Бывшие. (Не)нужная наследница для миллиардера

Пролог

Наверное, это лучший день в моей жизни! Несусь на крыльях любви к Глебу, вся счастливая и светящаяся, чтобы сообщить нереальную новость. У нас будет малыш!

Вот так нечаянно появившийся, но уже несомненно желанный и самый любимый. Хоть бы у него или нее были глаза такого же глубокого голубого цвета, как и у Глеба.

Я точно знаю: он обрадуется новости также сильно, как и я. Мы не раз с ним обсуждали тему детей, и мой без пяти минут муж всегда говорил, что хочет как можно больше наследников и как можно скорее. Это я все тяну, желая сперва закончить обучение в институте. Видимо, придется все-таки брать академ.

У офиса Арсеньева, расположенного в старинном особняке, меня ловит Эмма Викторовна, мать Глеба. Не самая приятная женщина, в отношении меня – особенно. Высокомерие, рожденное дворянскими корнями женщины, усугубляется брезгливостью, вызванной моим дефектом. У меня витилиго – болезнь, проявляющаяся в виде молочного цвета пятен на коже из-за нарушения пигментации.

Не заразная, но явно делающая меня недостойной ее сына, потомка некогда великих дворян. Даже мое простое происхождение, отсутствие связей и капиталов не так сильно отталкивают Эмму, как этот вполне невинный дефект.

– Лерочка, – зовет она ласково и впервые на моей памяти мне улыбается. Губы, истончившиеся с годами, но не потерявшие четких очертаний, щедро растягиваются, демонстрируя идеальные свойства нюдовой помады. – Здравствуй! Ты к Глебу?

– Да, – говорю растерянно. Не понимаю, что ей от меня нужно.

– Не спеши, пожалуйста, я хотела с тобой поговорить, – Эмма Викторовна берет меня за локоть и весьма настойчиво тянет в сторону ближайшей кофейни. Но мне так сильно не терпится сообщить любимому новость, что я выкручиваюсь и спешу внутрь офиса.

– Простите, меня Глеб ждет, – вру конечно. Я так обрадовалась, что даже не позвонила, и о моем скором приходе он вовсе не подозревает. Благо беспрепятственный проход в офис у меня есть практически с самого начала наших отношений. – Поговорю с ним, а потом с радостью уделю время вам, – обещаю как можно вежливее. То, что будущая свекровь меня явно недолюбливает, еще не повод позволять себе быть грубой.

– Я бы на твоем месте не была так уверена! – бросает мне в спину, но я уже взлетаю по лестнице. Не буду обращать внимание на гадости!

Киваю секретарю, сидящей в приемной. Дама пытается мне что-то сказать, но я озорно подмигиваю и прикладываю палец к губам. Распахиваю дверь в кабинет Арсеньева и замираю на месте.

Ноги словно прирастают к полу, а к горлу подкатывает тошнота. Открывшаяся глазам картина слишком мерзкая и ошеломляющая одновременно. Я вижу, как упираются в пол широко расставленные мужские ноги, а поверх них с усердием и прошлыми стонами скачет блондинка. Ее офисная юбка задрана и болтается на тонкой талии, так что я с легкостью могу видеть обнаженные молочные полушария, а ничем не прикрытая спина эротично изгибается.

– Идем отсюда! – строго приказывает голос Эммы Викторовны, и меня дергают назад, а потом дверь в кабинет плавно и тихо закрывается.

Я наблюдаю за парочкой всего лишь пару секунд, но эта картинка навсегда въедается в мою память. Отпечатывается на подкорке, словно татуировку набил злой мастер.

– Не слушаешь советов старших, – выговаривает мне мать Глеба, ведя за собой. – Думаешь, что умнее. А жизнь любит бить таких как ты по носу. Зато теперь поговорим…

Глава 1

Спустя полтора года…

Сегодня важный день! Просыпаюсь еще до будильника – слишком нервно, чтобы продолжать спать. Я впервые после декрета выхожу на работу, и все внутри переворачивается. Кажется, пока сидела дома с ребенком и ходила только в ближайший магазин и парк с коляской, совсем отучилась общаться с людьми.

Теперь придется каждый день с ними работать. А все, что я в данный момент профессионально могу, это агукать и говорить односложными словами: бух, би-би, му-му, ням-ням… Только бы не опозориться перед клиентами! С неоконченным высшим удалось найти место в новой кофейне неподалеку от дома, так что буду варить людям кофе.

Я бы и не выходила на работу так рано, Викусе всего-навсего десять месяцев, но нам с бабушкой позарез нужны деньги. Мы бы прекрасно прожили на мое пособие и бабулину пенсию, но совсем недавно выяснилось, что она взяла микрокредит, чтобы оплатить мои роды и последующее восстановление.

Врачи в местной больнице ничего не стесняются и умудряются навязать платные процедуры почти всем. А особенно под удар попадают доверчивые люди и пенсионеры. Знай я о том, сколько всего согласилась оплатить бабуля, никогда бы не подписала согласие. Но перед кесаревым и после я так плохо соображала, что совсем не видела, где ставлю подпись.

А как всем известно проценты у таких кредитов далеко не маленькие, Витька, мой сосед, и вовсе сказал бы, что конские. Так что накапало у бабушки там столько, что пришлось спешно искать работу. Благо в нашем маленьком городке открылась столичная сеть кофеен, а я как раз подрабатывала во время студенчества баристой. Вот и вернулась, можно сказать, к тому, с чего начинала.

– Я ушла, ба! – кричу в сторону кухни и много раз целую свою сладкую булочку, выползшую меня провожать. – Забери Викусю, пожалуйста.

Передаю дочку в руки бабули и, скрепя сердце, делаю шаг за дверь. Там, в квартире, остались самые родные и любимые люди, и мне хочется развернуться и войти обратно в этот уют. Нам слишком хорошо втроем, тепло и спокойно в сложившемся закрытом мирке. А снаружи ждет неизвестность, и так не хочется в нее окунаться! Но нельзя.

Когда-то бабушка позаботилась обо мне, теперь настала моя очередь. Я сама сделала такой выбор и знала, что легко не будет. Гораздо проще было бы взять деньги у матери Глеба и сделать аборт, сняв с себя всякие обязательства, но я не смогла. Просто не представляю, как можно взять и убить частичку себя. Не дать ей даже возможности появиться на свет, пускай и вторая частичка, породившая ее, от подлого предателя.

Эмма Викторовна так сильно не желала, чтобы их светлый дворянский род испортил наследник с дефектом кожи, что щедро оплатила мне не только аборт, но и моральную компенсацию. Ни в какую клинику я, конечно же, не пошла. Вместо этого оформила академический отпуск в университете, собрала вещи и уехала в родной город, к бабуле. А на выданные деньги купила кроватку, коляску и прочие необходимые вещи.

К сожалению, закончились средства быстро – не очень-то высоко оценила мать Глеба мои душевные страдания. Но я не в обиде. Мне от их семейства ничего не нужно, а если бы можно было стереть память и выкорчевать из сердца камень предательства, было бы вообще замечательно!

– Привет! – встречает меня вторая девочка, она же администратор и выдает форму. Повязываю фартук и фирменную косынку, делая узелок надо лбом. – Готова?

– Нет! – отвечаю предельно честно, и мы обе смеемся.

Готовим зал к открытию, проверяем выкладку, оборудование, и наконец двери нашей кофейни распахиваются. С самого утра у нас вал посетителей – рекламная кампания работает на ура. Акция в честь открытия: к любому купленному десерту или выпечке кофе бесплатно. Вот народ и идет. А для детей у нас стойка с воздушными шариками и распечатанные листки с раскраской.

Уже через пару часов практически непрекращающегося конвейера мы с Настей обе прибалдевшие, а я сама не понимаю, как умудряюсь не перепутать флэт уайт и капучино.

– Здравствуйте, что для вас? – говорю с заученной улыбкой очередному посетителю, поднимаю взгляд и со всего маху врезаюсь в ответный, как в кирпичную стену.

Разбиваюсь вдребезги, даже дыхание сбивается. Родные некогда, голубые глаза смотрят с прищуром. Губы презрительно поджимаются. Каковы шансы на то, что Глеб не узнал меня? Я сильно изменилась после беременности и родов? Да что вообще Арсеньев делает в таком захолустье, как наш городок!

– На ваше усмотрение, девушка, – отвечает он с холодной, испытующей улыбкой. Во взгляде Глеба столько холода, что хочется поежиться и накинуть на себя теплую кофту.

Да что я ему сделала-то, чтобы так открыто выказывать презрение? Ничего не понимаю. Это ведь его семья выкинула меня беременную за борт, а сам Глеб оказался далеким от того идеала, что рисовало мое воображение.

Перед глазами как по заказу всплывает картинка из его кабинета. Широко расставленные ноги в костюмных брюках и блондинка, страстно извивающаяся поверх. Этот кадр навсегда со мной. Как заевшая пластинка, отказывается переключаться на что-то другое. Душит, не давая забыть и заставляя просыпаться в холодном поту ночами. Оказаться преданной и ненужной слишком больно, чтобы каких-то полутора лет хватило на восстановление.

– Эспрессо с одной порцией сахара и круассан со сливочным маслом, – зачем-то даю понять, что все еще помню все его предпочтения и вкусы. Знаю их, как свои собственные.

Взгляд Арсеньева становится хищным, а у меня в животе все скручивается в тугой узел.

Глава 2

– Когда-то и я сделал бы такой выбор, но время идет, все меняется. То, что раньше казалось верхом совершенства, однажды превращается в ничто, – сверлит Арсеньев меня взглядом. А я совершенно не понимаю его претензии. Хлопаю глазами, как дурочка и жду, старательно удерживая улыбку на подрагивающих губах. Перед глазами так и стоят широко расставленные ноги Глеба и голый зад блондинки, скачущей поверх. Пытаюсь сморгнуть гадкую картинку, но она стоит как приклеенная. – Мне раф с лесным орехом и капучино на миндальном молоке. Хочу проверить ваше соответствие занимаемой должности, – цедит Глеб.

А я наконец вспоминаю про гордость и вскидываю подбородок.

– А на каком основании, могу узнать? – спрашиваю, все еще стараясь звучать вежливо, но при этом твердо. Боковым зрением замечаю, как Настя дергается в нашу сторону, готовясь прийти на помощь и взять на себя сложного клиента.

– На основании владения этой сетью кофеен, – голос Арсеньева уже напоминает рычание. – Так я долго буду ждать свои напитки?

– Прошу прощения, уже готовлю, – я же срываюсь на писк и резко отворачиваюсь. Снимаю рожок с кофемашины, пытаюсь подставить под кофемолку, чтобы насыпать нужную порцию. Все валится и падает на пол, пачкая все вокруг, ослабшие вмиг руки трясутся.

– А деньги? – прилетает вдогонку издевательское от Глеба. – Или вы меня за свой счет угощаете? И многие посетители удостаиваются подобной чести? Пытаетесь таким образом устроить личную жизнь непосредственно на рабочем месте?

Дергаюсь и обжигаюсь о кофемашину. Кожу печет, и на глаза наворачиваются слезы. За что он так со мной? За то, что исчезла, не попрощавшись? Так уверена, его мать не осталась в стороне и все доступно объяснила. На свой лад, конечно, но мне вообще-то все равно, что именно Эмма Викторовна обо мне наплела. Мнение предателя меня больше не интересует. Как и не интересует его жизнь и он сам.

– Я обслужу, – приходит все-таки на выручку мне Настя, и я ей невероятно благодарна. Потому что присутствие рядом Арсеньева ощущается как черная туча, готовая вот-вот разразиться грозой и даже градом. Слишком давит, чтобы оставаться спокойной. – Иди, приведи себя в порядок.

– Спасибо! – выдыхаю от всего сердца и поспешно скрываюсь в подсобке.

Полощу обожженные пальцы под холодной водой, умываю лицо. Благо никакой косметики на нем нет, и водные процедуры особого урона внешнему виду не нанесут. Выхожу в зал минут через пятнадцать – на дольше оставлять напарницу одну не хватает совести. Очень надеюсь, что к этому времени Глеба и след простынет, но, как выясняется, напрасно.

Мой несостоявшийся муж сидит за столиком и сверлит взглядом дверь для персонала. А стоит мне только выйти, я попадаю на крючок его голубых глаз. Когда-то именно на этот цвет я и повелась. Не на деньги Арсеньева, которых у него навалом, не на статус и уж тем более не на родословную – не собака же он, в конце концов.

Именно чистая лазурь покорила меня в самую первую встречу. Она напомнила мне о детской мечте – море, на котором я была всего лишь однажды, с мамой. С тех пор бредила о еще хотя бы одной поездке, но мама вскоре заболела, и средства понадобились на совсем другое. Зато мечта и впечатления остались.

Глеб поднимается и снова подходит к стойке.

– Анастасия, я увидел, прекрасно справляется с обязанностями, – объявляет он холодно. – А вот про Валерию я сказать того же самого не могу. Последний шанс у вас, девушка, чтобы остаться в моем заведении. Флэт уайт, будьте любезны, – прищуривается испытующе.

Я же мысленно приказываю себе собраться. Мне нужна эта работа! Нам с бабушкой нужны деньги, чтобы не оказаться на улице. А организация, выдающая микрокредиты, я уверена, не побрезгует и квартиру отнять у беззащитных женщин!

В конце концов, рано или поздно Арсеньев уедет из нашего города – делать человеку его уровня тут точно нечего. Я же останусь спокойно жить и работать. А то, что у нас с ним общая дочь, не тот факт, которым я собираюсь делиться. Все равно никто из его семейки не оценит и не обрадуется, так что справимся как-нибудь. Справлялись же до этого момента, не переломились…

Озвучиваю стоимость по памяти и провожу оплату картой, а затем готовлю напиток. Меня все еще потряхивает, но я точно знаю, за что борюсь: за собственную семью. И это придает сил. Еще неимоверно хочется ткнуть предателя носом, мол, смотри: я выдержала все и справилась. Сама! А теперь у меня есть лапочка-дочка, а у тебя – твой бизнес и доступные девки. Каждому свое.

– Ваш флэт уайт, – пододвигаю напиток, и с гордостью замечаю, что мои руки не трясутся. Хотя внутри я напоминаю себе дрожащего зайца, попавшего в лапы к волку. – Сахар и крышечки можете взять не стойке, – указываю кивком на специально оборудованный уголок.

Но вместо того, чтобы отправиться за сахаром, Глеб подносит стаканчик к губам и, глядя мне прямо в глаза, делает пробный глоток. Как провинциальная студенточка, поступающая в театральный, со страхом жду оглашения вердикта.

– Отаратительно, – сделав глоток, объявляю вердикт. Хотя конечно вру безбожно. Напиток у Лерки выходит что надо.

Глава 3

Глеб

Вот уж чего не ожидаю от рутинной поездки в захолустье, так это встречи со своим прошлым. Болезненным и постыдным. Потому что скулил, как раненый зверь, когда выяснилась вся правда про Леру и ее внезапное исчезновение. До того слабохарактерным дерьмом себя почувствовал. А теперь выясняется, что она работает на меня. Не напрямую, правда, но все же.

Признаться, я думал, что девочка далеко пойдет, подцепит кого-нибудь еще, побогаче и посолиднее, а она вон где оказалась. Сперва даже решил, что меня глючит. Но эти трогательные ореховые глазки, пухлые губки и четкие скулы намертво врезались в память. И никак не желают оставить меня в покое, хотя столько уже времени прошло. Знаю ее черты, как облупленные. Да и это молочное пятнышко особой формы на шее вряд ли у кого-то еще имеется. Так что тут без вариантов.

Кажется, Лерка за это время еще красивее стала. Как будто нежнее, женственнее, мягче. Даже взрослее. Хотя знаю железно, что это все умелая игра, не могу не отметить, ей идет. Образ этакой наивной простушки. Широко распахнутые глазки с пышными ресницами, выражение беззащитности и растерянности на симпатичном миловидном личике. Так и хочется взять себе, обогреть и защитить ото всех опасностей.

Только вот хрен там! Больше я на эту удочку не попадусь. Не понаслышке знаю про предприимчивость ушлой девицы, так что пускай теперь другие лохи обжигаются об образ невинной овечки.

Одного не понимаю, чего ей ловить в моей кофейне? Тут ни бабла особого, ни корпоративных секретов. Так, пробный камень, чтобы вложить свободные деньги и проверить способности к бизнесу своей невесты. Дать шанс Инге проявить себя. Именно она курирует этот проект. В любом случае, рисковать я не намерен, так что лучше убрать Ромашкину от себя как можно дальше.

– Отвратительно, – сделав глоток, оглашаю вердикт. Вру, ясное дело, безбожно. Напиток у Лерки получился практически эталонным, хоть на конкурс отправляй. Но ни за что не признаюсь в этом предательнице. – Вам, Валерия, лучше бы подыскать другое место работы. С таким кофе мы всех клиентов распугаем, – давлю взглядом на некогда любимую женщину и не могу поверить, что эта девчонка развела меня в свое время как последнего лоха.

В прошлый раз, пойманная на горячем, она сбежала, даже не попрощавшись. Что лишь стало дополнительным подтверждением ее вины. Безмолвным и вместе с тем слишком красноречивым. Зато сейчас орехового цвета глаза загораются решительностью, а пухлые губы поджимаются.

Лерка с грозным рыком котенка выхватывает стаканчик из моих рук и демонстративно делает большой глоток.

– Кофе прекрасен, его вкус соответствует всем стандартам, – слизнув пенку с губ, воинственно заявляет Ромашкина. А я зависаю на этом обычном движении. В голове против воли начинают рождаться всякие неуместные мысли. Лерка тем временем протягивает несчастный стаканчик второй работнице. – Настя! – с нажимом.

Девчонка медлит, явно не зная, как правильнее поступить. Потом все же берет стаканчик и пробует напиток.

– На вкус как флэт уайт, – раздается ее растерянный писк и взгляд Анастасии мечется между мной и Валерией.

– Что и требовалось доказать! – с вызовом восклицает Ромашкина. Складывает руки под пышной грудью, принимая непримиримую позу. А я как идиот смотрю на нее и ловлю флешбэки. Вспоминаю наше прошлое, когда все было безоблачно и идеально. Наши общие вечера, шутливые перепалки. Тогда она точно также складывала руки или упирала их в стройные бока и отчитывала меня. За слишком долгое сидение за ноутбуком, за работу по выходным или за незакрытый колпачок зубной пасты. И до того мне заходила ее воинственная забота, что я позволял. Млел, как самый последний болван, и наслаждался зрелищем. – Так что придется вам найти другую причину для моего увольнения, Глеб Максимович. Но знайте, если опуститесь до подобного, без трудовой инспекции не обойдется.

– Зачем тебе это, Лера? – спрашиваю, сдаваясь и перестав играть в незнакомцев.

Снова задирает подбородок и отвечает:

– Мне просто нужна работа, – в ее обычно звонком голосе чудится усталость и некая обреченность.

– Баристой в едва открывшейся кофейне? – хмыкаю, не поверив ни единому слову. Потому что Валерия из тех, кто ищет выгоду в любой ситуации и не чурается никаких методов для ее получения.

– Иногда людям не приходится выбирать, – отвечает хрипло. – Им просто не оставляют такой возможности.

– Так тебя подослали конкуренты? – склоняюсь к ней ближе. Хочу выяснить все до конца, чтобы не остаться в этот раз в дураках. – Они тебя шантажируют чем-то? Или хорошо заплатили? Давай, я заплачу еще больше, и ты мне их сдашь. По старой памяти, так сказать.

Ромашкина звонко и нервно смеётся. Дрожащими руками поправляет косынку, а потом вперивает в меня свои нереальные ореховые глазищи. И столько разочарования в них, столько горечи, что мне словно нож в живот всаживают. Как будто это я, сука, ее предал, а не наоборот!

– Не знаю, что тебе наговорила про меня твоя мать, – хмыкает зло. – Но уверена, правды там от силы пара слов. Впрочем, мне плевать, что ты обо мне думаешь. Как плевать и на то, где живешь и чем занимаешься. Я просто устроилась на работу, и собираюсь и дальше трудиться в этой кофейне, кому бы она ни принадлежала. Увольнять меня не за что, а заявление по собственному я не напишу. Так что, если я для тебя как бельмо на глазу, делай поскорее тут все свои дела и уезжай обратно. Гарантирую, больше мы в таком случае не увидимся. А кофе я варю классный! – заканчивает Лера.

И я бы много чего сказал ей в ответ, но тут дверной колокольчик звякает, и в зал входит Инга. Эффектная, стильно и дорого одетая, она словно из другого мира. Совсем не смотрится в этой кофейне.

Невеста оставляет аккуратный и даже немного сухой поцелуй на моей щеке, потом отходит, раскидывает руки в стороны и интересуется гордо:

– Ну, как тебе моя работа, дорогой?

Но вместо того, чтобы по достоинству оценить труды Инги, я зачем-то пялюсь на Ромашкину, отслеживая реакцию последней. И чувствую волну разочарования от того, что та не меняется в лице. Как смотрела на меня с брезгливостью и осуждением, так и смотрит.

Глава 4

Каков мерзавец! Самый последний подлец! Мало того, что из-за Арсеньева и его высокородной семейки я вынуждена была перекроить всю свою жизнь, пройти через весь ад одинокой беременности, так еще и сейчас, когда все более менее устаканилось, умудряется гадить мне.

Для таких, как Арсеньевы, обычные люди пыль под ногами, не достойная внимания и уж тем более сострадания. Считают себя высшей кастой, имеющей право вершить чужие судьбы так, как им заблагорассудится.

Кофе мой ему не понравился! То же мне, повод нашел. Хотя, это и не удивительно. Удивительно то, что мне до сих пор не все равно. Острая боль захлестывает, заставляя вспоминать прошлое предательство и чувствовать себя жалкой сейчас. Стискиваю зубы из последних сил. Чувствую подступающие слезы и только нечеловеческим усилием воли не даю им пролиться. Глеб не увидит моей слабости. Как не увидел и тогда, когда я потерянная и беременная пыталась придумать, как жить дальше.

С каким удовольствием я бы плеснула этим долбаным флэт уайтом в мерзкое надменное лицо! А вместо этого приходится отвоевывать свое место под солнцем у человека, который когда-то был для меня целым миром и обещал этот самый мир кинуть к моим ногам.

К сожалению, лишиться работы для меня сейчас непозволительная роскошь. А найти что-то приличное в маленьком городке сродни чуду. Поэтому сбрасываю личные переживания, запираю воющее и скребущее внутри горе на замок и отстаиваю себя. В этот раз мне бежать некуда. Я в точке невозврата.

Готовлюсь стоять до последнего, когда в кофейню заходит блондинка. Красивая, как с обложки журнала, стильная, как суперзвезда, идеальная, как из киноленты. В ее синих глазах снисходительность, а еще уверенность, что все вокруг принадлежит ей, и люди обязаны падать ниц. Так вот к чьим ногам Арсеньев кинул целый мир. И подтверждая это, блондинка привычным жестом целует Глеба, а потом самодовольно произносит:

– Ну, как тебе моя работа, дорогой?

Я же стою, вцепившись изо всех сил пальцами в стойку, и не могу оторвать взгляда от Арсеньева. Словно приклеилась к нему намертво. Такой вот садистский суперклей. И если я думала, что видеть скачущую на нем незнакомку – самая адская боль, которую мне довелось испытать в жизни, то я ошибалась. Сейчас мне не легче.

Острые зубы разочарования и нелепой обиды впиваются в плоть изнутри и начинают беспощадно терзать. За заботами и хлопотами с Викусей я уже начала забывать, каково это, а теперь чувствую ярко, будто мне никогда и не становилось легче.

Глеб смотрит в ответ. Не на ту, которая называет его «дорогой» и целует, а на меня, оказавшуюся недостойной его фамилии и верности, родившую ненужного ребенка только потому, что у моей дочки не идеальная наследственность. Дефект, не позволивший нам с Викой быть нужными и любимыми, ценными. Зато сделавший нас выброшенными за борт в тот же миг, как только стало известно о зародившейся внутри меня жизни.

И я прикладываю все усилия, чтобы не сломаться прямо здесь и сейчас, а выдержать этот испытующий взгляд. Наверное, кто-то на небе решил, что мне еще недостаточно испытаний.

– Ты молодец, Инга, – изрекает наконец Арсеньев, оторвавшись от меня. И я делаю большой и судорожный глоток воздуха, обнаружив, что не дышала все это время. – Пока что без нареканий. Справишься с этим проектом, можно будет поручить тебе что-то более серьезное.

От слов Глеба Инга расцветает. Будто он ей только что компанию Илона Маска на блюдечке преподнес. Но не бросается Арсеньеву на шею, как сделала бы любая, а лишь сдержанно улыбается и кивает:

– Спасибо. Я очень ценю твое мнение.

«Словно на приеме у Английской королевы» – с горечью хмыкаю я про себя. Уверена, эта женщина полностью соответствует высоким запросам Эммы Викторовны. У Инги, наверняка, и справки об абсолютном здоровье имеются, и происхождение не хуже, чем у Арсеньевых. Как же, ведь потомков благородного рода, как выяснилось, нельзя делать абы с кем.

А если и выйдет случайный залет, то всегда можно исправить ситуацию, дав денег на аборт. Как это и случилось со мной. Очень удобно. У их семейки, наверняка, это дело отлажено. Не зря же Глеб всегда настаивал, чтобы я обращалась исключительно к их семейному врачу. Даже страховку в частном медицинском центре мне оформил. Я, дурочка, на седьмом небе от счастья летала. А как до серьезного дела дошло, выяснилось, что Эмма Викторовна про мою случайную беременность раньше меня узнала…

– Ты не против, если мы выпьем тут кофе? – тон Инги до того вежливый и предупредительный, что вызывает оскомину у меня на зубах. Неестественный! Обычные люди так не говорят и не ведут себя. Я будто в фильме про пластмассовую куклу барби.

Жду, что Глеб откажет спутнице. Все-таки с его слов он выпил уже два стаканчика, да и мое присутствие не располагает к длительным посиделкам. Но и тут он меня удивляет.

– Как тебе будет угодно, милая, – отвечает в тон Инге, полоснув меня нечитаемым взглядом. Отодвигает стул для нее, помогая устроиться за столиком, и подходит к стойке. Как только я готовлюсь сбежать в подсобку и пустить на свое место Настю, заявляет бескомпромиссно: – Валерия нас обслужит.

Сглатываю слюну, ставшую горькой, как самое отвратительное на свете лекарство. Сколько еще мне нужно получить, чтобы перестать чувствовать к Глебу хоть что-то? Чтобы похоронить былое навсегда и забыть? Чтобы продолжать жить дальше и не спотыкаться раз за разом о болезненное прошлое?

В глазах темнеет от необходимости готовить для Арсеньева и его новой пассии.

Глава 5

Наступаю шипованной подошвой на свою корчащуюся в агонии гордость и принимаю у Инги заказ.

– Эспрессо с одной порцией сахара и латте на безлактозном молоке без сахара, – диктует блондинка, а я не удерживаюсь и бросаю взгляд в сторону Глеба.

«Значит, все-таки эспрессо до сих пор» – хмыкаю про себя. А пассаж про изменившиеся со временем вкусы наверняка был нужен для того, чтобы уязвить меня. Арсеньев явно считает меня последней предательницей, но какое мне, в сущности, дело до его невысокого мнения обо мне? Тот, кто способен на измену, вообще не вправе судить!

Беру себя в руки и делаю этой парочке лучший кофе, на который только способна. До миллиметра выверяю каждое движение и до доли секунды – время на каждую операцию. По одному исходящему от напитков запаху чувствую, что они получились выше всяких похвал. Передаю заказ Глебовой принцессе и все-таки сбегаю в подсобку. На большее взвинченных нервов не хватает.

Умываюсь снова, а потом сажусь на стул, прикрываю глаза и проваливаюсь в темноту. Вязкую, тягучую, как смола, но спасительную. Потому что в ней нет места Арсеньеву, его новой пассии и нашей истории, там сплошная вселенская усталость и скорбь.

Когда минут через пятнадцать за мной заходит Настя, я практически уже в порядке, но напрягаюсь невольно. Вдруг этим двоим взбредет в голову добавки попросить?

– Ты как? – интересуется она заботливо, а в ее больших глазах сверкает тысячами ватт жгучее любопытство. И я не могу винить напарницу в этом, все же наш с Глебом разговор был слишком занимателен для посторонних ушей.

– Жуть! – отвечаю правдиво и качаю головой.

– Они уже ушли, можешь выходить, – говорит Настя, так и не задав ни единого вопроса. И из-за этого теплое чувство благодарности разливается у меня в груди.

– У меня с Глебом Максимовичем некрасивая история в прошлом, – решаю хоть как-то утолить любопытство напарницы. – И тут выясняется, что наша кофейня принадлежит ему, представляешь? – хихикаю нервно, проводя рукой по лбу.

Ну и денек! Я конечно не ждала от первого дня на работе халявы, но и подобного уж точно никак не ожидала!

Время до вечера проходит в суете, но все же спокойно. Мы с Настей трудимся как пчелки на благо Арсеньева и его принцессы, раздаем заказы, пополняем витрину, ведем учет и заказываем позиции, которые подходят к концу.

Пару раз мне приходится сцеживать молоко, потому что грудь просто распирает. Она становится каменной и начинает гореть. Так что я уединяюсь и наполняю специальные пакеты, которые потом кладу в холодильник. Будет чем завтра Викусю кормить. Она у меня уже ест и твердую пищу, но все еще любит мамино молочко. Да и педиатр говорит, что кормить нужно до года, а лучше – до двух.

– Фух, поверить не могу, что этот день наконец-то закончился! – весело говорю Насте, когда мы вместе запираем дверь кофейни.

Летний вечерний воздух приятно холодит открытые участки кожи, наполняет легкие, и кажется, что вся эта жизнь прекрасна, а за углом непременно ждет что-то чудесное. Сиюминутное ощущение, конечно, но мне становится легче. Да и мысль о том, что скоро увижусь со своей булочкой, окрыляет. Так непривычно быть вдали от нее! Ведь я с самого ее рождения привыкла, что мы постоянно вместе.

Прощаюсь с напарницей и бегу к себе. Благо идти всего минут пятнадцать. Залетаю домой и подхватываю на руки свою кроху. Зацеловываю сладкие щечки, утыкаюсь носом в бархатные волосики, вдыхаю их теплый запах, от которого в душе разгорается мое личное солнце, а сердце распирает грудную клетку.

Как же я люблю свою малышку! И за одно ее существование я безмерно благодарна Арсеньеву. Ведь, не будь его в моей жизни, не было бы сейчас и Викуси. Смотрю в самое красивое на свете личико, как в зеркало – до того мы с дочкой похожи. Но сейчас впервые отмечаю, что ее нереально голубые глаза – буквально слепок с глаз Глеба, как губы и подбородок. И как я могла раньше это игнорировать?

– Привет, моя сладенькая, – шепчу вцепившейся в меня обеими ручками крохе. – Как же я соскучилась!

– Ма-ма-ма-ма! – твердит в ответ Вика, тычется в меня мокрыми губками и параллельно лопочет что-то на своем тарабарском, подпрыгивает от нетерпения на мне.

– Привет, – улыбаюсь вышедшей в коридор бабушке, и мне очень не нравится ее бледный усталый вид. – Ну как вы тут?

– Справляемся, – кивает она в ответ. – Проходи ужинать, у меня уже все готово.

Подхожу к бабуле и крепко обнимаю ее одной рукой, второй поддерживаю дочку. Целую в сухую щеку.

– Спасибо, ба! – говорю от всего сердца. – Не представляю, как бы я справлялась без тебя.

– На то и нужна семья, чтобы в трудный момент подставить плечо, – строго говорит она. – Ты тоже меня не бросила, теперь вот на работу вышла, чтобы кредит платить. Давай сюда Викушку и иди мыть руки.

Бабушка у меня человек старой закалки, внешне суровая, а внутри самая добрая и любящая. Делаю, как она говорит, потом переодеваюсь в домашнее и иду к столу. Картошка, посыпанная укропчиком, курица, салат из овощей – наш ужин незатейлив, но вкусен.

Вика уже сидит в высоком стульчике, мнет пальчиками кусочки картошки, отправляя их в рот, и заливисто хохочет. Дочке по душе такая еда. Устраиваюсь рядом, чтобы быть как можно ближе к малышке. Только подношу вилку ко рту, как дребезжит дверной звонок.

– Открой, дочка, – просит ба, суетящаяся у раковины. – Это наверное Марковна пришла за банкой огурцов, я обещала ей дать.

Послушно иду к двери, открываю, не глянув даже в глазок, и тут понимаю, какую ужасную ошибку совершила. На пороге стоят два бугая со зверскими лицами и лысыми головами. Их кожаные куртки распирает от нереально огромных мышц, и я вскрикиваю от ужаса и пытаюсь тут же закрыть дверь. Но мне не позволяют.

Глава 6

– Ромашкина Аглая Кирилловна здесь живет? – интересуется один из бугаев и нагло ухмыляется. Чувствует себя хозяином положения на правах сильнейшего, а я натурально дрожу.

В квартире три беззащитные женщины, и из-за моей нелепой беспечности, защитить нас в случае чего совершенно некому. И что меня дернуло открыть дверь, не посмотрев в глазок! От собственной глупости хочется взвыть. В ушах шумит от страха, но я все же отвечаю:

– А вы по какому вопросу? – правда мой голос больше походит на писк, но сдаться и отступить я себе позволить не могу. За спиной у меня дочка и бабушка, и все, что отделяет их от пришедших бандитов, это мое сорока восьмикилограммовое тело.

– По финансовому, – хмыкает второй.

– Продаете что-то? – снова пищу и мысленно обмираю от собственного вопроса. Ну какие из этих двоих торговцы? Разве что жизнями…

– Предлагаем очистить совесть и отдать долги, – вкрадчиво говорит мордоворот, что стоит слева. Оба настолько похожи, что мне трудно найти какие-то другие отличия. Он высовывает из внутреннего кармана кожанки какую-то помятую бумагу, в течение пары секунд тычет ей мне в нос. – Так, где Ромашкина, у нас к ней разговор?

– Я за нее! – словив краткосрочный порыв смелости, расправляю плечи. Ни за что не пропущу этих бандитов в квартиру! Нечего бабушку и Викусю пугать этими страшными рожами. – Я т-тоже… Ромашкина.

– Да нам по барабану, хоть Полина Гагарина, – выплевывает «правый», а «левый» радостно ржет, явно оценив шутку дружка. – Главное, бабки верни. Это сейчас мы добрые и ведем дружескую беседу, а начнешь нас за нос водить или бегать, будем разговаривать по-плохому.

– Мы все вернем, обещаю! – начинаю тараторить, глядя в крошечные поросячьи глазки «правого», в которых нет ни проблеска сочувствия или человечности. Но я все же пытаюсь разбудить в нем сострадание. – Я уже устроилась на работу, так что с ближайшей зарплаты мы внесем первый платеж. Больше не будет просрочек, поверьте! Мы закроем кредит!

– Слышь, курица, – наклоняется ко мне «левый», зажимает прядь волос между пальцев и тянет на себя. – Нам насрать, когда там у тебя зарплата. Бабло гони! Вот прям щас.

– Но у нас нету, – шепчу, потому что голос не слушается. Пропал от того, что мордоворот слишком близко. Я вижу все изъяны на его блестящей жирной коже. Запах чужого мужчины, смешанный с тяжелым ароматом дешевого парфюма, забивается в ноздри. – Мы втроем живем: старенькая бабушка, моя маленькая дочь и я. Больше нет у нас никого. С пенсии мы оплатили проценты, а на детские купили продуктов, – я пускаюсь в ненужные объяснения, чтобы делать хоть что-то. Может, эти двое войдут в наше положение и согласятся подождать до моей зарплаты? Случаются же в жизни чудеса… – Вот все деньги и кончились. Но я сегодня первый день уже отработала! Так что зарплата точно скоро будет, и я всю ее вашей фирме переведу! А знаете, что? Я же в кофейне работаю, тут недалеко, приходите, я вас бесплатно угощу. У нас еще и выпечка всякая есть, – несу откровенную чушь, но я сейчас все, что угодно пообещать готова, лишь бы эти двое убрались и оставили нас в покое хотя бы на время.

Мордовороты сверлят недовольными взглядами. Без добычи они уходить явно не собираются.

– Телефон давай, – крякает тот, что справа.

– Х-хорошо, – киваю поспешно и сбивчиво начинаю диктовать: – В-восемь, девятьсот двадцать один…

– Трубку свою дала сюда, долбанутая! – рявкает «левый». – Без телефона пока походишь.

Меня накрывает волной облегчения. Они не собираются мне звонить или слать сообщения с угрозами! Послушно лезу трясущейся рукой в карман домашних штанов и протягиваю бандитам гаджет. Старый, с треснувшим, помутневшим экраном, но все еще работающий.

– Это что еще за дерьмо? – крутит один из бугаев в огроменных лапищах мой телефон. – Издеваться вздумала? – рычит, а ноздри рыхлого носа гневно раздуваются.

– Нет же! – чуть не плачу. – Вы сами попросили, я и дала. Нет у меня другого телефона.

– Сережки, – подсказывает «правый» мордоворот, кивая на меня, и я машинально дотрагиваюсь до украшения.

Простые, советские серьги из золота, ничем не примечательные. Они могли бы быть одними из многих, но именно для меня значили очень много. Прощальный подарок от мамы, который я надела незадолго до ее смерти и с тех пор не снимала ни разу.

– Они совсем дешевые, – пытаюсь отстоять личную реликвию, но у меня не получается. Плевали эти двое на чужое горе. Для них есть лишь одна ценность – деньги.

– Насрать, – отрезает «левый». – Снимай, пока мы сами за тебя это не сделали.

Дрожащими пальцами расстегиваю плохо поддающиеся замочки, вытаскиваю серьги и кладу в протянутую лапищу коллектора. В его огромной ладони мои украшения смотрятся смехотворно и жалко.

– Ищи бабки, – напутствуют меня важно. – Вернемся через несколько дней, – и уходят.

Реву, стараясь делать это как можно тише. Запираю дверь на все замки и без сил сползаю по ней спиной. Где за столь короткий срок найти нужную сумму?

Глава 7

– Кто приходил? – зовет бабушка из кухни. И я думаю, как хорошо, что она не могла бросить Викусю и выглянуть в коридор!

– Каких-то Анохиных искали, – кричу я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Я сказала, что в нашем подъезде такие не живут.

Сбегаю в туалет, чтобы не показываться бабушке в разобранном состоянии. Один взгляд на меня, и она сразу обо всем догадается. После ужина долго укладываю дочку спать. Булочка словно считывает мое состояние и капризничает без перерыва. Обычно она засыпает у меня на груди, а тут опустошила обе, но так и не уснула.

Хожу по темной комнате с малышкой на руках и напеваю ей старый мотив, покачивая. Вика периодически крутится, ерзает, и спина начинает отниматься уже через пять минут подобной физкультуры.

Засыпаю поздно, а просыпаюсь совершенно разбитая, не отдохнувшая и иду собираться на работу. Дочка сладко сопит, напоминая ангелочка. Мое чудо. В груди становится тепло от одного взгляда на нее. Не удерживаюсь, осторожно целую пухлые щечки и нежные волосики. Дышу самым любимым на свете запахом. И на цыпочках выхожу из комнаты.

Бабушка уже на кухне, готовит мне завтрак. Целую и ее в щеку. В который раз благодарю судьбу за то, что мне так сильно повезло. Быстро собираюсь, уплетаю горячую кашу и мчу на работу. На второй день мне уже не так странно появляться на улице одной, без коляски.

Настя веселая, постоянно о чем-то щебечет. Но при этом умудряется совершенно ничего о себе не рассказать и не касаться личных тем. Зато работа в ее руках горит. Настя все делает так легко и играючи, что меня невольно зависть берет. Хочу быть такой же счастливой и беззаботной. А вместо этого я постоянно думаю о том, где бы взять деньги. И как следствие постоянно что-то роняю, задеваю или делаю не так.

– Соберись, тряпка, – шутливо журит напарница. – Оштрафуют ведь.

И я встряхиваюсь мысленно. Штрафы мне сейчас точно ни к чему. Тут бы до аванса дожить. Может, эти бугаи одумаются и войдут в мое положение, подождут пару недель? Другого выхода-то все равно нет. В долг брать не у кого, ни родственников, ни друзей у меня нет, а бабушкины приятельницы вряд ли располагают необходимой суммой. Хотя спросить у той же Марковны немного до зарплаты можно, наверное.

На второй день поток народа не уменьшается. Посетители идут один за другим, и к обеду я начинаю чувствовать себя роботом: принять заказ, оплату, приготовить кофе, отдать заказ, пожелать хорошего дня, – и так бесконечно по кругу. Утомительно, зато за подобной занятостью время пролетает незаметно.

И когда в очередной раз звякает колокольчик на двери, я не придаю этому звуку особого значения. А зря. Две бритые наголо головы останавливаются напротив меня, и один из мордоворотов бросает с ленивой ухмылкой:

– Ну, привет, Ромашкина. Давно не виделись.

Давлюсь воздухом и чувствую, как резко меня ведет. Будто вся кровь из головы в один миг отхлынула, оставив там пустоту. Хватаюсь пальцами за стойку, чтобы удержаться на ногах, и что-то невнятно хриплю. Рядом точно также застывает Настя.

– Не боись, малая, – басит «правый». – Мы за обещанным обедом, а не за баблом. Давай, нормально нам на стол чего-нибудь накидай. Если понравится обслуживание, дадим тебе пару дней отсрочки.

Мордовороты садятся за столик, прогоняя парочку подростков, а мне требуется еще пара секунд, чтобы прийти в себя. Наконец, я отмираю и суечусь за стойкой. Собираю самые сытные позиции, что у нас имеются, варю американо. Составляю все на поднос и выношу в зал. Вообще-то у нас подобное не предусмотрено, посетители забирают свои заказы прямо у стойки, но сейчас исключительный случай.

– Это что еще такое? – интересуется осторожно Настя, когда я возвращаюсь на рабочее место и с опаской поглядываю на коллекторов, больше похожих на откровенных бандитов. – У тебя точно все в порядке?

Вздыхаю тяжко и признаюсь:

– Бабушка кредит взяла в сомнительной конторе, проценты набежали, теперь пришли эти, – киваю аккуратно подбородком на парочку, уплетающую спагетти с курицей. – Требуют деньги. Запиши их заказ, пожалуйста, в счет моего обеда, нам же бесплатные полагаются.

Напарница ошарашенно моргает и смотрит на меня с жалостью.

– Тогда тебе нужно завтра идти на торжественное открытие нашей флагманской кофейни в центре города. Завтра как раз у нас выходной, – говорит она, а меня передергивает. Ни за какие блага этого мира я не собиралась добровольно идти туда, где гарантированно будет Глеб и его арктическая принцесса.

– Спасибо, я уж как-нибудь без этого мероприятия… – морщусь, не скрывая собственного отношения.

– Даже в конкурсе барист с главным призом в сто тысяч рублей не будешь участвовать? – хитро смотрит на меня Настя. – Ты ж лучше всех варишь кофе, я пробовала. Обидно будет даже не попробовать.

У меня в голове винтики начинают крутиться. Сто тысяч – слишком заманчивая сумма, чтобы ради нее рискнуть и еще раз увидеться с Арсеньевым. Ну что он мне сделает, а? Не съест же. А душевные страдания в моей ситуации можно и перетерпеть, имеются проблемы и посерьезнее.

– Завтра, говоришь, конкурс? – задумчиво тяну я, уже точно зная, что пойду.

Глава 8

– Молодцом, Ромашкина, – сыто басит подошедший ко мне бугай и двигает кулаком в плечо. От чего я отшатываюсь и едва не падаю назад. Место удара горит и ноет, вечером наверняка проявится синяк. – Как надо все сделала, от души. Дарим тебе два дня передышки, но потом не серчай, если бабло не найдешь. Такими добренькими мы уже не будем. Сама знаешь, дружба дружбой, а денежки врозь.

– Спасибо, – пищу, вовсе не испытывая благодарности.

Может, обратно в столицу переехать, лишь бы не видеть больше никогда этих рож? Эх, если бы все проблемы так просто решались…

– Ну, бывай! – второй мордоворот «дружески» хлопает меня лапищей по другому плечу, заставляя пружинить в коленях и шокировано пытаться удержаться на ногах.

И, будто мало мне было этих двоих, в этот самый момент дверь кофейни распахивается, пропуская внутрь Арсеньева. Принесла же бывшего нелегкая! Его глаза за долю секунды находят меня, словно в них своеобразный компас вшит и настроен на одного единственного человека.

Глеб прищуривается, оценив ситуацию. Внимательно осматривает «моих» мордоворотов, не упускает ни малейшей детали. Отчего-то стискивает челюсти. Я делаю вид, что ничего не замечаю. И, как только коллекторы, покидают прикассовую зону, а следующие посетители с опаской приближаются и начинают делать заказ, слегка заикаясь, активно берусь за работу.

С неудовольствием отмечаю, что улыбаюсь слишком широко, слишком громко смеюсь над шутками покупателей, да и в целом веду себя до ужаса неестественно. Как в дешевом ситкоме.

– Осмотрительнее окружение выбирать нужно, – заявляет назидательно Арсеньев, как только очередь доходит до него. – Скажи мне кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты, – с намеком цитирует народную мудрость.

– Знаете, Глеб Максимович, – тяну я в ответ и чувствую, как грудь затапливает печалью. Она покалывает изнутри и заставляет уголки губ опускаться вниз. – Иногда такие близкие люди попадаются, что никаких друзей надо, – переиначиваю расхожую фразу, намекая на него самого и его мать, но, судя по каменному выражению лица, шпилька пролетает мимо цели. Да и плевать! Это он потерял дочь, а не я. У меня, к счастью, все в порядке. – Вам эспрессо или раф с лесным орехом?

– Эспрессо, – цедит недовольно. А потом напоминает: – Доношу до вашего сведения, Валерия, что на работе личным отношениям не место. Еще раз увижу – оштрафую. Два дисциплинарных взыскания, и я имею полное право уволить сотрудника, никакая трудовая инспекция и суд тебе не помогут, – под конец он сбивается с официального тона и едва ли не рычит.

– Благодарю за совет, – отвечаю, не скрывая язвительности. – К слову, это были довольные клиенты, подошедшие выразить свое почтение. Уж очень мой кофе понравился, знаете ли. В следующий раз сразу отправлю их к книге жалоб и предложений. – Восемьдесят девять рублей с вас. Наличные или карта?

Глеб демонстративно достает прямоугольник бархатисто-черного цвета.

– Мне не нравится, что ты снова объявилась в моей жизни, – важно сообщает он. И от явного предупреждения в голосе Глеба у меня волоски на руках поднимаются дыбом. Что же все-таки ему наговорила Эмма Викторовна? – Знай, если в кофейнях что-то пойдет не так или случится какой-нибудь форс-мажор, ты будешь первой, на кого я укажу полиции и своей службе безопасности. Учитывая твои прежние заслуги, это вовсе не удивительно.

Широко улыбаюсь гаду и иду варить очередную порцию кофе. Плюнуть в нее, что ли? Эх, если бы это мне помогло, непременно опустилась бы до подобного. А так приходится кипеть изнутри, обжигаясь о собственные негативные чувства, но не давая гневу выйти наружу. Не дождется Арсеньев взаимных претензий! Нам делить нечего. Дочь с возможным дефектом их семейке не нужна, а я прекрасно справлюсь и без их помощи. Буду любить Вику и за двоих, и за троих, да хоть за весь белый свет! На это меня точно хватит. А Арсеньевы пускай варятся в своем благородстве (исключительно по крови) и гордятся идеальными медицинскими картами. Мы же, простые люди, как-нибудь подальше будем. Очень нужно прозябать в тени их величия…

– Ваш кофе, – аккуратно двигаю стаканчик по стойке. – Хорошего дня, – стараюсь звучать предельно вежливо и не давать истинным чувствам прорываться наружу. Хотя, не уверена, что у меня хорошо получается. Все же я не профессиональная актриса и никогда не училась «держать» лицо.

В какой-то момент наши с Глебом пальцы соприкасаются. От чего меня прошивает сильнейшим разрядом тока, и я дергаюсь от неожиданности. Стаканчик с горячим напитком опрокидывается, и темно-коричневые брызги летят прямо на пиджак бывшего, щедро окропляя светло-серую ткань.

– Твою мать, Лер-ра! – рычит Арсеньев, а в его взгляде столько неприкрытой ярости, что я невольно сжимаюсь вся.

Что я наделала, блин!

Глава 9

– Прости-прости! – я начинаю суетиться и прямо через прилавок пытаюсь вытереть бумажными салфетками пятно.

Конечно же ничего не получается! Глеб звереет. Это заметно по с силой поджатым губам, подрагивающим крыльям носа и ходящим желвакам. Первый раз его таким вижу. Точнее, он и раньше, бывало, злился, но уж точно не на меня. А теперь я на собственной шкуре понимаю, каково это – сделаться объектом Арсеньевского гнева. От колоссального напряжения и страха меня начинает потряхивать. Не успела от визита коллекторов отойти, как на тебе, Лерочка, новое потрясение. И нафига Глебу было меня трогать?

– В подсобку веди, – с тихим рыком подсказывает он.

Чувствую кожей чужой интерес. Наверняка все сейчас на нас пялятся и с жадным любопытством ждут продолжения. Киваю Насте, стоящей с выпученными глазами и выражением вселенского сочувствия на миловидном лице, и открываю для Арсеньева дверь.

– Мелкая месть, кстати, – бросает он свысока, сдирая с плеч пиджак.

Бросаю короткий взгляд на торс бывшего, облепленный рубашкой. И хотя, между тканью и телом, которое я знаю как свои пять пальцев, гуляет воздух, все равно при каждом малейшем движении рубашка обрисовывает мощные, литые мышцы и идеальные формы. Ни грамма жира, одни лишь мускулы под гладкой кожей – хоть на обложку спортивного журнала фотографируй.

«В том числе и за это Арсеньева так любят женщины» – напоминаю себе о насущном, чтобы не начать пускать слюни на предателя. А любоваться можно и Ченингом Татумом в каком-нибудь фильме – все не так опасно для душевного состояния.

– Намекаешь, что нужно было плюнуть тебе в кофе? – отзываюсь зачем-то. – Или подсыпать слабительного?

На этих словах Глеб резко тормозит, дергает меня за руку и толкает к стене. Прижимает собственным телом, расставив ладони по сторонам от моей головы и нависая свирепой скалой сверху. Не пошевелиться, в том числе и от страха. Через тонкую ткань белоснежной рубашки я чувствую исходящий от Арсеньева жар. Почему-то в этот же миг пусто становится в голове, мозги заволакивает туманом, а в животе все скручивается в узел. Настоящее и прошлое перемешиваются, сливаясь в дурманный коктейль.

Яркие голубые глаза так близко, что я легко рассматриваю каждую знакомую черточку. Я в точности знаю, каковы были бы наощупь щеки с резкими скулами, если бы я сейчас положила на них ладони. И поэтому я до онемения в пальцах сжимаю края рабочего фартука, чтобы не наделать глупостей. Дышу глубоко, но в нос пробирается запах Глеба. Такой знакомый и такой неуловимо чужой. Словно поменялась всего одна нотка, но именно это порушило всю композицию. Сделало ее слишком далекой.

Четко очерченные губы Арсеньева так близко к моим, что мне начинает казаться, что он вот-вот меня поцелует. Кожу покалывает. Нервно облизываю свои.

– Плюнула ты мне в душу, Ромашкина, – вместо этого хмыкает как-то устало Глеб. А на задворках сознания бьется мысль, что это он еще не знает про дочь.

«И не узнает!» – обещаю твердо самой себе. Его семейка дала денег на аборт, так что с того самого момента моей девочки для них не существует.

Арсеньев отпускает меня также внезапно, как и схватил. От полученной свободы кружится голова, и мне требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя.

– Это еще кто кому… – бормочу в сторону.

Специально не произношу фразу громко, чтобы не пускаться в разборки. Для меня все давно решено, а ворошить прошлое – лишь бередить едва затянувшуюся рану. Больно и незачем.

– Ты что-то сказала?

– Нет, Глеб Максимович, – отзываюсь предельно вежливо. Пора напомнить ему, да и самой себе, кем отныне мы друг другу приходимся. Босс и подчиненная, и ничего более. – Вам послышалось. Пришли. Давайте ваш пиджак, я застираю пятно.

– Испортишь окончательно, вычту все до копейки из твоей зарплаты, – предупреждает Арсеньев, не спеша отпускать одежку. Так мы и стоим, вцепившись с разных сторон в пиджак и сверля друг другу взглядами.

– Я услышала вас. Можете пока посидеть вот здесь на стуле, – указываю кивком в сторону и жду.

Глеб еще какое-то время смотрит на меня, прищурившись, а после наконец разжимает пальцы, и я забираю пиджак. Сую испачканную часть под холодную воду – именно такая лучше всего отстирывает пятна от кофе. Капаю жидкостью для мытья посуды. Варварство, конечно, особенно учитывая стоимость Глебовской шмотки, но для моих целей самое оно.

Пятна постепенно уходят, и я тщательно промываю ткань. Скрываюсь в уборной, чтобы высушить все под сушилкой для рук. Арсеньев все это время сидит на стуле, уткнувшись в смартфон, и делает вид, что меня не существует. «А вот раньше так вести себя нужно было!» – так и хочется сказать мне. – «И не таскаться сюда за очередной порцией эспрессо». Можно подумать, в городе мало мест, где его наливают…

– Готово, – я протягиваю Глебу пиджак. – Только он еще немного влажный, поэтому не советую надевать.

Да и ткань в месте, где я ее стирала вручную, выглядит плачевно. Мятая, словно ее в мясорубку зажевало. Зато без пятен. К моему счастью, Арсеньев претензий не предъявляет. Молча забирает пострадавший пиджак и покидает кофейню. Даже еще одну порцию эспрессо не просит. Я же остаюсь гадать, что это было и чем теперь мне грозит, и старательно гоню от себя мысли, что уже завтра состоится конкурс. А это значит, что мне предстоит еще один раунд противостояния с Глебом…

Глава 10

Жутко голодная возвращаюсь домой после смены. Голова гудит от усталости и кружится от недоедания, ведь свой обед я «подарила» коллекторам. «Зато выиграла пару дней отсрочки» – успокаиваю саму себя. Бабушка встречает горячим ужином, и я млею. От сытого тепла, от спокойствия и уюта, от присутствия рядом всегда жизнерадостной Викули.

Дочка сидит у меня на коленях, мнет пальцами макароны и намазывает неловкими ладошками их остатки мне на волосы. И такое счастье вдруг разбирает меня, что слезы наворачиваются на глаза. Благодарю мысленно Господа за все, что у меня есть: за дочку, за бабушку, за эту уютную квартирку. И на полном серьезе считаю себя богачкой – гораздо более богатой даже, чем сам Арсеньев. Потому что главная ценность в этой жизни далеко не золото и ценные бумаги…

«Завтра я покажу высший класс и точно выиграю этот конкурс!» – обещаю себе, вдохновившись обычными посиделками с родными людьми.

После ужина купаю Викушу, мы балуемся с пеной и запускаем уточек, а после укладываемся спать. Дочка сегодня лапочка и засыпает без проблем прямо у меня на груди. А я лежу еще какое-то время, не в силах оторваться от своей сладкой булочки. Дышу ее запахом, обнимаю пухленькие бочка, трогаю бархатные ножки и ручки, напитываюсь этим неземным счастьем и как будто сама вместе с ним улетаю в космос. Так и отключаюсь, даже не почистив зубы и не переложив дочку в детскую кроватку.

Утро наступает внезапно. Вика начинает ерзать и крутиться, просыпаясь, а потом по-хозяйски присасывается к моей груди. Прикрываю глаза, расслабляясь, и знаю, что у меня есть еще минут десять-пятнадцать. Но как только дочь наедается, начинается суета, под названием «срочные сборы». И самая главная проблема – мне нечего надеть!

Среди кучки джинсов, толстовок, футболок и кроссовок нет ничего, что можно было бы надеть на торжественное мероприятие!

«А Глеб со своей принцессой наверняка при полном параде будут» – зачем-то мелькает дурацкая мысль. Можно подумать, мне есть до них дело. Да пусть хоть на красную дорожку каждый вечер напомаженные выходят!

В итоге нахожу в закромах юбку, еще из той, прошлой, жизни. Ее мы покупали вместе с Арсеньевым, но не думаю, что он сумеет припомнить столь незначительную деталь. Фасон карандаш обтягивает как вторая кожа – после родов юбка мне стала маловата в бедрах, но не критично. К ней надеваю тонкие колготки, белую блузку и балетки без каблука. Волосы убираю в пучок, чтобы ни один не попал случайно в приготовленный напиток. И зачем-то творю очередную странность: подкрашиваю ресницы тушью, наношу на скулы румяна и немножко блестящего хайлайтера, а на губы – розовый блеск. Пара «пшиков» ванильными духами, ставшими любимыми, и я смотрюсь в зеркало.

Затмить, конечно, никого не получится, но у меня и нет такой цели. Мне выигрыш нужен. А еще – не выглядеть жалко, вот и все.

– Я убежала! – кричу бабуле и Вике, играющимся в большой комнате, и сбегаю тихонько, чтобы дочка не увидела моего ухода и не расплакалась.

До главной кофейни еду на автобусе. Благо день выходной у всех, а не только у меня, и аншлага в транспорте не наблюдается. У входа в кофейню уже толпа. Все украшено шариками, играет заводная музыка, развлекает народ специально нанятый ведущий, и в целом ощущается атмосфера праздника. Меня же начинает разбирать мандраж.

Как только взгляд натыкается на Арсеньева и его Ингу, к горлу подкатывает колючий ком. Идеальная парочка, слишком выделяющаяся на фоне толпы. Мечта, к которой все стремятся, но достигают лишь единицы. Хозяева жизни, на время снизошедшие до обычных людей, как боги с Олимпа, чтобы решить свои личные задачи.

Встречаемся с Глебом взглядами. Он поджимает недовольно губы, явно не обрадованный моим присутствием, и я спешу скрыться за чужими спинами. Я сюда не поглазеть на редкий для маленького городка праздник пришла, а за выигрышем.

Наконец ведущий торжественно объявляет открытие, Глеб с Ингой вдвоем перерезают красную ленту, и в воздух вместе с шарами летит шквал аплодисментов. Арсеньев толкает короткую речь, в конце обещает всем пришедшим подарки. Инга улыбается и машет настолько выверенно и идеально, словно герцогиня Кембриджская.

Под шумок записываюсь в конкурс барист, который как раз объявляет Глеб. Отхожу в сторону и терпеливо жду. Через какое-то время нужное количество участников набирается, и нас всех провожают к специально оборудованным столам. По пути девушка-организатор объясняет основные правила. Слушаю внимательно и радуюсь тихонько, что среди них нет ничего невыполнимого для меня, как вдруг чуть выше локтя сжимается чья-то железная хватка.

– Ты что тут делаешь? – зло шипит мне на ухо Арсеньев и дергает на себя.

Глава 11

– Собираюсь выиграть главный приз! – вскинув подбородок, отвечаю. Смело смотрю в глаза бывшему. Потому что, что бы ни наговорила Глебу про меня его мать, это все не правда. А вот я видела Арсеньева в полной красе собственными глазами.

– Никак не можешь пройти мимо легких денег? – с презрением шипит он. – Хотя, чего удивляться, это вполне в твоем стиле.

– Участвовать в твоем конкурсе вроде никому не запрещается, – никак не реагирую на злые слова Глеба. Мне не в чем перед ним оправдываться.

Хватка на локте сжимается сильнее, причиняя уже боль, и я дергаю руку на себя, стараясь освободиться. Но ничего не получается, Арсеньев не отпускает.

– Глаз с тебя не спущу! – рокочет зло мне в лицо. Его собственное искажено гневом и чем-то еще, что он пытается скрыть. В своем взвинченном состоянии не могу уловить и распознать эмоцию.

– Не думаю, что твоя невеста оценит, – смело выплевываю. – Уверена, уж она-то пришлась твоей матушке по вкусу. Ну как, у Инги все анализы в порядке, вы ее досконально проверили? – злые слова летят в Глеба, но больше всего ранят меня саму. Выдают затаенные, давно скрытые боли, обнажают слабые места. Мне хочется поднять выше ворот блузы, прикрывая молочного цвета пятно на шее, даже рука дергается. Лишь усилием воли заставляю ее и дальше висеть вдоль туловища.

– Только Я решаю, кому быть со мной. Не мать, не отец, не сам Господь Бог! – рявкает Арсеньев, явно задетый моими словами. Лазурь его глаз сменяется цветом предгрозового неба. Я буквально кожей чувствую бурю, готовую обрушиться вот-вот на меня, но я к ней не готова. Ни сейчас и ни когда-нибудь потом.

– Отпусти, – говорю тихо. – На нас все смотрят.

На самом деле я этого достоверно не знаю, так как Глеб загораживает собой все происходящее. Невозможно замечать что-то кроме, когда Арсеньев нависает угрожающей скалой. Слишком велик масштаб этого человека. И дело не в огромных деньгах, которые стоят за ним, а в особой энергетике уверенности и власти, которую он излучает. Я еще не встречала никого похожего.

К счастью, моя уловка срабатывает. Глеб с шипением отпускает меня, и я спешу догнать всех остальных участников. Мне достается место с самого края. Кофемашина на вид какая-то потертая, и явно отличается от остальных, сверкающих боками. Что ж, придется работать с тем, что есть.

– Итак, дорогие друзья, поприветствуем наших участников! – заводит публику ведущий. – Давайте поаплодируем им, ведь именно эти ребята будут сегодня угощать нас кофе и сражаться за главный приз в сто тысяч ру-у-ублей! Дадим каждому из них слово. Представьтесь, пожалуйста, и буквально в двух словах опишите себя.

Толпа довольно гудит, в ожидании зрелища, а члены жюри тем временем рассаживаются за специальными столами. Инга, Глеб и еще один незнакомый мне мужчина. Ну кто бы сомневался! Похоже, за победу придется заплатить немалую цену, но я готова к трудностям! Сварю им такой кофе, что язык не повернется назвать победителем кого-то другого!

Тем временем ведущий добирается до меня и сует микрофон в лицо. На мгновение теряюсь, не понимая, что от меня требуется, но после подсказки отмираю.

– Валерия, – представляюсь. Мозг лихорадочно соображает, как бы кратко и емко меня описать, но в голову приходят лишь два слова: молодая мама. Но именно их произнести смерти подобно, ведь буквально в десяти метрах сидит отец моей малышки и сверлит своими голубыми лазерами. – Просто Валерия, – выдыхаю и пытаюсь сгладить впечатление извиняющейся улыбкой.

– Что ж, просто Валерия, – бодро подхватывает ведущий, – ты готова к соревнованию?

– Всегда готова! – под одобрительный гул толпы выдаю я.

А после все окружающее перестает существовать. Остаюсь только я и задания, которые сыплются одно за другим. Первое – самое простое: выбрать сорт кофе и сварить эспрессо. Готовлю напиток, причем сделать его нужно много, чтобы досталось не только жюри, но и народу. Мнение людей в первом конкурсе тоже учитывается.

Кофемашина работает с перебоями, подача воды идет неравномерно, но я справляюсь. Пока все пробуют напитки, незаметно перевожу дух и вытираю салфеткой лоб. Дальше мы по зернам угадываем сорт кофе. К счастью, мне попадается обыкновенная арабика.

Следующий этап – латте-арт с завязанными глазами. Картинки будущих рисунков тянем наугад. Мне достается лебедь с двумя крыльями. Рисунок хоть и базовый, но «наощупь» накосячить есть где. Проще всего, конечно, сердечко. Для безопасности мы на скорую руку варим эспрессо – вкус оценивать никто не будет, вспениваем молоко в питчере, специальном металлическом молочнике с носиком, а после нам всем надевают темные повязки.

Руки знают, что делать, под каким углом держать кружку, с какой скоростью наливать молоко, какими движениями рисовать, но мандраж и отсутствие зрения все усложняет в разы! Меня ощутимо потряхивает, в движениях пропадает твердость, и заканчиваю рисунок я уже чисто механически, надеясь, что изображение хоть отдаленно будет напоминать заданное. Аккуратно ставлю чашку на стол и снимаю повязку.

Что ж, кособокий, с крыльями разной величины и в целом больше похожий на инвалида, но все же лебедь. Наверное, можно считать, что с заданием я справилась. Краем глаза кошу в сторону конкурентов и не без удовлетворения отмечаю, что их рисунки ничуть не более презентабельные, чем мой.