В поисках потерянной любви

Рождение богини

Король Брион ворвался в покои, где с печальными лицами стояли повитухи. Женщины опустили головы, боясь посмотреть в глаза правителю. Никто не решался сказать ему не только, что королева мертва, но и то, что один из младенцев не выжил.

– Ниэлла, – Брион метнул взгляд к кровати, пропитанной кровью, и накрытому телу суженой. – Что… что с ней?

Он знал ответ, но боялся услышать подтверждение своих догадок. Женщина, что была выбрана им в качестве королевы и матери его детей, теперь лежала без признаков жизни. На её лице застыла гримаса страха, от которой ему стало не по себе. Что она успела пережить перед смертью – оставалось только догадываться.

В углу комнаты, на руках у женщины, закряхтел младенец. Брион перевёл взгляд на ребёнка и нахмурился. Его предупреждали, что во чреве королевы не один наследник, а два, и что роды пройдут тяжело, но он не ждал такого исхода. Ниэлла всегда была храброй женщиной, но не все испытания оказались ей под силу.

– Это мальчик, ваше высочество, – оповестила повитуха.

– А второй? – мужчина оглянулся и замер, заметив свёрток со вторым младенцем.

В покоях королевы повисло напряжение. Брион переводил взгляд с одной женщины на другую, в надежде, что заговорит хоть кто-то, но они упрямо молчали.

Ему хотелось закричать, упасть на пол и разрыдаться, но он не мог позволить себе этого. Королева умерла при тяжёлых родах, но за что судьба распорядилась с ней так? Она носила двух младенцев, но живым остался только один.

Он – король, а значит, обязан быть стойким и сильным, не показывая слабостей. Потому правитель велел повитухам ждать его, а сам развернулся и быстрым шагом пошёл туда, где хранилась самая ценная вещь в его королевстве.

«Сердце Бога».

Брион осознал, что должен использовать сердце, дарованное богиней, в своих целях. Он не стремился предавать доверие, но будущее его королевства зависело от этого решения. Два наследника лучше, чем один, а король уже не молод, силы угасали, и времени на то, чтобы жениться и заводить новых детей, оставалось всё меньше. Брион знал, что обязан был беречь этот дар, но когда выбор сужается до острия ножа, даже самые святые клятвы теряют свою значимость.

Закрытое в чёрный ящик сердце лежало в королевской сокровищнице. Брион не понимал природу этого дара, а потому не спрашивал у богини ничего лишнего. Она велела хранить сердце до того дня, как сама придёт за ним, но если в этом артефакте действительно есть что-то божественное, то он может помочь спасти второго ребёнка.

Король не думал, он действовал на одном страхе, всепоглощающем и необъятном. Чёрный ящик оказался в его руках, и он бежал по коридорам, молясь лишь о том, чтобы это сердце помогло.

– Ваше высочество, – у самых дверей в покои мужчину остановила лекарь из вольного народа – Мари.

Женщина бывала во дворце, часто помогала при недугах, но Брион не помнил, чтобы за ней посылали. Взгляд её ярких синих глаз переместился на чёрный ящик, и она подняла бровь. Времени на объяснения не было.

Король вручил ящик лекарю.

– Спасите его, – хрипло выдавил он. – Второго младенца. Умоляю…

Брион осел на холодный каменный пол, прижавшись спиной к стене, ощущая, как по телу прокатываются волны беспомощности. Женщина из вольного народа, известная целительской силой, держала в руках дар богини – сердце, которое могло изменить судьбы. Он знал о её силе, знал, что она исцеляет, когда надежды больше не остаётся, но даже её искусство не могло победить смерть. И всё же Брион сделал выбор, отдав ей святой дар, надеясь, что Мари сможет найти способ использовать его.

Её лицо оставалось непроницаемым, когда она поджала губы и кивнула, приняв подношение, будто понимала, что в этой тишине слова больше не нужны. Ни вопросов, ни сомнений. Она повернулась, молча направившись в покои королевы, где лежал мёртвый младенец, чьи крохотные ручки не коснулись жизни. Брион смотрел ей вслед, его сердце замерло, и, когда двери закрылись, он прикрыл голову руками, прячась от невыносимой реальности.

Мысли и страхи молниеносно проносились в его голове. Последствия… Что последует за этим решением? Что будут делать боги, когда узнают, что их дар использован для того, чтобы вернуть его дитя? Брион знал: боги живут в своём мире, и их законы могут быть не подвластны человеческому пониманию. Желание спасти своё дитя казалось естественным, но, возможно, оно граничило с вызовом небесным силам.

Но что ещё он мог сделать?

Лекарь вошла в покои, её шаги звучали как удары молота, вызывая трепет у тех, кто оставался внутри. Она огляделась, не говоря ни слова, и все поняли, что их время вышло. Повитухи, словно по невидимому сигналу, взяли подолы платьев и, не смея больше оставаться в этих зловещих покоях, бросились прочь. Никто не хотел перечить женщине с глазами, пылающими решимостью, и с воздухом, пропитанным её яростью.

Мари осторожно приоткрыла ящик, в котором хранилось сердце, вырванное из груди бога Войны. Её пальцы замерли на мгновение, прежде чем коснуться холодной плоти. Даже на расстоянии она чувствовала, как сердце – тёмное и отравленное – пульсировало злобной энергией. В глубине души она знала, что в тот день должна была завершить начатое: уничтожить сердце и его хозяина, положив конец всему. Но не смогла.

Смерть была чужда Амарии, в отличие от её сестры Хекат, которая управляла ей с лёгкостью и бесстрастием. Богиня Любви всегда выбирала жизнь, даже если та была наполнена ненавистью и болью. Лишь Богиня Смерти могла вынести окончательный вердикт, забрав с собой того, кто перешагнул черту, но у Мари не было такой силы. В тот момент, когда она держала сердце в руках, её захлестнуло сочувствие. Она не смогла его уничтожить, несмотря на знание того, что этот выбор обречёт на страдания в будущем.

Пальцы медленно скользили по гладкой поверхности, и она невольно почувствовала, как борьба вновь вспыхивает внутри неё. Возможно, следовало быть жестокой, как сестра, но её сущность не позволяла это сделать. Любовь, даже к самому чёрному и испорченному, была силой и проклятием.

Она глубоко вздохнула и вытащила сердце, медленно подходя к малышке, завёрнутой в холщовые тряпки.

Королевская дочь оказалась слабой и не выиграла битву за собственную жизнь. Впрочем, Мари не сочувствовала ей, считая, что ребёнку даже повезло не столкнуться со всеми тяготами мира, в котором ей бы предстояло жить.

– Глупец Брион, – прошептала богиня и повернулась в сторону двери.

Мари склонилась над бездыханным телом младенца. Она приложила тёмное сердце к крохотной груди девочки, ощущая, как оно начинает медленно, но верно биться в унисон с её собственным сердцем. Шёпотом, почти неслышно, она произнесла слова, которые сама едва осознавала:

– Любовь… – слова были наполнены печальной мудростью. – Любовь – это сила, которая затуманивает разум, ослепляет нас. Она заставляет нас верить в невозможное, идти дорогой, что приведёт к неизбежной боли. Она даёт жизнь, но она же и разрушает.

Мари посмотрела на лицо младенца – такое безмятежное и невинное. Девочка ещё не знала, что таилось в будущем и что этот дар принесёт ей не только жизнь, но и тяжёлое бремя. Мари погладила нежную кожу, желая передать ребёнку немного тепла и защиты.

– Жизнь, дарованная сердцем бога, полна испытаний. Любовь даст тебе силы, но она также испытает тебя, заставит выбирать между тем, что правильно, и тем, что губительно.

Рука затрепетала, когда она ощутила, как сердце начало биться всё сильнее. Жизнь вернулась в тело девочки, но Мари знала: этот ребёнок не будет обычным. Он станет частью чего-то большего, и испытания, что ждут впереди, не будут подвластны простым смертным.

– Любовь дарует тебе жизнь, – прошептала Мари, глаза затуманились от слёз. – Но будь уверена, что она приведёт тебя к таким тайнам, к которым ты не будешь готова.

На этих словах Мари щёлкнула пальцами, и сердце исчезло. Младенец закряхтел слабым голосом, но этого было достаточно, чтобы Брион услышал и ворвался внутрь. На его побледневшем лице скользнула тень улыбки.

– Мари, – сквозь слёзы обратился король, – ты смогла… ты сделала это…

– Ваше высочество, – женщина склонила голову, но затем вернула взгляд, полный серьёзности, – девочку ждут испытания. Рано или поздно кто-то узнает про это. Храните тайну и оберегайте ребёнка.

С этими словами она вышла из покоев и покинула замок короля навсегда. Брион никогда не узнает, что в груди ребёнка нет сердца бога. Но пусть думает именно так.

Именно так…

На палубе царила тишина, нарушаемая мягким шелестом волн, бьющихся о борта корабля. Над головами раскинулось бескрайнее звёздное небо, сотканное из множества крошечных светлячков, застывших в небытии. Луна освещала тёмную гладь воды, отбрасывая призрачные блики на палубу.

Две девушки стояли у перил, вглядываясь в ночную даль. Лёгкий ветер играл с их волосами, то нежно гладя пряди, то чуть сильнее подхватывая их, словно намереваясь унести вместе с собой.

Одна из них, та, что стояла ближе к краю, положила ладони на деревянные перила и закрыла глаза. Лицо было спокойным, почти безмятежным, как и бескрайняя вода, что окружала их корабль.

Вторая девушка стояла чуть позади. Тёмные короткие волосы казались чернильными на фоне неба, а глаза, сверкающие в полумраке, отражали всё те же звёзды. Она наблюдала.

– Мой брат жив? – нарушая тишину, спросила та, что касалась руками деревянной поверхности.

– Да, Ивэлин. Он в порядке.

Принцесса кивнула в ответ, поджав губы.

В памяти вспыхнуло воспоминание, как Фьори спасла её, спрятав под кроватью. До сих пор принцесса ощущала ядовитый, горький вкус предательства. Она чувствовала вину за то, что произошло. И это чувство отравляло.

Всё было слишком стремительно и непредсказуемо. Почему снадобья не сработали и почему Ивэлин не заснула крепким сном – она не понимала, но и пошевелиться, чтобы вмешаться, не могла. В тот миг ужас сковал её тяжёлыми цепями, и, как бы ни было жаль Фьори, принцесса струсила. Инстинкт подсказывал не высовываться, зажать рот ладонью и не проронить ни звука.

Тяжёлая дверь закрылась, но принцесса так и лежала, пока не услышала таинственный голос, зовущий её и приказывающий немедленно бежать из дворца в лес. В ту ночь страх захлестнул всё вокруг – и сейчас пробуждался в неизвестности.

После случившегося во дворце принцесса узнала многое, о чём ранее и помыслить не могла. Например, что она не больна, а странные видения – это отголоски загадочного последствия её спасения. Ивэлин соприкоснулась с сердцем бога, а потому ей порой приходили видения из его сознания.

Во всяком случае, так сказала Амария, явившаяся к девушке сразу после её встречи с Катериной. Это её голос звучал в голове, предостерегая об опасности, когда на дворец напали. Богиня говорила много, но ничего конкретного, лишь загадки, которые принцессе предстояло разгадать самостоятельно.

Любовь предупредила, что рано или поздно за принцессой придут. Кто и когда Ивэлин не знала, как и того, зачем она может понадобиться.

Одна из таких загадок стояла рядом с ней сейчас. Сомнар. Богиня явилась, как и полагается её ипостаси, – во сне. Она рассказала, что Амария мертва, и что Фьори нужна помощь. Никаких подробностей не было, лишь то, что корабль будет ожидать на рассвете.

– Как я могу помочь? – слова Ивэлин дрогнули, едва прорвавшись сквозь горло, сдавленное чувством вины.

– Ты займёшь её место.

Ивэлин вскинула голову, не веря услышанному. Она буквально вжалась спиной в перила, надеясь, что морской ветер заберёт её прочь из этого мира, где слова богов оборачивались приговорами.

– Чьё место? – Пальцы, стиснувшие края накидки, побелели от напряжения.

Сомнар сделала шаг вперёд, и ночной свет осветил миловидное лицо. В чёрных глазах отражались звёзды и тишина вечности.

– Ты займёшь место Амарии, – повторила она с той же пугающей ясностью. – Ты станешь оболочкой. Избранной. Живым сосудом для новой богини.

– Что…?

Сомнар не отводила взгляда. Она не выглядела грозной. Её лицо напоминало детское: хрупкое, уязвимое, но в этой уязвимости таилась древняя сила, такая, от которой стынет кровь.

– Я не дам ответов на твои вопросы, принцесса, – голос богини стал ниже, почти печальный. – Мне ведомо только то, что показала сестра. Дитя, что соприкоснулось с сердцем Бога Войны… и вобрало в себя его чувства. Любовь. Ненависть. Боль.

Ивэлин не сразу поняла, что её дыхание стало частым и поверхностным. Мысли, как испуганные птицы, носились в голове, ударяясь друг о друга, рвали покой на куски. Сотни «почему», тысячи «зачем», но ни один из этих вопросов не достиг губ.

– Но я не… – начала она, но замерла, осознав, что даже не знает, кем именно она теперь не является.

– Спи, дитя, – прошептала Сомнар и коснулась пальцами её лба.

Богиня не любила говорить. Слова казались ей грубыми, как острые камни, рассыпанные по хрупкому полотну снов. В них было слишком много шума, слишком мало истины. Слово – это попытка облечь в форму нечто беспредельно тонкое. А сны не имеют формы. Они дышат, как туман над озером на рассвете, живут в замирании, в паузах между вдохом и выдохом.

Сомнар предпочитала говорить тишиной. Символами. В сновидениях человек сам открывал смысл. А всё, что произносилось вслух, чаще искажало его, чем раскрывали.

Каждое слово, слетевшее с уст богини, давалось ей с усилием. Не физическим – душевным. Потому что с каждым словом она теряла часть своей сущности, нарушая хрупкое равновесие мира между сном и явью. Её стихия тишина.

Пусть лучше сновидения поведают принцессе о будущем, о тех словах, что должна была сказать Амария, но не успела.

Мир затих. Тело Ивэлин обмякло, как будто кто-то перерезал невидимую нить, державшую её в реальности. Она покачнулась, но, прежде чем рухнуть на палубу, Сомнар подхватила её, как мать ловит засыпающее дитя.

– Ты узнаешь то, что должна, – выдохнула богиня, глядя на лицо, постепенно теряющее сознание. – Впереди тебя ждёт долгая дорога, но этот путь ты пройдёшь в одиночку.

Луна скользнула по небесам, а корабль плыл дальше сквозь ночь – туда, где судьба уже ждала, расправив свои нити.

Вестница снов

Катерина сидела за столом, уронив голову на руки. Глаза слипались от валящей с ног усталости, но она не могла позволить себе оторваться от страниц фолианта хоть на минуту. Сутки напролёт она сидела в библиотеке, перелистывая древние тексты в поисках ответа.

Мысли о сестре поглощали целиком. Смириться с тем, что Фьори исчезла, она не могла. Каждый раз, когда глаза смыкались, перед ней вставал образ сестры – раненой, брошенной в мире, где ей никто не поможет. Ей казалось, что она так близка к ответу, что ещё немного и решение найдётся. Но минуты тянулись в часы, переваливали за сутки, а ничего ценного так и не находилось.

– Тебе нужно поспать, – Виран опустился на соседний стул, с глухим звуком кинув очередную стопку фолиантов на столешницу.

Взгляд девушки говорил сам за себя, но и мужчина не собирался отступать. Он молча захлопнул книгу прямо перед лицом Катерины.

– Я почти нашла ответ, где она, – буркнула она, пытаясь выхватить книгу из чужих рук.

– Почти? – Виран сощурил светло-карие глаза и ухмыльнулся.

Все они, успевшие сбежать из дворца, спрятались в стенах Храма Знаний и сутки напролёт искали, как вызволить исчезнувшую Фьори. Они знали, что её забрала Хекат, но никто не имел понятия, как добраться до богини и освободить королеву Эстериона.

В день, когда истинная наследница вонзила клинок в сердце, только Катерина была рядом и видела всё, что происходило дальше. Она стояла к ней так близко, но ничего не могла поделать. Тёмные, скользкие щупальца Смерти сползались к телу сестры из всех уголков, они накрывали её, как плотное покрывало. В тот миг Аксель пытался прорваться сквозь мглу, накрывшую тронный зал, но даже у него ничего не получилось.

Хекат злобно смеялась, ощущая победу.

«Ты глупец! Твоё сердце и твоё дитя теперь принадлежат мне!» – Смерть ликовала, заполучив то, что хотела. Она забрала Фьори, тьма рассеялась, и на мраморном полу остались только следы крови.

Если бы не Вердис, которая пришла на помощь и перенесла Катерину в безопасное место, Бог Войны убил бы её. Она знала это. Она ощущала тот миг, когда её жизнь была почти в его руках.

– Отдай, – девушка поднялась с места и вытянула руку. Она была не в настроении вести беседы, тем более с Вираном.

– Послушай, – мужчина осторожно коснулся руки девушки, притягивая её ближе к себе, желая успокоить и утешить.

Видеть, как Катерина переживает потерю, было невыносимо, но никто не мог ничего поделать. К сожалению, ни один из них не в силах даже ответить на вопрос, жива ли Фьори.

– Сегодня на собрание прибудет Сомнар, – понизив голос, начал Виран. – Ксантер как-то уговорил её помочь, чтобы проникнуть в сны Фьори…

– Что-о-о?!

– Тише, – мужчина огляделся по сторонам, боясь привлечь внимание свидетелей. Он понимал, что они в безопасности, но что-то подсказывало: нужно быть начеку в любом месте. – Ходила бы на наши встречи – узнала бы!

– Пустая трата времени, ваши собрания, – зло процедила Катерина.

– И всё же, богиня будет здесь сегодня и попытается отыскать Фьори…

Девушке не хотелось признавать, но это решение оказалось самым действенным из всех. Она не смогла найти ответов в книгах. Никто в древних историях не решался связываться со Смертью, и тем более, пытаться проникнуть в её Храм.

«Живым не место в Храме Смерти» – к такому выводу приходили все авторы прошлого.

– Поспи. Я разбужу тебя, когда богиня прибудет, – Виран постарался улыбнуться, но в ответ получил суровый взгляд.

В голове мужчины промелькнула мысль, что сёстры так похожи между собой – нет, не внешне, а по характеру. Они обе упрямы, целеустремлённые и, если какая-то идея поселилась в их голове, сделают всё, чтобы добиться результата.

Вирана не было в тот миг, когда Фьори пожертвовала собой, чтобы уничтожить бога, но он помнил то, с каким взглядом она велела им убираться из тронного зала. В ней было столько силы и уверенности, что она могла посоперничать даже с богами.

Катерина зло выхватила руку из захвата и молча ушла из читательского зала. Он с тоской посмотрел на уходящую спину и тяжело вздохнул, понимая, что она вряд ли последует его совету. Сколько дней девушка не спала нормально?

С момента исчезновения Фьори прошло несколько недель, а тёмные круги под глазами Катерины росли с каждым днём. От остальных она полностью отдалилась. Любая попытка поговорить с ней встречала лишь холодный взгляд или односложные ответы. Её беспокойство становилось всё сильнее, и даже те, кто когда-то был ей близок, не могли прорваться сквозь панцирь боли и страха. Она не могла простить себе того, что не защитила сестру. Словно тень, Катерина бродила по библиотеке и окрестным залам, беспрерывно исследуя любую возможность, любой малейший намёк на след Фьори.

Ночью, когда храм погружался в тишину, она продолжала перелистывать страницы книг, пытаясь подавить рыдания. Её сердце разрывалось на части, но она отказывалась это признавать, считая, что не имеет права на слабость. Катерина оставалась на ногах дольше, чем позволяли силы, потому что каждый момент бездействия казался ей предательством сестры.

Фьори поступила глупо, необдуманно и импульсивно. Старшая сестра часто ловила себя на мысли, что младшую будто подменили. Конечно, она всегда была упрямой и своенравной, но не настолько, чтобы вонзить клинок в своё сердце. Что-то было не так, но дать ответы никто из окружения не мог. Даже бог Знания терялся в догадках, в попытках понять, что произошло.

Очевидно, что Фьори и Хекат заключили соглашение, ценой которого стал плод от Акселя. Только понять, зачем Смерти ребёнок, Ксантр так и не смог.

В кабинете бога Знания собрались все, кто был заинтересован в поисках исчезнувшей королевы Эстериона. Ксантр сидел за своим столом, погружённый в собственные мысли. Он не поднял головы, когда дверь тихо скрипнула, и Тарий впустил в помещение Катерину.

Девушка не удосужилась поздороваться с собравшимися, лишь скользнула в угол кабинета, опустившись на свободный стул. Виран окинул её грустным взглядом. Проследив за ним, Алексис поджала губы и принялась перебирать пальцами край плаща. Девушке следовало заниматься своими проблемами, но она предпочитала переключиться на всё, что угодно, лишь бы не думать о случившемся.

Алексис – королева, носящая наследника Рейнграда, но даже громкие титулы и осознание, что брат и супруг целы и невредимы, не помогали отогнать поглощающее чувство тоски и одиночества. Если бы хотя бы один человек обратил внимание на её состояние, если бы кто-нибудь спросил, что она переживает… Вот только для всех было важнее вернуть Фьори.

Ей не было жаль наследницу престола. Она не понимала, отчего все так носятся с ней. Даже боги не сидят в стороне, пытаясь помочь. Светло-карие глаза сместились на Ксантра, который неожиданно поймал её взгляд, заставив королеву немедленно отвернуться. Казалось, он мог прочитать мысли Алексис и безмолвно осудил её за глупость, но дело было вовсе не в этом.

– Раз все в сборе, предлагаю начать…

– Где Сомнар? Я что-то её здесь не вижу, – Катерина не обратила внимания на то, что перебила божество.

– Не торопи время, – произнёс Ксантр, не повышая голоса, но в тоне проскользнула едва уловимая жёсткость. – Оно не любит, когда его подгоняют. Особенно в присутствии тех, для кого его ход течёт иначе.

Подавив желание поспорить о течении времени, Катерина сложила руки на груди. Ей невыносимо хотелось провалиться в сон, забыться хоть на пару часов, но это казалось непозволительной роскошью.

– Нам известно, что Хекат забрала Фьори в свой храм, куда нет дороги живому существу. Впрочем, как и нам, богам. Пытаться вызволить твою сестру не имеет смысла.

Катерина уже собиралась возразить, но бог Знания продолжил, не позволив ей вставить слово:

– Мы пойдём другими методами, но для этого понадобится помощь…

– Зачем нам вообще спасать Фьори? – неожиданно для всех раздался голос скромной Алексис, чьи глаза пылали негодованием. – Пусть Хекат забирает её. Какая разница? Войны с Акселем всё равно не избежать!

Виран широко распахнул глаза и уставился на сестру, а затем перевёл взгляд на Арслана, сидящего рядом. Правитель Рейнграда был молчалив и старался лишний раз не говорить. Новый мир, где боги имеют такую власть, казался ему невообразимым. Нужно было время, чтобы привыкнуть к этому, но времени у него не было. Назревала война, в которой королевство за морем могло понести огромные потери.

Когда Катерина пришла к нему говорить от лица богини Амарии и просить помощи, он не хотел в это влезать. Вот только его королева и наследник были у Килиан. Долг и честь не позволили ему остаться в стороне. Добравшись до Эстериона, он воочию увидел мир, населённый безумными богами, плетущими свои разрушительные сети. Арслан узнал многое, но больнее всего была весть о том, что его супруга, союз с которой должен был укрепить отношения между двумя далёкими государствами, предала его. Невинная девушка с большими карими глазами была отдана ему, чтобы стать тем оружием, которое убьёт его, как только родится наследник.

Арслан не раз ловил себя на мысли, что сесть на корабль и уплыть – разумно. Кто знает, что на уме у Акселя и через сколько он обернёт свой гнев на Рейнград. Сражаться против него тоже казалось глупой идеей. Король думал в интересах своего государства, но ответов на терзающие вопросы пока не находил.

Катерина окинула королеву взглядом, полным презрения.

– Довольно, – спокойно, но не терпя возражений, сказал бог Знания. – Алексис, мы пытаемся решить куда большую проблему, чем спасение одной… двух жизней. Фьори обладает сердцем бога Войны, носит его ребёнка, но Хекат почему-то возжелала это дитя. Смерть не просто так заключила сделку с Фьори – она что-то замышляет. И, полагаю, мотивы моей сестры никому не понравятся.

Виран кивнул и сжал кулаки. Алексис тряхнула рыжими прядями и отвернулась к двери, предпочитая рассматривать узор на полотне, а Арслан сидел так же неподвижно, глядя под ноги.

– Но Алексис права. Война неминуема…

Пламя свечей дрогнуло, и тень в углу вытянулась, напоминая очертания фигуры. Из воздуха, словно из шёлкового покрывала, начала медленно проступать фигура. Сначала лёгкий силуэт, затем отчётливые девичьи черты. Невысокий рост, тёмные волосы, рассыпающиеся по плечам, и огромные, непропорционально большие глаза, в которых отражались не свечи, а звёзды.

Сомнар стояла посреди комнаты, будто всегда была там, просто никто не замечал. Она медленно оглядела собравшихся, и взгляд остановился на боге Знания.

– Я исполнила твою просьбу, брат. Через две ночи принцесса будет здесь.

– Принцесса? Ивэлин?! – впервые за всё время Арслан повысил голос, сдерживаясь, чтобы не вскочить.

– Всё так, король Рейнграда…

– Зачем она здесь?!

– Потому что ей суждено стать новой богиней, – спокойно ответил Ксантр.

В этот раз Арслан не сдержался, вскочил на ноги и бросился к хрупкой фигуре, сотканной из теней. Вот только стоило его пальцам дотянуться до руки богини, как они, не достигнув цели, скользнули мимо.

– После недавних событий нам стало известно, что любого бога можно уничтожить. Достаточно пронзить его сердце, – тяжело вздохнув, начал Ксантр. – Признаться, я удивлён, что Амария знала об этом и не поделилась со мной… Впрочем, как и тем, что она знала: ей суждено погибнуть. Моя сестра готовилась к смерти. Но нашему миру нужна новая богиня взамен старой. У меня есть догадка, что в качестве оболочки для новой Любви и Ненависти была выбрана Фьори. Именно поэтому Амария спасла её в детстве и, возможно, решила связать Акселя и Фьори не просто так, а чтобы избежать ужасных последствий в будущем. Я прав, Катерина?

Чернильный взгляд выжидающе устремился к девушке.

Та не торопилась отвечать, предпочитая рассматривать собственные руки. О её последнем разговоре с Амарией не было известно никому.

В тот день, когда сёстры попрощались в Доме Знания, когда Катерина уехала на встречу с богинями, она узнала правду. Не всю. Никто из богов не осмелился бы раскрыть истину до конца, но достаточно, чтобы её мир, и без того треснувший по швам, окончательно рассыпался в прах.

Амария стояла посреди леса Вердис, разглядывая высохшую поляну. Она склонила голову, вслушиваясь в дыхание ветра. За её спиной качались ветви деревьев, подгоняемые слабым ветром. Тогда никто не догадывался, что она уже выбрала путь и… выбрала не жизнь.

– Всё, что мы делаем, Катерина, – произнесла Амария, – мы делаем ради тех, кто придёт после нас. Ради будущего, которого мы не увидим.

– Что это значит, Мари?

Амария подошла ближе, взяла её за руки и прошептала:

– Фьори сильнее, чем ты думаешь. Но её душа не выдержит, если остаться с этим сердцем одна. И потому… она не останется. Выбирая твою сестру, я и помыслить не могла, что она окажется втянута в наш мир так сильно. Я хотела защитить её, спасти людей от боли, сокрытой в душе Акселя… но даже боги ошибаются, Катерина. Я заблуждалась, думая, что всё просчитала. Хекат оказалась хитрее.

– Выбирая для чего? Мари, я ничего не понимаю, – вздохнула девушка, сильнее сжимая руку богини.

– Прости, что прошу тебя о таком… но ты готова умереть ради своей сестры?

Сейчас, находясь среди богов и смертных, Катерина чувствовала, как тяжелеет воздух в груди. Она медленно подняла голову и встретила взгляд Ксантара. Его глаза были бесстрастны, но в глубине зрачков плясало слабое пламя – интерес, граничащий с беспокойством.

– Ты прав, – хрипло произнесла она. – Амария знала.

– И она выбрала Фьори, – тихо подтвердил Ксантр.

Катерина кивнула.

– Потому что в ней и то, и другое. Фьори… она может любить так, что спасёт целый мир. И ненавидеть – так, что небеса падут, – повторила она слова богини, что как-то произнесла это.

Стоило сразу рассказать обо всём Ксантру, но мысли были заняты только тем, как спасти сестру. Катерина знала свою судьбу. Единственная из всех находящихся здесь, она шла по пути, подсвечиваемому Судьбой, и не боялась того, что ждало впереди.

Сомнар, всё это время молчавшая, шагнула ближе к столу, за которым сидел брат, и тени на полу слегка дрогнули, подчинившись её движению.

– Сестра явилась ко мне накануне смерти. Амария сказала, что её ждёт впереди, и то, что её выбор, павший на Фьори, не может быть осуществлён. Оболочка должна принять силу бога в скорейшее время. Осуществить это с Фьори не получится, поэтому была выбрана другая девушка. Человек, что также соприкоснулся с силой бога и выжил. Принцесса уже проходит становление…

– Мне не нравится эта идея! Моя сестра не причастна к этому миру! Вы не имеете права решать за Ивэлин! – взревел король Рейнграда, сжимая кулаки.

Сомнар взглянула на него с лёгкой грустью:

– Это цена за спасение, король. Договор, что был заключён много лет назад. Настало время платить по долгам…

Арслан схватился за меч и резко вытащил клинок, устремив остриё на бога Знания.

– Вы не получите мою сестру! – уверенно заявил он, сжимая оружие и готовясь сделать выпад.

– Арслан! – королева кинулась к супругу, хватая его за локоть.

Глупец не понимал, против кого выставил оружие. Боги не любят, когда люди считают себя всемогущими. Как правило, за такое поведение их очень быстро ставят на место. Только ни Ксантр, ни Сомнар не пошевелились.

– Страх, смешанный с гневом, часто приводит к глупым поступкам. Опусти клинок, король.

– Она – человек! – выкрикнул он, дыхание сбилось. – Она не должна страдать из-за ваших ошибок, из-за ваших игр!

– Она уже страдает, – едва слышно отозвалась Катерина. – Сны терзают её. Она видит то, чего не должна видеть. Слышит голоса, что принадлежат не ей. Ты сам видел, Арслан. Это не случайность. Это – след.

Взгляд голубых глаз, светящихся злостью, метнулся на полубогиню.

– Делаешь всё, лишь бы спасти сестру, да? – горько усмехнулся Арслан. – Почему я не могу сделать то же самое для своей?!

– Напомнить тебе, что ты готов был отдать Фьори под нож, лишь бы защитить Ивэлин? Ты уже однажды попытался спасти свою семью, посмотри, чем всё обернулось!

– Обвиняешь меня?! Фьори – королева Эстериона! Она была предназначена для этой жизни. Но моя сестра – нет!

Ксантр, всё это время молчавший, наконец поднялся с места. Комната, казалось, притихла, подчиняясь его присутствию.

– Ты ошибаешься, Арслан, – спокойно начал он. – Никто не предназначен для страдания. Ни твоя сестра, ни Фьори, ни кто-либо иной. Амария выбрала оболочку не исходя из того, сколько страданий ждёт впереди. Она искала ту, что будет сочетать в себе любовь и ненависть. Два сильных чувства, глубину которых может понять лишь тот, кто любил и ненавидел так сильно, что готов был уничтожить. Фьори любила. Любила так, что предала. И ненавидела так, что готова была умереть. Её чувства не укладываются в простые человеческие рамки. В этом и была её сила.

Ксантр прикрыл глаза, втягивая воздух, пропитанный ароматом воска и бумаги.

– Фьори была идеальной оболочкой. Стань она богиней Аксель бы ни за что не смог ей противостоять, – улыбка скользнула по лицу бога, когда он осознал глубину мотивов своей сестры.

Амария действительно всё продумала: спрятать сердце могущественного создания в своей будущей оболочке, в той, кого полюбит сам бог Войны. Было бы разумнее рассказать обо всём Фьори и не оставлять её в одиночестве разбираться во всём. Сделай богиня это – ошибок удалось бы избежать. Но теперь не имело смысла сожалеть о прошлом. Боги не всемогущи. Они ошибаются. Вот только их ошибки несут непосильную ношу.

– Если ты действительно хочешь спасти Ивэлин, – продолжил бог, – не мешай ей сделать выбор. Потому что, в отличие от тебя… она уже чувствует, куда должна идти.

Король стоял, не отвечая. Меч всё ещё был в руке, но теперь казался неуместным, лишённым веса. Лишь дыхание давалось с трудом, как у человека, которому только что показали истину, слишком близкую к сердцу, чтобы принять сразу.

Лишённые сердец

Когда в тебя никто не верит, перед тобой открываются два пути. Один – раствориться в тени, стать незначительным, как того хотят остальные, исчезнуть, уступив собственную жизнь чужим ожиданиям. Второй – восстать против их неверия, доказать не просто свою ценность, а показать им, как сильно они недооценили тебя. Не за то, кем ты мог быть, а за то, кем ты всегда был.

Аксель с самого детства ощущал холод их взглядов. Ему не было отведено места среди богов, несмотря на его происхождение. Никто не считал его равным, никто не осознавал, что в нём скрыта мощь, о которой они и не подозревали. Он был всего лишь сыном Эйтры и Хаоса, чьё рождение само по себе было отклонением от нормы. Глаза богов скользили мимо, избегая встречи с ним. Он был тенью, слишком незначительным для их внимания и слишком опасным, чтобы позволить себе увидеть в нём нечто большее.

Но когда они, наконец, увидели его силу, когда почувствовали, на что он способен, страх окутал их сердца. Они решили держаться подальше, оставить его на задворках, забыть, как будто сам факт его существования – ошибка. Вот только это они ошиблись. Ошиблись в том, кем он мог стать, и, самое главное, ошиблись в том, что не увидели, кто он уже был.

В кузне Громора кипела работа. Тяжёлое дыхание пламени сливалось с гулом молота, словно само сердце горы стучало под сводами пещер, выдолбленных в её древней плоти. Яркое зарево от раскалённых углей разливалось по каменным стенам, превращая их в живые полотна, на которых танцевали огненные блики.

Громор стоял у самого центра кузни. Его могучая, почти гигантская фигура возвышалась над наковальней. Кожа бога Ремесла напоминала потускневшую медь с разводами грязных пепельных пятен. Седые пряди, собранные в грубую косу, касались широких плеч, а глаза – два раскалённых угля – светились изнутри.

Каждый удар молота отзывался в сводах гулким эхом, вибрацией, от которой дрожала даже каменная кладка. Воздух пропитался жаром, потом и магией, особой, тяжёлой, как кузнечный уголь. Пахло железом, горелым маслом и силой. Тут не звучали слова, только грохот, треск и редкий, глубокий рык Громора, когда металл упрямился или шлаковая искра вспыхивала не в том месте.

Устав смотреть за тем, как Ремесло ваяет оружие, Аксель вышел на высокий уступ, открывающий вид на горы. Вершины острых скал покрывали снежные шапки.

Молоток утих, и за спиной послышались тяжёлые шаги.

– Ты уверен? – Громор не был щедр на слова, но ему не требовалось уточнять, о чём он спрашивает.

Юный Аксель рос вместе с богом Ремесла, а потому понимал его лучше остальных.

– Мои планы не менялись с тех пор, как Амария вырвала моё сердце.

– Вернёшь девчонку?

Аксель ждал этого вопроса, но ответить на него не мог. Злость на Фьори за то, что она совершила, граничила с безумием, которое он испытывал от того, что она хранила его сердце. Она подобралась к нему ближе всех, намереваясь убить, поставив жажду мести выше всего. Вот только осуждать её за это он не мог, поскольку сам делал то же самое.

Желание отомстить богам, тем, кто не верил в него, кто закрывался, кто строил заговоры за его спиной, стояло выше всего остального. Он желал убить Амарию и Эйтру. Первую за то, что посмела возвысить себя над ним, а вторую за то, что бросила его.

Теперь к этому списку добавилась ещё и Хекат… за то, что осмелилась забрать его дитя. Никто не смел забирать то, что принадлежало ему. Никто и никогда.

И всё же, возвращаясь мыслями к Фьори, бог Войны не мог понять, на каком она месте в списке тех, кого он убьёт.

– Две сотни мечей готовы, – не дождавшись ответа, Громор кивнул в сторону кузни и вновь скрылся в глубине пещеры.

Аксель тряхнул головой, выгоняя все ненужные мысли.

– Здравствуй, племянник, – Майнос любил внезапное появление, и в этот раз вознамерился подкрасться мягкой поступью прямо за спину Войны.

Обман знал, что не следует заставать Акселя врасплох, но надеялся, что тот успел остыть после стычки во дворце. Тем более он пришёл с хорошими новостями, которые наверняка обрадуют Войну.

Только когда его горло оказалось сдавлено в тиски, а сам он прижат к острым стенам пещеры, в голове скользнула мысль, что нужно было подождать, прежде чем соваться в логово дикого зверя.

– Чем обязан? – наслаждаясь тем, как вздуваются вены на шее божества, спросил Аксель.

Бога нельзя убить так просто, но как же приятно наблюдать за тем, как наливаются кровью глаза, как хрип вырывается из горла, как страх застилает рассудок. Смерть для существа с вечной жизнью вовсе не исключает страданий и боли, которую можно испытать.

Война догадывался, за что он так разозлился на Майноса. Во дворце, по приказу Килиан, тот швырнул свой клинок во Фьори. Исполняя чужой приказ, этот скользкий червяк пытался убить то, что принадлежало ему. Принадлежало даже после всего того, что она сотворила.

– У… ме-меня… но-во-сти… – прохрипел Майнос, даже не пытаясь освободиться от хватки.

Если бы Аксель хотел убить, сделал бы это немедленно. Мальчишка не был глуп, хотя его импульсивность порядком раздражала Обман, привыкшего действовать с терпением и тщательным расчётом. Майнос предпочитал другие методы ведения войны: коварство и интриги. Если грамотно просчитать всё, враги сами начнут грызть друг другу глотки, а Обман придёт тогда, когда ситуация накалится достаточно, чтобы нанести решающий удар.

Сильная рука ослабила хватку. Майнос опустился и опёрся руками в колени, откашливаясь и хватая воздух ртом.

– Слушаю, – дразня бога, лениво бросил Аксель, понимая, что Обману нужно какое-то время, чтобы прийти в себя.

Взгляд зелёных глаз метнул Войне всё, что он о нём думает, но слова всё-таки сорвались. Не те, что он хотел высказать за наглость и неповиновение старшему богу, а те, что собирался сказать изначально. Хотя Майнос теперь сомневался, хочет ли вообще что-то говорить. Гордость едва позволила ему подавить попытку возмущения.

Аксель был ключевой фигурой в предстоящем противостоянии. Собирая информацию, Майнос пришёл к выводу, что разумнее оставаться на стороне победителя. Да, мальчишка раздражал, но пока его гнев направлен на врагов, он не представляет опасности. Главное, чтобы он сам верил в это.

– Амария знала, что умрёт, – вобрав в лёгкие побольше воздуха, наконец сказал Майнос. – Она готовилась к смерти с того дня, как вырвала твоё сердце.

Услышанное не вызвало в Войне никаких эмоций. Его холодные жёлтые глаза рассматривали бога, ожидая продолжения. Конечно, Любовь не была глупа и знала, что за свои поступки рано или поздно придётся расплачиваться.

– Вижу, ты не удивлён, – усмехнулся Обман и выпрямился. – Не спеши разочаровываться, это не главное…

– К сути, – раздражённо бросил Аксель, теряя крупицы терпения.

– Боги не умирали раньше. Никогда. Но это не значит, что мы бессмертны, как показали недавние события… – Майнос откашлялся. – Вот только любое изменение привычного уклада несёт в себе первозданный хаос для мира, к которому все привыкли. Да, племянник, даже боги привыкают – не смотри так.

Война не понимал, куда клонил Обман. Впрочем, так было всегда, когда Майнос пытался донести мысль. Никакой сути, лишь увиливания и загадки.

– Мы способны выбирать оболочки, которые наполняем собственными силами. Не все из нас, кстати… В качестве новой оболочки Амария выбрала твою Фьори – наследницу Эстериона. Девчонке не просто так отдали твоё сердце. Моя сестрица планировала удержать тебя с помощью божественной связи с принцессой.

Аксель не сдвинулся с места. Он не моргнул. Лишь ветер, налетевший со скал, растрепал чёрные пряди, будто горы сами зашептали ему о предательстве.

– Она… что?

Майнос знал этот тон. И знал, что за ним всегда следует не вспышка, а взрыв. Но сейчас он сделал шаг вперёд, сжав руки за спиной, вручая себя во власть гнева добровольно.

– Всё было спланировано, – выдохнул Майнос. – С самого начала. Амария спасла девчонку в детстве не из милости. Она выбрала сосуд. И использовала твоё сердце как якорь, чтобы Фьори не просто выжила, а стала подходящей оболочкой для божественной силы. Для Любви и Ненависти.

Скулы напряглись, брови сошлись у переносицы, лицо становилось маской, выточенной из гнева.

– Не спеши поддаваться злости, племянник! – Майнос развёл руки в стороны, принимая порыв ветра, сорвавшийся с вершин. – План сестры провалился. Она не учла, что твоя Фьори заключит сделку со Смертью и пообещает ей своего первенца.

– Откуда ты это знаешь?

Аксель понимал, что в разговоре с Обманом информация всегда будет преподнесена искажённо или так, как выгодно говорящему.

Майнос улыбнулся, и в этой улыбке было всё: и лукавство, и превосходство, и та самая капля истины, которую он всегда подмешивал к лжи, чтобы она легче глоталась.

– Прости, своих источников не раскрываю, – пожал плечами Обман.

Такой ответ не мог устроить Акселя, но другого у него не было. Майнос никогда не раскрывал свои способы получения информации.

– А ещё я знаю, что Храм Смерти дрожит от предвкушения. Она ждёт ребёнка. Ждёт, как голодная жрица жатву. Вот только наследнице трона не суждено стать оболочкой. В Храме Хекат она не способна вобрать в себя божественную силу. Так что нам остаётся ждать, пока дитя появится на свет. Фьори умрёт, а ты заберёшь своё сердце. Уверен, Смерть не станет вступать с тобой в противостояние и отдаст то, что принадлежит тебе.

Если бы у Акселя было сердце, оно бы сжалось от боли. Не от той, что рождается из жалости или сочувствия, а от той, что вспыхивает от осознания собственного бессилия. От того, что ты – бог, но не можешь защитить то, что было твоим. Что носит твой след, твою силу, твою кровь.

Если бы у него было сердце, оно бы сейчас разрывалось не потому, что Фьори умирает, а потому, что он позволил этому случиться. Потому, что в самый важный момент он оказался по другую сторону. Потому, что его гордость, его ярость, его месть были громче её мольбы. А теперь… было слишком поздно.

Аксель молча смотрел вперёд, за горизонт, где клубились облака, подрагивая в багровом зареве.

– Значит, ты предлагаешь просто… ждать?

Майнос усмехнулся, поправляя плащ, что трепал ветер.

– Не я. Хекат. Я бы предпочёл действовать, но… ты знаешь, что у Смерти свои часы. И они всегда идут назад.

– Я заберу его, – уверенно произнёс бог Войны, и ветер сорвал слова, унося их, как обещание.

– Конечно заберёшь. Твоё сердце будет у тебя. Просто нужно немного подождать и сосредоточиться на более важных вещах. Кстати, я пытаюсь выведать, где прячется Эйтра, но, похоже, без помощи Вердис здесь не обойтись. Она знает слишком много, но информацией делится неохотно.

Аксель не стал возражать планам, но и своими делиться не стал. Он говорил не только про своё сердце. Он намеревался забрать всё: сердце, ребёнка и Фьори. В глаза последней он собирался смотреть в момент, когда собственноручно прикончит её за всё, что она сделала.

Прах. Он был повсюду. На коже, между пальцами, в лёгких, как часть самой сути. Он оседал на волосы, проникал под ногти, въедался в складки одежды и памяти. Но больше всего – в душу.

Взгляд серых глаз упал на ладонь. Рука была неподвижна, крепкая, обвитая золотыми кольцами власти, но Килиан казалось, что она всё ещё ощущает тепло. Тепло, которое не могло сохраниться, но всё же упрямо жило в её плоти. Тело помнило, как сжимало дочь, как старалось сохранить её в мире живых.

Дочь. Не просто дитя. Целый мир, за который Килиан когда-то бросила вызов богам. И проиграла.

Прах сыпался с рукава, и каждый его кристаллик отзывался в груди болью, от которой не спасали ни трон, ни власть, ни холод, который она выковала внутри себя за долгие годы. Даже не смерть дочери была страшна. Страшно остаться после.

Аксель. Это имя теперь жгло сильнее любой раны. Ребёнок, которого она воспитала как родного сына, возмужал. Стал чудовищем, из-за которого всё пошло не так. Королева, узурпировавшая трон, надеялась, что ей удалось привязать монстра, подчинить его и убедить в том, что она – ключевая фигура в его жизни.

Мальчишка нуждался в материнской любви, и Килиан смогла убедительно сыграть её. Вот только не учла, что истинные чувства никогда не перекрыть ложными, как бы хорошо сыграно ни было.

Она мечтала уничтожить богов так же, как он. В особенности Амарию – богиню, которая забрала её любимого и связала его с другой. Килиан страдала, умирала каждый раз, когда видела счастье на лице той, что стала королевой вместо неё.

Желание стереть улыбку с лица Миреллы стало панацеей – оно сподвигло придворную даму найти способ сделать это. И она нашла. Майнос с охотой отозвался на просьбу женщины создать иллюзию королевы Эстериона на ней. Его забавляло то, что Мирелла стала супругой, связанной божественными нитями. Подтверждая клятву в лесу Вердис, Майнос улыбался, предвкушая будущее.

И будущее не заставило себя ждать. Когда Килиан пришла к нему с просьбой, он согласился сразу, даже не потребовав чего-то взамен. Обман знал, что рано или поздно придворная дама, ведомая чувством ревности, снова придёт к нему, снова попросит, и тогда он окажется в самой гуще событий, где куда интереснее, чем в стороне.

Божество накинул иллюзию, предупредив, что она будет действовать всего одну ночь. И Килиан хватило этого времени, чтобы увлечь короля Дария в безымянные покои и воспользоваться тем, что он видел в лице предательницы свою возлюбленную. А ещё этой ночи хватило, чтобы в чреве женщины созрело дитя.

Сибил родилась раньше, чем Фьори. Именно она должна была занять место на троне, но, будучи незамужней, Килиан ловила на себе лишь любопытные взгляды. Только сама она ликовала, понимая, что Дарий ошибается, думая, будто у него только одна наследница.

Узурпаторша понимала, что правда могла стоить ей жизни, поэтому медленно, но уверенно растила план избавления от Миреллы и её дочерей. Как нельзя кстати случилось знакомство с мальчишкой, что частенько крутился среди солдат. Выделяясь необычной внешностью, серебряными волосами и яркими голубыми глазами, он привлекал внимание остальных, но предпочитал оставаться в тени.

Сама Килиан никогда бы не поняла, что юнец – божество. На помощь пришёл Майнос, рассказавший о судьбе парня и предложивший взять его под своё крыло. Так она и поступила, сделав парнишку своим личным стражем.

Теперь преимущество было на её стороне, и оставалось дождаться того дня, когда она убьёт королеву, занявшую её место.

– Мне нужен яд чёрной змеи, – однажды сказала Килиан, и на следующий день Аксель поставил пузырёк на её стол.

Она взметнула брови вверх, удивлённо переводя взгляд от бутылька на парня.

– Ты знаешь, что я собираюсь сделать?

– Убить королеву, – подтвердил Аксель без эмоций на лице.

– Не станешь меня отговаривать?

В этот раз он удивился и непонимающе взглянул на свою госпожу.

– Пойми правильно, я считаю, что боги не имеют права диктовать нам свои правила. Мне и моему ребёнку суждено править Эстерионом, и я сделаю это несмотря ни на что.

– Богам это может не понравиться.

– Тогда я убью всех и каждого, кто посмеет мне помешать. Ты со мной, Аксель?

Она манипулировала, зная, что дёргает правильные ниточки те, которые отзываются и в его душе.

В тот вечер бог Войны был с ней, защищая и следуя её плану. В тот вечер он принял на себя часть проклятья, чтобы спасти узурпаторшу. Он закрыл Килиан от Амарии, позволив богине вырвать его сердце. Килиан боялась, что он обвинит её в случившемся, но юный бог только сильнее взрастил желание отомстить, что было ей на руку.

Килиан провела пальцами по коже, стирая остатки пепла, но вместо этого размазала его ещё сильнее. Частица её. Малая, но живая. И всё внутри неё сжалось в один пульсирующий гнев.

– Они все заплатят за твою смерть.

Забвенье

Ласковые руки матери перебирали мои тёмные пряди, пока я лежала у неё на коленях. Нежный голос разливался по комнате, когда она пела какую-то незнакомую песню, простую, с едва уловимым мотивом, будто из древних времён, где не существовало страха, боли и войны.

Я не знала этой мелодии, но сердце отзывалось на каждую ноту, будто оно помнило… помнило лучше меня. Помнило колыбель, руки, запах её кожи, шорох шёлка, когда она склонялась надо мной, как в те времена, которых давно не существовало.

– Тихо… – прошептала она, наклоняясь ближе. – Всё хорошо, девочка моя.

Я не смела пошевелиться. Лежала, боясь открыть глаза и спугнуть этот хрупкий покой, который казался неправдой. Что-то внутри шептало, что это не может быть реальностью. Но тело отказывалось слушать. Оно жаждало этого тепла, этой ласки, этого ощущения дома, которого мне так не хватало. Я прижалась щекой к её бедру, как когда-то в детстве, тогда, когда ещё верила, что любовь может быть вечной.

– Ты была такая уставшая, – продолжала она, перебирая мои волосы. – Всё время сражалась, всё время бежала… Почему ты не остановилась раньше?

Слова проникали прямо в сердце. Они отзывались гулом в пустоте, наполняли грудь сладкой, разъедающей тоской. Я хотела заплакать, но слёз не было. Только бесконечная тяжесть и непонимание: где я? Что происходит?

– Мам… – одними губами прошептала я. – Это сон?

Руки не остановились. Голос стал ещё мягче, почти невесомым:

– А разве важно? Здесь ты можешь быть со мной. Здесь тебя никто не тронет. Ты же устала, Фьори. Очень устала. Останься.

Останься.

Это слово прозвучало как приговор. В нём была такая манящая тишина, что я почти поддалась. Почти поверила, что могу остаться в этом уюте навсегда. Забвение было сладким, как мёд. Оно не требовало решений. Не требовало боли. Не требовало выбора.

Но где-то в глубине что-то всколыхнулось. Голос. Тонкий, далёкий, едва различимый. Не зовущий, нет… предупреждающий. Как слабый шорох листа, как дыхание, пробивающееся сквозь толщу сна: это не может быть она.

Я не успела поддаться голосу разума, потому что дверь в покои открылась, впуская высокого голубоглазого мужчину и… Катерину.

– Папа?! – ноги сами понесли меня к нему, а руки потянулись для объятий. Таких долгожданных и желанных.

Король Дарий – мой отец был так величественен и красив, что я замерла, разглядывая его лицо. На его лице засияла улыбка, та самая, которую дарят тем, кого любят всем сердцем.

– Доброе утро, моя заря, – крепкая рука отца легла на макушку, нежно поглаживая волосы. – Ты выглядишь взволнованной. Всё в порядке?

Я не могла найти слов, чтобы ответить. Взгляд постоянно метался от матери к отцу, не веря в реальность происходящего. Их не было в моей жизни. Я не знала, как они выглядят, но здесь и сейчас это не было важно, потому что они были реальными. Такими, какими я себе их представляла… Вот только вспомнить, где и когда представляла, я не могла.

Жизнь принцессы Эстериона не была лёгкой, но присутствие родных придавало сил. Я росла в любви и заботе. Даже в те моменты, когда детское любопытство противоречило родительской опеке, мать и отец не позволяли себе даже повышать голос.

Придворные были от меня без ума, но что-то внутри постоянно сопротивлялось их улыбкам, напоминая, что они могут быть неискренними. Я не знала, что такое предательство, но взращивала в себе стену, не подпуская никого, кроме близких.

Хотелось верить, что всё это – правда. Что это не сон, не иллюзия, не забвение, а воспоминание, возвращённое мне как награда за боль. Я снова была той девочкой, которой не нужно сражаться, убивать, выбирать между собой и чужими жизнями. Здесь меня просто любили. Просто ждали. Просто были рядом.

Откуда в моей голове вообще рождались мысли, что это может быть неправдой, я ответить не могла. Но, засыпая каждый раз в королевских покоях, думала о том, что проснусь в другом мире, где всего этого нет. Там есть что-то другое, чего я больше никогда не хочу знать, что-то тёмное и очень опасное.

Просыпаясь в том же месте, я каждый раз улыбалась тому, что мои опасения напрасны. Я – принцесса Эстериона, мои родители живы, а королевство процветает.

Катерина села на подоконник, поджав ноги, как в детстве. Её лицо сияло, и она лукаво подмигнула мне. Мы только что сбежали с уроков этикета, наплевав на строгую преподавательницу, что носилась по коридорам, высоко задрав подол своего объёмного платья. Улыбка сама расплылась на моих губах, я засмеялась, кажется, впервые за целую вечность. Этот смех отозвался в стенах покоев как музыка, о которой я уже забыла.

– Здесь хорошо, правда? – спросила сестра, отвернувшись к окну.

– Ещё бы! Мама, папа, ты и я – что ещё надо? – подойдя ближе и уперев руки в подоконник, спросила я в ответ.

– А как же борьба, Фьори?.. – голос сестры изменился, стал тише.

Я нахмурилась. Сердце сбилось с привычного ритма.

– Какая ещё борьба? – рассмеялась я, но смех прозвучал неуверенно. – Мы… мы же дома, Кати. Всё же хорошо.

– Правда? – она повернула ко мне голову, и в её глазах вдруг сверкнуло нечто… чужое. – А ты уверена, что это – твой дом?

В горле образовался болезненный комок. Хотелось закричать, но ни одно слово не вырвалось из пересохшего горла. Я не могла понять, что происходит, но Катерина ловко спрыгнула и улыбнулась ещё шире, чем обычно.

– Нам пора на урок, а то бедная леди Снотрон пожалуется матушке…

Сомнения вновь рассеялись, вернув реальность, успевшую стать привычной.

Время шло, я росла, превращаясь из непослушного ребёнка в прекрасную придворную даму. Кавалеры жаждали встречи со мной, отправляя любовные послания и пытаясь поймать мой взгляд на званых балах.

Принцесса была лакомым кусочком для всех, кто мечтал о власти, но, к счастью, родители не торопились выдавать меня замуж. Отец часто говорил о том, что мой избранник должен быть выбран по любви, а не из чувства долга перед королевством.

– Твоя воля – это твоя сила, – сказал он, не глядя в глаза. – Не позволяй даже мне ею распоряжаться.

– Но вдруг боги свяжут меня с кем-то, кого я не буду любить? – отчего-то привкус горечи растёкся на языке.

Взгляд отца стал серьёзнее, языки пламени, пляшущие в камине, отражались на его лице.

– Тогда ты разорвёшь эту связь, Фьори. Обещай, что твоё сердце примет только того, кого ты сама позволишь. Не из чувства страха, не из долга или предназначения, а потому что сама так решишь.

В ответ на просьбу отца что-то внутри щёлкнуло. Нечто глубинное и тёмное пыталось пробраться через глухую преграду, созданную мной самой или кем-то другим. Воспоминание о жёлтых змеиных глазах вспыхнуло в голове, но исчезло так же быстро, как появилось. Я тряхнула головой и улыбнулась, сжимая руку отца крепче:

– Обещаю. Моё сердце получит только тот, кого я сама выберу.

В честь моего совершеннолетия во дворце готовился роскошный бал. Отец не поскупился, чтобы торжество запомнили надолго. Для нас с сестрой сшили бесподобные платья, над которыми трудились лучшие портные королевства.

Я проснулась с улыбкой на лице, готовясь принять гостей, примерить новое платье и, возможно, впервые почувствовать себя взрослой не только по возрасту, но и по взглядам окружающих. День, о котором я мечтала: когда стану настоящей леди, когда залы озарятся свечами, а музыка наполнит воздух волшебством.

Сестра уже была на ногах. Катерина всегда просыпалась раньше, слишком ответственно относилась ко всему, что касалось этикета и представлений перед двором. Она сидела у зеркала, позволяя служанке поправлять причёску, но, увидев меня, расплылась в довольной улыбке.

– Ты выглядишь так, будто тебя уже кто-то успел поцеловать, – хихикнула она.

– Просто… мне приснился хороший сон, – ответила я, потянувшись.

– Ну конечно, – она закатила глаза, но в голосе слышалось тепло. – Сегодня ты будешь в центре внимания. Все наследники, все рыцари, они приедут не только ради торжества. Бал – это всего лишь повод. Смотри в оба, сестрица. Быть может, сегодня ты встретишь свою судьбу.

Я рассмеялась, но сердце дрогнуло. Мне и правда хотелось верить, что в этот день произойдёт что-то особенное. Что в череде танцев, тостов и приветствий вспыхнет нечто большее, чем просто блеск. Что кто-то один увидит не титул, не платье, не улыбку, а меня. Настоящую.

Катерина, как всегда, была изумительна. Её платье оттеняло зелень глаз, подчёркивая достоинство и спокойствие, которым она обладала с рождения. Моё же платье было словно соткано из лунного света и лепестков ночных цветов, что растут в лесу Вердис. Мать сдержанно похвалила нас, но в её взгляде мелькнуло что-то… трепетное. Она почти не скрывала гордости.

К вечеру дворец засиял. Люстры отражались в мраморе, ароматы сладостей и лепестков заполняли залы. Музыка звучала уже с порога. Гостей становилось всё больше.

А я всё ждала. Как будто мир затаил дыхание, готовясь к повороту, который изменит всё.

И тогда… я увидела его.

Он стоял в самом конце зала, лениво оглядывая толпу своими яркими голубыми глазами. Прежде мне не приходилось видеть такой цвет, а потому я раз за разом возвращалась к нему, игнорируя вопросы кавалеров, что пытались увлечь меня в танец.

– Катерина, кто это? – шепнула я, наклонившись к сестре.

– Где? – она проследила за моим взглядом и дёрнула плечом. – Кто же знает… Лучше спроси у отца. Сюда прибыло столько народу, что у меня перед глазами плывёт.

При очередном взгляде на него наши глаза встретились, и по спине пробежали мурашки. Я поднялась, едва успев поймать бокал, что качнулся при резком движении. Катерина удивлённо изогнула бровь, на её губах растянулась понимающая улыбка.

Подходить к незнакомцу я не собиралась, но, проходя мимо него, внезапно остановилась.

– Мы знакомы? – не сдержавшись, спросила я. Совершенно точно я где-то видела его, но вот где и когда – вспомнить что-то мешало.

Мужчина не спешил отвечать, впрочем, как и поклониться в знак приветствия, когда к нему обращается дама. В голове мелькнуло, что он вряд ли дворянин, скорее чей-то оружейник. Его широкие плечи, высокий рост и облачение в кожаные доспехи вполне могли подходить для кого-то, кто связан с оружейным делом. Возможно, он воин…

Вот только, помимо ярких синих глаз, в его внешности выделялись ещё и серебряные волосы. А ещё он был до невозможности привлекателен, и, как бы мне ни хотелось признавать, его молчание задевало, как и равнодушный взгляд.

– Это вряд ли, принцесса, – наконец ответил он и улыбнулся уголком губ.

– Почему же? Ваше лицо кажется мне знакомым, – возразила я.

Незнакомец улыбнулся шире и наклонился ближе, так, что сердце внутри сначала замерло, а потом кинулось в галоп. Непозволительно вести себя так с незамужней девушкой… Он точно неотёсанный грубиян, раз не знает очевидных вещей.

Вот только отстраниться я не смогла, наслаждаясь ароматом, исходящим от него. Так пахнет неизвестность, в которую хочется погрузиться просто из любопытства, из желания ощутить нечто новое и захватывающее.

– Потому что таким хорошим девочкам не место рядом с такими, как я, – низкий голос заставил мою кожу покрыться мурашками.

– Я сама решу, где моё место! – гордо подняв голову и встретив сверкающие глаза, ответила я. – Так вы не представились…

– Аксель.

– Просто Аксель?

– Когда будешь наедине с собой, в тёплых покоях, под тяжёлым одеялом, ласкать себя… так будет проще стонать моё имя, принцесса.

Я замерла, будто удар молнии прошёл насквозь. Сердце застучало в висках, а грудь предательски сжалась, не давая вдохнуть. Его слова, дерзкие, невозможные, вызывающе грязные, вырвали меня из пространства этого зала и отбросили в какую-то иную реальность, где нет приличий, нет титулов… только он и я.

Лицо вспыхнуло, щёки горели, как раскалённое железо, и, будь воля, я бы исчезла прямо на месте. Но ноги не слушались, а дыхание сбивалось так сильно, что мне понадобилось усилие, чтобы выдавить хоть слово.

– Вы… вы наглец! – прошипела я, не веря, что это действительно прозвучало из моих уст.

Аксель снова усмехнулся не громко, не злобно, а как человек, который знал, что правда – это не то, что произносят, а то, что прячется за взглядом. Он не сделал ни шага назад, наоборот, навис надо мной ещё ближе.

– Возможно, – признал он, всё ещё глядя прямо в глаза. – Но тебе ведь стало интересно. Иначе ты бы уже ушла.

Я молчала. Потому что… он был прав.

Это было возмутительно. Возмутительно и опасно, ведь вся моя жизнь строилась на правилах, границах, долге. А он, появившийся из ниоткуда, разрушал их одним взглядом.

– Смотри на меня сколько хочешь, – продолжил он, – но запомни: однажды ты увидишь меня не в зале, среди свечей и гостей, а в пламени и крови. И тогда твой выбор уже не будет игрой.

Он отстранился так же внезапно, как появился, и двинулся прочь сквозь толпу. Я наблюдала, как он уходит, а сердце всё ещё колотилось, как пойманная птица.

Катерина подошла ко мне и тихо прошептала:

– Ты как будто привидение увидела… Кто это был?

Я смотрела вслед серебряным волосам, растворяющимся в танцующих фигурах, и на языке вертелось одно имя, от которого по-прежнему горели щёки.

– Аксель, – прошептала я. – Просто Аксель.

После случившегося я пыталась узнать у отца, кем был этот мужчина, но король Эстериона не припоминал, чтобы на праздник был приглашён кто-то с таким именем. И если бы это была единственная странность, я бы не придала значения. Вот только после бала в честь моего восемнадцатилетия сестра не могла вспомнить, чтобы я разговаривала с сереброволосым мужчиной. Она перечисляла всех спутников, с которыми мне приходилось танцевать, но вот того самого, так и не назвала.

Я же помнила его прекрасно и часто мысленно возвращалась к нему по ночам, когда не могла уснуть в кровати. Его имя вертелось на устах, щекоча и дразня, будто требуя, чтобы я произнесла его вслух.

Ткань ночи была плотной, обволакивающей. Лунный свет скользил по полу, касался тонких пологов балдахина, дрожал на моих пальцах, когда я прижала ладонь к губам, чтобы заглушить дрожащий выдох.

Аксель…

Я произнесла имя едва слышно не в голос, а как желание, вытканное из мыслей. Как шёпот, ускользнувший в темноту. Как признание, которое не предназначалось никому… кроме него.

Пламя свечей не дрогнуло, но воздух в комнате стал плотнее. Густым. Теплее, чем должен быть в ночной прохладе. Мурашки пробежали по коже, как если бы кто-то провёл рукой по спине, слишком близко, слишком живо. Я приподнялась с постели, сердце забилось в тревожной догадке.

Он стоял у окна, как будто всегда был там. В серебряном сиянии луны его волосы сверкали, как снег под первым светом зари. Он был спокоен. Невозмутим. Тот же равнодушный взгляд. Те же дерзкие губы.

– Ты… – голос задрожал, и я сжала простыню, не веря собственным глазам. – Ты пришёл.

– Я буду приходить всегда, когда нужен тебе.

Он подошёл ближе, не отводя взгляда. Его шаги были беззвучны, как дыхание сна, и я не знала, сплю ли или просто перешла черту между реальностью и чем-то иным.

– Это сон? – прошептала я. – Или… ты настоящий?

Аксель наклонился ближе:

– А разве это важно, принцесса? Если ты хочешь, чтобы это было сном – я стану им. Но если хочешь, чтобы это было правдой… тогда придётся признать, что ты впустила во дворец не человека, а нечто гораздо опаснее.

– Кто ты? – едва слышно спросила я, боясь услышать ответ.

– Я тот, кого ты будешь бояться, от кого ты убежишь и тот, кого предашь. Но даже здесь ты думаешь обо мне. Ты желаешь меня, даже не осознавая этого, Фьори…

– Откуда ты…

Он придвинулся ближе, забираясь на кровать, заставляя меня отползти в сторону. Его ладони опустились по обе стороны от моего тела, заключая меня в кольцо жара. Ткань на плечах зашуршала, когда он наклонился, едва не касаясь губами моих губ. Его дыхание скользнуло по коже, горячее, как порочность и грех в одном лице.

– Неужели ты всё забыла, моя кьярна?

Ответить я не успела, лишь открыла рот от возмущения, но слова так и не сорвались. Горячие губы мужчины накрыли мои.

Поцелуй был нежен… на одно краткое, обманчивое мгновение. А потом он стал жадным, властным, словно он не просто хотел прикоснуться, он хотел вернуть воспоминания. Те, что я не могла сама вернуть.

Меня охватило пламя, неведомое и дикое, от которого всё существо задрожало. Сердце билось отчаянно, с болью и сладостью, с ощущением, что я теряю и снова нахожу саму себя и нечто запретное.

Он отстранился лишь на миг, достаточно, чтобы я увидела, как горят его глаза. В них было нечто нечеловеческое: древнее, голодное, полное воспоминаний, которых я не помнила…

– Кто ты на самом деле?

Он улыбнулся – медленно, опасно.

– Я – тот, кто заберёт у тебя всё.

Аксель посмотрел в мои глаза, будто пытаясь вытащить из них что-то забытое, стёртое временем и болью. Затем его губы вновь скользнули к моим, на этот раз не для поцелуя, а чтобы прошептать:

– Я пришёл не за тобой. А за тем, что ты мне должна. И если ты вспомнишь… я отпущу тебя.

Он медленно отстранился, и я ощутила, как пустота разливается вокруг нас, как холод после жара. Он смотрел на меня ещё миг… а потом исчез. Не растворился в воздухе, не шагнул в тень, а просто исчез.

А я осталась, на смятой постели, с горящими щеками, дрожащими руками… и с поцелуем, который был слишком настоящим, чтобы быть сном.

Оболочка

Храм Знаний казался Ивэлин самым величественным местом, в котором ей доводилось бывать. Даже дворец, в котором она выросла, терялся на фоне этого места.

Проходя по широкому залу, увешанному зеркалами и увитому насыщенной зеленью, девушка ловила себя на мысли, что это место определённо – обитель местного божества. Сомнар ничего не рассказала и вообще исчезла с корабля. Но сны, в которых Амария поведала о мире, в котором принцессе предстоит существовать, не оставляли сомнений в том, что всё происходящее – реальность.

Стоило кораблю бросить якорь, как за ней тут же приплыла лодка, на борту которой был лишь молчаливый высокий мужчина в броне. Он не проронил ни слова, игнорировал все вопросы и довольствовался только кивками или движениями руки, когда от Ивэлин требовалось сойти на берег и взобраться на запряжённую лошадь.

Дорога пролегала через лес, показавшийся непривычно странным. Стоило всадникам очутиться на кромке, как все звуки стихли, даже ветер перестал гулять сквозь стволы, лениво раскачивая листву.

Незнакомец махнул рукой, показывая, что нужно остановиться. Принцесса сжала поводья, и жеребец послушно замер, дёргая ушами.

Голубой взгляд принялся изучать местность, пытаясь понять причину внезапной остановки. И вскоре эта причина сама показалась.

Вердис вышла навстречу. На губах засияла улыбка, когда она шагнула ближе, желая рассмотреть незваных гостей. Одежда богини была соткана из листьев и лепестков цветов, а зелёные волосы заплетены в две тугие косы. Ивэлин не сразу осознала, что задержала дыхание. От Вердис не исходило ни страха, ни угрозы, но в ней было что-то необъяснимо древнее.

– Ты – дочь не своей земли, – голос богини прозвучал тихо, как ветер в траве, но каждое слово отзывалось в груди. – Но всё живое склоняется не перед происхождением… а перед выбором.

– Я не понимаю…

– Всему своё время, и каждой судьбе отведена своя роль, сестра. Мой лес открыт для тебя, так же как был открыт для Амарии, – богиня махнула рукой, и в ответ на этот жест ветер закружил хрупкие листья и травинки. – Если она выбрала тебя, то и я выбираю.

С этими словами фигура Вердис рассыпалась на сотни лепестков, подгоняемых ветром, но её голос продолжал доноситься сквозь ожившие звуки леса.

Старик, что назвался Тареном, постоянно оборачивался, опасаясь, что Ивэлин завернёт куда-то не туда или вообще потеряется. Он получил чёткий приказ: встретить принцессу Рейнграда и немедля доставить её Ксантру. Но девушка следовала за ним без лишних слов. Тарен ценил в людях молчаливость, а потому проникся внутренним уважением к ней. Память подбросила воспоминание о другой принцессе, что бывала здесь не так давно.

Фьори.

Смотритель не мог припомнить столько нахальных людей за всю свою жизнь. И как так вышло, что именно она – законная наследница Эстериона? Если девчонку спасут из лап Смерти, то королевство ждут большие проблемы. Таким людям, как она, не стоит касаться власти…

– Пришли, – тряхнув головой с редкими седыми волосами, оповестил старик и открыл дверь перед Ивэлин. – Господин скоро появится. Прошу, не трогайте здесь ничего.

Шагнув вглубь кабинета, Ивэлин сразу ощутила аромат воска и пыли. Помещение освещали лишь пара свечей на столе, но и их хватило, чтобы приглядеться.

Книги заполняли не только полки вдоль стен: они лежали стопками на полу, теснились в нишах и даже на подлокотниках кресел. Некоторые из них казались древними: с кожаными обложками, покрытыми трещинами времени, с закладками из выцветшей ткани и потемневшими от прикосновений страницами.

Ивэлин сделала несколько шагов вперёд, чувствуя, как пол скрипит под ногами, и в то же время, как воздух меняется, становится… насыщенным. Здесь было нечто, что жило вне времени. Она подошла ближе к столу, и взгляд зацепился за предмет, лежащий рядом. Перо, обмотанное тонким золотым шнуром.

В голове пронеслось предостережение старика, и Ивэ отдёрнула руку, хотя всё внутри зудело от желания прикоснуться к необычной вещи.

– Любопытство – тонкая трещина в сосуде разума, – прозвучал голос за спиной, заставивший девушку немедленно обернуться. – Если её не остановить, сосуд рано или поздно даст течь.

Ивэлин взглянула на незнакомца, отмечая, что обычным человеком он точно не был. Бледная, будто мраморная кожа, глубокие чёрные глаза, в которых не отражался свет свечей, и длинные белоснежные волосы, лежащие на плечах.

– Вы… Ксантр? – сдавленно произнесла принцесса. Она видела его во снах.

Мужчина кивнул, обошёл девушку и провёл пальцем по краю деревянного стола, растирая пыль подушечками пальцев.

– А ты – та, что станет новой богиней.

– Уверена, что здесь какая-то путаница…

Ксантр разглядывал сероватые пылинки так, будто в них таился сакральный смысл.

– Путаница есть, ты права. Но вопрос в том, что мы будем делать, чтобы разобраться с этим?

– Разве вы не бог Знаний? Может, и дадите ответ! – Ивэлин не собиралась грубить, но равнодушие божества всколыхнуло внутри нечто доселе неизвестное.

Два чернильных пятна взглянули на принцессу иначе, и на губах Ксантра на мгновение отразилась улыбка. Амария выбрала Фьори, но ей удалось найти достойную замену. Возможно, она не ошиблась в принцессе Рейнграда. Просто никто ещё не успел разглядеть в ней тот огонь, который пока слабо тлел внутри.

– Огонь, – повторил свои мысли бог. – Он редко рождается сразу. Чаще всего он коптит, копается в древесине души, прежде чем вспыхнуть. И обычно – в самый неподходящий момент.

Он медленно прошёл к одному из шкафов, щёлкнул пальцами и двери сами раскрылись, обнажив десятки свитков. Бумага в них была сухой, пожелтевшей, казалось, тронь, и рассыплется в прах. Один из свитков сам скользнул к нему в руки. Ксантр развернул его, взглянул и свернул обратно.

– Суть знания не в том, чтобы получить ответ. А в том, чтобы быть готовой за него платить.

Ивэлин сжала руки в замок. В груди разлилось раздражение, смешанное с тревогой. Она хотела понять, почему её привели сюда, почему именно она… и в то же время боялась услышать, что вся её жизнь отныне ей не принадлежит.

– Вы знаете, что мне суждено, – проговорила она. – Почему вы просто не скажете? Сомнар говорила, что я стану новой богиней Любви.

– И Ненависти, – добавил мужчина. – Начало Амарии было в том, что она умела сочетать в себе две противоборствующие стихии. Она научилась любить так сильно, что это чувство сжигало её… а потом научилась ненавидеть так, что ей пришлось прятать это, чтобы не разрушить всё вокруг.

Ксантр медленно повернулся к принцессе, разглядывая растерянность на её лице.

– Ты когда-нибудь любила, Ивэлин?

Божество не собиралось обидеть девушку, но её щёки вспыхнули от возмущения, а в глазах сверкнул ужас. Ответ был очевиден: принцесса не успела познать любви. Ей предстояло пройти так много… но времени катастрофически не было. Миру нужна новая богиня. Чем быстрее оболочка вберёт в себя силу Амарии, тем лучше.

Такого не бывало прежде. Боги стояли нерушимыми столпами в мироздании, и никто не смел пошатнуть эту систему. До того дня, как появился Аксель. Их самая большая загадка и… страх. Война осмелился бросить вызов божественным созданиям.

– Придётся учиться, – с этими словами Ксантр шагнул ближе к девушке, заставив её качнуться к деревянному шкафу.

Во взгляде божества не было сочувствия, лишь холодная расчётливость, не подвластная пониманию обычного человека. Вот только Ивэлин не суждено было жить жизнью людей.

Губы бога почти дотронулись до виска девушки, когда он резко отстранился и взглянул на дверь.

– Твой брат жаждет встречи, Ивэлин. Поговорим потом.

Фигура шагнула назад и скрылась в бесчисленных стеллажах.

Принцесса слышала это, но разобрать смысл не смогла. Сердце грохотало в ушах, мешая сосредоточиться. Руки легли на грудь, желая угомонить бешеный стук. Никто и никогда не приближался к принцессе Рейнграда. Это было непозволительно и грубо. Ивэ росла, но никогда не видела на себе заинтересованных взглядов. Даже стража, что охраняла её покои, никогда не осмеливалась поднимать глаза.

То, что совершил Ксантр, было… пугающе. Но так маняще.

– Ивэ?! – Арслан с силой распахнул створку двери так, что та с грохотом ударилась о стену.

В несколько шагов он преодолел расстояние и подошёл к сестре, хватая её за плечи.

– Ты в порядке? Они что-то сделали с тобой? – ледяные глаза пытались найти ответы на побледневшем лице.

– Арс, я в порядке… – принцесса попыталась выдавить улыбку, но король оставался неприступным. Его крепкая хватка удерживала Ивэлин так, что плечи заныли от боли.

– Что они тебе сказали?! – резко тряхнув девушку, спросил король.

Не так представлялась встреча с братом. Вместо тёплых объятий и душевных разговоров Арслан требовал ответов, которых не было. Неожиданно Ивэ осознала, что ей никогда не выбраться из клетки. Её судьба – исполнять чужие прихоти, оставаясь в тени. Только в ответ на эту мысль кончики пальцев закололо, будто что-то внутри сопротивлялось.

Подняв руки и медленно убрав пальцы брата, Ивэлин отстранилась, ощутив, что без его давления дышать легче.

– Я тоже рада видеть тебя, брат, – холодный тон, каким прежде она никогда не говорила, и такой же ледяной взгляд.

Любовь и ненависть, идущие рука об руку. Кажется, принцесса начинала понимать, о чём говорила Амария в её снах.

– Я не понимаю, почему Сомнар не может проникнуть в сны Фьори? – возмутилась Катерина, опустив ладони на стол. – Ты говорил, что твоя сестра поможет…

Ксантр старался избегать общения с полубогиней, но в этот раз она сама его нашла. Нагло подсела в столовой, сверля его яркими зелёными глазами. В попытке спасти сестру Катерина переступала через всё: через страх, здравый смысл и любые рамки дозволенности.

Она выглядела измотанной: под глазами собрались тёмные круги, волосы были грязными, а кожа приобрела сероватый оттенок. Чем больше дней Катерина проводила без сна, тем больше теряла связь с реальностью.

– Ты говорил, что Сомнар поможет, – с нажимом повторила девушка.

– Я говорил, что если кто-то и сможет проникнуть в сознание Фьори, то это будет Сомнар. Но ты ведь знаешь, Катерина, – он поднял взгляд, – сны – не путь в одну сторону. Чтобы войти, душа должна откликнуться. А Фьори… молчит. Она будто не хочет отзываться на наши просьбы.

Катерина отпрянула, как будто он дал ей пощёчину.

– Молчит? – переспросила она. – Ты хочешь сказать, что она… мертва?

Ксантр наконец отложил нож и соединил пальцы перед собой, опершись на стол.

– Она находится в слое забвения. Там, где граница между жизнью, сном и смертью стирается. Это предел, куда не каждый бог осмеливается заглянуть.

– Но Сомнар… – Катерина хотела возразить, но осеклась.

Ксантр кивнул:

– Сомнар пыталась. Но Фьори либо отталкивает её неосознанно, либо кто-то… мешает изнутри.

Он говорил это безэмоционально, но Катерина чувствовала: под этими словами скрывается нечто большее. Подозрение. Страх. Ответ, который он не хотел произносить вслух.

– Ты думаешь, это Хекат? Она удерживает Фьори?

– Возможно. А возможно… Возможно, Фьори и сама не хочет вернуться.

– Что за глупости?! Моя сестра не сдаётся… Она столько всего сделала, борясь за свою судьбу!

– Не все ошибки весят одинаково, Катерина. Есть такие, что настолько тяжело выносить, что проще забыть… и никогда не возвращаться.

Ксантр произнёс это тихо, почти сочувственно, но от этих слов у Катерины что-то оборвалось внутри. Она резко выпрямилась, отодвигая стул, который с грохотом заскользил по каменному полу.

– Ты не знаешь её! – выпалила она, и в голосе дрогнула боль. – Ты видел её силу, её связь с сердцем бога, её дерзость! Фьори не сдаётся!

Ксантр не спорил. Он просто наблюдал. И в его взгляде не было высокомерия, только странная, застаревшая печаль.

– А если сейчас ей невыносимо быть собой? Если боль, которую она перенесла… стала той самой трещиной, через которую просочилась тьма?

Катерина покачала головой, но уже не так уверенно. В груди гудело. Обида. Бессилие. И неуверенность, которую она не хотела признавать.

– Ты ведь и сама взяла на себя слишком много, не так ли? Что сказала тебе Амария? Твой долг – защищать оболочку даже ценой собственной жизни, да?

Божество могло только предполагать, но реакция Катерины говорила сама за себя: он оказался прав.

– Только теперь Фьори не оболочка. Твоя сестра в царстве Смерти. Она носит ребёнка, которого должна отдать Хекат. И тебе надо смириться с тем, что шансы на спасение… невелики.

Ксантр поднялся с места, оставив тарелку с остывшим супом почти полной.

– Чем раньше ты осознаешь, что не всесильна, тем проще будет. Если хочешь что-то сделать – учись работать в союзе. Если хочешь изменить судьбу – дерзай. Но мёртвые никого не спасают. Сосредоточься на живых, – бог Знаний кивнул за спину девушки.

Виран вошёл в столовую, лениво потягиваясь, будто всё происходящее его мало волновало. Он подхватил яблоко из корзины и подбросил его в воздух.

Челюсть Катерины сжалась от злости. В то время как она делала всё, чтобы спасти сестру, он вёл обычную жизнь: улыбался, впиваясь в бок хрустящего яблока.

Девушка уже собиралась уходить, не желая смотреть на лицо, что в последнее время раздражало сильнее обычного.

– Кати, – Виран поймал девушку за рукав, привлекая внимание, но её резкий взгляд заставил его выставить ладони в защитном жесте.

– Не называй меня так.

Придворные дети давно выросли, и их пути разошлись. Пусть сейчас они находились на переплетении дорог – это ничего не меняло. Семья Вирана осталась при дворе королевы-узурпаторши, а Катерина была вынуждена спасаться.

– В детстве тебе нравилось… – почесав шею, замялся мужчина.

Неприступная крепость в виде девушки не дрогнула. Её взгляд, несмотря на усталость, метал острые клинки. Но будто этого было мало, она произнесла таким ледяным тоном, что Вирану показалось, он чувствует мурашки на коже:

– В детстве мне казалось, что близкий друг не предаст.

Слова Катерины ударили сильнее, чем хотелось. Он поражался тому, как девушка способна причинить боль с такой искусностью. Конечно, в её мире всё было именно так. Отец Вирана служил Килиан, но он и сестра были детьми. Что они могли сделать?

Не всем дано бороться в открытую. Кто-то предпочитает скрываться в тенях чтобы в нужный момент нанести удар.

– Ни одного проклятого дня своей жизни я не позволял себе предавать. Даже когда был там. Даже когда играл по чужим правилам, улыбался, притворяясь дураком, – мужчина шагнул ближе и опёр руки в край стола. – Каждый делает то, что ему по силам, Катерина. Я кажусь тебе слабым, потому что моя сила не идёт вровень с твоей. Но я не стану переубеждать тебя.

Ноги приросли к полу. Дыхание сбилось как бывает, когда долго бежишь, а потом резко останавливаешься. Слова Вирана звенели в голове, разрастаясь трещинами по уверенности, которой она прикрывала раны.

Он прав. Каждый ведёт ту борьбу, на которую способен.

И вот, стоя у двери столовой, наблюдая, как Виран уходит, оставляя её в одиночестве, она поняла: прощение было чуждо ей.

Простить кого-то – значит признать, что ты ошибалась. Катерина не прощала ошибок. Ни своих собственных, ни чужих. С тех пор как Амария спасла королевских дочерей, для Кати началась постоянная борьба. За жизнь. За месть. За будущее.

Богиня вселила в неё мысль, что Фьори необходимо защитить любой ценой. Не просто как наследницу Эстериона, а как нечто большее, что-то, чего сознание ребёнка пока не могло понять. Но слова богини звучали нерушимо. Не требуя возражений. Не нуждаясь в уточнениях.

А потом Аксель нашёл Фьори. Забрал. Подчинил себе. Катерина ненавидела себя за то, что не уберегла сестру. То, что ей было велено защищать, исчезло. И она осталась одна. Со своими страхами. С бесконечной виной. И сейчас всё повторялось…

Она тихо выдохнула. Ровно. Сдержанно. И только по тому, как дрогнули плечи, можно было понять: что-то внутри сдвинулось. Не простило. Не отпустило. Но услышало.

Любовь и ненависть

– Рано или поздно нам нужно поговорить.

Аксель вошёл в кабинет Килиан без стука, нагло распахнул дверь и занял свободное кресло у стола. Королева лениво подняла на него потухший взгляд.

– Из-за тебя умерла моя дочь, – преодолевая сухость в горле, медленно произнесла женщина.

– И мне жаль…

– Она любила тебя! Мечтала о свадьбе!

Тон голоса повышался, а Аксель кривился от каждого слова. Навязанные чувства мало волновали его, впрочем, как и собственные: те, что не осмеливались поднять пугливый взгляд внутри его сути. Он давно усвоил, что любовь – слабость, и сейчас сильнее убеждался в этом.

– Ты предпочёл защищать предательницу. Как ты мог, Аксель? – слова пропитались ядовитой виной. – Неужели мы не на одной стороне? Я ведь никогда не позволяла тебе усомниться в своей верности… Так почему в нужный час ты отвернулся?!

– Я не изменил своих планов. Каждого виновного ждёт смерть…

– Вот только твоя Фьори не ответит за смерть моей дочери! Кому мстить мне?! – На лице Килиан выступили чёрно-золотые чешуйки, а в глазах разлилась желтизна. Проклятие Амарии начинало действовать.

Божество не хотел посвящать королеву во все свои планы, но её истерика была совсем не к месту. Война не знает жалости и сострадания. Медленно вытащив клинок из ножен, Аксель полоснул кожу на ладони и придвинул к себе бокал, в котором ещё недавно плескалось вино. Теперь пузатое стекло заполнила другая алая жидкость. Он молча придвинул кровь Килиан, наблюдая за тем, как гнев на её лице меняется на другую эмоцию.

Страх.

Килиан замерла, откинувшись в кресле. Её зрачки дрогнули, расширились, как у зверя, почуявшего капкан. Запах свежей крови наполнил комнату: тяжёлый, металлический, нестерпимо живой. Ноздри защекотало, а пальцы против воли потянулись к щеке, ощущая под подушечками выступающую чешуйчатую кожу.

– Это… – её голос сорвался, обнажив хрип.

– Я даю тебе выбор. Или ты идёшь со мной до конца: без истерик, без эмоций, без жалоб на боль. Или ты станешь следующей.

Приговор прозвучал холодно, безэмоционально. Он не блефовал, не пытался запугать. Королева сделала попытку улыбнуться, но уголки губ задрожали. Проклятие вновь проявилось: на шее выступили тонкие золотистые линии, как следы когтей, что оставила Амария.

– Я потеряла дочь, Аксель… – прошептала она. – И ты хочешь, чтобы я просто приняла это?

– Я хочу, чтобы ты вспомнила, на что мы шли ради твоего трона, – его голос стал резким, как лезвие. – Ради власти, ради разрушения старого мира. И напомню тебе: твоя дочь тоже играла. Просто не рассчитала последствий.

В голове Акселя вспыхнул образ сереброволосой девушки. Её глаза горели: ненавистью, местью, бесконечной борьбой против жизни, уготованной ей. Она была бы идеальной богиней. Пальцы бога ещё помнили, каким податливым было тело девушки в лесу Вердис. Фьори умела любить, но боялась этого чувства.

Теперь это не имело значения. Девчонка воткнула нож в сердце. В его сердце.

Рука потянулась к бокалу, намереваясь столкнуть его с края стола, но Килиан поймала хрустальную ножку. Её пальцы крепко вцепились в исцеляющую кровь. Гордость и обиду пришлось задавить на корню.

Юнец, которым было так легко помыкать, – вырос. Сумел ли он разгадать планы королевы или вёл себя жестоко из собственных мотивов, понятно не было. Но в том, что бог Войны больше не подчинялся чужому влиянию, стало очевидно.

– Рад, что мы друг друга поняли, – наблюдая за тем, как Килиан отпивает кровь, Аксель поднялся. – Я собираю войска для атаки. Первым делом разрушим храм Эйтры, затем займёмся её поисками. Наверняка придётся потрясти Ксантра. Этот червяк точно знает, где она…

Уверенность, с которой он говорил, не вызывала внутри королевы никакого отклика. Она мечтала о дне, когда сами боги падут к её ногам, но теперь долгожданная цель не приносила радости. Будь всё по-другому, будь Сибил жива, возможно, она бы могла поддержать Войну. Вот только теперь внутри зияла пустота. И только слабая искорка мести до сих пор заставляла королеву дышать.

На этот раз Килиан не допустит ошибки и будет до последнего скрывать боль, чтобы никто не смел усомниться в её верности Акселю. А когда придёт тот день и тот час – возмездие откроет свои объятия и вонзит клинок. Ему будет так же больно, как и ей сейчас.

Ярв и Мрак ждали капитана в его кабинете. Первый смотрел прямо перед собой, не решаясь взглянуть на изуродованное лицо товарища. То, что Мрак сам виноват в случившемся, воин не сомневался. Ещё на корабле, в тот день, когда капитан оказался связан божественным предназначением, всех солдат предупредили, что любой, кто тронет кьярну, ещё долго не сможет шевелить руками. Преступление и наказание свершились, не заставив себя ждать.

Хруст ломающихся костей долго стоял в ушах воина, повидавшего немало жестокости. Но то, с каким наслаждением делал это Аксель не сравнимо ни с чем.

Капитан вошёл без лишнего шума. Окинул взглядом солдат, расстегнул ремень на поясе и кинул клинок на край стола, чтобы занять место в кресле.

– Сначала Храм Судьбы, – медленно произнёс он, усаживаясь за стол. – Уничтожьте всё. Люди должны видеть, что у неё нет власти. Её пророчества – прах. Я не собираюсь играть по её нитям.

Мрак затаил дыхание, а Ярв еле заметно кивнул.

– Затем отправьте людей к Храму Знаний. Напомните Ксантру, что он не сможет спрятаться за свитками и иллюзией нейтралитета. Пора разбудить его страх.

На короткий миг взгляд Акселя потемнел. Ледяная ярость скользнула по лицу, но исчезла, оставив лишь привычную холодную решимость. Он не хотел думать о том, что Фьори сбежала от него к этому червяку. Девчонка покинула его в лесу, в месте, где всё было так идеально…

– И мне нужно, чтобы Вердис позволила пройти к храму Хекат. Без её согласия – туда не добраться.

– Но как? – неожиданно спросил Мрак, нарушив мрачное молчание. – Эта тварь никого не пускает без своего желания…

Всё произошло за секунду. Аксель встал и этого оказалось достаточно, чтобы воздух сгустился. Он оказался рядом с Мраком, и рука легла на горло так быстро, что тот не успел даже вдохнуть.

– Назови её так ещё раз, – прошептал бог. – И я вырежу твой язык. Чтобы больше никто не услышал твоего мерзкого голоса.

Он отпустил, и Мрак, скашливаясь, упал на одно колено.

– Вердис – не просто богиня. Она сердце леса. Её нельзя принудить… но можно убедить. Передайте ей мои слова: я прошу. Один раз.

Война не любил о чём-то просить. Его просьбы всегда походили на угрозы. Только ему нужно было сердце. Ощутить Эйтру без сердца не получится. Змея постоянно ускользает от него, понимая, что её ждёт, когда он доберётся.

– И скажите ей… если она откажет, я заставлю лес выть. Заставлю деревья корчиться в пепле. И даже ветер забудет, как шептать её имя.

Мрак, потирая горло, медленно выпрямился. Ярв стоял недвижимо, не осмеливаясь даже вдохнуть слишком громко.

– Выполняйте, – сказал Аксель и сел обратно.

В Храме Знаний принцессу приняли с заботой и вниманием. На её просьбы найти необходимые книги о богине Любви и Ненависти отзывались с охотой. Никто не рассказал ей, как будет проходить посвящение в богини и о том, когда оболочка примет силу Амарии.

Однажды она набралась храбрости и спросила об этом у Ксантра, но тот пожал плечами, погрузившись в омут воспоминаний.

Даже Амария, приходящая в снах, твердила только одно:

Любовь и ненависть. Разбуди эти чувства в себе…

Как это сделать, Ивэ не понимала. Она любила отца и брата, даже своих служанок во дворце любила. Та любовь была тихой, тёплой, земной. Она не жгла, не рвала, не переворачивала мир. А ненависть…

Ивэлин не знала её вкуса. Не по-настоящему. Она злилась, конечно, на несправедливость, на страх, который держал её в клетке, на судьбу, что распорядилась с ней так жестоко.

Ивэлин пыталась. Она читала истории о чувствах, о трагедиях, где герои отдавали себя целиком, где умирали ради поцелуя, предавали ради прикосновения. Но страницы оставались чужими. Слова мёртвыми. Они не касались её души.

Каждую ночь она засыпала с надеждой, что проснётся другой. Что почувствует огонь тот самый, о котором говорил Ксантр и шептал голос Амарии во снах. Но её внутренний мир оставался тихим и… пустым.

Листая сухие страницы, принцесса в который раз убедилась, что выбрана зря. Тяжёлый вдох сорвался с губ, и она захлопнула книгу, не желая читать истории, восхваляющие Любовь и оправдывающие Ненависть.

– Неинтересно? – голос Ксантра заставил Ивэ вздрогнуть и обернуться. – Говорят, дамам нравятся книги про отважных героев и настоящую любовь.

– Какой смысл читать про чью-то любовь? – выдохнула Ивэлин, не скрывая усталости и разочарования. – Это не делает меня ближе к тому, кем вы все хотите, чтобы я стала.

Она не заметила, как пальцы сжались в кулак на колене. Разговоры о чувствах, которые должны вспыхнуть по велению судьбы, раздражали всё больше.

Ксантр стоял в полумраке между двух книжных стеллажей, как всегда бесшумен, спокоен, почти призрачен. В его взгляде не было ни жалости, ни ожидания – только наблюдение.

– Встань, принцесса, – мягко попросил бог и протянул руку.

Девушка осторожно вложила ладонь и поднялась. От прикосновения к тёплой коже по телу пробежала лёгкая дрожь. Ивэлин собиралась разорвать контакт, но Ксантр притянул её к себе.

– Ты ищешь чувства, как будто они живут в книгах. Но любовь – не строка, и ненависть – не сюжет. Иногда они приходят в касании. Иногда в предательстве. А иногда… – он опустил взгляд на губы принцессы, – в том, кто тебе не нравится.

Она сглотнула. Грудь поднималась в неровном ритме, сердце стучало слишком громко. Всё внутри подсказывало: это опасно. Слишком близко. Слишком глубоко. Слишком не то, чего она ждала.

– Вы… – прошептала она, но сама не знала, что хотела сказать.

Ксантр едва склонил голову. Его рука обвивала её талию, не сжимающая, но удерживающая.

– Я не твой враг, Ивэлин. И не спаситель. Я – отражение. Ты ищешь чувства? Смотри на них. Смотри в себя.

Он отпустил так же мягко, как и притянул, но даже когда между ними возникло расстояние, тепло от его прикосновения осталось на коже, как метка. Принцесса понимала, что делает бог, но противостоять не могла. Впервые в жизни кто-то не боялся прикоснуться к ней, не боялся гнева короля Рейнграда.

Желание ощутить вкус чужих губ захлестнуло с головой. Пусть на короткий миг, пусть это только ради исполнения долга, но так хочется ненадолго стать живой, настоящей, почувствовать…

– В следующий раз не спрашивай, как найти любовь и ненависть, – сказал он, растворяясь в темноте библиотеки. – Задай себе вопрос: что ты будешь делать, когда они найдут тебя.

Оставив принцессу в одиночестве бороться с колотящимся сердцем, Ксантр ушёл. Ему хотелось проветриться, ненадолго забыть обо всём происходящем, но он не мог.

Ветер на крыше заиграл с его длинными волосами, лаская их своими невидимыми руками. Подойдя ближе к краю крыши, бог закрыл глаза и втянул свежий воздух.

Ксантр опёрся ладонями о каменный край. Впервые за долгое время он столкнулся лицом к лицу со своим страхом – незнанием. И именно сейчас, когда всё трещало по швам, он ощущал слабость.

Амария ушла. Навсегда. Не в сон, не в покой – в пустоту. А вместе с собой она унесла тайну: как божественная сила находит новую оболочку и вбирает силу бога.

Ксантр знал многое. Он слышал рождение звёзд и видел, как умирают миры. Но сейчас… Сейчас он был слеп.

Принцесса Рейнграда была заменой, но выбора не было. Хрупкая. Ранимая. Полная несформулированных надежд и ещё не пережитой боли. Амария выбрала не её. В голове мелькнул образ: напуганное лицо, искусанные губы и голубые глаза, полные непонимания.

Ивэлин должна стать той, кем не является. И он должен был помочь.

Даже если это значит – сломать её. Она должна почувствовать. Не думать, не мечтать, не представлять. Любовь – как вспышку. Боль – как пульс. Ненависть – как дыхание. И тогда внутри неё раскроется то, что спрятала Амария.

Чёрные глаза устремились к вершинам гор, обдумывая. Ксантр не был стратегом. Он многое знал, но война и разрушения были чужды для того, кто собирал мудрость и опыт. В том, что Аксель придёт, божество Знаний не сомневался. У него всё было готово ко встрече с любым, кто посмеет посеять зерно хаоса в его обители. Но если сам Война решится показаться, то вопрос времени, сколько выстоит Храм.

И всё же Ксантр надеялся, что к тому времени Ивэлин сможет вобрать в себя силу. Иметь сильного союзника на своей стороне всегда выгоднее. Именно так размышляют стратеги.

В который раз бог пытался разгадать планы Хекат, чтобы понять её мотивы, но сталкивался со стеной. Смерть всегда была в стороне от остальных. Она не имела привычки плести интриги и заговоры, а потому её невозможно было прочесть. Сестра не играла в игры живых. Она приходила, когда её ждали. Или когда – нет. Но она не строила планов. Не торговалась. Не собирала чужие долги.

Зачем ей ребёнок?

Ответ в который раз приводил к Фьори. Девушка, что встала на перепутье игр богов. Знала ли наследница Эстериона, что происходит, или действовала только из собственного желания противостоять?

Вызволить девчонку из Храма Смерти было разумно только для того, чтобы разгадать загадку. Ксантр не любил то, чего не знал, а потому Фьори была необходима.

«Сомнар, есть новости?» – мысленно обратился брат, понимая, что богиня услышит его.

«Бесполезно. Я не вижу её…»

«Есть другие способы?»

«Нужен кто-то, кто вызовет в ней сильные эмоции, чтобы она очнулась», – после недолгого молчания отозвался глухой голос в голове.

«Сестра?»

«Воззовёт к чувству долга и вины. Нужно что-то сильнее, Ксантр…»

И снова ответ привёл к любви и ненависти. Есть только одно существо, что способно вызвать два таких сильных чувства, но вряд ли Аксель согласится сделать это.

Хотя… при правильной подаче и его можно уговорить.

Бог улыбнулся неожиданной мысли. Да, стратегом он не был, но нужные знания всегда дают куда большую силу, чем просто желание отомстить. Даже Войне нужны знания. Он просто ещё не знает, насколько важным станет то, что предложит ему Ксантр.

Улыбка бога стала хищной, точной, как выверенный ход на доске, где фигуры – не кости и плоть, а судьбы и силы. Если правильно сыграть даже Война поддастся логике. Не потому, что Аксель слаб или ведом, а потому что даже разрушение жаждет смысла.

Пока Войной движет месть. Но если немного переключить его внимание на другого врага? На того, у которого сейчас его сердце и его ребёнок?

А Ксантр мог дать ему цель. Или создать иллюзию её существования. Пусть Аксель думает, что Хекат затевает что-то против него. Он – единственный, кто сможет бросить вызов Смерти и добраться до Фьори.

Это не решит всех проблем, но даст время, чтобы найти ответы.

Две королевы

Солнце поднялось высоко в небе, заставляя щуриться от яркого света. Я быстро позавтракала и покинула столовую, сославшись на то, что мне нужно проветриться. Еда провалилась, не оставив вкуса. Единственное, о чём я могла думать, – странный мужчина с сияющими глазами.

Утром я решила отправиться в храм Амарии, чтобы молить богиню избавить меня от этого наваждения. При воспоминании о взгляде Акселя кожу неприятно покалывало. Мне не нравилось всё это. Будто что-то необъяснимое требовало узнать нечто, чего я знать не хотела.

Двое стражников, сопровождающих меня, шагали впереди, ещё двое за спиной. Отец не позволял выходить за пределы дворца без охраны. Народ любил его, но лишняя осторожность никогда не повредит.

Храм располагался недалеко от дворца, на пологом холме, окружённом рощей цветущих деревьев. Их лепестки опадали, устилая землю мягким ковром, будто сама богиня Любви заботилась о том, чтобы каждый шаг к ней был особенным.

Нога коснулась нежно-розовых соцветий, вызывая улыбку. Мама говорила, что моё рождение благословлено самой богиней, оттого Амария всегда вызывала внутри приятный трепет. Я любила бывать в её храме, ощущая невидимую руку, касающуюся самой души.

Здание выглядело иначе, чем остальные святилища: не монументальное, не пугающее, а светлое, почти воздушное. Стены были выложены из белого камня, покрытого тончайшими розовыми и золотыми прожилками, переливающимися в солнечном свете. От мозаик на арках веяло спокойствием: изломанные лики влюблённых, руки, тянущиеся друг к другу, глаза, полные слёз и надежды.

Я замерла, разглядывая фрески. Каждый раз, бывая здесь, я пыталась разгадать то, что изображено, и всякий раз сдавалась, ограничиваясь тем, что пока мне не дано ощутить любовь.

Внутри пахло благовониями и свечами. Пол устилали ковры из бледно-розового бархата, и каждый шаг утопал в тишине. Стражники остались у входа. Они знали, что мой разговор с богиней не для их ушей. Сюда не проносили оружия. Не поднимали голос. Даже дыхание здесь казалось тише.

Я прошла мимо алтарей, мимо статуи богини: стройной фигуры с закрытыми глазами и ладонями, прижатыми к сердцу. У её ног лежали венки, приношения, ленты с признаниями. Любовь просили, за любовь благодарили. И за неё же ненавидели.

Я встала перед ней, не зная, с чего начать. Слов не было. Только пульс в висках, только его глаза. Только то, как дрожала моя грудь, будто в ней не моё сердце.

– Помоги, – прошептала я. – Забери это… или дай понять. Но не оставляй вот так. Я не могу спать, не могу есть… все мысли только… о нём…

Если любовь такая, то она жестока. Разве не о счастье пишут в книгах? Не о томных взглядах и трепетных прикосновениях? Я же испытывала только ноющую боль в груди.

Наглец, что явился во сне или… в реальности, украл мой первый поцелуй и не хотел покидать голову. А потом исчез, будто его никогда не было, будто его выдумало моё воспалившееся воображение.

За фигурой Амарии послышался кашель, и я поспешила выйти из укрытия. У ног богини сидела молодая женщина. Её чёрные волосы рассыпались по плечам гладкими лентами, а серые глаза рассматривали красные розы в своих руках. Прежде мне не доводилось видеть эту женщину, но её дорогое, расшитое жемчугом платье говорило о дворянском происхождении. Простолюдины не носят таких одежд.

Незнакомка заметила меня и выпрямилась.

– Прошу прощения, не знала, что здесь есть кто-то ещё, – женщина улыбнулась и положила цветы к ногам каменной статуи.

– Я не хотела вам помешать, – неловко переступив с ноги на ногу, начала я.

– Полагаю, что богиня может внимать разным речам, – взгляд женщины переместился к тонкому венку из золотых листьев, обвивающих мою голову.

– Принцесса? – осознав, перед кем стоит, незнакомка поспешила присесть в низком реверансе.

– Не стоит, что вы! Мы в Храме Амарии. Здесь её дом, а не мой. Мы равны перед ней…

– А вы достаточно мудры для своего юного возраста, принцесса, – опустив руки и сделав шаг в мою сторону, сказала незнакомка.

Между нами повисло молчание, прерываемое слабым потрескиванием свечей. Я взглянула в каменные глаза богини и ещё раз попросила её помощи, но уже мысленно, и собиралась уходить, как голос женщины заставил остановиться.

– Прошу простить, принцесса… Я стала случайной свидетельницей вашей просьбы…

Щёки запылали от стыда. Как знала, что нужно было держать язык за зубами.

– Не сочтите за грубость. Я сама страдаю от этого чувства, – женщина шагнула ближе и осторожно положила свою ладонь на мою. – Я умоляю Амарию избавить меня от этой боли, от этих страданий, но…

Я пристальнее разглядела лицо незнакомки. Красивая, статная. Неужели есть хоть один мужчина, что откажется от такой женщины? Он настоящий глупец, если не видит очевидного!

На щеке незнакомки дрогнула едва заметная тень улыбки. Улыбки, за которой скрывалось гораздо больше, чем просто дружелюбие. Там была усталость, одиночество и горечь, которую невозможно было не почувствовать, если смотреть достаточно внимательно.

– Любовь – странная штука, – тихо сказала она, отпуская мою руку. – Она может возвысить… или растоптать. Иногда мне кажется, что, прося Амарию освободить нас от неё, мы просим невозможного. Потому что даже больная любовь – всё равно любовь. И от неё не избавиться, не потеряв саму себя.

Я кивнула, не зная, что ответить. В её словах было слишком много боли. Но и что-то… удивительно близкое.

– Как вас зовут? – всё же спросила я, когда мы вместе направились к выходу.

– Килиан, – просто ответила она.

Имя отозвалось где-то в глубине. Кажется, отец рассказывал что-то об овдовевшей королеве государства, которое находится далеко за морем. Рейнград, кажется…

Но она не смотрела на меня свысока. Наоборот тепло, почти по-матерински.

– Я прибыла в Эстерион с визитом, пробуду во дворце ещё пару месяцев. Если однажды вам захочется просто поболтать… или выпить чаю в тишине, я буду рада. Мы с вами… похожи. Больше, чем кажется на первый взгляд.

Я улыбнулась в ответ. Почему-то в груди стало легче. Но в следующую секунду сердце резко сжалось. У входа стоял он.

Ленивый, тяжёлый взгляд скользнул по мне, точно раскалённый клинок – неторопливо, с вызовом, словно он знал, как на меня действует, и намеренно наслаждался этим.

Я застыла. Не могла вымолвить ни слова. А он… он прошёл мимо. Шагнул к Килиан и без слов подставил ей локоть, будто всё так и должно быть.

– Это мой личный страж – Аксель, – сказала королева, перехватив мой взгляд и усмехнувшись. – А ещё будущий супруг моей дочери Сибил. Кстати, приглашаю вас на свадьбу…

Услышанное ударило сильнее любого оружия. Я не могла пошевелиться, не могла выдавить улыбку или сказать что-то.

– Надеюсь, мы ещё увидимся, принцесса, – добавила Килиан и, взявшись за локоть Акселя, зашагала прочь.

А я всё стояла. Немая. Сбившаяся с дыхания. И проклинала себя за то, что каждое движение этого мужчины было мне слишком знакомо. Как будто я уже однажды потеряла его. И теперь боялась потерять снова.

Оттаяв от оцепенения, я взглянула на Храм и поджала губы.

– Я просила помочь, но не так… – еле слышно пробормотала я. – Это слишком жестоко.

Следующая наша встреча произошла внезапно. Килиан присоединилась ко мне, матери и сестре, когда мы расположились в саду за чаепитием. Королева Рейнграда шла по тропинке в сопровождении своего рыцаря, и Катерина толкнула меня в бок.

– Гляди, как вырядилась эта заморская, – вложив в слова всё, что думает, произнесла сестра.

Я никому не рассказала о нашей встрече в храме и не стала поддерживать настроение сестры. Килиан тоже страдала от любви и только этого было достаточно, чтобы не думать о ней плохо.

– Ваше высочество, присоединитесь к нам? – мама махнула рукой, приглашая женщину к нашему столу.

Во встрече с королевой Рейнграда не было ничего дурного, но её страж… Его взгляд впился в меня, наплевав на все приличия. Где ж его такого взяли невоспитанного? Любой рыцарь ценит честь дамы и не ведёт себя, как… как мужчина, что скоро женится.

– Чего этот громила так на тебя глазеет? – Кати придвинулась ближе и кивнула в сторону воина, который шагал прямо к нам.

– Доброе утро, дамы, – женщина присела в реверансе и, с позволения мамы, села за свободный стул.

– Погода прекрасная, желаете чаю?

Две королевы принялись за светскую беседу, а я старалась смотреть на дно своей чашки, боясь, что не выдержу и снова посмотрю в голубые глаза.

– Лето в этом году радует нас, – послышался голос королевы Эстериона. – А как погода в Рейнграде?

– Признаться, дожди утомляют. Кто же знал, что за морем стихия не так благосклонна.

– Скучаете по родным краям?

– Вы родились здесь?! – любопытство взяло вверх, заставляя взглянуть на Килиан.

Женщина по-доброму улыбнулась и кивнула.

– Меня отдали замуж примерно в вашем возрасте, но я выросла здесь.

– Наверное вам тяжело пришлось вдали от дома, – вздохнула сестра. – Я не могу представить себя где-то вдали от семьи…

– Увы, не для всех судьба благосклонна, принцесса Катерина, – женщина улыбнулась, а у меня сжалось сердце от непонятного чувства. – Хотя я не жалуюсь, мне повезло с супругом… Пусть в браке прожили мы недолго, но я была счастлива. Король подарил мне дочь.

– Кстати, как принцесса Сибил, вы прибыли без неё? – Мама отставила фарфоровую чашку в сторону и стряхнула крошки с края салфетки.

– Готовится к свадьбе.

Матушка улыбнулась и хлопнула в ладошки от произнесённой новости.

– Как замечательно! Надеюсь, избранник достойный и принцесса будет счастлива.

– Аксель – лучший воин королевства, капитан армии, – Килиан кивнула в сторону мужчины, стоящего неподалёку от нас.

– Ого, – карие глаза мамы скользнули по фигуре воина. – Приятно слышать, что Рейнград тоже не зациклен на чистоте крови между брачующимися… – грустно улыбнувшись вдруг сказала она.

Губы Килиан дрогнули в едва заметной ухмылке, но этого хватило, чтобы я заметила.

– А ваши дочери… Есть кто-то на примете? Всё-таки принцессы прекрасны, уверена за их сердце готовы соперничать многие достойнейшие мужи.

Я сделала вид, что этот разговор меня не интересует, а Катерина вжала голову в плечи.

– Всё так, но Дарий и я придерживаемся мнения, что принцессы сами сделают выбор и никак иначе. Рождение Фьори благославила сама Амария, думаю, что богиня подскажет ей верный путь…

Подскажет, как же! Нельзя было смотреть на чужого жениха, но я снова не сдержалась. На губах нахала скользнула улыбка, будто он читал мои мысли.

– Уверена для ваших девочек уготована самая лучшая история.

– Я в этом не сомневаюсь! – мама с любовью и гордостью посмотрела сначала на Катю, а после на меня.

Килиан поблагодарила за компанию, сослалась на дела и оставила нас. Со звоном отставив чашку, Катерина нахмурилась.

– Что она здесь забыла? – спросила сестра, обращаясь к маме.

– Какие-то государственные дела.

– Не нравится она мне, напоминает змею. Изворотливая и склизкая…

– Кати! – брови матери взлетели вверх от возмущения. – Следи за языком, Килиан – королева! И наша гостья в данный момент. Мы не обращаемся к гостям в подобном роде.

Сестра совершенно бесцеремонно закатила глаза, а я хихикнула от очередного выражения лица у мамы.

Что бы не говорила Катерина, я опасений в лице королевы чужеземного государства не видела. Мне даже стало немного жаль женщину, что была вынуждена покинуть родные земли и жениться по расчету. Вряд ли союз с королем был по любви и уж тем более ни о какой божественной связи Амарии речи не могло быть. Земли за морем не ведают о наших богах, также как мы – не знаем о том, во что они верят.

Время шло, и я уже забыла о том, что в нашем дворце гостит королева Рейнграда. Она редко появлялась на светских сборах и приёмах. Её странного стража я тоже не видела… Однажды я не выдержала и вновь произнесла его имя в своей кровати, но он не появился.

Разумнее было забыть о нём раз и навсегда, но глупое сердце отказывалось это делать.

Возвращаясь по коридору дворца с прогулки, я услышала приглушённые голоса в приоткрытой гостевой спальне, и замерла. Подслушивать не пристало принцессе, но любопытство взяло вверх, когда до ушей донесся голос отца.