Дорога слепых
Говорят, когда-то в Горах жила красивая и надменная травница Лаок. Её полюбил странствующий колдун, но она отказала ему, и тот, разгневавшись, отобрал у девушки красоту.
Утром Лаок увидела своё отражение в зеркале и расплакалась: «Лучше бы у меня совсем не было лица!»
Духи Гор услышали эти слова и исполнили её желание, лишив бровей, глаз, носа, ушей и рта. Тогда Лаок беззвучно взвыла от горя и бросилась вниз со скалы. Однако, её гнев и отчаяние оказались столь сильны, что она не погибла и стала злым духом, который и по сей день крадёт у людей лица в поисках своего.
А питается Лаок чужим несчастьем.
Деревенские россказни
Дера Фэй вмиг постарела, когда умер её муж. Морщины пролегли глубокими чертами по лбу лекарки и собрались паутинками в уголках глаз. Губы потускнели, волосы выцвели и поредели. Женщина истончилась и увяла, как цветок в сухое лето.
Енга, её дочь, наоборот, раскрылась, словно горная орхидея. Весной девушке исполнилось шестнадцать, и все соседи твердили, что она – удивительная красавица. Когда Енга навещала больных, на неё оборачивались и ещё не выбравшие пару юноши, и уже женатые мужчины.
– Почтенный Нуан, да пребудет его прах в покое, тоже ума лишился, как Деру увидел! – одёргивали засмотревшихся старухи.
Те припоминали, что рассказывали о семье Фэй, и неохотно возвращались к своим делам.
В деревне ходили слухи, будто лекарям благоволила Лаок, безликая демоница здешних Гор. Именно так все объясняли давнюю историю, когда прабабка Деры, девушка из богатой семьи, не стала уговаривать жениха переехать в усадьбу своего отца, а ушла жить в дом чужака.
На сумасшедшую невеста не походила, и соседи решили, что Фэй сговорился с Лаок заколдовать невесту. Кто-то даже пожаловался старейшине. Тот отмахнулся и сказал, что другого лекаря в их глухомань, куда забредали одни паломники – и те в монастырь, – всё равно не пришлют и придётся лечиться у этого, будь он хоть трижды проклятым.
Да и не выглядел первый Фэй, предок Деры и Енги, как колдун.
Нищего студента в драном халате и стоптанных сандалиях назначили в Вайоши сразу после экзаменов в Лекарской школе. Он спросил разрешения поселиться в пустовавшей лачуге на отшибе и остался в ней, хотя ему говорили, что там раньше жила Лаок, и место проклято. Открыл лавку, начал зарабатывать на жизнь своим ремеслом, починил дом и разбил сад.
Чужак быстро встал на ноги и купил у наместника бумагу на право владения землей. Потом женился на дочке торговца шерстью, положив начало злым домыслам и сплетням. Соседи никак не могли поверить, что избалованная белоручка сама согласилась ухаживать за подранными охотниками-грубиянами и капризными стариками.
Однако все эти завистливые разговоры не помешали первым Фэй прожить в согласии до глубокой старости. Любить своё дело и передать детям, внукам и правнукам не только драгоценное мастерство, но и гордость за ухоженный дом, процветающую лавку и нажитое собственным трудом добро.
Возможно, оттого Дера, единственное и ненаглядное дитя своих родителей, отказалась уехать с богатым столичным костоправом. А он, словно и впрямь приворожённый какими-то чарами, поддался уговорам её отца и матери. Остался в Вайоши и даже взял фамилию «Фэй», не побрезговав за сущие гроши лечить местных.
В деревне недоумевали, как он может быть счастлив здесь, вдалеке от славы, роскоши и бурной равнинной жизни. Но сам костоправ утверждал, что ему достаточно любви Деры.
Одно заставляло Нуана печалиться. После рождения Енги супруга так и не смогла зачать вновь и подарить ему сына.
– Это точно из-за Лаок, – шептались соседи. – Демонова злоба мужнину силу-то подтачивает…
Нуан старался не обращать на них внимания, однако с каждым годом становился всё мрачнее. В конце концов, сплетни, наверное, довели бы его до смертоубийства, но вовремя вмешался нынешний старейшина и сказал попросить благословения в монастыре. Тарла, Настоятель вершин и глава обители, посоветовал вначале поговорить с коллегами-лекарями и лишь потом, если ничто другое не поможет, тревожить Духов Гор.
Лекарь прислушался к словам монаха и последние пять лет пропадал вдали от дома, общаясь со знахарями и учёными.
Наконец, он решил отправиться на восток, к длиннобородому мудрецу, признанному у себя на родине целителю. Старик обследовал Нуана и заверил: тот здоровее племенного быка. Подумал, полистал записи и попросил привезти Деру, чтобы посмотреть, не в ней ли проблема.
Однако по дороге домой Нуан подхватил неизвестную лихорадку и приехал в Вайоши едва живым. Отвары Деры не помогли. Болезнь сожгла его, и мать с дочерью остались вдвоём.
***
После смерти мужа Дера заперлась в своей комнате, и Енга взяла на себя все заботы. Девушка следила за домом, ухаживала за садом, сама делала мази и навещала больных. Не было и дня, чтобы она не пыталась уговорить мать выйти из спальни. Дера наотрез отказывалась и, стоило дочери настаивать, заходилась в рыданиях.
Поэтому и Зиана, сына богатого овцевода Коби Рунка, Енге пришлось лечить без материнской помощи.
Юноша подхватил сильную лихорадку – совсем как старший Фэй перед смертью. Он метался в бреду, громко стонал, а его кожа стала сухой и горячей. Девушка могла бы лечить Зиана теми же отварами, которые её мать готовила для отца, но решила поступить по-своему и взяла рецепты известного столичного лекаря.
Енга провела у постели больного три дня и три ночи. Наконец, четвёртым утром Зиан приоткрыл глаза.
– Кто ты, нежная горная орхидея? – спросил он, увидев незнакомую красавицу с тёмными косами и карими глазами-звёздами.
Девушка залилась краской и отстранилась.
– Постой, куда ты?.. Не уходи…
– Я – Енга Фэй, – она упрямо ускользнула от протянутой руки, справилась со смущением и строго посмотрела юноше в глаза. – Почтенный Коби попросил позаботиться о тебе.
– А разве не Дера-голова у нас лекарь?
– Матушке нездоровится, – тихо ответила девушка. – Тебе лучше отдохнуть, Зиан.
– Погоди-ка, – он приподнялся на локте. – Да неужели?.. Как же ты выросла!
– Не вставай! – Енга встревоженно уложила больного обратно.
А тот обнял её и утянул с собой на кровать.
Девушка гневно фыркнула, замолотила его в грудь кулаками. Зиан расхохотался, разжал руки, и она с недовольным сопением скатилась на пол. Поджала губы, встала.
– Ты здоров, раз можешь смеяться.
– Не обижайся, маленькая недотрога, – юноша поймал её за рукав халата, – просто я давно тебя не видел. Ты сильно изменилась…
– А ты по-прежнему грубый болван!
– Ну, не сердись, дела прошлые, – Зиан заставил Енгу сесть на край кровати. – Я уже не тот мальчишка, который вечно попадал в неприятности и кидался в тебя орехами. Помнишь, как я окунул голову в ручей и расшиб себе лоб о дно?
Юноша приподнял кудрявую челку, показав шрам. Енга невольно улыбнулась. Протянула руку и провела пальцами по выцветшему рубцу.
Зиан разнежено прикрыл глаза.
– Помню. Тебе было очень больно, но ты не плакал. Я отвела тебя к своему отцу. Он до-о-олго удивлялся, как такой неуклюжий медведь не убился насмерть…
Многие жители Вайоши знали друг друга с детства, и девушка помнила Зиана неказистым подростком. Он постоянно спотыкался на ровном месте: налетал на стены, двери, словно не мог справиться со слишком быстро ставшими длинными руками и ногами. Когда мальчик подрос, отец послал его учиться на равнины.
Енга не видела Зиана шесть лет. Сын почтенного Коби разительно изменился. В конце лета ему исполнилось двадцать два, и он выглядел сильным и крепким, даже несмотря на болезнь. Со скуластого лица смотрели ясные серо-зелёные глаза, подбородок украсила курчавая борода, руки бугрились мышцами.
– Ещё ты дразнил меня «дочкой Лаок». Но, стоило кому другому начать, – защищал.
– Было… – хмыкнул Зиан, опуская голову на подушку и закашлявшись. – Времени-то сколько прошло…
– Молчи, болтун, – Енга подала ему лечебный отвар.
– Помолчу, если побудешь со мной ещё немного.
– Разве я могу не остаться?..
Зиан успокоенно смежил веки. Енга подоткнула одеяло и почувствовала, как у неё вспыхнули уши, а сердце в груди забилось чаще.
***
Девушка ухаживала за Зианом ещё шесть дней: приходила, поила лечебными отварами. Потом садилась на край постели, и молодые люди подолгу разговаривали. Вспоминали, как детьми бегали по горам, ловили кумжу1 в реке неподалёку и собирали в лесах светлячков. Вскоре оба обнаружили, что скучали друг по другу и хотели бы встречаться чаще.
К концу декады Зиан окончательно поправился, смог выйти за пределы отцовской усадьбы и решил лично поблагодарить семью Фэй за своё выздоровление.
Он пришёл к дому лекарок, ведя на кожаном поводке белоснежного ягнёнка. Миновал калитку, поднялся на дочиста отскобленное крыльцо и постучал в дверь. Раз, затем другой.
Однако ему никто не ответил.
Юноша уже хотел уходить, когда в глубине дома заспорили два женских голоса. Первый – слабый и тихий, другой – низкий и шелестящий; и ни один из них не принадлежал Енге. Зиан задумался, кто бы это мог беседовать, но затем в прихожей раздались шаркающие шаги, и все посторонние мысли вылетели у него из головы.
Дверь открыла измождённая Дера в мятом ночном платье. Её волосы сбились в колтуны, огромные подёрнутые дымкой глаза запали, веки отекли, потрескавшиеся губы походили на крылья мёртвой моли. Она неприветливо посмотрела на гостя:
– Кто ты и что тебе надо?
– Здравствуйте, Дера-голова, – юноша поклонился. – Я – Зиан, сын овцевода Коби Рунка. Молодая Енга вылечила меня, и я пришёл поблагодарить семью Фэй за заботу. Вот, прошу, примите.
Он протянул Дере поводок. Ягнёнок переступил ножками-лучинками и заблеял.
– Я передам… – женщина озадаченно опустила взгляд на малыша.
– Всего доброго, Дера-голова, – искренне поблагодарил Зиан, вложил поводок ей в руки и ещё раз поклонился.
– Тебе тоже…
– Ждите в скором времени моего отца. Он придёт к вам с малахитовым ожерельем для вашей дочери.
Дера с лёгким удивлением приподняла брови.
А юноша улыбнулся ей и, охваченный радостным возбуждением, вышел за калитку. Сколько же сил он потратил, чтобы уговорить отца принести матери Енги зелёную кровь Гор!
***
Девушка вернулась домой вечером и с изумлением застала мать в саду. Дера собирала травы и выглядела совсем как в дни, когда была счастлива с отцом. Умылась, надела красивый халат и деревянные украшения, расчесала волосы и уложила их гребнями в узел на затылке.
– Мама! – обрадовалась Енга и кинулась к ней.
– Я решила жить дальше, – Дера обняла дочь и погладила её по чёрным косам. – Давай, помоги мне отнести корзину в дом.
Енга подняла с земли плетёнку с травами и заметила выглянувшего из кустов ягнёнка.
– Откуда он, мама?
– Благодарность от сына почтенного Коби.
– Зиана? Но Рунки уже заплатили…
– А чем он болел?
– Тем же, что и отец, – не подумав, ответила девушка и погладила ягнёнка за ушами. – Я поила Зиана отваром огнеплодки, чтобы спал жар.
– Огнеплодки?! – громко переспросила Дера, и дочь вздрогнула от её голоса; возникший на лице старшей Фэй ужас сменился гневом. – Но ведь она заставляет всё внутри полыхать! Тебе повезло, что сын почтенного Коби болел чем-то другим, иначе сгорел бы за часы!
– Огнеплодка распаляет кровь лишь вначале, мама! – Енга резко выпрямилась. – Потом жар уходит вместе с болезнью! Если бы ты послушала меня и лечила ей отца!..
Ягнёнок, почуяв неладное, тоненько мекнул.
Обе Фэй замолчали, и между ними гадюкой затаилась тишина.
Когда муж вернулся домой, едва держась на ногах, Дера сразу уложила его в постель и бросилась к семейным книгам искать лекарство. Лишь одна из болезней напоминала ту, что охватила Нуана, и супруга стала поить любимого отваром по рецепту предков. Напрасно. На следующее утро он впал в беспамятство, к вечеру бредил и стонал, и только в полночь, к недолгому облегчению жены, всё-таки забылся беспокойным сном.
В те два дня в доме было, как в глубокой пещере: даже полуденное солнце не разгоняло затянувшее комнаты беспросветное горе. Дера ухаживала за мужем и больше ничего и никого не замечала. Когда же Енга попыталась помочь и приготовила лекарство из огнеплодки, мать разбила горшок об стену и выгнала дочь спать в саду.
Той ночью отец умер.
– Он был слишком болен, – горько обронила женщина, взяла ягнёнка за поводок и пошла к дому. – Пойдём ужинать, Енга.
Девушка вздохнула, вновь подхватила корзину и недоверчиво направилась следом.
Внутри был накрыт стол.
– Ты же давно не подходила к очагу?.. – Енга покачала головой.
– Мне всегда нравилось готовить, милая, – откликнулась мать.
Они сели на лавки по разные стороны стола, и Дера сняла крышки с горшков. От полупрозрачного риса поднимался пар, печёная кумжа пахла горными травами, в чаре2 для горячих напитков настаивалась мята, на плоском блюде лежал румяный хлеб, а вымытые сливы сияли каплями воды. Дера расстаралась: стол выглядел так, словно на ужин собралась большая семья.
– Спасибо, мама, – тепло поблагодарила Енга и положила себе еды.
Мать улыбнулась. Она чуть подалась вперёд и осторожно спросила:
– Скажи, а Зиан – хороший юноша?
– Он бросался в меня орехами, когда я была маленькой.
– Но нравится ли он тебе?
– Зиан – большой и бородатый, – уклончиво ответила дочь. – Впрочем, у него доброе и честное сердце.
– Мне он тоже показался очень искренним человеком, – согласилась Дера и заискивающе прибавила: – Будь у меня внуки, я бы совсем утешилась…
Енга зарделась.
– Ведь они будут, правда? – запавшие от долгой печали глаза Деры блестели надеждой. Енга посмотрела в них и поняла, что ни в коем случае не должна расстроить мать.
– Конечно, трое или четверо. Тебе положить ещё кусочек рыбы?
– Положи, положи… – та с облегчением рассмеялась и отвернулась, пряча слёзы.
Снаружи с час как стемнело, когда Фэй закончили обсуждать, сколько у Енги будет детей, а у Деры – внуков. Горшок с кумжой показывал дно, риса оставалось пара ложек, мята прилипла к высохшим стенкам чары. Енга убрала со стола. Сложила грязные горшки и тарелки в бадью и увидела, что чан, где она грела воду для мытья посуды, пуст. Девушка покачала головой, взяла ведро и отправилась к колодцу.