Калинов Мост

Глава 1 На краю

Поезд мерно покачивался на стыках рельсов, выстукивая ритм, который давно стал фоном для размышлений Алексея Ратникова, известного среди своих как Лекс. Он сидел у окна, глядя на мелькающие за стеклом пейзажи. Бескрайние поля, редкие перелески, маленькие станции, где жизнь, казалось, замерла в ожидании чего-то важного. Это его земля, что может быть важнее? Родина! Многие забыли, что это такое. Никогда не мог понять тех, кто способен променять Родину на грязные бумажки, и не важно, доллары это или евро, какая разница. Они бежали из России, как крысы с корабля, вот только тонуть корабль не собирался. Оказалось, что крыс в нем накопилось так много, что, когда они сбежали, плавучесть улучшилась. Не зря в народе говорят: «Не было бы счастья, да несчастье помогло»!

В руках он держал чашку с чаем, уже остывшим, но он не обращал на это внимания. Высокий, с широкими плечами и крепким телосложением. Лекс машинально потрогал шрам на щеке. Самый заметный шрам, тонкая белая линия, пересекающая левую бровь и щеку, память о мине в Сирии, которая едва не забрала его жизнь. Глаза Лекса, серые и холодные, как сталь, казалось, видели насквозь. Они выдавали в нем человека, который многое пережил и ещё больше повидал.

Но за этой суровой внешностью скрывался острый ум и тонкое чувство юмора. Лекс был тем, кого называют «старым» или «пятнадцатилетним» капитаном, человеком, который засиделся в должности, хотя и прошёл через ад войны, но не потерял себя. Он не умел выслуживаться перед начальством, не терпел подлости и всегда говорил правду в глаза, даже если это стоило ему карьеры. Его упрямство и принципиальность стали причиной того, что после ранения в Сирии его комиссовали, несмотря на огромный боевой опыт. Но Лекс не жалел об этом. Сам бы ни за что не ушёл, но здоровье подвело. Пулевое ранение, полученное в Чечне ещё куда ни шло, а вот мина в Сирии, которая взорвалась рядом, это серьёзно: контузия и куча осколков в теле. Спасибо врачам. А еще говорят, чудес не бывает. Неправда, теперь-то он знает, настоящие чудеса творят люди. Он выжил.

На пенсии финансово было трудно, хотя концы с концами сводить удавалось. Женой он так и не обзавёлся. В двухкомнатной хрущёвке, доставшейся от родителей, было скучно, компьютер, научные сайты, исторические и не только, да форумы про попаданцев, вот и все развлечение. А ещё мучительные сны про то, как в различных конфликтах, которые давно уже и войнами не называют, он терял своих друзей, выполняя задания Родины.

И вот в один серый и, казалось, самый обычный день раздался звонок, это был его друг и соратник по боевым. Человек просил о помощи. Ну не мог он пройти мимо. В детстве дед говорил ему: «В характере русского человека генетически заложена поддержка ближнего и помощь тем, кто нуждается в ней. Нельзя проходить мимо». Он сам прошёл войну. От Сталинграда, где раненый переплывал Волгу, но тянул плотик с тяжёлым «трёхсотым» товарищем, и до Берлина, где расписался на Рейхстаге. А погиб в 90-х… Не мог он пройти мимо, и вечером, возвращаясь из поликлиники, не отвернулся, когда два отморозка тащили в машину заплаканную и перепуганную школьницу. Не прошёл мимо, но два удара перекачанного амбала закончили жизненный путь ветерана. Хорошо хоть успел увидеть, перед тем как на всегда закрыть глаза, убегающую девчонку. А этих уродов так и не нашли. Или не искали, кто знает… Все, что Лекс смог, тогда ещё курсант училища, найти их фото через знакомых, внешность убийц запомнил на всю жизнь.

Человек просил о помощи. Лексу позвонил Грач, Толик Смирнов, его соратник в Сирии. Грачом он стал за свою характерную внешность, чернявый и с носом… Как смешно он изображал птицу на привале. Больше не смешно. Та самая мина, которая ранила Лекса, оторвала ему ногу.

Толик жил в Белгороде, вместе с родителями. Семьи не получилось, раньше все некогда было из-за командировок по горячим точкам, а теперь, на инвалидности, совсем сложно стало. По телефону Грач был краток:

– Приезжай, очень нужно!

Сын его соседа по даче, подающий надежды молодой учёный, попал в ужасную ситуацию: находясь на раскопках древнего поселения под Суджей, просто пропал. Пропал как раз тогда, когда ВСУ начали свою оккупацию приграничных территорий. Сосед, зная кто такой Толик сразу бросился к нему. Он готов был на всё, чтобы спасти сына.

Лекс вышел из поезда на вокзале Белгорода. Город, известный своей богатой историей и героическим прошлым, теперь был насторожен. На перроне его встретил пожилой мужчина с тревожным взглядом, отец пропавшего учёного.

– Спасибо, что приехали, – сказал мужчина, крепко пожимая руку Лексу.

– Я уже не знал, к кому обратиться. Власти говорят, что ничего не могут сделать, а я… я просто не могу сидеть сложа руки… Простите, я не представился, Иван Архипович Ломов, историк.

– Алексей Владимирович Ратников, – коротко сказал он, следуя за мужчиной к старому «жигулёнку», который ждал их на стоянке. На заднем сидении он увидел, как улыбается ему Грач.

– Здорово командир! – садясь на пассажирское сидение, рядом с водителем Лекс пожал протянутую руку.

– Как ты Толя, как живёшь то? Опять вокруг не спокойно, если верить новостям!

– Ну в новостях всего не скажут.

Жигулёнок мелко затрясся, заводясь и скрипнув покатил по улице в сторону пригорода. Дорога до дома заняла не больше получаса, но едва они выехали за пределы города, как в небе появился дрон. Лекс сразу почувствовал неладное.

Взрывная волна ударила по автомобилю, заставив его содрогнуться. Иван Архипович, бледный как мел, сжался на сиденье и резко свернул с трассы, уводя машину в сторону.

Машина, скрипя и стуча, мчалась по разбитому переулку, уходя от обстрела. Стреляли чем-то тяжелым по наводке дрона. Через несколько минут где-то вдалеке раздались очень сильные взрывы.

«А это уже Хаймарсы», – подумал Лекс. Белгород снова оказался под обстрелом.

– Это уже третья атака за неделю, – сказал Иван Архипович, глядя на дым, поднимающийся над городом.

– Они бьют по всему: по заводам, по дорогам, по жилым кварталам… Никто не знает, куда упадёт следующая ракета. Лекс молча кивнул. Он знал, что такое война, и понимал, что в таких условиях каждый день может стать последним.

После очередного поворота машина затормозила. Дом Ивана Архиповича находился на окраине Белгорода, в тихом посёлке, окружённом посадками. Это был старый, но уютный частный дом с большим садом. В кабинете учёного царил творческий беспорядок: книги, карты, схемы, приборы. На столе лежала открытая тетрадь с заметками. Лекс взял её в руки и начал листать.

– Где именно он пропал? – спросил он.

– На раскопках, в целом недалеко, но туда сейчас опасно, там линия фронта, – ответил Иван Архипович.

– Карта, как раз в его тетради.

Лекс кивнул. Опасность его не пугала. Он уже был готов к тому, что это задание будет не из лёгких. На крыльце заскрипел протезом Грач. Он всегда много курил и не пошёл в дом. Иван Архипович подошёл к книжной полке и достал фотографию. На снимке была компания из двух девушек и трех молодых ребят, очевидно студентов, перед которыми стоял человек лет тридцати, с густыми каштановыми волосами и очками в тонкой металлической оправе. Его лицо было оживлённым, с лёгкой улыбкой, которая говорила о любви к своему делу.

– Это Прохор, – сказал Иван Архипович, передавая фото Лексу.

– Он всегда был… особенным. С детства копался в земле, искал что-то. Говорил, что хочет найти истоки нашей культуры, понять, откуда мы пришли. Лекс внимательно рассмотрел фото. Прохор выглядел как типичный учёный, немного рассеянный, но с горящими глазами. Его одежда была слегка помятой, а на голове торчал непослушный локон, который он, судя по всему, даже не пытался пригладить. На заднем плане виднелись палатки, инструменты и ящики с находками.

– Он был одержим своей работой, – продолжал Иван Архипович. – Последние несколько месяцев он почти не спал. Говорил, что нашёл что-то важное, но не успел рассказать, что именно. А потом… пропал.

Судя по фото, Прохор Иванович Ломов был человеком, которого сложно было не заметить, даже в толпе. Его высокая, немного сутулая фигура, густые каштановые волосы, вечно растрёпанные, и очки в тонкой металлической оправе, делали его похожим на классического учёного из старых фильмов. Но за этой внешностью скрывался невероятный ум и страсть к исследованиям, которые порой заставляли его забывать о реальности. Он мог часами говорить о древних цивилизациях, о том, как они влияли на современный мир, и при этом совершенно забыть поесть или поспать. Его коллеги часто шутили, что Прохор живёт в своём мире, где время течёт иначе. Он мог внезапно замолчать посреди разговора, уставившись в одну точку, а потом выдать какую-нибудь гениальную идею, которая казалась безумием, но позже могла оказаться пророческой.

А вот его рассеянность была легендарной. Однажды он купил пельмени, но успешно положил их в шкаф, вместо холодильника, и нашли их по ужасной вони через несколько дней, а он отправился на раскопки, забыв дома паспорт, а потом ещё и потерял билет на поезд. Но это не мешало ему быть блестящим учёным. Его работы по ранним славянским культурам были известны далеко за пределами России, хотя сам он редко появлялся на конференциях, предпочитая проводить время в поле, с лопатой в руках.

Иван Архипович замолчал, потом залез в шкаф и достал деньги. На столе перед Лексом появилась аккуратная пачка купюр.

– Тут десять тысяч долларов, все, что смог найти, и ещё пара сотен рублями, – сказал он, глядя на Лекса с надеждой.

– Это все, что у меня есть. Я знаю, что это немного, но… пожалуйста, найдите моего сына.

Лекс молча взял деньги, пересчитал их и положил в карман. Он не стал говорить, что сумма для такой операции была смешной. Он и так понимал, что Иван Архипович отдал последнее. Но для Лекса это было не просто задание, это был долг. Долг перед памятью деда, перед теми, кто не мог защитить себя сам.

– Я сделаю все, что в моих силах, – коротко сказал он, вставая.

– Но мне понадобится транспорт. Иван Архипович молча протянул ему ключи от своего, видавшего виды «жигулька», на котором они приехали.

– Прошу тебя, Лёша, верни мне сына, – с надеждой повторил он. Лекс кивнул, взял ключи и молча вышел из дома.

– Куда ты теперь? –, спросил его Грач, медленно выпуская табачный дым.

– Нужна экипировка, кто тут у нас поблизости?

– Так Серый же, как ушёл в запас, свой армейский магазин открыл, ну заодно и «коллекционные» вещи, так сказать, встречаются – улыбнулся Грач, и, затягиваясь сигаретой, спросил. – Ты вообще спал хоть раз за последние сутки?

– Спал, – ответил Лекс, не отрываясь от карты. – В поезде.

– Ну, конечно, – усмехнулся Грач. – Ты же как робот, можешь работать без сна, еды и отдыха. Только вот роботы, в отличие от тебя, не падают в обморок от усталости.

– Не падал я в обморок, – отшутился Лекс. – Это был тактический отдых.

– Ага, – засмеялся Грач. – Тактический отдых с храпом на всю палатку.

Вечерний воздух был прохладен, и лёгкий ветерок шевелил листву на деревьях. Он осмотрел старый «жигулёнок», который теперь стал его временным транспортом. Машина выглядела так, будто вот-вот развалится, но Лекс знал, что даже такие «ведра» могут выручить в трудную минуту. Он вспомнил, как в Чечне они ездили на подобных развалинах, и это вызывало у него лёгкую улыбку.

«Ну, хоть не на велосипеде», – подумал он. – «Хотя, велосипед точно не сломается посреди боевой операции. А тут…»

Он постучал по капоту, и машина ответила ему скрипом, словно жалуясь на свою судьбу.

«Ну, держись, старушка», – сказал он вслух. – «Мы с тобой ещё повоюем».

Толик подошёл провожая его, на лице читалось непреодолимое желание поехать с ним, разбавленное болезненным пониманием невозможности этого.

Уже в машине, достав телефон, набрал знакомый номер.

– Серый, это Лекс, – коротко сказал он, когда на том конце провода ответили. – Мне нужна экипировка. Оружие, броня, все, что можно.

– Лекс? – голос Серого звучал удивлённо. – Жив ещё, чертяка! Сколько времени прошло… Ладно, неважно. Что за задание?

– Найти человека. В зоне боевых действий. Денег немного, но я обещал. Сергей засмеялся.

– Как всегда, благородный рыцарь. Ладно, приезжай. У меня есть кое-что для тебя. Но учти, это не бесплатно.

– Я знаю, – ответил Лекс и положил трубку. Через час он уже стоял в гараже на окраине Белгорода, где Сергей держал свой «филиал магазина», как он, смеясь назвал помещение. Стены были заставлены стеллажами с оружием, бронежилетами и другим снаряжением. Сергей, высокий ещё не старый мужчина, но с полностью седыми волосами, после месяца в плену, встретил его с улыбкой. Крепкое рукопожатие.

– Ну, старик, рассказывай, что тебе нужно, – сказал он, обнимая Лекса. Лекс быстро объяснил ситуацию. Сергей кивнул и начал собирать экипировку.

– Вот тебе АК-74М, проверенный, работает как часы, сам знаешь. Бронежилет третьего класса. Ночник, аптечка, рации… Несколько гранат и запасные магазины к АК, плюс тубус «мухи», на всякий случай. Думаю, этого хватит. Лекс осмотрел снаряжение. Все было в идеальном состоянии. Он взял автомат, привычным движением проверил затвор и магазин. Да уж, пришлось максимально оптимизировать нагрузку. Боезапаса бывает очень мало, мало и мало, но больше не унести. Оружие было чистым, ухоженным, Сергей всегда следил за своим «товаром».

– Сколько? – спросил он.

– Для тебя – пять тысяч долларов сейчас. Остальное в долг, – ответил Сергей, улыбаясь.

– Ты же вернёшься? Лекс кивнул.

– Вернусь.

Собрав все необходимое, Лекс отправился на квартиру своего другого знакомого, бывшего связиста, который теперь занимался электроникой. Ему нужно было оборудование для связи и навигации.

– Лекс, старина! – встретил его Виктор, низкорослый мужчина с очками и вечной улыбкой.

– Что за ветер тебя принёс?

– Нужна помощь, – коротко сказал Лекс.

– Мне нужна рация с дальним радиусом действия и GPS-трекер с тактическим планшетом. А также глушилка дронов. Виктор кивнул и начал копаться в своих ящиках.

– Вот, держи. Рация с шифрованием, радиус до 50 километров. GPS-трекер, миниатюрный, можно спрятать куда угодно. Планшет, компактный, ударопрочный. Все проверено. Лекс взял в руки рацию, которую ему дал Виктор. Устройство было компактным, но мощным, с шифрованием, которое даже спецслужбы не смогли бы взломать.

«Технологии будущего», – подумал он, – «интересно, что будет лет через десять?»

Виктор махнул рукой на слова благодарности.

– Не за что. Ты же знаешь, я всегда рад помочь.

К вечеру Лекс был полностью готов. Он сидел в своей комнате, разложив перед собой карты местности и снаряжение. На столе лежали патроны, гранаты, аптечка и рация. Он тщательно проверял каждую деталь, вспоминая прошлые операции, где каждая мелочь могла стоить жизни. Бронежилет был лёгким, но надёжным, подобный уже не раз спасал его от пуль. Автомат лежал рядом, чистый и готовый к бою. Лекс вздохнул и откинулся на спинку стула. В голове крутились мысли о том, что его ждёт. Он знал, что это будет не просто поисковая операция. Это будет война. Но Лекс был готов. Он всегда был готов. Иван Архипович что-то бормотал себе под нос на кухне, видимо жалуясь сам себе на весь мир, который дошёл до всего этого. Спать не хотелось совершенно.

Он вспомнил своего деда, который прошёл всю войну и погиб, защищая незнакомую девчонку от каких-то упырей. «Нельзя проходить мимо», – говорил он. Лекс сжал кулаки. Он не пройдёт мимо. Он найдёт Прохора, чего бы это ни стоило.

Рано утром Ратников тихо собрался, он не любил эти тягостные проводы, особенно перед боевыми выходами. Закинул на заднее сидение разгрузку со снаряжением и медленно выехал на дорогу. Он так и не заметил, как резко постаревший историк что-то шепчет и неумело крестит провожая его, свою последнюю надежду.

…

Лекс вышел из «жигулёнка» на окраине небольшого леса, где начиналась зона раскопок, уже ночью. Пришлось хорошенько помотаться по просёлкам, переправится через реку Псёл, благо местные помогли, так как на блокпост, который поставили у моста, решил не соваться. Уже на той стороне несколько часов пришлось пересидеть в густом кустарнике, чтобы не попасться патрулям и перебраться на оккупированную территорию. Местность была холмистой, с редкими перелесками и глубокими оврагами, которые, как шрамы, пересекали землю. Воздух был наполнен запахом свежей земли и опавших листьев, а вдалеке слышался гул артиллерии, напоминающий о близости фронта. Лекс осмотрелся, привычным движением поправив ремень автомата на плече. Он знал, что здесь, среди этих древних холмов, скрываются ответы на вопросы, которые привели его сюда.

Раскопки представляли собой несколько глубоких ям, окружённых штабелями земли и деревянными подпорками. На краю одной из ям стояли палатки, уже порванные и полуразрушенные, а рядом валялись инструменты, лопаты, кирки, щётки. Лекс подошёл ближе, внимательно осматривая местность. Его глаза, привыкшие замечать мельчайшие детали, сразу выхватили следы борьбы: сломанные ветки, следы от ботинок, ведущие вглубь леса, и пятна крови на земле.

Он достал тактический планшет с данными от GPS-трекера, который дал ему Виктор, и сверил координаты. Место, где пропал Прохор, было всего в нескольких сотнях метров отсюда. Лекс двинулся вперёд, осторожно ступая по мягкой земле. Его взгляд, вооружённый прибором ночного видения, скользил по местности, отмечая каждую деталь: слои почвы, обнажённые корни деревьев, камни, которые, казалось, хранили память о тысячелетиях.

Лекс остановился у одного из раскопов, где земля была особенно темной и плотной. Это был культурный слой, оставшийся от древнего поселения. Археологи называли такие слои «стратиграфическими горизонтами», каждый из них был как страница в книге истории, рассказывающей о жизни людей, которые жили здесь тысячи лет назад.

– Интересно, – пробормотал он, наклоняясь, чтобы рассмотреть почву. Участок земли был частично расчищен и встречались области, перемешанные с пеплом и углями. Значит, здесь было поселение, которое пережило пожар. Возможно, это были ранние славяне, жившие в этих краях ещё до того, как здесь появились первые княжества.

Он взял в руки комок земли и размял его пальцами. Почва была плотной, с вкраплениями мелких камней и обломков керамики. Лекс понимал, что такие находки могли рассказать многое о жизни древних людей. Керамика, например, могла указать на уровень развития ремёсел, а камни на то, какие инструменты использовались.

– Прохор, должно быть, нашёл что-то важное, – подумал он. – Что-то, что заставило его забыть о времени и опасности.

Лекс двинулся дальше, следуя за следами. Они вели вглубь леса, где деревья становились гуще, а земля более влажной. Здесь, среди корней и мха, он нашёл ещё больше следов: сломанные ветки, обрывки ткани, пустые гильзы. Пришельцы явно не старались скрыть свои следы. Они были уверены, что им никто не помешает.

– Ну, ребята, – пробормотал Лекс, – вы явно не знаете, с кем имеете дело. Убедившись, что на раскопках он один, Лекс снял ПНВ и включил фонарик.

Он остановился у большого камня, покрытого мхом. Рядом лежал потрёпанный и грязный блокнот Лекс наклонился и взял его в руки и пролистал… Он был почти заполнен странными, не разборчивыми записями, древними рунами и разными зарисовками. В конце записей была самая свежая:

Через муки, риск, усилья

Пробивался к свету кокон,

Чтобы шёлковые крылья

Изумляли наше око.

Так, порхая в одиночку,

Лепестки цветов целуя,

Она каждому цветочку

Передаст пыльцу живую.

Когда гусеница в кокон

Превратится не спеша,

Из-под нитяных волокон

Вырвется её душа.

Жизнь былую озаряя,

Улетит под небосвод.

Люди, мы не умираем,

В каждом бабочка живёт.

– Зачем он выделил самое обычное стихотворение? – подумалось Лексу. Положив в карман разгрузки, продолжил свой путь огибая овраг. Вокруг царила тишина, нарушаемая лишь редкими выстрелами где-то вдалеке. Он знал, что где-то здесь должны быть следы Прохора. Внезапно его внимание привлекло странное устройство, лежащее на земле. Это был «стакан», он же самодельный гранатомёт для ручной гранаты. Лекс наклонился, чтобы рассмотреть его поближе.

– Кто-то здесь явно готовился к «дискотеке», – пробормотал он, имея в виду возможный обстрел. В этот момент где-то в небе раздался треск винтов. Лекс мгновенно пригнулся, понимая, что это «бэтмен», беспилотник с инфракрасной камерой. Звук становился все громче. Лекс прижался к земле, чувствуя, как холодная влага от мха просачивается сквозь одежду.

«Если он меня заметит, то «подарок» не заставит себя ждать», – подумал он, замерев и слившись с кустарником…

– Не мороси, – прошептал сам себе, пытаясь не выдать своего присутствия и как только звук отдалился продолжил движение.

«Немцы явно здесь были», – подумал он, имея в виду украинских боевиков. – «И явно не с пустыми руками».

Он двинулся дальше по оврагу, пока не наткнулся на «бунгало», временный блиндаж, где, судя по всему, недавно кто-то ночевал. У входа валялись пустые банки из-под тушёнки, и пачка «балабосов», конфет. Лекс включил фонарик и осторожно вошёл в блиндаж. Внутри царил хаос: разбросанные вещи, перевёрнутые ящики, когда-то изображавшие стол, обрывки бумаг. Воздух был тяжёлым, с примесью запаха крови и пороха. Он направил луч света вглубь помещения, и его взгляд упал на следы борьбы, порванную одежду, пятна крови на дощатых стенах и полу.

– Что за чертовщина тут творилась? – пробормотал он, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

Луч фонарика выхватил из темноты фигуру, лежащую в углу на досках, изображавших топчан. Это была девушка, одетая в порванную куртку и приспущенные джинсы. Ее лицо было бледным, глаза широко раскрыты, но уже безжизненны. Лекс подошёл ближе, стараясь не смотреть на следы насилия, которые были слишком очевидны. Он сжал кулаки, чувствуя, как гнев накатывает на него волной.

– Кто мог сделать такое? – прошептал он, отводя взгляд.

В другом углу на полу лежали двое парней. Их тела были изуродованы, на лицах застыли гримасы боли и ужаса. В груди одного из них торчал штык нож, второго просто пристрелили в упор. Лекс понял, что это были студенты из группы Прохора. Они явно пытались сопротивляться, но силы были неравны. Понимая, что они ничего важного знать не могли, над ними просто поиздевались, чтобы ублажить ту мерзкую гниющую субстанцию, что заменяет этим существам душу.

– Твари, фашисты – пробормотал он, вспоминая следы, которые видел снаружи. – Они устроили здесь настоящую бойню. Лекс почувствовал, как его тошнит от увиденного. Он знал, что война – это ад, но такие сцены всегда обжигали его сердце.

Вдруг его взгляд упал на фотографию, валяющуюся среди обрывков бумаг. Он поднял её и замер. На снимке был мужчина с холодными глазами, шрамом на щеке и с характерными татуировками. Лекс узнал его сразу, это был тот самый человек, который убил его деда. Да он изменился, заматерел, обзавёлся шрамами и новыми специфическими тату, отражающими его принадлежность к радикальным бандеровским группировкам, но это был тот, чьё лицо он запомнил на всю жизнь.

– Так это ты, сволочь – прошептал Лекс, сжимая фотографию в руке. Его голос задрожал от ярости. – Ты здесь. Ты всё ещё жив.

Он вспомнил тот день, когда его дед погиб, защищая незнакомую девчонку. Вспомнил, как ещё молодой курсант искал убийц, как годами носил в себе эту боль. Он смог раздобыть их фотографии, и почти нашёл их, но они скрылись где-то в Прибалтике и след оборвался. И теперь этот человек снова появился в его жизни, оставив за собой смердящий трупным запахом кровавый след.

– Прохор, где ты? – прошептал он, чувствуя, как тревога сжимает его сердце. – Если они сделали это с твоими студентами, то что они сделали с тобой?

Лекс взял блокнот, который нашёл ранее, и ещё раз посмотрел на стихотворение. Теперь оно казалось ему страшным предзнаменованием.

– Люди, мы не умираем, в каждом бабочка живёт… – прочитал он вслух. – Что ты хотел этим сказать, Прохор?

Он положил блокнот в карман и вышел из блиндажа. Ночь была тихой, но где-то вдалеке слышался гул артиллерии. Лексу было необходимо двигаться дальше. Он не мог позволить себе остановиться и сдаться. Прохор был где-то здесь, и Лекс должен был его найти. Но теперь у него была ещё одна цель, найти убийцу деда. И на этот раз он не упустит его.

…

Лекс двинулся по следам, которые вели вглубь леса. Он знал, что группа убийц не будет спешить, они были уверены в своей безнаказанности, да и база должна быть где-то недалеко. Следы были свежими: сломанные ветки, следы от ботинок, обрывки ткани. Лекс шёл осторожно, стараясь не шуметь. Его глаза, привыкшие к темноте, выхватывали каждую деталь.

Добравшись до окраины леса в предрассветных сумерках стало понятно, что тропинка уводит через поле к какой то небольшой то ли позаброшенной деревеньки, то ли выселок на пару домов. Лекс, достав бинокль, осмотрелся. Тропинка вела к крайнему дому. Ветхое строение было обнесено забором, который явно починили недавно, и обнесли колючей проволокой. Слева от забора он обратил внимание на странные кусты, листья начали вянуть и стало понятно, что их просто где-то выдернули и воткнули тут для маскировки.

«Тут явно секретка у них, интересно сколько тут «немцев»?» – подумалось капитану. Волевым усилием Лекс задавил медленно накатывающую боль в груди, то ли от осколка под сердцем, то ли просто от перегрузки уставшего тела.

«Вводные так себе, в пыточной были явно четверо, больше и не поместилось бы, но судя по следам шло их больше, человек семь, и вопрос – сколько ждало в деревне? С таким прикупом не в Сочи, а на тот свет скорее попадёшь! Ну что же, раз уж в Сочи не светит, придётся устроить им экскурсию в ад», – схохмил про себя Лекс.

«Нужна разведка, а лучше «язык». Без этого шансов не так уж и много», – промелькнула мысль, пока он превращался в лешего, одевая балахон разведчика и сливаясь с окружающей местностью. Оставив лишнее в схроне под кустом, капитан начал перемещаться в сторону забора, стараясь не попадать в поле зрения секрета, если там кто-то есть. Недооценивать противника никогда не стоит. Его глаза внимательно скользили по забору, проволоке и кустам, выискивая малейшие признаки активности. Ветер слегка шевелил листву, создавая естественный шум, который мог скрыть его движения. «Собачья вахта», самое тяжёлое время для часовых, это его шанс, но это же время работает и против него с каждой минутой приближая рассвет, а с ним и риск быть замеченным.

«Если тут действительно засада, то они будут ждать, пока я подойду ближе», – подумал он, медленно продвигаясь вдоль опушки леса. Его план был прост: обойти деревню с тыла, найти слабое место в обороне и, если повезёт, захватить «языка». Но для этого нужно было действовать быстро и тихо.

Через несколько минут Лекс оказался на противоположной стороне деревни. Опять достав ПНВ, огляделся. Отсюда, с небольшого холма, он мог видеть разрушенную деревню, видимо тут был бой, осталось только предпоследний дом, самый целый который боевики и используют для постоя и последний домик, разрушенный от старости и обнесённый колючкой, очевидно тюрьма для заложников. Самое лучше было пойти через деревню, отсюда его точно никто не ждёт. Бесшумно перебравшись через несколько развалин, он приблизился к дому, но прежде, чем двигаться дальше, решил проверить, нет ли мин или других ловушек. Осторожно подполз к забору около импровизированной казармы бандеровцев и начал осматривать землю. Никаких следов мин или растяжек не было видно, но это не значит, что их нет. Он достал из кармана небольшой нож и начал аккуратно прощупывать землю, стараясь не пропустить ничего подозрительного.

Через несколько минут он убедился, что путь безопасен. Теперь нужно было перебраться через забор. Лекс оглянулся, убедившись, что вокруг никого нет, и быстро пролез через щель из выбитых досок. Его движения были точными и выверенными, как у хищника, подкрадывающегося к добыче. Оказавшись во дворе жилого дома, он прижался к стене, стараясь не шуметь. Отсюда он мог слышать голоса, кто-то разговаривал внутри. Лекс прислушался, но слова были неразборчивы.

«Значит, они тут», – подумал он.

Теперь нужно было решить, как действовать дальше. Его план был рискованным, но другого выхода не было. Он решил подождать, пока кто-то выйдет из дома. Если повезёт, это будет одиночный боец, которого можно будет нейтрализовать без лишнего шума. Лекс замер, слившись с тенью стены, и начал ждать. Минуты тянулись медленно. Лекс чувствовал, как капли пота стекают по его спине, но он не шевелился. Его дыхание было ровным и тихим, как у снайпера перед выстрелом. Наконец, дверь скрипнула, и из дома вышел мужчина в камуфляже. Он зевнул, потянулся и начал искать что-то в карманах. Лекс мгновенно оценил ситуацию: мужчина был один, оружие висело у него за спиной, а значит, он не ожидал опасности.

«Идеальный момент», – подумал Лекс. Он медленно поднялся, как тень, и в два шага оказался за спиной мужчины. Одним резким движением он обхватил его шею рукой, перекрывая доступ воздуха, а другой рукой выхватил нож и приставил к глазу.

– Не шевелись, – прошептал он, – и останешься жив. Говори, сколько вас тут?

Мужчина замер, его глаза расширились от ужаса. Он попытался что-то сказать, но Лекс слегка сжал руку, давая понять, что шутить не стоит.

– Семь… нас семь, – наконец выдавил он.

– Где остальные? – спросил Лекс, не ослабляя хватку.

– В доме… четверо, двое спят, двое на посту… – мужчина задыхался, но Лекс не давал ему расслабиться.

– А заложники? Где они?

– В сарае… – прошептал мужчина и попытался кивнуть в сторону последнего дома, и Лекс почувствовал, как тот дрожит.

– Спасибо, – коротко сказал Лекс и резко сжав горло уколол его в сердце. «Немец» беззвучно рухнул на землю.

– Шесть… – прошептали губы.

Теперь у Лекса была информация. Он знал, где находятся враги и заложники. Осталось только действовать. Он быстро обыскал мужчину, забрал его оружие и рацию, а затем притащил тело в тень, чтобы его не сразу заметили.

«Шесть против одного… – подумал он, – шансы невелики, но если действовать быстро, то может и получиться.»

Лекс снял куртку с убитого фашиста и накинул её на себя, затем натянул его кепку и медленно изображая подвыпившего двинулся в сторону секрета.

– Гей Волина ти навіщо тут ходиш, або дівку захотів під ранок? – раздался заспанный голос.

«Ну гады, спят на посту, вот я вас научу службу нести», – почувствовав боевой кураж, подумал Лекс и замычав изображая пьяного для отвлечения внимания прыгнул в кусты, выхватив нож.

В окопе стоял один из часовых, всматриваясь в сумерки пытаясь рассмотреть идущего, судя по всему, он был тем самым, кто только что окликнул его. Второй, более высокий и крепкий, спал в углу окопа, явно не ожидая никакой опасности. Оба были вооружены автоматами, но их оружие висело на ремнях, они явно расслабились. Запрыгивая в окоп Лекс, метнул нож в стоящего, попав точно в горло и часовой, захрипев осел на землю.

Второй часовой, услышав странный звук, стал просыпаться, но удар прикладом в голову вырубил его. Обыскав мертвеца и не найдя ничего интересного, он снял ремень и связав второго, полил его чем-то вонючим из найденной тут же фляжки.

Очнувшись, бандеровец зафыркал и попытался оглядеться. Его глаза расширились от ужаса, когда он увидел, что его напарник лежит на земле, а перед ним стоит незнакомец в их же форме, но с холодным взглядом и окровавленным ножом в руке, острием которого он демонстративно чистил ногти от забившейся грязи.

– Що за… – начал он, но Лекс оплеухой заставил его замолчать.

– Тихо, Мыкола – прошептал он, приставляя нож к горлу часового. – Где ваше подразделение? Почему вас тут так мало?

– Я не Микола… – Но следующая оплеуха направила его ответы в конструктивное русло. Оказалось, что их полусотня, боевая группа, устроила тут что-то вроде тюрьмы для заложников и разъехались по округе собирая тех, за кого можно потребовать выкуп, а остальных просто убивая. В тюрьме сейчас находился какой-то профессор с учениками, и ещё пара человек, за которых хотели получить выкуп. Семь человек вместе с командиром остались тут, остальные должны были вернуться до обеда или в течение двух дней, это уж как пойдёт «охота».

Больше ничего интересного узнать не удалось и Лекс, испытывая брезгливость от необходимости прикасаться к этому существу, быстрым движением сломал ему шею, отправляя в их бандеровский ад.

Подобрав оружие, пробормотал: «Богато живут, сволочи. Автоматы германские, рации английские, подштанники французские, наверное…». Теперь у него было два автомата, включая трофейный Haenel MK 556, трофейная рация PRC-343 и главное, точные сведения о расположении заложников. Лекс поднялся на ноги, огляделся и двинулся к дому. Впереди его ждал самый опасный этап операции, бой с оставшимися врагами и освобождение заложников. Но он всегда был готов.

Лекс подошёл к дому, прижимаясь к стене. Его сердце билось ровно, но в груди горел огонь. Внутри находятся, возможно, те, кто убил его деда. Воспоминания о том дне, когда ещё молодым курсантом искал убийц, всплывали в сознании. Теперь у него был шанс отомстить.

Он осторожно заглянул в окно. Внутри было тускло освещено, но можно разглядеть четырёх человек: двое спали на полу, третий сидел за столом, перед ним стояла бутылка водки и чашка с квашеной капустой, которой он медленно закусывал, а рядом валялась пустая банка тушёнки. Четвёртый, судя по всему, командир, стоял у двери, куря сигарету.

– Профессор про що задумався, я б геть ще разок сходив би дівку поваляв поки вона ще ворушитися. Аж надто солодко верещить вона як поросятко.

– Тобі б все знущатися, відстати Звір.

«Четверо против одного…», – подумал Лекс, – «но у меня есть шанс на внезапность. И как только они не услышали мою возню? Видимо звуки стрельбы по городу скрыли меня.»

Он решил действовать быстро. Сначала командир, затем остальные. На всякий случай свой автомат положив под окном, если придётся отходить, в критической ситуации, лучше иметь проверенное оружие. Передёрнув затвор у германской Haenel MK 556, Лекс бесшумно приоткрыл дверь. Командир у порога успел повернуть голову, но реакция подвела: приклад автомата обрушился на висок, и тело грузно осело на пол.

– Что за… – начал вскакивать бандеровец за столом, но Лекс уже вскинул ствол. Короткая очередь и сидевший за столом, успевший схватиться за пистолет, рухнул лицом в тарелку с капустой. Ещё два выстрела и двое спящих на полу даже не проснулись. Автомат, оставшийся без патронов, полетел на стол, а в руке Лекса уже блеснул нож.

В углу комнаты, рядом с дверью, поднимался он, убийца деда. Холодные глаза, шрам, звериный оскал. В его руках тесак с зазубренным лезвием и фашистской гравировкой, словно вырванный из военной хроники прошлого века.

– Ну шо, москаль… – прошипел бандеровец, но голос дрогнул.

Лекс вошёл в транс. Пальцы сжали рукоять ножа, капля крови с пореза на предплечье упала на пол. Они начали кружить, в смертельной схватке. Первый выпад и лезвие скользнуло по рёбрам противника, оставив кровавую полосу. Ответный удар, Лекс едва увернулся, но тесак рассёк куртку на груди.

– Дед научил меня не оставлять долгов… – Лекс провёл пальцем по шраму на щеке, затем резко перебросил нож в другую руку, сбивая врага с ритма. Бандит рванулся вбок, пытаясь зайти со спины, но Лекс предугадал манёвр. Локоть в лицо и фашист захрипел, тесак взметнулся вверх… и в этот момент Лекс сознательно подставил грудь под удар. Лезвие скользнуло по бронежилету, а его собственный нож вошёл под ребро точно, как в тренировочном зале. Тёплая кровь хлынула на руку.

– Это… за деда… – Лекс провернул клинок, глядя, как свет в глазах врага гаснет.

Тишина. Лекс стоял над телом, чувствуя, как гнев и боль медленно уходят, оставляя лишь пустоту. Он знал, что это не вернёт деда, но теперь мог сказать, что выполнил свой долг.

Быстро обыскав тело, забрал ключ от сарая и посмотрел на остальных, на полу остывал как раз второй из убийц. Сплюнув кровь, Лекс двинулся к выходу. Теперь нужно было освободить заложников. Выйдя из дома, сразу направился к разрушенному зданию за забором с колючей проволокой. Он знал, что времени мало, кто-то мог услышать выстрелы и поднять тревогу.

Подойдя к забору, он нашёл калитку, которая была закрыта на засов. Зайдя во двор, он почувствовал, как по руке течёт кровь.

«Надо бы перевязать» – мелькнула мысль, но время было дорого. Ключ, который он взял у командира, подошёл. Дверь скрипнула, и Лекс вошёл внутрь.

Внутри было темно, сыро и холодно. Лекс включил фонарик и увидел заложников, Прохора, и студентов узнал сразу. Их лица были измождёнными, а в глазах был только страх. Половину лица учёного занимал огромный синяк и глаз полностью заплыл и не открывался. Рядом с ними сидела женщина примерно сорока лет, прижимая заплаканных детей, мальчика и девочку явно младше десяти лет. В углу на грязной соломе лежал сильно избитый мужчина со сломанным носом и замотанной пропитанными кровью тряпками рукой. Рядом с ним студентка в каком-то тряпье, когда-то бывшем её одеждой, со следами насилия и парень внешне немного помятый, но вроде целый. Все выглядели просто ужасно, особенно затравленные глаза

– Вы кто? – прошептал Прохор…

– Не время для разговоров, – коротко сказал Лекс, – нам нужно уходить. Сейчас.

Он помог подняться мужчине на ноги и двинулся к выходу. Впереди их ждал долгий путь к безопасности. Он отомстил за деда, и за всех замученных этими выродками, но теперь надо спасти выживших.

Когда они выбрались из дома, Лекс оглянулся. Над лесом уже занимался рассвет.

Глава 2 Калинов мост

Прохор брёл, поддерживая Стаса, точнее, по сути, тащил его, стараясь не отставать. Его ноги подкашивались от усталости, а в голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний и вопросов. Он то и дело спотыкался о корни деревьев, но старался не уронить изувеченного мужчину. Впереди шли этот странный военный, который спас их, женщина с детьми и его студенты: Витя и находящаяся в полной апатии Лиза. Отчаяние и уныние охватило всех несчастных в этом импровизированном аду.

«Не зря уныние считают смертным грехом, никогда нельзя сдаваться, чудеса еще бывают», – подумалось Прохору. Он шёл замыкающим и все больше отставал. После всего пережитого удивительно, что он ещё мог идти. Хотелось просто сесть и умереть, но с ним был несчастный Стас. Он сам так назвал себя вчера, когда их бросили в сарай. А ещё его студенты, те кто остался, за которых он в ответе. Он не мог их бросить, поэтому оставалось только следовать за группой, как тень, и пытаться не потеряться в лабиринте своих мыслей.

Мысли уносили его назад, к тому моменту, когда он только приехал на раскопки. Это было древнее поселение славян, датированное VII веком. Место было уникальным, холмы, поросшие лесом, глубокие овраги, которые, как шрамы, пересекали землю. Прохор сразу почувствовал, что здесь скрыто что-то важное. Он начал копать с энтузиазмом, который всегда сопровождал его в работе. Лопата за лопатой, слой за слоем. Ребята накинулись на артефакты, оставшиеся от древних славян и их активность просто удвоилась.

Коля, студент пятого курса исторического факультета, амбициозный малый, но признанный лидер компании, по сути, руководил раскопками, освободив учителя от нудной работы и позволив ему углубиться в гипотезы и по-настоящему сенсационные находки, если они будут. Лиза, третьекурсница, единственная дочь богатых родителей, но очень увлечённая историей особа, несмотря на условную принадлежность к так называемым «мажорам», была достаточно скромной девушкой, и просто не заменимой при описи образцов из-за своей пунктуальности и вниманию к деталям. Саша, ещё один незаменимый помощник, студент четвёртого курса, ухаживал за Лизой с её первого курса. Незаменимый, потому что с шестнадцати лет занимался тяжёлой атлетикой и все тяжести на раскопках были ему по силам. Вначале он просто попытался взять над ней шефство, так как был на курс старше, но получив отпор перешёл к длительной осаде. За этой историей любви наблюдал весь факультет. Кроме того, тут были ещё Оля, одногруппница Лизы и её подружка, а также Виктор или просто Витек, второкурсник по стечению обстоятельств, угодивший в экспедицию, так как брать его никто не собирался, но он «под шумок» пролез в автобус с важным инструментом, по обыкновению забытым Прохором в кабинете института, перед отправкой.

На эти раскопки он выехал с особым воодушевлением. В последний раз он был на раскопках городища под Пензой, где в 1237 году произошла битва между моголами, да именно моголами, а не монголами. Прохор нашёл такое название в летописях на латыни и посчитал это переводом от слова «могучий». Действительно могучий народ, завоеватель. Это в учебниках их почему-то называют татаро-монголами. Хотя в это время ни татар ни монгол ещё толком и не было. Те, кого теперь называют татары, в то время были волжскими булгарами и сражались вместе с мокшей против моголов. Прохор прекрасно знал, что термин татаро-монголы ввёл в оборот Пётр Наумович Рычков – русский историк и географ XVIII века. В своей работе «История Оренбургская» в 1759 году он использовал это сочетание для описания завоевателей XIII века, а уж Николай Михайлович Карамзин в следующем веке постарался на славу для популяризации этого термина. И хотя в исторических работах последнего времени начали критиковать сам термин «татаро-монголы», но делают это осторожно и даже можно сказать неуверенно.

В целом этот регион просто кладезь знаний древности, где пересекаются древнерусские поселения II тысячелетия до нашей эры с мордовскими и булгарскими поселениями поздних веков. Вот там он и нашёл этот камешек. Его там быть не должно, но он был! Простой с полустёртыми надписями, выбитыми чем-то острым. Большая часть стёрлась и разобрать было невозможно, но одна надпись осталась. На грубом камне, явно осколке целой плитки было выбито…

«Нет этого не могло быть, он не верил глазам, но мои руки держали камушек. Он лежал там, где были вещи с датировкой II тыс. лет до н. э., но этого не могло быть! Не могло!» – мысли учёного метались, разрывая мозг. Конечно, он спрятал камушек и всегда носил с собой. Ему все равно никто не поверил бы и даже могли обвинить в фальсификации, научном мошенничестве. Он стал посещать все раскопки с надеждой найти что-то подобное, уже чтобы просто не сойти с ума. И вот один знакомый написал, что были странные находки под Суджей, но их просто выкинули там, посчитав интрузивными предметами.

Они приехали на микроавтобусе, старой вечно дребезжащей ГАЗели, который оставили в ближайшей деревне. Пешком пройти было проще. Разместившись, начали исследование уже обнаруженного слоя. Это был не просто культурный слой славянского поселения. Под ним лежали следы гораздо более древней цивилизации. Осколки керамики, каменные орудия, кости животных, все это говорило о том, что люди жили здесь задолго до появления славян. Прохор был потрясён. Он начал копать глубже, забывая о времени, еде и сне. Но для Прохора это было не шуткой. Он действительно чувствовал связь с теми, кто жил здесь.

«Dans les champs de l'observation, le hasard ne favorise que les esprits préparés» – Удача улыбается подготовленному рассудку, как говорил Луи Пастер. И вот он нашёл камень с высеченными на нем символами. Это были не просто руны, это был ключ к пониманию того, что случилось, или только случится ещё. Но было главное, он не сумасшедший и вот уже два камушка лежали перед ним, заставляя поверить в то, во что поверить было нельзя. Прохор часами сидел над ними в палатке, пытаясь расшифровать символы. Перестал даже есть и, если бы Оля не кормила его, наверное, он впал бы в состояние крайнего истощения. Он чувствовал, что находится на пороге великого открытия. Но именно в этот момент всё пошло наперекосяк.

…

Он помнил тот день, как в тумане. Утро было тихим, студенты готовились к новому дню раскопок. Внезапно из леса вышли люди в камуфляже. Их лица были скрыты масками, но глаза горели холодной жестокостью. Они не стали ничего объяснять. Просто начали стрелять. Прохор едва успел спрятаться за палаткой, в небольшом углублении от раскопок, но его студенты не были так удачливы. Он слышал их крики, выстрелы, смех бандитов. Они пока ещё не убивали, просто куражились.

Их было семеро, накачанные, он видел таких по телевизору про украинских радикалов. Все в боевой форме, с автоматами. Прохору стало жутко. Он выглянул из укрытия и увидел, как связывают его студентов, а какой-то амбал с сальными глазами тащит за косу ревущую в голос Оленьку.

«Что делать? Кинуться на них или бежать за подмогой?» – мысли метались, – «Лучше за подмогой, это же не страх, так меня просто убьют, а если за подмогой, то есть шанс… или это и есть страх?»

–Хенде хох москаль! Чого ти тут сховався? – раздались из-за спины и сердце ухнуло вниз. Его схватили, связали и бросили ко всем. Не найдя в лагере ничего ценного, цепочкой погнали через лес и отойдя несколько километров спустились в овраг к старому блиндажу. Их посадили на землю.

– Не бойтесь ребята, тут же пограничники и войска, нас найдут и освободят, главное дождаться… – шептал он перепуганным студентам.

– Ти чого це тут розбалакався кацап, а ну мовчати свиня москальська! – охранник как по футбольному мячу ударил ногой по голове.

Потеряв сознание, он не увидел остального ужаса, ибо точно кинулся бы на этих тварей и тогда бы его убили. И это было бы лучше, чем жить, зная обо всем, что случилось. А было что-то запредельное, ужасное. Уже потом в сарае Витя, не сдерживая слез, рассказывал все случившиеся. И ему было мучительно стыдно за то, что он валялся в отключке, когда надо было зубами грызть этих тварей, что по недоразумению называются людьми. Это был ад. Не тот библейский, а этот – самый настоящий, которой создать могут только чудовища в человеческом обличии, потому что никто другой на это не способен.

Вначале вышел старший бандит и встав перед перепуганными студентами стал показывать пальцем и считать. Голос бандита звучал почти по-детски, но в его глазах не было ничего, кроме холодной жестокости:

Раз, два, три, чотири, п'ять,

Вийшов зайчик погулять.

Палец передвигался между сидевшими ребятами и жуткий ужас переходил от одного к другому. Когда-то давно, ещё в школе, Витя прочитал про ребят в Краснодоне, это тут рядом, на Донбассе, которые боролись с фашистами. Они были такими же как они и даже младше! Они боролись и погибли. Вот и он тоже, как они, будет всегда бороться с фашизмом, в любом его проявлении, чтобы никто никогда не испытывал больше ЭТОТ ужас… если он останется жив…

Раптом мисливець прибігає,

Прямо в зайчика стріляє.

Піф-паф! Ой-ой-ой!

Помер зайчик мій рідний!

И когда палец ткнулся в Олю на последнем слове, здоровый подручный схватил её и потащил в блиндаж, откуда сразу же раздались крики и плачь. Они вначале спрашивали её про всех, а потом долго насиловали девочку, понимая, что она из простой семьи и выкупа за неё не будет. Все что она могла сказать, это что Лиза из богатой семьи, про Витю она ничего не знала, а остальные такие же не богатые ребята, как и она. Потом утолив свою похоть, стали тешить черные сердца мучая её до смерти.

А главарь приказал тащить Колю и Сашу, которых тоже подвергли допросу и после пыток сверив показания жестоко казнили. Витя, конечно, не мог видеть всего, но слышал и крики, и разговоры и от этого становилось только страшнее. Когда привели Лизу, то от раздававшихся из проклятой землянки жутких криков она уже была не в себе, а от увиденного она упала в обморок и её долго приводили в себя.

Из разговора в землянке Витя слышал, как Лизу спрашивали и про него, но она заторможенно отвечала только да или нет, часто невпопад, по сути, потеряла рассудок, но бандеровцы подумали, что Витя тоже сын богатого родителя. Девушка невольно спасла ему жизнь. Потом Лизу, вновь потерявшую сознание, и Прохора облили водой, чтобы привести в чувство и пинками связанных погнали дальше, заставив студента нести опять потерявшую чувства девушку, а учителя различные вещи. Их больше не били, видимо просто устав, так подгоняли, больше просто унижая, чем ускоряя движение.

Прохора вырвало, голова кружилась, болела, видимо удар был достаточно сильным, и он получил серьёзное сотрясение. Но приходилось идти, иначе смерть. Он уже и так понял, что его взяли просто как раба, тащить груз и жить ему осталось всего ничего.

Он помнил, как один из бандитов, высокий и со шрамом на щеке, смотрел на него с презрением.

– Ты что, профессор, думал, что тут можно копать, как у себя в саду? – усмехнулся он.

– Это теперь наша земля. И мы решаем, кто тут будет жить, а кто умирать, и как… – зловеще прошипел он, поравнявшись с ним.

Их привезли в разрушенный дом, обнесённый колючей проволокой. Там уже были другие заложники, женщина с детьми и какой-то мужчина в когда-то хорошем, но теперь очень грязном костюме. Их втолкнули в эту развалину, больше напоминающую сарай, где царили темнота и сырость. Прохор помог устроить Лизу рядом с женщиной на старой соломе, а сам отошёл к стене и опустился на холодный пол, ноги уже не держали. Витя после своего рассказа, о том, что учитель пропустил в отключке, вернулся к Лизе. А мысли Прохора снова уносили его в прошлое, к тем древним людям, которые жили здесь тысячи лет назад. Он думал о том, как они боролись за выживание, как они верили в свои богов, как они оставляли следы своего существования для будущих поколений. Это, видимо, была просто защитная реакция, чтобы не сойти сума, от всех этих событий.

Прохор молча сидел, прислонившись к холодной стене сарая. Голова гудела от удара, а в ушах стоял звон, будто в них залетел целый рой разъярённых шершней.

«Вот так всегда», – подумал он с горькой усмешкой. – «В книгах герои находят подземные ходы или мастерят взрывчатку из подручных средств, а в реальности ты сидишь в сарае, как мешок с картошкой, и даже не можешь развязать верёвки на запястьях.»

Его взгляд упал на Лизу. Девушка сидела, обхватив колени, и смотрела в пустоту. Её глаза, обычно такие живые, теперь напоминали потухшие звёзды.

«Если бы я был героем», – подумал Прохор, – «я бы уже придумал, как нас спасти. Но я всего лишь историк, который копается в земле и верит, что прошлое может изменить будущее. Хотя сейчас прошлое кажется куда безопаснее.»

Он закрыл бесполезные в такой темноте глаза. Но темнота в сарае была не просто отсутствием света, она была живой, плотной, словно вязкое болото, затягивающее в себя надежду. Прохор сидел, прислушиваясь к хриплому дыханию мужчины, который лежал рядом, согнувшись в неестественной позе. Трудно было рассмотреть, но Луна помогла через дыру в крыше. Его лицо было изуродовано побоями, а пальцы на одной руке сломаны и, кажется, не в полном составе, сложно понять в темноте, да ещё когда рука перевязана грязной тряпкой.

– Как Вас зовут? – тихо спросил Прохор, наклоняясь к нему.

– Стас… – сказала темнота и донёсся слабый, прерывистый смешок. – Да, теперь просто Стас.

– Как себя чувствуешь Стас?

– Как… как чиновник после отчётного периода… – прохрипел Стас. – Только без бонусов.

Прохор невольно усмехнулся. Даже в таком состоянии этот человек находил в себе силы шутить.

Стас лежал на гнилой соломе, прижимая культю правой руки к животу. Сломанные пальцы левой торчали под неестественными углами, словно кривые ветви мёртвого дерева. Он хрипел, но не от боли, смеялся.– Про нас, наверное, слышал, как Витя рассказывал, а сам то, как тут?

– Знаешь, профессор, какая ирония? – его голос напоминал скрип ржавой двери.

– Я десять лет жил как король, не просто так, конечно, воровал из бюджета. Дороги, которые рассыпались через год… Детские сады из картона…

А всё ради вилл в Испании.

Он плюнул в темноту, но слюна с кровью повисла на подбородке.

– Когда на меня вышли, я свалил. Думал, на Украине отсижусь, у меня же там друзья-бизнесмены! Ха…

– На границе меня сдали свои же. Те самые, кому я когда-то откатывал. Сказали: «Москаляку на гіляку!»

Прохор молчал. Даже Лиза, казалось, на секунду вышла из ступора, повернув голову.

– Они отрубили руку не сразу. Сначала заставили писать признание в «военных преступлениях». Я писал… Потом они потребовали пароли от счетов в офшорах. Я дал…

Стас скривился в улыбке.

– Но они не спросили про битки. Триста штук, всё, что осталось. В углу сарая заплакал ребёнок.

– Раньше я думал: если наказание придёт, буду молиться, каяться… – Стас поднял изуродованную кисть, разглядывая её в луче света из щели.

– Но, когда они резали меня, я просто орал. Никаких мыслей о Боге. Только страх. Он внезапно схватил Прохора за рукав:

– Возьми их. Купи этим детям будущее… Чтобы они не стали такими, как я… Если встретите мою бывшую жену… Скажите, я потратил всё на благотворительность. Пусть хоть так соврёт красиво.

Он замолчал, и в тишине стало слышно, как где-то за стенами сарая кричит сова.

– Знаешь, Прохор… – вдруг заговорил Стас, и его голос стал глубже, будто он обращался не к нему, а к самой тьме.

– Я от сюда уже не выйду, они отбили все что можно, изуродовали руку и у меня уже началось заражение. Ты же знаешь, что такое крипта? – Он резко закашлялся, и Прохор почувствовал, как его колотит.

– Да, что-то слышал.

– Хорошо… Наклонись ко мне! Я не могу говорить громко! – И он зашептал прямо в ухо, – 300 биткоинов, это около двадцати миллионов долларов, если выберешься потрать их на доброе дело!

Стас, прошептав пароль от крипто-кошелька откинулся и потерял сознание. Темнота будто сгустилась, впитав в себя его слова. За стеной раздались выстрелы, испугав всех.

В этот момент дверь сарая резко распахнулась, и луч фонарика врезался в темноту, ослепляя их.– Потрачу на доброе, сам и потратишь как выберемся! – твёрдо сказал Прохор.

– Вы кто? – прошептал Прохор…

– Не время для разговоров, – коротко сказал Лекс, – нам нужно уходить. Сейчас.

– Ну вот… а я уже начал привыкать к интерьеру… – пробормотал Прохор, тяжело поднимаясь.

Над лесом уже занимался рассвет. Лекс шёл впереди, его автомат наготове, глаза постоянно сканировали местность. За ним, с трудом передвигаясь, брели спасённые: женщина с детьми, Витя, поддерживающий Лизу, и Прохор, который тащил на себе обессилевшего Стаса. Группа двигалась медленно, но Лекс знал, останавливаться нельзя. В любой момент их могли настигнуть бандеровцы. Лес был густым, ветви хлестали по лицам, корни цеплялись за ноги. Дети плакали, но женщина, которую звали Вера, уговаривала их терпеть. Лиза шла, словно в трансе, её глаза были пустыми, а движения механическими. Витя то и дело оглядывался, словно ожидая, что из темноты выскочат преследователи

– Держись, – шепнул он Лизе, но та не реагировала.

Прохор спотыкался на каждом шагу. Стас, несмотря на раны, пытался идти сам, но силы оставляли его. Он хрипел:

– Оставь меня… Я только замедлю вас…

– Молчи, – сквозь зубы процедил Прохор. – Мы уже почти…

Лекс поднял руку, сигнализируя остановиться. Впереди, сквозь деревья, виднелись огни, это было место раскопок. Но что-то было не так. Там горели костры рядом стояли палатки и какие-то люди что-то копали что-то несли, явно строили оборонительную полосу, а в воздухе стоял запах гари.

– Это больше не наше место, – тихо сказал Лекс. – Здесь уже ВСУ, пропала машина, чертыхнулся сквозь зубы.

– Что будем делать? – спросил Витя, голос дрожал. Лекс задумался. Возвращаться назад, значит снова попасть в лапы бандеровцев. Идти вперёд, рисковать нарваться на украинских военных. Но третьего пути не было.

– Обойдём, – решил он. – Есть тропа через болотце. Я видел на карте. Там их не будет.

– Болото? – переспросила Вера, сжимая детей. – Но дети…

– Или болото, или смерть, – резко сказал Лекс. – Выбирайте.

Группа двинулась в обход. Тропа была узкой, земля под ногами предательски хлюпала. Стас, стиснув зубы, шёл, опираясь на Прохора. Витя поддерживал Лизу, которая, казалось, уже не чувствовала боли. Дети шли, крепко держась за руки матери.

Внезапно вдалеке раздались выстрелы, затем крики. Лекс мгновенно пригнулся, сигнализируя остальным сделать то же.

– Это не по нам, – прошептал он. – Но близко. Быстро!

Они ускорили шаг, но болото замедляло их. Вода доходила до колен, холод проникал в кости.

Наконец, они выбрались на твёрдую землю. Лекс проверил карту на планшете, принимавшим данные с GPS-трекера.– Ещё немного, – ободрял Прохор, хотя сам едва держался на ногах.

– Впереди должна быть деревня. Если её ещё не заняли…

Они шли ещё почти час. Ноги отяжелели, дыхание стало прерывистым. Но когда лес расступился, перед ними открылся вид на маленькую деревушку. Дома стояли целыми, в некоторых горел свет.

– Кажется, мы сделали это, – выдохнул Витя.

Но Лекс не расслаблялся. Он знал: опасность могла поджидать где угодно.

– Остаёмся настороже, – предупредил он. – Идём к крайнему дому. Если там свои, то попросим помощи. Если нет, все уходим, я прикрываю.

Они приблизились к первому дому. Лекс постучал, но ему никто не открыл. А вот в третьем, по счёту, доме дверь открыла пожилая женщина, её глаза расширились от ужаса при виде вооружённого человека.

– Мы свои, – быстро сказал Лекс. – Помогите. Раненые, дети…

Женщина оглядела их, затем кивнула:

– Заходите, быстро. В доме было тепло. Дети сразу притихли, поражённые неожиданным уютом. Вера опустилась на лавку, закрыв лицо руками. Прохор осторожно уложил Стаса на пол, тот уже был без сознания.

– Нужен врач, – сказал Лекс.

– В деревне есть фельдшер, – ответила женщина. – Я позову.

Лекс кивнул, затем подошёл к окну. Где-то вдалеке снова раздались выстрелы. Он знал, это ещё не конец. Но сейчас, хоть ненадолго, они получили передышку.

– Спасибо, – тихо сказал Прохор, глядя на Лекса. – Без тебя мы бы…

– Не благодари, – прервал его Лекс. – Мы ещё не дома.

Деревня, которая ещё минуту назад казалась островком спокойствия, в одно мгновение превратилась в ад. Гул двигателя бронемашины «Козак-2» разорвал тишину, за ним последовали крики и первые выстрелы. Выглянув в окно, Прохор увидел, как бандеровцы в начале единственной улицы вываливаются из машины, разбиваясь на группы. Их смех и похабные шутки разносились по округе.

– Людоловы, – прошептал Лекс, доставая «Муху», гранатомёт, который он очень не зря взял в довесок. «Серый» оказался прав, пригодилась.

– Если они пальнут по нам из пулемёта, мы все тут сгорим.

Прохор кивнул в сторону двора, где женщина, фельдшер, делала перевязку Стасу, а её муж уже грузил детей в «буханку».

– Я помогу им, – сказал он, и рванул из дома.

Лекс прицелился через окно, оценивая расстояние до «Козака», крайне неудобная позиция, попасть ещё можно, но получится ли вывести из строя в лоб… ой не факт. Резко передумав, выскочил во двор и приставив лестницу полез на крышу.

Граната вырвалась из ствола с глухим хлопком. На секунду показалось, что она пролетит мимо, но затем огненный гриб взметнулся у заднего борта бронемашины. Чёрный дым повалил из-под брони, а пулемёт, шевелившийся до этого, выискивающий цель, бессильно повис.

– Попал! – крикнул Лекс, но радость была преждевременной.

Из горящего «Козака» выскочили трое бандеровцев, а остальные, услышав взрыв, начали стягиваться к месту боя.

– Быстрее грузите! – Крикнул Прохору и бросив, пустой гранатомёт, схватил автомат. – Я прикрою!

Прохор сунулся помогать водителю. Тот, неистово матерясь ковырялся в моторе видавшего виды УАЗика, который никак не хотел заводиться. «Буханка» была уже переполнена: Вера, дети, Витя и Лиза втиснулись в салон, а Стаса с окровавленными бинтами укладывали прямо на брошенный на пол старый матрас. Кроме бывших заложников эвакуировались и некоторые жители деревни, старики ехать отказались. Наконец, чихнув машина завелась.

– Ехать! – прохрипел Прохор, хлопая по крыше.

Водитель, бледный, но собранный, резко включил передачу.

– А вы?..

– А мы как-нибудь!

– В крайнем дворе у Петровича Нива была на ходу, ключи в бардачке! Удачи вам!

«Буханка» рванула в сторону поля, под прикрытием дыма от горящей бронемашины. Прохор, с каким-то облегчением вздохнув, побежал в конец деревни. Нива была на месте.

Лекс отступал, отстреливаясь короткими очередями. Бандеровцы, остервенев, шли напролом. Один из них, высокий детина с татуировкой «Слава Украине» на шее, почти вплотную подбежал к крыльцу. Лекс сразил его выстрелом в живот, но тут же понял: патроны на исходе.

– Прохор! – не глядя крикнул он. – Если у тебя есть идея, сейчас самое время!

Тот не ответил. Вместо этого со стороны крайнего дома раздался рёв двигателя и на улицу вылетела старая «Нива» с выбитыми стёклами.

Лекс прыгнул в салон, едва успев захлопнуть дверь, как пули застучали по кузову.– Садись! – Прохор распахнул дверцу, одной рукой удерживая руль.

– Где нашёл?

– Во дворе у деда. – Прохор лихо развернул машину, снося забор.

Лекс, высунувшись в окно, дал очередь по преследователям. Один упал, остальные залегли.

– Гони! – скомандовал он.

«Нива», подпрыгивая на кочках, рванула за уехавшими беглецами, оставляя позади дым и крики. Через полчаса они догнали «буханку», которая остановилась у ручья, чтобы перевести дух. Стасу стало совсем плохо. Немного погодя, колонна тронулась дальше и, хотя сил больше не было, но сидя можно было дождаться только оккупантов. Лекс шёл замыкающим. К вечеру, после очередного поворота, огибавшего пологий холм, они увидели реку и временный КПП с таким знакомым триколором у моста. Дошли!

Гул дрона раздался внезапно, словно зловещее жужжание гигантской осы. Прохор первым высунул голову в окно и увидел в небе стремительно приближающуюся точку. Бандеровцы по своему обыкновению мстили всем беженцам без разбора. А в УАЗик попасть проще, да и жертв может быть больше.

– Дрон! – крикнул он, но было уже поздно.

Маленький, но смертоносный аппарат нёсся прямо на «буханку», его двигатель работал на пределе. Лекс мгновенно оценил ситуацию и выжал педаль газа на максимум: дрон был начинён взрывчаткой, и через несколько секунд он превратит переполненный людьми УАЗ в груду обломков.

Прохор понял его без слов и одобряя сжал плечо. Машина рванула вперёд, подставляя свой бок под удар. Раздался оглушительный взрыв. УАЗик вздрогнул, его кузов принял ударную волну, стёкла вылетели, осыпая осколками пассажиров, а колёса почти оторвались от земли.

Но «буханка» уцелела и даже не перевернулась. Весь удар приняла на себя «Нива», и, хотя она теперь напоминала груду искорёженного железа, её жертва не была напрасной.

Витя, выглянув из окна УАЗа, увидел дымящиеся обломки. Его лицо исказилось от ужаса.

– Нет… – прошептал он.

Вера закрыла глаза детей, чтобы они не видели этого кошмара. А Лиза впервые за все время заплакала. Витя прижал её к себе понимая, что только сейчас она получила надежду.

«Буханка» увозила спасённых…

Глава 3 На той стороне

«Больши сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя.»

Тьма.

Абсолютная, беспросветная, словно чёрная вода, заполнившая лёгкие и вытеснившая последний глоток воздуха. Ни звука, ни света, ни даже ощущения собственного тела, только смутное понимание, что он ещё существует.

«Я мёртв?»

Мысли приходили обрывками, как вспышки угасающего сознания. Дрон. Прохор, толкающий его в плечо. Дети в «буханке». Взрыв. И эта странная, навязчивая фраза, крутившаяся в голове:

«Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих…»

Кто это сказал? Дед? Голос похож был и звучал так близко, будто он стоял рядом, шепча прямо в душу. Но вокруг не было ничего, только пустота, медленно поглощающая его. Полное безмолвие. Ничто. И он становится этим Ничто. Оно растворяет его. Тела у него не было, тогда что растворяет… Мысли и память… Он провёл уже вечность в этом, и оно хочет впитать его полностью.

«Нееет!» – он рванулся вперёд, к едва уловимому проблеску вдали. Вперёд, вверх, вниз, в сторону? Здесь не было направлений, но он чувствовал этот свет. Движения не было. Только яростное желание вырваться, пробить эту тьму, даже если для этого придётся разорвать себя на части.

Боль. Острая, жгучая, как будто каждую клетку его тела пропустили через раскалённые иглы. Он закричал, но звука тоже не было.

И вдруг падение.

Лекс очнулся от пронзительной боли, которая разливалась по всему телу, словно раскалённый металл. Он жив! Попытался пошевелиться, но конечности не слушались, они были чужими, слабыми, словно принадлежали другому человеку. Но чувства возвращались, холод. Ледяной, пронизывающий, будто лёд под кожей. Потом боль, разливающаяся волнами от макушки до пят. Он попытался пошевелить пальцами, но тело не слушалось.

«Где я?..»

Веки словно были налиты свинцом, но сквозь щель ресниц он уловил тусклый свет. Оранжевый, дрожащий… огонь. Запах дыма, кожи и чего-то металлического… крови. Мысли путались, как нити в клубке. Воспоминания о взрыве, о спасённых заложниках, о бандеровцах, всё это казалось далёким сном. Но тут же в сознание врывались другие образы: холод степи, жуткий ночной рёв, тепло костра… Лекс попытался сжать кулаки. Острая боль от ощущения, как его память вливается в теперь уже его голову и потерял сознание.

Следующее пробуждение было ещё более мучительно. Лекс открыл глаза, и в первую секунду его сознание пронзила острая, почти физическая боль. Он лежал на грубой шкуре, под ним холодный камень пещеры, а над головой нависал тёмный свод, усеянный тенями от угасающего костра. Холод пробирался под кожу, но мысли жгли сильнее.

«Где я? Как я здесь оказался?»

Мысли неслись с бешеной скоростью, цепляясь за обрывки знаний из прошлой жизни. Он вспомнил научные статьи, которые когда-то читал за компьютером: квантовая физика, теория сознания, загадка человеческого разума.

«Это сон? Или я действительно умер?»

Он сжал кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в ладони. Боль была реальной. Значит, и этот мир тоже.

Как-то скучающему Лексу попались работы нобелевского лауреата Роджера Пенроуза и анестезиолога Стюарта Хамероффа, которые предположили, что сознание может быть продуктом квантовых процессов в микротрубочках нейронов. Как показали эксперименты с запутанными частицами, информация действительно может передаваться мгновенно, принцип нелокальности бросает вызов эйнштейновской физике. Если это так, то человеческий разум не просто электрические импульсы, а сложная система, где возможно все что угодно.

Исследования двадцатых годов уже XXI века в области эпигенетики демонстрируют удивительный факт, травматический опыт предков буквально вписывается в наши ДНК через метильные метки. Возможно, сознание использует аналогичный механизм? Профессор Роберт Ланца в теории биоцентризма идёт дальше, утверждая, что смерть есть иллюзия, а сознание фундаментально для мироздания.

Это наводит на мысль о квантовой голограмме сознания, которая при определённых условиях, возможно это резонанс нейронных структур, может проецироваться в новый мозг. Как в эксперименте 2022 года в Делфтском университете, где информация сохранялась после разрушения носителя.

А что, если в момент смерти это поле сознания не разрушается, а лишь перестраивается? Ведь согласно принципу запутанности, частицы могут мгновенно влиять друг на друга, независимо от расстояния. Если сознание просто информация, закодированная на квантовом уровне, то почему бы ей не передаться в новую систему?

«Чёрт…» – Лекс стиснул зубы. – «Если Пенроуз прав, и его микротрубочки, это квантовые антенны…» – он сжал виски, пытаясь ухватить мысль, – «то эта боль не просто физическая. Это перезапись.»

Но тогда, где хранится память? Мозг новорождённого чистый лист, но что, если данные предыдущего «я» не исчезают, а просто не могут быть считаны? Возможно, при квантовом резонансе или стечении обстоятельств, старая информация «перезаписывается» в новую нейронную сеть, но доступ к ней возможен только при особых условиях.

Он находил свидетельства того, что дети слишком рано начинающие говорить выдавали очень странные фразы, доказывающие обладание информацией, которой у них быть не должно в принципе. Вспомнился случай из исследований Такера, мальчик в Ливане, который в три года опознал место своего «прежнего» убийства и назвал имя убийцы. Позже выяснилось: такой человек действительно существовал и погиб ровно за год до рождения ребёнка…

Лекс ощущал, как реальность пульсирует на грани распада. Каждая мысль рождала новые вопросы, разрывая привычные рамки миропонимания. Дети, помнящие «прошлые жизни», не просто курьёз, а трещина в самой ткани реальности.

Даже религиозные концепции рая и ада можно переосмыслить: что, если это метафора для перехода сознания в новое состояние? Реинкарнация, переселение души, не архаичный миф, а интуитивное предвосхищение квантовой теории информации.

Костер потух окончательно и только пара угольков ещё краснели под пеплом.

«Нет больше той любви…» – эхо фразы пронзило его, сливаясь с темнотой. Теперь он понимал: положить душу, не конец, а квантовый переход. В его случае жертва это резонанс волновой функции сознания. В момент выбора между жизнью и смертью сознание не исчезает, а переходит в суперпозицию… пока новое тело не станет «наблюдателем», фиксирующим его в новой реальности. Но не любая жертва подходит. Только созидающий процесс, пустое саморазрушение приведёт и к разрушению сознания, и вместо Дара случится Потеря…

– Так вот что за бабочка была в стихотворении! Прохор получил доказательства, что мы не умираем. Ну по крайне мере не все. Я-то жив! – осенило Лекса. – Но что за доказательства он смог найти? Загадка…

Где-то в пещере капнула вода. Звук, похожий на тиканье часов. Или на шаги по тонкому льду между мирами…

Лекс с трудом поднялся на ноги, его голова гудела от боли, а тело дрожало от слабости, но жажда жизни разгоралась в нем ярче костра, к которому он подполз, чтобы подбросить хвороста, раздуть огонь и осмотреть пещеру, пустую, кроме шкуры-лежанки и следов собственного, а точнее прежнего хозяина этого тела, полубессознательного труда по заваливанию входа от хищников.

Он провёл остаток ночи, сидя у костра, прислушиваясь к каждому шороху за стенами пещеры. Голова всё ещё ныла, но боль стала притупляться. Лекс прикрыл глаза, втягивая холодный ночной воздух, и вдруг ощутил их. Не мыслями, не звуками, а чем-то глубже. Будто тонкая дрожь в крови, едва уловимый импульс, тянущийся из темноты подсознания. В пяти метрах от пещеры, под корнями старого куста, копошилась пара мелких грызунов, не испуганных, не настороженных, а просто живущих своей тихой жизнью. Он чувствовал их спокойствие, ленивую сытость, даже образ их движений: один копался в земле, другой чистил шёрстку.

А чуть дальше, за камнями у речушки, что-то крупнее. Голод. Острое, ненасытное, хищное. Не мышь, не птица, что-то гибкое, низкое к земле. Лиса? Дикая собака? Он не видел её, но ощущал, как она крадётся, нюхает воздух, выискивает добычу. В её чувствах не было злобы, только холодный расчёт. Образ мелькнул в сознании: вытянутая морда, прижатые уши, жадный блеск в глазах.

Лекс замер. Это… было новое. Раньше он не замечал за собой такого. Но теперь, когда боль отступала, а тело медленно оживало, словно открылась какая-то давно забытая дверь. Эмпатия, не человеческая, не рассудочная, а древняя, звериная. То, что когда-то помогало первобытным учуять опасность, найти добычу, почуять сородича за версту. То, что цивилизация стёрла, заглушила механизмами, стенами, словами. У них не было ни зубов, ни когтей. Зато было это.

Это снова напомнило квантовую запутанность, как будто его нейроны теперь резонировали с нервной системой других существ. Как в тех экспериментах со «спутанными» фотонами, где изменение состояния одного мгновенно влияло на другой…

Только здесь связь шла через что-то более древнее, особое состояние материи и пространства, пронизывающее всё живое. Наверное, в этом лежит основа методики лечения у знахарей прошлого. Они просто подключались к больному и исправляли повреждения, если это возможно. Даже в двадцать первом веке такие встречаются. Шарлатанов много, но есть единицы, где-то далеко от шумовых помех, наведённых проводами, вышками связи и прочей техникой, должны быть. Ведь слепые люди видят цвета, а это электромагнитные волны, на которые реагирует мозг, минуя глаза.

Он прислушался к чувствам лисы, или собаки, неважно. Она ещё не учуяла его, но, если выйдет ближе… Лекс замер в пещере, почти перестал дышать, представил себя камнем и слился со стеной пещеры. У него появилось преимущество! Он не мог драться, но мог предвидеть. Не мог бежать быстро, но знал, куда бежать. Это была его новая, первобытная способность находить и прятаться.

– Не слабый «рояль в кустах»! – весело прошептал Лекс.

Когда первые лучи рассвета прокрались сквозь щели заваленного входа, он наконец решился выбраться наружу.

Медленно, превозмогая слабость, он начал разбирать груду камней и веток, которыми завалил проход. Свет усиливался, и вскоре перед ним открылся вид на утренний мир, свежий, омытый росой, ещё не до конца проснувшийся. Пещера оказалась на отшибе, искусно спрятанной среди густых кустарников. Если бы не случай, или инстинкт, вряд ли кто-то смог бы её найти.

Он выбрался, щурясь от яркого света, и осмотрелся. Местность была холмистой, поросшей низкорослым колючим кустарником, а чуть ниже, в стороне от пещеры, бежала узкая речушка, сбегающая в каменистую расщелину. И там, ближе к воде, среди потрёпанных ветром камней, он заметил остатки стойбища.

Несколько полуразрушенных шалашей, обгоревшие колья, разбросанная утварь и тела, мужские без головы, детские и даже вроде бы несколько стариков, всё говорило о том, что было нападение и племя проиграло битву. Была попросту резня. Лекс не спеша подошёл ближе, переворачивая ногой обломки.

«Значит, я не один был в этих землях…» – подумал он, и в груди затеплилась надежда. Если здесь были люди, значит, где-то есть и другие. Осталось только выжить достаточно долго, чтобы их найти, прекрасно понимая, в одиночку, в этом странном первобытном мире никто не смог бы выжить.

Он глубоко вдохнул свежий воздух, ощущая, как слабость понемногу отступает. Теперь у него была цель, понять, куда двигаться дальше. А для начала нужно осмотреть стойбище повнимательнее. Вдруг там осталось что-то полезное…

Лекс осторожно ступал среди развалин, раздвигая обугленные ветки. Воздух был густым от запаха гари и чего-то сладковато-кислого, последние следы человеческой жизни здесь.

Полуразрушенный шалаш сохранил странную симметрию, круг из кольев диаметром около четырех метров, переплетённый ивовыми прутьями.

«Умнее, чем кажется», – отметил про себя Лекс. На потолке чудом уцелела старая шкура бизона с нарисованными охрой звёздами.

У входа валялось несколько копий с изящными каменными наконечниками.

«Леваллуазская техника», – автоматически определил Лекс, вспоминая краткий курс археологии, пройденный онлайн просто от скуки. Одно копьё было сломано пополам, явно в последнем отчаянном ударе. Он подобрал целое. В этом мире оказаться без оружия значило подписать себе смертный приговор.

Каменная зернотёрка с остатками неизвестных зёрен. Рядом берестяной сосуд и костяная игла с ушком, работа мастера.

На одном из камней пять параллельных царапин.

«Неандертальский коготь-нож, костяной инструмент с зазубринами, напоминающий коготь», – догадался Лекс.

Земля рядом с маленькой пещерой была утоптана в странном узоре, похоже, защитники сформировали «черепаху», прикрывая детей.

В самой пещере, рядом с очагом, детская кукла из травы. А рядом… Лекс отвернулся и побыстрее вышел.

Отойдя от центра в сторону реки и раздвинув кустарник у края расщелины, замер. Тут были явные следы сражения. Враги пришли с двух сторон понял Лекс. Тут воины с вождём встретили врагов, но на другую группу, пришедшую от реки, сил уже не хватило. Среди обломков шалашей, в окружении трупов воинов и в луже застывшей крови, лежало нечто, заставившее его инстинктивно сжать камень в руке. Тело. Но не человека.

Череп массивный, с тяжёлым надбровным валиком, словно вытесанным из гранита. Нижняя челюсть без подбородочного выступа, но с неожиданно крепкими, почти человеческими зубами. Кости конечностей короче, чем у Homo sapiens, но толще, с бугристыми креплениями мышц. Это был неандерталец, точь-в-точь, как в учебниках по антропологии, которые Лекс листал в прошлой жизни.

Ростом не более ста шестидесяти пяти сантиметров и очень массивный, чем-то схож с перекачанным бодибилдером, но эти мышцы явно не для красоты. Уверен, он мог раздавить просто обхватив, как легендарный Самсон. Шея толщиной с молодое деревце, с рельефными трапециевидными мышцами. Плечи неестественно широкие, с дельтовидными мышцами, выпирающими как каменные выступы.

«Так вот кто напал на племя! Получается занесло меня где-то на сорок тысяч лет назад. Дела…» —задумчиво протянул Лекс и шагнул ближе. Ещё двое неандертальцев лежали у входа в пещеру, вероятно, святилище или жилище местного вождя или шамана. Их тела были сильно искалечены: у первого сломан позвоночник, очевидно удар тяжёлым тупым предметом, возможно, дубиной с каменными вставками, у второго проломлен череп: входное отверстие совпадало с размером наконечника копья «сапиенсов», узкое, аккуратное, в отличие от грубых ран от неандертальских орудий, а вот третий, вероятно местный вождь, сидел, прислонившись к камню, с копьём в руке. Его грудная клетка была сломана, рёбра вмяты внутрь и с торчащими наружу обломками.

Подобрав второе хорошо обработанные копье, но, по сути, длинную твёрдую палку с обожжённым острием, Лекс решил уходить. Скоро запах разложения привлечёт падальщиков, а он недостаточно ещё окреп для сражений.

Добравшись до реки, он напился и умывшись постарался рассмотреть себя. Лекс сжал кулаки, кожа натянулась, как дублёная береста, но не лопнула. Тело было чужое, но уже его. Рост под сто восемьдесят сантиметров, на голову выше неандертальцев, но пока нескладный, как молодой дубок. Кости толще, чем у современного подростка. Суставы крупные, как у волкодава, как сказал бы его боевой друг, полевой хирург, это будущие артриты в тридцать лет, зато сейчас не убиваемые. Мускулатура не брутальная, как у неандертальца, а жилистая. Спина «лесенка» длинных мышц, знак будущего гребца или лучника. Плечи пока узкие, но ключицы длиннее нормы, а это запас для мощи. Кисти пальцы с бугристостями, это значит уже таскал тяжести, но мозоли ещё мягкие.

Лицом типичный кроманьонец: лоб вертикальный, скулы широкие, но подбородок острый, сказывается генетическая метка сапиенсов, глаза серо-голубые. Правая ключица старый перелом, упал вероятно с дерева лет в двенадцать. Лёгкие как кузнечные мехи, воздух пахнет дымом и хвоей. Сердце бьётся редко, но мощно, прикинул пульс, примерно пятьдесят ударов в минуту, по сути, норма для охотников. Шрам на бедре.

«Его уже кто-то ел? Зажило намертво!» – усмехнулся Лекс. Да уж, не тело, а настоящая машина.

Осмотрев себя, и подхватив оба копья Лекс направился в пещеры, чтобы засветло поискать что-то полезное. Внутри царил сырой полумрак, но слабый свет из расщелины в потолке выхватывал из темноты важные детали. Дополнительное копьё, более короткое, с зазубренным костяным наконечником, похоже для ближнего боя. Каменный скребок, идеально подходит для обработки шкур или разделки туш. Кость с заострённым концом, возможно, древнее шило или кинжал.

В углублении стены обнаружился мешочек из кожи, наполненный вяленым мясом, вероятно, оленина или лошадь и горсть орехов и сушёных ягод. Пустой бурдюк, его можно наполнить водой из реки перед долгой дорогой. Грубая накидка из шкуры, старая, но ещё крепкая. Кусок меха, можно обернуть вокруг ног или рук в мороз.

Лекс быстро оценил находки и начал собирать походный набор: связал ремнём два копья, каменное и костяное, которое удобно было бросать как римский пиллум, теперь можно нести их на плече. Взял бурдюк, чтобы наполнить водой на ближайшем роднике. Завернул мясо и орехи в кусок кожи, получился компактный свёрток.

Теперь он готов к долгому пути. Куда он направится? К реке, где могут быть другие люди? Или вглубь степей, следуя за стадами оленей?

Внезапно тело само приняло стойку: левая нога вперёд, правая рука тянется к копью, развязывать узлы некогда, пришлось схватить просто деревянное, а левой костяной нож или шило. Мышечная память. Значит, этот парень уже убивал. Лекс замер, почувствовав запах падали с металлической нотой, так пахнет гиена, объевшаяся костным мозгом. Где-то в кустах захрустел сустав, слишком громко для осторожного зверя. Это была ловушка, хищник специально шумел, чтобы выгнать его на открытое место, где ждала стая.

Очевидно, он опоздал с выходом и побоище привлекло каких-то падальщиков. Лекс медленно выглянул из пещеры ощущая, как пот стекает по спине. Из кустов выползли тени, сперва одна, потом ещё три. Гиены. Хотя нет, это Пещерные гиены, вспомнил передачу по телевизору. Не те трусливые падальщики, что бегают в саваннах сейчас, а настоящие чудовища ледникового периода – Crocuta crocuta spelaea. Рост в холке один метр, больше алабая будет. Челюсти, могли легко раздробить бедренную кость одним укусом. Первая гиена, альфа-самка, шерсть в залысинах, шрам через глаз, явно опытный боец, шла прямо на него, молча оскалившись. Две молодых прыгают слева сбоку, отвлекают внимание. Четвёртая заходит справа, тихо, как призрак. Лекс замер. Он знал этот аромат ещё из прошлой жизни так пахли бойни и разлагающиеся раны. Но здесь, в этом древнем мире, запах был гуще, зверинее, будто сама смерть выдохнула ему в лицо. Гиена не зарычала. Она издала звук, похожий на скрежет ножа по кости.

«Ты не первый, кого мы едим», – словно говорил её взгляд. Следующим движением обозначила бросок, но кинулась правая. Её челюсти щёлкнули в сантиметре от его лица. Лекс отпрыгнул, сердце колотилось, как молот.