Фестиваль

Аня сидела в вагоне электрички, которая, судя по скрипам и вздохам, явно помнила времена, когда паровозы были молодыми и полными амбиций.

Семнадцатилетняя девушка прижимала к груди футляр с саксофоном. Окно было приоткрыто, и тёплый летний воздух трепал её русые волосы. За стеклом мелькали поля, перелески, а потом – будто кто-то провёл невидимую границу – начался лес. Густой, древний, с могучими дубами, чьи ветви сплетались в арки, словно приглашая путников войти… или предупреждая, что лучше не стоит.

«Бабушка говорила, этот лес старше нашего города… Интересно, он помнит тех, кто проходил через него?» – подумала Аня.

Дом бабушки стоял на самом краю деревни, там, где протоптанная тропинка заканчивалась с чувством глубокого облегчения, а лес начинался с видом существа, которое только что вспомнило, что оно древнее, мрачное и вообще не для вас, дорогие люди.

Дом был невысоким, с покосившимися ставнями и крышей, покрытой мхом, будто сама природа пыталась его спрятать. Бабушка, высокая и прямая, несмотря на возраст, ждала на крыльце. Её серебряные волосы были собраны в тугой узел, а в глазах светились искорки, которые Аня с детства называла «бабушкиной магией».

Бабушка, по слухам, и правда была колдуньей – доброй, но всё же колдуньей. А это значит, что её пироги никогда не пригорали, чай всегда был горячим, а кошка смотрела на гостей так, будто знала их будущее и не одобряла.

– Заходи, внучка, – сказала бабушка, и её голос звучал так, будто шёл не из горла, а откуда-то глубже – может, из самой земли.

Вечером бабушка рассказывала Ане сказки. Не те слащавые истории, где принцессы падают в обморок от натёртых корсетом боков, а настоящие – где духи леса дурачили путников, реки пели колыбельные (иногда фальшиво), а ветер мог унести не только шляпу, но и последние остатки здравого смысла.

– Они не злые, – сказала бабушка, поправляя вязаный платок, который, казалось, вязался сам по себе, без спиц. – Но у них своё представление о веселье. Жди от них чего угодно. А если им что-то не понравится… ну, ты увидишь.

Аня кивнула, но мысли её были далеко – завтра начинался фестиваль. Не просто вечеринка под открытым небом с громкой музыкой, шашлыками, палатками и людьми, которые к утру забывали, как их зовут, а шанс. Шанс понять, стоит ли ей бросать «нормальные» планы вроде поступления в университет на специалиста по рекламе (где, как известно, учат убеждать людей покупать то, что им не нужно) или всерьёз заняться музыкой, где единственное, что тебе нужно продавать, – это собственную душу, но зато с хорошим саундтреком.

***

Утро встретило её ярким солнцем и пением птиц. Аня села на велосипед – старый, скрипучий, но надёжный – и поехала через лес. Воздух был наполнен ароматом хвои и диких цветов, а солнечные лучи пробивались сквозь листву, рисуя на земле золотые узоры. Ветер шевелил подол её платья, а где-то в глубине чащи что-то шептало. Возможно, просто обсуждало погоду. Или её причёску.

Мимо неё проносились машины с фестивальными гостями – раскрашенные, с гитарами на крышах и смеющимися лицами в окнах. Одна из них – ярко-синий фургон в стиле хиппи, с нарисованными звёздами и полумесяцами – притормозила рядом. Казалось, он пережил первый Вудсток и две психоделические революции.

Окно опустилось, и оттуда высунулась девушка.

Нет, не девушка.

Не совсем.

У неё были волосы цвета осенних листьев – рыжие с золотыми прядями, – лисьи глаза, сверкающие хищным блеском, и улыбка, в которой было что-то… слишком острое.

– Подбросить? – крикнула она так, будто предлагала не просто доехать до фестиваля, а украсть луну, спрятать её в карман и потом продать за три волшебных боба.

Аня покачала головой. Ей нужно было настроиться в одиночестве. И, возможно, проверить, не забыла ли она дома святую воду.