ЛД-1985

15 марта 1985 года, 6:30 утра. Слиделл, Луизиана.

Тьма. Тишина. Пустота. Сначала это просто точка – крошечная, но ослепительно яркая, как будто кто-то воткнул мне в мозг раскалённую иглу. Она пульсирует, как сердце, и с каждой пульсацией становится всё больше. И вот она уже не точка, а огненный шар, который разрывает тьму на тысячи осколков. Звука ещё нет, но он уже чувствуется – как давление в висках, как будто кто-то забивает гвоздь мне в череп. Дрожь бежит по спине, и я хочу заорать, но не могу. Ещё не могу.

И тогда он приходит. Звон. Нет, не звон – это вой, визг, скрежет, который заполняет всё пространство. Он не просто звучит – он живёт, дышит, пульсирует, как будто внутри моей головы разорвалась бомба из стекла и металла. Каждая нота – это яркая вспышка цвета: алый, как кровь, синий, как электричество, жёлтый, как раскалённый металл. Эти цвета не просто видны – они ощущаются, как будто кто-то водит ножом по коже. Я хочу вырвать этот звук из головы, но он везде. Он внутри меня. Он и есть я.

Я пытаюсь убежать, но куда? Это происходит внутри меня. Я хочу закричать, но мой голос тонет в этом хаосе. Моё сознание, ещё недавно такое спокойное и пустое, теперь разрывается на части, как бумага под ножницами. Каждый удар – это новый взрыв, новая волна боли, которая растекается по всему телу. Я ненавижу это. Ненавижу этот звук, эту боль, это утро. Ненавижу всё.

И вдруг – тишина. Но это не та тишина, что была раньше. Это тяжёлая, густая тишина, как будто после взрыва. Я открываю глаза, но в моей голове ещё долго остаются следы того кошмара: яркие пятна перед глазами, звон в ушах, дрожь в руках. Я лежу в кровати, и только теперь понимаю, что это был будильник. Этот проклятый будильник, который каждый день вырывает меня из сна, как крюк, впивающийся в плоть. Я смотрю на него – старый, с зелёными цифрами, которые показывают 6:30. Он стоит на тумбочке рядом с кроватью, как будто ничего не произошло. Но я знаю, что это только начало. День, который ждёт меня, будет таким же ярким, таким же болезненным, таким же невыносимым.

6:35 утра. Ванная комната.

Я стою перед зеркалом. моё лицо выглядит усталым, но не от недосыпа – от чего-то другого, чего я не могу назвать. От чего-то, что сидит глубоко внутри и грызёт меня изнутри, как червь. Я смотрю на свои глаза: они пустые, как будто за ними ничего нет. Ни жизни, ни эмоций, ни надежды. Просто пустота. Я подношу руку к лицу, касаюсь щеки. Кожа холодная, почти мёртвая. Как будто я уже давно умер, но никто не заметил.

Зачем я проснулся? Почему я не мог остаться в этом вечном забытьи, где нет ни времени, ни пространства, ни вопросов? Там было тихо. Там не было этого проклятого будильника, который каждый день вырывает меня из сна, как крюк, впивающийся в плоть. Там не было этого лица, которое смотрит на меня из зеркала. Этого лица, которое я ненавижу.

Я наклоняюсь ближе к зеркалу. Это я? Действительно ли то, что я вижу, – результат моего труда? Я добился всего, чего хотел. Дом, жена, двое детей, машина, телевизор, сад. Но чего я хотел на самом деле? Я не помню. Может, я никогда этого и не хотел. Может, это просто обязанность. Обязанность иметь дом. Обязанность иметь жену. Обязанность иметь детей. Обязанность приносить деньги домой. Обязанность купить телевизор. Обязанность купить машину. Обязанность следить за садом. Обязанность платить налоги. Обязанность, обязанность, обязанность. Всё, что у меня есть, – это обязанности. И ни одной ебучей радости.

Я беру зубную щётку, выдавливаю пасту. Движения автоматические, как будто кто-то другой управляет моим телом. Я смотрю на себя в зеркало, пока чищу зубы. Моё лицо не меняется. Оно такое же пустое, как и раньше. Как будто я уже давно превратился в робота, который просто выполняет команды.

Чего я хочу сейчас? Ничего. Я просто хочу, чтобы этот день закончился. Но он ещё даже не начался. Я выплёвываю пасту, полощу рот. Вода холодная, как лёд. Она бодрит, но это ненадолго. Через пару часов я снова буду чувствовать себя как зомби, который просто выполняет свои обязанности.

Я бреюсь. Лезвие скользит по коже, оставляя за собой гладкую полосу. Я смотрю на своё отражение. Кто этот человек? Я не знаю. Я не знаю, кто я. Я просто знаю, что должен делать. Должен идти на работу. Должен зарабатывать деньги. Должен быть хорошим мужем и отцом. Должен быть тем, кем меня хотят видеть. Должен, должен, должен. И всё это ради чего? Ради того, чтобы каждое утро смотреть на это пустое лицо в зеркале?

Я вытираю лицо полотенцем. Оно пахнет свежестью, но это не помогает. Я всё ещё чувствую себя пустым. Я всё ещё не знаю, зачем я проснулся. Но это не важно. Важно то, что я должен делать. И я сделаю это. Как всегда. Потому что у меня нет выбора.

6:45 утра. Кухня.

Я спускаюсь по лестнице, слышу голоса детей и запах кофе. Мэри стоит у плиты, готовит яичницу с беконом. Томми и Сара сидят за столом, едят хлопья и смотрят мультики по ламповому телевизору. На экране – Попай, который, как всегда, побеждает злодеев своей силой и смекалкой. Я улыбаюсь. Вот это искусство – делать такие мультфильмы. Патриотичные, весёлые, понятные. Настоящее американское чудо. Всё, что нужно, чтобы напомнить, кто мы есть: сильные, свободные, непобедимые.

– Доброе утро, – бросаю я, садясь за стол.

– Доброе утро, папа! – кричат дети, не отрывая глаз от телевизора.

– Доброе утро, дорогой, – говорит Мэри, ставя передо мной тарелку с яичницей и беконом.

Я беру газету, которая уже лежит на столе. На первой полосе – новость: "Похищен глава штаб-квартиры ЦРУ в Бейруте Уильям Бакали боевиками группировки 'Джихад'". Я читаю заголовок и чувствую, как внутри что-то сжимается. Мне повезло. Повезло, что я не попал в одну из этих горячих точек, где каждый день можно оказаться в плену у каких-нибудь фанатиков. Я ненавижу их. Ненавижу мусульман, коммунистов, всех этих ублюдков, которые живут в своих пустынях и вечных льдах, ненавидя всё, что мы построили.

Мусульмане. Что я знаю о них? Только то, что они носят эти странные одежды, молятся пять раз в день и ненавидят всё, что связано с Америкой. Они живут в своих пустынях, где нет ничего, кроме песка и фанатизма. Они не ценят прогресс, технологии, свободу. Они только и делают, что воюют друг с другом и с нами. И эти боевики, которые похищают наших людей… Они даже не понимают, что они делают. Они просто слепые фанатики, которые готовы умереть за свои идеи. Ну и пусть сдохнут. Мир станет только лучше.

А коммунисты… Они ещё хуже. Они притворяются, что борются за равенство, но на самом деле они просто хотят разрушить всё, что мы построили. Они сидят в своих холодных странах, где нет ничего, кроме серости и нищеты, и мечтают о том, чтобы весь мир стал таким же. Они ненавидят нашу свободу, наше богатство, нашу культуру. Они готовы на всё, чтобы уничтожить нас. Эти ублюдки даже не понимают, что их "равенство" – это просто рабство под другим названием. Но они слишком тупые, чтобы это понять. Им бы только ныть о том, как всё плохо, и мечтать о революции. Ну и чёрт с ними. Пусть гниют в своих совках.

Я откладываю газету и смотрю на телевизор. Попай уже победил злодея, и теперь он танцует с Оливкой. Я улыбаюсь. Вот она, настоящая Америка. Сильная, весёлая, непобедимая. Я бы не выдержал, если бы меня отправили куда-нибудь в Сибирь или в пустыню. Я не создан для этого. Я создан для того, чтобы сидеть здесь, за этим столом, смотреть мультики и есть яичницу с беконом.

– Ты сегодня уезжаешь? – спрашивает Мэри, садясь напротив меня.

– Да, командировка. Вернусь через месяц, – отвечаю я, не поднимая глаз от газеты.

– У Томми сегодня концерт в школе. Ты точно не сможешь прийти?

– К сожалению, нет. Но обязательно сходим на следующий, – говорю я, целуя её в лоб.

Я знаю, что это ложь. Я не пойду на следующий концерт. Я не пойду ни на один концерт. Но это не важно. Важно то, что я должен делать. И я сделаю это. Как всегда. Потому что я американец. И я знаю, что моя страна – лучшая в мире. А все эти мусульмане и коммунисты могут идти лесом. Или, ещё лучше, сдохнуть. Мир станет только лучше.

7:00 утра. Улица перед домом.

Я выхожу на улицу, и первое, что вижу, – это моя Oldsmobile Cutlass Ciera. Она стоит под утренним солнцем, и её бежевый цвет переливается, как будто она покрыта тонким слоем золота. Это не просто машина – это символ. Символ того, что я достиг. Она 1983 года выпуска, с 2,5-литровым двигателем V6, который выдаёт 110 лошадиных сил. Не самый мощный, но надёжный, как швейцарские часы. У неё автоматическая коробка передач, кондиционер и AM/FM-радио. Всё, что нужно для комфортной жизни.

Я подхожу ближе, открываю дверь и сажусь на водительское сиденье. Кожаный салон пахнет свежестью и чем-то ещё, что я не могу назвать. Это запах новой жизни, новых возможностей. Я поворачиваю ключ, и двигатель заводится с первого раза. Звук мотора – это музыка, которая говорит: "Ты свободен. Ты можешь ехать куда угодно".

Я включаю радио. Раздаётся голос радиоведущей: "Доброе утро, Луизиана! Это утреннее шоу на радио WLLZ, и мы начинаем ваш день с хорошего настроения!" Я улыбаюсь. Вот она, настоящая Америка. Сильная, весёлая, непобедимая.

После небольшой вставки начинает играть песня "Stayin’ Alive". Я подпеваю, пока еду по улицам Слиделла. Дома, деревья, газоны – всё это мелькает за окном, как кадры из фильма. Я проезжаю мимо школы, где у Томми сегодня будет концерт. Мимо заправки, где я всегда заправляюсь. Мимо парка, где мы с детьми иногда гуляем по выходным.

– "Well, you can tell by the way I use my walk, I'm a woman's man, no time to talk," – пою я, когда песня доходит до припева. Мои пальцы барабанят по рулю в такт музыке. Я чувствую себя живым, свободным, непобедимым.

Я выезжаю из города, и передо мной открывается шоссе. Дорога тянется вдаль, как будто у неё нет конца. Я еду, и песня продолжает играть. "Stayin’ Alive"… Да, это про меня. Я выживаю. Я делаю то, что должен делать. Я еду туда, куда должен ехать.

12:30 дня. Придорожное кафе на выезде из Луизианы.

Я останавливаюсь в придорожном кафе. На вывеске написано: "Брист Кафе – домашняя еда и дружеская атмосфера". Дружеская атмосфера, блядь. Внутри пахнет жареным маслом и дешёвым кофе, а на стенах висят постеры с ковбоями и надписями вроде "Добро пожаловать в Техас!". Как будто кто-то решил, что это должно выглядеть "патриотично". Я сажусь за столик у окна и беру меню. Оно липкое, как будто его последний раз мыли в прошлом веке.

Ко мне подходит официантка. Она выглядит так, будто её жизнь закончилась лет двадцать назад. На лице – выражение, которое кричит: "Я ненавижу свою работу, и тебя заодно".

– Что будете заказывать? – бросает она, даже не улыбнувшись.

– Бургер с картошкой фри и кофе, – отвечаю я, не глядя на неё. Она кивает и уходит, оставляя меня наедине с моими мыслями.

Я оглядываюсь по сторонам. Кафе заполнено типичными представителями американской глубинки. Вот за соседним столиком сидит мужик, который явно переел бургеров. Его живот едва помещается за столом, а лицо красное, как помидор. Он ест, как будто это его последний приём пищи. "Ну и жирный ублюдок, – думаю я. – Сколько таких, как он, сидят по всей Америке, уничтожая тонны еды, пока в других странах люди голодают? Только посмотри на него – он даже дышать нормально не может, а всё жрёт. Наверное, считает, что это его право – быть таким жирным, потому что он американец. Ну, конечно, блядь, ты же свободный человек, можешь жрать, сколько влезет. Только потом не ной, что у тебя сердце отказывает."

Рядом с ним – семейная пара. Они выглядят так, будто только что поссорились, но стараются этого не показывать. Мужчина что-то говорит, а женщина кивает, но её глаза пустые. "Вот она, американская семья, – думаю я. – Два человека, которые ненавидят друг друга, но продолжают жить вместе, потому что так надо. Он, наверное, изменяет ей с секретаршей, а она мечтает о том, чтобы сбежать с каким-нибудь мачо из мыльной оперы. Но нет, они будут сидеть здесь, жрать свои бургеры и делать вид, что всё в порядке. Потому что так принято. Потому что так надо. Боже, как я ненавижу эту лицемерную хуйню."

А вот и студент. Он сидит в углу, читает какую-то книгу и делает заметки в блокноте. На нём очки с толстыми стёклами и свитер, который явно куплен в секонд-хенде. "Коммунист, – думаю я. – Сто процентов коммунист. Такие, как он, только и делают, что сидят в своих библиотеках, читают Маркса и мечтают о революции. Хуже коммуниста в Америке не найти. Они ненавидят нашу свободу, наше богатство, нашу культуру. Они готовы на всё, чтобы уничтожить нас. Посмотри на него – он даже выглядит, как коммунист. Эти очки, этот свитер, этот блокнот. Он, наверное, уже пишет манифест о том, как свергнуть наше правительство. Ну давай, ублюдок, попробуй. Только не ной, когда тебя посадят за измену родине."

Мой бургер приносят. Он выглядит так, будто его готовили с мыслью: "Лишь бы накормить". Я откусываю кусок и смотрю на студента. Он всё ещё читает. "Наверное, мечтает о том, как однажды поднимет восстание и свергнет наше правительство, – думаю я. – Но он даже не понимает, что без Америки его мир был бы ещё хуже. Он бы сидел в какой-нибудь дыре, вроде СССР, и мечтал о том, чтобы хотя бы раз в жизни попробовать настоящий бургер. Но нет, он предпочитает ныть о том, как всё плохо. Ну и идиот."

Я допиваю кофе и оставляю на столе несколько долларов. "Дружеская атмосфера", – усмехаюсь я, выходя из кафе. Вот она, настоящая Америка. Разная, противоречивая, но всё же моя. И пусть она не идеальна, но это моя страна. И я сделаю всё, чтобы её защитить. Даже если для этого придётся разобраться с такими, как этот студент.

19:30 вечера. Кларендон, Техас.

Я подъезжаю к мотелю "Sunset Motel" под розовато-оранжевым закатом. Неоновая вывеска мигает, как будто пытается привлечь внимание, но выглядит это скорее жалко, чем привлекательно. Мотель явно видел лучшие дни – краска облупилась, асфальт потрескался, но мне всё равно. Мне нужно только переночевать. Я паркую свою Oldsmobile и захожу в офис.

За стойкой стоит женщина. Ей, наверное, за сорок, но она ухожена, и в её глазах ещё горит огонёк. Её фигура – это что-то. Широкие бёдра, пышная грудь, которая едва умещается в её обтягивающем свитере. Волосы слегка растрёпаны, как будто она только что встала с кровати. Она смотрит на меня, и я замечаю этот взгляд. Она явно не ровно дышит ко мне. Ну что ж, это может быть полезно.

– Добрый вечер, – говорю я, улыбаясь своей самой обаятельной улыбкой. – Мне нужен номер на одну ночь.

– Конечно, – отвечает она, улыбаясь в ответ. Её голос немного хрипловатый, как будто она курит. – У нас есть свободные номера. Стоимость – 40 долларов за ночь.

Я кладу на стойку деньги, но не убираю руку. Наши пальцы почти касаются.

– А если я скажу, что могу сделать ваш вечер немного… интереснее? – говорю я, глядя ей прямо в глаза.

Она замирает, потом медленно улыбается.

– Ну, это зависит от того, насколько интереснее, – отвечает она, играя с ключами от номера.

Я наклоняюсь ближе, чтобы никто не услышал.

– Думаю, вы знаете, о чём я говорю.

Она смотрит на меня, потом кивает.

– Номер 12. Я провожу вас.

Мы идём по коридору, и я не могу не заметить, как она покачивает бёдрами. Она знает, что я смотрю, и ей это нравится. Мы заходим в номер. Он такой же старый, как и весь мотель, но мне всё равно. Она закрывает дверь и поворачивается ко мне.

– Ну, мистер… – начинает она, но я перебиваю её поцелуем. Она не сопротивляется. Наоборот, она отвечает мне с такой же страстью. Её губы мягкие, но в них есть что-то жадное, как будто она давно ждала этого момента. Мои руки скользят по её бокам, чувствуя её пышные формы. Она стонет, и её руки тянутся ко мне, срывая с меня рубашку.

Мы падаем на кровать, и всё происходит быстро, но не без страсти. Она знает, что делает, и я тоже. Её тело горячее, её дыхание прерывистое. Она шепчет что-то на ухо, но я не слушаю. Мне не нужны слова. Мне нужно только это – момент, когда я могу забыть обо всём. О работе, о семье, о долгах. Обо всём.

После этого она лежит рядом со мной, её дыхание ещё не успокоилось. Её рука лежит на моей груди, и она смотрит на меня с улыбкой.

– Номер будет стоить вам 20 долларов, – говорит она, улыбаясь.

– Спасибо, – отвечаю я, улыбаясь в ответ. – Вы знаете, как угодить гостю.

Она ушла, оставив после себя запах дешёвых духов и лёгкую дымку удовлетворения в воздухе. Я лежу на кровати, закуриваю сигарету и смотрю в потолок. В голове крутятся мысли, как всегда, чёткие и холодные.

Мне не нужна была эта скидка в 20 долларов. У меня достаточно денег, чтобы заплатить полную стоимость номера и даже больше. Но сам факт того, что я мог её получить… Это важно. Это принцип. Мы обязаны обменяться. Мы обязаны дополнить друг друга. Она получила то, что хотела, – внимание, прикосновения, момент страсти. Я получил то, что хотел, – разрядку, временное забытье и скидку. Выгодный обмен. Чистая математика.

Так и должны строиться отношения между людьми. Никаких иллюзий, никаких сантиментов. Ты даёшь – ты получаешь. Ты берёшь – ты отдаёшь. Всё просто. Всё честно. Никто никому ничего не должен. Никто никого не обманывает. Просто обмен. Как в природе. Как в бизнесе. Как в жизни.

Я думаю о Мэри. О наших "отношениях". Мы тоже обмениваемся. Она даёт мне дом, детей, видимость нормальной жизни. Я даю ей деньги, стабильность, статус. Выгодный обмен. Никаких иллюзий. Никаких сантиментов. Так и должно быть.

Я думаю о детях. Томми и Сара. Они растут. Скоро пройдут в школу, потом в институт. Они станут полноправными ячейками американского общества. У них будет дом, работа, семья, газон, машина. Они будут платить налоги, голосовать на выборах, ходить на барбекю по выходным. Они будут частью системы. Частью того, что мы построили. Частью Америки.

И это правильно. Это и есть смысл. Мы рождаемся, растем, работаем, создаём семьи, платим налоги, умираем. И наши дети делают то же самое. Это цикл. Это порядок. Это жизнь.

Я затягиваюсь сигаретой и выпускаю дым в потолок. В этом мире всё строится на обмене. Любовь, дружба, семья, работа – всё это просто сделки. И я знаю, как играть по этим правилам. Я знаю, как получить то, что я хочу. И я знаю, как дать то, что нужно другим. Это и есть жизнь. Это и есть правда.

Я гашу сигарету и закрываю глаза. Завтра будет новый день. Новые сделки. Новые обмены. И я сделаю всё, что нужно. Как всегда.

16 марта 1985 года 7:45 утра. Номер 12, мотель "Sunset Motel".

Стук в дверь. Тупой, настойчивый. Я открываю глаза, и первое, что вижу, – это потолок, покрытый трещинами, как паутина. Голова тяжелая, но я быстро прихожу в себя. Стук повторяется.

– Минуту, – бурчу я, с трудом поднимаясь с кровати. Натягиваю штаны, подхожу к двери и открываю её.

На пороге стоит она. Хозяйка. В руках – поднос с завтраком: яичница, бекон, тосты, кофе. Она улыбается, но в её глазах читается что-то большее, чем просто гостеприимство. Что-то вроде надежды.

– Доброе утро, – говорит она, проходя мимо меня и ставя поднос на столик. – Решила, что вы проголодались.

– Спасибо, – отвечаю я, закрывая дверь. – Это… неожиданно.

Она поворачивается ко мне, и её взгляд скользит по моему торсу. Она явно не просто так принесла завтрак.

– Вчерашний вечер… – начинает она, играя с краем своей блузки. – Он был… особенным. Мне понравилось.

Я сажусь на край кровати и смотрю на неё. Она хочет большего. Но я не собираюсь давать ей никаких обещаний.

– Мне тоже, – говорю я, улыбаясь. – Но, знаете, у меня сегодня долгая дорога.

Она подходит ближе, её рука касается моего плеча.

– Может, стоит задержаться ещё на денёк? – говорит она, наклоняясь так, что я чувствую её дыхание на своей коже. – Мы могли бы… повторить.

Я смотрю на неё, оценивая ситуацию. Она хочет большего, чем просто ещё одну ночь. Она хочет чего-то постоянного. Но я не собираюсь давать ей это.

– Может быть, – говорю я, уклончиво. – Но сначала давайте позавтракаем.

Она улыбается, но в её глазах читается разочарование. Она садится рядом со мной, и мы едим в тишине. Но я чувствую, как её нога касается моей под столом. Она не сдаётся.

Я смотрю на неё, пока она ест, и думаю о том, что я даже не знаю, как её зовут. И не хочу знать. Её имя, её интересы, её вкусы – всё это не имеет значения. Всё, что мне нужно знать о ней, я могу угадать по её внешнему виду. Она – женщина средних лет, которая работает в мотеле, курит, пьёт дешёвое вино и мечтает о том, чтобы кто-то забрал её отсюда. Но это не моя проблема.

Я представляю, как могла бы выглядеть жизнь с ней. Мы бы жили в этом мотеле, она бы готовила завтраки, а я бы смотрел, как она стареет. Мы бы говорили о том, как всё дорожает, и как трудно сводить концы с концами. Мы бы ссорились из-за пустяков и мирились, потому что больше некуда идти. Это не то, что мне нужно. Это не то, что ей нужно. Это невыгодный обмен. Слишком дорогая цена.

После завтрака она снова подходит ко мне, её руки скользят по моей груди.

– Ну что, мистер… – начинает она, но я перебиваю её поцелуем. Она отвечает с такой же страстью, как и вчера. Мы падаем на кровать, и всё происходит быстро, но не без удовольствия. Она знает, что делает, и я тоже.

После этого она лежит рядом со мной, её дыхание ещё не успокоилось.

– Ты мог бы остаться, – говорит она, глядя на меня с надеждой.

– Я не могу, – отвечаю я, вставая и одеваясь. – У меня дела. Но спасибо за всё.

Она смотрит на меня, и в её глазах читается разочарование. Но она ничего не говорит. Она знает, что я не тот человек, который останется.

Я собираю свои вещи и выхожу из номера. Она стоит в дверях, смотрит мне вслед. Я сажусь в машину и завожу двигатель. Впереди долгая дорога. И я сделаю всё, что нужно. Как всегда.

14:30 дня. Заправка где-то в Техасе.

Я останавливаюсь на заправке. Солнце палит так, что асфальт кажется жидким. Внутри пахнет жареным маслом и бензином. Я покупаю кофе и сэндвич, но это не главное. Главное – это маленький пакетик, который продавец достаёт из-под прилавка. Он смотрит на меня, как будто оценивает, стоит ли мне доверять, но я просто кладу на стойку несколько купюр. Он кивает и протягивает пакетик. Я кладу его в карман и выхожу.

Сажусь в машину, завожу двигатель и еду. Через пару миль я останавливаюсь на обочине. Вокруг ни души, только бескрайние поля и редкие деревья. Я достаю пакетик, открываю его и высыпаю содержимое на зеркальце. Белый порошок блестит на солнце, как снег. Я сворачиваю купюру и вдыхаю. Сначала ничего, а потом – удар. Как будто кто-то вставил мне в голову раскалённый гвоздь. Я чувствую, как кровь приливает к лицу, сердце начинает биться быстрее, и мир вокруг меня становится ярче, чётче, громче.

Я еду. Дорога тянется вдаль, как будто у неё нет конца. Я чувствую, как моё тело наполняется энергией. Я могу всё. Я король дороги. Я бог скорости. Я еду быстрее, чем обычно, но мне кажется, что это нормально. Всё под контролем.

И вдруг я слышу голос. Грубый, хрипловатый, но знакомый.

– Эй, морячок, не сбавляй ходу! – раздаётся справа.

Я оборачиваюсь. На пассажирском сиденье сидит он. Морячок Попай. В своей тельняшке, с трубкой во рту и банкой шпината в руке. Он смотрит на меня своими выпуклыми глазами и ухмыляется.

– Ты… ты как тут оказался? – спрашиваю я, но он только машет рукой.

– Неважно, парень. Главное – не останавливайся. Они уже заложили бомбу под твою машину. Если остановишься – всё, каюк. Взлетим на воздух, как фейерверк в День независимости.

Я смотрю на него, потом на дорогу. Мои руки крепче сжимают руль.

– Кто заложил бомбу? – спрашиваю я, хотя уже знаю ответ.

– Мусульмане, конечно! – кричит Попай, размахивая банкой шпината. – Эти твари везде! Они хотят уничтожить нашу свободу, нашу страну, наш образ жизни! Но мы им покажем, да, морячок?

Я киваю. Он прав. Они везде. Они всегда были везде. И теперь они хотят меня уничтожить. Но я не дам им этого сделать.

– Смотри вперёд! – вдруг кричит Попай, указывая на дорогу. – Вон они, хиппари! Вместе с этими мёртвыми коммунистами! Дави их, морячок! Дави ради Америки!

Я смотрю на дорогу. Впереди действительно что-то движется. Тени, фигуры, которые машут руками и кричат. Но я знаю, кто они. Это они. Хиппи, коммунисты, мусульмане. Все, кто ненавидит нашу страну. Все, кто хочет её разрушить.

Я нажимаю на газ. Машина рычит, как зверь. Первая фигура появляется прямо передо мной. Это длинноволосый парень в рваной футболке с символом мира. Он машет руками, кричит что-то, но я не останавливаюсь. Удар. Он отлетает, как кегля, и его тело размазывается по лобовому стеклу. Кровь стекает, но я не сбавляю скорости.

– Вот это да! – кричит Попай, смеясь. – Вот это я понимаю! Дави их, морячок! Дави ради Америки!

Следующая фигура – женщина в очках и с плакатом "Make love, not war". Она пытается увернуться, но я не даю ей шанса. Удар. Её тело отбрасывает в сторону, и она исчезает в клубах пыли.

– Ещё! Ещё! – кричит Попай, хлопая меня по плечу.

Третья фигура – мужчина в военной форме, но с красным флагом в руках. Коммунист. Он стоит прямо на дороге, как будто бросает мне вызов. Я нажимаю на газ сильнее. Удар. Его тело пробивает лобовое стекло и вылетает через заднее. Стекло трескается, но я не останавливаюсь.

– Ха-ха-ха! – смеётся Попай. – Вот это я понимаю! Ты настоящий американец, морячок!

Мы едем дальше. Дорога становится всё более извилистой. Фигуры на дороге исчезают, но я знаю, что они ещё вернутся. Они всегда возвращаются. Но я не остановлюсь. Я не могу остановиться.

Через час я начинаю приходить в себя. Попай исчезает, как будто его и не было. Голоса стихают. Я смотрю на лобовое стекло. Оно целое. Ни трещин, ни крови. Никого нет. Всё как было. Но я чувствую себя опустошённым, но в то же время удовлетворённым. Это был хороший кайф. Но теперь нужно двигаться дальше. Впереди долгая дорога. И я сделаю всё, что нужно. Как всегда.

19:00 вечера. Альбукерке, Нью-Мексико.

Я подъезжаю к гаражу на окраине города. Вывеска "Garaje de José" мигает неоновыми буквами, но половина из них не горит. Внутри пахнет маслом, бензином и пылью. Хосе уже ждёт меня. Он стоит рядом с Chevrolet Caprice 1983 года, который я заказал заранее. Машина выглядит неплохо для своих лет – чёрная, с блестящими колёсами и тонированными стёклами. 5,7-литровый двигатель V8, автоматическая коробка передач, кожаный салон. Всё, что нужно для комфортной езды.

– Ну что, амиго, – говорит Хосе, улыбаясь. – Готов к обмену?

– Готов, – отвечаю я, выходя из своей Oldsmobile. – Ключи в машине.

Он кивает и бросает мне ключи от Caprice. Я сажусь в новую машину, завожу двигатель. Звук мотора приятный, глубокий. Я улыбаюсь. Это то, что нужно.

Я проверяю салон. Всё на месте. Открываю бардачок, нащупываю потайной отсек. Лёгкий толчок по внутренней стенке – и отсек открывается. Оттуда вываливается маленькая записная книжка. Я быстро пролистываю её. Всё на месте. Отчёты, цифры, имена. Ничего не пропало. Я запихиваю книжку обратно и закрываю бардачок.

– Всё в порядке? – спрашивает Хосе, стоя у двери гаража.

– Всё в порядке, – отвечаю я, выходя из машины. – Пойдём к тебе.

Мы идём к его дому. Хосе живёт в старом двухэтажном доме, который когда-то был белым, но теперь больше похож на серый. На крыльце сидит его мать – маленькая, сморщенная старушка в платке. Она смотрит на меня с неодобрением, что-то бормочет на испанском. Я не понимаю слов, но тон её голоса говорит сам за себя.

– Hola, señora, – говорю я, улыбаясь. – Как поживаете?

– Vete al diablo, gringo, – отвечает она, не отрывая глаз от телевизора, где идёт мексиканская мелодрама "Tú o Nadie". Я слышу страстные диалоги и драматическую музыку. Героиня плачет, герой клянётся в вечной любви, а старушка смотрит на это, как будто это её личная трагедия.

– Не обращай внимания, – говорит Хосе, выходя из дома. – Она всегда такая.

– Ничего, – отвечаю я, пожимая плечами. – Я привык.

Мы заходим внутрь. Дом пахнет специями, старыми коврами и чем-то ещё, что я не могу назвать. Хосе ведёт меня на кухню, где на столе уже стоит тарелка с тако и бутылка текилы.

– Угощайся, амиго, – говорит он, наливая мне стакан. – Ты выглядишь уставшим.

– Спасибо, – отвечаю я, беря тако. – Долгая дорога.

Мы едим в тишине, прерываемой только звуками из телевизора. Хосе рассказывает что-то о своей работе, о том, как трудно содержать дом и ухаживать за матерью. Я киваю, но не слушаю. Меня больше интересует текила.

После ужина я поднимаюсь на второй этаж, где Хосе приготовил для меня комнату. Она маленькая, с одной кроватью и старым комодом. Я снимаю ботинки, ложусь на кровать и закрываю глаза. Внизу слышны звуки телевизора и бормотание старушки. Но мне всё равно. Я устал. Я засыпаю, не думая ни о чём.

17 марта 1985 года. 8:00 утра. Дом Хосе, Альбукерке, Нью-Мексико.

Я просыпаюсь от звуков телевизора. Внизу снова идёт "Tú o Nadie". Героиня плачет, герой клянётся в вечной любви, а старушка, судя по всему, смотрит это с таким же энтузиазмом, как и вчера. Я спускаюсь вниз, где Хосе и его мать уже сидят за столом. На столе – яичница, бекон, тосты и кофе. Я сажусь и начинаю есть.

– Buenos días, señora, – говорю я, улыбаясь.

– Cállate, gringo, – отвечает она, не отрывая глаз от телевизора. – No quiero verte aquí nunca más. Eres una plaga, una maldición para mi hijo. ¡Si vuelves, te envenenaré la comida o te estrangularé con mis propias manos!