Обезглавленные. Трагическая история Марии-Антуанетты, мадам Дюбарри, мадам Ролан и Олимпии де Гуж

Мария-Антуанетта

10 августа 1792 года

Париж, дворец Тюильри

Монархия только что нырнула с головой в великую кровавую бойню. Весь дворец Тюильри, от террас до садов, завален сильно изуродованными телами. В общей сложности погибло не менее тысячи человек, сотни людей ранены. На защиту дворца встали 800 швейцарцев, 200 дворян, тысяча жандармов и сотня гренадеров. Все эти люди остались верны монархии, королю Людовику XVI и королеве Марии-Антуанетте. Однако их старания оказались напрасны.

10 августа 1792 года Людовик XVI, загнанный в угол и совершенно измученный, осознал, что монархия не просто выдохлась – до ее окончательного краха оставались считаные часы. Около 5 утра он осмотрел свои войска. Среди национальной гвардии все больше набирало обороты дезертирство. Гвардейцы примыкали к рядам народа, чьи силы начали сосредотачиваться на площади Каррузель сразу после того, как в полночь забили в набат. Ранним утром толпа санкюлотов, солдат, мужчин и женщин беспрерывно ревела в один голос: «Поражение! Поражение!» Восставшая Парижская коммуна под командованием мэра Петиона, прокурора Шометта и его заместителя Эбера со дня на день завоюет власть – в этом ей поможет грозная вооруженная сила санкюлотов 48 районов столицы. С конца июля, после публикации манифеста герцога Брауншвейгского, в котором он обещал парижанам заслуженное наказание в случае причинения хотя бы малейшего вреда королевской семье, вопрос власти перестал быть просто вопросом, который сталкивал лбами монархию и революцию. Идея создания Республики вызвала отклик у большей части общественного мнения, в то время как двуличие королевской четы становилось все более очевидным после ее безуспешной попытки бежать в Варенн в июне 1791 года. Людовик XVI и Мария-Антуанетта презирали и революцию, и монархию, в сентябре 1791 года провозглашенную конституционной. Представители революции и народных сил сошлись во мнении, что монархия должна быть свергнута, в том числе путем кровопролития. Не заручившись поддержкой своих сторонников, король все равно отказался от этой идеи – одна только мысль о том, что прольется чья-то кровь, была для него невыносимой. В отличие от Марии-Антуанетты, которая восстала против супруга: монархия должна испробовать все, чтобы спастись, и биться до последнего вздоха своих сторонников.

Ранним утром 10 августа 1792 года Рёдерер, прокурор-синдик парижского департамента, отправился во дворец Тюильри. Король ждал его в своей спальне в окружении королевы, двух детей, младшей сестры мадам Елизаветы, министров, принцессы де Ламбаль, а также мадам де Турвель, гувернантки своих детей с июля 1789 года. Рёдерер посоветовал Людовику XVI покинуть дворец, в котором король жил со своей семьей с 6 октября 1789 года. Тот принял предложение, что привело королеву в ярость. В последний раз королевская семья прошла через парадную анфиладу дворца Тюильри. На террасе их ожидали 300 швейцарцев и национальных гвардейцев, чтобы сопроводить их в Манеж, где заседало Национальное собрание. Там короля и его семью приветствовала делегация депутатов парламента. Члены собрания согласились защищать их. Как только обвиняемые разместились в тесной комнатке логографа, что находилась за решеткой, двери Законодательного собрания немедленно закрылись. Снаружи шли беспорядки: в течение нескольких часов стоял тяжелый гул артиллерийской стрельбы, слышались крики сражающихся. В тщетной попытке остановить бойню Людовик XVI начертал на небольшом клочке бумаги: «Король приказывает швейцарским наемникам немедленно сложить оружие и вернуться в казармы».

Поздним вечером 10 августа 1792 года во дворце Тюильри, разоренном и уничтоженном, царила мрачная картина: монархия прекратила существование. Сам дворец опечатали на следующий день же, и, несмотря на то что королевская чета уже покинула его, их владения подверглись методичному обыску. В апартаментах Людовика XVI был найден знаменитый железный шкаф, в котором хранилось более 700 документов, компрометирующих королевскую власть. С этого дня Людовик XVI и Мария-Антуанетта официально стали узниками революции, а точнее восставшей Парижской коммуны, чья вооруженная и народная сила внушала ужас даже среди депутатов собрания. 21 сентября монархию упразднили, низложив тем самым короля и королеву, которые теперь стали всего лишь супругами Капет.

Первые часы своего ареста Мария-Антуанетта переживала среди шума, исполненная гнева. В октябре 1789 года угрозами королеву вынудили покинуть Версальский дворец, и уже тогда она чувствовала себя лишенной всех своих свобод, однако только теперь оказалась по-настоящему взаперти. Именно здесь она провела остаток жизни вплоть до публичной казни 16 октября 1793 года. Случай Марии-Антуанетты стал первым в истории Франции, когда к смерти приговорили саму королеву. Все 14 месяцев, проведенные в заточении, сопровождались унижениями, лишениями, тяжелой утратой и другими психологическими потрясениями. 10 августа 1792 года перед депутатами встал первостепенный вопрос: что делать с королевской семьей, в частности с королем и королевой? Где их следует заточить? Быть может, в обители министра юстиции на Вандомской площади? Или в Люксембургском дворце, который принадлежал графу Прованскому, младшему брату Людовика XVI, пока тот не сбежал в феврале 1791 года? Депутатов одолевали сомнения, а члены Парижской коммуны приняли решение: королевскую семью перевели в замок Тампль вечером 13 августа. До этого момента они были вынуждены тесниться, если не ютиться, в комнате Законодательного собрания. Перед отъездом король и королева с большим трудом сумели договориться о следующем: часть королевской свиты, а также четверо придворных слуг из дворца Тюильри последовали за ними в Тампль. Среди них оказались служанки Марии-Антуанетты, ее верная подруга принцесса де Ламбаль, гувернантка мадам де Турзель вместе со своей дочерью Полиной (на тот момент ей было всего 17 лет) – все они последовали за своей королевой в ее первую тюрьму.

Тампль был уже знакомым местом для королевской семьи и в какой-то степени известен Марии-Антуанетте. Расположенный в самом сердце столицы – нынешнем III округе – и окруженный стеной, замок являл собой некое подобие маленького княжества, которое пользовалось значительными привилегиями до начала Французской революции. Эта средневековая постройка, тесно связанная с историей Ордена тамплиеров и Ордена госпитальеров, принадлежала графу Д’Артуа, младшему брату Людовика XVI, до его поспешного отъезда в июле 1789 года. Мария-Антуанетта, которая долгое время поддерживала хорошие отношения с младшим из своих шуринов, впервые посетила замок зимой 1776 года на санях. Вернулась туда королева лишь осенью 1781 года, сразу после того, как наведалась в собор Парижской Богоматери, желая выразить благодарность за рождение долгожданного дофина.

Монументальность замка поражала воображение посетителей: с одной стороны располагался роскошный декорированный дворец великого приора, с другой – разрушенная крепость, выполненная в готическом стиле, также известная как «башня Тампльского замка». Построенная в XIII веке, чтобы хранить в ней сокровища тамплиеров, башня квадратной формы достигала в высоту 50 метров. Высотное сооружение из тесаного камня обрамляли четыре башенки поменьше. В XV веке была пристроена вторая башня, вдвое ниже первой. Со времен Средневековья обе башни последовательно использовались в качестве тюрем, пороховых складов и мест для размещения военных гарнизонов. Уже в августе 1792 года они заметно опустели.

Королевская семья прибыла в замок в сумерках 13 августа. Там, при свете фонарей, их встречал Сантер, ранее – пивовар, а теперь командир национальной гвардии. Картина кажется нереальной: словно они прибыли на праздник или по случаю какого-нибудь торжества. Ослепленные яркими фонарями, Мария-Антуанетта и Людовик испытали облегчение при мысли о том, что их поместят во дворец великого приора. Впрочем, революционные власти ничего не оставляли на волю случая. Королевские покои тщательно убрали, начистили зеркала, с изысканной мебели, изготовленной краснодеревщиком Жоржем Жакобом (одним из обожаемых Марией-Антуанеттой мастеров), сдули пылинки. Королевская чета осмотрела покои – все они были роскошными. Людовик рефлекторно поделил их между членами своей семьи и верными последователями. В одном из залов даже накрыли великолепный ужин, которым королевская семья наслаждалась, пока за ней внимательно наблюдали члены Коммуны и пара местных жителей. Для них в некотором смысле воссоздали торжественную и вместе с тем уединенную атмосферу так называемых «парадных» трапез, к которой они привыкли и которая лежала в основе этикета в Версале, а затем в Тюильри. Однако около 11 вечера семья поняла, как жестоко была обманута: мадам де Турзель с заснувшим у нее на руках дофином проводили не в роскошные покои, а в башню Тампльского замка. Их заставили испытать зверское, сокрушительное и всеобъемлющее унижение.

Первые дни своего заключения королевская семья провела в малой башне, поскольку основная пребывала в очень плохом состоянии. С 14 августа проводились масштабные ремонтные работы, чтобы создать достойные и безопасные условия заключения. Революционные власти справедливо опасались заговоров и попыток похитить знаменитых узников. Королевскую семью временно разместили в скромных покоях Жака-Альбера Бартелеми, бывшего архивариуса Мальтийского ордена, куда в спешке перевезли матрасы, простыни и постельное белье, хранившиеся в кладовой. За неимением места Мария-Антуанетта спала в кабинете бывшего архивариуса. 18 августа арестовали верных последователей, в том числе принцессу де Ламбаль, которую перевели в тюрьму Ла Форс. Теперь в Темпле осталась только королевская семья – Мария-Антуанетта, Людовик, его сестра мадам Елизавета, принцесса Мария-Тереза и принц Луи-Шарль. Они оказались в полной изоляции и тесноте, с которой не сталкивались прежде.

Мария-Антуанетта провела в башне Тампльского замка 10 месяцев и 21 день. Именно в этих стенах она овдовела 21 января 1793 года, в день публичной казни Луи Капета на площади Революции, и 3 июля того же года навсегда рассталась со своим сыном. Революция стремилась дать мальчику республиканское образование и для этого поручила его воспитание Симону, сапожнику и безупречному патриоту. 1 августа Барер выступил с трибуны Конвента и напомнил всем о существовании вдовы Капет, лишь после этого депутаты приняли решение предать бывшую королеву Революционному трибуналу. Женщина, которой в ту ночь зачитали приказ о переводе в тюрьму Консьержери, не просто была измучена одиночеством, годами революции и месяцами заключения. Для нее это прежде всего означало отставку, отречение от прошлой себя – королевы Франции. Ночной перевод в тюрьму, прозванную «преддверием смерти», не вызвал у нее ни протеста, ни эмоций. Напоследок она обняла дочь и невестку, которые спешно собрали часть ее одежды и личных вещей. На первом этаже башни Марию-Антуанетту попросили подписать формуляр о переводе. Собираясь уходить, она ударилась головой о низкий дверной проем. Ударилась достаточно сильно, чтобы потекла тонкая струя крови. Кто-то спросил ее, не ушиблась ли она, на что та невозмутимо ответила: «Теперь ничто не сможет причинить мне вреда».

Консьержери, Майский двор, два часа пополуночи. Вдова Капет прибыла в карете под пристальным наблюдением комиссаров Коммуны. Отвели ли ее сперва к Туссену Ришару, тюремному надзирателю, чей кабинет располагался в нескольких шагах от канцелярии суда? Или тотчас бросили в темницу, зарешеченные окна которой выходили на Женский двор, где позднее при Реставрации построили Капеллу Покаяния? Выделили ей одну камеру или две? Похоже, что ее избавили от процедуры повторного заключения под стражу. В Консьержери она прибыла, одетая во все черное, в знак траура по мужу. На шее был повязан белый платок, кончики которого свисали к лифу, на голове – траурный белый чепец, его черная вуаль скрывала от посторонних глаз поседевшие волосы Марии-Антуанетты. На ней не было лица, она крайне исхудала. Стоило ей только попасть в камеру, как большинство ее личных вещей конфисковали, за исключением золотых часов, двух бриллиантовых колец и обручального, а также медальона с портретом и волосами ее сына, дофина – их разрешили ненадолго оставить.

В зловещей тюрьме она провела последние 76 дней своей жизни. 76 дней, исполненных одиночества и принудительной изоляции, в то время как за ней, как бы парадоксально это ни звучало, постоянно наблюдали, следили за каждым ее шагом.

Мадам Ролан

В ночь с 31 мая на 1 июня 1793 года

Париж, улица де ла Арп

Набирая все более радикальные обороты, революция обезумела настолько, что в конце концов стала пожирать своих собственных детей одного за другим. Ранним утром 31 мая 1793 года вновь прозвучал набат – назревало новое восстание. Монтаньяры, заручившись поддержкой столь таинственного и в то же время незаконного революционного комитета, двинулись на Конвент в попытке добиться обвинения, а, следовательно, и ареста ведущих депутатов-жирондистов, в том числе господина Ролана, бывшего министра внутренних дел. Около 17:30 шестеро вооруженных монтаньяров прибыли к дому господина Ролана на улице де ла Арп. Несмотря на подготовленный приказ о его аресте, подписанный членами сформированного накануне революционного комитета, бывший министр наотрез отказался проследовать с ними, имея на это полное право – невозможно подчиниться приказу комитета, созданного на незаконных основаниях. Монтаньяры ушли с пустыми руками, о чем пришлось доложить совету коммуны.

В ситуацию незамедлительно вмешалась мадам Ролан: продиктовав мужу письмо протеста, адресованное председателю Конвента, она приняла решение доставить его в Собрание самой. Мадам Ролан с головы до ног закуталась в черную шаль и села в карету, которая привезла ее на площадь Каррузель. С 10 мая 1793 года Конвент заседал в самом сердце Тюильри, переименованного в Национальный дворец, в помещении бывшего театра, который подвергся масштабной перестройке. Пробираясь через вооруженную толпу, она добралась до зала прошений и в разгаре суматохи сумела передать письмо секретарю. Прошел всего час, который, казалось, длился целую вечность. Вернувшись, секретарь сообщил ей, что прямо сейчас один за другим петиционеры выступали на трибуне с требованием арестовать 22 жирондистских депутатов. В тот момент она поняла: ее письмо не будет прочитано.

Но мадам Ролан не сдавалась и попросила позвать Пьера Верньо, депутата-жирондиста и величайшего оратора Собрания. Она планировала снова выступить с трибуны, как ей довелось сделать несколько месяцев назад, 7 декабря 1792 года. Тогда мадам Ролан удалось снять все обвинения против своей семьи: нет, Роланы непричастны к попытке затянуть суд над королем; нет, они не вели переписку с эмигрантами, которые укрылись в Лондоне; и нет, они не занимались растратой государственной казны в своих интересах. В своем выступлении она была красноречива, высказывалась без всякого жеманства и сохраняла холодный разум. По завершении речи члены Собрания удостоили ее овациями и почестями. Однако к концу мая 1793 года времена сильно изменились. Друг Верньо убедил ее отказаться от этой идеи и умолял покинуть Собрание, которое теперь представляло для нее большую опасность.

Вернувшись домой, Манон узнала, что ее супруг укрылся в соседнем доме, в квартире их общего друга Боска на улице де Прувер. Там она поведала мужу о своей неудаче, после чего, не желая сдаваться, решила вернуться в Конвент и потребовать, чтобы письмо наконец прочитали. Попрощавшись с Роланом, она не подозревала, что видела его в последний раз. Когда Манон приехала в Собрание, заседание уже закончилось. Она пересела в другую карету и приехала домой лишь к полуночи. Поднимаясь по лестнице, мадам Ролан наткнулась на незнакомца, который предупредил, что ее мужа арестуют этой же ночью. Однако та решила остаться в своей квартире. Едва Манон закрыла дверь, как тут же объявились представители коммуны, прибывшие арестовать гражданина Ролана. Не получив никакой информации, делегация удалилась, но оставила часового у дверей ее квартиры и охранников у подножия здания. Мадам Ролан в тот вечер поспешно поужинала и, измученная, отправилась спать.

В 3 часа ночи Манон разбудил слуга Луи Лекок, который сообщил ей о присутствии неких людей в сопровождении часовых, у которых имелось теперь уже два приказа об аресте: один от революционного комитета, другой от Коммуны. Ни в одном из них причина ареста не называлась, однако мадам Ролан сопротивляться не стала и даже закрыла глаза на то, что арестовывать человека ночью незаконно. Сразу же после этого появился мировой судья, которые скрепил документы печатью. Рано утром, около 7 утра, она попрощалась со слугами, в том числе с преданной ей Маргаритой Флери, и в последний раз обняла свою дочь Юдору, которой на тот момент было всего 12 лет. Под вооруженным конвоем ее доставили в тюрьму Аббатства Сен-Жермен, расположенную в самом центре района Сен-Жермен-де-Пре. С самого первого дня, невзирая на строгие приказы революционных властей, чета привратников Делавакери проявляла добродушие к Манон, что несколько утешало знаменитую узницу. Она сумела договориться с ними о том, что сможет писать письма и ей разрешат свидания при условии, что эти послабления будут храниться в тайне и происходить под присмотром. Уже в первые несколько часов ее тюремного заключения, 1 июня 1793 года, мадам Ролан навестил Гранпре, тюремный инспектор, назначенный на эту должность еще во времена, когда Жан Ролан занимал пост министра. Он призвал ее написать в Конвент и министру внутренних дел Гара, чтобы выразить протест ее необоснованному аресту, что Манон и сделала. Этим же вечером, в 22:00, ее перевели в камеру, где она уснула в полном одиночестве.