Эльфийский бык – 3

Глава 1. В которой герой просыпается

«Чтобы сберечь нервы просто нужно быть покладистой и класть на всё, что тебя не устраивает»

Из письма одной очаровательной леди своей подруге.

Ивану снилось лето. Такое вот, летнее лето с желтыми одуванчиками, зеленым лугом и синим небом, по которому плыли одинаковые кучерявые облачка. Причём ровным таким строем.

И сама картинка была яркою, но какою-то чрезмерною, что ли.

И грубоватой.

– Вань, а Вань… – донеслось откуда-то из-за горизонта, заставив Ивана к этому горизонту повернуться. Он и руки раскрыл, готовый заключить в объятья Марусю, которая бежала навстречу.

Причём снова как-то…

Как в кино?

В очень странном кино.

Она отталкивала, взлетала по-над лугом и одуванчиками, слегка нарушая ровное движение облаков, и потом, повиснув в воздухе на мгновенье-другое, опускалась. И взмывала широкая юбка сарафана, а за рукавами тянулись тонкие светящиеся полосы.

И Иван, всецело осознав, что сон у него ныне романтической направленности, ощутил острую потребность двинуться навстречу. Вот так же, огромными скачками, с зависанием в воздухе. А то вдруг сон обоюдный? И получится, что Маруся бегает, а он стоит столпом, не проявляя инициативы.

– Маруся… – воскликнул он, надеясь, что звучит это нежно, но хриплый голос шуганул облачка. – Маруся, я тут… Маруся…

И оттолкнулся от земли, чтобы взмыть по-над лугом. Заодно отметил, что луг этот идеальной круглой формы, будто циркулем очерченный. В природе так не бывает.

А во снах – пожалуйста.

Бежать было тяжело, что тоже нормально для снов, но если оттолкнуться…

– А чего он дёргается? – донеслось с небес.

– Может, кошмар какой снится? – задумчиво ответил второй голос. – Будить надо. Тряси!

– Я трясу!

– Чего он напился-то?

– Понятия не имею, но не он один… Сабуров вон второе ведро выхлебывает и матерится…

Нет, ну вот пристали.

Спит Иван.

И ему снится… хорошее же снится. Вот сейчас он добежит, поймает Марусю, закружит и предложит выйти за него замуж. По-настоящему.

– Может, воды…

– А если нет?

– Тогда так волочь, пока парни до него не добрались… слушай, он всегда, когда выпьет, такой буйный?

Ложь! Иван вовсе не буйный. И пить не хотел.

Просто так получилось.

– Маруся! – воскликнул он и поймал Марусю на руки. Крутанул, удивляясь тому, что воздух сна сделался ещё плотнее. – Выходи за меня…

Маруся посмотрела так, то ли с любовью, то ли с укором, и собралась ответить. Согласием. В конце концов, это Иванов сон, потом выдохнула:

– Му…

И дыхание её было каким-то странноватым. Вот… травою от неё пахло. И ещё чем-то, совершенно нехарактерным. Нет, со снами такое бывает.

– А он его не сожрёт? – с сомнением поинтересовались с небес.

– Быки едят траву вообще-то.

Маруся выдохнула, жарко так…

– Это нормальные быки едят траву. Тоже нормальную. А в здешних после конопли я не уверен… Менельтор, не надо его жрать. Во-первых, хоть и придурок…

Кто придурок?

– …но наш. Я к нему, можно сказать, привык…

Маруся сопела и, вытянув губы, чмокала ими, явно требуя закономерного продолжения романтики, но тут уже у Ивана закрались некоторые сомнения.

– …во-вторых, хрен его знает, что он там пил. Ещё отравишься. О! молодец, вода нам поможет. теперь лей…

Маруся вдруг взмахом руки опрокинула Ивана на траву и сама привалилась сверху.

Сбоку?

Главное, тяжеленная – не поднять, не сдвинуть. И смотрит с укоризной, будто знает что-то про Ивана, такое вот, донельзя стыдное. А с небес, со всех облачков сразу, вода полилась.

Леденющая!

Иван открыл рот, чтобы возмутиться, но вода попала и в него, отчего Иван закашлялся. Сел. И проснулся. Ровно затем, чтобы лицом к лицу, точнее лицом к морде столкнуться с Менельтором.

– О! Ожил! – обрадовался Император, который сидел тут же, на перевернутом ведре. – Я ж говорю, вода – первейшее средство. У нас камердинер всегда держал ведро-другое, на случай, если папеньку срочно в сознание привести надо.

– Му… – выдохнули рядом. Иван повернулся к Менельтору, который, пусть и не во сне, но тоже смотрел с укоризной и некоторым недоумением.

– К-как… я… тут… п-пить…

– Вот поэтому вёдер было два, – Его императорское величество продолжили знакомить с подробностями жизни российских самодержцев. Бер же молча сунул ведро, на дне которого и вода обнаружилась.

Холодненькая.

Чудесно-холодненькая.

Иван пил и пил, и пил, понимая, что если не выпьет всю, то иссохнет.

– К-как я т-тут… где я тут…

– Кто я… – дополнил череду вопросов Александр.

Это зря. Себя Иван ещё помнил.

– И какой я… – Бер глядел мрачно. – Вань, я, конечно, всё понимаю, но… это даже для тебя чересчур.

– С-сабуров, – Иван допил воду и мрачно посмотрел на дно ведра. Менельтор, сунувшийся было следом, тоже посмотрел и не найдя воды, мыкнул преобиженно.

Тоже пить хотел.

– А…

Иван хотел спросить, где вода. И Бер понял.

– Там, – указал он на светлый проём двери. Причём настолько светлый, что это прямо глаза резало. Голова не то, чтобы болела.

Скорее уж была такою… тяжёлой?

Чужой?

Будто ватой её набили, сунув в вату кучу железа. И теперь, при резких телодвижениях, это железо перекатывалось, клоня голову то в одну, то в другую сторону.

Иван отставил ведро и, обняв голову – иначе удержать ровно не получится, как он подозревал, – выдавил.

– Вчера… хоровод помню… красиво… потом прицепился один, из новых этих… что, типа, эльф я… а эльфы… эти…

– Лица нетрадиционной сексуальной ориентации? – сдавленным голосом произнёс Бер.

– Точно, – Иван кивнул и пожалел, потому как от кивка потерял равновесие и завалился. Почти завалился, но Менельтор по-дружески подставил тёплый бок. И даже сочувственно лизнул в щёку. Язык у него, что наждачка. – Я… думал… ему в морду дать…

– Найдёнов! – донесся со двора могучий рык, заставивший всех к приоткрытой двери повернуться. Причём именно у Ивана возникло желание эту самую дверь прикрыть.

А лучше вовсе на засов.

Надёжнее.

– Найдёнов, падла ты…

– Во… точно… Найдёнов, – имя заняло место в череде воспоминаний. – С ним… Сабуров появился… и сказал, что нужно жить мирно и за это выпить.

– И ты выпил? – поинтересовался Бер, глядя как-то… непонятно глядя.

– Выпил. Я не хотел, но как-то оно… само… а потом подумал, что не будет беды… я ж могу алкоголь из крови вывести на раз…

Мысль ошарашила своей оригинальностью.

И вправду ведь.

– Погоди, – Иван ведро отставил, выпрямился, насколько это было возможно. И Менельтор наклонил голову, предоставляя опору. Да, с опорой вершить волшбу куда проще.

Получилось…

Ну не с первого раза. И не со второго. При этом Император с Бером как-то престранно переглянулись. А со двора донеслось:

– Выходи, я ж всё равно найду… – причём так многообещающе, что Иван Найдёнову даже посочувствовал. Ведь неплохой же парень, если так-то…

Волна тепла прокатилась по крови, убирая если не все последствия вчерашней пьянки, то хотя бы некоторые из них. А должна бы всё.

Он же ж не заряженный клубный коктейль пил, а…

– Самогон, – обречённо выдал Иван, вернув себе ещё кусок памяти. – Точно… Сабуров принёс банку… самогона… сказал, что на Алёнкиных травах. Хотя нет… сказал, что он настойку какую-то вылил… и конопли напихал… листьев…

– Самогон на травах и конопле, – Император произнёс это презадумчиво и челюсть потёр. – Тогда теперь понятно.

– Что?

– Вань… – а вот взгляд Бера преисполнился сочувствием. – Ты это… ты только не переживай…

– Долго думаешь прятаться, Рапунцель хренов…

– Ты, главное, сам… жив и здоров…

– А ты вообще ничего не помнишь? – перебил Бера Император, заставив сосредоточиться на воспоминаниях.

Первая.

Вторая…

– Спорили, – выдал Иван, борясь с приступом тошноты. – Этот самогон… мне он казался похожим на текилу. А Мишка, ну, Найдёнов, твердил, что вроде как ром… или нет, он ром пил, ему не понравилось… что-то про хлебушек… потом…

Воспоминания были смутными, но наполненными нечеловеческой радостью, какой-то глубокою внутренней гармонией, которой достичь никогда не получалось, а ещё желанием жить в мире со всем миром. Ну и чтобы весь мир тоже жил в мире с…

– Потом, кажется, начали про эльфов…

– Что они… – Бер закашлялся, и Сашка постучал его по спине и закончил:

– Не являются лицами нетрадиционной сексуальной ориентации?

– Точно! А ты откуда знаешь?

– Ну… – они снова переглянулись. И Бер повторил:

– Знаешь… в конце концов… это лишь краска… отмоется… должна бы…

– Где краска?

Бер молча указал на Ивана.

Тот опустил взгляд.

Да, ноги босые.

И голые. А где… ладно, это он ещё выяснит. В душе теплилась надежда, что уникальное одеяние не пострадало. Всё же шёлк нетленный и горит он тоже плохо. И пятна на нем не остаются. Обычные…

Зато трусы на месте. И одно уже это радовало. А вот животу холодно…

– Выше, – произнёс Император. – Хотя… погоди. Я фотку сделаю.

– Может… не надо?

– Надо. Сохраню. И потом, когда тебя министром сделаю, буду шантажировать, чтоб в оппозицию не ушёл.

Он развернул телефон. Посмотрел на Ивана с сомнением, но взять в руки всё же позволил.

Иван моргнул.

Перед глазами всё плыло… чтоб он ещё что из рук Сабуровых взял… нет, додумались… она хоть и синяя-эльфийская, но конопля…

Зрение сфокусировалось на снимке.

Иван моргнул, надеясь, что всё же глаза его обманывают. И ещё раз. Молча ущипнул себя за руку, а там и за другую.

– Нет, Вань, – произнёс Бер мрачно. – Это реальность…

Реальность на снимке была страшна. Иван, конечно, видел своё отражение в зеркалах, и то было не настолько тощим. А тут… местами белый, местами – загорелый. И характерные пятна…

– А крапиву я когда влез?

– Когда от Мишки своего прятался, – Император держал лицо, хотя и видно было, что даётся это ему с трудом.

– Я?

– Ну… судя по тому, что мы застали, вы самогон тот допили…

Там же три литра! Три светящихся, мать его, литра… – Иван взялся за голову и убедился, что снимок не обманывает. Голова была… лысой. То есть, в конкретно данный момент времени под пальцами ощущался невесомый пушок, что внушало некоторую надежду, что волосы отрастут.

– И продолжили дискуссию о сексуальных предпочтениях представителей эльфийской расы…

Менельтор мыкнул, подтверждая, что так оно всё и было.

– В итоге ты решил запечатлеть на груди… так сказать… увековечить… в общем, что эльфы – не те самые. В тату… рецепт у твоего Найдёнова тоже был… какой-то очень стремный, как по мне, из жженого угля и чего-то там ещё.

Иван побледнел и потер грудь.

– А Сабуров вызвался исполнить…

Император протянул руку и почесал Менельтора за рогом.

– Но оказалось, что политкорректная фраза на тебе не влезает. Уж больно ты, Ванька, короткий. Они тебя и так укладывали. И этак… потом рисовали… эскиз. Потом пытались найти иглу.

И к счастью, не нашли. Иван мысленно перекрестился. Трижды.

С эскизом тоже не задалось. Буквы были синюшными и какими-то кривоватыми, хотя первым нетвердая рука творца ещё как-то пыталась придать изящество путем разрисовки то ли финтифлюшками, то ли рыбьею чешуей. Главное, что слово «эльфы» было большим и растянулось от левого до правого плеча, тире вынеслось уже на плечо.

И ниже то самое нехорошее, неполиткорректное слово из пяти… точнее из шести букв. А чуть выше скромненькое «не». Причём складывалось ощущение, что его дорисовывали уже позже, пытаясь изменить смысл фразы.

– А… потом?

– Потом Алёнка вас нашла и Сереге выписала… мудрых наставлений. А вы с Найдёновым от неё сбежали.

Радость-то какая.

– А…

Иван снова провёл рукой по волосам.

– А сбежали вы недалеко, – подхватил Бер. – Ты ему коноплю порывался показать, но… не дошли.

Снова радость.

Кажется.

– Вы устали и присели. И потом решили в знак большой дружбы причёсками поменяться…

Иван молча прикрыл глаза.

На снимке его макушка была гладкой и даже будто бы поблёскивала, а в сочетании с ушами, какими-то вдруг вытянувшимися, это навевало мысль не об эльфах.

– На упыря похож, – подтвердил мысль Бер. – Который эльфов недолюбливает.

– П-почему недолюбливает?

– Ну… это твое «не» как-то не слишком вписывается. По стилистике.

Иван раздражённо потёр кожу и зашипел от боли. В крапиве он явно вывалялся от души.

– А… потом? – обречённо поинтересовался он.

– Потом… потом ты в свою очередь сказал, что честно будет и ему понять, как тяжело живётся эльфам и до чего непросто отыскать хороший бальзам для волос… ну и колданул. Только чего-то слегка переборщил.

Иван воздел голову к потолку, желая провалиться… куда-нибудь поглубже.

– И…

– Честно, в крапиве ты прятался не зря, – Бер всё-таки заржал. – Я бы тебя вообще убил, но его девчонки отвлекли…

– Я… исправлю.

Иван сделал шаг, и Менельтор, лежавший до того тихо, тоже поднялся. Хотелось посмотреть? Вот и Ивану…

– Слушай, а одежда где? – уточнил он, остановившись у двери. Выходить наружу в трусах было как-то… как-то… слишком эпатажно, что ли.

– Ты её Марусе отдал, когда вы решили татуху делать.

Иван застонал.

Слабая надежда, что она не знает, исчезла.

– Я её увёл, – сказал Александр, сжалившись.

– С-спасибо.

Но объясняться надо будет. Придумать… а что тут придумаешь? Сам ведь дурак. Никто ж не заставлял пить. И отказаться можно было. А он… решил вот… и как теперь в глаза смотреть? Не говоря уже о большем.

– Ты, Вань, – Бер протянул огромное полотенце, – конечно, отжёг… и я-то знаю, что ты, хоть и балбес…

– Кто бы говорил.

– И я не лучше… но парень хороший. Так что… ты только Найдёнову на глаза не попадайся.

– И Черномору тоже, – поддержал Бера император.

– А ему я что сделал?

– Ему – ничего. Но он за своих… племянников очень переживает.

– В общем, Вань… ты давай, в себя приходи, – Император встал. – И размагичивай… а то и вправду хрень какая-то.

Найдёнов сидел на берегу. Протрезвевший и мрачный, и отнюдь не по причине трезвости. Над ним грозною фигурой возвышался Черномор, голос которого разносился по-над тёмными водами и окрестностями в принципе.

– А я предупреждал, что дошутишься ты! Доиграешься!

Найдёнов вздыхал и время от времени набирал воздуху, явно собираясь выдать что-то виновато-оправдательное, но потом выдыхал и оглаживал косу.

Шикарную, к слову, косу.

Золотистую, толщиною с запястье, причём самого Найдёнова.

– …и ты, – Черномор резко развернулся и палец его уткнулся в грудь Ивана, заставив покачнуться. – Тоже хорош! Один дурак – это сила… а два…

Он замолчал на мгновенье, чтобы буркнуть:

– Неуправляемая сила… давай, расколдовывай придурка… – и отвесил Найдёнову затрещину.

– Да понял я, понял, – тот поднялся и протянул руку. – Ты… это… извини, если что…

Поглядел исподлобья и заржал.

– Найдёнов!

– Чего… зато я понял, на кой эльфам патлы нужны. Они без них на упырей похожи!

Хихикнул Бер, а вот Император постарался сохранить серьёзное выражение лица, как и сам Черномор, правда, того слегка перекривило.

– И-извини… а я вот… – Найдёнов перекинул косу через плечо и она повисла где-то на уровне щиколоток. – Ты это… ну… убери, а? Хочешь, себе пересади.

– К-как? – Иван смотрел на эту косу, больше похожую на змею и с ужасом понимал, что не знает, как она получилась.

– Понятия не имею…

– А… если просто постричь? – робко выдвинул он версию.

– Пробовали. Отрастают. Минут за пятнадцать, – сказал Черномор.

– Ага, и силы тянут, – Найденов дернул за волосы. – Я, когда в первый раз обрезал, думал сдохну. Такого отката даже в учебке не ловил.

– Потому что гоняли тебя мало!

– Так вы ж и гоняли!

– Вот и говорю, что мало, раз вся дурь не ушла…

– Я… – Иван замялся. – Конечно… попробую… надо посмотреть, что… и… тебе в принципе идёт.

– Идёт? Да я…

– На бабу похож, – Черноморенко явно не привык подбирать слова. – Но это-то ладно, кому на него любоваться-то… но… какой из него пловец-то? Боевой? С такою…

Воображение нарисовало Ивану Найдёнова в черном гидрокостюме, с ластами и подводным ружьем… и косой, которая плыла в зеленых водах, извиваясь и завиваясь.

– Это русал выйдет какой-то, – согласился Император. – Русал-Рапунцель.

– Во-во… мужики тоже дошли… кликуху прицепили. Ржут, – Найдёнов носом шмыгнул. – Чтоб я ещё хоть раз с эльфами пить сел… я ж просто познакомиться хотел… я ж эльфов живьем никогда и не видел.

Стало стыдно.

Очень.

Настолько, что ухо дёрнулось и Иван, сделав глубокий вдох, приказал:

– Садись…

А потом сосредоточился и выдавил ту магию, что ещё оставалась. Слушалась сила не слишком хорошо, но потом-таки сдалась и потекла ровным потоком, ложась на полустёртый узор заклинания.

Такого…

Охренеть.

Это он сделал? И… и выходит, что он. И что… серьёзно? И…

– Вань, – Бер точно понимал его лучше всех. – Выражение лица твоё заставляет думать, что всё плохо…

– Ну… не то, чтобы… просто вот… есть заклятье роста волос. Обычное. Его используют… ну, используют… оно там и против выпадения, и чтобы росли длинными, шелковистыми…

– А мне втирал, что шампунь по особому рецепту!

– Шампунь тоже важен. И бальзам… но и так-то…

– Длинные и шелковистые, – мрачно заключил Черномор. – Найдёнов, скажи, вот почему там где ты, вечно какая-то задница, а? Почему другие пить пьют, но прилично, а ты… тебе бы девчонку себе найти, под ручку прогуляться… нет, среди кучи молодых девчат ты находишь единственного эльфа!

И снова затрещину отвесил.

– Ай!

– Вы ему так все мозги отобьете, – заметил Император.

– Было бы там что отбивать…

– Вань, а заклятье… как-нибудь отменить? – Бер явно сочувствовал, хотя не понять, кому именно.

– Будь оно обычным, оно бы само развеялась. Его так-то обновлять надо каждые недели две минимум.

– Значит, через две недели выпадут? – воодушевился Найдёнов.

– Боюсь… тут… понимаешь… я же не так, чтобы специалист большой… и не по красоте там, по волосам… мне оно раньше не особо давалось… к тому же я не совсем… в разуме был.

Звучало жалко.

– Вот и слегка… модифицировал.

– Как коноплю? – уточнил самодержец с немалым интересом.

– Ну… коноплю я саму не модифицировал. Только поле! И тут… в общем… наверное, мне подумалось, что хорошо бы, если бы обновлять не приходилось, если бы оно само… как на поле… вот тут и тут узлы видишь? – Иван указал в смущавшие его места заклятья. – Это как на поле. И ещё добавил внешний контур, чтоб он силы свои на поддержание заклятья не тратил, а извне поглощал… кстати, должны нормально так… поглощаться. Как ты восстанавливаешься?

– Да… – Найдёнов прислушался. – Вроде как… а точно! В другой раз я бы сутки маялся, а тут… полный… под завязку! Охренеть…

– Все и охреневают, – заверил его Бер. – Стало быть, его волосы собирают силу извне…

– Когда длинные…

– А расти они долго будут?

– Да нет, тут я задал стабильную длину. Ну, с запасом, чтобы… небольшим. Так что больше нет… укоротить не рискну… тут просто… так вот всего наверчено, что, боюсь, как бы хуже не вышло.

– Куда уж хуже?

– Всегда есть, куда хуже, – Черномор тоже, кажется, успокоился. – Сейчас они только на голове, а если потом по всему телу пойдут… длинные и шелковистые… и станешь ты, Найдёнов, не Рапунцелем, а чудищем лесным…

Задумались все и крепко.

– Не, – Найдёнов явно первым примерил на себя новый образ. – Я так не согласный… я, лучше вон… с косою… своею…

И косу забрал, прижал к груди, глянув на Ивана исподлобья.

– Зато, пока длинные, ты силу любую почти впитать сможешь. Восстанавливаться будешь быстро, – поспешил заверить Иван. – Это ведь тоже… преимущество. Наверное. Но… извини. Я не хотел… так вот… как лучше – хотел… а вышло… чтоб я ещё раз с Сабуровыми пить сел… особенно если самогон на конопле настоенный.

– Самогон на конопле? – брови Черномора сдвинулись и в воздухе отчётливо запахло грозой. – Найдёнов?!

– Что? Я думал, они шутят… – Найдёнов вскочил.

– Конопля… не такая, – Найдёнова стало по-человечески жаль, и Иван поспешил добавить. – Она не наркотическая… голубая… эльфийская… стратегического значения.

– Голубая эльфийская стратегического назначения… – повторил Черномор ласково-преласково. – Вставай и пошли.

– Куда? – осторожненько поинтересовался Найдёнов, и взгляд его явно искал пути для отступления.

– В лагерь. Проводить воспитательную беседу.

– Коромыслом? – Император не удержался.

– Каким коромыслом?

– Да… у Алёны тут для разговоров с братьями коромысло есть, – пояснил Император. – Особое…

– Не, – Черномор отмахнулся. – Какое коромысло… это как-то несерьёзно… коромысло – для баб… то есть для дам-с… короче, под нормальную мужскую руку только оглобля. Или там дрын. Хороший дрын – это вообще первое средство в возрастной педагогике… А ты, Найдёнов, прекращай из себя деву в беде строить! Вперёд давай! В расположение… тьфу, на рабочее место… приехали дояры… самих по кустам искать надо, а коров девицы на поле выгоняют… ни стыда, ни совести… как жрать, так в три горла, а помогать – все по палаткам…

И пинка отвесил.

– Вперёд… сегодня вы у меня все коровники вычистите… зубными щётками…

– Как-то это не чересчур? – поинтересовался Бер, глядя вслед Найдёнову.

– Понятия не имею, но вмешиваться не рискну, – Император поёжился.

– Знаешь… я ведь в детстве мечтал из дому сбежать и в армию… – Бер погладил Ивана по обритой голове. – Хорошо…

– Что хорошего?

– Что только мечтал.

– …а то ишь, разгулялись… а главное что? Главное, Найдёнов, что твоими стараниями будет у меня под началом тридцать два боевых пловца и один боевой Рапунцель…

Глава 2. Где рассказывается о злодейских замыслах, а также преимуществах и недостатках вечной жизни

Кашу в голове время от времени нужно перемешивать, чтобы не пригорала.

Вывод, к которому пришла леди Н. после полугода сеансов у психолога.

Ведагор очнулся на рассвете.

Он не помнил, как заснул. Просто сидел. А потом растянулся на шелковой траве и глаза прикрыл, на мгновенье только, а уже и рассвет. И солнце щекочет нос так, что Ведагор чихнул.

И проснулся.

Сел.

Ну да, лес стеной. Курган возвышается. И сила его чувствуется всё так же хорошо. Родная, она пропитала и землю, и травы, и теперь вот наполнила его тело, оттеснив чуждую тьму в дальние углы. Теперь, пожалуй, Ведагор мог бы вовсе вытравить её одним малым усилием. Более того, сама суть его требовала сделать это, но…

Не сейчас.

– Не сейчас, – сказал он тому, кто стал частью этой земли. – Так надо…

И был уверен, что он – поймёт.

Ведагор сорвал травинку и сунул в зубы, потянулся до хруста в костях.

– Надо… – он задумался, как правильно сформулировать мысль. Нет, Ведагор был далек от мысли, что тот, кто спит веками, восстанет по зову потомка. Это хорошо в легендах. Но сила, переполнявшая место, помогала думать.

Страха не было.

Даже раньше, когда тьма, до того таившаяся, вдруг ожила, потекла по жилам, выламывая тело изнутри, Ведагор испытал лишь злость.

На себя.

Потому что он подставился.

Потом страх, что подставиться мог не только он.

Потом снова злость, уже иную, холодную, заставляющую просчитывать хода и варианты. Она и ныне осталась, правда мысли стали спокойнее.

И тьма попритихла.

Да, пусть побудет.

Это не яд, как таковой. Скорее нечто среднее между отравой и силой. И если наличие первой проверить довольно сложно, то вот вторую хозяин должен чуять. И уничтожь её сейчас, тот, кто эту тьму кормит, поймёт.

И отступит.

На время.

Затаится.

Вернётся. И отомстит. И мстить будет за неудачу так, что… нет, Свириденко нельзя оставлять в живых.

Солнце пробивалось сквозь сомкнутые веки, а былинка щекотала в носу, мешая сосредоточиться.

Александр – разумный юноша, но с него станется потребовать следствия.

Суда.

А во время следствия и суда мало ли что произойти может.

Нет, суд будет. В деле всё же замарано изрядное количество народу, а потому найдётся кого и на каторгу отправить, и так… но Свириденко должен умереть.

Вопрос лишь в том, кто ещё, помимо Свириденко.

– Всё же раньше было проще, – пожаловался Ведагор, усаживаясь поудобнее. Если тьму получилось отделить, то стоило этим воспользоваться. Вытеснить на периферию, чтобы прорывалась вовне всполохами. Заодно создаст иллюзию разодранной ауры.

Выстроить барьер, не позволяющий её пробиться внутрь.

Пара уплотнений и энергетические тяжи, чтобы не сдохла раньше времени.

– Есть враг – бей… а тут…

Земля будто бы вздохнула. Сдаётся, что и во времена прежние всё было не так просто, как хотелось бы думать.

Тьма, получив подпитку, рванулась, спеша отравить кровь. И по ладони поползли чёрные жгуты. Так, с энергетическими оболочками проще. Барьер она, конечно, попытается подточить, ибо тьма подобна плесени, жрать станет всё, что дадут. Но пускай.

Чем больше её будет вовне, тем сильнее будет ощущение, что он, Ведагор Волотов, серьёзно болен.

А вот с телом надо тоже что-то да подумать. Кровь… кровоток пусть идёт, как есть. Всё одно крупные сосуды проходят через энергетическое ядро тела. Там тьма и сгорит.

Нагрузка на почки вырастет.

И на сердце…

И вновь же уложится в общую картину его, Ведагора, смертельного недуга.

– Посмотрим, – сказал он, обращаясь к кургану и силе, которая спешила помогать. Во всяком случае заклинания выплетались легко, будто Ведагор всю жизнь чем-то подобным и занимался. В какой-то момент он осознал, что хватает лишь волевого усилия.

И это было…

Важно.

Настолько, что в любом ином случае он бы бросил эту игру да и вызвал родовую гвардию, чтоб прикрыла и земли, и курган, и всё-то вокруг. Чем бы оно ни обернулось.

Но…

– Тьма ведь не в одном человеке. Там землю отравило так, что… в общем, ты тут ещё погоди, предок, – он поднялся и поклонился. – Я вернусь… может, сейчас род Волотовых и не так велик, как во времена иные. И не так много власти у нас. Зато семья хорошая.

Теплый ветер окутал с ног до головы, заставив тьму съёжится.

– Спасибо…

Как бы вовсе не вымело. Зато…

Надо будет Мелкому шепнуть, а то ведь распереживается… и вовсе в этот Подкозельск прогуляться. С визитом, так сказать, ответным.

Подарков прикупить.

Мысли потекли спокойно и лениво, выстраивая то будущее, в котором тьмы уже не было. И Ведагор готов был поклясться, что каждую из них, особенно ту, в которой тьмы не было, предок всецело одобряет.

Машина стояла, там где Ведагор бросил. И завелась сразу. А вот мобильник очнулся уже на подъезде к особняку Свириденко. И Ведагор не удивился десятку пропущенных.

Инга.

Матушка.

От неё три вызова и голосовое, правда, весьма малосодержательное.

Инге Ведагор позвонил первой. И улыбнулся, услышав голос жены. И обрадовался, что этот её отпуск так удачно приключился.

– Привет, – он сбросил скорость, а потом и вовсе остановился. Белый особняк уже был виден, там, впереди. И аллея знакомая, только листва четырёх клёнов почти обуглилась. – Как ты?

– Как-то… неспокойно, – призналась Инга. – Всю ночь какая-то муть снилась. Ты когда вернёшься?

– Не знаю. Прости.

Обещал ведь, что день-другой и присоединиться. И поездку планировал. Чтоб по реке и на катере. А потом на ночёвку в охотничьей избушке Калядина, которая уже лет сто на острове стоит и давно уже для охоты не используется, но вот для отдыха – самое оно.

Там и баня.

И вообще…

– Дела? – она попыталась скрыть обиду. И совесть кольнула.

– Не только. Тут… может быть опасно.

– Насколько? – Инга разом подобралась.

– Настолько, что тебе не стоит возвращаться. И вообще… надо поднять наших. На всякий случай.

– Вед?

– Со мной всё в порядке.

– Вед! – рявкнула Инга и показалось, что она тут, на соседнем сиденье.

– Ладно… со мной почти всё в порядке. Была одна… своеобразная проблема… но я её решил. Практически.

Даже если разговор слушают, – а Ведагор был не настолько наивен, чтобы верить в непрослушиваемые разговоры – то спишут на нежелание волновать супругу.

Её и вправду волновать не стоит.

Молчание в трубке было напряжённым.

– Один… не очень умный человек… решил, что может меня шантажировать. Моим здоровьем. Твоим здоровьем…

Он даже представил, как Инга приподнимает точёную бровь.

Она-то вся была такая вот… точёная и изящная. И на статую похожа, беломраморную. Этой беломраморностью своей, совершенством нечеловеческим тогда его и зацепила.

До сих пор отцепиться не получается.

Да и не слишком охота.

– Матушки опять же…

– А у него самого здоровья-то на всё хватит? – поинтересовалась Инга тем ледяным тоном, который людей, с нею незнакомых, ввергал в ступор.

И удивлял.

Чего уж тут… Ведагор и сам когда-то имел возможность удивиться. Ну, когда выяснилось, что она не только статуя ожившая, но и маг первого уровня.

Да.

– Вот и посмотрю… просто… всё немного сложнее…

– Младший?

Инга Бера не то, чтобы недолюбливала, скорее относилась к нему свысока, с той снисходительностью, с которой люди взрослые и занятые относятся к малым детям.

– В какой-то мере…

– Тут матушка твоя очень переживает.

– С чего?

– Как же… Кошкины фактически о помолвке объявили, а девиц всего две. И одну уже, можно сказать, забирают.

– Ты говоришь о них, как о котятах, которых надо в добрые руки пристроить…

– Это скорее твоего братца надо в добрые руки пристроить. А вот по опыту скажу, что котят обычно куда больше, чем рук, готовых их взять. В общем, если ты не хочешь, чтобы твоя матушка приехала устраивать сердечные дела…

– У неё же жила!

– Поверь, Вед, – засмеялась Инга. – Жил тоже куда больше, чем подходящих невест. Вот и переживает очень… сегодня тот снимок по всем новостным прошёл. И ещё эльфы сперва в официальном блоге Владычицы пост выкатили поздравительный, а потом вроде бы от нашего посольства ноту выдвинули.

– Протеста?

– Скорее уж предупреждения… ссылаются на какой-то замшелый пункт древнего параграфа, согласно которому девица теперь причисляется к дому жениха…

– И?

– И по странному совпадению, дома этот – Владычицы. Вот ты знал, что приятель твоего братца – внук Пресветлой Владычицы.

– Охренеть… – сказал Ведагор совершенно искренне, понимая, что действительно весьма к тому близок. – А с виду и не скажешь.

– Вот-вот… такой же раздолбай, как твой братец. В общем, там матушка прогнозирует толпы желающих породниться…

– С Владычицей?

– Ага.

– А мы тут…

– Смотри сам. У Ивана в родственниках кто? Бабушка его, которая за князя Чесменова вышла. И дядя, холостой, заметь… думаю, очень скоро он об этом пожалеет. Матушка Ивана где?

– Понятия не имею.

– Не один ты, – согласилась Инга. И Вед представил, как она вытягивает ноги, а может, забрасывает их на пуфик. И пальцами шевелит.

Тапочки она не жаловала.

Носки тоже.

– И что остаётся, кроме Кошкина, который, как любой застарелый холостяк будет отбиваться до последнего?

– Твою ж…

– Вот! Понял… остаётся сама девица и её родня. Тем более и ближе. Если одна сестра теперь эльфийская принцесса, то и вторая по логике – тоже где-то совсем рядом. Так что скоро вас там ждёт нашествие женихов…

Ведагор почесал переносицу.

– Скажи маме, что… в общем, я всё улажу. В конце концов, мы тут первые объявились.

– Именно… – согласилась Инга. – Объявились первые… а преимущество не используете. Хотя… пока девочка не знает, что от Волотова так просто не отделаться. Да и время есть. Геометку ты же не поставил, вот и… Волотов…

– А?

– Почему иногда мне тебя убить хочется, а иногда страшно за тебя до одурения?

– Это любовь?

– Любовь… наверное. Или психиатрия.

– А есть разница?

– Наука пока не пришла к единому мнению. Ты… я вас тут прикрою. И перед матушкой твоей тоже… есть чем отвлечь.

– Чем? – Ведагор чуть напрягся.

– А вот приедешь – узнаешь. Давай. И не смей пропадать!

– Да я…

– Ты. Не смей. Ни пропадать. Ни умирать… я ж тебя и на том свете достану… дяде Жене позвонить не постесняюсь!

И к угрозе стоило отнестись всерьез.

Родственники Инги были весьма известными в узких кругах людьми.

– Я тебя тоже люблю.

– Повтори, – голос слегка смягчился.

– Люблю, говорю. Тоже… поэтому… ты аккуратней. Ладно?

– Кто бы говорил.

– Я говорю. А я тут пока… слушай… возможно и вправду понадобится консультация твоего дяди Жени. Он в столице?

– Пока да.

– Попроси приехать. В Конюхи. Хочу ему показать кое-что.

Зря Мелкому весь флакон отдал. Надо было сцедить слегка. Хотя не факт, что зелье сохранило бы свойства вне флакона. Но всё же следовало признать, что мозги в тот момент работали туго.

– Знаешь, Волотов… чем дальше, тем больше мне хочется приехать…

– Не надо!

Не хватало ещё её опасности подвергать.

– Не буду… – неожиданно легко согласилась Инга. – У меня в конце концов, отпуск… да и вообще… тут природа. Воздух свежий. Красота… так что не задерживайся там особо. Похорони ублюдка и возвращайся…

Ведагор отключился и подумал, что ему удивительнейшим образом повезло с супругой.

Он опустил окошко, заприметив машину охраны. И начальнику её кивнул:

– Доброго утра.

Здесь утро не казалось таким уж добрым. Тьма, оказавшись на землях, ею же пронизанных, ожила, зашевелилась, спеша расползтись по телу.

Пускай.

Барьер был прочен. Да и в целом она, отделенная от энергетических каналов, особой опасности не представляла.

– Доброго, – Вадик остановился в трёх шагах. – А там нет никого.

– В доме?

Не ошибся он, выходит, в прогнозах.

– И когда?

– Гости начали разъезжаться сразу после инцидента. Причём как-то вот… будто кто-то команду отдал.

Может, и отдал. Не обязательно носить ментальный подавитель, если тьма уже внутри.

– Сам хозяин?

– Не знаю. Дочь его отбыла. Очень недовольная. На мужа орать изволила. Идиотом обзывала и ничтожеством. Да и в целом по-всякому. Последними убрались официанты и прочая обслуга.

– А Свириденко?

– Не уезжал. А в дом мы не совались.

И это правильно.

В самом доме было тихо и мертво.

Он встретил гулкой пустотой, этот дом. И вялое эхо шагов умерло, едва родившись.

– Неприятное место, – тихо произнёс Вадик. – Рука сама к оружию тянется.

– Держитесь рядом.

Свет почти не проникает в окна. Стёкла успели потемнеть, то ли пылью заросли, то ли плесенью. И мрамор утратил белизну, как и золото – блеск.

– Что здесь…

Вадик начал было и осёкся, когда Ведагор приложил палец к губам.

Тьма.

Та, дремавшая, сокрытая, то ли в доме, то ли где-то рядом, выбралась. Она приходила уже сюда и всякий раз отступала, унося немного жизни, пока было ещё что уносить. А теперь, забрав остатки, она обжилась.

И чем дальше, тем больше её.

Вот мрамор хрустит под весом человека, и сотни мелких трещин расползаются по камню, который того и гляди рассыплется песком. И не он один. Трещины ползут к стенам. И по стенам, поднимаясь выше и выше. Они готовы коснуться потолка, а потом и его расчертить.

Дальше.

Мёртвые цветы.

И зал, накрытый для банкета. Прах. Гниль. Вонь испорченной еды, от которой Вадик трясёт головой. И всё-таки вытаскивает пистолет.

Так ему спокойней.

– Здесь нельзя стрелять, – Ведагор говорит это тихо. – Звука хватит, чтобы всё рухнуло.

Срезанные розы, будто кто-то нёс букет, но не донёс, а рассыпал. И стебли цветов обуглились, а лепестки опали, осыпались и тают алыми скорлупками.

Дальше.

Лестница.

И кабинет, в котором Ведагор уже бывал. Лестница опасно скрипит.

– Возвращайтесь.

– Извини, хозяин, но не уйду, – всё же Вадик был отвратительно упрям. – Ребятам скажу, но сам… если что, хоть силой поделюсь.

Здесь, на втором этаже, всё так же, как на первом. Разве что тьма прорастает темным ковром то ли мха, то ли просто какой-то изменённой дряни. И ноги погружаются в него беззвучно. А вот над самим ковром поднимаются ошметки тумана. И норовят прилипнуть, прирасти к одежде.

К вечеру рассыплется.

А дверь кабинета приоткрыта, словно приглашают.

Хотя так и есть.

И тьма мнётся на пороге. Сам кабинет пуст. Стол. Кресла. Окно чуть тронуто по краю, тьма добивает остатки защитных заклятий. И та, которая внутри, норовит прорваться, чувствуя родственную силу. Ведагор поморщился.

Нити сторожевых заклятий свернулись на пороге. Хотя… ждут?

Кого?

Его пропускают и рвутся беззвучно, не причиняя вреда. Только в прорывы эти начинает сочиться тьма. По капле, по две, но это пока. Скоро поток станет мощнее, и тогда ослабевшую границу просто сметёт.

Впрочем, об этом стоило подумать хозяевам места.

Ведагор увидел письмо.

Белый конверт.

Красное пятно сургуча и герб, вспомнить который получилось не сразу. Всё же род молодой. Странно, что письмо. Мог бы голосовое там отправить.

В мессенджере написать.

Или…

Тьма убивала не только живых, но и технику.

Ведагор коснулся конверта, и тьма сползла на него, обвивая и распечатывая. Интересно, а если бы он её вывел? Так бы и не узнал, чего пишут?

Не то, чтобы сильно хотелось, но…

Ровные строки.

Почерк аккуратный, выверенный. И завитушек в меру. И всё же видится в этой правильности какая-то чрезмерность.

Тяжеловесность.

«К сожалению, времени у меня осталось куда меньше, нежели я предполагал изначально. И оно, уходя, заставляет спешить. А потому оставлю в стороне всякого рода игры и позволю прямоту. Вы уже осознали, что состояние ваше изменилось и, верно, поняли, что изменения эти проистекают из того, что люди по старой привычке своей именуют «тьмой». Верно, и поняли вы, что она коснулась вас задолго до нашей встречи. Признаюсь, что были у меня опасения, ведь кровь Волотовых по слухам делает их нечувствительными ко многим ядам».

Слухи, слухи…

«Однако стоило мне увидеть вас, и я понял, что слухи врут»

– Ну почему врут, – проворчал Ведагор, одёргивая тьму, которая разошлась и вознамерилась обрушить внутренний барьер. – Так, слегка преувеличивают.

«Я ощутил частицу той великой силы, которую люди раз за разом отвергали, страшась её, как некогда неразумные страшились плода познания из Райского сада».

– О чём пишут? – поинтересовался Вадик, осматриваясь в кабинете.

– Да так… хвастаются умом и прозорливостью.

– Бывает.

«И ваш род без сомнений отверг бы моё предложение. В ином случае»

Он и в этом отвергнет.

Но спорить с листом бумаги – так себе затея.

«Меж тем мне удалось совершить невозможное. Я познал сию силу и сумел подчинить её своей воле»

Тьма тем и опасна, что туманит не только тело, но и разум, убеждая, что именно этот разум властен над ней, а никак не наоборот.

«Я стою на пороге того, что люди называют бессмертием. И мне не хватает лишь малости»

Ведагор подавил вздох.

«И так уж вышло, что малостью этой владеют Вельяминовы»

Пол хрустнул, и дубовые панели покрылись чёрным налётом, словно обугливались на глазах.

«Они сами не понимают, сколь удивительную вещь судьба передала в руки этого ничтожного никчёмного рода, не способного оценить открывающихся пред ним перспектив»

Поползли чёрные жгуты по ножкам стола. И обратили в пепел старинную книгу, на нём лежащую. Выцвели и поблёкли гравюры.

Время уходило.

Не только у Ведагора.

«Если мой прадед собирал предания и слухи, то дед мой уже искал следы, а отец – ключ к зачарованному месту. От него мне достались многие умения и знания, а также наработки, благодаря которым ему удавалось смирять тьму. Он прожил куда дольше, чем отведено обыкновенному человеку. Но теперь настал и мой черёд. И я доведу дело до конца»

Пафос.

Сколько пафоса.

Вот понятно, что не перед кем человеку выговориться.

«Долгое время я позволял думать, что они и вправду способны противостоять мне и силе моей. Так кот играет с мышью…»

– Много написано, – с уважением произнёс Вадик, стараясь не слишком через плечо заглядывать.

– Скучно было человеку.

«Но ныне я готов»

– Счастье-то какое, – буркнул Ведагор, перевернув листок. А вот под конец почерк изменился. Буквы стали разными, то меньше, то больше. И клонятся то в одну, то в другую сторону, а то и вовсе норовят на бок завалиться. Завитушки исчезли вовсе.

И в этом тоже виделся признак болезни.

«Скоро я восстану! И те, кто примет руку мою, получат в награду вечную жизнь и небывалую силу…»

– Вадик, – не удержался Ведагор. – Вот скажи, ты бы хотел получить вечную жизнь?

– На хрена? – начальник охраны удивился вполне искренне и поглядел с подозрением. – Я вообще-то на пенсию выйти планирую… домик там строю. Охота. Рыбалка. Буду голубику собирать. И ещё кораблики. В бутылке.

– Аргумент.

Ведагор подумал, что вот про кораблики он не знал. Надо будет глянуть набор, подарить к юбилею там или просто. Пусть человек порадуется.

– А с вечной жизнью, какая пенсия? Нет… это ж смотрите, сперва жизнь вечная, потом и работа тоже вечная. И ипотека…

– Вечная ипотека – это как-то… чересчур.

– От наших банкиров чего угодно ожидать можно! И вечную ипотеку с грейс-периодом на первую сотню лет, в том числе…

Его аж передернуло.

Ведагор же вернулся к письму.

«Тех же, кто встанет на пути моём, я повергну в прах. Смерть их станет ужасна, а имена будут забыты».

Тут же стояла клякса.

И главное, на этом письмо окончились.

– Так чего хотел-то? – Вадик отвлекся от мыслей от вечной работы с вечною же ипотекой.

– Честно говоря, я и сам не понял, – признался Ведагор и на всякий случай в конверт заглянул. Может, там ещё листок завалялся.

Но нет, конверт был пуст.

И это навевало на мысли, что дела у повелителя тьмы идут так себе.

– Идём, – он направился к выходу из кабинета. – Пока тут всё не рухнуло.

Рухнуло уже потом. За спиной.

Даже не рухнуло, скорее уж осыпалось, а потом осело, породив кучу тёмной пыли. Зато на телефон пришла СМС-ка.

«Следуй за Офелией».

Да уж… всё-таки тьма по мозгам бьёт изрядно. Поэтому Ведагор свою и приструнил.

Глава 3. Об эльфах и пользе медитаций для сохранения душевного равновесия

Медитация помогает сохранить наши разум и сердце спокойными, полными любви и умиротворения.

Рекламный проспект.

На рассвете Калегорм остановился и не усталость была тому причиной. Скорее уж появилось совершенно иррациональное желание увидеть рассвет.

Именно этот.

Поскольку желаний у Калегорма в принципе давно не возникало, он вяло удивился.

И остановился.

Сделал вдох, отмечая чистоту воздуха. От этой чистоты, на иначе, в носу засвербело, и Калегорм чихнул. Огляделся, убеждаясь, что свидетелем его позора была лишь крохотная сонная ещё овсянка, и прижал палец к губам.

А потом опустился на пыльную обочину просёлочной дороги и, чуть смежив веки, настроился…

Попытался.

Стрекозу, севшую на ухо, Калегорм стряхнул. Потом стряхнул с другого уха. Потом оба дёрнулись уже непроизвольно, нарушая начавшуюся медитацию.

– Брысь, – сказал Калегорм и начертил руну отвращения, потому что что-то подсказывало, что одними стрекозами дело не ограничится. А он не настолько просветлён, чтобы не замечать комаров.

Калегорм поёрзал, спихивая в сторону шишку, что удивительным образом вынырнула из травы и упёрлась острым концом в копчик.

Снова закрыл глаза.

На границе небосвода прорезалась тонкая полоса золота. И приветствуя светило, разом загомонили птицы. Голоса их перекликаясь, наполняли душу радостью. Калегорм сделал глубокий вдох, позволяя силе пробуждения проникнуть в утомлённое тело. Ещё немного…

Грохот мотора нарушил равновесие созерцания. И поток силы схлынул, зато Калегорма накрыло облако придорожной пыли.

Он опять чихнул.

И заставил себя успокоиться. Не вина водителя, что Калегорм выбрал столь неудачное место для утренней медитации. Он достал платок и осторожно промокнув нос. Посмотрел на солнце, край которого уже показался над черной лентой леса.

И решил пересесть.

Дорога, конечно, выглядела пустынной, но Калегорм был достаточно стар, чтобы не доверять этой кажущейся пустоте. А потому он поднялся и отошёл на пяток шагов.

Подумал.

И ещё на пяток.

Дальше?

Солнце поднималось. Ещё немного и весь смысл уйдёт. Так что он отложил походный мешок и сел. Выпрямился, поёрзал, прислушиваясь к ощущениям. Шишек в сухой траве не наблюдалось, зато сама эта трава, поднимаясь высоко, так и норовила коснуться.

То носа.

То ушей.

Раздражало.

Нет, раздражение Калегорм подавил. Сделал глубокий вдох. Прикрыл глаза, поскольку свет поднимающегося солнца очень уж в эти глаза лез.

А в штанину с той же настырностью лез муравей.

Надо было отрешиться.

Дышать.

Отыскать в себе глубины покоя и предвечную тишину. Поймать мгновенье, когда тело наполняется силой мира…

Муравьиные жвалы вцепились в кожу. И тут же, прямо над ухом считай, зазвенело:

– Пинь-пень-пинь-пень…

Калегорм медленно повернул голову, встретившись взглядом не со светилом, которое собирался благодарить за день грядущий, но с мелкою пичужкой, что устроилась на ветке.

– Пинь… – пискнула она, почуяв нечто недоброе. – Пень.

И убралась.

А вот муравьев в штанах стало больше. Кажется, он выбрал на редкость неудачное место. Наверное, стоило бы отказаться от медитации вовсе, тем паче солнце поднималось как-то слишком уж быстро, и в этой быстроте чувствовалась скрытая насмешка.

– Ну уж нет, – сказал Калегорм и отошёл на три шага. Бросил взгляд влево, убеждаясь, что дорога видна, но не слишком близка, так что облака пыли не помешают. Бросил взгляд вправо – до муравейника, что черной горкой поднимался меж двух сосенок тоже было прилично.

Очертил круг.

Подумал… заклинание отчуждения, конечно, избавило бы Калегорма от назойливых насекомых и не только их, но тогда и медитация потеряла бы смысл.

Потоки энергии, исходящие от небес к земле, упёрлись бы в щит.

Как и обратные.

Нет.

Он с некоторой, неподобающей возрасту и положению поспешностью опустился на траву, выпрямил спину, возложил руки на колени.

Прислушался.

Стрёкот сорок, но дальний.

Дятел опять же долбит больной ствол, но тоже не близко. Пеночка заткнулась. Муравьи… муравьи пока не мешали. Калегорм выдохнул и, прикрыв глаза, сделал очередной глубокий вдох. Пусть он упустил момент, чтобы получить силу солнца, но от земли тоже исходил мощный поток. И он устремлялся ввысь, и потому…

Дыхание успокаивалось.

Калегорм возвращал и душевное равновесие. Он сидел, дышал, почти достигнув момента слияния с природой, ощущения себя частью чего-то великого. Оставалось пара ударов сердца, чтобы полностью раскрыть сознания и слиться с миром, когда всеобщее равновесие было нарушено рёвом мотора.

Не одной машины.

И ревели так, назойливо, но Калегорм усилием воли выдвинул звуки на периферию сознания. Нельзя отвлекаться.

Он спокоен.

И умиротворён.

Он подобен ручью, что пробивается сквозь толщу земли и несёт свои воды…

Рев стих.

– Шаневский, куда намылился?

– Ща, я минутку…

…он – земля, непоколебимая и великая…

– Отлить надо!

…и небеса, которым случалось видеть и не такое.

– А я тебе говорил, что не хрен столько пива жрать! Давай уже, а то…

Вряд ли на небеса кто-то мочился. К сожалению, разум Калегорма находился в том просветленном состоянии, когда заботы земные воспринимались, как нечто малозначащее. Ну, до тех пор, пока разум всецело не осознал размер этой конкретной заботы. В симфонию утреннего рассвета вплелось журчание мочи, струя которой ударила в ствол рядом с Калегормом, и довольное покряхтывание человека. Ветерок донёс не только запахи – собственно мочи, перегара и застарелого пота, но и мелкие брызги, которые коснулись волос…

И лица.

А затем в лоб ударило что-то твёрдое. Бутылка?

Вот тут сознание окончательно вернулось в тело.

И Калегорм поднялся.

Медленно поднялся, чувствуя, как его буквально распирает от эмоций.

– Шаня! – заорали с дороги. – Ты, кажись, мужика какого-то обоссал!

– О-ба! – Шаня моргнул, должно быть впечатлённый величием эльфийской расы. – Ты… это… мужик… того… я не специально.

И молнию на джинсах застегнул.

А потом нахмурился так.

– Странный он какой-то… – произнёс презадумчиво. А в следующее мгновенье вытащил пистолет и, поправ всякие конвенции, нагло ткнул им в грудь. – Ты кто такой?

– Эльфийский посол, – Калегорм пытался понять, стоит ли ему взять эмоции под контроль, рискуя вновь их утратить, или же повиноваться и оторвать голову наглецу.

Голова гудела.

На лбу мелко пульсировало место столкновения с бутылкой, которую пальцы сжимали за горлышко. Обычная бутылка. Пивная. Стеклянная.

– Эй, Вихров! – заорал тип с револьвером и ткнул им же, но в другое место. – У нас тут эльфийский посол!

И заржал.

И те, на машине, тоже рассмеялись.

Ну да, вероятно, нынешний вид Калегорма была далёк от привычного в посольстве, однако следует понимать, что в джинсах и майке путешествовать много удобнее, даже если идёшь тропой. Калегорм подумал, что, верно, стоит извлечь парадное облачение, прихваченное для случая, если понадобится представлять интересы юноши.

Потом подумал, что юноши здесь нет.

– Ты… посол… не пошёл бы? – схохмил тип и опять пистолетом ткнул.

– Куда? – уточнил Калегорм.

– А вот… к нам… в гости, – и указал на машинку.

Джип.

Военного образца, пусть и переданный для гражданских нужд, но обводы и вот эти черные наросты, под которыми скрывались щитовые установки, не спрячешь. Разве что артефакты или разрядились, или были демонтированы. Во всяком случае, энергетическое поле виделось Калегорму весьма разреженным.

– Мужик, ты что, тупой? Двигай, кому говорят… посол ссаный.

И слова тип поддержал оплеухой, которую отвесил со всего размаху и так, что Калегорм от неожиданности – всё же послом он был последнюю сотню лет и как-то привык что ли к собственной физической неприкосновенности – эту оплеуху пропустил.

Более того, перчатка на человеке была артефакторной.

С усилителем.

И сила удара оказалась такова, что Калегорма опрокинуло.

В куст.

В тот куст, под которым мочился человек.

И гогот его товарищей окончательно разрушил путы разума.

– Шевелись, урод ушастый, пока я тебе тут…

Человек не успел понять, как умер.

Наверное, если бы так и не случившаяся медитация, Калегорм сумел бы смирить и гнев, и иные эмоции, теперь напрочь затмившие разум. Всё же работа послом накладывала свои ограничения.

Он бы попытался договориться.

– …ты это снял? Во ржака…

Донеслось от машины.

– Эй, ты чего творишь! – до них, кажется, начало доходить. И громко резко бухнул выстрел. Завоняло порохом и железом, но пулю Калегорм отвел рукой. Сила, почти остановившая движение в его теле, что и заставило осознать близость финала, вдруг покатилась волной.

– Вот…

И обозвали нехорошо.

Ладно, послов обзывали. Это случалось не единожды, особенно во времена прежние, когда правители часто изволили себе выражать свои мысли прямо, не особо заботясь о чужих чувствах.

Град пуль затарабанил по щиту.

Послов и казнили.

Вешали.

Рубили головы. Эдайма Печального, отправленного в году тысяча четыреста тридцать седьмом на острова Ирландии, вовсе четвертовали. А его прадеда еще прежде зашили в мешке со змеями, но это уже было в Пустынном Халифате.

Да и выжил он.

В отличие от правнука.

Не важно. Главное, что никогда ни в одной стране на посла не мочились! Этого оскорбления душа снести не могла. И лук предков сам лёг в руку.

– Чё он творит? – нервно поинтересовался кто-то, перезаряжая. – Конь, да вальни ты по нему от души! Тоже маг…

Человек привстал над машиной и над головой его закружила сила.

Маг, стало быть.

Уровень третий-четвертый, чего вполне хватит произвести впечатление на местных. И все эти искры-огоньки оттуда же, от желания впечатлить. У Калегорма такого желания не было. Поэтому стрела просто пробила защитный полог и лобную кость аккурат над переносицей.

– Мать…

Кто-то заорал.

Кто-то полез на заднее сиденье, явно пытаясь отыскать оружие помощнее. А вот водитель завёл мотор. Калегорм вытащил ещё стрелу.

Джип дёрнулся и задом выполз на дорогу, неуклюже развернулся. При этом люди, оставшиеся в нём, продолжали стрелять, явно надеясь пробить щиты количеством.

Калегорм наложил стрелу, раздумывая, как поступить.

С одной стороны не он был инициатором нападения. С другой инцидент определённо мог обострить отношения с Империей…

Что-то бухнуло.

И машина, подпрыгнув, кувыркнулась и слетела с дороги, избавив Калегорма от моральных терзаний. Впрочем, лук убирать он не стал. Переступил через покойника, лежавшего смиренно и в таком виде вызывавшего куда большую симпатию, чем в исходном, и подошёл к горящему автомобилю.

Пламя охватила его целиком и сразу.

И происхождение имело явно непростое.

Калегорм покачал головой и, влив толику силы, погасил огонь. Не хватало ещё лес поджечь. Он задрал голову, убедившись, что солнце окончательно поднялось. Посмотрел на дорогу, но других машин на ней не было.

Обернулся к трупу.

И вздохнув, вытащил сотовый. Геометку надо поставить, всё же тела стоит подобрать. Заодно пусть на артефакты проверят. Что бы там ни рвануло, оно было явно незаконным и нестабильным.

Впрочем, это не было проблемой Калегорма.

Он вышел на дорогу и сверился с телефоном. Да, место правильное и до Подкозельска оставалась пара коротких переходов.

Тропа сама легла под ноги. А с ней вернулось почти утраченное спокойствие.

Почти вернулось.

Нет, это додуматься надо было… посла и в лужу макнуть… редкостное неуважение. И ноту протеста Калегорм тоже выдвинет. Или… не стоит? Свидетелей позора не осталось. А нанесённое оскорбление он смыл кровью. Точнее жизнью… или смыл жизнью не очень правильно с точки зрения языка?

Тогда как правильно?

Под эти умиротворяющие размышления эльфийский посол продолжил путь.

Часом позже он оказался на другой дороге, мало отличавшейся от первой. Калегорм не планировал здесь останавливаться, но ощутил некоторую нестабильность тропы. И соступив с неё, позволил себе осмотреться.

Дорога.

Машины.

Люди.

Заграждения, правда, какие-то… условные. Знак ремонта, но никакой тяжелой техники рядом. Зато из крыши джипа, наполовину ушедшего в землю, торчат кривые корни.

– Доброго дня, – сказал Калегорм, поправив походный мешок. Лямки его за годы расшатались и теперь мешок норовил сползти с плеча. Это тоже несколько раздражала.

– Доброго, – к нему подходили медленно и с явною опаской, хотя лук со стрелами Калегорм предусмотрительно убрал.

Всё же международные пакты не предусматривали передвижения послов с артефактным оружием.

Хотя… по документам лук проходил как историческая ценность, принадлежащая роду. Что, в принципе, тоже было правдой.

– Доброго, – произнёс бритоголовый парень и замер шагах в десяти. Причём поза его выдавала некоторую испытываемую парнем напряжённость. – А вы в Подкозельск, верно?

– Верно, – Калегорм изобразил дружелюбную улыбку, отчего человек вздрогнул и попятился было, но остановился, наткнувшись на остальных.

– Тогда… вам туда. Прямо по дороге и никуда не сворачивая. Главное аккуратно, тут лужа большая. И берега топкие. Но если по краюшку, то пройти можно.

– Благодарю, – Калегорм отвесил поклон. – Учту.

Лужу он слегка подправил.

Да и почву размытую укрепил. Вежливым людям он всегда был готов помочь.

– Стоять! – Тимур успел ударить по руке напарника, который вытащил-таки пистолет и теперь старательно целился в долговязую фигуру.

Эльф спокойно шагал по дороге.

Как спокойно.

Три шага и фигура словно поплыла, растекаясь в воздухе.

– Ты чего? – Пашка пистолет убрал ровно в тот момент, когда очертания её вовсе размыло. – Совсем того… с чего ты вообще с ним цацкался.

– А тебе мало? – поинтересовался Тимур, успокаивая дрожь в руках. И сдержался, чтобы эти руки не поскрести.

Зудели.

Левая пошла волдырями, то ли от укусов, то ли от нервов. А на щеке проступили красные пятна. И вспомнились матушкины рассказы о его, Тимура, тяжком детстве и атопическом дерматите, с которым матушка сражалась, не жалея нервов и сил.

Вернулся, стало быть.

– В том и дело, что хоть одного придурка положил бы…

– Идиот, – высказал мнение Тимура Евпатий, который почти не пострадал, ибо и в предыдущий раз предпочёл отступить в стороночку.

– Да он же… он же ж даже без оружия!

– Это эльф, – Евпатий вытащил блистер и протянул Тимуру. – На. Противоаллергенное… тебе бы к врачу.

А лучше б в отпуск.

Вот тебе и непыльная работенка. Дорогу перекрыть. Машины заворачивать, которые на Подкозельск попрут.

– Спасибо.

– И что? – Пашка никак не мог уняться. – Тем более… эльфы – они же ж эти… как их… пацифисты… во! Я сам слышал! Да и не стал бы я насмерть… так, в ногу там… в руку б стрельнул, чтоб место свое знал…

– В башку себе стрельни, – посоветовал Евпатий и тоже поскрёбся. В стороне или нет, но и ему досталось. – Вернее будет. Эльфы… они хоть и пацифисты, но с фантазией.

Евпатий даже лоб промокнул.

– И чё?

– И ничё, Пашка… ничё… убери свою пукалку и радуйся, что жив-здоров и в естественной, так сказать, комплектации остался.

– Чё?

Тимуру подумалось, что Пашкина тупость начинает напрягать.

– Чё ничё не отвалилось у тебя из нужного. И не выросло из ненужного. А твоя игрушка его всё одно бы не достала.

– Да…

– Эльфы – пацифисты. А ещё их очень мало, – Евпатий ствол опустил. – Но вот ты не задумывался, как в этом нашем грёбаном мире, где всё через задницу, пацифисты не только живут по триста лет, но ещё и неплохо так, и никому в голову не приходит взять и завоевать их чудесный Пресветлый лес.

Пашка задумался.

Крепко.

Даже видно было, как под бритой кожей черепушки мысль ходит и на эту черепушку изнутри давит.

– Ну…

Евпатий же поманил Тимура в сторонку.

– Этот, конечно, идиот, но ты вроде ничего так, потому говорю, как есть. Валить надо.

– Куда? – с тоской спросил Тимур. – Домой нельзя.

Там ипотека.

И долг, который он ремонт квартиры взял у хозяина, ещё радуясь, что дают и без процентов. И вообще…

– Откуда, – поправил Евпатий. – Отсюда. Тополев звонил. Сказал, что мы уроды.

Сам он такой, но… кто это осмелится сказать и в глаза? То-то и оно.

– И что скоро подкрепление подъедет. Точнее те, кто пойдут на этот несчастный Подкозельск. Основная масса с другой стороны ударит. А мы, стало быть, тут будем. Вылавливать тех, кто сбежать захочет.

Твою же ж…

– А это, Тимурка, уже не мелкое хулиганство, как с дорогой, где нам если что бы и вменили, то не сказать, чтоб серьёзное. Это уже прямое нарушение уголовного. А пойдут Чёрные вепри, которые из Европы… полные отморозки. И Волки. И всех-то он выгреб. Это уже война.

Долг.

Ипотека.

Или жизнь… квартиру жаль, конечно. Да и в городе оставаться нельзя. Тополев не простит предательства. Но лучше живым и в другом, чем.

– Твою же ж… – уже вслух произнёс Тимур.

– Вот именно. Я чего… я за тобой приглядывал. Ты вроде не совсем отмороженный. Дружок у меня есть. Давно зовёт на Севера. Там работы хватает. Официальной, причём. И надбавки идут всякие. За вредность и прочее. Жильё вон выделяют, общаги, конечно, но есть и семейные, если вдруг кто потянет. Выходит неплохо так…

– А подвох?

– Условия. Работа вахтой. Вахты в тайге. Лес кругом. Зверье… и ни одной живой души.

Тимур огляделся и понял, что это его не пугает.

Лес.

Зверьё…

Нормальный лес, нормальное зверьё и ни одной живой души. Сказка, а не работа.

Глава 4. В которой происходит встреча со старыми знакомыми, а также обсуждаются важные планы государственного бытия

За каждым нервным тиком прячется своя увлекательная история.

Вывод, сделанный психиатром Н. после тридцати двух лет работы.

Князь Поржавский обвел собравшихся мрачным взглядом и произнес.

– Спешу сообщить…

– Пренеприятнейшее известие, – пробормотал глава императорской службы безопасности.

– Да не совсем чтобы пренеприятнейшее, – князь, право слово, и сам пребывал в некоторой растерянности. Впрочем, с учётом последних событий состояние это он полагал уже вполне привычным. А потому лишь тяжко вздохнул и поглядел на старого друга с укоризной.

– Нам предстоит организовать фестиваль.

– Какой? – уточнил Прохор.

– Какой-нибудь фестиваль.

– Ну… Организуем. Что уж тут. Вон, в столице… – Саволенко выдохнул с облегчением. Рано он это. Ой, рано. – Уже вовсю организуют… в поддержку властей. Этот… сельского хозяйства или чего у них там.

– Не в столице, – Поржавский решил задавить ростки нездорового оптимизма на корню. – В Конюхах. По инициативе снизу. И желательно в кратчайшие сроки.

– Фестиваль нужен в кратчайшие сроки или инициатива? – благоразумно уточнил Пахом.

– И то, и другое. Про инициативу снизу я уже распорядился. Будет. С фестивалем сложнее. И потому счёл возможным пригласить молодых, но очень… как это… креативных…

– О нет…

– Специалистов, с которыми некоторые из вас уже знакомы, – завершил фразу Поржавский.

И снова посмотрел.

Нынешнее собрание проходило в расширенном составе, а потому опасения приглашенные специалисты вызывали лишь у Саволенко. Да Пахом тихонечко произнёс:

– Мне до сих пор в кошмарах сняться яйца Чингисхана… суслячьи… особо эксклюзивной серии.

– Могу посоветовать хорошего психиатра, – встрепенулся министр образования. – И специалист отличный, и таблетки у него замечательные. Пьёшь и прям чувствуешь, как душа в гармонию приходит. И такое спокойствие…

Он лучезарно улыбнулся.

– …что даже перспектива новой реформы не трогает.

И вправду, видать, хороший специалист. Надо будет контактами разжиться.

– В общем… за последние пару часов группа рассмотрела возможные варианты и набросала примерный сценарий. А потому… прошу… русский… так сказать, креатив.

– Это вроде бунта? – уточнил министр сельского хозяйства.

– Хуже… – министр культуры заблаговременно прикрыл глаза ладонью. – Много хуже…

На сей раз мальчики были в одинаковых голубых пиджачках с очень узкими рукавами и белыми кружевными манжетами, из узких рукавов торчащими. А Василиса даже платье надела. Розовое. И тоже с кружевом. Правда, платье несколько дисгармонировало с лысой головой и конскою подковой, которую девица надела, то ли очень модным украшением, то ли сглаза опасалась.

Это она правильно.

Это разумно.

– Доброго дня, – сегодня Иннокентий выглядел ещё более бледным и не выспавшимся, чем в прошлый раз. Тонкая его шейка торчала по-над пышным кружевом воротника. Светлые волосы он разобрал на пробор, который зачем-то подрисовал фломастером.

Тоже от сглаза.

Не иначе.

– Рад… оказаться в столь высоком обществе.

И нервничал он куда больше. На министров поглядывал с откровенной опаской.

– Времени у нас мало, а потому перейду сразу к делу…

Все закивали, соглашаясь, что так оно лучше всего будет.

– Конюхи – это небольшой райцентр, который в прежние времена был широко известен так называемыми Конюховскими ярмарками. Проводились они на излёте лета, торговали там в основном местной продукцией, но в хронологию нам с вами попадать не обязательно. Как и в продукцию. Главное, сама идея!

И на экране возникла румяная могучего вида девица, во взгляде которой читалась мрачная готовность к подвигу. Лицо девицы было бело. На щеках горели два круглых пятна румянца.

– Возрождение! Восхождение к корням!

– А к корням восходят? – робко поинтересовался министр просвещения.

– Эти – восходят, – заверил его Прохор. – Они так возойдут, что всем мало не покажется.

– Василиса…

Василиса поднялась, вышла из-за стола и поклонилась до земли, явив при том не косу, но татушку на бритом затылке, что несколько испортило общее впечатление.

– Мы используем актуальную тенденцию с ростом интереса общества к историческим корням и всему, что связано с народом…

Камера от девицы отодвинулась, дав общий план, позволяя оценить и стати, и то, что в одной руке девица сжимает нечто длинное и желтое, а во второй – пачку соли.

– По старинной традиции хлебом и солью встретят Конюховцы гостей…

– А почему багет? – шёпотом поинтересовался министр сельского хозяйства.

– Понятия не имею. Может, это старинный русский багет, – предположил министр образования, сцепляя пальцы на груди. – В конце концов, мы так мало знаем о прошлом…

– …и вовлекут их…

– В состав преступной группы. Извините. Профдеформация, – повинился министр внутренних дел.

– В хоровод! В хоровод, как главный символ Конюховской ярмарки, что привольно раскинется на окрестных полях и лугах.

Она и руки развела.

А на слайде за спиной девицы появились те самые Конюховские луга, которые ещё не догадывались, что им предстоит. На лугах девицы, похожие друг на друга, что клоны, водили хоровод. В центре его в живописных позах застыли парни в красных то ли пиджаках, то ли всё-таки камзолах. Поржавский боролся с желанием протереть глаза и разглядеть получше.

– Народные товары! Ремесла. Изделия лучших мастеров… – продолжала Василиса. – Эксклюзивная бижутерия…

И подкову подняла.

Стало быть, сглаз тут не при чём.

Украшение.

Не то, чтобы удивляло… если б в золоте и с каменьями, то и собственная супруга Поржавского призадумалась бы. А вот внучки, те, пожалуй, как раз без золота предпочли бы.

Ну, хоть головы не бреют, уже хорошо.

– А главное – фестиваль народной песни! – завершила выступление Василиса.

– Мы… – подал голос Емельян. – Подумали и пришли к выводу, что название стоит дать тоже в народном стиле. Скажем… «Всероссийский фестиваль Ай-люли-люли».

– Согласитесь, – Иннокентий почуял некоторые сомнения, а может, совокупное удивление кабинета министров. – Это звучит очень по-народному. А сейчас во всём мире говорят о необходимости сближения власти к народу… косоворотки! Сарафаны…

– И люли, – сделал вывод Пахом. – Всероссийский фестиваль люлей. Это именно то, чего властям не хватало, да… с раздачей оных…

– Само собой! – Василиса подхватила идею. – Серебряный люлю! Золотой люль… люлю… люля…

– Кебаб?

– Не важно. Даже платиновый…

– За особые заслуги перед отечеством… платиновые люли из рук государевых, – как-то очень отстранённо произнёс министр образования, прижимая руку к груди. Но тон его был меланхоличен, стало быть и вправду хорошие таблетки выписали.

– Можно… как-то иначе… – засомневалась Василиса.

– Не надо, – махнул рукой Поржавский. – В конечном итоге это просто фестиваль. В Конюхах… чай, не столица мира…

– Но мы должны привлечь туристов… – подал голос Емельян.

– Не волнуйтесь, – Поржавскому даже было жаль ребят. Старались же. – Туристов вам подвезут… начнём с пары батальонов, а дальше видно будет.

– А… – открыл было рот Иннокентий, но Василиса дёрнула его за рукав и что-то на ухо шепнуло. Отчего выражение лица у Иннокентия сделалось преобиженным.

Ну да, он ведь искренне старался.

– Но рекламу дать надо, – поспешил успокоить паренька Поржавский. – И вообще, чтоб фестиваль – так фестиваль… там эти… палатки торговые. Шашлык для народа. Скоморохов опять же…

– Мы бы предложили сделать ставку на известных артистов, как продолжателей традиции народного пения, – Иннокентий ухватился за подсказку. – Просто само по себе народное пение мало кому интересно, но вот если переосмыслить современное искусство… правда, артистов не из первой когорты, там всё давно расписано, а если и можно бы подвинуть, то на новый столичный фестиваль уже забронировали. А перекупать дорого станет, но вот тот же Шайба…

– А это кто? – поинтересовался министр внутренних дел, не сводя взгляда с экрана. Там одна картинка сменялась другой. И на всех-то были румяные девицы, порой даже без багетов.

– Это… очень модный… рэпер. Он читает рэп…

– Логично.

– И весьма понятен молодёжи, как самой активной части населения. Если пригласить его и вот певицу Лёлю…

– В целом состав можно согласовать… – поспешила заверить Василиса.

– Тогда подтянутся и другие туристы… и ещё подтянуть торговлю. Устроить конкурсы там разные… вот, столб, например. Раньше на столб сапоги вешали. Или там сарафан. Разное-всякое. И желающий мог вскарабкаться. Только сейчас за сарафаном не полезут. Можно пообещать сертификаты. Телефон там. Планшет…

– Автомобиль, – встрепенулся придремавший было министр здравоохранения. – За автомобилем полезут…

– Еще переноска быков… и в целом, там фермы рядом. Много. Можно конкурс устроить. Красоты. Среди скота… ну, крупного рогатого.

– Ага, Мисс Конюхи… или Мисс корова…

– Ещё кулачные бои. Очень традиционная забава.

– Знаешь, – глаза министра внутренних дел подёрнулись дымкою воспоминаний. – А я бы съездил, пожалуй… в молодости мы на Заречинцев знатно ходили. Стенка на стенку… хорошее было время. Девки опять же. Девок организуйте!

– Не в этом смысле! – поспешил влезть глава министерства по связям с общественностью. – Речь идёт о девушках в народных нарядах, чтобы соответствовали тематике праздника. Там… сарафаны… косы.

Министр внутренних дел глянул на лысую Василису и согласился:

– Да-да… косы тоже. Можно, тоже конкурс устроить. На самую длинную и толстую косу! Типа, девица-краса…

– И чучело сжечь! – подал голос министр образования, и щека его всё-таки дёрнулась. – Как на Масленицу…

– Чьё? – уточнил министр внутренних дел.

Задумались все.

– А на Масленицу чьё жгут? – министр сельского хозяйства даже привстал.

– Масленицы? – предположил Емельян.

– Зимы! – Прохор поглядел на мальчишку с укоризной.

– Чучело тоже можно организовать, – Василиса что-то чёркала в своём блокнотике. – Если чучело зимы является материальным воплощением негатива, с зимой связанного, то по аналогии и наше чучело будет представлять какое-то явление или человека, которого люди недолюбливают… можно местного.

– Боюсь, губернатор не слишком обрадуется, если его чучело сожгут на празднике, – Саволенко откинулся в кресле. – Хотя да… народ бы оценил.

Обсуждение как-то вот и пошло.

Поржавский даже тайком пот со лба смахнул. Всё же… веял в зале незримый остальными призрак печального сусла. Так что «всероссийские люли» уже и злом-то не казались.

А и вправду.

Такое вот… чтоб с хороводами. И для души… правда, что-то подсказывало, что пара требуемых батальонов, которым надлежало незаметно превратиться в туристов, несколько сбивали общий романтизм настроя. И Поржавский, хлопнув в ладоши, прервал обсуждение всенародных конкурсов.

– Значит, так, – сказал он. – Приступайте… запрос на проведение фестиваля уже должен был появиться. С местными мы утрясём… в рамках поддержания культурного уровня регионов. Есть у нас такая программа?

– Будет, – бодро ответил министр культуры.

– Отлично… пусть выделяют место. Только чтоб быстро… а чтоб быстро, скажите, что сроки горят. Не уложатся – бюджет будет признан неизрасходованным.

А ни один чиновник в здравом уме и твёрдой памяти подобного не допустит.

– И чтоб к завтрему у нас люлело со всех экранов с призывами…

– К завтрему? – хлопнула нарощенными ресницами Василиса.

– Будет, – Елисей был настроен куда как решительней. – Сейчас сбацаем ролик, быстренько нарезку… на телевидение тоже, а по сети завирусим. Скажем, пустим слух, что сам государь в народ пошёл… ну, его ж давно не видели… вот… накинем интриги… типа, почему так срочно… что указание свыше народ развлекать… можно добавить пару теорий глобального заговора. Что-то типа, что замещая праздники иноземными тайное мировое правительство пытается лишить нас исторической памяти и отнять дедины…

Его пальчики застучали по клавиатуре, записывая идеи.

– Может, – Пахом наклонился к уху. – Его того… изолируем? Какой-то больно умный…

– Не стоит, – покачал головой Поржавский. – Кто в такую ерунду поверит-то…

– …и потому долг общества всячески способствовать возвращению к истокам.

Поржавский прикрыл глаза.

– Извините, – робкий голос вывел из полудрёмы. – Возможно… это не совсем… то, чего вы хотели.

Иннокентий выглядел смущённым.

– Но могу предложить услуги для создания легенды.

– Какой? – Поржавский не сразу сообразил, о чём речь. Бросил взгляд, убеждаясь, что совещание идёт весьма бодро, и блокнот Василисы пополняется идеями, которые министры высказывали с немалой радостью, и снова посмотрел на Иннокентия.

– Вы говорили про туристов… как понимаю, необходимо… сделать так, чтобы прибывшие туристы не выделялись среди обычного населения? Но как правило, если речь идёт о сработавшейся группе… специалистов, особенно узкого профиля… то их единство не скрыть. А туристы – это люди разобщённые… и несоответствие будет бросаться в глаза.

– И что предлагаешь?

А мальчишка дело говорит, пожалуй.

– Так… сменить легенду. Прибывать малыми группами, но объединёнными… скажем, объединения по интересам.

Вопрос, императорскую гвардию можно считать объединением по интересам?

– Скажем… есть вот… разные творческие. Близкой тематики… и заявить даже можно выступления. Один момент.

Он что-то тыкнул в телефончике.

– Хор мальчиков-семинаристов…

Саволенко, прислушивавшийся к разговору, крякнул, верно, прикинув, сколь гвардейцы обрадуются.

– Или вот… «Богатыри-затейники». Силачи, они вроде как с гирями фокусы показывают. А! Ещё подходящее… «Весёлые колокольщики». Это звонари. Они в колокола бить умеют…

– Близко, – оценил Саволенко. – Наши только в бубны, но по дороге переучатся. А кто не захочет в колокольчики, тот в дояры пойдёт.

Глава 5. О мыслях девичьих, разговорах и перспективах прикладного коноплеводства

«Внутри меня собралось столько нежности и тепла, что так и тянет поделиться с людьми. Конечно, на всех не хватит, но кто-то один отгребет по полной»

Из дневника одной весьма восторженной леди

Бирюзовые стебли конопли тянулись к небесам, и Василиса, запрокинув голову, смотрела на них с престранной задумчивостью. Пожалуй, с большею она смотрела только на бумаги, что сжимала в руках. Вот так и стояли.

То на коноплю.

То на бумаги.

Позёвывала Анна Дивнова. Маруся снова чувствовала себя несчастной, словно с эльфийским нарядом, который пришлось оставить дома, ушла и радость.

А беспокойство вот вернулось.

Главное, не только к ней. Таська вот тоже выглядела не столько сонной, сколько нервозной. Она пританцовывала, то и дело оборачиваясь, будто ожидая чего-то этакого.

А вот коровы, которые добрались до поля – оно, кажется, с прошлого раза подросло и слегка раскинулось – беспокойства не испытывали. Они бродили меж высоких стеблей, иногда срывая веточку-другую.

– Красиво, однако, – сказала Василиса. – Значит… на косметику?

– Да, – Аннушка стряхнула сонливость. – Я думала, Бер шутит… тут… если всё сжать и на масло…

Конопля возмущённо зашумела.

– Но всё не получится, да?

– Да, – согласилась Маруся, пытаясь понять, откуда взялось это чувство тревоги. Иррациональное такое, но усиливающееся с каждым мгновеньем. Будто… будто приближалось нечто донельзя недоброе. – Она будет против.

– И понимаю. Она… чудесная.

– Хочешь – покорми. Силой.

Анна сделала осторожный шажок к полю и, вытянув руку, выкатила на ладонь зеленый шар силы. Конопля разглядывала его, но брать не спешила.

– Извини, – сказала Анна. – Я ведь думала, что ты просто растение, а не вот…

Листики качнулись. И стебель наклонился.

– Ты… – Василиса подавила зевок. – Тут разбирайся дальше.

– Я?!

– Марусь, ну ты же вот… поле вырастила.

– Не я. Это… это случайно получилось!

– Хорошо получилось, – мама Василиса улыбнулась. – Очень даже хорошо… просто замечательно. Но раз начала дела, тебе и доводить до итога. Какого-нибудь. Я пойду сыры проверю. Петрович говорил, что крыша в третьем коровнике прохудилась. Ещё с силосом надо думать, да и так, по мелочи. А ты вот тут дальше. Договора там, обязательства… не мне тебя учить.

– А…

– Маруся, – мама Василиса коснулась руки, ободряя и успокаивая. – Это твоё дело. Не отдавай его. Незачем. Да и вы девочки молодые, скорее друг друга поймёте… а мне и вправду надо с Петровичем перемолвится. И с остальными. Как-то…

– Неспокойно? – выдала Таська.

– Именно. Близится что-то…

– Тебя тянет?

– Не сказать, чтобы сильно, но оно вообще молчать должно бы. А тут… так что да, могу уйти. Хотя… не знаю. Просто чувство такое, что… скоро всё решится. А потому надо… разобраться с вашими этими гостями.

– Они хорошие, – подала голос Таська. И Анна кивнула, добавив:

– Бестолковые только. Но это пройдёт. Папа говорит. Мне бы тут ещё ролик снять…

Конопля наклонилась и листики её накрыли шар силы. А потом скользнули по руке, оплетая, потянули к полю.

– А… она меня… ой, щекотно! Слушай, а если мы договоримся? Я тебе силы, а ты мне… – Анна сделала шаг. И ещё шаг. И…

– Она её точно не сожрёт? – поинтересовалась Таська, глядя вслед.

– Да… не должна, я думаю. Вроде бы такая… забавная… Степка ещё бегает?

– Бегает.

– И дурак.

– А ты?

– Я дура?

– Не в том смысле, – Таська погладила лист, дотянувшийся до неё. – Вчера Иван начудил?

– Это точно…

– Злишься?

– Не знаю. Наверное, надо… или не надо? Не получается. Ему сейчас и так плохо. Да и… наряды эти, помолвки. Как-то оно невсеръёз. Наверное. Ну вот… наряды надели и теперь я что, невеста?

– Полагаю, если сама того захочешь.

– А ты?

– А мне пока никто в невесты не предлагал.

– Но хочешь?

Таська ответила не сразу. Она смотрела на голубое поле, что расстилалось от горизонта до горизонта. И в нём где-то скрывались, что коровы – молоко их и вправду приобрело голубую окраску, что Анна Дивнова. Правда, заволноваться Маруся не успела, потому как из конопляных глубин донёсся голос.

Приятный.

И пела Анна красиво.

И… ревность? Опять? Или старые страхи, что она, Маруся, так не умеет? Да и не только петь. Анна вон в университете училась. И учится. А Маруся? И не надо говорить, что это значения не имеет. Пока любовь, если она есть, может, и не имеет. Но дальше-то что?

– Судя по твоему выражению лица, ты себе опять что-то придумала, – а вот Таська спокойна, стоит, Яшку за ухом чешет. А тот блаженно жмурится и коноплю жуёт.

– Ты… не боишься? – спросила Маруся.

– Чего?

– Того… что она вот такая… такая…

– Красивая?

– И красивая. Умная. Блог вот ведёт.

– И ты заведи.

– А если не получится? Точно не получится… о чём мне рассказывать? О коровах?

– Хоть бы и о коровах, – Таська приобняла Яшку, который прислушивался к разговору, не забывая жевать. – А что? Коровы у нас красивые. Куда там городским!

– В городе коров нет!

– Тем более интересно будет.

– Тась… мне тебя огреть хочется. Чем-нибудь.

– Взаимно.

– А меня-то за что?

Яшка мукнул и высвободился из Таськиных объятий, чтобы ухватить тонкий колосок конопли. Рядом вынырнула Клубничка, которая тоже жевала, при том со значением на Яшку поглядывая.

– Тебя – за вечное уныние! Вот вроде ж отпустило уже. Вчера.

– Просто… в голову лезет. Пока мы тут, то ладно… тут для них экзотика и всё необычно. А потом-то как? Со временем любое необычное становится обыкновенным. Привыкнут они к коровам. И к конопле. И к остальному. И к нам тоже привыкнут. И поймут, что мы… ну… вот ни у тебя, ни у меня образования высшего нет.

– Раньше тебя это не сильно печалило.

– Раньше из меня не пытались эльфийскую принцессу сотворить.

– Аргумент, – согласилась Таська. – Слушай, а что тебе мешает пойти учиться? Ну… скажем, со следующего года? Или позже? Хотя, конечно, я не уверена, что эльфийские принцессы учатся в универах, но у нас всегда есть, у кого уточнить.

– Я… уже…

– Старая?

– Таська, прекрати!

– Не-а… – Таська сорвала травинку. – Ты дурная, это да. А ещё слишком ответственная и унылая. Посмотри на это иначе. Голова на месте. Руки и ноги тоже. Если… если и вправду сможем как-то с долгами рассчитаться, то почему бы и не поучиться? И блогером… хочешь – пробуй. И пытайся. Кто тебе запретит, кроме тебя самой?

Пение стихло.

– Твоя беда в том, Марусь, что ты слишком серьёзно ко всему относишься, – Таська обняла её.

– Наверное… я просто…

– Ты просто привыкла тащить всё на себе, как мама Вася… хочешь ещё медовухи?

– А разве осталась?

– Ну… если места знать.

Таська определённо знала.

– Девочки! – Анна Дивнова выползла из конопляного поля и глаза её горели. – Это такое чудо ваша конопля! Мы с ней договорились!

– Слушай, – Таська шепнула на ухо. – Может, Ванька ошибается? Ну… что она просто…

– Я буду делиться с ней силой, а она будет создавать отдельные побеги для переработки! Сверхконцентрированные масла… вот, – и веточку протянула такую темно-темно синюю, почти чёрную. – Их, правда, нужно будет вручную собирать. Но масла…

Дивнова чуть сдавила, и из веточки выбежали синие капли.

– Ой! Надо в пробирку… и что вручную, это даже хорошо… ручной труд ценится… – она бросилась к своему чемодану, с которым на поле и пришла. Надо сказать, что розовый чемодан на колёсиках как-то слабо увязывался с его содержимым.

Коробки.

Какие-то артефакты. Склянки. И колбочки, в одну из которых Дивнова бережно упрятала веточку.

– А ещё можно будет организовать ретрит! Дня на два или три. Представляете? Полная перезагрузка на конопляном поле…

Она счастливо зажмурилась.

– Да подписчицы у меня в очередь выстроятся… не бесплатно, само собой. Но надо показать… слушайте, а вы не против, если я вас сниму? Ну, вдвоем…

– Не против! – крикнула Таська раньше, чем Маруся рот открыла. – Можешь прямо сейчас! Что? Ты ж сама хотела в блогеры… слушай, тут Маруся решила тоже в блогеры податься. О сельской жизни снимать. Про коров там…

– Класс! – восторг Дивновой явно был не совсем естественного происхождения. То ли от медовухи ещё не отпустило, то ли всё-таки конопля виновата. Маруся подозрительно поглядела на поле, но конопля старательно делала вид, что она тут совершенно не при чём. – Слушайте, а это будет в тренде! Главное… я тебе потом помогу, если хочешь? И на канале прорекламирую твой…

– Я не…

– Она просто стесняется!

В руках Дивновой появилась длинная палка и телефон.

– Работаем!

– Я не причёсана! – Маруся попыталась спрятаться, но Дивнова каким-то удивительным образом оказалась рядом и, приобняв Марусю, она скомандовала:

– Улыбайся! Привет, дорогие подписчики! Вы, наверное, думаете, что я страдаю от разбитого сердца и предательства? И даже, может, надеетесь, что всё-то наладится и я прощу… но нет! Никого прощать я не собираюсь, а вместо этого начинаю новый проект! Я уехала! В деревню!

Вот как в одном человеке столько радости вмещается с восторгом вкупе?! И главное, чему восторгается-то?

– Это совершенно удивительная деревня! Потому что здесь у меня… кстати, знакомьтесь! Это Маруся… Маруся, помаши подписчикам ручкой!

Маруся помахала, ощущая, что всё-таки не так уж горит желанием канал завести. Она уже завела пару сотен коров, куда ей канал?

– И Анастасия! А ещё у нас…

– М-му… – на плечо Марусе легла коровья голова.

– Коровки! – воскликнула Дивнова, Марусю отпустив, чтобы развернуться. – И не просто коровки! Эти удивительные красавицы – самые настоящие эльфийские коровы… а за ними… да, да, вы не ошиблись! Это она! Кто бы мог знать, что в наших широтах можно отыскать такое чудо!

Маруся сделала робкий шажок в сторону.

Но не тут-то было.

– Маруся, расскажи, как вы решились посадить эльфийскую коноплю?!

И телефоном в самое лицо, которое точно перекосило, хотя Маруся честно попыталась удержать дружелюбное выражение.

– Я… просто… получилось… поле случайно распахали. По ошибке. И нужно было чем-то засеять. А на чердаке мешочек нашёлся. С семенами… и вот…

Она развела руками.

– И вот, мои красавицы, – подхватила Дивнова, снова крутанувшись. – У нас с вами открываются удивительнейшие возможности! Да, да… я уже начала работу! И в скором времени представлю вашему вниманию лимитированный выпуск своей косметики с добавлением масла эльфийской конопли! И думаю, все знают, что это…

Маруся не знала.

Но слушать не рискнула. Мало ли, вдруг опять о чём спросят. А она… она лучше в стороночку. Аккуратненько. Шажок за шажком.

– …совершенно уникальный шанс! Не переработанное масло, третьего отжима, а настоящий сырец со сверхконцентрированным составом. Боже, да тут сам воздух насыщен!

И выдохнуть.

– …конечно, пока я провожу анализ сырья, но уже вижу, что свойства…

Нет, вот как можно вещать про анализ сырья с таким вдохновенным выражением лица.

– А ещё есть у меня идея организовать небольшой ретрит…

– Что это такое вообще? – шепотом поинтересовалась Таська, совершая стратегический манёвр, аналогичный Марусиному.

– Понятия не имею, – шепотом же ответила Маруся.

– …представьте себе… рассвет над конопляным полем.

– Прям классика живописи.

– Первозданная красота природы. И её энергетика, не испорченная флюидами мегаполиса. Вам не передать! Меня просто переполняют вибрации, я чувствую, как тело моё преобразуется. А ещё свежий воздух. Фермерские продукты исключительного качества… а главное, девочки, вы бы видели, какие здесь оборотни водятся! Я прям ошалела, когда увидела…

– Знаешь, сдаётся мне, что и они ошалеют, когда эти её девочки попрут любоваться красотами природы… – Таська вытащила из кармана горсть семечек. – Будешь?

– Они у тебя когда-нибудь закончатся?

– Шутишь? Зря я в прошлом году с тыквами возилась, что ли…

– …он, правда, сбежал. Но ничего, я его обязательно отыщу. От Анны Дивной так просто не спрячешься… нет, вы не подумайте, я просто должна убедиться, что с ним всё в порядке. Там вообще такая история приключилась! Но о ней я вам в другой раз расскажу… не забывайте заглядывать на мой канал.

– А вообще Алёнка переживала, что они не женятся никогда, – шелуху от семечек Таська скармливала конопле, которая выбралась далеко за пределы поля, напрочь игнорируя факт, что растения ходить не могут.

– А мы пока прощаемся! Девочки! – перед лицом появилась камера и столь стремительно, что Маруся едва семечкой не подавилась. – Помашите подписчикам ручкой!

Она помахала.

– А вы ставьте лайки и подписывайтесь! Впереди у нас много интересного!

И выключила.

– Ты… – Таська сглотнула. – Предупреждай, когда…

– Когда предупреждаешь, – Анна отцепила телефон от палки. – Не то. Реакция неестественная. Это раньше в моде были постановочные съемки, а теперь ими все наелись. И ценят именно вот чистую эмоцию.

Маруся икнула.

И порадовалась, что её уже не снимают, потому как эти эмоции были слишком уж чистыми.

– Так… сети нет. А где тут у вас интернет есть?

Маруся с Таськой переглянулись и честно ответили:

– На сосне!

Маруся добавила:

– Тут недалеко…

Глава 6. В которой строятся брачные планы и пробуждается древнее зло

«Один Ра хорошо, а с Амоном лучше»

Древнеегипетская пословица

Павел Кошкин осторожно приоткрыл дверь, убеждаясь, что в приёмной пусто. Разве что пахло цветам и духами, и чем-то ещё, пугающе-женским. Секретарь вперился взглядом в компьютер, не замечая, что левый глаз его подёргивается.

Из-за уха выглядывал зелёный листок.

– Тихо? – осведомился Кошкин шёпотом.

– Тихо, – шёпотом же ответил секретарь, покраснел и признался. – Я дверь запер. Повесил табличку, что отбыли в министерство.

А это мысль.

Только не про министерство, но куда-нибудь подальше.

Скажем… на Сахалин. На Сахалине его точно не достанут. Главное, причину придумать поуважительней, такую вот, чтоб месяц-другой не возвращаться.

А лучше и подольше.

Полгода.

Глядишь, за полгода страсти поулягутся.

– Слушай, а там, на Сахалине никаких бедствий не предвидится? – уточнил он у секретаря, который то и дело нос почёсывал. – Ты вообще как?

– Нормально. Но… какие-то они… пугающие, – признался он. – И нет, на Сахалине всё спокойно. Да и в целом…

– Леса не горят?

– Увы.

– И наводнений нет?

– Было одно, но ликвидировано силами рода Никольских.

– Водники?

– Ага. У них там младший на отработке. А с пожарами на тайге объединенные силы Кроневых и Ласточкиных справились. У них, к слову, свадьба намечается.

– У кого и с кем? Хотя… какая разница.

Кошкин вздохнул.

– А на севере как? Крайнем?

На крайнем севере его точно не достанут.

– Там… пришло сообщение о появлении нового воплощения могучей и великой Ахха-Дару, укоротившей проклятого зверя, который оказался на самом деле шаманом, чей дух многие годы плутал в небытии и утратил… в общем, главное, что отныне все шаманы повинуются ей. И в знак почтения обязуются соблюдать законы Российской империи.

Это Кошкин что-то пропустил. Хотя, конечно, законы – не по его ведомству.

– Тоже выпускница?

– Да… Анна… сейчас найду… какая-то там история вышла. Вроде бы её шаман похитил.

На свою голову.

Все беды от баб. Вот точно. Похитишь такую в жёны, а она раз и воплощение могучей… и в рог согнёт под свои прихоти. А ещё говорят, женись, без жены жизни нет. В том и дело, что и с женой её не будет.

– У тебя лист за ухом, – проворчал Кошкин.

– Извините, – секретарь лист вытащил. – Это… одна особа очень желала вас видеть. А я не пустил.

– И она оскорбилась и огрела тебя букетом.

– Альстромерии мягкие… с розами сложнее. Я просто не ожидал нападения, вот и…

– Это ты зря. От девиц всякого ожидать можно. Вот… чего они вдруг, а? Столько лет жил спокойно.

Нет, на балах Кошкину приходилось играть роль, танцевать там, хотя он и предпочитал дам замужних и степенных, а потому относительно безопасных. А от частных визитов он отговаривался занятостью. И как-то обычно хватало.

– Если позволите… утром эльфийское посольство сообщило о помолвке вашего племянника и открыто признало его принадлежность к правящему дому.

Ванька…

Вот опять от него проблемы.

– Будто до этого не знали, – буркнул Кошкин, устраиваясь в кресле. – Никогда ж… никто ж не скрывал.

Просто как-то оно… в российских документах эльфийские имена глядятся странновато, да и звучат тоже. А уж в родословной тамошней только эльфы разобраться и способны. Они-то до сего дня благоразумно держались в стороне.

Тут же…

Зазвонивший телефон заставил нервно вздрогнуть, потому как с утра на него звонили люди, с которыми Кошкин вроде бы и был знаком, но не так уж и хорошо. И главное, все эти люди, как один, преисполнились вдруг желанием знакомство продолжить и желательно поскорее.

И оттого понеслись приглашать на какие-то именины.

Семейные ужины.

Охоты…

Чтоб их.

– Да? – осторожно произнёс Кошкин, поскольку номер не определялся. – Слушаю?

– Павел? – прожурчал мягкий женский голос, заставив вытянуться. И только потом Кошкин сообразил, что обладательница сего голоса находится очень далеко и вовсе в последние лет тридцать не покидала пределов Предвечного леса.

– Доброго утра, – Кошкин попытался сглотнуть. Во рту было сухо. – Несказанно счастлив слышать…

– Верю, – перебила его Владычица, что вовсе уж было ей несвойственно. – Прости, что беспокою тебя, однако дело… тонкое.

Кошкин отступил к кабинету и дверь за собой притворил. Не то, чтобы подслушивания опасался. Просто вот…

– Если вы о снимках тех, то я впервые вижу эту девушку.

– Славная девушка. Мы счастливы, что Ива-эн…

В её произношении имя Ваньки звучало несколько странно.

– …сделал свой выбор душой.

– А… как вы это поняли?

– Платье расцвело.

– А не должно было?

Вообще-то Кошкин к платью не приглядывался. Девицу да, глянул, отметивши неестественную гримасу её и общую напряжённость, что позы, что взгляда. Будто она сама не понимала, где находится и что делает.

Тихий смех был ответом.

– Соединение мужского и женского начал даёт новую жизнь. Но какова она будет зависит от каждого. Мужчина даёт силу. Женщина принимает.

– И расцветают цветы. Извините.

Кошкин почувствовал, как краснеют уши, потому что вышло донельзя пошло, но то, что у него в голове, было ещё пошлее. Хорошо, что Владычица в эту голову заглянуть не способна.

Наверное.

Стало ещё неудобнее, потому как вдруг да способна.

– Именно, – она улыбалась. – В данном случае цветы… цветы хрупки и капризны. Они расцветают, когда соединяется сила двух душ. И принимает друг друга.

Интересно, а Ванька знал?

Что-то подсказывало, что нет.

– Это знак для всех, что двое нашли друг друга. Для моего народа – это важное событие.

– Но звоните вы не по этому?

– Нет. Я видела сон…

Вот скажи это любая другая женщина, кроме, пожалуй, матушки, Кошкин бы закатил очи и мысленно прикинул бы, сколько ещё придётся потратить времени на выслушивание подробностей этого самого сна.

– Нехороший.

– Ты всегда был понятлив… нехороший. Тёмный. Я проснулась и призвала вёльву. Мы вместе раскидывали кости…

И лучше не уточнять, чьи именно.

Точнее Кошкин точно знал, что человеческие среди тех костей тоже есть. И что вёльва, белоглазая старуха с лицом молодой девушки, это не просто так.

Случалось встретить один раз.

Хватило.

На всю жизнь хватило.

И голос её, сухой, шелестящий, словно во рту у неё живёт осенний ветер, он запомнил. И то, что было сказано этим голосом.

В общем, передёрнуло.

– Знаю, ты её боишься.

– Опасаюсь.

– Я тоже, – призналась Владычица. – Но она умеет слышать нити мира.

– И что она сказала?

А глаза у вёльвы действительно белые. Не глаза – мраморные шарики, которые кто-то в глазницы вставил. И длинные ресницы прикрывают их, защищая людей от взгляда.

– Сказала, что наступает время сделать выбор. И что вот-вот пробудится древнее зло.

Древнее зло?

Пожалуй, древнее зло вполне можно было считать катастрофой, предотвращение которой требовало непосредственного участия Кошкина.

– А где оно пробудится?

– В Подкозельске.

Подкозельское древнее зло звучало уже не так зловеще. Но… там же Ванька. И девица эта. И Волотов… твою ж.

– Не спеши, – расстояние не мешало Владычице тонко чувствовать собеседника. – Это дело небыстрое.

Надо поднимать бригады.

Устанавливать оцепление.

– И суеты не будет. Вёльва сказала, что там твоя судьба. И твоя развилка. Сказала, что ты поймёшь.

Понял.

Куда уж… понятнее.

– И сказала, что мир сам собирает тех, кто нужен…

А тут уже не совсем понял.

– И что не надо тащить с собою всех.

– А кого надо?

– Извини. Даже я не всегда её понимаю. Она сказала, что те, кто должен быть, придут, ибо такова судьба. А дальше зависит от вас. Передай Ивану, что я рада за него…

– Передам, – пообещал Кошкин.

– Ах да, вёльва ещё просила передать, что тебе стоит преодолеть свой страх перед женщинами.

Страх? Да Кошкин не боится! У него женщины были… разные… всякие… ну, не те, о которых в обществе говорить принято. Да и просто романы приключались. Иногда. Раньше. Но с теми, которые разные и всякие как-то оно проще.

Это не из-за страха.

Это вот… концепция у него такая. Жизнеопределяющая и женскоотсутствующая. А бояться, он не боится. Вот нисколько.

Владычица снова рассмеялась. А потом сказала:

– Удачи.

И отключилась.

Тогда-то Кошкин и выдохнул, честно говоря, с облегчением. Всё же… не для человеческой психики такое общение. С другой стороны…

Секретарь расставлял хризантемы в букете.

– Я уезжаю, – сказал Кошкин, раздумывая, что с парнем дальше делать. С одной стороны он Павлу никто, если по крови. С другой… не удержится ведь, если Кошкина не станет.

А мальчишка хороший.

Толковый.

– Когда вернётесь?

– Без понятия.

Надо будет Чесменову черкануть… когда найдётся. Или лучше Поржавскому? Тот жаловался, что адекватных людей тяжело найти. Вот и присмотрит.

А Чесменов обойдётся, потому что сам виноват и вообще сволочь он.

– В общем… я пока с Поржавским переговорю…

Владычица не требовала сохранения тайны. Так что доложить надобно.

– Пока не вернусь, перейдёшь в его подчинение. Ясно? Вот и ладно.

Поверят ли?

Хотя… Поржавский разумен. И знает, что с некоторыми вещами эльфы не шутят. У них в принципе чувство юмора своеобразное и на Древнее зло не распространяется.

В коридоре Кошкин столкнулся с парочкой девиц, которые делали вид, что прогуливаются. И судя по сосредоточенности на лицах, прогуливались они довольно давно.

Туда-сюда.

Сюда-туда.

Весь ковёр истоптали и каблуками истыкали. А ведь имущество-то казённое.

– Здравствуйте! – воскликнули девицы одновременно. И друг друга одарили недобрыми взглядами. – А мы тут… заблудились!

И снова одновременно.

– Сочувствую.

– Вы нас не проводите? К выходу? – та, что с блондинистыми кучеряшками, не дожидаясь ответа, подхватила Кошкина под правую руку.

– А то тут такой лабиринт! – присоединилась брюнетка с короткой стрижкой и повисла на левой. Чтоб Кошкин точно сбежать не мог.

– Звягин! – крикнул Кошкин, и из кабинета выглянул секретарь. Кошкин же с немалым трудом отцепил от себя нежные женские коготочки. – Проводи барышень к выходу. Заблудились они.

– Но… – блондинка приоткрыла ротик.

– Мы думали…

– Вы нас…

– Спасёте.

– Вас спасёт Звягин. Очень перспективный молодой человек… – Кошкин подтолкнул обеих девиц к секретарю, воззарившемуся на оных с ужасом. – А мне некогда… там древнее зло пробуждается. Надо ехать…

– Зачем? – поинтересовались обе.

– Доброго утра пожелать! – рявкнул Кошкин и сбежал.

Это не трусость.

Это стратегический манёвр.

Евгений Сумароков отложил телефон и задумался. Нет, сомнений у него не было. Инга не стала бы беспокоить по пустякам. Скорее уж тот факт, что она позвонила, заставлял хмуриться.

Да и самому было неспокойно.

И теперь это неспокойствие уже нельзя было объяснить волнением за сына, хотя…

Евгений нажал кнопку, блокируя дверь в кабинет. С той стороны над нею вспыхнет красный огонь артефакта, предупреждая, что не стоит беспокоить главу рода.

Пара защитных экранируют жилое крыло особняка. А здесь… сила смерти отозвалась, расползлась полупрозрачным покрывалом. А Евгений, стянув туфли и ослабив галстук, улёгся на ковре.

Прикрыл глаза.

И руки на груди сложил.

Если бы кто вошёл в кабинет, он, пожалуй, принял бы и самого Сумарокова за покойника. И нельзя сказать, что сильно ошибся бы. Нет, Сумароков определённо дышал. И сердце его, пусть медленно, но билось в груди. Однако сила, которой его то ли наградили, то ли прокляли, тоже оказывала влияние на тело.

Теперь эта сила поднималась.

Расползалась.

И закручиваясь тонкими спиралями уходила вверх, туда, где обретались мёртвые ветра. Их дыхание обожгло холодом, но Сумароков выдержал и его, и страх. Надо же, сколько раз случалось сюда подниматься, а страх никуда не делся.

Но и как много лет тому, Сумароков с ним справился.

А затем сотворённый им Чёрный Феникс расправил крылья. И там, внизу, в особняке, кто-то поёжился от холода. Со звоном оборвалась струна гитары где-то в домике для прислуги. И люди замолчали. Пусть они не способны были увидеть, но всё равно ведь чувствовали.

Пускай.

Феникс сделал круг и ещё один, а затем, взмахнув крылами, в перья которых вплёлся Мёртвый ветер, направился к северу.

Расстояние на грани возможного, да и увидит Сумароков не так и много…

Достаточно.

Сперва он ощутил поток силы, поднимающийся от земель. Такой вот, вполне сформированный, а главное с горьким привкусом оборванных до срока жизней. И уже одно это заставило Феникса закричать и взмахнуть крылами, уклоняясь от… тьмы?

Той самой?

Той, что когда-то едва не уничтожила сам род?

Той, что…

Сумароков ощутил, как натянулись до предела нити, удерживающие его сознание в Фениксе, и как сам Феникс рвётся, желая поглотить всю силу, такую близкую.

Сладкую.

Ничью.

И резким усилием воли развернул птицу.

Бегство? Пожалуй… он очнулся в своём кабинете, лежащий на полу и дышащий тяжко. А когда сел, то понял, что всё куда хуже. Из носа пошла кровь. Да и в груди сердце колотилось слишком уж живое, всполошенное… сил подняться не было.

А ещё тянуло туда.

Звало окунуться в тёмные потоки. Обрести настоящую силу, а не эти огрызки, которые оставили Сумароковым. И тьма нашёптывала, что вот оно, истинное величие…

– Хрен тебе, – Сумароков вытер нос рукавом и всё-таки поднялся. Отключил защиту. И рубашку, стянув, сунул в мусорное ведро. Благо, в кабинете были и другие.

От жены, конечно, не скроется.

Хотя… он и не собирался.

Просто вот… вид крови раздражал напоминанием его, Сумарокова, слабости.

– Галина? – ему не надо было оборачиваться, чтобы узнать, кто вошёл. Главное, дышать стало легче, и тьма внутри угомонилась разом. Сила? Истинная… да какой в ней смысл, когда разделить её не с кем. – Галочка, мне нужно будет уехать.

– Вот… опять ты. Дай сюда, – она приложила к носу платок. – Далеко?

– Не так, чтобы очень, но…

– Опасно?

– Да.

– Но ты всё равно поедешь?

Он вздохнул. Как объяснить… надо. Он должен там быть. И подтвердить, что род Сумароковых всё ещё держится выбранной стороны.

– Только ты постарайся недолго… и Женя, девочка волнуется… что-то там с братом. Пропал, кажется… и эти, из имперской безопасности ничего не говорят.

– Разберусь, – пообещал Сумароков. – Со всем разберусь. Ты Инге позвони…

– Что-то с нею?

– С Волотовым.

– Ты поэтому…

Пусть Инга и не была родной по крови, но Сумароков всё равно считал её дочерью. Да и не только в падчерице дело. Дело во всех них. В Лёвке. В брате. В Галине… в Инге вот тоже. В той напуганной девочке, которая так и не поняла, чего же ей ждать. Во многих, связанных с родом Сумароковых. И он не позволит кому-то снова столкнуть этот род во тьму. Не теперь, когда они познали, что такое свет. И Сумароков мягко поцеловал жену.

Глава 7. Где случается первая битва со злом и рассказывается о пользе альтернативных причёсок

– Какая-то странная у вас шпага, сударь…

– Это лом.

Из беседы двух джентльменов.

– …заготовка идёт. В целом-то и неплохо идёт, – Петрович, забравшись на лестницу, обозревал окрестные поля. – Но могло бы и получше. Косилка третья из строя вышла, а Сабуров говорит, что и пятая на ладан дышит. Поправить поправят, но как бы до конца сезону дотянула. Ямы силосные опять же надо бы новые, чтоб еще пару-тройку…

Петрович махнул рукой, когда раздался низкий протяжный звук сирены, перебивая беседу о перспективах сельского хозяйства в отдельно взятом хозяйстве. И Черномор, вполне искренне заслушавшийся, вздрогнул.

– Чтоб вас всех, ироды… Какая падла притащила?! – надо было ящики проверять.

И сумки.

И всё-то…

– Дядько, – рядом нарисовался Васька Амелькин. – Там это… машины прут! Чужие. И Найдёнов говорит, что нагло так.

– Ну так пусть предупредительный даст! – рявкнул Черномор, силясь заглушить рёв сирены. – И заткните уже. А то коровы доится перестанут!

Не хватало…

Задание, чтоб его…

И тут же сердце кольнуло недобрым предчувствием. Найдёнов, конечно, парень сильный и с головой в целом дружит, ну, особенно когда трезвый. Но на посту один, да и отправлен был скорее в наказание, чем из действительной необходимости дорогу контролировать.

Там же ж ремонт.

И яма.

– Давай, собирай наших, – Черномор оглянулся. – Будет тут за порядком приглядывать. Транспорт бы.

Не на школьном же автобусе переться.

– Найдем, – Петрович соображал быстро. – Давай… так, ты… как тебя… ай, не важно. Девочек найди. Они на конопляное поле пошли. Пусть возвращаются и… да, сопровождение дай, а то ведь станется с этих падл…

Речь его прервал глухой звук взрыва.

– Найдёнов! – возопил Черноморенко к небесам.

Машина дымилась в отдалении, перегородивши собой дорогу. На дороге образовалась характерного вида воронка, да и сам автомобиль, судя по внешнему виду, уцелел исключительно благодаря защите. Правда, артефакторные щиты просели, но хотя бы трупов не видать.

За трупы всегда отчитываться муторно.

– Найдёнов! – Черноморенко только и вздохнул. – Я ж сказал, предупредительным…

– Так это… – Найдёнов обнимал трубу гранатомёта. – Думаете, не поняли?

Поняли.

И остальные машины, коих десяток набрался, убрались из зоны досягаемости. Ну, это они так думают.

– Ишь ты… Вепри, – Петрович сплюнул. – Живы ещё, паскуды…

Живы.

Пока во всяком случае. И Черноморенко вот тоже интересно, кто этакую падаль сюда притащил. А главное интересно, с чего это наёмнички так осмелели.

Вона, стоят…

Переговариваются.

– Пойдём, что ли, – Черноморенко отер лысину платочком и подумал, что вид у него не больно подходящий для переговоров. Шорты.

Рубашка с пальмами.

Жена сама выбирала и утверждала, что очень она Черноморенко идёт. Что прямо настраивает на мысли о грядущей пенсии и отдыхе дачном. Чем внушила к рубашке некоторую подспудную неприязнь. А потому, верно, и вытащил её Черноморенко для маскировки и работы в коровнике.

А тут вот.

Переговоры.

Ну кто ж знал?

– Пойдём, – согласился Петрович. – И Рапунцеля своего бери…

– Я Мишка!

– Разговорчики! – рявкнул Черноморенко. – Гранотомет Захарке отдай… на всякий случай. В общем так, твоя задача, Найдёнов, мордой торговать.

– Чего?

– Стоять за спиной и не маячить, но фактом присутствия осложнять потенциальному противнику возможные манёвры, – Петрович ткнул пальцем в сторону машин.

Пара джипов из военных, уж больно вид характерный. И не нашинские. Штаты? Похоже на то… а вот тот, дальний, типа командный.

И всякое паркетное фуфло, которое блестит красиво, но защита дерьмовая.

Так-то и с военных артефакторику снимать положено, когда в гражданские руки переходит, но что-то подсказывало, что взамен снятой Вепри другую поставили, собственного производства, иначе машинка бы их попадания Мишкиного не выдержала бы.

А Черноморенко заприметили.

Вона, тоже троица идут.

– Надо же, какие люди, – Черноморенко ощутил прилив сил и желания набить морду. Одну конкретную лощёную морду, принадлежавшую бывшему подданному Российской империи, а ныне гражданину Соединённых штатов. – И какими ветрами в наши-то широты занесло, Алексин?

– Черномор, – у Алексина щека дёрнулась.

Левая.

Но улыбнулся, демонстрируя белизну и ровность протеза.

– Боюсь спросить, а ты что в этой дыре делаешь?

– Так… к другу приехал, – Черноморенко приобнял Петровича. – И ребяток своих вон привёз. Дай, думаю, отпуск проведём на свежем воздухе. Чтоб сельская, эта, идиллия… коровки там, молочко. Детям молочко очень полезно.

У Алексина дёрнулась и правая щека.

И нос пощупал, небось, вспоминая, как тот в последний раз хрустнул. Эх, надо было добивать, но…

– А ты?

– А я вот заказ получил. Официальный, – поспешил заверить Алексин. – Бумаги все имеются. Пропустишь?

Черноморенко молча скрутил кукишь.

– Не знаю, что тебе пообещал твой наниматель, но мой заплатит больше… он весьма щедр. И умеет ценить по-настоящему сильных людей. Слышал, что у тебя неприятности. Думал, что врут, но теперь вижу, что нет… в отставку отправили? Или в бессрочный отпуск? Ты никогда не умел ладить с людьми, Черномор.

– Может, и так. Но оно-то не мои проблемы.

– Пока… пока не твои… но вот эти земли… по факту они принадлежат моему нанимателю. И он желает их контролировать.

– С хера ли?

– Контролировать?

– С хера ли твой наниматель решил, что эти земли ему принадлежат.

– Есть судебное постановление. И предписание. Мы просто собираемся наложить арест… проследить, чтобы должник не вывез имущество… – Алексин запнулся. – В конце концов, закон на нашей стороне! И сила!

Про силу он как-то неуверенно сказал.

– Знаешь его? – поинтересовался Петрович, до того молчавший.

– Да так, случалось пересекаться. Ещё та погань. Я ему нос сломал. И зубы выбил.

Алексин сделал шаг назад.

– Погоди, – Черномор ухватил его за грудки и подтянул к себе, мягко так, ласково похлопал по плечу. – Ты, конечно, урод и в морду тебе дать страсть до чего охота…

Он сбил пылинку.

– Но я человек разумный. Без повода никого не трогаю. Так что просто не давай мне повода. Собирай своих засранцев и вали… пока можешь.

– Это ты, Черноморенко, – Алексин аж покраснел. – Ты сам… собирай… собирай своих выблядков…

Это он зря.

Хорошие ребята. Бестолковые только, но это от неприкаянности и избытка дури.

– …ты не представляешь, с какой силой вы связались! Думаешь, это вот всё? Тут ведь не только мы… тут ведь…

– Значит, не только вы и поляжете, – Черноморенко сплюнул и отпустил жертву. – Ты ж меня знаешь, Алексин. Я сдохну, но с места не сойду.

– Больной.

– Как есть, больной. Так что ты там передай, чтоб подумали, надо оно вам, с таким больным связываться? Лучше уж скидывайте контракт…

Алексина перекосило.

Интересно с чего бы? Не с того ли, что скинуть этот контракт не так просто?

– И возвертайтесь в свои там… живите мирно и будет вам счастье.

– Ты… не понимаешь.

– Да куда мне… я ж тупой.

– Ты действительно не понимаешь, – он покачал головой и отступил. – У нас выбора нет… тебя ж самого по голове не погладят, если бойню устроишь. Да и правду говорю… у моего нанимателя есть защита. И кому замять это всё… и вообще… меняй сторону, Черномор. Вот что ты видел, помимо задницы? А тут… деньги хорошие. Хватит и тебе, и семье… да внукам останется! Документы. Жизнь… уважение.

– Знаешь, Алексин, – Черненко и отступил на шаг. – Шёл бы ты… к своим. А то ж руки прям чешутся опять тебе морду поправить.

– Ну… смотри… я предупреждал.

Алексин отступил.

И пара мордоворотов, сопровождавших его, тоже отступили. Ишь ты… «Вепри» ныне мордатые пошли. И силушкой от неё веет.

– Вот… скотина, – Петрович сплюнул. – Идём, что ли?

– Отступаем.

Поворачиваться к Алексину спиной Черномор не собирался. Не тот человек.

Три шага.

Белая спина. Пиджак пузырём вздувается. Видно, ехали не всерьёз, на прогулку… руки в карманы лезут.

– Внимание, – тихо произнёс Черномор.

Четыре.

Алексин сжимает кулак.

– Мишка, по готовности…

Пять.

Рука выбирается из кармана, явно тянет что-то… зажигалку? Курить решил, паскуда?

– Дядько… – Мишка вдруг шагнул вперёд. А в следующее мгновенье зажигалка полетела на землю. и земля содрогнулась, расползаясь широкой трещиной. Она стряхнула с себя людей, и Черномор кувыркнулся, ударившись плечом, а потом встал ровно для того, чтобы увидеть, как на них несётся чёрная волна силы.

Он ощутил дыхание её.

Смертный холод.

Вот… твари!

И поднявшись на колено, выставил щит, понимая, что сил его, ещё недавно таких немалых, не хватит, чтобы подавить эту вот волну.

Паскуда.

Как есть паскуда.

Запретный артефакт?!

А потом увидел, как Мишка встряхивает головой, и коса его дурацкая рассыпается. Как вспыхивают золотом волосы и летят навстречу тьме, пробивая её насквозь. И следом вспыхивает уже тьма, впитывается, а волосы, наполненные этой вот силой поднимаются, раскрываются то ли хвостом павлиньим, то ли хреновым нимбом. Главное, что поверху будто искры проскакивают.

– Дядько… – голос у Мишки тоже удивлённый. – А можно, я отвечу? А то чего они…

– Ответь, Мишенька, ответь… – Черномор дрожащею рукой пот со лба стёр. – А то и вправду, чего они…

Мишка выкинул руки и с раскрытых ладоней сорвались клубки черноты, которые устремились к скопищу машин. Причём как-то так скоренько устремились…

– Очередью, Миха! Очередью глуши… – подскочил Васька и спохватился тут же. – Это… предупредительной… очередью.

Что-то бахнуло.

И потом снова. Громыхнуло. Завоняло разлитым бензином, а потом и вовсе гарью. Впереди, подскочив, кувыркнулся в воздухе военный джип, чтобы рассыпаться от удара о землю. Дымил паркетник, выпуская клубы черной копоти.

– Хватит уже, – Черномор не без опаски приблизился к Мишке, волосы которого шевелились, точно змеи. – А то ещё выйдет чего… не того.

– А того – не выйдет, – поддержал Петрович. – Ишь… хорошо уходят. Но вернутся. А я тебе говорил, что надо вышки ставить.

– Ты мне говорил, что надо силосные ямы копать!

– И ямы. А над ними вышки. Пулемётные. Чтоб силос не воровали. А то ж люди пошли, ни стыда, ни совести.

– Маруся, – Иван чувствовал себя… да отвратительно чувствовал.

Нет, оно, если разобраться, то он не виноват.

Или виноват?

Никто ж не заставлял пить. А он пил. И не пойми что. И потом тоже… пусть даже тут репортёров нет и в газетах о его дури не напишут, но этот факт успокаивал слабо.

На газеты было плевать.

На тех, кто их читает, тоже.

А вот перед Масусей показаться было даже не боязно – стыдно. Будто вот он взял и выходкой своей перечеркнул всё прекрасное, что было. Хотя если подумать, то что было-то?

То-то и оно, что лишь дурь.

То яма.

То дом развалят.

То вовсе коноплёй поля засадят, разрешения не испросивши. А теперь вот и это ещё. И спрятаться бы. Выждать денёк-другой… бабушка вон и за пару часов успокаивалась, но с другой стороны, мало ли что за эти пару часов произойти может?

– Да не боись, – сказал Император уверенно. – И вообще, ей от тебя деваться некуда. Видишь.

И показал блог бабушки.

С поздравлениями.

– Так что цветы в зубы и пошёл извиняться.

Собственно говоря, Иван так и поступил. Цветы или нет, но лозоцвет, сжалившись, не иначе, сообразил ветку с ярко-лиловыми и бирюзовыми листочками, которая выглядела вполне себе оригинально. И ещё чемодан вернул, почти даже целый. Во всяком случае одежда в нём была мятая, но относительно чистая. А что дыры… мода такая.

Иван это себе и повторил.

И вооружившись нечеловеческой решительностью двинулся к конопляному полю. Если что, можно будет соврать, что на него смотреть и пришёл. Согласно возложенным на него обязанностям.

Уколосность там пощупать.

Жирность.

И в целом так…

Маруся стояла на краю поля, глядя на коров и коноплю. И одна…

– Привет, – она повернулась и честно попыталась сохранить спокойное выражение лица, но не вышло. Маруся фыркнула и… расхохоталась. – И-извини.

– Да ничего, – Иван провёл по волосам.

Да как волосам.

Пушок пробивается. И пробиваться будет долго, если это дело не ускорить. Но ускорять пока страшновато. Коноплёвый самогон в организме бродит и поди-ка, пойми, чего из него выбродится.

– Говорят, на упыря похож.

– Есть немного…

– Вот, – он вдруг понял, что понятия не имеет, как дарить цветы. Нет, случалось раньше. Но там букеты из цветочных лавок. Дизайнерские. А тут вот… вот…

Ситуация, главное, дурацкая.

– Извини, пожалуйста, – сказал Иван, хлопнув по коровьей морде, которая к побегу сунулась. – Сам не знаю, что на меня нашло. Ты говорила, что у вас сыр есть. От дури…

– Бывает.

– Продашь килограмм пять?

– Не уверена, что оно тебе надо. Хотя… попробовать можно.

– Ты… не сердишься?

– А должна?

– Понятия не имею. Но мне стыдно. По-настоящему… раньше как-то… не так было. Нет, ты не подумай, что я пью… то есть, пью.

Он окончательно запутался. А веточка лозоцвета обвила Марусино запястье этаким украшением.

– А его укоренить можно? – она погладила листочки.

– Понятия не имею. Не пробовал. Хотя, наверное… а зачем? Он ведь в дом вырастет.

– Ну… можно поставить и дом. Тут Анька предложила ретрит организовать.

– Хорошая мысль.

– Ага… приедут её подписчицы, типа пожить несколько дней. Подышать свежим воздухом. Погулять по конопле в обнимку с коровами… она как это… – Маруся щёлкнула. – Ваккотерапия. Анька сказала, что иппотерапия есть, то есть с лошадьми общение, а у нас с коровами. А корова на латыни…

– Может и получиться. Тогда да… дом будет к месту. Особенно, если такой же… общинный. Я… попробую?

– Попробуй, – согласилась Маруся и слегка покраснела. Иван тоже понял, что краснеет, причём совершенно беспричинно. Зато корова краснеть не стала, томно вздохнула и лизнула в щёку, никак приободрить пытаясь.

– Ты на самом деле прости… я в жизни больше пить не сяду с Сабуровыми. Да и вообще… пьяный маг – горе в семье.

Она снова рассмеялась.

И Иван улыбнулся.

– Волос жаль… – Маруся шагнула навстречу. – Когда ещё отрастут…

– Вообще-то можно чуть ускорить. Есть заклятья…

– Как у Найдёнова?

– Уже знаешь?

– Кто не знает. Девчонки даже побить его думали.

– За что?!

– Ну… они вон косы сызмальства растят. Холят, лелеют, травы всякие выискивают, чтоб потолще… а он раз и коса.

– Он не виноват. Это ж я… не надо его бить. Он так-то нормальный. Только…

– Не знал, что пить с Сабуровыми нельзя, – кивнула Маруся.

– Теперь, думаю, все поняли. Так где сажать будем?

Маруся огляделась.

– А давай… вот тут. Смотри, край поля… – она сняла росточек и воткнула в землю. – Накрыть чем-то надо? Полить…

– Погоди. Просто придержи.

Иван опустился рядом и накрыл Марусины ладони. Сила коснулась силы и, сплетшись странным образом вместе, причём так, будто только этого и не хватало, потекла в тонкий стебелёк, а потом от него к земле. И отклик пришёл сразу. А стебелёк дрогнул и потянулся.

Вот так.

– Сейчас он корни даст… только быстро не вырастет. И вообще не уверен, что что-то да вырастет… из меня эльф, как…

– Хороший из тебя эльф, – заверила Маруся.

И в глаза посмотрела.

И оказалось, что отвести взгляд крайне сложно. Невозможно почти… да и не хочется совершенно. А хочется просто сидеть, смотреть и глупо улыбаться.

Где-то далеко что-то громыхнуло.

А сзади подкрался Яшка и, положивши голову на плечо Ивану, испустил печальный вздох, окончательно нарушив очарование момента.

Глава 8. О перспективах трудоустройства и правильных знакомствах

Хорошо быть женщиной. Живёшь и знаешь, что твоё место на кухне. А каково нам, мужикам? Ищи себя в этом большом и жестоком мире.

Из клуба анонимных мужчин

Леший задумчиво смотрел на небо. Небо проглядывало в прорехи крон и было голубым да ярким. Чуть ниже покачивались ветки деревьев. И в целом Лешего наполняло странное, давно позабытое чувство спокойствия.

– А в деревне вчера гуляли, – произнёс Ворон, жуя травинку. – Хорошо гуляли…

– Завидуешь?

– Я? Завидую… да, я завидую! Они вон там… музыка, гармонь, хороводы и девицы. А у нас – комарьё с медведями.

Медведь со вчерашнего вечера бродил по опушке и тоже выглядел печальным. Даже подумалось, что жизнь ныне пошла такая, что и медведи в меланхолию впадают. А когда тот сел, уставившись куда-то вдаль, в сторону деревни, Леший испытал острое желание подойти, приобнять и сказать, что всё образуется.

Всенепременно.

– Ты женат, какие тебе девицы?

– Ну… гармонь с музыкой и женатым можно. И вообще, Леший, жизнь после свадьбы не заканчивается, что бы ты сам себе не придумал.

– Ага.

Надо было вставать, но лень…

Весняна опять ушла на свою ферму, хотя это Лешему категорически не нравилось. Малявка, если и приходила, то редко, потому как бабушка София оказалась слишком уж заботливой.

И наверное, можно сказать, что установился некое равновесие, но…

– Залесский, кстати, жениться надумал.

Ворон категорически не умел или не желал молчать.

– Который?

– Оба. Но спорим, младший раньше решится предложение сделать?

– В жопу иди…

– Не интересно с тобой, шеф… – Ворон не обиделся, но ещё одну травинку сорвал. Вот авитаминоз у него, что ли? Хотя… сухпаёк уже и у Лешего вызывал глухое раздражение, несмотря на свою исключительную питательность и сбалансированный состав.

Хотелось несбалансированной картошки с вредным жареным салом.

И ещё чего-нибудь.

Для души.

Додумать Леший не успел, поскольку пришёл сигнал вызова. Благо, сегодня связь работала более-менее стабильно.

– Ну и чего в верхах хотят? – поинтересовался Ворон, во время сеанса выразительно молчавший. Сейчас молчание, как и сеанс, завершилось, и Ворон заговорил, пихая в рот уже какие-то тонкие стебелёчки. – Чего? Это заячья капуста! Мы в детстве её знаешь как ели…

– Смотрю, не больно-то вырос.

– Кисленькая. На, сам попробуй.

– Да знаю я… помыл бы хоть, а то ж пронесёт ещё. Загадишь сосны, где сидеть будешь?

– Злой ты, Леший. А всё почему? Потому что у тебя жены нету. И воспитывать тебя некому… – Ворон поднялся и потянулся. – Так чего хотели?

– Хотели, чтоб я в Осляпкино это пошёл. И нашёл там одного человечка, которого Иннокентием кличут. Говорят, очень важный свидетель, а потому надо доставить в центр в целости и сохранности.

– Ага… и с бантиком на шее. Главное, бантик туго не пережимать.

– Пережимать вообще не надо. Там какие-то свои мутки… я так и не понял, но требуют доставить и поскорее, и целым или хотя бы живым.

Леший поднялся и потянулся.

Хоть какое-то дело, а то он и сам в этом лесу дуреть начинает. Мысли вон в голову всякие лезут. О женитьбе. И главное, так настырно лезут.

О том, что Даньку надо бы вывезти, если уж сама Весняна уезжать не хочет.

И её бы тоже.

Долги закрыть недолго, тут сбережений хватит. Потом уже можно и разбираться, по праву их сняли или нет. Вон, приятель Мазина утверждает, что можно даже без самой Весняны, на доверительном или доверенном представительстве… да и по фигу, если честно. Денег Леший ещё заработает, а их оставлять тут опасно.

И он же ж предлагал.

Сегодня вот.

А она только головой покачала. Мол, обязательства. Слово… было бы кому это слово давать. В общем, мысли в голове путались, раздражение крепло, душа требовала любви или хотя бы борща с картошкой. Тут ещё этот… Иннокентий.

– Пойдёшь?

– Объект добро дал. Там его Черномор страхует. А я вот и вправду прогуляюсь.

Леший потёр шею.

– Прикрыть?

– Скорее уж направление контролируй. По возможности не вмешивайся, но если вдруг… по трупам – третья форма отчётности.

Ворон вздохнул. Бумаги он не любил категорически. И теперь явно прикидывал, не проще ли потенциальные трупы безо всяких сопроводительных форм притопить в болотце, благо, оно небольшое, но достаточно глубокое.

– И чтоб порядки мне тут… – сказал Леший, изменяя форму. – Блюли.

– Ублюдём! – как-то слишком уж поспешно пообещал Ворон.

Потрёпанные джинсы.

Мешковатая куртка с капюшоном. И футболка среднего уровня заношенности. Внимание Леший, конечно, привлечёт, тут и думать нечего. Городишко этот плотно контролируют, как показывает предыдущий опыт. Но… документы у Лешего есть. Хорошие. Почти как настоящие, а может, и настоящие, кто их там, в снабжении, знает.

Кошелёк.

Карты.

Водительское с мордою среднестатистической. Леший крепко подозревал, что именно эту фотку ввиду её универсальности лепят всем или почти всем. Ну да не важно. Мешок, превратившийся в рюкзак, он закинул на плечо и бодро зашагал, благо, дорога была хорошо известна.

Данька сидела во дворе дома, выкладывая пирамиду из плоских камушков. Напротив устроился князь Чесменов в спортивных штанах и растянутой майке.

– Смотри, – он осторожно положил камушек на вершину, – главное найти точку равновесия, почувствовать…

– Дядя Лёша! – Данька завопила и подпрыгнула, чтобы на шее повиснуть. – Дядя Лёша пришёл!

От этой её радости стало даже неловко.

И стыдно.

Шёл ведь через магазин и рынок, мог бы и печеньку ребенку купить. Или мороженку. Или чем детей кормить положено? Тоже… море, вывезти, а про мороженку не подумал.

– Доброго дня, – поздоровался Леший с князем, который невозмутимо пристраивал на вершину пирамиды следующий камень. И главное, как-то без магии.

– Доброго, молодой человек, – князь поднялся. – Доброго…

– Алексей… можно, Лёха. Я это…

В голове была пустота, поскольку легендой подходящей его не снабдили. Так и сказали: большой уже, придумай сам.

– К невесте вот приехал…

Выдал.

Это из-за Ворона всё! И его разговоров о женитьбе.

– Весняной звать… – сказал Леший куда уверенней и громче. Не для князя, разглядывавшего его с хитрым прищуром, но для тётки, что выглядывала из приоткрытой двери. И так вот, прям буравила Лешего недобрым взглядом. – Мы с нею переписвались… и вот я подумал, а чего терять? Приеду, познакомлюсь…

Тётка точно кому-то инфу сливает.

Вот пусть и сливает себе.

– А вы её отец? – поинтересовался Леший, к тётке спиной поворачиваясь.

– Разве что названный, – князь руку протянул.

– Тварь! – донеслось из-за двери нервным голосом. – Эта тварь сына моего сгубила! А теперь вот всякую погань в дом тащит! Что это деется, люди добрые…

– Дань, а сходи-ка, поставь чайку, – князь покосился на дверь. – А то дядя Лёша твой, небось, притомился. И от чаю не откажется.

– Не откажусь, – подтвердил Леший.

– Не пущу! – вой из-за двери не думал смолкать. – Тварь безлюдская… не пущу! Будь ты проклята…

– Может… – Леший чуть склонил голову. – Приспокоить?

– Не стоит. А вот образу, молодой человек, соответствовать надо…

Это да.

Только… не любил Леший таким образам соответствовать. Но делать нечего.

– Заткнись, дура старая! – рявкнул он так, чтоб улица слышала. – Будут мне тут всякие полоумные указвать! А ты дед ничё так… Весняна где? А давай мы с тобой за здоровье накатим, а?

– А давай…

Накатили чаю.

Софья Никитична самолично заварочный чайник, белый в красный горох, на стол водрузила. А Данька, пыхтя не столько от тяжести, сколько от ответственности, и чашки расставила с блюдцами. Потом и баранки с булками поставила, и варенье.

И ушла.

Точнее была уведена Софьей Никитичной, которой потребовалась помощь вот прямо сейчас.

– Я уж опасался, что мне вас самому искать придётся, – сказал князь Чесменов, бросив в кружку три кусочка сахара. – Вы пейте, пейте… и рассказывайте.

И взгляд у него сделался добрым-предобрым.

Сразу вдруг вспомнилось, что про князя и взгляд его слухи ходили самые разные. Что он буквально взглядом этим душу наизнанку вывернуть способен. А потом назад завернуть.

Хотя…

Докладывать Лешему не впервой. А князь ещё и слушал внимательно. Только щурился и чаёк свой прихлёбывал, баранкой закусывая. Леший тоже, как докладывать прекратил, чаёк взял.

Хороший.

Всяко лучше той бурды, что с водой смешивается, образуя высокоэнергетический витаминизированный напиток по формуле один. Хотя два – ещё гаже.

– Ясно… – Чесменов пальчиком по столу постучал. – Труп мы у ваших заберем, пусть исследуют. А то жаловались, что ничего-то интересного не попадается… данные с камер тоже заберут…

– А барсука?

– Пусть лежит себе с миром. Я в молодые годы тоже чудил. Потом прошло.

Леший кивнул и выдохнул.

Вот почему-то доброго Чесменова он опасался куда сильнее, нежели объекта с его потенциально высочайшим гневом.

– Что до остального, то да, мальчика вытащить надо… – Чесменов опять задумался. – Хотя не уверен, что получится. На связь он давно не выходит, а значит, или раскрыли, или просто под зачистку забрали. Нехорошо…

Для мальчика – так точно нехорошо.

Но Леший пил чаёк.

И булку свежую жевал.

– С другой стороны, коль Сумароковы утверждают, что он жив, значит, ещё жив…

Булкой Леший подавился, и князь любезно постучал по спине.

– А… эти тут… каким…

– Не поверишь, случайное совпадение… хотя вот… чем больше думаю, тем… скажи, Алексей, ты никогда не думал, что окружающий нас мир может проявлять некоторую разумность, хоть и отличную от человеческой, и волю?

И поглядел снова по-доброму.

А Лешему подумалось, что то ли князь свихнулся, всё же возраст у него почтенный, то ли…

– Не думал, – честно ответил он.

– Череда совпадений там, череда совпадений тут… с другой стороны, какая, если подумать, разница? Главное, Сумароковы заинтересованы в том, чтобы мальчик вернулся в семью здоровым и по возможности целым. С его делами, конечно, будем разбираться, хотя уже та информация, которую он слил, многое искупает, да… многое…

И опять замолчал, задумавшись.

– Полезная?

– Очень… полагаю, в Империи на несколько родов станет меньше… торговля дропами. Создание. Поставка… и всё остальное. Это из обычного, так сказать. Ещё взятки, шантаж… устранение конкурентов. Торговля людьми. И последнее – почти в промышленных размерах. Под прикрытием работы на ряде предприятий. Да… не говоря уже о прочих мелочах…

Чай закончился быстро. И Чесменов сам долил.

– Мнится, что мальчик знает больше. Не всё и не всегда можно облечь в слова…

– Но где мне этого мальчика искать?

– Полагаю… – князь и себе чаю налил, добавивши сахару. – Искать нужды нет. Сегодня ментальные подавители заработали в усиленном режиме. А значит, день-два, может, через три, но нас всех отвезут куда-то… так что, Лёшенька, терпение… и ещё раз терпение.

– А…

– И да, дорогой мой… названый ты жених или как иначе, но Софьюшка к девочкам очень привязалась. Да и я, признаться… поэтому вздумаешь голову кому дурить…

И замолчал.

А улыбка стала до того доброй, что Леший едва чаем не подавился.

– Эй, хозяева! – донеслось со двора. – Есть кто дома…

– Явились, – скривился Чесменов. – Донесла…

– Думаете?

– А тут и думать нечего, Лёшенька. Наша соседка очень тесно сотрудничает, если так можно выразиться. Уж не знаю, выгоду ли ищет или по велению души. Но ты иди, пообщайся…

Леший кивнул и поднялся.

А тип знакомый.

Правда, в дневном свете он выглядел куда как презентабельней, нежели ночью. Харя круглая. Гладкая. И наглая до крайности. А происходит эта наглость от четверки мордоворотов, которые даже не пытаются делать вид, что случайно заглянули.

– Здорово, – сказал Леший, руку протягивая. И её приняли, пожали аккуратненько так, заодно кинувши лёгкое сканирующее заклятье. Ну да штатный медальон отразит.

И вернется заклятье с пониженным уровнем.

– И вам доброго дня… позвольте представиться. Тополев. Леонид Евгеньевич.

И руку стискивает. Ну, Леший осклабившись, тоже стиснул. Не так, чтоб пальцы сломать, но чтоб силу почувствовать.

– А вы кто?

– Так… Лёха я! – сказал он, позволяя Тополеву руку убрать. – Это… жених!

– Чей?

– Так… Весны моей. Весняны.

– Жених? – кажется, Тополева получилось удивить.

– Ну да! Она ж баба клёвая! – Леший оскалился ещё шире. – Я ж, как фотку увидал, так и сразу понял. Моя! Ну, мне батя ещё когда говорил, что если баба нравится, значится, твоё. Что когда твоё, то внутрях ёкнет. А тут сразу так и ёкнуло.

– Жених…

– Ну так-то да… правда, она пока морозится. Ясное дело. Баба же ж. Бабы, они сейчас вообще такие пошли… опасливые. Оно и понятно. Мужиков-то нормальных не найти.

– А ты нормальный?

– А то! Я вообще! – Леха себя в грудь стукнул. – Во!

– Во… – Тополев чуть скривился. – Стало быть, в сети познакомились?

Тонкий момент.

Не обговоренный.

– Ну как-то… она-то еще когда там была, но я ж нашёл! И страничку, и вообще. А приятель у меня один, так тот и пробил номерка, который привязанный. Ну, по знакомству. А там созвонились уже… и разок, другой… вот и подумал, что надобно дальше двигаться. Пока не увели. А то же ж это дело такое. Щелкать клювам нельзя. Баб-то нормальных ещё меньше, чем мужиков.

И чуть плечи ссутулить, чтоб не приведите боги не оказаться шире.

– Это да… это верно, – пробормотал Тополев, на руку поглядывая. Перстенёк артефакторный? По ходу. Но Леший почти не врёт. А подобная фигня, на коленке скрученная, вряд ли способна уловить тонкие нюансы. Да и не против сильного мага её использовать.

– А она, стало быть, пригласила? – Тополев с перстенька взгляду не сводил.

– Ну… – Леший чуть смутился. – Так-то нет… не особо. Говорю ж, морозится. Но я ж не лох какой, чтоб приглашения ждать. Выпал случай и приехал. Я ж с серьезными намерениями!

– А что у неё долги, знаешь?

– Говорила. Да херня, разберемся… я ж мужик. Сумею… у меня вон и работа будет… скоро.

А вот теперь в глазах Тополева искра интереса мелькнула.

– А пока, стало быть, без работы?

– Ну… это… вышло так, – смущение разыгрывать тяжко. Вообще из Лешего так себе актёр. – Начальник – ещё та скотина… я ж не так просто не пришедши. А он вон закозлил. Ну скотина же!

– Скотина, – согласился Тополев с радостной улыбкой. – А где ты работал, Лёха?

– Так… ну… на одного придурка… и главное, кинуть меня решил! А Лёху кидать никому не позволительно! Штраф он мне накладывать будет! Я ему в харю так наклал, что он хрена с два из больнички скоро выйдет… в общем, рекомендациев не даст он.

– Мы и без них обойдёмся… парень ты крепкий. Дар вон имеешь. Имеешь?

Кивок.

И уточнить.

– Там такой дар… еле-еле… мамка думала, что магиком стану, а оно ни хрена же ж.

– Бывает, – успокоил Тополев. – Магия – дело сложное.

– Во-во… заумь одна. И хтонь полная, – причём сказал это Леший вполне искренне, припомнивший, как три раза сдавал основы начертательной магометрии. Аж передёрнуло.

– Ну нам хтонь без надобности. А вот крепкие толковые ребята будут очень даже в тему.

– Сколько?

– Сперва… – сумму Тополев озвучил весьма приличную. Даже для столицы приличную. И добавил: – Это месяц. Испытательного. Всё же тебе надо к нам присмотреться… нам к тебе. Верно?

Кивнуть.

– А вот и аванс… – он вытащил из кармана кошелек. – Почему-то мне кажется, что мы сработаемся… только…

Пачка купюр.

И Лешему приходится заставлять себя смотреть на них. И надеяться, что смотрит он в достаточной мере жадно.

– Я пьянства на работе не потерплю.

– Не, начальник… какое пьянство! Я ж не пью-то так… только по праздникам если. А так, то нисколько…

– Вот и хорошо… месяц отработаешь, – купюры протянули Лешему. – А там и посмотрим… я своих людей не обижаю.

– Ага…

А стоило взять, и палец кольнула игла ещё одного заклятья.

Хитрая сволочь.

Уровень дара сканирует? Пускай себе… ещё один артефакт домашнего изготовления. И покажет он то, что Лешему надобно.

– Так… – Леший деньги спрятал во внутренний карман куртейки. – А куда идти? И делать чего? И это… оформляться?

– Потом, – сказал Тополев. – А идти… сегодня, пожалуй, отдохни. Всё ж после дороги. И невесту ждёшь.

Это было сказано с насмешечкою.

Хрен на него.

И на насмешечку тоже.

– А… это… у меня медкнижки нету, – словно спохватившись, сказал Леший. – Забрал, придурок тот…

– Ничего. Выправим. Как-нибудь потом обязательно выправим. Что ж… был рад познакомиться, Лёха… хотя дело у меня не к тебе. Там… Яков Павлович дома?

И громко сказал так.

– Дома, дома… – Яков Павлович появился на пороге с кружкой в одной руке и рогаликом в другой. – Пока вот дома, но с Софочкой гулять собираемся. Она у меня такая неугомонная. Прям вся ожила тут! Вот, что воздух сельский делает!

– Прогуляться – это хорошо… это замечательно. Как раз хотел предложить вам прогуляться.

– Куда?

– Недалеко… скажем так… мне понадобится помощь человека, в местные дела не вовлечённого, но весьма уважаемого. Состоявшегося…

Мягко стелет. Но Чесменов и глазом не моргнул.

– И что требуется?

– Малость. Всего-навсего понятыми побыть…

Это они что, барсука раскапывать пойдут? Впрочем, Лешему удалось удержать невозмутимое выражение лица. А потом подумалось, что про барсука они не знают. И раскапывать пойдут того, в белых одеждах.

Неудобно получится.

– Понятыми… что ж, полагаю, это будет весьма… познавательно.

И вот пойди пойми, издевается он или всерьез?

Глава 9. В которой появляется полиция и не только

«Нападавший, голый человек с выкрашенными в зеленый цвет волосами, отобрал у потерпевшей сумочку и слился с толпой»

Из полицейского протокола

Полицейская машина, посверкивая проблесковыми маячками, остановилась у конопляного поля.

– Чтоб тебя, – сказала Алёнка, привстав на цыпочки. – Спугнули…

– Кого? – Император тоже на цыпочки привстал.

– Да… эльфов наших.

– Ты подглядываешь?

– Любопытствую… не подумай. Просто… Маруся, она вся такая… такая… слишком серьёзная. И опасается, причём даже когда не надо. А тут вот… случай же. Удобный. И вообще.

– Подглядываешь.

А машин приехало аж три штуки. И явно не участкового привезли, потому как люди, из них выбиравшиеся, были Александру незнакомы.

Ишь ты.

При форме.

При погонах. Вона, даже целый полковник прибыл. Странно, что без генерала обошлось.

– Знаешь, – Александр развернул Алёнку. – А иди-ка ты в деревню…

– С чего бы?

– С того, что тут непонятное затевается.

– И бросить?

– Не бросить. Скорее предупредить, чтоб не высовывались.

– А ты? Там же…

Иван. И Маруся, которая вон к машинам сама вышла вместо того, чтобы проявить благоразумие и спрятаться где-нибудь на конопляном поле. Ну и Ванька с ней, что логично и правильно.

Но бестолково.

– Ничего, – Александр пригладил волосы, которые слегка отросли – к счастью, только слегка. – Я справлюсь, если вдруг. Ты там передай Черномору, чтоб по обстоятельствам. А то ж с них станется. Хотя… пока пытаются играть в законность, то силу использовать не должны. Но на всякий случай пусть бдит.

К счастью, Алёнка спорить не стала.

Шаг и она скрылась в синей конопле. Ещё один, и Александр перестал ощущать её присутствие. Вот… странность.

Да.

И нервирует.

А если ей помощь нужна будет?

– Доброго дня, господа! – воскликнул он прерадостно и рукой помахал. Отчего ж не помахать добрым людям, которые вон ехали-ехали и приехали. А теперь стояли и головами крутили, явно пытаясь сообразить, куда же они приехали и за какой такой надобностью. – А вы к нам на экскурсию или как?

– Мы… – подполковник, один из трёх, явно составлявших свиту полковника, ибо человеку столь серьезного обличья быть без свиты неприлично. – Мы по делу. А вы, собственно говоря, кто?

– Александр, – сказал Александр и руку протянул. Правда, желающих пожать её не нашлось, что тоже было показательно. – А вы?

– Пантелеймонов, – процедил полковник, глядя на Александра сверху вниз.

Да, вид у него, следует сказать, не самый подходящий для знакомства. Нет, синяки сошли и нос тоже выглядел вполне обыкновенно, но оставалась некая общая помятость, намекавшая, что ночь предыдущая была весела и полна впечатлений.

– Борис Сергеевич, – добавил полковник. – Это ваша конопля?

– Наша, – Маруся глядела на полковника мрачно.

– Значит, не отрицаете?

– Не отрицаем, – ответил за Марусю Иван и потянул её за руку, с явным намерением убрать подальше от этих вот, хмуро взирающих должностных лиц.

В принципе, решение верное, но несколько запоздавшее.

– То есть, – уточнил безымянный подполковник, который среди остальных выделялся какою-то слишком уж большою головой. – Вы не отрицаете свою причастность к выращиванию наркотических… веществ?

– Вещества не выращивают, – отметил Александр, так, для поддержания беседы и потому что слух резало. – Вещества производят.

– Так вы тут и производите?

– Только выращиваем, – Маруся бросила на Александра мрачный взгляд. – И не вещества. А сельскохозяйственные культуры. И разрешение у нас имеется!

– Разрешение… – хмыкнул кто-то из свиты.

А понаехало-то, понаехало… главное же, как учения какие-нибудь организовать, так сразу все и заняты премного. То у них отпуск, то корова заболела или там матушка, то похороны со свадьбою и баян простаивает, то еще какая преуважительнейшая причина не явиться.

– И кто вам это разрешение дал? – скептически поинтересовался Пантелеймонов.

– Императорская канцелярия, – Иван произнёс это, покосившись на Александра.

– Надо же… канцелярия, – фыркнул кто-то. – Ещё скажите, что государь лично визу поставил.

– Ну… – Александр ковырнул ножкой кочку. – Можно сказать, что где-то вы даже правы…

Визу там или как, но печать прикладывал к бумагам собственною рукой.

– Да какая разница! – не выдержал Пантелеймонов.

– В смысле? – Александр даже поймал себя на мысли, что непосредственность человеческая его почти уже не удивляет. Попривык он, можно сказать, к народу.

– Не важно… потом разберёмся… с печатью там, с канцелярией… выясним, кому вы там взятку дали, чтоб это вот безобразие учинить!

– Поверьте, – Иван почесал кулак. – Конкретно это безобразие мы учиняли сами, без взяток… можно сказать на добровольных началах и по личной инициативе…

– Здрасьте! – из конопляного поля вынырнул Бер и с ним пара крепких парней, причём вида мрачного. Левый держал в руке ведро, которое показалось Александру пустым. Но потом он уловил дымку морока, заглянув сквозь который чуть не подавился.

Чего-то он явно не понимал в войсковой жизни.

Но… кто ж гранаты в вёдрах носит?

– А у вас тут что?

– Выясняем, кто взятку дал, – отозвался Иван.

– Кому?

– Тоже выясняем, – Александр погрозил парню с ведром пальцем, и тот поспешно ведро за спину убрал, сделавши вид, что оно просто так себе ведро.

– Да хватит уже тут… – не выдержал Пантелеймонов. – Валерьянова?

– Вельяминова, – Маруся переводила взгляд с Ивана на Александра, с него же – на Бера, а потом на коноплю.

– Тоже не важно! Вы задержаны до выяснения…

– Чего? – перебил Иван.

– Задержаны… по подозрению в убийстве!

– Я? – Маруся хлопнула ресницами.

– Она? – уточнил Александр и пальцем в Марусю ткнул. Ну, во избежание разных толкований ситуации.

– И ещё… – Пантелеймонов протянул руку, в которую сунули папочку. – Эта… как её…

Подскочивший подполковник шепнул на ухо.

– Ага… Анастасия Вельяминова… тоже. Задержана… и Василиса Вельяминова. В общем, все задержаны.

– По обвинению в убийстве? – взгляд Александра зацепился за ведро, которое уже отнюдь не казалось излишеством. Напротив, подумалось, что маловато оно, литров на десять, а мог бы и на пятнадцать взять. Туда, чай, больше влезло бы. Или сразу два, но их нести неудобно. Хотя у Аленки вроде коромысло имелось. Потом подумалось, что как-то это неправильно с точки зрения закона гранатами в людей при исполнении швыряться.

– И кого они убили? – Иван смотрел не на ведро, но на коноплю, которая, чувствуя волнение, тоже волновалась, причём шелестела громко и возмущённо.

– В составе преступной группы… организованной преступной группы, – поправился головастый подполковник, вытягивая шею. – Обманом заманили гражданина Анатолия Вельяминова в лес, где и совершили преступление.

– Вот в этот, – Пантелеймонов руку к лесу протянул. – И свидетель тому имеется.

– И вот вы явились, чтобы произвести… арест? – Александр разрывался между желанием забрать ведро, которое явно не давало покоя его обладателю, и выразить своё возмущение иным, куда более простым способом, давши в морду полковнику.

А потом…

Потом и посмотрим, кто учения прогуливал и показатели личной силы завышал. Потому как силы в этих вот не чувствовалось совершенно.

– Задержание, – подсказал другой подполковник. – До выяснения обстоятельств дела.

– А заодно гарантировать переход собственности в руки нового владельца, – этот голос раздался из-за спин военных. – Прошу прощения.

Дымов.

Надо же, и он тут.

– Не могу сказать, что рад встрече. Понимаю, что случилась она… не в тех обстоятельствах, которые можно назвать приятными.

При свете дня было видно, что адвокат бледен и круги под глазами залегли глубокие. Но вот костюм хорош. Как и папка в руках. Кожаная, дорогая.

– Но увы, реальность такова, что порой не оставляет выбора, – произнёс он, глядя по-над головами военных. – Мой доверитель…

– Свириденко…

– Именно. Был весьма огорчён, что приходится ему прибегать к мерам столь суровым, но… увы, увы… итак, к делу. Вот, держите… судебное заседание состоялось утром…

Александр поднял голову. Солнце висело высоко, но не настолько, чтобы вот прям уже половину дня отмерить. А значит, утро упомянутое было часов так в шесть. Рано местные суды работать начинают.

– Прошу ознакомиться с претензией…

– Повестка не приходила.

– Не знаю, не знаю… мы отправляли… и ввиду сложившейся неоднозначной ситуации позволю себе вкратце изложить. Вельяминовы нарушили контракт, не допоставив в общей сложности…

Голос его был ровен и спокоен.

Цифры.

Данные. Ссылки. Всю эту хренотень Александр на слух воспринимал не слишком хорошо, но сейчас кивал, как кивали и полицейские. Стыд и позор.

Развели.

Чтоб полиция на побегушках у какого-то…

Нет, если у него и были сомнения в необходимости кардинальных чисток, то сейчас они исчезли. А вот тетрадочку Александр достал. Имён в ней прибавлялось, а с ними и мыслей.

– …таким образом общий ущерб…

– Это какой-то бред, – выдавила Маруся, сжимая листы. – Это…

– Вы вполне можете подать апелляцию, – Дымов протянул ещё одну стопку. – Но стоит учитывать, что глава вашего рода незадолго до кончины, пользуясь правом…

Маруся побледнела.

– …с претензиями согласился, и в возмещение ущерба передал земли и прочее имущество…

– Это… – рядом с Александром появился пловец. – Там того… дядька Черномор сказал, что наёмники полезли…

– И?

– И спрашивает, надо их хоронить, ну, чего осталось, или может на экспертизу какую передать?

Ну хоть где-то порядок.

Зря это он про армию. Если удобнее в вёдрах, то пусть себе носят. Чай, вёдер на ферме хватает.

– Пусть сложит где-нибудь в сторонке, – подумавши, ответил Александр. – А там уж разберёмся, куда да что…

– Помощь нужна?

– Обойдёмся.

Если не внемлют голосу здравого смысла и закону, то…

– Таким образом деревня Подкозельск, а также молочные фермы, и земли, перечень которых можете видеть в приложении, отныне является личной собственностью…

– Хрена с два, – Маруся стиснула кулак. А потом сложила бумаги пополам и порвала.

Такую вот приличную стопку.

А потом сложила половинки и тоже порвала, даже не особо напрягшись. Это… это как-то… чересчур.

– Простите?

– Передайте вашему доверителю, что хрен ему, а не Хрустальная купель… и земли эти мы не отдадим.

– Вы нарушаете закон…

– Отнюдь, – синее поле конопли расступилось, вот прям от опушки леса до дороги. Причём, как почудилось, расступилось весьма быстро и с немалым почтением. А верхушки стеблей склонились друг к другу, образовав арку. По проходу с величественной неторопливостью, от которой веяло таким родным и знакомым, шествовал эльф.

– Это что за… – спросил Пантелеймонов, щурясь.

– Это? Это посол… – Александр ощутил острое желание оказаться где-нибудь подальше от поля. И благородного Калегорма-как-его-там.

– Куда посол? – не очень понял Пантелеймонов.

– Эльфийский посол, – пояснил Александр. – Ясноликий Калегорм…

– Можно просто «уважаемый», – Калегорм позволил себе перебить государя, что уже было странно, поскольку нарушало все возможные правила. – Мы всё-таки в неформальной обстановке…

И руку протянул, в которую Маруся с трепетом вложила рваные листы. Калегорм покрутил их, а потом щёлкнул пальцами и листы осыпались серым пеплом.

– Вряд ли… это поможет, – Дымов смотрел на пепел и посла со странным выражением лица.

– Почему нет? Пепел – неплохое удобрение для растений. А что до претензий, то позволю себе отметить ряд нарушений процессуальной процедуры…

Вот эти спокойные с толикой печали ноты были Александру отлично знакомы. Уши заболели заранее, мозг тоже попытался отключиться, памятуя о прежних встречах с послом. Но усилием воли Александр заставил себя слушать.

Точнее делать вид, что слушает.

Калегорм приступил к изложению претензии обстоятельно, и главное, ссылаясь на какие-то пункты и подпункты гражданского права, и прецеденты, и ещё что-то…

Первыми глаза остекленели у Пантелеймонова.

Затем у подполковников, причём головастый продержался дольше прочих. А вот Дымов, тот, верно, и вправду неплохим адвокатом был, если пытался дискутировать.

Посол очень любил, когда с ним в дискуссию вступали…

– Слушай, – Бер подёргал за рукав. – Он… всегда такой?

– Ага, – шёпотом ответил Император. – Просто обычно является ещё в сопровождении секретарей, а те – с бумагами. И одеяния добавь… торжественные. Я его в джинсах никогда не видел. Я вообще не думал, что эльфы носят джинсы.

– А…

– И таким образом… – Калегорм набрал воздуха, собираясь переходить к следующему пункту речи, но рёв моторов заставил обернуться.

Надо же…

Не всех наёмников Черномор похоронил. Не дорабатывает, что ли? Или эти просто другой дорогой пошли? Главное, что четыре военных машины.

И…

Телевидение?

А эти тут откуда? И главная эмблема-то знакомая до зубной боли. «Расследование-ТВ». Ну конечно, кого ещё позвать, как не самый желтушный канал Империи.

Глава 10. В которой случаются слухи, сплетни и расследования, а также телевидение получает достоверную информацию о чудесах Подкозельска

Сначала она говорила, что в нашей постели нет никаких запретов. А через месяц началось. То «с пельменями нельзя», то «ты куда арбуз тащишь».

Грустная история, услышанная одним семейным психологом.

– Снимаем! – завопил кто-то, и Калегорм окончательно сбился с мысли, чего с ним давно не случалось. Это заставило слегка нахмуриться, впрочем, окружавшие посла люди были слишком заняты друг другом, чтобы обращать внимание на какого-то…

– Доброго дня, – внук Владычицы оказался рядом. – Спасибо вам большое…

Выглядел он довольно странно.

– Тебя пытали? – Калегорм даже ощутил беспокойство, и вновь же не лёгкое, как обычно, но вполне себе ясное. Эмоции, разбуженные утренней медитацией, не спешили угасать.

– Нет… это я просто… выпил… немного…

Парень смутился и ладонью по волосам провёл. По остатках их.

– Вот и получилось…

– Ясно. Доброго дня, прекрасная дева, – о манерах Калегорм забывать не стал и, пусть никто из присутствующих не соизволил представить его, поклонился. – Рад лицезреть…

– Снимай же! – истошный вопль заставил девушку вздрогнуть. – Давай картинку… включение… прямой эфир!

– Связи нету. Какой на хрен прямой эфир…

– А когда будет?

– Когда-то будет… давай, работаем, как будто на прямой. Меня и коноплю давай! Вот, вот так… – коротко стриженая девица в белом брючном костюме встала перед конопляным полем. – Сегодня мы прибыли проверить информацию, полученную от местных жителей!

Девица взмахнула рукой.

– …многочисленные жалобы на нарушение закона со стороны Вельяминовых, которые долгое время прикидывались обыкновенными фермерами, однако теперь мы имеем возможность…

– Я её убью, – мрачно заметила девушка.

– Не стоит, – Ива-эн перехватил её. – Или хотя бы без свидетелей.

– Разумный совет, – поддержал Калегорм. – Лучше вовсе нанять исполнителя…

– Вы это серьёзно?

– …огромное поле конопли! И не просто конопли, но магически модифицированной! – девица повернулась к полю, указав на него рукой. И руку тотчас обвил побег. – Ай… она… она…

Второй побег захлестнул микрофон, чтобы утащить в заросли, а из них выглянула голова быка с обломанным отчего-то рогом.

Мир вокруг определённо задался целью удивить.

И Калегорм готов был признать, что у мира получается.

– Вельяминовы, – девица от поля отступила, но не сдалась. И микрофон у конопли отобрала. – Многие столетия выращивают на своих землях опасные магические растения, которые питаются людьми!

– Скажите, – Император глядел на происходящее с некоторым… ошеломлением. – А их можно как-то заткнуть? Законно?

– Законно у вас в империи конституцией гарантирована свобода слова.

– Это, предки, конечно, поспешили…

– Но с другой стороны конституция ничего не гарантирует после злоупотребления данным правом, – счёл нужным заметить Калегорм. – Вы ведь можете просто приказать.

– Это же «Расследование-ТВ». Канал, который вся империя смотрит, хотя они такой бред несут.

– …сотни и тысячи пропавших по всей округе! – вдохновенно вещала репортёрша, к полю, впрочем, не приближаясь. – Веками служили, чтобы прокормить… но мы сейчас зададим вопрос той, что является владелицей этого чудовищного растения. Мария, вы как-нибудь прокомментируете…

Микрофон держали на отдалении, явно подозревая, что некоторые комментарии могут выражаться и активным действием.

– Это просто конопля, – устало произнесла Мария. – Эльфийская. Голубая… она выращивается в косметических целях. И у нас заключены контакты с родом…

Конопля в косметических целях интереса не вызывала.

– Говорят, что многие люди были убиты…

– Слухи, – выступил Калегорм. – Как представитель Пресветлого леса я уверяю вас, что эльфийские растения совершенно безопасны…

Выбравшийся побег конопли змейкой устремился к ногам оператора, который явно не слишком поверил в безопасность. И оператор отступил.

– У… уберите её! – взвизгнула репортёрша, которою конопля тоже заинтересовалась.

– Спокойно, господа! – из машины выбрался пренепреятнейшего вида человек в деловом костюме. – Конопля – это, безусловно…

– Местные власти негодуют! – воспользовалась паузой репортёрша и ткнула микрофоном в лицо неприятному человеку. – Представьтесь!

– Тополев, – сказал он, разом выпрямляясь и раздуваясь. – Я действительно представитель местной, как вы выразились, власти и уполномочен Свириденко…

– Что вы скажете об этом? – репортерша, отступивши ещё на шаг, взмахнула рукой. И оператор послушно перевёл камеру на поле. Конопля колыхалась и гудела, в ней мелькали тени коров, пожалуй, что смазанные и потому не совсем ясно было, что это коровы. – Мы своими глазами видим огромные поля магически изменённой конопли! Можно сказать конопляные дебри! Дебрища!

– Нет такого слово, – шепотом произнёс темноволосый парень рядом с Ива-эном.

– И в них, если приглядеться, можно заметить тени чудовищ…

– Это коровы! – возопил Ива-эн, явно забывший о том, что в любой ситуации стоит сохранять лицо и спокойствие.

Или хотя бы спокойствие на лице.

– Чудовищные коровы… Вельяминовы разводят коров, которым скармливают прохожих…

– Это же бред… – простонал друг Ива-эна.

– …и становится ясно, что слухи о пропавших людях не преувеличены! Их сожрали плотоядные коровы…

Из конопли снова выглянул бык, но уже никого не заинтересовал.

– Скажите, почему власти не предпринимают мер?! – этот вопрос был обращён уже к полицейским.

– Принимаем! – воскликнул полковник, насупив брови. – Мы вот как раз приехали, чтобы разобраться с вопросом и навести порядок…

– Снято! – рявкнула девица и шлёпнула по бирюзовому листу. – Бомба будет…

– Не спешите, – неприятный человек приобнял девицу, чему та не стала противиться. – У нас есть иная информация… сенсационная… это не просто бомба, это… это чудо-бомба.

– Это кто? – осведомился Калегорм, чувствуя, что и его спокойствие снова под угрозой.

– Это… – государь-император глядел на парочку с недобрым прищуром. – Это… потенциальный каторжанин. А то и вовсе покойник.

– Слишком он живой для покойника.

– Это он просто ещё не осознал.

– …и представьте глубину трагедии, разразившейся…

– Возможно, его стоило бы поторопить, – Калегорм окинул окрестности взглядом.

– …и вы сами сможете убедиться, что всё, сказанное здесь, правда.

И отметил, сколь внимательно прислушиваются к каждому слову Тополева люди в форме. Они и ближе-то подошли. За ними подтянулась и съемочная бригада.

– Прошу, господа, прошу… – Тополев указал рукой на ближайший лес. – Идти недалеко… именно здесь разыгралась трагедия.

– Я ему сейчас… – Ива-эн шагнул было вперёд, но Калегорм придержал его.

– Не стоит, – сказал он.

– Но он… он ведь…

– Деве не угрожает опасности, – Калегорм вдохнул воздух, наполненный лёгким ароматом цветущей конопли. Надо же, рано она здесь… и силы в поле вложили немеряно. Эта сила ощущалась кожей, она пронизывала-то и землю, и воздух, и сами растения.

Тёплая.

И живая.

Хорошо.

И стрекоза, опустившаяся на ухо, больше не раздражала.

– И что делать? – Ива-эн смотрел вслед людям, которые, выстроившись вереницей, потянулись куда-то к направлению леса.

– Думаю, сперва стоит посмотреть, куда все идут и зачем.

– Я… никого не убивала, – дева Мария выглядела бледной и несчастной. – Я никого…

– Не сомневаюсь, – поклонился Калегорм. – Но даже если вам захочется вдруг кого-нибудь убить…

– Не захочется!

– Мало ли… случай там подходящий подвернётся или настроение. Или настроение и случай… в конечном итоге я это говорю умозрительно… так вот… исходя из нынешней вашей принадлежности к правящей Ветви, вы имеете право…

– Убить? – удивление девы было искренним.

– В том числе… если ситуация такова, что вашей чести, достоинству или чувству прекрасного наносится ущерб.

– Чувству прекрасного? – уточнил тот, тёмный и представился: – Я Волотов. Береслав.

– Огненная кровь.

– Это да… так… а чего там с чувством? Прекрасного?

– Весьма сложно достичь душевного равновесия и сохранить его, и во многом именно чувство прекрасного способствует…

Лес одарил тенью.

– Марусь… ты это, если кого грохнешь, теперь говори, что он наносил ущерб твоему чувству прекрасного!

– Да не собираюсь я никого грохать!

– Это потому что у тебя ещё чувство прекрасного недостаточно развилось.

Дети.

Какие они забавные… Калегорм, оказывается, забыл, что может быть так вот…

– А вы к нам надолго? – император, воровато озираясь, приблизился.

– Как получится. Меня ведёт судьба.

– Хорошо, тогда, что не мимо.

Калегорм позволил себе слегка улыбнуться.

– Если что, я тут… не позволю обидеть, но вот… инкогнито… не хотел бы… раскрывать. Раньше времени.

– Все мы носим маски. Главное, не потерять средь них истинное лицо.

Собственное лицо императора вытянулось, и он слегка отстал, явно пытаясь отыскать в древней мудрости скрытый смысл. Возможно, он там имелся, но к стыду своему Калегорм сказал первое, что в голову пришло.

Не признаваться же теперь…

– Но переживать не стоит. Думаю, я способен решить данную проблему в правовом поле.

– А если…

– А если не получится, то… откроются иные варианты развития событий.

– Снимай, снимай… – девица выплясывала под деревом, пытаясь стать так, чтобы смотреться выгодней. – Вот здесь… нет, левее… и вы, будьте добры, повторите всё, что сказали… давайте… на раз два… доброго дня, дорогие телезрители! Обычно мы с вами расследуем загадочные преступления, но в нынешнем загадки, как выяснилось, нет. Однако меж мы просто не смогли пройти мимо! Ведь порой только голос прессы заставляет власти действовать! Мы с вами – сила!

И руку выкинула вверх.

От жеста этого полицейские, сбившиеся в плотную кучку, нервно шарахнулись.

– Итак… представьте… вы мужчина, который оказался в сложной жизненной ситуации, – голос ведущей изменился и в нём скользнули печальные ноты. – Вы изо всех сил стараетесь, помогаете жене вытащить из бездны доставшийся ей в наследство бизнес.

– Это… это она про кого? – поинтересовалась Мария, чуть хмурясь.

– Вы берете кредиты. И снова кредиты… вы выбиваетесь из сил, но раз за разом ваши усилия оказываются тщетны.

– Блин… Таськи нет, – Мария как-то выдохнула даже.

– А надо? – поинтересовался Ива-эн, приобнимая суженую.

– Таську – не особо, но у неё семечки. Такое только с семечками слушают.

– …и вот вы, оказавшись на пороге разорения, рискуете всем и берете кредит у опасных людей… у тех, чьи имена не произносят вслух!

Теперь голос звучал довольно зловеще.

А Калегорму подумалось, что тыквенные семечки и вправду будут уместны. И что-то есть в нынешнем представлении от театрального.

Даже актриса талантлива.

– Но заморозки уничтожают урожай, а яблоневая плодожорка…

– Кстати, та ещё погань, – заметил Император. – Никак её извести не могут.

– …доедает его остатки. И что остаётся вам? Лишь бежать, уповая, что жену и дочерей не тронут.

– Слушай, я сейчас слезу пущу, – заметил Волотов. – Прям сердце защемило.

– Это с перепою.

– Так я вчера и не пил!

– Вот поэтому и щемит. Пил бы – маялся бы похмельем, как все нормальные люди, а у него ишь, сердце щемит… аристократ фигов, – Император поглядел на Волотова снисходительно. – И вообще, слушай вон…

– Вы уходите. Вы оказываетесь в чужой стране. Без средств к существованию. Без документов. Растоптанный и уничтоженный. Но вместо того, чтобы погибнуть, вы находите в себе силы подняться в горы, в затерянный храм… кстати, смотрите новую рубрику «Затерянные храмы и их таинственные чудеса», которую веду я…

– Знаешь, я и гляну, пожалуй, – заметила Мария. – Занятно рассказывает… я прямо чувствую, как во мне чувство прекрасного формируется и дозревает.

Калегорм не сумел сдержать улыбки.

– Тогда останется дождаться того самого дня и настроения… – поддержал беседу Волотов.

– Волотов, это пошло звучит!

– Я чего?! Я так, предположил…

– Многие годы занял путь его восхождения! Душа его преобразилась, откинув прошлое, возродившись в горниле льдов! Именно там возник новый великий наставник, чья добродетель…

Девицу слушали все. Кое-кто даже рот приоткрыл.

А вот семечек и вправду бы…

Чтоб как в детстве.

И босиком по траве, а потом на ветку забраться, где матушка не найдёт, и никто не найдёт, кроме брата. А он притащится уже на закате и, сунув кусок лепёшки, скажет:

– Хватит свое занудство читать. Дома уже обыскались.

Это будет не совсем правдой, но во рту вдруг появился привкус той самой лепёшки. И тыквенных семечек. Калегорм даже сглотнул.

– …и вот он решился вернуться. Позади годы скитаний. Позади испытания. Впереди – надежда воссоединиться с семьёй. Заключить в объятья всех, кого он утратил… оросить слезами.

– Вот уж перебарщивает, как по мне, – заметил Император.

И все кивнули.

– Но это возвращение обернулось бедой. Кто бы мог предположить, что в родном доме ему будут не рады…

– Действительно, – Мария сунула руки в карманы. – Кто бы мог предположить…

– Его встретили гневом и обвинениями, прилюдно облили презрением. Его отвергли, но он, невзирая на боль душевную, решил вновь попытать счастья. И ночью отправился навстречу к своим детям…

– Логика странная, – Береслав смотрел на ведущую, которая рисовала круги в воздухе. – Вот здравый человек ночью через лес не попрётся… пешком тем более.

– Какая тут логика. Тут страсти нужны! – отозвался император. – Давно хочу эту шарашкину контору запретить или цензора поставить, личного…

– И чего?

– Матушка их очень любит. Говорит, что про жизнь рассказывают. Без прикрас. И вообще…

– Так а цензора?

– Цензора жалко. Думаешь, их у меня много? А такую хрень цензурировать, так никаких нервов не хватит. Вот на позатой неделе выпустили передачу, что рептилоиды среди нас. Типа вселяются в людей и притворяются ими. И на самом деле почти всё правительство – эти самые рептилоиды и есть. Особенно почему-то министра образования любят. Говорят, что истинный рептилоид. А ещё раньше – про заговор целителей, которые лечат людей так, чтобы те постоянно болели… в общем, ну их… все одно только психи их и смотрят.

Калегорм смутился.

Канал он поглядывал и даже девица эта казалась смутно знакомой. Но… он ведь всерьёз в это вот всё не верил… так, жалкая попытка развлечься и пробудить в себе интерес к жизни.

И про рептилоидов смотрел.

Забавно же.

Главное, что и звучало это всё довольно убедительно… хотя, если подумать, какие рептилоиды?

Глава 11. О следственных действиях и профессионализме отдельных репортёров

Самая массовая организация в мире – дураки. У них везде свои люди.

Жизненное наблюдение.

Маруся совершенно точно знала, что попала в сон. Такой сюрреалистический с тонкими нотами массового безумия сон, в котором толпа незнакомых людей собралась, чтобы… зачем собралась, Маруся так и не поняла, но сон был интересным.

Нет, она отдавала себе отчёт, что не спит. Но почему-то не волновалась.

Раньше бы – всенепременно.

Раньше у неё, может, даже истерика приключилась бы. Всё-таки и обвинения эти, и бумаги, и Дымов, который глядит препечально.

Он-то и решился подобраться ближе.

– Всё это можно остановить, – произнёс он тихо. – Более того, мой попечитель даже бумаг никаких не потребует… и сам готов. Вот…

Очередная пачка листов.

Но читать не хочется.

– Это отказ от всех претензий. Вельяминовы избавятся от долгов и вернут себе утраченные земли. Более того, получат невозвратную ссуду в размере… неплохом размере.

– А убитый якобы папенька…

– Эта смерть трагедия… – недрогнувшим голосом произнёс Дымов. – Но мой доверитель проследит, чтобы следствие велось беспристрастно и…

– …представьте себе его! – перебила девица, глянув недобро. Наверное, посторонние разговоры отвлекали. – Человека, который не побоялся ночью сунуться в лес, где бродят кровожадные оборотни. Движимый одним лишь желанием встретиться с дочерьми. Обнять их. Уронить отеческую слезу…

– Когда эта передача выйдет, имя Вельяминовых будет уничтожено. Даже если на следующий день дадут опровержение… вы же знаете, как дают эти опровержения?

Ну да… наверное…

Для тех, кто не был в курсе всей истории, бред этот про несчастного папеньку будет выглядеть вполне достоверным.

– Хотя, полагаю, вас попробуют пригласить на ток-шоу…

– …но тёмная фигура заступила ему дорогу! – взвыла ведущая так, что замолчали все. – В руке её блеснул нож! Он вонзился в слабую плоть! И нить чужой жизни оборвалась…

– Это у неё фантазия или сценарий? – поинтересовался Сашка, поглядывая на Дымова презадумчиво.

– Понятия не имею, – сказал тот и бумаги убрал.

А потом поинтересовался:

– Вы не согласитесь.

– Нет, – сказала Маруся.

– Почему? Он ведь даже не требует передать… предмет его интереса ему. Он лишь хочет спуститься и воспользоваться… артефактом.

Наверное, с этой точки зрения предложение выглядело выгодным.

До того выгодным, что Дымов действительно не понимал, почему Маруся не спешит в него вцепиться. Да и сама она… почему?

Ведь действительно просто же.

Согласиться.

Провести Свириденко вниз. Купель как раз свободна. Пусть ложится, если ему так охота… возможно, даже не умрёт. А если и умрёт, то Марусе какая печаль? Зато и долги спишутся, и денег дадут, и все проблемы, что мелкие, что крупные, решатся.

Но…

Она не верила.

Просто не верила и всё тут. А ещё что-то внутри неё протестовало от самой мысли, что Свириденко окажется внизу. Что прикоснётся он к купели, не говоря уже о большем. Будто одно это прикосновение само по себе оскорбляло…

Память предков?

Честь рода?

Что-то иное, куда более важное?

– Его безжизненное тело терзали, а потом сволокли в сторону, чтобы закопать у корней… – трагическим тоном завершила девица. – Так оборвалась нить жизни человека, который выбрал для себя путь служения другим…

– Нет, вот реально, – Сашка перебил Марусины размышления. – Как по писанному шпарит.

И эльфийский посол, чей вид пусть и не совсем соответствовал Марусиным представлениям о том, как должно выглядеть эльфийским послам, кивнул, соглашаясь.

– Вы спросите, как мы узнали об этом?!

– Действительно, – пробормотал Бер. – Как?

– К нам обратилась за помощью женщина, чья жизнь была неразрывно связана с жизнью Анатолия… когда-то он сумел вытащить её из бездны отчаяния и безысходности, подарить свет надежды и помог наново ощутить радость бытия…

– Свидетель? – уточнил Иван, до того мрачно и сосредоточенно молчавший и поглядывавший куда-то в сторону. Причём поглядывал он вроде бы тайком, но с интересом.

И хмурился.

И тут же переставал хмуриться. Снова смотрел…

Маруся тоже посмотрела.

Пара полицейских. Тополев со своими мордоворотами. Бледная девица в белых одеяниях, кажется, та, что на вечере сопровождала папеньку. А чуть дальше весьма своеобразная пара. Сперва Марусе бросился в глаза лиловый спортивный костюм из плюша, потому как ей страсть до чего хотелось купить такой же.

Чтоб мягенький.

И пушистый.

И с белыми лампасами по бокам. И даже, может быть, с точно такими вот кошачьими лапками, вышитыми серебром. Потом она обратила внимание на белые кроссовки на высокой подошве. И на белую же футболку с короной.

Ну и на саму даму того неопределённого возраста, который принято называть элегантным. А дальше уже и не невысокого, слегка сутуловатого господина, выделявшегося носом и парою залысин. Дама в свою очередь поглядывала на Ивана и чуть щурилась, а господин, склонившись к уху, что-то ей нашёптывал.

Успокаивал.

– Эсмеральда! – дамочка с микрофоном ухватила бледную особу за руку и рывком заставила приблизиться. А уж потом ткнула микрофоном в лицо. – Вас ведь так зовут?

– Г-галина… С-светлова я… Эсмеральда – это духовное имя, – девица быстро справилась с растерянностью. – Его дал мне наставник, чтобы я раскрыла свой внутренний потенциал. Ведь часто родители дают детям имена исходя из своих желаний, не понимая, что имя обязано соответствовать энергетической сути ребенка, ведь именно тогда каналы души раскроются миру…

– Понятно, – перебила Галину-Эсмеральду репортёрша. – Расскажите нам, что вы видели…

– Я… я… – она покосилась на Тополева и, получив подтверждающий кивок, продолжила иным, более уверенным тоном. – Я сразу поняла, сколь опасны эти девицы. Мой наставник не видел этого. Увы, и лучшие из нас бывают слепы, когда дело касается близких. Мало того, что они опозорили его пред всеми…

По щеке Эсмеральды поползла слеза, и оператор, подскочив, заснял это лицо крупным планом.

– Кстати, – отметил тихо эльфийский посол. – Клевета – веский повод для дуэли. И уголовно наказуема. А в году тысяча семьсот шестьдесят третьем, когда на пиру государевом боярин Ухтомский прилюдно заявил, что эльфы являются лицами…

Тихо и выразительно застонал Иван.

– …он позвонил, всё ещё надеясь, что его выслушают. И ему ответили приглашением. Потребовали, чтобы он явился лично и немедленно…

Звонок был.

Это зафиксировано. Содержимое… сложно будет доказать, что Маруся послала отца, а не потребовала явиться немедля.

– …был вызван на бой… – голос эльфийского посла был спокоен и даже невыразителен. – Однако высочайшим повелением государя дуэль была заменена прилюдною поркой. Боярину высочайшею волей положили трое суток в кандалах и двадцать ударов плетью.

– Хорошие были законы, – Сашка вздохнул. – Наглядные…

– …он собрался идти.

– А идти было недалеко?

– Нет, если знать дорогу. Здесь вот рядом, тропинка, – поспешила заверить Эсмеральда.

– …а также забрал половину земель Ухтомских во восполнение ущерба дружественным отношениям с эльфийским народом…

– Погодите, – подхватил Дымов. – Но это же когда было… закон…

– Закон был принят государем в том же году. И не отменён.

– …и я рискнула отправиться следом. Понимаете, я очень боялась за него! Я чувствовала тёмную энергию, негативные вибрации, словно бы сам мир желал предупредить нас об опасности! И пыталась остановить наставника. Но сердце его, преисполненное любви…

– …вы в самом деле полагаете, что кто-то сейчас будет пороть репортёра?

– Закон ведь не отменён? – глаза Сашки заблестели. – Если так, то нужно исполнять… а вот пороть репортёра да за клевету… прилюдно… если ещё и на камеру… рейтинги, думаю, поднимутся… у канала так точно. А заодно, глядишь, и думать начнут.

– Это негуманно!

– Зато эффективно. В теории…

– Они встретили его на опушке…

– Они?

– Его дочери. Они подошли, и мне показалось даже, что они хотят его обнять! Но потом я увидела, как он падает. А они, наклонившись, тычут в него ножами!

– Ужас какой! – радостно выдохнула репортёрша. – А дальше?

– Всё моё тело оцепенело от страха! Я буквально утратила дар речи… я… я смотрела, как они волокут моего наставника. И как закапывают его здесь!

Дрожащая рука девицы указала на дерево.

– И вы ничего не сделали?

– Вибрации вселенной сказали мне, что жизненный путь великого человека оборвался! И что телу его уже нельзя помочь. А душа его обрела свободу… – Галина-Эсмеральда поджала губы. – Но я поняла, что мой долг рассказать всем о таком коварстве…

Камера скользнула по лицам полицейских, которые поспешно закивали, долг признавая и даже одобряя такую инициативность гражданского населения.

– И сейчас мы с вами получили удивительную возможность присутствовать при следственном эксперименте… это ведь так называется? – микрофон ткнулся в самого важного из полицейских. И тот, шарахнувшись было в сторону, всё же удержался и даже кивнул важно:

– Не совсем эксперимент. Скорее мы должны совершить определённые следственные действия, чтобы убедиться, что указанный факт наличия совершения преступления имеет место быть.

– Он сам понял, что сказал? – поинтересовался Сашка и добавил. – А семечек всё же не хватает.

– Может, стоит прекратить это вот? – эльфийский посол слегка нахмурился.

Не тянет он на посла.

Джинсы вон… разве послы носят джинсы? И главное, с пятнами. Волосы в косу заплёл, причём хитро так. Маруся честно пыталась понять, что за техника, на французское плетение не похожа, на рыбацкую тоже… надо будет спросить потом.

Или послов о таком спрашивать не принято?

Но ведь интересно же. Красиво.

– Не-не, – Сашка замотал головой. – Не надо прекращать! Оно интересно будет! Честное слово…

– Лопата! – возопил кто-то. – Нужна лопата!

Лопату торжественно внесли в круг, образовавшийся то ли из любопытствующих, к которым Маруся отнесла и себя, то ли из обязанных присутствовать.

– Прошу! – лопату торжественно передали Галине-Эсмеральде.

– Мне?! – удивилась она. – Вы хотите, чтобы я… копала?

Это было сказано едва ли не с ужасом. А потому ведущая разом усовестилась и попыталась всучить лопату уже Марусе.

Но вперёд выступил посол.

– К сожалению её высочество вынуждены отказаться, – произнёс он и поглядел на ведущую, а потом зачем-то наклонился и, заглянув в глаза, произнёс: – А вы помните… рептилоиды среди нас.

Девица почему-то вздрогнула и поспешно отступила.

– Какие рептилоиды? – шёпотом поинтересовался Бер.

Маруся покачала головой.

Всё-таки у сюрреалистичных снов есть какая-то своя логика, в которую, должно быть, вписывались и рептилоиды.

– Прошу прощения, – шёпотом же ответил и эльфийский посол, и даже показалось, что он несколько смутился. – Было сложно удержаться.

– Вы… вообще здоровы? – Сашка осторожно ткнул в посла пальцем, чем заслужил укоризненный взгляд.

– Здоров… воздух тут у вас такой… свежий. Живительный.

– Это да… это верно… вы главное, только им и ограничьтесь. Воздуху много не надышишь… в отличие от самогона. Правда, Вань? – и Бер хлопнул Ивана по плечу, чем вывел из задумчивости.

– Ты… видишь? – Иван подвинулся поближе. – Там мою бабушку?

– Где?

– Вот… в сиреневом костюмчике.

– Это лиловый, – заступилась за костюм Маруся и поглядела на даму с интересом.

– Не важно. Главное, Бер, скажи, что ты тоже её видишь, а не у меня самогонные глюки…

– Для глюков уже поздновато, – Сашка вытянул шею. – И да, я тоже вижу… и князя Чесменова.

– И князя… – меланхолично повторил Иван. – Ну да… куда ж нам теперь и без князя… а почему она делает вид, что не видит меня? Она… обиделась? Что я её не поздравил? И… и вообще… не сказал… ну, про помолвку. Должен был, а не сказал. И получается нехорошо.

– Они под прикрытием работают, – Сашка встал так, чтобы заслонить князя и даму. – Но уверен, всё, что нужно, она выскажет… но потом.

– Потом, – выдохнул Иван и голову прикрыл рукой. – Как хорошо… потом… потом пусть высказывает!

Лопата меж тем оказалась в руках одного из полицейских, который с опаскою приблизился к сосне. И замер, ожидая указаний.

– Копайте же! – повелела репортёрша и указала на сосну.

– Тут?

– Тут! Скоро… совсем скоро пред нами откроется истина…

Лопата вошла в землю и как-то вот легко. И кольнуло страхом, что вот сейчас из сюрреалистического сон станет просто реалистическим. И тело найдут, и все тут подумают, что…

– Ну а пока мы в прямом смысле слова пытаемся докопаться до истины, – взгляд репортёрши зацепился за Марусю. – Я попробую узнать…

Раз и она оказалась рядом. От репортёрши пахнуло потом и ещё духами, причём резкими, назойливыми, от запаха которых зачесался нос.

– Вы не обязаны отвечать, – заметил посол, поглядывая на девицу, и та от взгляда несколько смешалась. – В конце концов, вы теперь находитесь под покровительством Пресветлой Владычицы…

– Да? – удивилась, кажется, не только репортёрша. Вон, у Тополева и щека дёрнулась, а кое-кто из полицейских решил, что ему не так уж и хочется видеть, чего там раскопают.

– Как невеста её внука, который является членом правящей ветви… – продолжил Калегорм.

– А вы, собственно… сами кто будете? – репортёрша со смущением справилась.

– Я? Я посол… эльфийский. Если вы заметили.

Глаза репортёрши слегка сузились.

– Посол? – она отступила, давая место оператору. – Извините, как-то вы… не выглядите… похожим…

– Все мы разные в зависимости от обстоятельств, – на лице посла застыла маска исключительной вежливости. – Однако мы не перестаём быть собой…

– Значит, в деле у нас замешан эльфийский посол! – воскликнула репортёрша, сделав свои выводы и явно обрадовавшись. – Эльфийский посол прибыл специально, чтобы давить на местные власти и заставить их прикрыть ужасное преступление.

Местные власти посмотрели на посла с явным упрёком и опасливым ожиданием. Кто-то даже отступил, явно планируя избежать давления.

– Но почему? Чем простая девушка заслужила такое внимание?

– Она избрана внуком владычицы, – терпеливо повторил Калегорм. – Благородный Ива-эн…

И лёгким толчком заставил Ивана выступить.

– …сумел найти ту, песнь души которой созвучна музыке его сердца…

Иван вытянул шею и плечи расправил.

– То есть, – перебила Калегорма репортёрша. – Хотите сказать, что это… эльфийский принц?

Посол кивнул.

Иван тоже кивнул.

Кивнул и Сашка, как-то, правда, не слишком уверенно.

– Какой-то он у вас… некондиционный, что ли… а вы уверены?

– В чём?

– Как бы… что это… эльфийский принц? Может… у него там документы какие есть. Подтверждающие… или хотя бы корона.

Глава 12. Про нелегкую жизнь эльфийских принцесс и реликтовых барсуков

Не всё то мумия, что замотано.

Древнеегипетская пословица

Короны Иван с собой не захватил, как-то прежде он не ощущал в себе необходимости доказывать кому бы то ни было, что он настоящий эльфийский принц, впрочем, им он себя тоже не ощущал.

– Боюсь, корону он оставил дома, – с прежним возвышенно-равнодушным выражением лица произнёс посол, только в глазах мелькнуло что-то такое… насмешливое?

– Тогда… перстень там… родовой. Или татуировка…

Репортёрша попыталась обойти Ивана, даже руку протянула, чтобы майку задрать, словно подозревая, что под нею, мятой, скрывается родовая татуировка.

Татуировки не было, но имелась надпись, намалёванная на диво устойчивыми к внешнему воздействию чернилами. Хозяйственное мыло, которое по заверениям Настасьи отмывало всё, и то оказалось бессильно. Буквы только слегка размазались.

В общем, в майку Иван вцепился.

– Нету татуировки! – крикнул он слегка нервным голосом.

– Надо подать идею, – Бер попытался удержать серьёзное выражение лица. – Чтоб всем эльфийским принцам татуировки делали. Подтверждение, так сказать, оригинальности производства… то есть происхождения. А лучше сразу QR-код, чтоб навёл мобильник и сразу опа. Видно, эльфийский принц перед тобой или так, подделка китайская.

– И на лбу ставить, – поддержал Александр. – Тогда видно будет всем.

Репортёрша чуть нахмурилась, явно подозревая, что над ней издеваются, и уточнила.

– Если он принц, то почему выглядит так… так… непрезентабельно? Мятый весь. И лысый… почему он лысый?

Все взгляды обратились к Ивану. И в них он видел повторение того же вопроса, ответить на который он не мог. Правду – так точно.

Протокол не позволял эльфийским принцам напиваться до потери сознания.

– Это древний эльфийский обычай, – голос Калегорма был полон спокойной уверенности.

– Ни разу не слышала…

– Думаю, вы вряд ли слышали о многих эльфийских обычаях. Этот же касается ситуации, когда благородный юноша желает выказать свою любовь к избраннице и во имя её совершает…

– Подвиг?

– В каком-то смысле. Это называется…

В общем, Иван порадовался, что названия эльфийских обычаев не переводятся на русский дословно, потому как на эльфийском всё звучало очень возвышенно.

Даже у репортерши лицо вытянулось.

А что по смыслу получалось что-то вроде «удела дурака», так ведь правда. На правду, говорят, нельзя обижаться.

– Смысл в том, что поступок его наносит некий ущерб себе, демонстрируя, что ради избранницы готов отказаться от благ мира…

– Как… сложно.

– Именно. Вот вы бы, – Калегорм, казалось, говорил совершенно серьезно, но что-то мешало поверить в эту серьезность окончательно. – Постриглись налысо, чтобы всем показать, как сильно любите своего… молодого человека?

– Эм… – репортерша смутилась. И быстренько повернулась к человеку с лопатой. – Вы ещё не раскопали? Мы тут до ночи провозимся! А мне эфир сдавать!

– Знаешь, Сань, – Бер сунул руки в карманы мятых джинс. – Не сочти за критику… но какая-то эта четвертая власть слишком уж агрессивная.

– Во-во, – согласился Император. – Сам боюсь…

– Есть! – крик прервал зарождавшуюся дискуссию.

– А… – Иван вытянул шею, но рассмотреть что-либо было сложно. Но он тихо спросил у эльфа: – А что, в самом деле существует такой обычай?

– Почему нет… ты не представляешь, сколько странных поступков совершали люди… и эльфы… а основываясь на существующем прецедентном праве почти каждый из них можно считать началом уникального, свойственного лишь определенной группе лиц или сословию, или региону, обычая.

– Итак… сейчас нам откроется истина! – голос репортёрши обрёл уверенность и силу.

Ещё большую уверенность и силу.

– Слабонервных прошу отойти от экрана. Напоминаю, что мы работаем в прямом подключении, а потому вырезать шокирующие кадры невозможно.

– Как врёт, как врёт… – восхитился Александр и, подхватив Марусю под одну руку и Ивана под другую, потянул их за собой. – А говорят, что правительственные каналы говорят неправду! Да им ещё учиться и учиться…

Яма была неглубокой, но широкой. Под ворохом земли, смешанной с прелыми листьями, проступала фигура, в которой было нечто донельзя странное.

– Боже, это его шарф! – взвизгнула Эсмеральда-Галина, хватаясь за сердце, и тут же осела в обморок, прямо в крепкие подполковничьи руки. Руки обморочную потрясли и попытались вернуть в вертикальное положение, но та обмякла и притворилась мёртвою.

– Свидетель опознал шарф… но пока не совсем понятно… хотя я лукавлю. Не может быть ошибки. К сожалению, информация подтверждается. И здесь, сейчас мы все с вами…

– Да куда ты лопатой тычешь! – возмутился кто-то. – Попортишь покойника!

– …узрим…

– Точно, узрим, – выражение лица Сашки было до крайности сложно. – Вот спорю, что как узрим сейчас…

– Не, – Бер встал по другую сторону от Маруси. – Мама говорила, что с властями спорить себе дороже.

– Вот это она правильно…

– …доказательства совершенного злодеяния! Подумайте только! Эльфийская принцесса убила своего!..

– Это барсук… – раздался тихий растерянный голос.

– …барсука… – подхватила репортёрша и, опустив микрофон, повернулась. – Что вы городите? Ладно, потом вырежем… эльфийская принцесса убила своего отца! Какие ещё зловещие тайны скрывает Пресветлый лес? Почему людям закрыт путь в сердце его? И что твориться под сенью мэллорнов… смотрите мою новую рубрику: «Неизвестное в известном»!

– Всенепременно, – пообещал Калегорм престранным тоном. Иван обернулся, но выражение лица посла нисколько не изменилось.

– Мать вашу! Да тут и вправду барсук!

Этот окрик заставил всех повернуться в яме. Пара полицейских, вооружившись метлами, счищали грязь с тела… барсука?

Иван моргнул.

А Маруся вцепилась в руку.

– Это… – она икнула. – Это и вправду… барсук.

Все посмотрели на неё.

– Но и барсука я не убивала!

– А отца? – вкрадчиво поинтересовалась репортёрша.

– И отца не убивала! Это какая-то ошибка! Эта женщина… она что-то придумала!

– Я видела, – Галина-Эсмеральда вышла из обморока, чтобы подойти к краю ямы. С нею и Тополев подошёл, чтобы сказать с немалым удивлением:

– Действительно, барсук… какой-то он… странный.

И все снова посмотрели на барсука.

Пожалуй, действительно странный. Таких огромных барсуков Иван и в Пресветлом лесу не встречал. Этот, если на задние лапы встанет, с человека размером будет.

– Саблезубый, – сказал кто-то из полицейских. – Я на вашем канале смотрел! Передача про вымерших животных, которые на самом деле не вымерли, а ушли в заповедные леса, чтобы там жить, ну, вдали от человечьего глаза.

– И умереть под рукой эльфийской принцессы, – спохватилась репортёрша.

– Да не умер он под моей рукой! – рявкнула Маруся раздражённо.

– Кто ж признается то… – с укоризной произнесла репортёрша.

– Позволите? – Калегорм приблизился к могиле и, присев на корточки, коснулся земли. Прислушался. Кивнул. – Этот барсук умер дня два как. Его загрыз крупный хищник.

– Ещё более крупный? – нервно обернулся полковник Пантелеймонов, и подполковники приблизились к нему, желая сомкнуть ряды.

– Уверены?

– Вот, видите, рваные раны… – Калегорм ткнул куда-то в грязную шерсть. – Или вы хотите сказать, что их нанесла госпожа…

– Эльфийская принцесса загрызла саблезубого барсука, – чуть дрогнувшим, но все ещё профессиональным тоном продолжила репортаж девица.

И Иван восхитился её выдержкеи.

– А шарфик? Откуда у него шарфик? И цветочки… в лапках… посмотрите… – ожившая Галина-Эсмеральда указала дрожащею рукой на полузасохшие незабудки, которые зверь будто бы сжимал. – Это… это он… наставник…

– Ваш наставник был… барсуком? – репортёрша чудом, не иначе, но удерживала лицо.

– Нет, человеком…

– Оборотнем! – предположил кто-то из полицейских. – Я у вас тоже смотрел… ну, про тех, которые не истинные, а проклятые! И про рептилоидов тоже! Может, он рептилоид?

– Он барсук, – очень устало произнёс Калегорм.

– А в душе рептилоид…

– И духовный наставник, – посол явно не удержался. – Оборотни в момент смерти обычно принимают промежуточное обличье, сочетающее в себе черты как человеческой, так и животной ипостаси.

– А рептилоиды? – не удержался полицейский.

– А рептилоиды, они среди нас…

Прозвучало на редкость зловеще, и люди стали оглядываться друг на друга с очевидной опаской, будто подозревая, что тот, кто рядом, на самом деле не человек, но рептилоид.

– Я поняла! – взвизгнула Эсмеральда, которая Галина, – свершилось! Чудо свершилось! Наставник уверял, что тот, кто способен услышать глубинные вибрации земли и возвыситься на них к эфиру, для того в мире сущем не останется невозможного! Вот он и обратился в барсука! После смерти! Она… она его убила!

Рука указала на Марусю.

– Жестоко. Бесчеловечно…

– Загрызла? – уточнил Калегорм.

– Эльфийская принцесса загрызла отца, который после смерти превратился в барсука. Саблезубого, – голос репотрёрши всё-таки дрогнул. – Боюсь… даже для нашего канала это будет… несколько чересчур!

– Это его духовная ипостась! – возопила Эсмеральда.

Все кивнули, соглашаясь, что у каждого человека должна иметься своя духовная ипостась, так почему бы ей не быть в виде барсука? А что наружу полезла, так оно тоже бывает. Правда, на лицах полицейских читалась одна и та же мысль: как оказались они в этой, мягко говоря, странной ситуации и что, собственно говоря, делать дальше?

Вопрос был глобальным.

Можно сказать, историческим.

А потому все и молчали, переводя взгляды с барсука на Тополева, тоже растерянного, с Тополева – на барсука, всё так же тихо лежавшего в могиле. А с барсука – на Галину-Эсмеральду. И та, чувствуя нарастающее напряжение, занервничала.

– Я чувствую! – воскликнула она. – Чувствую, что он здесь! Рядом! Дух его…

– Барсука?! – репортёрша смахнула каплю пота со лба.

– Наставника! Он не ушёл! Он здесь… он с нами! Разве не ощущаете вы дуновения? Впрочем, обычные люди, непросветлившиеся, не способны…

Иван порадовался, что он не настолько просветлился, чтобы ощущать присутствие духа невинноубиенного барсука.

– Но мы были близки… духовно, – поспешил уточнить Галина-Эсмеральда, слегка краснея. – Исключительно духовно. Связь наставника и ученицы всегда крепка, она порой крепче кровных связей.

И наградила Марусю неприязненным взглядом.

– Именно она и позволяет мне слышать… да, да… слышать голос, который шепчет… но мне надо сосредоточиться… чтобы понять… он готов назвать имя убийцы. Да, я тоже готова! Я слушаю тебя! Сейчас я раскрою свои чакры и дух его войдёт в меня!

– Пошло звучит, – Бер склонил голову к плечу. – На месте духа я бы не стал… а то войди-выйди… какая-то совсем порнография получится.

Меж тем Галина-Эсмеральда бочком приблизилась к яме, простёрла над нею руки с растопыренными пальцами и возопила:

– Дух! К тебе взываю! Восстань же…

Барсук шелохнулся и открыл глаза.

– Восстань и укажи нам на своего убийцу! Я повелеваю! Именами…

Она запрокинула голову, неподвижным взглядом вперившись в небеса, где-то там, в вышине, а потому и не заметила, как попятились от могилы с мёртвым барсуком полицейские. Кто-то и к табельному потянулся. Меж тем барсук сел в могиле, поправил лапкой сползший шарфик и, неловко отряхнувшись выбрался.

– Снимай… снимай… – репортёрша побледнела, как полотно, но с места не сошла.

– Удивительный профессионализм, – отметил Сашка. – Надо будет переманить… а что? Какие кадры! Хороший репортёр – это тоже талант и редкий… пусть вон в мирных целях всякую фигню сочиняет.

– Итак, мы с вами видим невозможное! Невероятное! – с немалым энтузиазмом возопила репортёрша, нарушив мрачное очарование момента.

Эсмеральда открыла глаза.

– Как, повинуясь слову великолепной Эсмеральды…

Та икнула.

– …мертвый реликтово-саблезубый барсук-оборотень восстал…

Зверь и вправду оказался почти с человека ростом. С шерсти его сыпались комья сырой земли и листья.

– Иди… – Эсмеральда снова икнула, моргнула и осознала, что нападать барсук не спешит. А потому попыталась воспользоваться ситуацией. – Яви же нам убийцу!

Барсук кивнул, словно понял.

И повернулся к Ивану спиной, чтобы неспешно, вразвалку, направился туда, где стояли полицейские.

Бахнул выстрел.

Другой.

Кто-то завизжал, но большею частью люди быстро и молча ринулись в рассыпную. А вот Тополев остался. Барсук подошел к нему и протянул зажатые в лапке цветы…

И упал.

– Мирон, – сдавленный голос репортёрши нарушил тишину леса. – Если ты не снял, лучше сам в яму закопайся…

– Это… что было? – Маруся вцепилась в руку Ивана.

– Это? – он явно смутился, но ответил шёпотом: – Ты только не пугайся… бабушка… ну она иногда шутит. Просто у некромантов чувство юмора… очень своеобразное.

Бабушка, обмахиваясь пластиковым веером, подмигнула…

Вот тебе и почтенная дама…

Воспитание.

Приличия.

Как ему мышь в гостиную запускать, так нехорошо. А как ей восставшим барсуком пугать народ, выходит, можно? Хотя… глядя на бледного, пытающегося забраться на сосну, Пантелеймонова, Иван с трудом сдержал улыбку.

Пожалуй, оно того стоило…

Глава 13. В которой рассказывается про чиновников, богатырей и сублокальные аномалии

Какие фантазии я хотел бы воплотить в постели? Поспать часов 8 кряду.

О сложной жизни взрослых людей

В здании городской администрации Конюхова было тихо и прохладно. Свежий ветерок, пробиваясь из щелей кондиционера, окутывал помещение, слегка тревожа ровные кудельки волос госпожи Нахимовой, что восседала во главе стола. Зал для совещаний был велик, но и кондиционеры поставили в кои-то веки приличные.

– Итак, – сказала госпожа Нахимова, отрывая взгляд от бумаг и обводя им собравшихся. – Я хочу знать, чья это была идиотская инициатива? Какой, на хрен, послезавтра фестиваль?

– Национальной песни и пляски, – отозвался Пётр Игнатович, второй зам, втягивая голову в плечи. – Поступили… запросы от населения…

– Куда?

– Туда, – первый зам попытался ослабить узел галстука и ткнул пальцем в потолок. – Похоже, просто совпало так… у них вон бюджет неизрасходованный… наверняка, списать надо. Может, ревизия внутренняя или ещё напасть какая, не приведи Боже.

Он и перекрестился от избытка эмоций.

Все задумались.

Мысли о внутренней ревизии и проверках заставляли остро ощутить собственную беззащитность и в целом портили и без того не слишком хорошее настроение.

– Ладно, – произнесла госпожа Нахимова. – Если ревизия… проведём. Что делается?

– Так это… сцены возводим. Там обещали прислать музыку, звукорежиссёра и прочую ерунду. Плакаты печатаем, макеты скинули.

– Скоро они…

Что-то во всём этом происходящем госпоже Нахимовой категорически не нравилось. И недовольство то и дело проскальзывало в и без того резких чертах её лица.

– Так… может, где в другом месте готовили? А там не задалось. С другой стороны, деньги уже поступили.

Это было подозрительнее всего.

Хотя… если там ревизия… небось, всунут этот хренов фестиваль задним числом в список запланированных мероприятий и честно скажут, что так оно вот и было. Запланировано. А потому и финансирование из государственной казны выделено… и к ним-то никаких претензий.

А это местные власти не сумели распорядиться.

Не израсходовали бюджет.

Сны о неосвоенном бюджете порой снились Нахимовой, и тогда просыпалась она в холодном поту, с немеющими пальцами на ногах и мыслями об отставке. Вот, похоже, сны и сбываются.

И холодком по спине тянет.

Или это от кондиционера?

– Кстати, по сценарию и творческие коллективы приглашены. Сегодня и вовсе доставят креативщиков. Вертолётом! – второй помощник тоже палец к потолку поднял. – Настоятельно рекомендовано прислушиваться…

– Прислушаемся, – согласилась Нахимова. – Всенепременно прислушаемся… кто там занимается возведением сцен?

– Вельковские, – первый помощник глянул в бумаги. – А за лоточную торговлю отвечать…

Совещание пошло в обычном режиме, и даже беспокойство, которое испытывала Нахимова, будто бы отступило. И вправду… бывает… всякое бывает…

Даже государственные деньги, которые нуждаются в срочном освоении.

Мысль пошли о Вельковских и о том, что ещё с прошлого подряда те изрядно Нахимовой задолжали, но не побоялись, сволочи такие, сунуться. Никак через Петьку, который вон, в бумажках копошится. Все знают, что он с племянницей Вельковского роман крутит. Но одно дело шуры-муры, а другое – подряды выгодные раздавать да через начальственную голову.

Надо будет намекнуть и ему, и Вельковскому, что так дела не делаются.

С торговцами уже Лёнька сам разберется, этот, даром что неказистый, но хваткий и сообразительный. Да и на Петьку поглядывает ревниво, сам желает из второго помощника в первые выбраться. Он бы и Нахимову потеснил, честолюбивый засранец, но кто ж ему даст.

Люди…

Людишки… только надо будет Тополеву позвонить, сообщить… конечно, недоволен будет, потому как договор был о том, что не стоит внимание излишнее привлекать, а где фестиваль, там, чай, и пресса, и всякое иное… но тут уж понять должен, что Нахимова не виновата.

– А из выставки разнорядку устроим, с окрестных хозяйств. У нас тут пять фермерских числятся, дотации получают, пусть коров и привозят, – продолжал тем временем Пётр, уже совсем расслабившись. – Фермы молочные опять же… Свириденко стенд поставит?

– Поставит, поставит, – заверила Нахимова. И лежавший рядом телефон тренькнул.

Тот особый телефон, который она всегда с собой носила, но он большею частью пребывал в дрёме. А тут вот взял и тренькнул.

И душа мигом ушла в пятки.

– Вы тут… – сообщение Нахимова прочла до того, как оно исчезло, стёршись из электронной памяти. – Дальше решайте… а мне выйти надо.

– Так с местом определиться надо! В городе мало… эти, креативщики, поле хотят! Чтоб за городом и побольше…

– Вот и с полем решайте!

– Тогда надо будет транспорт организовывать…

– И с транспортом! – страх сменялся раздражением и снова страхом. – Что вы в самом деле как дети малые…

Она поднялась, пожалуй, слишком даже поспешно, но господин не терпел промедлений. И уже в коридоре, прикрыв за собой дверь, Нахимова перешла на бег. Бежать в узкой юбке и на каблуках было крайне неудобно, но страх заставлял мириться с неудобствами.

Её уже ждали.

– Господин? – она остановилась в дверях своего особого кабинета, расположившегося в отдельном закутке. Да и кабинетом это назвать сложно.

Так, комнатушка.

Защищённая.

Особо защищённая и лично господином. Но сейчас в ней был не он.

– Госпожа, – промурлыкала Офелия. – Думаю, так будет правильнее… вы проходите, Марьяна Васильевна, присаживайтесь…

Два кресла.

Стол.

И холодильник в углу, где хранились стеклянные бутылки с минеральной водой и маленькие чёрные флаконы, один из которых Офелия и держала. Она перекатывала его в тонких пальчиках, будто играя.

– Доброго дня, госпожа, – Нахимова послушно опустилась в кресло.

И руки на коленях сложила.

– Ваш отец…

– Немного приболел. Вы же знаете, что здоровье – вещь на диво хрупкая… сегодня оно есть, а потом раз и нет…

Пальчики разжались, и сердце Нахимовой оборвалось. Но Офелия поймала флакон, не позволив ему коснуться пола. Да и вряд ли бы он, упав, разбился. Их ведь делали весьма прочными, ибо нельзя было рисковать тем, что находилось внутри из-за такого пустяка, как трещина в стекле.

– Сочувствую…

– Я передам папеньке, – пообещала Офелия, глядя прямо и спокойно. – Но ему хотелось бы знать, что тут происходит.

И вопрос был задан холодным тоном, таким, что Нахимова против воли вытянулась. А ведь прежде ей казалось, что Офелия – просто наглая не слишком умная особа, которая только и умеет, что папенькины деньги проживать.

– Фестиваль… всероссийский… народной песни, – слегка запинаясь, произнесла она. – Пришёл приказ сверху провести. И поскорее… там у них какая-то путаница… деньги выделили и не освоили, а теперь вот надо и в срочном порядке.

– Понимаю. Везде бардак, везде беспорядок… – Офелия кивнула и поставила флакон на столик. – Что ж, как ни странно, оно даже на руку… фестиваль… это ведь гости?

– Не уверена. Обычно ведь заранее рекламу дают, чтоб люди узнали, спланировали и добраться успели. А тут… – Нахимова успокаивалась. В конце концов, какая разница, с кем работать? Она своё дело знает, выполняет и местную администрацию держит на коротком поводке. Так что бояться нечего. Ей совершенно точно нечего бояться. – Артистов пришлют, и те… какие-то силачи или семинаристы. Кто их поедет слушать-то? Или вот звонари. Что тут звонарям делать? Похоже собрали всех, до кого дотянуться сумели, чтоб дыру закрыть и отчётность привести в порядок. Нет, мы-то подвоз организуем. Дадим разнорядку на предприятия и конторы, пригласительные…

– Ничего, – улыбка Офелии стала ещё шире. – Нам и звонари с семинаристами сгодятся…

– Сегодня ещё креативщики приедут, оценивать там… написали, что им поле нужно, рядом с городом. Они там хотят историческую реконструкцию провести ярмарки, чтоб с хороводами и боями…

– Поле? Рядом с городом? – Офелия просто засияла от непонятной радости. – Будет им поле рядом с городом! Есть тут у меня на примете одно найчудеснейшее поле.

А потом добавила:

– И реконструкцию проведём… всенепременнейше. Очень даже историческую.

Полковник Романенко прошёлся вдоль шеренги. И обратно. Наконец, остановившись, он хмуро глянул на бойцов.

– Итак, – в горле чуть запершило, и он откашлялся и повторил. – Итак… Работа предстоит сложная. Условия… Нестандартные. Прикрытие… В общем, необходимо поделиться на три группы. Сами выбирайте, кого и куда… Варианты имеются следующие.

Верный адъютант подал папку, раскрыв которую полковник всё-таки закашлялся. Потом снова обвел шеренги бойцов помрачневшим взглядом.

– Отменяется, – проворчал он. – Подерётесь ещё. Березинский, твои в полном составе идут в богатыри. Будете у нас народный творческий коллектив «Богатыри-затейники».

– А что затевать станем? – донеслось от шеренги.

– А вот, что командование прикажет, то и затеете! – полковник нахмурил брови. И кивнул, когда раздалось:

– Рады стараться…

– Вот-вот… правильное настроение. Степанюк… а твои пойдут за мальчиков-семинаристов.

Степанюк обернулся, пытаясь понять, серьёзно ли оно.

– Эти? – уточнил он, потому как случалось в жизни всякое, но вот чтобы начальство с верными людьми так обходилось.

– Эти, эти… особенно вон тот, – от намётанного глазу полковника Романенко ничто не могло укрыться. – С неуставною стрижкой…

– Пятименко!

– Я!

– Он, – Романенко папочку адьютанту вернул. – Точно он. Ты только погляди, Степанюк, какая у него рожа… одухотворённая!

– Это с похмелья, господин полковник! – гаркнул Пятименко.

– Бывает. Главное, сейчас в казармы возвернёшься, в зеркало глянешь и запомнишь… и вот завтра, Степанюк, чтоб у всех такие рожи были.

Строй загудел и даже оживился, но людским надеждам не суждено было исполниться.

– Только без похмелья!

– Как без похмелья? – удивился даже Степанюк.

– А вот как-нибудь так! Откройте в себе там… не знаю… души прекрасные порывы! И да, не забудьте с Левицкого стрясти, что положено. А то духовность духовностью, но чувствую, огневая поддержка тоже лишнею будет… без огневой поддержки, если так-то, духовность очень нестойкою выходит. Да…

Он развернулся, явно намереваясь уйти, но был остановлен протяжным и преисполненным печали голосом Вязина:

– А мы куда?

– Вы? – Романенко обернулся. – Ах да… вы… вы у нас будете «Весёлыми колокольчиками»

– Колокольщиками, – поправил адъютант, но заработал мрачный взгляд. Полковник же, разомкнув губы, соизволил выразить общее мнение:

– Один хер… что стали? По местам… богатыри-семинаристы…

– Они уехали, – произнесла Маруся поражённо, словно не до конца готовая поверить, что все эти важные люди, которых в конечном итоге даже удалось собрать по лесу – Бер очень надеялся, что всех – взяли и просто уехали.

Кроме репортёрши.

Та вот что-то доснимала на краю конопляного поля, правда, не настолько близко, чтобы конопля её ухватила. Жаль… появилась даже мыслишка слегка поспособствовать более близкому знакомству, но Бер её отбросил.

Коноплю жалко.

Кто знает, чего эта самая репортерша там, у себя, ела-то. Может, она вообще теперь ядовитая.

Оператор прыгал то тут, то там.

И даже Яшку, который не выдержал, из конопли высунулся, чтоб поглядеть на странных людей, гонять не стал, но угостил горбушкой хлеба.

Неплохой, наверное, человек.

А что всякую хрень снимает, так работа же ж…

– Слушай, – спохватился Бер и отвлёк Его императорское Величества от мыслей, то ли тягостный, то ли ещё каких. – Это ж по телику покажут…

– Ну… может быть.

– Она и тебя снимала.

– Ага.

– И не боишься?

– Чего?

– Что тебя по телику покажут. Это ж Р-ТВ полстраны смотрит.

– Больше, – уверенно ответил Александр. – Ты бы видел, какие у них рейтинги…

И вздохнул, явно о них и печалясь.

– Так и тебя тогда полстраны увидит. В нынешнем обличье и… узнает кто-то всенепременно. Странно, что эти не узнали.

– Не, это как раз нормально, – Александр, приложив руку к глазам, щурился и смотрел вдаль, вслед уехавшим машинам. – И если покажут, тоже никто не узнает… ну, кроме маменьки. А она привычная уже.

– Почему?

– Так… ты открой официальный портрет.

– Связи нет, – буркнул Бер.

– А… тогда я, – Александр зашёл на сайт дворца и раскрыл страницу имени себя. – Во… полгода тому снимали. Похож?

Портрет был солиден.

И император тоже.

Он стоял в пол-оборота и смотрел на подданных будто бы свысока. И читалась во взгляде мудрая мудрость и некоторое даже снисхождение к неразумным детям, коими ему случилось править. Сиял золотом парадный мундир. Сиял каменьями эфес шпаги.

В общем, всё сияло и так, что через экран слепило.

Но главное…

– Ты не похож! – Бер с ясностью осознал это. Потом посмотрел ещё раз.

На портрет.

На Императора.

И снова на портрет.

Черты лица Александра… да обыкновенные, какие-то среднестатистические и отвратно незапоминающиеся, тогда как у того, на портрете, они были словно бы жёстче.

И ярче.

– Когда… в общем, когда отца не стало, я был молод. Ещё моложе, чем сейчас. И это вызывало некоторые… сомнения. И пиарщики предложили немного портреты усовершенствовать… в общем, чтоб народ не переживал, что править будет слишком молодой император. Солидности там добавить. Как они сказали, визуально наделить весом и харизмой.