Любовь после конца света

***

Катя посмотрела в окно, отвлеклась и прослушала последние слова Кости. Народу на площади все прибывало. На затмение в Новосибирск приехало много туристов, причём не только русских.

Опытным взглядом Катя выделяла в толпе группы канадцев, немцев, англичан и скандинавов. На остальных она внимания не обращала. Увы, даже среди тех, кто потенциально мог её заинтересовать, не нашлось и парочки любопытных экземпляров. Слишком толстые, слишком тощие, слишком постные, слишком не те, что надо.

Иностранцы шныряли по проспекту мимо кафе, в котором никак не заканчивалось очередное провальное свидание с Костей, стайками, придерживая за лямки, набитые до отказа потрепанные в аэропортах и русских поездах рюкзаки. Они громко смеялись на немецком, шведском и английском, улыбались всем подряд и кидали призывные взгляды в сторону девчонок. Катя не сомневалась, что больше половине из них вечером перепадет быстрый гостиничный секс с какой-нибудь дурехой, мечтающей свалить из города, и ночью она получит торопливое обещание (данное, пока суетливо расстегиваются штаны и сползают бретельки лифчика) на долгую счастливую жизнь. Так и будет. До утра, точно.

Темноволосый канадец в рваных голубых джинсах отбился от своих и задержалась возле витрины кафе, поймав Катин взгляд. Улыбнулся и подмигнул. Катя тоже улыбнулась. Впрочем, она улыбалась всем. И дворнику Фариду, и сапожнику из маленькой мастерской в её доме, почти задаром чинившему её дорогие туфли, и всем бывшим, которых встречала после расставания в барах, где они в надежде возобновить отношения угощали её белым вином и шоколадом.

Канадцу улыбаться было приятно. Красивый, не жирный, но неперспективный. Для гостиничных утех и дурех, мечтающих свалить из города. Не переставая улыбаться, Катя незаметно от Костика, махнула канадцу рукой, что б проваливал. Канадец не обиделся, ещё раз ей подмигнул и бросился догонять своих.

Большие часы на площади показывали без пятнадцати два. Уличные торговцы настойчиво приставали к прохожим, предлагая купить цветные розовые очки. После затмения весь товар, скорее всего, придётся выбросить.

– Во сколько все начнётся? – не поворачивая головы в сторону Костика, рассеяно спросила Катя.

– Что начнётся? – не сразу понял Костя.

Одна из причин, почему Костя её бесил. Нормальный парень, хорошо зарабатывает, следит за собой, но невозможно быть таким тупым. Вдобавок Костя на второй встрече признался Кате в любви. Она уже и не вспомнит, почему решила встретиться с ним ещё раз. Наверное, совсем уныло было ей тем вечером. Или была ночь? Да, она написала ему, когда после бесполезных и мучительных попыток уснуть, провалялась на взмокшей постели до двух ночи, вскочила злая, растрёпанная, потная. Залпом выпила остатки белого вина прямо из бутылки, приняла холодный душ и уселась с ногами на подоконник, где между рам, нашла недокуренный подругой косяк.

Катя закурила без удовольствия, и её сразу бросило в холод. Такой особенный ночной холод, который почти, как страх, но, скорее, ужас.

Потусторонняя тишина Катиной квартиры засасывала внутрь, в то время как за окном блистала ночными огнями столица Сибири. Словно жизнь, которую Катя уже прожила наполовину, высадила её на безлюдном заброшенном полустанке, и сразу же весело умчалась дальше.

Тогда-то ей и захотелось спуститься вниз и смешаться с подвыпившими и счастливыми людьми, которым она завидовала сверху.

Она написала несколько сообщений, но ответил только Костя. И то не сразу. Катя чётко представила, как он в полудреме берет телефон и непонимающе щурится, глядя в ярко горящий в темноте дисплей телефона. На осознание прочитанного уходит несколько секунд. Все ещё очень хочется спать, но пальцы сами набирают ответ, стирают сделанные от волнения опечатки, отправляют послание на 17-й этаж статного высотного дома, уже не юного, но благородного с рожденья. Потом Костя выскакивает из кровати с одних плавочках и бежит чистить зубы.

Катя идёт к нему на встречу, на полпути вспомнив, что забыла расчесаться. Запускает пальцы в волосы, проводит снизу вверх. В руке остаются пучки светлых волос. Катя скатывает их в клубок и бросает на асфальт.

Забыться не вышло. Всю ночь, пока бармен по-дружески не попросил их уйти: «ребят, у меня экзамен с утра, будьте людьми», Катя колола пальцы о зубочистки, то и дело, ломая их пополам. Костя, напротив, решил, что эта ночь в баре повязала их особой тайной, чтобы сохранить которую они обязаны отстаться вместе. Навсегда. Это была его первая ночь в баре, и бессчетная для Кати.

– Что начнётся? —терпеливо повторил Костя, так и не дождавшись ответа.

Без двенадцати два. Смотреть затмение приходят целыми семьями. Мамаши раскладывают походные коврики прямо на асфальте – на траве в сквере свободных мест не осталось – и сразу же достают из рюкзаков контейнеры с едой, на которую, как на самое главное приключение дня, набрасываются дети.

Много парочек. У Кати не поворачивает язык сказать «влюблённых парочек». Скорее всего, первое, второе свидание, когда подсознательно уже понимаешь, что в отношения эти встречи не перерастут, но всем приятелям сказали, что «кого-то, наконец, подцепили».

При входе на площадь установили металлоискатели, а дополнительный наряд полиции обыскивает всех, кто хочет попасть внутрь. Ищут алкоголь. Находят редко. Очень хорошо прятать бухло ребята научились.

Катя с Костей уже на площади. Значит, можно выпить вполне себе официально. Если, конечно, официантка, то и дело бросающая полные любопытства взгляды за окно, успеет за десять минут принести джин. С тонком. И со льдом.

Катя подняла руку, и официантка нехотя её заметила.

– Джин с тонком, пожалуйста. Сделаете?

Похоже, официантка поняла скрытый смысл вопроса, потому что бросила нетерпеливый взгляд на часы, замешкалась в сомнениях, но все же кивнула.

– Я быстро.

Костя неодобрительно посмотрел ей вслед.

– Катя, я не хотел тебе говорить. Но как друг… больше, чем друг, – почти уверенно добавил он, —Я должен сказать. Ты слишком много пьёшь. Сейчас и двух часов нет.

Вооот. Это вторая причина. Костя не пил, и с трудом скрывал свою неприязнь к алкоголю. В другой раз Катя обязательно бы вспылила. Но сейчас она окончательно решила, что это её последняя встреча с Костей, поэтому в ответ на его замечание она отвернулась к окну. Уже без пяти. Неожиданно ей захотелось выйти на площадь, чтобы присоединиться к возбуждено-урчащей толпе. Она нетерпеливо поискала глазами официантку. Идёт.

Официантка подала джин с тонком в пластиковом стакане с трубочкой. Катя бросила на неё благодарный взгляд.

– Расплатишься? – спросила она Костю, поднимаясь.

– Ты куда? —автоматически засовывал руку во внутренний карман пиджака, в котором ему несомненно было жарко этим тёплым летним днем, спросил Костя.

– На площадь. Хочу затмение посмотреть.

– Отсюда тоже все прекрасно будет видно, – отозвался Костя, бросая наличные на стол.

Возможно. Однако кафе стремительно пустело. Повара, официанты, бармен и администратор вышли на крыльцо. Чтобы выйти Кате пришлось попросить их расступиться.

Одна минута до затмения. Хотя, кто сказал, что оно случится ровно в два? Скорее всего, произойдёт внезапно. Люди на площади, кто успел купить цветные очки, надели их и сидели, задрав головы. Взмыли вверх сотни смартфонов. Со стороны казалось будто толпа собралась для того, чтобы провести какой-то древний языческий ритуал, вступив в связь с богом Ярило через блютуз.

Катя хмыкнула. Она подумала, что эта картинка может стать отличным рекламным постером для любого оператора сотовой связи. Все-таки зря она пошла учится не на рекламщика, а маркетолога. Судя по личной жизни, маркетолог из неё вышел посредственный. Катя ухмыльнулась.

– Началось, – ахнула за спиной официантка.

– А ведь точно. Началось, – удивлённо пробормотал Костя. Словно он до последнего не верил, что затмение действительно состоится. Как будто затмение придумали производители цветных очков и сладкой ваты, чтобы за день продать всю продукцию и уехать отдыхать в Анапу.

– Здорово, да? – Катя не заметила, как к ним подошёл парнишка лет двадцати в цветных очках и брекетах. Мальчик пил газировку из трубочки и воодушевленно смотрел на небо.

Катя вспомнила про джин в своей руке, и тоже припала губами к трубочке. Лёгкое знакомое головокружение помогло расслабиться.

Чёрное пятно, тем временем, медленно наползало на солнце. Толпа протянула к небу телефоны и заурчала.

Костя торопливо шарился по карманам.

– Да где же он? Черт, черт, черт.

– Хочешь, возьми мой, – предложила Катя.

Костя бросил на неё нетерпеливый взгляд.

– Конечно, нет! А если ты мне потом снимки не перекинешь? То все потеряно, да?

Удивлённо приподняв брови, Катя подняла руку с замаскированным джином вверх.

– Ок, ок, чего ты так нервничаешь?

Может, он и хотел сказать что-то ещё, но, к счастью, в этот момент телефон выпал из кармана рубашки, куда он неосторожно сунул его, торопясь вслед за Катей на улицу. Стекло треснуло, и лицо Кости превратилось в маску ужаса. Он подхватил его и стал судорожно бить пальцами по экрану. Смартфон работал, но Костя не успокоился, начал причитать, и Катя отошла от него на пару шагов.

Смотреть на солнце без очков было невозможно. Однако сумерки, накрывающие площадь, становились все гуще, возгласы восторга все громче. Парнишка с газировкой, не опуская головы, отошёл от них, пробираясь в центр. Словно там ему откроется более привлекательный вид. Костя защелкал разбитым телефоном. Где-то рядом захныкал ребёнок. На него цыкнули, и он изумленно замолчал.

– Черт, – зло выругался повар – молодой мужчина с веснушками на руках. Белый рабочий костюм плотно облегал тело, точно он внезапно располнел, а новую форму не получил. – Мясо!

Повар с досадой глянул в последний раз на небо, где луна почти полностью закрыла для города солнце, и вернулся на кухню.

Через мгновение площадь потемнела и выдохнула. Катя не сразу сообразила, что не так. Потом поняла. Обычно ярко освещенный по ночам город чернел каким-то особым первобытным мраком. И необычной тишиной. Поднятые вверх руки с гаджетами медленно опускались вниз. Никто не шутил и не смеялся больше. Тёмное пятно стерло солнце.

– А когда все закончился? – Катя услышала в голосе официантки волнение и тревогу. На неё шикнули, и через пару секунд Катя услышала её обиженное, но тихое всхлипывание. Никто не пошевелился, чтобы её утешить. Катя тоже. Снова заплакал ребёнок. Даже не заплакал, а заскулил по-щенячьи. Катя почему-то сразу вспомнила собаку Есенина. То место: и покатились глаза собачьи за какими-то там звездами вслед…

Внезапная мысль заставила её прищуриться. Так и есть. Нет на небе никаких звёзд. Полная безнадежная чернота.

С разных концов площади послышалось выкрики. В каждом слышался страх. Мать, наконец, попыталась успокоить вопящего ребёнка, но и её голос зазвучал, как беспомощное повизгивание.

– Да, что здесь происходит?! – воскликнул Костик. Прозвучало так, будто он пришёл на любимый спектакль, а вторая пьеса пошла не по тексту. – Надо кого-то найти!

– Кого? – услышала Катя свой голос, – Администратора?

Костик не смутился.

– Ну должен же кто-то что-то знать. Кто здесь вообще главный? Надо, чтобы был порядок.

Кате стало смешно. И она расхохоталась. На неё осуждающе обернулась. Какая-то пожилая женщина в белых кружевные перчатках сказала:

– Успокойте кто-нибудь женщину, у неё истерика.

Официантка протянула Кате почти пустую бутылку с водой.

– На, выпей.

– Стара грымза назвала меня «женщиной» – слышала? – икая от смеха, спросила Катя официантку, – А мне всего 32.

– Да? – удивилась официантка, – я думала больше.

Катя разозлилась и залепила официантке пощёчину. Официантка вырвала у Кати из рук бутылку, из которой она так и не сделала ни глотка, и вылила остатки воды Кате на лицо. Воды оказалось мало, поэтому официантка ещё и плюнула.

Катя перестала смеяться и бросилась на официантку с кулаками, но сразу почувствовала, что сзади неё схватили за талию и тащат назад.

***

– Успокойся! Успокойся, Катя! – орал Костя. – Оглянись. Тут что-то происходит со всеми. Мы должны найти главного. Кто-то должен отвечать за порядок.

Катя вырывалась, что было сил. Пахнущие мятной жвачкой слюни официантки, как шмоток весенней слякоти, прилипли к щеке.

Костя продолжал тянуть её куда-то, но Катя не сдавалась, хотя внезапная злость на официантку погасла так же быстро, как вспыхнула.

– Ты ни хрена не знаешь, куда идти! Куда ты меня тащишь?

Натужно пыхтя над ухом, Костик делал вид, что контролирует ситуацию. Во время паники должен быть кто-то, кто держит все в своих руках. В его руках была бешеная женщина, которую от решил спасти против воли.

Пятясь, Костик споткнулся о толстую мамашу, которая зачем-то повалила на асфальт ребёнка и душила его грудью.

– Глаза разуй, придурок. Тут же дети! – завизжала она, дав волю сдерживаемой до этого момента истерики. – Куда на ребёнка прешь?! – толкнула его так сильно, что из рук вырвалась не только Катя, но выпал уже пострадавший ранее телефон.

– Ты знаешь, сколько он стоит? – высоким, незнакомым голосом закричал на мамашу Костя. Бросился на землю и начал хлопать ладонью по земле. Кто-то, пробегая мимо, наступил ему на руку. Раздался хруст и крик, потонувший, впрочем, в визгах и воплях, заполнивших площадь.

Как будто кто-то дал неслышимый сигнал: «Можно». И все побежали. Кроме топота и крика вдруг обезумевшей толпы, ничего особенного вокруг не происходило. Только лишь солнце никак не появлялось, точно Бог махнул рукой, снял солнце с неба, засунул в портфель и укатил в другую Вселённую. А уходя, как заботливый хозяин, задул все звезды.

Оставаться на асфальте было опасно. Толпа отпихала Катю от Кости. Она попыталась встать, но её опять сбили с ног, наступили на широкий рукав блузки. На рваный рукав Катя и не взглянула. Оставив попытки подняться, ползла против движения, вспомнив, что где-то совсем рядом должно быть кафе, где можно спрятаться на кухне вместе с веснушчатым поваром. Отсидеться. Когда-нибудь это закончится.

Билось стекло, визжали сигналки машин, кто-то стрелял в воздух.

Катя очень наделась, что в воздух.

– Просьба сохранять спокойствие. Ситуация под контролем. Сохраняйте спокойствие, – загромыхало в темноте хорошо поставленным убедительным стальным голосом. – Вашей безопасности ничего не угрожает. Оставайтесь на местах. Все под контролем.

Толпу включили на паузу. Бегущие замерли в движении. Кричащие застыли с изуродованными гримасой вопля лицами.

– Да, конечно! Слыхали такое! Спасайся кто может! – этот голос был не менее уверенный. И толпа отмерла. Снова раздались выстрелы. Замелькали силуэты, напоминая документальный фильм о диких животных.

– Катя! – расслышала Катя сквозь гул свое имя. Хотела ответить, но наступила рукой на разбитое стекло и отвлеклась на боль.

Совсем рядом раздалось наполненное ужасом хныканье. Катя провела рукой вокруг и нащупала ребенка. Того ли, которого душила грудью толстая мамаша, или другого, сладкого от ваты и леденцов, чей запах заглушал кислый запах мочи.

Преодолевая сопротивление, Катя подтянула ребёнка к себе.

– Иди со мной. Хочешь жить, иди со мной, – Катя с трудом узнала свой голос – хриплый, низкий, почти мужской.

Хныканье прекратилось.

– Мама? – прозвучало жалобно и вопросительно.

– Потом найдём маму, – отмахнулась Катя, нашла детскую ладошку и схватила её, пачкая своей кровью.

Двигаясь наугад, Катя тащила за собой притихшего ребёнка. Кто это: мальчик? Девочка? Какая разница? Сладкое, пахнущее леденцами и мочой существо послушно и молча ползло следом.

Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Катя наткнулась на стену. Не отпуская её пальцами, поползла вдоль в поисках входа.

Гладкий кирпич закончился выступом, потом ладонь коснулись стекла, за которым светился фонарик телефона и блестели глаза знакомой официантки.

Катя толкнула дверь от себя. Та не поддалась. К официантке откуда-то из глубины зала подполз веснушчатый повар, который должен был её спасти (в ее голове все происходило именно так!), пододвинул официанту и отгородился от Кати, притиснув к двери тяжелую высокую стойку администратора.

– Сволочи! – Катя ударила кулаком по стеклу. Стекло оказалось прочное. С той стороны не произнесла ни звука. – Ладно, обойдемся, – зло крикнула Катя, но затем повторила, скрывая от ребёнка свой страх. – Сволочи! Слышите!

Ей не ответили. Но кто-то все-таки пришёл. Тяжёлый грубый запах совсем рядом. Катя повела носом. Пространство рядом запомнилось кем-то большим.

– Дурные совсем? Тут же стреляют. Прятаться надо! – крупное бородатые лицо вынырнуло из темноты и вплотную приблизилась к Катиному.

***

Чужое дыхание пахло сигаретами и кофе. Жесткая борода царапала Катин подбородок. Слова с его губ слетали прямо на ее губы, утекая внутрь. Она глотала их. Она слышала их как будто изнутри. Она точно пила его сбившееся от волнения и, очевидно, быстрого бега, дыхание.

Ребенок испугался и опять расхныкался.

Отстраниться от незнакомца мешала стеклянная дверь за спиной. Бородатый оградил ее от сошедшего вдруг с ума города и стал ее миром.

– Куда идти? Ты знаешь? – спросила Катя, схватив его за руку, которой он опирался об асфальт рядом с ней. Плач ребенка она проигнорировала. – Может, в метро? Там безопасно? Что происходит?

Он сжал ее руку крепко, и ее словно разрядом тока пронзило его нерастраченным еще пока хладнокровием.

– У метро как раз и стреляют. Там стояли кордоны, но они кажется, потеряли контроль над ситуацией. Я бы не стал рисковать.

– Они стреляют в людей? – скажи «нет», скажи «нет», мысленно попросила Катя, но он или не услышал, или не захотел врать.

– Давай потом об этом подумаем, – предложил он. – Во дворах недалеко, буквально за углом, есть школа. Там вода, туалет и еда. Если кто-то, кроме нас и захочет там укрыться, места хватит всем. Всем добрым людям. Добавил он, заметив ее вспыхнувший недоверием взгляд. Посмотрим, что будет дальше. Может, это закончится быстрее, чем мы думаем.

Но он не сказал, чем закончится, а Катя уже поверила, что у него на все есть ответ.

Не пытаясь высвободиться из его рук, она кивнула на ребенка.

– Возьмешь его?

– Твой?

Катя хмыкнула.

– Вот еще.

– А тебе бы пошло, – удивил ее бородатый.

– Как тебя зовут?

– Макс.

– Меня Катя. А его я не знаю, как – добавила она про ребенка.

– Это девочка, – подхватывая другой рукой замолчавшего, наконец, от страха, ребенка, сказал Макс.

Прежде чем уйти, Катя обернулась к стеклянной двери, из-за которой за ними наблюдали веснушчатый повар, дерзкая официантка и другие, кто успел заскочить внутрь до того, как забаррикадироваться. Она показал им средний палец и сплюнула.

– Да пошли вы!

***

Бегущих людей по пути им встречалось все меньше и меньше. Они мелькали мимо включенными дисплеями телефонов, излучая опасность потерявшей ориентиры толпы. Зато вокруг было много брошенных вещей, почему-то обуви, пластиковых бутылок, разломанных розовых очков, раздавленных гаджетов, на которые их маленькая группа то и дело натыкалась.

Крики не смолкали, хотя по городу намного раньше положенного включились уличные фонари. Откуда-то сверху продолжал бормотать уверенный голос, призывавший сохранять спокойствие, но никто не обращал на него внимания. Черные небеса напоминали крышку, которой захлопнули разом, точно в кастрюле вермишель, барахтавшийся и кипящий первобытным ужасом город. Ужас, который, стоило коснуться его, вдуматься в безнадежность ситуации, начал проникать и в Катю.

– Не останавливайся, продолжай идти, – приказал Макс, когда она замешкалась, высматривая среди сметенных в панике людей Костика. Но все казались такими одинаковыми. Среди тех, кто остался на площади она больше не могла различать ни мужчин, ни женщин. Они превратились в огромный только-только начатый неизвестным, но безусловно великим художником эскиз к какой-то грандиозной по замыслу картине.

– Я не понимаю, – Катя почувствовала, что ее тянет туда, смешаться с ними, стать безвольной частью потока. Их коллективный ужас манил ее, притягивал. Она дернула руку, чтобы вырваться, но Макс удержал ее. Переключив внимание на Катю, он не ожидал сюрприза от другой своей притихшей пассажирки, и, растерявшись, выпустил резко укусившую его за щеку девочку.

–Мама, мама, – закричала она, резво вскакивая с асфальта, куда выпала из лап Макса, и, как не в чем ни бывало понеслась наперерез людскому потоку. Пока она бежала, с нее слетел кроссовок и откатился прямо под Катины ноги.

Катя снова дернулась – инстинкты волной резко потушили разум, но потерявший девочку Макс схватил ее на руки, перекинул через плечо и побежал во дворы.

***

После того, как девчонка убежала, а Катя перестала дергаться и покорно повисла на плече, как мертвая лиса, Макс очень скоро достиг цели их путешествия, благополучно миновав отдельные стайки бестолково мечущихся прохожих, похожих на киношных зомби.

В свою очередь, Катя, когда они ушли от основной толпы достаточно далеко, начала приходить в себя, а свое непреодолимое стремление слиться с человеческим потоком, стала воспринимать, как сон, сквозь нестерпимую боль в голове, которая в одно мгновение взорвалась внутри салютом, вынудив прикрыть глаза.

– Поставь. Меня сейчас стошнит, – простонала она, вяло ударив мужчину по спине, ближе к пятой точке.

– Мы почти пришли, – отозвался тот. – Тише.

– Поставь, говорю. Если не хочешь, чтобы я тебя заблевала, – еще раз ударила Макса Катя.

На этот раз он остановил и бережно вернул Катю в вертикальное положение. Впрочем, она сразу согнулась пополам и часто-часто задышала носом.

– Башка болит, трындец, – выдавила она, с трудом сдерживая рвотные позывы.

– Потерпи, внутри есть лекарства.

Не распрямляясь, Катя подняла голову и огляделась. Они стояли возле высокого школьного забора, скрываясь от чужих глаз в кустах густой, недавно отцветшей, сирени. За ограждением темнело мощное пятиэтажное красное кирпичное здание, мимо которого Катя несколько раз проходила в прошлом, не обращая внимания.

Раньше, очень давно, до того, как на город опустилась тьма.

– И как мы туда попадем? – каждое слово давалось ей с трудом. Головная боль не утихала, щемило в глазах, рот набился ватной, мешая языку ворочаться. – Тут калитка какая-то есть, или что?

Вместо ответа Макс снова схватил ее на руки и подсадил на ветку, которая пискнула, но выдержала Катю.

– Перелазь на забор, а потом прыгай. Тут невысоко, даже трех метров нет.

– Спятил? Я убьюсь.

Щурясь, Катя смотрела на Макса, но видела лишь растрепанную макушку и крепкие руки, силу которых недавно испытала на себе. Наконец, он поднял голову и встретился с ее взглядом. Этого она и ждала. Этот его взгляд вселял уверенность, которой ей так не хватало с начала затмения.

– Катя, послушай меня, – уверенно сказал он. – Все будет хорошо. Я тебя нашел и привел сюда. Это уже хорошо. Сейчас от тебя требуется только перебраться на забор и прыгнуть. Потом я. И уже скоро мы будем в безопасности.

Он замолчал, а Катя хотела, чтобы продолжал. Пока он говорит, смотрит на нее вот так, она ему верит. Верит безоговорочно, больше, чем себе. Пока магия не рассеялась, она кивнула и полезла на забор.

Падая на школьный двор, Катя все же ушибла ногу. Не сломала, но подвернула неудачно. Однако даже облегчение испытала, потому что новая боль отвлекла от головной.

– Ушиблась? – раздался сверху вопрос.

Катя махнула рукой. Чего разговаривать? Пусть скорее идет сюда. Будет рядом. Когда он рядом, не страшно.

Прежде, чем двигаться дальше, Макс, устроившись рядом на корточках, развязал Катин ботинок, подвернул штанину и ощупал ногу. Катя застонала. Не из кокетства, а сдержаться не могла.

– Я тебя на руках понесу. Больше не тошнит?

Катя помотала головой и, не дожидаясь приглашения, обхватила его за шею. От него пахло очень знакомо, но не мужским парфюмом или дезодорантом. Его собственный запах казался ей настолько родным и привычным, что она втягивала его, как лекарство от головной боли, которая и впрямь стала утихать.

– От тебя удивительно пахнет, – сказал он, и Катя от неожиданности отлипла от его груди, посмотрела наверх, уткнувшись лбом в его бороду.

– Почему сейчас все мужики ходят бородатыми? – сказала первое, что пришло в голову. – Думаете, это делает вас крутыми?

Макс хмыкнул в свою брутальную бороду.

– А разве нет?

– Смешные, – отозвалась Катя.

– На самом деле, все со мной банально – в детстве я упал с велосипеда: руку сломал и подбородок расшиб. Крови было мало, а шрам остался – толстый, некрасивый. Я с тех пор мечтал – вырасту, отращу себе бороду, чтобы не пялились.

– Как ты запросто о своих слабостях, – рассеяно ответила Катя. – Хочу увидеть твой шрам.

То ли Макс не нашелся, что ответить, то ли захотел закрыть тему.

– Мы пришли.

То ли они и взаправду пришли.

Катя оглянулась. Они стояли на заднем дворе школы, под козырьком на небольшом битом крылечке рядом мусорными баками.

– А дальше что? Как мы попадем внутрь?

– Просто постучим, – улыбнулся в ответ Макс.

Прихватив крепче Катю одной рукой, другой он постучал довольно громко и, припав в двери, сказал:

– Саныч открывай, это я.

Сначала ничего не произошло, а потом неизвестный Саныч дернул с той стороны явно тяжелую щеколду, дернул на себя дверь и впустил темноту внутрь.

– Ну, что там, Максим Леонидович? – с тревогой спросил Макса невысокий пожилой человек в форме охранника, которая тесно обтягивала его нависающее над брюками брюшко.

– На улицу пока лучше не выходить. У тебя в каморке лекарства есть? Или дай мне ключи от медицинского кабинета.

– Давайте ко мне, – запирая за ними дверь и включая фонарик, сказал Саныч. – Расскажите, что видели. Чего так случилось-то?

Про Катю он ничего не спросил, как будто в этой школе принято во время конца света приносить на руках спасенных девиц.

– Не свети, когда мимо окон проходишь. Не надо, чтобы нас с улицы видели, – приказал Макс.

– Ты тоже охранник? – спросила Катя, хотя чувствовала, что это не так.

– Я учитель, —с гордостью отозвался Макс.

– Наверное, физкультуры, – намекнула Катя на его отличную физическую подготовку.

– Почему физкультуры? – не оценил комплимент мужчина. – Я учитель литературы. И вообще, хватит болтать. Пошли тебя лечить.

***

В каморке у охранника работал телевизор. Толстый, с выпуклым экраном, такие уже не выпускают. Приглушенно, фоном, шел какой-то полицейский сериал. На соседнем столе монитор показывал отельные помещения школы и окрестности. Это был единственный источник света. Остальное Макс включать запретил. И шторы плотно закрыл, чтобы с улицы не видно.

– Может, посмотрим новости? – предложила Катя, когда Макс опустил ее на покрытый колючим, лоснящимся от человеческого жира покрывалом, диван. Снова подступила тошнота. Катя прикрыла рот рукой и притянула ноги, не сдержав стон, коснувшись больной лодыжки.

– А нету новостей, – ответил вошедший последним охранник. Он плюхнулся в кособокое компьютерное кресло и пощелкал пультом: сериалы, развлекательные передачи, опять сериалы. Его комната пропиталась запахом плацкартного вагона, носков, немытого тела, томительного ожидания, кислой еды на скорую руку. Кате не терпелось уйти. – С тех пор, как это началось, все новостные программы убрали с эфира. Наверное, заявление официальное готовят. Подождем. Вы голодные? Ужинать будете?

При мысли, что он сейчас выскребет из грязного холодильника какие-то объедки и выложит их на не промытую посуду, Катя скривилась, хотя и не хотела специально никого обижать. Макс искоса взглянул на нее.

– Спасибо, Саныч, мы потом в учительскую поднимемся. Сейчас я ей ногу обработаю, посмотрим, что пишут в интернете, и пойдем.

Охранник казалось, расстроился.

– Зря, зря. Вместе помирать веселее.

– А тут, Саныч, никто помирать и не планирует, верно, Катя? – Макс подмигнул ей, потом достал из морозилки лед – он пах ничуть не лучше, чем все остальные вещи в этом помещении, но Катя на этот раз сдержала отвращение и позволила мужчине приложить его к горячей пульсирующей ноге. Предварительно он обмотал лед одолженным у Саныча полотенцем.