COVID-19

То, что мир, частью которого мы являемся, подчиняется определенным законам, очевидно. Мы знаем, что за зимой придёт весна, лето, осень, и верим в то, что многое можем предвидеть. Только человеческие деяния предсказать невозможно. Человек разумный способен всё привести в систему, а может создать такой хаос, в котором легче погибнуть, чем выжить. Covid-19 бросил вызов многим, в том числе и героине рассказа, пережившей все его ужасы. Её ночным кошмарам не было конца, а вера в исцеление покинула через неделю пребывания в реанимации. В результате и вопреки героиня вернулась к жизни, но как жить с постковидными травмами?

Она нашла способ, который может помочь тем, кто хочет освободиться от страданий и боли. И не только физической. Благодаря этой книге вы начнёте делать правильный выбор, научитесь быть свободным от внешних обстоятельств, вопрос «Почему я?» уйдёт, уступив место «Что делать, что дальше?».

Эта история подскажет, как восстанавливать свою жизнь, как справляться с новомодными болезнями, выйти из навязанной темницы и продолжить свой путь.

Содержание

Рассказ: Covid-19

Вступление4

Белая палата……………………………………………………………………….5

Возвращение домой………………………………………………………………14

Зелёный бор………………………………………………………………………19

Эпилог30

Посвящаю всем, кто победил Covid-19!

Вступление

Духота и спёртый воздух… Таким мне запомнился июль 2021 года, когда я, преодолевая нескрываемое раздражение, вышла в офис после полугодового пребывания на удаленной работе. Но кто знал, что это только начало моих кошмаров и что всё самое ужасное впереди? В пятницу меня начало знобить. Дойдя до дома, я почувствовала недомогание и боль в горле. Подумала, что опять накрыла ангина: симптомы были такими же. Однако в воскресенье самочувствие ухудшилось. Когда исчезли обоняние и вкус, я сдалась: «Привет, ковид».

Набрав номер телефона «скорой помощи», узнала, что начинать нужно с ПЦР-теста. Сдать его можно в понедельник, а впереди – два выходных дня. Лекарства из моей аптечки не помогали. Высокая температура, непрекращающаяся рвота, озноб вперемешку с потом обессилили меня. С трудом дождавшись утра понедельника, вызвала такси и направилась в поликлинику по месту жительства. Результаты теста оказались положительными и пришли в тот же день.

А дальше всё по схеме движения пациента. Родственники приобрели лекарства, оставили под дверью, началось самолечение. Улучшения не наступало. Упали сатурация и давление, температура 39,5° не спешила спадать. Я с трудом собрала необходимый минимум вещей и вновь позвонила в «скорую», решительно заявив, что не намерена больше заниматься самолечением.

Меня увезли в больницу. Началось испытание под названием «выживает сильнейший» …

Смысл жизни – в продолжении жизни.

Лев Толстой

Белая палата

Никогда не любила больницу с её удручающей обстановкой и специфическим запахом, который пропитывает тебя, волочится за тобой, заныривает без спросу в твой дом после выписки, въедается в стены квартиры и чувствует себя хозяином, выживая тебя. И как же правильно назвали учреждение, цель которого исЦЕЛять, БОЛЬница. Потому что сплошная боль, когда из бытия попадаешь в небытие, и в тебя вонзаются иглы, системы, протоколы, наблюдение. Бр-р-р!

Затяжное оформление в приёмном покое утомило. Я была очень слабой и жутко хотела спать. Наконец «описали» и направили в «грязную зону» реанимации. Тот, кто когда-либо попадал в эту клоаку, поймет, что это за пространство.

С первых минут, как медбрат привез меня в инвалидной коляске в реанимацию, поселилось чувство, что это моё последнее место обитания и вынесут отсюда только вперед ногами. Где-то в области сердца покалывало и словно молотом стучало в голову. Было одно желание – бежать. И чем быстрее, тем лучше. Но на окнах – решетки. Понимание безысходности, страх смерти, сдавленность в груди, головокружение… Паника захватила меня, и после нескольких бессонных суток я стала в прямом смысле слова истерить, подозревая, что медперсонал пытается меня убить. Я требовала незамедлительной выписки. На мой истошный крик позвать в палату главного врача медсёстры пытались дать мне снотворное, надеясь, что я усну и дам возможность остальным больным отдохнуть от моих всхлипываний. Мне и самой было неприятно, что слёзы лились как из ведра. Но эта неприятность была пустяком по сравнению с тем, что спустя неделю до меня дошло, в каком безысходном положении я оказалась, и меня не покидала мысль, что я навряд ли вернусь домой.

Заведующий отделением, как и все остальные врачи, умалчивали о моём самочувствии. На мои вопросы отвечали обтекаемо. Аппетита не было, как и желания выздоравливать, не было никаких сил, я просто проживала день, а потом тянулась жуткая ночь. Больше всего я сожалела о том, что не увиделась перед госпитализацией с мамой и не подарила ей свою квартиру в память о себе и в благодарность за всё. Других мыслей не было.

Я смирилась с тем, что смерть неминуема, и тупо взглядом бродила по стенам, полу, потолку; пыталась направить угол зрения в окно, откуда время от времени доносились бредни наркоманов и алкашей, привезённых на лечение.

Поначалу я вздрагивала от криков, доносившихся с улицы, и шума, создаваемого падающими на асфальт неизвестными предметами. Позднее выяснилось, что больница, где я пребывала, переоборудована под лечение больных ковидом из наркологического диспансера. А пациентов этого заведения перевели в здание напротив. Окна реанимации выходили во двор. И нам приходилось практически быть очевидцами всех сцен, разворачивающихся в соседней лечебнице, пациенты которой были шумными и неадекватными, а звукоизоляция стен отсутствовала. А ещё весь день в больницу подвозили баллоны с кислородом… Что называется, покой нам только снился. Тихий час значился только в распорядке дня, фактически он отсутствовал. Сначала я на всё реагировала остро, а через некоторое время внешний мир для меня перестал существовать: что воля, что неволя. Даже сотовый телефон, в котором у современного человека практически сконцентрирована вся жизнь, потерял свою значимость. Сообщения, звонки от родных и друзей, старавшихся поддержать, дать совет, быть на связи, не читались. Апатия и безразличие: доживаю…

Хотелось всё поставить на паузу, поймать тишину и покой и просто обнулиться. А слышались стоны больных, резкие фразы нервных медсестер и выкрики пациентов наркодиспансера. Впервые в жизни я почувствовала себя ни к чему неспособной. Нас шестерых, обитавших в реанимации, в буквальном смысле слова кормили с ложечки. И судно выносили служащие больницы, в их глазах читались одновременно и жалость, и бессилие.

Я сгорала от стыда, отводя глаза в сторону: взрослая женщина, практически недвижимая, ходит под себя на виду у мира. Медперсонал это не шокировало. Не пугали и покойники, которых вывозили из реанимации, и непрерывный поток поступающих больных. Я реально была похожа на овощ. Смертельно устала от бесконечных анализов, запаха крови и лекарств, беспрерывно мигающей аппаратуры ИВЛ, спёртого зловонного воздуха. Пить могла только из длинной трубочки, вставленной в бутылку, которая была подвешена на верёвочке к спинке кровати. Казалось, день был длиною в вечность. И каждые последующие сутки – копия предыдущих. Словно солнечное затмение затянулось. Мрак, и никакого намека на то, что лучик солнца может вернуться и возродить жизнь.

Из-за высокого давления кровь шла носом. Одну за одной меняла салфетки, находя их на ощупь, не в силах пошевелиться и приоткрыть глаза. Чувствовала себя раненой птицей с перебитыми крыльями: вены от бесконечных анализов (кровь свёртывалась) скрылись за огромной гематомой. От катетера на правой руке остался на память шрам: метка ковидных больных. Следы фиолетового цвета от уколов долго напоминали о себе. Столько, сколько за две недели взято крови из вены и влито лекарств в меня, обыденному уму не представить.

Когда кризис миновал, вернулся аппетит, и я медленно пошла на поправку. Мечтала умыться, почистить зубы, искупаться в ванной, надеть чистую пижаму, проснуться в своей кровати, почувствовать запах родных стен. К счастью, всё это вернется в мою жизнь! Нужно было набраться терпения и радоваться любому признаку возрождения.

Мне нравилось новое состояние – оживание. Я чувствовала себя, как распускающийся бутон, ощущающий капельку росы и впитывающий свет солнца. Почувствовала, что хочется прикоснуться к кому-либо. Огляделась вокруг, поприветствовала взглядом всех, кто рядом: тяжелобольные люди. Встретилась глазами с пожилой дамой, похожей на мою бабушку Веру.

– Что там за окном? – спросила она.

– Лето, скоро мы пойдем с вами на прогулку.

– Вы оптимист. Это хорошо: без веры нельзя.

– Такое чувство, что мы с вами знакомы.

– Мы родные души. С тех пор как вас привезли в палату, я смотрю только на вас… Ваша красота вдохновляет меня.

– Ну что вы! В больнице разве можно быть красивой?

– Красота – это движение. Давайте прямо сейчас начнём возвращаться к жизни.

– Я только за! Но как? Мы же лежачие, недвижимые… Практически привязанные системами к кровати…

– Доверьтесь мне. Я прошла не один такой эксперимент.

– Вы врач?

– В моей жизни много того, что помогает жить. Я танцую фламенко, люблю поэзию. Вот вспомнились строки Марины Цветаевой: «Жизнь – вокзал. Скоро уеду, куда – не скажу». Но больше всего люблю людей. В долгом путешествии по жизни я поняла, что самое страшное – неприкаянность и одиночество. Ну об этом мы поговорим в другой раз. А сейчас давайте подвигаемся.

– Что для этого нужно?

– Представьте, какие у вас глаза.

– Давно не видела себя в зеркало. Наверное, печальные, пустые… Два высушенных озера на равнодушном лице…

– Красивые, полные любви к жизни, как и ваша душа…

Я удивленно подняла брови, а моя собеседница улыбалась. Она достигла своей цели: она помогла мне удивиться, изменить эмоцию, подумать о себе. Ах, как же все гениальное просто! А ведь я на самом деле была в плачевном состоянии. Двусторонняя пневмония, большой процент поражения лёгких. Все разговоры относительно моего психического и физического состояния велись исключительно с родными.

Всё это время я была в пограничном состоянии. Жизнь то возвращалась, то, казалось, вот-вот заберёт костлявая. Нужно было найти баланс, не позволить темной стороне взять власть надо мной. Бесконечной вереницей тянулись воспоминания об ушедших в мир иной дорогих мне людях. Вспоминалось, как ещё девчонкой вместе с бабушкой Верой мы шли по дорожкам кладбища навестить тех, кого с нами нет. Было ощущение, что кто-то смотрит на меня черными глазами. И в этот момент я услышала спасательный голос:

– Вы ушли далеко из страны муз, за зону розового и голубого. Представьте осень, заплетающую рыжие волосы… А теперь весну в веночке из одуванчиков… Морские волны, обнимающие ваши колени… Рождественская елка с огнями…

Когда в палату входил психолог, вместе с ним возвращалась Жизнь. Мы в нём нуждались, как в глотке воздуха, свежего дыхания, возрождения. Он учил нас преодолевать хаос ковидного состояния, справляться с этой новой болезнью, которая у каждого протекала по-своему, освобождаться из ментальной тюрьмы, от страшных последствий ковида, заложниками которого мы стали, сделать правильный выбор: героически мобилизовать все свои ресурсы и выжить.

Когда Егор появлялся в палате, я чувствовала себя героем-стажёром, палату представляла полем боя, и во мне звучал внутренний голос: прорвёмся. В часы реабилитации психолог отрабатывал с нами героические привычки на реальных ситуациях, которые мы проживали в настоящий момент; разбирали моменты, демонстрирующие, как худшее выявляет в нас лучшее. Мне очень помогал посыл психолога о том, что героизм заложен в каждом из нас, и приходит час, когда он должен проявить себя, но нужно помочь. И я очень старалась: люблю помогать. Пожалуй, впервые в жизни училась помогать самой себе. А ведь больше всего в помощи нуждалась я сама. Никто бы мне не поверил, если бы я призналась, что меня неотступно преследуют призраки, словно я заколдована, что во мне живут гнев, скорбь, чувство страха и вины. И почему выжила я в очередной раз? Как киноленту прокручиваю свою жизнь: сплошная боль – развод родителей; вечно печальная бизнес-мама, очень строгая по отношению ко мне; незадавшиеся романы… Не жизнь, а одни страдания. И я понимаю, что не в силах сделать так, чтобы в мире не было боли. Но можно стать невидимой для неё, спрятавшись под маску.

– Сколько дней прошло с момента заболевания?

– Не знаю. Не помню. Плохо соображаю.

– На самом деле не важно, когда всё началось. А вот когда конец этому придёт, зависит целиком от вас.

– Я выполняю все назначения.

– Дело совсем не в препаратах и не во времени. Не время лечит. Выздоровление приходит, когда мы решаем взять на себя ответственность и позволяем себе избавиться от душевной боли, обид, агрессии, когда, наконец, отпустим прошлое. И всё это – вопрос выбора самого человека.

– А ещё – это благодарность за то, что у тебя есть.

– Всё верно. Вы прекрасно со всем справляетесь.

Задания психолога захватывали и потихоньку реанимировали. Когда Егор просил вспомнить и записать прекрасные фрагменты из жизни, мне почему-то приходили на ум воспоминания из детства: пирожки бабушки Веры, подарки под елкой… Но сейчас даже воспоминания о пирожках дурно пахли и любимые вкусняшки вызывали отвращение, как любая другая еда, которую подавали точно по расписанию и уносили нетронутой. А подарки потеряли вообще всякий смысл: мишура, безделицы, пылесборники… Все эти воспоминания меня раздражали. Хорошо, что они просто как короткие вспышки мелькали. А стоп-кадром были мои печальные глаза, пытающиеся взглядом дотянуться до мамы, чтобы вцепиться в неё, спрятаться за ней и защитить себя от всех житейских бурь, в том числе от уродливого ковида.

– Все эмоции и силу жизни нужно черпать изнутри, – рефреном звучит голос психолога.

Но я выживу, если моя мама будет со мной. Во мне все ещё живет ребёнок, и я вдруг чётко понимаю, что нужно держаться даже ради этой первой настоящей встречи с мамой, чтобы наконец обняться: вернуть себе свою маму, которую всегда крали у меня её работа, командировки, встречи. Помнится, как мама на ходу завязывала мне банты, на бегу застегивала туфельки, за руку буквально тащила в садик, впихивала за дверь и бежала работать-работать-работать. «Ма-ма-а-а», – истошно кричала я, уткнувшись в грудь воспитательницы. «Мама скоро придёт». Я до сих пор в это верю. Верю, что мы встретимся и наконец воссоединимся. Я – всё еще та маленькая девочка… Хотя мама так хотела, чтобы я была независимой, самостоятельной, реализованной, сильной. Она никогда меня не хвалила. Напротив. Выражала недовольство по любому поводу: не то платье надела, не с тем общаюсь, не ту профессию выбрала. Я чувствую тоску по ней: энергичной, деловой, сильной, строгой, умной… Сейчас я словно забыта миром. Но мне не нужен весь мир. Мне нужна мама. А между нами вновь расстояние, стены. Доктор в те дни сказал маме, что костлявая приходила, но я сильная, и такие ей не нужны. Мне это было и без слов ясно, потому что самой сильной молитвой для меня были три слова: «Мама, помоги мне…» К матери взывают все в самых непростых ситуациях. Я вижу вокруг себя слабых больных людей. Страшно смотреть. Хорошо, что здесь нет зеркал. «Мама, как я выгляжу?» – «Как облезлая кошка…». Мама всегда говорит правду, и я благодарна ей за честность.