Невеста для психопата

Предисловие. Книга, которая началась со лжи.

“Когда тебе немного за тридцать, у тебя нет мужа, детей, кредитов и прочих отягчающих жизнь обстоятельств, ты можешь завести ипотеку или кота. И все испортить. А можешь поступить в магистратуру в иностранный вуз и подарить себе вторую юность.” С этих слов я начала писать книгу в далеком 2020-м году, всерьез планируя опубликовать сборник легкомысленных рассказов о своих романтических путешествиях в двадцать восемь стран.

Тогда мне было приятно думать о себе, как о яркой девушке с интересным международным опытом в любви, но что-то не давало мне покоя. Я никак не могла завершить начатое. Позднее я поняла почему: в первоначальном замысле книги было много нарядной мишуры, претенциозности, эротики и, увы, слишком мало правды.

Я прятала эту правду в тени гламурного образа от себя и окружающих до тех пор, пока судьба не заставила меня посмотреть ей прямо в глаза. Это было крайне болезненно. Однако, мне хватило духу признать один неоспоримый факт. Сорок с лишним лет своей жизни я прожила в насилии.

Так или иначе этот травматичный опыт влиял на выбор мужчин, реакций на определенные события и ситуации и лег в основу судьбоносных решений. Он же стал причиной парадоксально низкой самооценки, тотального недоверия к себе и всех вытекающих из этого последствий.

Чтобы стать предельно честной самой с собой, мне пришлось отказаться от любимой маски “фам фаталь”, от привычных шелков и туманов, а также от жаждущего гламурной обертки эго. Это решение далось мне крайне нелегко, однако, благодаря этому отважному шагу, вы держите в руках совсем другую книгу.

Я написала ее для всех девочек из семей с нарушенным психологическим климатом. Для каждой, кому не посчастливилось родиться в такой семье и расти в атмосфере побоев, унижений, психологической агрессии, угроз и леденящего равнодушия. Так жила моя бабушка, моя мать и, переняв печальную эстафету, большую часть жизни я сама. Эта книга призвана помочь моей дочери и всем девочкам, девушкам и женщинам, столкнувшимся с насилием написать новый более счастливый сценарий собственной жизни.

Не много ли я на себя беру? Вполне резонный вопрос. Безусловно, я не прославленный гуру, не авторитетный психотерапевт и даже не социальный работник. Я женщина, которой было суждено пройти через настоящий ад, не сдохнуть, не сойти с ума и, наконец, оказаться на другом берегу, на безопасном расстоянии от насилия. Если получилось у меня, есть шанс у любой другой. Даже если ее, как меня, годами дрессировали терпеть и молчать.

Дорога к свету из кромешной тьмы всегда начинается с принятого решения. На моё решение судьбоносно повлияла книга “Бойся, я с тобой. Страшная книга о роковых и неотразимых” Тани Танк. Прочитав ее взахлеб летом 2021 года, я впервые поняла, что происходит в моем браке и как далеко это может зайти. Вот вам наглядная иллюстрация могущества и благотворного влияния отдельной книги.

Уверена, что не лишним будет обратиться к уставшей от темы абьюза аудитории. Я неоднократно сталкивалась в публичном пространстве с саркастичными фразами: “Опять про абьюз?”, “Ну сколько можно?”, “Сегодня уже все что угодно упаковывается под абьюз лишь бы собрать аудиторию!”, “Надоело!”

Дорогой читатель, давайте заключим небольшое соглашение, прежде чем мы начнем. Вы оставляете за порогом данной книги все брезгливые позывы, которые вызывает у вас термин “абьюз”. Подавите их или отложите книжку и пойдите прогуляйтесь. Оставьте ее тому, кому она действительно нужна. Я предлагаю своему читателю не убояться ни психологического насилия, ни тирании, ни обесценивания, ни избитой темы нарушенных границ. Я знаю, что все это активно обсуждается на просторах интернета и часто используется для различных манипуляций. Однако, давайте не будем судить, пока не узнаем больше.

И еще одно предостережение. Вы держите в руках предельно откровенную книгу. Некоторые главы написаны кровью, в отдельных – есть сексуальные сцены. Я писала эту книгу так, как чувствовала, сердцем, максимально обнажив свою душу перед читателем. Я могла бы исключить эротический контекст и претендовать на святость. Но я обычная женщина, которая искала любовь, держа в руках компас со сбитыми настройками. О них и пойдет речь. Однако прежде, чем мы начнем я хотела бы низко поклониться людям, без которых эта книга вряд ли бы была написана и вышла в мир.

Меня всегда считали человеком, мастерски владеющим словом. Но мне не хватает слов, чтобы выразить благодарность восхитительным людям-маякам, озарившим мою жизнь светом своей веры, любви, заботы и просто фактом своего существования.

Я благодарю свою маму за то, что она неизменно была рядом, подставляя свое плечо именно тогда, когда я больше всего в этом нуждалась. За глубокую материнскую любовь, тепло и готовность разделить любую мою участь. Отдельно за то, что сумела стать единственной любящей бабушкой для моей дочери. Уверена, она пронесет свет этой любви в сердце через всю жизнь.

Благодарю свою дорогую подругу Ольгу за бесценный опыт настоящей женской дружбы, в которую я не верила, пока Оля не впорхнула в мою жизнь на легких крыльях своей красивой чистой души. Благодаря этой чудесной девушке, эта книга, наконец, была написана. Именно Оля первой поверила в мой писательский талант и настойчиво напоминала мне о необходимости “написать уже книгу” долгих десять лет. Будучи далеко, ты всегда была рядом, отдельное спасибо тебе за твое безгранично доброе сердце.

Благодарю свою замечательную, щедрую, красивую и теплую сестру Наталью за невероятную чуткость, глубокую мудрость, тысячи жестов настоящей заботы и за долгие искренние беседы, от которых на душе становилось легко и светло. Отдельно благодарю тебя за то, что ты другая, но никогда не судила меня за полеты в облаках. Ты была со мной на самом тёмном отрезке пути, буду помнить об этом с благодарностью всегда.

Благодарю писательницу Таню Танк за неожиданное, а оттого вдвойне приятное неравнодушие к судьбе моей книги. За чуткое внимание, бесценные советы, кропотливую редактуру и, конечно, за теплые слова. За исключительное мужество быть автором шести книг. Поверьте мне, написание книги – это вдохновенный, но титанический труд. Отдельная благодарность Татьяне за бескорыстную психологическую поддержку. Это бесценно.

Благодарю Катерину из Литвы за веру в мой талант. Помню далекий 2015 год, когда мы вместе были на обучении в Индии. Тогда Катя, слушая мои ироничные рассказы, удивленно восклицала: “Не понимаю, как ты до сих пор не написала книгу?!” Поездка закончилась, а Катя, ее вера и наша дружба осталась, чему я искренне рада.

Благодарю мою свежеобретенную, но будто тысячу лет знакомую Анну из Вроцлава. За искреннюю радость редких встреч, за слова поддержки в критические моменты и за реальную помощь. Отдельное спасибо тебе за то, что ты имеешь редкий талант дарить вдохновение и чувство полета.

Благодарю Наталью, с которой мы случайно обрели друг друга в стенах медицинского учреждения. Я никогда прежде не встречала таких многогранных людей. Благодарю тебя за то, что ты даришь мне роскошь общения много лет подряд.

Благодарю Ирину и всех участниц психологической группы “Стабилизация”. Вы, девочки, сами того не подозревая, несколько месяцев писали эту книгу вместе со мной. Благодарю каждую из вас за щедрость души, смелость, важные слова и инсайты.

И, наконец, низко кланяюсь главному учителю в моей жизни. А именно, моей покойной бабушке Юлии Романовне – выдающемуся педагогу русского языка и литературы, научившему меня глубокому уважению и неподдельному восхищению могуществом и красотой родной речи. Моя книга – ода твоей любви к русскому языку, которая зародилась в моем далеком детстве на твоих уроках в сельской школе.

Без вас я капля в море.

С вами-необъятный океан.

Мне невероятно повезло, что я вас всех знаю.

Часть сердца и души каждого из этих достойных людей впиталась в строчки этой книги, как целебный эликсир. Надеюсь, дорогой читатель, вы почувствуете его благотворный эффект.

Глава I. Город N. Лихие 90-е, предательства и раны, которые до сих пор кровоточат.

“Ты еб..ная тварь! Сука! Посмотри на себя, ты же не женщина даже! У тебя талия шире, чем жопа!”

Отборная брань отца в адрес моей матери была моей колыбельной с того момента, как я себя помню. Я засыпала под эти матюки, и, признаться, эти сцены стали самым ярким впечатлением о собственном детстве. Отец часто возвращался домой пьяным вдрабадан, выгонял мать из супружеской постели, так что ей ничего не оставалось, как тесниться на раскладном диване вместе с двумя дочками.

Я в ужасе смотрела на яростного родителя, расхаживающего в коридоре перед зеркалом. Намеренно открыв дверь в нашу спальню, он ходил туда-сюда, явно любуясь собой в отражении и, казалось, получал удовольствие, оскорбляя жену на глазах у детей. Причем, чем сильнее становилась его пьяная любовь к самому себе, тем больше доставалось моей несчастной матери. От страха я писалась в кровать каждую ночь ровно до того момента, пока мать не развелась. В год официального развода родителей мне исполнилось двенадцать лет.

“Лена, ну надо же… опять… Почему же ты не можешь вовремя ночью проснуться?”

Утром мама собирала мокрые простыни и уносила их в стирку, часто с укором. Я не виню ее. Ежедневная стирка в те времена была тяжелым процессом, она имела право сердиться. Однако, мой постыдный недуг и реакция окружающих внушали мне такое невыносимое чувство вины, что я вдвое сгибалась под этой тяжестью. На своих детских плечах помимо вины и стыда я несла тогда и глубокую печаль своей матери.

Она ничего не говорила и редко плакала, но я чувствовала эту глухую печаль кожей. Казалось, в нашем доме все было пропитано этим чувством. Я жалела ее и неосознанно страдала вместе с ней. Говорят, у детей психологических насильников, каким был мой отец, есть весьма ограниченный выбор будущей роли в жизни. Стать либо таким же насильником, либо жертвой. Я выбрала второе.

Когда мне было пять, отец влепил мне пощечину. Я хорошо помню этот момент. Он вернулся домой с работы, будучи подшофе, но в хорошем расположении духа. В такие редкие моменты мы с сестрой играли с ним в магазин, продавая ему за деньги его же личные вещи. Обычно игра в магазин с поддатым отцом была веселой. Он шутливо нам подыгрывал и сорил деньгами. Не знаю, что в тот вечер пошло не так. Мы остались на кухне вдвоем, он внезапно разозлился и ударил меня по лицу. Мне показалось тогда, что от удара я рассыпалась на части. Я часто думаю о том, что до сих пор не могу себя собрать.

Когда мне было шесть или семь лет, мы с отцом поехали в гости к его матери в маленькую деревушку на юге западной Сибири. Три дня его родня во главе с бабкой и дедом пела и плясала без остановки, алкоголь лился рекой. К моменту нашего отъезда вокруг меня были пьяными абсолютно все взрослые, включая моего отца. В результате мы с ним сели на электричку до дома моей другой, более сознательной бабушки, без билетов.

В коллективном пьяном угаре никто из взрослых людей даже не подумал, что нужно оплатить проезд. Я уже тогда осознавала ответственность за безбилетный проезд, а потому цепенела от ужаса в той электричке три мучительных часа. В моем детском воображении вот-вот должны были прийти сердитые контролеры и высадить меня с невменяемым отцом прямо в глухом лесу, где бродят голодные волки. Контролеры в итоге не пришли, но страх прочно засел в моей памяти.

Отец приводил в дом любовниц, когда мама уезжала в командировки. На семейных праздниках он всегда был в стельку пьян. Он не бежал за врачом для меня, когда я тяжело болела бронхитом и задыхалась. Однажды он даже просил помочь ему продать ворованное шмотье. Из всего перечисленного можно сделать вывод, что мой отец был редкой сволочью. Возможно, так и есть. Но я любила его самой чистой детской любовью, и никакие здравые аргументы не могли повлиять на мою преданность.

Как сейчас помню, как мы возвращались из отпуска на море, и он стоял на летном поле, встречая наш самолет. Отец не отличался породистой красотой, но служебный темно-синий мундир и широкополая фуражка с символами авиации была ему к лицу. Он был амбициозным, щедрым и остроумным человеком с феноменальным чувством юмора. Я обожала его, и эта эйфория распространялась автоматически на все, что было связано с авиацией. Помню, как в начальной школе мы с классом ездили на экскурсию в аэропорт.

“Мой папа сказал не трогать здесь ничего!” – деловито одергивала я одноклассников в салоне новенького самолета. Что говорить, у меня редко была возможность повыпендриваться, чаще мне приходилось краснеть за своего отца. Но на таких экскурсиях, да еще и официальных советских праздниках с парадами, куда отец брал нас с сестрой пройтись в одной колонне с красивыми летчиками, я умирала от гордости за него и была счастливой дочкой.

Моего отца называли в городе N человеком-легендой. Он был начальником службы перевозок единственного в городе аэропорта, что во времена тотального дефицита авиабилетов делало его важной персоной. Его заваливали дефицитным тряпьем и деликатесами. Красивые бабы с разбегу прыгали ему на грудь. Коллеги и приятели всех мастей щедро наливали ему “за здоровье” и “на посошок”. В общем, не спиться в таких обстоятельствах, учитывая генетическую предрасположенность, было сродни чуду. Он продержался молодцом чуть больше пятнадцати лет. Дальше начались запои, скитание по алкохатам и позорные сцены с милицией и вытрезвителями.

После развода маме удалось выбить ему “однушку”, в которую он ушел жить вместе со своими приятелями-алкашами. Я приходила в эту холостяцкую берлогу и драила ее до блеска в надежде отмыть душу отца от пагубной страсти. В двенадцать лет я верила, что вернувшись в сияющую чистотой квартиру, мой отец однажды бросит пить.

Он дал мне ключи от своей квартиры и просил никому об этом не говорить. ”Это будет нашей с тобой маленькой тайной, ” – шутливо сообщил он мне и игриво подмигнул.

Невзирая ни на что, я знала, мой отец меня любит. Возможно, самой корявой любовью в мире, но в ее наличии в сердце своего родителя я почему-то не сомневалась. А потому решила верно хранить наш с ним секрет, пока не наступил день, когда эта верность обошлась мне дорого.

Мой отец ушел в очередной запой, а в его квартире начался потоп. Вода лилась на квартиры снизу, соседи паниковали, коммунальщики не могли попасть внутрь. Весь подъезд многоквартирного дома в тот день ходил ходуном. Моя мать металась по городу, пытаясь разыскать отца, чтобы открыть чертову дверь. А я сидела с ключом в руке и никак не могла понять, что же мне делать.

Сказать маме, что у меня есть ключ и предать отца? Или сохранить это в тайне и просто смотреть со стороны на отчаянные попытки матери разыскать загулявшего бывшего мужа? В общем, пару часов спустя, я решила признаться и одним махом предала всех. Мать накричала на меня за то, что я ничего не сказала раньше. В двенадцать лет этот тайный ключ как символ верности беспечному отцу стал для меня слишком тяжелой ношей. С тех пор я мучаюсь в любой ситуации, когда нужно принять решение.

На наше последнее свидание мой отец пришел трезвым, гладко выбритым, в опрятном пальто. Он обещал мне начать все с чистого листа и казался другим человеком.

“Знаешь, дочь, я принял решение уехать и начать в новом месте новую жизнь.”

Я не могла поверить своему счастью, надо же, мой отец решил бросить пить! Я была на седьмом небе от счастья и уже представляла, как скоро буду им гордиться. Глядя на него, в душе я ликовала. Я ушла с той встречи с отцом, переполненная надеждой.

Два дня спустя его убили в пьяной потасовке. Мой талантливый, харизматичный и некогда амбициозный отец погиб, как бомж от рук таких же опустившихся маргиналов. Дабы сокрыть следы преступления, его тело сожгли. Мы хоронили его с закрытой крышкой гроба с приклеенной наспех фотографией. На этом фото он был в темно-синем форменном мундире, с беззаботной улыбкой на лице. С той картинки на меня смотрел отец, у которого все было впереди.

Я не смогла поверить жестокой правде о его смерти и несколько месяцев после похорон видела сон, что он не умер, а уехал в другой город втайне от всех. В своих снах я ездила по этим городам и искала его, каждый раз безуспешно. Позже я объездила двадцать пять стран и никак не могла отделаться от ощущения тревоги и бесконечного поиска того, что найти невозможно.

Скажи: “Папа, я искала тебя по всему миру, но так и не нашла.”

Повторяя эти слова за ведущей терапевтической сессии, я разрыдалась от внезапно нахлынувшего на меня горя. На сессию по методу системно-семейных расстановок немецкого психотерапевта Берта Хеллингера я пришла в возрасте сорока двух лет, чтобы вдруг осознать: больше двадцати лет я искала по миру отца, которого так и не отпустила.

Фигура отца в той расстановке просила забрать из нее опоры. Любовь оставить, а свои опоры забрать. Я выросла без них, и брешь на том месте, где должен быть крепкий хребет, сыграла в моей судьбе роковую роль. Так, прихрамывая на обе ноги, я ковыляла по жизни в надежде за кого-нибудь зацепиться. Причем, чем сильнее я хромала, тем меньше тепла и заботы давали мне мои мужчины.

Мой первый любовник был в городе криминальным авторитетом. Иногда он обращался со мной, как с шалавой, с подчеркнутым неуважением. Я была хорошисткой во всех смыслах и лучше всего с детства у меня получалось терпеливо молчать. Он был старше и сильнее меня. А тот, кто сильнее и агрессивнее, тот и прав.

Мы были вместе до самого конца средней школы, в целом странный и болезненный роман растянулся на два года. С участием этого жесткого парня с криминальной биографией я помню только два жизнеутверждающих эпизода.

Второй муж моей матери был психопатом и патологическим ревнивцем. Он бил ее на моих глазах и однажды в припадке гнева сжег дотла ее любимую дачу. Мамы чудом не оказалось в том дачном домике в ту страшную ночь. Милиция бездействовала, я пошла кланяться бандитам. Один из них и был тем упомянутым выше авторитетом, мы встречались уже несколько месяцев до страшного инцидента с поджогом. Мой бойфренд выслушал длинный эмоциональный монолог и нехотя пообещал разобраться.

В итоге его суровые ребята убрали трусливую гниду из города в три дня. За помощь с маминым психопатом я бандиту до сих пор благодарна. Но за то, как он со мной обращался, я позже пожелала ему гореть в аду. У меня тогда не было опыта, он был первым. Будучи девочкой, я поверила, что другого отношения к себе просто не заслуживаю.

Иногда у меня появлялось желание мстить миру за все. За незаслуженную боль, за катастрофическое детство и все мои накопившиеся обиды. Когда мне исполнилось пятнадцать или шестнадцать, я пригласила друзей из школы в загородный домик на торжество. Они все вели себя там, как свиньи. Напились, заблевали все кругом и раскурочили этот дом в дрова. Я была уверена, что администрация базы отдыха обяжет меня заплатить внушительный штраф. Но на деле все ограничилось серьезным разговором и последним китайским предупреждением.

Мне хотелось отомстить приглашенным за испорченный праздник, за хамское поведение и за то, что мне никто из них ничего не подарил. Я соврала ребятам и попросила всех скинуться на штраф за испорченный домик. Обида захлестнула меня, мне казалось, я беру с них справедливую дань. Благодаря одной лицемерной сучке, которая меня, кстати, на эту аферу и подговорила, правда быстро открылась. В один зимний вечер меня вынудили прийти на разборки в заброшенный подвал.

К слову, годы моего взросления пришлись на лихие девяностые. Школа стала для меня самым жестоким университетом, так как подростки тогда вели себя, как малолетние преступники. В нашей школе все время кто-то кого-то бил, мальчики воровали, девочки рано начали заниматься сексом. Мы все рано пригубили алкоголь и, шутки ради, глотали феназепам вперемешку с водкой после уроков. Для некоторых ребят хождение по острию бритвы закончилось реальным тюремным сроком, наркоманией и даже ВИЧ-инфекцией. Бунтовать против закона и установленных правил тогда считалось нормой, причем, никто в моем кругу в этот бунт не играл, все было взаправду.

В общем, я пришла на “сходку” с пятнадцатилетними детьми, но ощущала себя так, будто попала на настоящие криминальные разборки. В девяностые это могло закончиться чем угодно.

“Ты понимаешь, крыса, что за этот поступок мы тебя сейчас пустим по кругу…” – металлическим тоном сказал мне главарь школьной банды по имени Тимур. На мгновение эта угроза группового изнасилования заморозила мое тело и все мои чувства. А потом я вдруг ощутила внезапный прилив мистических сил и сказала сама себе мысленно:

“Ни одна сволочь меня здесь не тронет, иначе все сядут.” Я физически ощущала мощное поле, сохранившее мою честь от публичного позора.

К счастью, этот эпизод обошелся без насилия, меня просто коллективно травили в школе шесть месяцев подряд. Тогда я поняла, что я очень сильный и смелый человек. Я могла сменить школу, могла рассказать своему криминальному бойфренду про травлю, но я промолчала и осталась в школе. Я ходила туда каждый день как на казнь.

Возможно, это был вид изощренного самоистязания. Я винила себя за подлый поступок больше всех моих палачей. Однако, изо дня в день я несла свой крест с высоко поднятой головой и идеальной осанкой. Я дала себе слово, что выдержу все, и однажды травля прекратилась. В тот день за мной к школе приехал мой бандит на красивом авто, и все сверстники мгновенно прикусили языки. Вместо чудовищных оскорблений они стали почтительно кивать мне в знак приветствия. Возможно, это было еще одним поводом, почему я продолжала с встречаться с жестоким любовником.

Однако, до массовой ненависти, как, впрочем, и до коллективной любви мне тогда уже не было никакого дела. Я отделилась от социума. Его прикосновения к моей гиперчувствительной душе были слишком болезненны. Сама того не понимая, я прожила на безопасном расстоянии от близких связей и глубоких чувств до тридцати семи лет. Именно в этом возрасте я родила ребенка и впервые почувствовала, что больше не боюсь. Ни боли, ни любви, ни даже смерти.

В восемнадцать лет я уехала из родного города в Тюмень и поступила на журфак на бюджетное место. Помню, в детстве я бредила игрой на фортепиано, но сварливая училка музыкальной школы растоптала мою зарождающуюся любовь к искусству. После двух лет публичных порок без каких-либо внятных оснований я даже мечтала сломать себе палец, чтобы больше не ходить в музыкалку и не видеть ее перекошенного злобой лица. К слову, я до сих пор не притрагиваюсь к пианино. Тело отказывается повиноваться, хотя в голове не раз мелькала мысль сесть за инструмент и вспомнить давно позабытое удовольствие от касания к белоснежной нежности чутких клавиш.

Журналистом мне захотелось стать гораздо позже, но я точно знала, что этой мечты не уступлю никому. Я за нее боролась. Так, написав грандиозный сценарий для школьной игры в КВН и выиграв конкурс репортажей на местном телевидении, я сама себе проложила дорогу в желанный мир. Только там я могла быть творцом, художником, экстравагантной дивой с каким угодно прошлым и создавать из слов и идей новую реальность. Этот новый чудесный мир стал для меня спасением.

Глава II. Город грехов. История о баснословной цене за сомнительные блага.

Я поехала покорять Москву, пребывая в иллюзии, что точно стану в этом городе настоящей звездой экрана. К тому моменту я уже закончила три курса тюменского журфака, попробовала свои силы на местном ТВ. Словом, к профессиональной составляющей моей личности у меня не было претензий. Задатки, очевидно, были. А вот в душе царил полный раздрай. В возрасте двадцати одного года я не то, чтобы не верила в себя, у меня вообще не было с собой никакого выстроенного диалога.

Я не знала, кто я, чего хочу и куда двигаюсь. Меня носило порывистыми ветрами то в одну, то в другую сторону как осенний лист, и в этом хаотичном танце мне было не за что зацепиться. В юности я была ослепительно яркой, но абсолютно чужой для себя. Причем, чем сильнее росло во мне это отчуждение от собственной личности, тем сильнее я его прикрывала внешним эпатажем.

Для Москвы я была вопиюще провинциальной. Я выходила в толпу сердитых и усталых москвичей, без остановки бегущих по своим делам, как оперная дива. Только представьте длинный искусственный хвост на голове, макияж в стиле смоки айз, кожаное пальто с разноцветными перьями меха и нарощенные когти невыносимой расцветки. Не удивительно, что меня однажды загребли в милицию по подозрению в проституции. Меня тогда это страшно оскорбило. Я просто эффектная девушка, что в этом плохого? Повинуясь своему личному чувству стиля, я выходила на улицу в леопардовых штанах в облипку, с внушительным декольте и в длинных ботфортах на высоких каблуках и искренне недоумевала, почему все кругом то и дело предлагают мне перепихнуться. Мой первый начальник на ТВ в столице как-то лаконично описал главный посыл, который транслировал мой имидж.

“О, Лена с подругами собралась на майские в Турцию?! Я уже вижу толпу чурбанов, которые будут коллективно дрочить, глядя на ее леопарды!”

Конечно, мы все дружно посмеялись, но факт оставался фактом. Я была ходячей провокацией, причем, в круглосуточном режиме. Однако, истинный смысл этого вызова был для меня загадкой. На причину моей оглушительной эпатажности впервые свет пролился много лет спустя на приеме у нейропсихолога. Я пришла к нему вместе со своей неугомонной трехлетней дочкой, но поняла многое про саму себя.

“Это не просто вызывающее поведение, ваша девочка использует провокацию, чтобы очертить пределы. Как далеко я могу зайти? Чем мне ответит окружение? Ее сильно тревожит отложенная неизвестность, а потому она нагнетает наказание, чтобы скорее его пережить. Ее чувство безопасности нарушено, это факт. И пока оно не будет восстановлено, она будет лезть на рожон изо всех сил. ”

В юности я ныряла с самых высоких мачт кораблей в глубокие воды неизвестных рек, летала на истребителе, прыгала с парашютом на высоте четырех тысяч метров и уезжала в ночи на авто с малознакомыми людьми. Я язвила в обществе явно небезопасных мужчин и посылала на три буквы людей с криминальной биографией. Я будто кричала миру: “ Давай, накажи меня скорей, это ожидание меня пожирает!” И мир отвечал мне отвратительными сценами матерной брани, легкими побоями и даже сексом по принуждению. Я неосознанно наказывала сама себя с помощью других людей, каждый раз все глубже погружаясь в чувство собственной никчемности. Тогда я верила, что мир ко мне безосновательно несправедлив. Мне понадобилось двадцать с лишним лет, чтобы понять, что это заблуждение. Самобичевание притягивает наказание. Мир и тогда, и сейчас находится в тотальном равновесии.

Работая журналистом на ТВ, я имела неограниченный доступ к контакту с интересными, статусными и талантливыми мужчинами. За мной ухаживал один известный адвокат, один именитый режиссер и один женатый олигарх, перманентно находящийся на грани развода. В длинном списке ухажеров за долгих восемь лет было много достойных мужчин с созидательным началом, однако, я неизменно выбирала тех, кто причинял мне боль.

С будущим губернатором одного региона РФ, имя которого я намеренно не оглашаю, мы познакомились случайно. Меня пригласили на вечеринку в один столичный ресторан. Он был в числе приглашенных и с первых секунд произвел на меня ошеломляющее впечатление. Я понятия не имела кто он, но могучая сила его природной мужественности вызвала во мне мгновенную влюбленность. Я смотрела на него как на Бога весь вечер и боялась спугнуть своим нечаянным острословием или откровенной глупостью. Мы сидели на расстоянии одного метра друг от друга, и я таяла как свечка от внезапно вспыхнувших чувств. Когда он засобирался домой, я почти крикнула:

“Пожалуйста, побудьте еще с нами!”

Он улыбнулся мне по-отечески и оставил свой номер телефона. Кстати, будущий губернатор не отличался породистой красотой. Это был крупный мужчина с грубоватыми чертами лица, тяжелой челюстью и выдающимися ушами. Однако, от всего его существа веяло такой надежностью и силой, что я пошла бы за ним из того ресторана на край земли. С первых секунд нашей случайной встречи я поняла, что влюбилась в него вдребезги.

Выждав для приличия пару дней, я ему позвонила. Общаться с будущим губернатором было удивительно легко. Как выяснилось, мы оба родились на севере Сибири, имели схожие ценности и главное, совершенно идентичное чувство юмора. Он был старше меня на десять лет, но разница в возрасте не играла для меня никакой роли. Точнее, она меня завораживала. В его фигуре, лице, юморе и даже привычке носить элегантные пальто я видела сходство со своим погибшим отцом. Этот мужчина был для меня надежным взрослым дядькой, хотя по паспорту ему было чуть больше тридцати. Его несвободный статус, безусловно, смущал меня, но его супруга с ребенком жила в Сибири, а значит, позорные голожопые сцены с застуканными любовниками в нашем с ним случае были исключены.

Будущий губернатор был невероятно занятым чиновником, и это сильно омрачало мой романтический настрой. Я изнывала от тоски по нему, но ничего не могла сделать с его перенасыщенным графиком. Когда ему удавалось выкроить свободное время, мы встречались, ели, много говорили, смеялись и вместе наслаждались драгоценностью случайных часов. Я долго не подпускала его к себе не потому, что набивала себе цену. Он был катастрофически мне дорог, и я отдавала себе отчет, что утону в этой любви с головой после первой же ночи. Отдам ему должное, он достойно держался, не педалировал тему интима и умело переводил неловкие паузы в искрометные шутки.

Спустя пару месяцев с момента нашей первой встречи я позвонила ему в день его рождения. Он прослушал мой заготовленный поздравительный текст, а потом как-то запросто сообщил: “Я очень рад, что ты у меня есть.”

В его словах было столько тепла, что у меня мурашки пошли по коже. Я понятия не имела, есть ли у него женщины помимо меня, но эти слова звучали даже лучше, чем признание в чувствах. Он как будто подтвердил мою персональную для него значимость, а такие мужчины, как он, мне тогда казалось, словами не бросаются.

“Я сегодня улетаю с рабочим визитом в другой город и вернусь в среду. Даже если мой самолет приземлится поздно вечером, я обещаю тебе, мы точно увидимся.”

Умение держать свое слово без оглядки на обстоятельства придавало ему в моих глазах небывалой сексуальности. В обещанную среду будущий губернатор позвонил мне в восемь часов вечера и попросил взять такси за его счет. Я прилетела к нему на ночное свидание не на авто, но на легких крыльях. В чиновничьих апартаментах с красивым видом на Кремль мы выпили вина, поговорили, вдоволь посмеялись. А потом он просто взял меня в свои крепкие объятия, как большой сибирский медведь и бережно качал в них до утра. Это была лучшая ночь в моей жизни. Не потому, что секс отличался идеальной техникой, элементами сафари и еще какой-нибудь постановочной лабудой. Той ночью он подарил мне столько нежности, сколько я отродясь не чувствовала ни от одного мужчины.

Утром будущий губернатор заботливо закутал меня в шарф, усадил в машину к своему шоферу и растворился в суетливой Москве. Как выяснилось позже, навсегда. Весь день я пребывала в тотальной эйфории и ждала его звонка, сообщения, да чего угодно, лишь бы от него. Однако, мужчина, которого я полюбила до слез, ушел из моей жизни точно так же, как мой отец. Внезапно и вероломно. От осознания факта, что он не вернется, я чуть не умерла той весной от горя.

Я долго мучилась, пробуя найти объяснение его жестокому поступку. Может, я уснула ненадолго под утро и храпела, как пьяный слесарь? Или ему не понравился секс? А вдруг он просто играл со мной в любовь? Однако, той ночью в нем было слишком много трепета, подделать такое невозможно. Наверное, он испугался, но чего именно? Самая болезненная версия печального сценария была такова: он просто ждал, чтобы меня поиметь, а потом пошел дальше жить свою жизнь. Но это было бы слишком примитивно. Мужчина, с которым я провела восхитительную ночь, обладал такой харизмой, что мог рассчитывать на расположение любой, даже самой недоступной женщины. Полигамный спринт с трофеями в виде секса его не интересовал, в этом я почему-то была уверена.

Кстати, я даже не пыталась ему позвонить, мне было стыдно и страшно. А вдруг я услышу то, чего не смогу пережить или, напротив, он скажет что-то любезное и катастрофически невнятное, от чего мне станет только хуже? В общем, я щедро сыпала соль на раны в своем сердце месяца три. На четвертый пришло смирение. Я уперлась в него носом, как в глухую стену просто для того, чтобы не сдохнуть. Он бросил меня после первой и единственной ночи. Точка. Идем дальше.

Через несколько месяцев он сам мне позвонил. Сообщил, что лежит в сибирской больнице с переломом. Мне не хватило духу задать ему вопрос о причине его внезапного исчезновения. Возможно, потому что пережить похороненную внутри боль еще раз для меня было сродни суициду. Это был неуклюжий разговор, я даже не знаю, что его сподвигло набрать мой номер. Он ни в чем не каялся, ничего не обещал, не говорил о чувствах. Это было похоже на звонок с того света. Когда память о человеке в сердце еще есть, а его уже нет и не может быть рядом.

Губернатором он стал через семь лет после нашей встречи в столице. Я часто вижу его лицо в различных медиа. Он не развелся с женой, но имел скандальный роман с одной медиа персоной. Говорят, он даже спас ее умирающего новорожденного ребенка. Причем, ребенок этот был от другого мужчины. Эта история доказывает, что он всегда был большим и благородным человеком, именно за это я его и полюбила. Что до наших быстротечных взаимоотношений, то, в конце концов, он ничего мне не обещал. Я упала в эту любовь по собственной воле без каких-либо гарантий. Думая об этом, я расколотила на тысячу осколков целый стеклянный сервиз о кафель своей ванной комнаты. Мне полегчало. Теперь я почти не помню боли, помню только его безбрежную нежность. За это я ему благодарна, а потому смиренно беру этот опыт ровно по той цене, по которой он мне достался.

“Да всем плевать на то, при каких обстоятельствах познакомились этот мужчина и эта женщина. Была ли она путаной, содержанкой и какой у нее уровень айкью. Важно только то, что сейчас она ездит на бентли,” – вот так коротко изложил один известный политик суть идеального союза между мужчиной и женщиной в Москве. Этот харизматичный и красивый мужчина был любовником одной из моих столичных подруг, мы иногда встречались за одним столом на праздники. Надо заметить, что философия крепкой любви, построенной на оплоте из шуршащих купюр, отнюдь не была циничной. В ней было много правды.

В те годы охоту на олигарха в моем кругу тогда вели абсолютно все женщины, начиная от красивых содержанок и заканчивая девушками с завидными профессиональным резюме. Я тоже не была исключением. Чего уж тут греха таить, было время, когда я тоже с энтузиазмом торговала внешностью в обмен на внимание статусного ухажера. Эта лихорадка повальной олигархомании на заре нового тысячелетия инфицировала абсолютное большинство жительниц города грехов. Своего олигарха я встретила, позируя одному корейскому скульптору в его творческой мастерской.

“Надо же, – сказал мне на одном таком сеансе сосредоточенный на лепке скульптор, – ты буквально расцветаешь в этом процессе на глазах!”

Возможно, дело было в том, что позировала я абсолютно обнаженной. У нас со скульптором не было никаких интрижек, он ни разу не касался меня, не смотрел на мое тело с вожделением. Он просто творил и, глядя на результат, я цвела от осознания красоты своего тела. По завершении работы каждый раз я одевалась, а потом в неопрятную мастерскую в центре столицы стекалась толпа очень интересных мужчин. На импровизированные тусовки съезжались именитые режиссеры, известные актеры, одаренные музыканты, талантливые пиарщики и, конечно, не обходилось без олигархов.

“Элен, вы удивительно хороши. А не желаете ли вы уединиться с вашим преданным поклонником?”

“Ой, Павел, даже не начинайте. О ваших похождениях знает уже пол-Москвы!”

Звездные сексоголики в той мастерской тоже водились, но они никогда не представляли для меня интереса. Ловеласы, не пропускающие ни одной юбки, были для меня безнадежно скучны. Мое внимание было сосредоточено на более интересной мужской фигуре.

Его звали Петр, ему было около сорока лет и свои миллионы он заработал на автоматах, продающих слоеные пирожки. Король выпечки был статным и степенным мужчиной. Он много молчал, всегда по существу говорил, и его вердикта в любой дискуссии публика ждала, как слова императора. Мне всегда казалось, что он наделен нечеловеческой интуицией и, возможно, именно она помогла ему стать богачом.

Кстати, внешне Петр был далек от идеала. Привлекательными в нем были, пожалуй, только его внушительный рост, красивые кисти рук и сильные ноги, на которых он крепко стоял в сложной иерархии столичного бизнеса. А вот верхняя половина его туловища вызывала странные ощущения. Женоподобные узкие плечи, глубоко посаженные крошечные глазки с прищуром и немного шепелявая дикция делали его похожим на ящерицу. Словом, меня никогда не тянуло к нему как к мужчине. Сексуальным мне казался только его мозг.

“Посмотри на этот закат за окном… Это восхитительно. Каждый раз, глядя на это чудо природы я думаю о необъятности вселенной…”

Петр любил говорить о высоком. Он часто мучал меня своими долгими монологами об эфемерном. Дело в том, что он всерьез увлекался эзотерикой, читал мудрые книжки просветленных людей, и это хобби возвысило его в собственных глазах над серой массой непосвященных личностей. Он часто говорил мне, что я слишком приземленная. Дабы проработать свою очевидную духовную никчемность, однажды я поехала с ним на ретрит на морское побережье.

Медитации в программе ретрита начинались строго в пять утра. Для меня бодрствование в это время суток само по себе было пыткой. Помню, сидела я на этих медитациях в позе лотоса в неотапливаемом зале бывшего санатория и не видела в процессе никакого смысла. Все активно делились какими-то образами, видениями, взахлеб описывали свои озарения. Мой одухотворенный спутник, как выяснилось, видел и чувствовал больше всех. Меня это раздражало. Наверное, потому что, послушно закрывая глаза, я видела только манящую теплую кроватку, из которой меня ни свет ни заря дергала его настойчивая рука, да еще много других приятных вещей, которыми можно было бы заняться на море вместо тупого сидения в ледяном актовом зале.

На третий день я не пошла на медитацию и пропустила коллективный выброс негативных эмоций, при котором санаторий ходил ходуном от воплей. Меня эта вакханалия чувств тогда страшно рассмешила. Признаться, все происходящее вокруг казалось мне цирком. Это сейчас я могу медитировать, поститься, пребывать в аскезе и чистить свои энергетические центры с завидным упорством. В двадцать шесть мне хотелось целоваться, петь и танцевать. И еще носить сексуальные платья.

В общем, прогуляв третий день спасительного ретрита, я надела самое красивое платье, открыла бутылку вина и предложила олигарху потусить при свечах на балконе с красивым видом, пока прилежные ученики внизу будут усердно жевать ботву в вегетарианской столовой. Тем вечером мне хотелось мяса, вина и неприличного праздника плоти. Моего эзотерика даже не пришлось уговаривать, он сошел с праведного пути с плохо скрываемым удовольствием.

Утром четвертого дня на ретрит прибыл главный гуру этой масштабной секты. Честное слово, с такой помпой не встречают, пожалуй, даже Патриарха Всея Руси. Под гремящий звук фанфар этого гуру буквально вынесли на золотом троне в зал, и к его ногам припали многочисленные приверженцы культа, все как один в белом. Гуру тоже был в белоснежных одеждах с ног до головы, да еще и в невозможной короне. Не лишним будет отметить, что венценосный чувак не удостоил публику ни единым словом. За него говорила маленькая женщина, больше похожая на сердитую собачонку.

“Вы должны отказаться от своих родственников,” – протявкала “собачонка”

“Петь, ты как хочешь, а я поехала домой. Еще немного и во имя спасения души нам предложат отказаться от своей недвижимости.”

“Ну да, неожиданно. Вход рубль, выход два. Ты права, поехали.”

Мы вернулись в весеннюю Москву, и олигарх предложил мне пожить в своем пустующем доме на Рублевке. Сам он проживал в квартире в центре столицы и не планировал переезда загород. Жить вместе он мне, кстати, не предлагал, и слава Богу. Для гармоничного совместного проживания нам не хватало главного скрепляющего элемента – любви, к тому же он был женат. Его супруга проживала в США и даже умудрилась родить там ребенка от другого мужчины. В общем, его личная жизнь была слишком запутанной, погружаться в ее детали мне совсем не хотелось. Мне хотелось красивого антуража, ярких беззаботных встреч, интересных поездок и насыщенных разговоров. Все это было не про быт и не про настоящую связь. Эта была игра, в которую мы оба играли по молчаливому согласию и без обоюдных претензий.

Однажды в его дом на Рублевке приехала с визитом из Сибири моя мама. В Москве ей сделали сложную стоматологическую операцию, но она даже с щекой размером с апельсин нашла в себе силы спуститься вниз для знакомства с моим кавалером. Не знаю почему, но в тот вечер она предпочла говорить о своем огороде. Наверное, потому, что была свежеиспеченной пенсионеркой, а всем внезапно исключенным из насыщенной социальной жизни хочется говорить про свои достижения на земле. Между прочим, у моей мамы за плечами два высших и двадцать лет работы на руководящей должности в крупной компании, но в тот вечер она вслух гордилась небывалым урожаем.

Олигарх был разочарован. Для него подобные разговоры были определенно не по статусу. Он выглядел так, будто запачкал об эти разговоры о земле свои аристократические ладони.

“Знаешь, Петр, на этой самой картошке выросло целое поколение достойных людей. Я в том числе. Иногда в моем детстве на Севере кроме того, что выросло на грядках в доме нечего было есть.” – сказала ему я, но, по-моему, эти слова не умалили его брезгливости.

Красивый дом олигарха был похож на музей. Все в нем было дорогим, черно-белым и подчеркнуто бездушным. Это удивительно, но Петр больше всех из моего окружения говорил о душе, на которую в его доме не было даже намека. Я жила в “музее” пару месяцев и зябла от неуютной атмосферы этого жилища. Жить здесь было все равно, что в больнице. К тому же из-за работы мне необходимо было перебраться обратно в Москву, я начала искать квартиру в аренду. Олигарх благородно предложил мне ее оплатить, а потом внезапно засомневался в своем решении.

“Я подумал, мы же друзья. Я могу тебе дать эти деньги в долг, отдашь, когда будет возможность.” Надо заметить, что Петр часто метался между духовным и материальным и последнее часто одерживало победу.

Наш роман сошел на нет так же быстро, как когда-то набрал обороты. Мы перестали видеться. По слухам, он вскоре воссоединился с женой, потом они опять разошлись. Прошло несколько месяцев с моего отъезда из его загородной резиденции, как олигарх неожиданно явился с подарками из Америки. Петр подарил мне вульгарное красное платье в блестках и стразах, сумочку, усеянную брильянтиками и еще гигантскую куклу в красивой коробке. Это был самый нелепый подарок за всю мою жизнь.

Что он хотел сказать этим жестом и этим выбором? Позднее я вдруг поняла: ничего он не хотел сказать. Он просто ничего обо мне не знал. Не знал, не чувствовал и не стремился прикоснуться к чему-то, кроме нарядной оболочки. И это было взаимно. Все дело в том, что мы с олигархом были чужими друг другу, а наша непродолжительная связь – чистой воды суррогатом. Была бы я с ним, если бы он не был богат? Честный ответ, вряд ли. В те годы я повиновалась стадному инстинкту и даже немного гордилась тем, что мой любовник входит в ряды недосягаемой московской элиты. Однако, сейчас, воскрешая в памяти пластиковый привкус этой ненастоящей любви, я испытываю за эту историю неловкость.

“Сядь на диване напротив и раздвинь ноги. Давай, смелее, это не то, что ты думаешь. Это искусство!”

Один известный режиссер подцепил меня на телевизионной вечеринке и велел мне усесться напротив него в людном месте с ногами врастопырку. Никакого намека на искусство я в этом, увы, не обнаружила. Мне просто показалось, что режиссер был малость придурковат. За то, что я не посмотрела с придыханием всю коллекцию его патриотических и нудноватых фильмов мэтр, шутя, обозвал меня дурой. И тут же пригласил просвещаться на Мосфильм.

Я поехала на киностудию исключительно из любопытства. Однако, сценарий этого визита был до жути примитивным. В его солидном мосфильмовском кабинете он сделал краткий экскурс в историю своей великой карьеры в кино, налил мне кальвадоса и, пару мгновений спустя, навалился на меня всей мощью своей именитой плоти. Я чуть не задохнулась, пытаясь ускользнуть от его усатых поцелуев и цепких объятий. Отдышавшись, я попыталась ему сообщить, что он неправильно понял цель моего визита. Я-то приехала Мосфильм посмотреть, но не увидела там ровным счетом ничего, кроме похоти. Именитый режиссер обиделся как ребенок, но повел себя как джентльмен.

“Мой шофер отвезет тебя домой” – сердито пробурчал мэтр и осушил полстакана брендового самогона одним глотком.

“Ну что, теперь вы у нас в фильмах будете сниматься?” – весело спросил у меня шофер, когда я садилась в машину.

“Слава Богу, нет!” – радостно ответила я и облегченно вздохнула. К счастью, у меня не было амбиций в кинематографе, а потому я могла играючи отказаться от всенародной славы через постель.

Другой интересный эпизод в моей жизни в столице был связан с известным адвокатом. Его звали Михаилом, он был высок, красив и необычайно харизматичен. По совместительству с яркой карьерой в юриспруденции Миша находил талантливых музыкантов и делал их них звезд. Он приезжал за мной на работу на мотоцикле, водил в атмосферные места, а также часто звонил по выходным из своего загородного дома для эротических бесед.

“Я хочу пригласить тебя за город на выходные. Нам будет здорово вместе, вот увидишь. Я хочу лизать у тебя.”

“Боже мой, – думала я, – неужели у тонкого, умного и талантливого мужчины нет других способов изложить свою пикантную мысль, кроме использования фраз с максимально тошнотворным эффектом?”

Как выяснилось позже, в тот период жизни Мишаня плотно сидел на кокаине, и этот факт объяснял его удушливую эротоманию, распространявшуюся, казалось, на каждый наш разговор.

Любовниками мы так и не стали, но нам удалось остаться приятелями. Невзирая на все свои слабости, человеком Миша был очень интересным. Замечу, что он два раза в жизни именно он помог мне в трудных ситуациях абсолютно безвозмездно. За время нашей дружбы он успел развестись с одной женой и жениться на другой. Та другая была настоящей оторвой. Однажды мы случайно встретились с Мишей в ночном клубе. Он говорил мне о новой супруге с подлинным восторгом

“Ты не представляешь, с ней можно все! У нас в сексе нет никаких табу. Я никогда не был так счастлив! Слушай, давай будем любовниками втроем, моей жене это понравится.”

“Хм… заманчивое предложение… только вот я никак не могу понять, зачем это мне?”

Мы дружно посмеялись и разошлись. Года три спустя он попросил меня снять свадебный фильм для его взрослой дочери от первого брака. На обсуждение сценария пришел уставший от жизни глава большой семьи. Его некогда отвязная жена родила девочку и почти сразу забеременела другой. Она сильно изменилась в связи с материнством. Согласитесь, сложно представить себе женщину, танцующую стриптиз на столе на девятом месяце беременности.

Миша признался, что в принципе, его нынешний брак мало чем отличается от предыдущего. Он хотел вечного праздника, а получил обязательства и казался разочарованным. Я много видела таких кислых лиц среди фейсов образцовых женатиков. Глядя на них, я никак не могла понять, куда после свадьбы исчезает эйфория? В общем, официальный брак всегда казался мне странной затеей.

Я не искала мужа, но хотела взаимной любви. Однажды, в этой вечной свистопляске похоти, погоне за статусом, извращенными плотскими утехами и деньгами, из которых соткана атмосфера в Москве, я сильно соскучилась по настоящему чувству. В одно солнечное воскресенье я пришла в Храм Матроны Московской, славной своими щедрыми чудесами по запросу простых смертных. В православии Матрона считается самой человечной и отзывчивой святой, а потому в очереди к ее святым мощам в любой день недели стоят сотни страждущих. Сама не зная почему, я прорыдала в той очереди часа два без перерыва.

“Прошу тебя, Матронушка, пошли мне любовь от Бога,” – коротко попросила я, прикасаясь губами к прозрачной крышке богато украшенного гроба святой старицы.

Через месяц я и думать забыла про свой визит в храм, как вдруг в одном шумном и веселом столичном баре передо мной предстал ангел во плоти. Мой случайный знакомый был красивым, крепким, сильным и мужественным. Я долго водила его за нос, а он присылал мне красивые стихи и робко приглашал на свидания, на которых сильно волновался.

Про душу таких редких парней, как мой Иван, писательница Кларисса Пинкола Эстес написала: “ Возлюбленный с душой, сотканной из стальных мышц и нежных тканей”. Я не смогла бы лучше нее передать этой его восхитительной сути. Иван был со мной долгих четыре года. Все это время он всегда был рядом, выручал, помогал, заботился, любил и просто ждал ответного чувства. Но любовь к нему во мне так и не проснулась. Я держала его рядом, как дармового рыцаря на белом коне, но не могла ответить ему взаимностью.

“Прости меня, ты замечательный человек и прекрасный мужчина. Пожалуй, лучший, что встретился мне на пути. Но я не люблю тебя,” -однажды призналась я ему.

Мне казалось, что этой честностью я дарю ему свободу. Помню, как от моих горьких слов этот сильный мужчина плакал, как ребенок, но никуда не ушел. Ни через год, ни через два после эгоистичного признания. Я была просто испорченной чертовой дурой, а потому была не в состоянии оценить ни масштаба его феноменальной личности, ни величия его чистой любви. Кстати, любовником он был восхитительным, но меня к нему просто не тянуло. Думаю, что причина моей нелюбви крылась лишь в том, что Ваня никогда не причинял мне боли. Он был идеальным мужчиной, добрым, сильным, преданным, но для меня связь без драмы была обречена на провал.

Я поняла, кого потеряла лишь много лет спустя, стоя в индийском Тадж Махале возле скромного гроба возлюбленной падишаха. Слушая рассказ экскурсовода о легендарной любви правителя и женщины, подарившей вшей ему четырнадцать детей, я вдруг увидела в толпе парня как две капли воды похожего на моего позабытого возлюбленного. Как? Он здесь? Не может быть, чтобы столько лет спустя мы встретились в Индии!

Пару минут спустя, я поняла, что это не он, а просто очень похожий на него парень. Погребенная в мавзолее царица послала мне это видение как послание. Настоящее, большое и глубокое чувство случилось в моей жизни, но я, окутанная туманом своих иллюзий, в пустоцвете бредовых идей прошла мимо него, не оглядываясь. Вернувшись из Индии мне захотелось увидеть Ивана и покаяться.

После нашего расставания он долго не хотел идти на контакт. Но в этот раз неожиданно согласился. Я специально прилетела на встречу с ним из Сибири в Москву. Нам обоим было неловко на этом свидании, слишком много воды утекло с тех пор, как мы были связаны. Мы гуляли в парке у озера, поужинали в ресторане, выпили вина.

“Я прилетела, чтобы попросить у тебя прощения. У меня голова была забита каким-то бредом, я просто не разглядела тебя тогда. Мне понадобилось пять лет, чтобы понять. Я любила тебя, но не смогла понять это вовремя. Прости меня за то, что я причинила тебе столько боли!”

Оставшись вдвоем в гостиничном номере, мы оба ожидали вспышки страсти. Мы даже начали целоваться и снимать друг с друга одежду, но одновременно остановились. Искра, способная разжечь это пламя безнадежно угасла много лет назад и с этим, увы, уже ничего нельзя было сделать.

В ту ночь мы ночевали на пепле былого чувства и оба понимали, что это необратимо. Однако, эта встреча многое для меня изменила. Он услышал от меня искреннее раскаяние и, надеюсь, простил меня. Мне было важно простить себя за него тоже. Теперь, вспоминая эту дарованную Богом любовь, я не кусаю локти от досады, я его мысленно благословляю. На счастье, на успех и на глубокую взаимность, не только потому что, он этого достоин. Однажды, ему пришлось дорого заплатить за свою любовь. Надеюсь, что Бог воздал ему за это сторицей.

Глава III. Город двух океанов. Арабская сказка про легкие крылья.

"Что значит быть женщиной?" – спросила большеглазая девочка-подросток в фильме у эффектной героини Скарлетт Йоханссон, которая сыграла фам фаталь.

"Это значит доверять, полностью и безраздельно…Пить шампанское, когда тебе весело и когда грустно… и eщe … поехать в Марокко и иметь там любовников."

Пожалуй, это лучшее нетривиальное описание природы истинной женственности, которое мгновенно пришлось мне по вкусу и осело в памяти навсегда. Однажды я рискнула довериться незнакомому мужчине, сесть на рейс до Марокко и пережить там короткую, но головокружительную связь.

История жаркого марроканского романа началась с моего тотального выгорания. В том ноябре я была опустошена непогодой и столичной слякотью, сложными съемками документального фильма и хотела только одного. Целительной смены декораций. "Эй вы там, наверху, так хочется сказки! " – этот крик души, к моему удивлению, был услышан, и короткий флирт с мужчиной из Касабланки завершился покупкой авиабилетов на уик-энд. Кто бы мог подумать, что мой инфантильный запрос вселенная реализует с легендарным восточным размахом.

Мой новый знакомый Юсуф, сексуальный, как арабский Джеймс Бонд, любил носить черное, действовать решительно и имел талант убеждать. Поначалу, больше для приличия даже, я вслух сомневалась, ехать или нет. А вдруг меня там продадут в бордель или на органы? Однако, в свои двадцать восемь для проституции даже в Марокко я была старовата. Но главной отговоркой было даже не это. Дело в том, что несколько дней напролет я смотрела по скайпу Юсуфу прямо в его черные глаза и ловила себя на мысли, что моя интуиция мурлычет, как довольная кошка.

Надо заметить, что мой новый знакомый сильно отличался от толпы растревоженных тестостероном земляков. Он не отпускал пошлых шуточек, не намекал на интим, не просил прислать “секси саммер фото”. Да чего уж там, на фоне похотливых марокканских сопляков на сайте знакомств, Юсуф был настоящим арабским принцем, к блестящим манерам и двум высшим образованиям которого прилагался отменный художественный вкус, модный статус дизайнера интерьеров и неподдельный мужской шарм. Как тут, скажите, не соблазниться?

Для подстраховки я попросила его выслать мне сканы всех страниц паспорта. Юсуф хохотал, но просьбу выполнил. "Ты знаешь, где искать мое хладное тело, если что", – написала я одной из подруг, и, переслав ей сканированные странички, села на рейс Москва- Касабланка, довольная жизнью и предусмотрительной собой.

Когда автоматические двери в главный холл аэропорта Касабланки открылись, я запаниковала.

"Бл…дь, вот прямо отсюда меня увезут в какой-нибудь дешевый арабский бордель, " – думала я в отчаянии, глядя на плотное кольцо суровых бородатых мужиков в белых мусульманских сорочках и чалмах на головах.

Замечу, что в этой угрожающего вида толпе не было ни одной женщины, ни одного европейца и ни одного полицейского. Мне показалось, что я приземлилась не в экономическом центре цивилизованной страны, а в забытом Богом горном ауле.

"Или мне отрежут почку на каком-нибудь зачуханном столе в марокканской избе, или …”, – продолжала я рисовать свои мрачные перспективы, как вдруг кто-то легко тронул меня сзади за плечо. Я обернулась и почувствовала, как от восторга подкашиваются колени.

В двух шагах от меня стоял стильный высокий брюнет с мягкой улыбкой и поразительно ясным взглядом. Юсуф излучал силу и какое-то редкое для мужчины внутреннее тепло, которое автоматически исключало его возможную принадлежность к маньякам, сутенёрам и подлецам всех остальных мастей. С первого деликатного прикосновения его ладони к моей мне захотелось ему доверять. Что ещё мне захотелось с ним делать, я опишу чуть позднее. А пока нам предстояло разыскать мой утерянный при перелете багаж.

По каким-то мистическим причинам мой чемодан в Марокко вместе со мной не приехал. Юсуф велел мне не волноваться и прямо из аэропорта отвез меня в большой сити-молл, где два часа терпеливо ждал, пока закончится шоппинг. Без каких-либо неуклюжих ужимок мой кавалер за всё заплатил, донес до машины пакеты, открыл дверь и вежливо поинтересовался, хватило ли мне на все времени. Рядом с таким мужчиной женщина ничего не должна решать или делать сама. Если учесть, что при этом мой арабский принц был молод и хорош собой, быть женщиной рядом с ним было чертовски приятно.

Кстати, люди в торговом центре Касабланки разительно отличались от публики в аэропорту. Никаких национальных шоу с сорочками в пол и паранджами. Молодые марокканские девушки без смущения носили смелые декольте и короткие юбки, ярко красились и свободно общались с парнями. Многие из местных девиц были бесподобно красивыми.

Глядя с открытым ртом на этот парад яркой ориентальной красоты, я даже не обратила внимание, что везде и всюду нас с Юсуфом сопровождала группа мужчин. Причем, я не сразу заметила в какой момент они к нам присоединились. Пока я выбирала одежду, то в одном магазине, то в другом, количество мужчин рядом с моим новым ухажером стремительно увеличивалось. Было очевидно, что эти парни были хорошо знакомы, от приятной атмосферы их жестов в адрес друг друга и слов на смешанном арабском и французском языках мне становилось уютно. По мусульманской традиции мужчины здесь почти круглосуточно находились вместе, разделяясь только для того, чтобы поспать.

Прямиком из торгового центра мы поехали в просторную квартиру в самом центре Касабланки, которую мой новый знакомый делил со своим дядей. Как выяснилось позже, за одни сутки в этих апартаментах скапливалось от трех до десяти мужчин. Впрочем, количество арабов могло стихийно меняться, неизменным оставался только какой-то неестественный для нашего менталитета стадный инстинкт. Вместе они неторопливо ели, решали профессиональные дела, совершали покупки, встречались с девушками, танцевали в марокканских клубах, гуляли у океана и, я бы даже не удивилась, если бы и пописать они ходили дружной толпой.

Спасало ситуацию только то, что тот самый дядя Юсуфа когда – то был в Касабланке важной политической фигурой, а потому этот не размыкаемый мужской круг регулярно пополнялся весьма интересными людьми. Никогда раньше за такой короткий срок в стенах одного интерьера я не встречала одновременно политиков, адвокатов, американских бизнесменов с арабскими корнями и разномастных творцов.

Многие гости являлись на огонек со спутницами. Одна из них, с роскошным бюстом и шквальным обаянием была, как выяснилось позже, дорогой парижской проституткой. Я не помню ее имени, помню только, что отвести от нее взгляд было тяжело даже мне. Представьте, что творилось в ее обществе с мужчинами? То, как они пила виски, как смеялась, флиртовала, вела беседу и даже гладила свои роскошные каштановые волосы ощутимо электризовалось атмосферу вокруг нее. Вместе с этой эффектной штучкой и еще парой друзей Юсуфа со спутницами мы отправились в самый роскошный местный клуб.

Ночью той пятницы мне показалось, что я попала не на дискотеку, а в прошлый век на вечеринку Великого Гэтсби. Все вокруг сияло стразами, переливалось фейерверками света, искрилось дорогим шампанским. К слову, и мужчины и женщины в этом заведении были на редкость хороши собой. Мне страшно льстило внимание незнакомцев, которые наперебой предлагали мне то бокал, то танец, то просто свое восторженное общество. В новом черном платье с открытой спиной и с красным диором на губах в ту ночь я пережила оглушительный успех у противоположного пола.

К счастью, Юсуф не сгорал от ревности, как сопливый мальчишка, массовое поклонение моей красоте его, кажется, только раззадорило. Он подошел ко мне на танцполе и сделал аккуратный, но интимный жест, не оставляющий у публики сомнений. “Эта женщина – моя,” – сообщил он без слов окружающим, целуя меня в висок. Мне это понравилось.

''Слушай, ты такая эффектная, что ты там делаешь в России? Работаешь моделью?'' – спросила у меня роскошная француженка, когда мы вместе красили губы в туалете ночного клуба.

'' Я – журналист”, – улыбнулась я в ответ на ее комплимент. Она будто слегка разочаровалась.

“С твоей внешностью в Париже ты могла бы зарабатывать от пяти до пятнадцати штук евро в неделю,'' – многозначительно добавила она и загадочно улыбнулась.

В тот момент я поняла, что фам фаталь зарабатывает проституцией. Эта французская манкость в сочетании с неприкрытой порочностью ее профессии вызывали во мне не то жалость, не то зависть, переходящую в восторг. Оставаться равнодушной к этой блуднице было невозможным. Той ночью я спросила у Юсуфа прямо, как часто его друзья приглашают в компанию платный эскорт. От неожиданности вопроса он даже поперхнулся. Как выяснилось, он и понятия не имел, что один из его друзей купил себе даму на выходные.

“Знаешь, – брезгливо подытожил он, – мне плевать, кому она продает свою задницу, это её выбор.'' Я с облегчением вздохнула. Я ничего не имею против элитных проституток, но вставать в один ряд даже с самыми роскошными платными девками мне отчаянно не хотелось. Мне хотелось верить, что всё, что происходит между мной и Юсуфом, исключительно по любви.

Той ночью на уединенном балконе с видом на мечеть он первый раз поцеловал меня. Я мгновенно растаяла и забыла про все на свете. Не знаю точно, в чем было дело. Допускаю, что между нами случилась та самая химия, которая превратила обычный половой акт между мужчиной и женщиной в священнодействие. Говорят, что когда двое оказываются в постели по любви, они занимаются сексом с Богом. Не знаю точно, влюбился ли Юсуф в меня, но в ту ночь в Касабланке я почувствовала каждой клеткой, что это значит – быть в постели с Богом. Он держал меня в своих объятиях до утра и в этом была восхитительная нежность.

“ Ты – настоящая,” – коротко сказал он и от переполняющих меня чувств я даже прослезилась.

Дело было не в щедрости, его внимании или его привлекательности. Даже сам секс был тут не при чем. Эта сказка оттого не была похожа на мой реальный мир, потому что в ней было много мужской бережности.

Я провела в Касабланке еще два восхитительных дня. Юсуф возил меня в хамам, когда было холодно в квартире, показывал мне свои шедевры дизайна на примере готовых интерьеров местных отелей, щедро потчевал французской кухней с ориентальной горчинкой, выгуливал по красивым набережным двух океанов и все время давал мне понять, что я исключительная женщина. Весь уик-энд в Марокко он обращался со мной, как с королевой. Словом, благодаря такому обращению, за три коротких дня в Касабланке у меня выросли крылья.

На прощание в качестве сувенира, согревающего душу, Юсуф накинул мне на плечи шубку из удивительно мягкой лисы. Я до сих пор отчетливо помню свои ощущения. В тот момент плевать мне хотелось на то, сколько женщин у него было до меня и сколько будет после. Мой чемодан с пальто из Москвы в Марокко так и не приехал, а ему было не все равно, как я доберусь до дома в морозном ноябре. Этот его жест глубоко меня тронул.

Больше мы с ним ни разу не встретились, хотя часто планировали. И слава Богу. Говорят, восточные сказки хороши только при однократном переживании. По слухам, повторные встречи обычно чреваты риском обнаружения реального человека на месте вчерашнего сказочного принца. А это не всегда приятно.

Мы были в контакте пару лет, пока однажды Юсуф не сообщил мне, что уже год, как счастливо женат. Судя по профилю на фейсбук, его жена была красивой испанкой с интересным именем.

“Надеюсь, он счастлив,”– подумала я и удивилась, что не испытываю, глядя на них, ни ревности, ни сожаления, ни злости. Вспоминая уик-энд в Касабланке сейчас, я могу от души пожелать всем женщинам однажды пережить подобный окрыляющий опыт. Если когда-нибудь моя дочь поедет в Марокко, чтобы, как настоящая женщина, пить там шампанское и кружиться в объятиях нежного мужчины, я желаю ей столько же чуткости, щедрости и редкого мужского тепла, сколько однажды мне подарил мой сказочный араб Юсуф.

Глава IV. Вечный город. История итальянской страсти с мужчиной мечты.

Когда я увидела его портрет, в моей груди что-то кольнуло.

Мне хотелось бы ощутить веселый трепет пресловутых бабочек в животе, но, увы, это больше походило на сигнал надвигающейся катастрофы. С черно-белой фотографии на меня смотрел герой всех моих девичьих снов, рыцарь сокровенных фантазий и персонаж всех вместе взятых сюжетов из серии "Мужчина моей мечты." Этот сицилиец не на шутку меня взбудоражил.

С первого взгляда он показался мне до неприличия идеальным. До него на судьбоносных перекрестках судьбы я встречала талантливых пьющих политиков, ласковых бабников, отъявленных сволочей, маменькиных сынков, гениальных композиторов, богатых карликов, олигархов-эзотериков и одного генеральского сына с косой саженью в могучих плечах и невероятно истеричной душой. В момент встречи с итальянцем мне показалось, что все эти герои выступили на разогреве перед выходом на сцену настоящей суперзвезды. Ничего хорошего это, увы, не предвещало.

На тот момент Рикардо было тридцать девять лет, он был известным в Италии архитектором, гедонистом, философом и очень харизматичным мужчиной. Он сам написал мне в приложении для знакомств. С первых минут нашей видео беседы я была уверена, что, наконец, встретила достойного мужчину, который подходит мне идеально. Это же надо – отхватить красивого, известного, богатого и, главное, холостого мужика без специальных усилий с моей стороны!

Важно упомянуть, что предшествовало этому колдовскому везению. В тот год мне исполнилось двадцать девять лет, я пережила тяжелую операцию на стопах обеих ног и несколько месяцев передвигалась по дому исключительно ползком. После того, как были сняты тяжелые металлические конструкции с моих заново собранных ног, я могла без посторонней помощи пройти по Москве не больше двухсот метров.

Я вернулась в Сибирь и зачем-то пошла работать на местное телевидение, хотя интерес к профессии был утерян, наверное, с год назад. Тогда я мучительно переживала грандиозный крах всего, за что когда-то держалась в жизни. И почему-то решила, что в этот критический момент просто обязан появиться герой всех моих снов и унести меня на руках в более приятную реальность.

Мой виртуальный кавалер присылал мне цветы и хорошие книги, которые мы по прочтении долго обсуждали, что само по себе на фоне поверхностных интернет-знакомств казалось явным и очень приятным исключением. Рикардо звонил мне каждый вечер, мы говорили ночами напролет. Я дорожила этими “свиданиями”, наслаждаясь его бархатным смехом, жестами его красивых рук и каждой морщинкой вокруг его вечно смеющихся глаз, похожих на две черные сицилийские оливки.

Не зная о нем практически ничего, кроме истории о пятилетнем романе с известной итальянской актрисой, я сходила по нему с ума. И, судя по его экспрессивным признаниям, льющимся в мой адрес каждый день, это помешательство было обоюдным.

Месяца через полтора он как-то запросто предложил мне приехать в Рим и выслал билеты с открытой датой.

“Сегодня ночью я видел тебя во сне… Мы вместе собирали виноград и ты была частью моей фамилии”, – за день перед вылетом в Рим признался мне мой герой и я была абсолютно уверена, что эта история закончится красивым венчанием в одном из католических соборов вечного города.

Бесподобно красивый итальянский архитектор встречал меня с букетом лиловых ирисов. Я растворилась в солнечном Риме, запахе его кудрявых жестких волос и своей вере в то, что я, наконец, получила то, чего заслуживаю. Для Москвы я была чересчур провинциальной, для Сибири – слишком эксцентричной. А вот в Риме, под руку с харизматичным сицилийским джентльменом, в черном платье-футляре с прикрытой кружевом голой спиной я была – в самый раз. Я мгновенно вросла в этот город.

Не припомню, что мы ели в шумном ресторане на одной из чудесных узких улочек, какое на вкус было вино и о чем мы так долго с ним разговаривали. Сидя на уютной веранде, я не могла надышаться Римом. Впервые я посетила город, который буквально благоухал густым ароматом настоящей страсти и пророчил роковые объятия. Я еще никогда прежде не чувствовала себя такой легкой, красивой и молодой.

"Элен, ты мне нравишься, " – сказал он и поцеловал меня в губы. Я хотела бы признаться ему, что готова выйти за него, родить от него черноглазых детей и дышать этим городом до конца своих дней, но я сдержалась и молча вложила в этот поцелуй всю могучую силу своих раскаленный эмоций. Той ночью я не подпустила его к себе, желая повысить градус взаимного влечения до максимального накала.

На следующий день в Риме я в буквальном смысле оглохла. Дело в том, что на память о моем травматичном детстве мне достались проблемы с ушами. Будучи маленькими детьми, мы с сестрой разделили недуги поровну. Она не хотела видеть орущего на мать отца, а потому с раннего возраста имела проблемы со зрением. Я же предпочитала не слышать чудовищных оскорблений и бранных слов, что вылилось для меня в патологию ушных проходов.

В аэропорту Рима мне позвонила мама и принялась отчитывать меня, как девчонку. Видите ли, у нас с ней были кардинально разные представления о жизни и мои закидоны с романтикой за пределами РФ казались ей бездарной тратой времени. Мама хотела бы, чтобы в моей жизни была стабильность в виде должности в солидной компании, а также надежный сибирячок в виде официального мужа. Возможно, в этой мечте было много здравого смысла и материнской заботы. Однако, для меня такой формат отдавал смертельной скукой, я сказала себе вслух: “Не хочу ничего слышать!”. И, вуаля, вечером следующего дня после принятия горячей ванны, мои уши послушно исполнили приказ.

В результате все десять дней итальянских каникул я была счастливой, но глуховатой. Не спасли даже местные врачи, которые просто походили вокруг меня, как важный гуси и, покряхтев, сообщили, что итальянская медицина, увы, умывает руки. К слову, по возвращению домой проблема была решена одним впрыском правильных капель, грамотно назначенных российским рядовым ЛОР-врачом.

Но вернемся в Рим, где разворачивался куда более интересный сюжет, чем находки врачей в моих многострадальных ушных проходах.

Мой архитектор жил в самом центре грандиозной итальянской столицы в квартире с деревянными балками в высоких потолках, шелковым балдахином над холостяцкой кроватью и крошечным балконом с видом на Пантеон. Я стояла на этом балконе в длинном платье с оголенной спиной и боялась проснуться, до чего всё вокруг было красиво, как в сказке. Кстати, близость с Рикардо не стала для меня особенной. Признаюсь, у меня был гораздо более впечатляющий интим, причем, с менее харизматичными мужчинами. Однако, я не стала придавать этому излишней важности. Секс с итальянцем был сносным, и потом постель – это еще не вся жизнь. У нас с Рикардо, к счастью, было много другой волнующей совместимости.

Он так же, как я любил музыку, путешествия и обладал редкой способностью спонтанно жить. Я обожаю внезапных людей, потому что они из моей стаи. Рикардо тоже был Водолеем, а потому, пока практичные поклонники планирования и здравого смысла крутили у виска, глядя на нас, мы оба безмятежно покачивались на волнах безрассудного океана абсолютной стихийности.

Одним теплым римским вечером мы наугад зашли на классический концерт. Увы, играли барокко и нудным в этом представлении было абсолютно всё, начиная от манеры исполнения и заканчивая “бабушачьми” костюмами музыкантов. Заунывный музыкальный репертуар нас страшно утомил практически сразу, а потому в тот вечер мы предпочли танцевать у древнего фонтана под уличный французский шансон и аккомпанемент из теплого дождя.

“Посмотри вот на это здание, – сказал мой фантастический римлянин, крепко прижимая меня к себе, – здесь будет наша с тобой первая квартира.” В тот миг я чуть не обезумела от нахлынувшего счастья. Но только молча улыбнулась, предпочитая сдержать водопад рвущихся из меня слов.

На следующий день мы колесили по Риму на мопеде, осматривая объекты для будущих проектов моего архитектора. Я прижималась к его крепкой спине в грубой кожаной куртке и, казалось, была в этом городе вместе с ним от начала времен. Я была готова до конца своих дней смотреть как он пьет свой эспрессо на крошечном балконе, вдыхать Рим полной грудью, гулять с ним под руку в ботфортах и платьях в легкомысленный горох.

“Чао, белла!” – восторженно кричали мне случайные прохожие, и в это мгновение я понимала, что Рим – единственный город на земле, в котором можно по-настоящему оценить роскошь быть женщиной.

“А не поехать ли нам в Тоскану?” – внезапно решает мой спонтанный кавалер и через пару мгновений выгоняет со стоянки шикарный черный кабриолет. Отправляясь в поездку в СПА-отель, я рассчитывала на блаженство и полную безмятежность. Однако, именно Тоскана запомнилась яркой вспышкой неизведанных мне доселе чувств. Именно там я впервые пережила жгучую ревность.

Я не буду подробно описывать роскошь итальянского СПА со всеми шелками, изысками, мрамором и процедурами с использованием сусального золота. Скажу только, что я чувствовала себя здесь римской царицей, которой на каждом шагу предлагался подобающий комфорт, пока мы случайно не оказались с одной парой в лифте.

Я мельком взглянула на спутницу молодого мужчины в кабине и в мою грудь внезапно будто кто-то вонзил острый нож. Всего в двух шагах от Рикардо, которого я любила до слез, стояло воплощение всех вместе взятых идеалов женского совершенства. Юная итальянка обладала катастрофической привлекательностью, грацией и так искусно выточенными создателем телом и лицом, что я чуть не задохнулась в том лифте от ревности.

Мой спутник ничем не обнаружил интереса к незнакомке, но я отчаянно его к ней ревновала. До этой случайной сцены чувство собственничества и этот животный страх были абсолютно мне чужды. Глядя на приступы ревности со стороны, я всегда считала, что это убогий дефект отдельных личностей. Да что там, я всегда гордилась тем, что не умею ревновать- вплоть до того момента, пока не вошла в этот чертов лифт.

Возможно, подумала я, просто никто никогда не вызывал во мне раньше такой шквальной любви, как мой итальянец. С той вспышки ревности во мне будто зародилась неясная тревога, разъедающая ядом плохого предчувствия мой сложившийся было общий позитивный настрой.

Следующую неделю мы купались в минеральных бассейнах, делили на двоих гастрономические оргазмы в местных ресторанах, занимались любовью и гуляли по уютным галереям, но всё это не могло заглушить во мне тяжелого предчувствия надвигающейся беды.

На прощальный ужин в Риме перед моим возвращением в Россию Рикардо пригласил своих друзей и вежливо поинтересовался, смогу ли я организовать для них дегустацию La cucina russa. Я чуть в обморок не упала от волнения, ведь даже яичница выходила у меня сносно через раз. Отдавая себе отчет в том, что для italiano vero, каким, безусловно, был мужчина моей мечты, неумение готовить могло стать поводом для безапелляционного разрыва отношений, я набрала три тонны продуктов на местном базаре и, помолившись всем богам, три часа простояла у плиты, предвкушая неминуемый позор.

Важно отметить, что кулинарные инициативы в моем исполнении всегда напоминали игру в лотерею. Причем, в моей семье хорошо готовили абсолютно все женщины, кроме меня. Мне же в хаотичном распределении генетических особенностей вместо кулинарных талантов достался набор из страсти к самобичеванию, тонких волос и сорокового размера ноги.

“Браво, Элена, белиссимиссимммммооооо! Мы только что действительно побывали в России!” – я смотрела на итальянцев, слизывающих соус с тарелки моего коронного блюда, и поняла, что в ту ночь мой ангел приходил готовить вместо меня. Я просто свалила в один чугунный котел ароматные грибы странного вида, свежий бекон, отменную говяжью вырезку и специи, залила всё это стаканом дорогого красного вина и оставила на два часа томиться на медленном огне. Я назвала свое блюдо первым словом, которое пришло мне в тот вечер на ум, и моя импровизированная “солянка” вошла в историю моих гастрономических побед как первый и единственный оглушительный публичный успех.

“Так готовят женщины, которые влюблены,” – победно комментировала я, глядя на задорно жующих итальянцев, даже не представляя, чего мне будет стоить эта случайно брошенная фраза.

“Останься, не улетай сейчас…” – предложил мне мой итальянец.

“Прости, но у меня съемки в Москве, я не могу их отложить,” – с сожалением сказала я.

Рикардо подарил мне набор красивых картин, пригласил встретить с ним новый год в Китае и поцеловал меня на прощание. У этого поцелуя в аэропорту был горький привкус, мне показалось, что в нем чувствовалось его легкое раскаяние.

Мы созванивались ежедневно, однако, изо дня в день мой итальянец казался все менее вовлеченным. Всего через неделю после окончания моих римских каникул Рикардо прислал мне короткое послание на электронную почту.

“Я не влюблен, Элен… Увы, не знаю, как это исправить”

Прочитав письмо, я выбежала на улицу в морозную Москву и вдруг услышала, как о грязный асфальт столичного шоссе вдребезги разбилось мое сердце. Первый раз в жизни мне было так больно, что я не могла дышать.

Целый месяц после поездки в Рим я рыдала навзрыд везде, где только могла себе это позволить без свидетелей. В перерывах между съемками большого проекта я выходила поплакать в туалет и ругала себя последними словами за преждевременное признание. Не скажи я этой дурацкой фразы про то, что влюблена, возможно, все было бы сейчас иначе! Я люто ненавидела себя за то, что не сыграла в Риме до самого конца загадочную даму в шелках и туманах.

На втором месяце меня обуяла жгучая ненависть к нему. Вообще-то это Рикардо пел мне песни про нашу первую квартиру и сны, в которой я была частью его фамилии, разве не так?!

На исходе третьего месяца драма начала меня немного отпускать, и большую черную дыру в груди понемногу припорошило белоснежным сибирским снегом. Однако, моя душа продолжала пребывать в глубоком трауре.

Однажды вечером, слушая Нино Катамадзе, я явно почувствовала в воздухе запах волос Рикардо. Как выяснилось позже, грузинские слова этой песни в переводе означали следующее: “Один знакомый ветер принес мне запах твоих волос.” Итальянская любовь проехалась по мне таким железобетонным прессом и так потрясла все мое существо, что у меня внезапно открылось что-то сродни ясновидению.

Той зимой я начала видеть вещие сны особенно отчетливо. Информация о некоторых грядущих событиях приходила ко мне в виде простых и понятных фраз. Но. главное, в своих снах я тогда видела сцены, на которые никогда не решилась бы наяву. Однажды во сне, я хлестала итальянца по щекам в ответ на причиненную боль, а он только робко оправдывался.

К слову, в тот мрачный период своей жизни я иногда пыталась найти утешение у гадалок и экстрасенсов. Мне тогда позарез нужно было, чтобы хоть один человек на земле доходчиво объяснил, почему именно со мной приключилась вся эта трагедия. Так вот одна из них, дагестанка Лейла, послушав мой рассказ, на минутку прикрыла свои очаровательные миндалевидные глаза и произнесла то, чего я меньше всего ожидала.

“Этому мужчине нужен вечный праздник, он не твой человек. Его нужно постоянно удивлять. Он не годится на роль отца и вряд ли способен приготовить ребенку кашу”.

“Да кому она нужна, ваша каша?!” – подумала я тогда. Я хотела быть элегантной сеньоритой на фоне бесподобной красоты Рима и сценарии с ползунками и сосками казались мне унылыми. В общем, я оплакивала смерть своей красивой мечты целых шесть месяцев.

Как только я начала его забывать, Рикардо свалился как снег на голову. Через полгода с момента расставания он неожиданно написал мне в скайпе. Как выяснилось, он был одинок и принял решение о переезде из Рима в Коста-Рику.

“Поздравляю, – коротко отреагировала я, – там, наверное, очень красиво.”

“Я хотел бы, чтобы ты поехала туда вместе со мной,” – как ни в чем не бывало сообщил мне он.

“В качестве кого, интересно?” – спросила я.

“В качестве моей женщины и моей невесты,” – добавил он.

Я не нашла тогда слов, чтобы ему ответить. Предложи он это несколько месяцев назад, я бы паковала чемоданы за одни сутки. Но теперь я не знала, смогу ли ему поверить снова. Я ничего ему не ответила, но он обещал уладить все дела с переездом за десять дней и вернуться для обсуждения деталей.

Однако, сицилийские сердцеед так и не появился. Ни через месяц, ни через год, ни даже через десять лет.

Прошло очень много времени, прежде чем я отважилась открыть его профиль в инстаграм. Казалось, он совсем не изменился. Всё тот же чарующий взгляд, та же шикарная улыбка, только морщинок вокруг глаз стало чуть больше, что, впрочем, было ему только к лицу. Теперь он живет в Бухаресте, возводит там дома удивительной красоты и ходит на гламурные румынские тусовки. Словом, праздник в его жизни продолжается.

К тому моменту я уже давно не страдала по итальянцу, но иногда в груди покалывало от бессильных попыток понять, для чего мне был дан этот короткий вероломный роман?

Возможно, когда-нибудь Нино Катамадзе споет мне об этом на грузинском, и я чудесным образом пойму великий замысел этой истории без всякого перевода. Что до моей личной версии, то дело было в том, что я просто выдумала для итальянца роль, которая была ему не по душе и не по плечу. Я мечтала, что этот роковой мужчина войдет в мою жизнь и навсегда изменит ее в лучшую сторону. Однако, мой фатальный сицилиец предпочел оставаться самим собой. Я не могу винить его за это.

Глава V. Город-цирк. Пердимонокль, дикие выходки и внезапная любовь.

"Just look at her, she is like а rainbow!" – сказал привлекательный блондин, когда я проходила мимо бассейна. Первый раз в жизни кто-то назвал меня Радугой! Честно говоря, это был один из лучших спонтанных комплиментов, которые я когда-либо слышала в свой адрес. Возможно, дело было всего лишь в разноцветной тунике. Однако, мне было приятно думать, что в таком наипошлейшем курортном месте, как Шарм-эль-Шейх, кто-то удосужился разглядеть не только ноги и грудь, но и моё истинное лучистое нутро.

Мастер комплиментов был невысоким крепким блондином с добродушной рыжей бородой и кошачьими жёлтыми глазами. Про таких в России говорят "неладно скроен, да крепко сшит." Я наблюдала за ним пару дней. В компании своих сдержанных друзей-англичан этот британец был самым громким, самым весёлым и, что ощущалось даже на расстоянии, очень теплым. Он как-то украдкой всё время на меня поглядывал, и я каждый раз отмечала свою нетипичную реакцию.

Обычно, чтобы почувствовать влечение к мужчине, мне требовалась прелюдия: разговор тет-а-тет, танец, свидание или совместный проект, наконец. Но в случае с британцем мы не соприкоснулись ни единым словом, ни жестом, даже ни разу не встретились глазами. Однако, я чувствовала кожей, меня к нему тянет. И также интуитивно догадывалась, что это притяжение взаимно.

Какое-то время мы просто смотрели друг на друга издалека, на пару смущаясь довольно неуклюжими улыбками. Кто знает, возможно, у нас с Мистером Рыжая Борода ничего так бы и не сдвинулось с места, если бы не наступило двадцать пятое декабря.

Той зимой я первый раз в жизни праздновала католическое Рождество в компании иностранцев, разодетых в шерстяные свитера с оленями. Бедолаги жарились как сосиски на гриле под беспощадным египетским солнцем, но “оленей” не снимали и достойно держали фасон. Тогда я сильно их зауважала. За выдержку и невероятную преданность традициям.

Мой веселый бородач тоже нарядился в “оленей” и, как раскормленный кот в тесноватой фуфайке, расхаживал со стаей чопорных английский гусей по отелю, заражая всех вокруг своей сверкающей детской радостью и добродушным утробным смехом, от которого мне хотелось с ним обниматься.

Вечером того же дня весельчак грустил в одиночестве за бокалом вина в баре отеля и, проходя мимо, я сама не знаю зачем, вручила ему две маленькие мандаринки.

"Merry Christmas!", – произнесла я и он просиял мне в ответ своей бесподобной белозубой улыбкой. Через полчаса мы пили виски со льдом в шумном баре бессонного курортного города, еще через два – я ощущала шелковую нежность его густой бороды на всех своих скрытых от чужих глаз подробностях. Это было бесподобно.

Из номера отеля мы с Мэттью не выходили два дня. Я и подумать не могла прежде, что мужчина такой сдержанной национальности способен на такую пронзительную нежность. Этот могучий, но лёгкий человек с медовыми глазами и крепким телом, гениально сочетал в себе брутальность и чувственность и был обжигающе горяч. Не похотливым, а приятно согревающим, как спасительный камин в условиях английской непогоды.

Он целовал меня так, как будто хотел распробовать на вкус не только тело, но все мои желания и чувства. Подобный градус в любви заряжает женщину, как батарейку, на несколько дней вперед, так что остаток короткого отпуска на Красном море я не чувствовала земли под ногами, до чего легко было и в теле, и на душе!

В общем, когда мой курортник улетал домой, я даже расплакалась. Но я тогда и подумать не могла, что две рождественские мандаринки положат начало насыщенной эмоциями и путешествиями связи, которой суждено было продлиться пару лет.

Кстати, знакомством с Мэттью я была обязана очередному экономическому кризису, так как именно по этой причине в Египет в том декабре вместо россиян прибыли подданные Великобритании. Надо заметить, что абсолютное большинство английских туристов мужского пола были чудо как хороши собой. Спортивные, хорошо сложенные, ухоженные татуированные мужчины гуляли по Шарм-эль-Шейху с неопрятными англичанками. Дамы появлялись на публике в измятых шортах невнятной расцветки, с копной немытых волос, что само по себе составляло в британских парах контраст, сильно бросающийся в глаза.

Замечу, что красавцы-англичане выпивали на отдыхе крайне умеренно, без дебошей и сквернословия. Что до их спутниц, то они отрывались в Египте по полной, непроизвольно устраивая для публики бесплатный цирк.

Одна юная англичанка на наших глазах набралась так, что приземлилась своим выдающимся носом прямо на кафель пустого бассейна. Однако, огромный бандаж на ее шее и лице не помешал “зажигалке” продолжить веселье и уводить на ночь в свой номер от одного до трех молодых египетских жеребцов. В общем, подтянутым и в меру трезвым английским джентльменам ничего не оставалось, как, краснея за соотечественниц, сыпать извинениями направо и налево, как чаевыми.

“Oh, I am so sorry!” или “I am really sorry ", а выдающуюся степень вины они выражали фразой "I am terribly sorry”.

Однако, сложнее всего им было сдержаться и не вставлять в повседневную речь одно из самых популярных британских слов. Дело в том, что не “факать” в каждом предложении для представителя среднего класса в Англии практически невыполнимая задача. В будничной речи на слове “fuck” как на мощном фундаменте, держится весь разговорный язык, позволяя рядовому британцу выражать с помощью этого короткого слова богатую палитру эмоциональных реакций практически на всё вокруг.

Другим ходовым словом, без которого английский лексикон существенно бы обеднел, было, конечно же, "nice". Спроси англичанина, как сказать невероятно или необыкновенно приятный, используя что-то, кроме слова “nice”? "Very nice!", – радостно сообщит он в ответ, испытывая неподдельную гордость за лаконичную красоту родной речи.

Или ещё вот этот "stuff". Это вообще не поддается логике. Допустим, спрашиваешь, что ты делал вчера вечером? В ответ звучит загадочное: "You know, stuff…", что может одновременно обозначать, как полную ерунду, так и действительно важное занятие чем-то из ряда вон выходящим. В общем, для эффективной коммуникации с англичанами в Египте требовался весьма скромный лингвистический набор.

“Это просто пердимонокль какой-то!”– хохочет мой случайный приятель Денис Владимирович, глядя на свистопляску с пьянками, плохо скрываемым блудом и настоящими ЧП, которыми богата атмосфера любого туристического отеля на Красном море. Точным словом “пердимонокль” описать всё происходящее вокруг мог только человек из Питера. Денису Владимировичу было чуть больше тридцати, но, кроме, как по имени-отчеству, обращаться к нему было невозможно.

Это был высоченный и грузный дядька с угрюмым лицом, черным юмором и статусом востребованного детского фотографа в государственных питерских школах. Бизнес достался Денису Владимировичу по наследству, приносил солидный доход, и все в этой истории было бы удивительно гармоничным, если бы не тот факт, что детей фотограф не переносил на дух. Для бедных школьников каждая фотосессия была настоящих кошмаром. За десять лет практики при виде Дениса Владимировича от страха описалась всего одна первоклашка. Это был его личный рекорд самообладания.

Меня же питерский мизантроп веселил до спазмов в животе, специально при этом не стараясь быть со мной ни веселым, ни привлекательным. В этом заключалась вся прелесть нашей мимолетной дружбы. Денис Владимирович был явно не в моем вкусе и, по удачному стечению обстоятельств, я тоже не укладывалась в формат его предпочтений в любви. В общем, мы могли не париться на тему романтики и провести короткий отпуск в атмосфере ничем не омраченного веселья.

Мой питерский друг всё время курил траву, мне же в его компании было легко и без допинга. Мы часто сидели в баре по вечерам и ржали над происходящим вокруг, как две лошади. Вся жизнь нашего небольшого отеля вращалась вокруг бара с дармовым алкоголем, пить который было невозможно, однако, его эффект был экстремальным.

Посмеяться и правда, было над чем.

Среди прочих звезд туристического сезона явно выделялся один русский поэт. Его звали Серегой и он один не брезговал местным виски, пахнущим жидкостью для чистки стекла. Этот самый “виски” Серёга пил, не закусывая, с самого утра. В промежутках между дозаправкой он читал случайным барышням, непредусмотрительно усевшимся неподалеку от него, стихи собственного сочинения.

"И каждый вечер я зажигаю свечи...." Стихи, между прочим, о любви, но дамы шарахались. Когда закончились русскоязычные слушательницы, поэт переключился на англичанок. Было очень смешно со стороны наблюдать, как они слушали романтически настроенного алкоголика, не понимая ни единого слова, стараясь при этом не шевелиться до конца монолога. Поэтический бенефис Серёги длился целых семь дней, после чего его, серо-зеленого от интоксикации, облегченно проводили на скорой отдохнуть под капельницами.

История жизни моего Мэттью тоже была похожа на нетривиальный сюжет из реалити-шоу. Как выяснилось, он был веселым английским плотником и прибыл в Египет в компании бывшей любовницы, ее мужа и их двоих детей. Вот так поворот! За бутылкой хорошего итальянского вина одним прохладным египетским вечером Мэттью рассказал мне историю, претендующую на мелодраму.

Пятнадцать лет назад, когда Мэт был юн, красив и поражал воображение английских девушек своим мотоциклом и гривой белокурых волос, на его пути встретилась замужняя Джессика. К слову, Мэттью тогда тоже был обручен, но это не помешало влюбленным опробовать кровати во всех дешевых мотелях графства Йоркшир. Результатом тайной страсти стала беременность, к которой Мэттью ни материально, ни морально не был готов. Любовники поссорились и разбежались, связь оборвалась. Помолвка Мэтта тоже была разорвана, но позже он все-таки женился на другой, прожил с ней семь лет, развелся, поделив с бывшей, по справедливости, один общий бар и двух разнополых той-терьеров.

В тот год, когда мы встретились на Красном море, позабытая возлюбленная разыскала его и пригласила на совместный отдых.

Так они и прибыли все вместе в Египет. Мэтью, Джессика, её лысый муж в стильных очках и двое детей, одним из которых была пятнадцатилетняя девочка с такими же желтыми кошачьими глазами, какими задорно глядел на мир её биологический родитель. Девочка, бесспорно, была дочерью Мэттью, сходство было поразительным.

И вот мой весёлый плотник и муж Джес, как ни в чем не бывало, вместе пьют, хохочут, то и дело добродушно похлопывая друг друга по плечу. Сижу и тихо офигеваю от этой идиллии. Этот лысый с манерами, наверное, святой. Ну вот какой, скажите на милость, земной мужик из плоти и крови смиренно согласится провести отпуск бок о бок с бывшим любовником своей благоверной? Я так и сказала ему: “Мне кажется, мистер, что вы – святой.” Он меланхолично улыбнулся и ответил:" Мы все взрослые люди. Лучше, если у ребенка с аутизмом будет два отца." В тот вечер я сильно зауважала английских мужчин за способность быть выше ревности и других, осложняющих жизнь проявлений мужского эго.

Дочь Мэттью Мэри была красивой и тонкой, как фарфоровая статуэтка. По каждому её осторожному жесту, смущенной улыбке и робкому взгляду было видно, насколько она хрупка. Девочка, очевидно, тянулась к своему родному отцу, и он каждый раз отвечал ей теплыми объятиями. Как выяснилось позже, роль взрослого человека была Мэттью не по плечу, так что это почти детское тепло было, пожалуй, абсолютным максимумом, который он мог предложить окружающим его людям.

“Как здорово, – подумала я, – теперь оберегать хрупкую Мэри будут два отца. Один веселый, другой умный”. Я лично за то, чтобы у всех больных детей драмы между родителями разрешались такой чудесной и теплой атмосферой, какую излучала эта нетипичная английская компания.

Мой отпуск подошел к концу, и я увозила домой вместе с красивым загаром память о крепких, но ласковых руках Мэттью. В Египте я прощалась с ним навсегда, но вскоре мой спонтанный британский кавалер взял и прилетел ко мне на другой конец света. Специально для встречи со мной он явился в Индию! Эта совершенно не типичная для англичан дикая выходка красноречиво свидетельствовала только об одном. Мой рыжебородый кот был либо сумасшедшим, либо катастрофически в меня влюблен. Вторая версия приятно согревала мне душу.

Глава VI. Город контрастов. Грязные коровы, дома из картона и настоящая магия Будды.

“Пожалуй, это самое правильное место, в котором я могла бы сейчас быть,” – сказала я, впервые вдохнув воздуха одной из самых таинственных стран на планете.