Две Ольги Чеховы. Две судьбы. Книга 2. Ольга Константиновна

Глава первая

Ранним пасмурным утром в середине августа 1913 года Олечка вышла из вагона первого класса поезда Петербург – Москва и сразу попала в объятия своей знаменитой тетушки. Носильщик вынес за ней два тяжелых чемодана, погрузил на тележку, и в потоке других приезжих они двинулись на привокзальную площадь.

– Бабушка захотела тебя видеть непременно сразу по приезде, так что сегодня в пять я устраиваю обед, – говорила Ольга Леонардовна. – Будут все наши. Твоя бабушка, твой дядя Володя с женой Элькой и Чеховы, живущие в Москве.

– Ты имеешь в виду моего кузена Мишу? – обрадовалась Олечка.

– И твоего кузена Мишу, и Ивана Павловича Чехова с женой и сыном Володей. Ты с ними не знакома?

– С семьей брата Антона Павловича – нет, а вот с Мишей знакома.

– Когда же ты успела?

– А когда мне было семь лет. Мы тогда в Ялте отдыхали и были в гостях у Антона Павловича. Миша нам клоуна показывал.

– О! Так это же так давно было! Он вряд ли тебя помнит! – засмеялась актриса.

– Нет. Он должен помнить. Мы с ним за руку по саду бегали. Он должен помнить!

– Какой же ты еще ребенок! Вот сегодня и посмотрим, помнит Миша, как ты с ним «по саду бегала», или нет.

– А Мария Павловна будет?

– Нет. Она еще в Ялте. В Москве появится лишь к концу ноября.

Не позвала актриса на обед только мать Миши, Наталью Александровну Гольден-Чехову. Как она не была с ней знакома ранее, так к этому и сейчас не стремилась.

Выйдя на привокзальную площадь, тетя с племянницей взяли извозчика и поехали на Пречистенский бульвар.

Перед приходом гостей Оля готовилась целый час, выбирая, какое платье ей лучше надеть и как уложить волосы. И не столько потому, что хотела понравиться всем, сколько потому, что безумно хотела произвести впечатление на Мишу. При первой и единственной их встрече он отнесся к ней лишь как к маленькой девочке, но теперь-то она выросла, теперь он не только должен ее заметить, но и влюбиться. Как же иначе? Ведь она-то его любит.

В итоге Ольга выбрала салатовое платье с круглым белым воротничком, волосы причесала, как обычно, на прямой пробор, прихватив их сзади зеленой лентой, но зато густые локоны спускались по спине почти до талии. Когда наконец-то, причесавшись и одевшись, племянница вышла из своей комнаты, Ольга Леонардовна даже всплеснула руками:

– Да ты просто неотразима, дорогая!

Первой приехала Олечкина бабушка, Анна Ивановна Зальца-Книппер. Она ахала и охала, любуясь своей внучкой.

– Как же ты выросла, детка! Как похорошела! Я ведь тебя целых два года не видела.

Следом за ней появились дядя Володя и тетя Эля, а за ними почти сразу – и семья Ивана Павловича Чехова. «Иван Павлович совсем не похож на своего брата», – невольно подумала Олечка, мысленно сравнив его с великим писателем. Ее кузен по линии Чеховых Володя учился на втором курсе юридического факультета в университете. Небольшого роста, с довольно приятным лицом и обезоруживающей улыбкой, он сразу располагал к себе.

– Приятно с вами познакомиться, – смутившись, произнес он, когда Ольга Леонардовна представила ему петербургскую кузину.

Олечка радостно протянула ему руку, и, коснувшись ее, Володя ощутил, как по всему его телу пробежала легкая дрожь. Юноша уже был влюблен. Сразу и бесповоротно.

– Мне тоже приятно познакомиться с еще одним кузеном из семейства Чехова, – улыбнулась Ольга.

Как только все поздоровались, обнялись и успокоились после прихода семьи брата Антона Павловича, Анна Ивановна нетерпеливо попросила:

– Олечка, рассказывай дальше.

Анну Ивановну очень интересовало то, как ее сын Константин стал дворянином и как царь самолично вручил ему саблю, и она все приставала к Ольге с расспросами. Анне хотелось вновь и вновь слушать эту историю, хотя сын во всех подробностях уже описал ей все это в своем письме сразу же после приема у государя. Олечка же с удовольствием рассказывала.

– Так ты, выходит, теперь тоже дворянка? – поинтересовался дядя Володя, задумавшись о том, что дворянство его старшего брата может распространиться и на него.

– Пока в Гербовник записали только отца, но обещали, что вскоре будет рассмотрен вопрос и о его семье.

– В целом о семье, включая нас всех, или только о его жене и детях?

– Я так поняла, что только о моей маме и о нас, – ответила Олечка.

– И то хорошо! – воскликнула Анна Ивановна. – Как бы отец порадовался! Он так мечтал хоть породниться с дворянином, а тут такое… Я очень-очень горжусь своим сыном!

– А мною? – лукаво спросила Ольга Леонардовна. – Я хоть и не дворянка, но тоже кое-чего добилась…

– И тобой горжусь, и Володенькой! – протянула она руки младшему сыну. – Иди ко мне, милый. Все в восхищении от того, как ты пел вчера Радамеса в «Аиде». Вот только зачем ты взял псевдоним Нардов? Мне было бы более приятно видеть в афише нашу фамилию.

– Хватит на театральную Москву и одной фамилии Книппер, – засмеялся Владимир. – Ольга давно заняла эту нишу, и пусть пользуется ею единолично.

– Кстати, Ольга Леонардовна, давно хотела вас спросить, почему вы выступаете под фамилией Книппер? – поинтересовалась жена Ивана Павловича, Софья Владимировна. – Ведь по паспорту вы Чехова.

– Решила, что так будет лучше, и, как оказалось, правильно сделала. Ведь в нашем театре теперь появилась другая будущая знаменитость с такой фамилией…

– Миша? – подала голос Олечка. – Ты его имеешь в виду, тетя?

– Да, моя дорогая, Михаил Чехов. Немирович-Данченко предрекает ему большое будущее.

– Скажи, пожалуйста, доченька, и сколько же нам еще ждать эту вашу будущую знаменитость? – нетерпеливо спросила Анна Ивановна, взглянув на часы. – Не знаю, как другие, но я лично уже проголодалась.

– Пожалуйста, милая, подождем еще минут десять, – попросила Ольга Леонардовна. – Не появится – садимся за стол.

Около Олечки между тем всё продолжал крутиться Володя. Он только что вернулся с родителями из Ялты и увлеченно рассказывал ей в красках о том, какой конфуз случился там с его бабушкой, Евгенией Яковлевной Чеховой, которую все между собой звали просто Евочка, как когда-то ласково называл ее муж, Павел Егорович.

– …И вот мы все вдруг стали замечать, что Евочка не всегда твердо стоит на ногах, – со смехом рассказывал Володя. – Естественно, тетя Маша, думая, что это у нее давление скачет, пригласила доктора, а тот после осмотра и говорит: «Давление, Мария Павловна, у вашей матушки в норме, а вот то, что Евгения Яковлевна нетрезва, – это факт». Тетя Маша аж подскочила: «Не может быть!» Мой отец тоже накинулся на врача: «Не возводите поклеп на мою мать!» – «Не верите? Тогда понюхайте, чем от нее пахнет. Мне кажется, это коньяк», – сказал доктор и гордо удалился. И можете себе представить, тетя Маша с отцом действительно нашли у бабушки почти полностью опустошенную бутылку коньяка в комнате! Ругались… «Что бы на это сказал Антон, кабы увидел тебя в таком состоянии?» – возмущалась тетя Маша. «А при моем сыночке Антоне я бы себе такого и не позволила», – отвечала пьяненькая Евочка. В общем, скандал был…

Оля смеялась от души. И впрямь забавный случай.

Прошло пятнадцать минут, а Миши всё не было. Сели за стол. С одной стороны от Ольги сел кузен Володя, а с другой – она бросила на стул салфетку.

– Тетя Оля, можно здесь сядет Миша, когда придет?

– Ну конечно, – ответила Ольга, совершенно не придав никакого значения особому интересу племянницы к юноше.

Приступили к закускам, разлили по бокалам вино.

– Олечке не наливайте, – испугалась бабушка Анна Ивановна, увидев, как кузен Володя собрался наполнить Ольгин бокал. – Ей можно только ситро.

– Бабушка, – возмутилась Олечка. – Мне шестнадцать, и отец уже давал мне выпить красного вина.

– Да Костя с ума сошел! Рано тебе! – воскликнула Анна Ивановна.

Оле налили ситро, но она и не пыталась спорить. Она лишь прислушивалась, когда же наконец прозвенит входной звонок и появится предмет ее мечтаний. Прислуга уже убрала тарелки из-под закусок и на стол подали дымящуюся супницу, когда наконец-то это произошло. Пришел! Звонок показался Ольге прекрасной музыкой, хотя на самом деле он лишь издавал громкие резкие звуки.

– Ну что же ты? – приветствовала Ольга Леонардовна входящего в столовую племянника. – Ты уж извини, милый, но мы сели без тебя.

– Задержался на репетиции, – улыбался своей обворожительной улыбкой актер. – Мы через неделю должны показываться Станиславскому, и Вахтангов нервничает.

– Строгий у вас режиссер! Давай-давай, садись скорей, – беспокоилась Ольга Леонардовна. – Голодный небось?

– Еще какой!

– Место тебе оставлено рядом с Оленькой. Она говорит, что вы знакомы, так что представлять ее тебе я не буду.

– Знакомы? – удивился Михаил, с интересом рассматривая кузину.

– Конечно, знакомы, – заявила Оля. – Вы меня не помните? Мы в Ялте с вами виделись. Вы меня еще в саду напугали, когда сзади так неожиданно подошли…

– Как же, как же! – воскликнул Миша. – Маминапапина?! Как же, как же… Помню. Ну надо же, как выросла!

Глава вторая

Легко поступив в Художественное училище, все свое свободное время Оля теперь проводила с кузенами. Володя показывал ей Москву и водил в музеи, а Миша привел ее в свою молодежную студию. Окунувшись в актерскую атмосферу, Ольге сразу захотелось бросить занятия в училище и, пройдя пробы у Станиславского и Немировича, обосноваться навсегда именно здесь, но тетя Оля была категорически против этого.

– Ты красива, но у тебя нет актерского темперамента. Большой актрисы из тебя не выйдет, – говорила она племяннице. – К тому же и твой отец против. Вот закончишь Художественное училище, повзрослеешь, тогда и делай что хочешь, а пока ни-ни. Я за тебя отвечаю и перед братом, и перед Луизой. Ни-ни!

Между тем кузен Володя тоже увлекался театром и, если бы не давление отца, Ивана Павловича Чехова, после окончания гимназии непременно бы тоже пробовал поступить в студию к Станиславскому, а не в университет. А потому после воскресных обедов у тети Маши, которые она еженедельно устраивала, как только водворилась в своей московской квартире по приезде из Ялты, Володя с большим удовольствием вместе с Олечкой и Михаилом разыгрывал шарады. Это было настоящее представление, и все гости с удовольствием отгадывали их, смеясь и наслаждаясь увиденным. Когда Ольга Леонардовна наблюдала в это время за Олей, ей порой казалось, что племянница не так уж и бездарна. «Может, на следующий год подготовить с ней для поступления подходящий для нее репертуар? – думала она. – А впрочем, брат за это с меня голову снимет! Пусть лучше спокойно учится на художника, а там видно будет».

А в Олю уже были влюблены не только ее кузены Володя и Миша Чеховы, но и учащиеся Художественного училища, а также некоторые студийцы при МХТ и даже сын самого Станиславского, Игорь Алексеев. Юноша был того же возраста, что и кузен Володя, и тоже учился в Московском университете, но только не на юридическом, а на историко-филологическом факультете.

– Ты присматривай за ней, а то потом не оправдаешься перед братом, – предупреждала Мария Павловна Ольгу Леонардовну. – То, что за ней столько молодых людей бегает, понятно. Она девочка красивая. А вот если она в кого из них влюбится, пиши пропало!.. Возраст-то опасный.

– Опасный. Но она, слава богу, все время находится под присмотром своих кузенов, и отдельно от них ни с кем другим не встречается.

Как же! Не встречается. Да чуть ли не каждый день проводит время с тем, в кого влюблена. Тете Оле и в голову не приходило, что именно кузен Миша и был избранником ее шестнадцатилетней племянницы.

В апреле 1914 года Художественный театр, как обычно, отправился на гастроли в Петербург. Олечка поехала с тетей. Для всех было одно объяснение: она ехала к своим родным, по которым соскучилась, но истинную причину знала только она сама. Олечка ехала исключительно ради Миши, расставаться с которым ей не хотелось. А через неделю вслед за ними отправился в Петербург и кузен Владимир. Он тоже не хотел надолго расставаться с предметом своих любовных грез. Остановившись у своего дяди, Михаила Павловича Чехова, и наскоро приведя себя в порядок с дороги, он устремился в Царское Село. Сидя в вагоне третьего класса, он уже блаженно мечтал о скорой встрече с Олечкой, как неожиданно кто-то дотронулся до его плеча.

– А ты здесь откуда? – услышал Владимир голос Миши.

Он вздрогнул, поднял глаза: перед ним стоял кузен, на лице которого можно было легко прочитать крайнюю степень удивления.

– Только что приехал, – растерянно отвечал Володя. – Решил повидать кузину. А ты?

– А я сегодня в театре свободен и еду играть с ней в теннис. В Царском Селе отличные корты, да и погода сегодня сухая, солнечная.

Только сейчас Володя увидел в его руках ракетки. Неожиданно чувство страшной ревности нахлынуло на него, и он со злобой проговорил:

– И ты что, часто у нее бываешь?

– Бываю, – весело отвечал артист, чувствуя в голосе кузена ревность и желая его подразнить. – Да мы с Ольгой каждый день видимся. Если не я к ней, то она ко мне в Петербург приезжает.

– Вот, значит, как…

– А что ты, собственно, имеешь против?

– А то, что у меня серьезные намерения. Я собираюсь делать ей предложение! – неожиданно даже для самого себя проговорил Владимир, хотя до этой секунды об этом и не думал.

– Ты? Предложение? Ха-ха! – рассмеялся Михаил. – Да ты нищий студент. На что ты собираешься содержать жену?

– Сейчас мы с ней обручимся, а как только я получу диплом, так и свадьбу сыграем, – продолжал верить в то, что он говорил, Владимир.

– И ты уверен, что она будет ждать, пока ты окончишь университет?

– Уверен.

– Враки! Она тебя ждать не будет.

– Это еще почему?

– Потому. Я на ней женюсь.

Михаилу захотелось подразнить кузена, и это ему удалось.

– Ты? – почти задохнулся от гнева Владимир, и пот выступил на его лбу. – А почему ты так уверен, что она выберет тебя, а не меня?

– Да потому, что у меня есть положение в обществе. Я уже неплохо зарабатываю, меня публика знает. Почему бы ей не разделить со мной мою славу актера, вместо того чтобы быть с тобой «мировой судьихой»? – продолжал задирать его Михаил.

– Ты это серьезно? Ты что, серьезно хочешь жениться на Ольге?

– До этой минуты, если честно, я об этом не задумывался… Но почему бы и нет? Во всяком случае, она мне нравится…

– Я так и знал, что серьезно к этому вопросу ты и не приближался! – успокоился Владимир. – В отличие от тебя, я ее люблю. Значит, ты должен отступить.

– Нет. Я не согласен. Почему это я должен отступить, а не ты? Я тоже ее люблю, – завелся Михаил. Он не любил проигрывать.

– Но один из нас должен будет все-таки отступиться…

– Ну и кто же из нас должен это сделать?

– Не знаю, – растерялся Владимир. – Давай бросим монету! Выпадет орел, я отступлюсь. Решка – ты уйдешь с дороги. Согласен?

– Согласен!

Владимир достал из кармана брюк монетку. Повертел ее в руках, поплевал через левое плечо, перекрестился и… подбросил.

– Орел! – радостно воскликнул Михаил, когда Володя разжал кулак. – Я выиграл! Я выиграл!

Владимир, ни слова не говоря, развернулся и пошел к выходу из вагона.

– Эй, – крикнул ему вслед Миша. – Только без обид.

Владимир остановился и обернулся. В его глазах стояли слезы.

– Без обид. Всё по-честному, – ответил он.

– Ну тогда что же ты уходишь? Поехали к ней вместе. Ее отец сейчас на Урале дорогу строит, но познакомишься с ее мамой, Луизой Юльевной, ее братишкой Лёвушкой, да и ее сестра Ада наверняка дома. Очень милая семья, между прочим. Выпьем чаю, потом все вместе пойдем на корт. Будем играть парами. Ты с Адой, я с Ольгой…

– Ты правда не против, что я буду с вами? – радостно спросил Владимир.

– Да ты что! Конечно, не против. Ты мой брат! Ты мой друг!

Владимир улыбнулся. Слезы мигом высохли, и оба кузена, довольные столь скорой разрядкой напряженной атмосферы, уселись рядышком на твердые сиденья вагона третьего класса и продолжили свой путь к той, которая чуть было не стала причиной разлада их крепкой дружбы.

Глава третья

После гастролей 1914 года в Петербурге труппа театра отправилась на две недели в Киев, а затем уже все разъехались в отпуск кто куда. Ольга Леонардовна, естественно, отправилась в Ялту, где ее с нетерпением ждали Маша и Евгения Яковлевна. С ее приездом жизнь в доме сразу оживала. Ялта к этому времени уже была очень модным курортом, и сюда спешили многие известные писатели, актеры и художники. По вечерам с приездом Ольги Леонардовны чеховский дом наполнялся звуками музыки, чудным пением и смехом. Обязательно в летний период здесь появлялся Немирович-Данченко со своей женой-баронессой, Станиславский с Лилиной и сыном Игорем, Шаляпин с семьей, Рахманинов и многие другие. Вместе с Ольгой Леонардовной приехал в это лето повидать бабушку и Миша Чехов. Как всегда, приехали и Иван Павлович с женой и сыном Володей. И пока ее кузены вместе развлекались в Крыму, Олечка отдыхала в Царском Селе, скучала по Мише и с нетерпением ждала, когда же в Художественном театре начнется новый сезон и все, включая и ее, вернутся в Москву. Олечка впервые торопила конец лета, хотя это и было ее любимое время года. Но пока она старательно писала этюды на пленэре, которые должна была показать в училище в начале учебного года.

Девятнадцатого июля Австро-Венгрия начала войну с Сербией, локальный конфликт быстро перерос в общеевропейский, ввязалась в войну и Россия. Государь объявил срочную мобилизацию.

– О Господи! – в ужасе воскликнула Луиза. – Надо сейчас же дать телеграмму Константину. Он обязан немедленно вернуться домой!

Слово «война» так испугало ее, что она чуть ли не упала в обморок. Но не успела она еще даже сходить на почту, как Константин Леонардович, находившийся в это время на строительстве уральских железных дорог, уже отправил ей свою телеграмму: «Не волнуйся. Все будет хорошо. Скоро буду». Пока Константин добирался до Петербурга, Германия уже объявила войну Франции. На следующий день Великобритания объявила войну Германии, и понеслось… Скоро в войну уже были втянуты двадцать семь стран. Ольга Леонардовна срочно покинула Ялту. Вместе с ней вернулся в Москву и Михаил. Узнав об этом, Олечка попросила тоже отправить ее в Москву. Родители не возражали. Бои шли на Западе, и всем казалось, что все это безумие скоро закончится и на земле вновь воцарится мир. На Николаевском вокзале Олечку встречала тетя и – о радость! – кузен Миша!

– А Володька с родителями остался в Ялте до сентября, – сообщил он.

– Иван Павлович Чехов уверен, что эта война не продлится больше месяца, – сказала тетя Оля. – А я совсем в этом не уверена. Уж больно много оказалось втянутых в нее стран. Вообще-то это так ненормально, когда люди решают свои споры при помощи орудий! Неужели нельзя все разногласия решить мирно? Вот при Александре III, например, ни одной войны не было. Его даже называли царем-Миротворцем. А при Николае – то война с Японией в 1904 году, то революция в 1905 году, теперь война с Германией…

– Да, «прогнило что-то в нашем Датском королевстве», – рассмеялся Михаил.

Август в Москве оказался очень жарким. В городе было пыльно, душно, и Олечка с удовольствием приняла приглашение Марты, своей подруги по Художественному училищу, провести этот месяц вместе с ней на даче, которую снимали ее родители.

– У меня там большая комната, – говорила Марта. – Ты никого не стеснишь. Соглашайся!

– Да я с радостью! А как ты смотришь на то, что мой кузен Миша будет навещать нас? – спросила Оля.

– Положительно! – воскликнула Марта. – Ты же знаешь, как он мне нравится. И потом, у нас там собрался неплохой любительский драмкружок. В июле мы с успехом сыграли «Горе от ума», а сейчас ставим «Гамлета». Начали и поняли, что замахнулись на очень сложный материал. Может, Михаил нам поможет?

– Конечно, поможет, – обрадовалась Ольга. – А мне дадут сыграть Офелию?

– Вообще-то я сама ее репетирую.

– А мы будем вместе репетировать. И ты поиграешь, и я. Согласна?

– Почему бы и нет, – обрадовалась такому решению подруга. – Я согласна.

Приезд Миши Чехова взбудоражил весь дачный поселок. Сначала Михаил согласился помочь лишь в режиссуре, но вскоре увлекся. А может, ему самому сыграть с этими любителями? Роль Гамлета была его давней мечтой. Когда-то он даже поделился этим с Вахтанговым.

– Ну какой же ты Гамлет? – возразил тогда Евгений. – Маленький, курносый. Нет, Миша, на героя ты не тянешь. Гамлет – это герой мирового репертуара.

– Не согласен. Вот увидишь, когда-нибудь я сыграю этого датского принца!

– Ну-ну, – покачал головой Вахтангов.

И вот Михаил решил попробовать. Как бы примериться к этой роли. Он снял комнату на одной из дач, и теперь репетиции проводились ежедневно. Все были необычайно увлечены процессом. Роль же Офелии репетировала только Ольга. Она была так красива и так трогательна, что Марта очень быстро сдалась и отступилась.

– У тебя лучше получается. Все это отмечают, – сказала она. – Играй одна. Тем более что партнером у тебя твой кузен. Я вообще теряюсь рядом с ним.

Рядом с Мишей вначале терялись многие, но вскоре привыкли, и репетиции сразу пошли очень плодотворно.

– Как это чудесно, что с нами будет играть сам Чехов, – радовались любители. – Представляете, как к нам на спектакль публика повалит!

– Так, может, мы и билеты продавать будем? А что? Надо же нам хотя бы за прокат костюмов вернуть деньги!

Решили и вправду брать за вход по 20 копеек. Повесили афишу. На ней крупными буквами было написано: «В роли Гамлета актер МХТ Михаил Чехов». Но людей привлекла и другая фамилия, напротив роли Офелии, – Ольга Книппер.

– Какая Ольга Книппер? – недоумевали они. – Тоже актриса театра? Вдова Антона Павловича Чехова? Так ведь она уже в возрасте!

– Конечно же, не вдова, – отвечали всеведущие. – Это ее племянница. Отдыхает здесь на даче Говоровых.

В день премьеры зал небольшого летнего театра заполнился до отказа. В проходах ставили дополнительные стулья, вдоль стен стояли люди, купившие стоячие места, а около театра толпились те, кому билетов вообще не досталось. Да! Такого аншлага этот театрик еще не знал никогда!

Все участники очень волновались. Особенно Оля. Она впервые выходила на сцену перед публикой, да еще рядом с Мишей! На спектакль обещала приехать и ее знаменитая тетя Оля. Играть перед ней Ольге тоже было очень волнительно.

– Твоя Ольга Леонардовна появилась в зале, – сообщил ей смотритель сцены Запруднов, вбежав в женскую гримерную в костюме стражника, которого он играл в начале спектакля. – Да не одна. С ней Станиславский и Качалов. В публике шок.

– О боже, – ахнула госпожа Громова, исполняющая роль королевы. – Я сейчас в обморок упаду! Никогда даже не мечтала, что меня будет смотреть такая публика!

Олечка промолчала, только побледнела от страха. Ее увидит сам Станиславский! А ведь она всегда так мечтала ему показаться. А вдруг он сейчас посмотрит и скажет:

– Удивляюсь, почему это вы, деточка, до сих пор не в нашей студии?

Ольга перекрестилась и тихо прошептала молитву. Она постарается! Она обязательно должна понравиться.

За кулисами Миша собрал всех актеров, посоветовал держать ритм, четко доносить текст и не бояться именитых гостей в зале.

– А ты не волнуешься? – спросила его Ольга.

– Конечно, волнуюсь. Я всегда волнуюсь перед Станиславским. Тем более в этой роли.

Миша сделал себе удивительный грим. Он выпрямил нос, подчеркнул брови. Лицо его приобрело мужественность и казалось сейчас прекрасным настолько, что Ольга невольно быстро поцеловала его в щеку.

– С богом! – шепнула она.

– Всем приготовиться, – раздался в это самое время голос Запруднова. – Даю сигнал на поднятие занавеса. Начинаем!

Для Ольги все прошло как во сне. Нельзя сказать, что все играли хорошо и спектакль шел ровно, но то, как зал замирал, когда на сцене был Миша и особенно когда он произносил свои монологи, говорило о том, что в целом все шло прекрасно. Публика после каждого акта награждала актеров долгими овациями, а в конце все в едином порыве кричали «браво». Во время поклонов Оля видела радостное лицо своей тети, видела, как искренне аплодируют им Станиславский с Качаловым, и сердце ее переполнялось ощущением счастья, какого она еще никогда не испытывала. Как же это удивительно – быть актрисой и ловить на себе восхищенные глаза зрителей. Но, к сожалению, почти все глаза были обращены лишь на Мишу. Раздавались даже крики: «Браво, Чехов!» Уже откланявшись, все участники ушли со сцены, а публика всё требовала и требовала выхода Михаила. И он выходил. Он был счастлив. Он доказал себе и зрителям, что может играть эту роль, а значит, когда-нибудь осуществит свою мечту и в настоящем театре. Наконец крики кончились, занавес закрылся окончательно, и уходя Миша неожиданно наткнулся на кузину. Она стояла, притаившись в кулисе. Столкнувшись с девушкой нос к носу, он вдруг схватил ее в объятия и поцеловал прямо в приоткрытые губы. Их языки соприкоснулись, и они слились в таком страстном поцелуе, что у Ольги пол поплыл под ногами. «Всё, – промелькнуло в голове девушки. – Теперь у меня будет ребенок!»

– Ты должен на мне жениться, – испуганно проговорила она, когда он отпустил ее.

– Я готов, – тут же согласился Михаил, совсем не подозревая о причине этих ее слов. – Хоть завтра.

На следующий день он уехал в Москву, а Ольгу все преследовала мысль о женитьбе. Забудет Миша о том, что обещал, или нет? Перед отъездом он ни словом об этом не обмолвился. Расстраивало и то, что Станиславский не позвал ее в студию. После спектакля, придя за кулисы, он сказал много добрых слов Мише, похвалил всех участников, в том числе и ее, но… ни Станиславский, ни тетя Оля, ни Качалов, никто из них не сказал ей, что она может быть актрисой. Это было обидно. Разве она плохо играла? Но более всего сейчас ее мучили мысли о том, что произошло в кулисе между нею и Михаилом. Ведь ее слюна слилась с его слюной, и теперь у нее может быть ребенок. Может или не может? Это особенно мучило и страшило ее. Надо было немедленно у кого-нибудь спросить. Узнать. Но у кого? С кем поговорить на эту тему? Кому довериться?

– Марта, ты целовалась когда-нибудь с юношей? – спросила она подругу, когда они в ночь после оглушительного успеха своей премьеры уже ложились спать.

Марта была старше Оли на два года. Она поступила в Художественное училище после окончания гимназии, и Ольга была уверена, что подруга знает об отношениях с мужчинами намного больше, чем она сама.

– Целовалась, – просто ответила Марта, нисколько не смутившись. – С Володей Чадовым. Прошлым летом у нас был небольшой роман, но потом я в нем разочаровалась. Он оказался трусом. Не прыгнул в воду с кручи на пляже. Другие парни прыгнули, а он нет.

– А как вы целовались? – не унималась Ольга, пытаясь получить ответ на свой вопрос. – В губы?

– В губы, конечно.

– А его язык касался твоего?

– Нет. А при чем тут язык? Он поцеловал меня в губы, и всё.

– Понятно, – ответила Ольга, все больше уверяясь в том, что ее мысль о беременности реальна.

– А почему это тебя так интересует? – встрепенулась Марта. – Тебя кто-то во время поцелуя облизывал?

– Нет. Мне просто интересно, как это бывает, когда целуются в губы.

– Ты что, влюблена?

– Вроде. Только не выпытывай меня, в кого. Я тебе как-нибудь после расскажу.

Вопрос о возможной беременности оставался открытым. Через несколько дней Оля вернулась в Москву. Пора было готовиться к новому учебному году. Первого сентября она должна была сдать комиссии свои эскизы и картины, сделанные за летний период. У Ольги их было много, и надо было отобрать десять лучших. Тетя Оля приняла активное участие в этом.

– Вот этот этюд обязательно, – откладывала она отдельно листы из общей пачки. – И этот хорош, а вот этот…

– Тетя Оля, можно задать тебе один серьезный вопрос?

– Задавай, – ответила та, продолжая рассматривать рисунки.

– Только ты отвлекись. Это очень серьезный вопрос.

– Хорошо, – улыбнулась актриса, села на диван и сложила руки на коленях. – Я тебя внимательно слушаю.

– Одна моя подруга поцеловалась с юношей, – начала Ольга. – Ну, в общем, понимаешь… Она говорит, что этот юноша поцеловал ее так, что их языки соприкасались…

– И что? Ей это не понравилось? – спросила тетя, внимательно глядя на племянницу.

– Этого я у нее не спрашивала, – смутилась Оля. – Ее волнует другое… Бывают ли от этого дети?

– Дети? – изумилась актриса. – От поцелуя? Конечно, нет!

Олечка облегченно вздохнула, а Ольга Леонардовна расхохоталась.

– Неужели ты до сих пор не знаешь, откуда берутся дети? – сквозь смех проговорила она.

– Нет. Мы с мамой никогда не говорили об этом.

– О! Целомудренная юность! Неужели это я должна посвятить тебя в эти дела? Вот уж никогда об этом не думала! Луиза получит от меня нагоняй.

Глава четвертая

Получив от тети все разъяснения на тему отношений между мужчиной и женщиной, Олечка успокоилась, и, конечно, вопрос о неминуемой и срочной женитьбе отпал для нее сам собой. Но однажды вечером, когда у тети Оли был спектакль и Олечка была в квартире одна, раздался звонок в дверь. На пороге стоял Миша. Вид у него был решительный.

– Я договорился, – важно сообщил он. – Завтра нас обвенчают.

– А я думала, ты забыл, – растерялась Ольга.

– Нет, дорогая, я не забыл. А ты?

– Нет, конечно, нет, – пролепетала Ольга, хотя хорошо понимала, что лучше было бы ей сейчас дать по поводу женитьбы отрицательный ответ.

Сердце ее бешено билось от близости какой-то надвигающейся опасности. Любила ли она его? Да. Хотела ли она за него замуж? Конечно, да. Но таким ли образом? Однозначного ответа на этот вопрос не было. Но тут Миша обнял ее, поцеловал, как и тогда в кулисе, и опять пол поплыл у нее под ногами. Да-да! Она хочет быть его женой!

– Может, все-таки сначала поговорить с родителями? – робко спросила она, когда пол встал на место.

– Зачем? Они никогда не дадут на это согласие. Моя мать тоже будет против.

– Почему ты так уверен? Ну, хотя бы познакомь меня с ней…

– Ни к чему. Это делу не поможет. Она все равно будет против. Итак, завтра!

– Завтра?

– Завтра.

Все было так необычно и так походило на какой-то увлекательный спектакль или французский роман, что Ольга даже не вполне отдавала себе отчет в том, что собирается сделать. Был в этом поступке и туманный романтизм, и легкий авантюризм. И то, и другое всегда привлекало ее натуру.

На следующий день, а именно 3 сентября 1914 года, она проснулась рано, надела выходную бархатную юбку, белую блузку, лаковые туфельки, положила в небольшой саквояж паспорт, принадлежности для умывания, духи, немного белья и одно платье, чтобы было хотя бы во что потом переодеться, тихо выскользнула из квартиры, поймала на бульваре пролетку и поехала, как и договаривалась с Мишей, к Патриаршим прудам в Ермолаевский переулок. Было всего семь утра, и на улице, кроме Миши, никого не было.

– Гони, – крикнул он кучеру, заскочив в пролетку, и уверенно, как истинный ее владелец, поцеловал свою очаровательную семнадцатилетнюю невесту.

Церковь была крошечной, в десяти километрах от Москвы. Перед церковью стояло несколько крестьян со свечками в руках. «Как на похоронах», – мелькнуло в голове Ольги. Батюшка и два шафера ждали их внутри. Михаил протянул священнослужителю паспорта.

– А письменное разрешение от родителей? – потребовал тот.

– Я ведь предупреждал, что этого не будет, – удивился Михаил. – Мы же с вами договаривались!

Батюшка повертел в руках Ольгин паспорт и произнес:

– Девушка несовершеннолетняя. В соответствии с церковными предписаниями я все же настаиваю…

– Ладно. Есть у меня разрешение, – сказал Миша и протянул конверт.

Заглянув в него, батюшка удовлетворенно улыбнулся.

– Вот так-то лучше. Теперь, когда все документы в порядке, можем начинать.

– Откуда у тебя разрешение? Ты его подделал? – испуганно прошептала Оля, наклонившись к жениху.

– Там двадцать пять рублей, – усмехнулся Миша.

То, что священнослужитель, наместник Божий на земле, оказался обыкновенным взяточником, как-то сразу отрезвило девушку, и приключение с венчанием сразу перестало ей нравиться. И эта церковь, и этот нечистоплотный поп, и эти незнакомые шафера, да и крестьяне со свечками перед входом в церковь разом превратились в плохой сон. Его надо прервать! Прервать немедленно! Господи, сделай что-нибудь, чтобы это венчание не состоялось!

– Начинайте, – между тем нетерпеливо сказал Михаил. – И так много времени потеряли.

– В таком важном деле нельзя торопиться, но коли вы так настаиваете… – произнес священник и взял руку Миши в свою. – Теперь вы, невеста, дайте мне вашу руку.

Поп, положив руку Михаила сверху руки Оли, накрыл их епитрахилью, благословил зажженными свечами, которые ему подал служка, и произнес молитву.

Начался обряд. «Еще можно все остановить», – мелькнуло в голове Оли, но почему-то она этого не делала, а как завороженная выполняла всё, что говорил священник.

Когда уже перед аналоем священнослужитель произнес: «Имеешь ли ты, Ольга, искреннее и непринужденное желание быть женой этого Михаила, которого видишь сейчас перед собой?» – Ольга поняла, что это был ее последний шанс, но и его она упустила, ответив: «Да».

Потом они троекратно обменялись кольцами и поцеловались. Всё! Назад путь был отрезан.

Хора не было. Всё было поспешно и нерадостно. Колокола не звонили.

– Ну наконец-то всё кончено. Едем домой, – произнес Миша.

– К тебе?

– А куда же еще?

– А твоя мама в курсе?

– Да. Я ей наказал сделать праздничный обед в связи с моей женитьбой, когда уходил утром.

– И как она отнеслась к этому? – с опаской спросила Ольга.

– Не знаю. Я сказал и вышел. Она ничего не успела ответить.

Глава пятая

Ольга впервые переступила порог квартиры, в которой проживал Михаил с матерью и своей нянькой Маней. Встречала их только нянька.

– Уж больно красива, – неодобрительно произнесла она, оглядев Ольгу с головы до пят.

– А мать где? – спросил Михаил.

– Лежит. Как ты, негодник, огорошил ее своей женитьбой, так она и слегла.

Миша тут же направился к матери, а Маня, обратившись к Ольге, сурово произнесла:

– Ну, чего стоите-то? Проходите.

Квартира показалась Ольге мрачной и очень душной. Был яркий солнечный день, но здесь это не чувствовалось. Шторы какого-то грязного серого цвета наполовину прикрывали плотно закрытые окна в гостиной. Даже форточки были закрыты. Дверь в комнату Михаила была расположена между большим хмурым диваном с высокой спинкой и черным пианино, крышка которого была почему-то открыта, и белые клавиши смотрелись в этой полутьме, как зубы во рту какого-то чудовищного зверя.

– Проходите. Как я понимаю, вы теперь здесь жить будете, – произнесла Маня, проводив ее в Мишину комнату и поставив ее маленький баул на пол. – Располагайтесь. А я пойду стол накрывать. Обедать будем.

Маня ушла, и Оля осталась одна. До чего же маленькая эта комнатка! А кровать! Как же они с Мишей поместятся на ней вдвоем? Шторы в комнате были того же серого цвета. Ольга подошла и раздвинула их. Она хотела распахнуть и оконные рамы, но они оказались заклеенными еще с зимы. Ольга подвинула к окну стул, забралась на него и открыла форточку. В комнату ворвался ветерок, а вместе с ним и легкий поток свежего воздуха. Настроение у Ольги было и так нерадостное, а теперь испортилось еще больше. Как она сможет жить в затхлой атмосфере этого дома? Глупость ее поступка становилась всё более очевидной. Вошел Миша. На его лице читалось явное беспокойство.

– Пойдем, я тебя с матерью познакомлю.

– А как она?

– Ничего. Привыкнет, – буркнул он.

Оля сразу поняла, что встреча со свекровью не предвещает ничего хорошего. И действительно, от Натальи веяло не просто холодом, от нее исходили лучи ненависти. Как же! Ее любимого Антона свела в могилу и погубила столь ненавистная ей Ольга Леонардовна Книппер, а теперь еще и ее племянница явилась погубить ее сына. И что эти Книпперши так вцепились в род Чеховых? Не нужна эта красавица ее Мишеньке. Не для нее она его рожала, растила и лелеяла. Не желает она делить ни с кем свое любимое чадо. У Миши было много разных женщин до этого. Некоторых он даже и в дом приводил на ночь, но Наталья знала, что все это несерьезно. Она даже гордилась победами своего сыночка. Но теперь… Теперь он привел не очередную девицу. Он привел жену. О, как люто Наталья ненавидела ее!

– Хорошо, – процедила она сквозь зубы, когда Миша представил ее. – Познакомились. Теперь идите к себе. Дайте мне одеться. Скоро обедать будем.

Но обедать не получилось. Только молодожены вошли в свою комнату, как раздался непрерывно дребезжащий дверной звонок, и с криками в квартиру ворвалась Ольга Леонардовна.

– Где они? – кричала она, оттолкнув Маню, открывшую ей двери. – Где? Выходи, подлец! Немедленно выходи!

Миша сразу же бросился в прихожую, дабы предотвратить проникновение тетушки в глубь жилища, но тут же получил такую пощечину, что звон от нее раздался по всей квартире. Олечка затряслась от страха, Маня истово перекрестилась, а Наталья злорадно ухмыльнулась. Один лишь Миша держался мужественно и независимо, хотя щека его и горела ярко-красным цветом.

– Немедленно приведи сюда Ольгу! – истерично кричала актриса.

– Вы не смеете. Она теперь моя жена перед Богом. Вы ей теперь не указ!

– Смею, подлая твоя душа! Девочке всего семнадцать! Да как ты только додумался исковеркать ей жизнь?! Убить тебя мало! Где Ольга? Где она? Оля! Оля! Немедленно ступай домой! – пыталась прорваться дальше передней Ольга Леонардовна, но Михаил стоял насмерть, перегородив ей проход в квартиру.

А Ольга сидела в это время в комнате Миши и все еще тряслась то ли от страха, то ли от понимания глупости своего поступка, за который теперь придется отвечать перед родными.

– Никуда она с вами не пойдет, – кричал Миша. – Она моя жена и останется со мной!

– Не бывать этому! – хрипло выкрикнула Ольга Леонардовна и вдруг, внезапно побелев, упала в обморок.

– Маня, – перепугался Михаил, – нашатыря, быстро.

Маня помчалась в комнату к Наталье, где находилась аптечка, схватила ватку, баночку с аммиаком и опрометью бросилась спасать актрису. Наталья, уже одевшись, сидела в кресле у окна, пила успокоительные капли и радовалась. Вот увезет сейчас эта истеричка свою племянницу к себе, и заживут они с сыном вдвоем по-прежнему. А развод можно будет получить легко. Девчонка и впрямь еще несовершеннолетняя. Не имел никакого права священник без разрешения ее родителей совершать обряд венчания.

А в прихожей между тем продолжала разыгрываться драма. Но сколько бы актриса ни кричала, ни падала в обмороки и как бы она Мишу ни обзывала, он ее дальше порога в квартиру не пускал. Наконец, устав от всего этого, Ольга Леонардовна крикнула: «Оля! Ты меня слышишь? Я не отступлюсь!» – и ушла, громко хлопнув дверью.

Миша зашел к себе в комнату, подошел к плачущей жене, свернувшейся калачиком на узкой постели.

– Не бойся, – сказал он. – Ничего они нам не сделают. Я тебя не отдам.

– Ты меня любишь? – всхлипнула Оля.

– Конечно, люблю, – ответил муж и прилег рядом. – Я тебя очень люблю.

Немного помолчали, потом Михаил вдруг резко поднялся.

– Пойдем, выпьем вина. Нервы успокоить надо, – проговорил он и вышел.

Ольга осталась одна. Ей было ужасно одиноко и неуютно в этой чужой квартире. Так и лежала она, плача и свернувшись калачиком, пока вновь не раздался дверной звонок. Ольга встала и слегка приоткрыла дверь в гостиную. Неужели тетя Оля с подкреплением? Но, прислушавшись, поняла, что тети Оли нет. В прихожей был лишь один Сулержицкий.

Леопольд Антонович Сулержицкий – режиссер МХТ и преподаватель студии, в которой в основном и раскрывался талант Михаила Чехова, был непререкаемым авторитетом. Его нравственная чистота и убеждения, его вера в добро и труд привлекали как его учеников, так и мастеров сцены, включая Станиславского с Немировичем. Между собой все в театре звали его просто Сулер. Он это знал и не обижался.

– Вас Ольга Леонардовна прислала? – удивился, увидев его, Миша.

– И она, и Константин Сергеевич звонил, – произнес Леопольд Антонович. – Нехорошо. Нечестно. Получается, что вы, Миша, вор. Вы украли девушку.

Услышав это от человека, которого он так сильно уважал, Миша смутился. Ему стало совестно.

– Мы любим друг друга, – сказал он как бы в оправдание.

– Понимаю. Но Оля еще совсем юна, и вы не должны препятствовать ее разговору с Ольгой Леонардовной. Они должны встретиться.

– Встретиться можно, – тут же согласился Михаил. – Но только она моя жена, и жить теперь она будет со мной.

– Это не мне решать, – сказал Сулержицкий. – Я только хотел бы отвезти вашу жену к Ольге Леонардовне поговорить.

– А затем привезете ее обратно?

– Привезу.

– Обещаете?

– Обещаю.

Михаил знал, что Сулер всегда держит слово, а потому не противился.

– Оля! – позвал он жену.

Ольга послушно вышла, дала Мише поцеловать себя и безропотно поехала с Леопольдом Антоновичем. Ехала она в тревоге от предстоящего разговора. Она боялась своей тети. Но, в конце концов, что тетя может ей такого страшного сделать? Покричит-покричит, да и всё. Не съест же?

Но тетя Оля не кричала. А даже наоборот, говорила сдержанно и, как показалось Ольге, даже спокойно.

– Между вами уже была близость? – спросила она.

– То, о чем ты мне рассказывала?

– Да! Именно это.

– Нет. Мы только целовались.

– Ну слава богу. Сейчас ты останешься со мной. Завтра приедет в Москву твоя мать. Я уже дала ей телеграмму. Развод можно будет получить тихо, так как венчание было незаконным, и вскоре все забудут об этом твоем глупом и своенравном поступке.

– Но я не хочу развода, – заявила Ольга. Ее стало раздражать то, с какой легкостью тетя распоряжалась ее жизнью. В ней взыграло упрямство. – Я люблю Мишу. Я теперь его жена перед Богом, и я сейчас же вернусь к нему. Я тут не останусь.

– Ты понимаешь, что ты говоришь? Ты останешься! Я тебя никуда не отпущу.

– Леопольд Антонович! – крикнула Оля, выходя из комнаты, где вела разговор с тетей. – Вы обещали Мише, что я вернусь к нему?

– Да. Обещал.

– Ну, так я готова. Мы с тетей закончили свой разговор.

Ольга Леонардовна промолчала. Она хорошо знала Сулера. Коли он обещал, значит, так и сделает. Когда Ольга уехала, актриса бросилась звонить брату Володе.

– Срочно приезжай ко мне! – почти прокричала она ему в трубку.

– Да в чем дело? – разволновался брат.

– Это не телефонный разговор.

И действительно, зачем об этом говорить в трубку, когда тебя может слушать телефонистка. Уж слишком знаменитые имена прозвучат в этом разговоре, а значит, в скором времени все это может стать достоянием обывателей, а то еще и в прессу попадет! Ольга нервничала. Луиза с Костей доверили ей свою дочь, а она ее не уберегла! О венчании она узнала случайно во время репетиции от одного из молодых актеров.

– Поздравляю вас с замужеством вашей племянницы, – игриво произнес он, вероятно, узнав об этом накануне от самого Миши.

– Каким замужеством? Кого? С кем? – удивилась Ольга Леонардовна.

– Вашей Оли с Мишей Чеховым, – недоуменно ответил актер.

Сначала Ольга Леонардовна не поверила и срочно поехала домой. Не найдя там племянницу и обнаружив, что вместе с ней пропали и ее зубная щетка с другими умывальными принадлежностями, а также часть белья, актриса взволновалась не на шутку. А вдруг правда? И тут же помчалась на Патриаршие пруды в Ермолаевский переулок.

И вот теперь, когда актриса безрезультатно попробовала вернуть Ольгу сама, а затем и при помощи Сулержицкого, у нее осталась одна надежда на брата. Ведь завтра приедет Луиза. Ее дочь обязательно в это время должна быть дома, иначе… Ольга даже не знала, какими словами она сможет оправдаться перед своей золовкой. Она послала ей телеграмму сразу, как только обо всем узнала. «Срочно приезжай по поводу Оли», – написала она в послании и получила в ответ: «Выезжаю Буду завтра утром».

Между тем Сулержицкий вернул Олю на Патриаршие.

– Вы, Миша, должны знать, что в данном вопросе я не на вашей стороне, – тихо сказал он, когда Ольга исчезла в глубине квартиры. – Вы поступили дурно. Очень дурно.

– Но Олины родители никогда не дали бы согласие на этот брак.

– Так ведь вы даже не пытались! А за свое счастье надо бороться честно. А вы всё сделали исподтишка. Вот что нехорошо, Миша.

Сулержицкий перевел дух и добавил:

– Вы все-таки должны отпустить жену к Ольге Леонардовне, пока не приедет из Петербурга ее мать. Так будет правильно. Справедливо!

– Нет, я не поеду, – услышали они голос Оли, неожиданно появившейся в прихожей. – Я вышла замуж. Я дала клятву перед алтарем, что всегда буду с мужем в болезни, в горе и в радости, и я тоже умею держать свои обещания, как и вы.

Услышав это, Сулер тяжело вздохнул, еще раз посмотрел укоризненно в глаза Михаила, развернулся и покинул квартиру.

Внезапно юноша почувствовал себя и впрямь виноватым. Зачем он так торопливо женился? Что хотел доказать себе? А может, кузену Вовке? Вот, мол, тебе. Я сказал, что женюсь, и женился, а тебе кукиш! Как-то глупо всё. По-детски. Вот и мать ревет целый день, и Ольга Леонардовна бесится. А ведь эта новость очень скоро долетит до Ялты, и неизвестно, как к этому еще отнесется его родная и любимая тетя Маша. О господи! Заварил он кашу. От всех наслушался оскорблений, нравоучений, а сколько их еще впереди будет! В общем, после венчания вместо радостного день получился какой-то страшный, нервный и почти траурный.

– А кушать-то сегодня будет хоть кто-нибудь? – спросила Маня. – Мать с утра готовила вам праздничный стол. Пироги пекла, рыбу фаршировала…

– Рыбу? – воскликнул Михаил.

Значит, мать все-таки приготовила в этот важный для него день столь любимое им блюдо, несмотря на свою обиду. Ах, мама-мама! Значит, хотела все-таки сделать ему приятное!

– Оля! Ты ела когда-нибудь фаршированную рыбу? – спросил Миша.

– Нет, – ответила молодая жена, почувствовав во рту слюноотделение. Ведь она сегодня вообще еще ничего не ела!

– Маня, подавай! А я маму позову, – сказал Михаил.

Войдя в комнату к Наталье, он нежно обнял ее.

– Я ведь понимаю. Всё понимаю. Тебе сейчас тяжело. Но все пройдет. Ты к ней привыкнешь. Она хорошая. Вот увидишь. Я тебя очень люблю!

Пока сели за стол, пробило уже восемь вечера. Оля ела с большим удовольствием, хотя и ловила на себе недовольный и тяжелый взгляд Натальи Александровны. Никто не кричал молодым «Горько!», никто не произносил речей. Миша пил водку, Наталья – коньяк, Маня прикладывалась к бутылке самогона, Оле налили вина. Около девяти Миша поднялся. Сделал несколько шагов в сторону своей двери и обернулся.

– Хочу отдохнуть. День выдался уж очень тяжелый, – сказал он. – Только разве что сам Станиславский не приезжал мне выговор делать.

Его слегка покачивало. Было заметно, что он пьян.

– Ты, Оля, как? Не пора ли нам с тобой, так сказать, закрепить наш брачный союз?

Оля сконфузилась. Разве о таком говорят вслух? Она выросла совсем в другой атмосфере отношений. Но тем не менее, отставив тарелку, она покорно поднялась и пошла вслед за мужем. То, что произошло потом, никакого томления и блаженства у нее не вызвало. Даже наоборот. Михаил был пьян и, возможно, оттого груб, настойчив и неприятен. Никакого поцелуя, от которого бы пол уплывал под ногами, ни единой ласки. Все произошло больно и быстро. Муж захрапел, завалившись на бок, а она, прижавшись к стене на его узкой кровати, тихо заплакала. Многое ей сейчас вспомнилось. И те неприятные поцелуи садовника, когда она была совсем маленькая, и сладостные поцелуи Миши, которые так ее волновали… Нет, видно, что-то все-таки должно быть по-другому. Вот завтра он будет трезвым, и тогда… Тогда он вновь будет нежным и ласковым. Тогда… Усталость этого нервного дня и выпитое вино взяли свое, и Оля даже не заметила, как провалилась в сон. Разбудил ее резкий и непрерывный звонок в дверь, затем она услышала шаркающие шаги, и в комнату просунулась голова няньки.

– Там к вам опять пришли. Говорит, что он ваш дядя. Брат вашей тети.

– Скажи, я сейчас, – заволновалась Оля.

Она перелезла через Михаила, быстро оделась и вышла. В гостиной взглянула на часы. О боже! Три часа ночи. В прихожей и правда стоял дядя Володя.

– Поехали к Ольге, – просто сказал он. – Утром приедет твоя мать. Ты должна с ней встретиться сразу. Это важно.

– Почему?

– Потому что она не заслужила того, как ты с ней поступила. Хоть задним числом, но ты должна получить ее разрешение. Лулу сумеет понять тебя.

Этот аргумент сыграл свою роль. Оля вернулась в комнату, растолкала Мишу.

– За мной дядя Володя приехал. Я поеду с ним к тете Оле повидаться с мамой.

– Когда ты вернешься? – тяжело соображая, что происходит, спросил Миша.

– Думаю, днем.

– Подожди, я встану. Я тебя провожу.

– Лучше не надо, – сказала Оля, поцеловала его в щеку и вышла.

Луиза приехала в Москву рано утром, перепуганная и сильно взволнованная. Не менее перепуганная и взволнованная встречала ее на вокзале и Ольга Леонардовна.

– Вышла замуж? – ахнула Луиза, услышав от актрисы обо всем случившемся. – Всего-то! Ну слава богу. А я-то думала, с ней случилось что-то страшное. А жива-здорова – и слава богу! – Но тут до нее дошло то, о чем ей только что сообщила золовка, и она остановилась на перроне как вкопанная. – Подожди… Ничего не понимаю. Как это вышла замуж за Мишу Чехова? Они что, по-настоящему венчались?

– Ну так о чем я тебе и толкую. Тайно. Вчера утром. Но я с боем забрала ее домой. Она спит в своей комнате.

Когда добрались до квартиры и мать зашла к ней, Ольга сидела на кровати в ночной рубашке, опустив голову.

– Здравствуй, дочка! – растерянно произнесла Луиза. – Что за спешка была в этом венчании? Ты беременна?

– Нет.

– Ну, значит, зло еще не так велико. Собирайся. Сегодня же вечерним поездом поедем домой к отцу. Вместе решим, что делать дальше.

– А разве папа не на Урале?

– Сейчас – да. Но через два дня он возвращается. Вот ты сама и преподнесешь ему свой подарок.

– А может, мне лучше не ехать?

– Обязательно ехать. Ты должна поговорить с ним. Иначе… Ты знаешь его характер.

Еще по дороге в Петербург мать и дочь выработали план. Зная крутой нрав Константина, Луиза перед самым его приездом уложила дочку в постель. Он должен был застать ее «больной». Кроме того, зная, что лучшая защита – это нападение, Ольга, как только отец после разговора с матерью вошел к ней, сразу разразилась истерикой.

– Если ты будешь сейчас меня упрекать, я выброшусь из окна! Я покончу с собой! – талантливо рыдала она.

И сработало. Случилось чудо! Константин, на лице которого только что было строгое выражение, вдруг обмяк, подошел к кровати, погладил ее по голове и поцеловал в лоб. Вот это да! А тетя Оля еще говорила, что у нее нет актерского таланта. Есть, дорогая тетушка! Буря-то миновала!

– Я не буду тебя упрекать, родная. Не волнуйся. Ты вышла замуж – и это свершившийся факт, – без угрозы в голосе сказал отец. – Аннулирован он может быть только Синодальной консисторией. Я поговорю кое с кем, и сделать это можно будет в ближайшее время.

– Но я не хочу его аннулировать, папа, – слабым голосом пропищала Оля. – Я люблю Мишу.

– Что ты понимаешь, моя девочка, в любви? Тебе всего семнадцать!

– А если я уже беременна?

– Как это? – вскинул брови Константин. – А твоя мать уверяла меня, что ты ночевала у Ольги после венчания!

– Но мне так сказала твоя сестра, дорогой мой, – оправдывалась Лулу, слегка растерявшись. – Она заявила, что Оля ночевала дома.

– Меня от мужа забрал дядя Володя только в три часа ночи. До этого-то я была у мужа!

Константин строго взглянул на жену. Соврала или действительно этого не знала? А может, это его сестра сказала ей неправду?

– Что ж, – обреченно сказал он. – Ты, дочка, загнала нас с матерью в угол. Нам не остается ничего, кроме как признать твой брак.

– Спасибо, папа, – сразу заговорила нормальным голосом Ольга и даже села в кровати. – Так ты разрешаешь мне вернуться к мужу?

– Разрешаю. Но без денег и без драгоценностей. Никакого приданого за тобой он не получит. Можешь забрать из дома только свое белье и платья. Согласна?

– Но почему?

– Я хочу удостовериться в том, что он женился на тебе не из-за того, что ты выгодная для него партия из богатой семьи, а действительно по большой любви, как ты говоришь. Теперь тебя должен содержать твой муж. Сможет он тебя содержать? Сможет взять на себя оплату твоей учебы в Художественном училище?

– Конечно, папа. Ты даже не представляешь, как он знаменит в Москве. Он получает очень хорошую зарплату у Станиславского.

– Какую?

– Я не знаю, – смутилась Оля.

– То-то и оно, – вздохнул Константин.

Ему было тяжело сознавать, что его дочка так своевольно и бездарно вышла замуж за какого-то актеришку. Не для такой жизни растил он свою красавицу. Как это сестра недоглядела! Не надо было Олю отпускать к ней в Москву!

На вокзале Ольгу провожали лишь мама и сестра Ада. Отец не поехал принципиально, а у младшего брата Лёвушки были в это время занятия по боксу. Это был для парня новый вид спорта, которым он увлекся настолько, что ни при каких обстоятельствах не пропускал ни единой тренировки. Вот уж воистину, належавшись в детстве с больным позвоночником, он теперь наверстывал упущенное и постоянно укреплял свое тело, занимаясь различными видами спорта в свое удовольствие.

– Если с финансами будет проблема, ты мне сообщи. Я постараюсь тебе иногда хоть что-нибудь высылать, – сказала на прощание Лулу. – Только отцу не говори. И потом, помни, дорогая моя, ты всегда можешь вернуться к нам, если поймешь, что ошиблась.

Проводив дочь и вернувшись домой, Лулу надолго слегла в постель. Все напряжение этих дней сказалось на ее здоровье. В то время, как у нее воспалилась сердечная мышца и около нее колдовали врачи, Олечка мчалась в мягком вагоне первого класса к мужу, и, как оказалось, в последний раз ехала она в столь комфортных условиях. Впереди ее ждала совсем другая жизнь, но слова, что она всегда может, если захочет, вернуться домой, согревали ей душу.

Глава шестая

На вокзале Олю встречал ее муж с матерью. Увидев, что невестка приехала лишь с одним небольшим чемоданом, Наталья хмыкнула. Ну конечно, даже нечего было и думать о том, что за Ольгой дадут приданое.

– Это все твои вещи? – на всякий случай спросила она. – В багажном отделении ничего нет?

– Нет.

– Тогда и носильщика не стоит брать, – сказала Наталья. – Нечего деньгами сорить.

Миша согласился с мамой и сам дотащил чемодан до возницы. По дороге никто не проронил ни слова. Ни свекровь, ни Миша ни о чем ее не спрашивали, она же, в свою очередь, ни о чем не спрашивала их. Приехали в Ермолаевский переулок. В душной, темной квартире, в которой Оля успела-таки провести один день после венчания, ее встретила притворно-ласковая улыбка няньки. «Неужели теперь я буду тут жить всегда? – в ужасе подумала молодая жена. – Нет. Сегодня же поговорю с Мишей, чтобы мы снимали отдельно!»

Миша пронес чемодан в свою комнату. Ольге вдруг стало очень грустно. Ведь еще вчера она находилась в шикарной квартире родителей, в своей детской, где так уютно, просторно, а теперь…

– Миша, а куда мы повесим мою одежду? – спросила она, оглядываясь. – У тебя только один шифоньер, да и тот маленький.

– А у меня немного вещей.

– Но мои там не поместятся. Надо купить еще шкаф.

– А куда мы его поставим?

– Этот сдвинем к окну, и тогда встанет еще один. И потом, надо будет купить кровать пошире. Вдвоем на этой очень неудобно. И вообще… Нам надо с тобой срочно снять другую квартиру.

– Зачем это? – удивился Михаил.

– Затем, чтобы жить отдельно от твоей мамы. Мы теперь с тобой семья, и у нас должно быть свое хозяйство и своя прислуга.

Миша как-то сразу загрустил.

– Я не могу оставить мать, – сказал он.

– Ты хочешь сказать, что мы всегда будем жить с ней и с твоей нянькой?

– Да. Но если родители дали тебе денег на квартиру, мы, конечно, можем снять бóльшую по площади, чтобы нам всем было в ней удобно.

– Нет. Родители не дали мне денег, – растерялась жена. – Мало того, отец сказал, что я не получу вообще ничего. Сказал, что теперь ты обязан содержать меня и оплачивать мою учебу в училище, раз не получал согласие на женитьбу. В приданом мне отказано.

– Ну так о какой квартире ты тогда говоришь, дорогая моя женушка? – рассмеялся Миша. – У меня хватит денег разве только на твое пропитание.

– А на шкаф и кровать? – осторожно спросила Ольга.

– Постараемся, – обнял ее муж. – Бесприданница ты моя! Куплю я тебе и шкаф, и кровать широкую. Только не сразу.

Миша поцеловал ее, и, как когда-то в театральной кулисе, ей вдруг стало все равно, где с ним жить, лишь бы быть рядом. В эту ночь у них уже все было по-другому. Михаил был трезв и нежен. Ольга уснула на его плече и была счастлива.

Вскоре молодая жена привыкла и к вечно брюзжавшей свекрови, и к няньке, у которой постоянно что-то падало из рук, билось и ломалось. Привыкла она и к тому, что обе они ее ненавидели. Ну как же! Им ведь приходилось теперь делить своего ненаглядного Мишеньку с этой непонятно откуда свалившейся на них девицей, которую надо было еще и содержать. Чтобы меньше видеть их обеих, Оля старалась как можно реже бывать дома. Она продолжала учебу в Художественном училище, сидела на репетициях у Миши в студии, смотрела спектакли, участвовала в тех дискуссиях, которые разгорались между молодыми актерами после представлений, читала труды Ницше и Шопенгауэра, чтобы хоть немного приблизиться к Мишиным познаниям в философии. Философия эта давалась ей с трудом, но она видела, что мужу нравится, что она хотя бы читает эти труды. Иногда по вечерам молодежь собиралась у них дома, и тогда они почти до утра спорили о том, как правильно надо актеру подходить к роли, как надо играть, и порой даже критиковали систему Станиславского.

– Меня сейчас все больше увлекает форма, – говорил Евгений Вахтангов. – Главное, найти правильную интонацию, точный жест. И если этот внешний рисунок заполнить переживаниями, то образ получится сочнее, ярче…

– Но ведь Станиславский говорит совсем о другом. Только от состояния духа своего героя надо искать правильный жест и интонацию, – волновалась Соня Гиацинтова.

– А я, например, прихожу к исполнению своих ролей через рисунок, – вступает в спор Миша Чехов. – Сначала нарисую своего героя на листе бумаги, каким я его вижу, а уже затем, отталкиваясь от его внешности, начинаю постепенно вникать и в суть его поступков. Выходит, ты, Вахтангов, прав!

– Но ведь в таком случае получаешься не ты в предлагаемых обстоятельствах, как проповедует Станиславский, а тот образ, который ты сам себе создаешь, – говорит Алексей Дикий.

– Точно. И я вообще против того, что мы должны опираться на свои собственные воспоминания из личной жизни, чтобы прийти к живым, творческим чувствам, – продолжает свои рассуждения Чехов. – Чем меньше актер затрагивает личные переживания, тем больше он творит. Я считаю, что истинные чувства достигаются только через фантазию.

– А я уверен, что у каждого актера существует свой подход к роли, – говорит Алексей Дикий. – Вот даже ты, Евгений! Ведь ты помогаешь разрабатывать Константину Сергеевичу эту его систему, а сам в то же время в ней сомневаешься.

– Я не в ней сомневаюсь, я думаю вообще о возможности другого существования актера на сцене, да и вообще о существовании другого театра, – отвечает Вахтангов.

– Какого другого?

– Театра, в котором не будет быта вообще. Эдакого театра в старых итальянских традициях дель арте. Театра яркого представления.

– Значит, ты отрицаешь устои Художественного?

– Я их не отрицаю, я говорю о том, что театр может и должен развиваться в разных направлениях… Нельзя застывать…

Ольга слушала эти разговоры и мечтала. Она была уверена, что придет время, и она тоже станет актрисой. Как же это прекрасно – быть в постоянном творческом поиске и погружаться в чью-то неведомую тебе жизнь. Счастливые эти актеры, и тетя Оля счастливая. А интересно, тетя Оля играет по системе Станиславского или по какой-то своей, только ей ведомой системе?

⁂

Миша Чехов в эту зиму репетировал со Станиславским роль Моцарта в пушкинском «Моцарте и Сальери» и был просто одержим этой ролью. Роль же Сальери играл сам Станиславский.

– Миша, вам надо научиться манерам благовоспитанного кавалера эпохи рококо, – сказал ему как-то на репетиции Константин Сергеевич. – Я прошу вас в течение этой недели обедать со мной в моем доме. Я научу вас, как надо правильно держать себя за столом.

Миша же не был уверен в том, что Моцарт должен быть непременно «благовоспитанным», но решил не перечить и регулярно в четыре часа дня сидел за столом в особняке мастера. Но с первого же обеда он понял, что и сам Станиславский не ставил цели сделать из него «благовоспитанного» кавалера. Просто он все еще разрабатывал свою систему и, как оказалось, во время трапезы элементарно проверял ее на Михаиле.

– Миша, представьте себе, что только что умер ваш ребенок. Как вы будете есть поданный вам обед, узнав это? – предлагал режиссер.

Миша вживался в образ: давился, отбрасывал ложку, рыдал, и слезы падали ему в тарелку с борщом.

– Очень хорошо, – констатировал Константин Сергеевич.

– Дорогой, – появлялась из-за дверной портьеры Лилина. – Дай же юноше поесть.

– Не мешай, Мария. Уйди, – нервничал Станиславский. – А теперь представьте, что вы сели обедать после того, как узнали, что девушка, которую вы любите, отвечает вам взаимностью. Как вы будете есть?

Михаил засветился радостью, с жадностью съел пару ложек борща, потом опять же отбросил ложку и, улыбаясь, встал из-за стола. По нему было понятно, что он настолько переполнен счастьем, что никакой кусок ему не лезет в горло. Он сыт любовью!

– Интересно, – похвалил Станиславский. – Это интересно.

И так продолжалось всю неделю.

Позже Станиславский скажет, что Миша Чехов – это само воплощение его системы, но «воплощение» этой системы, утомленный и голодный, каждый раз возвращался домой после этих «изысканных обедов» у Станиславского и жадно съедал всё, что подавала ему нянька.

⁂

Премьера пушкинских «Маленьких трагедий» состоялась 26 марта 1915 года. Все газеты писали о гениальности актера, сыгравшего гениального Моцарта, и лишь вскользь о Сальери – Станиславском. При этом Михаил не играл свою роль по той системе, что писал с него Станиславский. Он просто играл так, как внутри него сложился этот образ. Может, кстати, тому способствовали и издевательства мэтра за обедом в его доме? Определенного ответа на это у Миши не было, но зато появилось еще больше поклонниц, которые забрасывали его цветами и поджидали у служебного выхода из театра. Оля гордилась мужем. Гордились им и мать с нянькой, которые, конечно же, тоже побывали на премьере.

– Наш Миша так талантлив, – восклицала Наталья, когда они с Маней уже ехали на извозчике домой после спектакля. – Самого Станиславского переиграл! Вот скажи мне, Маня, зачем он на этой Ольге женился? Мог бы сделать хорошую партию с богатой невестой. А эта Ольга, тьфу на нее! Ни копейки в дом не принесла. Обуза только. Да еще такая гордячка!

– И то верно, барыня, – поддержала ее Маня. – Никакого от нее толку. Только покупки всякие новые. Вон у Мишеньки сколько новых одежек появилось! Это чтобы ей не стыдно с ним было в люди выходить. А что, разве он раньше плохо одевался? Всё у него было как надо. Всё у нашего Мишеньки было, если он что хотел.

Для своей няньки Миша навсегда оставался ребенком. Она никак не могла понять, что он уже вырос, баловала его и очень любила. Миша отвечал ей взаимностью. Когда Маня сердилась на него, то непременно пугала:

– Вот ужо погоди, уеду я от тебя.

– Когда? – спрашивал Михаил.

– А вот числа тридцать четвертого и уеду! – отвечала нянька и уходила в свою комнатку при кухне.

Очень любила и баловала его и мать. Глядя на это, Ольга скоро поняла, что ее муж дома просто избалованный сынок с барскими замашками, но при этом исключительно талантливый человек с серьезным творческим подходом к делу в театре. Как будто это были два разных человека. Поняла она и то, что Миша любит выпить и делает это каждый день. А уж после того, как отыграет спектакль, всегда возвращается домой не только пьяным, но, бывало, и под утро. С кем был, где? Ничего не рассказывал. Отвечал всегда коротко:

– С друзьями.

Мирило ее с этим только то, что когда она еще жила у тети Оли, то та тоже после спектакля возвращалась домой среди ночи и тоже навеселе. «Вероятно, это у актеров так принято», – думала Ольга. Но все же она ревновала мужа. Ведь у Миши было столько поклонниц! Порой, где-нибудь на вечеринках, где они бывали вдвоем, Михаил, подвыпив, совершенно откровенно начинал ухаживать за какой-нибудь присутствующей там девицей. Это было так нагло и беспардонно! Ольга страдала. Но потом Миша был так с ней нежен и ласков, что через день-два Ольга уже забывала про это и прощала.

Глава седьмая

В конце апреля 1915 года Художественный театр, как всегда, отправился на гастроли в Петербург, который к этому времени уже переименовали в Петроград. А как же иначе? Ведь Россия вела войну с Германией. Разве можно было, чтобы у столицы великой империи было немецкое окончание «бург»? Только русское «град»! Так и превратился Петербург в Петроград.

Олечка поехала вместе с мужем. Константин решил, что дочь вместе с зятем должны жить у них в Царском Селе. Раньше Михаил бывал в этой огромной, богато обставленной квартире с множеством слуг, но только теперь, когда они с Олей поселились здесь на целый месяц, он ощутил вполне ту большую разницу, которая была между этими апартаментами и той площадью, на которой они жили в Москве. Но он всегда был далек от быта. Мало того, вскоре он даже заскучал по матери и по своей комнатке. Здесь, в Царском Селе, он должен был надевать к столу рубашку с воротом и как минимум курточку; есть определенной вилкой и ножом каждое из блюд и, главное, не пить. Нет, он, конечно, выпивал, но редко и мало, чтобы не пугать тестя с тещей. Оля всячески старалась, чтобы родители поняли, как сильно они с Мишей любят друг друга. Может, отец увидит это и простит? Они сидели за столом рядом, часто целовались и подкладывали друг другу лучшие кусочки.

– У вас такая идиллия, что просто завидно, – сказала как-то сестра Ада. – Но отец все равно приданого за тобой не даст. Я слышала, как он говорил маме: «Чувствует мое сердце, не проживут они долго вместе».

– Это почему же он так решил? – удивилась Ольга.

– Не знаю.

А между тем Миша успел уже на второй день после приезда покорить сердце Лулу. Он сел к роялю. А играл Миша, как когда-то и его отец, превосходно, имел абсолютный слух и мог быстро подобрать любую мелодию.

– Это у меня от отца. Отец в свое время вполне мог бы стать профессиональным музыкантом, – сообщил он.

– А вот Олечка играет плохо, потому что неусидчивая, – пожаловалась на дочь Лулу. – Хотя музыку любит. Сыграйте нам еще что-нибудь.

Ну а уж когда все семейство сходило еще и на спектакли, увидев зятя сначала в роли старика Калеба в «Сверчке на печи», а затем и в роли Моцарта, все уже были совершенно очарованы. Даже Константин смягчился по отношению к своему новому родственнику.

– Твой муж и вправду очень талантлив, – сказал он дочери. – Но все равно твой выбор я не одобряю. Муж-актер – это несерьезно для людей нашего круга! Если ты от него уйдешь, я буду это только приветствовать.

– Значит, ты нас не прощаешь?

– Ты по поводу приданого? Нет, не прощаю.

Уже почти год, как шла война, и брат Ольги, Лёвушка, рвался на фронт. Ни слова не говоря родителям, он отправился на призывной пункт.

– Сколько вам лет? – спросил военный, составляющий списки призывников.

– Восемнадцать, – отрапортовал он, хотя ему только-только исполнилось шестнадцать.

– Ваши документы? – внимательно взглянув на юношу, спросил военный.

– А это обязательно?

– Обязательно.

– Тогда мне шестнадцать, – промямлил юноша, протянув свой паспорт.

– И что же вас так гонит на фронт?

– Хочу Россию от врага защищать.

– Похвально. Но вот в паспорте записано, что вы сын статского советника. Негоже человеку из такой семьи в солдаты идти. Если непременно хотите Родину защищать, я могу направить вас в высшее военное училище конной артиллерии.

– Но пока я буду учиться, война уже закончится, – разочарованно сказал Лёвушка.

– Да, учиться там два года. Эта война закончится, другая может начаться, а вот вы будете уже офицером русской армии и, командуя артиллеристами, принесете ощутимую пользу России и царю нашему.

Так Лёвушка и попал в Орловское высшее училище конной артиллерии. Родители были не против.

– Мальчик вырос, – сказал Константин. – Считаю, что профессию он выбрал правильную. Мужскую профессию выбрал.

– Ему только шестнадцать, а он уже из дома упорхнул, – переживала Лулу. – Ольга в Москву уехала. Ада вот-вот замуж выйдет. Останемся мы с тобой одни.

– Не причитай, а собирайся. Поедешь со мной на Урал. Что тебе здесь одной куковать? Ты теперь свободна. Воспитывать больше некого.

В отличие от Лёвушки, рвущегося на фронт, Миша Чехов страшно этого боялся.

– Не волнуйся, дорогой, – успокаивала его Оленька. – Пока то да сё, война кончится.

Но она всё не кончалась, а в конце августа 1915 года сбылось то, что так страшило актера. Пришла повестка явиться на призывной пункт. У Миши началась паника. Придя на репетицию, он был так бледен и рассеян, что к нему подошел обеспокоенный его поведением руководитель студии Сулержицкий.

– У вас что-то случилось, Миша?

– Да, – протянул ему повестку Михаил.

– Не уверен, знаете ли вы о том, что в свое время я отказался идти в армию и давать присягу. Я никогда бы не мог взять в руки оружие и убивать по моим религиозным убеждениям, – сказал Леопольд Антонович, взглянув на бумажку. – Меня судили, и я два года провел за это в Туркестане на каторге…

– Знаю, – нервно ответил Миша. – И все очень уважают вас за эту вашу принципиальность. Вот и я не хочу брать в руки оружие, но и на каторгу не хочу! Я там не выдержу! Что мне делать?

– Прежде всего вам все-таки надо пройти медкомиссию, – мягко ответил Сулержицкий. – Обязательно, а то вас могут туда повести принудительно. И если вам одному идти тревожно, я провожу вас. А вот потом мы с вами обдумаем, как поступить.

Миша был поражен и потрясен таким отеческим вниманием к своей особе. Присутствие рядом такого человека уже заранее действовало на него успокаивающе.

– Мне действительно очень страшно, – сознался он. – Я был бы вам очень благодарен, если бы вы были рядом.

Сулер был хоть и невысокого роста, но обладал широкими плечами, мощной грудью, крепкими мускулами и огромной физической силой. Несмотря на то что два года он провел на тяжелых каторжных работах, он сумел сохранить в своем сердце огромную любовь к людям, а потому, как только его освободили, он тут же по поручению Льва Николаевича Толстого организовал переселение нескольких тысяч русских духоборов в США и Канаду. При этом он не только добился там для них земли, но и достал кредит на покупку скота, необходимого инвентаря, семян и многого другого, что необходимо было для обустройства жизни крестьян. Сделав это доброе дело, Сулержицкий вернулся в Россию и сошелся с Горьким, а через него и с Художественным театром, очень быстро став неотъемлемой его частью. Этот мощный человек был ярким заводилой всех затей, шуток и розыгрышей, устраиваемых на актерских вечеринках. Он великолепно пел, танцевал, ставил юмористические цирковые номера, показывая при этом свою силу и ловкость, участвовал в написании сценариев актерских капустников и их постановке, а вскоре стал даже преподавать актерское и режиссерское мастерство в студии. Студийцы его обожали.

– Растите в своей душе добро. Изгоняйте из своей души зло! – говорил он им.

⁂

Ранним утром Сулержицкий заехал за Михаилом. На душе у Миши было покойно. Уж если такой человек был рядом с ним, значит, всё должно было каким-то образом разрешиться в лучшую сторону. Ехали молча. Затем, соскочив с пролетки и отпустив возницу, Сулер проводил его до самых дверей громадного здания, в котором происходил осмотр новобранцев, и крепко пожал ему руку.

– Идите. Я вас подожду, – ободряюще сказал он.

– Спасибо, – ответил актер и, смешавшись с толпой возбужденных и озлобленных парней, оказался внутри.

И началось. Бесконечное число грязных комнат, окрики солдат. Новобранцев партиями запирали в одной комнате, потом перегоняли в другую и опять запирали. Часы проходили в какой-то бестолковой сутолоке. Время шло. Сквозь окна было видно, как на улице внезапно пошел проливной дождь. Он потоком лил на толпу женщин, старых и молодых, ожидавших своих братьев, мужей и сыновей. Все находились в повышенно нервном состоянии. Лишь ближе к вечеру, когда за окном уже темнело, группу, в которую попал Чехов, завели в комнату, где приказали раздеться и ждать вызова. Долго стояли они так голые, ожидая своей очереди на холодном полу. Мише казалось, что прошел не один час, пока наконец-то его не вызвали на комиссию. Врачи тоже были вымотаны. Они кричали на новобранцев, впиваясь в них руками и пронзая своими трубками… Миша еле держался на ногах, он готов был уже к нервному срыву, когда совершенно неожиданно услышал:

– Не годен.

Не годен? Миша не ослышался? Не годен? У Миши закружилась голова от счастья. Он даже не стал выяснять, почему не годен. Главное, не годен! Спасибо тебе, Господи! Не годен! Какое счастье. Не годен!

Было уже совсем темно, когда он вышел на улицу. Дождь лил по-прежнему. Юноша подставил свое лицо этим потокам и, улыбаясь, жадно вдыхал свежий воздух.

– Миша, – вдруг услышал он тихий голос.

Актер остолбенел. Рядом с ним стоял совершенно мокрый Сулержицкий. Значит, он весь день находился под проливным дождем у призывного пункта и ждал его в толпе родных, оплакивающих своих единственных?.. Кто же был для него Миша? Брат? Сын? Нет. Он был всего лишь одним из его учеников, которому он обещал, что будет его ждать.

Да! Воистину Сулержицкий никогда не нарушал своего слова!!!

Глава восьмая

Ближе к Рождеству Ольга вдруг поняла, что беременна. Рожать? Но это же сейчас совершенно невозможно! Во-первых, уже второй год шла война с Германией, и с каждым месяцем она становится всё ощутимей; во-вторых, она сама еще совсем ничего не успела добиться в жизни; в-третьих, ей всего лишь восемнадцать, и она мечтает после окончания училища поступить в студию Станиславского и стать актрисой; в-четвертых, Миша еще так мало зарабатывает, что она не уверена, сможет ли он содержать ее и ребенка; в-пятых… А, бог с ним, что там уже в-пятых! Она не была уверена в будущем, и всё! Рано ей еще рожать.

Ольга решила прервать беременность. По совету подруг она стала принимать горячие ванны, экспериментировать с какими-то сомнительными травами, прыгать со стола и стульев. Всё тщетно! Поняв, что ей ничего не помогает и ребенок продолжает в ней расти и развиваться, она решилась сказать об этом Мише лишь на третьем месяце беременности.

– Беременная? – слегка удивленно спросил он и как-то неопределенно пожал плечами. – Ну-ну. Мне надо в студию. Вернусь поздно.

Миша вышел в прихожую, надел шубу и ушел, не сказав более ни слова. Оля осталась стоять как в столбняке. Почему у него такая странная реакция? Не выразил ни радости, ни огорчения. Простое безразличие. Он иногда поступал так непонятно, что она не могла объяснить его поведение. Да и могла ли она его вообще понять? Артур Шопенгауэр, которым он так увлекался, ей категорически не нравился. Она по жизни была оптимисткой, и все взгляды этого философа были от нее далеки. Он утверждал, что «существующий мир – это самый худший из миров», а это было для нее бредом. Другого мира она не знала и была уверена, что его нет. Но как только она попыталась поговорить об этом с мужем, тот отмахнулся от нее, как от мухи.

– Не понимаешь ты ничего, и лучше молчи, а то поругаемся.

В последнее время ей было более комфортно общаться с кузеном Володей Чеховым. Несмотря на то что он тяжело пережил ее замужество, он остался настоящим другом, и Ольга даже предпочитала чаще поверять свои думы ему, чем мужу, которому почти всегда было не до нее. Даже на философские темы Володя разговаривал с ней не свысока, как Миша, а как с равной.

– Ты не права по поводу Шопенгауэра, – говорил он. – У него очень правильные выводы о жизни человека в обществе. Вот, например: «Если хочется во что-то верить, то найдешь тому доказательства». Разве это не так?

– Но разве может быть оправдание в убийстве, например? – недоумевала Ольга.

– Конечно, может. Оттого и существует зло на земле. Вот сейчас идет война. И каждая сторона считает себя правой! Люди убивают друг друга и не мучаются совестью.

– Ты прав, – задумалась Ольга. – Но ведь это ужасно!

– А вот еще его вывод, с которым не поспоришь: «Скот не виноват в том, что он скот, а вот человек – виноват».

– И здесь Шопенгауэр прав, – рассмеялась Ольга.

– А это как тебе: «История – опасная наука. Нельзя копать слишком глубоко, и тем более говорить о том, что выкопал».

– А вот с этим я не соглашусь. Копать надо обязательно, и говорить обо всем тоже надо. А то как же мы узнаем историю в достоверном виде? – горячо запротестовала Ольга. – Но меня, Володя, больше волнует его позиция о человеческой деятельности. Вот он говорит, что «у каждого человека только три главных мотива в жизни: злоба, эгоизм и сострадание». Как же так? Не понимаю. А где же любовь?

– Шопенгауэр говорит, что любовь и счастье – это вообще химера.

– Да как же это может быть? Ведь только любовь делает мир лучше и благороднее!

Разговоры с Володей были для Ольги отдушиной. Он никогда не раздражался, не кричал на нее, как Миша. А ведь ей так хотелось говорить и со своим мужем на равных! Но… Почему он никогда не говорил с ней ни о чем серьезном? Неужели действительно считал ее глупой и ничего не понимающей?

Вот и сейчас она решила, что только с Володей она сможет поговорить о страхах насчет своей беременности. Только он сможет понять, поддержать ее…

– Ты не обращай внимания на то, как Миша отреагировал, – сразу же начал успокаивать ее кузен. – Он просто испугался, потому и сбежал. Я, наверное, тоже бы вначале испугался. Ведь это такая ответственность!

– Да я и сама испугалась, когда узнала, – тут же как-то сразу успокоилась Ольга.

«Мише, оказывается, не все равно, он просто испугался!» – продолжала успокаивать она сама себя.

А вскоре выяснилось, что эта новость испугала не только Мишу. Она напугала всех. И его мамашу, и ее родителей. Ведь все они надеялись, что вскоре парочка расстанется, а теперь… Единственным человеком, кто хоть немного порадовался появлению ребеночка, была нянька.

– Маленький будет? – просияв, воскликнула Маня.

Но Наталья Александровна так на нее взглянула, что она тут же замолчала и убежала в кухню.

Очень расстроился и кузен Володя. Ведь теперь Ольга уже никогда не уйдет к нему. А он еще так надеялся на это!

В апреле 1916 года театр на гастроли в Петроград не поехал. Положение в стране было тяжелое. Война затянулась не на шутку. Между тем руководство театра смущало то, что зал стал заполняться совершенно новыми людьми, какими-то «не своими», не тонкими, не чуткими. В театре их прозвали «беженцами».

– В этом сезоне мы выпустили только одну премьеру, – начал свою речь на заседании правления Немирович-Данченко. – И, к сожалению, эта пьеса Мережковского не пользуется успехом. Сборы невелики.

– Да уж, его пьеса «Будет радость» никакой радости нам не принесла, – поиграл словами Качалов.

Все слабо улыбнулись. Было не до веселья. Предъявить петербургскому зрителю и вправду было нечего. Причем также было известно, что в Петрограде стихийно вспыхивали народные бунты из-за нехватки хлеба и другого продовольствия. В Москве же было пока относительно спокойно.

– Будем играть здесь, – подвел итог председатель собрания Немирович-Данченко. – Ну и кроме того, мы с Константином Сергеевичем сможем тогда спокойно продолжить репетиции «Села Степанчикова». Очень надеюсь, что следующий сезон театра все-таки откроется этой премьерой.

Репетиции «Села Степанчикова» шли уже с января, но сильно затягивались. Все понимали, почему это происходило. Станиславский, взявший на себя главную роль, был недоволен. Кем? Собой. Почему? Вот на этот вопрос никто не мог дать однозначного ответа. Мало того, художник Добужинский уверял его даже, что он справляется с ролью прекрасно, да и многие другие тоже были в этом уверены, но Станиславский упрямился. Он всё что-то искал и искал. Ему хотелось выразить со сцены такой силы добро, чтобы на земле создалась гармония и люди бы поняли, что войну надо немедленно прекратить. Но разве его персонаж давал возможность такое сыграть? Конечно, нет.

– Он перегрузил свою роль совершенно ненужными планами. Запутал всех и сам запутался, – делился своими ощущениями Немирович с Ольгой Леонардовной. – Вот увидишь, скоро он не выдержит и сам снимет себя с роли.

Как частенько бывало и раньше, Немирович оказался прав. Вместо Станиславского роль полковника Ростанева стал репетировать Массалитинов. Центр спектакля сразу сместился в сторону Фомы Опискина, которого грандиозно репетировал Москвин. Всё стало в спектакле складываться, и Немирович наконец-то стал верить, что следующий сезон они всё же откроют премьерой.

⁂

В отпуск все разъехались кто куда. Ольга Леонардовна отправилась, как обычно, в Крым, следом за ней туда же уехал и Володя Чехов с родителями, а Ольга с Мишей и его мамашей остались в городе.

– Может, мы все-таки снимем дачу? – просила Оля мужа, придерживая свой огромный живот. – Я бы делала наброски на природе… Да и тяжело мне в такую жару в городе.

– Посмотрим, – как-то неопределенно ответил Миша. – У меня есть еще кое-какие дела в Москве.

– Какие?

– Это мои дела, тебя не касаются, – отрезал Миша.

– Почему ты грубишь? – расплакалась Оля. – Ты обращаешься со мной так, как будто это я одна виновата в том, что беременна…

Ее живот уже шел впереди нее, на лице появились какие-то пятна, и вообще она старалась как можно быстрее проходить мимо зеркала. Очень уж неприглядная девица смотрела на нее оттуда. Вот и Миша стал странно вести себя в последнее время. Он пил, гулял и не только не обращал на нее внимания, а даже как-то привел домой девицу и заперся с ней в комнате матери. Правда, он не думал, что Оля так рано вернется домой, но когда они вышли из комнаты и Миша наткнулся на Ольгу, он даже не смутился. А девица все время хохотала, да так громко, что Ольге захотелось ее ударить, но она сдержалась. Воспитание! Почему она постоянно всё мужу прощает? Так же нельзя! А мамаша? Ведь это она уступила им свою спальню. Да еще с такой усмешкой встретила ее, когда Ольга вернулась раньше домой. Даже как будто обрадовалась, что Ольга сейчас всё узнает и будет переживать, а может, и поругается с ее драгоценным сыночком. Миша же был пьян. Сильно пьян. Оля даже говорить с ним не стала, не стала ничего выяснять. Разве он в состоянии был что-либо сейчас понять? Скандала не получилось, и мамаша, расстроенная, ушла спать.

– Что случилось, Миша? – спросила Оля, когда утром муж наконец-то открыл глаза. – Почему ты так сильно запил? Как объяснить твою вчерашнюю выходку с этой девицей? Ты разлюбил меня?

– Что ты! – протянул к ней руки Миша. – Я тебя очень люблю. Обними меня.

– Сначала объяснись.

– Меня очень обидели, – сделал несчастное лицо Михаил. – Очень. Я не знаю, как жить дальше.

– Кто тебя обидел? – испугалась Оля.

– В театре обидели. Помнишь, мне Станиславский позвонил, когда Москвин заболел, чтобы я приготовился вечером играть царя Федора?

– Конечно, помню. Я даже помню, как ты готовился к роли, как поехал в театр и как туда примчался с высочайшей температурой Москвин, узнав, что спектакль не отменили. Я всё помню.

– Вот-вот, – со слезами на глазах проговорил Миша. – Не дал мне сыграть! И ничего не даст! Никогда и ничего. Ведь и на роль Опискина в «Селе Степанчикове» Станиславский с Немировичем распределили сначала меня. Помнишь, как я радовался? Помнишь, как я готовился к этой роли? Я уже видел этого Фому Фомича в своем воображении! Ясно видел. Я был готов! И что же? Москвин идет к Станиславскому и настаивает, чтобы мою роль передали ему. Нагло так настаивает! И всё! Нет у меня Опискина! Ни единой репетиции мне не дали провести…

– Успокойся, – сказала Оля, присев на кровать и гладя руку мужа. – Я очень хорошо помню, как ты тогда переживал. Но ведь, милый мой, это же было еще в начале января! Зимой! А сейчас-то уже лето!

– А думаешь, это легко забыть? Думаешь, у меня на душе не скребут кошки оттого, что Москвин откроет этой осенью новый сезон, а мне шиш? Я раньше всегда уважал Москвина, но этот случай с Опискиным я ему простить не смогу никогда. Просто изо рта кусок вырвал. Я так разочарован в человеке, которого боготворил. Ты не представляешь, Оленька, как я страдаю.

Из глаз Миши текли слезы, и Ольге стало его безумно жалко. Она стала его успокаивать, целовать…

И когда они вместе, обнявшись и с довольными лицами вышли к завтраку, Наталья чуть не лишилась дара речи. Как это? Она-то думала, что уж утром-то они точно поругаются и разбегутся. Как же! Она забыла, что ее сын, обаятельный и великолепный актер, способен выкрутиться из любой невыгодной для себя ситуации и обернуть ее в свою пользу. И вот теперь Ольга, совсем забыв о вчерашнем, лишь жалела его, любила и страдала. Как же несправедливо поступают с ее гениальным мужем в театре!

В конце июля по настоянию Ольги муж вместе с матерью все-таки сняли небольшую дачу в Химках. Наконец-то Оля могла дышать чистым воздухом, а не жарой в каменных московских джунглях, гулять по полю, рисовать и даже купаться в небольшой мелкой речушке. В поселке был теннисный корт, и Миша, когда был относительно трезв, ходил туда играть. Оля же только сопровождала его. Сама играть она уже не могла. Доктор запретил ей какие-либо резкие движения.

– Смотрите, а то родите недоношенного ребенка, – говорил он. – Будет тогда у вас слабенький и больной сынишка.

– Вы уверены, что это будет сынишка? – удивилась Оля.

– Нет, – улыбнулся врач. – Это я так, к слову. А вы кого хотите?

– Девочку. И моя тетя Оля сказала, что будет девочка.

– Это почему же?

– Потому что она мою красоту забирает. Видите, какие у меня появились пятна?

– Вполне возможно, что ваша тетя права, – согласился доктор.

Однажды на корте появилась симпатичная голубоглазая блондинка. Она была небольшого роста, и уж по каким причинам – неизвестно, но сразу привлекла внимание Михаила. Он совершенно беззастенчиво начал тут же за ней ухаживать. Слегка приобняв девушку за талию, артист показывал, как лучше делать удар ракеткой, подбирал и подавал ей укатившиеся за поле мячи, да и после игры они так откровенно продолжали флиртовать друг с другом, что нервы Ольги не выдержали.

– Может, ты прекратишь обнимать ее у меня на глазах? – выкрикнула она. – А вы, мадемуазель, тоже хороши! Это, в конце концов, неприлично!

Девушка смутилась, сделала несколько шагов, чтобы покинуть корт, но Михаил удержал ее.

– Иди, Оля, домой и успокойся, – в раздражении сказал он. – Мне стыдно за твою выходку.

– Ничего, – пробормотала девушка, которую, как потом оказалось, звали Ксенией. – Я понимаю. Ваша жена сейчас воспринимает всё болезненно. Я понимаю.

– Вот и хорошо, – сразу успокоился Михаил. – Раз понимаете, то давайте сыграем еще партию.

И они начали играть!

От охватившего ее гнева Ольга еле сдержалась. Какая наглость! Ей тут же захотелось вцепиться этой наглой девице в волосы! Но нет, нет. Надо взять себя в руки. Ольга заставила себя развернуться и покинуть корт. Не видеть их. Главное сейчас – не видеть их вместе! Плача от обиды, Ольга бездумно шла по дороге в сторону леса. Лес был большой, нехоженый. Куда она шла, Ольга не знала. Шла себе и шла, отодвигая ветки кустов и деревьев, через бурелом и вдруг вышла к малиннику. Крупные сочные ягоды так и манили ее к себе. И было их видимо-невидимо. Боже, какая сладость! Было так вкусно, что у Ольги даже высохли слезы, и вдруг она услышала хруст веток. Значит, здесь еще кто-то собирает ягоды? Что за человек? Ольга напряглась, отошла на всякий случай от малинника на небольшое расстояние, и тут из-за кустов прямо на нее совершенно неожиданно вышел… медведь! Большой, огромный, настоящий! Встал как вкопанный и смотрит на нее своими маленькими черненькими глазками… Сначала от страха у Оли ноги как парализовало, но вскоре, опомнившись, она во всю прыть бросилась бежать, совсем позабыв о своем животе и не разбирая дороги. Ветки деревьев больно хлестали по лицу. Куда она бежала? К выходу из леса или наоборот? Но вот впереди просвет. Туда, туда! «Помогите! – кричит она что есть силы. – Помогите!» Наконец, не переставая кричать, она выскочила на просеку. Там, в недоумении соскочив с телеги, доверху груженной сеном, вскинул уже свое ружье крестьянин.

– Ты чего? – спрашивает он.

– Медведь, – кричит она, показывая на лес. – Там! Там!

Выстрел нарушает тишину. Лошади слегка шарахаются в сторону, но крестьянин крепко держит их за поводья.

– Всё, успокойтесь, барыня, медведь теперь уже точно ушел, – говорит крестьянин. – Что же вы одна-то в лес ходите? Разве можно в вашем положении? Матерь Божия, спаси и сохрани! – крестит он Ольгу. – Садитесь, я вас домой отвезу. Где дача-то ваша, барыня?

Пока крестьянин доезжает до Ольгиного дома, солнце уже заходит за горизонт.

– Где ты пропадала? – недовольно ворчит Наталья. – Время ужинать, а ты еще и не обедала. О себе не думаешь, так хоть о ребенке подумай.

– А Миша дома?

– Нет. Тоже не приходил. А где ты его бросила? Вы же вместе ушли.

Ольга уходит в комнату. Слезы снова начинают душить ее. Не приходил? Значит, он до сих пор с ней? С этой Ксенией? Сколько же она будет терпеть такое к себе отношение?

Миша появился только поздно ночью. Пьяный. Ни слова не говоря, он улегся на постель и захрапел. Вероятно, от всего пережитого, да еще и из-за быстрого бега по лесу Ольга проснулась ранним утром, почувствовав, что лежит в какой-то прозрачной луже. Она тихонько встала и прошла в комнату Натальи.

– Наталья Александровна, из меня вода какая-то идет, – испуганно сказала она.

– О господи! Это воды отходят. Надо срочно в клинику. Одевайся!

– Мы с Олей уезжаем, – растолкала Наталья сына, когда они обе были готовы. – Рожать, видно, пора.

– Езжайте, – бормочет Михаил. – Я приеду следом. К вечеру приеду.

В этот день в мир приходит его дочь. Но он не приезжает к вечеру. Не приезжает он и на следующий день. Миша пьет.

Глава девятая

В Российской империи почти с самого начала войны водка была запрещена указом государя. И не только водка. Запрещены были и вино, и пиво. Многие были уверены в том, что хлебные бунты в это время были порождены отчасти и тем, что крестьяне пускали свои хлебные запасы на куда более прибыльный продукт – самогон. Эта контрабандная водка называлась «лунная», потому что доставлялась в город под покровом ночи. Каким образом Михаил доставал выпивку, Ольга могла только догадываться. После рождения дочери он не только не протрезвел, но еще чаще стал уходить в запои, смешивая при этом водку с пивом.

– Только так можно добиться самого глубокого эффекта, – говорил он. – Я истинно русский человек. А истинно русский человек пьет только так! До глубокого эффекта!

И он пил до одурения. По ночам он внезапно просыпался и кричал: «Бумагу! Перо! Пиши, Оленька, пиши! Ко мне пришли великие мысли!» И тогда Ольге казалось, что она живет не с мужчиной, которого когда-то боготворила, а с настоящим городским сумасшедшим. Всё чаще и чаще ее посещали мысли об уходе. Брак трещал по швам. С появлением дочери она по-другому стала воспринимать всё, что ее окружало. Миша, его мать, эта душная атмосфера в квартире – всё стало раздражать. Одна Маня как-то еще заботилась о ней и о малышке, которую Миша записал при крещении Ольгой. Сама же Ольга упорно называла дочь Адой. Ведь именно так она хотела ее назвать и, вопреки записи в церковной книге, так ее и называла. Постепенно вслед за ней и другие стали звать ее Адой, и только один Михаил называл дочку Олей наперекор всем.