Долгая дорога до Грейсленда

Размер шрифта: 13

Кristen Mei Chase

THOUSAND MILES TO GRACELAND

This edition published by arrangement with Grand Central Publishing, a division of Hachette Book Group, Inc., USA.

* * *

Посвящается моей матери Одри.
Ты даже не догадываешься, как часто я о тебе думаю!

Глава 1

– Как тебе удается так красиво подводить глаза? – В дверь моего кабинета, которую я вроде бы плотно закрыла, заглянула наша практикантка Джейн Чой. Коснувшись века, она добавила: – Мои всегда выглядят дерьмово.

Последнее слово она произнесла шепотом, как бы застыдившись в присутствии взрослого, и сделала это намеренно, чтобы подчеркнуть нашу разницу в возрасте.

– Вот здесь всегда размазывается, – она ткнула во внутренний уголок глаза, – а у тебя…

– Все дело в эпикантусе, – отрезала я, демонстративно продолжая печатать. Джейн – любительница задать какой-нибудь нейтральный вопрос типа: «Каким бальзамом для волос пользуешься» или «Где купила этот свитер», чтобы быстренько свести все к сплетням о том, кто с кем занимается «сама знаешь чем». На этот раз прием под названием «дел невпроворот» сработал.

– Боже мой, и все-то ты знаешь, Грейс! – Практикантка одарила меня улыбкой, дернула плечиком и умчалась в свою комнатку.

Я вернулась к квартальному отчету одного из клиентов. Вокруг моего ноутбука выстроились дипломы в рамочках и фотография, сделанная перед выпускным в школе двадцать пять лет назад. Этот снимок всегда вызывал во мне чувство неловкости, хотя на нем мама выглядела вполне прилично: никаких дешевых париков, украшенных стразами брюк и вызывающих босоножек на платформе, в которые она обычно наряжалась. Вместо привычного стиля «а-ля артистка варьете из Вегаса» она выбрала вариант «Присцилла Пресли в трауре», облачившись во все черное, будто собралась на похороны, а не на выпускной. И это был самый изысканный наряд, в котором я когда-либо видела свою мать. Снимок заслуживал первого места на сайте «Забавные семейные фотографии»[1]. На нем мы застыли в неестественных позах на фоне маминой коллекции статуэток Элвиса. К слову, фигурок у нее было великое множество, и каждая связана с каким-либо значимым событием в жизни Короля рок-н-ролла. В ответ на комплимент или вопрос по поводу любой из них мама пускалась в бесконечное повествование о том, где, при каких обстоятельствах и за сколько приобрела сувенир.

Я так давно перестала обращать внимание на эту фотографию, что забыла, как мы выглядим: на моем лице – вымученная улыбка, как под дулом пистолета; а у мамы – трагическая мина, как при прощании навеки с лучшим другом.

В бухгалтерской фирме аврал конца сентября подобен горячке в апреле, плюс ощущение загнанности в угол – потому что сроки поджимают. В последних числах апреля большинство сотрудников «Уит, Уорнер и Ходжес» исчезали из компании на лето, разбросав налоговые бланки по всему офису. Помещение выглядело как подвергшийся нападению космический корабль, чей экипаж был вынужден бежать на спасательных капсулах. Отход команды оставались прикрывать несколько героев (или идиотов?) вроде меня, которые добровольно отказались от личной жизни и летнего отдыха ради пресловутого «задела на будущее». Когда-то я выбрала бухгалтерию, потому что название этой специальности первым попалось мне на глаза в списке факультетов колледжа. Моя мать прекрасно знала, что я просто хотела сбежать из дома, но продолжала хвастаться своим знакомым, что ее дочь станет дипломированным бухгалтером-ревизором.

Поначалу нагромождение цифр приводило в ужас: даже антропология и археология выглядели привлекательнее вселенной математических задач, в которую я угодила. Но постепенно четкая логика и предсказуемость цифр покорили меня, и на старших курсах я уже не могла представить, что буду заниматься чем-то другим.

Для матери же слово «бухгалтерия» обладало каким-то удивительным очарованием, она всегда говорила про мою работу с восторженным придыханием:

– И вот моя дочь берет все эти бланки и квитанции, проводит расчеты и… вуаля! – И выглядела мама при этом так, как если бы показывала фокусы на шоу «Алло, мы ищем таланты».

– Мама, все далеко не так романтично, – пыталась вмешаться я, но она лишь досадливо отмахивалась и продолжала свое маленькое представление.

Чтобы не разочаровывать маму, я ни с кем не делилась своей маленькой тайной: в бухгалтерии не нужны математические способности, требуются только усидчивость и самодисциплина.

Однако рано или поздно предсказуемость и обыденность работы все-таки начали заедать. И если раньше чувство обреченности при мысли, что на следующий день придется вернуться к работе, накатывало только по выходным, то теперь – каждый будний вечер, прямо перед сном, как по часам. Обычно зарядиться энергией помогал кофе из «Старбакс» по дороге на работу, а в особо трудные дни – и по пути домой.

Чувство опустошенности не проходило, и со временем мне стало требоваться нечто большее, чем чашка хорошего кофе. Все чаще, глядя на цифры, я пыталась представить увлекательную жизнь моих клиентов: авиаперелеты, отели, новые города… Уж кто-кто, а я-то знала, что статья расходов «на офисную мебель» означала покупку сногсшибательного дивана на веранду собственного дома у моря… А пределом моих мечтаний стало своевременное завершение проверки чужих деклараций. Поймав себя на размышлениях о том, что в своей жизни сделала неправильно, я поняла, что нахожусь в глубокой депрессии, которую можно считать профессиональным заболеванием бухгалтеров.

Телефон оповестил о новом сообщении: «До встречи на сеансе терапии!!! Джефф». Он всегда подписывал свои сообщения. Видимо, чтобы я не забыла, с кем хожу к психологу по семейным вопросам; а три восклицательных знака очень точно передавали восторг моего мужа по этому поводу.

Сама я посещала психолога уже много лет, но парная терапия была мне в новинку. Идея родилась у Джеффа, когда даже он – со всем своим неубиваемым оптимизмом – понял, что нужно как-то преодолеть ту огромную пропасть, что возникла между нами. Я согласилась, хотя в глубине души понимала, что невозможно починить то, что сломано изначально.

Мы с Джеффом познакомились, когда он работал в ресторане «Чилиз»[2] рядом с нашим офисом. Однажды после составления налоговой отчетности мы с подругой заглянули туда с единственной целью – просто и честно напиться, без сальных шуточек и приставаний со стороны «разогретых» мужиков в хороших костюмах. Через некоторое время нам стали приносить напитки, которые мы не заказывали, после чего официантка призналась, что это угощение от менеджера, и кивнула в сторону молодого человека лет тридцати, стоявшего у барной стойки. Он нам понравился: темные волосы зачесаны назад; на лице чуть отросшая щетина; одет в идеально отглаженные брюки и рубашку поло, которая, правда, не скрывала едва наметившийся «пивной животик». Помню, что выглядывающие из воротника рубашки волосы навели на мысль: «Если у него такая волосатая грудь, то каким должно быть тело?» От непристойных мыслей меня отвлекла широкая белозубая улыбка, с которой Джефф подошел к нашему столику, неся огромную порцию сливочного мороженого.

– Спасибо, но… у меня аллергия на лактозу, – сказала я, внезапно смутившись.

– Примите мои соболезнования, – прозвучало в ответ. Да еще с такой печальной миной, что мы с подругой покатились со смеху. А он убежал на кухню и принес все десерты из меню, в которых не было молочных ингредиентов. Потом Джефф несколько раз возвращался к нашему столику, чтобы вежливо поинтересоваться, чем я зарабатываю себе на хлеб и почему пью джин-тоник в «Чилиз». При этом он не забывал про свои обязанности – встречать и рассаживать гостей – и делал это с величественным и важным видом, непривычным для небольшого сетевого заведения в студенческом городке. Он походил на менеджера ресторана, отмеченного звездами «Мишлен», и заставлял всех посетителей чувствовать себя соответственно. Все это весьма очаровывало.

Поэтому, когда он попросил мой номер телефона, я подумала: «Почему бы и нет» – и не возражала, когда Джефф позвал меня на свидание.

Он выбрал малюсенькую итальянскую забегаловку, при виде которой я стала переживать за свой желудок. В ответ на мои опасения он заверил, что там готовят лучшую в Бостоне пасту. И это была чистая правда. Сначала удивили поцелуи во все щеки и объятия, которыми нас встретили при входе в ресторан, а потом – изобилие и великолепие блюд. Завершил нашу трапезу вкуснейший сорбет, приготовленный специально для меня. Внимание окружающих приятно удивило. Парень, с которым я встречалась до этого, «баловал» только походами в спортбар, где мы проводили время в компании его друзей под истошно орущий телевизор.

Новый знакомый окончательно покорил мое сердце, когда, подойдя к машине и обнаружив внушительную вмятину на крыле, просто сказал: «Чертовы бостонские водители!» – и пожал плечами. Ни криков, ни чертыханий сквозь зубы. Я почувствовала себя расслабленно и комфортно. Недостатки внешности и телосложения он компенсировал заботливым отношением и спокойным характером. Поначалу мне это нравилось.

Со временем забота стала утомлять, а неизменно приподнятое настроение заставляло чувствовать себя ущербной: «Что со мной не так? Почему я так не могу?» Например, выслушав мой рассказ о провале делового обеда в честь запуска нового проекта, он заводил бодягу: «Не стоит переживать, бывает и хуже». Вскоре в ход пошли «голодающие дети», которыми он меня упрекнул, как в свое время мать, когда заставляла глотать несъедобное нечто, которое она называла ужином. Все, что требовалось от мужа, – это выслушать мои стенания по поводу недожаренной курицы и длинного волоса в салате моего босса и пожалеть, а не исполнять бравурный марш.

Последние несколько лет мы перестали быть не только любовниками, но и друзьями; скорее соседями, вежливо кивающими друг другу, когда наши жизни случайно пересекались. После работы каждый спешил заняться тем, что ему нравилось: мой муж удалялся в спортзал, а я – в спальню, чтобы насладиться просмотром какого-нибудь телешоу или бесконечных сериалов, прерываясь только на то, чтобы перекусить и покормить кота. Если возникала потребность в чем-то романтическом, то лучше было самой все организовать, иначе можно было провести вечер за метанием топориков. (Муж и такое предлагал!) А мои идеи были предельно банальны – совместный ужин с выпивкой. Правда, вскоре Джефф перешел к усиленным тренировкам и начал оценивать калорийность каждого кусочка еды. Да, чуть не забыла: такие романтические вечера обычно заканчивались на диване – за просмотром концептуального инди-фильма[3], рекомендованного каким-нибудь миллениалом, работающим в ресторане мужа. При этом Джефф бестрепетно и ритмично поглаживал мою ногу – как будто выполнял заученную программу. Мы спали в одной кровати, но были далеки, будто нас разделяли километры. Соприкосновение рук или ног воспринималось не как прелюдия к интимным ласкам, а как посягательство на чужое пространство.

Я начала писать мужу ответное сообщение, но потом передумала и, отправив подходящий смайлик, выключила телефон. Решила хотя бы немного поработать, но вместо этого продолжила сидеть, разглядывая мамино лицо на фотографии.

Глава 2

– Грейс? Грейс. Если ты меня слышишь, возьми трубку… – В наступившей затем тишине шум от проезжавших мимо машин и урчание моего двигателя звучали особенно громко. Пока я раздумывала над тем, что мама так и не смогла понять разницу между голосовой почтой и автоответчиком, вновь раздался ее голос:

– Ну хорошо. Хотела с тобой кое-что обсудить, но у тебя, как всегда, дела…

Я сразу почувствовала себя последней дрянью. В последнее время, чтобы ее не обижать, я все время ссылалась на свою занятость.

– Перезвони мне, как только сможешь. Дело важное. – Она снова сделала паузу и уже другим, немного обиженным тоном добавила: – Это мама.

В последнем слове она сделала упор на букве «м», как всегда, когда хотела упрекнуть за редкие звонки. Сама она, правда, никогда в этом не признавалась и называла меня мнительной. А еще удивлялась, почему я придерживаюсь строгого графика звонков – один раз в месяц. Оставшиеся двадцать девять дней я собиралась с силами.

Я пыталась убедить ее в удобстве обмена текстовыми сообщениями, но она наотрез отказалась обновить свой допотопный раскладной телефон, на котором набор текста – задача посложнее, чем решение квадратного уравнения.

– Вот приедешь ко мне в гости, и мы с тобой сходим и купим мне новый телефон, на котором я смогу писать тебе послания. У всех моих друзей есть такие маленькие улыбающиеся мордочки, и я хочу такие.

– Смайлики, мама. Они называются смайлики.

Тот факт, что у «мордочек» есть название, ее страшно поразил. Потом каждый раз, произнося это слово, она страшно гордилась собой.

Подъехав к светофору, я решила набрать матери. Она редко звонила не по расписанию, и, наверное, стоит узнать, в чем дело, – все равно ближайшие двадцать минут мне предстояло провести в пробке.

– Алло?! – Голос в трубке аж звенел от волнения, будто она не ожидала услышать меня вне графика.

– Мам, это Грейс. Получила твою голосовую почту. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет, что в тот момент тебя никто не слышит?

– Грейс, тебе прекрасно известно, что я в этом ничего не понимаю, – произнесла она с узнаваемым акцентом, от которого меня передергивает. После многих лет, прожитых на севере, его звучание пробирало, как разряд статического электричества. Сколько сил и времени я потратила в свои студенческие годы, чтобы избавиться от южного говора, и добилась своего только благодаря преподавателю вокала, с которым мы занимались по бартеру – за консультации по налогам.

Когда мама приехала в Бостон на мой выпускной, стоило ей заговорить, как люди начинали с интересом следить за нашим разговором, словно наблюдали за игрой в теннис: с нее на меня и снова на нее. Не часто услышишь китаянку, говорящую с южным акцентом, да еще и выглядящую так, будто только что сошла со сцены «Гранд Оул Опри»[4].

– Ладно, проехали. Как у тебя дела? Ничего не случилось?

– Все великолепно, дорогая, но грядет мой день рождения, и в этом году я задумала нечто фантастическое – чтобы надолго запомнилось.

Не сомневаясь в том, что за этим последует, я решила нанести упреждающий удар.

– Мама, я помню, что обещала приехать, но в этом году бизнес наших клиентов существенно вырос, и я могу не успеть… – Я замялась, обнаружив тем самым полную несостоятельность отмазки. До середины октября времени оставалось предостаточно.

– Помолчи секунду. Речь вообще не об этом. Мне исполняется СЕМЬ-ДЕ-СЯТ. И я хочу чего-то грандиозного, Грейс.

Я растерялась: что может быть важнее моего приезда? Нет, я вовсе не считаю себя какой-то особенной, просто мама годами ничего такого не предпринимала. Самолеты она на дух не переносила, а катаракта, затянувшая левый глаз, серьезно ограничивала ее активность в пасмурную погоду и темное время суток.

– Я решила отправиться в путешествие… в Грейс ленд! Ю-ху![5] – После этого победного возгласа наступила тишина, как будто мама читала по сценарию и теперь настал мой черед произносить текст. Как же я пожалела о том, что поспешила с ответным звонком! Насколько легче было бы вести этот разговор за бокальчиком вина, устроившись на диване.

– Одной поездки в Грейсленд тебе недостаточно?

Помнится, несколько лет назад мама уже предприняла поездку на автобусе с друзьями из комплекса для престарелых. Я была поражена, что она отважилась на такое путешествие, но, учитывая мамин страх перед всем, что летает – будь то птица или самолет, – автобус оставался единственным средством передвижения. Даже машина отпадала: мама с трудом могла преодолеть расстояние до продуктового магазина в пасмурный день, не говоря уже о тысяче миль до Мемфиса.

– Разве я не рассказывала, что мы так никуда и не ездили? Незадолго до этого умерла Салли Роджерс, и… я решила, что это плохой знак.

– Да, да, ты говорила про плохой джу-джу[6].

Слава богу, я вспомнила, а то уже испугалась, что начался склероз!

Мама мне все уши прожужжала с той поездкой, и для меня она как будто состоялась. Да что греха таить, разговаривая с матерью по телефону, я частенько думала о своем, воспринимая ее болтовню как фоновый шум. Может, были и другие вещи, которых она не делала? Заметив, что почти добралась до офиса психотерапевта, я благоразумно одернула себя, прежде чем нырнуть с головой в привычную выгребную яму воспоминаний и угрызений совести.

– Мам, послушай, поездка одной в такую даль – это не вариант. Сейчас я больше не могу говорить: у меня деловая встреча… – самозабвенно соврала я, но мать перебила меня на полуслове:

– Я еду не одна…

Простой перебор в уме маминых знакомых мгновенно свелся к выбору «либо умер, либо не в себе».

– Меня повезешь ты! Только подумай, как будет здорово! Ты и я, волосы развеваются на ветру, солнце бьет в лицо… – Похоже, она описывала недавно увиденный фильм. Ну точно. – Как Тельма и Луиза!

– Мама, Тельма и Луиза – преступницы, которые плохо кончили.

– Не драматизируй, Грейс. Ты же понимаешь, о чем я.

Этот упрек я всегда слышу в свой адрес, как только пытаюсь обуздать буйную фантазию своей матери. Так было и в тот раз, когда она решила, что добиться приглашения на свадьбу Лизы Мари и Майкла Джексона – плевое дело.

– Нет, не понимаю. К тому же при всем моем желании я не смогу… – опять так же бессовестно соврала я. – Моя дурацкая работа. И Джефф. И…

– Грейси! Я все продумала до мелочей. Все, что от тебя требуется, это взять несколько дней отпуска и сесть за руль. Уверена, Джефф отнесется с пониманием.

Она права – не было никаких проблем ни с работой, ни с мужем, но я не собиралась так быстро сдаваться.

Мне удалось встать прямо перед входом – вот ведь везение!

– Все, мам, мне правда некогда. Обещаю подумать.

На этот раз я не обманывала – мне серьезно придется подумать над тем, как избежать поездки с мамой в одной машине, да еще в течение нескольких дней! Каждая наша встреча превращалась в мастер-класс по нагнетанию чувства вины с мамой в роли великого гуру и заканчивалась одинаково: я должна была оправдываться за принятые мной решения перед человеком, который славился своими ошибками. Вряд ли мама хотела, чтобы я чувствовала себя неудачницей, но в ее отношении ко мне всегда сквозило неодобрение. Именно поэтому я всеми силами избегала наших встреч и общения. Но, видимо, на этот раз лобовое столкновение было неизбежно – подобно слону, трубящему хоботом, мама неслась в мою сторону. А мне оставалось лишь маневрировать.

– Обещай подумать, Грейс. Нас с тобой ждет незабываемое приключение!

Нажав отбой, я заглушила машину и застыла в оцепенении. Ощущение было такое, будто мне крепко врезали под дых. Небольшая пульсация в висках грозила перерасти в серьезную головную боль. Я приехала чуть раньше намеченного времени, поэтому решила закрыть глаза и спокойно посидеть – авось боль отпустит, и не придется доставать ибупрофен.

– Грейс! Привет! – Рядом с машиной материализовался Джефф. Как всегда, улыбчив и весел! Как будто мы собирались на сеанс совместного массажа или на выступление любимой группы. Именно это делало его таким легким в общении, на что я поначалу и купилась. И, надо сказать, он умел при необходимости пользоваться своим обаянием, как, например, в тот раз, когда договорился для меня о скидке «для членов семьи» на новый «Субару-Аутбэк». Небывалый случай для дилеров «Субару».

– Ну что, готова?! – Он жестом пригласил меня следовать за ним; пришлось вылезать из машины.

– Вроде бы, – буркнула я, захлопывая дверцу.

– Все в порядке?

– Лучше не бывает, – зачем-то соврала я и взяла его протянутую руку, которая оказалась на удивление холодной и потной.

По первому же зову секретарши Джефф вскочил с энтузиазмом чертика из табакерки. Мы пошли по длинному коридору, сплошь увешанному дипломами и сертификатами, которых я раньше не замечала.

В кабинете нас ждал шикарный кожаный диван, затягивающий любого, подобно трясине. Я присела на одном краю, а Джефф вместо того, чтобы сесть рядом по центру, занял противоположный угол и начал петь дифирамбы довольно невзрачному синему галстуку доктора Уэйкфилда. Вскоре разговор коснулся такой животрепещущей темы, как правильное хранение этого аксессуара мужской одежды. Когда я начала заплетать косички из бахромы диванной подушки, доктор Уэйкфилд наконец прервал рассказ Джеффа о посетителе ресторана, который однажды предложил купить у него галстук.

– Джефф, кажется, вы сегодня собирались кое о чем поговорить с Грейс? – многозначительно произнес он. Муж в ответ улыбнулся – как же иначе, – а потом запыхтел, как допотопный драндулет, готовый вот-вот заглохнуть.

– Ну, в общем, Грейс… Тут такое дело…

Чтобы облегчить его страдания, я изобразила на лице внимание.

– Я… я… кое-кого встретил, – последние слова он пробормотал чуть слышно. – И мы полюбили друг друга, – добавил он.

Вот так: ударил ножом, а потом еще и провернул. Раз уж убивать, то наверняка.

– Что за черт?! – На глаза мгновенно набежали слезы, я словно смотрела на комнату через аквариум. Я протянула руку в сторону доктора Уэйкфилда и помахала ею, исполнив таким образом универсальный жест «дайте мне эту чертову коробку с салфетками», хотя в тот момент мне больше пригодились бы боксерские перчатки.

– Грейс, я понимаю, как вы расстроены. Джефф посчитал, что будет лучше рассказать вам обо всем в безопасной, нейтральной обстановке моего офиса. Для него было важно проявить к вам уважение. – Доктор запнулся на слове «уважение», из чего можно было понять, что даже он считает, что такие признания лучше делать без свидетелей.

– Он решил, что так будет лучше?! – От злости у меня перехватило дыхание, и голос звучал сдавленно и хрипло. Дома я хотя бы могла воспользоваться собственными салфетками. Придурок! Я вытерла глаза, высморкалась и посмотрела на Джеффа. Тот сидел, глядя в пол, и грыз ногти. Весь из себя такой уважительный.

– Уважать кого-то – значит заботиться о чувствах другого человека, а не повторять то, что делают во всяких дерьмовых телесериалах. Вы обо мне подумали, когда разрабатывали свой грандиозный план? – С этими словами я повернулась к доктору Уэйкфилду, который выглядел так, как если бы у него с помощью дрели брали кровь на анализ. – Вы же мой психотерапевт.

– Технически я психотерапевт вашего брака… – начал оправдываться доктор, видимо надеясь хоть как-то утихомирить мой гнев. При этом в его голосе было столько печали, что захотелось чем-нибудь запустить ему в голову – солидная порция помета от пролетающей птички тоже бы сгодилась.

– Мой муж только что признался, что изменяет мне, а вы что-то лепечете про психотерапию брака. Уверена, вы, доктор, прекрасно меня понимаете.

Доктор Уэйкфилд вытер лоб, а я представила, что это не бисеринки пота, а вонючая птичья отметина.

Затем настал черед Джеффа.

– Давай-ка разберемся. Получается, что, пока мы развлекались брачными консультациями, причем платили столько, что хватило бы на обучение ребенка в колледже, ты вовсю трахался на стороне?

Этих слов оказалось недостаточно для того, чтобы вывести Джеффа из себя; он продолжал смотреть в стену за спиной доктора Уэйкфилда.

– Я просто не знал, как сказать тебе, Грейс. – Его глаза не двигались, голос звучал спокойно – как, впрочем, всегда.

– Сумел же ты без помощи доктора сделать мне предложение. А теперь вот так – легко – отказываешься от того, чем очень дорожил?

Выражение лица Джеффа не изменилось, но по щекам покатились слезы. Психотерапевт протянул ему коробку с салфетками, но тот лишь отмахнулся.

– А может быть, все изначально было неправдой?

На этих словах Джефф так резко повернул голову в мою сторону, что чуть не вывихнул шею. Я впервые видела такое бурное проявление эмоций с его стороны. Он наклонился ко мне и, тяжело дыша, процедил сквозь стиснутые зубы:

– Ты лучше себя спроси!

Прав он был или нет, обсуждать наши отношения совсем не хотелось. Место и время были явно неподходящие. Джефф встал и сделал шаг к двери, но я опередила его.

– Можешь оставаться.

– Грейс, как-то неловко отпускать вас вот так, – вмешался доктор Уэйкфилд.

Я обернулась.

– Неужели кому-то из вас двоих есть дело до того, каково мне сейчас?

Ответил только доктор Уэйкфилд, Джефф плюхнулся обратно на диван и опустил голову.

– Вы правы, Грейс. Самое важное сейчас – ваши чувства.

– А ты действительно что-то чувствуешь, Грейс? Значит, вот что тебе было нужно? – снова дернулся в мою сторону Джефф.

– Ты лучше себя спроси! – бросив Джеффу в лицо его же слова, я выскочила за дверь.

К своему немалому удивлению, я действительно разволновалась не на шутку: после шока от предательства Джеффа пришло чувство… облегчения – при мысли, что мне больше не придется участвовать в этом идиотском фарсе.

Глава 3

Мы с Джеффом редко ссорились, и если такое случалось, то буквально через несколько минут после размолвки он начинал просить прощения. На этот раз все было по-другому: он не пришел домой ни в тот вечер, ни на следующий день – и я поняла, что дело серьезное. Это был самый долгий срок, когда мы не разговаривали, но я не собиралась делать первый шаг.

Наверное, я должна была переживать, что муж променял меня на другую женщину; злиться на то, каким образом он признался в измене. Вместо этого я мысленно ходила по кругу, вспоминая последние десять лет, и гадала, как и когда между нами все пошло наперекосяк.

Хотя Джефф физически отсутствовал, все в доме напоминало о нем: в холодильнике стояли разложенные по контейнерам диетические блюда из курицы и брокколи, которые я могла спокойно вышвырнуть; но вот разобраться с безвкусными безделушками, встречающимися повсюду в квартире, было не так-то просто…

Открыв шкаф, я заметила, что не хватает нескольких рубашек, хотя остальные его вещи были, как всегда, аккуратно разложены и развешаны по цветам, как в магазине «Блумиз»[7]. В отличие от моих, которые валялись кучами, как после бомбежки. Стоит отметить, что недавно Джефф отказался от старомодных черных мокасин и широких брюк цвета хаки в пользу модных кроссовок и джинсов. По правде говоря, я сразу заподозрила неладное, когда он стал задерживаться на работе, ссылаясь на преобразования столетней давности. Но татуировка в виде знака бесконечности на его лодыжке сбила меня с толку: я отказалась от мысли об интрижке на стороне в пользу кризиса среднего возраста. Скорее всего, случилось и то и другое, но я ничего не предприняла. Так кого сейчас следовало винить?!

Порывшись в ворохе старых туфель и скомканных вещей на своей половине шкафа, я откопала старый черный чемодан, украшенный багажными бирками, которые не удосужилась оторвать после последней поездки в Техас.

Пока я раскладывала чемодан на кровати, зажужжал телефон и одновременно с ним внизу хлопнула входная дверь. Кто-то позвал меня по имени, но я не узнала голоса. Успокоив себя тем, что ни один убийца не станет таким образом привлекать к себе внимание, я выглянула на лестницу.

– Грейс! Ты здесь? Надеюсь, не испугала тебя.

– Совсем чуть-чуть.

Это была Аша, единственная подруга, оставшаяся у меня после колледжа; нашей дружбе не помешало ни ее превращение в супермаму с кучей детей, ни моя приверженность идее брака без детей.

Аша протопала по ступенькам, сердито бубня:

– Сначала пишешь, чтобы я приехала, а потом не берешь трубку.

В ее голосе, как обычно, звучали гневные нотки. Раньше я все время думала, что чем-то ее рассердила, пока Аша не спросила, почему я все время извиняюсь. Как-то, еще на первом курсе, она написала: «У меня синдром стервозного голоса». Дело было на одном из семинаров, которые администрация придумывает для свежеиспеченных студентов, чтобы те привыкали к дисциплине и не портили статистики.

– Извини, нырнула в шкаф Декстера.

Последовав за мной в комнату, Аша заглянула в шкаф и рассмеялась.

– Декстерррра! – передразнила подруга. – После стольких лет в Бостоне? Я умываю руки.

Аша была индианкой и коренной бостонкой – она взялась приобщать меня к стилю жизни Новой Англии[8], начав с высмеивания моего раскатистого «р», свойственного южанам.

В ответ я сделала страшные глаза и… чуть не потеряла левую контактную линзу. Аша хихикнула.

– Теперь это уже не твоя проблема.

– Джефф должен будет вывезти свое барахло до моего возвращения, иначе я отдам все в благотворительный фонд.

– Даже бездомные погнушаются таким дерьмом, – с этими словами Аша швырнула в меня одним из мокасинов.

– И то правда.

– Кстати, можешь не волноваться, в твое отсутствие обещаю взять на себя заботу о Пуддлзе. Хотя он мог бы пригодиться Лоралинн в дороге – в качестве парика.

– Не смейся над святым, – вяло откликнулась я.

Аша впервые встретила маму на выпускном вечере и к тому времени была наслышана о ее выходках. В отличие от меня, буквально сходившей с ума от раздражения, подругу они забавляли.

– Она напоминает мне киношных мамочек. К ее чести, она никогда не пыталась выдать тебя замуж за сына друга семьи.

«Есть вещи и похуже», – подумала я.

– Ты уверена, что сможешь позаботиться о коте? Хотя, зная тебя, кота я, скорее всего, больше не увижу.

– Я его как минимум переименую.

А вот на это я бы с радостью согласилась. Кличка Пуддлз была, на мой взгляд, просто дебильной. Ее придумал Джефф: он любил присваивать нашим домашним питомцам нелепые, но звучные имена.

– А кому отойдет кот после того, как вы, ребята…

– Не бойся произнести это слово – «разведемся».

Вот я и назвала вещи своими именами. И задумалась: не имея детей, с равными доходами, мы могли бы разделить совместно нажитое имущество довольно легко, но владение котом создавало проблему. Хотя вряд ли нам потребуется обращаться к мудрости царя Соломона, тем более что я не кошатница. Как, впрочем, и не собачница.

Я взяла Пуддлза на руки и начала почесывать ему за ушком, на что кот ответил довольным мурлыканьем. Бедный! Он понятия не имел, что его ждет. Вся его жизнь проходила в компании телеканала Animal Planet, роботизированной кормушки, дозатора воды и туалета. А теперь ему предстоит бороться за жизнь в окружении кучи детей.

– Спасибо, что пришла. И за то, что готова взять нашего старичка. – Я перестала вести счет жизням кота, когда перевалило за девять.

– Ты уже сообщила матери о своем грандиозном решении или просто собираешься появиться у нее на пороге с набитым чемоданом? – Аша кивнула в сторону кучи одежды, которая валялась на кровати.

– Нет пока. Жду, когда решение полностью созреет.

– Чтобы не передумать?

– Похоже на то.

– Ну, если будет нужна помощь, ты знаешь, где меня найти. Буду ждать твоего возвращения.

Я погладила Пуддлза, а затем бросила несколько пар обуви в открытый чемодан.

– Что собираешься делать дальше? – спросила Аша, аккуратно складывая мою одежду.

– Наслаждаться отдыхом? Параллельно переваривать случившееся, стараясь не сойти с ума.

– Да, глобальный план для первого отпуска за много лет. Мы же называем это «отпуском»?

– Лучше «семейной командировкой».

Подруга не хуже меня знала, что после колледжа мы с мамой редко виделись. Созванивались в последнее воскресенье месяца, я приезжала к ней на Рождество и День благодарения, в основном чтобы удрать от холодной бостонской зимы. И каждый раз, получив порцию странных историй из жизни Элвиса и наслушавшись его песен, я возвращалась со словами, что делаю это в последний раз.

– Я поняла, почему ты решилась на это путешествие. Потому что ты хорошая дочь.

Аша всегда умела сказать нужное слово в нужное время, успокаивая мою совесть.

– Не уверена, что хорошая. Просто дочь.

– Не всякий мог бы так поступить. Так что вспоминай об этом, когда придется в тысячный раз прослушивать подборку великих творений Элвиса.

– Не думаю, что поможет.

Схватив бокал с вином, я плюхаюсь на кровать. Я изо всех сил старалась не показать, насколько взвинчена. Аша села рядом.

– Выпей, сестренка. Тебе пойдет на пользу.

– Все, у меня дел по горло! – Я залпом допила вино. – Нужно сложить вещи и прикончить эту бутылку!

Аша поцеловала меня в макушку, взяла на руки Пуддлза и, напевая You Are Always on My Mind[9], направилась к лестнице.

– На что я себя обрекла?

Она повернулась.

– На доброе дело.

Боже! Как было бы хорошо.

В трубке продолжали звучать гудки, и я репетировала речь, которую наговорю на автоответчик после того, как дослушаю Are You Lonesome Tonight?[10] в мамином исполнении. И в этот момент раздалось:

– ГРЕЙС?! – Было слышно, что мама сильно запыхалась. – Сегодня же не наше воскресенье. У тебя все в порядке?

Как я ненавидела себя в этот момент за то, что телефонные звонки не по расписанию заставляют ее тревожиться.

– У меня все хорошо. А как ты? Ты только что марафон пробежала?

– О боже, нет. Ты же знаешь, я побегу только при виде разъяренного медведя. Просто воспитываю характер – оставляю телефон в розетке. Говорят, эти телефоны как наркотики, к ним можно пристраститься. – Слово «наркотики» она прошептала, будто сидела на собрании анонимных наркоманов.

– Мама, ты точно так же относилась к банковским картам. А теперь заказываешь свои парики через интернет, как обычная миллениалка. – Тут же сознаю, что мама понятия не имеет, кто такие миллениалы, и придется потратить следующие пятнадцать минут на объяснения, поэтому быстро продолжаю: – Звоню тебе по поводу твоего дня рождения.

– Ах да. Семь-ноль, СЕМЬ-ДЕ-СЯТ. Представляешь? Джейн Пардью сказала, что я выгляжу не старше шестидесяти. Все потому, что она никогда не видела пожилых азиаток. Мы не скукоживаемся! – И мама покатывается со смеху. Одному Богу известно, откуда она черпает все эти благоглупости. Это азиатки-то не скукоживаются?! Все сплошь покрываются морщинками. Вот почему я всегда прячусь в тени.

Мама заговорила об уходе за кожей и необходимости зонтиков. Раньше все это меня страшно раздражало, но теперь я и сама стала придерживаться простых правил: пить теплую воду с лимоном, находиться на солнце только под зонтом…

– По поводу поездки в Грейсленд. Ты не передумала?

– Конечно же нет. Я думаю о ней уже несколько лет. У меня все заранее спланировано. Ронни Альбертсон сказала, что поедет со мной, если ее муж отпустит, но, видит бог, я не смогу находиться в машине с этой женщиной в течение двух недель – даже ради Элвиса.

– Ты все еще хочешь, чтобы я тебя отвезла?

Телефон замолчал.

– Мечтаю об этом, – сказала она удивительно спокойно и просто, в непривычной для себя манере. Я даже опешила.

– Тогда так мы и сделаем. Я… прилечу в Эль-Пасо, и мы отправимся в путь.

В трубке наступило гробовое молчание.

– Мама? Мам!

– Ю-ху! – раздалось наконец так громко, что мне пришлось отодвинуть трубку. А потом, продолжая радоваться, мама начала составлять перечень необходимых дел.

– Я же говорила, что Джефф тебя отпустит.

– Мама. Он… – Я хотела было рассказать матери о том, что мы расстаемся, но потом решила не портить ей настроение. – Да, ты была абсолютно права.

– О, дорогая моя, как же здорово. Наконец-то! Вот увидишь, я еще сделаю из тебя поклонницу Элвиса.

– Мама, не торопи события. Относись ко мне как к водителю с «Убер».

– Что такое «Убер»?

– Все, проехали. Просто иди собирать вещи. Я сообщу тебе, когда я прилечу.

– Хорошо, хорошо. Даже не верится, что ты согласна. Прямо чудо какое-то! Как же все хорошо сложилось, Грейс!

Или, вернее, как вовремя все развалилось.

– Да, мама. Очень удачно.

Когда я была маленькой, мама настаивала на том, чтобы любые порезы или царапины обрабатывались большим количеством перекиси водорода. Ох, как же я орала от боли во время этих процедур! Помогало ли такое лечение в заживлении ран, не знаю, но отвлекало от изначальной проблемы – однозначно.

Поэтому, решившись вместе с матерью отправиться в путешествие, о котором она всю жизнь мечтала, я надеялась на аналогичный эффект. Да, с непривычки будет больно, но потом я смогу начать все с чистого листа. Главное – отвлечься от бесконечных мыслей о том, как я оказалась в такой ситуации.

Я не ожидала, что после столь долгого периода радиомолчания Джефф выйдет на связь, поэтому крайне удивилась, получив от него сообщение с предложением встретиться. Был позыв спросить, не потребуется ли нам психотерапевт? Но потом решила не опускаться до мелочных подколов. Как бы я ни сердилась – не только на него, но и себя, – я не хотела оставлять все как есть.

Я ответила согласием и тут же пожалела. Я была не в состоянии что-либо с ним обсуждать. Самым мудрым сейчас было бы письменно обсудить детали и побыстрее покончить с формальностями. Если твой брак мертв, зачем продлевать агонию?

Джефф приглашал меня в кафе неподалеку от нашего дома – уверена, чтобы обезопасить себя, – хотя напрасно: я не была любительницей публичных скандалов. За исключением, правда, того случая, когда наш кот сбежал из дома. Вот тогда, стоя посреди улицы, я попеременно то честила Джеффа, который выпустил Пуддлза, то звала кота. Со своей стороны попросила встретиться в заведении на другом конце города: не потому, что боялась устроить сцену с разбрасыванием пакетиков сахара, а чтобы избежать встречи с кем-нибудь из коллег или знакомых. Меньше всего хотелось, чтобы Джейн Чой разнюхала о моем предстоящем разводе и начала перемывать мне кости.

Когда я приехала, Джефф уже сидел за столиком – в самом дальнем углу почти пустого заведения; в руках огромная кружка дымящегося кофе; очки запотели от пара. Он был одет как на работу – в один из своих серых костюмов и цветную рубашку, которыми был полон наш шкаф. И в кои-то веки он выглядел по ситуации – без присущей ему веселой игривости. Может быть, он все-таки не был роботом?

Я быстро подошла и села напротив, не дав ему возможность заговорить.

– Странно, что мы встречаемся не в кабинете психотерапевта. Ты нашел в себе силы поговорить без участия посторонних? – Как все-таки приятно высказать это вслух. Его вид меня порядком разозлил.

Он поднес было руку ко рту с целью погрызть ногти, но быстро положил обратно на стол, видимо вспомнив, как я ненавижу эту мерзкую привычку. Конечно, я могла бы догадаться, что грызть пальцы – признак стресса. Не мог же он вечно быть счастливым, каким хотел казаться.

– Ты можешь хотя бы объяснить мне, почему у нас с тобой все так?

Серьезно?! Я скорчила гримасу.

– Ну, ты понимаешь, о чем я, – продолжил Джефф после короткой запинки.

– Может, это ты мне объяснишь? – парировала я.

– Честно говоря, не знаю. Мы ведь никогда не ссорились… – Он замолчал, видимо припоминая.

– Да, но мы никогда и не смеялись.

– Но раньше я казался тебе смешным.

Я и сейчас так считала, но как ему объяснишь?.. Поначалу его остроумие подзаряжало энергией, но его не хватало, когда случались напряженные дни на работе или накатывало моральное опустошение после общения с моей матерью. Во всех этих случаях Джефф продолжал сыпать все теми же нелепыми каламбурами и заезженными шуточками, а я просто молча прятала поглубже свои переживания. Помню тот день, когда меня обошли с повышением: я плакала на кухне, а мой муж не придумал ничего лучше нелепого гэга, подходящего разве только для пятилетнего ребенка. Я ждала проявлений сочувствия, но Джефф настолько боялся любых негативных эмоций, что и мне было запрещено их показывать – как когда-то в детстве. Но если твой муж не понимает и не чувствует тебя, тогда к чему такой брак?

– Смех не панацея, Джефф. Люди не всегда чувствуют себя счастливыми, понимаешь? Это и называется «быть человеком».

– Значит, ты злишься на меня, потому что я позитивный человек? Это многое объясняет, – саркастически заметил Джефф, делая глоток из кружки, которую при этих словах мне захотелось выбить у него из рук. Да, он был позитивным до омерзения. Но никому не дано быть вечно веселым и жизнерадостным; поведение а-ля Поллианна[11] может быть синдромом психоза.

– Понимаешь, это выглядит фальшиво. Разве ты никогда не испытываешь раздражения, грусти, досады? – Внезапно я почувствовала, что устала от этого бессмысленного разговора.

– Слушай. Я пришел сюда не для того, чтобы ссориться.

Неужели он умеет ссориться? Вот не подумала бы.

– Знаешь… я не хотел, чтобы все так получилось.

Как по нотам: все, у кого случаются романы на стороне, именно эти слова и говорят!

– По-твоему, тебя это оправдывает? Дорога в ад вымощена благими намерениями.

– Подожди, я не об этом. Мне важно, чтобы ты знала: я пытался.

Мне хотелось крикнуть в ответ, что он все врет: сколько раз я чувствовала себя брошенной и одинокой, ощущала простую потребность в сочувствии и ласке, а в ответ получала шуточки и подколы. Все его попытки помочь сводились к мытью посуды и приготовлению ужина, в то время как мне нужно было выговориться. А потом я подумала, что, наверное, он искренне верит, что пытался. Просто это все, на что он реально способен.

– Джефф. Все в порядке. Правда.

Полная ложь! Слезы, которые я с трудом сдерживала, были тому доказательством. Мне совсем не хотелось показать, как я несчастна, как, впрочем, и продолжать дальнейшие объяснения с Джеффом, поэтому я постаралась успокоиться. Как всегда! Умение понимать чужие доводы, в любой ситуации сохранять спокойствие и работоспособность являлось моим «феноменальным достоинством» – так считали все, в том числе мое начальство.

Вот и на этот раз я не позволила себе проявить чувства, хотя на секунду показалось, что Джефф понял мое состояние и выдаст что-то утешительное. Но нет, по своему обыкновению, он сменил тему.

– Могу я взять из дома некоторые из своих вещей, и тогда мы…

– Конечно, забирай что хочешь.

Я встала и, глотая слезы, пошла прочь. Какой прок выкладывать ему свою версию наших отношений – у меня просто не осталось сил сидеть и дальше притворяться.

Глава 4

Эль-Пасо – город, в котором я выросла, – трудно описать. Я живу в Бостоне с колледжа и практически избавилась от свойственного техасцам акцента, за исключением изредка вылетающих типичных для южан словечек. Правда, как только я оказываюсь в компании с земляками, то снова начинаю бесконечно растягивать слова, как будто никуда не уезжала.

Будет несправедливо назвать Эль-Пасо типичным приграничным городком. Но начать расхваливать его «уникальную уютную атмосферу» или «колоритную центральную часть» – это все равно что говорить кому-то комплименты по поводу оригинальной и стильной стрижки, когда на самом деле хочется воскликнуть: «Боже, какая же она… короткая!»

Моим друзьям по бостонскому колледжу Эль-Пасо казался полным романтического очарования, а другие уроженцы Техаса, особенно из Далласа или Хьюстона, считают его отсталым и несовременным. Я впервые увидела небоскребы, уже окончив школу, а на такси проехалась в двадцать лет, когда приезжала к подруге в Нью-Йорк…

Возможно, я по-другому относилась бы к своему родному городу, если бы жила за пределами военной базы или если бы мама постоянно не устраивала свои представления. Быть частью небольшого армейского сообщества, живущего в сельской глубинке, – такого я и врагу бы не пожелала.

Хотя, возможно, я необъективна к родному городу, как, впрочем, и… к своей матери.

Дорога из аэропорта вряд ли произвела бы на приезжего приятное впечатление: тусклые оттенки коричневого и серого, отсутствие зелени – как будто вы смотрите через сепию-фильтр. Этот «оазис» сплошь из домов и тротуаров расположен посреди унылой пустыни, со всех сторон окруженной горами. Они носят звучное название «Горы Франклина», но мне кажется, что им больше подходит их оригинальное название – La Sierra de los Mansos – «Скромные горы». В любом случае никто никогда про них не слышал.

Мама уже давно не живет на военной базе, куда они с отцом переехали из Алабамы (в свое время туда из Вашингтона переместилась вся ее семья – в поисках более удачных условий для ведения семейного дела – химчистки). Много лет назад комплекс для пенсионеров стал ее домом, но она не сразу приспособилась к жизни на новом месте. Большинство ее новых соседей хорошо говорили по-испански и плохо по-английски, плюс считали, что она владеет только китайским. Так что маме вначале нелегко пришлось – знакомиться и рассказывать о себе людям, которые плохо ее понимали. Но белая кожа в сочетании с пышными париками и блестящими комбинезонами позволили преодолеть языковой барьер и превратили ее в своего рода знаменитость.

Комплекс носил шикарное название «Солнечные горы Палисейдс», услышав которое вы представляли бы себе ряды домиков в горах, с высокими эркерами, выходящими на поля для гольфа… На самом деле там размещалось несколько внешне непривлекательных кирпичных зданий, больше похожих на общежития колледжа. Одинокий охранник у входа без ворот даже не посмотрел в мою сторону, и я задалась вопросом, в чем, собственно, заключалась его роль? Создавать у жильцов и посетителей иллюзию безопасности?

Дом, в котором жила мама, располагался в самом дальнем уголке территории комплекса. Местоположение давало ощущение, с одной стороны, простора и свободы, с другой – спокойствия и уединения. Помню, как мама радовалась «своему» жилью – ее чувства я смогла понять много позже, переехав в собственную квартиру. Она вышла замуж в девятнадцать лет и сразу же из дома родителей попала в крошечный двухкомнатный коттедж на базе. И хотя с каждым папиным повышением по службе наша семья получала все более просторное жилье (давая маме возможность увеличивать коллекцию, посвященную Элвису), у нее никогда не было по-настоящему «своего» пространства.

Расплатившись с таксистом, я вошла в здание и поднялась на чрезвычайно медленном лифте. Из коридора на меня пахнуло, как из туалета в баре, – дымом и мочой. Мамина квартира находилась в самом дальнем конце. Ярко-зеленая дверь была украшена изящным и скромным – для мамы – веночком из искусственных цветов. Ниже красовалась табличка с надписью: «Здесь живет фанат Элвиса!» Прежде чем я успела нажать на звонок, дверь распахнулась.

– Грейс!

От испуга я аж подпрыгнула.

– Мама! Ты что – стояла у двери?

– Не обольщайся, милочка; просто собиралась проверить почту.

– В таком виде? – пошутила я.

– Что со мной не так… – заволновалась мама, не сразу сообразив, что я шучу. Леопардовая расцветка ее велосипедных шорт чуть отличалась от леопардового же рисунка ее маечки – вместе они создавали причудливый ансамбль. Дополнял наряд ярко-розовый пояс и фирменный мамин парик, прибавивший ей пару сантиметров роста. Да, и туфли на деревянной платформе, с которых она чуть не падала.

– Мне до сих пор не верится, что ты здесь! – проговорила мама искренне – большая редкость на фоне ее обычной склонности прибедняться.

– Ну конечно, здесь. Где же мне еще быть?

Во время разговора я взяла со стеллажа фигурку Элвиса из клипа «Тюремный рок», ощутив под пальцами трещинки и следы клея. Такой Элвис всегда нравился мне больше, чем тот, что выступал в Лас-Вегасе, – с поднятым воротником странного вида плаща[12].

Эта фигурка наверняка была из тех, которые отец пытался разбить в моменты приступов пьяной ярости – надо сказать, достаточно частых. Обычно он не доставал маму по поводу ее коллекции, но в дни, когда случались неприятности на работе, он, выпив несколько бутылок вина, хватал первую попавшуюся из маминых статуэток и швырял в стену. Все это сопровождалось руганью и упреками за глупую трату денег, пока он не отрубался прямо в кресле. Мама тихонько в темноте подбирала все осколки и остаток ночи и весь следующий день занималась восстановлением фигурки. При этом казалось, что весь этот пьяный дебош никак ее не задевает.

Мама взяла Элвиса у меня из рук и аккуратно поставила на место.

– Мам, ты собрала вещи? – спросила я, хотя прекрасно знала, что складываться она начала сразу, как только узнала о моем согласии ехать, – две недели назад.

Мама радостно подскочила ко мне и с такой силой обняла за талию, что я чуть не задохнулась. Ее голова едва доставала мне до груди, что немудрено при моем росте, равному почти ста восьмидесяти сантиметрам. Я возвышалась над ней и выглядела как мать, обнимающая своего ребенка. Все это походило на сцену из фильма о Бенджамине Баттоне[13]. Забавно было наблюдать за теми, кто оказывался рядом с нами в такие минуты: они переводили взгляд с нее на меня, недоумевая, что происходит. В сельской местности штата Техас азиатка всегда привлекала внимание, а высокая азиатка и подавно.

«Рост – единственная хорошая черта, доставшаяся тебе от отца», – любила повторять мама и была права. Мне нравилось быть высокой. Правда, из-за этого в подростковом возрасте было ужасно трудно найти брюки по размеру. До начала 2000-х годов никто не продавал «длинные» или «высокие» брюки – видимо, в те времена женщины выше 172 сантиметров их не носили. Большинство из них смотрелись на мне как бриджи, правда, в тот короткий период времени, когда бриджи вошли в моду, я выглядела настоящей модницей. Из-за роста мало кто решался за мной ухаживать. Нет чтобы быть высокой в средней школе, когда надо мной издевались все кому не лень! Я же вытянулась только в шестнадцать.

– Что за глупый вопрос? – фыркнула мама, показав на огромный старый чемодан, стоявший посреди прихожей. – Конечно, собралась. Осталось только накраситься, и можем ехать. – При этом она помахала перед моим носом целой кипой бумаг. – Здесь вся наша поездка: карты и все прочее.

Я уже было собралась высказаться по поводу бумажных карт, но мне не терпелось отправиться в путь, и я прикусила язык. Когда я шла вслед за ней в ванную, в глаза бросились серебряные застежки на мамином багаже. Я присмотрелась к старому зеленому чемодану, и мне стало не по себе. Словно я только что встретилась с привидением.

Перед каждым выходом из дома время для мамы замирало. И неважно, куда она собиралась – в магазин за продуктами или на гала-концерт, – процесс нанесения макияжа был одинаково мудреным и длительным. Он начинался с нанесения слишком светлой тональной основы, а заканчивался кричащей подводкой для глаз. В итоге исчезали лучшие черты ее азиатской внешности: великолепного оттенка кожа и красивой формы глаза. Мама привлекала к себе внимание благодаря макияжу в стиле Кардашьян и аляповатым нарядам, и ей это нравилось.

– Нас никто не увидит, мам, ведь мы поедем в машине, – простонала я, заглянув в ванную. – Куда тебе столько туши?

Она лишь улыбнулась и вновь приняла специальное выражение лица «для нанесения туши» – ну, когда рот открыт, а лицо скошено в сторону, – чтобы сделать несколько последних мазков. Да что я говорю – чтобы разом извести всю оставшуюся тушь.

– А накладные ресницы-то зачем?! Господи! На кого ты пытаешься произвести впечатление? Ты в курсе, что Элвис умер?

Мама притворно вздохнула и продолжила процесс. Наконец она добилась нужного результата, с довольным видом оглядела себя и бросила аппликатор для ресниц в большую косметичку, стоящую на крышке закрытого унитаза.

– Почти готово, дорогая. Осталось подобрать помаду, и можно ехать.

По опыту я знала, что фразой «подобрать помаду» открывается изнурительный этап, когда на запястье наносится несколько вариантов цветов, чтобы выбрать официальный оттенок дня. К моему удивлению, на этот раз она просто взяла лежащий сверху футляр ярко-розовой помады. Далее на моих глазах развернулась настоящая трагедия: мама схватила неплотно закрытую косметичку, и все содержимое разлетелось по полу ванной.

– Боже мой, как горох из стручка! – закричала мама, падая на колени и судорожно собирая все в кучу. При этом парик свалился, и показалась совершенно лысая, как Луна, голова.

– Мама, твои волосы. Они не отросли? Я думала…

– Что отрастут? Да уж, медики много чего наобещали… Невелика потеря! Пусть химиотерапия ими подавится.

Мама проходила химиотерапию в течение года – по крайней мере, так она мне сказала, – после того как у нее диагностировали рак легких. Это было особенно несправедливо, учитывая, что мама ни разу в жизни не курила. Доктор назвал это «частой болезнью китайских женщин», перечислив массу возможных причин, включая приготовление пищи на сильно разогретом масле. Заявление абсолютно бредовое, но вполне оправданное для врача из Южного Техаса – который, вероятно, видел азиаток только на кухне или в порнофильмах. Мама же всегда шутила, что китайская еда не стоит таких хлопот. «Я использую вок только для того, чтобы отпугивать грабителей», – сказала она доктору.

Рак был обнаружен на ранней стадии, и после изнурительного курса лечения его удалось победить. После маминого заявления, что она свободна от рака и вполне в состоянии продолжить поддерживающую терапию самостоятельно, я с облегчением ослабила контроль. Мама обещала докладывать мне о результатах после каждой процедуры и сдерживала его безоговорочно. Врачи поражались, как хорошо она переносила сеансы и насколько активной оставалась после них. Но последний курс химиотерапии она проходила больше года назад, поэтому, увидев редкие седые волоски, похожие на мазки кисти на бледной голове, я опешила.

– Ну, лучше тебя с потерей волос никто не справится… – проговорила я, протягивая маме парик, который она схватила и тут же нахлобучила на голову. – Сколько париков ты взяла с собой?

Она бросила на меня косой взгляд и проговорила:

– Мы ведь надолго уезжаем. – Привычным движением мама поправила волосы вокруг лица.

Когда-то она надевала парики только по особым случаям: сначала потому, что пережгла волосы обесцвечиванием, затем – чтобы скрыть седину, которая начала кое-где пробиваться. Но со временем ее хобби превратилось в настоящую одержимость, подпитываемую желанием превзойти Присциллу Пресли.

Мама самозабвенно ненавидела Присциллу и при любом удобном случае пускалась в рассуждения о ее многочисленных прегрешениях, начиная со смены цвета волос и заканчивая любовными связями. Все они были запечатлены в ее сознании, как христианские заповеди у добропорядочного католика. Благодаря многолетнему промыванию мозгов список грехов Присциллы всплывал в моей памяти автоматически при любом упоминании ее имени. «Эта жадная шлюха, – приговаривала мама, листая журнал “Лайф”, – и не подозревает, как ей повезло».

Каждому из маминых париков я придумала свое название: они же стали отличным предметом для шуток с друзьями. Один назывался «Слишком молодая, чтобы ходить на свидания, Присцилла», «Только что выскочившая замуж Присцилла» и «Присцилла – разочарование своей мамочки». В нашем городе никто не носил ни париков, ни такой одежды, как у мамы, но ей было все равно.

– Ты наконец готова? – спросила я, сделав вид, что смотрю на часы.

– Ради всего святого, Грейс, это же каникулы! Куда такая спешка?

– Элвис никого не ждет. Кажется, так говорят?

– Он ждал семьдесят лет. Думаю, выдержит еще неделю.

– Ты говоришь за него или за себя?

– Иди уже, я тебя догоню.

Выходя из ванной, я услышала, как скрипнула дверца аптечного ящичка. Мама не ожидала, что я оглянусь и увижу, как она торопливо запихивает в косметичку баночки с таблетками, которые тщательно прятала ото всех. Особенно от меня.

– Перешла на таблетки, мам? Никак социальная страховка больше не распространяется на парики?

В ответ мама нервно рассмеялась.

– Я стара, Грейс. Чудо, что вообще стою на ногах.

– От такого-то количества лекарств!

– Хорошо, доктор Любопытный нос, учту ваши пожелания. Может, наконец, поедем?

Мама застегнула косметичку и с важным видом прошествовала к своему чемодану. Я же мысленно сделала себе зарубку чуть позже поиграть в детектива, потому что, как бы хорошо мама ни владела собой, врать она не умела.

Грейс: Напомни мне, почему я на это согласилась?
Аша: Все прям так ужасно? Вы уже выехали?
Грейс: Нет еще, но не слушай меня. Все в порядке.
Аша: Поверь, это лучше, чем наблюдать, как Джефф вывозит свои вещи.
Грейс: Тоже верно.
Аша: Как поживает великая Лоралинн?
Грейс: Сильно разволновалась. Обычное состояние. Представляешь, у нее так и не отросли волосы.
Аша: То есть парики не спасают? Может, это оттого, что она их носит?
Грейс: Черт его знает. Но что-то с ней не то. Может, это новая нормальность – я давно с ней не виделась.
Аша: Не могу знать, подружка. Приглядись к ней повнимательней.
Грейс: Ну, учитывая, что мы всю следующую неделю сидим в одной машине и спим в одной постели, сделать это будет проще простого.
Аша: Держи меня в курсе!
Грейс: Обязательно. ♥

Глава 5

Мама настояла, что решение всех вопросов, связанных с предстоящей поездкой, возьмет на себя. Во мне тут же включились сигналы, предупреждающие об опасности, но она заверила, что обо всем позаботится – о каждой мелочи; ведь она планировала это путешествие почти сорок пять лет. Как будто это нас спасало! Обычно я все планирую сама, но на этот раз решила отпустить бразды правления – ради сохранения своего душевного спокойствия, которое недавно сильно пострадало. Если мама умудрялась поддерживать в чистоте и буквально в военном порядке свою коллекцию статуэток, то, наверное, способна спланировать и простую автомобильную поездку. По прямой на восток, потом строго на север. Элементарно.

Единственная проблема состояла в том, что в последнее время мама редко садилась за руль. В погожий день она отлично справлялась, как любая другая женщина под семьдесят, пусть и едущая километров на двадцать медленнее разрешенной скорости. Но в любую непогоду или в темноте она теряла способность передвигаться.

Прокат автомобиля составлял самую важную часть нашего путешествия. Поэтому, когда мама сказала, что сделала заказ, я спокойно приняла это к сведению. К счастью, погода стояла великолепная, и мама настояла на том, чтобы отвезти меня в бюро проката.

– Как будто я сама проеду первую часть нашего пути! – радостно заявила она, выезжая на главную дорогу со скоростью улитки. Мне кажется, я пешком шла бы быстрее! Маму было едва видно из-за руля, а тщательно уложенный ранее парик съехал на лоб, почти закрыв ей глаза.

– Мама, разметка на дороге не для красоты.

– Замолчи сейчас же, – спокойно ответила мама, повернувшись в мою сторону. Видимо, ей казалось, что мы сидим за обеденным столом, а не в движущейся машине, и привлечь ее внимание обратно к дороге мне удалось только благодаря крикам и жестам.

– Все, молчу. Больше никаких шуточек и комментариев по поводу твоего великолепного вождения, пока мы не окажемся на месте.

Она одарила меня победной улыбкой и сосредоточилась на дороге: руки на руле в «позиции десять и два часа» – все как положено при сдаче экзамена на водительские права. Включила сигнал поворота, аккуратно затормозила и наконец заехала на парковку пункта проката автомобилей. Дальше все произошло чрезвычайно быстро. Припарковавшись на единственном свободном месте, она оставила меня в машине и буквально через минуту вернулась с ключами от арендованного автомобиля.

– Смотри, Грейс! – радостно показала мама на огромный видавший виды кабриолет фиолетового цвета.

– Мы что, поедем на этом?!

– Он ФИОЛЕТОВЫЙ! – пропела она. – Представляешь, как нам повезло? Какая-то дама заказала его на свадьбу, но невеста передумала. И теперь он наш!

Я чуть не расхохоталась, но потом подумала, что теперь мама всю дорогу будет бороться с лезущими в лицо волосами от парика, а я должна буду прятаться от солнца, надев шляпу и солнцезащитные очки. Ни одному нормальному человеку не нравится, когда ветер постоянно дует в лицо. Обычно, когда мои клиенты взахлеб расписывали мне прелести езды на кабриолетах, я лишь качала головой, не желая их расстраивать: разве может быть безопасной и комфортной езда в машине без крыши?!

– Мы ни за что на свете не поедем через Техас на этом динозавре на колесах. К тому же стоит, наверное, целое состояние.

Мама была явно шокирована моими словами.

– Я в жизни не видела ничего красивее. За исключением только…

– Да, да, за исключением Элвиса. Но путешествовать на таком?!

– Да ты только посмотри. – Мама подбежала к автомобилю, запрыгнула на водительское сиденье и завла двигатель, автомобиль взревел… Я с неохотой последовала за ней.

– Здесь даже моя радиостанция есть!

В ответ я лишь грустно улыбнулась: в машине зазвучали мамины любимые песни в исполнении Элвиса, коллекцию которых я собрала и закачала на ее телефон. Объяснять, что такое Spotify или откуда Алекса столько знает про мамины вкусы, не имело смысла.

Мама прибавила громкость, включив какую-то старую песню, которую я никогда не слышала, и начала раскачиваться в такт музыке.

– Мам, сбавь обороты. У нас впереди долгая поездка.

– О, Грейс, именно так я все себе и представляла! – Она закинула голову и вытянула в стороны руки. – Только, пожалуйста, не будь занудой.

Ну, конечно, старушка Грейс – зануда и ханжа! Что плохого в том, чтобы придерживаться правил? Можно подумать, я не умею веселиться!

– Это я зануда? Нарррываетесь, мадам, – сказала я, передразнивая мамин выговор.

– А что, разве не так? Мы еще не выехали из Эль-Пасо, а ты небось уже прикинула, куда отлетит твоя голова, попади мы в аварию.

Увы, она не сильно ошибалась: перед моим мысленным взором действительно пронеслось несколько ужасающих видений.

– Ладно. Пусть будет по-твоему.

– Отлично, цыпленок-трусишка, – пошутила мама, но ее слова задели.

– Не стану даже отвечать на такое, – сказала я и закудахтала. Мама засмеялась. Все правильно: если не можешь переспорить противника, посмейся вместе с ним. Над собой! – Кстати, как ты собираешься за это платить?

– Это же мой день рождения! Самый достойный повод девушке сорить деньгами. Разве не так?

Для мамы, которая уже много лет жила на папину военную пенсию и социальное пособие, это были большие траты. Мне ли не знать, когда я сама платила за нее налоги? Она не бедствовала, но ее бюджет явно не предусматривал расходы на раритетный автомобиль. Но не буду занудой! Ее поездка, ее деньги. Пусть делает, что хочет. Когда тебе за сорок, становишься более сговорчивой и… сентиментальной.

– Ладно, именинница. Давай сюда ключи от твоей старой, верной колымаги, отгоним ее домой.

Мама порылась в сумке и бросила в окно внушительную связку ключей.

– Постарайся не отставать! – крикнула она мне вслед, пока я шла к машине.

Я с трудом втиснулась на переднее сиденье и сразу ощутила себя, как в кресле гинеколога, с задранными выше головы ногами.

Мама газанула и одновременно нажала на клаксон. К ее полному восторгу, он сыграл мелодию из пяти нот. Я догнала ее, и мы поехали караваном по дороге. В эти несколько минут до маминого дома мне хотелось насладиться тишиной и покоем. Правда, бухгалтер внутри меня все время беспокойно ворочался, гадая, как мама собирается платить за этого монстра.

Рев мотора был не более чем показухой: при всем старании кабриолет с трудом разгонялся до пятнадцати километров в час. Следуя за мамой, я смотрела на выглядывающую из-за спинки копну волос и задавалась вопросом, как же я не заметила, что мама постарела. В моем сознании ей по-прежнему было под пятьдесят. Ее голос ничуть не изменился, а видимся мы редко. Вот я и забыла, что она пенсионерка со стажем.

Свое возвращение в «Палисейдс» мама превратила в настоящее шоу: остановилась рядом с охранником, чтобы он мог заглянуть и осмотреть машину. После того как он махнул ей рукой, давая разрешение на проезд (все по-взрослому!), она поплыла к своему дому, приветствуя всех, кто попадался по пути. Пришлось посигналить. Пусть меня опять назовут занудой, но мне хотелось отправиться в путь до наступления темноты.

Мама поставила кабриолет на свое обычное парковочное место, а я выбрала укромное местечко подальше от основного проезда – чтобы никто в наше отсутствие случайно не задел ее машину. Мама помчалась в дом, как будто внутри случился пожар и ей нужно спасать оставшиеся ценности. Воспользовавшись ее отсутствием, я смогла не спеша разглядеть наше средство передвижения. Ни USB, ни подставки для телефона я не нашла. Смогу ли я на шоссе разогнаться до девяноста километров в час? Проверила, поднимается ли крыша. Поняла, что лучше не трогать…

Мама выскочила из двери: одной рукой катила мой чемодан, другой волочила по земле свой.

– Мам, подожди секундочку. Давай помогу! – Куда там! Я лишь беспомощно наблюдала, как ее чемодан открылся и все вещи вывалились на тротуар.

Мама рухнула на колени и начала запихивать парики, одежду и обувь обратно.

Когда я подбежала, она лишь досадливо отмахнулась:

– Я сама справлюсь, Грейс. САМА! – при этом голос ее предательски сорвался. Пришлось отступить и со стороны наблюдать, как она грудой сваливает вещи и с трудом опускает крышку.

– Мама, постой, ты опять не закрыла до конца, – пришлось вмешаться и аккуратно защелкнуть замки.

Она вздохнула и, тяжело опираясь на мое плечо, поднялась с земли. Затем промолвила:

– Ты такая ловкая, Грейси. Я никогда не могу справиться с этими чертовыми защелками. Подожди здесь еще минутку. Мне нужно кое-что проверить перед отъездом.

Я поднялась на ноги, отряхнула колени и уже собиралась закрыть багажник, когда мой взгляд снова упал на чемодан. Вспомнила, когда в последний раз его видела… Крепко прижав к себе чемодан (словно он был битком набит деньгами), мама вбежала в дом; а затем, не замечая меня, спотыкаясь, поднялась по лестнице. Я тогда была еще подростком, потому что, став старше, научилась проводить дома как можно меньше времени и избегать подобных сцен. Наверху раздался грохот открывающихся ящиков, топот ног, жужжание фена…. Банки и флакончики звенели на все лады, как церковные колокола. А потом наступила тишина.

Я затаилась и ждала, когда мама спустится. Вместо этого раздался глухой, но громкий стук, услышав который я сорвалась с места и побежала наверх, перепрыгивая через ступеньки. Больно ударившись об угол, влетела в ее комнату и… чуть не упала, споткнувшись об открытый зеленый чемодан с наваленными на него вещами. Комната выглядела так, словно ее вывернул наизнанку неосторожный и решительный вор: каждый ящик был выдвинут, все дверцы открыты. Одежда валялась повсюду, обувь была хаотично разбросана по комнате. Мама, сгорбившись, сидела на кровати в ворохе непонятых предметов и громко рыдала. Она не произнесла ни слова, да этого и не требовалось.

– Ты не посмеешь! – закричала я. – Хотя почему же! Кого я обманываю? Еще как посмеешь.

Мама даже глаз не подняла.

Казалось, что она не могла даже пошевелиться. Такой она была во время наших ссор – как в ступоре, – пока я истошно орала, распаляясь все больше и больше. Все обычно заканчивалось моими упреками в том, что она плохая мать, и со словами «ненавижу тебя» я закрывалась у себя в комнате и врубала на полную громкость музыку – чтобы заглушить собственные рыдания.

Я была свидетельницей ссор между родителями, сеансов оскорблений, которые устраивал мой отец… Меня он предпочитал наказывать ремнем, причем старался сделать это побольнее – по открытым участкам тела. Этому архаичному и весьма жестокому наказанию я подвергалась за любые, даже самые незначительные, проступки. Я никогда не знала, что может вывести отца из себя; когда он выпивал, повод невозможно было угадать. Но даже в трезвом состоянии он использовал ремень, чтобы «держать меня в узде». Подростком я уже не так боялась отцовского гнева. Получив подзатыльник, смело смотрела ему прямо в глаза, и это приводило его в чувство. Можно было и просто удрать из дома на машине.

Но больше, чем наказание ремнем, меня пугало то, что моя мать ничего никогда не говорила – ни слова. Даже остановить его не пыталась. Бо́льшую часть своего детства я провела, пытаясь защитить себя, поэтому мне некогда было замечать, что в это время делает мать. Она просто исчезала, как только наступал воспитательный момент, заканчивавшийся очередным шрамом у меня на спине. Но один вечер отпечатался в моей памяти особенно четко: отец из-за чего-то взъелся на меня прямо за обеденным столом, а мать продолжала спокойно есть с таким видом, будто смотрела телевизор. Ведь могла хотя бы вскрикнуть!

– Нет, это я должна уйти из этого дома. И, поверь, если я это сделаю, то уже никогда не вернусь.

Я ждала, что она мне ответит – хоть что-нибудь. Начнет умолять остаться с таким же жаром, как до этого собирала свой чемодан. Но нет! Она не шевельнула ни одной своей накладной ресницей. В какой-то момент мне даже захотелось проверить, дышит ли она. Как вдруг она закричала: «Убирайся!» – таким страшным голосом, что я испугалась и побежала в свою комнату. Захлопнула за собой дверь с такой силой, что висевший с обратной стороны плакат к сериалу «Чудом спасенные» слетел на пол. Помню, как рухнула на кровать и натянула на голову подушку, чтобы не слышать мамины рыдания.

На следующее утро я прикрепила плакат обратно на дверь и спустилась вниз – недоумевая, не приснилось ли мне все это. В комнате матери не было никаких следов вчерашнего разгрома.

С той ночи я никогда больше не видела этого чемодана. Поэтому сейчас испытала настоящий шок.

Я захлопнула багажник, с трудом сдерживая навернувшиеся на глаза слезы. Маме их незачем видеть. Утерев рукавом лицо, я насколько раз моргнула и натянула на лицо фальшивую улыбку. Этому приему меня научила подруга, ставшая королевой красоты в нашем колледже.

Я поспешила войти в здание. Слава богу, еще оставалось время воспользоваться туалетом перед долгой дорогой и поправить макияж, чтобы скрыть следы своих недавних переживаний.

Бумажная карта и распечатанные пошаговые инструкции а-ля MapQuest[14] создавали ощущение путешествия во времени – прямиком в 2001 год. Мама убеждала меня, что так мы сможем совершить чуть ли не кругосветное путешествие, но я решила при первой же возможности сверить наш маршрут с гугл-картами. А пока доверить нашу судьбу допотопной карте, ради производства которой загубили, наверное, целую березовую рощу. Я неплохо ориентируюсь в пространстве, к тому же первая часть пути пролегала строго на восток.

Мама занимала меня байками из жизни «Палисейдс», и это было лучше, чем обсуждение последних событий моей жизни. Поэтому я не перебивала и даже не пыталась сменить тему. Чем больше она рассказывала о себе, тем меньше приходилось говорить мне, потому я изо всех сил изображала внимание и интерес. Надо сказать, что мамин рассказ мог бы стать основой для сюжета телесериала. Страсти так и кипели, и мама была ими настолько увлечена, что меня в кои-то веки перестала мучить совесть за то, что я навещала ее так редко и только по праздникам.

Из динамика телефона фоном звучали мелодии тщательно подобранного плейлиста Элвиса. Они вытаскивали на поверхность воспоминания о событиях моей юности, служили им аккомпанементом, о чем я даже не догадывалась. Когда я росла, то ненавидела «Тюремный рок» или «Голубые замшевые туфли», а теперь в машине слушала их с удовольствием. Хотя что будет через несколько дней пути?!

Мама продолжала болтать, вокруг расстилался монотонный пейзаж – ни домов, ни людей, ни животных; и мое внимание невольно ослабло, как только мы покинули Эль-Пасо и въехали в «техасскую глушь». Я так давно живу в Бостоне, что, оказавшись в этой части Техаса, почувствовала себя иностранцем. Дорога на протяжении многих миль шла вдоль границы с Мексикой, как вдруг мы подъехали к пункту пограничного контроля. Молоденький служащий собирался уже задать какие-то вопросы, но, увидев наш лиловый кабриолет и одежду мамы, а главное, услышав, как она по-техасски выговорила «Привет», молча разрешил нам проехать.

Даже мой мобильный не понимал, где мы находимся, и прислал мне сообщение: «Добро пожаловать в Мексику!» с указанием тарифов на международные звонки.

Я чувствовала себя вполне умиротворенной. Все было так, как я себе и представляла: ветер трепал мои волосы, солнце било в глаза, но не слепило. Было достаточно тепло, но не жарко. Я старалась выглядеть заинтересованной мамиными рассказами, но не напрягалась. Я почти поверила, что все хорошо и у меня все получится. Как вдруг мама закричала:

– Грейс, Грейс, поверни. Говорю тебе – ПОВОРАЧИВАЙ!

Только теперь я заметила скромный оазис цивилизации. По маминому приказу я свернула с шоссе на дорогу, которая через пару километров привела нас в небольшой городок и резко оборвалась на стоянке кафе, которое выглядело бы заброшенным, если бы не светящаяся надпись «Открыто» над дверью. Я еще не успела запарковаться, как мама выскочила из машины.

– Мама. Ты же говорила, что наша первая остановка будет только через несколько километров.

И тут я увидела ее – большую, выполненную из пластика вывеску, один конец которой хлопал на ветру. «ШОУ ЭЛВИСА. ПРИГЛАШАЕМ».

– МАМА! Не может быть.

Она подняла руки вверх, словно ей только что велели бросить пистолет.

– Я не виновата, поверь. Кто же знал, что это здесь находится. К тому же маленьким девочкам нужно в дамскую комнату, да и, учитывая сколько времени мы уже в пути, большим девочкам тоже.

– Мой мочевой пузырь еще не подавал сигналов.

– В менопаузу нужно быть осторожнее.

– Мне едва стукнуло сорок. Нет у меня никакой…

В это время в двери появилась пожилая пара – оба одеты в длинные шерстяные зимние пальто. Они отвлекли меня от нашей беседы, заставив задуматься, как можно быть такими нечувствительными к жаре. На улице было не менее 27 градусов.

Мама поправила парик и засеменила к входу, раскачиваясь при ходьбе, как новорожденный детеныш жирафа. Пришлось поторопиться за моим малышом-несмышленышем.

Закусочная была почти пуста, если не считать сидящего за стойкой мужчины, который как автомат поглощал саго, не утруждая себя тем, чтобы дышать или жевать. Я остановилась перед табличкой «Пожалуйста, дождитесь, чтобы вас посадили» на стойке администратора, за которой никого не было. Огляделась вокруг, недоумевая, реальное ли это кафе или мы попали на какую-то съемочную площадку. Мама при этом спокойно поправляла наряд, изрядно помятый в машине.

– О, здесь никого нет! – заявила она, направляясь к одному из дальних столиков; я машинально последовала за ней. – Закажи мне сладкий чай, пожалуйста, да и поесть что-нибудь. Уверена, что и ты умираешь с голоду. – И, бросив сумку, она помчалась в туалет. Я на мгновение растерялась. Правила есть правила, и я не привыкла их нарушать. Вот и сейчас – все места были свободны, а я чувствовала себя неловко, потому что не дождалась администратора.

Устроившись за выбранным мамой столиком, начала изучать меню. Ни одно из блюд, на мой взгляд, не было съедобным. После колледжа я потратила годы на то, чтобы привить себе вкус к здоровой еде: к зеленым овощам, которые хрустели, а не к тем, которые плавали в масле, были пережарены до черноты или разварены до состояния каши. Я практически выучила содержание меню, когда официантка наконец подошла с таким недовольным видом, будто мы нарушили ее царственный покой. В этот момент появилась мама.

– Принесите мне ваш лучший и обязательно сладкий чай, – заявила она. Услышав такое, официантка хотела было закатить глаза. Вот только сил у нее на это не хватило! Она со вздохом сделала запись в блокноте и стала наблюдать, как я листаю меню.

– У нас есть особое блюдо для раннего ужина: сыр пименто на белом хлебе с хрустящими огурчиками и сладкий чай – все за четыре доллара девяносто девять центов… – с расстановкой проговорила официантка и уже собиралась начать расписывать достоинства и других блюд из списка специальных предложений, как я прервала ее на полуслове.

– Отлично! Вот его и принесите. – И захлопнула меню, ставя точку в нашем разговоре. Мама посмотрела на женщину с извиняющейся улыбкой – за неотесанную дочь.

– Я буду то же самое.

Как только официантка ушла, мама взяла меня за руку и прошептала:

– Черт возьми, неужели мы все так медленно говорим, Грейс? – И мы с ней покатились со смеху. Мы продолжали смеяться до тех пор, пока нам не принесли чай. Успокоившись, я решила сходить в туалет, а когда вернулась, сэндвичи были уже на столе.

– Девочки, могу я предложить вам что-нибудь еще? – спросила официантка.

– Мы хотели бы узнать о шоу Элвиса, – с важностью заявила я. Сами виноваты – зачем повесили объявление: «Приглашаем»?

Официантка выглядела озадаченной.

– У вас вывеска на входе.

– А, вы про это. Будет в пять часов. Вон там. – И она показала в дальнюю часть кафе – туда, где над занавешенной дверью красовалась вывеска «Шоу».

– Билеты – на стойке администратора. – С этими словами официантка скрылась на кухне.

– Ну что, пойдем, – проговорила мама с коварной улыбкой.

– Конечно, пойдем, – не пропускать же шоу Элвиса во время путешествия, посвященного Элвису!

– Вот и договорились. – С этими словами мама откусила огромный кусок от своего сэндвича.

При этом вся сырная масса вытекла и упала обратно в тарелку. Мама рассмеялась, схватила ложку и начала с ее помощью наворачивать. Возможно, со стороны все это выглядело не особо привлекательно, но нам было наплевать – мы были чертовски голодны. Следуя маминому примеру, я принялась за сэндвич и только потом вспомнила про свою непереносимость лактозы и про необходимость срочно принять таблетку. Иначе последствия могли быть самыми печальными – не стану утомлять вас подробностями! Моя мама точно такого не заслуживала!

Мама смаковала каждый кусочек, поэтому я закончила раньше нее и решила оплатить счет и заняться билетами.

– Двери откроют в четыре сорок пять! – крикнула я от стойки кассира. У нас оставалось пять минут. – Уверена, что мы сможем занять хорошие места, так что давай подождем за нашим столиком.

Но не успела я договорить, как в кафе ввалилась весело гомонящая толпа человек из тридцати, одетых как на карнавал. С первого взгляда было ясно, что все они были членами Американской ассоциации пенсионеров[15]. У каждого в руках был билет, и они тут же направились к занавешенной двери.

Мама не стала ждать второго звонка: она бросилась вперед и заняла свое место в череде «молодых людей», украшенных лысинами и голубыми волосами. Оставив чаевые, я поспешила вслед за ней.

– Ты даже не знаешь, что нас там ждет, а так торопишься.

Но мама меня не слушала: она отодвинула портьеру, и мы оказались в совершенно другом времени.

Несколько мужчин расставляли столы и стулья по внешнему периметру комнаты, которая выглядела и пахла как старый церковный подвал: затхло, но торжественно. К барной стойке выстроилась очередь, там, вместо чая и кофе, наливали вино и пиво. Прямо перед нами находилась танцевальная площадка, ведущая на небольшую сцену, украшенную занавесом с золотой бахромой, переливающейся от каждого дуновения маленького вентилятора рядом с микрофоном. Мужчина в блестящих золотых брюках возился с динамиком и приветствовал проходящих к бару гостей. Почти каждого он знал по имени. Верхние флуоресцентные лампы выключили, и вместо них загорелись привычные для танцевального клуба огни: мигающие красные, синие и белые – как будто мы собрались на празднование Дня независимости. По мере того как зал заполнялся людьми, вокруг распространился приторный аромат цветов, смешанный с запахом нафталина.

– Рад тебя видеть, Тед! Как дела, Хейзел? Какая красивая у тебя юбка! – Мужчина жестом выразил одобрение наряду женщины, а потом наклонился и поцеловал ее в щеку. Закончив настраивать звук, он скрылся за сценой.

Мама была в полном восторге, она впитывала все увиденное, как измученный жаждой маленький ребенок, который наконец дорвался до вожделенной пачки с соком. Она заняла ближайшие к сцене места, достала из сумки зеркальце и начала поправлять свой макияж. Последним штрихом стала помада «Яркий Розовый № 828».

– Хочешь? – предложила мама, помахав передо мной помадой, как если бы дразнила щенка. Я отмахнулась, занятая тем, что во все глаза таращилась на все прибывающую толпу зрителей. Шоу обещало пройти при полном аншлаге. Очереди из желающих попасть на концерт Леди Гага в «Мэдисон-сквер-гарден» были, на мой взгляд, не такими многочисленными. Блестки и бусинки, украшавшие туалеты дам, искрились и переливались, создавая вокруг каждой светящийся ореол. Рубашки их спутников были по старинке сильно накрахмалены.

– Добрый вечер! – раздалось из микрофона. Все гости посмотрели в сторону сцены, где появилась миниатюрная женщина в розовом парике, как у Френчи из фильма «Бриолин». – Хэллоу! – Она постучала несколько раз по микрофону.

К ней подбежал звуковик и начал крутить какие-то ручки, отчего динамик издал несколько пронзительных звуков.

– Добро пожаловать на наше сегодняшнее шоу! – заголосила ведущая таким высоким и писклявым голосом, как будто он принадлежал крошечной мышке. – Впереди вас ждет удивительное приключение, в котором я буду вас сопровождать. А зовут меня Таня Заря!

Затем последовали объявления, которые были интересны только местным жителям. О предстоящей распродаже газонокосилок в магазине «У Джоно», о пропаже полосатой кошечки мисс Кэролайн… Отдельного внимания заслуживали специальный ассортимент напитков и правила поведения на предстоящем шоу. Одно из них вызвало у меня улыбку. Было запрещено запрыгивать на сцену во время представления – нарушителя обещали выдворить из бального зала. Зал отнюдь не походил на бальный, да и предположение, что кто-то из присутствующих сможет запрыгнуть на сцену, звучало невероятно.

Толпа зааплодировала. Мужчина, в одиночестве сидевший за столиком в дальнем углу, засвистел. Голос ведущей поднялся еще на пару октав, и она пропищала в микрофон:

– А теперь настала пора представить вам единственного и неповторимого… ЭЛВИСА ПРЕСЛИ! – После чего убежала за сцену. А в это время с другого ее конца появился Элвис.

Мама вскочила и начала визжать и хлопать руками над головой в такт музыке, которая раздавалась из знакомого маленького динамика. Большая часть публики уже была на ногах, готовая танцевать.

Как только прозвучали первые слова песни, толпа пришла в неистовство. Все взгляды были прикованы к фигуре невысокого мужчины, которого мы видели ранее на сцене. Только теперь на нем был еще и золотой пиджак. Он был Элвисом с головы до ног – начиная с черного парика и заканчивая блестящими мокасинами с золотыми кисточками. Никто не спутал бы его грубый, хриплый голос с голосом Элвиса, да и не очень-то он был и внешне похож, но это никого не волновало. Стоит отметить, для мужчины лет шестидесяти двигался он очень даже впечатляюще. Исполняя танец с шестом (помните, из знаменитого клипа «Тюремный рок»), артист в точности повторял все движения бедрами настоящего Элвиса, разве что с чуть меньшей амплитудой.

В это время мама толкнула меня локтем, и мне пришлось оглянуться, чтобы понять, что это: привлечение внимания или одно из танцевальных движений. Оказалось, и то и другое.

Мама присоединилась к линейке танцующих и, каждый раз тыкая своим костлявым локотком прямо мне в бок, двигалась в унисон со всеми.

Сначала я попыталась просто отодвинуться в сторону, но тут же столкнулась с другим танцором. Люди вокруг скакали во все стороны… Вскоре я почувствовала дурноту и подумала, что уровень сахара в крови упал. С этой мыслью помчалась к барной стойке, трясущейся рукой схватила первый попавшийся напиток, но тут же поняла, что сладкая газировка – не то, что мне сейчас нужно.

«На четыре счета – вдох, на семь – задержка дыхания и на восемь – выдох».

С трудом добралась до своего места. «Теперь успокоиться». Но как это сделать, когда все вокруг пульсировало, звуки раздавались на пределе громкости. «Следующий шаг – упражнение на концентрацию внимания: найти пять вещей в комнате, четыре из которых можно понюхать…» Световые блики и танцующие двигались с бешеной скоростью. «Теперь выплескиваем накопившееся внутри наружу. Не нужно себя сдерживать».

Я выбежала на улицу; сердцебиение постепенно приходило в норму, озноб прошел. «Простите, простите…» – повторяла я про себя, пока шла до машины, вспоминая, куда положила успокоительное, которое прописал мне врач.

Подобные приступы паники происходили у меня на протяжении вот уже нескольких лет и начались, скорее всего, еще в детстве. Накатывали одновременно отчаяние и беспомощность, и ни одно из этих чувств я не могла выразить словами. В таких случаях мама говорила: «Грейси опять закатила сцену», как будто я могла контролировать свои чувства.

Диагноз «панические атаки, свойственные тревожным людям» был мне поставлен во время поездки с Джеффом в Чикаго, куда мы отправились в романтический отпуск. Вот тогда я на собственном опыте убедилась, что «Великолепная Миля»[16] не так уж хороша на пустой желудок в компании с человеком, к которому не испытываешь особых романтических чувств. Сначала я решила, что просто голодна, что было немудрено после черного кофе, которым я заменила себе завтрак. Мы с Джеффом зашли в ресторан и заказали апельсиновый сок. Но от него мне стало только хуже – я начала безудержно дрожать. Оказалось, что слишком много кофеина, недостаток еды и ощущение эмоционального дискомфорта – идеальный набор для панической атаки.

Я выбежала из того чикагского ресторана, несколько раз обошла квартал, после чего горько разрыдалась. Постепенно ощущение надвигающейся опасности стало проходить. Джефф нашел меня на тротуаре: сидя на корточках, я раскачивалась взад-вперед и без конца повторяла извинения – кому и за что, я не могла объяснить. Мой муж не знал, что делать, и просто стоял рядом; его присутствие действовало успокаивающе.

Теперь я уже знала, что за первой панической атакой могут последовать другие, причем довольно скоро: как повторные толчки через неделю или две после землетрясения. Но новые приступы все еще заставали меня врасплох, я терялась и, как тогда в баре в Чикаго, начинала думать, что мне просто нужно немного поднять уровень сахара в крови.

Очевидно, так защищался мой мозг. «Мозг – ваш главный защитник, но он тоже нуждается в защите» – любимая присказка моего психотерапевта, над которой мы обе смеялись.

Я начала посещать психотерапевта после возвращения из Чикаго, чтобы разобраться в причинах внезапных приступов паники. Но сделать это оказалось сложнее, чем я думала. Наверное, недостаток еды и переизбыток кофеина отключили защитный экран моего организма, дав выход сдерживаемым эмоциям, которые копились годами. «Таким способом ваше тело пытается от них избавиться», – объяснила мне врач.

Я узнала и отработала кучу разных техник, способных помочь на начальном этапе, но в тяжелых случаях, когда в голове все-таки срабатывала пожарная сигнализация, единственным действенным способом успокоиться, кроме приема таблеток, было выплакаться и извиниться. Сложность заключалась в том, чтобы довести себя до этого состояния. Я так и не смогла до конца понять, перед кем именно и за что я прошу прощения. Возможно, за то, что занимаюсь работой, которая мне не нравится? За то, что никогда не могла показать своих чувств матери? Или за то, что когда-то ответила согласием на предложение Джеффа, хотя этого делать и не стоило? А за что в этот раз? За мое нежелание находиться в помещении, переполненном пожилыми, нелепо одетыми людьми. Не мог же мой срыв быть связан с моим решением отправиться в эту поездку?! Иначе это будут самые трудные и долгие семь дней в моей жизни!

Я открыла багажник и нашарила в рюкзаке таблетки. Надо было спрятать их в лифчике – чтобы всегда были под рукой. Один вид лекарств уже действовал на меня успокаивающе. Иногда мне кажется, что с таким же успехом я могла бы носить с собой аспирин.

Поначалу я боялась принимать сильное успокоительное, полагая, что даже самая маленькая доза способна серьезно повлиять на мое сознание. Именно поэтому я не пила спиртного и не пробовала наркотики в колледже. Мысль о том, что я могу забыть, где нахожусь и что делаю, пугала настолько, что я никогда не выпивала больше одного стакана вина; а предложения покурить и нюхнуть чего-нибудь приводили в ужас.

В случае с успокоительным страх потерять контроль над эмоциями оказался больше, чем страх «улететь» под действием лекарства, поэтому я решила попробовать, и оно сработало, остановив надвигающееся торнадо паники. Насколько эффективным оно окажется в случае полноценного приступа, придется проверить опытным путем. Как сейчас!

Все-таки фармацевтика способна творить чудеса! Буквально через несколько минут, сидя на парковке закусочной, я спокойно размышляла, выйдет мама сама или ее вынесут уборщики…

Аша: Ну что? Смогла понять до конца, с какой «новой нормальностью» имеешь дело?
Грейс: Да, настолько хорошо, что у меня случилась чудовищная паническая атака.
Аша: Вот черт! Что случилось?
Грейс: Представь себе комнату, битком набитую такими же, как мама, чудиками, которые танцуют под живую музыку, исполняемую человеком, одетым как Элвис.
Аша: Таким я всегда представляла себе ад!
Грейс: Точно!
Аша: Да…
Грейс: Прибавь к этому нахлынувшие воспоминания. Много воспоминаний.
Аша: Как ты сейчас? В порядке? У тебя лекарства с собой?
Грейс: Да, отдыхаю в машине и жду маму.
Аша: То есть может так случиться, что там и заночуешь?
Грейс: Думаю, она все-таки выйдет, как только все закончится. А для меня сейчас посидеть в тишине – самое оно. Ой, вот и она. Накрылся мой дзен.
Аша: Тогда пока, дай знать, если нужна будет помощь.
Грейс: Ты уже помогла. Спасибо тебе.
Аша: :-*

Мама вышла из кафе на удивление быстро. Она постучала в окно и, не дождавшись, пока я опущу стекло, распахнула дверцу. Хотя могли бы так и разговаривать, учитывая, что я сидела в кабриолете.

– Грейс! Ты в порядке? Я хотела пригласить тебя на медленный танец, а смотрю – тебя нет.

– Мне стало нехорошо. Желудок не справился с этим сыром – пименто, кажется. – Не хотелось вдаваться в объяснения, хотя сыр наверняка сыграл свою роль. Так же, как жара и толпа народу. Пусть мама во всем винит сыр.

– Тогда понятно. У тебя всегда был очень чувствительный желудок. Помню все эти звонки из школы. Некоторые проблемы остаются с нами навсегда.

А про другие «проблемы» того времени лучше сейчас не вспоминать. Или вообще не вспоминать.

– Хочешь туда вернуться? – поинтересовалась я. – Я могу посидеть здесь и подождать. Мне гораздо лучше.

– Нет, не хочу. Я готова ехать дальше. Даже для меня это было слишком; все эти крики и вопли. И тяжелое сопение… – на этих словах мама отряхнулась, как собака, попавшая под дождь, потом обошла машину и залезла внутрь. – А некоторые из нарядов просто… – И мама закатила глаза.

Я опустила солнцезащитный козырек, чтобы она увидела себя в зеркале:

– Уж кто бы говорил!

На что мама сказала с достоинством:

– Дорогая, все они – игроки не из моей лиги.

– Да, потому что в этой лиге состоишь только ты. – Сделав глубокий вдох, я наконец почувствовала эффект от принятого лекарства. А мама похлопала меня по руке и сказала:

– Буду считать это комплиментом с твоей стороны, Грейс.

– Естественно, мама.

Глава 6

Техас – большой штат. Он не отличается особой красотой, поэтому, отправляясь туда, люди обычно предпочитают просто прилететь в пункт назначения, а не ехать через него – чтобы полюбоваться видами. Каждый городишка на нашем пути словно появлялся из ниоткуда, как объемная картинка в книжке-раскладушке: вот он стоит посреди пустыни – через секунду исчез. Казалось, моргнешь – и не заметишь его.

Однообразные пейзажи навевали одну и ту же мысль: «Ведь это ты уклонялась от серьезного разговора с Джеффом и обиженно замыкалась в себе». Приходилось все время напоминать себе, что мы оба виноваты и не стоит превращаться в собственную грушу для битья. Наконец я решила переключить внимание – например, на необычные дорожные знаки. Как вам такой: «Автостопщик может оказаться уголовником» – он отвлек меня аж на целых десять километров из тех сотен, что нам еще предстояло проехать до Далласа.

Я бы с удовольствием рванула сразу до него, но мама потребовала, чтобы мы остановились на ночь в Одессе.

– Далась тебе эта Одесса, мама? – с раздражением накинулась я на мать, пока пыталась вспомнить какие-либо факты из жизни Элвиса, связанные с этим городом. Тщетно!

В машине все время чувствовался резкий рыбный запах, природу которого я никак не могла определить. Да, езда в кабриолете связана с определенными неудобствами.

– Мы с тобой едем по нефтяному краю, – объяснила мама. – Скоро ты привыкнешь. – Потом, глядя на мое недовольное лицо, она добавила: – Для этой остановки у меня есть свои причины.

– Не хочешь поделиться?

– Пусть это будет для тебя сюрпризом.

– Приятным или неприятным?

– Сама решишь. И перестань все просчитывать.

Даже не знаю… Для большинства явлений существуют вполне удобные формулы. А если нет, то можно просто переставить несколько цифр и попробовать решить снова. Но наша поездка была настолько хаотичной и непредсказуемой, как будто кто-то свалил все данные в одну большую емкость, а потом разом вывалил мне их на голову.

– Просто плыви по течению, Грейс. Хотя бы раз. – С этими словами мама похлопала меня по коленке и тут же задремала. А я в очередной раз позавидовала ее способности мгновенно проваливаться в сон. Видимо, фанатская жизнь сильно изматывает!

– Я стараюсь, – прошептала я тихонечко и попыталась немного расслабиться. Перестала сжимать руль, опустила плечи, которые обычно задирала чуть ли не до ушей. С каждой милей поездки мне все больше нравилось быть в роли ведомой. В таком благостном настроении я пребывала вплоть до того момента, как мы прибыли по адресу, выделенному на карте Одессы.

Завидев единственное свободное место, я попробовала припарковаться. Занятие оказалось не из легких, учитывая, какой неповоротливой была машина и какими жесткими тормоза – я так и не смогла к ним привыкнуть.

Мама резко проснулась и истошно крикнула:

– СТОЙ!

Я с такой силой вдарила по тормозам, что нас обеих бросило вперед на панель управления, а затем отшвырнуло обратно на спинки сидений. Не много ли криков и сюрпризов для тщательно спланированной поездки?!

– Какого черта, мам? Перед нами никого нет!

Однако мама, не слушая, открыла дверцу машины и пошла вдоль ряда совершенно одинаковых домиков, похожих на коробки. Газоны поражали своей безупречной ухоженностью, пока я не поняла, что они искусственные. Деревьев не было вообще, как и любой другой защиты от жары.

– Мама! – Я медленно поехала за ней вдоль дороги. Не обращая на меня внимания, мама продолжала идти вперед: одной рукой придерживая парик, чтобы он не улетел, и размахивая другой как на параде. – Куда тебя несет?

Не оборачиваясь, она вглядывалась в дома и что-то бормотала себе под нос. Наконец встала перед простым светло-желтым домом с рядом горшков искусственных цветов вдоль дорожки, ведущей к входной двери. Туда она и ринулась, не отвлекаясь на то, чтобы понюхать пластмассовые розы! Я не знала, бежать за ней или залечь на дно кабриолета.

– Вернись в машину! – Попытка остановить маму не увенчалась успехом. Она меня не услышала, вернее, не захотела услышать. Когда она постучала, я выскочила из машины и побежала к ней.

В это время дверь приоткрылась, образовав узенькую щелочку, через которую был виден чей-то глаз.

– Извините нас, пожалуйста… – Но не успела я договорить, как дверь распахнулась, и мама завопила:

– ДОТТИ ЛИППИНКОТТ, ХВАТИТ ПРЯТАТЬСЯ!

На пороге появилась миниатюрная женщина в седых кудряшках ростом чуть выше полутора метров. Она притянула маму к себе и крепко обняла за талию тонкими морщинистыми ручками.

– Я весь день стою у двери, Лоралинн! Теперь с ног валюсь, – проговорила она, затаскивая маму в дом и одновременно кивая мне. – Грейс, наверное, меня и не помнит? Все оттого, что ты ужасная мать.

Я шагнула вперед. Женщина схватила меня за руку – у нее была удивительно мягкая ладонь, а ногти выкрашены в ярко-розовый цвет.

Только она ошибалась: я прекрасно ее помнила. Да и как было забыть единственную другую женщину-азиатку, проживавшую в Форт-Блиссе? Дороти, или Дотти, как все ее звали, была японкой, но кто в Техасе стал бы разбираться. Миндалевидного разреза глаз и черных волос было достаточно, чтобы прослыть «белой вороной».

В доме пахло так же, как в ее старом доме на базе, – кунжутным маслом и соевым соусом. Поскольку мама не готовила ничего, кроме хот-догов и полуфабрикатов, большую часть времени я проводила в доме Дотти, где наслаждалась японскими блюдами, которые та великолепно готовила из небольшого набора ингредиентов, которые можно было найти в нашем маленьком городке.

И внутри нынешний дом напоминал старый дом Дотти: деревянные панели, красный ковер, легкий душок плесени. Музыка, доносящаяся из настоящего проигрывателя. Даже фотографии на стене в фойе казались знакомыми.

1 «Забавные семейные фотографии» (Awkward Family Photos) – интернет-сайт, созданный в 2009 году, на котором размещаются фотографии, запечатлевшие неловкие, но в то же время смешные моменты из жизни семьи или общения друзей.

2 «Чилиз» (Chili’s) – американская сеть демократичных ресторанов, созданная в 1975 году в Техасе.

3 Инди-фильм – это художественный фильм, который производится вне системы крупных киностудий, а затем и распространяется независимыми развлекательными компаниями.

4 Grand Ole Opry – так называют здание в Нэшвилле, в котором проходят концерты звезд кантри-музыки, транслируемые в прямом эфире по радио.

5 Ю-ху – победный клич; возглас удивления или восторга, типичный для речи американцев.

6 Джу-джу (juju) – амулет, заклинание, табу.

7 «Блумиз» (Bloomie’s) – новый, «сокращенный» и уменьшенный формат магазинов знаменитой сети Bloomingdales.

8 Новая Англия – историческая область на северо-востоке США, включающая несколько штатов, где располагались самые ранние европейские поселения в Северной Америке. Сегодня является одним из основных мировых центров образования, высоких технологий, страхования, медицины. Бостон – ее культурный, финансовый, образовательный, медицинский и транспортный центр.

9 You Are Always on My Mind (пер. «Я всегда думаю о тебе») – припев знаменитой баллады, которую впервые исполнил Элвис Пресли.

10 Are You Lonesome Tonight? (пер. «Если тебе одиноко сегодня вечером») – написанная в 1926 году, наибольшую популярность песня приобрела после исполнения ее Элвисом Пресли.

11 Поллианна – женское имя, означающее «приносящая много радости/удовольствия». Так звали героиню одноименной книги Элинор Портер, опубликованной в 1913 году.

12 Плащ Элвиса – элемент сценической одежды Элвиса Пресли, наряду с высоким поднятым воротником был придуман дизайнером Биллом Белью.

13 Бенджамин Баттон – главный герой фильма Дэвида Финчера «Загадочная история Бенджамина Баттона», который прожил свою жизнь наоборот – от старости к младенчеству.

14 MapQuest – служба цифровых картс надежными и удобными инструментами навигации. Этот сервис стал одной из первых картографических онлайн-платформ, завоевавшей популярность благодаря своей простоте и доступности.

15 Американская ассоциация пенсионеров (AARP) – ведущая американская организация для людей в возрасте пятидесяти лет и старше. Она предоставляет льготы для членов, маркетинговые услуги и лоббирование от их имени.

16 «Великолепная Миля» – так называется главная магистраль между деловым районом Чикаго и его Золотым побережьем и прилегающий к ней район города.

Продолжить чтение