Нунин

Глава первая

– Папа, папа, там нунин!

– Где?!

Старый Грил рванул рычаг вездехода и, не дождавшись полной остановки, распахнул люк, затем, на лету передёрнув плазменный боярд, спрыгнул с брони.

– Где? – повторил он ещё раз, хотя и сам уже увидел за угольной насыпью чёрную выпуклую спину.

Затратив на то, чтобы поймать нунина в круг прицела, всего полсекунды, он плавно нажал курок. Шипящий сгусток плазмы вспыхнул яркой кометой и полетел над пустыней, поджигая жаром раскалённого воздуха высохшие кусты комиллы.

– Хороший выстрел, Грил! – выглянул из вездехода оператор бура Сиг. – Я сверху видел, ты прожёг его насквозь, точно за вторым горбом.

– Ты его убил? – оттеснив Сига, высунулся подросток Жимми. – Можно я сбегаю посмотрю?

– Погоди, пусть сдохнет.

Выбрасывая в воздух бурые сгустки крови вперемешку с тучами чёрной пыли, за холмом извивалось существо, опутанное собственным хвостом и гибкими, усеянными присосками щупальцами. Оно билось в агонии, издавая протяжный свист, временами переходящий в ультразвук, отчего казалось, что оно замолкает. Но затем свист возвращался в слышимый диапазон и вновь невыносимо давил на уши.

– А теперь можно? – спросил Жимми, заметив, что нунин наконец-то затих.

– Рядом могут быть другие, – остановил его Грил. – Сиг, прикрой нас, если появятся ещё.

– Нет здесь больше никого, – заупрямился его напарник. Ему самому не терпелось посмотреть на убитого нунина. – Куда ни глянь, это единственный холм, где он мог спрятаться.

– Ладно, идёмте, – согласился Грил, проверив в боярде оставшиеся заряды.

– Я такого, со щупальцами, ещё не видел, – отстав на шаг и спрятавшись за спиной отца, произнёс Жимми.

– А каких ты видел? – хмыкнул Сиг, расценив его слова как детское хвастовство. – Увидеть нунина – большая редкость. Больше даже, чем получить право на пролонгацию.

– Видел! – обиженно поджал губы Жимми. – Наставник Даби показывал нам на проповеди чучело нунина с пятью лапами и тремя глазами вдоль горба. А приманивающие лицо и рука у него были спрятаны на груди в серой шерсти.

– Знаю я того нунина, – улыбнулся Сиг. – Когда я был ещё таким, как ты, у него имелось восемь лап, но три отсохли и отвалились, а слепой Даби этого даже не заметил, и подозреваю, что теперь он выдаёт чучело за новую разновидность нунинов.

– Раньше они так близко к Куполу не подходили, – прекращая спор, поднял руку Грил. – Нужно обязательно доложить Синедриону, где мы его подстрелили.

Он остановился в пяти шагах от лужи фиолетово-чёрной жидкости, вылившейся из такого же фиолетово-чёрного тела, и, приподняв боярд, заглянул за холм. Нунин лежал, разбросав щупальца в стороны, а раскрытая пасть с двумя крючковатыми жалами-клещами служила подтверждением, что тварь уже мертва.

– В доказательство я срежу у него с горба рог, – вышел вперёд Сиг. – Синедрион может не поверить словам, тем более, если мы скажем, что убили его недалеко от шахты.

– Можно, и я отрежу? – обрадовался Жимми. – Джил и Ром умрут от зависти!

Жимми обогнал Сига, но вдруг внезапно остановился, словно наткнулся на стену. Рядом с покрытой бородавками головой нунина из округлого тела, обтянутого чёрной блестящей кожей, торчала неестественно белая человеческая голова. Словно залитые кровью, красные глаза её были открыты и смотрели точно на Жимми. От её взгляда ему стало страшно, и он попятился, невольно спрятав за спиной нож. Рядом с головой, казавшейся бесполезной обузой среди множества щупалец, свисали на землю две нелепо и расслабленно вытянутые человеческие руки. Одна торчала из тела по плечо, другая – лишь по локоть. Когда Грил подошёл к нунину и отбросил стволом скрывавший половину тела хвост, Жимми увидел на боку существа уж совсем странную часть, напоминающую человеческую спину, с отчётливо проступающим позвоночником и выпирающими лопатками.

– Они имитируют нас, – перехватил ошеломлённый взгляд Жимми Сиг. – Копируют, подманивают, хотят подобраться поближе – и всё для того, чтобы потом напасть.

– Да, да… – через силу сглотнул Жимми, подавив подкативший к горлу ком. – Наставник Даби говорит то же самое.

– Ты смотри не на то, что нунин хочет показать, а на его челюсти и хвостовой шип, – Сиг уверенно схватился за горб существа и вонзил под костяной рог лезвие ножа. – Чтобы убить человека, ему нужен всего один миг. Прими мои поздравления, Грил, ты действительно уложил его наповал единственным выстрелом. Когда я выезжал на осмотр Купола с Михалом, нам тоже подвернулся нунин. Мы по нему палили с двух стволов, но он всё равно ушёл. Хотя я видел, что мы точно попали несколько раз.

– Михал говорил, что тот нунин был очень крупный.

– Да уж… побольше этого, – согласился Сиг. – Наверняка сдох где-нибудь за хребтом, но трофеем нам так и не достался.

– Откуда они приходят? – спросил Жимми, всё ещё не решаясь и себе срезать с горба трофей.

– Издалека. Отсюда не видно. Поговаривают, что из Красного леса. Наставники говорят, что где-то есть такой за горизонтом. Вот он оттуда и пришёл. Нунин следил за нами. Видел, как мы проехали к шахте, и ждал, когда будем возвращаться обратно.

– Но он ничего не смог бы сделать нам в вездеходе. Никакие шипы не пробьют броню. Может, он и не хотел нападать?

– Не болтай ерунду! – отмахнулся Грил. – Ты говоришь так, словно тебе его жаль. Это опасные твари, которых нужно уничтожать при первой возможности. И прежде всего опасности подвергаемся мы – те, кто выезжает за Купол.

– Наставник говорит то же самое, – виновато склонил голову Жимми. – Слово в слово.

– Нас всех воспитывали наставники, поэтому мы все и говорим их словами, – миролюбиво похлопал его по плечу Грил. – Не прикасайся к нунину. Бывает, что их кровь ядовита, и без рукавиц, как у Сига, нельзя. Сиг, когда покажет рог Синедриону, отдаст его тебе. Отдашь, Сиг?

– Конечно, отдам. Беги в вездеход, а нам с Грилом нелишне поговорить с глазу на глаз.

Дождавшись, когда Жимми вскочит на гусеницу вездехода и скроется в люке, Сиг открыл было рот, но Грил его опередил:

– Я знаю, что ты скажешь, можешь не продолжать. Жимми так делает только за пределами Купола и только когда мы одни. И я не могу ему это запретить. Да и не хочу. Официально он мой помощник, назначенный Синедрионом для обучения, и не более того. Жимми проговорился при тебе случайно, разволновался, увидев нунина. Ну, а ты-то болтать не будешь? Мы же не один день вместе работаем? А если я что-то узнаю о тебе, то уж будь спокоен – трепаться не стану.

– Да мне-то всё равно, – пожал плечами Сиг. – Это не такой уж и страшный проступок. Конечно, наставникам не понравится, если узнают, что ты рассказал ему, кто его отец.

– Для меня это тоже было секретом. Он сам как-то разузнал.

– А кто его мать, ему известно?

– Нет. Тайна пролонгации здесь не была нарушена. Я спрашивал Жимми – утверждает, что не знает. А я, для его же безопасности, никогда эту тайну не выдам.

– Пошли, Грил, – Сиг кивнул на вездеход. – Смотри только, чтобы он не проговорился внутри Купола. Признаться, я сам не представляю, как поступлю, когда получу право на пролонгацию и буду знать, что где-то есть мой сын… или дочь.

– Поначалу это легко. Затем ты теряешь покой и не можешь ни о чём думать, кроме ответа на эту загадку. Заглядываешь в лицо каждому подростку, и гадаешь – а вдруг это мой?

– Ты так и не сказал, как догадался, что именно Жимми твой сын? Признайся, кто-то из наставников шепнул?

– Говорю же, я не знал! Жимми очень пронырливый и настырный, – не без гордости улыбнулся Грил. – Он не боится наставников так, как должен. Не удивлюсь, если окажется, что он сумел пробраться в репозитарий Синедриона. А вот это, как ты сам понимаешь, уже серьёзный проступок. Он сам напросился ко мне в помощники, а когда сказал мне, для чего он это сделал и кто он для меня, я ему сразу же поверил. Однако откуда узнал – не признаётся. Но летопись пролонгации ведётся только в репозитарии. Так что, если ты нас выдашь, он может закончить свою жизнь в поглотителе. Но предупреждаю, я его не отдам и возьму всё на себя.

– Пошли, Грил, – повторил Сиг. – Можешь не волноваться, я никому не проговорюсь. Где мне ещё найти такого напарника? А сын у тебя хороший. Я буду рад, если где-то у меня будет такой же. А может, Жимми в своё время и мне поможет узнать мою тайну? – засмеялся он, хитро подмигнув в сторону Купола. – Это была бы стоящая сделка за моё молчание!

– Сначала дождись пролонгации, – хмыкнул Грил. – А потом уж торгуйся.

Возвращались к вездеходу молча, каждый думая о своём. Сиг вертел в руках отрезанный рог, Грил – ещё тёплый после выстрела боярд. Сиг думал, как жаль, что не он первый среагировал на выкрик Жимми и не выстрелил в нунина. За убийство этой твари, тем более недалеко от Купола, его бы точно отметили. Возможно, повысили бы и доверили собственный вездеход, а может, даже обратили внимание на его отличные гены, и Синедрион принял бы решение на пролонгацию вне очереди. Грил же смотрел в спину Сига и думал, не совершает ли ошибку, ему доверившись. Сиг молод, ненамного старше его сына, но неизвестно, может ли он так же держать язык за зубами, как Жимми, и не проговорится невзначай, как его сын? Если Синедриону станет известно, что Жимми всё же пробирался в репозитарий, то наказание будет неотвратимо. И даже если Грил, решив, что пожил уже достаточно, возьмёт всё на себя, ему не поверят. Наказание всё равно понесёт его сын. Его расценят как генетический брак, и угроза закончить жизнь в поглотителе для Жимми не лишена основания. Так уже было. Наставники не любят, когда суют нос в их тайны. Но если сейчас выстрелить в спину Сигу, то тайна так и останется тайной. Можно всё свалить на нунина, который, прежде чем Грил успел его убить, разорвал любопытного оператора бура в клочья. В такие мелкие клочья, что даже не было возможности привезти его тело, чтобы предать поглотителю. Жимми он всё объяснит, и сын его, конечно, поймёт и станет хранить ещё одну тайну, которая ещё больше их сплотит, а уж как сам Грил будет её хранить, и говорить не стоит…

Сиг ловко запрыгнул на бронепанель вездехода и подал руку Грилу. Грил задумчиво посмотрел на протянутую ладонь и вдруг неожиданно для себя произнёс:

– Это был хороший выстрел, Сиг. Ты отличный стрелок.

– Я? – у его напарника от удивления смешно вытянулось лицо, и Грил, облегчённо выдохнув, понял, что делает всё правильно.

– Ты. Мы с Жимми хорошо видели, как ты уложил его первым же выстрелом. Я даже вездеход остановить не успел, как ты уже целился на броне. Я так и доложу Синедриону, что, если бы не ты, эта тварь удрала бы в пустыню. А если нунин повадился к Куполу, то не успокоится, пока в следующий раз не подстережёт кого-то, уже не такого расторопного, как ты.

– Спасибо, Грил, – не сумев скрыть радости, расплылся в улыбке Сиг. – Теперь ты можешь быть само спокойствие. Конечно, я и так бы молчал, но теперь-то мой рот будет нем, как у того нунина, что показывает детям выживший из ума Даби.

«Точнее и не скажешь, – подумал Грил. – Наставники не любят ложь, так же, как не любят и правду. И если ты раскроешь нашу тайну, то всплывёт и твой обман. Он невелик, но вполне достаточен, чтобы усомниться в качестве твоих генов. А этого ты как раз больше всего и боишься».

Но чтобы окончательно быть уверенным, что крепко прихватил Сига за язык, Грил зевнул и нехотя произнёс:

– Я слышал, что Синедрион решил жёстче относиться к отбору нашего генофонда. Но уверен, что тебе ничего не грозит. Особенно после того, как ты сегодня показал свою меткость. Да и угля мы привозим больше остальных. А это только твоя заслуга. Так что, думаю, скоро тебя отберут на пролонгацию. Всего лишь два восхода синих солнца назад умерли три обывателя нашей общины. Ей нужно пополнение. Так что я уверен – скоро у тебя появится дочь или даже сын. Вот тогда ты меня поймёшь. А мы с Жимми подумаем, чем тебе помочь.

Сиг важно кивнул, словно у него уже появился продолжатель его генов и он преодолел важную веху в жизни каждого обывателя общины. Он тут же на глазах постарел, сгорбился, будто опыт зрелого мужчины разом обрушился на его плечи, и даже редкий светлый пушок ещё не сформировавшейся бороды теперь казался седыми космами, торчавшими из морщинистого подбородка.

– Пора, – он величественно взглянул на едва пробивавшийся сквозь густую атмосферу голубой диск. – Скоро появится красное солнце. Мы обязаны вернуться до его восхода.

– Это точно, – охотно согласился Грил и опустил голову, пряча улыбку. – Кто-то из наставников мне говорил, что в его тусклом свете мы можем не заметить спрятавшегося в бункере с углём нунина и завезём его под Купол.

– Мы не должны этого допустить! – зазвенел металлом голос Сига.

На этот раз Грил с трудом подавил приступ хохота.

С Сигом было легко. Он правильно поступил, что не убил его по пути к вездеходу. Тогда ему дали бы другого оператора бура, который мог оказаться поумнее глупого и самоуверенного Сига. Наверняка после откровенной лести Грила Сиг возомнил себя спасителем общины. Может, даже в мыслях примеряет на себя мантию наставника. Он так легко поверил в то, что полный бункер угля – это только его заслуга, что Грилу даже стало обидно. Но за возможность управлять им Грил был готов простить Сигу и эту дерзость. Конечно, с ним было легко. Куда сложнее было с сыном. Временами Грил сомневался – его ли гены живут в крови Жимми? Мальчишка был не по годам умён, любознателен и рассудителен. Такого Грил не замечал ни за собой, ни за его матерью Сарой. Пожалуй, Сара даже была глупее Сига. За время, выделенное Синедрионом для пролонгации, когда они жили вместе, Грил не заметил каких-либо проблесков её ума. Даже читать она могла с большим трудом. Сам Грил тоже не очень быстро освоил такое сложное занятие, как чтение. Гораздо позже, чем это сделал его сын. Жимми же ловил всё на лету. Всего одной поездки за пределы Купола хватило ему, чтобы освоить управление вездеходом, и ещё меньше – чтобы управляться с буром получше Сига. Всё говорило о том, что у него есть немало шансов, повзрослев, превратиться в наставника. Если бы не одно «но»… Жимми мог в одно мгновение перечеркнуть сложившееся о нём мнение, как о подающем надежды подростке, очень неудобными вопросами. Запретными вопросами, на которые никто не знал ответов, и которые выводили окружающих из себя. Особенно наставников. Этими вопросами он и Грила частенько ставил в тупик. Например, почему движется вездеход? Почему поглотитель берёт уголь, тела умерших, износившуюся одежду, даже завезённые с углём ветки комиллы – любую ненужную или поломавшуюся вещь, а выдаёт воду, пищу или любой предмет, который может понадобиться жителям общины? Почему они живут под Куполом, откуда он взялся, что его держит и как вездеход открывает проход сквозь его оболочку? Или что за шары пролетают высоко в небе над пустыней? Как объяснить то, что считаешь обычным, и то, что всегда было рядом? Идол-наставник Наум объяснял, когда ещё Грил был таким, как Жимми, безапелляционно и единственно так: это истина! Она непреложна, не требует доказательств, изучения и копания в её истоках. Это истина, и всё! Она была, есть и будет! И принимать её следует такой как есть!

Грил сел за пульт вездехода.

«А всё-таки, почему ты движешься? – он взялся за штурвал и сжал ладони. – Я нажимаю на ручку, и ты начинаешь движение. Что за сила заставляет тебя ползти, и при этом ещё тащить бункер с углём? Ну вот! – Грил покосился на сына. – Уже и я заразился от Жимми тягой к вопросам…»

Хотя, когда он сам впервые выехал за пределы мутной оболочки Купола и увидел парившие в небе шары, то тоже спросил о них сидевшего рядом опытного и не раз выезжавшего к дальней гряде оператора бура Брута. Тот удивлённо поднял голову, затем сплюнул под ноги.

– Твоё дело – дотащить нас к шахте, а моё – наковырять угля. Запомни это и никогда не забивай голову ненужным дерьмом.

Грил посмотрел сквозь выпуклый блистер в небо в поисках пролетающего шара. Бывало, что их висело сразу несколько. Сейчас же медленно плыл всего один, и то слишком высоко. На такой высоте он казался не больше сжатого кулака. Но Грил знал, что он гораздо больше. Если шар опускался ниже, то даже мог заслонить солнце и выглядел не меньше кабины вездехода. Когда Жимми впервые оказался за пределами Купола, он тоже первым делом спросил о появившемся над головой шаре. Ответить ему так, как Брут, Грил не смог. Он честно признался, что не знает, но поспешил заверить, что шары безобидны, неопасны, и лучше их не замечать, не обращать внимания и никого о них не спрашивать. Особенно наставников.

Вездеход вздрогнул, и Грил постарался выбросить всё лишнее из головы. В медленно наползающих сумерках их следы, оставленные в начале смены и ведущие обратно к Куполу, проступали всё хуже и хуже. Не хватало ещё сбиться с пути и заблудиться. Но в исчезающем сиянии заходящего голубого солнца он увидел серый полукруг и успокоился. Нос вездехода смотрел точно на него, и если они не успеют вернуться к наступлению тьмы, то мимо Купола не проедут. Гусеницы тяжело заскрипели по песку и поволокли полный бункер на широких полозьях вдоль оставленной ещё на рассвете колеи. Сиг никак не хотел выходить из образа и молча, вздёрнув подбородок, с видом идол-наставника смотрел сквозь стекло кабины. Он недовольно поморщился, когда вездеход качнулся, наехав на каменную глыбу, и, склонив голову, закрыл глаза. Сиг представлял, как будет рассказывать другим операторам буров о подстреленном нунине. Ему так понравилась эта мысль, что он уже и сам уверовал в её правдивость. А что? Всё по-честному! У Грила есть сын, у Сига сына нет. Но если Сиг расскажет тайну Грила Синедриону, то у него тоже сына не станет. Его казнят в поглотителе. А если Грил подтвердит, что нунина убил Сиг, то и у него останется сын, и у Сига, может быть, появится возможность получить продолжателя генов. А в том, что Синедрион обязательно отметит его поступок досрочной пролонгацией, Сиг был уверен.

Голубое солнце скрылось, и наступил короткий период тьмы. До Купола осталось совсем чуть-чуть, но они не успели. Грил включил прожектор над кабиной вездехода и сделал полный оборот. В темноте они могут не заметить подкравшегося нунина и завезти его под Купол. Такого никогда не было, но жёсткие правила требовали переждать период тьмы, дождаться красного солнца, затем осмотреть со всех сторон вездеход и бункер, и лишь после этого продолжать движение.

– Помоги мне, – произнёс Грил.

Сиг встрепенулся и привстал с кресла.

– Наблюдай сзади, а я по курсу, – Грил включил второй прожектор, направленный в сторону бункера. – Жимми, ты у нас самый глазастый, смотри по кругу.

Потянувшись к боярду, Сиг положил его рядом. Если появится нунин, на этот раз его подстрелит только он. До боли в глазах Сиг всматривался в каждую тёмную точку, но вокруг не замечалось никакого движения. Он нетерпеливо ёрзал, сжимал вспотевшие ладони, искоса подглядывал в сектор Грила, но ни один нунин так и не появился. Затем взошло красное солнце. Тусклый кровавый свет залил пустыню, покрыв её песок бурыми и чёрными пятнами. В этих пятнах легко затеряться хоть стае нунинов. Особенно тем из них, которые обладали плоским, приземистым телом. Нехорошее время. Грил его недолюбливал и всегда старался вернуться под Купол в светлый период. Однако незапланированная остановка сломала его планы, да и Сиг бурил дольше обычного. Грил взглянул на красный диск, пробивавшийся сквозь тучи лишь тусклым контуром, и решительно распахнул фонарь кабины.

– Мой вездеход, твой бункер, – приказал он Сигу. – Жимми прикроет нас обоих.

– Но ты же видел, что никого не было, – заартачился было его напарник. – Так близко к Куполу нунины не подходят.

– По правилам – мой вездеход, твой бункер, – Грил остался неумолим. – А в следующий раз будешь порасторопней с углём, чтобы успевать вовремя.

«Сиг трусит, – подумал он. – Всё-таки гены у него никудышные. А получается, что я делаю всё, чтобы он передал их дальше, ухудшая качество общины». – Грил взглянул на Жимми и прикусил губу. Как же всё-таки не вовремя не сдержался его сын! И откуда только взялся этот нунин? – «Как ни умён Жимми, он ещё слишком мал и не может полностью контролировать свои чувства», – вздохнул Грил.

Он тоже был уверен, что никакой нунин не смог бы под лучами прожекторов проскочить к вездеходу, но правила есть правила. Без страха Грил обошёл вездеход по кругу, заглянул в каждую щель, в короб генератора, под ленты гусениц и вернулся в кабину. Сиг был уже здесь, хотя на то, чтобы осмотреть бункер, требовалось куда больше времени, чем проверить вездеход. Грил рухнул в кресло и брезгливо хмыкнул. Не будь он связан тайной, ни за что бы не позволил генам Сига продолжить дальнейшее существование. Обязательно доложил бы Синедриону о его трусости. Но увы…

В полном молчании они подползли к Куполу, и лишь скрип песка под гусеницами вездехода нарушал повисшее безмолвие. Жимми виновато поглядывал на отца и бросал осторожные взгляды в сторону Сига. Он уже понял, какую совершил ошибку. Даже воспоминания о нунине отошли на второй план. В волнении покусывая палец, он не заметил, как вездеход погрузился в оболочку Купола плоским носом. В итоге не успел задержать дыхание и получил динамический удар по ушам. Мягко обволакивая вездеход, Купол прошёл внутри кабины, вытесняя внешний воздух. Ни одна его молекула не должна попасть наружу. Прежде чем запустить в кабину внутренний воздух, Купол выдерживал секундный вакуум. Конечно, Жимми знал об этом и всегда набирал полную грудь воздуха, но сейчас забыл и скривился от боли.

«Так мне и надо! – ругал он себя. – Мой язык длиннее, чем щупальца тварей из Красного леса!».

Он тут же бросил беспокойный взгляд на отца, но тот, кажется, не заметил его оплошности. Вездеход с бункером уже прополз сквозь оболочку, и он теперь полностью сосредоточился на управлении. До упора открыв кабину, Грил поднялся в полный рост и, наклонившись через борт, высматривал кратчайший путь к поглотителю. Внутри Купола было светло и безопасно, хотя дышалось не так легко, как снаружи. Слева и справа от продавленной угольными бункерами колеи потянулись полукруглые жилые модули. Как и положено, они заехали со стороны мужского сектора, и первым, кто им встретился, оказался проходчик Додж. Додж в силу своей профессии никогда не бывал за пределами Купола, а потому прибывших оттуда встречал как вернувшихся из ада.

– Грил, как там, снаружи? – выкрикнул он, подстроив шаг к медленно ползущему вездеходу. – Насколько ты сегодня укоротил свою жизнь?

Жимми нахмурился такому невежеству. Сколько он ни объяснял Доджу, что находиться за оболочкой не так уж и опасно, тот каждый раз задавал один и тот же вопрос. И отец, как всегда, давал один и тот же ответ:

– Как видишь, я ещё жив!

Хотя, конечно, всем известно, что находиться снаружи вредно. Постепенно в теле накапливается красная пыль, и, как следствие, из ушей и носа начинает выделяться кровь. Вскоре она льёт, не прекращая, и обитатель общины тихо угасает, пока его не предают поглотителю. Но для этого нужно слишком много времени провести за пределами Купола. Очень много времени! Для того чтобы заболеть «красной болезнью», нужно жить в пустыне. А короткие выезды за углём совершенно безвредны.

– Там сейчас светло? – ни на шаг не отставая, спросил Додж.

– Нет, там сейчас красная ночь, – нехотя ответил Грил.

– Вы опоздали? – удивился Додж.

– Да. Сиг подстрелил нунина.

Сиг будто только того и ждал. Он проворно вскочил и протянул Доджу рог:

– Совсем недавно он был на его горбу!

– Убери это от меня!

Додж испуганно спрятал руки за спину, отошёл от вездехода подальше, а затем и вовсе отстал.

– Тебе повезло! – выкрикнул он вслед и брезгливо обтёр ладони о штаны, словно успел подержать рог в руках.

– Мне всегда везёт! – самодовольно ответил Сиг.

Вездеход прополз насквозь жилой сектор, и впереди показалась выпуклая сфера поглотителя. Не замедляя и так медленного движения вездехода, Грил кивнул Сигу за борт:

– Ты уже не нужен, можешь уходить. Уголь я сам сдам.

Сиг смутился, чуть помедлил, затем решился:

– Кто сегодня из наставников у поглотителя?

– Яркий Свифт.

– Ты ему расскажешь о нунине и обо мне?

– Расскажу, – отвернулся Грил. – Оставь рог.

Теперь Сиг услышал то, что хотел, и, не заставляя себя долго уговаривать, бросил в кресло рог, ещё в чёрной крови нунина, и спрыгнул за борт. Дождавшись, когда он скроется между модулей, Грил наклонился к Жимми и недовольно шепнул:

– Будь внимательней и больше так не ошибайся.

– Прости, впредь я буду осторожней.

– Ну, сейчас-то мы одни, – подмигнул Грил.

– Впредь я буду осторожней, папа, – улыбнулся Жимми.

– Вот так-то лучше. А сейчас беги. И не проспи завтрашнюю проповедь. Наставник Даби хотя и глуп, но злопамятен.

– Не просплю! – радуясь, что так легко отделался, заверил Жимми.

– Погоди, – остановил его Грил и протянул рог. – Возьми. Завтра будет чем похвастаться перед Джилом и Ромом.

– А как же Сиг?

– Не переживай. Наставник Свифт поверит мне на слово. Не забывай, что он когда-то тоже был водителем вездехода и, в отличие от других, обладает добрым нравом. Потому и зовётся Ярким.

Глава вторая

Широкие листья тавои надёжно скрывали личный камень Аяка. Это был только его камень, который он отбил ещё в прошлое цветение у Макра. Крепкие бурые побеги смыкались над пологим тёплым выступом густой крышей и надёжно закрывали от посторонних глаз. Аяк сидел на вершине камня, обхватив колени, сомкнув веки и полностью углубившись в себя – пытался прощупать, что происходит за плотной стеной листьев и тумана. Это упражнение называлось «тогу». Если хочешь быть интересен носителю, ты обязательно должен преуспеть не только в «сиги», но и в «тогу». И Аяк очень старался. Поначалу всё было покрыто непроглядной пеленой, но затем у него начало получаться, и в пелене появились разрывы. В одном из таких разрывов он нащупал рактора. Как носитель, рактор Аяку не нравился. Длинный слепой червь, к тому же довольно медлительный, хотя и обладает гибким сильным телом. Таким сильным, что способен, обвившись вокруг тавои, продавить её крепкий ствол. Другие носители редко рисковали вступать с рактором в схватку, потому что вдобавок к мощному телу он ещё обладал способностью выстреливать ядовитым плевком, летящим далеко за пределы броска его тела. А если рактор понимал, что проигрывает, он мог легко уйти в землю, мгновенно вырыв нору. Многим он нравился, но Аяку – нет. Ему были по сердцу быстрые носители, с мгновенной реакцией и смертельным ударом. Такие, как триэктор или прыгающий сатан. Но пока ещё рактор не уполз из поля видимости, Аяк поспешил определить расстояние до него и остался доволен. Он нащупал рактора очень далеко, за пределами ближнего леса. Стало быть, он улучшил свой прежний результат. Затем, развернувшись в сторону Инкубатора, Аяк сосредоточился на проходившей рядом с камнем тропе и сразу же нащупал Ушу. Похоже, она его искала. В отличие от Аяка, Ушу была слабой особью. И к тому же плохо успевающей в обостряющих упражнениях. Оттого Аяк иногда стыдился показывать при остальных их дружбу. Но сейчас рядом никого не было, и, догадавшись, что рано или поздно она его найдёт, Аяк раздвинул стену листьев и тихо позвал:

– Ушу, я здесь.

Она замерла, затем, повертев головой, пошла, немного уклоняясь в сторону. Ему пришлось ещё раз подать голос:

– Как ты собираешься жить дальше? Ни один носитель не захочет с тобой ассимилироваться. Но тебя, кажется, это не очень беспокоит?

Наконец Ушу вышла к камню и, подхватив с земли сухую ветку, картинно бросила ему в лицо. Она засмеялась, увидев, как Аяк озирается вокруг в поисках средства возмездия. Но так и не найдя ничего подходящего, он снова решил воззвать к её совести:

– Ушу, скоро наступит наша очередь, а ты совершенно не готова. Если ни один носитель не обратит на тебя внимания, ты погибнешь.

– Знаю, – беспечно ответила она, чем вызвала у Аяка оторопь.

– И ты говоришь об этом так спокойно?

– Ты мне поможешь? – спросила она, пропустив замечание мимо ушей. – У меня сзади слетел лист.

Аяк посмотрел ей на спину и заметил:

– Остальные тоже едва держатся.

Он оглянулся на листья тавои и сорвал два самых крупных. Потерев один из них лицевой стороной о камень, пока не выступил розовый сок, Аяк быстро и умело приложил его к спине Ушу. Стремясь свернуться и спрятать раненную, истекающую соком поверхность, лист плотно обтянул её плечи. Затем, сорвав со спины другой, еле державшийся и истёртый лист, он наложил новый. Аяк внимательно осмотрел свою работу и остался доволен. Теперь спину Ушу облегал крепкий эластичный кокон. Если она будет осторожна, то он продержится до следующего цветения, когда листья обретут двойную прочность. Затем он пощупал листья на её руках и ногах. Эти были ещё вполне целые и гибкие.

– Ты только за этим меня искала? Могла бы обратиться к Даво, Элизе или Макру.

– У тебя это получается лучше остальных.

От такой похвалы Аяк зарделся и скромно опустил глаза. Он любил, когда отмечали его незаурядные способности. Но затем Ушу сказала такое, что он тут же позабыл её комплимент.

– У Макра пошла кровь.

– Что?!

– Пока только носом.

Шумно выдохнув, Аяк сел на камень и, вновь обхватив колени, качнул из стороны в сторону головой, затем надолго ушёл в себя. Ушу его не отвлекала. Словно эта новость её совершенно не касалась, она повертела плечами, опробуя удобство своего нового наряда, затем присела рядом и пощупала листья на спине Аяка. На нём они лежали безукоризненно, внахлёст друг к другу, образуя подвижную, но непроницаемую броню. Сразу видно, что он срывал листы в свежий период цветения тавои, когда они самые крепкие. Всем известно, что в обостряющих упражнениях на выживание Аяк превзошёл остальных. Не говоря уж об Ушу. Лёгкая тень пробежала по её лицу, но она поторопилась её прогнать и через силу улыбнулась:

– Макр знал, что это уже вот-вот наступит, но всё равно для него кровь оказалась полной неожиданностью. Он очень тревожится, забился в дальние норы и никому не показывается.

– Кровь всегда неожиданна. Ты понимаешь, что это значит? – не меньше Макра разволновался Аяк. – Мы с тобой следующие!

– Да, – легко согласилась Ушу. – Перед нами никого не осталось.

– Но ведь ты не готова?

– Наверное, – на этот раз она не стала отрицать очевидный факт.

– Ты не сможешь сама выбирать носителя! Это ясно – у тебя слабые способности. Но, Ушу, где вероятность того, что кто-то из носителей вообще обратит на тебя внимание? И даже если это случится, передавить его сознание ты не в состоянии, он полностью подчинит твой разум!

– Так и будет.

Аяк не мог объяснить почему, но за Ушу он беспокоился больше, чем за себя. И в тоже время обречённость Ушу доводила его до бешенства. Он снова начал злиться и попытался в который раз достучаться до её рассудка, вызывая страх перед мрачной перспективой.

– Если ты не ассимилируешься, то погибнешь. Твоё высохшее тело будет лежать в лесу, напоминая остальным, что происходит с теми, кто не борется за себя и забывает слова Хорхе!

– Я уйду далеко. За границу леса, туда, где всегда лежит песок, и где меня никто не найдёт, – вдруг сказала она, и у Аяка предательски дёрнулась щека.

– Но почему, Ушу?

– Наверное, потому, что я слабая особь.

– Так ведь это ты только сейчас такая, а стоит тебе ассимилироваться с триэктором или будвизером, и ты станешь куда сильнее остальных. Мы все будем тебя бояться!

– Такие носители мне тем более не по зубам, – вздохнула Ушу, давая понять, что в определение «слабая особь» она вкладывала куда более широкий смысл, чем отличающееся от жилистого тела Аяка собственное хрупкое телосложение.

– В таком случае, ты могла бы попытаться покорить сорокапута. Хранитель Хорхе говорит, что он хрупкий, но как носитель очень жизнеспособный. И передавить его мозг не так уж и сложно.

– Признаться, он у меня вызывает омерзение.

– Тебе не угодишь! Все носители хороши. Они дают нам возможность сохранить жизнь, – Аяк обиженно отвернулся, но затем решил дать волю чувствам и наговорить Ушу гадостей. – Да, ты права, ты никуда не годная особь. Ни один носитель даже не принюхается в твою сторону! Будешь валяться в пустыне, а я, если тебя найду, то и не подумаю остановиться, чтобы вспомнить над твоим высохшим телом, сколько раз я призывал тебя заняться обостряющими упражнениями! Сколько раз я уговаривал тебя идти в лес, чтобы незаметно следить за носителями?! Сколько раз я бесполезно пытался научить тебя основам тогу?! Но ты меня не слышишь! Разве не так?

– А с кем ты хочешь ассимилироваться? – вдруг спросила Ушу, и Аяк понял, что все его старания оказались напрасны. Вызвать обиду Ушу казалось делом безнадёжным.

– Не знаю. Точнее, у меня есть кое-какие приоритеты, но какого-то одного носителя я выделить не могу.

– Гад мечтает ассимилироваться с будвизером.

Аяк мельком взглянул в её лицо, пытаясь определить, случайно или в отместку Ушу упомянула имя его злейшего врага. Гад был старше и сильнее Аяка. Инкубатор дал новорожденного Гада на целый цикл цветения раньше, чем родился Аяк. И все последующие циклы их роста они друг друга ненавидели. Никто из них не смог бы вспомнить, с чего всё началось и в какой момент возникла точка отсчёта их ненависти, но постепенно это чувство перешло в стадию внутренней потребности. У Аяка от одного вида Гада внутри всё переворачивалось и клокотало. Хотелось дать волю кулакам или впиться тому зубами в лицо, а ещё лучше в шею. Впрочем, Аяк понимал, что проиграет, и, если было возможно, всегда старался избегать драки. После того как ушёл Прайд, Гад был первым, кто достиг стадии ассимиляции. У него уже давно пошла кровь из ушей и рта, и скоро он отправится на поиск носителя. Хранитель Хорхе теперь наблюдает только за ним, уделяя остальным особям всё меньше и меньше времени. Они с Гадом вместе совершенствуют тогу, повторяют упражнения сиги, вызывающие интерес у потенциальных носителей, уходят далеко в лес, находя исхоженные тропы. В отличие от стройного Аяка, Гад был широк в кости, с короткими, но сильными и цепкими руками, ниже его ростом, хотя казался гораздо крупнее. И, в отличие от Аяка, очень медлителен. Когда им случалось подраться, только медлительность Гада спасала Аяка от неминуемого поражения. Учитывая его тяжеловесные данные, не удивительно, что Гад мечтает ассимилироваться с самым крупным из носителей – будвизером. Закованное в броню из роговых сегментов неповоротливое существо как никакое другое напоминало повадками самого Гада. Восемь коротких лап служили скорее не приспособлениями для бега, а основаниями для восьми острых когтей-ножей. Крохотная голова держалась на тонкой длинной шее, чуть что сразу втягивающейся в панцирь. Два глаза на таких же длинных отростках позволяли глядеть вокруг, не упуская ни жертвы, ни противника. Между отростками пряталось свёрнутое в спираль жало с парализующим наполнителем. Неплохой носитель, ассимилировавшись с которым, почувствуешь себя в полной безопасности, – но только не для Аяка. Для него главное – скорость и мгновенная реакция. Вот важнейшие составляющие, которые он хотел бы видеть в будущем носителе.

Аяк скривился при упоминании о своём враге и нехотя заметил:

– От нас мало что зависит. Гад может мечтать о ком угодно, но всё решают сами носители. Я бы хотел, чтобы все они прошли мимо, и Гад сдох, так ни с кем и не ассимилировавшись.

– Кто угодно, только не он, – возразила Ушу. – Гад хвастался, что они с хранителем Хорхе нашли тропу, где ещё не ассимилировавшийся и очень крупный будвизер прошёл дважды за сияние красного солнца. Значит, его обитель где-то рядом. Когда придёт время, Гад будет сторожить будвизера именно у этой тропы.

– Далеко?

– Очень далеко. Где-то у дальней черты леса на границе с песками. Там, куда нам пока нельзя. Ты же знаешь, будвизеры не боятся уходить далеко от леса и даже дальше, в пустыню.

– Знаю, – нехотя согласился Аяк.

К сожалению, он не мог не согласиться с Ушу – сдохнет кто угодно, но только не Гад. Но она будто почувствовала, что задевает его за живое, и, ехидно улыбаясь, продолжала:

– И в тогу он тебя сильнее.

– Это ещё надо проверить!

Нет, такой выпад Аяк простить не мог! Кто бы говорил, но только не Ушу, самая слабая из всех особей в обостряющих упражнениях!

– А ты сама не сможешь нащупать даже шумного вахтана с десяти шагов, – вспылил он. – Легче нет носителя для тогу, чем вахтан, но ты и его не сможешь нащупать!

– Не смогу, – вздохнула Ушу, и Аяк, мгновенно успокоившись, вздохнул вместе с ней.

Он в сердцах ударил кулаком по камню и в который раз решил заняться её спасением.

– Садись на моё место!

Подвинувшись, он сполз на край камня.

– Закрой глаза!

Она была послушна и не спорила.

– В тогу главное – отстраниться от всего, что тебе мешает. Как давно ты ела корень тавои? Сейчас это важно.

– Только что. Элиза помогла мне отрыть его рядом с норой Инкубатора.

– Хорошо. Ты чувствуешь тепло камня?

– Да.

– Представь, что не он греет тебя, а ты его. Сейчас ощущение тепла исчезнет. Вот сейчас. Исчезло?

– Не знаю.

– Просто ни о чём не думай! – снова начал заводиться Аяк. – Выбрось всё из головы, пусть она будет пуста. Ты ничего не ощущаешь, не слышишь, не видишь. Получилось?

– Но, Аяк, я же должна слышать тебя, а ещё я слышу, как шумят листья тавои.

– Сейчас это пройдёт. Слушай меня не ушами, а головой, так, как мы слушаем Хорхе. После этого направь свои чувства внутрь себя, а затем выплесни их сквозь ветки. Для начала хотя бы на десять шагов. Это же так просто. На таком расстоянии никого нет, но ты хотя бы будешь знать, что там действительно никого нет.

Ушу покорно обхватила голову руками и сделала всё, как того требует тогу, но Аяку показалось, что она только делает вид.

– Носителей рядом нет, но, если ты нащупаешь хотя бы ненужную мелочь, вроде паразитов под корой этой тавои, уже будет победа. Давай, Ушу, нащупай хотя бы их.

Она сосредоточилась, и вдруг, понизив голос, кивнула на стену листьев:

– Там кто-то есть.

– Кто? – хмыкнул Аяк. – Паразиты? Они есть везде.

– Нет, он большой и неподвижный. Мне кажется, он смотрит на нас… нет, скорее только на меня. Такое чувство, что он роется в моей голове.

Аяк с сомнением посмотрел туда, куда она указывала, затем закрыл глаза. Закрыл и тут же в испуге открыл, попятившись и сползая с камня. Этого не могло быть, но это было. Носитель не обладает умением тогу и не может видеть сквозь стволы и листья тавои! Но тот, кто там был, явно их видел. Наблюдал за ними из укрытия и внимательно изучал.

– Этого не может быть! – Аяк произнёс уверенно, но скорее не для Ушу, а для себя.

Он вновь сосредоточился и сразу же его нащупал. Существо было далеко, и вряд ли Ушу узнала о нём с помощью тогу. Скорее, она почувствовала мощный прощупывающий импульс, исходивший из-за груды выстроенных рядами камней. Судя по размерам, там прятался носитель, но какой из семи, Аяк никак не мог определить. Поначалу ему показалось, что это обычный и самый распространённый из носителей триэктор, но только свернувшийся в клубок и слившийся с каменной глыбой. Но затем он понял, что то, что он принял за покрытую бородавками голову с челюстями-клещами, скорее напоминает клещи сорокапута. Однако вскоре он отбросил и эту догадку и, набрав полную грудь воздуха, сосредоточился ещё раз. Беспокойный сорокапут никогда не будет так долго лежать на одном месте. Чтобы жить, ему всегда нужно двигаться, иначе его погубит собственное кровяное давление. Прижимаясь к земле на бесчисленных коротких лапках, он мчится, не зная покоя, даже тогда, когда спит. Для него нет понятия «вперёд» или «назад», как нет головы или хвоста. С двух сторон вытянутого, длиною в пять шагов, чешуйчатого тела сорокапута находятся ядовитые острые клещи, а какая часть тела движется вперёд – там в тот момент и голова. Нет, это был явно не сорокапут! Тогда кто же? Аяк сжал виски, сконцентрировался изо всех сил, собрал волю в пучок, как того требует высшая степень тогу, и раз за разом волнами начал посылать в направлении существа мысленные прощупывающие импульсы. Кажется, его старания заметили. Пока ещё неизвестный носитель насторожился, заёрзал, выглянул из-за камня, выставив блестящую чёрную клешню, и вдруг Аяк получил в голову могучий резонирующий удар. Ему показалось, что его голова сжалась до размеров кулака, а затем лопнула и разлетелась на сотню. осколков Аяк вскрикнул и, вскочив, схватил Ушу за руку.

– Бежим!

И на этот раз она спорить не стала. Лишь когда лес стал реже, узкая тропа разделилась на десяток широких, и, выбрав самую протоптанную, они подбежали к входам в норы, Ушу несмело спросила:

– Ты его тоже видел?

– Да.

– Кто это был?

– Не знаю.

– Тогда почему мы убежали?

– Потому и убежали, что я не понял, кто это был.

– Может, архитер? Это редкий носитель, вот ты его и не узнал.

– Нет, это был не архитер! Ушу, в отличие от тебя, я хорошо знаю всех носителей, и уж тем более узнал бы архитера. То, что там пряталось, не имело ничего общего с большим комом шерсти и пастью с двумя рядами зубов. Ушу, это было разумное существо! Оно нас видело сквозь лес и изучало. Это и есть его главное отличие от других носителей. Ты понимаешь, что это значит?

– Нет. Куда мы идём?

– К хранителю Хорхе!

– Он не здесь. Он сейчас с Гадом у дальних нор.

– Вот туда и пойдём.

– А как же Гад? Я думала…

– Мне сейчас не до него. Я иду к Хорхе.

– Аяк, если ты скажешь хранителю о разумном носителе, нас засмеют.

– Я постараюсь это сделать очень осторожно.

Как обычно, хранитель запустил в землю ноги-корни и, выставив на поверхность огромный панцирь, сплошь изрезанный бороздами времени, впитывал тепло голубого солнца. Он был неподвижен, молчалив и ничем не выдавал, что давно уже наблюдает за приближающимися Аяком и Ушу. Он мог одновременно наблюдать за тем, как Гад крадётся к воображаемому носителю, и за окружающим лесом на добрых три десятка шагов. Когда-то очень давно, когда Хорхе ещё был такой же едва повзрослевшей особью, как Аяк и Ушу, он ассимилировался с носителем вахтаном. Существом, представляющим нечто среднее между деревом и животным. Подобно дереву, он запускал в землю корни, чтобы питаться соком леса, затем вытаскивал их и дальше использовал как ноги, чтобы перейти на новое сытное место. Сферический панцирь, такой же прочный и красный, как ствол тавои, мог резонировать словно мембрана, чтобы издавать звуки. Поэтому казалось, что слышишь его не ушами, а слова рождаются непосредственно в голове. И хотя от прошлого Хорхе на панцире осталась вполне дееспособная подвижная голова, сохранившая способность говорить, как обычные особи, хранитель предпочитал общаться именно с помощью резонирующего панциря. Ассимилировавшись с вахтаном, Хорхе полностью подчинил носителя себе, но не ушёл бродить по дальним лесам, как это делали остальные особи, а остался рядом с Инкубатором, превратившись в одного из хранителей жизни.

Не скрывая волнения, Аяк приблизился и, дождавшись, когда хранитель обратит на него внимание, кротко сложил на груди руки.

– Я видел нечто.

– Что же?

– То, что, как и мы, обладало разумом.

Хранитель открыл глаза на свисавшей голове, приподнял её и уставился на Аяка долгим затуманенным взглядом. Таким долгим, что Аяку показалось, что о нём забыли, и сейчас хранитель Хорхе всё ещё поглощён занятиями Гада. Но он ошибся. Бледные бескровные губы вдруг вздрогнули, изогнулись, и Аяк услышал голос настоящего Хорхе. Так хранитель поступал, когда хотел, чтобы его слышали не все, а только кто-то один, к кому он обращался.

– Где и когда?

– Только что, на границе земли Инкубатора и нашего леса. Я был не один. Особь Ушу тоже его видела.

– Ты уверен, что не спутал его с кем-то из носителей? Прыгающий сатан вполне может показаться разумным, но это далеко не так.

– Нет, хранитель. То, что наблюдало за нами, использовало умение тогу, и использовало куда лучше меня. Мне показалось, что это был восьмой носитель.

Взгляд хранителя прояснился, в глазах появилось любопытство, затем они закрылись.

– Аяк, если бы это говорил не ты, а кто-то другой, я бы его высмеял. Тебя же я всегда считал одним из лучших. Разум принадлежит только нам, разумным особям. Мы берём у носителей их тело, теряя своё собственное, но взамен мы сохраняем самое ценное – разум. Легенду о восьмом носителе, обладающем разумом, я слышал ещё тогда, когда был таким как ты. Сам я его никогда не видел, но слышал о нём часто. Поверь, это лишь слухи. Слухи неудачников, которые боятся, что не смогут справиться с будущим носителем, и придумывают, будто есть восьмой разумный носитель, разум которого передавить невозможно. Но это всего лишь их страхи. Все боятся ассимилироваться, допуская, что могут проиграть. Это нормально – бояться. Но не нужно поддаваться вредным фантазиям. Тот, кого вы видели вместе с Ушу, – обычный носитель. Они иногда могут проявлять что-то похожее на разумное поведение, но это далеко не разум, а скорее подражание. Он увидел, как вы занимались тогу, и изобразил что-то подобное. Это вполне мог быть архитер. Эти носители иногда могут обмануть, подражая нам. Ты ошибся.

Аяк задумался. Архитер… Ушу тоже говорила о редком носителе, покрытом густой шерстью, на четырёх тихих лапах, с крупной головой и двойными челюстями, одной внутри другой. Он мог бы согласиться с хранителем, тем более, что знал: архитеры очень скрытны и осторожны. Заметить их сложно, а вынудить ассимилироваться ещё сложнее. Но Аяк хорошо запомнил чёрную клешню. Такой клешни нет ни у одного носителя! И этот удар… Даже подражая тогу, никто не способен нанести такой мощный удар, от которого его собственный мозг едва не расплавился. Спорить с хранителем он не посмел, но решился сделать ещё одно предположение:

– Хранитель Хорхе, а не мог ли это быть кто-то из уже ассимилировавших особей? Из вернувшихся?

– Это уж совсем маловероятно. Скрестившись с носителем, особь получает большие возможности. Я всегда повторяю, что вместе вам доступны огромные дали. Затеряться в них легко, а найти путь обратно невозможно. Я не помню, чтобы кто-то, покинув наш лес, смог снова вернуться к Инкубатору. Мы для того и ассимилируемся, чтобы уходить и жить дальше. Я всегда радуюсь, когда вы находите своего носителя и уходите. И всегда повторяю: обходите место, где живёт опасность, а в остальном мире бесконечности вам ничего не грозит. Ты мне всё сказал? – хранитель вдруг открыл глаза и пристально посмотрел Аяку точно в лоб, будто пытаясь заглянуть в голову.

От этого взгляда Аяк сжался, не решаясь рассказать о полученном ударе и клешне. Он был уверен, что хранитель и на этот раз найдёт простое объяснение, а он будет выглядеть смешным. Да и Гад уже его заметил и, бросив занятие тогу, подбирался со спины короткими тихими шагами. При хранителе он напасть не посмеет, но уж точно поднимет его на смех. Аяк представил, как ненавистный Гад будет рассказывать остальным особям о его ошибке, и они, конечно же, будут хохотать ещё громче, чем сам Гад.

– Да, хранитель, я всё сказал. Больше мне добавить нечего.

– Тогда не мешай нам.

Когда они с Ушу вернулись к норам, Аяк мгновение подумал, затем приказал:

– Будь здесь!

– А ты?

– Я докажу, что там кто-то есть, и это не просто носитель. Если это кто-то вернувшийся из наших, ему не поздоровится. Если он пришёл потому, что его волнует будущее Инкубатора и он решил стать хранителем жизни, то он должен был поступить иначе, не нападая на нас. Прежде всего хранителей отличает забота о беззащитных особях. Ну а если… – у Аяка невольно перехватило дыхание от смелости собственного предположения. – Если это всё-таки был восьмой носитель, я докажу, что он существует!

– Я с тобой! – неожиданно заупрямилась Ушу. – В конце концов, это я его первая заметила!

В этом с ней было не поспорить, и Аяк нехотя согласился. Негласное правило требовало от всех особей, чтобы тот, кто первым заметил носителя, имел право на первую попытку с ним ассимилироваться. Но сейчас об ассимиляции и речи не шло, да и Ушу к этому ещё не готова. Не хотел этого и Аяк. Он всего лишь собирался прощупать того, кто прятался за каменной грядой. Понять, с кем имеет дело. Чем ближе он подходил к своему камню, тем больше утверждался в мысли, что так атаковать мог только кто-то из их бывших особей. Тот, кто там был, не хотел, чтобы его видели, а когда Аяк его заметил, он нанёс удар. Несомненно, он был силён. Полностью подчинил носителя, не растратил умение тогу и даже его усилил. Отлично маскировался, выбрал место, с которого прощупывается большая часть леса у входа в норы. Его бы так никто и не заметил, если бы не Ушу, и, конечно, Аяк не имеет право её прогонять. Хотя если особь полностью подчиняла мозг носителя и не успевала далеко уйти, как это произошло с Хорхе, то непременно превращалась в хранителя. Так получалось всегда, потому что в создавшемся симбиозе побеждало стремление остаться рядом с Инкубатором и делать всё, чтобы нить разумной жизни никогда не оборвалась. Если же происходило обратное, или в результате ассимиляции складывался общий разум, то они уходили бродить в леса или пустыню и больше не возвращались. Потому поведение нападавшего не укладывалось ни в одну из известных схем. Аяк понимал это, и ещё больше хотел узнать, что же всё-таки произошло.

– Хорошо, будь рядом, – шепнул он, взобравшись на камень, и указал вдоль сломленной ветки тавои. – Носитель был там!

– Кажется, – неуверенно оглянулась Ушу.

– Ты сидела вот так, – Аяк вспомнил, как направлял её взгляд на ствол, сплошь усыпанный древесными паразитами. Хотел, чтобы Ушу сразу же их заметила и почувствовала уверенность в собственных силах. – Я был рядом.

Он не имеет право на распыляющийся веером поисковый луч. Иначе его противник вновь ударит первым. Аяк должен сразу же, без подготовки, нанести точный удар. За ним остался долг, и он готовился вернуть его с лихвой. Он ещё раз проверил направление и закрыл глаза. Пронзить видением ближние деревья для него уже не составляло труда, заглянуть в лес за тридцать шагов оказалось сложнее, но и здесь он справился. Он торопился и потерял всего лишь мгновение, чтобы нащупать гряду и мысленно потрогать камни. Аяк сжался, ожидая ответного удара, но его не последовало.

– Ушёл! – он громко выдохнул, не зная, радоваться или огорчаться.

– Глупо было предполагать, что он будет нас ждать, – пожала плечами Ушу.

Но Аяк так быстро сдаваться не собирался.

– Идём, я узнаю его по следам!

Он вскочил и, не обращая внимания на отставшую Ушу, бросился напролом, разрывая руками спутавшиеся листья. Проще простого узнать носителя по его следам. Тяжёлый будвизер оставляет продавленные вмятины с тонкими царапинами от прижатых к ногам ножей. Сатан перед прыжком обязательно вонзает в землю когти и легко определяется по трём глубоким отверстиям. Триэктор оставит след-борозду от шипастого хвоста. Аяк знал следы всех семи носителей. Он читал их на утопающих в тумане тропах и рыхлой подстилке из опавших листьев и коры. Мог определить носителя по небольшой части следа или по тому, как тот пробирался сквозь заросли тавои. Всё, что ему было нужно, – свежий след!

Вырвавшись из леса на поляну, заросшую редкими деревьями, Аяк увидел каменную гряду и, подбежав к ней, не останавливаясь перемахнул через камни. Он был готов увидеть всё что угодно, но только не отсутствие этого «чего угодно». Тот, кто здесь прятался, не оставил никаких следов. Аяк упал на колени, разгребая каменную крошку и превратившийся в труху мох. Найти бы хоть крохотную зацепку. Лёгкую царапину на земле или оставленные выделения на листьях…

– Кто это был? – появилась рядом Ушу.

– Кто бы он ни был, он замёл следы, – ответил, не поднимая головы, Аяк.

Он распластался на земле, почти уткнувшись в неё носом, отчего казалось, что он пытается определить оставившего следы по запаху.

– Носитель замёл следы?

Такой вывод даже Ушу показался немыслимым.

– Все до одного.

Она подумала и уверенно заявила:

– Если мы об этом расскажем, нас высмеют.

Это было самое страшное, что могло с ними произойти. Их высмеют как особей, вместо разума наделённых беспочвенной фантазией. Особей, способных лишь выдумывать глупости, вместо того, чтобы вырабатывать правильный взгляд на окружающий мир. Этот мир опасен, и если ты его видишь не таким, как он есть, – он тебя погубит!

– Мы никому не расскажем, – уверенно заявил Аяк. – Ты слышала меня, Ушу?

– Никому, – послушно повторила она.

Голубое солнце поднялось в зенит и просвечивало сквозь непроницаемое небо тусклым мерцающим диском. К нему потянулись листья тавои, выделяя сквозь поры невесомую красную дымку. Лёгкий алый туман опускался вниз и тянулся по тропам, расползаясь меж торчавших из земли корней и обсыпавшейся чёрной коры, от времени превратившейся в труху. Скоро туман станет плотным и ласково тёплым. Он укроет лес до самых вершин и будет прятать его до восхода красного солнца. Ушу посмотрела на свои скрывшиеся в тонком слое тумана ноги, затем подняла правую ступню, словно желая убедиться, что она всё ещё на месте, и побрела вдоль тропы в противоположную от Инкубатора сторону.

– Ты куда? – заволновался Аяк.

– На границу леса.

– Нам туда ещё нельзя.

– Ты никогда не делаешь, что нельзя? Брось, я знаю, что ты ходил к границе, откуда видно, где живёт опасность. Да и другие тоже. Что бы ни говорили хранители, и как бы мы ни боялись, нас всех тянет в ту сторону.

Аяк невольно оглянулся, виновато потупил взгляд и пошёл следом.

Лес, в котором они жили и в котором им разрешалось бродить от границы до границы, был велик, и заходить дальше не было нужды. Чтобы обойти его вдоль рубежей песка, могло не хватить дня голубого солнца. Однажды хранитель Хорхе вывел их из тумана и густой чащи тавои на границе леса и показал на открывшийся с вершины горизонт. Там, вдали, бурым пятном на рыжем ландшафте виднелся ещё один лес. За ним другой, затем третий.

– И так везде, – сказал хранитель. – Такие же леса, как и наш. Между ними пустыня, но дальше всё повторяется снова и снова. Когда вы ассимилируетесь, то сможете дойти туда и даже дальше. Наш мир велик. Но запомните одно! – панцирь Хорхе гулко завибрировал, дабы последующие слова надолго врезались в голову каждому. – Никогда не ходите в том направлении, куда садится красное солнце. Где нет спасительных лесов с живительными корнями тавои, и сплошь простирается бесконечная пустыня. Каменные хребты и снова бесплодная нескончаемая пустыня. А где-то там живёт опасность. Она убивает каждого, кто осмеливается хотя бы ненадолго к ней приблизиться. Как бы вы ни поделили разум со своим будущим носителем, это правило должно остаться с вами обоими навсегда!

Слушая хранителя, Аяк чувствовал, как в груди поднимается волнующий трепет. Стоило ему взглянуть в сторону, куда указывал Хорхе, и страх тут же пробирался в грудь, под защиту из листьев. Но было ещё кое-что, в чём он боялся сам себе признаться. Одновременно со страхом таинственное место манило к себе. Притягивало неизвестностью и опасностью. И чем больше хранитель говорил о нём, тем сильнее было влечение этой тайны. Что там происходит – никто не знает, и тем дольше хотелось смотреть туда, куда садится красное солнце. Неожиданно Аяк понял, что так думает не только он, и Ушу тому яркий пример.

Они вышли из леса и, с трудом примостившись вдвоём на крошечном валуне, сплошь покрытом бурым мхом, стали смотреть вдаль, на исчезавшую за горизонтом пустыню.

– Ты отдал бы жизнь за то, чтобы узнать, что там? – вдруг спросила Ушу.

– Я отдал бы жизнь Гада! – попытался пошутить Аяк.

– А я свою, – неожиданно ответила она.

И они снова замолчали, думая каждый о своём. Пробежав от края до края, голубое солнце клонилось к закату. Скоро оно исчезнет, а с ним исчезнет и красный туман из испарений листьев тавои, оставив лишь лёгкую дымку да влагу на мху и ветках. И тогда появится красное солнце. Оно пройдёт тусклым кровавым диском по небосводу и уйдёт туда, куда нельзя. Всем нельзя, но ему можно.

Неожиданно по лесу пронёсся тонкий прерывистый свист, постепенно переходящий в низкий непрекращающийся гул. Таким этот сигнал был для того, чтобы его слышали все хранители – те, кто лучше слышат в диапазоне высоких частот, и те, кому ближе густой болезненный инфразвук.

– Инкубатор! – вскочила Ушу.

От проникающего всюду гула она вмиг преобразилась. От меланхоличной задумчивости не осталось и следа. Теперь её лицо светилось радостью. Ушу толкнула всё ещё глядящего вдаль Аяка и побежала вглубь леса.

– Родилась новая особь! Догоняй, это всегда так интересно!

Глава третья

Остроконечный рог, с уже высохшей и превратившейся в чёрную из фиолетовой кровь у среза, перешёл под столом из рук Жимми к Джилу. Тот оценил его вес, провёл пальцем вдоль острого гребня и уважительно кивнул. Затем подумал и всё же не удержался от снисходительного движения плечами – мол, видели мы нунинов и пострашнее. Хотя Жимми был уверен, что тот ему завидует и кроме рассыпавшегося учебного нунина других в своей жизни ни разу не видел. Дальше Джил передал рог Рому. Ром никогда не напускал на себя несносную важность, как это делал Джил, и искренне обрадовался, жадно протянув руки. Схватив рог, он восхищённо поднёс его к глазам, так, что тот неосторожно показался из-под стола. Жимми показал кулак, попытался сделать злое лицо, но не удержался от улыбки. На Рома он никогда не обижался. С ним он чувствовал себя свободно. Ром всегда и во всём соглашался с Жимми, верил каждому его слову и поддерживал в любых, даже весьма опасных авантюрах. Он ходил за ним по пятам и не отказался спуститься в репозитарий, хотя очень боялся, потому как попадись они тогда, и всё могло закончиться для обоих поглотителем. За это Жимми был ему очень благодарен.

Увидев кулак, Ром спохватился и спрятал рог под стол, но было поздно. В модуле для проповеди, кроме наставника Даби, было ещё с десяток таких же подростков, как Джил, Ром и Жимми. И если не видевшего дальше собственного носа наставника можно было не опасаться, то остальные тут же заметили трофей Жимми, и к Рому со всех сторон потянулись руки.

– Голос разума весьма тих, но он звучит до тех пор, пока не будет услышан, – наставник Даби монотонно пробубнил под нос фразу, с которой каждый раз начинал проповедь.

Но с таким же успехом он мог бы разговаривать с выгнутыми блестящими стенами модуля или высохшим чучелом нунина – его никто не слушал.

– Это оттуда? Покажи, – требовательно шепнул через весь зал Холл.

Ром взглянул на Жимми, и Жимми великодушно позволил. Увесистый рог пошёл по рукам, вызывая шумное восхищение. На их счастье, наставник, кроме того, что был слаб зрением, обладал никудышным слухом и никого кроме себя не слышал. Каждый раз, когда он кого-то спрашивал, то, чтобы услышать ответ, приставлял к уху ладонь.

– Повторяем за мной: «Все мои силы, мысли, здоровье – общине!» – произнёс он, опустив голову, и бездумно уставился на собственные ноги, ожидая услышать многоголосый хор голосов на каждодневный и неизменный призыв к началу проповеди.

Теперь можно было не молчать – наставник наверняка расценит возникший гул как реакцию на его требование, – и меж столами началось бурное обсуждение.

– Тяжёлый!

– Дай мне!

– С какого расстояния подстрелили? – перебивая остальных, со знанием дела спросил Холл.

Холл был единственным из всех подростков, кто, как и Жимми, бывал за пределами Купола. Он был назначен Синедрионом помощником оператора бура и уже трижды выезжал к шахте, но живого нунина увидеть пока что так и не смог. Что, впрочем, не мешало ему вести себя, словно знаменитому охотнику на нунинов Чёрному Малу. Легендарный Чёрный Мал, единственный из всех наставников, кто, получив чёрную мантию, вместе с объявлением войны нунинам провозгласил на них охоту. Вооружившись боярдом и рюкзаком с зарядами, он с риском для жизни уходил далеко от Купола и даже приносил в качестве трофеев обожжённые фрагменты то изогнутых клещей, то костяных панцирей. Но однажды песок у его ног разверзся, и выскользнувший из норы нунин, похожий на гигантского длинного червя, в одно мгновение перерубил его надвое. Больше с тех пор охотиться за пределами Купола никто не решался, но легенды о Чёрном Мале обрастали невероятными подробностями.

– За сотню шагов, – приврал Жимми.

– За сотню – это в самый раз. Дальше плазменный выброс остывает и только ранит. Сам стрелял?

– Нет, Сиг, – на этот раз Жимми не решился переврать уже оговоренную ранее ложь, но тут же добавил: – К нему боярд в тот момент был ближе, а то бы я…

– За сотню прицел надо поднимать на два пальца, – продолжал умничать Холл, оглянувшись на прислушивающихся товарищей. – В полёте сгусток плазмы расширяется, и чем дальше, тем сильнее тормозится о воздух. Если смотреть со стороны, то получается сначала прямая, а затем яркая падающая дуга. Я такое видел не раз.

Он уже собирался поделиться и другими тонкостями стрельбы из боярда, но в этот момент напротив его стола остановился наставник Даби. Близоруко прищурившись, чтобы разглядеть, кто находится перед ним, наставник положил одну ладонь на голову Холлу, другую приставил к своему уху и, склонившись, заглянул мальчишке в лицо:

– Скажи, мой юный обыватель общины, есть ли у тебя мечта?

– Есть! – уверенно выкрикнул Холл. При ответе на этот вопрос даже малейшее промедление грозило вызвать неудовольствие наставника с далеко идущими последствиями.

– Весьма любопытно. Какая же?

– Как у каждого обывателя, у меня только одна мечта – процветание нашей общины, её сила и её благоденствие!

– Очень хорошая мечта. Запомни: мечта сбывается, если она есть. А кто ведёт нас к исполнению твоей мечты?

– Синедрион, наставник.

– Это весьма хорошо, что ты так твёрдо в этом уверен, – наставник Даби остался доволен ответом и направился дальше вдоль ряда, медленно приближаясь к столу Жимми. – А есть ли у кого-то мечта, отличающаяся от мечты Холла?

На такой явно провокационный вопрос никто не попался, и наставник решил зайти с другого бока.

– А есть ли среди нас такие, кого гложут сомнения? Есть ли среди нас колеблющиеся и терзаемые мыслью, что их жизнь превыше жизни общины?

Но и на этот раз в плохо скрытые сети никто не угодил, и наставник Даби удовлетворённо причмокнул вставными зубами. Он остановился рядом со столом Жимми и, положив ему, как и Холлу, на голову ладонь, ласково спросил:

– Может, у тебя есть другая мечта? Не бойся, Жимми, поделись с нами. На твоём лице я читаю смятение. Что тебя гложет? Ты можешь мне довериться, больше чем кому-либо. Ты ведь помнишь, что от наставников нет секретов.

– Мечта у нас у всех одна, – Жимми повторил избитую фразу и, устало вздохнув, звпрокинул голову. Если наставник его не расслышит, то уж точно поймёт по губам. – Другой мечты у нас нет!

Наставник Даби был настолько глуп, что действительно полагал, будто кто-то может попасться на его примитивные и всем давно известные приёмы. Всем было известно и то, что если ему не подкинуть новую тему, то он так и будет до конца проповеди ходить вокруг да около, в надежде поймать кого-нибудь на слабом рвении к процветанию общины. Тут был нужен спасительный ход, и Жимми его сделал:

– Вчера я, водитель вездехода Грил и оператор бура Сиг выезжали за Купол к третьей угольной шахте. На обратном пути Сиг подстрелил нунина.

– Я слышал об этом, – кивнул наставник.

– Приманивающее лицо у нунина было такое же, как и наши. Юное, ещё не покрывшееся волосами и очень похожее на лицо Джила. Возможно, поэтому на моём лице до сих пор лежит печать смятения. От вас ничего не скроется, наставник. Вы видите наши души насквозь.

Это была неприкрытая лесть, но она сработала. Польщённый наставник Даби погладил Жимми по макушке, затем проникновенно вздохнул:

– Вы все для меня открыты, как «Заветы жития общины». Что же касается нунина, то Сиг сделал очень хорошо. За свой поступок он достоин поощрения. Промахнись он, вот тогда Сиг был бы достоин порицания. Пришедший из леса за пустыней нунин несёт опасность и должен быть уничтожен.

– Нунин нам никак не угрожал. На обратном пути мы были в безопасности за бронёй вездехода, а он прятался на почтительном расстоянии.

– Вот потому он и не напал, что вы были в вездеходе, – парировал наставник, снисходительно улыбаясь и продолжая гладить Жимми по голове. – Окажись вы за его пределами, вот тогда ты бы здесь не смешил нас своей жалостью к нунинам, – он натянуто захохотал, призывая к смеху остальных. – Тогда от тебя остались бы лишь кровавые лохмотья!

– Мне его не жаль, – произнёс Жимми. – Мне любопытно, что он там делал. Когда мы ехали к шахте, то сидели с Сигом снаружи на броне. Мы болтали о делах общины и почти не смотрели по сторонам. Все говорят о невероятной скорости и реакции нунинов, так что он вполне мог бы нас достать, а мы бы даже не успели открыть кабину. Но он не сделал этого. И не заметь я его на обратном пути, нунин так бы и прятался дальше за угольной кучей.

– Что ты хочешь этим сказать?

Теперь наставник убрал ладонь с его головы и приставил к своему уху:

– Я тебя не понимаю, Жимми.

– Мне кажется, он просто наблюдал. Всего лишь наблюдал, а не охотился. Ему было интересно следить за нами, как и мне было бы интересно подсмотреть за нунином, когда он не замечает слежки.

Наставник Даби наморщил лоб, затем его голос зазвучал тонко, с примесью плохо скрываемой растерянности:

– Ты говоришь о нём, словно о разумном существе! Как о всех нас. Но ведь всем известно, что эти твари не обладают разумом! Лишь злобой и кровожадностью!

– А кто так решил, наставник?

– Что?

– Кто решил, что они не обладают разумом?

На этот раз наставник Даби покраснел, на его лице отразилась тяжёлая работа мысли – он почувствовал в словах Жимми крамолу, но ещё не мог понять, в чём именно она состояла.

– Очень любопытно. Продолжай.

– Нам говорят, что нунины не обладают умом, они способны лишь убивать, и обитателям общины от них только вред. В то же время эти безмозглые существа пытаются нам подражать, копировать, создавая на собственном теле приманивающие лица. Но чтобы так поступать, нужно сначала на нас посмотреть, запомнить, затем воссоздать увиденное. Разве это не проявление интеллекта? Вот я и спросил: кто решил, что эти твари не обладают разумом? – Жимми хитро подмигнул Джилу и улыбнулся. – Всего-то невинный вопрос, наставник.

– Так решил Синедрион! Так говорят «Заветы жития общины»! То, что ты увидел живого нунина и остался жив, ещё не даёт тебе право оспаривать истину. А истина потому и неоспорима, что не требует доказательств, подтверждений или твоих глупых умозаключений! – наставник Даби нервно хрустнул сцепленными пальцами и отошёл от стола Жимми, демонстрируя всем своим видом крайнее осуждение. – Так решил Синедрион, и не тебе, глупец, подвергать сомнению его решение. Синедрион же черпает знания из «Заветов жития общины», в которые вложил истину не обладающий телом Винт!

Жимми опустил глаза, чтобы не выдать пробежавшую по лицу ухмылку. Вспомнив о бесплотном мудреце Винте, наставник Даби сам попался в свои сети. Когда-то очень давно, да так давно, что из тех времён о жизни общины дошли лишь скудные обрывки воспоминаний, община находилась на грани вымирания. И когда уже все потеряли надежду, вдруг из ниоткуда, из бесплотного воздуха, возник мудрец Винт. Он раздавал умные советы, учил выживать, помог выстроить жизнестойкую систему иерархии общины, разделив всех на наставников и обывателей, научил правильно расходовать энергию, пользоваться благами поглотителя. Затем так же неожиданно исчез. Позже Синедрион собрал все его советы в «Заветы жития общины» и чутко следил за их неукоснительным соблюдением. Жимми очень хотел, чтобы наставник обязательно упомянул о бесплотном мудреце Винте. В отличие от своих сверстников, относившихся к «Заветам» как к опостылевшей, малопонятной, но обязательной части проповеди, он их внимательно прочитал и пытался осмыслить.

– Наставник, но в «Заветах жития» мудрый Винт говорит, чтобы мы не опускали руки, не падали духом и всегда искали свой путь, – начал Жимми собственную игру, заманивая наставника Даби в вырытую им яму.

– Я рад, что ты не поленился заглянуть в «Заветы». Всё, что ты сказал, и есть незыблемая истина.

– Но если вы не заметили, то ключевым словом в этой, конечно же, бесспорной мудрости является слово «искали». Это слово подразумевает выбор. Вы же, наставник, его нам не оставляете. Почему бы нам не отойти от правил и, воспользовавшись советом Винта, не попробовать собственный путь в нашем споре? Почему хотя бы на мгновение не представить, что нунины разумны?

Холл восхищённо выдохнул и, воспользовавшись тем, что наставник Даби стоит к нему спиной, поднял вверх три пальца, демонстрируя Жимми своё уважение. Спорить с наставником было на грани безумия. Но безумия доблестного, бунтарского. Те из окружения Жимми, кто был посмелей, показали вслед за Холлом поднятые пальцы, кто потрусливей, затаили дыхание, но все исподволь косились на наставника Даби. Что ответит он на такой дерзкий вызов? Наставник же покраснел ещё сильнее, чем прежде, и лицо его стало бурым, словно он собирался вот-вот лопнуть от злости и избыточного кровяного давления. Он прищурился, обведя взглядом модуль, будто выискивая, кто ещё так думает и хочет с ним поспорить, затем его глаза остановились на Жимми.

– Когда есть выбор – легко ошибиться, – начал он с угрозой в голосе. – Потому его и нет, этого выбора, что общине не дано права на ошибку. И потом, глупо спорить, если не прав, а если прав, то незачем. Скажи мне, кто вложил в твою скудоумную голову, что ты можешь со мной спорить? Кто дал тебе дерзость превращать проповедь в болтовню? Как смеешь ты извращать «Заветы жития общины», да ещё при этом ссылаться на мудрость Винта?! А о кровожадности нунинов спроси у Чёрного Мала, уж он-то точно знает. Будь он жив, он бы тебе рассказал, каково это – попасть в клещи нунина!

– Чёрный Мал просто исчез. Он ушёл за Купол и не вернулся. В тот раз никого не было с ним рядом, и никто не мог видеть, как Мал погиб. Возможно, это была всего лишь роковая случайность. Он мог потерять флягу с водой и умереть в пустыне от жажды. Мог угодить в разлом и поломать ноги. Всё, что о нём говорят, – в общем, лишь догадки или даже выдумки. И уж я точно знаю, что в «Заветах» нет ни слова о нунинах! – продолжал спорить Жимми, видя по трясущимся губам наставника, что ещё чуть-чуть, и он добьётся своей цели. – Почему? Словно Винт никогда о них не слышал! Он никогда не упоминал ни о нунинах, ни об их кровожадности! Может, потому, что он их не знал? Возможно, что тогда их ещё не было?

– Твоё дело – следовать «Заветам жития», а не спорить с ними! – продолжал гнуть свою линию наставник Даби. – А я здесь для того, чтобы вложить «Заветы» в твою глупую голову. Выживание общины зависит от каждого из нас. Каждый человек – это винтик в её сложном механизме. А уж как ему вращаться – решает Синедрион! Не спорь с истиной, делай то, что тебе говорят наставники, и ты не навредишь общине.

– А как же быть с нунинами?

Осталось немного, и дело будет сделано. Жимми почувствовал это и решил нанести завершающий удар:

– Возможно, наставник, вы просто о них ничего не знаете? Всё, что вы видели, – так это высушенного рассохшегося нунина, который неизвестно откуда взялся, и ровным счётом ничего не даёт нам узнать об этих загадочных тварях. Вы знаете не больше нашего! Признайтесь, я ведь прав?

– Проповедь окончена! – наставник Даби нервно дёрнул ворот мантии, затем, с трудом рассмотрев дверь, двинулся к выходу. – Проповедь окончена! – повторил он, прежде чем покинуть модуль. Он хотел сказать что-то ещё, но его губы предательски задрожали. Наставник вдохнул полную грудь воздуха, но, так и не подобрав нужных слов, хлопнул дверью.

Вот теперь цель была достигнута. Жимми встал и поклонился:

– Проповедь окончена.

– Ох и достанется тебе! – восхищённо произнёс Холл. – Даби наверняка доложит идол-наставнику. Но всё равно ты молодец. Я теперь, перед выездом за углём, успею сходить в модуль за пищевым брикетом и водой, а то наставник всегда растягивает проповедь до самого отъезда, и приходится работать впроголодь.

Холл благодарно хлопнул Жимми по плечу и заторопился на выход. Обрадовавшись внеурочной паузе, за ним потянулись остальные.

– Тебе действительно достанется, – остановился рядом Джил. – Ты выставил Даби дураком. Он такого не простит.

– Знаю, – согласился Жимми. – Но до поглотителя мой проступок не дотягивает, а остального я не боюсь. Даже если вызовут на Совет Синедриона, я найду, что ответить.

– А это уж как твои слова вывернет Даби, – не согласился Джил. – А как Злой может перевернуть всё с ног на голову, мы знаем.

В ответ на его слова Жимми лишь молча кивнул. Те, кто был постарше и помнил Даби другим, рассказывали, что раньше всё было иначе. По традиции к имени наставника прибавлялся эпитет, характеризующий его нрав и способности. «Скорый Даби» – так звали его за быстроту мыслей и решений. Идол-наставник Наум считал молодого наставника едва ли не своей правой рукой, и ни одно решение не принимал без обсуждения с Даби. Но как-то так уж дальше случилось, что с годами Даби растерял и скорость ума, и его остроту. И чем старее становился наставник, тем явственнее видели обитатели общины, что мудрость его покидает. Он становился забывчив, ленив и откровенно глуп. Вместо былых добродетелей, которыми он снискал расположение Синедриона, появились раздражительность, медлительность и невероятная злопамятность. Эпитет «Скорый» потерялся сам собой, за глаза же наставника Даби теперь именовали не иначе как «Злой». Из руководства Синедриона его выставили, но мантии не лишили, а, сжалившись, доверили читать проповеди подросткам.

– Ты очень рискуешь, – поддержал Джила Ром. – Так недолго и угодить в лапы к Умарку.

Хмурый Умарк, или Тёмный Умарк в Синедрионе был, пожалуй, самой мрачной и страшной фигурой из всех наставников. Он предавал поглотителю тела умерших, снимая с них всё, что представляло хоть какую-то ценность. Если же Совет Синедриона выносил кому-либо приговор за преступление против общины, то приводил его в исполнение не кто иной, как наставник Умарк. И поговаривали, что, слушая, как кричит на транспортёре заезжающая в поглотитель жертва, Умарк мрачно улыбался и, припав лицом к стеклу, смотрел во все глаза, стараясь не упустить ни одного мгновения, как ещё живое тело распадается на атомы. Это были редкие моменты, когда его видели улыбающимся. Всё остальное время он оставался Хмурым Умарком.

– Если меня вызовут на Совет Синедриона, – ответил Жимми, – я докажу, что всё, что я сказал на проповеди, было не для того, чтобы её сорвать, а наоборот, чтобы придать ей мудрости. Наказания достойно невежество, а не разум. Невежество погубит общину. Невежество, а не знание. Именно так я и скажу. Наставники любят, когда беспокоятся о судьбе общины.

– Ну-ну, – отозвался Джил, направляясь к двери. – Именно так и скажи. А ещё скажи, что ты пытался учить «Заветам жития» наставника. Синедриону это точно понравится.

На этот раз Жимми не нашёлся что ответить, да и не собирался. Он как можно быстрее хотел закончить этот разговор. Время торопило. Он молча глядел, как ушёл Джил, за ним остальные подростки, и при этом крепко держал за руку Рома.

– Я, пожалуй, тоже… – попытался избавиться от захвата его приятель, когда они остались одни.

– Ты мне нужен.

– Не-ет… – дёрнул руку Ром, догадавшись, куда клонит Жимми. – Ты обещал, что тот раз будет единственным.

– Мы узнали, кто наши отцы, теперь я хочу узнать, кто наши матери. А для чего, ты думаешь, я сорвал проповедь? Только лишь для того, чтобы нам никто не смог помешать. До начала работ вся община будет на проповедях. Все сектора пусты. Вход в репозитарий свободен. Я хочу увидеть и женские летописи.

– Послушай, Жимми, я тут подумал и понял, что мне это совершенно не нужно. Я хотел это сказать тебе ещё тогда, но ты так радовался. Что мне с того, что я узнал своего отца? Обходчик купола Ори, который живёт в девятнадцатом модуле, совсем на другом конце нашего двенадцатого сектора. И что мне с этого? А я как был помощником для обучения у ремонтника кабелей Трая, так им и остался. При этом я должен держать рот на замке и не вздумать проговориться или намекнуть Ори, кто я для него. Но на Ори я хотя бы могу взглянуть. А что с того, если я узнаю, что моя мать – какая-нибудь Аврил или Ноя, которую я никогда в жизни даже не увижу? И ради этого я должен рисковать угодить в поглотитель? Нет, ты напрасно сорвал проповедь. Никуда я с тобой не пойду.

– Ром! – произнёс с угрозой Жимми. – Я так долго ждал удобного случая, и ты не сможешь мне помешать! Мне нужна твоя рука. Я пойду на всё, лишь бы ещё раз спуститься в тоннель с летописями! Ты поможешь мне открыть репозитарий, или я отрублю её у тебя, потому что она мне нужна, чтобы открыть дверь!

Жимми знал, что никогда не сможет этого сделать, но припугнуть Рома не помешает. Ром был мягок характером, трусоват и всегда пасовал перед решительным напором. Жимми частенько этим пользовался и не сомневался в собственной победе, а потому искренне удивился, когда услышал ответ:

– Ты напрасно сорвал проповедь, – повторил Ром. – Уж лучше я отдам тебе руку, чем позволю распылить своё тело на атомы.

Ещё крепче сжав ладонь, словно и вправду собираясь её отнять, Жимми нервно двинул скулами, сверкнул глазами, но, заметив, что Ром не намерен отступать, решил сменить гнев на милость и зайти с другой стороны. Он дружески похлопал Рома по плечу и улыбнулся:

– Да послушай меня – нет никакого риска! Выгляни из модуля и убедись, что дорога к репозитарию пуста. Сегодня день проповедей, а наставники у взрослых ещё занудней, чем наш Даби, и отпустят их не раньше, чем мы вернёмся назад. Ещё и ждать будем.

– А идол-наставник? Наум не читает проповеди! Что будет, если мы столкнёмся с ним, и не где-нибудь, а рядом с репозитарием? Если он меня спросит, я не смогу соврать. От одного его жуткого взгляда я теряю всякую волю.

«Тебе нечего терять, потому что у тебя нет и никогда не было никакой воли! – едва не сорвалось с языка Жимми. – Если бы ты не был трусом, и у тебя была воля, ты бы не трясся от страха, а с радостью пошёл со мной!».

– Ром, я обещаю тебе, что этот раз будет действительно последним. Вспомни, как мы мало пробыли в репозитарии в прошлый поход. Мы лишь спустились и тут же поднялись обратно. Нам повезло, что мужская летопись оказалась недалеко от входа. Но я хочу большего! Ты заметил уходящий вниз туннель? Там, в глубине основного входа, если свернуть в сторону? В нём темно, но я уверен, что там тоже ряды с тумбами летописей! Что в них? Почему тоннель в стороне и не освещается? Позже я пальцы грыз оттого, что мы не прошли дальше. За нашу трусость я был готов убить и тебя, и себя! У нас была уйма времени, но мы вернулись, потому что ты от ужаса едва не потерял сознание. Но на этот раз ты не сможешь мне помешать. Я всё предусмотрел, – Жимми достал из-за пазухи плоский фонарь оператора бура, который позаимствовал у Сига. – Ты пойдёшь со мной и будешь светить, пока я как следует не пороюсь в тайнах Синедриона. На этот раз я посмотрю всё! Мы дойдём до конца тоннеля, и только тогда я скажу, что это был наш последний поход, потому что тайн больше не осталось.

– Ты собрался рыться в тайнах Синедриона? Да ты сошёл с ума! Жимми, ты ведь говорил… – застонал Ром. – Ты ведь говорил, что хочешь всего лишь узнать, кто твоя мать!

– А вот здесь ты прав. Это самое последнее, что я хотел бы узнать. Что мне толку от того, что я узнаю её имя, если никогда не смогу увидеть? Заметь, это твои слова, и я соглашусь, что они верны. Я уверен, что женская летопись где-нибудь рядом с мужской. Но мы с тобой пройдём дальше. Ещё ниже, на тёмный ярус. Понятное дело, что, если нас поймают хоть на верхнем, хоть на нижнем ярусе репозитария, результат будет один. Так уж рискнём, чтоб было за что! Но без тебя я не смогу этого сделать, так что ещё один раз, Ром, – и я твой должник навечно!

– Ты и так будешь мой должник, потому что, сказав «нет», я спасу и тебя, и себя! Я говорю – нет, Жимми.

Упрямство Рома и удивило Жимми, и разозлило. В первый их поход Ром был куда сговорчивее и смелее. Да, видно, представлял он всё гораздо проще. А когда увидел мощную бронированную дверь, совсем не похожую на хлипкие двери жилых модулей, то сразу осознал серьёзность их поступка. И запиралась она электрическим замком, а не обычным засовом. Чтобы открыть дверь в репозитарий, требовалось одновременно вложить ладони в два вдавленных контура, расположенных на расстоянии пяти шагов друг от друга. Таким образом, исключалась возможность войти одному человеку. Только двум. А когда в репозитарий вошли двое, факт посещения скрыть трудно. Об этом напоминала висевшая над дверью мудрая надпись-поговорка: «Если тайну знают двое – это уже не тайна!». Дальше, над входом в модуль, угрожающе светилось табло, приказывая повернуть обратно, потому что теперь проход разрешён исключительно допущенным отмеченным наставникам! Над дверью в репозитарий она становилась ещё строже, предупреждая, что дальше даже наставник обязан идти вместе с идол-наставником. От подобных надписей у Жимми пробегал холодок по спине, но и разгоралось любопытство. Ощущение тайны здесь витало повсюду. Оно манило и вызывало трепет. Пугало суровостью наказания и притягивало как магнит, который втягивает стальное лезвие бура или выбрасывает из боярда сгусток плазмы. Но, в отличие от Рома, для Жимми страх перед наказанием заглушался возможностью раскрыть новые недоступные тайны. И за это он был готов рискнуть и своей жизнью, и жизнью Рома.

Он подошёл к выходу из модуля и заслонил дверь собственным телом, отрезая Рому путь к бегству.

– А теперь послушай меня, ты, никчёмный слабак, способный лишь трусливо прятаться за мою спину! – Жимми понимал, что это грязный приём, но цель того стоила. – Ты слишком быстро забыл, чем мне обязан. Это меня ты должен благодарить за то, что среди остальных с тобой ещё хоть кто-то разговаривает! Это я тебя спасаю от кулаков Холла, который только того и ждёт, чтобы разбить твою физиономию, потому что на ней так и написано: «Разбей меня!». Ты возомнил себя моим спасителем, сказав мне «нет»? Ты всё перепутал, Ром. Это я всегда был твоим спасителем. Это я закрывал тебя от других. И сейчас, если ты откажешься идти со мной в репозитарий, ты потеряешь гораздо больше. Ты потеряешь меня.

#Но, ещё раз рискнув, ты станешь моим героем. А вот если струсишь, ты превратишься в изгоя! И тогда ты сам станешь мечтать о поглотителе. Что же ты выберешь? Давай, Ром, думай! Но недолго. Времени у нас осталось немного.

Под таким напором Ром тут же сломался. Жимми хорошо это видел. Взгляд его стал затравленным, на лбу выступил пот. Как всегда, когда Ром трусил, у него начинала дёргаться щека и часто моргать веки. Довольный своей маленькой победой, Жимми снисходительно улыбнулся и, как обычно делал в таких случаях, дружески хлопнул его по плечу:

– Ещё один раз, Ром! Один раз, и я тебя больше не трону. Я обещаю, что буду следить за временем и сведу риск к минимуму. Вот увидишь, мы вернёмся до конца проповедей.

– Ты очень жесток ко мне, – едва слышно шепнул Ром.

– Знаю. И к себе тоже. А теперь возьми и не потеряй, – Жимми едва ли не силой засунул Рому за оттопыривающийся лацкан комбинезона фонарь. – Там, внизу, я иду впереди, а ты следи за моими руками. – Не давая Рому опомниться, он говорил так, словно они уже находились внутри репозитария. – Светишь туда, куда я протягиваю руки. Ничего не спрашивай. Чем меньше мы говорим, тем меньше шума. Я взял – ты осветил, я положил – ты светишь туда, куда я иду. Всё понял? – дождавшись от Рома кивка, Жимми взволнованно выдохнул. – Ну, а теперь пошли!

Он выглянул из модуля и поманил Рома за собой. Ведущая к поглотителю утрамбованная чёрная колея, оставшаяся от полозьев угольных бункеров, казалась безлюдной. Над сферой поглотителя горела звезда. Её белое свечение отражалось от внутренней оболочки Купола и разливалось матовым светом по округлым крышам модулей. Всё как всегда, за исключением пустых дорог, соединяющих небольшие жилые модули с полушариями энергетических сфер. Дальше, расширяясь, дороги вели к поглотителю. Обычно они были заполнены жителями общины. Там, рядом с тоннельным входом для вездеходов, располагалась едва заметная дверь в репозитарий. Это был тот рубеж, куда простым обывателям вход закрыт.

– Давай, вперёд! – подтолкнул Рома Жимми, опасаясь, как бы тот не сбежал в узкий проём между стен.

Куда ни брось взгляд, всюду виднелись полушария сфер и покатые эллипсы жилых модулей в виде упавших и разрезанных вдоль цилиндров. Словно других геометрических фигур в мире не существовало. Такой однобокий подход нередко удивлял Жимми. Однажды он заметил дежурившему у поглотителя наставнику, что угловатому вездеходу было бы куда удобней заезжать в прямоугольный вход, чем в сферический.

– Рациональноэволюционный инкрементализм, завещанный бесплотным Винтом! – Наставник тут же пресёк плохо скрытую попытку втянуть его в дискуссию.

Если речь идёт о заветах Винта, то не допускаются никакие споры или обсуждения. Это истина! Жимми заметил, что наставники часто этим пользовались.

– Не дрожи, мы пока что ещё ничего не нарушили, – прошептал он на ухо Рому.

Они шли вдоль жилых модулей, и единственным их нарушением было то, что шли они во время проповедей. Но на этот счёт у Жимми имелось надёжное оправдание.

Ровная, выстроенная словно по линейке вереница модулей вскоре закончилась, и перед ними открылось гигантское полушарие поглотителя. Здесь звезда светила настолько ярко, что казалось невозможным поднять голову, не рискуя ослепнуть. Лишённая теней открытая площадь между жилыми и энергетическими модулями, тесно облепившими главную сферу поглотителя, просматривалась насквозь.

Жимми крепко сжал ладонь Рома и первым вышел вперёд. Идти он старался спокойно, уверенно, не вызывая подозрений, но в то же время быстро. На тот случай, если им сейчас всё же кто-то встретится, он держал в уме, как казалось, неплохую отговорку. Он ведёт Рома показать свой вездеход. А то, что пошли мимо поглотителя, так понимаем, виноваты, но этой дорогой гораздо короче. Но отговорка так и не пригодилась, так как площадь они пересекли довольно легко, и, оглянувшись, Жимми бросился в проход между энергетическими модулями. Сердце бешено набирало обороты и громкость ударов, потому что теперь они зашли туда, где уже действительно небезопасно. Жимми едва ли не волоком тащил за собой Рома, петляя между узких проходов, сквозь которые местами приходилось протискиваться по одному. Ещё он боялся заблудиться и пройти мимо входа в репозитарий. Но возвышавшаяся по левую руку сфера поглотителя указывала, что они пока ещё на верном пути. Оставалось лишь найти нужный проход.

Вдруг совсем рядом послышались шаги. Шорох каменной крошки, хрустевшей под подошвами, приближался, казалось, с разных сторон. Отражённый от округлых стен, он словно терял направление и шуршал как оттуда, откуда они пришли, так и впереди, за поворотом. Жимми рванул сначала назад, затем ему показалось, что звук усиливается, и он бросился под защиту стен модуля.

– Жимми, почему ты не на проповеди?

Казалось, мир вздрогнул, затем рухнул, потому что первое, что он увидел за спиной, – фиолетовую мантию, а уже потом лицо наставника. Выдавив виноватую улыбку, Жимми с трудом протолкнул застрявшую в горле фразу:

– Наставнику Даби нездоровится.

– Даби нездоров? – подчёркнуто участливо удивился Яркий Свифт. – К вам должен был прийти другой наставник.

– Он почувствовал себя неважно во время проповеди, – продолжал врать Жимми, но от него не ускользнуло, что наставник словно не замечает побледневшего Рома и обращается только к нему.

В то же время он панически искал выход – какой дать ответ на логично возникающий вопрос: что они здесь делают? Срезали путь к вездеходу и заблудились? Нет, так просто Яркого Свифта не обманешь! Забыли, что сюда нельзя, и пришли посмотреть, куда уходит уголь из бункера? Ещё хуже! Жимми старался смотреть в лицо наставнику, не отводя глаз, призывая всю свою твёрдость и надеясь лишь на внезапное озарение. Худая, высокая, в мантии до пят, фигура Яркого Свифта чуть горбилась, покачивалась и кивала накинутым на бритую голову капюшоном. Казалось, наставник ждёт продолжения рассказа, но неожиданно он заговорил сам:

– Вот что я хочу тебе сказать, Жимми, раз уж мы с тобой встретились и у нас есть возможность поговорить, – словно нарочно Яркий Свифт не касался так тревожившего Жимми вопроса и тем вселял ещё большую тревогу. – Мы, наставники, уже обратили внимание, что ты необыкновенный подросток. И ты должен понимать, что всегда будешь находиться под пристальным вниманием Синедриона. Но это накладывает и особую ответственность. Если он, – наставник Свифт, будто впервые его заметив, кивнул на Рома, – ничем не рискует, со временем превращаясь в заурядного обывателя нашей общины, то ты, Жимми, или взлетишь, доказав свои прекрасные гены и тем самым отобрав у кого-то из нас мантию, или исчезнешь, не оставив следа. Ты должен осознавать это, взвешивая каждый свой шаг.

– Я учту ваши слова, наставник, – растерянно ответил Жимми. Он знал, что Яркий Свифт очень умён, просто так ничего не говорит, и не сомневался, что весь этот разговор – лишь прелюдия к главному вопросу. Но этот вопрос наставник поставит таким образом, что прозвучит он как удар электрического разряда. Когда его совсем не ждёшь.

– Ответь мне, что ты думаешь об окружающем нас мире? Ты ведь уже бывал за пределами Купола.

Теперь Жимми и вовсе опешил. Неужели наставника не интересует, что они с Ромом делают рядом с поглотителем? Или это умело расставляемая ловушка?

– Он большой, – начал осторожно Жимми.

– Очень большой? Или здесь более уместно слово «огромный»?

– Да, наставник, он огромен, потому что я не видел его края. Мир вокруг нас не имеет границ. Сквозь стену Купола мы его не видим, но от этого он не становится меньше. Но он безжизненный, – Жимми легко дал вовлечь себя в беседу о мире за Куполом. Такие разговоры не приветствовались на проповедях, но наставник говорил об этом свободно, словно призывая к откровенности.

– А как же нунины? Я слыхал, что ты уже имел возможность увидеть одного из них.

– Наставник Даби говорит, что нельзя называть жизнью то, что не обладает разумом.

– Но ведь ты с ним не согласился? Ты сказал, что заметил в действиях убитого вами нунина признаки разума. По твоим словам, нунин не проявлял агрессию, напротив, лишь выражал любопытство. Это ли не признаки интеллекта? Это ведь твои слова?

У Жимми пересохло в горле.

– Так вы всё знаете?

– Безусловно. А как же иначе? Так же, как знает и идол-наставник. А скоро будет знать весь Синедрион. Ты очень рискуешь, обидев Даби. Но, в отличие от него, я в твоих словах не вижу ничего предосудительного, и даже напротив, заметил искру здравого смысла. А что ты думаешь о шарах? Наверняка ты их видел.

– О шарах? – мысли Жимми разбежались, и никак не удавалось собрать их в единое целое. В другой раз он бы непременно вцепился в эту тему, тем более, если была возможность обсудить её с одним из умнейших отмеченных наставников. Но сейчас в голове царил абсолютный хаос.

– Да, о шарах. Когда я их впервые увидел, у меня возникла масса вопросов. Жаль только, что ни у кого на них не нашлось ответов. Возможно, повзрослев, ты решишь эту задачу. А почему нет? Не вижу причины в это не верить. Но что касается нунинов, я бы не был к тебе так строг, как Даби. Когда я ещё был водителем вездехода, то видел, как наблюдавший за нами нунин спустился в угольный карьер. Стоило нам его покинуть, как он тут же заполз в карьер по нашим следам. Он явно хотел понять, что мы там делали. То, что ты, Жимми, умеешь задавать сам себе вопросы, это очень хорошо. В этом я вижу задатки будущего наставника. Но то, что ты пытаешься оспаривать перед наставником заветы мудреца Винта, подвергает сомнению превосходность твоих генов. Не смей спорить с заветами – бойся стать бунтарём! Потому что тогда ты потеряешь всё. Все бунтари заканчивают свою жизнь одинаково – в поглотителе. Запомни это. А сейчас, я вижу, ты торопишься к вездеходу? Не буду вас задерживать. Во время проповедей здесь никого нет, так что можете пройти вдоль стен поглотителя. Я в этом никакого преступления не вижу. И крепко запомни мои слова, Жимми: взвешивай каждый свой шаг.

Договорив, наставник исчез, будто его и не было. Жимми глядел в проход между модулями, куда ушёл Яркий Свифт, по привычке прикусив палец. Он всегда так делал, когда волновался или не знал, как поступить. Что Яркий Свифт хотел сказать? То, что Даби первым делом бросится жаловаться идол-наставнику, было вполне предсказуемо. Жимми только не предполагал, что это произойдёт так быстро. Внутренне он был готов к воспитательному разносу от Синедриона – это тоже вполне закономерно. Всё, что угодно! Но только не такая встреча.

– Он всё знает, – прошептал Ром.

Испуганно посмотрев на растерянного Жимми, Ром ещё больше уверился в собственной догадке.

– Конечно! Он ведь отмеченный наставник. Один из самых мудрых и приближённых к Науму. Безусловно, он сразу всё понял и решил нас предупредить. Он так и хотел сказать: поворачивайте обратно. Убираемся отсюда, Жимми, мне как-то не по себе.

– Стой!

Решение казалось лежащим на поверхности. Чуть ковырни ботинком песок, и оно покажется. Жимми вдруг понял, что наставник хотел ему помочь. Яркий Свифт терзается теми же вопросами, что и сам Жимми. Он страдает от того, что чего-то не понимает, не знает, не может объяснить. Это так знакомо Жимми! А разве не сказал бы наставник Свифт, что нет такой цены, которая была бы слишком высока, за знание о том, что тебе ещё неведомо? А что, если ответы на все вопросы совсем рядом? Здесь, в репозитарии? Но почему наставник сам не может на них взглянуть? Жимми вдруг всё понял. На него словно снизошло озарение – да потому что Яркий Свифт не всесилен! Это рядовым обывателям кажется, что для наставника нет ничего невозможного. Но это далеко не так. Свифт не в состоянии сам проникнуть в репозитарий. Как обитатели общины обязаны подчиняться наставникам, так и наставники должны повиноваться идол-наставнику. Для них тоже существуют запреты. И если Ром из туманных намёков Яркого Свифта вынес лишь предостережение, то Жимми, напротив, ещё сильнее уверовал в правильность своих действий – иди к знаниям, но взвешивай каждый свой шаг! Именно так и хотел сказать наставник.

– Поворачивать поздно. Репозитарий уже рядом.

– А как же наставник? – не поверил собственным ушам Ром.

– А что наставник? Встретились, поговорили, и всё. Или ты никогда не разговаривал с наставниками?

– Жимми, да ты не понял, – Ром встал как вкопанный. – Он предупредил нас. Он сказал, чтобы мы не делали ошибок и возвращались обратно.

– Да ну? А мне показалось, что наставник хотел, чтобы мы шли вперёд. Он и разрешение нам дал пройти вдоль поглотителя. Разве не так? Так, Ром. Вот и воспользуемся этим.

– Не-ет… – сделал последнюю попытку Ром.

– А вот и вход, – не слишком церемонясь, толкнул его в спину Жимми. – Здесь мы выгружали уголь. Репозитарий в десяти шагах справа.

Округлая арка для въезда вездеходов плавно переходила в сферу поглотителя. Утрамбованный полозьями песок разделялся двумя чёрными колями, уходящими вдаль и теряющимися между жилых модулей, чтобы протянуться ещё дальше, к выходу за пределы Купола. Жимми в два прыжка перепрыгнул через накатанную дорогу, затёр подошвой оставленные следы и остановился у едва заметной двери, выделявшейся на гладкой сфере тонкой овальной линией. По обе стороны на матовой поверхности темнели вмятины двух ладоней с растопыренными пальцами.

– Прикладывай, – потребовал Жимми, приложив собственную пятерню. – Прикладывай! – бросил он на Рома взбешённый взгляд, заметив, что тот нарочно медлит.

К тому же его дрожащие пальцы никак не могли совпасть с пальцами на стене. Ром елозил рукой, боясь поднять взгляд, словно это могло снять с него вину. Наконец он попал в цель. Дверь вздрогнула и отошла в сторону.

– Вот и всё, – улыбнулся Жимми, войдя внутрь и дождавшись, когда она встанет на место. – Не так это и сложно.

– Это только первая, – возразил Ром.

– То же будет и со второй.

Узкий проход со стерильно белыми стенами повёл их круто вниз, и пришлось схватиться за руки, чтобы не заскользить по идеально гладкому полу.

– Эта дорога ведёт нас к гибели, – внезапно ударившись в пророчества, нервно дёрнул глазом Ром. – Ты нас погубишь.

Жимми не обратил внимания на его тихую панику и, остановившись перед тускло горящим табло под потолком, молча глядел на надпись-предупреждение: «Если тайну знают двое – это уже не тайна!». На этот раз Жимми показалось, что в неё вложен куда больший смысл, чем он раньше предполагал. Он мрачно взглянул на Рома и тихо произнёс:

– Если скажешь кому хоть слово, я сам стану твоим поглотителем.

Страх перед Жимми пересилил страх перед их поступком, и Ром в одночасье сделался покорным, словно глина. Жимми брезгливо хмыкнул – вот таким он ему и нужен. Проход расширился, затем разделился на три рукава. Над одним из них горело ещё одно табло, предупреждая, что дальше вошедшему наставнику разрешается вход только с идол-наставником. Значит, им туда! Дверь в репозитарий подсвечивалась рядом тусклых плафонов под потолком, указывающих путь к следующему замку в виде пары ладоней. Когда они вошли в овальный зал, плафоны вспыхнули ярче. Всё как в прошлый раз. Но, как и тогда, Жимми нервно вздрогнул от накатившего ощущения, что за ними следят.

– Тихо, Ром, – произнёс он скорее для себя. – Так и должно быть.

Он осторожно вложил ладонь во вмятину и кивнул Рому. Дверь откликнулась мгновенно, лишь только Ром коснулся пальцами своей вмятины, и поехала в сторону, а цепь плафонов, убегающая внутрь репозитария, вспыхнула бледно-холодным светом. Жимми вошёл первым и сделал глубокий вдох. Даже воздух здесь казался загадочным, застывшим, с примесью давно нетронутой пыли. Давящая на плечи тишина, остановившееся время и скрывающаяся в каждом углу тайна. Вдоль стен показались стальные стеллажи с ящиками для летописей, и у Жимми жадно загорелись глаза. Он пошёл вдоль металлических табличек с надписями, стирая пальцем лёгкий налёт пыли и читая мелкие буквы. Как он и говорил, женская летопись была у входа, рядом с мужской. Просто удивительно, что он не заметил её в прошлый раз. Не задерживаясь, Жимми прошёл мимо к следующему стеллажу. Стоявший в самом низу ящик казался крупнее остальных и отличался чёрным цветом с замысловатым, на половину крышки, красным знаком. Встав перед ним на колени, Жимми провёл пальцем по пыльной поверхности, читая вслух длинные незнакомые слова:

– «Техническая документация по промежуточному и конечному контролю инженерных схем и спецификации проводников магнитного контура Купола».

Он удивлённо поднял голову:

– Что это?

Ром не мог читать так быстро, как Жимми, и, успев прочитать по слогам лишь первое слово, неуверенно пожал плечами:

– Не знаю.

– Тогда откроем и узнаем.

Жимми решительно щёлкнул двумя накидными замками. Внутри лежали стопки пластиковых листов, исчерченных красными и чёрными линиями. Они едва вмещались в ящик, и когда Жимми его открыл, листы с шумом развернулись, превратившись в тонкие блестящие полотна. На таких же полотнах писались заветы Винта. Надписей было мало, в основном разноцветные линии, замысловатые знаки и непонятные схемы.

– Узнал? – не без ехидства шепнул Ром.

Жимми пропустил мимо ушей его сарказм и затолкал листы обратно. Он вдруг понял, что сам не знает, что ищет. Прежде ему казалось, что репозитарий сплошь набит лежащими на поверхности секретами. Стоит лишь добраться до них, взглянуть – и станешь умён, как самый мудрый из наставников. Теперь же он осознал, что всех его знаний хватает лишь на то, чтобы прочесть непонятные надписи, ещё больше затуманив себе голову. Он встал и подошёл к ящику на следующем стеллаже. «Графическая база координат магнитных полей, с верхним и нижним предельными отклонениями». Этот ящик он даже не стал открывать. Жимми вдруг почувствовал себя не мудрым наставником, а самым глупым из обитателей общины, который даже не умеет читать, но в чьи руки совершенно случайно попали «Заветы Винта». И теперь ему следует понять мудрость заветов по крючкам не известного прежде алфавита.

– Уходим, – понял его состояние Ром.

– Подожди, – заупрямившись, шепнул Жимми.

Он знал, что никто их здесь не услышит, но давивший на плечи низкий потолок, таинственная аура, бледный, разливавшийся, словно загадочная дымка, свет требовали говорить только шёпотом.

– Вернёмся к входу.

От рядов стеллажей уходил вниз тёмный тоннель с выбитыми в грунте ступенями. Его Жимми заметил ещё в прошлый раз. «В репозитарии как минимум два уровня» – отложилось в памяти. И на месте наставников именно на нижнем он бы прятал самое важное.

– Иди вперёд, – не теряя времени, Жимми подтащил Рома к тоннелю, и, вспомнив, что фонарь Сига всё ещё у него, втолкнул в темноту.

В отличие от верхнего уровня, выложенного белыми, отражающими свет полимерными панелями, нижний казался узкой чёрной норой с торчащими из стен камнями подземных пород. У Жимми возникло твёрдое убеждение, что строили уровни в разное время. Сейчас никто не стал бы рубить ступени, а сделал наклон с удобной шершавой поверхностью. Так было во всех модулях, и это казалось само собой разумеющимся. Спускаясь, Ром светил на сужающиеся стены тоннеля, двигаясь боком и опасаясь задеть их плечом. Он ушёл уже далеко, когда идущий позади Жимми услышал его радостный крик:

– Здесь обвал! Дальше пути нет. Теперь ты видишь, что тут больше делать нечего. Двигай назад, а то вдвоём нам здесь не разойтись.

Жимми не тронулся с места, затем, отобрав у Рома фонарь, осветил перегородившую проход каменную насыпь. Она наглухо перекрывала тоннель, оставив под потолком лишь узкую тёмную щель.

– Неудивительно, что стены обвалились, – не в силах скрыть облегчения, Ром осторожно погладил острый выступ. – Ничто их не подпирает, а сверху давит уйма грунта. Жимми, у нас мало времени, пора возвращаться.

– Его обвалили.

– О чём ты говоришь?

– Тоннель обвалили, чтобы перекрыть проход, – Жимми навёл луч на выбитые в стенах уступы, явно сделанные твёрдым и острым инструментом. – Возможно, буром.

– И что это меняет? Дальше пути нет. Жимми, мы сделали всё, что могли. Если хочешь, давай вернёмся наверх и взглянем на женскую летопись, чтобы уж точно больше ничего тебя сюда не тянуло. Да… я тут подумал и понял, что я тоже не прочь узнать, кто моя мать. Совсем немного времени на летопись – и уходим. Мы и так задержались слишком долго.

Жимми прошёлся лучом по выбоинам, затем взобрался по насыпи под потолок и посветил в щель. Узкая, но пролезть можно. Просунув в щель голову, он увидел, что с той стороны, за насыпью, тоннель продолжался, плавно загибаясь в сторону. Спустившись вниз, он подтолкнул Рома к завалу. Он мог бы оставить Рома ждать с этой стороны, но боялся, что тот сбежит.

– Давай вперёд!

– Да ты сумасшедший! – попятился Ром. – Я туда не пролезу!

– Пролезешь. Я за тобой.

– Нет, нет, нет! Мы и так зашли слишком далеко. Если тоннель и вправду обвалили, значит, тому есть причина, и нечего там делать. Здесь наверняка опасно. Наставники не стали бы это делать просто так.

– Времени действительно мало, – задумчиво прикусил палец Жимми. – Лезь, я тебе помогу.

– Ты не заставишь меня это сделать!

Ром попытался выскользнуть, протиснувшись вдоль стены, но Жимми резко ткнул его кулаком в бок.

– Взбирайся и не заставляй меня повторять ещё раз!

Вернув Рома в привычное послушное состояние, Жимми помог ему вскарабкаться, осветил щель, а когда Ром в ней исчез, полез сам. Тоннель по другую сторону насыпи закончился сразу за поворотом, превратившись в пещеру с нависающим сводом и стенами, выложенными плохо подогнанными друг к другу камнями. Толстый слой песчаной пыли, скопившейся ещё со времён обвала, плотной вуалью покрывал беспорядочно сваленные ящики. В отличие от верхнего яруса, где царил идеальный порядок, здесь не было стеллажей, и металлические короба громоздились друг на друга, лежали на боку, вверх дном, многие были открыты и перевёрнуты. Жимми водил по ящикам лучом фонаря, пытаясь хотя бы приблизительно подсчитать их количество. Три-четыре десятка? Нет, пожалуй, больше. Дальней стены пещеры не было видно из-за нагромождения сваленных в кучу квадратных и прямоугольных коробок. Он навёл луч на вспотевший лоб Рома, и на стене тут же возник тёмный вытянутый силуэт, словно их в пещере стало трое.

– Мне страшно, – не выдержал Ром, взглянув на собственную тень.

Жимми понимающе кивнул. Он не мог бы сказать, что ему самому не было страшно. Возникало ощущение, что забрались они туда, откуда уже нет возврата. Прикоснулись к запретному, за которое их настигнет такое наказание, перед которым померкнет даже поглотитель. Нигде ни следа или хотя бы лёгкого намёка, что здесь до них кто-то был. Нависающий потолок, позволявший стоять лишь согнувшись; гладкая, нетронутая пыль, отпечатавшая их следы, как доказательство преступления; стены, едва державшие навалившуюся на них огромную тяжесть – от всего этого бросало в трепет. Жимми вдруг представил, что они не в репозитарии, а в заваленной угольной шахте. Как-то Сиг откровенно признался, что этого он боится больше всего. Теперь Жимми понял, что он имел в виду. Страх гнал прочь отсюда, обратно в щель, быстрее на поверхность, под ослепляющий свет звезды на поглотителе.

– Мне тоже страшно, – неожиданно вырвалось у Жимми.

Он нервно отвёл луч от Рома, дабы третий на стене исчез, и осветил открытый у ног ящик с вывалившимся содержимым. Под слоем пыли угадывались прямоугольные листы, такие же, как на стеллажах верхнего уровня, но меньшего размера. Стряхнув пыль, Жимми снова ожидал увидеть непонятные схемы, но верхний лист был сплошь усеян ровными столбцами текста и таблиц. Казалось, он вырван из какой-то книги, но всё же на нём были не туманные знаки, а понятные буквы, сложенные в слова. Потерев лист о комбинезон и смахнув остатки пыли, Жимми начал читать шёпотом – для Рома:

– «Ежецикличная ведомость расходов материальных ресурсов и продовольствия для ознакомления с текущей обстановкой командира Лео Винтера от технолога по выживанию Поля Баррозу».

– Плевать я хотел на эти письмена! – вдруг вспылил Ром. – Ты же видишь, это какая-то ахинея! Я ничего не понимаю, и понимать не хочу! Мы должны немедленно убираться. Нас уже, наверное, давно хватились. Трай ищет меня. Здесь невыносимо, ещё мгновение – и я сойду с ума!

– Наберись терпения, Ром, – Жимми перевернул лист.

Но Ром неожиданно сломался. Голос его задрожал, он едва сдерживался, чтобы не зарыдать, и, схватив Жимми за локоть, вдруг взмолился:

– Отпусти меня, слышишь? Я больше не могу, здесь всё на меня давит. Ну зачем я тебе нужен? Эти стены… они сейчас рухнут. Наставники нам такого не простят! Это их тайны, и если кто сюда сунется, его обязательно раздавит. Или случится ещё один обвал, и нас замуруют навечно!

– Замолчи.

Но Рома уже было не остановить. Он внезапно оттолкнул Жимми и бросился прочь.

– Ром, стой! – выкрикнул Жимми, но в ответ лишь услышал, как стучат друг о друга камни. Через мгновение Ром уже карабкался по насыпи.

Взглянув на горы сваленных ящиков, Жимми хотел разозлиться на него и выкрикнуть вслед очередную угрозу, но вдруг ощутил отчётливый всплеск предчувствия, что он сюда ещё обязательно вернётся! Никто его не будет торопить, а все эти летописи станут понятны, как «Заветы жития». Жимми взглянул на зажатые в руке листы, хотел положить их обратно, но вдруг, неожиданно для себя, согнул гибкий пластик и, расстегнув верхний клапан комбинезона, спрятал за пазухой. Затем бросился вслед за Ромом.

Догнал он его только на верхнем уровне, и то лишь потому, что выйти они оба могли, только вновь приложив ладони к углублениям в стене. Ром пытался дотянуться до обеих вмятин одновременно, но для этого ему понадобилось бы вытянуть руки на вдвое большее расстояние.

– Успокойся! – Жимми обхватил его сзади, придавив к двери. – Мы сейчас выйдем, но только если ты полностью успокоишься.

Ром всхлипнул и, прижавшись лицом к прохладной поверхности, часто задышал. По его щекам, измазанным серой пылью, текли слёзы, превращаясь в грязные потоки.

– Мы уже уходим, Ром, – навалившись на приятеля, Жимми не давал ему пошевелиться. – Ты сейчас мне скажешь, что с тобой всё хорошо, и мы выйдем. Итак, ты в порядке?

Ром послушно кивнул.

– Скажи мне, чтобы я услышал: ты в порядке?

– Да, да, я в порядке.

Жимми видел, что он уже действительно приходит в себя. Тогда, отпустив Рома, он вложил его скользкую от слёз ладонь в одну замочную вмятину, а своей дотянулся до второй. Если прежде вспыхнувший при их появлении ряд плафонов пугал, то теперь он подействовал на Рома успокаивающе. Жимми вёл его к выходу из репозитария под локоть и с каждым шагом видел, как поступь Рома становится твёрже. Перед последней дверью Жимми снова его остановил:

– Как бы там ни было, но я тебе благодарен.

Безвольно склонив голову, Ром промолчал.

– Сейчас мы откроем дверь, и ты пойдёшь на работу к Траю, – Жимми обтёр рукавом его лицо и улыбнулся. – Теперь ты точно в порядке. Пойдёшь спокойно, ни на кого не глядя, никуда не сворачивая. И запомни – никому ни слова! – Последняя фраза явно была лишней. Жимми и так был уверен, что всё случившееся внизу Ром постарается забыть, как самый страшный кошмар. – А теперь подними руку, мы выходим.

За отъехавшей в сторону дверью Жимми боялся увидеть проходивших мимо наставников, однако им по-прежнему везло. Затем он услышал тонкий, меняющий частоту сигнал к окончанию проповедей и началу работы. Он разливался со стороны жилых модулей, как отличный ориентир, безошибочно указывающий направление.

– Мы успели, – выдохнул Жимми.

Он вывел Рома по всё ещё пустым проходам к площади и легонько подтолкнул в спину.

– Не забудь всё, что я тебе сказал.

На площади понемногу появлялись первые обыватели, идущие каждый к месту своей работы. Словно на ватных ногах Ром направился к ним, и Жимми облегчённо вздохнул, увидев, что на него никто не обратил внимания. Скоро Ром растворится в толпе, и можно быть уверенным, что их поход в репозитарий останется тайной. Жимми бросил на него последний взгляд и заторопился в другую сторону, к вездеходу. Ни Грила, ни Сига пока ещё не было. Тогда, забравшись в кабину, Жимми на ощупь посчитал под комбинезоном количество прихваченных листов. Их оказалось всего восемь, хотя раньше, по оттопыривающемуся верху комбинезона, представлялось, что листов куда больше. Но он тут же понял причину. Пластик был куда толще, чем в «Заветах жития», к которым привык Жимми. А текст был гораздо мельче. Выглянув наружу и никого не заметив рядом с вездеходом, он достал один лист и начал читать. На этот раз там было описание местности, которая показалась очень знакомой. Обычная пустыня, какую Жимми уже не раз видел за пределами Купола. Смесь рыжих камней и вездесущего красного песка. Он даже обрадовался, что теперь хоть что-то из летописи для него понятно. Несколько раз упоминался командир Лео Винтер. Разные люди обращались к нему, засыпая непонятными цифрами. Но одна запись показалась Жимми интересной. На обороте листа с колонками цифр некий координатор Торос Ли докладывал командиру, что транспорт сел в районе с сейсмически неустойчивой поверхностью и теперь он периодически с каждым циклом погружается в грунт всё глубже и глубже. Жимми отложил лист, догадываясь, о чём речь. Однажды заполненный до краёв угольный бункер наполз на отличавшийся по цвету от остальной красной пустыни участок, покрытый бурым, словно ржавым песком, и под его весом песок неожиданно задрожал и начал оползать. Только вовремя отвернув в сторону, отец сумел спасти вездеход и вытащить успевший погрузиться обоими полозьями бункер.

Задумавшись, Жимми едва не проморгал приближающегося Сига. Сиг уже запрыгнул на броню, когда он услышал его шаги. Заметавшись по кабине, Жимми успел спрятать листы под кресло водителя в последний миг.

– Это ты здесь? А я гляжу и думаю, кто это открыл кабину? – удивился Сиг. Он уже привык, что Жимми обычно приходил последним. – Проповедь закончилась раньше?

– Я её сорвал.

– Ты сорвал проповедь? – Сиг рухнул в кресло, даже позабыв, что сначала полагалось проверить состояние бура. – Зачем?

– Так получилось, – безразлично пожал плечами Жимми.

Сиг долго не мог прийти в себя, от волнения теребя клапаны то на рукаве, то на вороте.

– Но так нельзя! – так и не справившись с зажимами, он нервно щёлкнул переключателем, оживляя панель вездехода. – Ты осмелился сорвать проповедь, пусть даже её вёл выживший из ума Даби! Тебя обязательно накажут.

– Скажи, Сиг, а почему ты так сильно боишься наставников?

– Так положено. Они руководят нами. Обитатели общины обязаны слушаться наставников, иначе община погибнет. Жимми, это незыблемые правила. Если ты думаешь иначе, значит, ты бунтарь. Ты вредишь общине, и от тебя избавятся.

– «Бойся стать бунтарём», – согласился Жимми, вспомнив предостережение Яркого Свифта. – Я знаю, Сиг. Тебе не о чём беспокоиться, я не бунтарь. С Даби мы поспорили о том, можно ли считать нунинов разумными.

– Нунинов? А как считает наставник?

– Он говорит, что у них нет разума.

– Значит, так оно и есть.

Услышав шаги, Сиг выглянул из кабины и, увидев приближающегося Грила, не дожидаясь, пока тот взберётся на вездеход, нетерпеливо выкрикнул:

– Твой сын сорвал проповедь!

– Заткнись! – оглянулся в поисках ненужных свидетелей Грил. – Мы договаривались, что ты будешь молчать о том, что узнал. Не смей говорить под Куполом, что Жимми мой сын! А то я напомню, если ты уже забыл.

– Нет, не забыл, но разве тебе не интересно, что он сорвал проповедь? Даби ему не простит.

Грил степенно забрался в кабину, протёр несуществующую пыль на приборах, неспешно потрогал штурвал управления и лишь после этого спросил Жимми:

– Это правда?

– Да. Я выразил сомнение в том, что у нунинов нет разума. Я сказал наставнику, что убитый нами нунин следил за нами из любопытства, а не из кровожадности.

– Возможно, – задумавшись, согласился Грил.

– Ну, вы ещё расплачьтесь от жалости! – проворчал Сиг. – Какая разница, с чего он там прятался? Грил, Жимми сорвал проповедь! Теперь его обязательно накажут.

– Нам пора за углём, – оборвал его Грил, стронув вездеход с места. – А мне кажется, что всё обойдётся. Ты, Сиг, оператор бура не так давно, и за Куполом бывал не так чтобы часто. Думаю, хватит пальцев на твоих руках, чтобы сосчитать выезды. А я уж и не припомню, когда выехал в первый раз. И скажу тебе, что видел и других нунинов. Подстрелить их не удавалось, но видеть – видел. Иногда их действия казались мне очень даже разумными. Я рассказывал об этом некоторым наставникам, и, представь, они ко мне прислушивались и даже соглашались.

Вездеход, скрипя и раскачиваясь пустым бункером, выполз на дорогу к выходу за пределы Купола. Грил сосредоточился на управлении, но Жимми видел, что отец продолжает думать об их разговоре, и не удержался от улыбки, когда тот вдруг уверенно заявил:

– Обойдётся! Точно обойдётся.

На этот раз, проезжая сквозь Купол, Жимми не забыл задержать дыхание и даже закрыл лицо руками. Когда он их опустил, в глаза ему ударил свет с трудом пробивавшегося сквозь тучи голубого солнца. Оно стояло в зените, а значит, у них ещё хватит времени набрать уголь и поглазеть по сторонам. На этот раз, помимо шаров, Жимми хотел увидеть ржавый песок. Если о нём упоминалось в летописи, значит, оно того стоило.

Глава четвёртая

Туман полз блёклыми волнами, и, выбравшись из норы, Аяк оглянулся в поисках Гада. Вокруг было пусто, и тогда он решился уйти к Небывалым развалинам. Небывалыми их называли потому, что нигде в лесу больше таких не было. Это не был привычный камень, как и сложенные рядами стволы тавои, из которых делали укрытия от ветра рядом с Инкубатором. Местами развалины даже казались похожими на части Инкубатора. Особенно если разделить его на фрагменты, затем вытащить из главной норы на поверхность и дать волю ветрам да лесным побегам. Стены Небывалых развалин были сплошь опутаны ветками и корнями тавои, но там, где они открывались солнцу, блестели ярко и загадочно, преломляя и отражая свет. Удивительное зрелище. Загадочное и непонятное.

Аяк прислушался к звукам леса. Шелестел запутавшийся в кронах деревьев ветер да потрескивали сухие ветки. Это всё не то. Где-то далеко, осторожно раздвигая камни, рыл нору обосновавшийся на границе с пустыней рактор. И, кажется, это был его старый знакомый, уже довольно долго не покидавший их лес. В другой раз Аяк обязательно потренировался бы на нём в тогу, но сейчас лишь бросил в его сторону мимолётный взгляд и отвернулся. Прислушиваясь, он боялся пропустить шаги Гада. До захода голубого солнца Гад должен покинуть лес и уйти на поиски носителя. Его время пришло. На рассвете хранитель Хорхе провозгласил, что обучаемая им особь готова ассимилироваться, и, поднеся ко рту Гада корень тавои, дрогнув панцирем, торжественно произнёс:

– Съешь то, чему ты обязан жизнью. Впитай сок, наполнивший тебя и подготовивший к новому существованию. – Дождавшись, когда Гад сделает укус и на срезе выступит алый сок, хранитель нарисовал корнем на его лице четыре линии, направленные в разные стороны. – Пусть тебе будут доступны все четыре пути! Пусть тебе подчинится всякий носитель. Пусть твой разум возобладает над его разумом. Повзрослевшая особь Гад, я, приглядывающий за тобой хранитель жизни Хорхе, обоснованно утверждаю: отныне ты готов. А теперь уходи! Мы изгоняем тебя в большой мир!

После чего хранитель Торен, особь, некогда ассимилировавшаяся с архитером, вытащил из свалявшейся шерсти сохранившие дееспособность руки и, положив их на плечи Гаду, подтвердил:

– Я тоже заявляю: ты готов. Уходи!

За ним подполз хранитель Сигур и, обвившись вокруг Гада, положил человеческую голову ему на грудь.

– Соглашаюсь. Больше тебе здесь делать нечего, – клацнул он клещами сорокапута. – Готов. Уходи!

Подходили, подползали, всячески подступались другие хранители и, оглядев Гада, торжественно соглашались с Хорхе. Ни один из них не выразил сомнения, что он готов ассимилироваться. После этих слов, произнёсённых хранителями на восходе голубого солнца, у Гада оставалось время до его захода. Обычно его использовали, чтобы попрощаться, вместе подавить страх перед неизвестным будущим, выслушать последние наставления и принять ценные напутствия хранителей. Обойти всех остающихся с Инкубатором особей и, в свою очередь, сказать каждому последнее слово. Но Гад неожиданно поступил иначе. Он заявил, что оставшееся у него время посвятит тому, чтобы разделаться с Аяком. И теперь Аяк прятался у Небывалых развалин.

Как же он ненавидел Гада! Каждой клеточкой скрытой под листьями кожи. Каждым своим приглушённым вздохом и движением мысли. Ненавидел и его, и себя – за то, что вынужден скрываться и считать мгновения до захода солнца, когда Гад должен будет исчезнуть. Ненавидел за то, что прятался вместо того, чтобы выйти и дать последний бой. Аяк глядел на едва пробивающийся сквозь облака диск и проклинал его медленный ход. В том, что Гад, не обнаружив Аяка рядом с остальными особями, отправится на его поиски, он не сомневался. Первым делом Гад пойдёт к камню Аяка. Не найдя его у камня, станет разыскивать у дальних нор, где особи бывают редко и, забравшись в наполовину обвалившуюся заброшенную нору, можно пролежать незамеченным до заката. Такое развитие событий Аяк тоже просчитал и потому ушёл к Небывалым развалинам. Прочесав дальние норы, Гад наверняка заглянет и сюда. Но к тому времени Аяк уже уйдёт к границе леса, затем вернётся к камню, и так, переходя с места на место, будет прятаться, пока не наступит закат. К поискам Гад подключит своих подхалимов Нэда и Опара. Знал ли Аяк об этом? Конечно, знал! Но был уверен, что они не будут так прилежны, как были прежде. Время Гада истекает, и они это понимают. Когда Гад уйдёт, Аяк отыграется на его помощниках, а потому Нэд и Опар сделают всё, чтобы хоть как-то реабилитироваться в глазах Аяка.

С треском ломая сухие ветки, взмыл в воздух прыгающий сатан. На этот раз в противоположной стороне от рактора. Если бы не Гад, Аяк обязательно бы за ним погнался. Сатан не привязывается к одному месту. Особенно если чувствует, что рядом в лесу есть кто-то ещё. Подпрыгивая на пружинных лапах, он расправляет перепончатые крылья и долго планирует между деревьями, преодолевая огромные расстояния. Так он путешествует от одного леса к другому. Аяк ему завидовал и не раз мечтал о таком носителе, но теперь отвернулся и снова прислушался к звукам у главной норы. Там, кажется, назревали какие-то события. Голоса хранителей чередовались с выкриками особей. Приложив к ушам ладони, Аяк напряг слух. Использовать тогу, чтобы увидеть сквозь деревья, он не решился – Гад его тут же почувствует. Но если полностью обратиться в слух, то можно узнать многое. Совсем рядом резвились юные особи, лишь недавно появившиеся из Инкубатора. Играя, они кувыркались, а хранитель Сигур безуспешно пытался призвать их к порядку, чтобы научить разыскивать питательные корни тавои. Затем, в другой стороне, он услышал голос Нэда. А там, где Нэд, рядом и Гад. Аяк сжал виски, обостряя слух, и вдруг ощутил, что не может дышать носом. Проведя по нему ладонью, он увидел на пальцах кровь. От её алого цвета у него перехватило дыхание. Произошло то, чего всегда ждёшь, но никогда не будешь готов. На мгновение Аяк позабыл о Гаде и, нервно запустив пальцы в ушные раковины, поднёс к глазам. Ещё не так много, как под носом, но уже и в ушах кровь оставила запёкшиеся следы. Он лихорадочно принялся ощупывать веки, язык, запустил палец глубоко в горло. Там пока что крови не было, но и той малости в ушах и носу оказалось достаточно, чтобы понять главное – в его организме начали происходить кардинальные изменения. Это оказалось так не вовремя – он был уверен, что у него впереди ещё целый цикл! Но, к его ужасу, процесс уже начался. Каждая его часть, каждый орган, каждая клетка, пропитанная соком тавои, преображается для того, чтобы ассимилироваться с чужим организмом. Эти изменения пока что проявляются почти незаметно, но вскоре скрыть их станет невозможно, и его выгонят. Прогонят в большой мир, как сейчас изгоняют Гада. Наверняка Гад тоже боится, как боялся до него каждый, покидающий родной лес с уютным Инкубатором, заботливыми хранителями и тёплым влажным туманом. А там, за лесом, ты или выживешь, или погибнешь. Третьего пути не будет. Но для того, чтобы выжить, тебе должно несколько раз повезти. Во-первых, необходимо выследить носителя. Хотя бы какого-нибудь. Но если ты уверен в себе, то можешь рискнуть: не торопиться и искать такого, к которому лежит сердце. Затем всё зависит от того, насколько ты преуспел в сиги и как цепко сможешь поначалу заинтересовать, а потом и привлечь будущего носителя. И третье, самое существенное, – это то, что у тебя в голове. Главный вопрос: победишь ли ты чужой разум или станешь его придатком, которым носитель будет распоряжаться, как ему заблагорассудится? Если победа останется за тобой, ты получишь новое тело и ничем не ограниченные возможности в бескрайнем и удивительном мире за пределами своего леса. Если же нет, то тебя ждёт сумеречное существование, с редкими проблесками разума, позволяющими на короткое время вспомнить, кем ты был, испить горечь поражения и снова погрузиться в чёрное небытие. Но случается, что оба разума уживаются и превращаются в неплохой союз, работающий на выживание симбиоза ассимилировавшихся тел. И всё же такие случаи были редки, так как чаще происходила борьба разумов до полного подчинения одного из них.

Аяк расспрашивал всех хранителей, но у каждого это случилось по-своему. Хранитель Хорхе рассказывал, что у него всё произошло довольно просто. Подвернувшийся на пятый день синего солнца носитель вахтан словно ждал его и совсем не сопротивлялся. Разум его оказался податлив, точно мох в лесу. Хорхе подавил лёгкое сопротивление быстро и бесповоротно. А вот хранитель Торен боролся со своим носителем несколько циклов кряду. И даже сейчас неугомонный архитер нет-нет, да и пытался вырваться из-под контроля чужого разума. В такие мгновения Торен становился молчалив, на его впечатанном в тело архитера бледном лице отражались следы напряжённой борьбы, человеческие руки судорожно сплетались с волосатыми лапами, зубы сдвоенной пасти глухо постукивали и скрипели. В такое время к хранителю Торену лучше было не приближаться.

Аяк вытер ладони о листья на груди и снова приложил к ушам. Ему показалось, что кто-то выкрикивает его имя. И, судя по тонкому визгливому голосу, это был Даво. Хилый, хрупкий Даво, пасующий даже перед слабыми особями. И как всегда в подобных случаях бывает, ищущий себе среди старших особей защитника. Аяк взял его под своё покровительство лишь потому, что об этом из сострадания попросила Ушу.

Аяк прислушался и по обрывкам фраз представил картину, происходившую от него за добрую сотню шагов. Даво рыдал и сквозь рыдания громко звал на помощь Аяка. Звал, потому что так от него требовал Гад. Гад не стал бродить по лесу, тратя оставшееся время на бесполезные поиски, как того ожидал Аяк. Гад поступил хитрее, зная о такой слабости Аяка, как жалость. И теперь он играл на этом, избивая беззащитного, хлипкого и жалкого Даво.

Аяк распластался на траве и, подражая рактору, извиваясь, пополз к поляне за Инкубатором. Преодолев двадцать шагов, снова замер, обратившись в слух. Он слышал, что за стеной кустов собралось много особей, но, на беду Даво, не было ни одного хранителя. Никакой хранитель не позволил бы старшей особи избивать младшую. Смешавшись с толпой и ещё не понимая, что происходит, радостно верещали малыши. Особи постарше шумно обсуждали шансы Даво выскользнуть из хватки Гада и спастись бегством. Но в это мало кто верил, так как цепкая хватка крепких пальцев сводила все шансы к нулю. Как бы там ни было, Даво приходилось туго: то и дело раздавались восторженные крики в ответ на каждый удар кулака Гада, и ни одного возгласа в защиту его жертвы. И вдруг Аяк услышал голос Ушу. Она говорила тихо, и он никак не мог расслышать её слов. Тогда Аяк стремительно прополз оставшееся расстояние и, раздвинув ветки, выглянул на поляну. Ушу оказалась единственной, кто осмелился вступиться за Даво. Бесстрашно раздвинув плотный круг, она не раздумывая схватила Гада за волосы и запрокинула ему голову так сильно, что его затылок едва не коснулся спины. От такой выходки Гад опешил, но быстро пришёл в себя. Бросив через спину Даво, он вмиг оказался напротив Ушу. И не успел ещё Даво распластаться на земле, как сбитая с ног Ушу уже летела вслед за ним. Силы были явно неравны. Ушу и Даво лежали рядом, разделив печальную участь побеждённых. Исход был понятен всем, и обычно драки особей на этом заканчивались. Но Гад очень хотел крови. Он брезгливо пнул ногой Даво, затем склонился над Ушу.

– Вставай.

И к удивлению всех, от мала до велика, вместо того, чтобы не двигаться, изображая потерю сознания, как это обычно делала проигравшая особь, Ушу встала. Встала и даже снова попыталась дотянуться до длинных волос Гада. Хороший приём, которому её научил Аяк. Но не в этот раз. Словно растягивая удовольствие, Гад медленно отвёл её руку, выверенно прицелился и вложил в удар всю свою силу. Ушу рухнула плашмя, даже не пытаясь смягчить падение. По её неестественно расслабленной позе и разбросанным в стороны рукам Аяку стало понятно, что на этот раз изображать потерю сознания ей нет никакой необходимости. Ушу была в глубокой отключке.

Больше прятаться Аяк не мог.

– Ты только и способен, что драться со слабыми особями?

Он встал в полный рост и, расправив плечи, вытянулся, чтобы казаться шире и выше. Но, кажется, на Гада это не произвело впечатления. Он удивлённо оглянулся, затем его лицо растянул безумный оскал, от которого Аяку стало жутко.

– Так, так, так… – только и смог произнести изумлённый Гад.

Не веря в свою удачу и опасаясь, как бы Аяк снова не исчез в туманном лесу, он двинулся наперерез, блокируя противнику путь в густые заросли тавои. Но Аяк и не думал убегать. Он осознал, что на этот раз ему придётся дать бой. И эта драка будет не чета тем, которые случались между ними раньше. Гад это тоже понял. Он даже на мгновение остановился, заметив в глазах Аяка решимость, которую прежде не видел.

Неожиданно за его спиной, слегка пошатываясь, появилась Ушу. Казалось, появление Аяка её не удивило, скорее разозлило. Она размазала по лицу кровь и недовольно заявила:

– Я сама могу за себя постоять!

Но ни Гад, ни Аяк уже её не слышали. Теперь Гад был само внимание и расчётливо продумывал очередной выпад. Он был ниже своего противника, к тому же Аяк занял позицию на куче сваленной коры. Аяк, в свою очередь, отслеживал каждое движение Гада и пытался предугадать следующее. Будь он на месте Гада, бросился бы сопернику в ноги, чтобы, повалив, лишить его преимущества в росте.

Именно так Гад и поступил. Всем своим видом показал, что метит в голову, а бросился в ноги. Встречный удар коленом, казалось, его потряс. И Аяк в это поверил. Гад рухнул на четвереньки, и он не удержался, чтобы не наброситься сверху. А когда понял, что это ловушка, было уже поздно. Извернувшись, Гад стиснул его словно клещами, затем, пользуясь преимуществом в весе, подмял под себя. А дальше произошло то, что Гад любил делать больше всего. Не давая противнику опомниться, он работал кулаками наотмашь, стараясь попасть в самые болезненные точки. Удары сыпались на голову Аяка, будто катившиеся с горы камни. Он изворачивался, рвал защиту из листьев на груди Гада, пытался достать открывшееся горло, но всё напрасно. Каждый удар отзывался в голове тревожным звоном, всякий раз предвещавшим роковой исход. Но, к удивлению зрителей и даже своему собственному, Аяк всё ещё держался. Поймав занесённую руку Гада, он впился в неё зубами, с лёгкостью прокусив и листья, и кожу. Его рот заливала кровь, и непонятно было, своя или Гада. Он мотал головой, пытаясь закрываться ею как щитом и при этом вонзать зубы всё глубже и болезненней. А потом случилось то, чего Аяк ожидал меньше всего. Гад вдруг дёрнулся всем телом и повалился навзничь.

В глаза ударил свет. Никогда ещё Аяк так не радовался неожиданно увиденным низким тучам. Они ползли над лесом, а он глядел на них и не мог оторвать взгляд. Прежде Гад закрывал их, а теперь они снова плывут. И это было самое прекрасное зрелище. А затем он подумал, что этому счастью должна быть причина. И этой причиной оказалась Ушу. Она стояла с задумчивым видом и смотрела на лежавший рядом с головой Гада огромный камень. Ещё раз поднять его она смогла бы едва ли. Все силы ушли на единственную попытку. Аяк оттолкнул Гада, привстал и, стерев с лица кровь, хотел поблагодарить Ушу, но она вдруг исчезла. Тогда он снова переключился на Гада. Аяк подполз и схватил его за ногу. Грубая потрескавшаяся ступня теперь маячила рядом с его лицом. Аяк вывернул её едва ли не в противоположную сторону, и тогда Гад застонал. Он взбрыкнул ногой и, освободившись, пополз прочь. Нет, так просто Аяк его отпускать не хотел. Тяжело поднявшись, он пошёл следом. Но теперь уже и Гад смог встать. Он шёл, не разбирая дороги, с невидящим, устремлённым в одну точку взглядом и, путаясь в собственных ногах, едва не падая, спотыкался на ровном месте. По наблюдавшей за дракой толпе пробежал восхищённый ропот. Если после такого удара Гад смог подняться, то он словно уже ассимилировался с будвизером, и его голова закрылась хитиновым панцирем. После обрушившегося на неё камня голова точно должна была расколоться. Только этого не произошло. Казалось даже, что Гад вот-вот придёт в себя и с удвоенной силой возьмётся за Аяка. Но Гад всё так же, раскачиваясь, шёл вперёд, а следом, шаркая по листьям ногами, тяжело плёлся Аяк. Так они и брели, ни на шаг не сокращая и не увеличивая разделяющую их дистанцию. А когда, сопровождаемые толпой, покинули поляну и вошли в лес, Гад вдруг остановился. Он обернулся, и Аяк ещё раз поразился его гримасе. На этот раз Гад корчился от боли. В его глазах то вспыхивал яростный огонь, то веки судорожно сжимались, а вместе с ними и губы, словно стараясь подавить готовый вырваться стон. Задыхаясь, Гад выплюнул кровавый сгусток и ткнул в Аяка пальцем:

– Верю, что у нас с тобой ещё ничего не закончено. Мы встретимся там, где никто не сможет нам помешать. С кем бы ты ни ассимилировался, я буду рад схватиться с тобой снова. Я хочу, чтобы мы непременно повстречались и обязательно узнали друг друга. Там, за лесом, я всегда буду ждать тебя. Мой вечный враг, Аяк, помни об этом!

Не оглядываясь, Гад уходил. Аяк смотрел ему в спину и не нашёлся, что сказать вслед, хотя бы для того, чтобы последнее слово осталось за ним. Должен был, но не было ни сил, ни мыслей. Кровь обильно текла из носа по подбородку, затем стекала по листьям на грудь и, смешавшись с пылью, превращалась в грязный бурый ручеёк.

– Гад его отделал очень сильно, – услышал он за спиной шёпот Нэда. – Ему нужна помощь хранителей.

Нет, только не их! Любой хранитель сразу же поймёт, что кровь не от ударов Гада. Она от того, что Аяк дозрел до ассимиляции. К нему тут же приставят приглядывающего хранителя жизни, тот не станет тянуть, так как перезревшая особь, не ассимилировавшись, рискует погибнуть, и, наскоро проверив знание Аяком приёмов тогу и сиги, его выставят вслед за Гадом. Но Аяк хотел ещё потянуть время, чтобы подольше побыть рядом с Ушу. И чтобы никто не сомневался, что кровоточащий нос – дело рук Гада, Аяк потрогал измазанную переносицу и скривился от мнимой боли. Ему поверили. Теперь можно было вспомнить и о спасительнице Ушу. Он оглянулся, но в притихшей за спиной толпе её не оказалось. Тогда Аяк старательно обтёр лицо листом тавои и направился в главную нору. Если она где и могла быть, то только рядом с Инкубатором. Рядом с ним она проводила всё свободное время. Инкубатор её притягивал, когда ей было тяжело, и так же влёк к себе, когда было радостно. А ещё Ушу с особым восторгом отслеживала каждое появление новой особи. У Аяка этот процесс никогда не вызывал интереса, но она боялась пропустить хотя бы мгновение. Прильнув к прозрачной оболочке, Ушу пыталась угадать, какая появится особь – сильная или слабая. И почему-то всегда радовалась вдвойне, если появлялась слабая.

Согнувшись и втянув голову в плечи, Аяк вошёл в главный вход. Мимо, не удостоив его даже взглядом, проковылял хранитель Крак. Ассимилировавшись с триэктором, он получил массивное чёрное тело с тремя горбами, каждый из которых завершался острым рогом. Передвигаться в норах ему было сложно. Особенно в дальних – тесных и узких. Поэтому Крак чаще находился или снаружи, или у главного входа. Аяк почтительно склонил голову, пропуская хранителя вперёд. Гибкий, завершавшийся ядовитым шипом хвост лишь слегка коснулся его ног, но Аяк явственно почувствовал, какой он упругий и сильный. Триэктор – завидный носитель. Доведись Аяку ассимилироваться с триэктором, Гад уж точно не был бы ему страшен, пусть даже тот сольётся с будвизером или рактором. Гад сказал, что верит: они ещё встретятся. Теперь в это уже начинал верить и сам Аяк. Тогда ему понадобится сильный носитель. А о прыгающем сатане придётся забыть. Такой носитель хорош для бегства, но не для боя.

Из узкой норы, соединявшей Инкубатор с главным входом, показалась слабая особь Эмма. Она очень удивилась, увидев его лицо в следах засохшей крови, и Аяк поспешил объяснить:

– Прощались с Гадом. По-другому у нас не получается. Ушу там? – кивнул он в сторону Инкубатора. – Наверное, стережёт появление новой особи?