Ментор

© Марк Арнаутов, 2025

ISBN 978-5-0065-7568-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Екатерине – любимой жене и другу

ГЛАВА 1

В предрассветных сумерках, по заснеженной 2-й Линии Васильевского острова, в направлении «Большого», медленно плыла серая фигура. Этот таинственный силуэт стал неотъемлемой частью зимнего пейзажа, особенно в ранние часы, когда улица, окутанная белоснежным покрывалом, превращалась в умиротворённый тихий коридор. Лишь изредка эту безмятежность нарушали машины скорой помощи, бесшумно скользящие к детской больнице, находящейся чуть дальше.

Снег падал, как отвергнутые Богом молитвы, и сквозь его пелену проступал силуэт мужчины среднего роста в осеннем пальто. Особенно выделялся его пёстрый шарф – длинный, тонкий, небрежно обвивающий шею, словно последняя память о прежней жизни.

Рядом с призрачной фигурой брёл худощавый серый пёс – типичный представитель городской фауны, без родословной и претензий. Их неспешный дуэт был удивительно гармоничным – два существа, для которых время потеряло всякое значение.

На первый взгляд картина выглядела обыденной – просто некий гражданин выгуливает своего четвероногого друга перед началом трудового дня – явление, весьма распространённое в утренние часы. Однако нечто экстраординарное всё же присутствовало. Его суть заключалась в том, что за псом по девственно-белому снегу тянулась изящная цепочка следов, тогда как за мужчиной не оставалось ни малейшего отпечатка. Объяснение этому феномену было поразительно простым и одновременно сложным: мужчина в материальном плане уже не существовал, скончавшись довольно давно. Вследствие чего его не тревожили ни холод, ни трудовые обязательства. Разумеется, он испытывал острую ностальгию по ощущению хрустящего снега под озябшими ступнями и ледяного ветра, ласкающего его сухощавое лицо, но вероятности возвращения подобных ощущений, к прискорбию, не было.

Что касается собаки – она ему не принадлежала. Однако если бы кто-нибудь поинтересовался её происхождением, то он услышал бы следующую историю: примерно полгода назад, в один из летних дней, прогуливаясь близ площади Ленина, мужчина боковым зрением заметил, что четвероногое существо просто следует рядом. Что в этом необычного? Собаки также имеют обыкновение совершать променады. Изначально он счёл это совпадением, но когда изменил направление движения, пёс повторил его манёвр. Аналогичная ситуация повторилась ещё несколько раз. Остановившись у монумента вождю революции, мужчина обнаружил, что и собака замерла. Не выдержав, он посмотрел прямо в глаза животного, которое незамедлительно ответило взаимностью. Этот момент вызвал в душе мужчины поразительное смешение противоречивых эмоций: тревогу, проблеск надежды, недоумение и растерянность. Так они и пребывали некоторое время, глядя друг на друга. Пёс, ощутив неловкость ситуации, отвернулся, изобразив внезапный интерес к гуляющему недалеко голубю. Само собой, пернатый не вызывал у него никакого интереса, а последнему было и вовсе плевать на присутствие собаки. Столь явное пренебрежение оказалось непереносимым для пса, и он разразился лаем. Этот инцидент только усилил замешательство призрака – ведь живые существа не должны были его видеть! Осознание этого повергло призрака в шок, но природное спокойствие взяло верх в этой непростой борьбе. Так началась их удивительная дружба, преодолевшая границу между мирами живых и мёртвых.

С того памятного летнего дня эту парочку можно было видеть вместе в самых разных уголках Васильевского острова. Призрак, освобождённый от земных забот, показывал своему новому и единственному другу потаённые места старого Петербурга. Пёс, казалось, с неподдельным интересом следовал за ним по узким проходным дворам, где ещё сохранились отголоски былых времён.

Их странный тандем привлекал внимание других призраков, населяющих старинные здания острова. Некоторые из них пытались заговорить с необычной парой, однако мужчина оставался слеп к их присутствию, а пёс, обладая удивительной способностью ощущать тонкую грань между мирами, выказывал им явное недоверие. Он признавал лишь своего молчаливого спутника, словно между ними протянулась незримая нить таинственного родства душ.

Летом, по вечерам, они часто сидели у парапета набережной, наблюдая за проплывающими кораблями. Призрак иногда рассказывал истории из своей прежней жизни, а пёс, склонив голову набок, внимательно слушал, словно понимая каждое слово. В такие моменты казалось, что граница между мирами становится особенно тонкой.

Местные жители привыкли к одинокому псу, который, казалось, гулял сам по себе, иногда замирая без видимой причины или резко меняя направление, словно следуя за невидимым поводырём. Добрые души подкармливали его, но собака никогда не задерживалась надолго рядом с живыми людьми, храня верность своему призрачному другу. Так и продолжалась их необычная дружба, соединившая два мира – материальный и потусторонний, напоминая, что настоящие чувства не знают границ между жизнью и смертью.

В череде своих посмертных «циклов» мужчина называл себя разными именами, но сейчас остановился на имени Евгений. Выбор нового имени всегда зависел от настроения и места начала очередного «цикла» – загадочного периода его существования, о котором стоит поговорить отдельно.

Внешность Евгения была неприметной: среднего роста, с острыми чертами бледного лица, украшенного неизменной лёгкой небритостью. В своё время, при жизни, ему очень неосторожно сделали комплимент по поводу того, что она ему очень идёт. И это прочно осело в его сознании. Такие, казалось бы, незначительные вещи «врезаются» только при воздействии каких-то дополнительных, но очень важных факторов. Знаете – из серии «в нужное время, в нужном месте». Помимо среднего роста, Евгений обладал менее средним телосложением и уж совсем «менее средним» характером. Единственное, что в нём было более, чем среднее – это чувство юмора. Само собой – в основном «чёрного». Единственной выдающейся чертой были его глаза – пронзительные, холодные, цвета петербургского неба.

Его спутник, названный Евгением просто «Пёс» – имя, выбранное скорее от безразличия, чем от недостатка воображения – периодически исчезал в поисках пропитания, которое от Евгения, по понятным причинам не поступало. Однако неизменно возвращался, словно невидимая нить связывала их судьбы. Их общение было немногословным, ограничиваясь короткими взглядами и молчаливым пониманием.

Редкие граждане уже начинали появляться на улице, отчего Евгений невольно поморщился. Это то чувство, когда театральная постановка закончилась, унося с собой волшебство, при котором в тишине существовал только ты и какая-то история, сыгранная на сцене актёрами. И вдруг свет зажигается, и вся толпа бежит в сторону гардероба. Добро пожаловать обратно в социальную реальность. Театр занимал особое место в его посмертном существовании – за более чем 200 лет он посетил неисчислимое количество постановок, став невидимым, но крайне взыскательным критиком, чьё молчаливое неодобрение всегда оставалось незамеченным для зрителей и актёров.

Конечно, читатель может и даже должен задаться вопросами: «А кем же является наш герой?», «Хороший он или плохой?». Отвечая на первый вопрос, стоит отметить, что Евгений был не одиноким представителем своего «вида». Более детально? Хорошо.

К теории «видов» они, безусловно, не имеют никакого отношения, но определению и классификации всё-таки поддаются. Существует особая категория духов, именуемая «Менторами» – это души людей, не реализовавших при жизни свой творческий потенциал и очень сожалевшие об этом. Конечно, при условии, что этот потенциал действительно был. Вы и сами знаете, как это обычно происходит: нет времени, нет настроения… Всегда найдётся причина. Но время неумолимо течёт. В эти редкие дни вы даёте волю творчеству, но и эти дни случаются всё реже и реже. Родные и друзья оценивают созданное вами и обязательно хвалят. Не без повода, конечно. Вы тоже этому радуетесь, но с некоторой грустью, подсознательно понимая, что этот раз, скорее всего – последний. А потом, в конце, на закате вы понимаете, сколько всего можно было реализовать и что ничего по-настоящему этому не мешало. Интересней можно было прожить. Что-то оставить после себя. Вот бы отмотать…

Менторам второй шанс был дан. И к счастью, и к сожалению. Но реализовать его они могут только в отношении ныне живущих людей. Их задача – зажечь искру в человеке, которого они выбрали, влияя каким-либо образом на события в их жизни. Почему «к счастью»? Ты можешь разбудить и развивать в другом человеке то, что не смог или не захотел когда-то реализовать в себе. И, насладившись проделанной работой, уйти, наконец-то обретя покой. Почему «к сожалению»? Если выбранный тобой человек поступит со своим даром так же, как и ты в своё время – начнётся новый цикл, но уже с другим человеком и, скорее всего, в другом месте. И так до бесконечности. Кстати, самое время упомянуть о некоторых аспектах их жизни. Их существование циклично и парадоксально. Во-первых, непонятным образом, при «перерождении» у них всегда был какой-то важный для них предмет. То, что являлось для них «отдушиной». Звучит немного с издевкой, но это можно было назвать некоторой компенсацией. Этот предмет обладал теми же самыми свойствами, что и его материальный вариант, используемый живыми. У Жени это – табак. Он был заядлым курильщиком и вообще не представлял свою жизнь без этого процесса. Пристрастился он к нему во время своей службы на «Нептуне». Он с теплотой вспоминал те моменты, когда они с друзьями-матросами собирались на палубе, весело обсуждая разные истории из их морской жизни. В разные эпохи менялось и содержимое его кармана – трубки, папиросы, а теперь вот и сигареты. Оставалась лишь тоска по настоящему, крепкому табаку прошлого. Современные сигареты вызывали у него только усмешку по сравнению с тем – «настоящим» табаком. Во-вторых – Менторы существуют по строгим правилам: могут ограниченно взаимодействовать с физическим миром, но только тайно, под страхом немедленной смены цикла. И, в-третьих – один раз за цикл им разрешалась полная материализация в критической ситуации. Происхождение этих законов остаётся тайной для Менторов, хотя они и осознают существование некой высшей силы, каким-то образом управляющей этими процессами.

Классификация. С этим – проще. Менторы специализируются по профессиям, соответствующим их нереализованным талантам, но их количество ограничено, что заставляет тщательно выбирать подопечных, стремясь избежать неудачи и нового цикла. Евгений, размышляющий об этом на Университетской набережной среди пробуждающегося города, переливающегося всеми оттенками серого, не мог похвастаться успешной карьерой наставника. Также абсолютно справедливо задаться вопросом: а какой квалификации наш герой? Евгений был личностью многогранной. Он очень любил музыку, с одинаковой лёгкостью слагал стихи и несложные произведения. Конечно, он не был гением при жизни, но освоил вполне приличный уровень. Настоящей же его страстью являлась живопись. Он рисовал при любой возможности и при любой свободной минуте. В любом месте и настроении. Скорее всего, и выразительность его взгляда была связана с тем, что с детства он очень внимательно изучал окружающий мир, выискивая глазами какие-то мелкие, но очень важные детали. Он всегда искал гармонию во всём и, находя её, получал практически физическое удовольствие. В те моменты, когда он рисовал, можно было подумать, что краски сами ложатся под его кистью, а он являлся скорее «состоянием и чувством», чем просто человеком.

Вопрос о моральном облике Евгения остаётся открытым – как любая сложная личность, он был соткан из противоречий, и читателю предстоит самому определить баланс света и тени в его характере, познакомившись с этой историей целиком.

Евгений медленно брёл по набережной, наблюдая, как первые лучи солнца окрашивают гранитные парапеты в тёплые тона. Его мысли были заняты предстоящим выбором нового подопечного. За свою долгую посмертную «карьеру» он уже бесчисленное количество раз терпел неудачу, и каждый новый «цикл» давался ему всё тяжелее. Пёс, идущий рядом, казалось, чувствовал настроение своего призрачного спутника и старался держаться ближе.

Университетская набережная всегда привлекала особый тип людей – студентов, преподавателей, да и просто творческих личностей. Среди них наверняка были те, кто нуждался в менторстве – той самой «искре», которую Евгений мог зажечь. Теперь, наблюдая за спешащими на занятия студентами, он искал в их лицах отражение того же огня, который когда-то горел в нём самом. Некоторые проходили мимо, погружённые в свои телефоны, другие оживлённо обсуждали предстоящие лекции. Он научился замечать особые знаки: задумчивый взгляд, потрёпанный блокнот в руках, случайно обронённую фразу. Утренний Петербург словно помогал ему в поисках, создавая особую атмосферу творческого пробуждения. Зимняя дымка над Невой, силуэты сфинксов, здание Академии художеств – всё это складывалось в идеальные декорации для начала новой истории наставничества. Остановившись, Женя с профессиональным восхищением отметил богатую палитру зимней Невы, пока Пёс наблюдал за воронами, разгуливающими по парапету. Сейчас он размышлял о своём возвращении в Петербург, где он уже бывал в середине 19-го века. Тогда он познакомился с городом «в целом», теперь же появилась возможность узнать его «в частности». Город изменился, но его виды остались прежними, что давало призраку некое ощущение стабильности.

– Ну, хоть что-то остаётся прежним, – пробурчал Женя Псу, закуривая и уже собираясь двигаться дальше. Но случилось то, к чему он, мягко говоря, готов абсолютно не был. – Уильям?

Этот голос врезался в него так же, как и то ядро, выпущенное с «Санты-Аны». Он знал его. Он помнил его… через столько лет! Но, как было сказано ранее, наш герой умел управлять своими чувствами.

– Евгений, – довольно сухо уточнил он, неторопливо поворачиваясь на голос. Это явно смутило ту, которая к нему обращалась.

– Не поняла…

– Это и не обязательно.

Так как Женя знал обладательницу этого голоса, а мы нет, стоит вкратце её описать. Притом очень даже стоит! В отличие от него, с его средней внешностью, у Мики внешность была очень даже запоминающаяся. Она являла собой удивительное сочетание южной и северной красоты. От испанской матери она унаследовала роскошные чёрные волосы – густые, вьющиеся, крупными волнами, спадающими на плечи. Эти волосы, казалось, жили своей жизнью, создавая причудливый ореол вокруг её лица. Глаза – подарок отца из Северной Европы – были удивительного голубого цвета, но не холодного и пронзительного, а мягкого, словно предзакатное небо над фьордами. Эта необычная комбинация сразу привлекала внимание. Благородный римский профиль с характерным носом гармонично вписывался в утончённое лицо с лёгким смуглым оттенком. Обычно её облик дополняла искренняя, подкупающая улыбка, способная растопить любой лёд, однако в моменты задумчивости или растерянности, как сейчас, её лицо приобретало особую, трогательную беззащитность.

– И как давно? – растерянно спросила Мика.

– Сложно сказать. Я давно не считаю время. Не вижу смысла.

– Хорошо, допустим. Тогда сразу второй вопрос: что это за собака и почему мне не кажется, что она смотрит именно на меня? Она ведь живая?

С этим сложнее, – пожал плечами Женя, посмотрев на Пса. – Да, тебе не кажется, но объяснить это я тебе не смогу. Просто как-то так сложилось.

– Что значит – сложилось? Никогда не складывалось и тут – на тебе?

– Все имеющиеся вопросы ты можешь адресовать лично ему. Я информацией не владею.

– Опять не поняла. Он что, ещё и разговаривает? – уже абсолютно растерянным голосом спросила Мика.

– Само собой. И птицы тоже разговаривают. Просто мы не понимаем, о чём.

– Ах ты… – начала было злиться его подруга, но, подойдя ближе, обняла Женю и прижавшись, добавила:

– Я очень рада тебя видеть.

Женя, само собой, ответил ей взаимностью. Они были старыми друзьями. Романтических отношений у них не было, и быть не могло, но дружеские были весьма прочными.

Познакомились они осенью 1897 года, в испанской Малаге, во время очередного цикла. Менторским профилем Мики была поэзия. В то время она работала с одной швеей, но, как мы понимаем по сегодняшней встрече, та девушка приняла решение не развивать свой дар, сосредоточившись на работе. Потенциал девушки был настолько же большим, как и её бедность. Мике было очень приятно с ней работать, но подсознательно она понимала, что эта работа окончится ничем. Швея забеременела и прекрасно понимала, что будущему ребёнку она, конечно, сможет сшить одежду из обрезков, принесённых с работы, а вот накормить его стихами, пусть даже и хорошими, у неё не получится. Поэтому выбор был очевиден, и Мика была к нему готова.

Вообще, смешение северной и южной крови создало в характере Мики уникальный баланс противоположностей. От испанской линии она унаследовала страстность в творчестве, эмоциональную глубину и способность чувствовать поэзию всем существом. Эта часть её натуры проявлялась в работе с подопечными через яркие метафоры и насыщенные образы. Северные же корни внесли в её характер сдержанность, способность к глубокому анализу и терпеливому наставничеству.

Как Ментор-поэт, Мика обладала редким даром сочетать эмоциональное и рациональное. Она могла как вдохновить внезапным порывом, так и терпеливо оттачивать технику стихосложения. Её подход к менторству отличался особой гибкостью: для одних подопечных она становилась пламенной музой, для других – мудрым наставником, умеющим найти точные слова поддержки. В отличие от многих менторов, специализирующихся на одном стиле или направлении, Мика могла работать как с классической поэзией, требующей строгой формы и дисциплины, так и с авангардными экспериментами, нуждающимися в полной свободе самовыражения.

Двойственность её природы проявлялась и в способности переживать неудачи: южная страстность заставляла глубоко чувствовать каждую потерю таланта, но северная рассудительность помогала принимать выбор новых подопечных и находить силы для новых циклов.

Постояв какое-то время в объятиях, Женя предложил немного прогуляться по набережной, что было воспринято Микой с радостью. Пёс, до этого очень внимательно изучающий неожиданную гостью встал, отряхнулся от снега и неторопливо поплёлся за ними.

– Как его хоть зовут?

– Ну, сам он не представился, а я его называю просто: Пёс

Очень оригинально. Ждала от тебя немного большего – рассмеялась она, беря его под руку.

В промозглый весенний вечер 1805 года семья плотника Артура Уили собралась за ужином, который, как и жилище, где он подавался, был весьма скромным. Главным кулинарным секретом их сегодняшнего блюда, как обычно, было – «что в доме нашлось». Старый дубовый стол, сработанный умелыми руками хозяина дома, был свидетелем многих семейных бесед, но сегодняшняя обещала быть особенной. Воздух в комнате словно сгустился от тяжёлых мыслей Артура, чьё хмурое лицо выдавало внутреннюю борьбу.

– Дорогой, что-то случилось? – спросила Мелони, его жена

– Не делай вид, что ты не знаешь, о чём я думаю. У нас одна проблема на все времена, – ответил Артур, отхлебнув пиво.

– Я понимаю, но иногда ведь можно и просто посидеть, не думая о деньгах?

– Рад, что для тебя это не является проблемой. А я вот не знаю, как мы переживём следующую зиму, – издалека начал Артур, продолжив: – Но выход есть.

Все члены семьи опасливо затихли, глядя в свои тарелки, в ожидании озвучивания отцом семейства этого самого «выхода».

– Корона платит неплохие деньги за службу… Не могу сказать, что это решение далось мне легко, но оно принято. Уильям должен пойти служить во флот!

Мелони побледнела и замерла с полуоткрытым ртом.

– Но его уже приняли в академию! Немногие семьи могут этим похвастаться!

Крепкий дубовый стол, творение рук Артура, выдержал яростный удар кулака хозяина.

– Я не собираюсь ни перед кем хвастаться! Я несу ответственность перед вами, и именно я буду принимать решения! А если Уил не согласен с ним, он может жить как ему угодно, но за пределами этого дома. Тем более что служить ему надо будет не до конца жизни. Продолжить обучение он сможет и через пару лет, если захочет. Рисовать за это время он точно не разучится.

Уильям, слушая отца, был погружён в созерцание причудливого узора на столешнице. Решение он тоже уже принял. В его юном воображении служба на флоте рисовалась приключением, возможностью увидеть мир и вернуться в академию уже опытным, повидавшим жизнь мужчиной, чьи морские зарисовки будут вызывать восхищение. Девушки будут приставать к нему с просьбами рассказать «про другие берега», а парни спрашивать про службу. В любом случае – почёт и уважение. И деньги, разумеется

– Хорошо, отец. В ближайшее время я решу этот вопрос.

– Вот и отлично, – уже спокойным голосом, с явным облегчением ответил отец. – Молодец!

Уильям сдержал слово, данное отцу, и буквально через несколько дней устроился лэндсменом на линейный корабль второго ранга с внушающим доверие названием – «Нептун». Отец обрадовался жалованию сына в 14 шиллингов (минус 6 пенсов за содержание), ну а когда узнал про возможные «призовые», широко улыбнулся, что случалось с ним крайне редко, и даже пригласил сына выпить пива в местной таверне, чего не случалось с ним вовсе.

Мать же, наоборот, замкнулась в себе. Всё чаще её можно было заметить с красными от слёз глазами. Конечно, она не хотела отпускать сына, но при этом понимала, что Артур всё-таки прав. Финансовое положение у них было крайне плачевным. Дочери подрастали, а вместе с ними росли и расходы на них. Да и вообще… Вопрос был уже решён и обжалованию не подлежал. Теперь она, как и подобает хорошей матери, будет ждать сына домой и молиться. Просто чаще обычного. Что же касается двух младших сестёр Уила, они довольно плохо понимали происходящее. С одной стороны, вид довольного отца успокаивал их, но с другой – часто плачущая мать. Они очень любили брата и, конечно, были расстроены предстоящей разлукой. Уильям проводил с ними много времени, значительно больше, чем их отец, но это объяснялось тем, что отцу приходилось работать практически каждый день, с утра и до позднего вечера. Но, чтобы хоть немного скрасить расставание, Уильям пообещал им привезти много морских сувениров, что было воспринято с большой радостью. Сёстры начали наперебой перечислять, что именно он должен привезти, и чтобы он обязательно это записал, а то забудет.

Рассвет 19 мая 1805 года застал семейство Уили в тихой суматохе сборов. Тусклое утреннее солнце едва пробивалось сквозь низкие облака, словно сама природа разделяла грусть прощания. Отец, пытаясь скрыть волнение за привычной суровостью, ограничился крепким рукопожатием и скупым «Удачи, сынок». Младшие сёстры, ещё не осознающие всей серьёзности момента, обнимали брата, пряча заплаканные лица в складках его одежды. Их детские сердца чувствовали, что привычный мир вот-вот изменится навсегда.

Особенно пронзительным было прощание с матерью. Мелони, прижавшись к груди сына, пыталась запомнить каждое мгновение этого момента. Её сердце сжималось от необъяснимого предчувствия, которое она гнала от себя, списывая на обычную тревогу. Их молчаливые объятия прервал нетерпеливый голос отца, хотя времени до отправления оставалось предостаточно.

«Нептун» встретил нового члена команды во всей красе: высокие мачты, словно вырастающие из утреннего тумана, натянутые поскрипывающие ванты, запах смолы и соли. Уильям быстро влился в корабельную жизнь, проявляя усердие в любой работе. Команда ценила его за ответственность и надёжность, хотя мало кто знал о его художественном даре – после изнурительных вахт едва хватало сил держать даже карандаш.

Судьба распорядилась так, что «Нептун» стал участником легендарного Трафальгарского сражения. В разгар битвы, когда воздух был наполнен пороховым дымом и грохотом пушек, ядро с испанского линкора «Санта-Ана» оборвало жизнь молодого художника. Последние мгновения жизни Уильяма Уили были наполнены удивительной красотой: погружаясь в тёмные воды Атлантики, он, как истинный художник, успел отметить, как причудливо преломляются солнечные лучи в толще воды, как красиво выглядит силуэт уже ставшим ему родным корабля сквозь морскую пелену.

В эти последние секунды перед ним промелькнула вся его недолгая жизнь: портрет матери, так и оставшийся незавершённым, несбывшаяся мечта об академии художеств, упущенные возможности иного выбора жизненного пути. Портрет матери символизировал для него больше, чем просто незаконченное произведение. В нем воплотились все несбывшиеся надежды и неисполненные обещания. Его мать была единственной, кто безоговорочно верил в его талант художника, тихо поддерживая его в стремлении к искусству даже в самые трудные времена. Работу над портретом он начал незадолго до рокового решения уйти во флот, вкладывая в каждый штрих не только своё мастерство, но и глубокую сыновнюю любовь. В материнском образе он пытался запечатлеть всё: и её тихую грусть, и нежность взгляда, и морщинки около глаз, появившиеся раньше времени от постоянных забот о семье. Этот портрет должен был стать его первым по-настоящему зрелым произведением, доказательством того, что его талант достоин Королевской академии художеств.

Незавершённость портрета стала символом всех прерванных связей: с матерью, с искусством, с мечтой. Именно это сожаление, смешанное с чувством вины перед матерью за несдержанное слово вернуться, стало одним из якорей, удерживающих его душу в мире живых, побуждая помогать другим талантливым людям не отказываться от своего призвания.

По заснеженным улицам Петербурга двигалась необычная компания: два призрака и серый пёс, видимый обычными прохожими как одинокое бродячее животное. Старые друзья оживлённо беседовали, наслаждаясь неожиданной встречей после долгой разлуки.

– С кем сейчас работаешь? – поинтересовалась Мика, её голубые глаза светились любопытством.

– Ни с кем. Пока в поиске. А ты?

– Я недавно здесь, да и в городе этом впервые. Тоже ни с кем, – она инстинктивно поёжилась. – Мрачновато здесь как-то и неуютно.

– Да не так всё и плохо. Время немного неудачное. Но в целом – прекрасный город, просто привыкнуть надо. Мне здесь нравится. Спокойно здесь, что ли. – Женя внезапно оживился: – Ты представляешь, ван дер Вилен тоже здесь! Я встретил его пару месяцев назад!

– Арвин? Да я его уже лет пятьдесят не видела. Вот так сюрприз! – обрадовалась Мика, – и где же обитает наш Великий и тоже неудачливый друг?

– На Гражданке, – ответил Женя и, увидев возрастающее на глазах удивление подруги, быстро добавил: – это район такой в городе, а не то, что ты подумала. Гражданский район.

– Да ничего я не подумала. Тем более… зная Арвина. – Мика и Женя переглянулись, и «взорвались» смехом. Пёс, до этого не видевший от своего спутника никаких эмоций, нервно залаял. Этот день вообще принёс ему много неожиданностей. Слишком много для привыкшего к неторопливости и тишине.

В свою очередь, Женя тоже с удивлением застыл, глядя на ранее также не проявляющему эмоций пса.

– Ого, я и так ещё не переварила эту историю с собакой, а здесь уже чувства фонтанируют. Слушай, а ты его вообще трогал, я не знаю… гладить пытался?

– Да пытался, – ответил Женя, – без толку, как обычно.

– Ясно. Жаль. Ну что, тогда к Арвину в гости? Куда ты там говорил, к какой-то гражданке? Кстати, совсем забыла спросить: а сам-то ты где живёшь?

– Ну, вернее сказать – обитаешь? – решил уточнить Женя

– Типа того, – погрустневшим голосом ответила Мика.

– Ладно тебе, давно уже пора привыкнуть. На вокзале я живу, на Московском. Кстати, не так и далеко отсюда.

– На вокзале… Я, конечно, заметила, что ты выглядишь не очень, но чтоб настолько всё было плохо!

– Зря смеёшься. Центр города, пустые поезда, где тебя никто не потревожит. Плюс – публика разношёрстная, можно найти работу.

– Так чего же до сих пор не нашёл? – справедливо заметила Мика.

– Удостоверения нет. А так – машинистом бы пошёл.

– Ох… шуточки твои. Понятно, не хочешь отвечать, вытягивать не буду. В этот раз.

Выбор вокзала в качестве «обители» был для Жени символичен. Как художник, он всегда искал места, богатые эмоциями и человеческими историями, а вокзал – это средоточие судеб, встреч и расставаний. Здесь он мог наблюдать за людьми, впитывать их чувства, пытаться найти потенциальных подопечных среди творческих душ, путешествующих в поисках себя. В каком-то роде вокзал отражал его внутреннее состояние – вечное движение, неприкаянность, существование на границе миров. А может быть, его выбор был связан с его морским прошлым – как и порт, вокзал являлся точкой отправления в новую жизнь, местом, где начинаются путешествия и меняются судьбы.

К этому моменту они уже как раз и подходили к его «обиталищу».

– Сейчас заходить не будем, вечером зайдём. Вечером там самое то.

– Самое то, – буркнула себе под нос Мика. – Вокзалов я как будто не видела.

Мика предложила добраться до Арвина на общественном транспорте. Женя согласился. Иногда ведь тоже хочется воспользоваться возможностью безбилетного проезда. Пёс, почуяв неладное, заскулил.

– Вот ведь! Я и забыл!

– Зато он помнит. Ладно, далеко ли… куда мы там идём? – спросила Мика.

– Прилично. Но, с другой стороны, нам вроде и спешить-то некуда – ответил Женя, доставая сигарету.

– Всё смолишь?

– Конечно. Зато можно теперь не переживать за своё здоровье. Смотри, кстати, что теперь на пачках пишут и рисуют.

– Мерзость какая, – сморщившись, ответила Мика. – И это должно как-то остановить страждущих?

– Вот статистики не знаю, уж извини, – засмеялся Женя и добавил: – Вперёд! Нас ждут великие тела!

– Может, всё-таки дела? – решила уточнить Мика

– Я, вообще-то, про Арвина.

– Тогда ты не ошибся! – засмеялась она.

В компании менторов Арвин ван дер Вилен выделялся как солнце среди туч – правда, солнце весом за центнер и с неизменной тягой к спиртному даже после смерти. Этот колоритный голландец, чья фигура напоминала пивной бочонок, при жизни создавал бестселлеры с той же лёгкостью, с какой опустошал бутылки виски. Его внешность скрывала душу истинного художника слова, а угрюмое выражение лица могло через секунду смениться улыбкой. Подобно многим творческим натурам, Арвин всегда балансировал на грани гениальности и саморазрушения: в светлые моменты его искромётный юмор и захватывающие истории могли заворожить любую аудиторию, но демоны алкоголя часто превращали его в угрюмого, невыносимого собеседника. Количество написанного им резко остановилось вместе с сердцем, не справившегося в какой-то момент с этой гонкой. Последние дни он провёл в мучительном осознании приближающегося конца и горьком сожалении о нереализованных замыслах. Похороны прошли скромно – без родственников, зато с толпой «доброжелателей» из писательского цеха, чьи фальшивые речи могли бы составить отдельный том сатирической прозы.

Обретя статус ментора, Арвин избрал своей резиденцией именно Гражданку – подальше от чопорного центра, где призраки классиков могли бы косо поглядывать на его нестандартные методы наставничества. Его любимой присказкой стало: «Писатель должен быть немного пьян – от жизни, от любви, от творчества. А виски – это просто способ догнать реальность, когда она становится слишком трезвой».

В сумрачных улицах друзья приближались к цели своего путешествия. Район, застроенный типовыми домами, казался Мике неуютным в вечерней мгле.

– Ты помнишь, где он живёт? – спросила она, вглядываясь в однообразные фасады.

– Да, почти пришли, – уверенно ответил Женя.

Квартира номер 12 встретила их удивительным зрелищем, достойным кисти сюрреалиста. Пространство напоминало поле битвы между творческим хаосом и алкогольным безумием. Пустые бутылки разных форм и размеров выстроились причудливым городком на полу, словно макет футуристического мегаполиса. Массивный стол, утопающий под грудой исписанных листов, грязной посуды и окурков, походил на остров в этом море беспорядка. Венчал композицию лежащий на диване полуодетый Арвин, чья поза намекала на недавнее общение с алкоголем. Недалеко от него, в углу, калачиком свернулись две крысы. К счастью, ещё пока домашние.

– Нда… а Элвин-то уже не тот, – тихо заметил Женя.

– Элвин? Какой Элвин? – немного смущенно переспросила Мика.

– Да не обращай внимания, фильм такой есть.

Вроде они и негромко говорили, но Арвин резко поднял голову, посмотрел на них, какое-то время фокусируя взгляд, и расплылся в улыбке: – Мика!

Далее произошла некоторая попытка быстро встать, но, к сожалению, не слишком удачная. Ко второй попытке Арвин подошёл уже более ответственно и, сконцентрировавшись, сел на край кровати. Посидев пару секунд, он встал, подошёл к Мике и крепко её обнял.

– Тоже рад тебя видеть, – буркнул Женя.

– Ладно тебе, на той неделе виделись… вроде, – не отпуская Мику, ответил Арвин.

– А что тут, собственно, происходит? – освободившись, не без труда от объятий, спросила она.

– И где доктор? – добавил Женя.

Хмыкнув и почесав голову с серьёзно-задумчивым видом, Арвин предложил гостям сесть на стулья, заваленными какими-то странными вещами, после чего стал что-то искать. Не находя в одном месте, начинал искать в другом. Отчаявшись, с подозрением даже покопался рядом со спящими крысами.

– Сдаётся мне, ты не членский билет в библиотеку ищешь, – иронично заметил Женя.

– Сдаётся ему… Ах, вот она! – с облегчением вздохнул Арвин.

Никому даже не известно, что более бережно он держал в руках: свою первую рукопись или эту бутылку с виски. – Разрешите вас угостить?

Само собой, Мика и Женя с удовольствием угостились.

– Так. Ага. Доктор. Женя, видимо, тебе ничего не рассказал, хотя это даже и неплохо. Тот ещё рассказчик…

Арвин неторопливо сел обратно на кровать, и чуть задумавшись, начал свой рассказ.

– Года два назад, после начала (Женя и Мика понимали, о чем речь) я оказался в этом славном городе. К слову сказать, давно хотел здесь побывать, а тут такая удача. Ну да ладно. Ходил, как водится, бродил… Здесь недалеко, через дорогу, на остановке, решил присесть рядом с какой-то фрау преклонных лет, и вдруг «Бац!», фрау становится плохо. Ну, вызвали прохожие карету медицинской помощи. Приехала, значит. Выходит один, с чемоданчиком – помоложе. Второй выходит, с папкой – посолиднее. А я смотрю на второго и сразу понял – мой. Ну вы знаете, как это бывает. Где живёт, соответственно, не знаю. Фрау в машину потащили, ну а я сам зашёл. Пришлось до утра у них на работе проторчать. Та ещё работёнка, к слову сказать. Всю ночь: такие-то – на вызов! Такие-то – на вызов! Хрен поспишь. Им с утра как будто лет по десять к возрасту прибавили. Так вот. Доктора, как оказалось Олегом зовут. Понаблюдал за ним, мужик вроде неплохой. Машина у него, кстати, есть. Хоть «подкинул» меня с работы к себе. Когда домой к нему добрались, начал более детально вникать. Ну понятно, что доктор наш писателем оказался, а то бы я и не взглянул на него даже. Талант безусловно имеется, притом хороший. Одно плохо – пьет.

– Да с каких это пор для тебя это плохо? Ты же других и не находишь! – засмеялся Женя. Мика засмеялась вместе с ним.

– Знаешь что?! – вспыхнул Арвин. – Ты вот вискарик пьёшь и пей дальше, не перебивай! Про Мику, кстати, не забудь! Друг называется… хоть бы сигаретку предложил.

– Ох, извини! – передав бутылку Мике, Женя угостил друга сигаретой.

– Ага, спасибо, – ответил Арвин, прикурив, и продолжил: – А я, между прочим, отвечу на твою колкость. Да, действительно, как-то так получается, что в подопечные мне обычно попадаются люди, так сказать, употребляющие!

Слово «Употребляющие» Армин произнес с аккуратностью. Могло даже показаться, что и с некоторым уважением.

– Но это и хорошо! Мы, так сказать, неплохо «понимаем» друг друга. Вот, собственно, так мы и начали свое, скажем так, сотрудничество, – расплылся в улыбке Арвин.

– С этим понятно, – отхлебнув немного из бутылки и поморщившись, сказала Мика, – А как насчёт сложностей?

– Сложности? Есть, конечно. Постоянные отказы от издательств. Непонимание, хоть и поддержка коллег и друзей. Ну, поддержка такая, знаете, из жалости. Типа – что же тебе просто не работается? Женился бы, детей нарожал, пить бы бросил. Живи, как все! Он, правда, печатается в каких-то… «электронных платформах», что ли. Но, насколько я понял, спросом там не пользуется. Времена сейчас не те, сложную прозу мало читают. Я вот когда гуляю, – вы ведь тоже заметили? – люди в телефонах «живут». Я к нескольким заглянул туда ради интереса, а там ерунда какая-то. Видео, где учат шнурки красиво завязывать. А так, чтобы с книжкой кого встретить – довольно редко. Есть, конечно, но не слишком много, – пожаловался Арвин.

– Так и что с Олегом твоим делать? – спросила Мика.

– Ну… есть одна мыслишка. Как старт, хотя бы. Думаю подвести его к тому, чтобы он про работу свою романчик написал. Только несложно и по-философски, как он привык, а с «чернушкой», так сказать, с юморком. Сейчас я так понял, это неплохо людям заходит. Дай-ка ещё сигаретку, – немного погрустнев и задумавшись, добавил Арвин.

– А успеете? -аккуратно спросил Женя.

– Да кто ж знает… – ответил Арвин.

Посидев немного в тишине, он вдруг опять улыбнулся и, повернувшись к Мике, спросил: – А что я всё про себя, да про себя? Ты-то как, дорогая моя? Как успехи в «прошлом и настоящем»? Про Женю-то я в курсе.

– Да что тебе сказать… «последнее прошлое», как ты успел заметить, не слишком удачным оказалось. А в «настоящем» я совсем недавно. Не успела ещё никого найти. Ладно, дорогой, – напоследок отхлебнув из бутылки, продолжила Мика, – Мы пойдём, и так уже полночи сидим. Но будем заходить, обещаем, – Мика подошла к Арвину и обняв его за шею, поцеловала в щеку. – Тем более нас внизу собака ждёт.

– Какая ещё собака? – немного растерявшись, спросил Арвин.

И Мика с Женей рассказали ему историю про Пса. Арвин внимательно выслушал эту историю, испытав целую гамму чувств, судя по его лицу, и спросил:

– А как же так? Никогда не слышал, что это возможно. Я вот тоже был бы не против с крысами повозиться, пока Олега нет.

Одна из крыс, кстати, к этому времени исчезла. Вторая же продолжала спать.

– Я не знаю, каким образом, но это работает. Об этом, похоже, не нас надо спрашивать – ответил, встав, Женя. – Ладно, мы пойдём. Как Мика обещала – будем заходить, – и обменялся с Арвином рукопожатием. Мика же просто ещё раз его обняла.

После ухода гостей квартира погрузилась в привычную тишину, нарушаемую только шорохом куда-то пропавшей крысы. Армин задумчиво смотрел на закрытую дверь, через которую ушли его друзья, размышляя о своём подопечном-докторе, чья судьба так напоминала его собственную.

В глубине ночи два силуэта выскользнули из дома. Пёс, верный своему посту у скамейки, встретил их с той особой церемонностью, которая отличает существ, знающих больше, чем показывают. Его движения были исполнены достоинства: медленно встать, отряхнуться от снега, зевнуть, внимательно осмотреть своих спутников.

– Что смотришь, дружище, пойдём, в вагоне погреешься, – сказал Женя.

– Дружище? Ничего себе! – заметила Мика

Этот комментарий заметно смутил Женю. Как-то раньше он не особо позволял себе такие слова в адрес собаки, а тут действительно, «дружище»…

Троица уверенно, но неторопливо, отправилась в сторону «центра». К утру они добрались до вокзала, встретившего друзей гулкой тишиной пустых залов и коридоров, и теперь сидели в вагоне, стоящем где-то на задворках и явно неготовым отправиться в путь. Пес, когда они только зашли на вокзал, куда-то отлучился по «продовольственному» вопросу, но довольно скоро вернулся, с какой-то костью в зубах, явно в более приподнятом настроении. Собака ведь тоже имеет право поужинать в комфорте. Чуть позже, разделавшись с ней, он расположился неподалеку, в соседнем купе.

– Ну что, передохнем и в путь? Нельзя же вечно бродить бесцельно, – спросила Мика.

– Конечно, – ответил Женя, укладываясь на полку. Мика последовала его примеру.

Здесь, в этом застывшем пространстве, менторы могли предаться сну. Особенность менторского сна заключалась в его глубокой связи с прошлым. Это было не просто отдыхом, а своеобразной перезагрузкой души, погружением в воспоминания, которые питали их сущность. Воспоминания приходили к ним по-разному: Женя вновь оказался на палубе «Нептуна», чувствуя солёный ветер и слыша скрип такелажа, а Мика погрузилась в безмолвную пустоту, которая иногда бывает красноречивее любых воспоминаний. Собачьи сны оставались загадкой даже для призраков – возможно, Псу снились бесконечные дороги, а может он видел то, что недоступно пониманию ни живых, ни мёртвых.

Мика проснулась первая, от запаха табачного дыма. Даже не открыв глаз, она недовольно проворчала что-то про то, что надо бы выходить, когда куришь. Пес, почуяв оживление, заглянул к ним в купе, но, к сожалению, ничего интересного для себя там не обнаружил.

– Полчасика и выдвигаемся? – спросил Женя.

– Угу

Через полчаса выйти не удалось, так как Мика попросила немного подождать, увлечённо записывая что-то в блокнот. Но через час они уже стояли посередине главного вестибюля. Проходив там минут двадцать, парочка, после предложения Жени, собралась выдвигаться в сторону Обводного. Собралась. Но не выдвинулась.

В глубине вокзального вестибюля, за неприметным ларьком местного стритфуда, Женя заметил девушку, чьи заплаканные глаза были устремлены в пустоту. Его менторское чутье, отточенное столетиями, мгновенно отреагировало на особую ауру потенциальной подопечной. В ней чувствовалось нечто большее, чем просто житейское. Как опытный художник, Евгений начал мысленно составлять портрет своей будущей ученицы. Её поза, напряженные плечи, нервные движения рук, машинально комкающих салфетку – всё говорило о внутренней борьбе. Он отмел первые очевидные предположения о несчастной любви или семейных проблемах – его опыт подсказывал, что здесь кроется что-то более глубокое. Главным для него сейчас было понять, почему именно она. Каждая деталь – от выбора места для уединения до характера слез – могла стать ключом к пониманию. Когда девушка поднялась и направилась к выходу, её движения напоминали сомнамбулу – словно она двигалась между двумя мирами, не принадлежа полностью ни одному из них.

– Ну чего ты встал? Идём или… – не успела договорить Мика, повернувшись к Жене. – Нет, судя по всему. – Она прекрасно знала этот взгляд и все поняла.

– Ты ведь дорогу запомнила к вагону? – не поворачивая головы, спросил Женя.

– Конечно.

– Я позже буду.

– Договорились, – весело ответила Мика, поцеловав его в щеку. Вечером её ждала история!

– Слушай, попробуй Пса с собой прихватить, если пойдёт. Объясни, что ли, ему как-то. Только обратно верни! – не забыв про друга, напомнил ей Женя.

– Прекрасно. Есть повод собачий подучить. Всегда мечтала.

Мика вышла на улицу, как раз туда, где они оставили собаку. Пёс ждал их там же, как они и договаривались. Вернее, он думал, что их. Но, после непонятных ему звуков, какой-то странной имитации лая, и не менее странной жестикуляции, Пес попробовал предположить, что ему надо идти с ней, а позже, привычный ему спутник, ну тот, небритый который, к ним присоединится. Ну что ж, хорошо. В любом случае, если что-то пойдёт не так, дорогу к вагону он помнит.

Откровенно говоря, Мика была немало удивлена, когда собака встала, подошла к ней и при попытке Мики пойти, пошла за ней.

– Ну за 120 лет хоть что-то новое…

– Что ж, пойдём, – сам себе сказал Женя, прикуривая на ходу.

Работа ментора, конечно, предполагает к тесному сотрудничеству с подопечными. Но, в отличие от Арвина, он не любил постоянный контакт. Жить предпочитал всегда в другом месте, но неподалеку. Всё-таки бытовуха мешает сконцентрироваться. Да и прогуляться лишний раз, поразмышлять, всегда приятно. Тем более, когда в дождь не мокро, а в снег не холодно. Правда, Женя себя поймал на мысли, что вот бы у них был друг или хотя бы знакомый, у которого есть кофе. С таким удовольствием прохожие его пьют, что аж тошно. Конечно, можно было спокойно его где-нибудь, как бы это сказать поприличнее… одолжить, но использовать его по прямому назначению не смог бы. Можно только то, что существует именно в их мире.

Оказалось, что до первого пункта в её пути идти пришлось не так и далеко. Остановилась она у двери здания, рядом с Обводным каналом, на котором висела табличка «Диспансерное отделение (ПНД) при городской психиатрической больнице N 6».

– Неплохое начало… растерянно произнес Женя. – Скучно, похоже, не будет…

Судя по документам, полученным в регистратуре, девушку звали Виктория, и это имя казалось слишком торжественным для этого места. Женя, следуя за ней по коридорам диспансера, ощущал непривычное для ментора смятение: за всю свою долгую практику он впервые столкнулся с подопечной, чей талант был неразрывно связан с психическим заболеванием. В коридорах витал особый эмоциональный фон – смесь отчаяния, надежды и смирения. Некоторые пациенты тихо переговаривались между собой, другие сидели, погружённые в свой внутренний мир. Медицинский персонал двигался с профессиональной отстранённостью, давно уже привыкший к специфике места. Их глаза, казалось, видели сквозь пациентов, фокусируясь на чём-то за пределами реальности. Белые халаты создавали иллюзию защитной униформы, отделяющей их от той боли и страданий, с которыми они сталкивались ежедневно. Кабинеты были обставлены просто: старые письменные столы, потертые стулья, кушетки с потрескавшейся обивкой. На стенах – обязательные медицинские плакаты и схемы, пожелтевшие от времени. Каждый кабинет имел свой характерный запах: где-то сильнее пахло лекарствами, где-то – канцелярией.

В туалетах стойкий запах хлорки смешивался с затхлостью, а треснувшие зеркала отражали искаженные лица посетителей. Вода из кранов текла с металлическим привкусом, а двери в кабинки скрипели так, будто рассказывали истории всех, кто когда-либо здесь бывал.

Само здание, казалось, впитало в себя все эмоции и переживания, прошедших через него людей, став молчаливым свидетелем тысяч личных трагедий и редких побед над болезнью.

Поднявшись на второй этаж, Вика села возле какого-то кабинета в ожидании. Буквально через минуту её пригласили. Женя ждать приглашения, конечно, не стал.

– Здравствуйте, Виктория, – весьма доброжелательно начал разговор врач, – Присаживайтесь.

– Здравствуйте, Яков Михайлович.

Яков Михайлович представлял собой колоритную фигуру советской медицинской школы. Высокий, около 180 см, с легкой сутулостью, выработанной годами работы за письменным столом. Его седые волосы, аккуратно зачесанные назад, контрастировали со все еще темными, густыми бровями. Лицо испещрено морщинами – глубокими у глаз и рта, говорящими о человеке, привыкшем много улыбаться несмотря на специфику работы.

Носил он классический белый халат, всегда идеально выглаженный, под которым виднелась неизменная клетчатая рубашка и темные брюки. На шее – старомодный стетоскоп, хотя использовал он его редко. У Якова Михайловича был примечательный шрам на правой щеке – тонкая белая линия длиной около пяти сантиметров. Эту отметину он получил в начале своей карьеры от пациента во время острого психотического эпизода. Интересно, что шрам не вызывал у доктора никаких негативных эмоций – напротив, он считал его своеобразным «боевым крещением» в профессии и частенько использовал эту историю для обучения молодых специалистов правилам безопасности при работе с острыми пациентами. Со временем этот шрам стал настолько характерной чертой его внешности, что многие пациенты использовали его как ориентир для определения настроения доктора: когда Яков Михайлович улыбался, шрам образовывал особенную складку, которую больные научились «читать» как признак хорошего расположения духа врача.

– Как ваши дела, что нового произошло после нашей последней встречи?

– Да особо ничего интересного, препараты действуют, всё нормально.

– Дозировку соблюдаете, не пропускаете?

– Да, стараюсь.

– Молодец. Какие-то перепады не наблюдались?

– Нет, всё хорошо, – ответила Вика, но что-то подсказывало Жене, что это не совсем так.

– Отлично, – продолжил Яков Михайлович.

Дальше пошли какие-то тесты, одновременно и смешные, как показалось Жене, и странные. Но, врачам виднее, подумал он. В конце приема Вика даже немного, но натянуто, улыбнулась.

– Если будут какие-то изменения, сразу ко мне, – напоследок напомнил врач, но Вика не ответила, молча кивнув и выйдя в коридор.

– В таких местах надо быть аккуратным, – подумал Женя. – Скажешь: «я абсолютно спокоен» – так спросят, «А чего так? Может депрессия, апатия?». Скажешь – «Нервничаю, конечно – время такое» – ну тут ты прям по адресу пришёл. Вобщем – что ни ответь – проигрыш.

После визита в ПНД Женя и Вика направились, как позже оказалось, к ней домой. Для Жени, как нового ментора Вики, это было логичным продолжением. По пути он глубоко погрузился в размышления о предстоящей работе с девушкой, страдающей шизофренией. Несмотря на некоторые базовые знания об этом заболевании, он понимал, что каждый случай индивидуален и требует особого подхода.

Вика шла рядом, слушая Dream Theatre.

– Ну, вполне неплохо, – заметил Женя. Он словно вновь оказался на том незабываемом концерте в Лиссабоне в 2002 году. Тогда, гуляя по улицам Мадрида, он случайно подслушал разговор двух парней о предстоящем выступлении группы. Недолго думая, он отправился в соседнюю страну. Концерт проходил на огромной площадке под открытым небом, где собралось около 20 тысяч человек. Женя помнил, как стоял в первых рядах, представляя вибрации бас-гитары. Особенно его впечатлило виртуозное соло Джона Петруччи в Stream of Consciousness и мощный вокал Джеймса ЛаБри. Атмосфера единения с толпой, невероятное световое шоу и качество живого звука оставили неизгладимое впечатление.

Возвращаясь в настоящее, Женя размышлял о необычности текущего перерождения. Встреча со старыми друзьями радовала, но остальные события выбивались из привычного сценария. Загадочная история с собакой, которая не имела прецедентов, и теперь эта необычная девушка с вокзала.

– Как с ней работать вообще? Чего ждать? – пробормотал он вслух, удивляясь новой привычке озвучивать мысли. Прикуривая сигарету, Женя подытожил свои размышления: – Это точно не будет просто.

Спустя час они оказались в коммунальной квартире на Поварском переулке, где Вике принадлежала просторная комната площадью около 20 квадратных метров. Помещение представляло собой типичное жилище девушки: разбросанная одежда, недопитый кофе на столе, пыльный синтезатор в углу. Особое внимание привлекал массивный книжный стеллаж, заполненный удивительно эклектичной коллекцией: серьезные труды по архитектуре соседствовали с легкомысленными любовными романами, а профессиональные издания по зоологии стояли рядом с самоучителем по мыловарению. На смятой постели лежали учебник психиатрии и японская манга, создавая странный контраст.

Пока Женя исследовал комнату, Вика успела разогреть остатки утреннего кофе, пережить короткий эмоциональный всплеск со слезами и погрузиться в сон под плюшевым леопардовым покрывалом, которое казалось неуместным в общей картине комнаты.

Наибольший интерес у ментора вызвали многочисленные рисунки, развешанные по стенам и разложенные на столе. Устроившись на потёртом стуле у окна, выходящего в типичный петербургский «колодец», Женя погрузился в анализ творчества своей подопечной. Работы четко делились на две категории: первая – относительно простые изображения животных и персонажей в стиле манга; вторая – сложные абстрактные и сюрреалистические композиции, выполненные карандашом и фломастерами. Несмотря на технические ограничения, вторая группа рисунков демонстрировала удивительное чувство цвета и композиционную гармонию.

Женя пришел к выводу, что эта дихотомия в творчестве отражает раздвоение личности Вики: спокойные периоды порождали простые, понятные образы, а во время обострений рождались сложные, многослойные композиции. Осознав, что получил больше информации, чем мог переварить за один день, он покинул квартиру, оставив Вику спать под кричащим «леопардом».

По пути к вокзалу он долго не мог сфокусироваться на происходящем. Мысли о красоте города, к которому он уже понемногу привыкал, мешались с мыслями о девушке. Мысли о собаке с мыслями о будущем. Всё как-то сложно в этот раз. Тревожно как-то… И только подойдя к своему вагону, голова мгновенно очистилась от всей этой мешанины, оставив только одно – понимание, в какую ловушку он попал.

Зайдя в вагон, Женя услышал голос Мики, довольно импульсивно рассказывающей про свою встречу с какой-то знаменитостью в Париже. С немалым удивлением, подойдя ближе, он обнаружил, что слушателем был Пёс. Он же и выдал присутствие Жени, выйдя из купе и уставившись на него. Мика притихла и аккуратно выглянув, недовольно, но не без облегчения сообщила:

– Слушай, давай ты в следующий раз будешь с порога торжественно объявлять о своем приходе. Нечего нас тут пугать.

– Извините великодушно, – ответил саркастическим тоном Женя, проходя и садясь. – Как день прошел?

– Нормально прошёл. Не уводи тему, рассказывай. Мы слушаем. Даже покурить можешь.

– Это так приятно, когда тебе в твоем же доме разрешают покурить!

– Давай-ка про дом свой рассказывать не будешь, он РЖД принадлежит.

– А быстро ты адаптируешься, молодец!

Мика начала «сверлить» его взглядом. Ну, знаете, как девушки это умеют делать.

– Я всё понял, – тут же с притворным страхом отреагировал Женя, и всё детально рассказал. Даже описал самую лучшую, по его мнению, Викину картину.

Внимательно выслушав своего друга, Мика не найдя слов, смогла произнести только «Нда…».

– Понимаешь, ситуация получается нехорошая. Выходит, полностью раскрыть её талант можно только через «обострения». А всё лечение направлено как раз на то, чтобы они были как можно реже. – резюмировал Женя и добавил: – Здесь с Яковом Михайловичем по-хорошему бы посоветоваться…

– А это кто?

– Да врач её.

– А что, без «раскрывания таланта» никак не обойтись? В конце концов, цель – чтобы она просто не бросала, а развивалась в живописи.

– Я не знаю, Мика

– Что значит «не знаю»? Ты чего, вообще с ума сошёл, что ли? – начала закипать Мика. – Ты собрался бедную девочку бросить на алтарь… А на алтарь вообще чего, позволь узнать? Ей в психушке не понадобятся ни мольберт, ни краски с кистями! Если это случится, твой цикл закончится, и тогда, я надеюсь, ты возродишься где-нибудь в диком племени, на каком-нибудь диком острове и будешь вдохновлять аборигена рисовать дерьмом на скале! Стукнуть бы тебя!

Краем глаза Женя увидел, что Пёс на всякий случай пятится назад в своё купе, и немного ему даже позавидовал. Мика в гневе была действительно страшна!

– Вот я тебя и спрашиваю, как быть, – аккуратно спросил Женя.

Мика, какое-то время помолчав и понемногу успокаиваясь, ответила:

– Не знаю… Посмотрим… Сложно всё это. Когда к ней пойдёшь?

– Ну… завтра, видимо. Надо ведь узнать о ней побольше. Сколько лет хотя бы, где работает.

– С тобой пойду

– Как пойдёшь? – растерялся Женя

– Пешком пойду, как обычно, – «растянулась» в улыбке Мика.

– Да я так, на всякий случай. Вдруг на собаке поедем, пора бы ей уже пользу хоть какую-то приносить.

– Кстати, по поводу Пса. Прекраснейшая собака. Тебе надо больше с ним общаться. Он очень внимательный собеседник.

– Ага, обязательно учту, – буркнул недовольно Женя, укладываясь на полку. – Извини, я немного отдохну, слишком насыщенный день.

– Спи, мы пойдём немного прогуляемся

После бурного обсуждения всей этой истории Мика действительно отправилась на прогулку в компании Пса. Их путь лежал в направлении Смольного собора, чьи белоснежные купола отражали последние лучи заходящего солнца. Вечерний город встретил их прохладой и влажным воздухом с Невы.

Следующее утро началось непривычно рано. Было ещё темно, когда друзья начали собираться к Вике. Их план был прост – для начала выяснить подробности о её работе. Дорога предстояла с использованием общественного транспорта, что автоматически исключало участие Пса в этой экспедиции – у него попросту не было денег на проезд. Впрочем, четвероногий компаньон не выразил особого недовольства этим обстоятельством – ранний час явно не располагал к активности, и он просто перевернулся на другой бок, продолжая наслаждаться утренним сном в уютном купе.

ГЛАВА 2

Вику они встретили на пути к её дому, когда та уже вышла. Сегодняшний день выдался довольно морозным, поэтому одета она была…

– Как мешок, – отметил Женя, – мешок с Викой

– Это она? – спросила Мика, указывая на миниатюрную девушку.

– Она самая. Ещё полминуты и разминулись бы.

Виктория представляла собой хрупкую девушку небольшого, около 160 см, роста. Её светло-русые волосы были острижены в классическое каре чуть ниже подбородка, без особой укладки. Черты лица мягкие, правильные, но неприметные – тот тип внешности, который сложно запомнить с первого взгляда. Практически полное отсутствие макияжа только подчеркивало её естественную бледность и легкие тени под глазами. В этот морозный день она была одета в объемную куртку, делавшую её фигуру бесформенной, но яркий шарф ручной вязки добавлял образу некоторую индивидуальность. Под верхней одеждой угадывалась худощавая фигура. Движения её были плавными, но немного суетливыми, словно она постоянно пыталась стать меньше и незаметнее.

Особенно интересным был её взгляд – внимательный, но избегающий прямого контакта, словно постоянно скользящий мимо собеседника. В моменты погружения в себя её карие глаза становились удивительно глубокими и выразительными, контрастируя с общей незаметностью образа.

– Хм. Ну, давай проводим девушку. А шарф прикольный, она мне уже нравится.

– Да как вообще можно судить о человеке по шарфу? – возмущенно спросил Женя.

– Вообще-то, мне и твой нравится, – с обезоруживающей улыбкой ответила Мика.

– А, ну если… хм… – большего Женя сказать не смог, понимая, что такой козырь ему крыть попросту нечем.

Через десять минут они уже были в метро и спускались на эскалаторе. Дополнительной информации о ней друзья по дороге также не узнали. Разве что, её плейлист в телефоне.

– Да она даже не переписывается ни с кем! Как думаешь, сколько ей? – спросила Мика, когда они заходили в электричку.

– Да я и так знаю. Двадцать четыре

Приехали они на станцию «Василеостровская», чему Женя был очень рад, и минут через пятнадцать торжественно зашли к ней на работу. Правда, торжественно вошли только Женя с Микой. Виктория же, и так небольшого роста, немедленно превратилась в ещё более мелкую «мышку» и прошмыгнула на свое рабочее место.

Рабочие будни Виктории проходили за ресепшеном, где она, как оказалось, занимала должность помощника администратора. Ее рабочий день был наполнен монотонными задачами: разбор корреспонденции, согласование документов, бесконечный стук клавиатуры, прерываемый периодами задумчивого созерцания, во время которых её рука машинально выводила причудливые узоры на случайных листах бумаги. Особенно друзей впечатлила механистичность действий Вики, словно она существовала в каком-то параллельном измерении, лишь физически присутствуя на рабочем месте. В поведении Вики отчетливо просматривалась определенная система защитных механизмов: минимум общения с коллегами, погружение в работу как способ отгородиться от внешнего мира, использование рисования как метода эмоциональной разрядки. Ее рабочее место было организовано так, чтобы максимально ограничить случайные социальные контакты: – монитор развернут к стене, стол расположен в углу, создавая своеобразный барьер между ней и остальными.

Женя отметил несколько важных деталей: периодическое постукивание пальцами по столу в определенном ритме, привычку теребить прядь волос при разговоре с клиентами, едва заметное напряжение в плечах при необходимости отвечать на телефонные звонки. Все эти признаки говорили о её постоянном внутреннем напряжении и попытках его контролировать.

Мика, наблюдая за подопечной Жени, обратила внимание на контраст между механистичностью рабочих действий и теми редкими моментами, когда Вика погружалась в рисование – тогда её движения становились более плавными, естественными, словно она на короткое время возвращалась к себе «настоящей».

К концу наблюдений стало очевидно, что офисная работа служит для Вики своеобразным якорем в реальности, но одновременно является источником постоянного стресса, который очень на неё влиял.

В обеденный перерыв она уединилась в столовой, где привычно расположилась за дальним столиком в одиночестве. Женя и Мика, устроившись на свободных стульях в углу столовой, наблюдали за тем, как Вика пила кофе, обхватив кружку обеими ладонями, как будто пытаясь согреться, и подводили итоги своих наблюдений.

– Мне интересно, а другие вообще знают, как её, например, зовут? – спросила Мика

– Зовут? Мне показалось, что даже о её существовании мало кто знает. Если она не выйдет на работу, никто даже и не заметит.

– Так же как и я не заметила, чтоб с ней, например, кто-то говорил. Не слишком информативная поездка.

Унылое однообразие офисной рутины и предсказуемость рабочего процесса привели их к единодушному решению отказаться от дальнейшего наблюдения за второй половиной рабочего дня, которая, очевидно, была зеркальным отражением первой.

Пёс, несмотря на свой, судя по всему, довольно почтенный возраст, вылетел из вагона «пулей», когда Женя открыл дверь.

– Пора, похоже, привыкать к собачьему распорядку.

– Хотя бы зимой, – продолжила его мысль Мика.

Друзья расположились в купе. Женя задумчиво курил, наблюдая за монотонной вокзальной жизнью, а Мика что-то увлечённо «выцарапывала» в своём блокноте. Ей, в отличие от него скучно не было.

– Слушай, – начал Женя, – Можно вопрос?

– Конечно, задавай, тем более ты уже начал – не отвлекаясь, ответила Мика.

– Мы тысячу раз сами себе задавали вопросы по поводу нашего существования, текущего существования. Но никогда не обсуждали это с тобой. Как вообще это происходит, почему, и какой вообще в этом смысл?

Мика, помолчав какое-то время, с видимым неудовольствием отложила блокнот в сторону.

– И что, ты действительно думаешь, что я вот так возьму, да и отвечу на него?

– Нет, конечно. Просто захотелось это обсудить с тобой. У тебя ведь наверняка есть какие-то мысли по этому поводу?

– Мысли? Мысли всегда есть. Меня больше интересует, почему кто-то из нас довольно быстро «уходит на покой», а кто-то тянет лямку по сто лет.

– Ну, тут, скорее всего, как раз я смогу тебе ответить. Попробую, хотя бы – ответил Женя

– Да неужели? – с саркастическим удивлением посмотрела на него Мика и отложила блокнот, явно заинтересовавшись продолжением беседы.

– Я тут подумал…

– Это уже похвально!

– Ладно тебе… Я подумал, что, может быть мы и не хотим этого по-настоящему? Не знаю… Или пока не готовы, поэтому нам и «подсовывают» заведомо проигрышные варианты? Вот возьмём Арвина. Он ведь весьма доволен происходящим. Вискарик под рукой, ничего никому не должен, можно, пусть и чужими руками, заниматься творчеством. Ни разу не слышал, чтобы он жаловался. И вообще… А где и кем, например, решается, что мы можем взять с собой после смерти. Почему мы где-то можем контактировать с физическим миром, а где-то нет? Ну, понятно же, что это как-то регулируется! И собака эта… Неужели какой-то сбой в системе?

– Что я тебе могу ответить… Согласна с тобой, что однозначно какая-то система есть. А раз есть система, то есть кто-то, кто ею управляет. Или что-то. По поводу собаки – ничего похожего не слышала, но, может, и было такое, кто знает. А вот насчёт «не готовы, или не хотим» – мне кажется – и то, и то. Сложно объяснить… Когда живой – естественный страх смерти, точнее сказать неизвестности. А когда… ну как сейчас, то, собственно опять тот же страх. Хотя сейчас мы точно знаем, что не умрём. Ну… при выполнении некоторых условий, конечно, – улыбнувшись, добавила Мика.

– Спасибо. Вот ты и ответила на главный мой вопрос.

– Это какой?

– Тот, который я и не задавал.

– Не поняла?

– Главное, я понял, – чуть слышно сказал себе под нос Женя и добавил уже чуть громче: – А ты, кстати, сама-то когда поиском работы будешь заниматься?

Сказал и тут же поймал себя на мысли: даже после смерти приходится искать работу. Знали бы об этом живые…

– А что, так надоела вам? – смеясь спросила Мика

– Нет, конечно, оставайся сколько хочешь. Просто… не обижайся, но я хотел бы с Викторией один поработать.

– Откуда такие мысли? Я составила тебе компанию, и этого вполне достаточно. Дальше сам! Мальчик ты уже взрослый, взрослее меня, кстати. Достаточно просто мне рассказывать, как у вас с ней дела. Да и то, если захочешь. А у меня своя, как ты выразился, работа.

– То есть жить ты будешь всё-таки здесь? – с некоторой надеждой спросил Женя. Конечно, в компании Мики ему было значительно легче переносить все тяготы менторства. Да хоть и просто поговорить с кем-то.

– Конечно, – ответила Мика и поцеловала его в щёку.

Когда они, наконец, обсудили все свои мысли и предположения, то услышали, что Пёс, видимо, нагулявшись, скребёт лапой дверь. Войдя, он развалился в коридоре и с нескрываемым любопытством стал слушать их разговор. Но он опоздал. Слушать уже было нечего. Женя поднялся и направился к выходу сказав:

– Ладно, отдыхайте, я пошёл к Вике. Скоро домой должна вернуться, а может, уже.

Спустя непродолжительное время Женя вновь оказался в знакомой комнате, где с более пристальным вниманием начал изучать её художественные работы, развешанные по стенам. Каждый штрих, каждая линия теперь воспринимались им иначе, словно части сложной головоломки, которую предстояло решить. В голове роились противоречивые мысли, пытаясь выстроиться в четкий план действий. Однако все потенциальные решения, приходящие на ум, противоречили его принципам и устоявшимся моральным нормам. Сама мысль о возможных действиях, которые могли бы потребоваться, вызывала дискомфорт и отторжение.

Работы Вики, созданные во время обострений, несмотря на техническую неопытность, отличались необычной энергетикой и глубиной. Выполненные простыми карандашами и фломастерами, они представляли собой сложные композиции, где неуверенные линии складывались в причудливые образы. На одном из рисунков городские здания плавно перетекали в органические формы, напоминающие растения или внутренние органы. Несовершенство техники компенсировалось интенсивностью цветовых решений – даже ограниченная палитра фломастеров использовалась максимально выразительно.

Особенно выделялась серия небольших зарисовок, где обычные предметы трансформировались в фантастические объекты: чашка превращалась в портал, телефон разрастался в целый город, а комнатное растение обретало черты живого существа. Несмотря на некоторую наивность исполнения, в работах чувствовалось особое видение мира, где границы реальности размывались и переплетались.

Характерной чертой её творчества была склонность к детализации – каждый рисунок содержал множество мелких элементов, словно художница пыталась зафиксировать все аспекты своего измененного восприятия. При этом общая композиция часто страдала от недостатка профессиональных навыков, создавая ощущение хаотичности и перегруженности.

Звук поворачивающегося в замке ключа прервал этот мучительный поток размышлений. На пороге появилась Вика, всё в той же куртке, только теперь припорошенный свежевыпавшим снегом, который медленно таял, образуя маленькие лужицы на полу.

Процесс менторства начинается с глубокого и всестороннего изучения личности подопечного. Ментор скрупулезно собирает информацию о ежедневных ритуалах, привычках, социальных связях, предпочтениях и антипатиях человека. Исследуются взаимоотношения с семьей, друзьями, коллегами, анализируются особенности характера и поведение. Собранные данные становятся основой для последующего взаимодействия, которое можно охарактеризовать как тонкую форму психологического влияния. Хотя такой подход содержит, безусловно, элементы манипуляции, его целью является не удовлетворение интересов ментора, а развитие потенциала подопечного. Впрочем, нельзя отрицать взаимовыгодность этого процесса – успех подопечного становится и его успехом тоже. Этическая сторона такого взаимодействия представляет собой сложный вопрос, не имеющий однозначного ответа. Однако ключевым моментом всегда остается свобода выбора подопечного – именно он принимает окончательное решение о развитии своего таланта.

Итак, Вика, как и любой другой человек, вернувшийся с работы, следовала по своему нехитрому «списку дел». Перекусила, немного прибрала в комнате и завалилась на кровать с чашкой кофе и телефоном, который очень «кстати» зазвонил для Жени, и, похоже, очень «некстати» для Вики.

– Да, мам, привет… нормально… ходила… сказал продолжать прием… нормально… мам, ну что у меня может быть на работе? Работаю потихоньку… угу… хорошо. Я заскочу вечером… и я тебя.

– Нда. Краткость, похоже, действительно есть душа ума, – отметил Женя с некоторым разочарованием. Он искренне надеялся, услышать что-то важное, что поможет ему чуть лучше её узнать.

После беседы с матерью Вика погрузилась в бесцельный просмотр разнообразного видеоконтента в телефоне – от котиков до кулинарных рецептов и фрагментов фильмов. Женю поразило однообразие музыкального сопровождения: при всём богатстве выбора, использовались одни и те же мелодии, словно следуя какому-то негласному шаблону.

Тридцать минут такого наблюдения исчерпали терпение опытного ментора. Понимая, что подобное времяпрепровождение может затянуться на весь вечер, он решил действовать. Будучи профессионалом высокого уровня, Женя мог выполнить за час то, на что у начинающих менторов уходили дни.

– Ну что ж, начнём. – сказал Женя, пересев к Вике поближе.

Закурив, он погрузился в глубокую концентрацию, пытаясь синхронизировать своё сознание с Викиным, проживая её день: монотонный путь на работу, офисную рутину, возвращение домой. Процесс поиска ментальной связи напоминал попытки ориентироваться в кромешной темноте, полагаясь только на тактильные ощущения.

Вика проявляла признаки беспокойства: то откладывала телефон, то снова брала его, опять сделала кофе. Первые попытки установить связь оказались безуспешными, что озадачило Женю – возможно, причиной были принимаемые ею препараты? Это уже становилось профессиональным вызовом для него.

Когда связь, наконец, установилась, время значительно превысило запланированное. Однако больше всего Женю встревожило не это, а неожиданное сопротивление – какая-то часть Викиного сознания активно противилась вторжению. Это было то же, что проявлялась в её необычных рисунках, природу которой ментор пока не мог определить.

После того как основное напряжение спало, Вика пересела за стол, готовая к творческому процессу.

– Умничка. Давай-ка немного порисуем. Несложное. Пока поработаем над техникой.

Женя решил начать с простых упражнений, фокусируясь на технике рисования. Он осторожно направлял внимание Вики к простым геометрическим формам, помогая ей сосредоточиться на базовых элементах рисунка. Он чувствовал, как её рука, поначалу неуверенная, постепенно обретала твёрдость в движениях. Интересно было наблюдать, как даже в простых линиях и фигурах проскальзывали элементы того самого «другого» видения – круг незаметно искажался, прямые линии приобретали едва заметную кривизну.

Параллельно Женя продолжал исследовать странное сопротивление, с которым столкнулся при установлении связи. Это было похоже на присутствие второго наблюдателя, который внимательно следил за процессом взаимодействия ментора и подопечной. Иногда это присутствие усиливалось, особенно когда Вика начинала отклоняться от простых геометрических форм в сторону более сложных, абстрактных элементов.

Через час работы стало очевидно, что даже такое простое упражнение требует от Вики значительных усилий. Её концентрация начала ослабевать, а движения становились более хаотичными. Женя решил закончить первый сеанс, понимая, что слишком сильное давление может привести к нежелательным последствиям.

Отпустив ментальную связь, он наблюдал, как Вика, словно выходя из транса, медленно откладывает карандаш и с удивлением рассматривает получившиеся рисунки. В её взгляде читалось смешанное чувство удовлетворения и легкого беспокойства, словно она не до конца понимала, как создала эти простые, но необычно точные геометрические композиции.

Так началось его официальное менторство. Первый сеанс был завершен, оставив после себя больше вопросов, чем ответов.

После завершения Женя остался наблюдать за Викой, отмечая её реакции. Она несколько раз возвращалась к своим рисункам, рассматривая их с разных углов, словно пыталась найти в них что-то необычное. Периодически её взгляд становился отсутствующим, будто она прислушивалась к чему-то внутри себя. Это особенно заинтересовало ментора – такая реакция могла означать, что «другое» тоже анализирует произошедшее.

Вечер завершился достаточно обыденно: Вика приняла лекарства, ещё что-то посмотрела в телефоне и легла спать.

По пути домой Женя анализировал первый опыт взаимодействия. Необычное сопротивление при установлении связи, присутствие странного «наблюдателя», неожиданная точность в простых геометрических формах – всё это складывалось в картину, которая существенно отличалась от его предыдущего опыта менторства. Он понимал, что предстоит серьёзная работа не только с художественными навыками Вики, но и с тем загадочным «другим», которое, похоже, является неотъемлемой частью её творческого процесса.

Домой он вернулся уже поздно вечером, в приподнятом настроении. Пес увлечённо грыз очередную неизвестно откуда притащенную «масталыгу». Увидев Женю, повилял хвостом, но от ужина отвлекаться не стал.

– Откуда он их тащит? – спросил Женя у Мики, но ни в купе, ни в вагоне её не оказалось.

– Ты Мику не видел? – этот вопрос был адресован уже Псу. – Странно, поздно уже…

Женя поймал себя на мысли, что он уже привык к своей компании. Он настолько долго не испытывал это чувство, что и забыл, что оно вообще когда-либо существовало. Немного расстроившись, что Мики ещё нет, он сел на полку и ушёл в свои мысли. Пес, видимо, почуяв «скисшее» настроение своего спутника, всё-таки перешёл в купе к Жене, само собой, прихватив кость.

После такого, ещё более насыщенного дня, чем вчера, Жене просто необходимо было выговориться. Мики не было, соответственно, это тяжелое бремя возлегло на плечи его лохматого друга. «Но, это и неплохо», – подумал Женя, так как если бы она услышала его рассуждения, подруги бы у него больше не было. Пёс, естественно, заснул гораздо раньше финальной фразы «Вот такие дела», но рассказчик на это не обиделся и, последовав примеру собаки, тоже растянулся на полке.

Мика пришла рано утром и на пошлый вопрос «А где ты была?» – пошло пошутила.

– Ну я серьёзно, интересно ведь.

– А, ну если серьёзно… было скучно, и я поехала на электричке покататься. Мы же вроде на вокзале живём, почему бы этим не воспользоваться?

– Куда, если не секрет?

– В Колпино.

– Куда? А где это? – с удивлением спросил Женя.

– Слушай, ты «вообще», что ли? Ты здесь сколько живёшь? Должен был уже выучить все станции, по всем направлениям! Вон же расписания везде! Да ещё и вслух говорят!

– Вот если бы там было расписание будущих «циклов»… – пробубнил недовольно Женя – И как тебе Колпино? Как электричка?

– Электричка – весьма… эмм… колоритное место, аккуратно подобрав нужное слово, ответила Мика. Ну а Колпино – прекрасный городок, парк мне там понравился.

– Может, если захочешь, сходим в театр или кино? – спросил неуверенно Женя, понимая, что его подруге попросту скучно.

– Ооо! Какая честь для дамы! – гримасничая, ответила Мика, сделав вид, что обмахивается веером.

– Ты вообще можешь быть серьёзной?

– Евгений, – голос её вдруг стал холодным как лёд, – юмор – это единственное, что меня поддерживает. А то удавилась бы давно. Да никак…

После этих слов сказать, что Жене стало неприятно – ничего не сказать. Все они были прекрасно знакомы с этим чувством, но вслух обычно не обсуждали. Да, они вроде как чувствовали себя полезными. Да, у них была возможность доделать то, что не смогли раньше и даже больше. Но это не нивелировало тот факт, что они чувствовали себя пленниками. Пленниками обстоятельств, от них не зависящих.

Мика, взглянув на Женю, догадалась, о чем он думает, благо это было несложно, и решила сменить тему.

– Давай, рассказывай, как вчера прошло.

Женя всё ей, в деталях, рассказал. Ну, почти всё… Мика очень внимательно его выслушала, не перебивая, и только в конце спросила:

– И что делать будешь?

– Импровизировать. Как всегда – импровизировать.

Дальше они какое-то время молча занимались своими делами, пока Мика аккуратно не спросила:

– А что ты там про театр и кино говорил? – на что Женя растянулся в улыбке.

Вечер пятницы, традиционно символизирующий начало временной свободы, каждый человек воспринимает по-своему. Для одних это возможность погрузиться в алкогольное забвение разной степени тяжести, для других – шанс наконец-то выспаться. Для Виктории же это время означало возможность полностью отдаться творчеству.

Женя, выступая в роли чуткого наставника – помогал Вике совершенствовать технику рисования. Его невидимое присутствие направляло её руку, регулируя нажим карандаша и точность линий. Успехи подопечной радовали ментора, и он решил, что пора расширять художественный инструментарий, запланировав поход в близлежащий магазин «Хоббитания».

– Ну что, – в какой-то момент сказал он удовлетворенно, – Завтра пойдём в магазин, через улицу который. Обещаю, постараемся экономно закупиться. Выбор там есть, и неплохой! Название, правда, это…«Хоббитания»… Бред какой-то…

Прогресс Вики проявлялся не только в рисунках – она стала чаще улыбаться, хотя пока только дома. Так как они работали в некотором «симбиозе» своих разумов, он периодически ощущал какую-то липкую и накатывающую волну чего-то пугающего и «фатального», но, к счастью, управляемого. В такие моменты Вика привычно доставала свои таблетки, выпивала их и через некоторое время всё «успокаивалось». Женя пока слабо понимал, каким образом ему придётся уживаться с той, другой Викой. Но выбора у него не было.

Он чувствовал, что она уже немного устала, поэтому решил на сегодня закончить. Это, кстати, очень важная черта для человека, который собирается стать профессионалом – остановиться в нужный момент, чтобы не испортить уже сделанное.

– Ну что… хватит на сегодня – то ли себе, то ли Вике сказал Женя. – Завтра у нас важное мероприятие. Надеюсь, у тебя внезапных планов не будет.

Вечерних платьев у Мики не было, так же как и костюма у Жени. Но это никаким образом не помешало выполнить обещание сводить Мику в театр. Выбор пал на ДК Выборгский, на какой-то «душевный», как ему показалось из дизайна афиши, увиденной на улице, спектакль.

Дворец культуры встретил их строгим фасадом в стиле сталинского ампира – массивные колонны, лепнина и широкая парадная лестница создавали атмосферу торжественности. Построенное в 1950-х годах здание сохранило свой исторический облик, хотя внутреннее убранство было модернизировано. Просторное фойе с высокими потолками и хрустальными люстрами, мраморные полы и широкие лестничные пролеты напоминали о классической театральной архитектуре.

Зрительный зал, рассчитанный на тысячу мест, впечатлял своими размерами и акустикой. Бархатные кресла глубокого красного цвета, позолоченные элементы декора и изящная лепнина дополняли атмосферу классического театра. Современное световое и звуковое оборудование органично вписывалось в исторический интерьер, не нарушая его целостности.

Свободных мест было достаточно, как и времени перед началом спектакля.

– Атмосфера приятная, – отметила Мика, рассматривая зал. Оглянувшись, она с интересом спросила у Жени, что за окошко находится на задней стене.

– Ну так давай сходим и посмотрим! – ответил, вставая с кресла Женя.