В поисках счастья
Рождение под знаком «Не вписалась в клетку»
За окном декабрь выл волчьей стаей, швыряя в стёкла град из мокрого снега. Воздух пах хлоркой и прокисшими надеждами – как карман алкоголика после вчерашнего запоя.
Лили вынырнула в мир, как пробка из бутылки шампанского, которое никто не собирался открывать.
– «Сюрприз!» – закричал аист, случайно пролетавший мимо окна роддома.
– «Сюрприз?!» – зашипели стены палаты, осыпаясь известковой перхотью.
Мать-Хаос поймала её на лету, словно бутылку, сорвавшуюся с полки в ночном магазине.
– Ты моя жирная запятая, – прошептала она, оборачивая дочь в футболку с выцветшей надписью «Исправлюсь». – Запятая, которая разделит мою жизнь на «до» и «после».
Колыбелью стал ящик из-под водки «Ностальгия». Внутри:
– Матрас из газетных заголовков «Алкоголь – не порок, а диагноз» шелестел проклятиями при каждом движении;
– Погремушка – гильза от папиного пистолета (он ушёл за хлебом сразу полле её рождения);
–Осколки бутылок на бортиках звенели как колокольчики дурного предзнаменования на языке пьяных скандалов:
«Ты – опечатка в романе под названием „Мы не хотели“…
…Ты – билет в театр, где все актёры забыли слова…
…Ты – пятно на рубашке судьбы, которое не отстирается…»
Снаружи ящик всё ещё хранил запах дешёвого алкоголя – будто сама Судьба выдохнула в лицо новорождённой
Первое обещание матери появилось на стене в тот же день.
Рита вывела мелом:
– «2003 год. Бросаем пить. Купим Лили куклу».
Буквы светились ядовито-зелёным, как на табло вокзала. Но к утру цифры поползли вниз, как пьяные муравьи, и утонули в трещине под плинтусом.
– Не реви! – Мать сунула ей в рот пробку от шампанского вместо пустышки. – Вот увидишь, всё исправим.
«Исправим» пахло дешёвым одеколоном и пережаренными надеждами. Даже светлячок Геннадий, вмурованный в потолок вместо лампы, моргал с издёвкой:
– Ложь-ложь-ложь…
Рита принесла домой «Пособие для идеальных мам», купленное за бутылку «Столичной».
– Смотри, доча, – она тыкала в картинку, где улыбающаяся женщина качала коляску. – Будем как они!
Но книга оказалась бракованной:
Строки расползались, как тараканы;
Фото ребёнка на обложке моргало и просило: «Закрой меня, тут темно»;
На странице «Как справиться с коликами» кто-то нарисовал шприц с самогоном.
– Чёрт! – Рита швырнула книгу в стену. Из корешка выпал бумажный самолётик с надписью:
«Глава 2. Почему ты всё испортила?»
Бабушка-Тишина принесла подарок – одеяло из платков, связанных из:
Обрывков её заводских смен;
Чеков за оплаченные долги Риты;
– Держи, внучка, – она завернула Лили в ткань, пахнущую хлебом и усталостью. – Это вместо любви. Любви у нас… – она посмотрела на Риту, которая разрисовывала стену новым обещанием, – …любви хватит на всех.
Но одеяло оказалось дырявым. Сквозь прорези проглядывали:
Синяки на руках Риты;
Пустые бутылки под кроватью;
Тень отчима, который ещё не появился, но уже пил на кухне.
Обещание «2003 год» окончательно сгнило. На его месте Рита нарисовала:
«2004. Купим Лили велосипед. Бросим пить. Точно-точно».
– Смотри, – она подняла дочь к потолку, где светлячок Геннадий выстукивал: «Врёшь-врёшь-врёшь». – Это наш билет в нормальную жизнь!
Но в тот же вечер Рита обменяла «билет» на пол-литра «Белого орла». Лили лежала в ящике и слушала, как осколки бутылок перешёптываются:
– Ты стоишь ровно пол-литра…
…Завтра тебя оценят в литр…
…Через год – в ящик…
А светлячок Геннадий, глотая слёзы вселенной, моргал последнее:
– …точка-точка-точка…
Так началась история девочки, чья колыбель пела ей колыбельные на языке разбитого стекла.
Детство в «Квартире-шарманке», или Как я научилась прятать слёзы в карманы
Квартира жила своей механической жизнью, словно гигантская шарманка, заигрывавшая проклятый мотив. Половицы скрипели на языке пьяных скороговорок, трубы в ванной выплёвывали ржавые куплеты о несбывшихся мечтах, а стены, оклеенные обоями «Цветы надежды», медленно увядали, как букет на поминках. На подоконнике чах кактус – единственное растение, согласившееся жить в этой атмосфере. Его иглы давно истлели, оставив стебель голым, как мамины клятвы. Каждую ночь пятно на потолке превращалось в созвездие «Пьяной медведицы», а из щели под плинтусом выползали серебристые тараканы, таща на спинах обрывки материнских обещаний: «Завтра бросим», «Купим тебе щенка», «Поедем к морю».
Лили открыла Ящик Забытых Игрушек – саркофаг детства, где плюшевый мишка с выпавшим глазом хранил в животе гильзы от папиных сигарет, а кукла «Малышка Рита» шептала сквозь треснутые губы: «Не расти, а то станешь как она». На дне, под слоем пыльных фантиков, лежал телефон-раскладушка. Пластик был холодным и липким, словно слеплен из слез всех детей, когда-либо звонивших в службу Судьбы. На экране треснувшее стекло рисовало паутину, в которой запуталось её детство.
Девочка набрала 01#12 2001, дату, которая висела в воздухе, как проколотая шина.
– Голосовой автоответчик Судьбы. Для выбора языка нажмите…
– 1. Язык сломанных обещаний.
– 2. Язык немых слёз.
Она тыкнула в треснувшую кнопку «3», оставшуюся от папиных нравоучений. Где-то зашипели провода, захрустели частоты, и эфир наполнился звуками домашнего апокалипсиса: хриплый смех матери, лязг бутылок, скрип двери – бабушка Валя уходила на ночную смену, прикрывая лицо платком, словно стыдясь собственного дыхания.
– «Добрый день! Вы позвонили в службу „Детские Мечты“. Наш оператор пьян. Ожидайте…»
Лили прижала трубку к уху, чувствуя, как холодный пластик впивается в кожу. Где-то далеко, за границей статического шума, голос, похожий на её собственный, но старше и хриплее, произнёс:
– «Платье съели моли. Но если вы найдёте три монетки из счастья…»
Связь оборвалась. На экране замигало: «Спасибо, что выбрали нас. Ваша боль – наша прибыль».
Именно тогда она изобрела Правило Трёх Карманов. В левый карман – тот, что ближе к сердцу – Лили складывала слёзы: слезинки, скатившиеся, когда мать назвала её «жирной», дождь, стучавший в окно в дни рождения, осколки зеркал, где её отражение плакало беззвучно, как рыба на льду. Правый карман стал убежищем для краденых моментов: солнечный зайчик, пойманный на уроке математики, улыбку бабушки Вали, спрятанную в фантик от «Красного мака», обрывок песни из рекламы мороженого, который она напевала, закрываясь в туалете. А под подолом худи, в секретном кармане, зрела месть: игла для прокола шин машины отчима, щепотка сахара, подсыпанная в водку, фото Риты трезвой, свёрнутое в трубочку, будто древний свиток с заклинанием.
Но однажды карманы взбунтовались. Слёзы прорвали ткань и затопили квартиру, превратив пол в чёрное озеро, где плавали пустые бутылки, как дохлые рыбы. Солнечный зайчик, вырвавшись на волю, спалил занавески, оставив на них дыры в форме детских лиц. А фото матери развернулось и закричало хриплым голосом светлячка Геннадия: «Ты меня не изменишь! Ты – моя жирная запятая!».
Отчим-Тень вошёл в их жизнь, как герой дешёвого боевика, с бутылкой «Столичной» вместо букета. «Я ваш спаситель!» – объявил он, положив на стол ключ от «Дворца Счастья» – ржавый, пропитанный перегаром. Его подарки были отравленными конфетами: кукла, рыдающая настоящими слезами, когда её бросали в угол, ксилофон, играющий только звуки забытой радости, коробка конфет «Весёлая семейка», внутри которых скрывались свёрнутые долговые расписки. «Держи, доча!» – он протягивал ей игрушки, а сам смотрел сквозь неё, будто Лили была стеклянной перегородкой между ним и дном бутылки.
Эра «Золотого Отчима», или Когда воздушные замки лопнули громче бутылочного горлышка
Дворец Счастья оказался мыльным пузырём с позолотой. Стены, которые Отчим-Тень хвастался «непробиваемыми», трещали по швам, как кости пьяницы на утренней пробежке. Обои с замысловатыми розами отслаивались, обнажая подложку из газетных заголовков: «Кризис 1998», «Кредиты на грани», «Семья – ячейка ада». Люстра, слепленная из битых бутылок, бросала на пол блики в форме пустых клятв. А под паркетом, будто под панцирем жука, шевелились личинки будущих скандалов. Паркет скрипел на языке лжи – каждый треск повторял «всё-ради-тебя». На кухне вечно подтекал кран, капая в такт маминому «завязала», а в гостиной висели часы с циферблатом из бутылочных крышек
Первые месяцы Лили верила, что живёт в сказке. Отчим-Тень приносил подарки, завернутые в банкноты с лицом Ленина: