голову… как в храме. Что он видел»?

Скрипач печально кивнул седой головой: «У него светлая душа и всё ещё впереди». А Мишка быстро шёл по улице под впечатлением трагического и покоряющего искусства. Мимо пронеслись две милицейские машины, истошно вопя и ослепляя прохожих включёнными проблесковыми маячками. Люди испуганно жались к домам и нервно оглядывались.

Чтобы сократить дорогу парень пошёл через какой-то грязный двор. На разломанной детской площадке сидели грязные и шумные алкаши-синяки. Обшарпанные и поломанные детские качели, были похожи на скелеты динозавров. С окошка разноцветного домика свесился наркоман, пуская розовую пену от передозировки. Мусорный ящик испускал целую «какофонию» удушающих запахов. В нём неторопливо, как колорадские жуки, копошились два зачумленных бомжа.

Около овощного магазина грузчики сгружали ящики с бананами на чёрный грязный асфальт. Сразу образовалась длинная, кричащая людская очередь. И не удивительно, что в народе ходила поговорка: «Была великая страна, стала банановая республика».

На пустых ящиках, склонив неестественно голову, спала пьяная женщина. Рядом сидела, ёжась всем телом, заплаканная девочка лет пяти и гладила её по голове. Вот и, получается, подумал Мишка, что только любовь помогает этим детям вынести всю боль своего ужасного положения. Почему же родительской любви не хватает пожалеть своих детей?

Вскоре парень вошёл в подземный переход, ведущий в метро. Сразу же пахнуло несвежим воздухом. Он внутренне напрягся, закаменел, предчувствуя встречу с обыденной, горькой жизнью. Жизнью, наполненной толчеёй и теснотой, гулом метро, безнадёгой, нищими старухами, которые, трясясь от болезней и старости, просят милостыню. А ещё калеками, шокирующими жуткими увечьями. И, конечно – сидящими цыганками, с вечно спящими младенцами на руках.

Мимо, расталкивая пассажиров, пробежала группа челноков с огромными клетчатыми сумками, набитыми заграничными шмотками. Мишка невольно обратил внимание, что многие женщины на станции метро были не с дамскими сумочками, а с сумками-баулами. В них можно было затолкать не только несколько пачек крупы или сахара, но и пять буханок хлеба.

У стены стоял с взлохмаченной головой парень в длинной шинели и каким-то бездонным голосом читал стихи. До Мишки донеслось:

«…Мой небосклон безоблачен и ясен,

На попе нет мимических морщин…

Не потому, что мир прекрасен,

А потому, что я – кретин».

В метро Мишка увидел человека, стоящего прямо у самого края платформы. Электропоезд, прибывший на станцию, яростно сигналя, чуть не коснулся его кед. Но человек тупо уставился в облицованную холодным мрамором противоположную стену и ничего не замечал. «Наверно, ему нечего терять в этой жизни», – подумал юноша. А ещё ему вспомнились слова из беседы студентов: «У нас опять на первое была капуста с водой, на второе капуста без воды, на третье – вода без капусты». Другой студент добавил: «У нас и того проще. Вчера кипятку наварили. Наелись до отвала».

Поезд привычно продолжал свой путь по тёмным лабиринтам столичного метро. Люди устало дремали, читали газеты или книги. И кругом – суровые, озабоченные, но больше недовольные лица.

В вагоне Мишку сразу же поразила своим убожеством и крикливостью реклама. Он с удивлением, по-новому взглянул на эти пёстрые картинки, где улыбающиеся девицы предлагали купить новую шубу, толстяки в очках – кредиты, семейки с оскаленными зубами – зубную пасту. Ему стало страшно. Он физически почувствовал, что эти рекламные образы готовы засосать его в свои сети, использовать и выбросить. Мишка зябко повёл плечами, настороженно оглянулся, но вокруг никто не замечал опасности.

Сидящий рядом мужчина слушал радиоприёмник. До Мишки донеслись слова диктора: «Город вновь захлестнула волна криминальных разборок. Семь трупов, взрывы и поджоги автомобилей в течение последней недели стали последствием жестокой войны между преступными группировками, сцепившимися между собой в войне за передел сфер влияния. И всё это происходит на фоне масштабной коррупции в правоохранительных органах». Мужчина выключил приёмник и прошептал: «Билась нечисть грудью в груди и друг друга извела. А криминальных авторитетов и продажных ментов, что забыли о присяге, вычистят парни из «Белой стрелы…»

На одной из шумных от толпящихся продавцов домашним скарбом улиц, Мишка увидел мальчишку. Тот, сидя на маленьком стульчике, рисовал желающих. Некоторые прохожие останавливались, всматривались в готовые шаржи. Многие одобрительно кивали, платили и говорили: «А что, похож».

Какой-то щёголь, посмотрев свой шарж, зло бросил: «Сам дурак». Резко повернулся и под хохот толпы, быстро удалился. Мужчина поднял рисунок, развернул. Посмотрев сам, стал показывать столпившимся кругом людям. Потом, повернувшись к мальчику, сказал:

– Ты здорово ухватил в рисунке сущность этого хлыща. Вот, возьми деньги.

– Заплатили, возьмите работу, – ответил мальчик.

– Зачем он мне? – улыбнулся прохожий. – Может, на буфет поставить, чтобы дети за конфетами не лазили?

Оглядев собравшихся, солидно добавил:

– Я плачу не за портрет, а за талант.

Многие согласно закивали, кто-то даже захлопал. То тут, то там слышалось: «Мальчик – несомненно, способный». «Молодец». «А как хорошо он подмечает детали и передаёт атмосферу. Жаль, что нынешним властям нет дела до таких ребят. Вот и творят будущие Репины, да Айвазовские на улицах».

Люди стали вспоминать, как многие юные таланты стали великими художниками, музыкантами, актёрами и поэтами, после того, как им в своё время помогли добрые люди. Опустив в банку уличного художника несколько монет, Мишка, в грустных раздумьях, пошёл дальше.

На заборе, огораживающем стройку, юноша увидел табличку: «Осторожно! Территорию охраняют животные!» Усмехнувшись, он продолжил свой путь. Мимо металлической гусеницей прополз, громыхая всеми железными костями, трамвай. Подойдя к кабинке общественного туалета, Мишка обнаружил на двери надпись: «Не переживай, ничего хорошего из тебя не выйдет». Вошёл. Заставил парня горько улыбнуться и газетный заголовок над унитазом: «Всё для людей».

На одной из улиц Мишка увидел, как мальчик и девочка в школьной форме и красных галстуках, приветствуя всех пионерским салютом, декламировали:

«Я не буду проституткой,

Я не сяду на иглу.

Лучше буду у прохожих

Клянчить деньги на еду».

Проходящие люди грустно улыбались, многие подавали деньги. А над их головами трепетала на ветру баннерная перетяжка: «Россия уже продаётся». И только, подойдя ближе, Мишка сумел прочитать текст поменьше, где речь шла о каком-то новом печатном издании.

Город продолжал шуметь своей жизнью – равнодушной, суетливой, смутной…

К счастью, он не видел, что в это время милиция преследует на крыше высотки двух убегающих пацанов. Они мечутся, как маленькие зверьки.

– Бежим, скорее… бежим, – кричит тот, что постарше.

– Не могу… больше не могу, – тяжело дышит другой.

– Надо… давай руку. Держись за неё.

– Сдавайтесь, вам некуда бежать, – гремит милицейский мегафон.

– Выход всегда есть, – с какой-то злостью шепчет старший. – Ещё немножко и всё, конец. Конец нашим мучениям.

– Конец? – шепчет другой пацан.

Вот они застыли на краю многоэтажного дома. Дальше крыша заканчивается. Пустота. Милиционеры медленно берут ребят в полукольцо. Малыш тревожно смотрит на старшего. Тот, оттолкнув его от себя, говорит:

– Иди, ты можешь начать жизнь по-новому.

– Как… как без тебя? – шепчет малыш и прижимается к нему. – Ты мне как мать.

– Пусть они тебя заберут. Из колонии можно вернуться. Оттуда… не возвращаются, – настаивает старший.

– А ты?

– Я… я всю жизнь был…

– Ты хороший, – смотрит малыш в глаза другу. – Всегда выручал меня, помоги и сейчас.

– Ты что… – вновь отталкивает мальчишку старший. – Живи.

– Не могу я уже здесь жить… тяжело, – младший протягивает руку товарищу. – Я сам уже давно думал об этом. Я не боюсь, мы просто шагнём в небо…

Крепко взявшись за руки, ребята становятся на краю отвесной стены дома. Милиционеры застыли на месте, не понимая, что происходит.

– Ангелы подхватят наши души и унесут… – начинает старший мальчик.

– Куда? – шепчет малыш.

– Туда, где всегда тепло. Туда, где всегда любят. Прости, меня.

– И ты меня прости, – слетает с детских губ.

Внизу толпится народ, глазеет. Так интересно, всё как в кино. Что-то доносится из мегафона милиционеров.

– Помоги мне, – говорит младший и, положив голову на грудь товарища, плотно обнимает его. Старший, поцеловал его кудрявую голову. Крепко обнял друга, и они медленно, как в замедленном кино, летят вниз…

Толпа ахнула. Металлический голос мегафона резко оборвался на полуслове. Изумлённые милиционеры, свесив голову, смотрят с крыши дома вниз, что-то говорят. Два ребёнка лежат на каменной мостовой. Алая кровь медленно растекается от их, словно распятых тел. Какая-то бабушка крестится: «Божьи ангелы… посланные на заклание». Воздев руки, она с болью вопрошает: «Господи, когда же приидет Царствие Твое?»

Люди, опустив головы и стыдливо пряча глаза, медленно расходятся. Кто-то ахает, спорит, то громко, то понижаясь до шёпота…

«Сволочи… сволочи. Будьте вы все прокляты!» – в исступлении кричит какой-то бомж. Милиционеры его не трогают, потому как непонятно, кого он ругает. Да и грязный он, вонючий, что с такого возьмёшь.

А в вечерних новостях диктор скажет: «Современное общественное развитие насыщено множеством проблем, с которыми сталкивается молодёжь. Не обладая достаточным жизненным опытом и умением справляться с возникающими жизненными трудностями, значительная часть молодого поколения, желая избавиться от них, выбирает путь добровольного ухода из жизни. Всё это не может не вызвать тревоги общества, ставшего на путь истинной демократии и свободы.

ОЧЕВИДНОЕ И НЕВЕРОЯТНОЕ

90-е годы были временем обвала рубля и безработицы, пустых полок в магазинах и ужаса, который охватил россиян. Зато многие СМИ писали, брызжа навязчивой слюной: «Демократия и свобода уверенно шагает по измученной марксизмом-ленинизмом стране. Россияне живут нормальной жизнью, на лицах счастливые улыбки свободных людей. Россия находится на позитивном тренде своего развития».

В действительности – днём макароны стоили в два раза дороже, чем утром, а вечером – в три раз дороже, чем днём. Продавцы не успевали переписывать ценники. Как следствие, люди оказались на грани нищеты. Одновременно многие испытали разочарование от преобразований, затеянных новой властью. Чувства безысходности, озлобленности на всё и всех росло с каждым днём. В Москве появились скинхеды, как ответ на нищету, социальные проблемы и ведущуюся войну.

Люди приспосабливались к суровой действительности, решая для себя принципиальные вопросы чести и совести. Ещё свежи в памяти августовский путч, захват телевизионного центра в Останкино, расстрел Белого дома. Но страна это пережила и начала подстраиваться под новый образ жизни. Москва сохранила и укрепила свой статус столицы, теперь уже в Новой России. Возрождается храм Христа Спасителя, восстанавливаются многие церкви и храмы не только в Москве, но и по всей России.

Под новомодным лозунгом: «Свобода дороже колбасы», жизнь кипит и пенится. Жители столицы стали более раскованными, иногда даже слишком. Да, было ощущение свежего воздуха, свободного пространства…

Обратной стороной медали явилось появление огромного количества соблазнов: казино, «массажных» салонов, игорных домов, разнообразных клубов для развлечений. Популярен стал слоган: «Кто платит, тот и танцует девушку». Деньги стали называться – «баблом», проститутки – «путанами», спекулянты – «барыгами», враги народа – «либеральная элита». То, что раньше было психическим отклонением и преступлением, вдруг стало «эксцентричностью, гламуром, нетрадиционной ориентацией». Солидные дяди и тёти, с умным видом и с высоких трибун, заговорили о долгожданной свободе, о демократии и толерантности.

Кокаин, экстази стали доступными. Рестораны, бары плодились с сумасшедшей скоростью. В них веселились новые «хозяева» жизни в малиновых пиджаках. Вот и получается, что человек почувствовал свободу, но в нём проснулась вседозволенность. У молодёжи даже появился лозунг: «Гуляй, ты ещё успеешь стать сиятельным трупом».

Политические партии и религиозные секты возникали, как грибы после дождя. Хочешь создавать свою религию – создавай. Хочешь создать какое-то движение – создавай, националистическое – давай. А хочешь устраивать демонстрации – пожалуйста. Приметой времени стали многочисленные митинги и акции практически по любому поводу. На них одни кричали про иуду генсека, другие про долгожданную свободу, дефицит и высокие цены. Но, в один голос, все винили масонов и советский строй. Можно было всё, но можно было, и получить по голове…

Отечественные и иностранные предприниматели, предвкушая наживу, развернули бешеную активность. Со сказочной быстротой появлялись банки, компании, акционерные общества. «Новые русские» ринулись за добычей, расталкивая и безжалостно топча конкурентов и своих бывших товарищей.

Организованная преступность, руководствуясь принципом «Разделяй и властвуй», поделила Москву на зоны влияния. И грабила, грабила, грабила с каким-то злым удовольствием. Члены ОПГ превратили рестораны в офисы. В них решали вопросы бизнеса, вели переговоры с партнёрами и врагами. В любой момент могли устроить разборку, порой со стрельбой. В подобных случаях, мебель и посуда летали, как листья осенью…

По улицам группами ходили накаченные братки в спортивных штанах и кожаных куртках. Никогда в городе не было столько вооружённых банд, кровавых разборок и заказных убийств. Подвальные качалки, стали главными поставщиками бандитской пехоты на улицы столицы и российских городов. Появились совсем «отмороженные» бандюки, которых называли беспредельщиками.

Вместо небольшой, но гарантированной зарплаты, появилось возможность зарабатывать, как хочешь. Работая челноком, люди за неделю получали сумму, которую зарабатывали целый год на производстве. Предприимчивые и наглые торгаши поднимались из «грязи в князи». Всюду ларьки, ларьки, ларьки. В Москву потянулись, так называемые, «колбасные электрички». Пассажирами были голодные и напористые провинциалы с рюкзаками и сумками. В Москве они скупали те продукты, которые сами же и производили у себя на периферии.

Первые супермаркеты и первые фастфуды. Вскоре разрешили свободную торговлю с рук. В комиссионных магазинах можно было купить всё, вплоть до оружия. Страну заполонила палёная водка и подделки импортного алкоголя. Народ пил и травился, травился и умирал. Говорили, что от фальсифицированной водки за год гибнет мужиков в три раза больше, чем за всю войну в Афганистане.

Появились шоколадные батончики «Сникерс», куриные окорочки, прозванные в народе «Ножки Буша». Запад заваливал Россию дешёвыми и второсортными продуктами, превращая её из великой страны толи в большой супермаркет, толи в большую свалку. Появился анекдот: «На банке говядины нарисована голова коровы. На банке свинины голова свиньи. На американской тушёнке «Анко Бенс» голова негра. Из чего она… или из кого? Купить боюсь».

После развала СССР расплодились побирушки. По вагонам метро ходили афганцы. В камуфляже без погон, часто с наградами и в инвалидных колясках. Они пели про Кандагар и настоящую мужскую дружбу. Ну как было таким не подать.

Следом шли гражданские попрошайки. Фантазия их била ключом. Часто можно было слышать такие монологи: «Подайте распятому на дыбе перестройки», «Помогите, всё отобрали буржуины-капиталисты. С работы выгнали, жена – инвалид, дочь школьница – стала проституткой», а то и: «Подайте на хлеб жертве политического террора…»

Народ жалел, подавал, ругался. Злые языки говорили: «Если подают, значит, есть, что подать».

А город расширял границы, которые постепенно начали выходить за кольцевую дорогу. Москва обрела славу самого бодрствующего города Европы, стала столицей игорного бизнеса. Пиво и водку пили везде, даже в метро. Открывшийся рынок в Лужниках, ласково прозванный москвичами «Лужей», манил обилием товаров.

Здесь было почти всё: одежда, игрушки, ширпотреб из Китая, джинсы и кроссовки из Америки, куртки и шубы из Турции. Сам рынок стал особенным миром, где царили свои законы. В этом мире тоже было почти всё: антисанитария, криминал, рэкет бандитов, воровство, мошенничество, проститутки и поборы милиции. Многие военнослужащие, оказавшись в сложных финансовых условиях, подрабатывали там охранниками, а то и носильщиками.

Набирали популярность рестораны быстрого питания «Макдоналдс». Внутри идеальная отделка и чистота, продавцы, которые всем своим видом демонстрировали, как они «вас всех ждут, чтобы культурно обслужить». Иностранные СМИ сравнивали очереди в «Макдональдсы» с очередями в Мавзолей и восторженно писали: «Благодаря «Макдональдсам» Россия стала частью западной цивилизации». Вот так рыночный капитализм улыбался раздражённому и мечущемуся в суете городу во все свои 32 зуба.

Старый Арбат стал самым тусовочным местом в Москве. Здесь собирались неформалы, художники, выступали уличные артисты. Можно было встретить молодых людей с плакатами: «Не ешь себе подобных», «Сытые свиньи страшнее, чем голодные волки», «Только монстры поедают мёртвых».

Мишка, однажды увидев такую компанию, сказал Олегу: «Смелые ребята, режут политику». «Какую политику? – усмехнулся Олег. – Это же вегетарианцы. Видишь у того парня плакат «Животные – наши друзья, а не еда». Только мне хочется спросить у этих защитников животных: «Вы не едите животных, но зачем вы отбираете у них еду?»

На Арбат автобусами привозили гостей столицы. Советская символика, армейская атрибутика, боевые награды и значки, самовары и матрёшки пользовались большим спросом, особенно у иностранных туристов. Они с интересом рассматривали Москву, модные бутики, рестораны, фотографировали метро и москвичей. И немудрено, ведь до этого они считали, что по Москве спокойно разгуливают медведи, а русские ходят в ватниках, пьют водку и играют на балалайках.

После телесериала «Рабыня Изаура», слово «фазенда» стало для всех понятным и родным, вытеснив из обихода слово «дача». А вскоре вышел мексиканский сериал «Богатые тоже плачут» – розовая сказка. Что тут началось! Мечта выйти замуж за богатенького иностранца носила массовый характер.

В уме вставали красочные картинки стеклянных небоскрёбов, шикарных автомобилей, солнечных пляжей и сытой беспечности. История бедной девушки, в которую влюбился молодой богач, будоражила умы. Люди спешили на просмотр «мыльной оперы», как безумные. Чтобы успеть на сеанс, раньше закрывали магазины, заканчивали приём в поликлиниках, отпускали детей с уроков.

А ещё, по Арбату и Тверской ходили группы молодых бритоголовых людей в оранжевых балахонах и гирляндами цветов на шее. Под звуки фисгармонии, барабанов и лязг медных тарелочек они танцевали и пели «Харе Кришна». Улыбающиеся и счастливые, эти ребята были ярким пятном на фоне серой московской суеты. На них смотрели с любопытством, но часто смеялись: «Дурдом на прогулке».

Нередко по Арбату ходили лиса Алиса и кот Базилио. Звеня монетами в своих жестяных банках, они, гнусавыми голосами, пели: «…Покуда есть на свете дураки, обманом жить нам, стало быть, с руки».

Прохожие смеялись и бросали деньги в жестянки.

Поэтому, не удивительно было появление финансовых пирамид: «Хопёр», «Тибет», «Властелина» и многих других. Появился одиозный акционер Лёня Голубков из МММ – не халявщик, а партнёр. Желая быстро обогатиться, люди несли туда свои последние деньги, продавали недвижимость, брали неподъёмные кредиты. Финал был ужасен: от полного разорения до самоубийства.

Это были страшные времена, когда каждый день приходилось наблюдать, как уходит с земли человечность и уверенность в завтрашнем дне. Зато приходят культ денег, вседозволенности и паскудства.

«Природа не терпит пустоты»

Перестройка. Низвержение идеалов и былых ценностей, экономическая и духовная пустота. Люди не знали, как жить, куда бросаться за помощью, как остаться на плаву. И вот тут-то, почуяв запах денег, стервятниками слетелись на людское горе всякого рода лжепророки и шарлатаны. На головы задуренных и испуганных россиян, обрушился поток теле, радио и книжной продукции, посвященный оккультизму и открытому сатанизму.

Первыми жертвами искушений и соблазнов стали современные «искатели» духовных истин, которые сбившись с истинного пути, но переполненные гордыней и своим «предназначением», были более подвержены соблазну греха чародейства.

Стать богочеловеком, лечить наложением рук, как Христос, – и всего лишь за десять уроков. Заманчиво? И даже растеряв себя, поломав свои семьи, они продолжали поиск некой «идеальной мантры», которая изменит их жизнь к лучшему. А то и лезли с «советами» в чужие семьи, пытаясь утвердиться в своей «правоте».

Вскоре над Москвой материализовался дух Алана Чумака. «Спаситель и целитель» во время своих телевизионных сеансов «заряжал» всяческие субстанции: воду, крема, мази и т. д. Он ничего не говорил, лишь делал странные пассы и шевелил губами. Но уверял всех, что особыми способностями его обучили голоса, говорившее в голове.

Следующей легендой телеэкрана стал психотерапевт Кашпировский. Он не делал пассы руками, не шевелил губами. Он программировал людей на успех и здоровье коронной фразой – «Даю установку». Открывал дверь в бессознательное «Я». Утверждал: «Я внушаю вам всё то, что я даже не могу выразить словами». После таких слов, этот «целитель-спаситель» просто не мог не стать, как говорится – «слугой народа». Поэтому и не удивительно, что в 1993 году он стал депутатом Госдумы.

Параллельно шла бойкая торговля «заряженной» солью и фотографиями целителя, которую достаточно было приложить к больному месту. Люди, озадаченные своим здоровьем, обсуждали, у кого рассосалась, у кого не рассосалась. Кто запил, кто не запил. Кто сошёл с ума, кто нет. И все хотели чуда, моментального исцеления. Здесь и сейчас.

Пользуясь этим, гипнотизёр Кашпировский собирал концертные залы и целые стадионы, где люди, снопами валились под его взглядом. «Сеансы здоровья» смотрели сотни тысяч телезрителей. Целитель утверждал, что вылечил миллионы путём внушения. Действительно, как выяснилось позже, после работы этих «целителей», внушаемость населения России выросла в четыре раза.

У многих людей во время сеансов Кашпировского поднимались руки, ноги. Узнав про это, к нему стали съезжаться со всей России богатенькие дяденьки и тётеньки. Но, к сожалению, «чары целителя» на половую функцию не действовали.

Зато появился анекдот: «Приходят к Кашпировскому «братки» и требуют платить деньги «за крышу», иначе у него будут проблемы. Тот подумал и отдал требуемую сумму. А вслед зло бросил: «Чтоб вы обосрались». Через неделю заявляются к нему «братки» худые, измождённые. Вернули деньги и слёзно просят: «Извините нас, мы больше не можем. Снимите с нас свою установку».

В 1995 году Кашпировский уехал в Америку.

И вот новое «чудо». На небосклоне Москвы вдруг вспыхнула и засияла радужными переливами звезда авестийского астролога Павла Глобы. Диковинные термины, великие имена… Рерих, Блаватская, недосягаемая простым смертным Шамбала в Тибете, таинственная Агарти – просто зачаровывали людей. Обещания очистить и просветлить, избавить от страданий казались, так реальны, как и обучение вывода души из тела волевым усилием. А посвящение в адепты, с последующей инициацией в мастера, эманация эмоций и мыслей, стали пределом мечтаний многих экзальтированных дамочек.

А тут ещё эти возбуждающе-пленительные зазывания-завывания: «Протри свой третий глаз». Многие ломанулись и… лопухнулись. Верно, сказано: «Если Бог хочет наказать, то отнимает прежде разум».

Из мутного потока, закрученного спиралью бытия, вынырнул и новосибирский беглец из психушки «гуру» – некий Руднев. Этот не только открывал желающим «третий глаз». Он «лечил» женщин «шаманскими чаями и тантрическими совокуплениями, дабы освободить их скрытую сексуальную энергию». Также лихо продавались «колокольчики счастья, ручки, которые пишут без ошибок», иные волшебные амулеты. И всё это под чарующую сентенцию: «И да пребудет с вами святое благословение! Аум!»

А ещё вдруг появился бойкий мальчишка и звонким голосом запел о подростковой любви. Запоминающий мотив, немудрёный текст, симпатичное лицо с милыми ямочками. И название – «Ласковый май» – такое трогательное и желанное. Это было как внезапный взрыв сказочного фейерверка в долгой темноте. А когда «сарафанное радио» донесло, что Шатунов сирота из детского дома, это стало практически приговором к народной любви. Мальчишки стриглись «под Шатунова» и писали тексты песен своими корявыми почерками в тетради. Заплаканные девчонки, прорываясь через ряды милиции, забрасывали сцену игрушками и конфетами, крича: «Юра, я здесь».

Следом за «пацанской» группой на эстрадную тусовку вырвалась поп-группа «На-На» с песней «Эскимос и папуас». Этот шлягер молодые раскрепощённые артисты исполняли вызывающе обнажёнными. Девиз: «Больше секса, народу это нравится», стал визитной карточкой эротичных шоуменов. Позже игривая песня «Упала шляпа» зазвучала в телешоу «Рождественские встречи».

Отдельная тема – это появление первых секс-шопов в России. Кризис, безработица, бандиты… народ всё время был в состоянии стресса. Больше всего страдали семьи и, конечно, сексуальные отношения. Особенно часто эти проблемы встречались в семьях, где придерживались разных политических взглядов (муж – коммунист, жена – демократ). Ситуацию по формированию сексуальной культуры пытались спасти с помощью новинок секс-индустрии.

Так в Москве открылись первые секс-шопы и началось такое… Даже появился анекдот: «Бабушка говорит внуку: Сейчас хороших детских стихов нет. Вот послушай, какие стихи были в годы моего детства: «Резиновую Зину купили в магазине». Удивлённый внучок невольно перебивает бабушку: «Бабуля, так в твоё время тоже были секс-шопы?»

В специальных магазинах для взрослых образовывались очереди. Люди скандалили за право войти первыми, а войдя, смущались, не знали, как спросить. Появились специальные духи с феромонами, якобы притягивающие противоположный пол. Люди верили в это, покупали. Что ж, один эффект плацебо чего стоит. Уверенность в себе – вообще большое дело для секса.

Такова была наша жизнь, и это было не только смешно, но и печально. Всё это показывало, насколько высока у людей потребность в подобной информации. Ведь и впрямь считалось, что в СССР секса нет. Подобные заведения этот информационный вакуум заполняли. На эту тему появились даже анекдоты типа: «В секс-шоп заходит здоровенный мужик и обращается к продавщице: «Я недоволен своей половой жизнью, итогами перестройки, ценами и демократией. У вас есть надувной Генеральный секретарь?».

Вот так трагическое и смешное, радостное и грустное, мистическое и парадоксальное несуразно сплеталось в один уродливый ком. Ком, который катился не только по улицам Москвы, но и по душам многих россиян. «А чё? Пипл хавает», – эту издевательски-оскорбительную для народа прибаутку любили повторять многие «радетели свободы и демократии» в России.

ТОЛИК

А вскоре с Мишкой случилось нечто запредельное, мистическое. На пешеходном переходе его чуть было не сбила промчавшаяся легковушка. В последний момент кто-то окликнул его. Мишка замедлил движение, оглянулся и увидел на углу мальчишку.

Этого мальчика парень видел в подвале, но как-то не мог с ним познакомиться. Он был странный, всех сторонился. Больше молчал и рисовал какие-то диковинные картинки. В город выходил редко. Находясь в подвале, занимался уборкой и решал хозяйственные вопросы. Мишка тогда всё списал на то, что мальчик сильно заикался.

Переведя дух от испуга, Мишка хотел отблагодарить его. Парень оббежал весь квартал, но так и не смог найти своего спасителя. Он исчез, как будто растворился в воздухе. Вечером, увидев мальчишку, тихо сидящим в углу подвала, юноша подошёл к нему.

– Извини, я не смог отблагодарить тебя. Ты спас мне жизнь, спасибо.

– Бывают ситуации хуже, – услышал он в ответ.

Ребята познакомились, разговорились. Вдруг Мишка понял, что Толик, так звали мальчишку, совсем не заикается. Говорит спокойно и рассудительно, будто ему было не 14, а все 30 лет. А ещё Мишке вдруг показалось, что мальчишка будто слегка светиться.

– Почему ты так смотришь на меня? – поинтересовался Толик.

– Не знаю, – пожал плечами Мишка. – Что там вообще произошло?

– Где?

– На пешеходном переходе.

– Ты оглянулся. Вот и всё.

– Подожди, что значит всё? – удивился Мишка. – Если бы я не оглянулся, мы бы с тобой сейчас не разговаривали.

– Бывают ситуации хуже, – вновь ответил Толик.

– Хуже? Ты о чём?

– Давай сменим тему, – пробурчал мальчишка и недовольно собрал на лбу морщинки.

– Ну почему?

– Ты не знаешь многие вещи.

– Скажи… узнаю. Не дурак.

– Я понял, что не дурак, – с нажимом в голосе, проговорил Толик. – Я чувствую, ты необычный.

– Ну и…

– Тем не менее, я не должен. Всему своё время.

– Здесь какая-то тайна? – осторожно поинтересовался Мишка.

– Люди часто сталкиваются с чем-то неведомым, необъяснимым. А объяснения, как и, правда, иногда бывают опасны.

– Наверно, ты прав, – задумчиво произнёс юноша.

Они долго молчали. Толик внимательно посмотрев на Мишку, вдруг сказал:

– Тот случай на перекрёстке… ничего в этом мире не бывает случайным. Тебе я могу довериться.

– Почему мне? Я не заслуживаю такого доверия.

– Заслужишь. Ты готов. У тебя душа чистая и аура бронзово-золотая.

– Ты видишь мою ауру?

– Да. Твой цвет самопожертвования, решительности и гуманизма. А ещё я вижу умерших людей. Твой папа сейчас стоит рядом с тобой.

– Кто тебе сказал, что мой папа умер? – тяжело выдохнул Мишка.

– Он знает, что я вижу его и сказал мне.

– Что? – юноше трудно стало дышать. – Я не понимаю…

– Он погиб на стройке, – произнёс мальчишка. – А ещё сказал, что очень любит тебя и гордится тобой.

– Но как? Я бы никогда в это не поверил, если бы ты… сейчас.

– Не видеть его, не то же самое, что забыть. Не то же.

– Я всегда буду благодарен отцу за то, что он дал мне жизнь, – ответил юноша. – Когда мне тяжело, я вспоминаю, что на небе есть тот, кто меня очень сильно любит и всегда со мною рядом.

– А ещё я вижу сущий свет, которым одарил тебя отец, – одобрительно кивнул Толик. – Аура говорит больше, чем обычный визуал. Что внутри нас, то и снаружи.

– Но, как ты узнал… там на перекрёстке?

– Я почувствовал, – быстро ответил Толик.

– Что?

– Почувствовал опасность для тебя.

– Именно для меня? Но каким образом?

Толик поднял руку, дескать, погоди, не гони лошадей. Его внимательный и цепкий взгляд скользнул по Мишке:

– Мир сложнее, чем, кажется и пока многое не поддаётся объяснению. Скажу одно – я не такой, как все. У меня особенный дар. Откуда не знаю. Знаю, лишь одно, что моя нервная система растворилась в матрице реального мира. Нам ещё не придумали название.

– Кому вам? Кто ты такой?

– «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам».

– Я читал это у Шекспира, но ты такое говоришь… у меня мороз по коже, – замер от удивления Мишка.

– Никто и ничто не обманет предназначение. То, что случилось изменить нельзя. Но каждый конец даёт своё новое начало. Запомни – кто управляет временем, тот управляет всем.

– Это как?

– Когда что-то происходит – всегда оставляет за собой след. Это, как след ладони на запотевшем стекле. След исчезает, но люди со способностями могут видеть его. Зрение такое, внутреннее. Они видят и то, что ещё не произошло, но должно произойти. Видят и то, что произошло давно. В Москве много чего было, происходит сейчас и не всё есть хорошим.

– Не всё есть хорошим? – удивился Мишка. – Звучит устрашающе.

– Я слышу то, чего нет, – продолжил Толик. – А ещё… чувствую город. Это живой организм. Он растёт вместе с людьми, только время для всех идёт по-разному. Москва – один из самых мистических и загадочных городов мира. Красная площадь – сердце Москвы и главная площадь России, а ещё, её сакральное место. Немногие площади в мире объединяют на одном пространстве столько разных объектов: православные храмы, боевую крепость с оборонительными стенами и башнями, музеи, кладбище, Мавзолей.

Бурная, кровавая, порою мистическая история Кремля будоражит умы людей издревле. Вот уже несколько веков из уст в уста передаётся некая древняя легенда о Центре Изначалья, который находится в Кремле. По мнению эзотериков это место силы, подпитывает город живой энергией, помогающей выдержать любые бедствия. Легенда гласит, что пока будет сохранён Центр Изначалья – город не будет уничтожен.

Запомни – прошлое, гораздо, большая тайна, чем будущее. Почему в 1812 году Наполеон устремился в Москву, а не в столицу России Санкт-Петербург? Там правительство, там казна, проложены дороги. Почему через леса, болота в деревянную Москву?

– Почему? – подхватил нить разговора Мишка.

– Своё подлинное величие он видел не в захвате очередного типично европейского города, которому всего-то 100 лет, а в покорении древней священной столицы России. Он был уверен, что депутация бояр поднесёт ему ключи от сакрального Кремля, символа Российской государственности. Бонапарту удалось войти в Москву и даже посидеть на древнем троне русских царей. По воспоминаниям адъютанта, Наполеон называл Москву святым городом, ключом ко всем победам над Россией.

Фашисты тоже рвались к священной для русских людей Москве. Оккультизм в Третьем рейхе не исчерпывался «копьём судьбы», экспедициями в Шамбалу, тайными ритуалами эсэсовцев в замке Вевельсбург. Гитлер был оккультист и хорошо понимал сакральный смысл старинного русского города. Неудивительно, что он хотел провести на Красной площади парад победы. А потом, уничтожив её с воздуха, сделать на месте Москвы огромное море.

Неслучайно в советское время, по личному приказу Сталина, Сухаревскую башню не взорвали, а разбирали вручную, буквально, по кирпичикам. Все выезжающие машины подвергались тщательному досмотру, а люди – обыску. Так появилась ещё одна городская легенда, якобы в башне что-то искали.

– Что искали? – глаза у Мишки расширились от удивления.

– Философский камень, порошок предначертаний, колдовские книги бывшего хозяина, учёного Якова Брюса. Поговаривали, будто Брюсу чудесным образом удалось завладеть пропавшей библиотекой Ивана Грозного, в которой хранились книги, позволяющие получать власть над всем миром. Ходили слухи, что швед Брюс наглухо замуровал библиотеку царя в одной из стен башни, навсегда спрятав её от людей, чтобы она не попала в руки посторонних людей. Особо выделялась среди древних манускриптов «Чёрная книга», якобы написанная самим сатаной. Книга давала чернокнижникам тайные знания, власть и богатства.

– Мистика какая-то, – хмыкнул Мишка и потёр подбородок.

– Иронизировать не стоит, – спокойно сказал Толик. – Лучше отнесись ко всему услышанному с пониманием.

– Я само внимание, – выдохнул юноша.

Взглянув на него испытующе, Толик продолжил:

– При советской власти активно формировалась эзотерическая карта столицы, с местами, так называемой силы. Именно поэтому Мавзолей Ленина, напоминает вавилонское многоступенчатое культовое сооружение, а московские высотки – пирамиды. Всё вместе – это мощная энергетическая система, сакральный символ силы и величия. Недаром в гимне города есть слова: «Дорогая моя столица, Золотая моя Москва»! Обрати внимание на герб Москвы – Георгий Победоносец копьём поражает змия. Поражает зло. Запомни, Россия – настоящее мировое место силы всей нашей планеты.

Монолитный камень из чёрного лабрадора весом 20 тонн, на котором размещён гроб с телом Ленина, является символом камня Чёрной Скалы, на котором в Храме Соломона хранились Скрижали Завета. Да и сам Мавзолей Ленина отделан чёрным лабрадором – камнем чародеев, усиливающий способности в магии. Москва хранит множество секретов, тайн, легенд, преданий…

МОСКВА — ТЕРРИТОРЯ БОРЬБЫ.

– Секретов и тайн? – то ли спросил, то ли уточнил Мишка.

– От одних московских подземелий у меня мурашки по телу, – продолжил Толик.

– Когда в начале 1960-х годов на здании Мавзолея Ленина появилась трещина, для поиска причины решили проверить недра рядом с ним. Каково же было удивление исследователей, когда на глубине 16 метров они наткнулись на обшитый дубом свод тайного хода. Он вёл от Мавзолея в Кремль и в Китай-город. Чтобы информация не стала доступна общественности, ход спешно забетонировали. Но слухи о подземельях под Мавзолеем всё-таки охватили город.

Подземный мир Москвы и сейчас вызывают не только огромный интерес, но и порождает множество легенд. Говорят, что под ногами москвичей, в толще земли находится целый город. Диггеры насчитывают у него 12 уровней. А современные убежища, уходящие под землю на 8-10 этажей, по уровню комфорта вполне могут претендовать на пять звёзд. Подземная Москва углубляется, достраивается и сегодня. Она хранит тайны, о которых простым жителям знать не стоит.

– Я читал, – выдохнул Мишка, – что подземный мир всегда считается загадочным и таинственным, поэтому и притягивает к себе внимание мистиков. Что бригады метростроевцев часто докладывали о привидениях под землёй, странных шумах и голосах.

– Возможно, сила и мощь всей страны сконцентрирована именно в подземелье Москвы, которая имеет форму колеса фортуны, – продолжил Толик. – Всё дело в том, что кольцевое строение города предначертано столице некими потусторонними силами, которые приложили руку и к кольцевому строению станций метро. Для эзотериков это очень важный знак, отображающий возможности изменений и перерождений.

Не зря метро в столице строили даже в трудные годы войны, а художественные панно для станций делали в блокадном Ленинграде. Открыли метро в 1935 году. Кстати, стройка велась довольно быстро, но не за счёт энтузиазма бригад метростроевцев. Мало кто знает, что первые тоннели метро не строили, а просто, откопали ранее обнаруженные прорытые ходы.

– Кем ранее прорытые? – глаза Мишки совсем округлились.

– Множество подземных тоннелей являют собой единую цепь, которая уходит вглубь земли под всеми материками и океанами. Там имеются гигантские подземные залы, стены которых тщательно обработаны неизвестными нам механизмами. Вот и получается – человек изучает космос, но так мало знает о своей Земле.

Потревоженные древние захоронения при строительстве метро становятся центром аномальных явлений, порталами в параллельные миры. А странные находки, поезда призраки и станции фантомы, бесследное исчезновение людей? Мистические подробности подземки закрыты для не посвящённых, но встреча с неведомым может поджидать здесь каждого.

Внимательно посмотрев на сидящего юношу, Толик продолжил:

– Подземная Москва, это свой непознанный мир, своя жизнь. Там живёт довольно странное население. Это не люди, и не животные.

– Что же? – напрягся юноша. Пока ответы Толика порождали только ещё больше вопросов. Тем более мальчишка рассказывает какие-то невероятные вещи.

– Сокровенные, светлые сущности.

– Но почему они до сих пор не нашли нас, не общаются с нами?

– Думаю, что нашли, поэтому и не общаются, – многозначительно ответил Толик. – Иногда они выходят на поверхность и вершат свои дела. Поэтому светлые силы нуждаются в защите. Отдельная история – это места силы Москвы, её информационно-временные порталы. В этих местах часто происходят аномальные явления. В них можно или ощутить абсолютную гармонию, или заболеть непонятной болезнью. Москва – это территория борьбы.

– Территория борьбы? – едва уловимая тревога зародилась в сердце Мишки.

– Да, я вижу только фрагменты. Будущее не ясно. Важно то, что матрица города заряжена как положительной, так и отрицательной энергией. Всё это воздействует на живущих в ней людей. Но великая магия Москвы заключается в том, что отрицательная энергия превращается здесь в положительную энергию.

– Почему?

– Россия является духовным сердцем планеты, её нравственным камертоном, который настраивает всю Землю. Поэтому с Божьей помощью Россия не только будет сама освещаться, но и всем светить.

Из русских земель пойдёт оздоровление цивилизации и планеты. А ещё – миссия России абсолютна ключевая, она самая главная миссия.

– Самая главная? – затаил дыхание Мишка.

– Да. Миссия России – обеспечить переход человечества в межпланетарную и даже в межгалактическую цивилизацию.

– Даже в межгалактическую?

– А ты почитай труды Вернадского, Циолковского, Фёдорова – русский космизм.

– Почему России выпала такая великая миссия?

– Мы об этом ещё поговорим, – кивнул Толик. Немного помолчав и оглянувшись на ребят в подвале, которые занимались своими делами, уверенно продолжил:

– Не секрет, что Россия находится под покровительством Материи Божьей, это Её удел. Поэтому она ждёт своего лидера, который должен изменить мир. Россия начнёт возрождаться и будет править ближайшие тысячелетия…

– А западная цивилизация?

– Она будет самоуничтожатся. Запущены необратимые процессы. Первой падёт Европа, за ней Америка. Произойдут поистине катастрофические события, сама природа будет их наказывать…

Это не произойдёт внезапно. С каждым годом происходит ускорение. Всё меняется, но закон воздаяния никто и никогда не отменит. Запомни, Москва – это не только главное место силы России, это священный город. В нём постоянно что-то происходит, накапливается, приближается. Но люди не всегда это замечают, мало о чём догадываются. Здесь разрушительные силы начинают творить созидание даже против собственной чёрной воли.

– Ты… пугаешь меня, – выдохнул юноша.

– Я вижу безумные вещи, которые сейчас творятся, – прошептал Толик. – Мир, в котором мы живём не единственный. Есть другой мир – тёмный, закрытый, и он рядом с нашим миром. В телевизоре больше морды козлиные, да рогатые. Это пугает меня самого. Наверно, теперь ты будешь считать меня психом?

– Нет, я так не считаю, – уверенно сказал Мишка. – Я вижу и то, что ты не заикаешься, когда говоришь со мной. Почему?

– Я закрылся.

– Зачем, от кого?

– Мне удобно жить в собственном мире. Никто не должен мешать моей предначертанной реализации.

– Извини, но твои удивительные способности вызывают восхищение, любопытство, а, то и страх. Как ты со всем этим живёшь?

– Раньше было жутко. Сейчас – привык. Плохо, когда встречаются злые и голодные мертвецы. Но бояться надо живых. Я сам ещё многое не видел, но это не мешает

мне знать, что это правда. Главное – относиться ко всему с пониманием и добротой.

– С пониманием и добротой, – машинально повторил Мишка.

– Сейчас основное не борьба Добра со Злом. Для России сейчас важно отказаться от лжи и найти баланс Света и Тьмы.

– Баланс света и тьмы? – уточнил Мишка.

– Да. Мне тоже очень больно, когда я вижу надвигающуюся беду и не могу ничем помочь. Я пытался предупреждать людей, но они посчитали меня психом. Многих из них уже нет в живых. Другие упрятали меня в больницу. А мне было просто страшно.

– Страшно?

– Да, – кивнул Толик. – Страшно за свой дар, который я получил с рождения. Раньше это пугало меня. Мама говорила, что сейчас таких детей, как я – немало. Мы дети перехода, дети света.

– Дети света! – выдохнул Мишка.

– Мы опередили время. Мы устанавливаем связи друг с другом во всех уголках Земли, потому что не можем не соединиться.

– Почему?

– Мы объединены в мировой эгрегор и питаемся энергией человеческой мысли. Поэтому нам доступен не только материальный мир, но и астральный. Есть и другие миры, и другие дети. Они ещё не знают про это или не верят этому. Но всему своё время. Гениев Эйнштейна, Томаса Эдисона, композитора 20 века Дмитрия Шостаковича тоже считали больными аутизмом. Не удивительно, что его Ленинградская симфония – это великое произведение, отражающее не только веру к победе, но величие и непреодолимую силу духа русского народа.

Немного передохнув, Толик уверенно произнёс:

– Мы должны изменить мир. Сделать его светлее, справедливей, добрее. Пойми, солнечная система сделала квантовый переход и это изменило сознание человека. Но чтобы сознание человека начало трансформироваться в божественное, нужно научиться думать светом, а не обидами, осуждениями, завистью и страхами.

Безусловная любовь ко всему миру самый высокий уровень вибрации нашей энергии. Лишь тогда вместо сущности старой решётки в сознании начнут присутствовать высокочастотные существа света, а сознание человека начнёт трансформироваться в божественное. Есть пословица: «Какого волка кормите, тот и становится сильнее».

Уже сейчас повсеместно идёт природная выбраковка. Люди с низкочастотными вибрациями – эгоисты, агрессивные и так далее, будут постепенно уходить. У этих социальных паразитах, в результате духовной деградации и увеличения низких частот разрушительных вибраций слабеет иммунитет. При этом чистых сердцем и душой это не коснётся. Ведь всё что человек отдал, возвращается ответной посылкой от себя. Закон кармы никто не отменял. И это касается не только человека, но и государств.

Толик так внимательно посмотрел на Мишку и с таким напряжением, что тому показалось, что он видит его насквозь. Немного передохнув, мальчик продолжил:

– Мир живёт по определённым законам, разработанными не людьми, но для людей. В основе этих законов лежит этика, духовно нравственные начала. Человека определяет его совесть, нравственный камертон от самого Создателя.

Люди должны научиться смотреть не только глазами, но и своими чувствами. Именно это и называется созерцать. Мозг разговаривает с нами словами, душа говорит с нами болезнями, чувствами и озарениями. Хочешь что-то изменить – прислушайся к своей душе, она уже всё знает. Недаром появилось слово психосоматика.

Людям важно осознать, что человек, это Душа, у которой есть тело, а не тело, у которого есть Душа. Тело – это костюм для нашей Души. Да, тело можно уничтожить, а вот душа вечна. Душа и Жизнь каждого живого Существа – священна. Любовь – это Энергия, Свет, из которой состоит человек! На Земле останутся только те люди, которые живут на вибрациях любви.

– На вибрациях любви? – уточнил Мишка.

– Да, только те люди кто умеет любить, прощать, принимать. Если у человека есть правильная энергия и правильная внутренняя организация, он может взлететь, ходить по воде, просто исчезнуть. Но пока есть тайны, к которым человек не может прикасаться, пока не достигнет определённой моральной высоты.

– Моральной высоты, – эхом отозвалось в душе у Мишки.

– Господь учит нас: «Возлюби ближнего, как самого себя», – продолжил Толик. – Поэтому человек должен чаще задавать себе вопрос: «Я на стороне Добра или Зла? Что сделал я для победы сил Света?»

А что касается нас – детей света, то за нами будущее, если выживем.

– Как точно ты сказал: «Если выживем», – повторил Мишка. – Ведь могут найтись желающие, использовать ваши способности в корыстных целях.

– Ты прав, – в голосе Толика послышались опасливые нотки. – Кто-то или что-то постоянно преследует меня. Я ощущаю это кожей, кончиками пальцев. Их много, наших врагов – живых и мёртвых. Сейчас появилось много тринадцатиканальных…

– Не понял? – напрягся Мишка.

– Поступающая к ним информация… она у них не оседает. Много больных сущностей. Много мёртвых людей… осталась одна оболочка. Поэтому мне постоянно приходится прятаться или убегать.

– Прятаться от кого?

– Это совсем другие. Это чужие и они уже здесь.

– Кто? – выдохнул Мишка.

– Люди без Бога. А скорее и не люди они вовсе.

– Не люди? – похолодело в затылке у Мишки.

– Да, не люди. Они среди людей и охотятся за нами и особенно за детскими душами. Им нужна чистота, наша сила и наши знания. Они ищут энергетический кристалл города.

– Энергетический кристалл?

– Да, он защищает Москву, и его сила направлена на благо города, – Толик ближе склонился к Мишке. – Эти тёмные сущности готовят Антихристу трон. Есть лишь один способ вычислить их.

– Какой?

– Тебе бывает страшно? – вдруг спросил Толик.

– Да… бывает.

– Мне тоже, – кивнул Толик. Немного подумав, добавил:

– Кажется, я приближаюсь к разгадке. Недавно я почувствовал ПРИЗЫВ. Мощный, пробивающий ткань нашего мира. Даже не знаю, кто способен на такое…

– Призыв? Разгадка?

– А может разгадка приближается ко мне? – задумался Толик. – Знаю одно – из больницы меня перевели в какое-то закрытое учреждение, где хотели обкалывать сильнодействующими психотропными препаратами. У них это называется «Обнулением».

– Обнулением? – страх шелохнулся в душе юноши с новой силой.

– Да, пришлось усыпить бдительность охраны и сбежать. Надеюсь, здесь меня не найдут. Запомни, Миша, всё, что я сейчас тебе сказал – не детский вымысел, не бред параноика. Тайной владеют только посвящённые. Я вижу варианты будущего. Во многих из них Зло торжествует. Неудивительно, что Москва сейчас, это школа для души. Но я вижу выход. И ты не потеряешь себя, пока остаёшься самим собой.

– Как тебя понимать?

– От людей скрыто больше того, что они видят. Но бывают случаи, когда сверхъестественное вполне реально, скоро сам узнаешь. Твои способности могут оказаться за пределами твоего понимания. Ты видел зло и раньше. Но теперь оно здесь, рядом. Оно огромно и уже показывает свои клыки.

– Я верю тебе, – кивнул Мишка. – Но чем дальше, тем труднее и опаснее будет твой путь. Ты можешь положиться на меня.

– Благодарю, – сказал Толик и добавил. – Сафари на меня объявили. На цепь хотят посадить и работать на них заставить. Поэтому я редко выхожу из бетонного подвала. Рядом с нашим домом стоит большая трансформаторная подстанция. Она излучает мощное электромагнитное поле. Это затрудняет чужим поиски.

Толик ещё раз, внимательно посмотрел на обомлевшего от полученной информации Мишку:

– Я чувствую, что между нами существует некая связь, скорее, на ментальном уровне. Думаю, что нам было суждено встретиться. Ты белый.

– Белый… как это понимать? – напрягся Мишка.

Это ещё одна причина, почему я открылся тебе. Ты воин света и предначертания свершатся. Пока я могу лишь направлять тебя. Всё остальное, ты должен сделать сам.

– Сделать сам? Ты чувствуешь силу других людей? – глаза Мишки расширились от удивления.

– На сегодня хватит, – прервал его Толик. – То, что слышал – на замок. Обо мне – никому ни слова. На карту поставлена не только моя жизнь. Хотя… ты и сам всё прекрасно понимаешь.

– Понимаю, – неожиданно для себя, уверенно сказал Мишка. И это показалось ему неслучайно, а наоборот – знаковым событием. Кто-то словно разбрасывал перед ним метки, в которых он должен был разобраться. Да и знакомство с Толиком было предопределено судьбой, и юноша чувствовал это. Они как бы сошлись, давно идя навстречу друг другу.

– Может мы при последних временах, – вдруг прошептал Толик про себя и добавил. – Если отвернёмся от Бога…

ИСКУШЕНИЯ МИШКИ

Однажды, пока ребят не было в подвале, Мишка решил поспать. Он быстро разделся и лёг на топчан. Липкая дремота мягким одеялом стала наваливаться на его усталое тело.

– Миша! – позвали его быстрым шёпотом.

Юноша вздрогнул и очнулся. Открыв глаза, увидел, что из полуоткрытой двери, ведущей в соседнюю комнату, кто-то призывно машет ему рукой. Мишка медленно огляделся, встал и нерешительно приблизился. У двери стояла знакомая миловидная девушка в лёгком платьице, которое подчёркивало прелести её фигуры. У неё были смешливые глаза с длинными ресницами, красиво очерченные губы, высокая грудь и длинные стройные ноги. Густые, соломенного цвета волосы, собраны на затылке в тяжёлый узел.

– Это я, – сказала она застенчиво и затеребила в руках косынку, будто хотела разорвать её в клочья.

– Ну… да, – машинально ответил Мишка и почему-то смутился.

Вдруг проказливые глаза девушки начали как-то туманиться и сделались беспомощно-глупыми. Неожиданно она быстро схватила его руку, крепко сжала в своих горячих ладонях и молча, потянула в соседнюю комнату.

Здесь царил полумрак, пахло пылью, затхлостью и мышиной жизнью. В углу валялась куча старых матрасов и одеял. Около выбитого окошка высилась причудливая пирамида из пустых ящиков, которую Олег почему-то называл «моя икебана».

– Почему ты не пришёл вчера? – жарко зашептала девушка. – Я ждала тебя…

Мишка не знал, что ответить. Он и имя-то её толком не помнил.

– Я не знаю, – тоже шёпотом сказал он.

– Пойдём скорее! – она потащила его на старые матрасы.

Юноша стал отбиваться. Отводил свой взгляд, остерегаясь встретиться с зацепистыми глазами девчонки. А ещё… эта тяжёлая грудь рядом. Она легонько подрагивает и так манит, манит, а глаза…

– Не лезь! Не трожь! – парень упёрся руками в её груди, но тут, же отдёрнул, словно обжёгся. Но маленькие крепкие руки девушки, ныряя в Мишкиных кудрях, уверенно зашарили по его телу. То, как она ЭТО делала, сносило мозг напрочь, выбивало из парня последние остатки рассудка. Зато наполняло страстью, от которой содрогался каждый мускул. Вот она сделала быстрое движение, и под своей ладонью юноша ощутил нежную округлость груди.

– Ну что же ты? – требовательно позвала она, – смелее…

Мишкина рука скользнула вниз, не встречая на своём пути никаких препятствий. Девушка крепко обхватили его за шею, жаркое тело прильнуло к нему. И вдруг юноша

остро почувствовал нечто сладкое и желанное. Осознание этого всколыхнуло внутри тёплую волну. Она покатилась от бёдер вверх по телу, заставив сердце забиться вдвое быстрее, опалило лицо жаром. Казалось, даже уши засветились от прихлынувшей крови…

– Ну что же ты, что же ты? – повторяла девушка, жадно ища его губы. – Как ты смешно дышишь…

– Уйди… уйди ты! – захрипел Мишка. Но, чего греха таить, парню было приятно слышать её шёпот, ощущать нервную дрожь податливого тела. Чувствовать, что огонь внизу не проходит, а разгорается сильнее и сильнее. Во сне с ним случалось подобное, и он отвечал на требования плоти, ещё не осознавая собственного желания. А потом с удивлением просыпался, испытывая сладостное томление и какую-то смутную радость…

– А ты молочный ещё… не пробованный видать, – хохотнула девушка. Она бесстыдно рассматривала мускулистое тело парня. Таранила его взглядом, прижимала щекой к своей голой груди. Розоватые крылышки ноздрей у неё при этом невольно раздувались:

– А я глупая. Смотри, слушай, смотри…

Девушка медленно встала. Нет, «встала» – не то слово. Её движения напоминали грандиозный разворот пружины. Лёгонькое платьице изящно соскользнуло на пол.

– Мишенька, – прошептала она, – ты находишь меня привлекательной?

– Я нахожу тебя чертовски привлекательной, – не ответил, а выдохнул парень.

Он взахлёб смотрел на неё. Юноша словно вчитываясь в её стройную, манящую фигуру, свободную от одежды.

Схватив парня за руки, девушка сильно прижала его голову к своему голому телу. Там, под тугой грудью, сильно, частыми и гулкими толчками, билось сердце. Впервые почувствовав вот так женское тело, Мишка охмелел. Девичьи груди высокие и округлые предлагали себя. И губы влажно блестели, и глаза смеялись. Окончательно ошалев от увиденного, парень тыкался носом в податливую тёплую мякоть, словно слепой глупый щенок…

…Её тело кричало, призывно и соблазнительно трепетало. Физически остро, всем существом почувствовав здоровый запах женского тела, юноша терял ощущение реальности. Голова пылала, по телу пробегали судороги, срывая все внутренние замки. Каждый удар её сердца больно и сладко отдавался в его голове. В голове, в которой лакомый и манящий туман заволакивал разум. Чтобы не думал, чтобы не сомневался. Всё в сладком плену, а остатки сознания разбегаются сотнями мурашек по коже…

Видя это, девушка толкнула его на матрацы и быстрым движением рук распустила тяжёлый узел волос. Мишка упал на спину, лицо его засыпали пахучие женские волосы. «Плохая девочка будет делать всё», – бился в его ушах жаркий шёпот. Юноша невольно обнял девушку, а она, сладко задышав, полностью растворилась в его руках…

И вдруг Мишка почувствовал в себе силу. Удивительную силу, не ту, которая нужна, чтобы таскать тяжести на рынке, а другую, требующую такой же встречной силы. Ту самую мужскую силу, которая, жадно сжимаясь и разжимаясь, толкает разгорячённую кровь к рукам, к ладоням, вниз, к животу…

Словно зачарованный смотрел Мишка, жадно гуляя взглядом по обнажённой девушке. Казалось, каждый сантиметр её тела жил сам по себе, дышал, звал…

А ещё это сладостное ожидание предстоящего удовольствия, которое всё больше и больше сжимало юношу обжигающими тисками. Кожа в мурашках, внутри царит смятение. В голове пусто, словно кто-то вытащил оттуда все мысли. А девчонка так болтлива и зовёт, зовёт: «Не бойся, иди ко мне… я твоя, твоя. Взорви меня своим безумием…»

Мишка притянул девушку к себе, жадно вдыхая аромат тела. Обнял крепче. В его объятиях есть какое-то отчаяние. В ответ та, чувствуя пальцами крепкий торс юноши, встрепенулась вся, задрожала. Теснее прижалась к Мишке, легко рассыпая вокруг блёстки радости. Её задорный смех, разбив тишину вдребезги, накрыл юношу тёплой волной, отдаваясь сладким эхом в душе. Это как цунами. Парень захлёбывается, тонет…

Нет, отдаётся жадному поцелую. Жаркие девичьи руки сами ищут, направляют Мишку, просят. Есть лишь двое и… «пусть весь мир подождёт».

Полные чувственные губы девушки соблазнительно приоткрылись, кончик языка, словно в задумчивости, коснулся верхней губы. Парень поймал себя на том, что, любуясь ею, всё время словно втягивает её взглядом. А ещё нервно облизывает губы, принимая в себя женскую мягкость, с нежным дышащим теплом. Растягивает это счастье.

Жизнь сузилась до объятий. Мишка словно пропитался ею, её желанием и готовностью. Каждым вздохом, каждым взглядом, каждым движением она говорила «да». О, как податливо это роскошное тело. Трение молодых тел наполняет Мишку искрами – яркими, обжигающими, ослепительными. Парня скручивает от новых невероятных ощущений. А девушка радостно мечется и бьётся, вдавливаемая телом юноши в матрац. «С-сделай это, – шепчут её губы. – Я хочу тебя». Сгорая в собственной страсти, она готова заурчать от удовольствия. И он вместе с ней…

Тело есть тело. А её запах – это что-то с чем-то…

Юноша прильнул к девушке и её податливые колени сами разошлись в стороны. Его ждали. Две плоти стремились друг к другу, к полному слиянию. А пламя разгоралось всё сильнее и ярче. Между ними уже, кажется, скачут искры. Бесконечная химия, которую не скрыть, которая сжигает всё на своём пути. Обнять, запустить пальцы в волосы и целовать, пока хватит дыхания…

Но вдруг в висках Мишки застучали маленькие молоточки. Он вспомнил мамины глаза. Даже не вспомнил. Они сами, каким-то образом всплыли в мозгу. Обожгли. А потом накрыли, как волна накрывает берег. Горячая кровь стала пульсировать в голове ударами настойчивого и неумолимого тяжёлого молота. А ещё, где-то в запредельной синеве мелькнула чья-то рука, зовущая за собой…

Мишка словно взлетел над матрацем на несколько сантиметров. Девушка, почувствовав это, всем телом крепче прижалась к нему, зашептала:

– Чего испугался, дурачок? Давай помогу. Я девочка хоть куда…

Не помня себя, Мишка рванулся. Еле оторвал от себя горячие руки девушки. Да и сам еле сумел, оторвался от разгорячённого, нежного тела…

– Ты что боишься? – зашептала девушка. – Не бойся, я никому не скажу. А вам ребятам, что – помылся и опять мальчик.

– Ты хорошая, но как можно… вот так… без любви… – задохнулся Мишка.

– А что? – криво усмехнулась девушка. – Я смотрю на мир голубыми глазами, через розовые очки и мне всё фиолетово…

Она чувствовала его тело, раскалённую юношескую плоть, которая горячо упиралась в бедро. По телу пробежала нервная дрожь. Шёпот становился всё бессвязнее, глуше. Девушка жадно ловила его руки, целовала, впивалась в них, как безумная. Её губы что-то шептали, но Мишка, резко вскочив, нервно закашлял. Голова кружилась, пол уходил из-под ног. Юношеское тело ещё горело и гудело от пережитого, пыталось сопротивляться разуму. Да и Мишка чувствовал, как в его тело продолжает колыхаться и подрагивать всё то, что произошло несколько минут назад…

Словно пьяный он сделал первый шаг. Набрав полные лёгкие воздуха, словно пытаясь остудить себя, медленно пошёл к выходу. Оглушённый и ослеплённый Мишка не видел и не слышал, как девушка резанула его изумлённо непонимающим взглядом. Затем замерла, широко распахнув глаза, в которых плескались то ли растерянность, то ли боль. А потом. Потом, застонав, больно уткнулась лицом в полинявший матрац…

…Всё-таки удивительно устроен человек. Вырастает как-то моментально: раз – и взрослый. Раньше Мишка думал, что люди взрослеют год от года, постепенно. А оказалось – нет. Часто человек взрослеет мгновенно…

…Однажды, разбирая ящики в глубине базара, юноша увидел на земле толстый бумажник. Оглянулся, кругом никого нет. Медленно поднял его, открыл. Отделения бумажника были забиты деньгами и документами: паспорт, водительское удостоверение, какие-то справки. Закончив уборку ящиков, Мишка подошёл к знакомым продавцам. Показал бумажник, объяснил ситуацию.

– Брось его туда, где взял, – посоветовал один. – Видимо, накрыли карманника, вот он и освободился от улики.

– Отдай в милицию. По паспорту быстро найдут хозяина.

– Зачем в милицию, – солидно заявил старший. – Искать они никого не будут. В лучшем случае отдадут в стол находок, а деньги возьмут себе.

– А в худшем? – поинтересовался Мишка.

– В худшем, – усмехнулся продавец. – Обвинят в краже бумажника, да ещё повесят на тебя нераскрытые карманные кражи. Нам, приезжим, лишние проблемы не нужны.

– Ну, люди волнуются? – забеспокоился Мишка. – По фотографиям совсем молодые ребята.

– Волнуются, – подтвердил продавец. – Хочешь сделать доброе дело. В паспорте есть адрес владельца. Вот и отнеси ему бумажник, скажи, что нашёл на базаре.

Парень, не раздумывая, так и сделал…

…А ещё ребята как-то предложили Мишке выкурить сигаретку. Сначала он отказался. Ему объяснили, что это не простая сигаретка, а так называемый «косячок». Что, выкурив его, Мишка поймает кайф, и ему сразу станет хорошо и легко. Парень ради интереса сделал несколько затяжек и лёг.

Вначале он ничего не ощущал. Но это пустота становилась тревожной. Почему? Да потому что Мишка вдруг перестал ощущать положение собственного тела, рук, ног. Он ещё помнил, в какой позе лёг, но именно помнил, а не ощущал. Пока юноша удивлялся этому, то обнаружил, что у него уже нет ни туловища, ни головы, вообще ничего. Он словно медленно растворялся…

Вот уже и сердце не слышно. Мишка попытался напрячь слух – безрезультатно. Зато тишина, целиком наполнившая его, вдруг сменилась глухим гулом, непрерывным и таким неприятным, что прямо хотелось уши заткнуть. Но нечем было шевельнуть – руки исчезли. Юноша не то, что испугался – скорее обалдел. Правда, его предупреждали о «потере ощущения тела», но кто бы мог подумать, что дело дойдёт до такой крайности…

Потом стало ещё хуже. Темнота, в которой он находился, или, точнее, темнота – он сам, стала заполняться слабо мерцающими кругами, плавающими где-то на границе поля зрения. Эти странные круги даже и не светились, а лишь смутно белели, и как показалось Мишке, медленно вращались. Он повёл глазами, почувствовал это движение и обрадовался. Но странно, после нескольких движений глаза тоже отказались повиноваться…

Дальше… он стал распадаться. Но не на какие-то там отдельные личности, а на страхи. Чего он боялся? Юноша понятие не имел, но что-то методично стало выедать у него мозг. И это что-то такое тёплое и липкое было рядом, бурлила и даже, как показалось Мишке, жадно причмокивало. Парню стало противно плавать в этой омерзительной огненной лаве. Потом были ещё какие-то путанные, не выразимые словами мучения – их объединял всепоглощающий страх. Да-да, жуткий страх, исковеркавший тело, время и пространство…

После всего этого Мишка зарёкся от всех «косячков», да и ребят старался оградить от таких искушений. Но однажды, закончив уборку товара на базаре и получив деньги, направился в свой подвал. По дороге опять увидел тех же инвалидов, шустрых цыганок, предсказывающих желающим скорое счастье или бубнового короля, просящих милостыню старушек. Мишка забежал в оптовый магазин, купил лапши, молока. С сумкой продуктов спустился в подвал. «Ваша мама пришла, молочко принесла», – шутя, проблеял юноша и застыл от увиденного. Картина, которая предстала перед ним, была ужасна.

На стене кто-то мелом написал: «Тихо и плавно качаясь, горе забудем друзья». Несколько пацанов уже успели нанюхаться резинового клея из банок, стоящих на стуле, и теперь валялись вповалку на диванах. Среди них Мишка заметил двух девчонок. Они улыбнулись ему такими особенными улыбками из серии «Не бойся, все свои». Копейка лежал на полу с полиэтиленовым пакетом на голове и чуть-чуть втягивал воздух. Остальные спали в углу на тряпках.

Поставив сумки, парень бросился к Копейке. Быстро стянув с головы полиэтиленовый пакет, стал хлестать по щекам, приводя в чувство. В сознание мальчишка не пришёл, но задышал более ровно. Кто-то из ребят, что валялись на диване, с трудом поднял голову. Глаза были пустые, оловянные.

– Эт… ты… Мишань, – тяжело прохрипел Женька. – Кайф… давай с нами…

– Молчи, – не оборачиваясь, произнёс Мишка. – Я твой сероводород каждый день в базарном сортире нюхаю.

– Не… правда, здорово-то как… – просипел, очнувшись, Копейка и вновь «поплыл». Блаженная, блуждающая улыбка стала растягивать его лицо. Он так и отключился – с этой идиотской маской на лице. Затих, оставшись лежать, сложив на животе руки. Парень с болью оглядел уложенных дурманом приятелей. Затем, видя, что Копейка не открывает глаза, поволок его к двери на свежий воздух.

ДИМКА

Димке было 18 лет. Слыл он отчаянным парнем и разительно отличался от тех, с кем ему приходилось общаться. Юноша всегда был неброско, но стильно одет, с пирсингом в ухе. Красивый, утончённый, сексуальный. У многих девчонок, от одного взгляда на него, подкашивались ноги.

Мишка, когда впервые увидел манерного Димку в подвале, даже открыл рот от удивления.

– Ты что, обнаружил у него на лбу золотую монету? – недовольно буркнул Олег.

– Да… нет, – мотнул головой Мишка.

– Ничего, пусть смотрит, – весело подмигнул Димка. – Я очаровашка. Он таких… не видел. Точно?

– Ага! Первый раз вижу такого.

– Смазливый урод, – буркнул в сторону Олег.

– В чём-то ты прав, – мило улыбнулся Димка. – Я сам удивляюсь, как в себе такую красоту вмещаю.

Передав ребятам, пакет с жареными пирожками, спросил:

– Где можно руки помыть? Замаслились.

– Какие мы гигиеничные, – хитро прищурился Олег. – А ты что, и после туалета руки моешь?

– Конечно.

– А я думал, ты их облизываешь.

– Не приставай, проти-и-и-вный, – вяло отмахнулся от него Димка. – Не для тебя цвету. Не под тобой завяну…

…Раньше у Димы была хорошая семья, и он отлично помнил то время. Не было ни побоев, ни пьянок, ни вони в квартире. С детства все окружающие восхищались чистой, утончённой красотой стройного мальчика. Приветливый, искренний и при этом – никакого тщеславия. Стихи пишет. Все девчонки сходили по нему с ума. Стоило парню сказать любой из них пару слов – и бедняжка вела себя, как сомнамбула.

Тогда над Димкой умилялись, какой хорошенький, какой умненький и во всём первый. В школе о нём говорили: «С ним интересно». А директор, тот прямо так и заявил: «Очень способный мальчик. Знания схватывает на лету, как птичка корм. Когда вырастет, хорошим человеком станет…»

Но потом что-то сломалось. Не только в их семье, но это Димка понял гораздо позже. Завод, где ведущим инженером работал отец, закрыли. Мать, жившая всё время у него за спиной, умела готовить только вкусные обеды. Исчез достаток из дома, а вместе с ним смех, улыбки. Иногда не хватало денег на самую примитивную еду.

Стали продавать вещи. Отец, пытаясь начать своё дело, влез в долги, которые надо было возвращать. Тут-то и начались скандалы, взаимные оскорбления, обвинения. Отец ходил по квартире, как пришибленный пёс, жалкий, потерянный. Димка стал убегать из дома. Пару раз ночевал в подвале, но, ни мать, ни отец даже не заметили это. Им было не до него. После развала СССР, все родители проходили, новую для себя науку. Науку выживания.

Как-то после ужина отец, впервые выпив целый стакан водки, обнял Димку и зашептал на ухо:

– Прости меня сынок. Тяжело… такую великую державу просрали. Что сейчас творится? Всюду помрачение умов, подлость, предательство. У человека душу воруют, а он ещё торгуется. Люди словно забыли, что не всё продаётся. Зато вылезли из нор лжепророки, да мудрецы заморские. Благодатная почва, сей, что хочешь. Вот только всюду кровь проступает, того и гляди – потоками хлынет…

Увидев, что сын заворожено, слушает его, утвердительно кивнув, продолжил:

– Ни просвета, ни особой надежды. Люди узнали цену вещей, но забыли про их ценность. А с экранов сочится семя дьявола… все эти игрища, соблазны. И от этого и печально, и горько, и страшно. Полный крах, всё в тартарары летит. И мы следом. А может, сами-то мы накликали беду на свои головы? Бога забыли. Боремся впустую со зверем, который внутри у каждого.

– Почему? – выдохнул испуганный Димка.

– Настоящих человеков повымели. Нет их. Невольно вспомнишь древнего философа Диогена. Он ходил днём с фонарём по людным местам. На вопросы: «Зачем это делает?», коротко отвечал: «Ищу человека».

Наступило время слуг сатанинских. Скоро начнётся настоящий ад…

– Ад? – испуганно прошептал парень. – Но там страшно.

– Вот я и боюсь, – почему-то тоже прошептал отец. – Как ты без меня будешь?

– Пап… ты о чём? – ужаснулся Димка.

– Смерть, сынок… в Москву пришла смерть, – надрывно выдохнул отец. – Вот умру, плакать будете, а уж я посмеюсь…

От этих слов Димке стало по-настоящему страшно. В тот вечер он впервые ощутил рядом тень смерти. Очень явственную и плотную тень. Ему так и казалось – ещё немножко, и она протянет костлявую руку, и вцепиться ему в горло. Он вздрогнул и молча, уткнулся лицом в отцовское плечо.

А через некоторое время отец повесился. Лицо покойника исказила жуткая гримаса смеха. Улыбаясь и показывая всем язык, он словно говорил: «А я вот всё-таки сумел обмануть судьбу». Димка очень плакал, потому что отец по-настоящему любил его, баловал. Что происходило потом, ему уже было безразлично. Без отца жизнь превратилась в однообразный серый серпантин. Иногда не ночевала дома мать, а вскоре, сменив несколько сожителей, стала пить.

…Очередной «дружок» матери иногда заводил волынку: как учишься, кем стать хочешь? «Санитаром в психбольнице, чтобы лупить таких идиотов, как ты», – шептал про себя Димка. А вскоре, познав на себе всю природу человеческой мерзости, обозлился совсем. Обозлился на весь мир и закрыл створки души, чтобы никто уже не смог её коснуться.

Парень стал жить своей жизнью. Подрос и превратился в стройного, соблазнительно красивого юношу. На улице к нему «липли» девчонки, подходили какие-то мужчины, режиссёры фильмов. Но юноша был скромным, воспитанным и своей оглушительности красоты стеснялся. Позже он начал стесняться своей бедности…

Оставаясь в доме один, Димка стал испытывать страх одиночества. Он часто вспоминал тот день, когда тело отца опустили в мрачную глубину могилы. И сейчас было темно. Тьма окружала Димку со всех сторон, и он был одинок в этой темноте. Казалось, что в каждом углу притаилось что-то зловещее, неведомое. А ещё… чувство беспомощности и сиротства, бесшумное, как ледяная вода, медленно затопляло его душу.

Включив во всех комнатах свет, он сидел, вздрагивая от каждого шороха, а сердце так и норовило вырваться наружу, проломив грудную клетку. И тишина сгущалась, и часы накручивали свою пружину неумолимо и нещадно. В такие минуты ему не хватало отца. Так хотелось посидеть с папой вместе… вдвоём, погладить его небритую щёку, почувствовать его запах.

Уже позже Димка понял, как прав был отец – вокруг идёт игра в жизнь. Живое лицо подменили кукольным, любовь – занятием сексом (с кем угодно и с чем угодно). Думать, учиться, работать не надо, бросил монету и получи выигрыш. Всюду – пустые глаза и только смерть ставит точку в этой бесконечной игре.

Димка стал ненавидеть родной город. Его сплющенные автомобилями и киосками улицы напоминали саму жизнь: столь же неровную. Раньше, как рассказывал отец, каждая улица имели свои отличия: начиная от строений и до уютных магазинчиков, каждый из которых имел свой обаятельный, неповторимый образ. Сейчас же все магазины стали на одно лицо, а продукция дублировалась сотней тысяч торговых точек.

К тому же Москва – столица России, вообще, стала превращаться в тюркоязычный мегаполис. Азербайджанская мафия. Грузинская. Чеченская. Нелегальные общины вьетнамцев, группировки ингушей, дагестанцев. Полипы разрастались, жадно сосали питательные соки столицы. Но эти полипы выделяли и клейкую слизь, на которую со страхом ступала нога коренного москвича.

Ночью шумный город затихал, и тишина наваливалась ещё тяжелей, сдавливая квартиру. Юноша зависал в ней, в этой жуткости, которая льнула к стенам, пряталась по углам. «Хоть бы кто-нибудь пришёл», – думал он, тихо скуля, как потерявшийся щенок.

Однажды к нему что-то пришло. Димка уже видел это во сне, но впервые увидел это всё так близко. Выставив большие, ярко накрашенные губы и красочно переливаясь, оно что-то сладостно шептало ему, вызывая странные и волнующие чувства. Что ж, в дебрях нашего сознания обитает много такого, чему и названия-то сразу не подобрать…

– Ну, что нового в твоей «богемной» жизни? – столпились пацаны вокруг Димки.

– Ой, мальчики, – капризно надул свои пухлые губки юноша и округлил искрящиеся озорством глаза. – Чё я вам щась расскажю-ю. Он пришёл ко мне ночью. Не давал спать, волновал. Затем страстно имел моё юное тело; лизал, сосал, заставлял чувствовать. Одним словом – насыщался. Далее у нас самое интересное…

– Ты это о чём? – насторожился Олег.

– Нет-нет, – замахал руками Димка. – Все останутся в одежде.

– Ля у ля, – зло бросил Олег.

– А когда он удовлетворился, – продолжил, улыбаясь, Димка, – просто исчез. Грёбаный кома-ар!!!

Мишке показалось, что подвал захлебнулся в волнах громового хохота. Все ребята просто растекались от смеха. Даже Олег, перестав злиться на Димку, хрюкнул и сполз на пол. Смеяться он уже просто не мог, только судорожно всхлипывал. А Димка, внимательно разглядев Мишку, подошёл к нему и протянул руку:

– Дима.

– Миша.

Сжимая руку нового знакомого, Мишка почувствовал запах хорошего парфюма и удивился, какая у юноши тонкая кисть, а лицо, как у девчонки. Димка в свою очередь почувствовал, будто сунул руку в камнедробилку, но довольно прищёлкнул языком:

– А ты ничего… симпатюля. К тому же, говорят, – трудяга, умница…