Нахаловка 2

Глава 1

Я висел, в чем мать родила, распятый, словно Христос на грубой деревянной крестовине, впивающейся в мою новоприобретенную молодую и нежную кожу острыми и шероховатыми задирами, причиняющими при каждом движении тела вспышки жгучей и раздражающей боли. Голова, туго стянутая какой крепкой и колючей хренью, невыносимо пульсировала, грозя с минуты на минуту развалиться на части, и этим причиняла мне неимоверные страдания.

Напряженные мышцы то и дело сводило жестокими судорогами, терпеть которые не было уже никаких сил. Но я каким-то Макаром еще держался, не позволяя себе зайтись в диком и истерическом вопле. Врешь, Семена Метлу так просто не сломать! Даже такими жестокими и примитивными пытками. Да я себе язык лучше зубами под корень отчекрыжу, чем произнесу хоть звук на радость моим неведомым мучителям! Только вот где я? Как сюда попал? И кто, сука, сотворил со мной такое? Все эти вопросы, хороводящие друг за дружкой в пульсирующей болью голове, оставались для меня настоящей загадкой.

С трудом разлепив опухшие и слипшиеся от подсохшего гноя веки, я огляделся. Даже каждое движение глазных яблок тоже причиняло мне боль. Да что же со мной сделали, твари позорные? Но давать ответ и на этот вопрос никто явно не собирался. Похоже, что меня просто оставили здесь подыхать… Только какой в этом смысл? Ведь в этом мире я никто. Безответный фраер[1]. Вусмерть укатанный[2] торчок. Кому он, нахрен, нужен? Да он и сам бы сдох! Вернее, я бы сдох… Так, кто сдох? Он или я? Я точно сдох. И он тоже сдох. Выходит, что мы оба сдохли? Тогда кто остался? Я или он? Я никак не мог с этим определиться – сейчас в моей черепушке творился настоящий хаос.

Окружающее меня пространство тонуло в густом сером тумане, не давая даже примерно понять, где я нахожусь. Холодный туман оседал крупными каплями на моей коже, покрывшейся крупными мурашками, заставляя все тело жестоко дрожать, словно конченного алика, не нашедшего даже глотка шнапса на опохмел. Но я, до хруста сжав зубы так, что заломило челюсти, продолжал вглядываться в этот странный туман, ливером предчувствуя приближающуюся задницу.

И она не замедлила явиться… Вернее они… Жмуры. С серыми бескровными рожами они тихо выплыли из такого же серого тумана и начали медленно приближаться ко мне, выстроившись в длинную нескончаемую вереницу. Я и не думал, что их столько накопилось за всю мою блатную жизнь… Хоть персональное кладбище открывай… Сквозь боль и судороги я умудрялся еще и веселиться. Да ты действительно больной на всю голову ублюдок, Семен Метла. Может, и недаром ты здесь?

Они проходили мимо меня, останавливаясь на мгновение и заглядывая мне в глаза, словно проклиная навеки вечные. И каждый такой взгляд жег меня, мою душу, не хуже каленого железа. Да я всех их и не упомню уже… Тех бедолаг, кому помог отправиться в Царство Божие, а кого спровадил прямиком в ад. Не всегда сам, и не всегда своими руками, но всегда с моего непосредственного распоряжения или молчаливого согласия… Власть, она всегда накладывает свои отпечатки… вносит в твою жизнь свои поправки и коррективы… От которых вовек не отмыться, не свести, не забить мазутой, как «шельмовские» наколки.

Кое-кого из тех, кто шел мимо меня, я отлично помнил, а кого-то даже и в глаза никогда не видел. Но это отнюдь не означало, что я не был повинен в его смерти. Скорее наоборот… это только усугубляло мою вину. И, похоже, что наступил час оплаты по просроченным счетам.

Рядом со мной гадко ухмыляясь, и посверкивая золотой фиксой во рту, прохилял расхлябанной походкой Вовка Дьяк – двадцатилетний грабитель-налетчик, жиган-беспредельщик. Несмотря на «юный» возраст считавшийся всамделишным Иваном[3] в кодле малолетних беспризорников, к чьей многочисленной своре[4], державшей в страхе один из небольших провинциальных городков, я прибился в начале тридцатых. Злобный больной ублюдок и опасная зубастая тварь. Но именно он – мой «первенец».

Остановившись на секунду напротив меня, Дьяк нервно пошевелил руками в карманах широких штанин, заправленных в искусно зашпиленные третями прохоря[5]. Он всегда так делал, когда собирался воткнуть кому-нибудь остро заточенное писало[6] под ребро. Но в тот раз я оказался быстрее… Его вскрытое моей заточкой горло – лучшее тому подтверждение, что не нужно недооценивать худого заморыша, посмевшего раззявить хлебальник на всесильного короля шпаны.

Покойник, видимо, хотел произнести что-то нелицеприятное в мой адрес, но из перерезанного горла донеслось только невнятное бульканье, и выплеснулась ему на грудь струйка черной густой крови. Злобно скрежетнув зубами, Дьяк плюнул кровавым сгустком мне в лицо, закинул за спину конец длинного полосатого шарфа, что вмиг пропитался из раны кровью, которая полновесными каплями оросила его начищенные до блеска сапоги, надвинул на белесые мертвые глаза кепку-восьмиклинку и похилял восвояси. Походу туда, откуда и вылез – из булькающей кипящей кровью адовой реки – Флегетона[7].

Мы и должны были встретиться с Вовкой, только не так, как это случилось сейчас, а в соседних котлах. Даже хвостатый черт-надсмотрщик мог быть у нас один на двоих. Но что-то пошло не так, как должно, и эту ошибку вскоре исправят, отправив меня наконец по заслуженному этапу – на первый пояс седьмого круга ада[8]. Откуда, спросите вы меня, я об этом знаю? Так было время полистать литературку во время многочисленных отсидок, и «Божественная комедия» безумного стихоплета Данте Алигьери была выучена мною едва ли не наизусть. Особенно эти сроки из двенадцатой песни:

И в вечности томите, истязая!»«Но посмотри: вот, окаймив откос, Течет поток кровавый, сожигая Тех, кто насилье ближнему нанес. О гнев безумный, о корысть слепая, Вы мучите наш краткий век земной.

Да, у меня было достаточно времени подумать о бренности бытия и собственной дальнейшей судьбе. И я не испытывал на этот счет никаких заблуждений, поскольку прекрасно знал, что за все содеянное в этой жизни придется платить. Ведь и я сам большую часть своей жизни проповедовал эту простую истину: за все нужно отвечать! Иногда по понятиям, а иногда – и по жизни! И я, отнюдь, не исключение из правил…

Но… что-то в этом мире пошло не так и, зажмурившись, я не отправился по ожидаемому маршруту до конечной станции «Ад», а внезапно получит второй шанс, «возродившись» в теле конченного торчка, сдохшего от передоза в будущем, спустя более тридцати лет.

Что это было: случайность, насмешка богов или сбой в отлаженном механизме «Колеса Сансары»[9]? Я не знал. Возможно, что и всё сразу. Однако, судя по моему нынешнему положению, в «Небесной канцелярии» наконец-то разобрались, что к чему, и скоро я отбуду на утлом суденышке Старого Харона на вечное поселение в Геене Огненной[10]. Ну… Хоть погреюсь…

Вереница мертвяков все шла и шла мимо меня, пока совсем не иссякла. Шедший последним отчего-то смутно знакомый пацанчик остановился напротив. В его глазах плескалась вселенская тоска, от которой мне отчего-то стало совсем неуютно – ведь эту изможденную физиономию я видел не далее, как вчера, в мутном зеркале заброшенного дома, в котором я очнулся.

«Так это же я… – Ужасающая догадка обожгла мое и без того воспаленное сознание. – Вернее, он – Тимоха!» – Это был тот самый деревенский наркоман, откинувший копыта от передоза, и в чьем молодом теле я оказался по какому-то высшему недоразумению.

– Ты это… пацанчик… – прохрипел я спекшимся от обезвоживания горлом. – Ты на меня зла не держи! Вот в твоей смерти я точно не при делах! Зуб даю… – Добавил я, а в голове шевельнулась одна шкурная мысль – так это, вообще-то, его зуб, хоть и ставший моим неизвестно с какого перепуга.

– Я знаю… – глухо, словно голос шел из железной бочки, произнес натуральный Тимоха. – И не виню… Ведь я сам себя в гроб вогнал… Только понял я это, уже сдохнув… Просьба у меня к тебе, Семен, – в его глазах неожиданно вспыхнул лучик надежды, – о родителях позаботься. Мать, если бы не ты, с ума бы сошла… Да и отец… Раз уж тебе такая доля выпала, побудь им настоящим сыном вместо меня… лучше меня… Ведь и ты, – он кивнул вслед исчезающей в тумане толпе мертвецов, – совсем не ангел. А это тебе зачтется… при распределении… Все в этой жизни и после нее – не просто так… Совсем не просто… Пообещай, что не оставишь их заботой и не бросишь в старости! – Его голос набрал «обороты» и зазвучал тревожно и требовательно. – Клянись! – Неожиданно чистым и звонким голосом потребовал Тимоха. – Клянись!

– Клянусь! – не покривив душой в этот момент, торжественно ответил я, хотя у меня и были относительные сомнения насчет своего собственного будущего.

И, черт побери, я реально узрел настоящее чудо – его землистое лицо на мгновение утратило мертвенную бледность, вернув все краски и вновь став по-настоящему живым. А ведь он любит их, своих стариков, – понял я. Вон, как преображает даже мертвецов истинная любовь! Оживляет, почище сказочной живой воды! Уверен, что за это бескорыстное чувство скоститься ему в Пекле чего-ничего. По адскому УДО[11] быстрее из кипящего котла удастся выбраться.

– Смотри Семен, не обмани… – прошептал напоследок Тимоха, вновь «позеленев», но я его прекрасно услышал. – Ты поклялся…

– Семен Метла за свой базар всегда отвечал! – Вот что-что, а фуфлыжником[12] я никогда не был, и быть им не собираюсь.

– За тобой должок, Сема… – Хрипло произнес, не оборачиваясь, уходящий следом за остальными мертвяками пацан. – Должок… – Еще раз каркнул он, и погрозил пальцем правой руки, поднятой над головою.

Это жест мне живо напомнил сценку из киносказки «Варвара-краса, длинная коса», где ушастое Чудо-Юдо в исполнении Георгия Милляра, грозит из колодца кучеряво-рыжебородому царю-Пуговкину кривым пальцем и приговаривает: «должок»!

– Должок… – повторил я, глядя ему в спину.

Наконец вереница покойников моего личного кладбища скрылась в густом тумане, скрадывающем окрестности. А из него на меня словно бы взглянул кто-то… Оценивающе так взглянул, словно всего меня наизнанку, словно старый дырявый носок вывернул. Колючие мурашки нескончаемой вереницей пробежали по моему молодому телу, заставляя кожу и сведенные судорогой мышцы подрагивать.

Этот взгляд давил, словно имел свое физическое воплощение, и куда потяжелее двухпудовой гири. Он как будто изучал под микроскопом все мои грехи, взвешивая неведомые мне доводы «за» и «против», словно решал – что же со мной делать? И от этого взгляда невозможно было хоть как-то закрыться и спрятаться, а уж о том, чтобы утаить какие-то мысли и потаенные желания, и речи не шло! Нужно было просто выдержать это давление и не сломаться! А Семена Метлу так просто не сломаешь!

– Давай уже, решай быстрее! – с вызовом просипел я, с трудом проталкивая резкие слова сквозь пересохшее горло. – Я готов отвечать за свои слова и поступки, кем бы ты ни был! Готов! Понимаешь? Готов!

Мне на секунду показалось, что «существо», наблюдающее за мной из тумана, словно бы усмехнулось, оценив мой неожиданный напор и мою неслыханную наглость. И, похоже, что мой дерзкий «ответ» ему понравился. Словно бы кто-то очень большой и могучий, внезапно оценил боевой задор жалкой букашки, которую он мог бы раздавить легким движением своего мизинца.

Давление оценивающего взгляда из тумана исчезло – мой неведомый наблюдатель, кем бы он ни был, ушел по своим, таким же неведомым мне делам. А я остался висеть на перекладине в полном одиночестве. Задубевшие от напряжения мышцы уже не ныли – я их просто перестал чувствовать, как, впрочем, и все тело. Что же будет дальше? В чем смысл всего этого наказания? Мысли вяло циркулировали в раскалывающейся от боли голове.

Сознание было спутано, того и гляди потеряю его в скором времени. Терпеть эту боль не было больше никаких сил. А может, и вообще, переобуюсь здесь в белые тапки в очередной раз. Тогда какой резон был в демонстрации жертв моей прошлой жизни? Ну, отправили бы меня сразу в ад, раз «доказательная база» у потустороннего судии уже на руках. Я-то что? Я морально уже готов ответить за все свои грехи. Шанс начать все сначала – был заведомой профанацией, да и недостоин я такого царского подарка.

Неожиданно из тумана на открытое пространство вырвалась какая-то стремительная черная тень. Я с трудом собрал разбегающиеся глаза в кучу и постарался рассмотреть своего нового «гостя». Им оказался большой… да нет – просто огромный черный ворон, который сделав вокруг меня «круг почета», уселся на перекладину крестовины, на которой я был распят.

Черная птица, взмахнув крыльями, громко каркнула, а после, сложив их, подобралась к самому моему лицу. Вытянув шею и слегка наклонив голову, ворон, кося большим антрацитовым глазом, уставился прямо мне в лицо. Его чудовищный острый клюв, размером чуть не в мой локоть, приоткрылся, и он вновь громко и оглушительно каркнул.

– Ну, привет, бродяга… – Я тоже скосил глаза, стараясь держать птицу в поле своего зрения. – Чем обязан? – просипел я.

Ворон лишь презрительно встопорщил перья на хребтине, но ничего на мой вопрос ожидаемо не ответил, и тогда я запел, с трудом выдавливая слова из пересохшей глотки:

Чёрный ворон, я не твой!– Чёрный ворон, что ж ты вьёшься Над моею головой? Ты добычи не дождёшься Чёрный ворон, я не твой! Ты добычи не дождёшься

Чёрный ворон, я не твой!Что ж ты когти распускаешь Над моею головой? Иль добычу себе чаешь? Чёрный ворон, я не твой! Иль добычу себе чаешь?

Гигантская птица с интересом прислушивалась к моему хрипу, словно действительно что-то понимала. Хотя я не удивлюсь, если это на самом деле так: врановые – очень умные птицы, которые в интеллекте и эмоциональности не уступают ребенку трех-четырех лет, а по некоторым другим параметрам заметно превосходят даже взрослых так называемых «гомо сапиенс». Эти птицы способны к сложному обучению, умеют мыслить логически, планировать, запоминать информацию и даже создавать и использовать орудия труда!

За время своей жизни, во время многочисленных ходок в зоны и лагеря, я имел счастье наблюдать, как отдельные сидельцы зачастую приручали этих действительно умных птиц, иной раз обучая таким фокусам, которые и не каждому арестанту под силу! Ну, а уж какими способностями обладают эти благородные птицы в этом странном месте, я даже боюсь предполагать…

Ворон величаво каркнул еще раз, а после одним стремительным ударом вогнал мне свой черный огромный клюв в левый глаз.

– Вот, сука… – только и успел выругаться я, после чего обвис на крестовине, потеряв сознание от болевого шока.

Сколько времени я пребывал в отключке, мне не известно. Но когда я, наконец, открыл глаза, надо мной склонилась все тоже морщинистое лицо бабки-знахарки, к которой меня доставила лечиться от наркотической зависимости моя новоявленная родня. Лукьяниха – вспомнил я имя старой ведьмы.

– А, вернулся-таки, скиталец? – прошамкала старуха, словно само собой разумеющееся, и отерла мне горевшее лицо мокрой тряпкой.

Черт! Мне же глаз ворон выклевал! Я накрыл ладонью левую, до сих пор еще постреливающую жгучей болью глазницу, с ужасом представляя, как обнаружу на месте глаза глубокую кровавую дыру. Но мои опасения, к счастью, не подтвердились – глаз оказался на своем законном месте и никуда не исчез.

– Вот, тля, – облегченно выдохнул я, – привидится же такое!

– Чаво видел-то, милок? – хитро прищурившись, полюбопытствовала Лукьяниха, прополаскивая тряпку в ведре с холодной водой.

– А мне, бабка, похоже на том свете побывать довелось…

[1] Безответный фраер – беззащитный человек (тюремный жаргон)

[2] Вусмерть кататься – высшая форма удовлетворения: нажраться, напиться, обдолбиться (тюремный жаргон).

[3] Иван – псевдоним главаря преступной группы (тюремный жаргон).

[4] Свора – преступная группа (тюремный жаргон).

[5] Прохоря – сапоги (тюремный жаргон).

[6] Писало – нож (тюремный жаргон).

[7] Флегетон (др.гр. – пламенный), также Пирифлегетон (огнепламенный) – одна из пяти рек – огненная река, протекающая в подземном царстве Аида. В него попадают совершившие насилие над своим ближним, над его материальными ценностями и достоянием. Это тираны, разбойники и грабители. Все они кипят во рву из раскалённой крови.

[8] Согласно «Божественную комедии» Данте Алигьери именно на седьмом круге ада протекает огненный Флегетон.

[9] Сансара (санскрит «блуждание, странствование») – круговорот рождения и смерти в мирах, ограниченных кармой, одно из основных понятий в индийской философии.

[10] Геенна (др. греч. огненная) – символ Судного дня в иудаизме и христианстве, в исламе является равнозначным слову «ад».

[11] УДО – условно досрочное освобождение.

[12] Фуфлыжник – 1) не выполняющий обещанного; 2) не отдающий карточный долг (уголовный жаргон)

Глава 2

Старуха проницательно посмотрела на меня из-под прищуренных набрякших век:

– А оно тебе и не впервой ведь, касатик? На том свете-то побывать?

– Ты о чем, старая? – Я решил прикинуться натуральной ветошью. Так ведь же не докажешь, что «начинка» у этого молодого «пирожка» совсем не та, что изначально Господом туды положена.

– Э-э-э, родимай! – Весело улыбнулась Лукьяниха, отчего её и без того морщинистое лицо и вовсе превратилось в изрезанную мелкими складками кожуру печеного яблока. – Я ить душу-то чужую в этом грешном теле сразу почуяла. Кому-то рассказывать об этом, мине вообще никакого резона нетуть – меня и без того многие полоумной и выжившей из ума старухой считают. Так что передо мной можешь не таиться, милок. Сколь лет-то тебе, болезный? – между делом поинтересовалась она. – Чую, что пожил ты на свете добро и не своей смертью ушел. – Она вновь прополоскала тряпицу в холодной воде и положила на мой лоб.

– Ладно, бабка, – устало произнес я, решив, что если и откроюсь этой полубезумной старухе, то большой беды от подобного знания со мной все равно не случится, – права ты… по каждому пунктику права. Убили меня суки лавровые в восемьдесят восьмом году, – скрипнув зубами, произнес я. Нахлынувшие воспоминания вновь разбередили мою грешную душу. – И лет мне тогда уже было совсем немало – восьмой десяток разменял… Слушай, бабуль, раз ты такая прошаренная в этом вопросе, объясни мне, дураку старому, на кой меня обратно вернули, да еще и через столько лет? Ведь с моей смерти, почитай тридцать пять годков минуло…

– Ох, сынок, кабы я знала? – тяжело вздохнула Лукьяниха. – Я ведь так – мелкая ведунья, которой лишь немного больше открыто, чем обычному рабу божьему знать положено. И мать моя такой была, и её мать… Вот уж больше десяти поколений этот божий дар нам спокойного житья не дает! Вот за что это нам? Скажешь? – И она вновь стрельнула в мою сторону своим проницательным взглядом, пронизывающим едва ли ни до самой печенки-селезенки.

Я неопределенно пожал плечами:

– Кто его знает, мать…

– Вот! – Старуха ткнула кривым пальцем в направлении потолка. – Пути Господни неисповедимы, касатик! Ты-то, как я посмотрю, много чего «темного» в своей жизни натворил…

– Было дело, мать, – виновато произнес я, словно на исповеди. Ведь никогда еще Семен Метла никому не изливал свою грешную душу. А коли бы излил кому, так совсем бы недолгим век у такого «проповедника» случился. Видимо, пришел, наконец, тот самый час покаяния. – Вся жизнь моя неправедной была… – сипло признал я, не мигая глядя в морщинистое лицо деревенской знахарки. – Воровал, грабил, да и жизни лишать подчас приходилось, хоть руки кровью замарать – и не по понятиям это для настоящего вора-законника… – Не скрываясь больше перед бабкой-ведуньей, как на духу выложил я, все, что накопилось за прожитые годы.

– Вижу, касатик, все вижу! – тихо прошептала бабка, протирая мокрой тряпицей мое полыхающее огнем лицо. – Грехи те смертные на твоей бессмертной душе зияют черными язвами и гноем поганым истекають! И за них рано или поздно придется ответ держать перед Посмертным Судией, что грехи те на весах Судного Дня взвешивает.

– И я это прекрасно понимаю, мать, – согласился я со старухой. – Ответ по-любому держать придется. Ты знаешь, я и не представлял до последнего момента, сколько душ я загубил… Они передо мной недалече целой вереницей прошли… Некоторых из них я даже в глаза никогда не видел, но их смерть и их муки именно на мне неподъемным ярмом висят… Так для чего же я опять на этом свете живу, а?

– Вот и подумай об этом касатик, – проскрипела бабка, тяжело поднимаясь на ноги, – хорошенько так подумай! Может, это твой шанс, который не каждому дается. Значит, что-то Высшим Силам от тебя нужно. Просто так ничего в этом мире не делается…

– Просто так ничего… – эхом повторил я, устало закрывая глаза, и вновь проваливаясь в липкое и душное забытье.

***

Яркий солнечный лучик, прорвавшись в маленькую щель в задернутых шторах, пробежался по умиротворенному лицу спящей девушки, заставив её раздраженно поморщиться. Она повозилась на толстой и мягкой перине еще какое-то время. Но солнечный лучик не отставал, двигаясь, словно привязанный за её лицом. Девушка протяжно зевнула и, наконец, проснулась.

– Эх! Хорошо-то как! – Светлана раскрыла глаза и с удовольствием потянулась, продолжая нежиться в кровати.

Остановилась она у Катерины, воспользовавшись предложением «официантки» из придорожной забегаловки «Мечта лесоруба», оказавшейся на деле самой настоящей местной «знаменитостью» – крупным областным бизнесменом и владелицей целого лесозаготовительного предприятия, поставляющего древесину даже на экспорт.

Местная бизнес-вумен с радостью приютила у себя застрявшую в их глухой дыре, под бодрым названием Нахаловка, молодую городскую следачку «по особо важным делам», предоставив в её распоряжение «неутепленную мансарду», как при встрече изволила выразиться сама Хозяйка. Каково же было удивление Светланы, когда эта «мансарда» оказалась современно отделанным помещением с шикарной двуспальной кроватью, пусть и со слегка скошенным потолком.

Правда, отопления в мансарде действительно не было, но продолжающее радовать высокой температурой жителей глубинки вот уже который день затянувшееся «бабье лето», замерзнуть не давало. Даже ночью Светлана спала с распахнутым настежь окном, правда, укрывшись теплым простеганным ватным одеялом. Спала она хорошо, да просто отлично, как когда-то в далеком беззаботной детстве летом в деревне у бабушки.

Сквозь распахнутое окно комната наполнялась чудесными непередаваемыми ароматами начинающего увядать осеннего леса – дом Катерины стоял практически у самой его опушки. А тишина… Тишина это вообще что-то удивительное! Городскому жителю такая ночная тишина вообще не светит. И сейчас, лежа в постели, Светлана просто ей наслаждалась.

А вот в Нахаловке, как бы не хотелось вернуться домой, ей пришлось «слегка» задержаться. После чудовищной находки деревенским водителем грузовика Кирьяном в желудке задавленной им свиньи обгрызенных частей человеческого тела, она тут же сообщила о происшествии майору Поликарпову, присовокупив к сообщению фотографии с приметными татуировками.

А на следующее утро от Степана Николаевича пришел недвусмысленный приказ – оставаться в Нахаловке до «выяснения обстоятельств» этого преступления. На неопределенное время она «прикомандировывалась» к местному участковому – Сильнягину для проведения следственно-розыскных мероприятий. Чему, кстати, престарелый мент Митрофаныч оказался несказанно рад. Появившиеся на следующее утро криминалисты из города сняли с найденных в желудке свиньи пальцев отпечатки, задокументировали жуткие «находки» и убыли восвояси, оставив Светлану и Сильнягина разбираться с этим запутанным делом.

Уже к обеду на телефон Дроздовой поступила информация от майора Поликарпова, который пробив по базе присланные татуировки, успел установить предполагаемую личность потерпевшего. Конечно, по уму нужно было еще дождаться дактилоскопической экспертизы, но следователь была уверена, что Степан Николаевич не ошибся – уж очень примечательными были те найденные тюремные татуировки.

Согласно переданной майором Поликарповым информации, найденные части тела принадлежали некоему Бататумэну Янжимаеву – этническому буряту 1969-го года рождения, преступнику-рецидивисту и профессиональному киллеру по кличке «Бурят», по сию пору находящемуся в федеральном розыске за былые преступления. А едва взглянув на фотографию этого «потерпевшего» в электронной копии дела, Светлана даже опешила от неожиданности – ведь им оказался тот самый здоровенный психованный азиат, прицепившийся к ней на стоянке перед «Мечтой лесоруба».

Похоже, что этот прожженный бурят-убийца умудрился перебежать дорогу кому-то крутому в Нахаловке. Причем, перебежать со смертельным исходом. Ведь завалить такого бугая, имеющего, судя по присланной копии дела, огромный опыт в уничтожении ближнего своего. Что касается самой Светланы, она бы этому, оставшемуся неизвестным герою, с удовольствием пожала руку. Ибо такие бешеные твари, подобные Буряту, вообще не имеют права даже дышать одним воздухом с нормальными людьми.

Тем же вечером, когда водитель Кирьян притащил в участок пережеванные свиньей разрозненные части тела упомянутого рецидивиста Бурята и после установления факта принадлежности убиенной свинки фермеру Валентину Петровичу Хлыстову, мы с Филимоном Митрофановичем, отпустив водителя грузовика домой, залечивать «психическую травму», посетили дом установленного фермера.

Жилище этого преуспевающего труженика села, оказалось настоящей «барской» усадьбой даже по городским меркам. Солидные размеры «поместья», огороженные высоченным капитальным забором, большой трехэтажный дом в фахверковом стиле, мощеный камнем широкий двор, сад… А неслабо в какой-то зачуханной дыре фермеры живут! (Тоже самое чувство Света испытала, когда первый раз появилась на пороге дома Катерины). Блин, да она бы тоже так хотела жить! Не дом – мечта!

Митрофаныч остановил свой открытый канареечный кабриолет-УАЗик у раздвижных ворот фермерской усадьбы, а сам направился к небольшой калике, возле которой обнаружилась неприметная кнопочка звонка. Светлана тоже вылезла из машины и присоединилась к старому участковому. Митрофаныч, не мало ни смущаясь, придавил пальцем звоночек и не отпускал его до тех пор, пока за воротами усадьбы не раздался недовольный скрипучий голос, с едва различимым среднеазиатским акцентом:

– Какого шайтана на ночь глядя принесло?

– Открывай, Махмуд, – крикнул Сильнягин, – свои!

– В такой поздний час свои дома сидят, телевизор смотрют! Только чужие шастають! – последовала слегка подкорректированная фраза из известного мультика «Простоквашино».

– Хочешь сказать, что дверь открывать не будешь? – ехидно осведомился Митрофаныч. – Тогда подойдем к сему моменту по-другому: откройте, гражданин, милиция! – зычно крикнул Сильнягин, что у стоявшей рядом Светланы даже зазвенело в ушах.

– Ну, чего разорался, старый черт! Всех соседей мне на ноги поднимешь! – раздраженно выругался хозяин поместья, распахивая калитку. – Нету уже давно твоей милиции – вышла вся! Полиция у нас теперь!

– А, – отмахнулся от его замечания Филимон Митрофаныч, – хрен редьки не слаще! Ну, здоров, Махмуд!

– И тебе не кашлять, гражданин начальник! – Ответом искушенного сидельца, отозвался появившийся в проеме крепкий, но слегка сгорбленный старик.

По его скуластому лицу с раскосыми глазами Светлана определила в нем азиата: то ли узбека, то ли таджика. Точнее определить девушка не смогла, да, собственно и не особо хотела.

– Чё приперси, Митрофаныч? – не особо уважительно буркнул азиат. – Только заснул…

– Так у тебя ж бессонница, Махмуд, – не обращая внимания на нарочитое запанибратское обращение к единственному представителю правоохранительных органов в этой дыре, спокойно произнес участковый, – сам же на днях жаловался.

– Так вот как раз сегодня не было её – снотворного я принял, – и не подумал смущаться старикан.

– Ну-ка, ну-ка? – принюхался Сильнягин, наклонившись к Махмуду. – Опять ганджубасом балуешься, старый? Ох, и допрыгаешься у меня до двести двадцать восемь один УК РФ[1]! – пригрозил участковый старику.

– Ой, да не бери меня на понт, гражданин начальник! Не пришьешь ты мне эту статью, сколь не пыжься! – презрительно скривился старый уголовник. – Но нюх у тебя, Митрофаныч, просто выдающийся!– А эти слова Махмуд произнес с явно сквозившим в голосе восхищением. – Настоящий легавый, не в обиду будет сказано!

Светлана с интересом наблюдала за перепалкой этих двух колоритных стариканов, относящихся, по всей видимости, в молодости к двум противоположным полюсам этого мира – преступного и правоохранительного. Но вывод, который она сделала для себя, что эти двое, несмотря на кажущееся противостояние и «проклятия», явно уважали друг друга, и не являлись непримиримыми врагами. Так, мелкое педалирование чужими промахами и «мелкими вредными привычками». И никто никого за наркоту привлекать не собирался.

– Водяра, Митрофаныч, которую ты не в пример чаще хлещешь, чем я гаджубас покуриваю, куда как вреднее для твоего изношенного непосильной службой здоровья! – укоризненно продолжил таджик, поблескивая в свете фонаря относительно сохранившимися для его возраста крепкими зубами. – Завязывал бы ты бухать, старый, пока печенка еще не отстегнулась…

– Не учи ученого, – буркнул Сильнягин, театрально нахмурив брови.

Но Светлана чувствовала, что участковый совсем не в обиде на своего оппонента. Такое поведение, похоже, у них в порядке вещей. Развлекаются старперы. А чего, спрашивается, им в этом медвежьем углу еще делать?

– Так чего приперся? – вновь повторил Махмуд.

– Значит, так, Махмуд, слушай сюды, – «подобравшись», по-деловому перешел к сути вопроса Сильнягин, – сегодня вечером гражданином Кирьяном Бочкиным, двигающимся на грузовике, на пересечении улиц Советской и Луговой была задавлена свинья… При проведении следственной экспертизы – путем опознания клейм – было установлено, что это невинно убиенное животное принадлежало твоей свиноферме. Вернее, на данный момент эта свиноферма принадлежит твоему сыну – Вальку… Э-э-э, – он оглянулся на Светлану и поправился, – Валентину Петровичу Хлыстову. Но это не суть…

– У меня свинья, что ли, сбежала? – наконец дошло до престарелого таджика. – А этот охламон Кирюха её на своем грузовичке сбил до смерти? – переспросил он участкового.

– Все в точности так и было, – согласно кивнул Сильнягин.

– А от меня-то ты чего хочешь, Митрофаныч? Убиенное животное вернуть в лоно семьи? Или похороны попышнее ей сообразить? Так пускай Кирьян этим и занимается, только стоимость свиньи возместит – и всего делов-то…

– Ты тут мне не умничай, Махмудка! – жестко прикрикнул на старикана участковый. – Дело серьезное…

– Ага, серьезнее не бывает, – фыркнул в кулак, не удержавшись от смеха таджик.

– Повыкобенивайся еще! – В голосе Филимона Митрофановича неожиданно прорезались стальные нотки, а в глазах сверкнули льдинки. Да он даже ростом стал выше, нависнув над неожиданно сдавшим назад Махмудом. Похоже, что таджик прекрасно знал суровый нрав бывшего десантника-орденоносца и в такие минуты резонно его опасался.

– Ладно-ладно, начальник! Не газуй! – выставив вперед раскрытые ладони, сипло произнес Али-Баба.

– То-то же! Значит так, сейчас со мной едем на опознание твоей свиньи…

– А, может, она и вовсе не моя, – попытался отмазаться таджик, но на этот раз не прокатило.

– Вот, заодно и разберемся, чья! – твердо ответил Сильнягин. – Документы, надеюсь, у тебя в порядке? Хотя… Валек дома? Можешь его вместо себя послать – он ведь по бумагам хозяин свинофермы?

– Дома его нету, – ответил таджик. – Сам же знаешь – лето-осень самый напряженный период в нашем хозяйстве. Вот и вертится, как вошь на гребешке. А с меня помощник никакой: то спину ломит, то хвост отваливается…

– Есть такое, старина, – посочувствовал ему участковый, – годы свое берут. Как в молодости уже не побегаешь. Значит, ты с нами на опознание свиньи поедешь? – подвел итог разговору Филимон Митрофаныч.

– Выходит, что я, – кряхтя по-стариковски, отозвался Махмуд.

– Тогда вэлком – карета подана! – Указал участковый на свой допотопный УАЗик с гербом СССР и надписью «милиция» на борту.

– Хорошо еще, что не «черный воронок», – недовольно буркнул таджик, выходя на улицу и запирая за собой калитку.

[1] УК РФ Статья 228.1. Незаконные производство, сбыт или пересылка наркотических средств, психотропных веществ или их аналогов, а также незаконные сбыт или пересылка растений, содержащих наркотические средства или психотропные вещества, либо их частей, содержащих наркотические средства или психотропные вещества.

Глава 3

Перед тем, как поехать в участок, Махмуд отпросился переобуться – по двору он ходил в богато расшитых восточных шлепках. На что любезно получил разрешение Филимона Митрофаныча. Отсутствовал он буквально минутку. Наконец загрузив в своего основательно поюзанного, но выглядевшего словно «с иголочки», козлика всех заинтересованных лиц, Сильнягин занял место за рулем своей колымаги.

Усевшийся сзади Махмуд ворчливо произнес:

– Ну, начальник, поехали уже – спать хочу!

Участковый обернулся и с прищуром посмотрел на недовольного пассажира, а затем иронически произнес:

– Не поехали, Махмудка, а полетели! Пристегнулись простынями! От винта! – И он завел свое раритетное средство передвижения.

Эту легкоузнаваемую цитату из кинофильма «Ирония судьбы, или с легким паром», Светлана сразу опознала. Она очень любила эту старую киноленту, транслируемую на Новый год, наверное, по всем каналам. А вот Игорешку она отчего-то раздражала, и на этой почве у них постоянно возникали разногласия. Но со временем она привыкла к этой его непереносимости старых советских комедий, которые она полюбила с детства всей душой, сидя вместе с родителями холодными зимними вечерами возле нарядной елки.

А Митрофаныч еще и запел:

– Под крылом самолета о чем-то поет…

– Да езжай уже, старый шайтан! – недовольно выругался сквозь зубы Махмуд.

Вообще, Светлана заметила, что пожилой таджик, с первого взгляда кажущийся невозмутимым, отчего-то нервничает. Его кривоватые пальцы постоянно двигались, словно перебирая невидимые четки, а мышцы, словно бы находились в напряжении. Да он и в машине сидел, как будто кол проглотил. Но сказать точно, ошибается она или нет, Дроздова не могла, поскольку с недовольным Махмудом дел раньше не имела. Может он все время такой недовольный и нелюдимый. Но криминальная психология, которую ей преподавали во время учебы, была одним из любимейших предметов.

Сделав в памяти зарубку, повнимательнее приглядеться к этому подозрительному старику, Светлана с удовольствием подхватила, припомнив, как этот эпизод звучал в любимом кинофильме:

– Душевно-душевно! …о чем-то поет зеленое море тайги!

Несмотря на происходящий вокруг нее весь этот «деревенский сюр» с убийством свиньи и найденной в её чреве расчлененкой встреченного утром киллера (правда об этом в тот момент она и не подозревала), ей отчего-то стало хорошо-хорошо, как в далеком детстве, когда она летом у бабушки гоняла с соседскими ребятишками в казаки-разбойники, где она всегда играла на стороне «закона».

– Ай, Светлана! Ай, товарищ следователь! Ай, молодца! – восторженно воскликнул Сильнягин, обрадованный её неожиданной поддержкой. – Сразу видно – наш человек! Переезжай в Нахаловку, Светлана Батьковна! Нечего тебе в том городе делать! Вот в твои надежные руки я тебе с радостью бы свой участок и передал! – Автомобиль Сильнягина тем временем покатил по дороге к гаражу Кирьяна.

– Захвалите вы меня, Филимон Митрофаныч! – со смехом ответила Дроздова. – Не могу я сюда переехать – у меня в городе муж! – Привела она в свое оправдание железобетонный довод.

– Эх! Ну, это ты поспешила, девка! – отозвался участковый. – Хотя, а что муж? Муж, как известно, объелся груш! Не захочет с тобой переезжать – так мы тебе у нас отменного жениха найдем!

– Уж не вас ли, Филимон Митрофаныч? – подначила старика Света.

– Ох, егоза! – погрозил ей пальцем Сильнягин. – Да куды ж мне женихаться? Был бы помоложе чуток…. А так – не сегодня-завтра коньки отброшу! А парни хорошие у нас найдутся! Вон, можно у Катьки в бригаде пошукать! Лесорубы! Красавцы! Прям тридцать три богатыря! Эх… – УАЗик резко затормозил – В свете фар показался сарай Кирьяна, и сам хозяин, стоящий у распахнутых ворот с прискорбным выражением лица и взъерошенной плешивой шевелюрой.

Сильнягин залихватски остановил «козла», едва не наехав на Бочкина.

– Филимоныч, сдурел? – заверещал, испугавшись, водитель грузовичка. – Задавить же мог!

– Так не задавил же? – парировал его претензию пожилой мент, резво выбираясь из-за руля. – А ты вот бедную животину вусмерть ухайдохал!

– Ну, так то – я, а то – свинья… – заикнулся, было, Кирьян, но Сильнягин, приблизив свое небритое лицо к самому уху Бочкина грозно прошептал, но так, чтобы не расслышал Махмуд:

– Не вздумай трепать языком, Кирюха, пока я буду допрос вести! Стой, да помалкивай себе в тряпочку! Усек?

Кирьян молча кивнул, за что Сильнягин одобрительно похлопал его по плечу: мол, молодец!

– Ну, я долго ждать буду, гражданин начальничок? – цепко зыркнув по сторонам из-под прищуренных глаз, произнес таджик. – Мне уже по возрасту пора колеса принять, корвалолу накапать и бай-бай в кроватку!

– Да не прибедняйся ты, Махмудка, – не принял во внимание жалобы старика участковый, – ты еще здоров, словно конь. – Думаешь, я не знаю, как ты до сих пор у себя на ферме упахиваешься? Похлеще иного молодого! Ты лучше своего внучка к работе приставь! А то пропадает пацан ни за грош…

– А ты меня не учи, ментяра! – Неожиданно окрысился пожилой таджик, видимо причина, озвученная Сильнягиным, была для Махмуда очень болезненной.

– Ладно, извини, старый! – неожиданно извинился Филимон Митрофаныч. – У самого за твово пацана душа болит. Ведь я тоже его с малолетства пытался на путь истинный наставить. Но не вышло у нас чего-то… – И он, словно оправдываясь, развел руками. – Недосмотрели. Я, так-то, с себя ответственности тоже не снимаю…

– Хватит уже! – устало произнес таджик. – А с Тимкой все нормально будет – мы его намедни к старой Лукьянихе определили…

– Ой, смотри, Махмуд, не перегни палку… – предупреждающе протянул участковый. – Если насильно…

– Да окстись, ментяра! – невежливо перебил Митрофаныча Али-Баба. – Он сам попросился! Представляешь?

– Ах, да! – хлопнул себя пятерней по лбу участковый. – Я же сегодня Алешкину машину на дороге останавливал – опять лихачил, паразит! Он как раз с Тимохой был… – припомнил Сильнягин. – И они что-то с крестником мне про Лукьяниху плели… Правда, что ль, сам согласился?

– Валька с Алешкой его к Лукьянихе вечор увезли, – ответил Махмуд. – Пока желание бросить эту гадость не пропало.

– Это же здорово, Махмудка! – действительно обрадовался Сильнягин. – Может, сумеет помочь старуха-то. Ведь многих из синей ямы вытащила!

– С Тимкой куда запущенней ситуация… Но, дай-то бог, дай-то бог! – с надеждой в голосе произнес старый таджик. – А теперь хорош трындеть, показывай свинью – и разбежимся…

– Заходи, дорогой… – Сильнягин первым вошел в сарай и остановился у склоченного из досок кособокого стола с лежащей на нем распотрошенной животиной. – Смотри. И внимательно смотри! – предупредил он.

Вошедший следом таджик наклонился над тушей свиньи, из распахнутого чрева которой еще несло свежей парной кровью, и ловко пробежался пальцами по её «пробитым» ушам. Затем его пальцы скользнули по выжженному на толстой ляжке клейму. Только после этого он вытащил из кармана очки и присмотрелся к вытатуированным на ушах цифрам.

– Ну? – нетерпеливо вопросил участковый. – Узнаешь тело?

– Моя это свинья, – не стал отпираться Махмуд. – Если хочешь, я завтра по вот этой маркировке, её тебе в журнале учета разыщу. Все теперь?

– Подожди… – Сильнягин вытащил из папочки, которую прихватил с собой, серый листок протокола и протянул его Дроздовой. – Послушай, товарищ следователь «по особо важным», – не поможешь старику протокол накидать? А то у меня с глазами уже совсем плохо. – Старик изобразил на лице настолько потешную и умильную физиономию, что Светлана со смехом согласилась.

Заполнение протокола много времени у нее не заняло, и уже через несколько минут его подписали все указанные лица.

– Теперь-то, надеюсь, я свободен, гражданин начальник? – с ехидцей уточнил Али-Баба. – А с Кирьяна я много не возьму – по себестоимости убытки посчитаю…

– Вот спасибо, добрый человек! – сварливо отозвался плешивый водитель.

– Цени мою доброту! – непоколебимо произнес таджик. – За свои косяки надо отвечать. Так я могу идти?

– Не торопись, уважаемый! – Слегка придержал его за рукав участковый. – С опознанием и принадлежность покойной скотинки мы определились. А вот с остальным еще только придется разбираться…

– С каким остальным? – неожиданно взбеленился Махмуд. – Что ты мне мозги сношаешь, старый шайтан!

– Так, гражданин! – В очередной раз за вечер повысил голос на таджика Сильнягин. – Сейчас мы с тобой проедем в участок, а там я тебе все подробно растолкую! И не советую напрасно рыпаться! – Припечатал он напоследок. – Могу расценить, как воспрепятствование осуществлению правосудия! А то и сопротивление…

– Совсем двинулся на старости лет! – тяжело вздохнув, пробурчал себе под нос Махмуд. – Поехали в твой участок…

В «опорнике» Сильнягин усадил таджика на стульчик возле своего стола, а Светлана пристроилась на одном из стульев, стоявших рядком возле стеночки. Бочкина они решили с собой не таскать, ибо все, что он знал, было уже запротоколировано и сложено «в папочку».

– Итак, гражданин, – приступил к очередному допросу «подозреваемого» участковый, – в процессе следственных мероприятий мы выяснили, что свинья принадлежала вашей свиноферме. Так?

– Так, – кивнул Махмуд.

– Каким образом она попала из свинарника на улицу Нахаловки? – задал следующий вопрос Филимон Митрофаныч.

– Да шайтан его знает? – Пожал плечами таджик. – Сделала, наверное, подкоп под оградой…

– Ну, допустим… – Кивнул Сильнягин. – Тогда, как ты объяснишь, откуда в желудке твоей свиньи, обнаружились куски человеческого тела? Ты их что, человечинкой на досуге подкармливаешь? – Накинулся на пожилого таджика Сильнягин, не давая старику опомниться.

Пока участковый наседал на Махмуда, Светлана пыталась отслеживать его реакцию. Однако узкоглазый подозреваемый оказался не из пугливых – она лишь увидела, как на мгновение дрогнули его набрякшие морщинистые веки, да сухие ладони едва ли не со скрипом сжались в кулаки. И все – кремень человек! Даже если он и виноват, так просто его не расколоть! И, похоже, что Сильнягин тоже это прекрасно понимает, но ничего другого ему в голову не приходит.

– Совсем уже двинулся на своей работе, гражданин начальник? Сериалов заграничных пересмотрел часом? – ровным, недрогнувшим голосом произнес Махмуд.

– Сериалов, говоришь? – голосом, не предвещающим ничего хорошего, прошипел участковый, поднимаясь со своего места и отпирая сейф.

Из сейфа участковый достал слегка помятую алюминиевую кастрюльку, прикрытую крышкой, которую поставил перед старым таджиков.

– Чего это ты мне суешь? – с неподдельным недоумением в голосе произнес Али-Баба.

Но Светлане отчего-то почудилась в его голосе некая фальшь. Если старик действительно причастен ко всей этой кровавой истории, то актер из него тоже получился хороший. Ничем себя не выдал! А все, что кажется, но недоказуемо, Дроздова привыкла трактовать в пользу «обвиняемого».

– Да ты не меньжуйся, Махмуд! Открывай крышечку-то! – И участковый подтолкнул под локоть лежащую на столе руку старого таджика. – Не бойся – оно уже не кусается! Откусалось, кажись…

– Да пошли вы… – буркнул Али-Баба, но крышку с кастрюльки, тем не менее, снял.

Заглянув в металлическое нутро, он обнаружил там окровавленный пакет, в котором водитель Кирьян и притащил в участок найденные в брюхе свиньи отдельные человеческие конечности. Осторожно раздвинув целлофан двумя пальцами, он уставился на куски татуированных конечностей Бурята. О чем-то таком МаХмуд, конечно же, уже начал догадываться, ведь он самолично, не далее, как несколько часов назад разделал эту бл.дскую торпеду Вити Бульдозера на куски и скормил голодным свиньям.

Таким отработанным способом он неоднократно избавлялся от на голову отмороженной братвы, пытавшейся в девяностых отжимать его набирающую обороты ферму. Следственные органы, в лице все того бессменного участкового Сильнягина, исчезнувшими бандитами не особо интересовались – помер Максим, ну и хер с ним! Главное, что головную боль не приносит. А бандитских разборок со стрельбой в то время было явно в переизбытке – та же дележка жирного лесозаготовительного бизнеса, куда как круче проходила. Хотя мертвых тел тоже в основном не находили – тайга, она большая, она все освоит и переработает, и никаких следов не оставит.

Махмуд мучительно размышлял, делая вид, что жутко удивлен, что же ему делать с этой, не ко времени сбежавшей из свинарника свинкой, набитой, словно жареный гусь яблоками, кусками разделанного Бурята.

– Это что? – наконец оторвав взгляд от кастрюльки с жутким содержимым, невинно поинтересовался таджик.

– То самое, о чем я тебе говорил – человеческая расчлененка! – Резко хлопнул ладонью по столу участковый, так, что кастрюлька подпрыгнула.

Но старый таджик даже глазом не повел:

– Я вижу, не слепой. Только причем тут я?

– Как это причем? – наиграно нахмурился Сильнягин. – Свинья твоя? Твоя! Значит, что у нее внутри…

– Э-э-э! Начальник, ты, так-то, палку не перегибай! – так же наиграно возмутился Махмуд. – С хрена ли мне должно быть известно, что у нее внутри? Она, шайтан знает, где-сколько времени бегала, а я знать должен, что она в это время жрала? Я что, их каждые пять минут пересчитываю?

– Согласен, погорячился… – Участковый почесал заросший сивой щетиной подбородок. – Тогда поехали, проверим твой свинарник. Нужно же выяснить, как она сбежала? Да и поглядеть, вдруг, еще какие запасные части этого бедолаги, – он указал на кастрюльку, – у тебя отыщутся.

– Дело, конечно, твое, – пожал плечами Али-Баба, – но ты хоть представляешь, сколько у меня свиней? Будем каждую вскрывать, чтобы желудок проверить? Только ты мне сначала оплати все свои следственные мероприятия, а потом уже сходи с ума!

– Да не собираюсь я их вскрывать, Махмуд, – заверил таджика участковый. – Только помещение проверим…

– Ну, давай, проверяй, – с тяжелым вздохом поддался напору Сильнягина фермер. – Только предупреждаю – свинок своих в обиду не дам!

В огромном свинарнике Махмуда, расположенном на основательном удалении от поселка (сами понимаете – запашок), представители закона ожидаемо ничего не обнаружили. Ни останков тела, ни кровавых разводов, ни с удовольствием пожирающих человечину свиней – совсем ничего. Хрюшек, к изумлению Светланы, действительно оказалось много, она даже приблизительно не смогла их пересчитать. Мясное производство у старого таджика оказалось поставлено на широкую ногу.

Старик с гордостью вышагивал рядом с Сильнягиным, и было заметно даже невооруженным взглядом, что «свиное изобилие» радует его душу. А вот подкоп под забором загона, через который несчастная скотина ушла в бега, обнаружить как раз удалось. Реакция чересчур уж спокойного пожилого таджика не замедлила проявиться, он мгновенно вызвал «дежурного свинопаса» и устроил ему такой разнос, что Светлане пришлось зажимать уши руками, чтобы не слышать виртуозных матюков, изрыгаемых пришедшим в настоящее бешенство Махмудом.

Отведя душу на подчиненном, старик приказал ликвидировать подкоп, а после вновь подошел к участковому:

– Ну, теперь-то твоя душенька спокойна? Еще вопросы есть?

– Вопросов нет. – Даже и глазом не повел Сильнягин. – Вот только где эта свинья труп нашла? – Сдвинув на нос свою неизменную ковбойскую шляпу, почесал затылок участковый.

– Ну, это уже не мои проблемы, – заявил Махмуд. – Теперь я свободен?

– Свободен…

– Приносим свои извинения за доставленное беспокойство! – подключилась к разговору Светлана. – Поймите – служба такая.

– Вот, Сильнягин, учись, как надо с людьми общаться! – повеселел Махмуд. – Спасибо, красавица!

Глава 4

Минули вот уже вторые сутки, а от верного Бурята до сих пор не было вестей. Виктор Павлович Тихорецкий, а для очень узкого круга старых «друзей» и компаньонов по криминальному бизнесу – непререкаемый и коронованный авторитет Витя Бульдозер, мерил нервным шагом большой каминный зал первого этажа своего шикарного особняка, отделанного с большим шиком и неописуемой для простых смертных роскошью. Он метался из угла в угол, пытаясь привести суматошные мысли в относительный порядок и немного снизить нервное напряжение.

Нацедив себе стакан первоклассного виски, он сделал большой глоток и плюхнулся на диван, скрипнувший дорогой кожаной обивкой. Дорогой алкоголь приятно опалил горло мягким теплом, которое разбежалось по напряженным мышцам, заставив их немного расслабиться. Уставившись на потрескивающие в камине поленья, Виктор Павлович отхлебнул ещё глоточек и невидящим взглядом уставился на пляшущие в очаге языки пламени.

После третьего глотка он наконец-то сумел успокоиться и проанализировать сложившуюся нестандартную ситуацию. А пораздумать было над чем. Во-первых: он понимал, что ведет себя как пряник-первоходок, в первый раз попавший на зону, но ничего не мог с этим поделать. А все чертов общак Семена Метлы, неожиданно всплывший после стольких лет забвения! Уж очень жестко макнул его носом в собственное дерьмо пожилой казначей, заставив Витю даже после его смерти, ощущать собственную неполноценность и бессильную злобу на самого и себя, да и на весь мир в придачу.

И за три десятка лет лекарства от этого дерьма он так и не обнаружил. А он должен был уделать этого старого правильного урода! И сделает это! Он найдет его нычку, и теперь его уже ничто не остановит! Витя, почувствовав, что его вновь заносит, одним махом допил ударную дозу вискаря, которая взорвались у него внутри настоящей ядерной бомбой, так что даже в темечке заломило. Хватанув открытым ртом воздух, он поднялся с дивана и вновь засеменил к распахнутому бару, чтобы начислить себе еще.

Когда он вновь приземлил на диване свою раздобревшую задницу, «накачанную» в думском кресле, взбодренный алкоголем мозг, наконец-то, заработал в нужном направлении. Если с приступами ярости и бешенства он сумел совладать, то, что делать с неожиданно исчезнувшим с горизонта Бурятом, еще не решил. Проблема заключалась в том, что в последнее время подобные Витины проблемы разруливал именно пропавший Бурят.

Вариантов, куда делся, его незаменимый во всех отношениях решала, преданный Бульдозеру до мозга костей (по крайней мере, до сего момента Витя в нем не сомневался) было всего лишь два: либо он, обнаружив общак и позарившись на бесценные цацки, подался в бега, либо, что более вероятно, его грохнули те, кто на сегодняшний день распоряжался и хранил потерянное воровское благо. А в том, что кто-то его хранил, Витя не сомневался. И не обязательно это были люди Метлы – сколько лет-то прошло? И внезапно выплывшее из небытия барахлишко говорило за то, что хозяева эти вполне могли поменяться.

Причем, новые хранители не гнушались ничем – ведь грохнуть Бурята, это вам не фиги воробьям показывать. У этого, отбитого на голову ликвидатора, такое «личное кладбище» за плечами… Поразмыслив еще немного, Витя окончательно убедил себя в том, что Бурят не встал на лыжи, а его стопудово зажмурили. Ведь если бы он был жив – обязательно бы вышел на связь еще вчерашним днем. Насчет этого отмороженный убийца был аккуратен и педантичен до маразма – ежедневный отчет Бульдозеру об этапах исполнения порученного ему «задания», на протяжении последних лет был неотвратимей, чем восход или закат солнца. Не взирая ни на какие проблемы, Бурят всегда находил способ связаться с боссом.

Опустошив очередной стакан, Витя достал телефон и набрал номер Георгия Валерьевича Хорькова – одно из звеньев, связывающее депутата и законопослушного гражданина Тихорецкого с криминальным миром. Пора было задействовать и этот слегка замороженный «актив», немного отбившийся от рук и вызывающий пока еще умеренное недовольство Виктора Павловича. Слишком уж независимым в последнее время почувствовал себя Хорек.

Бульдозер уже не раз и не два замечал его, пока еще жалкие попытки поставить себя едва ли не вровень с ним самим. Хорек даже выдвинул свою кандидатуру в местную думу города на ближайших выборах – видимо, решил идти по стопам самого Вити, тоже сделавшего себе политическую карьеру – побывавшего и мэром, и губером, и осевшего в конце концов в теплом кресле депутата думы, только уже государственной.

Так-то стремление Хорька полностью легализоваться Виктор Павлович понимал и принимал – время безбашенных кровавых разборок, поножовщины и стрельбы осталось далеко в прошлом. Сейчас Витя играл совсем по другим правилам – тиихо, скрытно, но результативно, предпочитая убирать врагов исключительно «экономическими» методами. Хотя, нет-нет, изредка, он отправлял на «тропу войны» верного Бурята… Черт! Бурят! Что же такое с ним могло произойти? Вот пусть теперь с этим разбирается Хорек и его отморозки. А там посмотрим, стоит ли оказывать ему поддержку на выборах или просто слить?

Дорогая мобила издала протяжный гудок, а через мгновение Витя услышал в динамике знакомый, слегка пришепетывающий голос Хорька:

– Виктор Павлович, вечер в хату! Как там в заграницах вялится?

– Дошутишься ты у меня, Гошан! – рыкнул в трубку авторитет, разгоряченный импортным вискарем, невеселыми думами и миллионом сомнений. – Дело серьезное, а он тут бакланит, как фраер беспонтовый! Дома я, не успел еще уехать…

– Настолько серьезное? – На чутье Хорек не жаловался, иначе не продержался бы на своем месте так долго, поэтому скрытую угрозу в голосе босса он раскусил влет.

– Наш недавний базар помнишь? – вместо ответа спросил Виктор Палыч.

– Склерозом пока не страдаю, Вить, – произнес Хорек. – Но по этой теме пока ничего путного не нарыл.

– Бурят пропал, – без лишних объяснений сообщил ему Бульдозер. – Вот он, похоже, чего-то накопал.

– Думаешь, зажмурили твоего цепного пса? – напрямую спросил Хорек.

– Не знаю, – ответил Виктор Павлович, – возможно. В общем, старичок, пора тряхнуть порохом в пороховницах! – усмехнулся в трубку Бульдозер. – Поднимай своих пацанов. Пусть они немного жирок растрясут, в этой… как его… – Витя пощелкал пальцами, пытаясь вспомнить все время ускользающее название гребаного поселка, в который отправился Бурят.

– В Нахаловке? – подсказал Гоша, не страдающий «запором» памяти.

– Точно, в Нахаловке! – выдохнул Бульдозер. – Пусть землю роют, но найдут мне Бурята, живого или мертвого! Думается мне, что если найдут – у нас появится реальная зацепка на старые цацки…

– Наша договоренность в силе? – еще раз уточнил условия «сотрудничества» смотрящий.

– Пятнашка твоя, как обещал! – подтвердил Виктор Павлович прежние обязательства. – Главное – найти общак!

– Найдем, Витя, найдем, если он вообще еще существует. – Хмыкнул в трубку Георгий Валерьевич.

– Можешь не сомневаться – он есть! – возбужденно ответил Бульдозер. – Слишком много фактов для обычного совпадения. Ищи, Гоша, ищи! Пятнадцать процентов тебя озолотят! И… можешь смело рассчитывать на мою поддержку на выборах, – посулил он Хорьку еще одну сладенькую «пилюльку». – А там, глядишь – и о столице можно будет подумать…

– Завтра с утра отправлю пацанов в Нахаловку , – пообещал смотрящий. – Если что прояснится – буду держать тебя в курсе! Так что, спокойно езжай в свою заграницу…

– Вот еще поучи меня! – недовольно буркнул в трубку Тихорецкий. – Всё, Хорек, закончили базар! – И отключился.

– Еще поучи меня… Сука! – передразнил Бульдозера Хорек, убирая мобилу в карман.

Но обещанное Вите надо было исполнить в лучшем виде.

«Кого же послать?» – задумался смотрящий.

Ведь если Бурята действительно завалили, то с таким опасным противником шутки плохи! Нужна настоящая бригада «ух», желательно поотмороженней, но не без мозгов. Самолично тащиться в эту дыру Георгий Валерьевич не собирался. Возможно, он и подъедет, если будет какой-нибудь удовлетворительный результат.

Наконец, разложив в голове все по полочкам, Хорек вышел из кабинета и громко крикнул:

– Паха! Ржавый! Зайди ко мне! Срочно!

Георгий Валерьевич мог бы, конечно, и позвонить на сотовый своему верному «начальну охраны», но предпочитал звать его вот так – по старинке, зная, что рыжий рецидивист постоянно трётся где-то неподалеку. Бдит, лопоухий! А скорее всего, девок из обслуги щимит по углам. Но дело свое знает! Иначе так долго не задержался бы на этом теплом местечке. Вернувшись в кабинет, Хорек вновь развалился шикарном кресле, забросив «по-ковбойски» ноги на стол.

Не прошло и минуты, как в приоткрытую дверь заглянул Паша:

– Звал, пахан?

Хорек недовольно поморщился, но на этот раз не стал отчитывать Ржавого за пахана – похоже, что воровское арго из его речи не вычистить никакими усилиями. Да и сам Георгий Валерьевич с трудом приучал себя базарить на нормальном человеческом языке. Жаргонные словечки нет-нет, да и прорывались. Поэтому ему приходилось себя постоянно контролировать. Но, если он хотел пойти по стопам Вити Бульдозера – прорваться сначала в местную думу, а потом с помощью того же Тихорецкого и в федеральную, с таким багажом ненормативной лексики нужно было основательно бороться.

– Заходи, Паша, – произнес Хорек, указав глазами на стул возле стола, – есть у меня для тебя серьезное поручение…

Ржавый привычно бросил свое поджарое сильное тело на стул, а Хорек с завистью проследил за его движениями. Георгий Валерьевич тоже не был откормленным, типа Вити Бульдозера, но годы постепенно брали свое – там ломит, тут ноет, да и годы, проведенные в лагерях и за решеткой, здоровья не прибавили.

– За чё базар, пахан? – осведомился Паша, настраиваясь на серьезный лад. Он уже давно наловчился определять, когда можно расслабиться при разговоре с боссом, а когда нужно и мозги подключить. Дураком Ржавый никогда не был.

– Значит, слухай сюды, босота арестантская, – наплевав на собственные запреты, перешел на понятный для Ржавого язык Георгий Валерьевич. – Не буду долго бадягу разводить – есть вариант неплохо подняться… – И Хорек быстро пересказал своему верному «начальнику охраны» содержание двух предыдущих разговоров с Бульдозером.

– Кубатуришь, реально эта древняя заначка существует, пахан? – спросил Хорька Ржавый, когда босс замолчал.

– У Вити, конечно, бзик на этот счет, – задумчиво протянул смотрящий, – но то, что она была, и до последних событий её еще не распечатали – факт! Он за просто так Бурята не посылает на разборки.

– Насчет Бурята согласен – тот еще мокрушник! Но, как-то не вериться мне, что его зажмурили… Может он того, эту нычку нашел и решил судьбу поменять[1]?

– Все может быть, Ржавый, – согласно кивнул Хорек. – Поэтому, собирай братву, поедешь в Нахаловку. Кроме тебя мне это щекотливое дело и доверить некому. Я знаю, что у тебя в шарабане кое-чего имеется, типа мозгов. И мысль о том, чтобы меня кинуть…

– Да чего, пахан? – обиженно засопел Ржавый. – О каком кидалове речь? Я же за тебя любого на ремни пущу!

– Знаю, – сухо произнес Георгий Валерьевич, – поэтому ты с бригадой и отправишься!

– Понял, Георгий Валерьевич! – Даже приосанился Ржавый. – Сделаю все в лучшем виде!

– Завтра с утра выезжайте, – распорядился смотрящий. – Пацанов сам подберешь. И, кстати, можешь взять с собой этого… Колывана, – вспомнил Хорек про старого Пашиного кореша. – Если хорошо себя покажет, возьмешь к себе, а его проблемы я утрясу.

– Блин! – обрадовано воскликнул Ржавый. – От души, Георгий Валерич! Колыван землю жрать готов, чтобы к твоей братве присоседиться.

– Землю не надо, – отмахнулся Хорек. – А если найдете мне этот общак – будете как у Христа за пазухой!

– Все будет на мази, пахан! – пообещал Паша.

– Тогда все – вали уже! И держи меня в курсе! – крикнул смотрящий в спину уходящему Паше.

Решив долго не тянуть и выслужиться перед Хорьком, Ржавый с бригадой выехал на двух машинах на ночь глядя, и уже ранним утром они остановились перекусить на въезде в Нахаловку у придорожного кафе «Мечта лесоруба».

– Слышь, Паха, – выскочив из машины, Стас принялся разминать затекшие мышцы, – как думаешь, эта рыгаловка уже открыта?

Когда Ржавый предложил Колыванову поучаствовать во всей этой авантюре с поиском забытого всеми воровского общака с последующей реабилитацией и уходом от уголовной ответственности, Стас не раздумывал ни секунды. Ведь это тот самый шанс, на который он и уповал, безвылазно скрываясь на одной из блат-хат на содержании Хорька. Его деятельная натура бывшего спортсмена, изнывающая от вынужденного безделья, не давала спокойно расслабиться, невзирая на кажущуюся безопасность. За эти пару дней он настолько отлежал себе бока, валяясь на продавленном диване и пересматривая старые боевика на древнем, как дерьмо мамонта, проигрывателе сидидисков, коих оказалось на хате неимоверное количество.

– Говно-вопрос, Колыван! – Хищно усмехнулся Ржавый. – Для нас откроют, даже если закрыто! Главное – правильно попросить! Пошли, похаваем, пацаны! – Крикнул он, направляясь к крыльцу забегаловки. – У меня уже пузо от голодухи сводит!

Дверь в «Мечту лесоруба» легко отворилась – несмотря на столь ранний час, придорожное кафе оказалось открытым.

– А рыгаловка-то – круглосуточная! – Заметив надпись «24 часа», произнес Стас, поднимаясь на крыльцо следом за рыжим корешем.

– Люблю повеселиться – особенно пожрать! – хохотнул Паша, проходя внутрь.

На мгновение становившись на пороге, Ржавый мазнул презрительным взглядом по сторонам, ожидая увидеть не иначе, как убогий сельский гадючник. Но внутренняя отделка зала и царившая везде чистота его приятно удивила.

– А ведь вполне прилично, – приствистнул от удивления за его спиной Стас, тоже по достоинству оценив убранство придорожного кафе. – В городе иногда такого не увидишь!

В этот ранний час забегаловка оказалась совершенно пустой, только лишь за угловым столиком, возле самой барной стойки, сидели двое крепких мужиков в клетчатых рубашках, вяло ковыряющиеся в своих тарелках. По их опухшим, помятым и небритым харям, красным глазам и нечесаным шевелюрам, было ясно, что мужики пребываю в состоянии жесткого бодуна. Но по отсутствию стеклянной тары на их столе и болезненному состоянию, становилось понятно, что поправить здоровье им абсолютно нечем.

Ржавый бравой походкой направился к барной стойке, за которой успел увидеть протирающую стаканы крепкую грудастую бабенку лет тридцати – тридцати пяти в белоснежном фартуке и таком же белоснежном чепце – не иначе, как местную официантку.

– Неожиданно, что в такой глуши и такие красавицы водятся! – подойдя к стойке и навалившись на нее локтями, Ржавый выдал девушке кривоватый комплимент.

– А мне вот тоже неожиданно: откуда в наши края таких красивых мальчиков занесло? – ни капли не смущаясь, ответила официантка, сверкая белозубой улыбкой. – Да еще и на таких шикарных дорогих тачках, – добавила она, бросив взгляд на улицу через широкое окно, в котором отлично было видно припаркованных «Мерина» и «Рендж Ровера». – Вот ей-ей, не была бы замужем, обязательно охомутала бы тебя, красавчик! А то наши местные мужики все больше по синей волне плывут, да на кочерге скачут! – И она стрельнула глазками в сторону опухших от бухла чуваков.

– Так в чем дело, Катюша? – прочитав на бейджике имя официантки, подбоченился рыжий. – Я жениться хоть сейчас, только накорми для начала! Найдется, чего в топку закинуть?

– Ну, так на этом и стоим, – вновь очаровательно улыбнулась Катерина. – Вазген! – громко крикнула она в сторону распахнутой двери, из которой вырывались ароматы свежеприготовленной пищи. – Прими заказ – у нас гости!

[1] Судьбу поменять – сбежать (уголовный жаргон).

Глава 5

На окрик официантки из подсобки выметнулся низенький кривоногий и пузатый грузин, облаченный в слегка забрызганный маслом фартук и с лихо «заломленным» на макушке поварским колпаком.

– Чего у нас есть с утра на стол подать? – небрежно бросила Катя повару, продолжая протирать стаканы.

– Омлэт с колбасой могу, – произнес с кавказским акцентом грузин. – И бэз колбасы могу. Яичницу тож, только с бэконом, – продолжил перечислять повар. – Шашлики вчерашний остался – разогрэю, если будут, зелень ест. Пару салатов мясной в холодильнике видэл. Но тоже вчэрашний, но хороший, не заветрилса савсем… Кофэ, чай, соки-воды, пиво… Под чай блынчики могу напэч…

– Слышь, ложкарь[1], – перебил Вазгена Рыжий, – пока тащи все, чего есть готового – шашлык-башлык, закуску-шмакуску. И яичницы с беконом нажарь на всех! – распорядился рыжий.

– Сдэлаю, – ответил Вазген, поправляя колпак и отчаливая на кухню.

– Бугор, – крикнул один из усевшихся за стол бандюков, – а по стописят замахнуть сделаешь? Мы ж здесь на какое-то зависнем?

Ржавый на секунду замер, оценивая ситуацию, а потом спросил Катерину:

– А скажи, красавица, как в вашей дыре с ГИБДДы дела обстоят?

– Да отродясь у нас такого зверя не водилось, – усмехнулась официантка, поправляя накрахмаленный чепчик. – Старенький участковый на всю Нахаловку – вот и всё наше ГИБДДы.

– Тогда давай, сообрази нам чего выпить, – подмигнул ей Ржавый. – Только нормального бухла давай, а не сивухи паленой! – строго добавил он. – Есть в вашей дыре нормальное бухло?

– Найдем, красавчик, не волнуйся, – вновь усмехнулась Катерина. – Паленого бухла в нашем кафе не держим!

– У-у-у! Заметано! – кивнул Ржавый. – Пусть твой лаврушник[2] тащит хавку побыстрее – пацаны жрать хотят!

– Все будет, присаживайтесь, ребятки, – лучезарно улыбнулась Катя, выходя из-за стойки и тоже скрываясь в помещении кухни.

Ржавый вернулся к столику, за которым уже расселась его братва и, похабно ухмыляясь, произнес:

– А зачетная здесь лакшовка[3] на раздаче обитает, братва! И мордашка зачетная, и буфера…

– Да и жопа клевая! – вставил свои «пять копеек» Стас. – Было бы времени побольше – обязательно бы вдул!

– Хех, – усмехнулся Ржавый, – не ты один такой умник! Тут любой бы ей вдул… Возможно, если надолго застрянем – будет такой шанс! Только бродяги, уговор, – жестко произнес он, – чтобы меж собой из-за шлёндры деревенской никаких разборок! А то знаю я вас, половых террористов…

– Бугор, да все будет ништяк! – заверил его один из парней. – Будем мы из-за какой-то стерляди меж сбою сраться!

Пока заезжие молодчики что-то перетирали, сидя за столом, за ними неотрывно, но стараясь не привлекать внимания, наблюдали те двое мужиков в клетчатых рубахах, что тихо вялились в углу зала, страдая с бодуна. Вчерашний вечер выдался для Борьки с Серегой в грандиозную попойку, когда старый Махмуд сообщил им о случившимся форс-мажоре со сбежавшей свиньей и найденными Сильнягиным в её брюхе не переваренными останками гребаного дохлого уркагана. Единственным светлым пятном в этом рассказе оказался момент, что участковому так и не удалось взять за хобот пожилого таджика, обвинив в убийстве.

Махмуд оказался расторопным малым, несмотря на свой почтенный возраст – ему удалось позвонить по стационарному телефону и предупредить своих парней о намечаемся шмоне в свинарнике. И этому старому черту очень сильно повезло, что он сумел дозвониться на сотовый Вальку. И если в самой Нахаловке мобильной связи вообще не было, то за её пределами она нет-нет, да и прорезалась. А Валек в этот момент как раз находился не в поселке – ехал домой от Лукьянихи. Как ему удалось так быстро скрыть все следы расчлененки Бурята от зоркого глаза местного участкового, Борис не спрашивал, но понимал, что проблема на этом лишь немного отсрочилась и окончательно не решена.

Подъехавшую шоблу городских бандосов Борька с Серым срисовали еще из окна, когда они парковали свои навороченные тачки возле «Мечты лесоруба». Сообразить, что это те самые перцы, что явились следом за Бурятом именно по их души, они смогли даже с бодуна. Благо, что особых мозгов на это и не требовалось. Пока события развивались по сценарию, озвученному старым таджиком. Не зря они провели с ним весь вчерашний вечер и, перед тем, как упиться вусмерть, обговорили все приемлемые варианты своих действий.

Катерина, так же посвященная в курс дела, хоть и не принимала непосредственного обсуждения и даже не присутствовала на попойке, при виде двух подъехавших дорогих внедорожников, сразу «подобралась» и окликнула мужа:

– Похоже, приехали гостюшки дорогие?

– Похоже на то, – согласно ответил Борька.

– Вы как, охламоны? – поинтересовалась Катерина. – В состоянии спектакль разыграть?

– Да как по нотам! – фыркнул Борис. – Вот еще бы ты нам опохмелиться по полписярика нацедила б…

– Обойдешься, любимый! – отрезала Катька. – Нехрен было вчера так нажираться!

– Ой, да ладно, Катюха! Ты ж знаешь, как у нас дела делаются…

– Вот именно, что знаю – через жопу они у вас всегда делаются! – недовольно произнесла жена.

Однако, она мгновенно перестала распекать любимого муженька, когда в помещение ввалились заезжие уголовники, а вместо этого, расплывшись в лучезарной улыбке, как это делала всегда, когда ситуация становилась горячее некуда и принялась полировать и без того чистые стаканы. Пока она забалтывала пахана гастролеров, а после тот заказывал Вазгену «легкий перекус», Борька в уме прогонял свои возможные действия. Голова гудела с перепоя, но крепкий организм лесоруба, закаленный хорошей физикой, чистым таежным воздухом и натуральной пищей, бегающей в лесах своим ходом, играючи справлялся с похмельем. Да еще и мощный выброс адреналина знатно прочищал чердак от остатков алкогольной интоксикации.

Как бы там не было, но Борис решил во чтобы то ни стало проверить свои предположения. А вдруг это совсем не те бандюки, приезда которых они ожидают с подачи Махмуда. Вдруг, это просто посторонние безобидные ребята, решившие провести несколько дней на чистом воздухе. Поохотиться, например, или порыбачить. Хотя, если взглянуть на их босячий прикид, совсем не подходящий для выезда на природу, да и на их протокольные морды, все сомнения сразу отпадали. Однако, Борис решил не заниматься херней, предполагая недоказуемое, а попросту проверить. И даже накидал в голове возможные варианты, как это провернуть.

Дождавшись, когда вся шобла успокоится, занявшись поеданием всего того, что притащил им Вазген, Борис, натянув на лицо благостную, но слегка страдальческую улыбку недалекого деревенского «алика», оторвал жопу от стула и, изображая крайнюю степень смущения, подошел к столу «гостей».

– Прошу прощения, господа! – слегка заикаясь, произнес он, гипнотизируя выставленный на стол запотевший графин с алкашкой. – Мне крайне неудобно отрывать вас от трапезы, – приложив ладонь к груди, проникновенно продолжил он свою тираду, – но не можете ли вы войти в наше с другом крайне тяжелое положение и… – Подобную пургу Борис наблюдал, когда вместе с Катюхой выезжал на выходные в город и к ним прилип какой-то бомжара, стреляющий мелочевку на шкалик у прохожих.

– Короче, Склифосовский! – презрительно гоготнул Ржавый, скользнув мельком по опухшей и небритой физиономии Бориса. – Много текста! Чё хотел, бедолага?

– Не соблаговолите ли вы выделить нам сто граммов сего чудного напитка, – после этих слов Борис демонстративно сглотнул слюну, вновь уставившись на манящий графинчик. – Чисто для поправки угробленного на лесоповале здоровья…

– Похмелиться, что ли, нечем? – догадался Стас, перехватив наполненный вселенской тоской взгляд Бориса.

– В долг не наливает, – тяжко вздохнув, указал в сторону кухни лесоруб, намекая на Катерину. – А мы с товарищем несколько поиздержались…

– А ну свали нах.й, чушкарь[4]! – недовольно рыкнул Стас, презрительно оскалившись.

– Подожди, Колыван! – остановил приподнявшегося со своего места приятеля Ржавый. – Зачем так грубо! Помнишь, как в «Джентельменах удачи»? Вежливость – лучшее оружие вора! – И вся толпа за столом громко заржала, поддержав шутку вожака. – Вот что, уважаемый, – произнес Ржавый, явно подражая своему отсутствующему здесь боссу Хорьку, – если сумеешь нам помочь – так и быть, помогу тебе и твоему корешу до кучи…

– Всегда готов, как пионер! – преданно глядя в глаза Ржавому, отозвался Борис, стараясь не выпасть из образа, тогда как ему очень хотелось зарядить кулаком по этой наглой рыжей морде. – Что делать надо, господин хороший?

– Да, в общем-то, ничего особенного, – ответил бандит, вынимая из кармана сотовый телефон. – Слушай, а чего в вашей дыре совсем связи нет? – спросил он, заметив отсутствие сигнала.

– Так сотики у нас совсем не работают, – с готовностью пояснил лесоруб. – Рядом с нами военная часть какая-то секретная расположена, вот они своими левыми приблудами связь и глушат…

– Да, вот же у вас дыра… – чертыхнулся Ржавый, загружая на мобильнике фотографию пропавшего киллера. – Посмотри, родной, не видел в вашей дыре вот этого человечка? – И он продемонстрировал экран телефона Борису.

Бурята на фотографии лесоруб узнал сразу, да и сложно было не признать этого гребаного отморозка. Выходит, что «предсказания» Махмуда сбылись со стопроцентной вероятностью и куда быстрее предполагаемого графика. Ну, что ж, проверку, устроенную Борисом городские успешно прошли, даже усилий особых не пришлось прилагать. Теперь осталось разыграть партию по нотам…

– Так это ж Бурят! – обрадовано воскликнул лесоруб.

– Опаньки! – Ржавый даже с места привстал. – А ты его что, знаешь?

– А с чего, думаешь, у меня так жбан трещит? – вопросом на вопрос ответил Борис. – Два дня водку жрать как не в себя – это только Бурят так может! Вона, какой лось вымахал…

– Так он, выходит, здесь окапался?

– А то! – расплылся в довольной улыбке лесоруб. – Эт, мужики, налейте стопарик, а то чичас сдохну! – плаксиво попросил он. – А там все, как на духу расскажу!

– Налей ему, Колыван! – Прищелкнул пальцами рыжий, указав на графин.

– И приятелю моему… если не затруднит… – продолжал отыгрывать роль запойного алкаша бригадир лесорубов.

Стас снял с графина стеклянную пробку и набулькал водки в две стопки. Борис дрожащей рукой (подумав, не переигрывает ли?) ухватил стопки.

– Премного благодарен, господа хорошие, уважили! – чинно произнес он, залпом замахнув одну стопку, а вторую, стараясь не расплескать, поставил на столик за которым восседал Серый, наблюдая за комедией лучшего друга. – Теперь готов продолжить наше взаимовыгодное общение, – произнес Борис, вернувшись к столику приезжих.

– Рассказывай, откуда ты Бурята знаешь? – начал допытываться Ржавый. – Он с кем попало водку не жрет – не тот это человечек.

– Ну, так он и не со мной начинал, – пожал плечами Борис. – Дядька у меня есть. Так вот он с вашим Бурятом не один год на зоне чалился… Два дня уже как не в себя бухают, а я тут совсем не при делах. Мы с приятелем только в гости зашли, ну и… – Он виновато развел руками.

– Вот же какой гандон это узкопленочный! – чертыхнулся Ржавый. – Он тут, значит, с корешем в свое удовольствие бухает, а мы тут педали заманались крутить в его поиске! Брякнуть, что ли, не мог? Сейчас я Хорька в известность поставлю… – Рыжий попытался позвонить, но у него ожидаемо ничего не вышло. – Вот тля, а связи-то нет!

– Ага, – согласно мотнул головой Колыван. – Поэтому и не позвонил. Такой дырищи, чтобы сотики ваще не пахали, я еще не видел!

– Ладно, и хрен с ним! – подумав, весело заявил Ржавый. – Раз Бурят нашелся, а кипеша никакого, расслабляемся пацаны! – распорядился он. – Завтра с утра в обратку потащимся, а сегодня переночуем здесь…

Бандюганы довольно загудели, явно обрадованные грядущей попойкой. Да и делать, собственно ничего уже не надо было.

– Так Бурят еще у дядьки твоего? – спросил Бориса Ржавый.

– Ну, так-то да, – кивнул лесоруб. – Я с утра забегал, а они еще зенки с похмела не продрали. И в доме все сивуху под чистую выжрали… Нам с Серым даже поправиться нечем было, а Катька… сучка такая, – шепотом добавил он, косясь в сторону кухни, – даже бутылку пиваса на двоих в долг не дала…

– Вот что, Колыван, – произнес Ржавый, выкладывая перед приятелем ключи от машины, – не в службу, а в дружбу – сгоняй с этим деятелем к его дядьке. Надо убедиться, что Бурят действительно здесь. Ну и сообщить, если он уже в себя пришел, что его Витя Бульдозер реально потерял. Сделаешь? А потом уже и отметим.

– Да не вопрос! – Колыванов сграбастал ключи со стола и поднялся на ноги. – Поехали прокатимся, болезный!

– Господа-господа, если вы не против – можно мне еще стопочку? – жалобно произнес Борис.

– Вот, здоровый же детина, – вновь презрительно поморщился Ржавый. – Самому не противно бухло клянчить?

– Обстоятельства так сложились… – тихо проблеял лесоруб, тиская в руках пустую стопку, которую так и не удосужился поставить на место.

– Налейте ему! – распорядился рыжий.

Борис радостно протянул рюмку, и один из бандитов щедро заполнил её до краев.

– Премного благодарен! – выдал стандартную фразу бригадир лесорубов, заглотив спиртное в мгновение ока. – Ха-а-а! – счастливо выдохнул он, притуливая пустую рюмку на краешек стола. – Жизнь стала краше! Жизнь стала веселей!

– Все, Колыван, езжайте уже! – распорядился Ржавый. – Проведаешь Бурята, дуй обратно.

– А могу я надеяться по возращении, еще на один прием лекарственного средства? – невинно поинтересовался Борис. – Ну, в качестве вознаграждения за быстрое решение вашей проблемы?

– Вали уже, дядя, пока я добрый! – прикрикнул на него рыжий. – Если все будет тип-топ, так и быть, поставлю тебе с приятелем целый флянец ряженки[5], – пообещал он.

– Так мы быстро: одна нога там – другая здесь! – засуетился Борис, незаметно подмигнув Серому. После этого они со Стасом направились к выходу из зала.

Сергей проследил сквозь окно, как они уселись в «Мерин» и отчалили, а после сам нетвердой походкой вышел из-за стола.

На улице его уже поджидала Катерина.

– Все слыхала, Кать? – спросил её лесоруб, походка которого за закрытыми дверями заведения вдруг стала твердой и уверенной.

– Да, – кивнула женщина.

– Махмуд казался прав, – произнес Сергей.

– Значит, действуем, по заранее разработанному плану, – спокойно произнесла Катерина. – Они еще пожалеют, что к нам сунулись!

– Не успеют пожалеть, – ответил Серый, и его глаза хищно блеснули.

– Иди, поднимай парней, – поторопила его Катя, – пришла пора немного растрясти жирок!

– Уже бегу! – произнес лесоруб и, старясь не отсвечивать в окна кафе, растворился в ближайших зарослях дикого кустарника.

Катерина поправила слегка сбившийся передник и зашла на кухню сквозь черный ход. Ей нужно было постараться как можно дольше удерживать за столом заезжих гастролеров, чтобы её парни успели, как следует подготовиться. Да и в собственном муже она нисколько не сомневалась – в критических ситуациях он никогда не косячил. По крайней мере, сильно. Старый Махмуд, прекрасно зная, кто на самом деле рулит бригадой отпетых лесорубов, посвятил и её в свой план. Проанализировав его, хозяйка лесного бизнеса не нашла в нем слабых мест, за исключением одного – своевременного опознания прибывших по следам Бурята бандитов. Но этот скользкий момент решился сам собой – они остановились пожрать именно в её кафе, а Борис ловко сыграл этакого недотепу и с легкостью выведал их планы. Она даже и не думала, что он настолько артистично сделает эту братву. Какой же он у нее все-таки молодец! Еще бы бухал с корешами пореже, и цены бы ему вообще не было.

При воспоминании о крепки мозолистых Борькиных руках, у нее что-то сладко отдалось внизу живота, но Катерина волевым усилием подавила это не ко времени возникшее желание. Вот сделаем дело – тогда и оторвемся по полной!

[1] Ложкарь – повар (уголовный жаргон).

[2] Лаврушник – уроженец Грузии или Кавказа (уголовный жаргон).

[3] Лакшовка – проститутка (уголовный жаргон).

[4] Чушкарь – грязный, опустившийся, презираемый всеми осуждённый (уголовный жаргон).

[5] Ряженка – водка (уголовный жаргон).

Глава 6

– Ух, ты, какой роскошный агрегат! – Восторженно произнес Борис, пристроив жилистую задницу на дорогом кожаном кресле рядом с водителем. – И подогрев сидушек есть? И бортовой компьютер? – Лесоруб с горящими глазами рассматривал светящуюся панель. – Вот, сука же – чудо враждебной техники![1]»

– Только граблями своими грязными здесь ничего не трогай! – строго прикрикнул на него Стас, вальяжно усаживаясь на водительское место. – Хрен после тебя отмоешь – химчистку салона заказывать придется!

– Ой, да ладно! – Но все-таки одернул руки от панели управления Борис. – Ничего ему не будет – это ж немцы склепали!

– Вот то-то и оно, что немцы! – «через губу» произнес уголовник. – Ты хоть представляешь, сколько такая тачила капусты стоит?

– Сколько? – «наивно» спросил лесоруб, который был прекрасно осведомлен, сколько стоит все это богатство – у них с Катькой в гараже стоял агрегат не хуже – в город за покупками гонять. Но знать об этом залетному фраерку явно не стоило. А то еще заподозрит своими куцыми мозгами, что всё вокруг совсем не то, чем кажется.

– Ты о таком лавэ даже не слышал, – презрительно фыркнул Колыванов, запуская двигатель кнопкой.

– Ух, ты! – Театрально выпучил глаза Борис. – Она еще и без ключа заводится? Прям как гоночный болид из Формулы-1?

– Мля, ну точно дерёвня… – с тяжелым вздохом произнес Стас. – Да, такая же, как в Формуле-1. Куда рулить? Где твой родственник с Бурятом калдырит?

– Давай, рули прямо, – показал пальцем лесоруб, – до Нахаловки докатимся – дальше покажу.

– Ну, давай, раз по-другому не умеешь… – покачал головой Колыванов, утапливая педаль газа.

Мерин бодро рванул со стоянки и выскочил на трассу, ведущую к рабочему поселку.

– Зверь! – вновь восторженно заявил Борис, высовываясь в распахнутое окно.

После принятие небольшой дозы спиртного, благотворно сказавшейся на «восстановлении» похмельного организма, свежий порыв ветра тоже основательно проветрил его одурманенные мозги. Голова практически совсем перестала болеть, а физическое состояние лесоруба пришло в норму. Он мог бы прямо сейчас легко вырубить этого гребаного городского утырка, но делать это в летящей на полном ходу машине, да еще и не на самой лучшей трассе, усеянной ямами и колдобинами, было бы верхом глупости. Ну, это фигня, успеет еще вырубить этого бычка.

А бычок-то явно «племенной», раскачанный, с толстой шеей, бугристыми мышцами спортсмена и сломанными ушами бывшего борца. Но по сравнению с крепким, но жилистым лесорубом, руки которого «привыкли к топорам», бывший спортсмен казался большим, но каким-то рыхлым. Видно, что чрезмерное возлияние и обжираловка, явно не пошли ему на пользу. А по сравнению с глыбоподобным Бурятом, он, вообще, не шел ни в какое сравнение.

Настроение стремительно улучшалось. Мандраж прошел, и Борис даже начал напевать еле слышно себе под нос старенькую, еще советскую песенку Эдуарда Хиля:

– Лесорубы -

Наша родина тайга,

Дед Морозу

Мы соседи.

Нас боятся

И февральская пурга,

И лохматые

Медведи!

Эге-гей!

Привыкли руки к топорам,

Только сердце

Непослушно докторам,

Если иволга

Поёт по вечерам,

Если иволга

Поёт по вечерам.

– Ты чего там бурчишь, чепушила деревенская? – недовольно произнес Стас, которого неадекватная реакция местного креста слегка нервировала: все пацаны сейчас там хавают-выпивают, а он вынужден катится хрен проссышь куда, словно распоследний лошара.

– Да так, – глупо улыбнулся лесоруб, – настроение хорошее!

– А-а-а, – по-своему понял его Колыванов, – торкнуло, наконец, по старым дрожжам?

– Ага! – шмыгнув носом для придания еще большего деревенского колорита, еще шире улыбнулся Борька. – Чердак отпустило! Жизнь прекрасна! – заорал он, высунувшись в открытое окно по пояс. – Эге-гей!!!

– Твою, сука, мать! – выругался в голос Колыван. – Хайло завали, урод! И обратно засунься!

Как же ему хотелось дать в зубы этому деревенскому алику, который его совсем достал своим тупыми ужимками. Может быть, он так и поступит, только позже, когда найдет Бурята. А сейчас ему нужно завалить на все свои хотелки, и показать Ржавому, что он еще может приносить пользу всему «честному обществу». А там, глядишь, если все пойдет как надо, Хорек с Бульдозером подключатся, и Стасу удастся соскочить с мокрухи, за которую он сейчас в Федеральном розыске.

– Да ладно тебе, чувак, – примирительно произнес Борис, – че такой напряженный? Сейчас до Бурята доедем, и вернешься к своим бродягам! Не боись, без тебя все не выпьют и не сожрут! У Катьки этого добра – десяток таких бригад напоить-накормить хватит! Да и недалеко уже – чай, Нахаловка не город какой. Вон туда рули! – И Борис ткнул пальцем в очередной поворот.

Колыванов послушно свернул в указанный проулок, ведущей к окраине поселка, где располагалась усадьба Махмуда. Главное, думал он, чтобы старый таджик дома оказался, или Валек с Иванычем, кто в курсе замеса с Бурятом. Хуже, если из них никого дома не окажется – тогда придется вырубать залетного и паковать в багажнике «Мерина». А это – лишнее палево! Не дай Бог, к таджику участковый Сильнягин заявится, а тут такая тачила под забором стоит. Уж он-то всех своих знает, как облупленных! После найденных кусков гребаного Бурята в брюхе свиньи, он просто так не отстанет! Настороже все время теперь старый легаш…

Когда в поле зрения выросла высокая стена «поместья» Махмуда, Борис указал на виднеющиеся впереди откатные металлические ворота:

– Рули туды. В этой халупе мой дядька обитает.

– Ну, нихрена себе, какие у вас в Задрищенске халупы имеются! – Явно удивился заезжий фраерок, оценив виднеющийся даже из-за высокого забора трехэтажный особняк. – А твой дядька, ваще, кто?

– А ты с какой целью интересуешься? – Неожиданно Борис заговорил на понятном Колывану языке. – Ты у Бурята поинтересуйся, с кем он знакомства водит…

– Да ладно тебе! – Стас неожиданно сменил ох..вший тон общения на почти человеческий, видимо оценив скромное жилище Махмуда. – Интересно просто…

– Ну, если просто интересно – он кроликов разводит и свинтусов еще всяких, до кучи.

– А-а-а… Понятно… – протянул Колыван, видимо, вовремя вспомнив анекдот про кроликов[2].

А имея такую домину, по мнению Стаса, по-другому бабки и не заработать. Только кроликов разводить, да пожирнее! Что такие деньги можно зарабатывать и честным путем, даже не могло прийти в голову Колывана. Ведь, по сути, он занимался тем же самым – тоже «кроликов» разводил, только в городе и куда в меньших объемах. Ну, а раз, у этого разводилы сам Бурят не побрезговал нахреначиться в сопли – значит, это очень серьезный дядя! Абы с кем широко известный в очень узких кругах киллер Вити Бульдозера на одном гектаре срать не сядет! А тут уже, который день по-черной колдырит, нахрен позабыв про «любимого» босса.

Подрулив к закрытым воротам, Колыванов остановил автомобиль и вопросительно взглянул на Бориса.

– Погудеть, чтобы запустили?

– Сдурел, паря? – испуганно воскликнул лесоруб, втянув голову в плечи. – Хочешь, чтобы нам с тобой на пару бошки открутили? Дядька у меня с похмела лютый! Да и Бурят с похмелья совсем не подарок – прибьет и, как зовут, не спросит! Ты посиди, я сейчас… – И Борис соскользнул с нагретого кожаного сиденья на улицу.

Подбежав к небольшой калитке, он нажал кнопку вызова. Ждать долго не пришлось – к его большому облегчению из динамика подвешенного к воротам домофона послышался скрипучий голос старого Махмуда:

– Кого еще, нахрен, принесло?

– Махмуд Ибрагимыч, это Борис, – ответил в микрофон лесоруб. – Пошептаться бы… – тихо, чтобы не услышал сидевший в машине Колыван, поспешно добавил он.

– Заходи… – Щелкнул электромагнитный замок, открывая калитку, и Борис мухой проскользнул на территорию усадьбы.

Борис быстро пересек мощеный брусчаткой двор, направляясь к высокому крыльцу, на котором его уже ожидал недовольный старикан.

– Ну? – коротко осведомился он.

– Гонцы из города появились, – сообщил лесоруб таджику. – Бурята ищут…

– Ну, вот, – довольно оскалился старик, – я, выходит, был прав.

От этой жуткой ухмылки, выдающей матерого хищника, только с успехом рядящегося в овечью шкуру, у Бориса пробежали по спине крупные мурашки. Вот с ним, как и до этого с Бурятом, он не хотел бы встретиться на узкой дорожке. Несмотря на возраст и существенную разницу в силах, неизвестно, кто выйдет из схватки победителем. Своих врагов старикан был готов рвать на куски даже своими желтыми и крепкими не по возрасту зубами.

– Прав ты, Махмуд Ибрагимыч, – согласно кивнул головой Борис. – Они пока еще не знают, что Бурят зажмурился…

– Теперь самое главное, – проскрипел старик, – чтобы они первыми, а не мы в жмурки сыграли. Сколько босоты в Нахаловку прикатилось? – по-деловому спросил старик, подобравшись так, что даже стал казаться моложе.

– Всего семеро, – ответил Борис. – Один со мной поехал, я насвистел, что Бурят у тебя который день бухает. Остальные у нас «Мечте» зависли.

– Твои архаровцы не подведут? – поинтересовался для проформы пожилой таджик.

– Обижаешь, дядя Махмуд! – с укоризной произнес Борис. – Пацаны не раз проверены – и не в таких замесах побывали!

– Добро! – удовлетворенно кивнул таджик. – Пусть твой гонец заезжает, – и он недобро стрельнул глазами, – я его с Бурятом сведу. Тебя по дороге сюда Сильнягин не срисовал?

– Нет, – мотнул головой Борис – повезло.

– Хуб[3]! – Махмуд вынул из кармана брелок и щелкнул кнопочкой.

Зажужжал электропривод, приводя механизм открытия ворот в движение. Металлическая створка слегка скрипнула и покатилась в сторону по салазкам.

Борис метнулся к открывшемуся проему и махнул рукой ожидающему его сигнала Стасу:

– Давай, загоняй свой аппарат во двор!

Дождавшись, когда Колыванов заехал во двор, старик закрыл ворота. Стас заглушил двигатель и вышел из машины.

– Бурят где? – вместо приветствия буркнул он, презрительно посмотрев на пожилого таджика.

Не иначе, как за «прислугу» принял Махмуда, догадался лесоруб.

– И тебе доброго здравия, мил человек, – ворчливо произнес старик, спускаясь по ступеням и придерживаясь расписными в синеву руками за лестницу. – Вежливости, как я погляжу, нынче на зоне фраерков совсем не учат? Вот Бурят зенки-то с бодуна продерет и научит тебя, сявку мелкокалиберную, старость уважать!

«Ох, еп!» – мысленно чертыхнулся Колыван. – Надо же было так тупо лохануться?»

Он действительно принял сморщенного и черномазого, словно залежалый урюк, таджика за дворника или садовника. А оно, вон, как! Согласно регалкам на руках, у старикана солидный срок в лагерях, да еще и по тяжелым статьям. Выходит, что это он настоящий хозяин «кроличьей фермы». Как же, сука, так-то?

– Не ругайся, уважаемый! – виновато произнес Стас, потупившись и включив прежде отсутствующую вежливость на полную катушку. – Мой косяк, не спорю – малость не рассмотрел твои «заслуги» перед обчеством.

– Окуляры впредь лучше полируй! – жестко выхаркнул старик, буравя Стаса взглядом из-под насупленных бровей. – Пойдем, сведу тебя с Бурятом, если проснулся… Топай в дом… Борька, покажи ему куда идти, а то у меня артрит в коленках с утра разыгрался, я по лестнице час забираться буду…

– Сей минут, дядя Махмуд! – послушно произнес лесоруб, быстро взлетев на крыльцо и взявшись за ручку входной двери. – Чё застыл, городской, топай сюды!

– Мои извинения, уважаемый! – еще раз расшаркался со стариком Стас и, осторожно обойдя таджика, начал подниматься по ступенькам.

Дождавшись, когда залетный уголовник повернется к нему спиной, Махмуд вынул из поленницы, сложенной у стены дома, увесистую березовую чурку и, не моргнув глазом, ловко отоварил ей Колывана по блестящей лысой башке. Ноги Стас заплелись, он запнулся за ступеньку и кулем рухнул на лестницу, не издав ни единого звука. Ну, разве что гулко треснулся головой о металлическое ограждение лестницы, которое возмущенно загудело.

– Ловко ты его, Ибрагимыч! – оценил действия старика лесоруб.

– Не ори, оглашенный – Глашку разбудишь! – шикнул на Бориса таджик. – Будет потом слезы лить – не остановишь! Хватай этого фраера под мышки – и в подвал! – принялся распоряжаться старик. – Там у меня стены толстые, ори – не ори, никто и не услышит.

– Сука! Откормленный какой! – прошипел лесоруб, оторвав тяжеленную тушу Колывана от лестницы.

Старик же просто промолчал, только громко пыхтел, как раскочегаренный до одури паровоз. Вдвоем с Махмудом они затащили бессознательное тело в подвал особняка, а затем, усадив его в специально замурованное в бетон металлическое вращающееся кресло, еще времен СССР, и примотали к нему тушу Стаса скотчем. Липкой ленты Борис не жалел – а ну как выберется утырок, пока останется наедине со стариком. Тот, каким бы крепким не казался, не шел ни в какое сравнение с бывшим спортсменом.

– Готово, дядь Махмуд! – сообщил старику Борис, добив второй рулон клейкого целлофана. – теперь точно не вырвется. Что с ним делать собираешься?

– До ночи тут посидит, – сообщил старик, – а потом мы его с Вальком утилизируем.

– Только прошу, не как в прошлый раз, – произнес Борька, – ваш свиной утилизатор себя уже скомпрометировал. Не дай бог, опять Сильнягин прознает – тогда уже точно не отвертимся!

– Не учи отца е.аться, пряник! – Жестко заткнул ему рот старик. – Училка еще не выросла меня учить! На этот раз просто в реке эту тушу притопим – и концы в воду! Пусть вместо свиней рыб покормит!

– Хорошо, – согласился с доводами старика Борис. – А машина?

– Угоним куда-нибудь подальше и сожжем, – отмахнулся Махмуд.

– Добро! – вновь согласно кивнул лесоруб. – Не, постой, Ибрагимыч! У них на шесть рыл одна машина осталась. Со мною вместе могут отказаться ехать. Ну, а остальных-то я хотел в Гнилую Балку увести, там мои пацаны уже, наверное, гостей ждут, не дождутся. Так что я к ним на «Мерине» вернусь. А про лысого скажу, что он тоже вместе с Бурятом у тебя водку жрет! И Бурят всех залетных на попойку зовет…

– Давай так, – подумав, согласился дед. – Только смотри, Митрофанычу на этой тачке не попадись…

– Постараюсь «огородами» выбраться, Ибрагимыч. Проходимость у Мерина нормальная – пролезу. Как думаешь, после пропажи этих утырков еще гостей ждать?

– Наверняка, – кивнул старый. – Витя Бульдозер очень не любит, когда его люди без вести на наших бескрайних просторах растворяются. Полюбаса будет еще один стопудовый заезд в нашу глушь. И псов бешеных будет в следующий раз поболя…

– Тля! – в сердцах выругался Борис. – Ладно, где наша не пропадала? И за каким хером этот гребаный Бурят к нам в Нахаловку поперся?

– Кабы знать, Борька? – развел руками Махмуд. – Кабы знать?

[1] Чудо враждебной техники – цитата из советского полнометражного научно-фантастическогомультфильма Р. Качанова – «Тайна третьей планеты» экранизация повести Кира Булычёва «Путешествие Алисы», «Союзмультфильм», 1981 г.

[2] Мужик на перекрёстке въехал на своей старенькой «шестёрке» прямо в новенький «Мерседес». Из иномарки неторопливо вылезли два огромных бугая и сказали мужику:

– Значит так, придурок, с тебя – 30 штук баксов за ущерб и ещё десятка сверху за моральный ущерб! Иначе живым домой вряд ли вернёшься![2] Мужик на перекрёстке въехал на своей старенькой «шестёрке» прямо в новенький «Мерседес». Из иномарки неторопливо вылезли два огромных бугая и сказали мужику: Мужичок спокойно открыл багажник своей машины, а он доверху набит купюрами по сто долларов. Амбалы удивились, а мужичок спокойно отсчитал и отдал им 40 000 баксов.

– Да у меня хозяйство своё, кроликов развожу.– Слышь, мужик, ты где работаешь, что у тебя машина баблом доверху забита? – Серьёзно. Хотите, покажу вам свою ферму?– Да ладно? Амбалы согласились. Мужик привёз их на какую-то ферму за городом, заехал во двор, массивные ворота закрылись, а повсюду суровые братки с автоматами стоят.

– Ребята, я кроликов вам привёз! Разводите.Мужичок вылез из авто и сказал им: [3] Хуб – хорошо (тадж.)

Глава 7

Старик еще раз проверил, насколько крепко связан залетный уголовник, затем ловко обшмонал его карманы в поисках ключей от «Мерседеса».

– Держи, Борька! – Бросил он лесорубу брелок сигнализации от автомобиля. – И смотри, Сильнягину не попадись! – предупредил он подельника в очередной раз.

– Махмуд Ибрагимыч, сделаю все в лучшем виде – даже не сомневайтесь! – пообещал Борис. – По самым очкурам прокачусь…

– Давай, вали уже! – недовольно пробурчал старикан. – Мне еще с этим деятелем залетным закончить надо.

Выбравшись из подвала, Махмуд открыл ворота и выпустил со двора лесоруба. Проследив до тех пор, пока реквизированный у бандита «Мерин» не скроется за ближайшем поворотом, старик вернулся во двор, закрыл ворота и спустился к пленнику, все еще пребывающему в отключке. Заперев за собой дверь в подвал, таджик принялся неспешно готовиться к «допросу», раскладывая на верстаке инструменты, которые, как он считал, помогут развязать язык никчемному городскому фраеру: кусачки, ножовку, молоток, большой охотничий тесак, газовую горелку, медицинскую аптечку и еще кое-чего по мелочам.

После этого он подошел к Стасу и отвесил уголовнику жесткую оплеуху. Голова пленника мотнулась на расслабленной шее, хрустнув позвонками, но в сознание он так и не пришел.

– Да, перестарался немного… – недовольно буркнул Махмуд, отходя в угол подвала, где располагался водопроводный вентиль с насаженным на него резиновым шлангом.

Таджик взял в руки шланг и, повернув ручку, обдал мощной струей холодной воды привязанного к стулу пленника. На этот раз у старика все получилось – плененный уголовник пришел в себя и задергался, словно паралитик. Махмуд весело усмехнулся – вода в систему водоснабжения дома поступала из артезианской скважины, и была не просто холодной, она была по-настоящему ледяной. Такая кого хошь в сознание приведет, а то и мертвого на ноги поднимет. Прямо, живая водица!

Окатив дергающегося на стуле Стаса для проформы еще разочек, старик перекрыл вентиль и отложил шланг в сторону. После чего приблизившись к пленнику, выдернул кляп из его рта.

– Поговорим по душам, убогий? – только и успел произнести Махмуд, до того, как него обрушился поток отборнейшей брани.

– Совсем ёб..улся, старый?! – верещал Стас, словно недорезанный свин. – Ты на кого руку поднял? Не знаешь, под кем я хожу? Да я тебя, падла, на ремни буду резать…

Дослушивать старик не стал, а просто недрогнувшей рукой запихнул обратно Стасу в глотку обслюнявленный им же кляп. Пленник что-то активно мычал, корчил потешные гримасы и извивался всем телом, надеясь вывернуться из пут. Али-Баба, невозмутимо понаблюдав за этим представлением пару минут, взял с верстака кусачки. Подойдя к пленнику, старик резко ударил уголовника под дых. Пока тот хрипел, пытаясь прососать воздух сквозь забитый в глотку кляп, таджик своими заскорузлыми от грубой работы руками, оказавшимися сделанными словно из металла, разжал Стасу кулак и одним резким движением отхватил тому острыми кусачками фалангу мизинца.

Отрубленный кусачками палец отлетел в сторону и гулко стукнулся в пустую канистру из-под топлива. Брызнула кровь, несколько капель которой попало старику на небритое лицо. Пленник громко заверещал, что стало слышно даже через вставленный кляп, и заполошно забился, словно выдернутая из воды рыбина. Но Махмуда это нисколько не растрогало, он спокойно зажал пальцами обрубок мизинца, не давая пленнику вырваться. Отложив кусачки, старик взял скотч и несколько раз крепко обмотал ленту вокруг раны, останавливая кровь.

После чего таджик наклонился к изломанному уху бывшего борца и хрипло пообещал:

– Будешь так верещать, я тебе яйца оттяпаю к хренам! Можешь поверить, у меня это куда лучше получиться, – он криво ухмыльнулся, – не одного хряка за свою жизнь оскопил!

После этих слов Стас позеленел и моментально заткнулся, продолжая дрожать своим крепким телом. Остаться без принчиндалов ему совсем не хотелось. А этот безумный старикан с легкостью выполнит свое обещание, уголовник видел это по его блеклым равнодушным глазам. А еще он разглядел наколки, отливающие синевой на его морщинистых руках и выглядывающие сквозь распахнутый ворот его рубашки. Эти уголовные символы однозначно утверждали, что этот морщинистый аксакал неоднократно убивал в своей жизни, за что и был когда-то осужден.

– Ну что, фраер беспонтовый, теперь готов ситуевину обкашлять? – глухо, словно из распахнутой могилы, произнес Махмуд, глядя в глаза покалеченному и напуганному пленнику немигающим взглядом.

Стас мелко-мелко закивал. Несмотря на то, что он и сам был тем еще отморозком, но после всего произошедшего испытывал неодолимый страх перед этим жутким морщинистым стариканом. Теперь он был готов выполнить все его требования, чтобы только уцелеть и сохранить свое «хозяйство».

– Барно[1]! – Таджик довольно оскалился. – Отвечать только на мои вопросы. Вякнешь не по делу – отхвачу кусачками еще кусок клешни, – тускло принялся «инструктировать» пленника Али-Баба. – Будешь лепить горбатого[2] – лишишься яиц, – напомнил он. – Так что настоятельно не советую варганку крутить[3]. Усек, деятель?