Монголы. Сломанные люди

Джейк: подарок Франчески

Рим утопал в золотистом свете, словно сам мир захотел подчеркнуть его вечную красоту и загадочность. Узкие улочки, петляющие между древними домами, словно шептали друг другу на ушко давние секреты, а тени от старинных арок сливались с солнечными лучами, создавая особую атмосферу города, где время текло иначе. Старые фасады домов были покрыты трещинами, которые, казалось, сами рассказывали истории о былых временах. Среди этой древности шла Франческа – высокая, статная девушка с длинными, как золотой водопад, волосами, струящимися по плечам. На ней было легкое, светлое платье в горошек, которое чуть колыхалось под дуновением ветра, придавая ее образу грацию и непринужденную элегантность.

Она уверенно шла по узкой мощеной улице, где каждый камень помнил шаги императоров. Но свернув за угол, она попала в переулок, который, как нарочно, затих: ни шума, ни движения, словно город, полный жизни, оставался за ее спиной. В глубине переулка ее уже ждал мужчина. Он стоял, опершись спиной о стену, в синем спортивном костюме с белыми полосами и кепке, надвинутой на глаза. В его позе было что-то настораживающее, спокойствие, как у хищника, готового к прыжку.

– Эй, Марио, привет! – Франческа первой нарушила тишину. Ее голос звучал уверенно, словно она была хозяйкой положения, но в глазах светилось напряжение.

Марио медленно поднял голову, и на его лице появилась хитрая, зловещая улыбка, которая лишь усиливала чувство тревоги. Его глаза, скрытые под козырьком кепки, внимательно оглядели девушку.

– Привет, Франческа. – Он произнес ее имя с таким выражением, будто пробовал его на вкус. – Кому же ты несешь такой ценный подарок? Неужели отец и сын опять вместе?

Франческа коротко усмехнулась.

– Так и есть, – ответила она, стараясь не показать сомнения. В ее голосе была легкость, но вокруг царила напряженная атмосфера.

Марио, не произнося больше ни слова, скрылся за углом, оставив Франческу наедине с этим странным местом. Через несколько минут он вернулся, держа в руках небольшой пакетик. Его пальцы нервно постукивали по его поверхности.

– Здесь четыре грамма. Пусть примет половину, а потом через шесть часов – остальное, – Марио передал пакетик, пристально глядя на Франческу.

Она коротко кивнула и забрала товар, после чего, не теряя времени, уверенно зашагала к выходу из переулка, словно пыталась быстрее вернуться в римскую суету, подальше от гнетущей тишины. Когда она оказалась на главной улице, город снова ожил вокруг нее: туристы толпились на площадях, машины сигналили, уличные музыканты настраивали свои гитары. Все это мгновенно поглотило ее, как будто ничего и не происходило.

Франческа остановила такси и, коротко назвав адрес: «Челио», погрузилась в свое сидение. Машина плавно двинулась в сторону одного из самых живописных районов Рима. Оранжевые и желтые дома, выстроенные близко друг к другу, будто бы уютно переговаривались. На первых этажах располагались маленькие кафе, откуда доносился запах свежесваренного эспрессо и горячей пасты. Старики, сидевшие за столиками, оживленно обсуждали новости, размахивая руками.

Девушка вышла из такси и зашагала меж домами, пока не остановилась перед подъездом, который вел к квартире на последнем этаже. За дверью на крышу ее ждала еще одна лестница, ведущая к террасе. Не раздумывая, Франческа уверенно поднялась по ступеням и постучала в дверь – три удара, пауза, и снова три.

Дверь медленно приоткрылась, и на пороге появился крупный мужчина в розовой рубашке, натянутой на его широкие плечи, и белых штанах. Его губы блестели глянцем. Он окинул Франческу небрежным взглядом.

– Ты кто такая? – грубо и одновременно жеманно спросил он, не проявляя к ней никакого интереса.

– Меня зовут Франческа. Я ситтер. Я принесла кое-что для Джейка, – спокойно ответила она, выдержав его взгляд.

Из-за угла послышался мужской голос:

– Впусти ее, Джулиан!

Мужчина отошел в сторону, давая девушке пройти. Пройдя через тесное помещение, Франческа оказалась на террасе. Вид на закатный Рим был великолепен, но ее внимание привлекал человек, сидящий на скамейке. Это был Джейк – высокий, худощавый мужчина с растрепанными светлыми волосами лет 25. Главной отличительной чертой Джейка было его родимое пятно, четким овалом разделявшее его лицо. Оно его откровенно уродовало. И, как будто пятна не хватало, на руке виднелся огромный розовый уже давно заживший ожог, покрывавший всю его правую конечность от ладони до локтя. Перед Джейком, на стеклянном столе, лежала гора белого порошка и разноцветные таблетки.

– Меня зовут Франческа, – представилась она снова, протягивая руку.

Джейк раздраженно посмотрел на нее:

– Мне похер, как тебя зовут. Давай сюда товар.

Франческа, едва сдерживая усмешку, подняла руку с пакетиком и предупредила:

– Раздели дозу, Джейк. Не все сразу, иначе…

Но ее слова повисли в воздухе, когда Джейк выхватил пакетик, высыпал содержимое себе в рот и запил газировкой.

– Блять, – пробормотала Франческа себе под нос.

К ним тут же подсел темнокожий мужчина, схватил Джейка за лицо и начал страстно его целовать.

– Ты ничего мне не оставил, милый. Мне тоже хотелось попробовать.

Но Джейк, оттолкнув его с отвращением, взревел:

– Иди на хуй! Не трогай мое лицо!

Мужчина засмеялся, уткнулся лицом в кучу порошка. Потом он поднял голову и его лицо было белым, словно в муке. Джейк громко засмеялся, но его смех внезапно оборвался. Он обернулся к Франческе:

– Эй, какого хуя? Почему меня не накрывает? Что за дерьмо ты мне принесла?

– Просто подожди, – спокойно ответила она. – Все скоро начнется.

– Я не хочу ждать! Хочу ебаный приход прямо сейчас! – закричал Джейк.

В ту же секунду произошло что-то странное и не поддающееся здравому смыслу. Здание задрожало, вокруг стало громко, будто город накрыла волна невидимой силы, и вот вот начнется сильное землетрясение. Джейк, Франческа и Джулиан инстинктивно бросились к перилам крыши, пытаясь понять, что происходит. И тут все трое замерли в шоке. Прямо по стене здания, в 90 градусах к земле, несся огромный черный конь. Его копыта, будто бы не знающие силы гравитации, выбивали искры, как молот по наковальне. На его спине сидел всадник – массивная фигура, облаченная в доспехи, которые поблескивали в лучах заходящего солнца.

– Вот это крышеснос!!! – ошеломленно пробормотал Джейк, его глаза расширились от удивления и восторга. Он не мог оторвать взгляд от невероятного зрелища.

Конь одним прыжком перескочил через перила крыши, пролетев над их головами, и мягко приземлился на четыре копыта. Стало совершенно тихо, но эта тишина была наполнена напряженным ожиданием.

Всадник медленно спустился с коня, его движения были точными и грациозными, но в них таилась угроза. Из-за спины он достал длинный кнут, мерцающий металлическими наконечником, и сделал один резкий удар. Кнут, со свистом, рассекая воздух, с грохотом врезался в черного мужчину. Голова взорвалась в облаке кровавых брызг, разлетевшись, будто гротескный фейерверк.

– Охуенно! – Джейк выдохнул, не скрывая своего восторга от происходящего. Его лицо исказилось в блаженной улыбке.

Франческа, наконец, пришла в себя после шока. Дрожащими руками она выхватила пистолет из сумки и, не задумываясь, начала стрелять в всадника. Пули свистели, но не причиняли никакого вреда. Они отскакивали от его доспехов, как от сверхкрепкой брони. Телохранители в черных костюмах, вынырнувшие из-за скамейки, открыли огонь из своих иглов. Но результат был тот же – всадник казался непобедимым.

Не изменив выражения эта громадина отбросила кнут и медленно протянула руку в сторону стрелявших. Из его перчатки вылетели острые, как лезвия, когти. Они с молниеносной точностью пронзили двух телохранителей. Когти прошли сквозь их черепа, впиваясь в глаза и вылетая через затылки. Их тела замерли, а затем безжизненно рухнули на землю.

– Я ж говорил этим пидорам не следить за мной! – Джейк не мог скрыть своего изумления.

Франческа, видя, что ее пули не приносят результата, бросила пистолет в сторону всадника, который не долетел до огромного человека. После, она выхватила нож из сумки и с яростным криком «ААААААААААААА!» бросилась на него, словно это был последний бой в ее жизни. Нож сверкал в руке, но до всадника она так и не добралась. Его конь взмахнул копытом и ударил девушку в голову. Франческа отлетела к перилам, и ее голова ударилась о стену с глухим стуком. Она безжизненно лежала, а на ее лбу виднелась огромная вмятина.

– ХА-ХА! ТАК ТЕБЕ И НАДО, СУКА! – закричал Джейк, истерически смеясь над ее бесславной кончиной.

Всадник, не теряя ни секунды, подошел к Джейку. Его огромная рука с силой ударила Джейка по лицу, и тот моментально потерял сознание, осев на землю, как мешок с песком. Небрежно схватив его за воротник, всадник перекинул безжизненное тело Джейка через спину коня. Сам тоже забрался в седло и, так же как и появился, начал вертикально скакать вниз по зданию.

Конь с легкостью достиг асфальта, который начал трескаться и оседать под его весом. В конце концов, конь вместе с всадником и Джейком исчез в глубокой черной дыре, оставленной в разрушенном асфальте.

Абэй: скорее мертв

На просторной, светлой кухне, оформленной в минималистичном стиле с элементами восточной экзотики, царила привычная утренняя суета. Стены цвета слоновой кости были украшены яркими индийскими узорами и полотнами. На полках стояли горшки с зеленью, добавляя уюта и свежести этому месту, пропитанному запахом специй. Амрита, невысокая женщина с мягкими чертами лица и темной кожей, двигалась с грацией, присущей только ее народу. На ней было надето яркое, насыщенного бирюзового цвета сари с золотыми вставками, которое подчеркивало ее утонченные запястья и аккуратную фигуру, которую ей удалось сохранить несмотря на возраст. Ее длинные черные волосы были собраны в косу, которая небрежно свисала через плечо. Она ловко нарезала свежие тропические фрукты и загружала их в хромированный блендер. Через несколько минут на столе уже стояла тарелка с пюре нежно-оранжевого оттенка, рядом аккуратно размещен стакан сока и несколько других мисок с жидкой едой.

– Вимала! – ее голос с легкой властностью, но без жестокости разрезал тишину. – Завтрак готов!

Из соседней комнаты на кухню вышла Вимала. Это была молодая девушка лет двадцати с теплым медовым оттенком кожи, короткими черными волосами, которые небрежно закрывали уши, и умными темными глазами. Она выглядела простой, но ухоженной: на ней была белая майка и темные шорты. Вимала двигалась плавно, но в ее каждом шаге ощущалась некоторая нервозность, словно ее роль в этом доме была не до конца осознана.

– Вимала, отнеси завтрак господину Абэю, – начала Амрита, продолжая методично выкладывать еду. Ее голос стал более мягким, заботливым, почти материнским. – Влей ему сначала мясное пюре, затем картофельное. Лекарства уже внутри. После напои его соком. Но сначала подключи ему слуховой аппарат и компьютер.

– Да, госпожа! – Вимала покорно кивнула и взяла поднос, на котором аккуратно стояли тарелки и стакан.

Она направилась в соседний зал, через большие двойные двери, открывающие вид на просторное помещение, оформленное в стиле бохо. На полах из темного дерева лежали пушистые ковры с ручной вышивкой, а вокруг располагалась дорогая мебель с этническими орнаментами. Комната была наполнена зелеными растениями: пальмы, фикусы и экзотические цветы тянулись к свету, который щедро лился через огромные панорамные окна. В углу стоял массивный книжный шкаф из тикового дерева, заполненный древними томами и научными журналами.

Посреди комнаты, неподвижно, словно потерянный в собственных мыслях, сидел господин Абэй. Его некогда величественное тело теперь было истощенным и обездвиженным – он выглядел как живая статуя в инвалидной коляске. Кожа была настолько бледной, что казалась почти прозрачной, обтягивая кости его лица. Глаза, которые когда-то светились острым умом, теперь тускло отражали свет, будто погруженные в постоянное забытье. Разнообразные провода, прикрепленные к его голове и шее, связывали его с компьютером, как последняя нить связи с реальностью и жизни. В горле виднелась пластиковая трубка – гастростома, через которую ему поступала пища.

Вимала подошла к нему, ее движения были четкими и отточенными. Она подключила несколько проводов к компьютеру и бережно закрепила слуховой аппарат на ухе Абэя.

– Здравствуйте, господин Абэй! – с легкой улыбкой произнесла она, стараясь казаться бодрой. – Как вам погода сегодня?

На мгновение в комнате повисла тишина, прежде чем из динамиков компьютера раздался его механический голос:

– Здравствуй, Вимала. Ах, погода такая, что хочется встать и побежать. Бежал бы целый день, но, наверное, не сегодня.

– Когда решите начать бегать, возьмите меня с собой, – шутливо ответила Вимала, подготавливая пищу. – Уже давно хочу начать заниматься утренними пробежками.

– Обязательно, – ответил голос компьютера и затем добавил: – Но давай сначала поедим.

Вимала с заботой взяла длинную палочку с марлей на конце, обмакнула ее в мясное пюре и осторожно вставила в полуоткрытый рот Абэя. Его глаза едва заметно дрогнули, когда голос из колонок произнес:

– Ммм. Говядина. Давно ее не было.

Девушка продолжила заливать пюре в трубку, которую прикрепила к его горлу. Она делала это быстро и аккуратно, следуя четкой последовательности: сначала мясное пюре, затем картофельное.

– После завтрака отвези меня в сад, – проговорил он. – Хочу посмотреть, пустили ли мои новые растения ростки.

Внезапно раздался громкий стук в дверь, прервав привычный утренний ритуал.

– Я открою! – крикнула Амрита из кухни, и через мгновение шаги донеслись до входной двери.

Когда дверь открылась, перед ней стоял мужчина – невысокий Азиат, худощавый, с немного угловатым лицом и резкими чертами. Его короткие черные волосы были аккуратно уложены, а глаза, темные и проницательные, изучали все вокруг с пристальным вниманием. На нем была серая рубашка и черные брюки, создававшие образ делового человека, но что-то в его взгляде выдавало холодную уверенность.

– Доброе утро! Мне нужно поговорить с господином Абэем, – произнес он твердым голосом без акцента. – Это очень важно.

– Как вас представить? – Амрита прищурилась, ее голос стал настороженным.

– Мое имя не имеет значения, но если вам угодно, зовите меня Бури-Бохо.

Амрита недовольно поджала губы, но, не дождавшись объяснений, направилась к залу. Там Вимала завершала вытирать губы Абэя мягким полотенцем.

– Господин Абэй, пришел человек, который называет себя… то ли Бури-Бахо, то ли Барибо…

Неожиданно в дверь вошел тот самый мужчина.

– Меня зовут Бури-Бохо, – спокойно произнес он.

– Я не велела вам входить! – взорвалась Амрита, ее глаза сверкали от негодования.

– Амрита, успокойся, – вмешался компьютерный голос Абэя. – Господин Бури-Бохо не желает нам зла. Пожалуйста, оставьте нас наедине.

Обе женщины, бросив подозрительные взгляды на гостя, нехотя покинули зал, плотно закрыв за собой дверь.

Оставшись наедине, Бури-Бохо усмехнулся и сел в кресло напротив парализованного мужчины. Он пристально смотрел на воронку, которую Вимала забыла вытащить.

Абэй заметил взгляд Бури-Бохо и компьютер произнес:

– Считайте, что это аугментация.

Мужчина напротив улыбнулся. Улыбка была лишена тепла, скорее дежурная, будто он заранее знал, что услышит. Абэй отметил это про себя, фиксируя в памяти и взгляд, и легкую напряженность в плечах собеседника.

– Кто вы и что вам нужно? – задал вопрос механический голос Абэя.

– Мое имя и звание вам ничего не скажут, но вы наверняка слышали о пропаже детей влиятельных людей? – холодно начал Бури-Бохо, не отрывая взгляда от своего собеседника.

Абэй нахмурился. Конечно, он слышал. В последние месяцы эти исчезновения обсуждали все, кто имел отношение к высоким кругам, но никто не знал, кто за ними стоит. Были догадки, слухи, теории – но не факты. Теперь, похоже, один из таких фактов сидел прямо перед ним.

– Да, – коротко ответил он.

– Это сделали мы, и мы пришли за вами, – произнес Бури-Бохо, его голос был спокоен, как будто речь шла о простом факте.

Абэй чуть склонил голову, изучая собеседника. Его не удивили эти слова – удивило то, с какой легкостью они были произнесены. Без угрозы, без вызова, без попытки оправдаться. Как доклад. Как неизбежность.

– И чем я обязан такому вниманию?

– Нам необходимо, чтобы вы продолжили работу по вашему проекту «Следы на воде».

Абэй улыбнулся уголком рта

– Почему я должен помогать террористам? – спросил механический безэмоциональный голос.

– Во-первых, мы не террористы. А во-вторых, у нас есть то, что вам нужно, – сказал Бури-Бохо, доставая крохотный флакон с белой жидкостью.

Абэй прищурился. Он не был ученым, но за свою жизнь видел достаточно, чтобы понимать, что в таких случаях предложения делаются не просто так. Эта жидкость, что бы это ни было, имела значение.

– Это – шанс на жизнь.

Бури-Бохо не дал ему времени на раздумья. Быстро, без единого лишнего движения, он влил содержимое флакона в воронку на шее Абэя.

Реакция была мгновенной. В горле вспыхнул огонь, превращаясь в ледяной комок. Легкие сжались, отказываясь работать. Абэй инстинктивно схватился за горло, пытаясь вдохнуть, но воздух не шел. Мир начал расплываться, сжиматься в темные пятна. Последнее, что он увидел перед тем, как потерять сознание, – спокойное, бесстрастное лицо Бури-Бохо.

Когда Абэй очнулся, перед глазами расплывался экран его компьютера. Голова гудела. В комнате царила тишина. Он моргнул, собираясь с мыслями, и наконец сфокусировал взгляд на экране.

На нем была надпись:

«Пошевели пальцем».

И палец зашевелился

Виктория: проигравшая

Тишина ночи окутывала роскошный особняк, чьи высокие стены тонули в мягком свете уличных фонарей. Дверь величественного дома, окруженного изумрудными садами, распахнулась, и из нее вышла Виктория. Ее высокая, стройная фигура, подчеркнутая широкими плечами, выглядела особенно внушительно в конном костюме: темные брюки, идеально сидящий пиджак, заправленная белая рубашка и сапоги, отражающие отблески света. Волосы, черные как смоль, были собраны в строгий пучок, что делало ее образ еще более целеустремленным и сильным. В руках она держала стек, который мягко касался ее ноги при каждом шаге.

Когда она сделала несколько шагов по мощеной дорожке, направляясь к конюшне, ей навстречу вышел мужчина в строгом костюме-тройке черного цвета. Его лицо было безэмоциональным, а движения отточенными, как у охранника, привыкшего подчиняться приказам.

– Виктория? Вы на конюшню? – спросил он, слегка поклонившись. Его голос был ровным, но в нем слышалась нотка уважения.

– Да, – коротко ответила она, не останавливаясь. – Сегодня я хочу поупражняться одна.

– Как скажете, – мужчина слегка кивнул и скрылся в тени дома.

Виктория уверенно шла по узкой тропинке, окруженной ухоженными клумбами с цветами и густыми кустами. Сад был безупречен: каждый уголок, каждый куст подстрижены с точностью, но сегодня красота этого места не привлекала ее внимания. Мягкий шелест ветра и шуршание листвы сопровождали ее на пути к конюшне, где стояли лошади.

Девушка остановилась у одной из ячеек, где, облитая лунным светом, стояла белоснежная кобыла, сияющая в этом мраке словно призрачная фигура. Лошадь была невероятно красивой – мускулистое тело, гладкая, блестящая грива и темные, глубокие глаза, наполненные умом и преданностью. Заметив хозяйку, она радостно фыркнула и топнула копытом, приветствуя ее.

Виктория с легкой улыбкой открыла створки и подошла к лошади. Из кармана она достала сочное зеленое яблоко и протянула его кобыле, которая с удовольствием приняла угощение. Девушка, прислонившись лбом к голове животного, закрыла глаза и тихо прошептала:

– Здравствуй, Звездочка…

Свет фонарей освещал их сцепившиеся фигуры, словно символизируя единство человека и животного. Виктория неспешно надела на лошадь уздечку, взяла поводья и повела ее к ипподрому, окруженному высоким ограждением и неоновыми фонарями, освежающими манеж. Ночь была ясной, звезды светились высоко над ними, а лунный свет подчеркивал изящные линии тела лошади.

На ипподроме, окруженном тишиной ночи, Виктория взобралась на лошадь, ее движения были плавными и уверенными, будто это была не тренировка, а ритуал. Звездочка легко пошла на шаг, потом в галоп, словно чувствуя настроение хозяйки. Ветер, играя ее волосами, приносил ощущение свободы. Пара сделала два круга по манежу, грациозно перепрыгивая через несколько препятствий. Каждое движение Звездочки было легким, словно бальный танец.

Виктория остановилась, обхватила лошадь за шею и вдруг разрыдалась, словно разочарование и тревога прорвались наружу.

– Что мне делать со своей жизнью, Звездочка? – Слезы стекали по ее щекам, как отражение внутренних терзаний.

Виктория сползла с лошади и, опустившись на землю, обхватила руками колени, беззвучно рыдая. Лошадь, почувствовав горе хозяйки, нежно наклонилась, мягко ткнувшись мордой в ее плечо, как будто пытаясь утешить.

Внезапно земля под ногами задрожала, словно что-то гигантское поднималось из глубин. Виктория подняла голову, ее сердце сжалось от неожиданности. Тряска на мгновение прекратилась. Она увидела вдалеке огромную тень. На горизонте, окруженном лунным светом, появился всадник. Его фигура была громадной, черты лица скрывались в тени, а конь, на котором он ехал, казался чудовищным – вдвое больше Звездочки, черный как ночь, как будто он пришел из другого мира.

Виктория, изумленная и испуганная, вскочила на ноги. Всадник быстро приближался, его лошадь покрывала огромные расстояния за считанные секунды. Остановившись перед Викторией и Звездочкой, он начал кружить вокруг них, его конь фыркал, как дикий зверь. Звездочка, испугавшись, встала на дыбы и, потеряв равновесие, сбросила Викторию на землю.

– Кто ты, блять, такой?! – закричала она, страх смешался с яростью.

Всадник остановился, его голос раздался, как гром с небес:

– Со мной! – рявкнул всадник и ударил себя в грудь.

– Да иди ты на хуй! – яростно выкрикнула Виктория и, встав на ноги, бросилась к лошади. Одним резким движением она запрыгнула на Звездочку и погнала ее прочь от всадника, стремясь уйти как можно дальше.

Всадник замер на мгновение, словно тень, сгустившаяся в полдень. Его черный конь стоял, как каменное изваяние, на фоне застывшего пейзажа, а воздух вокруг казался напряженным, как натянутая струна. И, словно гроза, разразившаяся в безоблачное небо, он рванул поводья, и конь, подобно вспышке молнии, разрезал пространство гигантскими прыжками. Мгновение – и они уже догнали Викторию.

Она не успела осознать приближающуюся опасность, когда всадник достал сверкающую булаву, словно вынырнувшую из тени. Она сверкнула в свете луны, как острие клинка, украшенная острыми треугольниками, каждый из которых был как зуб хищного зверя, готового вцепиться в жертву. Взмахнув рукой, он обрушил на голову Звездочки удар такой силы, что звук ломающегося черепа разнесся эхом по равнине. Лошадь рухнула на землю, как подкошенная, ее тело перекатилось несколько раз, словно выброшенная кукла, прежде чем замереть без движения. Перелетев через лошадь, Виктория оказалась на земле.

Девушка не почувствовала боли от падения. В ужасе она смотрела на свою лошадь. Дрожа, Виктория поползла к ней, руки судорожно цеплялись за землю, как за последнее спасение. Ее губы дрожали, из горла вырывались едва слышные, полные отчаяния шепоты:

– Звездочка… Звездочка…

Слезы стекали по ее щекам, сливаясь с пылью, а время, казалось, остановилось в этом моменте.

Всадник остановился, спрыгнул с коня и подошел к убитой горем Виктории. Девушка, собрав всю свою силу, бросилась на него. Неожиданно для самой себя она свалила его на землю. Головной убор всадника отлетел в сторону. Виктория с дикой яростью, вцепилась ему в ухо, и рванув его зубами, откусила часть. Ее сильные руки, тем временем, колотили могучее тело всадника по доспеху на груди

Всадник пришел в себя и, как будто не замечая ударов девушки, схватил левой рукой ее за горло и отшвырнул в сторону.

Но Виктория снова поднялась на ноги. С криком боли и ярости она бросилась на всадника, выкрикивая только одно имя:

– ЗВЕЗДОЧКА!

Но ее бешеный рывок был остановлен могучим ударом кулака всадника. Ее тело мгновенно обмякло, и она потеряла сознание. Всадник молча поднял ее бесчувственное тело и закинул его на спину своего черного коня. Затем он сделал несколько шагов, но вдруг остановился, вернулся к лежащей неподвижно Звездочке. Двумя руками он поднял тело лошади на плечи, закинул ее, как легкую ношу на свою лошадь, и, взяв поводья своего коня, ушел в мрак ночи, растворяясь в темноте.

Акико: осенний ребенок

В тускло освещенной комнате царила тишина, нарушаемая лишь звуками приглушенного дыхания. Воздух был пропитан напряжением, словно сам дом затаил дыхание в ожидании развязки.

Через комнату пролетела тяжелая фарфоровая ваза. Она, сверкая в полумраке, разрезала воздух, направляясь прямо в мужчину, японца средних лет в серой домашней пижаме. Однако в последний момент он инстинктивно отшатнулся в сторону. Ваза с глухим стуком разбилась о стену, осыпая пол осколками.

– Ты превратил нашего ребенка в чудовище! – пронзительно прокричала женщина, японка примерно такого же возраста. На ней только трусы и майка телесного цвета. Ее лицо пылает от гнева, глаза полны слез, но в них – решимость и отчаяние.

Она не дает ему времени на ответ. Подойдя к мужчине, девушка начинает бить его по щекам, каждый удар резкий, как выстрел, сопровождается отголосками ее боли.

– Я! – звонкая пощечина. – Тебя! – удар следует за ударом. – Ненавижу! – еще одна, но теперь сильнее.

Женщина заносит руку для следующего удара, но мужчина резко ловит ее за запястье. На его лице мелькает тень ярости. Внезапно его свободная рука обрушивается на ее щеку, и с глухим стуком она падает на диван.

Мужчина медленно приближается к ней, его дыхание тяжелое. Наклонившись к ее уху, он шепчет холодным голосом, пропитанным угрозой: – Ты, видимо, забыла, кто я…

Эти слова звучат как тихий удар колокола в глубине ее сознания. Он хватает ее за плечи, начинает яростно трясти.

– Ты забыла, кто она? – его голос разносится эхом по комнате. – Забыла, кому она принадлежит?!

Он отпускает ее, словно обломок тяжести, который больше не может удерживать. Силы оставляют его, и он падает на диван, закрывая лицо руками. Сквозь пальцы слышатся всхлипывания. Его плечи содрогаются, слезы текут по щекам.

Женщина, успокаиваясь, вытирает слезы с лица. Она тихо подходит к нему, обнимает его голову и прижимает к своему животу, словно пытаясь его защитить от мира.

– Я ничего не забыла… – шепчет она, ее голос дрожит от напряжения. – Я буду помнить это до своей смерти. Но я буду рада, когда они придут снова. Радоваться тому, чего я боялась больше всего…

На тренировочной площадке, окруженной высокими окнами в пол, стоят двое подростков. Кэтсеро, пятнадцатилетний японец, и его ровесница, Акико, с длинными черными волосами, уложенными в строгий хвост.

– Ты же не выспался, Кэтсеро. Твои движения сегодня будут еще медленнее, чем обычно, – спокойно произносит Акико, надевая защитный шлем.

– Да я все равно никогда у тебя не выигрывал. Какая разница? – отмахивается парень, словно пытаясь скрыть свою неуверенность.

Но Акико с хитрой улыбкой приближается к нему, ее глаза сверкают опасным азартом. – Тогда давай повысим ставки. Я хочу, чтобы у тебя появилась мотивация, – ее голос звучит как тихий шепот, но в нем есть что-то дразнящее.

Кэтсеро, заметив это, нервно смеется. – И что ты хочешь мне предложить? – спрашивает он с неуверенностью в голосе.

Акико приближается к нему сзади и, обняв его за талию, наклоняется к его уху, ее дыхание ласкает его кожу. – Себя, – шепчет она, и ее слова проникают в него, как яд.

Парень замирает, его сердце бьется быстрее. Он краснеет. – Что ты имеешь в виду? – его голос дрожит от возбуждения и страха.

Акико отходит назад, ее лицо снова становится серьезным. Она бросает ему шпагу. – Если победишь, я буду исполнять любые твои желания. Сегодня – ты хозяин, я твоя рабыня, если ты, конечно, победишь. И я исполню все! Даже самые сокровенные желания, – добавляет она.

Кэтсеро, до конца не веря в ее слова, лишь нервно хихикает, надевая свой шлем. Они расходятся по разные стороны площадки. Он чувствует, как внутри него поднимается странное чувство, смесь азарта, желания победить и возбуждения.

– Деремся до пяти очков, – говорит Акико, становясь в стойку, ее движения отточены, как у настоящего профессионала.

Игра начинается. Удары шпаг скрещиваются в воздухе с легким звоном. Каждый выпад быстрыми отскоками, движениями вперед или назад. Кэтсеро сосредоточен как никогда. Он делает выпад, его шпага достигает цели – живот Акико.

– Я на шаг ближе. Не хочешь отменить свое желание? – насмешливо спрашивает он.

Но Акико лишь сжимает зубы. – Мы только начали.

Второе очко не заставляет себя ждать. Кэтсеро атакует со скоростью, которую сам от себя не ожидал. Укол – и шпага поражает ее ногу.

– Еще одно очко, и отступить будет нельзя, – предупреждает он, чувствуя, как в нем закипает радость.

– Продолжаем! – выкрикивает Акико, ее голос теперь наполнен злостью.

Следующая атака идет наперекор всему. Он наносит удар в голову, и она снова оказывается пораженной.

– Поддаешься? – спрашивает он, чувствуя себя победителем.

Акико, не выдержав, с яростным криком обрушивается на Кэтсеро. Ее удары становятся грубыми, а крик – все более отчаянным. Она падает, а Кэтсеро не теряет времени и поражает ее шпагой в макушку.

– Встань с колен, моя рабыня, – издевательски произносит он, снимая шлем и глядя на ее искаженное яростью лицо.

Она поднимается, тяжело дыша. Но что-то в ее взгляде меняется. Гнев вытесняется холодной решимостью.

– Ну? Поклонись своему господину, – продолжает издеваться Кэтсеро, его голос полон высокомерия.

Акико, склонив голову, произносит сквозь зубы: – Заткнись.

– Ты не собираешься выполнять свои обещания? – спрашивает он, шагнув вперед.

Но Акико сжимает шпагу в руке, и в ее глазах вспыхивает огонь. Внезапно она делает резкий выпад и шпагой пронзает глаз Кэтсеро. Крик боли разносится по площадке, а кровь мгновенно заливает его лицо.

– Что ты… что ты… что ты наделала? – вопит он, задыхаясь от боли.

Подойдя сзади, Акико захватывает его шею шпагой и, сжав ее обеими руками, начинает душить. Ее лицо остается холодным, а голос звучит почти шепотом.

– Я буду принадлежать только монголам.

Новости Рози

Каждое утро старушка Рози вставала в шесть утра, как заведенная, ни на минуту позже, ни на минуту раньше. Это было не просто привычкой – это была настоящая традиция ее жизни. Старые деревянные половицы скрипели под ее мягкими шагами, пока она шла на кухню, чтобы налить себе чашку крепкого черного кофе. В этом доме утро начиналось не с пробуждения, а с аромата свежезаваренного напитка, который наполнял каждую комнату уютом и спокойствием.

Рози медленно села в свое любимое кресло у окна, чашка аккуратно легла ей в руки, грея ее холодные пальцы. Солнечный свет пробивался сквозь шторы, освещая столик с газетами, которые она давно не читала. Ей больше нравилось узнавать новости через телевизор. Но не потому, что это было проще. У Рози была особенная способность – каждый раз, когда она включала телевизор, там обязательно показывали самые важные новости дня, независимо от того, на каком канале она остановилась.

Нажав кнопку пульта, она чуть наклонилась вперед, и экран засветился. Сегодня это была новость с экстренного заседания ООН – говорили о мирных переговорах и глобальных изменениях. Рози тихо улыбнулась: ее способность снова сработала.

“На международной конференции ООН по вопросам изменения климата, прошедшей в Риме, участники так и не смогли прийти к общему решению по ключевым вопросам глобального потепления и мер по его урегулированию”.– Говорила как из автомата красивая молодая женщина с аккуратно убранными волосами назад в ярко-красном костюме.

“Мероприятие, которое было призвано выработать новые стратегии борьбы с климатическими изменениями, оказалось в тупике из-за разногласий между странами относительно масштабов и методов борьбы с глобальным потеплением.

Особую тревогу вызывали последствия прошлогоднего бедствия, когда 12 августа 2023 года часть итальянского полуострова оказалась под водой из-за экстремальных погодных условий. Затопление разрушило города и села на побережье, оставив тысячи людей без крова, что стало одним из самых ярких примеров нарастающего климатического кризиса в Европе.

Несмотря на катастрофу и призывы экспертов ускорить принятие мер, страны-участницы не смогли преодолеть политические и экономические разногласия. Представители развивающихся стран настаивали на более активной поддержке от развитых государств, включая финансовую помощь для адаптации к климатическим изменениям. Однако ведущие мировые экономики выразили сомнения в эффективности предлагаемых мер и подчеркнули, что их собственные национальные интересы должны оставаться в приоритете.

Министр экологии Италии Джузеппе Борелли, выступая на закрытии конференции, выразил разочарование отсутствием конкретных шагов и заявил, что после того как Италия пережила разрушительное наводнение, они ожидали большей готовности к сотрудничеству. И напомнил, что мир стоит на пороге климатической катастрофы, и всем срочно нужно действовать. Однако, сегодняшние обсуждения показали, что мировое сообщество, пока не готово к конкретным шагам.

Ожидается, что дискуссии продолжатся на следующей встрече, запланированной на начало следующего года. Однако эксперты опасаются, что затянувшиеся разногласия могут привести к дальнейшему ухудшению экологической ситуации по всему миру”. – закончила ведущая.

Рози выключила телевизор.

Она всегда попадала на главное, будь то мировой кризис, крупное открытие или редкая, но важная новость о культуре.

Так шли ее дни – спокойные, тихие, но с чувством, что она всегда в центре событий. Пока другие люди просматривали десятки каналов в поисках чего-то стоящего, Рози знала: ей нужно лишь нажать кнопку. И, держа в руках чашку утреннего кофе, она чувствовала, что ее маленький мир все еще связан с огромным миром снаружи.

Джейк: зуд воспоминаний

Джейк пришел в сознание, но ощущения возвращались медленно, неохотно, словно упрямо отказывались принадлежать реальности. Он лежал животом вниз на холодном металлическом полу, чувствуя под собой твердость и ледяное равнодушие поверхности. Вокруг было темно, тяжело, словно воздух наполнился густой, невидимой субстанцией, которая душила его с каждой секундой. Не было ни боли, ни облегчения – все, что он мог ощущать в этот момент, было раздражающее давление на уши и отвратительный, постоянный гул, который постепенно усиливался. Гул казался живым, давил на его барабанные перепонки так, будто сейчас проткнет ему голову изнутри, выдавит все содержимое наружу.

Это чувство было знакомо. Далекое, почти забытое, но неожиданно вернувшееся яркой вспышкой воспоминание. Джейк вспомнил тот день, когда отец уговорил его надеть костюм для дайвинга и спуститься с ним на дно Тихого океана. Это было предложение, от которого он, тогда еще мальчишка, не мог отказаться. Он боялся воды. Боялся рыб. Ему не нравилось, как костюм плотно облегает его хрупкое, неокрепшее тело. Но отец обещал ему все, что он только захочет, если пойдет с ним. И тогда Джейк согласился – решил переступить через свои страхи.

Погружение было медленным. Метр за метром, тишина обволакивала его, но страх не утихал. Наоборот, он нарастал, пока в один момент не захлестнул его волной паники. Джейк барахтался, дергался в воде, а затем он помнил только как открыл глаза уже на песке пляжа. Он во всем обвинял своего отца, говорил, что больше никогда и никуда с ним не пойдет и чтобы он оставил его в покое. Отец оставил в покое Джейка и больше никогда не предлагал ему сделать что-то вместе.

– Какое же ты дерьмо, Джейк, – пробубнил он, уткнувшись лицом в холодный пол, все еще не отошедший от сна, наркотиков и потери сознания. Слова выходили неясными, словно размытыми.

Он попытался опереться на руки и подняться, но тело не слушалось. Давление, которое он ощущал в ушах, теперь распространилось на все тело, сковывая его. Каждое движение отдавалось вспышкой боли, будто внутри что-то рвалось и ломалось. Его нос невыносимо чесался, но он даже не мог пошевелить пальцами, чтобы добраться до него.

– Я больше никогда не буду есть столько дерьма за раз, – пробормотал Джейк, понимая, что это ложь.

Он снова попытался подняться, и в тот же миг через его тело прошла волна боли, обжигающая, молниеносная. Она выбила воздух из его легких, но он не закричал, только сжал зубы и снова опустился на пол.

Растянувшись на холодном полу, Джейк чувствовал, как его уши разрываются от гудящего звука, который, казалось, пробирался прямо в мозг. Боль сдавливала его тело, как будто кто-то сжимал его грудную клетку огромными тисками. Нос зудел до безумия, но Джейк не мог даже пошевелиться. Странная смесь боли и ломоты наполняла его тело, и в этой болезненной тишине сознание постепенно начинало распутывать цепочки старых воспоминаний.

Он вспомнил своих родителей – таких идеальных, таких недостижимо красивых и успешных. Отец – высокомерный, всегда уверенный в себе, олицетворение силы и власти. Красивое, высеченное из камня лицо, холодные серые глаза, всегда сосредоточенные на чем-то недоступном Джейку. Мать – словно с фотографии обложки глянцевого журнала, с идеальной улыбкой и манерами, безупречная в каждом движении. Они оба достигли в жизни того, о чем другие могли только мечтать, и были объектом восхищения со всех сторон. Джейк ненавидел их за это. Он всегда чувствовал себя неуместным в их мире – как пятно на чистом полотне. Он ненавидел их идеальные лица, их сияющую красоту, их успешность. Но больше всего он ненавидел то, как они смотрели на него. Этот взгляд всегда отдавал ощущением жалости. Он был уверен – их улыбки всегда были натянутыми, а слова – пустыми.

Отвращение к родителям начало прорастать в нем, как сорняк, захватывая каждую мысль, каждое чувство. Он помнил, как сжимался от их холодного внимания, как терялся в их тенях, чувствуя себя уродом. Сначала он пытался сопротивляться, выражая свою ненависть через мелкие «шалости», как любил называть их отец. Джейк находил странное удовлетворение в том, чтобы пробираться в их кабинет, когда они отсутствовали, и оставлять там хаос: переворачивать бумаги, разбрасывать документы, швырять их в шредер. Он знал, что за это ему ничего не будет. И ему нравилось наблюдать, как они, раздраженные, снова наводили порядок, опустив головы, молчаливо разочарованные им.

Но со временем ему этого стало мало. Джейк хотел сделать нечто большее, нечто, что заставило бы их почувствовать хоть часть того гнева и боли, что кипели в нем. И тогда ему пришла в голову блестящая идея – сжечь все, что они ценили. Их кабинет, их документы – все, что было так важно для их карьеры и жизни. Он знал, что бензин горит быстро и яростно. Садовник Эмилио всегда использовал бензин для газонокосилки, и Джейк внимательно наблюдал, как тот заправлял машину розоватой жидкостью, что вспыхивала в его воображении, как символ будущего разрушения.

Ожидая подходящего момента, Джейк проследил за Эмилио, нашел бензин в небольшом деревянном сарае, спрятал тряпки, пропитанные горючим, по карманам, и двинулся к дому. Его сердце колотилось, когда он прошмыгнул мимо охраны и оказался перед дверью кабинета родителей. Он забил тряпки в щели под дверью, достал украденные спички и поднес огонь к тряпкам. Пламя вспыхнуло мгновенно, и вместе с ним – его рука.

Дальше все как будто погрузилось в густой, непроглядный туман. Воспоминания обрывались, оставляя Джейка в бесконечной пустоте, где единственным доказательством произошедшего были лишь последствия – страшные и неумолимые. Огромный ожог на его руке, исказивший кожу до неузнаваемости, и еще более ужасный обожженный участок, который начинался от левой груди и тянулся вниз, к самому колену. Воспоминания возвращались лишь отрывками, будто сквозь мутное стекло. Он помнил голоса врачей, приглушенные, как будто из другого мира. Они говорили между собой, что, если бы на Джейке тогда была одежда с длинным рукавом, охранник, находившийся рядом с кабинетом, не успел бы так быстро сбить пламя, и последствия были бы куда страшнее.

Время потеряло смысл, и Джейку казалось, что каждый миг, прожитый в этом мучительном состоянии, растягивается до бесконечности. Боль была такой сильной, что казалось, что смерть была бы благом, избавлением. Каждый день он просыпался в темноте собственного сознания, вновь и вновь переживая этот ужас. Он не мог есть, не мог спать – единственное, что оставалось, это пить. Вода скользила по его пересохшему горлу, как единственная нить, связывающая его с реальностью. Лица людей, мелькавшие вокруг, были искаженными и неузнаваемыми, словно персонажи из кошмара. А когда он открывал глаза, перед ним был все тот же белый потолок с желтыми, отвратительными пятнами от сырости, и ему казалось, что сам мир тоже разлагался вместе с ним.

Со временем боль стала угасать. Ощущение вечной усталости и забытья понемногу отступало. Лица людей вокруг снова становились четче, голоса звучали яснее. Но окончательное пробуждение настигло его во время очередной перевязки. Джейк краем глаза увидел свою руку – она выглядела ужасающе, как жадно откусанный помидор, из которого текло что-то белесое и густое. Только вместо мягкой плоти овоща это была его собственная кожа. Белые пятна на руке – то ли гной, то ли мазь – добавляли к картине ощущение чего-то чужого, как будто это была не его рука.

Именно в этот момент Джейк принял свою судьбу окончательно и бесповоротно. Он понял, что неудачник и урод, и теперь это уродство стало еще более неоспоримым.

А потом, на смену боли, очень грубо и резко столкнув ее с пьедестала, пришел зуд.

О, да, зуд – это был коварный, неумолимый враг. Он пробирался глубоко в его тело, проникая в самые тайные уголки, разрастаясь внутри, с бешеной скоростью. Джейк не знал, что такое пытки, но он был уверен: если бы средневековые палачи умели вызывать искусственный зуд, никакие дыбы и костры не были бы с ним сопоставимы. Этот зуд был повсюду, пронизывая его тело, но сильнее всего он ощущался там, где трогать было нельзя – на обожженных участках кожи.

В первый же день Джейк не выдержал и разодрал руку до крови. И тогда боль вернулась, но на этот раз она была желанной. Он кричал, плакал, бился в истерике. Врачи метались вокруг него, что-то кололи в руку, в бедро – ему было все равно. Ничего не помогало. И тогда он уснул. Но это был не легкий, исцеляющий сон, а тяжелый провал в темноту, словно его погрузили в смолистую бездну, из которой не было выхода.

Когда Джейк наконец проснулся, его тело болело, как будто его прогнали через мясорубку. Губы потрескались от жажды, а во рту пересохло так сильно, что он не мог даже открыть его, чтобы улыбнуться. А ему хотелось улыбнуться. Ведь ничто больше не чесалось.

– О, да… – прошептал Джейк, с трудом приподняв руку и дотянувшись до своего носа, чтобы наконец почесать его.

Казалось, что каждое почесывание наполняет Джейка новой силой, словно с каждым движением его тело насыщалось энергией, как батарея, набирающая заряд. Он собрал всю свою волю в кулак и попытался встать. Мышцы ныли, как струны, натянутые до предела, но Джейк пересилил боль, судорожно напрягся и все-таки смог сесть. Холодный пол под ним был таким ледяным, что от его прикосновения пробегали мурашки по всему телу. Он тяжело облокотился на стену, пытаясь отдышаться, и оглядел комнату.

Вокруг него была почти стерильная тюрьма металлического серого цвета, ее стены сверкали в слабом свете, словно сталь холодного лезвия. Он был в клетке. Ворота клетки делили комнату на две половины: одна – пустая, кроме него самого и стен, в другой же части возвышался трон, карикатурно черный, будто вырезанный из затвердевшей смолы, обтянутый мехами, похожими на шкуры диких зверей. На троне сидел огромный мужчина. Его кожаные одежды обтягивали массивное тело, и Джейку даже показалось, что если бы они хоть немного блестели, тот выглядел бы как нелепый стриптизер из какого-нибудь дешевого шоу. Только этот «стриптизер» был невообразимо огромен.

Мужчина сидел, откинув голову назад, как будто спал, и его присутствие давило на Джейка, словно невидимый пресс.

– Ладно, эта итальянская сука, наверное, была права… Не стоило жрать столько дерьма сразу, – пробормотал Джейк себе под нос.

Ситтеры всегда говорили ему, что если попадешь в бэдтрип, лучше отпустить все, что тревожит, и принять правила игры. Джейк знал, каково это – переборщить с веществами. И хотя сейчас все вокруг казалось невыносимо реальным, он понимал: это только иллюзия. Нужно принять ее.

Он закинул голову и завыл, пронзительно, отчаянно, словно этот крик мог пробить гул вокруг. Протяжное "А-а-а-а-у-у-у-у" заполнило комнату, эхом отражаясь от холодных стен. Может быть, если он будет достаточно громким, это гигантское средневековое чудовище услышит его.

И чудовище услышало.

Огромная фигура на троне медленно поднялась. Каждое его движение было тяжелым, как раскаты грома, а шаги – такими, что земля под ногами Джейка чуть вибрировала. Гигант подошел к клетке. Теперь Джейк мог видеть его глаза – совершенно белые, словно пустые.

Но Джейк не испугался. Он знал, что это приход, и что все в этой комнате – часть его игры.

Сжав зубы, Джейк снова собрал все силы и начал ползти к клетке. Каждое движение отзывалось резкой болью в суставах, словно каждый его шаг пытался сломать его тело. Он дотянулся до решетки, схватился за нее и, прилагая нечеловеческие усилия, поднялся на ноги. Его глаза уперлись в живот гиганта. Протянув руку сквозь прутья, он начал тыкать пальцем в живот этого огромного мужчины.

– Эй, слышишь, мужик? – прохрипел Джейк. – Принеси мне воды.

Он снова ткнул его пальцем в живот, где-то в районе пупка, и его жалкий жест был ничтожен перед габаритами гиганта. Тот медленно опустил свою массивную руку и схватил палец Джейка. На фоне его огромной ладони палец казался крошечным, словно у ребенка. Одним коротким движением гигант дернул его вверх. Палец хрустнул с мерзким звуком.

Джейк закричал. Его крик был пронзительным, полный боли. Он, инстинктивно отпрянул назад и ударился головой о стену. В глазах потемнело, а сознание снова ушло в небытие.

Абэй: Так говорил Бог

В один момент Абэй потерял все. Абсолютно все. А ведь ему казалось, что мир лежит у его ног. Он делал то, что любил. Его работа была не просто интересна, она была важна. Она обещала оставить след в истории. Впереди сверкали горизонты, полные возможностей. И он стоял на пороге грандиозного открытия. СМИ уподобляли его гению, который стремился возвести новый мир, не просто построить, а создать нечто божественное. И он, конечно же, начинал верить всему этому. Почему бы и нет? Он уже отчетливо видел в своем воображении, как человечество, словно водомерки на поверхности воды, скользит по океанским просторам с грацией, недоступной раньше. Он видел, как его технологии становятся фундаментом для новых городов в самом сердце океана. Он – Ной нового мира. Только он сумел обмануть Бога, потому что на его ковчег возьмут всех желающих.

Абэй, магистр экспериментальной физики, всегда был скептиком. В Бога он не верил. Не верил с таким спокойствием и уверенностью, что это даже казалось скучным. Вера не входила в его картину мира, ведь наука объясняла все. Но спроси его сейчас, полностью парализованного, подключенного к аппаратам, на механизированной каталке, и ты услышишь другой ответ. Абэй, своим синтетическим голосом, который рождается лишь благодаря машине, сказал бы тебе, что Бог есть. И Он – большой шутник.

Шутка заключалась в том, что Бог решил сделать нового Ноя инвалидом. С каждым днем, с того самого момента, когда ему поставили диагноз, Абэй ощущал, как его тело медленно предает его. Сначала пальцы. Они перестали откликаться на команды мозга, словно сломанные рычаги. Затем ноги, которые со временем превратились в тяжелые канаты, неподвижно свисающие с его тела. Потом язык. Сначала он стал тяжелым, как гантеля и тяжелел с каждым днем, пока не превратился во что-то чужеродное и неподъемное. Еще вчера он мог говорить. А теперь лишь мычит, как животное. Но это было не все. Он потерял способность нормально слышать, есть и даже контролировать свое тело. Удивительное чувство, когда ты не понимаешь опорожнился ты или еще нет. Единственное, что осталось нетронутым – это его глаза и его ум. Все, что он мог делать, – это видеть, осознавать и чувствовать.

– Смотри и понимай, Абэй, – говорил голос в его голове, холодный и безразличный.

Так говорил Бог

Боковой амиотрофический склероз нельзя назвать диагнозом, больше подходит определение – приговор. Нет, хуже. Это было обещание медленной и мучительной агонии. Невозможно не сравнивать свое состояние с телом, которое уже давно не твое, которое превращается в неподвижную оболочку, где мечется душа, словно запертая в темнице. Ты все еще жив, ты можешь мыслить, но не можешь даже поднести руку ко рту. Те, кому «повезло», умирают через несколько лет, когда сердце наконец сдается. Но с хорошим уходом ты можешь прожить десятилетия в этом состоянии. Абэй живет так уже девять лет. Ему не повезло.

Есть люди, которые, несмотря на такой диагноз, продолжают творить, создавать, писать книги, становиться еще продуктивнее. Эти истории вдохновляют, они говорят о силе духа. Но это не про Абэя. Он всегда любил свою жизнь слишком сильно. Жил с чувством, что взломал жизнь.

Абэй был не только гениален, но и привлекателен. У него была харизма, глубокий, бархатистый голос, умение находить общий язык с любым человеком из абсолютно разных слоев. Он быстро находил выход из ситуации и считал, что невыполнимых задач не существует. Эти качества позволили ему создать успешную компанию, собрать вокруг себя самых умных людей, наладить их работу. Компания Абэя процветала, все развивалось с невероятной скоростью. В него инвестировали не только богачи, но и государство. Все были заинтересованы в его процветании.

У него было все: недвижимость в лучших уголках мира, социальные сети ломились от сообщений, большинство из которых были откровенными предложениями от самых красивых девушек. Он умел наслаждаться жизнью, сочетая ее с работой. Абэй был целым человеком, и все работало до тех пор, пока каждый винтик его личности был на месте. Но когда Бог, в своей шутливой манере, вырвал эти винтики, механизм развалился. Абэй больше не мог быть собой. Он знал, что впереди его ждет лишь пустота, и это будущее вызывало у него ужас. Ни один психолог, ни один врач не могли помочь ему справиться с этим страхом. Страх вместе с прогрессирующей болезнью трансформировался в жуткого монстра, который без особых усилий изуродовал само нутро Абэя, превратив его в подобие человека. Бог отнял у Абэя слишком много.

Когда Абэй еще мог говорить, он передал все дела менее успешным коллегам, и, как он ожидал, работа сначала замедлилась, а затем и вовсе остановилась. Его великие планы, те, что обещали изменить человечество, рухнули. Он был свидетелем краха своей мечты.

– Оставь надежду, Абэй, и пойми меня, – снова говорил голос в его голове, не выказывая ни малейшего намека на сочувствие.

Так говорил Бог.

Указательный палец Абэя не прекращал своего едва заметного движения. Казалось, что в этом маленьком, почти незаметном жесте, заключена вся сила, которая еще теплилась в его обездвиженном теле. Этот палец стал последним форпостом его воли, последней нитью, соединяющей его с тем, что он когда-то знал о своем теле. Каждое микроскопическое движение, казалось, бросало вызов его болезни. Это была битва не на жизнь, а на смерть, где каждое сокращение мышц символизировало хрупкую надежду.

Абэй чувствовал прогресс – левая рука, которая так долго оставалась мертвой и неподвижной, как будто начинала возвращаться к жизни. Сегодня он смог поднять средний палец. Это было нечто невообразимое для него – жест, который стал настоящим прорывом. А утром, на краткий, почти волшебный миг, ему удалось напрячь мышцы всей левой руки. Это ощущение было настолько мимолетным, что он мог бы подумать, что это лишь случайный спазм, но Абэй знал свое тело слишком хорошо. Его болезнь никогда не дарила ему таких радостей, таких четких, осознанных движений. Это не было случайностью.

Исцеление. Это слово звучало как нечто невероятное, фантастическое, но происходящее с ним было настолько явным, что уже не могло быть названо иначе. В мировой врачебной практике еще не было случаев, чтобы человек, страдающий боковым амиотрофическим склерозом, смог повернуть течение болезни вспять. Заболевание можно было замедлить, но никогда – преодолеть. И уж точно никто не мог вернуться от полного паралича к хоть малейшему движению. Но вот оно – движение, сила, которая возвращалась к нему, как будто открывались застывшие каналы энергии в его теле.

Он снова и снова прокручивал в голове тот день, когда встретил невысокого азиата с непроизносимым именем. Тот человек, который стал для него воплощением чуда. Бог явился не в образе страшной неизлечимой болезни, как он привык думать, а в облике незнакомца с причудливым именем. С тех пор как тот сказал ему: "У нас есть то, что вам нужно", жизнь Абэя изменилась. Незнакомец подарил ему нечто давно забытое – шанс, который давно казался невозможным.

Прошла неделя, и с каждым днем его неподвижный прежде палец становился сильнее. Вместе с этим росла и уверенность в том, что это не мираж, не уловка. Он действительно исцелялся. В его голове прорастала мысль: это реально. Он уже не сомневался – он сделает все, что попросят эти люди, если только они не заберут у него этот дар. Этот шанс жить.

Врачи исследовали Абэя три долгих дня. Электромиография, МРТ, многочисленные лабораторные тесты – каждый из них неумолимо подтверждал неопределенность его состояния. Наконец, консилиум врачей собрался, чтобы обсудить результаты. Но, несмотря на все усилия, научного объяснения происходящего с Абэем так и не нашлось. Обратное течение болезни продолжало оставаться загадкой, ускользая от ясных ответов.

Вимала везла его по оживленной улице Дели, в районе Хаус Кхас. Моторный шум машин, беспокойные гудки и бесконечный поток людей – все это оживляло город, который никогда не знал тишины. Высокие деревья вдоль дороги отбрасывали длинные тени, прикрывая изнуренную асфальтом улицу. Здесь находилась знакомая до боли частная клиника, в которую Абэй приходил годами. Ее стены знали его еще в те времена, когда он мог ходить. Он тратил целые состояния на попытки найти исцеление, надеясь на помощь врачей. Но ни один врач в мире больше не мог ему помочь, сколько денег бы он не заплатил

Сегодня Вимала везла его домой, и день казался обыденным, как и многие до этого. Но сегодня все было по-другому. Абэй ехал и стучал пальцем по ручке тормоза коляски.

– Это чудо! Ни один неверующий врач вам такого не скажет, господин Абэй! – воскликнула Вимала с ярким блеском в глазах, поворачивая налево по узкой улице. – Вы должны были исцелиться!

– Что ты имеешь в виду, Вимала? – проговорил он своим механическим голосом.

– Господь испытывал вас! Вы нужны Ему! Вы наш спаситель, и я всегда в это верила! – ее голос дрожал от накатывающей уверенности, словно она вот-вот разгадает смысл бытия. Колеса коляски тихо скользили по пыльной дороге, и вскоре показался дом Абэя.

Абэй знал, что Вимала лукавит. Она была безмерно преданной женщиной, но слова ее резали душу своей ложью. Вимала видела его в самых унизительных состояниях, тех, о которых хотелось забыть. Она была рядом, когда Абэй терял человеческое достоинство – подмывала его, обтирала влажной тканью, помогала помощникам переносить его из кровати в инвалидное кресло. В ее заботе не было ничего, кроме трогательной материнской любви – любви к тому, кого она знала только как неподвижное, изможденное существо, которое для нее был словно беспомощный новорожденный.

Она никогда не видела его прежним – здоровым, энергичным, полным жизни. В ее мире не было памяти о его прошлом величии. Да, Вимала была по-настоящему предана ему, возможно, даже больше, чем кто-либо в его окружении. Но в ее преданности не было веры в него.

Они въехали во двор дома, и Абэя мгновенно окутали знакомые ароматы его уединенного бытия. В воздухе витали сладкие дымки благовоний, теплый запах стряпни Амриты и нежное благоухание свежих цветов, расставленных в вазах по всему дому.

– Амрита приготовила свинину с фасолью, – с улыбкой сообщила Вимала, развязывая платок и направляясь на кухню. – Скоро будем обедать.

Она уже собиралась скрыться за дверью, когда Абэй неожиданно остановил ее, его голос, как всегда, прорезался механическим эхом.

– У нас есть кобылье молоко? – спросил он.

Вимала обернулась, удивленно подняв брови.

– У нас никогда не было кобыльего молока, господин Абэй! – ответила она, словно это было само собой разумеющимся.

Но Абэй не отступал.

– Нужно найти. Съезди на ферму и привези мне кобыльего молока, – произнес он, словно это требование имело некий тайный смысл, известный только ему.

Вимала замерла на мгновение, ее глаза заблестели от легкого непонимания. Но она уже привыкла к его странным просьбам, и потому, не задавая лишних вопросов, она кивнула и тихо вышла из комнаты.

Виктория: Покладистая

Виктория медленно приходила в сознание, ощущая тяжесть на веках, словно они были утяжелены свинцом. Все вокруг казалось гулким и металлическим, холодный воздух обжигал ее легкие с каждым вдохом. Пол был жестким и шершавым, как старая железная решетка, от которой пахло ржавчиной. Приложив усилия, Виктория уселась на холодный пол.

Ее уши были заложены, и она ощущала сильное давление, словно ее голову сдавливала невидимая сила. Это было похоже на чувство, когда погружаешься глубоко под воду, и воздух перестает доходить до легких как прежде. Давление, нарастающее и гнетущее, заполняло ее череп, делая любой звук глухим и приглушенным. Виктория попыталась сглотнуть, чтобы снять это ощущение, но ничего не изменилось. Все казалось неправдоподобно глухим и тяжелым.

В ее груди нарастало беспокойство, как будто она оказалась глубоко под землей в каком-то заброшенном шахтном тоннеле.

Вдруг ей показалось, что камера, в которой она находилась, движется. Это было не столь очевидное движение, как ходьба или бег, но скорее слабые, еле уловимые вибрации, передававшиеся через пол, как будто вся железная конструкция плавно, но неуклонно двигалась куда-то вперед. Она почувствовала, как металл под ее ладонями слегка дрожал, передавая это ощущение всему ее телу. Камера, казалось, была в постоянном движении, как вагон, медленно скользящий по невидимым рельсам, лишенный окон и дверей.

Каждая вибрация, каждое колебание, даже самые незначительные, усиливали ее тревогу. Она не знала, куда ее везут, но было ощущение, что это движение без конца, как будто она погружается все глубже в неведомую темноту, откуда нет возврата.

"Где я?" – мелькнула мысль, но, несмотря на панику, разум медленно восстанавливал память.

Виктория закрыла глаза. Сквозь медленно спадающий туман сознания она почувствовала странную пустоту – как будто в ее сердце вырвали что-то важное. И тут, внезапно, память нахлынула на нее, как волна, сбивающая с ног. Она вспомнила Звездочку – свою верную лошадь. Она вспомнила кровавое зрелище – массивного мужчину, на фоне луны, как гигантскую тень, который с нечеловеческой жестокостью обрушил свой удар на животное. Лошадь упала с тяжелым стоном, а ее последние мгновения той жуткой сцены затопили Викторию болью и яростью.

Она резко распахнула глаза, и ее сердце застучало с новой силой, когда она осознала, что не одна. Перед ней стоял он – мужчина. Огромный, как мифическое чудовище, он заполнил собой все пространство.

Его рост был внушительным – выше двух метров, и казалось, что он занимает все пространство перед ее клеткой. Широкие, как у быка, плечи и массивная грудь были обтянуты грубыми, но изящно сшитыми кожаными доспехами, которые выглядели так, словно прошли через десятки сражений. Кожа была потемневшей от времени и крови, местами обожженной и порезанной, но все еще прочной, как железо. На доспехах виднелись сложные узоры – змеящиеся линии и символы, вероятно, отражающие его ранг или клановую принадлежность. Эти узоры были вырезаны с грубой точностью, а местами их украшали металлические вставки.

На плечах его висели массивные кожаные налокотники, закрепленные грубыми ремнями, которые, казалось, могли удерживать любой удар. Руки, мощные и мускулистые как у кузнеца – покрытые шрамами и мозолями, они говорили о долгих годах усердных тренировок. Его предплечья защищены кожаными наручами с металлическими шипами, что делало его еще более грозным.

Доспехи облегали его тело, подчеркивая каждую деталь его мощной фигуры. Его шея и плечи были обрамлены мехом, что придавало ему еще более свирепый вид. На голове он носил кожаную шапку с металлическими заклепками и меховой оторочкой, под которой виднелись его темные, длинные волосы, собранные в грубый узел на затылке.

Его лицо, частично скрытое под густой бородой, было суровым и неумолимым. Его глаза были по-настоящему пугающими – серые, без зрачков, словно вырезанные из камня, которые не отражали света и не выражали эмоций. Эти глаза напоминали бездонные пустоты, смотрящие прямо в душу, и от них веяло древней и непонятной силой. Глядя в них, Виктория чувствовала, что перед ней стоит не просто человек, а существо, которое живет за гранью человеческого понимания. Эти глаза были лишены зрачков, лишены хоть малейших признаков жизни, и это делало его еще более устрашающим и чуждым.

Он что-то говорил на грубом, гортанном языке, напоминающем удары камней по металлу. Слова звучали так чуждо и грозно, как если бы сам ветер степей говорил с ней через этого человека.

Его слова лились как далекий гул. Виктория напрягла слух, пытаясь понять хоть что-то, но эти звуки были для нее чуждыми, словно она пыталась расшифровать древний язык. Мужчина продолжал говорить, его голос наполнял все помещение, отражаясь от железных стен, и с каждой секундой ее страх усиливался.