Под покровом тайги

Глава первая

– Дарья Степановна, подай мне топорище и двуручную пилу, – крикнул Иван Фёдорович жене.

Дарья поднесла инструменты поставила рядом с Иваном, и обращаясь к нему мягким голосом произнесла:

– Я поставила их рядом с тобой.

Он подал Анне всё что она просила, взял деньги за товар и глядя как она уходит, обратился к жене:

– Ты не много побудь здесь, а я пойду перекурю на улице.

Не дожидаясь ответа, лавочник вышел, сел на скамейку и прикурил самокрутку. Папиросы для него были слабыми, и он курил самосад. Иван курил, и затягиваясь дымом, смотрел в даль – на Ангару.

Иван Фёдорович Шапкин держал Лавку. Раз в месяц, он с сыном Стёпкой, ездил за товаром в Енисейск. Он был женат на Дарье Степановне, которая родила ему сыновей Демьяна и Степана и дочь Анну, которая была самая младшая. У Шапкина было большое хозяйство. Он держал скотину, сеял пшеницу, кукурузу, сажал картошку, морковь и свеклу, выращивал тыкву, кабачки и разную всячину. Весной до осени, к нему нанимались сезонные рабочие. В первый год, когда он всё это затеял, выдал деньги за проделанную работу в конце дня, и сильно пожалел об этом. На работу из нанятых никто не вышел – все перепились самогоном. С этого момента Иван стал делать «по уму» – платил только в конце всей работы, когда нанятые были больше ему не нужны. Сезонные рабочие были из числа поселковой голытьбы. Все заработанные деньги они пропивали. У них не было «ни кола ни двора». Двор, конечно-же был, но во дворе ничего не было. Так и шло всё своим чередом до 1918 года. В прошлом году появились смутьяны, которые хотят всё взять и поделить. К ним присоединились сезонные рабочие, которых он нанимал. От них он и узнал про Советскую власть. Ещё Иван узнал, что он должен с ними делиться своими запасами, скотом, а его Лавку вообще национализируют, то есть отберут и сделают общей. С какой стати он, Иван Фёдорович Шапкин, должен делиться с теми, кто всё пропивает? Почему те, кто ничего не имел, стали называть себя «новой» властью? К «новой» власти относили себя дезертиры, пьяницы, лодыри и другие проходимцы. Колчаковский разъезд кого повесил, кого расстрелял, кого высек розгами и пообещал ему, что «красные» больше не придут. Вечером колчаковцы пили самогон, а ночью разбойничали, грабили и насиловали женщин. Не угодных тут же стреляли и жгли их избы. Так какая нужна власть? Не дай Бог к власти придут «красные», и Иван Фёдорович станет нищим. А чем лучше «белые»? Палка о двух концах. Безвыходное положение. Тупик.

Была у Шапкина и своя боль. Старший сын Демьян, погиб на фронте. В 1914 году Российская Империя вступила в войну против немцев. В пятнадцатом призвали Демьяна в действующую армию, а в шестнадцатом его убило. Отец еле сдерживал слёзы, а мать плакала не умолкая, когда узнала о смерти старшего сына. До сих пор боль от утраты бередила душу Ивана.

Иван Фёдорович не заметил, что самокрутка была скурена вся, и только когда она стала обжигать его пальцы, он бросил её на землю. Иван сидел на лавке и смотрел на Ангару. Она несла свои воды к Енисею. Он смотрел на пожелтевшие острова и думал, как жить дальше. Стояла середина сентября 1919 года.

Глава вторая

На днях, опять, сменилась власть. Пришли несколько десятков человек из отряда Щетинкина.

– Ну что, Иван Фёдорович? Будем делить твоё добро? Или, как? – спросил Петро, хитро улыбаясь, у хозяина Лавки.

– Вы ещё не пришли к власти. Вот когда придёте, тогда и ты Петро заходи, – то же с улыбкой, отпарировал Иван, глядя на него.

Петро был из не богатой семьи. В юности увлёкся идеями Маркса и Энгельса. Сидел за свои взгляды в тюрьме. После революции примкнул к «красным», а когда им стало не сладко от чешских эшелонов, ушёл в тайгу к партизанам Щетинкина.

– Помнится, ты был скромнее. Когда работал на меня, молчаливым был. Слова не вытянешь, – с издёвкой, сверля глазами Петра, продолжал Шапкин – Ты ничего не имел, а сейчас хочешь чужое поделить. У тебя в хозяйстве была одна-единственная задрипанная лошадёнка, а туда же суёшься.

– У тебя хорошее хозяйство, есть что взять, – проглотил обиду Пётр – Я работал у тебя, ты никогда не обманывал с деньгами, и это единственное, что меня сдерживает застрелить тебя прямо сейчас. А к власти мы всё равно придём, попомни мои слова, но тогда держись Иван Фёдорович, не посмотрю, что ты с одного посёлка со мной, повешу на воротах.

Они смотрели друг на друга, и в глазах у них была ненависть.

– Может, что купить изволите, «Ваше благородие»? – с натянутой улыбкой и подхалимажем в голосе, злил Петра Иван Фёдорович.

Петро достал из кармана пару завалявшихся семечек, разгрыз их, а шелуху от них, со злостью сплюнул себе под ноги. Он повернулся, и не слова не говоря, вышел из Лавки. Иван долго смотрел на удаляющуюся спину «красного» партизана.

После полудня в Лавку зашёл Барсуков. Он долго стоял у прилавка с конфетами – выбирал.

– Дай-ка мне, Иван Фёдорович, сахарку и вот этих конфет, – он тыкнул, пожелтевшим от табака пальцем на конфеты – Что-то нас, с Анной Михайловной, на сладкое потянуло. Не знаешь, к чему бы это? – шутил, поглядывая на Ивана, Барсуков.

Шапкин подал ему коробку с конфетами, и решился спросить:

– Как ты, Дмитрий Матвеевич, относишься к власти?

– К какой власти? Нет сейчас никакой власти. Если ты, Иван Фёдорович хочешь знать моё отношение к «белым» и «красным», это другой вопрос, – убирая сахар в сумку, ответил Дмитрий.

Барсукова Шапкин знал давно. Дмитрий сам поднимал своё хозяйство с «колен». Он недосыпал, пахал как проклятый, днями пропадал на своих полях. Барсуков добился своего. Он купил пару коров, пару лошадей и всякой мелкой живности. Его хозяйство стало быстро расти. Семья жила в достатке, он стал нанимать сезонных рабочих, и со временем, стал хорошим хозяином. Не с проста, Иван Фёдорович стал расспрашивать Барсукова об его отношении к власти. Как говорил Пётр, у Дмитрия Матвеевича, тоже «было что взять». Иными словами, приди «красные» к власти, Барсуков останется «без штанов». Не посмотрят и на то, что старший сын Барсуковых воевал против «белых». Именно воевал, в прошедшем времени, так как его убили в одной из атак.

– Ты мне, вот что скажи. Разве за таких «красных» воевал твой сын? Если пьяницы, бандиты и дезертиры придут к власти? Что тогда? – разошёлся Шапкин – про «беляков» я вообще молчу.

– Если честно, Иван Фёдорович, не знаю куда деться. Жена мне уже предлагала уехать на заимку, – ответил Дмитрий Матвеевич – Но там же найдут, не те так другие.

– Вечерком, если есть время, зайди ко мне. Посидим за бутылкой, поговорим о жизни. Может что и решим, – мягко проговорил Иван.

– Зайду, вечером. Поговорим, – ответил Барсуков, и не торопясь вышел из Лавки.

Вечером, как и обещал, к Шапкиным пришёл Дмитрий Матвеевич.

– Вечер добрый, всем, – поприветствовал Барсуков, глядя на суетившуюся Дарью Степановну.

– И тебе доброго вечера, – ответила Дарья. – проходи, не стой в дверях.

– Добрый вечер. Проходи к столу, садись, – предложил Иван.

Специально к вечеру, он забил кролика, а Шапкина сделала из него прекрасное рагу.

– Ты, Даша, если всё сделала, иди отдыхай. Мы с Дмитрием Матвеевичем, долго будем сидеть. Нам нужно с ним о многом поговорить. Иди, спи, – обратился Шапкин к жене.

– Оставляю вас одних. Надо идти спать, уже поздно, да и вставать нужно рано, – глядя на Барсукова, сказала Дарья Степановна, и вышла из комнаты.

– Я, Дмитрий Матвеевич, больше не могу так жить. Не могу и не хочу, – начал Иван, разливая самогон по рюмкам. – Мне надоели «белые», «красные», партизаны. Я не хочу жить так, как хотят они. Я хочу работать на себя, содержать свою семью, но они не дадут этого сделать.

– Я, Иван Фёдорович, давеча, уже говорил про заимку, – перебил Шапкина Барсуков – Это не вариант, там по любому найдут.

– Не обязательно прятаться на заимке, можно и в тайгу уйти. Если ты меня поддерживаешь, то будет разговор, если нет, то ничего у нас с тобой не получится, – произнес Иван, обращаясь к Дмитрию.

– Иван! Я готов идти, хоть к чёрту на рога, лишь бы не видеть ни «белых», ни «красных»! – воскликнул Барсуков.

– Ты угощайся, – остудил его пыл Шапкин, и кивнул на стол. – Разговор у нас будет долгим.

На столе были всякие домашние разносолы: и сало солёное, и сало копчёное с мясной прослойкой, и огурцы, и помидоры, и домашняя колбаса, и свежевыпеченный хлеб, и солёная рыба, и конечно же, рагу из кролика.

Они молча выпили и со смаком закусили.

– Есть у меня, Дмитрий Матвеевич, карта Енисея, – разливая из бутылки самогон, в полголоса продолжал Иван Фёдорович. – Карта не новая, ей лет 25–30. По ней можно пойти на север, в тайгу, но одни мы не справимся. Нужны ещё люди.

– Я тихонько намекну мужикам, но за результат не ручаюсь, – по-заговорщицки, тихо, произнёс Барсуков.

– В тайге можно напиться и наесться, не мне тебе об этом говорить, – разворачивая карту, продолжал Шапкин. – Я долго думал и пришёл к выводу, что нам нужно идти сюда. – он ткнул пальцем в карту.

– Почему именно сюда? – вопросительно посмотрел на него Дмитрий – В тайге много мест, где можно укрыться.

– Во-первых: здесь много озёр, во-вторых: протекает река, в-третьих: далеко от дома, это тоже плюс, и в-четвёртых: здесь не пролесок, а лес – значит много грибов, ягод и орехов. Кстати, лес нам тоже пригодится, – объяснил Иван Фёдорович.

– Но это же очень далеко, – возразил ему Барсуков.

– Чем дальше мы уйдём, тем больше шансов, что нас не найдут и тем меньше будет тех, кто соберётся вернуться в посёлок, – сказал, закуривая Иван.

– Скорее всего, ты прав, – задумчиво ответил Дмитрий Матвеевич.

– Я тут тоже буду намекать. Людей в Лавке бывает много, может кто и согласится прийти ко мне, поговорить, – заверил Барсукова Шапкин. – Потолкуем об этом через недельку, здесь у меня, а сейчас пей и закусывай, – проговорил Иван, садясь за стол, ломившийся от еды.

Они ещё долго обсуждали эту тему: говорили о том, о сём, спорили и между делом выпивали. Договорились, что Дмитрий Матвеевич, зайдёт через неделю к Шапкину в это же время. Барсуков, изрядно захмелевший, отправился домой далеко за полночь.

Глава третья

Наступила пятница. Прошла неделя после разговора Шапкина с Барсуковым. Иван ждал вечера и результатов разговора с Дмитрием Матвеевичем. Он уже, для себя решил всё. Неделя тянулась очень долго. Иван Фёдорович успел поговорить на эту тему со своей женой. Она была не против уехать далеко в тайгу. Её здесь ничего не держало. Наступил вечер. В дверь постучали. Шапкин знал, что пришёл Барсуков. Он, так же знал, что этим вечером решится многое, если не всё. Иван Фёдорович открыл дверь, за которой стоял Дмитрий Матвеевич, молча кивнул ему, в знак приветствия и пригласил к столу. Барсуков разделся, сел к столу, на котором было что выпить и закусить. Он пододвинул табуретку, рядом за стол сел Шапкин и у них начался разговор.

– Ну, Дмитрий Матвеевич, рассказывай всё по порядку, – сгорая от нетерпения начал беседу Иван Фёдорович.

– Я разговаривал с мужиками и вот что выяснил. Есть которые пойдут, есть сомневающиеся, и есть которые не горят желанием срываться с насиженного места. Начну с тех, кто пойдёт. Это братья Рукосуевы с семьями, семья Амосовых, семья Дрозд, семья Недогляд, семья Орловых и, ещё приходил ко мне Митрофан Совин. Просился идти с нами, – пододвигая к себе тарелку, начал Барсуков.

– Лишние руки нам не помешают, – вставил фразу Шапкин.

– Да, но ему далеко за шестьдесят, а его жене около того, – ответил Дмитрий.

– Ладно, поговорим о них позже, – промолвил Иван и продолжил. – Я тоже кое с кем поговорил. Есть люди, которые хотят от сюда уйти. Но давай сначала разберёмся с твоими.

– У меня остались сомневающиеся, – сказал Барсуков и продолжил. – Это Васильевы.

– Я разговаривал со Смирновым и Фроловым. Фёдор и Степан Карпович, дали своё согласие, – сказал Иван, закуривая самокрутку.

– Что будем делать с Совиными? – задал вопрос Дмитрий Матвеевич.

– Договоримся так: приглашай всех, кого ты перечислил, ко мне. Ну, скажем, в следующую субботу. Попьём чаю, поговорим, посмотрим, кто из себя что представляет. Всё-таки не на прогулку идём, а в тайгу. Совиных тоже пригласи. Пусть приходят главы семей – это, в основном, мужики, – Иван Фёдорович, наливая из бутылки, спросил – Согласен со мной?

– Согласен. И поговорю, ещё раз, с Васильевыми, – ответил Барсуков.

Они ещё посидели, попили чай, поговорили, после чего, Дмитрий Матвеевич отправился к себе.

Наступила суббота. На дворе стояло начало октября. Мелкий, осенний дождик шёл, не переставая уже почти сутки. Небо было затянуто низкими, холодными тучами. Шапкин был в своей Лавке и думал о предстоящем сходе. Иногда его мысли прерывали, входящие что ни будь купить, люди. Скоро вечер и решится его судьба, судьба его близких, судьба людей с которыми он отправится в тайгу.

Ближе к вечеру, Дарья Степановна накрыла на стол. С краю на столе, стоял самовар. На самом верху самовара красовался не большой чайничек для заварки. Остальная снедь к чаю, стояла на маленьком столике у окна. Первым подошёл Барсуков. Они с Шапкиным договорились, что он придёт пораньше. В след за Дмитрием пришли остальные. Мокрые плащи, все вешали, на специально освобождённую к их приходу вешалку. В такую погоду, горячий самовар был как нельзя кстати.

– Мужики, наливайте чай, – обратился ко всем Иван Фёдорович. – Только предупреждаю: он очень горячий.

– Это, хорошо! – потирая руки, сказал Иван Дрозд.

Все принялись наливать чай и рассаживаться за столом. Шапкин подождал, когда все сядут и начал свой монолог:

– Мужики! Мы все друг друга знаем. Знаем зачем сюда пришли, поэтому, как хозяину дома, разрешите мне начать наш сход.

За столом прошёл одобрительный гул.

– Давай уже, начинай, – попросил Демьян Амосов, отпивая из кружки горячий чай.

– Это, Дмитрий Матвеевич, – Шапкин указал на Барсукова. – Вы все его знаете или слышали о нём. Меня вам грех не знать, все вы бывали у меня в Лавке. Мы с Дмитрием Матвеевичем решили уходить в тайгу. Вдвоём нам будет тяжело, поэтому, мы ищем людей, которые думают, как мы. Какая бы ни пришла власть – она не наша. Можно сочувствовать «белым» или «красным», но работать нужно на себя. Я никого не собираюсь агитировать. Все вы взрослые люди и для себя всё уже решили.

– Мы это поняли. Нужно записать всех, кто едет, – высказался Егор Орлов.

– Тогда я буду записывать, а вы говорите из скольких человек состоит семья, сколько имеет живности, ну, там лошадей, коров и тому подобное, – Шапкин быстро нашёл карандаш и бумагу, и приготовился записывать.

– Давай, начинай с меня, – раздался голос Барсукова. – Семья из 4 человек, имею четыре лошади, две коровы, двух поросят, ну и там, куры, гуси, утки. Это всё.

– Следующий, – произнёс Шапкин, не поднимая головы от бумаги, на которой писал.

– Дрозд Иван Дмитриевич. Учитель. Держу одну лошадь, кур, поросёнка. Семья из двух человек: я и моя жена. Сын уехал в Питер. Всё, – сказал, сидевший рядом с Барсуковым мужчина, лет сорока.

– Рукосуев Андрей Лукич. Семья из 5 человек. В хозяйстве есть две лошади, корова, поросёнок, куры и гуси. Всё.

– Рукосуев Пётр Лукич. Семья состоит из 5 человек. В хозяйстве есть две лошади, корова с телёнком, поросёнок, куры, гуси, утки. Всё.

– Я отмечу вас как Рукосуев-старший и Рукосуев-младший, – делая пометки, сказал Иван Фёдорович.

– Пиши, как тебе удобно, – отозвался один из братьев.

– Амосов Демьян Иванович. Корова, две лошади, куры. Семья – 5 человек, – продолжил следующий участник сходки.

– Недогляд Пётр Митрофанович. Имеются две коровы, две лошади, куры, гуси, утки. Семья состоит из 4 человек.

– Орлов Егор Антонович. Семья из 5 человек. В хозяйстве имеется корова, лошадь и много кур.

– Смирнов Фёдор Самсонович. Семья состоит из 4 человек. Держу козу, две лошади и кур.

– А нас с бабкой возьмёте? – задал вопрос Совин.

Шапкин оторвался от записывания данных, и посмотрел на Совина.

– Конечно, – ответил Иван, и снова взялся за карандаш.

– Тогда записывай, Совин Митрофан Петрович, держу лошадь, имеются кролики, пчёлы и коза.

– Записал, дальше, – сказал Иван Фёдорович.

– Фролов Степан Карпович. Семья из 5 человек. В хозяйстве есть лошадь, корова и куры.

– Вроде-бы, все, – Иван Фёдорович окинул взглядом присутствующих. – Я хочу сказать, мужики, что мы с Дмитрием Матвеевичем настроены серьёзно, и решили уходить от посёлка очень далеко. У вас ещё есть время отказаться от этой затеи. Следующий раз соберёмся через неделю. Да, чёрт, чуть не забыл: давайте выберем старшего.

– Чего тут выбирать-то, ты и будешь старшим, – воскликнул Орлов. – Мужики, вы не против?

Из-за стола, были только одобрительные голоса.

– Если так, то мне понадобится помощник. Предлагаю Барсукова, – Шапкин посмотрел на Дмитрия.

Собравшиеся были согласны.

– Соберёмся в следующую субботу. Всё доступно расскажу. Ты, Дмитрий Матвеевич останься, мне надо с тобой посоветоваться, – сказал Иван.

Все ушли, остался только Барсуков.

– Ну, что скажешь, Дима? Какие твои первые впечатления? Ты ведь теперь мой помощник, – вкрадчиво, потирая руки, спросил Шапкин.

– Вроде все работящие. Все держат какую-никакую, скотину. Я думаю, что люди подобрались хорошие, – ответил Барсуков.

– Совины, тоже поедут с нами. Лишние руки нам очень нужны, – промолвил Иван Фёдорович. – Ты, Дмитрий Матвеевич, поспрашивай, может ещё кто с нами пойдёт, и приди ко мне в среду вечером, – добавил он.

– Я, уже, об этом подумал. Спрошу, за спрос в лоб не ударят, – ответил Дмитрий.

– А, что у нас с Васильевыми? – вспомнил Шапкин.

– Он сам не против, а семейство не хочет покидать насиженного места, – объяснил Барсуков.

– Бог им судья! «Каждый выбирает своё место в жизни», – произнёс Иван.

– Иван Фёдорович, у тебя ко мне есть ещё вопросы? А то я жинке сказал, что приду домой по раньше, – спросил Дмитрий Матвеевич.

– Пока всё, – Шапкин протянул руку для пожатия.

– Тогда я в среду заскочу к тебе, – Барсуков пожал, протянутую ему руку, оделся и вышел.

Глава четвёртая

В среду, как договаривались, Барсуков пришёл к Шапкину.

– Проходи, Дмитрий Матвеевич, – Иван пожал руку Барсукову. – Привет. Садись за стол, я сейчас записи возьму. Самовар горячий, делай себе чай, я скоро.

Дмитрий налил кипятка из самовара, добавил заваренного чая, положил несколько кусочков сахара, и стал ждать Ивана Фёдоровича. Шапкин не заставил себя ждать. Он вернулся из соседней комнаты с карандашом и бумагой, на которой в субботу делал записи.

– Сразу перейду к делу, – сказал Иван, садясь за стол. – Я, тут, посчитал, что мы имеем. Лошадей 20 голов, коров 13 голов, поросят шесть штук, две козы, пчёлы, кролики и множество кур, гусей и уток. Одиннадцать семей, которые насчитывают 45 человек. Лошадей, явно мало. Что скажешь по этому поводу?

– Послушай меня. Мы не можем взять столько коров, поросят и прочей живности. Мы как библейский Ной, должны взять «каждой твари по паре», – сказал Барсуков, допивая чай. – Как сказать это мужикам, вот вопрос? А сказать надо, иначе всё, что мы задумали, у нас не получится.

– Я покумекаю, может, и найду решение, – Иван Фёдорович, задумчиво, налил чай себе в стакан.

– Как ты думаешь, у нас получится уйти в тайгу? – неожиданно спросил Дмитрий Матвеевич Шапкина.

– Есть люди готовые покинуть эти места. Даже, если у нас не получится, я с семьёй уйду от сюда, – Медленно и равнодушно ответил Иван, поднося стакан к губам. – Как ты думаешь, в какое время года лучше всего уезжать? – задал вопрос он, обращаясь к Барсукову.

– Даже не знаю. Если бы ты пошёл один, то это было бы осенью. Как раз на полях всё было бы убрано, ничего бы не держало. Жалко только расставаться со своим домом, – ответил Дмитрий.

– Мне тоже жалко. Что поделаешь. Мы пойдём ранней весной. Расскажу почему. Лето не подходит из-за того, что весной все, всё равно будут заниматься своими полями и огородами. На повозках в тайгу летом не попрёшь. По бурелому и валежнику – самоубийство. На плоту, тоже ни как. Какой нужно построить плот, чтобы все поместились со своим имуществом? А если плот попадёт на мель, не дай Бог? Его нужно строить, что бы посторонние не видели, а этого не получится. Мы же не будем делать плот ночью. Я, уже не говорю мошке, комарах и светлом времени суток. Световой день увеличится, а это нам не на руку. Так, что лето исключается, – закончил про лето, свой монолог Шапкин.

Барсуков внимательно слушал и размышлял о том, что говорит Иван.

– Да. Я согласен с тобой. Идти летом, выйдет себе дороже, – согласился он с Шапкиным.

– Теперь возьмём осень. Комары и мошка никуда не денутся. Про плот, я уже говорил. Неизвестно, сколько продлится дорога к новому месту. Если долго, то пойдёт «шуга», мы не сможем двигаться и вообще не сможем преодолеть ни одной водной преграды. Про телеги с буреломом и валежником, я тоже уже говорил. Если ждать, когда выпадет снег, чтобы ехать на санях, то, где гарантия того, что не ударят морозы. Приближается зима и крепких морозов не избежать. Так что осень, тоже не годится. Теперь – зима. Почти всю зиму будет холодно. В начале зимы не поедешь – сильные морозы, всё равно будут. Можно ехать в конце февраля, если не будет очень холодно. А вот плюсы весны. Во-первых: не будет комаров с мошкой. Во-вторых: можно на санях ехать по тайге, снега будет много, чтобы ехать по валежнику. В-третьих: кое-где можно ехать по рекам, всё будет ещё замёрзшим. В-четвёртых: морозы пойдут на убыль. Да, ночами, ещё будет холодно, но днями будет значительно теплее. И в-пятых: будет наст. Лошади не будут проваливаться в снег, что не будет задерживать наше движение. Что на это скажешь, Матвеич? – закончил Иван Фёдорович.

– Наверное, ты прав, – Дмитрий Матвеевич полез в карман за кисетом. – Я не учёл, что мы пойдём далеко. Если идти один-два дня, то можно было и осенью, а так ты прав.

Шапкин, тоже полез за кисетом. Они закурили и выпустили первые клубы дыма.

– Ты согласен, что надо ехать ранней весной, – ещё раз спросил Иван.

– Полностью с тобой согласен, – Барсуков выпустил изо рта дым, и глядя на Ивана, продолжил. – Осталось уговорить, чтобы мужики продавали всё лишнее, что невозможно взять с собой.

– Да, задача не из лёгких. До субботы есть время, что ни будь нужно придумывать. Не каждый может расстаться с тем, что растил несколько лет, – задумчиво произнёс Иван Фёдорович, выпуская дым от самокрутки. – Кстати, ты справишься с обязанностями моего помощника, или выберем ещё одного? – спросил он Дмитрия.

– Нужен, ещё один. Одна голова хорошо, а две лучше, – ответил Барсуков.

– Выберем, тебе в помощь, ещё одного, – решил Шапкин.

Наступила суббота. Днём, Иван Фёдорович думал о том, как сказать мужикам, что они должны продать. «Они же взрослые люди, должны понимать, что со скотиной выдвигаться нельзя. Ехать очень далеко, мы же не можем всё время следить за скотом. Лошадь двигается намного быстрее коровы. Так мы и к лету не доберёмся до места.» Мысли его, прерывались сельчанами, заходившими за покупками. «Была-не была скажу, как есть.» – в конце решил Иван.

Барсуков пришёл пораньше, как и договаривались.

– Проходи к столу, – здороваясь с Дмитрием, сказал Иван Фёдорович

– Ты готов к разговору? – спросил Барсуков Шапкина.

– Я решил сказать всё как есть. Скотина будет нам обузой, – ответил Иван, и задал вопрос – Я можно сказать, не охочусь, но два ружья имею, а ты заядлый охотник, много у тебя патрон?

Иван посмотрел на Барсукова, наливая себе чай и смоля самокруткой.

– Есть у меня два ружьишка с патронами. А ты с какой целью интересуешься? – Дмитрий вопросительно посмотрел на Шапкина.

– Ружья нам пригодятся в тайге. Где утку подстрелить, где покрупнее дичь, а где и от медведя защититься, – Шапкин на вопрос Барсукова.

– Я бы и так бы взял ружья. Можно было и не спрашивать. Как в тайге без ружья? Это тоже самое, что идти на рыбалку без всего, – обиделся Дмитрий.

– Ладно, не обижайся на меня, лучше наливай чай, пока он горячий, – Шапкин плюнул на ладонь, затушил самокрутку об слюну, и бросил окурок в печку. – Скоро начнут собираться мужики, нужно их встретить. Ты побудь один, а я пойду на крыльцо их встречу.

Иван Фёдорович вышел на улицу, и закрыл за собой дверь. Барсуков остался один в комнате. Он думал о предстоящей поездке на просторы тайги, думал, как отреагируют мужики на то, что большинству из них придётся продать скот. У него раскалывалась голова от этих мыслей. Он думал обо всём. Иногда ему казалось, что это происходит не с ним. Получится ли убежать от «красных» и «белых». Убежать так, чтобы не нашли ни те, ни другие. Нужно рассчитывать только на себя и тех, кто пойдёт с ними в тайгу. Мысли его прервались, когда в дом вошёл Совин.

– Приветствую тебя, Митрофан Петрович, – Дмитрий встал со стула и протянул руку для приветствия.

– Привет, привет, Дмитрий Матвеевич! Рад тебя видеть. Как у тебя дела? – Совин пожал, протянутую руку, и потирая ладоши, прошёл к печке. – Что, Иван Фёдорович тоже замёрз, если печь топится? – спросил он.

– Наверное. Какие у меня дела могут быть осенью? Хожу с ружьишком рядом с посёлком, иногда постреливаю, вот и все дела, – сразу на два вопроса ответил Барсуков.

– Ружьё, это хорошо. Я больше рыбалку люблю. Ловлю на удочку, ставлю «мордушку», когда есть напарник, то заводим бредень. В общем, всегда с рыбой, – сказал Совин.

– О, Митрофан Петрович! Ты уже здесь? – открывая дверь в избу, воскликнул Рукосуев-старший.

Они с братом, находились постоянно вместе. У них даже дома стояли рядом.

– А мы к тебе заходили. Нам сказали, что ты ушёл, – произнёс младший брат.

– Я сюда в припрыжку бежал, – шутя и улыбаясь, ответил Совин.

Он отошёл от печки, налил себе чаю и сел к столу.

– Так, мужики уже собираются. Подождём ещё Орлова и начнём. Наливайте чай, проходите к столу, – сказал, вошедший Иван Фёдорович. – Я сейчас приду, – с этими словами, он снова вышел.

На крыльце Иван столкнулся с Орловым.

– Привет! Проходи, раздевайся, наливай чаю, если хочешь, а я сейчас, – он пожал Орлову руку, и торопливо спустился с крыльца.

Шапкин появился минут через пять, и не один.

– Знакомьтесь, кто не знает: это мой сын Степан, – рядом с ним стоял подросток лет пятнадцати. – Пусть он послушает, о чём мы будем говорить. Он уже взрослый, всё понимает.

– Стёпка, садись с нами, – крикнул Смирнов.

– Садись на лавку, слушай и запоминай, о чём будут говорить, – наставлял Иван сына.

– Мотай на ус, – заулыбался Совин.

Степан сел на лавку у окна, чтобы никому не мешать, и приготовился слушать, о чём будут говорить взрослые.

– Вроде бы, все собрались, – Шапкин окинул взглядом собравшихся. – Тогда я начну.

В комнате стоял дым, многие курили. Иван ещё раз посмотрел на мужиков, начал говорить:

– На новом месте будет не тяжело, а очень, очень тяжело. Я говорю о жилье. Первый год, придётся жить в землянке. Ещё не поздно отказаться от этой затеи. Я имею в виду тех, кто боится трудностей, —

в избе было тихо. Никто не высказался против. Это радовало Шапкина.

– Пётр Митрофанович, у тебя есть корова? – поинтересовался он у, ближайшего к нему, Недогляда.

– Да, – ответил Пётр, и добавил. – Целых две.

– Ты бы мог их продать? – задал вопрос Иван.

– Иван Фёдорович, ты говори да не заговаривайся. У меня семья, дети. Эти коровы мне дороги, и вообще, зачем их продавать? – недоумевал Пётр.

– Корова идёт, значительно, медленнее лошади. Мы не можем брать всех коров. Возьмём только пару: быка и корову. Вообще, нужно брать с собой, только, самое необходимое. Всё у нас будет общее.

– Кроме баб и детей, – улыбаясь, вставил фразу Барсуков.

– Я это и хотел сказать, – продолжил Шапкин. – Нужно продавать коров. Деньги нам в тайге, тоже не пригодятся. Продавайте, всё, что мы не сможем взять с собой. Покупайте лошадей, ружья, патроны, короче всё что нам пригодится.

В комнате всё сильнее слышался шёпот собравшихся. Они не хотели расставаться со своим имуществом.

– Ты, Иван Фёдорович, сказал, что мы возьмём быка и корову. Почему не взять всех коров? Две будут идти медленно, или всё стадо? Какая разница? – задал провокационный вопрос Амосов.

– Двух мы сможем запихать на сани, а попробуй стадо запихать. Даже, если мы затолкаем на сани всех коров, то самим пешком идти? – доказывал Амосову Иван – Да и столько кормов мы взять не сможем.

– Ты предлагаешь, корову и быка на санях разместить? – спросил Совин.

– Нам нужно будет двигаться быстро, поэтому, и предлагаю, – устало, ответил Шапкин.

– Правильно он говорит, – встал на защиту Ивана Барсуков. – продолжай, Иван Фёдорович.

– Значит, ещё сани нужно покупать, – высказался Фролов, до этого сидевший молча.

– Правильно мыслишь! – похвалил Фролова Иван, и продолжил, обращаясь к мужикам: – Мы, с Дмитрием Матвеевичем, решили выдвигаться в конце зимы, или ранней весной. Сейчас Барсуков вам всё объяснит, а я выйду покурить.

«Согласятся мужики или нет?» – размышлял Шапкин, выпуская дым. – «Не перехотят ли идти в тайгу?»

– А ты чего вышел? – прервал его мысли, вышедший Степан. – Иди, прислушивайся, запоминай. Как говорит Совин «мотай на ус».

Степан вернулся в избу. Через некоторое время зашёл и Иван.

– Фёдорыч! Все понимают тебя. Будут покупать лошадей, сани, патроны и всё, что нам может пригодиться в тайге, – Дмитрий обращался Шапкину. – Говори, что ещё нужно делать?

Иван Фёдорович, прошёл к столу и обратился к присутствующим:

– Всю летающую живность надо забить на мясо. В дороге, тоже что-то нужно будет есть. Сейчас прохладно, а будет ещё холодней. Забитую живность, можно хранить в сенях, она не пропадёт. Если есть вопросы – задавайте.

– У меня есть вопрос, – откликнулся Рукосуев-младший. – Мы, конечно же, продадим коров, купим лошадей, сани, припасы, забьём птиц, а где гарантия того, что мы отправимся в тайгу? Вдруг ты передумаешь. Что нам тогда делать?

– У меня гарантия, только одна – моё слово. Я уже говорил, что пойду даже один, – ответил Шапкин.

– Поверим, Ивану, на слово, тем более что он никогда и никого не подводил, – высказался Фролов.

Мужики одобрительно загудели.

– Давайте, сейчас, выберем ещё одного помощника, – предложил Иван.

Собравшиеся долго спорили, обсуждали, даже ругались и, наконец выбрали ещё одного заместителя.

– Мы решили, что ещё одним помощником будет Рукосуев-старший, – вынес вердикт Орлов.

– Ну, если, возражающих нет – так тому и быть, – произнёс Шапкин. – Тогда встретимся через две недели, тут же, у меня. Расскажите, как идут у вас дела. Барсуков и Рукосуев-старший, пока останьтесь – нужно поговорить. Митрофан Петрович, а ты, пожалуйста, зайди ко мне завтра, – обратился он к Совину.

– Завтра зайду. Что ни будь не так? – поинтересовался Совин.

– Всё нормально, просто поговорить кое о чём надо, – успокоил его Иван.

– Хорошо, завтра после обеда буду у тебя, – ещё раз повторил Митрофан, и надевая шапку вышел.

Шапкин подошёл к столу и обратился к оставшимся:

– У нас 10 семей, надо распределить их пополам. Барсуков возьмёт 5 семей, а ты – он посмотрел на Рукосуева – 4. Себя я не считаю. Будете пересказывать им, коротко, о чём мы говорили. Особенно это пригодится при движении. Я не смогу всех быстро собрать, обоз будет длинным. Сейчас кинем жребий, чтобы всё было по-честному. Кто станет первым, тому и выбирать, кто станет вторым – заберёт оставшихся.

– Не надо кидать жребий. Пусть Барсуков выбирает, а я возьму семьи, которые останутся, – сказал Рукосуев. – Тем более, что у него их будет больше.

– Называй, Дмитрий Матвеевич, а я буду записывать, – беря бумагу и карандаш, проговорил Иван.

– Дрозд, Совины, Амосовы и Фроловы, – назвал своих подопечных Дмитрий.

– Подожди, не так быстро – я записываю, – попросил Шапкин Барсукова. – Дрозд, Совины, Амосовы и Фроловы. Так?

– Так, – ответил Дмитрий.

– Ты как специально готовился. Быстро назвал, – Иван Фёдорович посмотрел на Барсукова и улыбнулся.

– Я перечислил тех, кто ближе ко мне живёт, – то же улыбаясь, произнёс Дмитрий.

– Теперь, поговорим с Андреем Лукичом. Я буду записывать тебе и мне, и называть фамилии, – Шапкин глядел на Рукосуева.

– Согласен, – ответил Андрей.

– Рукосуев-младший, Недогляд, Орлов и Смирнов. Что же это получается? Тоже пять семей. Я же считал! – недоумевал Шапкин.

– И на старуху бывает проруха, – отозвался Рукосуев, и продолжил: – С кем не бывает? С каждым может произойти такой просчёт. Ты, Иван Фёдорович, знаешь, что мне не трудно. Одной семьёй больше, одной меньше. Не сомневайся, я справлюсь, – заверил он.

– Это, всё понятно, но как я мог просчитаться? – всё ещё удивлялся Иван. – Ладно, будет у вас по пять семей, – он отдал Рукосуеву бумагу с фамилиями.

– Ты, Дмитрий Матвеевич, запомнишь, или тоже записать? – спросил Шапкин у Барсукова.

– Не надо записывать, я их так знаю, – ответил Дмитрий.

– Вопросы есть? – поинтересовался у обоих Иван.

– Пока, нет, – ответил Андрей.

– Если нет, тогда встретимся через две недели, в субботу, – сказал Шапкин.

Втроём они вышли на крыльцо.

– Кстати, мужики, у меня есть папиросы. Будете, курить? – спросил у Рукосуева и Барсукова Иван.

– Сам предложил, а мы не откажемся, – смеясь, и глядя на Андрея, Дмитрий взял две папиросы, для себя и Рукосуева.

– Закуривайте, – и глядя на небо, Шапкин продолжил. – Вызвездило то как. Не иначе мороз будет.

– Да, наверное, – глядя на небо, предположил Андрей.

– В такую погоду хорошо охотиться. Зверьё по своей тропе бегает, только стреляй и стреляй, – промолвил Дмитрий Матвеевич.

Они, ещё постояли, перекинулись парой фраз, докурили, и попрощавшись разошлись по домам.

Глава пятая

Иван находился в Лавке, и обслуживал редких посетителей. Дарья крутилась здесь же. Она смахивала пыль, подметала, мыла пол. В Лавку зашёл Бакланов, живший на соседней улице, рядом с Шапкиным. Он молча поприветствовал Ивана Фёдоровича, и стал смотреть на полки, выбирая товар.

– А, ты, Иван Фёдорович, знаешь, что в посёлке колчаковцы? – не глядя на Шапкина, и рассматривая товары, спросил он.

– От тебя первого слышу. Не знал. Кончилось, значит, безвластие, – ответил Иван, глядя на Бакланова.

– Скорее всего, «белые» тут не на долго. Придут «красные» и погонят их до Красноярска, – всё так же, не глядя на Шапкина, рассуждал Бакланов.

– Почему, ты думаешь, что погонят до Красноярска? – спросил Иван.

– В Красноярске «железка», по ней лучше всего удирать за границу, – Бакланов повернулся лицом к Ивану.

– Это твои домыслы, Павел Николаич. Не известно кто куда, и кто от кого побежит, – сказал Шапкин с безразличием.

– На дворе конец девятнадцатого года. Эта, междоусобная война, не может длиться вечно. На фронтах, в основном, «красные» теснят «белых». Вот и считай, кто придёт к власти, – Павел Николаич, опять повернулся к полкам с товаром.

– Ты так говоришь, потому, что хочешь чтобы к власти пришли «красные»? – спросил Иван.

– Мне без разницы, кто придёт к власти, – Бакланов посмотрел на Шапкина. – Дай мне, вот этих конфеток, – он указал пальцем на полку.

Иван молча подал коробку с конфетами, взял деньги, и в упор уставился на Бакланова.

– Я просто тебе сказал, чтобы ты знал, что безвластие кончилось, – подмигнул Павел Николаевич, и вышел на улицу.

«Человек поделился со мной информацией, а я, тут же считаю, что этому человеку выгодно так говорить». – подумал Шапкин, глядя на место, где только что стоял Бакланов.

Через несколько минут, вошли военные. Все они были в погонах, показывая тем самым, свою принадлежность к белогвардейцам. Это был сброд. Здесь были и пехотные офицеры, и их рядовые, и казаки, и казачьи офицеры, и просто одетые по «гражданке» люди с оружием.

– Чем будешь угощать, хозяин? – улыбаясь, спросил один из пехотных, видимо самый старший по званию.

– Что будете покупать, тем и буду угощать! – тоже улыбаясь и в рифму, ответил Иван Фёдорович.

– Ты, видимо, не понял? Я спросил, чем будешь угощать, а не чем будешь торговать, – ещё раз спросил офицер, заметно краснея, и уже без улыбки.

– Теперь понял, господин офицер. Сейчас всё будет, – Иван подошёл к открытой двери в избу, и громко крикнул – Даша, Дарья. Иди сюда.

В дверях появилась Дарья.

– Что? – она смотрела на мужа.

– Принеси большую бутыль самогона, хлеба и сала, – ответил Шапкин жене.

– Сейчас, – оглядывая военных, сказала Дарья.

– Хлеба и сала можно побольше, – снова, с улыбкой попросил офицер.

Иван Фёдорович поставил коробку с конфетами на прилавок

– Берите, господа. Сейчас жена принесёт всё остальное, – Шапкин кивнул в сторону двери.

Солдаты и казаки создавали толпу, беря конфеты.

– Не наглейте. Видите, какой хозяин добрый, – прикрикнул на них офицер. – Немножко конфет положили в карман и будет.

В дверном проёме появилась Дарья Степановна. Она несла большую бутыль с самогоном.

– Сейчас принесу всё остальное – заверила она военных, ставя бутыль на прилавок.

Через несколько секунд, Даша принесла сало с хлебом и несколько головок лука.

– Вот это я понимаю! Какой гостеприимный хозяин! – восхищался, рассматривая сало, старший. – Если будут наши заходить, то ссылайся на меня. Моя фамилия Чупин, – посмотрел он на Ивана.

– Понял, Ваше благородие, – отозвался Шапкин.

Военные ещё постояли не много, и пряча хлеб, сало и лук, вышли на улицу.

После обеда пришёл Совин.

– А, Митрофан Петрович! – Иван поздоровался с Совиным. – Дарья Степановна! Иди, встань к прилавку, мне поговорить надо, – крикнул он жене, находившейся в соседней комнате.

– Как у тебя, Иван Фёдорович, дела? – поинтересовался Петрович.

– «Дела как сажа бела». Сейчас пойдём в комнату и обо всём потолкуем, только, дождёмся Дарью, – сказал Шапкин.

– Хорошо, – согласился Совин.

– Ну, где ты там? – опять крикнул жене Иван.

– Уже иду, – Шапкина появилась в Лавке.

– Ты побудь тут, а мне нужно поговорить с Митрофаном Петровичем, – объяснил жене причину своего ухода, Иван Фёдорович.

Дарья села на табурет, а Иван повёл Совина в избу.

– Значит, у тебя нет коровы? – Шапкин спросил Митрофана Петровича, опускаясь на стул.

– Есть коза, пчёлы, имеются кролики, куры, а коровы нет. Да, и зачем нам корова с бабкой? Нам и козы хватает, – садясь на стул, и снимая с себя шапку, ответил Совин.

– Есть у меня к тебе предложение, – переезжай ко мне. Места много, скотину мы твою разместим у меня в сарае. Я это говорю, потому что, «железо», которое имеется у тебя в усадьбе, пригодится нам в тайге. И семья у тебя не большая. Я со своими поговорил – они не против, – предложил Иван.

– Про какое «железо» идёт речь? – спросил Петрович, недоумённо.

– «Железо» – это всё железное, что находится у тебя в усадьбе: казаны, котлы, утюги, чугунки, самовары, разные гвозди. Понял? – Шапкин внимательно смотрел на Совина.

– Теперь понял, – ответил Митрофан Петрович.

– Если ты ко мне переедешь, можно будет забрать заслонки из печи, дверцы, колосники, а из бани можно взять котёл. Всё это, хоть и чугунное, очень нам в тайге пригодится, – разъяснял Иван.

– Поговорю со своей бабкой. Твоё предложение, Иван Фёдорович, очень неожиданно, – думал о своём доме Совин.

– Поговори с женой, подумай. Сегодня воскресение, дай ответ к субботе, – попросил Шапкин. – Что бы я знал, что делать, – добавил он.

Митрофан Петрович не хотел переезжать к Ивану. Ему было жалко покидать обжитое место. За дом много денег не дадут, но ещё нужно найти покупателя. Хорошо, если покупатель найдётся сразу, а если нет, что тогда? Шапкин говорил верно. Нужно уговорить свою бабку переехать к Ивану.

– Хорошо, я подумаю, – ответил Совин.

– Мне свой дом и постройки, то же придётся оставить. Если продавать, то где жить? Я тебя понимаю, – продолжал Иван Фёдорович. – а в тайге нам всякая мелочь будет полезна.

Разговаривая, они пришли в Лавку.

– До свидания, Дарья Степановна! До свидания, Иван Фёдорович! – попрощался со всеми Петрович.

– До свидания, Митрофан Петрович! – отозвалась Даша.

– До свидания! Петрович, подумай над моим предложением, – в след уходящему Совину, крикнул Шапкин.

– Хорошо, – ещё раз повторил Петрович и, закрывая за собой дверь, вышел.

– Даша, ты побудь в Лавке, а я пойду, по-быстрому поем. Хорошо? – поставил перед фактом свою жену Иван.

– Хорошо, только я самовар не ставила, – предупредила его жена.

– Тут не до чая. У тебя есть самогонка? – спросил Иван Фёдорович у Дарьи.

– Осталась. Возьми в сундуке под вещами, – утвердительно ответила Шапкина.

– Сегодня понервничал, нужно «принять» не много, – как бы оправдываясь, говорил Иван.

– Бывает, – успокаивала его жена. – А, что сказал Совин, по поводу переезда? – поинтересовалась она.

– Он посоветуется со своей женой, – ответил Шапкин и вышел в избу.

Глава шестая

На следующий день, в Лавку пришёл Совин. В Лавке находилась только Шапкина.

– Здравствуйте, Дарья Степановна! А где Иван? – поздоровался и спросил Петрович.

– Здравствуйте, Митрофан Петрович! Был где-то здесь, – ответила Дарья, и обращаясь к мужу крикнула: – Иван, к тебе пришли.

– Сейчас иду, – откуда-то из избы откликнулся муж.

– Привет, Петрович! С чем пришёл? Выкладывай, – улыбаясь, встретил Совина Иван.

– Здравствуй, Иван Фёдорович. Мне бы с тобой потолковать, – сказал Митрофан.

– У меня секретов от жены нет, – Шапкин посмотрел на Дарью. – Говори, что случилось? – Иван снова обратился к Совину.

– Да, ничего не случилось, просто хотел о переезде с тобой поговорить. Раз секретов нет, буду говорить, как есть. Давеча ты спрашивал, как мы с женой отнесёмся к тому, чтобы жить у вас? Я вчера поговорил со своей старухой: она, как и я не против. Всё ей по полочкам разложил, на все вопросы ответил, посоветовались, она и согласилась.

– Ты, Митрофан Петрович, правильно сделал, что решил жить у меня. Сейчас обсудим всё в комнате, – в душе, радовался Шапкин.

– Какая же она старуха? На ней можно кули возить. Вот я её увижу – всё расскажу, – улыбаясь, встала на защиту Совиной, Дарья Степановна.

– Я её так в шутку называю, а она меня стариком зовёт, – тоже улыбаясь, ответил Совин.

– Спрошу, спрошу, – всё так же улыбаясь, заверила Дарья.

– Спроси, – засмеялся Петрович.

– Пойдём, Митрофан Петрович, – позвал Шапкин. – Ты, Даша, побудь пока тут, а мы с Петровичем обсудим переезд, – обратился он к жене.

– Идите, я здесь буду. Потом придёшь, поставлю самовар, – ответила Дарья, обращаясь к мужу.

Они вошли в избу. Первое, что заметил Петрович – не хватало мебели.

– Ты, Иван, куда шкафы дел? – оглядываясь по сторонам, спросил Совин.

– Я, тоже, без дела не сижу. Кое-что продал, в том числе и шкафы, – закуривая, ответил Шапкин. – Тебе, тоже, что-нибудь можно продать. Всё с собой не возьмёшь.

– Скажу бабке, пусть, что может продаёт, – садясь, ответил Совин.

– Ладно, об этом позже. Скажи ещё раз, какое хозяйство ты держишь? – спросил, дымя самокруткой, Иван Фёдорович.

– Коза, штук двадцать кур, четыре улья с пчёлами и штук тридцать кроликов, – ответил на вопрос Митрофан Петрович.

– Козу и пчёл возьмём с собой, а кур и кроликов придётся забить или продать. Как тебе удобнее? – высказал своё мнение Шапкин.

– Кроликов и кур я забью, там продавать-то нечего, – заверил Ивана Совин.

– Оставь пару крольчих. Если не будешь продавать, то шкурки кроличьи возьми, – советовал Иван. – Деньги нам ни к чему. Если можешь покупай лошадь, а ещё лучше и козла. Конь нужен с санями. Как будешь готов к переезду, скажешь мне. Мы с сыном тебе поможем собрать пожитки и переехать ко мне, – продолжил Шапкин.

– Всё, понял. А где мы жить будем? – поинтересовался Петрович.

– Есть две комнаты. Да что рассказывать – пойдём, покажу – сказал Иван, вставая с табурета.

Митрофан, тоже встал, и они направились в комнату. Иван Фёдорович снял с гвоздя, который был вбит в стену, ключ, открыл замок на двери и вошёл внутрь. Совин проследовал за хозяином. В комнате у окна, стояла большая кровать, слева от кровати стоял не большой столик. Прямо, напротив двери, стоял шкаф. Слева от двери, на стене висело зеркало. На полу, перед кроватью, лежал коврик. Вот, пожалуй, и всё, что находилось в комнате.

– В этой комнате жил мой старший сын. Ты, Митрофан Петрович, скорее всего, слышал, что он погиб, – с горечью в душе, произнёс Иван.

– Я слышал. Давай посмотрим другую комнату, – постарался отвлечь от тяжёлых мыслей, Совин Шапкина.

Во второй комнате было пусто, только на стене висело одинокое зеркало.

– Здесь никто не жил. У окна стояла кровать, мы её перенесли в комнату, где жил Демьян, – объяснил Иван.

– Обе комнаты хороши, но решать не мне, пусть решает жена, – произнёс Петрович.

Они вышли в зал. Тут было не много теплее, всё-таки стояла печь, но и так, в комнатах было не холодно.

– Ты меня прости, но, если зашёл разговор о Демьяне, я хочу тебя спросить: твой сын погиб на войне с немцами? – спросил Совин.

– Да, – только и ответил Шапкин.

Митрофан Петрович понял, что тема больная и лучше её не трогать.

– Ну, как будешь готов, скажешь, – нарушил гнетущую тишину, Иван Фёдорович – И пускай придёт твоя жена и сама посмотрит, где лучше жить.

– Завтра приду с ней, – пообещал Совин.

– Может будешь не много самогона? – спросил Иван.

– Не откажусь. Почему бы, не выпить с хорошим человеком? – Митрофан прошёл к столу, и расстёгивая тулуп, сел на табурет.

– Ты тут располагайся, а я мигом, – сказал Шапкин и выскочил из избы.

Через несколько минут он, снова появился, неся подмышкой бутылку с «первачом», в руках у него была банка с огурцами, нарезанные хлеб и сало.

– Ты бы, Митрофан Петрович, разделся, здесь тепло, да и самому удобнее будет, – предложил Иван Совину, расставляя всё на столе.

– Я не на долго, – сейчас пойду к себе, – ответил Митрофан.

– Вчера ко мне «беляки» приходили, пришлось дать выпить и закусить. Я после них с горя пару стопок отпил. Так что не смотри, что бутыль не совсем полная, – садясь за стол и разливая спиртное по рюмкам, промолвил Иван.

– И те и те лютуют. Я готов от них бежать на край света, лишь бы их не видеть, – сказал Совин, пододвигаясь к столу.

– Ну, давай, Петрович! Выпьем за твой переезд! – с этими словами, Шапкин выпил содержимое рюмки.

– Давай, – произнёс Митрофан и тоже выпил.

– У меня, Петрович, кое-какие деньжата есть. С продажей коровы я договорился. Галушкин хоть сейчас её заберёт. Будешь у меня жить, вместе поедем в Енисейск. Купим всё, что нам может пригодиться, – закусывая, сказал Иван.

– Ты же одну корову держишь? – жуя сало, спросил Совин.

– Да. А что? – вопросом на вопрос, ответил Шапкин и достал из кармана папиросы.

– Вроде бы деньги имеются, Лавку держишь – а корова одна? – опять задал вопрос Петрович.

– За чем мне больше? Нам хватает. Степан мало пьёт молока, Дарья то же, я, в основном пью чай или что покрепче, одна Аня пьёт. Делаем сметану, масло, творог. Кое-что продаём, – рассуждал Иван Фёдорович, наливая из бутыли.

– А я, вот, козу держу, нам с бабкой хватает, – поддержал разговор Совин.

Совин и Шапкин посидели ещё не много, выпили пару раз, прерывая свой разговор, и Митрофан Петрович начал собираться домой.

– Пойду я, а то бабка переживать будет, – сказал Петрович, застёгивая тулуп.

– Тогда пойдём, я тебя провожу, – с этими словами Иван встал из-за стола.

Они вышли в Лавку. Там находилась Дарья и один из редких посетителей.

– Иван, ты оставайся здесь, а я пойду, тем более ты не одет, а на улице холодно, – обратился к Шапкину Митрофан.

– Мне всё равно выходить на улицу, чтобы покурить, так что пойдём, – успокаивал Иван.

– До свидания, Дарья Степановна! – попрощался Совин.

– До свидания, Митрофан Петрович! – обслуживая посетителя, с улыбкой сказала Дарья.

На улице было прохладно, везде лежал не глубокий снег.

– Неделю назад встала Ангара. Ещё пару недель и можно через Енисей ходить, – поделился своими мыслями Петрович.

– Да, через полмесяца можно ехать в Енисейск, – закуривая и глядя на реку, произнёс Шапкин.

– Ну, до завтра, – Совин достал из рукавицы руку и протянул Ивану.

– Завтра приходи с женой, – Шапкин пожал ему руку.

– Хорошо. А ты не стой на морозе, покуришь и сразу заходи в тепло, – учил Совин Ивана, удаляясь всё дальше.

– Ладно! – крикнул Иван Фёдорович, удаляющемуся Петровичу.

Он докурил, сплюнул на свежий снег, и зашёл внутрь. Пока они с Совиным разговаривали на крыльце, он не заметил, что покупатель ушёл. В Лавке было пусто и прохладно. Дарья смотрела на него и щёлкала семечки.

– Ты слышал, Павла «кривого» повесили? – спросила она мужа.

– Кто? – спросил Иван, хотя догадывался, чьих это рук дело.

– «Беляки». За связь с партизанами, – ответила жена.

– Я не знал. Это Паша Колесников? – переспросил Шапкин.

– Да, – коротко ответила Даша.

Иван Фёдорович стоял и думал о своём. Новость о смерти Павла, потрясла его.

– Нет, надо уходить от сюда, – задумчиво произнёс он. – Иди, ставь самовар, – обратился Иван к жене.

– Пойду, поставлю, – сказала, вставая Дарья, – Я тебя позову, сядем есть, только разогрею, – с этими словами она скрылась в избе.

Глава седьмая

Прошло несколько дней. За это время, Совин с женой побывал у Шапкиных. Акулина Ивановна, жена Петровича, решила в какой комнате они будут жить. Ей приглянулась комната, где жил Демьян. Решили, что переезжать будут завтра. Как стемнеет, Иван Фёдорович с сыном подъедут на двух санях к дому Совиных, и поможет грузить вещи. В тёмное время будет меньше любопытных. Не будет этих надоедающих расспросов: куда, зачем и почему. Как условились, Иван со Стёпкой подъехали к дому Петровича. Некоторые вещи уже, были вынесены на улицу.

– Грузите всё, что лежит во дворе, – распорядился, обращаясь к Шапкиным Совин.

– Всё за один раз не перевезём, – сделал вывод Иван. – Так бы управились за раз, но ещё везти сено.

– Я знаю. Что сможем, заберём сейчас, а за остальным приедем в следующий раз, – соглашаясь, проговорил Митрофан Петрович.

Погрузив самое необходимое, они отправились к дому Ивана. На первых санях ехал Степан. Он вёз кроличьи шкурки, тушки кроликов и кур, кое-какую одежду, посуду и всякую мелочь. В середине ехал Петрович. У него в санях лежала связанная коза. Ещё он вёз гвозди, три бидона, сети и бредни. Замыкал вереницу Шапкин. Он перевозил ульи. Они были накрыты одеждой, постельным бельём, и оставшимися сетями, и бреднями. Всё это сохраняло тепло пчёлам. Доехали без приключений, да и ехать то было не далеко – всего каких-то пару улиц. Расстояние составляло не больше версты. Дома у Ивана, они освободили от вещей сани, распрягли коней, и отправились пить чай. Специально к их возвращению, Дарья Степановна поставила самовар.

– Остальные вещи заберём завтра, торопиться нам не куда, – отпивая чай, сказал Иван Фёдорович.

– Да, – подтвердил Совин. – «Не горит», чтобы торопиться.

Он грел руки об чашку с горячим чаем. В избе, после улицы было тепло. Такой контраст клонил в сон. Кто как боролся с дремотой. Шапкин, чтобы не хотелось спать, закурил. Петрович не курил, он положил кусочек сахара в рот, и отвлекался тем, что рассасывал его. Степан зевнул, и одевшись, вышел на улицу. Может других и не клонило в сон, но Совин был уверен – раз он хочет, значит хотят и другие. По крайней мере, он так считал.

– Завтра, надо будет забрать из твоей бани котёл, в котором грели воду, – затягиваясь дымом, и обращаясь к Совину, поделился своими мыслями Иван.

– Так и сделаем, – согласился с ним Петрович.

– Нужно забрать сено, оно нам в дороге к новому месту пригодится, – рассуждал Иван.

– Надо не забыть, взять «морды», – напомнил Митрофан.

– Возьмём. А ты умеешь их плести? – спросил его Шапкин.

– Умею. Только нужны ивовые ветки, они гибче других, – ответил Митрофан Петрович, и поставил пустую чашку на стол.

«Мордами» назывались плетёные приспособления для ловли рыбы. Они напоминали древние амфоры, только изготавливались таким образом, что горловина была не вверху, а внутри конструкции, внутри «морды». С другой стороны, со дна, делалась такая же, плетёная крышка. Эта крышка на берегу открывалась, рукой изнутри горловина мазалась не крутым тестом. В «морду» клали куски хлеба, сухари и другие приманки. Крышка закрывалась и привязывалась к «морде», чтобы рыба не смогла уйти через неё. Посредине, за каркас крепилась верёвка, к верёвке привязывали шест или поплавок. В основном это был шест, чтобы «морда» не скатилась на глубину. Ещё внутрь ложились камни, для утяжеления. Так как «морда» была из дерева, то камни не давали ей всплыть. Она должна была лежать на дне. Постановка «морды» была целой наукой. Нужно было, ставить её только горловиной вниз по течению реки. Рыба идёт вверх, против течения, она поднимается. Дойдя до «морды», она ест тесто, а где теста больше всего, конечно внутри. Она проходит внутрь и ест тесто и хлеб. Рыба очень любит тесто, а в «морде» удобнее всего есть изнутри. Наевшись, она тычется, пытаясь выйти, в каркас, а не в горловину. Так что, рыбаку остаётся вытащить «морду» на берег и забрать улов. Хлеб и сухари, являются, своего рода, приманкой. Течение разносит частицы приманки вниз по течению, привлекая рыбу. Когда «морда» установлена, деревянный шест втыкается в дно. И рыбаку удобно, он сразу видит место установки «морды», по торчащей из воды палке, и ловушка не уйдёт на глубину – шест её держит на прежнем месте. «Морду», ещё называют «корчагой» – кому как удобнее. Вот, вроде бы и всё.

На следующий день, вечером, они опять поехали к дому Совина. Пока Петрович со Стёпкой грузили сани, Иван стащил на пол котёл в бане. Из бани он забрал всё необходимое – корыто, кадку под воду и всё «железо». Они положили это на одни из саней. Митрофан кидал на вторые сани сено. На оставшиеся сани складывали мелкую утварь, которая могла, в последствии, пригодиться. Уложив всё, к дому Ивана Фёдоровича. Впереди ехал сын Ивана, следом, погоняя лошадь, двигался Совин, замыкал переезжавших, Шапкин-старший. Примерно, через полчаса, они подъехали стали разгружаться. Сено стаскали в сарай, а «железо» убрали под навес.

– Куда будем ставить кадушки? – спросил Петрович, глядя на Ивана.

– Что у тебя в них? – задал вопрос Иван.

– В основном соления: огурцы, квашенная капуста, грибы, рыба, – ответил Совин.

– Так! – задумался Шапкин. – Кадки с солениями поставим в Лавку, а пустые – под навес, – решил он.

Сказано – сделано!

– А куда сеть? – поинтересовался Митрофан.

– Зачем вы её взяли? Она же вся дырявая. – сокрушался Степан.

– Мы, мил друг, не на день едем в тайгу, а на всегда. Этой сетью можно латать прохудившиеся сети, неводы, бредни. Немножко надо кумекать головой, а не только шапку носить, – в словах Совина были нотки обиды.

Шапкин-старший засмеялся и сказал, обращаясь к сыну:

– Иди, Стёпа, в избу. Пускай мамка самовар ставит, мы тут сами управимся.

Он похлопал сына по плечу. Было видно, что Шапкин – младший смущается. Степан повернулся и пошёл к дому, на ходу снимая рукавицы.

Иван и Петрович стали таскать кадки с содержимым в Лавку. После кадок, ещё много чего осталось в санях. Здесь были лопаты, мотыги, косы и грабли. Всё это добро было без черенков. На новом месте это всё пригодится. Шапкин и Совин сложили их под навес. «Корчаг» у Петровича было несколько, но взяли только одну, чтобы не занимали место. Её Иван поставил, то же под навес. Одеяла, матрасы и подушки, занесли в избу, а тулупы и другие тёплые вещи, отнесли в сарай. Рыболовные снасти, так же, нашли своё место в сарае.

– Ты, ни как, всю рыбу решил из реки выловить? – пошутил Шапкин.

– Я беру нужные вещи, там, куда мы едем, они нам, ох как, пригодятся, – ответил Петрович.

– Ну, вроде бы, всё перевезли, – сделал заключение Иван Фёдорович, выходя из сарая и закуривая.

– Вроде, всё, – отозвался Совин.

– Ты, иди, ужинай, а я ещё, распрягу лошадей, – сказал Иван, отряхивая одежду.

– Я помогу тебе, – ответил Митрофан, отказываясь идти без Шапкина. – Ты, Иван Фёдорович, мне поблажек не делай. Не смотри, что я старше тебя, я ещё себя покажу. В тайге будем все равны, работать – значит работать, отдыхать – так отдыхать.

– В тайге, такие работники нужны. Спасибо, что остался помочь, – поблагодарил Совина Иван, и пошёл распрягать лошадей.

Петрович пошёл за ним, на ходу поправляя шапку.

Глава восьмая

Наступила суббота. Стоял хороший ноябрьский день. Вечером, на сходку придут мужики со своими новостями, а пока, Иван Фёдорович находился в Лавке. Он отпускал товары, которые не пригодятся в лесу, по, значительно, заниженной цене. Короче, он распродавал всё не нужное. Конец недели, поэтому посетителей было больше чем обычно. Иван, старался рассчитать покупателей быстрее, чтобы не создавать большую очередь. Он был весь в движении.

– Я на неделе заходила, печенье было гораздо дороже. С чем связано удешевление? Товар залежался? – спросила одна из очереди.

– Нет, не залежался. Просто хочу сделать подарок к празднику. До тебя, Любовь Павловна, дойдёт очередь – можешь попробовать, – выкрутился Шапкин.

– В Енисейске, летом, печенье было дороже. И какая «радость», торговать себе в убыток? – удивлялась Любовь Павловна.

Иван промолчал. «Что взять с бабы, пускай себе «брешет»». – подумал он, и ещё быстрее стал рассчитывать, стоявших в очереди.

Подошёл черёд Любови Павловны.

– Дай-ка мне, связку баранок, и я, ещё, попробую печенье, – доставая деньги, сказала она.

Иван Фёдорович подал баранки и часть отломанной печенюшки.

– Ну, как? – спросил Шапкин у жующей Любови Павловны.

– Буду брать. Печенье не чёрствое, – ответила она, проглатывая остатки печенья.

– Ну, вот и ладно. – успокоился Иван.

Он обслужил ещё нескольких покупателей, пока не кончилась очередь, и сел на табурет.

Из избы зашёл Степан.

– Тятя, иди, кушай, – обратился он к отцу. – А я побуду здесь.

– Ты, уже поел? – спросил Иван у сына.

– Да, – ответил Шапкин-младший, и сел рядом с отцом.

– Чем мать занимается? – опять задал вопрос Шапкин-старший.

– Пила чай, разговаривала с Совиными, – удобнее располагаясь на стуле, произнёс Степан.

– Если она поела, я её отправлю сюда, – заверил сына отец, и вышел на улицу курить.

Покурив, он, проходя через Лавку, повторил Степану:

– Сейчас я её отправлю, – и скрылся в дверном проёме.

– Зайдя в гостиную, он учуял приятный запах ухи. На столе стояла супница, видимо с ухой, стопка тарелок, сковорода с рыбой и лежали столовые приборы. С краю стоял самовар. На самом верху самовара, находился заварной чайничек, накрытый толстой тряпкой, что бы тепло сохранялось как можно дольше. Обед, уже заканчивался, и присутствующие пили чай.

– Здравствуйте, кого не видел! – Шапкин посмотрел на Совиных, и пододвинулся к столу.

– Здравствуйте, Иван Фёдорович! – ответила Совина, и отпила чай из блюдца.

– Здравствуй, Фёдорыч! – поздоровался Митрофан Петрович, и поинтересовался: – Что, народу сегодня много, суббота, конец недели?

– Больше, чем в начале недели. Тем более, на носу праздники, берут много и впрок, – ответил Иван, и стал ждать, когда жена нальёт ему из супницы уху.

– Да, скоро Рождество, – сожалея, что быстро летит время, произнёс Совин.

– Даша, а где ты раздобыла рыбу? Небось, Петрович дал? – спросил Иван Фёдорович жену, ставящую перед ним тарелку с ухой.

– Митрофан Петрович угостил. Рыба была засолена, но я вымочила её в воде и сварила. – ответила ему Дарья Степановна, и села допивать свой чай.

– Попьёшь чай, сходи в Лавку, а то Стёпка там один, – попросил Иван.

– Хорошо, – отозвалась Шапкина.

– Митрофан Петрович, ты завтра поедешь со мной в Енисейск? – спросил Иван Фёдорович у Совина, хлебая уху.

– Конечно, какой может об этом идти разговор. Распоряжайся мной, как тебе удобно, – оживился Петрович.

– Тогда, завтра утром и поедем, – произнёс Шапкин, наливая чай.

Митрофану Петровичу было не ловко, из-за того, что он жил у Шапкина. Он чувствовал себя не в своей тарелке, поэтому старался выполнять любую работу, делать всё, о чём его попросят. Совин с радостью брался за всё, лишь бы не расстраивать Ивана. Вот и на этот раз, он был рад тому, что поедет в город. Он нужен, значит он «вылезет из шкуры», чтобы быть полезным.

– Вдвоём поедем? – спросил Петрович.

– Нет, с нами Стёпка будет, может ещё кто поедет? Вечером спрошу у мужиков, – ответил Иван Фёдорович.

– Понятно. Пойду, покормлю кроликов, – с этими словами он поднялся и стал одеваться.

Даша убрала не нужное, и отправилась в Лавку, помогать сыну. Акулина Ивановна пошла к себе в комнату. Иван остался за столом один. Допив чай, он достал из кармана папиросу, и вышел на крыльцо.

Вечером, как и договаривались, у Ивана, собрались мужики. Последним пришёл Амосов

– Извини, что задержался. Средняя дочка заболела, – снимая тулуп, проговорил он, обращаясь к Шапкину.

– Да, не извиняйся ты. Дети – это святое! Мы и живём ради них, Иван Фёдорович легонько хлопнул Амосова по спине. – Проходи к столу, сейчас начнём.

Иван оглядел присутствующих: кто-то курил, кто-то пил чай, кто-то просто сидел, но все были готовы его слушать. И он начал:

– Мы собираемся не в первый раз. Нас не сильно много, но у нас одна цель. Эта цель – уйти от сюда. Чтобы эта мечта исполнилась, я и собрал вас. Напоминаю ещё раз, кто поедет за покупками, покупайте самое необходимое, продавайте, всё что нам не пригодится. А теперь, я хочу выслушать вас: что продали, что купили, – Шапкин сел и приготовился слушать.

– Я, не много, опоздал, и, чтобы сгладить это, позвольте мне сказать, – попросил мужиков, и обвёл их взглядом, Амосов.

– Пусть говорит, – разрешая, ответил за всех Рукосуев-старший.

– Я не возражаю, если нет тех, кто против, – закуривая, сказал Иван.

– Говори, – ещё раз, повторил Рукосуев-старший.

– Корову я продал. Купил коня, сани и ещё всякой мелочи, которая нам понадобится. Ребёнок заболел, а молока нет. Что делать – не знаю? – виновато опустив голову, сел Амосов.

– Чай, не в лесу живёшь. С этим тебе поможем, – заверил Демьяна Шапкин.

За столом пронёсся одобрительный гул.

– Почему сразу не сказал? – спросил Барсуков, глядя на Демьяна.

– Она, только сегодня захворала, – пытался отговориться Амосов.

– Потом, останься, – Иван Фёдорович посмотрел на Демьяна, и, обращаясь к мужикам, спросил: – Кто ещё хочет высказаться о купле – продаже имущества?

– Давай, я, – сказал Дрозд.

– Слушаем тебя, Иван Дмитриевич, – промолвил Шапкин.

– Я, только кур на мясо забил. С остальным не знаю, что делать? Поросёнка жалко продавать, и забивать жалко. Коровы у меня нет, за, то есть лошадь с санями. Вторую не куплю из-за отсутствия денег, вернее деньги есть, но ещё на одну кобылу не хватит Больше-то, у меня ничего нет, – закончил Дрозд.

– Это моя вина. Я не сказал, кто каких животных возьмёт. У меня нет под рукой записей, поэтому, ещё раз скажите, у кого что имеется, я имею в виду скотину, – решил Иван.

– У меня корова и поросёнок, про лошадей я не говорю, – начал первым, Рукосуев-старший.

– Подожди не много, Андрей Лукич, – остановил Рукосуева Шапкин, и обратился к Дрозду: – У тебя поросёнок хряк или свиноматка?

– Хрячок, кастрировать, ещё не успел, – отозвался Иван Дмитриевич.

– А у тебя? – спросил Иван Рукосуева.

– У меня свиноматка, – ответил Андрей.

– Вот и хорошо. Возьмём с собой хрячка Ивана Дмитриевича и свиноматку Рукосуева. Остальным, у кого есть поросята, придётся их продать или резать на мясо. Я понимаю, что жалко, но это необходимо, – поставил всех собравшихся перед фактом, Шапкин.

В этот вечер, мужики решали вопросы допоздна. Они внимательно слушали Ивана Фёдоровича. Он отдельно, каждому объяснил, что нужно продать, что нужно купить. Решили собраться через две недели у Ивана. Выяснилось, что братья Рукосуевы, то же едут в Енисейск. Шапкин и братья договорились, что поедут вместе. После этого все разошлись по домам, остался, только Амосов.

– Демьян, подожди не много, я – сейчас, обратился к Амосову Шапкин, и быстро удаляясь, скрылся за дверью. Через какое-то время он вернулся, с баночкой мёда и бумажным кульком. Митрофан Петрович, шедший сзади, нёс крынку с молоком.

– Это молоко козье. Бабка, только что, подоила козу, так, что молоко свежее, можешь давать доченьке, без опаски, – с добротой в голосе, сказал Совин.

– Большое спасибо! – не ожидавший такого Амосов, растерянно смотрел то на Ивана, то на Петровича.

– В кулёчке сбор из трав. Акулина Ивановна передала. Она сама эти травы собирала. В стакане заварить три ложки. Стакан с настоем выпивать в течении дня. А в этой баночке мёд, ты знаешь, что с ним делать. Всё это дали Совины, так что, их благодари, – объяснил Шапкин и сел за стол.

– Ещё раз, большое спасибо! Передайте благодарность и Акулине Ивановне! – Амосов посмотрел на Совина.

– Ты всё один не унесёшь. Я помогу тебе, – сказал Митрофан Петрович, и стал одеваться.

– Дай Бог, здоровья твоей дочери, – пожелал, прощаясь Иван.

– Спасибо! До свидания! – попрощался Демьян и вышел на улицу, вслед за Петровичем.

– До свидания! – ответил Шапкин, оставаясь один в комнате.

Иван Фёдорович налил в чашку кипятка из самовара, долил из заварного чайника, и, откусывая сахар, принялся пить чай. Завтра, нужно было, рано вставать. Они собрались ехать в Енисейск, кое-что прикупить. Дорога в обе стороны, займёт дня три. Реки, уже сковало льдом, так что ехать можно смело.

Думая о предстоящей дороге, Иван допил чай, поднялся со стула, и отправился на улицу, покурить перед сном. На крыльце он быстро закрутил «самокрутку», подкурил, и начал думать о житье в лесу. Он догадывался, с какими трудностями им придётся столкнуться, и сделал для себя вывод, что в тайге нужно будет держаться друг за друга, поддерживать друг друга, в общем – быть одной семьёй. Думая об этом, он смотрел на звёздное небо, на реку, которая поло льдом, несла свои воды к могучему Енисею. Взгляд его, незаметно перешёл на дворовые постройки: на большой сарай, на баню, на навес, на беседку. Ему было жалко их бросать, но что поделаешь, он сам выбрал свой путь. Теперь ему нельзя отступать назад – за ним были людские судьбы.

Самокрутка стала обжигать пальцы, он выбросил её, окинул с тоской взгляд на свой двор, и не дожидаясь Совина, отправился спать.

Глава девятая

Утром Шапкин поднялся очень рано. Он посмотрел на часы, оделся и пошёл ставить самовар. Иван разжёг его, одел шапку, накинул тулуп и вышел на улицу покурить. Делать самокрутку было лень, поэтому, он достал из пачки папиросу и закурил. «Пусть Стёпка ещё не много поспит. Закипит самовар, тогда и разбужу», думал Иван Фёдорович, затягиваясь дымом от папиросы. Когда Иван зашёл в избу, Совин уже был на ногах. Он хлопотал у самовара, заваривая свежий чай.

– Ты, уже встал? – удивился Шапкин.

– Да. Не сплю уже давно. «Старость – не радость», – улыбаясь своей шутке, ответил Митрофан Петрович.

– Командуй тут, а я пойду, разбужу Степана, – сказал Иван, и вышел из комнаты.

Через какое-то время, в комнате появились Шапкины. Заспанный Степан сел к столу, он часто зевал, был мрачен и не разговорчив.

Позавтракав, они втроём, одев шапки, тулупы и валенки вышли из избы.

– Поедем на одних санях. Ты, – Иван обратился к сыну – Набросай побольше сена в сани, а мы с Петровичем, запряжём лошадь.

– За Рукосуевыми заедем, или будем их ждать на дороге? – спросил, помогая Ивану запрягать лошадь, Совин.

– Скорее всего, поедим к ним. Если они ещё не собрались, то можно погреться в избе, а за одно и их поторопить, – ответил Шапкин.

– Да, зябко на улице, – Петрович поёжился от холода, и добавил, обращаясь к Степану, – Хватит сена, Стёпа, разошёлся, а то лошади будет тяжело.

Иван вывел лошадь с санями за ограду, закрыл ворота и прыгнул в сани, где уже сидели Совин со Степаном. Дорога до дома Андрея Лукича, заняла минут десять. Как и предполагал Шапкин, братья ещё не были готовы.

– Петрович, Степан, идите, погрейтесь в избе, – крикнул Иван Фёдорович, а сам направился к лошади Андрея, заметив, что там находится Рукосуев.

– Ты, Стёпа иди, погрейся, а мне и здесь, под сеном тепло, – обратился Петрович к Шапкину-младшему. – Дорога длинная, ещё успеешь насидеться в санях.

Степана уговаривать не надо. Услышав голос отца, он и так пошёл в избу.

– Ну, что у вас? – подходя к саням, спросил Иван у Андрея.

– Всё в порядке, Иван Фёдорович. С нами, ещё, поедет Дрозд, то же будет что-то покупать, – ответил Рукосуев.

– Это хорошо. А где Пётр? – поинтересовался Шапкин.

– Этот заполошный, собирает еду в дорогу, – сказал Андрей Лукич, и взял лошадь под уздцы, выводя её на обочину дороги.

– Привет, Иван Дмитриевич, – поздоровался Иван с учителем. – А я тебя, сразу и не приметил.

– Здравствуйте, Иван Фёдорович! Темно, вот и не заметили, – пожал, протянутую ему руку, учитель.

– Ты же, давеча вечером ничего не сказал, что поедешь, вот я тебя за Петра и принял, – объяснил свою промашку Шапкин.

– Вчера, поздно вечером надумал. Ехать всё равно придётся, так лучше в кампании – веселее будет, чем одному, – как бы оправдываясь, ответил Дрозд.

– Места всем хватит. Правильно, ты сказал, лучше ехать вместе, – одобряя решение учителя, высказался Иван, и пошёл к своим саням.

На крыльце появились Пётр и Стёпка. Младший брат, зачем-то, побежал в сарай. Степан остался его ждать на крыльце. Петька выбежал из сарая и ринулся к дому. Видя всё то, Андрей не выдержал и крикнул:

– Ну, скоро ты там?

– Сейчас, ты пока воротину закрывай, – отозвался Рукосуев-младший, и шмыгнул в избу.

– А почему ты его заполошным назвал? – с улыбкой поинтересовался Шапкин у Андрея Лукича.

– Да, ну его. Предупредил, чтобы еду в дорогу с вечера собрал, а он, только утром давай собирать. Теперь бегает как заполошный, – ответил, докуривая, Андрей.

– Он, что, у тебя ночевал? – спросил Иван.

– Да, у меня. Что две семьи будить ни свет ни заря. – опять ответил Рукосуев.

В это время на крыльце появился Пётр. Он что-то взял у Степана, и они быстрым шагом направились к саням.

– Ну, что – поехали? – спросил Шапкин, когда Стёпка прыгнул в сани.

– Поехали. – донеслось из задних саней.

Иван ударил лошадь кнутом, и они отправились в путь.

Небо было затянуто тучами. Шёл крупный, но редкий снег. От лошадей исходил пар. Дорога до города была не близкой, поэтому, путники перекусывали, не останавливаясь на привалы. Конечно, суп с собой не возьмёшь, а яйца, зелень, хлеб, варёную картошку, сало и мясо можно. Перекусив, Иван, закуривая, спросил сына:

– Ты не замёрз?

– Нет, тятя, я буду спать, – откуда-то, из-под сена, донёсся голос Степана.

– А, ты, Петрович не замёрз? – спросил Шапкин Совина.

– Нет, мне тепло, я даже успел подремать. У меня есть бутылка самогона, если ты будешь, то и я выпью, – предложил Петрович.

– И я взял бутылку, – засмеялся Иван. – Тогда, наливай и закусить что-нибудь, достань, – улыбаясь ответил он.

Совин достал из-под сена бутылку, вылез сам, и принялся искать закуску.

– Посмотри рядом со Стёпкой, он последний ел, – подсказал ему Шапкин.

Митрофан Петрович стал шарить в сене, рядом со Степаном, пока не наткнулся на свёрток с едой.

– Нашёл. А, вот рюмку-то я и не захватил. У тебя есть? – спросил он Ивана.

– По такому случаю, найдём, – ответил Шапкин, и достал из кармана тулупа рюмку.

Они выпили. Содержимое бутылки было холодным, поэтому, они не почувствовали крепости алкоголя. Самогон был крепок, что называется – «первач». Шапкин закусил салом с хлебом. Он почувствовал, как по всему телу разливается приятное тепло, и от удовольствия, закурил папиросу.

– А задние, интересно, будут пить? Как ты думаешь? – спросил он Совина.

– Ты, Иван Фёдорович, лучше спроси у них самих, – ответил Петрович, очищая варёную картошку.

– Возьми поводья, а я сейчас, – с этими словами он спрыгнул в снег.

Задние сани чуть сбавили ход, подобрали Шапкина, и снова догнали передних.

– У нас есть самогон, а у вас? – спросил Иван, загадочно улыбаясь.

– А у нас, тоже есть! – ответил радостно и с улыбкой, Пётр. – Мы, уже, половину бутыли выпили, – похвастался он, и показал бутыль Шапкину.

– По тебе видно, что ты уже, выпил, – заметил Иван.

– Ты будешь, Иван Фёдорович? – спросил, жующий сало, Андрей.

– Наливай, лишний раз не откажусь. – промолвил Шапкин.

Младший Рукосуев налил в рюмку и подал Ивану.

– Ты, Иван Фёдорович, возьми что-нибудь, закуси, – предложил он.

Иван отломил не много хлеба, взял яйцо и выпил содержимое рюмки. Самогон, Шапкин занюхал хлебом, и очищая яйцо от скорлупы, попросил:

– Вы мне учителя не спаивайте, да и сами нужны будете завтра с трезвыми головами. Я смотрю, у вас дюже большая бутыль.

– Да мы не много. Учитель, вон спит под соломой. Завтра пить не будем, сами с понятием, а с другой стороны, что ещё делать в дороге, как ни пить. – тихо сказал Рукосуев-старший, зарываясь в солому.

– Ладно, много не пейте. Где-то, через пару часов, сделаем привал – пусть лошади отдохнут, – предупредил братьев Иван.

– Будем знать. А насчёт самогона не беспокойся – много не будем, – успокоил Шапкина Андрей.

Иван, ещё не много поговорил со старшим братом, покурил, и крикнул в сторону впереди едущих саней:

– Петрович! Притормози не много, я перескочу.

Первые сани не останавливались. Видя это, он, ещё раз крикнул:

– Петрович! Ты меня слышишь? Притормози.

Лошадь, тащившая первые сани, остановилась.

– Не забудь – через два часа сделаем привал, – напомнил Андрею Шапкин и побежал к своим саням.

– Не забуду, – ответил Андрей, в след удаляющейся фигуре Ивана.

Примерно, через два часа сделали остановку. Лошади должны были отдохнуть и поесть.

– Сколько мы будем стоять? – спросил у Шапкина Петрович.

– Где-то, около часа, – отозвался Иван, и стал доставать из-под снега, сучья для костра.

Степан занимался лошадью, как Пётр Рукосуев. Совин взял пучок соломы, и пошёл к тому месту, куда кидали дрова Андрей и Иван. Он положил на снег солому, сверху бересту и мелкие сучья. Петрович выбирал, чтобы дрова были сухие, а то огонь займётся – сгорит солома и береста, а толку не будет.

– Дайте спички – я курить буду, – обратился ко всем Совин.

Все, кто его услышал, обернулись, зная, что он не курит.

– На тебя, что так самогонка подействовала? – спросил Иван Фёдорович у Митрофана.

– Да шучу я. Хочу развести костёр, вот и спросил спички, – довольно улыбаясь, что произвёл впечатление, ответил Петрович.

– Лови, – крикнул, стоявший ближе всех Андрей, и кинул спички в сторону Совина.

Расстояние между ними было не большое, но порыв ветра, не позволил спичкам лететь точно. Петрович, падая в снег, всё-таки поймал коробок. Все, кто это видел, засмеялись.

– Ты, что, Митрофан Петрович, так кинулся, никак грибы нашёл? Вроде, уже поздно – снег выпал, – смеясь, шутил Рукосуев-старший.

– Нет, это так на него самогонка подействовала. Ходит, падает на ровном месте. Напился, так веди себя тихо, – подлил масла в огнь, не переставая смеяться, Иван.

– Я спички ловил, – оправдывался, вставая и отряхиваясь от снега, Петрович.

Он смеялся вместе со всеми. Отряхнув тулуп, Совин принялся разводить костёр. Тут большого ума не надо, от спички загорелась солома, и огонь начал поглощать сучья. Послышался треск горящих дров, значит, костёр, уже не погаснет. С чувством выполненного долга, Митрофан сел на брёвнышко, которое принесли Иван с Андреем. Пётр и Степан, покормив лошадей, тоже присоединились к нему. Они принесли из саней самогон и еду. Учитель с охапкой хвороста, которую он положил около костра, тоже сел. Последними подошли Шапкин и Рукосуев-старший. Андрей погрел руки над огнём, и спросил Ивана:

– Сколько по времени, будем в Енисейске?

– Я, думаю, управимся за один день, – ответил Иван, нарезая хлеб и лук.

– А клетки для скотины, где брать будем? – задал вопрос Пётр, обращаясь к Ивану.

– На месте купим. Нам деньги не нужны, – с этими словами Шапкин налил в рюмку самогон.

– В детстве, мы на костре жарили сало. Оно нанизывалось на ветку и держалось над огнём. Сало становилось тёмным, с него капал горячий жир. Поджаренное, оно ложилось на хлеб, и уплеталось нами, в большом количестве, – обращаясь, в основном к Степану, рассказывал Совин.

– Хватит, Митрофан Петрович, говорить, лучше возьми – выпей, – протянул рюмку Шапкин.

Совин взял рюмку, выпил и потянулся к свёртку с едой. Самогон пили все, кроме Степана. Последним был Иван. Он выпил, занюхал хлебом и прожёвывая мясо, спросил у учителя:

– Ну, ладно мы, а ты-то зачем с нами в тайгу едешь? Твоя профессия при любой власти нужна.

– Почему-то, мне не хочется жить с такой властью. Я на них насмотрелся – что на «белых», что на «красных». Лучше, я в тайге буду жить, детишек ваших обучать, может от меня, ещё какая польза будет, – жуя, ответил Дрозд.

– Эта война, никого равнодушным не оставила, – наливая содержимое бутылки, сделал заключение Шапкин.

– Все бегут от такой власти. Вон, в соседнем селе, куда-то подевались шесть семей, – вмешался в разговор, Пётр Лукич.

– А ты, откуда знаешь? – поинтересовался старший брат, крутя ветку с салом над огнём.

– Я, давеча, туда за пшеницей ездил, а на обратном пути зашёл в Лавку. Разговорились с лавочником, он мне и рассказал об этом.

– Ты, случайно не сказал о наших планах? – спросил Иван.

– Как ты говорил, Иван Фёдорович, молчать об этом, я и не рассказал, – заверил Ивана Рукосуев-младший.

– Молодец! – похвалил его Шапкин, насаживая сало на ветку.

Совин, что-то рассказывал Степану, Рукосуевы и Иван Фёдорович, жарили на огне сало, учитель сидел на бревне и думал о своём. Если бы не война, то казалось, что идёт мирная жизнь.

– Ну, ладно. Мы наелись, лошади поели, пора и в путь, – вставая со своего места, обратился ко всем Шапкин.

Пётр и Степан стали собирать в сумки еду, Петрович начал засыпать снегом костёр, а остальные пошли к саням. Вскоре, все уселись по своим местам и двинулись в город.

Глава десятая

– Вон, уже Енисей виден. Сейчас будем перебираться на ту сторону реки, – сказал всем, кто был в санях, Иван.

– Тятя, езжай по санному следу, – дал совет Шапкин-младший.

– Не надо меня учить, – ответил сыну, Иван Фёдорович, и спрыгнул с саней.

– Ты, отцу не подсказывай, он сам знает, что делать, – пожурил Степана Совин.

Передняя лошадь, заметно сбавила ход. Иван крикнул Рукосуеву-старшему:

– Сейчас поедем через Енисей, будь осторожен!

– Понял, – коротко ответил Андрей, и слез с саней.

– Пусть твои, тоже слезут, – посоветовал Андрею Шапкин, и обратился к сыну. – А ты, что сидишь? Ждешь особого приглашения?

Степан соскочил с саней, и пошёл пешком, догоняя Петровича, который давно шёл пешком, рядом с лошадью. Рукосуев-младший и Дрозд, тоже вылезли из саней, и шли за ними. Все передвигались не разговаривая. Чувствовалось внутреннее напряжение. Около берега были торосы, однако, ближе к середине реки, появилась полынья, покрытая льдом. Санный след кончился, видимо, ветер сделал своё дело, оставив после себя чистый лёд. Лошади скользили, возничим приходилось идти медленно, держа их под уздцы близко к морде. Лёд под ногами не прогибался, и это, уже было плюсом. Путники ориентировались на берег, лежавший в дали.

– Самое гиблое место, – весь на нервах, обратился, не известно к кому, Иван.

Совин это понимал:

– Всё нормально, Иван Фёдорович. Лёд не проминается, потихоньку дойдём.

– Дойти-то дойдём, не сомневаюсь, но я от пота, уже мокрый, – предположил и пожаловался Шапкин.

Погода, значительно ухудшилась. Дул сильный ветер со снегом. На открытом пространстве, он пытался свалить с ног путников, а ещё, темнело – наступил вечер. В сумерках добрались до торосов.

– Здесь, уже не провалимся, – обрадованно сказал Иван, обращаясь к Совину.

– Да, и берег близко, ещё не много и будет город, – ответил, успокаивающе, Петрович.

– У меня с души, будто камень свалился, – всё ещё обрадованно, говорил Шапкин.

Степан шёл молча, он слушал, что говорят старшие. Задние сани догнали передних, и поравнявшись, Андрей спросил у Ивана:

– Что, Иван Фёдорович, боязно было?

Шапкин посмотрел в сторону Рукосуевских саней. На самом краю, сзади, сидели учитель и Рукосуев-младший, и о чём-то тихо разговаривали.

– Можно подумать, ты не боялся пересекать Енисей, в словах Ивана проскочила обида.

– Иван Фёдорович, я не хотел тебя обидеть, – извиняясь, сказал Андрей Лукич.

– Ладно, ты прощён, – улыбаясь, ответил Шапкин, и добавил: – Я смотрю, у тебя товарищи не бояться, что лёд провалится, – при этом он кивнул на сидящих в санях.

– Лёд толстый, и идём уже по торосам, да и берег рядом, – высказался в их защиту Рукосуев-старший.

– Садитесь в сани, – обратился Иван к Совину и сыну, прыгнул на сено, и убедившись, что все на месте, хлестнул кобылу.

Действительно, берег был совсем рядом, бояться было не чего, да и нужно поторапливаться – до города рукой подать, но туда, ещё нужно добраться. Ехать придётся по темноте, так как окончательно стемнело, но все были довольны – они прошли по льду через Енисей.

В Енисейск прибыли глубоким вечером. Остановились, как и большинство приезжих, на постоялом дворе. Шапкины и Рукосуевы распрягали и кормили лошадей, а Петрович и Дрозд отправились занимать комнаты. Когда Иван с сыном и братья Рукосуевы управились с лошадьми, они зашли внутрь здания, в котором располагался постоялый двор. Здесь не делали ремонт очень давно – стены были не крашены, кое-где отвалилась штукатурка, пол и лестница сильно скрипели, поломанные стёкла в рамах не вытаскивались, а поверх них вставлялись другие, на дверях, вокруг ручек, имелись тёмные пятна от грязных рук. Радовало то, что здесь всегда были в наличии комнаты, было тепло, и всё это стоило не дорого. В холле находилось много народу, многие курили, поэтому, дым стоял «коромыслом».

– Наши уже взяли ключи, – не останавливаясь, предупредил Иван хозяина заведения.

– Сколько вас будет? – спросил он у Шапкина.

– Шестеро, – ответил Иван, и стал подниматься по скрипучей лестнице.

– Да, проходите. Ваша комната номер семнадцать, – дал «добро», хозяин постоялого двора.

Добравшись до комнаты, Андрей распахнул дверь. Комната была рассчитана на восемь человек, во всяком случае, стояло восемь кроватей. Ни чего лишнего не имелось. Вешалка около двери, стол посередине и стулья. Ещё висело зеркало, заляпанное руками. Шапкины и братья Рукосуевы стали снимать с себя шапки и тулупы.

– Сейчас поедим, допьём, что осталось и спать, – распорядился Иван Фёдорович. – Завтра будет напряжённый день, и разбужу всех рано.

Петрович и Дрозд, уже положили на стол остатки пищи и не допитый самогон. Путники сели за стол, и начали уплетать всё, что было на столе.

– Деньги кладите под подушку, или держите их при себе, порекомендовал Шапкин, разливая спиртное по стаканам.

– Ты с нами, как с маленькими детьми. Чай не первый раз, знаем, – улыбнулся Андрей Лукич, и залпом выпил содержимое стакана.

– Я, просто, предупреждаю. Мало ли, – отозвался Иван, закуривая после выпитого стакана.

Еда и тепло сделали своё дело. Наших путников, начало клонить ко сну. Сначала Степан и Совин отправились спать, затем учитель, потом братья Рукосуевы и Иван. Все легли не раздеваясь, последним, проверив всё, в том числе и деньги, улёгся Шапкин.

Утром, Андрей Лукич, проснулся от того, что кто-то, его толкал в бок. Он открыл глаза и увидел перед собой лицо Ивана Фёдоровича.

– Вставай, Андрей Лукич, поднимай Петра, – будил его Шапкин.

– Куда ты так рано будишь, Иван Фёдорович? На улице, ещё темно, – спросил Рукосуев-младший, зевая.

– Сейчас перекусим и двинемся на базар. За это время рассветёт, – ответил Иван, закуривая папиросу.

От их разговора проснулся Совин. Митрофан Петрович, потягиваясь, сел на кровать. Было слышно, как он дышит.

– Иван правильно говорит, нечего разлёживаться, ещё лошадей запрягать. Пока туда-сюда, глядишь и рассветёт, – сонным голосом, проговорил он, вставая с кровати.

Последним будили Степана. Ему дали поспать дольше других. Он сидел на своей койке и с закрытыми глазами зевал, всё-таки, сказывался вчерашний ранний подъём. Позавтракав на скорую руку, Шапкин, Совин и Рукосуев-старший, пошли запрягать лошадей. Поев, остальные путники спустились вниз.

– Возьмите ключи, возможно, что мы ещё придём, обратился Пётр к хозяину постоялого двора.

– Приходите, всегда рад, – ответил хозяин, вешая ключ и улыбаясь.

Втроём, они вышли на улицу. Было прохладно. После вчерашней непогоды, день обещал быть без облачным, но в то же время морозным. Лошади стояли запряжёнными, Иван Фёдорович и Андрей курили, Петрович залез под сено и дремал.

– Перекусили? – спросил у подошедших Иван.

– Да, доели всё что было, ключи от комнаты, отдали хозяину, – ответил за всех Дрозд, садясь в сани.

– Ну, тогда, поехали на базар, там и поесть возьмём, – сказал Шапкин, усаживаясь по удобнее.

Светало. Как всегда зимой, в это время, морозец усилился. Иван и Андрей ударили лошадей вожжами и отправились на базар.

Глава одиннадцатая

На базаре было видимо-невидимо людей. Народ заходил в Лавки, толпился возле продающих, норовил купить товар быстрее и хорошего качества. Здесь-же, бегали чумазые мальчишки с кипами свежих газет, торговки пирожками, стоящие у стен, чтобы не мешать, зазывали своим голосом, нахваливая товар.

– Разойдись! Дай дорогу! – кричал, надрываясь Иван, притормаживая лошадь, которая и так, медленно шла от людского столпотворения.

Лошадь Андрея Лукича не отставала. Перед одной из Лавок, Андрей крикнул Шапкину-старшему:

– Иван Фёдорович, остановись здесь, тут продают клетки для животных.

Когда лошади остановились, Шапкин, вылезая из саней, спросил у Рукосуева-старшего:

– Ну, что, Андрей Лукич, пойдём, посмотрим, что за клетки, а вы будьте здесь, никуда не расходитесь, – сказал он остальным.

Их не было минут десять. Выйдя на улицу, они долго о чём-то разговаривали, потом к саням подошёл Андрей и сказал:

– Мы посмотрели клетки и решили их брать. Степан, пусть останется, а остальные за мной – носить их в сани.

Пока Рукосуев говорил, Иван скрылся за дверями Лавки. Пётр, Совин и учитель, слезли с саней и отправились вслед за Андреем, который зашёл внутрь.

Клетки представляли собой, деревянные пол и потолок, а между ними, тоже деревянные бруски, расположенные горизонтально. Все клетки были разных размеров. В некоторых, в полу имелись отверстия, у некоторых была забита фанерой задняя стенка, а некоторые имели, лишь решетчатый вход, стенки были глухими, с пробитыми отверстиями.

Составив их на одни сани, Иван сказал:

– Теперь надо купить лошадей и сани, а потом всё остальное.

– Да, – согласился с ним учитель. – По торосам с этой поклажей далеко не уедешь. Клетки будут валиться из саней, да и лошади нам нужны.

– Сейчас, поедем в ряды, где продаются лошади. Я знаю, как туда быстро попасть, – предложил Пётр.

– Чего, тогда стоим? Поехали! – сказал, глядя на всю кампанию, Шапкин, и сел в сани.

Благодаря Рукосуеву-младшему, доехали до места быстро. Путники направились в ряды, где продавалась скотина.

– Я в этом ничего не смыслю – может мне пойти в Лавках что-нибудь посмотреть? – предложил Дрозд, обращаясь к Ивану Фёдоровичу.

– Иди, смотри, покупай, – ответил Иван

– Может и мне в Лавках что-нибудь купить? Я, тоже в этом деле ничего не понимаю, – спросил Совин у Шапкина.

– Иди и ты, Петрович. Людей, чтобы, купить лошадей хватает – это не клетки таскать, – дал «добро» Иван.

Степан остался с лошадьми, остальные разошлись кто куда. Примерно, через полчаса, первым появился Митрофан Петрович.

– Вот, снасти купил для рыбной ловли. Пригодятся, – как бы оправдываясь, сказал он Шапкину-младшему. Степан кивнул головой, соглашаясь с Совиным. Следом за Петровичем пришли Рукосуевы и Иван. Они вели трёх лошадей с санями, а Шапкин нёс, ещё какой-то свёрток.

– Накормим лошадей и перекусим сами, – обратился он к сыну и протянул ему свёрток.

Степан дал сена лошадям и усевшись в сани, развернул свёрток. Там были, ещё тёплые, пирожки.

– Тятя, с чем они? – спросил он у отца.

– Вроде, с картошкой, – ответил Иван, и выкинул остаток папиросы.

– Да-ка, и мне один, – протянул руку к пирожкам Петрович.

– Да, вы не спрашивайте – берите, пододвигая свёрток с пирожками к Совину, сказал Стёпа.

Шапкин-старший, вытащил из кармана часы и поглядел на время.

– Где этот учитель? – задался вопросом Иван Фёдорович. – Ещё надо овец посмотреть, – продолжил он.

– Товар, наверное, разглядывает, – предположил Андрей, бросая на снег потухшую папиросу.

Через несколько минут, появился Дрозд. Он нёс два свёртка. Один он нёс в руке. Было ясно, что он несёт книги – свёрток был квадратным. Второй он держал подмышкой другой руки, видно, что там были не книги, а что-то мягкое.

– Что купил, Иван Дмитриевич? – поинтересовался Шапкин.

– Тут книги, которые нам будут нужны, – учитель потряс рукой. – А тут, верёвки и шнуры, – он кивнул на свёрток подмышкой.

– Ладно, с этим позже разберёмся, а сейчас садись, где тебе удобнее – поедем овец покупать, – с этими словами Иван вскочил в сани, и они пошли вперёд, к рядам, где продавались овцы.

Прошёл не большой промежуток времени, прежде чем, Иван Фёдорович и Андрей Лукич вернулись с овцами. Шапкин вёл двух овец, а Андрей – барашка. Животных сразу рассадили по клеткам: овечек отдельно от барана. Рукосуев-старший, зачем-то, вернулся к рядам, и появился, неся на плече мешок:

– Здесь овёс, – пояснил он, кидая мешок в сани.

– Ну, вот и ладно. Осталось купить козлика, а потом разойдёмся по Лавкам, и каждый купит, что посчитает нужным, – обрадованно сказал Шапкин, и потёр от удовольствия руки.

– А чё, сразу про козла не сказал? Я видел хороший экземпляр. Идём, Иван Фёдорович, покажу, – с этими словами, Андрей поспешил к торговым рядам.

– Моя вина, – оправдываясь, Иван пошагал за Рукосуевым-старшим.

Минут через пятнадцать, они вернулись, ведя за собой на верёвке, упитанного козла.

– Вот, смотрите какой красавец – сам выбирал, – похвастался Андрей.

– Высокий, откормленный, – радовался за выбор брата Пётр.

Все одобрили козла, которого Шапкин, тут же посадил в клетку.

– Ну, а теперь, пройдёмся по Лавкам, но с начала надо решить, кто останется с лошадьми, – предложил Андрей Лукич.

– Я, вроде, всё купил, могу остаться, – не громко произнёс учитель, усаживаясь на каркас саней.

– Кто придёт первым, пусть поменяет Ивана Дмитриевича, пускай, тоже по Лавкам да по рядам походит, – распорядился Шапкин на правах старшего.

– Понятно, – за всех ответил Совин, не торопливо двинулся к торговым рядам с товаром.

Петрович, сделав покупки, поменял Дрозда, оставшись с лошадьми. Следом пришли братья Рукосуевы. Дольше всех не было Шапкиных, но вот и они появились, неся свёртки с покупками. Пётр, Иван и Андрей закурили.

– Дождёмся учителя, торопиться нам не куда, хотя я думал, что сегодня домой поедем, – затягиваясь дымом от папиросы, проговорил Иван.

– В сарае, на постоялом дворе, распределим клетки по саням, распряжём лошадей, накормим всю скотину. Ты, Иван Фёдорович, прав: торопиться нам не куда, – высказался Пётр Рукосуев.

День медленно перевалил за экватор. Погода стояла очень хорошая, если бы не календарь, можно было подумать, что наступила весна. Солнце светило и грело по-весеннему. Снег искрился и слепил глаза. Кое-где, где не было тени, на крышах даже таяло, и образовались сосульки. Лошади, жуя сено, грелись на солнце, животные в клетках затихли им, тоже было тепло. Люди, находившиеся в санях, пригрелись: Совин и Шапкин-младший дремали, невзирая на стоящий шум. Андрей, докурив папиросу, сел на сани сбоку и стал ждать возвращения Ивана Дмитриевича. Рядом сел Шапкин-старший, они с Рукосуевым стали о чём-то болтать. Последним из этой троицы, залез в сани Пётр.

– А вон, и учитель идёт, – кивнул в сторону Дрозда Андрей Лукич.

– Сейчас поедем, – с этими словами, Иван Фёдорович принялся толкать сына и Петровича.

На постоялый двор приехали без проблем: быстро и весело. Всю дорогу Петрович травил байки. У него это хорошо получалось. Степан заливался от смеха, а Иван улыбался, сидя спиной к рассказчику. Сзади к саням, была привязана другая лошадь, она везла пустые клетки, рыболовные и охотничьи принадлежности. К саням Андрея Лукича, тоже была привязана лошадь, она тащила клетки с овцами. Вместе с Андреем сидел Дрозд. Было видно, что они о чём-то разговаривают. Замыкающим ехал Рукосуев-младший. Его сани были пустыми, только не много накидано сено, чтобы удобнее было сидеть. Приехав, Шапкин-старший, Рукосуевы и Дрозд, стали рассовывать клетки по саням, предварительно распрягли и накормили животных. Петрович со Степаном пошли брать ключи от комнаты и накрывать на стол. Закончив с клетками, Иван и Рукосуевы закурили. Учитель, так как был не курящим, принялся листать книгу, купленную сегодня в Лавке.

– Ну, что, пойдёмте, – обратился к мужикам Иван. – Поедим и надо, пораньше спать лечь, – он выбросил потухшую папиросу, сплюнул и встал с саней.

– Пойдём, – ответил Андрей и, тоже встал с саней.

Дрозд закрыл книгу, и обращаясь к Шапкину спросил:

– Я возьму книжку с собой, полистаю, а будет возможность и почитаю.

– Конечно бери. Бери, что считаешь нужным, – ответил ему Иван, и взяв рукавицы, направился к выходу.

Все последовали за ним.

Они поселились в том же номере, в котором останавливались первый раз. Пётр очень обрадовался, всё-таки знакомая обстановка. Остальным было без разницы, где проводить ночь. Путники ели минут тридцать, потом начали выходить из-за стола. До вечера каждый мог заниматься своими делами.

– Мужики! – обратился Иван. – Завтра разбужу затемно. Нужно проехать Енисей, когда будет светло, чтобы видеть след и куда ехать.

Все согласились с ним.

– Сегодня, нужно пораньше лечь спать. Дорога не близкая, – предложил Андрей, и тут же спросил у Ивана: – А ты решил, кто за кем поедет?

– На передних санях, поедем мы со Стёпкой, замыкающим будет Андрей, а с серединой сами решайте – мне всё равно, – ответил Шапкин-старший.

– Кто за кем поедет в середине – разберёмся, не столь уж важно, – сказал Дрозд, и принялся листать книгу.

На этом и порешили.

Глава двенадцатая

Прошло три дня после приезда Шапкина из Енисейска. Он и его жена Дарья, находились в Лавке. Она отпускала товар редким посетителям, он считал и перебирал, оставшийся товар. В Лавку зашла Надежда Широких. Это была женщина лет тридцати пяти, без излишеств, среднего роста, не дурна собой. Одета она была не броско, чем подчёркивала свою стройность.

– Здравствуйте, Дарья Степановна! А где Иван Фёдорович? – спросила она, не видя нагнувшегося над коробками Ивана.

– Здравствуй, Надя! – поздоровалась Даша. – Вань, тебя тут спрашивают, – обратилась она к мужу.

– Кто? – спросил Иван, не отрываясь от коробок.

– Надя Широких, – ответила Дарья.

– Здравствуйте, Надежда Семёновна! С чем пожаловали к нам? – спросил Шапкин, поднимая голову и откладывая своё занятие на «потом».

– Мне с Вами, Иван Фёдорович, поговорить надо, – на свою просьбу, Надежда ждала ответа.

– От чего же, не поговорить? Времени у нас навалом, – не подозревая о чём будет разговор, – спокойно ответил Иван, вытирая руки об тряпку. – Даша, дай мне папироску, они там, на лавке лежат, добавил он, обращаясь к жене.

– Если можно, выйдем на крыльцо, заодно там и покурите, – попросила Надежда.

– Ну, пойдём на крыльцо, – заинтересовался будущим разговором Иван.

На улице было холодно. Воздух был наполнен мелкими снежинками, которые переливались всеми цветами на солнце. Иван Фёдорович, нацепивший шапку, подкуривал, ёжась от холода.

– Выкладывай, какой у тебя ко мне разговор? – затягиваясь дымом от папиросы, он у Широких.

– Я знаю, что вы собрались уходить в тайгу. Возьмите нас с собой. Я буду работать за двоих. От кого узнала, что будете уходить, хоть пытайте – всё равно не скажу, – на одном дыхании, глядя на Ивана, выпалила Надежда.

– Пойдём в дом, – произнёс Иван, кидая недокуренную папиросу в снег.

Пройдя через Лавку, они оказались в комнате, где в своё время, Иван принимал мужиков. Из-за соседней двери доносились не громкие голоса, это о чём-то говорили Совины. Шапкин налил из самовара кипятка в чашки, разбавил его чаем из чайничка, и поставив одну чашку перед гостьей, сел на стул. Надежда, пока наливался чай, расстегнула приталенное пальто, скинула на плечи шаль и села возле стола. Иван смотрел на то, как она пьёт чай, не отводя глаз. Он испытывал к ней симпатию. Шапкин знал, что два года назад, она стала вдовой. Хорошо знал её мужа, посевы были рядом, поэтому, помогали друг другу. Поздней осенью, можно сказать в начале зимы, когда уже лежал снег, Николай Широких, решил пробежаться с ружьишком не далеко от села, вдруг будет удача – кого-нибудь подстрелит. Ружьё было старым и дало осечку, когда на Николая вышел шатун. Борьба была не равной, но, даже тут, Широких изловчился и попал ножом несколько раз в сердце. Они так и лежали – убитый медведь и тяжелораненый, истерзанный когтями, обессиливший человек. Николая нашли на следующий день охотники. Восемь дней и ночей шла борьба жизни со смертью, но на девятый день смерть оказалась сильнее. Жена дети плакали от свалившегося на них горя. Надежда оплакивала горячо любимого мужа, а дети – безвременно ушедшего отца. Вся забота о детях и работа по дому, легла на хрупкие плечи молодой женщины. Ни горе от потери мужа, ни работа, не сделали её старее. Мужчины оборачивались ей в след, оценивая её фигуру. Она это чувствовала, но на большее они рассчитывать не могли – она их держала на расстоянии, не подпускала к себе и своей душе. Иван Фёдорович всё это знал, поэтому, его несколько удивил её приход.

– Я знаю, что вы собираетесь уйти в тайгу. Вас несколько семей, и поэтому, прошу, чтобы взяли нас с собой, – отпивая из чашки, умоляюще просила, глядя прямо в глаза Ивану, Надежда.

– Сколько вас? – спросил Шапкин, ставя чашку на стол.

– Только моя семья. Трое детей и я, – уточнила женщина.

– Какую скотину держишь? – поинтересовался Иван.

– Хозяйство не большое – корова, лошадь и куры, – с готовностью ответила Надежда, понимая, что Иван спрашивает не просто так.

– Надежда Семёновна, ты хорошо подумала? Я знаю, что работы ты не боишься, но нужны-ли тебе трудности? Там, куда мы собрались, нужно будет работать не покладая рук, – закуривая и отходя к печи, спросил лавочник у Надежды.

– Да, я хорошо подумала. Так берёте или нет? – вопросом на вопрос ответила Широких.

В комнате повисла тишина. Иван Фёдорович задумался. Докурив, он сел за стол, перед Надеждой:

– Вот что: скорее всего ты поедешь с нами, но мне нужно посоветоваться с мужиками. Я этот вопрос не могу решать один, но всё сделаю для того, чтобы ты была с нами.

– Я, ещё раз Вам повторяю – буду работать за двоих, а трудностей я не боюсь, – уверяла Ивана вдова.

– Придётся продать корову, дом и телегу. Кур нужно забить на мясо, и взять с собой, только самое необходимое. Отправимся в лес в конце февраля – начале марта, – Шапкин налил кипятка из самовара. – Тебе подлить? – обратился он к Надежде.

– Нет, не нужно. Я скоро пойду, – ответила Широких и отодвинула чашку, а на её место положила свои руки.

– Вот и думай: нужно тебе это или нет, – Иван вернулся к теме разговора.

– Я, уже, для себя всё решила, – заверила Шапкина, взволнованная женщина.

– Сегодня вечером будет собрание, там всё и решится. Если тебе не трудно, зайди ко мне завтра, после обеда, я тебе всё объясню, – сказал Иван Фёдорович, обращаясь к Надежде.

– Завтра, обязательно к Вам зайду, – ответила Широких и встала из-за стола, накидывая на голову шаль.

Иван заметил красоту её светлых волос. Поправляя шаль, она выглядела ещё красивее, её пальто подчёркивало фигуру, по которой сохло всё мужское население посёлка. Ноги, хотя и обутые в валенки, бёдра сами по себе являлись красотой, и поэтому, её ноги казались, ещё красивее.

– Тогда, до завтра? – спросил Шапкин, возвращаясь в реальность.

– Ага. Провожать не надо. Я дорогу помню, подтвердила Надежда вопрос Ивана, который быстрым шагом подошёл к вешалке, чтобы одеться.

– Как прикажите, Надежда Семёновна, – ответил Иван Фёдорович, и перестал одеваться.

– До завтра! – улыбнулась Надежда Ивану и вышла из комнаты.

– До свидания! – ответил Шапкин, уже закрытым дверям.

Он прошёл к столу и опустился на табурет, думая о чём-то о своём. Через несколько минут, из своей комнаты, появился Совин.

– Кто приходил? – спросил он у Ивана, подсаживаясь к столу.

– Была Надя Широких. Знаешь такую? – поинтересовался Шапкин.

– Конечно, знаю, – утвердительно ответил Петрович. – Эх, был бы я помоложе, обязательно ухлестнул бы за ней, – почти шёпотом произнёс он, чтобы не услышала жена.

– Она приходила, просила, что бы мы её с семьёй взяли в лес, когда будем от сюда уходить, – довёл до его сведения, Шапкин.

– Взять-то можно, но как ты знаешь, у неё нет мужа, – Совин взял табурет и пересел поближе к печке.

– Женщины, как и мужчины, тоже будут работать. Конечно, они не будут выполнять мужскую работу, но то, что им придётся работать это точно, – стал защищать Надежду Иван.

– Да, уж, лежать никто не будет, – согласился с ним Петрович.

– Говорит, что трудностей не боится, готова на всё, чтобы уйти с нами, – кратко передал свой разговор с Широких, Иван Фёдорович.

– Ты старший, тебе и решать, – высказал своё мнение Совин.

– Так-то оно так, да только, надо с мужиками посоветоваться, я же не один в тайгу еду, – рассуждал Иван, подсаживаясь к тёплой печке и поближе к Петровичу.

– Сегодня все соберутся, вот ты и скажи про Надежду, – посоветовал Митрофан Петрович.

– Я, уже, об этом думал, – ответил Иван, доставая кисет с табаком. – Скажу мужикам, пусть решают, – добавил он.

Вечером, как и было оговорено, стали собираться мужики. За братьями Рукосуевыми пришёл Барсуков, следом за ним пришли Смирнов, Недогляд и Фролов, за ними подтянулись и все остальные. Они рассказывали, как идут дела, делились мнениями с Шапкиным, давали дельные советы. Про заседали, почти два часа. В конце, подвёл итог Иван:

– Всё складывается, в общем, не плохо. Вы делаете всё, что от вас зависит, но нужно продавать не много по быстрее, а так, у меня замечаний нет. И ещё, Надежду Широких знаете?

По комнате прошёл гул одобрения.

– Кто же её не знает? Конечно знаем! – высказался Недогляд.

– Так вот, она просится снами в тайгу. Решайте: брать её или нет, – закончил Шапкин и сел на лавку.

– Если сама просится – надо брать, – предложил Амосов.

– А что ты так за неё переживаешь? Это не с проста. У тебя жена молодая, и не дурна собой, – после этих слов Орлова, многие засмеялись.

– Я просто, предложил. Брать или не брать решайте, тогда сами, – оправдывался Амосов, под общий смех.

– Надька – баба видная, работящая, никогда слова дурного от неё не услышишь, пускай едет с нами, коли ей так хочется, – высказался Барсуков.

– Что, тоже, к молодухе потянуло? – спросил, закатываясь от смеха Орлов.

Барсуков выругался, и ничего не говоря, отошёл к печке, на ходу закуривая папиросу.

– Так брать или не брать? – задал вопрос, обращаясь ко всем, Шапкин.

– Брать, брать, – за всех ответил Совин.

Мужики были не против Надежды, улыбаясь, они поддержали слова Совина. Многие из них пялились на вдову, не стесняясь посторонних, заигрывали с ней, старались зажать её, вдруг она захочет иметь дело именно с ним, но на все притеснения получали отказ. Она была верна, своему умершему мужу.

– Значит, пойдёт с нами, – утвердительно решил Иван.

Он посмотрел свои записи и произнёс:

– Она будет обращаться или к Рукосуеву, или к Барсукову, или ко мне. Все согласны?

– Согласны, – ответил за всех, Амосов.

Собравшиеся, кивая головами, согласились с ним.

– Ну, вот и ладно. Следующий раз, соберёмся в первую субботу января. Хочу поздравить вас с наступающим Рождеством, – заулыбался, довольный решением, Иван Фёдорович.

Комната наполнилась одобрительными, встречными поздравлениями.

– И, тебе, Иван Фёдорович, всего самого хорошего: здоровья, долголетия. Спасибо, что поздравил с Рождеством, – громче всех говорил Рукосуев-младший.

Одеваясь, все поздравляли с приближающимся праздником. Некоторые, перед уходом, желали Шапкину, всего самого хорошего. Он, в ответ, поздравлял подходивших к нему людей. Иван был доволен вниманием к своей персоне, и от этого он, смущаясь, улыбался. После ухода мужиков, в комнате остались они с Совиным.

– Ну, вот, а ты боялся. Поедет твоя Надя с нами, – подбадривал Шапкина Митрофан Петрович.

– Во-первых: она не моя, а во-вторых: я не боялся решения – она бы так и так поехала с нами. По ней вздыхают все мужики посёлка, не исключение и те, что были здесь, – ответил, наливая из самовара остывшую воду, Иван.

Не много посидев и выпив чай, Иван пошёл на улицу, а Совин отправился к себе в комнату.

На следующий день, как и обещала, Надежда Семёновна пришла к Шапкину. Она хотела узнать точно, что решило собрание. Если её семья поедет, то она хотела бы знать, чтобы Иван посоветовал, что ей нужно делать. В Лавке находился только Иван.

– Здравствуйте, Надежда Семёновна! – завидев её, заулыбался Шапкин. – Уже пришли? – спросил он.

– Здравствуйте, Иван Фёдорович! – поздоровалась она, – Уже пришла. Хочу узнать о своей судьбе.

– Всё нормально. Твоя семья поедет с нами, – не стал тянуть с ответом Иван.

– Вы не пожалеете. Мои дети будут работать, так же, как и я, – заверила женщина.

Шапкин облокотился на прилавок, облокотилась и она, только не напротив Ивана. Прилавок был узким, это бы помешало их разговору.

– В первую очередь, надо попытаться, продать дом и корову. Если не удастся продать – корову на мясо, а дом придётся оставить, – начал Иван Фёдорович.

– С этим всё понятно, а когда кур забивать? – согласилась и задала вопрос Широких.

– Не торопись, Надежда Семёновна. Если, что-то, продастся, то деньги надо потратить на необходимые вещи. Курей, можно и сейчас забить, – объяснял Иван.

– С молоком, можно и не жить, дети не такие уж маленькие, а вот куры – это не корова, их можно и за день до отъезда забить, тем более что они несушки, выдвинула своё предположение Надежда, глядя прямо в глаза Ивана.

– Согласен с тобой, – Шапкин отвёл взгляд от лица Надежды. – У тебя и дом крепкий, и надворные постройки. За твоё подворье, можно выручить хорошие деньги, – продолжил он.

– С одним условием: если будет покупатель, – согласилась с ним женщина.

Она ему нравилась, и это, можно было понять по нему: он был скован в движениях, стеснялся как юноша, которому понравилась девочка. Она это поняла после того, как он убрал свои глаза в сторону от её лица. Надежда в душе улыбнулась: «Надо пользоваться ситуацией» – подумала она.

– Ты, Надежда Семёновна, забегай ко мне. Что не ясно будет – всё обсудим, – прервал затянувшуюся паузу Шапкин.

– Договорились, – утвердительно ответила Надежда и улыбнувшись Ивану, направилась к выходу.

Молодая женщина открыла дверь и вышла на улицу. Иван, ещё долго смотрел на то место, где минуту назад стояла Широких.

Глава тринадцатая

Рождество, а затем и Новый год, прошли в посёлке весело и широко. Всюду были пьяные, доносился смех и звук гармоней. Вечером по избам ходили ряженые, рассыпали на пол кто рис, кто овёс, а кто и пшеницу, выпрашивая у хозяев сладости, напевая при этом колядки. По поводу праздников, Иван Фёдорович поставил на стол большую бутыль с самогоном. Шапкины и Совины сидели за праздничным столом. Мужчины выпивали, женщины тоже не много выпили, дети Шапкиных пили чай со сладостями. Через некоторое время, женщины оставили за столом своих мужей, а сами уединились в комнате Акулины Ивановны. Стёпа посидел, ещё чуть-чуть за столом, и пошёл гулять на улицу, куда его звали ребята. Совин и Шапкин остались за столом одни. Иван наливал спиртное из бутыли, выпив содержимое рюмок, они вяло закусывали и вели неторопливую беседу. Дарья и Аня, дочь Шапкиных, разговаривали с Совиной о чём-то о своём, попивая горячий чай. К концу дня, Иван Фёдорович и Митрофан Петрович, изрядно захмелели. Аня, выходившая из комнаты затопить печь, спросила у матери:

– Мам, а ты тятю нашего видела?

– Нет, а что? – заволновалась Дарья Степановна. – Наверное, всю бутыль вылакали? – спросила она у дочери, вставая с табуретки.

Акулина Ивановна, тоже встала:

– Я пойду, своего в комнату отведу, – сказала она.

Открыв дверь и выйдя в большую комнату, они увидели, сидевших за столом, своих мужей.

– У тебя совесть есть? – спросила Дарья у мужа, глядя на, почти пустую бутыль.

– А ты, старый чёрт, пьёшь пока наливают? Ну-ка, пойдём спать, – не дождавшись ответа, Совина начала поднимать Петровича.

– Барышни, не ругайтесь. Через день мы будем как «огурчики», – произнёс Иван, заплетающимся языком.

Совин был на много пьянее Шапкина, хотя пили одинаково. Старость взяла своё – Митрофана, кое-как вела в комнату жена.

– Ты, тоже иди спать, олух царя небесного, – распорядилась Дарья Степановна, глядя на Ивана.

– Ладно, Петрович, до завтра, я тоже, пойду, отдохну, – произнёс Шапкин кое-как, в след опьяневшему Петровичу.

– Иди, иди, – вытолкала мужа в другую комнату Даша.

На следующий день, Совин и Шапкин «болели» от выпитого на кануне. Митрофан Петрович похмелился, вдогонку, выпил рассолу, но ему было худо. Он ушёл в свою комнату и лёг на кровать. Ивану Фёдоровичу было полегче – он, как и Совин похмелился и пошёл в Лавку, помогать жене, обслуживать посетителей. Весь день Петрович бегал на улицу, его мутило, когда наступил вечер, ему стало легче. Из комнаты он вышел, чтобы попить чаю. За столом сидел Иван и курил, сделанную трясущимися руками, «самокрутку».

– Как мне было сегодня тяжело, – пожаловался Петрович Шапкину, – Кто бы знал.

– Вроде, вчера одинаково пили. Я, конечно, болел, но не до такой степени как ты, – отозвался Иван, стряхивая пепел к печке.

– Завтра буду нормальным, – садясь к столу, заверил Совин.

– Ну, вот и ладушки, – Шапкин затушил «самокрутку», и вышел на улицу.

На следующий день, перед обедом, пришла Широких. Она отдала кое-какие сбережения Ивану.

– Кто-то, всё равно поедет в Енисейск – пусть потратят эти деньги с пользой, – попросила она.

– Я передам это, – Шапкин посмотрел на деньги. – А как у тебя с остальным? Что-нибудь продала? – спросил он.

– Есть покупатели на дом, на корову и на телегу с сеном, – ответила Надежда, глядя как Иван управляется с зашедшим в Лавку покупателем.

– Подожди, Надежда Семёновна, сейчас отпущу товар – поговорим, сказал Шапкин, не отрываясь от дел.

– Хорошо, – сказала женщина.

– Готовься – ночью, с первого на второе марта, поедем к новому месту, произнёс он, когда покупатель ушёл. – И ещё: телегу и сено не продавай, самим пригодится, – добавил он.

– Буду знать. Сейчас начало января, у меня в запасе, почитай два месяца, – Надежда посмотрела на Ивана. – За это время, сделаю все свои дела, – закончила она.

– Ты, обязательно заходи – мне надо знать, как продвигается у тебя продажа, – обратился Шапкин к Надежде, и занялся обслуживанием очередного покупателя.

– Здравствуйте, Дарья Степановна! С прошедшими, Вас праздниками! – поздоровалась, увидев входящую Шапкину, Надежда.

– Здравствуй, Наденька! Спасибо, и тебя с прошедшими! – улыбнулась Дарья.

Женщины начали калякать о своём. Рассчитав покупателя, Шапкин принялся освобождать полупустые коробки. Поговорив с Дарьей, Широких попрощалась и вышла из Лавки.

– Что-то, она зачастила к нам, тебе не кажется? – спросила Шапкина мужа.

– Она, тоже, с нами в тайгу собралась, – ответил он жене, не поднимая головы и переставляя коробки.

– Чем она там будет заниматься? – не унималась Дарья.

– Тем же, что и все, – Иван Фёдорович оторвался от своей работы и поднял голову, – Ты, никак, меня ревнуешь? – спросил он жену.

– Я же, не вчера родилась – все мужики по ней вздыхают. А что: она молода, красива, стройна – почему бы и нет? – задав этот вопрос и не дожидаясь ответа, она повернулась и вышла из Лавки.

«Чует, как собака», – мысленно недоумевал Иван, глядя на дверной проём, где только что скрылась его жена

Так он простоял несколько мгновений, а потом принялся за коробки.

Как и договаривались, пришли все, за исключением Орлова. У него была уважительная причина – он был в городе. Мужики рассказывали, кто что продал, кто что купил. Шапкин остался доволен ими. Он, иногда задавал вопросы, расспрашивал, иногда разъяснял, но в целом – всё шло по плану. В конце собрания он спросил:

– Кто-нибудь едет в город?

– Я поеду, а что ты хотел? – ответил Барсуков и задал встречный вопрос.

– Я тебе, Дмитрий Матвеевич, передам деньги – купишь, что-нибудь нужное, – сказав это, Шапкин подошёл к Дмитрию.

– Подождите, я сейчас, тоже принесу, – промолвил Совин и поспешил в свою комнату.

Пока он ходил, Иван отдал накопления Барсукову. Тут были и его деньги, и деньги Надежды. Дмитрий Матвеевич спрятал всё во внутренний карман пиджака. Совин дал, тоже какую-то сумму – на всё предстояло купить запасы в Енисейске.

– Если больше вопросов нет – встретимся у меня через две недели, опять в субботу, – Иван Фёдорович отошёл к печке, чтобы не мешать одеваться.

Когда все разошлись, он спросил у Петровича:

– Это не моё дело, можешь не отвечать, но всё же, где ты берёшь деньги?

– Всё очень просто. Пока ты находился в Лавке, я ходил к своему дому. Сосед спрашивал куда я запропастился. Слово за слово – разговорились, я предложил ему, купить у меня лодку. Она у меня добротная, сделана на совесть, он согласился, отдал деньги, и на этом мы разошлись, – объяснил Совин происхождение наличности.

Примерно, через неделю, зашёл к Ивану Барсуков:

– Ты, Иван Фёдорович, новость слышал? Колчака «красные» расстреляли, не дожидаясь ответа, выпалил он.

– Матвеич, ты откуда это узнал? – спросил Шапкин. – Сорока на хвосте принесла? – продолжил он.

– Мы на этой неделе, были в Енисейске, задержались на трое суток – у каждого свои дела. В день перед отъездом, народ на каждом углу стал говорить о казни Колчака. Сам понимаешь – дыма без огня не бывает, – объяснил Барсуков.

– Мне, в общем-то, без разности, кто кого застрелил, но эта новость – так новость. Сам-то, что об этом думаешь? – спросил Иван.

– Моё дело маленькое-что мне думать? «Красные» контролируют ситуацию, скорее всего, будет их верх. Таково моё мнение, – выразил свою точку зрения Дмитрий Матвеевич.

– «Белые, красные» – один чёрт, те и другие лютуют, но к сведению, что Колчака расстреляли – приму, – решил Шапкин. – Что, ещё нового? – спросил он у Барсукова.

– Да, в общем-то, ни чего, – ответил тот.

– Может, чайку попьёшь, горяченького? – поинтересовался Шапкин.

– Нет, спасибо, побегу, – отказался Дмитрий Матвеевич, – Я, и заходил к тебе, чтобы сказать про Колчака, – продолжил Барсуков.

– Деньги, с толком потратил? – спросил Иван Фёдорович у Дмитрия.

– Обижаешь, Иван Фёдорович, конечно, с толком. Купил много патронов, семена, лопаты, тяпки и всякую мелочь, – отчитался перед Шапкиным Барсуков.

– Молодец! – похвалил его Иван.

– Я пойду, – Дмитрий Матвеевич направился к двери.

– До встречи, – крикнул, уходящему Барсукову, Иван Фёдорович.

– Пока, – попрощался Дмитрий и вышел на улицу.

Глава четырнадцатая

Стояло начало февраля. Числа с двадцатого января, стояли трескучие морозы. Воздух над Ангарой был пропитан туманом. Солнце светило, но оно светило вверху, над туманом. Его лучи не доходили до земли, поэтому, в посёлке было сумрачно. Люди старались, лишний раз не выходить на улицу, а, уж если выходили, то ненадолго, и согревались потом в домах, где было тепло и уютно. Формально, Лавка у Шапкиных была открыта, но покупателей не было. Степан днями сидел на лавке и дремал, скрестив руки на груди. В любой момент он мог и подать товар посетителям. Женщины варили, стряпали, занимались уборкой по дому. Иван, что-то писал на листках, подсчитывал, не говоря ни слова присутствующим. Совин ходил за дровами для печки, следил, чтобы в доме было тепло. Шапкин, иногда вставал размяться, выходил в Лавку, перекидывался парой фраз с сыном, и снова садился за стол к своим записям. Петрович приносил воду для самовара, а также, женщинам, когда те мыли посуду. Он суетился, выполняя поручения Дарьи. После работы, Совин с чувством выполненного долга, садился за стол и пил горячий чай.

На конец, Иван Фёдорович отложил в сторону свои записи и предложил жене:

– Даша, принеси своего варенья, а я поставлю самовар.

– Сейчас принесу, – ответила она мужу. – Митрофан Петрович, поможете мне? – спросила Дарья Митрофана.

– Конечно помогу, какой разговор, – ответил он ей и встал из-за стола.

– Что, на улице мороз? – поинтересовался Иван у Петровича, когда тот поставил банку с вареньем на стол.

– Да, очень холодно, – утвердительно ответил Совин и сел поближе к печке.

Вечером, на собрание, пришли все. Шапкин, ещё раз, спросил про успехи, и назвал дату отъезда.

– Если всё будет хорошо, то поедем вечером первого марта, – произнёс он.

– Быстрее бы, – не сговариваясь, сказали Орлов и Недогляд. – Уже, не терпится, – добавил Орлов.

– Всему своё время. Какие-нибудь, вопросы имеются? – после короткой паузы, спросил Иван.

Наступила тишина, было слышно, как потрескивают дрова в печке. Вопросов не было.

– Тогда, встретимся за три дня до отъезда. Заканчивайте свои дела, у кого они остались, и готовьтесь к поездке, – подытожил Иван Фёдорович.

Морозы начали слабеть, как ни как, февраль перевалил за середину, за то стали частыми ветра. Природа ждала прихода весны.

В понедельник, перед обедом, Иван находился в Лавке, когда туда зашли Пётр Малышкин и женщина в кожаной куртке. Они не стали подходить к Шапкину, а говоря о чём-то негромко, остановились недалеко от двери. Петя что-то рассказывал ей, периодически показывая на стены Лавки. Женщина, оценивающе, осматривала строение, как это делают покупатели.

– Ты, Петро, ни как, продавать мою избу собрался? – с сарказмом спросил Иван.

– Зачем продавать? Мы её так заберём, – ответил тот, продолжая говорить с «кожаной курткой».

– Что вы себе позволяете? Во-первых: он вам не Петро, а Пётр Васильевич, а во-вторых: смените тон, – вмешалась женщина, услышав в словах Ивана, нотки издевательства.

– Здесь, Иван Фёдорович, будет комбед, – с уверенностью сказал Пётр.

– Какой, ещё «обед»? – не понял Шапкин.

– Не «обед», а комбед – комитет бедноты, – пояснил партизан.

– Ты, сначала купи, а за тем распоряжайся как хочешь, – предложил ему Иван.

– Этот дом, будет нашим. Постановлением ЦК, мы имеем право размещаться в любом, пригодном для проживания жилье. Тебе нужно освободить его до лета, а, если будешь против, – Пётр подошёл к Ивану. – Я тебя «шлёпну», – он достал из кобуры «маузер» и помахал им перед лицом Шапкина.

– Конечно, освобожу, Пётр Васильевич, – заверил лавочник, а сам подумал: «Я освобожу его, ещё раньше. Хорошо, что я решил уезжать отсюда, нас рассудит время».

– Вот так-то лучше, – пряча пистолет в кобуру, вымолвил Пётр, и отошёл к своей спутнице, которая стояла и слушала их перепалку.

– Пойдёмте, Люба – один дом мы, уже нашли, – обратился он к женщине, и пошёл за ней к выходу.

Они вышли. Шапкин долго стоял, смотря им в след, пока из этого состояния его не вывел Павел Семёнович Карцев. Павел Семёнович был помещиком средней руки. В его подчинении находились поля под посевы, домашнее хозяйство было, не слишком большим, но добротным. Свою семью он очень любил, можно сказать, души в ней не чаял, а, вот с наёмными рабочими был строг. Мог накричать, если не справлялись мог и ударить, а мог и поставить бутылку, за хорошо выполненную работу. Он был строгим, но справедливым хозяином. Иван не мог знать, что примерно, через год, Карцев погибнет. Павел Семёнович, в одночасье потеряет всё: спокойствие, семью, крышу над головой и жизнь. Продотряд заберёт у него всё. Озверев на власть, он подастся в тайгу, к таким же обиженным властью как он. Вступит в отряд, чтобы беспощадно убивать продотрядовцев. Однажды, их отряд вступит в бой с регулярными частями Красной Армии. Ещё не много и «большевики» бы не выдержали и побежали, но к ним на помощь подоспела артиллерия. Мятеж был подавлен. Одним из осколков, был смертельно ранен Карцев, а сейчас, ещё живой, он спросил у Шапкина:

– Что-то, Иван Фёдорович, у тебя и выбора никакого нет. Всегда у тебя селёдку брал, а тут и её нет.

– Холодно было, вот и не ездил в город за товаром, – выкрутился Иван. – Поеду, только в начале марта, – добавил он.

– Сам в Енисейск поеду, накуплю всего, что надо. А селёдочка у тебя была отменная, жирная, большая. Она первая закусь на столе, – сказал Павел Семёнович, так и не купив ни чего, направляясь к выходу.

Шапкин молча стоял, смотря на спину Карцева, его мысли были заняты другим. Помещик остановился перед дверью, бросил взгляд на полки, подумал о чём-то, и открыв дверь, скрылся на улице.

Глава первая

Постепенно, сани Шапкиных наполнялись вещами. Митрофан Петрович таскал коробки, ящики и ящички, укладывал чугунки и кадушки, клал «железную» мелочь, складывал тёплую одежду. Ему помогали мужчины Шапкиных: Иван и его сын. Стёпка подкармливал животных, а Иван Фёдорович, то же носил в сани вещи, укладывал их покрепче, чтобы при езде не упали. Совин, тоже, крепко-накрепко привязывал клетки с животными к саням, они могли сдвигаться внутри, а он хотел, чтобы они не двигались и не мешали людям. Иван сел на край саней и закурил, после чего обратился к Петровичу и Степану:

– Осталось перенести то, чем мы пользуемся сейчас, но этим мы займёмся в последний день.

Он расстегнулся, от его разгорячённого работой тела, шёл пар.

– Согласен с тобой, – произнёс Совин и как Иван, тоже сел в сани.

Степан продолжал кормить животных. Он слышал, что говорил отец, но, чтобы не мешать взрослым, не встревал в их разговор.

У всех переселенцев шла, не приметная на первый взгляд работа. Кто-то складывал коробки, кто-то занимался сеном, кто-то грузил вещи, а кто-то укреплял клетки. Высокие, деревянные заборы, позволяли это делать без опаски быть увиденными соседями. Оставалось три дня до отъезда в неизвестность, но каждый ждал этой минуты. Там, куда они поедут, переселенцы будут работать как проклятые, но работать на себя, а не на власть – какой бы она не была.

– Ещё есть время отказаться от поездки, – напомнил Иван, когда все были в сборе. – Желающих остаться, никто осуждать не будет. Я для себя сделал выбор, тем более что уже приходили «большевики» смотреть мою избу. Дали срок: до лета освободить её. Мой дом, который построил мой дед, ухаживали за ним мой отец и я, хотят забрать – закончил он.