Умница. Корги ведёт расследование

В оформлении блока использованы иллюстрации:

Di-L, McCoy_LG, rangsan paidaen, DreamLoud, Viktoriia_P, Alexander_P, AVS-Images, Creative T-Shirt Design 1 / Shutterstock.com

По лицензии от Shutterstock.com

© Минаева Е.С., 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2025

Machaon^®

Глава 1

25 июня

– Никита, поторапливайся, нумерация вагонов с хвоста. Нам в самый конец шлёпать.

– Да иду я, иду.

Вот почему мне так везёт? Год закончил без троек. Даже математику вытянул. И хоть кто-нибудь бы меня спросил: «Никита, как ты хочешь лето провести?»

Их вообще не интересует, чего я хочу. Я должен то-то и то-то. А больше ничего. Вот исполнится мне двадцать один год, накуплю себе мармеладок и ливну куда-нибудь далеко. Один. Шутка… Не совсем один. С собакой. Пусть я буду один, раз они так за меня решили. Но собаку-то можно завести?

Им теперь вообще должно быть всё равно. Не до меня. Могу хоть крокодила заводить. Лишь бы учился и шапку надевал.

Родители разъехались внезапно год назад. Они так захотели. Они, видите ли, не могут друг с другом. А ещё говорят, что у меня переходный возраст. Это у них переходный. Папа переехал на дачу, а мы с мамой остались в московской квартире. Мама каждый день ходит на работу, а я всё чаще хожу к бабушке.

Ещё совсем недавно всё было по-другому. День рождения вместе, поездки вместе, а по вечерам – «Монополия». Я захватывал целиком оранжевый участок. Лучше, конечно, вместе с голубым. И строил, строил. Сначала домики, потом отель. Когда мама с папой попадали ко мне на участок, им приходилось платить мне монопольными деньгами. Больше всего мне не хотелось, чтобы попались Житная улица или Новый Арбат. Потому что на них в игре никто никогда не заходит. В общем, мама с папой мне поддавались. Менялись карточками. К концу игры я становился «богатеньким Буратино». Так папа говорил. А они – в долгах и с заложенными участками. Круто.

А теперь – нет. С днём рождения, конечно, поздравляют. А мне их поздравления ни к чему. Неужели нельзя всё вернуть, как раньше было? «Монополия» уже столько пылится на полке.

Пошёл к Мажаровскому в гости. Там Филька был. Инета нет: авария на линии. Они мне говорят такие, типа, давай в «Монополию» сыграем. У Мажаровского «Монополия» какая-то новая, продвинутая. Там нет бумажных денег, как в моей. Игрокам выдаются пластиковые карточки. Есть специальный такой считывающий аппарат. Всё по-взрослому, короче.

Но я играть не захотел. Настроения не было. Чуть не расплакался. Вот бы ребята что подумали. Нюня. Одноклеточный. Сами они «тупоклеточные».

Посмотрел бы на них. С Мажаровским вон родители носятся. И с Филькой. А я не нужен никому.

Просто у них родители не разъезжались.

Раньше, когда родители меня спрашивали, кем я хочу стать, в какую секцию меня записать, куда пойдём гулять, куда поедем, то меня это только бесило. А теперь я понял! Ведь раньше они заботились обо мне, а теперь – только о себе. Нет им до меня дела, не хотят они знать, что я думаю. Если спрашивают, чем интересуюсь, то это только так, для вида. Ответ им не нужен особо.

Раньше моё мнение их интересовало.

А теперь?

А теперь у каждого своя жизнь. А мне, по-моему, в этой их новой жизни места нет.

К бабушке отправляют. Страшно подумать, куда бы меня отправили, если бы бабушки не было. На Колыму, с глаз долой.

Вот такое отношение.

Зачем тогда было спрашивать, что мне подарить на день рождения? Чтобы всё наоборот сделать? Я спокойно попросил корги. Мне они нравятся. Прикольные и весёлые собаки. Если бы у нас была корги, мы бы вообще по-другому жили. Может быть, даже «Монополия» бы не пылилась. Я питомники изучил. Звонить как-то крипово было, а я взял и набрал. А что толку? Надо было видеть мамины глаза.

– Никита, ты уже взрослый. Ты должен сам понимать, что это большая ответственность и всё это ляжет на меня. А мне не хочется, помимо тебя, ещё и с корги возиться.

Если уж на то пошло, то мама со мной давно не возится. Всё это бабушке достается. Мама только вечером меня от бабушки забирает. Если уроки не сделал или оценки какие-то не такие – агрится. Точнее, нравоучения читает. Это ещё хуже. Я тогда сижу и молчу. Жду, пока она закончит.

– Не надо со мной возиться. А с собакой я сам буду заниматься, ну правда. Ну мам.

Я думал, что у меня к маме свой особый подход есть. Это всё из-за секретного рукопожатия. Мы с ней давно договорились: если кто-то из нас пожмёт руку три раза, это означает: «Я тебя люблю». Что бы ни случилось.

Даже если мы поссорились.

Даже когда в детском саду я подрался с Богданом. Думал, вот мама придёт – будет злиться. А она пришла, обняла и сказала на языке жестов наше тайное: «Я тебя люблю». Но это всё раньше. Тогда. Когда по вечерам «Монополия» и везде вместе. Сейчас всё с ног на голову. Хоть ты жми руку, хоть не жми.

– Позанимайся лучше математикой, это тебе для экзаменов понадобится. И ещё про олимпиаду подумай. Когда ты будешь готовиться?

Меня это раздражает! Ощущение, что основных таргета у мамы два: первый – я хорошо учусь, второй – выходя на улицу, надеваю шапку. Другие вопросы маму вообще не интересуют. Почти. Ещё олимпиады. Итого: домашка, олимпиады и шапка. Вот три составляющие моей спокойной жизни. Сначала ещё про еду спрашивала, типа, поел или нет. А сейчас и это не интересует. Знает, что у бабушки я голодным не останусь.

– Мама, это всё полный бред. Просто школа хочет галочку получить.

– Вот пусть получит галочку, а не минус напротив твоей фамилии.

Прочерк будет, если не приходить. А если прийти и написать плохо? Вот чтоб подумали: «А почему Никита всегда хорошо писал олимпиады, а теперь плохо?» Вызовут родителей. Будут беседы проводить. Пусть родители тоже послушают. А то только я выслушиваю.

А потом всё по новой. Домашка, олимпиады, шапка. И так до лета. Летом вместо шапки – бейсболка. Чтоб не напекло.

И с каникулами засада нарисовалась.

Я даже не стал никому рассказывать, куда еду. Точнее, куда родители меня отправили. Не потому, что скрываю. А потому, что не знаю. Как вообще об этом кому-то можно сказать? В каких словах и выражениях? Кринж полный.

Вот Мажаровский уехал в Испанию, Филька с семьёй – в Турцию, Ксюха – в языковой лагерь. С Ксюхой мы вроде как дружим. Я ей каждый день звоню после школы. Нет, не влюбился – домашку не люблю записывать. А в электронном дневнике её позже выкладывают. Звоню Ксюхе, а она небось думает, что я домашку для отвода глаз спрашиваю. Чтоб позвонить. А пусть думает.

Я тоже просил меня в лагерь отправить. В обыкновенный подмосковный лагерь. Я там уже был раньше. Остались знакомые.

Но мама упустила шанс с документами: то ей некогда, то забыла! Смену уже набрали. А сама мне сказала, что я уже из лагеря вырос. Мой возраст не набирают.

Так я и поверил. Паль какая-то. Колька и Гриша едут. В прошлом году мы отлично отдохнули. Даже папа заметил, что я повеселел. А какую мы королевскую ночь устроили! Вожатки предупреждали, что никакой королевской ночи не будет. Всё это запретили. И чтобы мы даже не думали и ложились спать по-хорошему. Ну да, конечно. Не для того я зубы только по утрам чистил. Пасту прямо чуть-чуть выдавливал. А всю «вечернюю» про запас оставлял. Чтобы в королевскую ночь просто спать?

Первым делом мы пошли Юльку мазать. Юлька – это ЮльВасильна. Самая молодая вожатая в лагере. Она у девчонок аэробику ведёт. Прокрались мы к ней в комнату. Думаем – спит. Только пасту приготовили. А нас сзади как кто-то начнёт гелем для душа поливать!

Оказалось, что в кровати Юльки нет – там только одеяло свёрнутое. Она нас ждала за дверью. Караулила.

Мы еле-еле сдержались с Гришкой, чтоб не заорать и Жабу не разбудить. Жаба – это Жаба Жабовна, то есть Жанна Жановна – старшая вожатая. Если проснётся, всем мало не покажется.

На цыпочках из комнаты вышли. Все мыльные от этого геля. Юлька потом сказала, что это не гель был, а шампунь «Кря-кря» для маленьких. Во даёт. Юлька с нами пошла пастой остальных мазать.

Утром все толком отмыться перед отъездом не успели. Жаба злилась и пыхтела. Но недолго. Отъезд в 8 утра, а ей на вторую смену оставаться.

Так что папа правильно заметил: я повеселел. Вздохнул свободно. Мне возвращаться совсем не хотелось. Я даже не соскучился. Глаза бы мои не видели эту пыльную «Монополию» на полке.

Позавчера Гриша мне ЛС в вотсапе кинул:

«Никитос, мы с Коляном в первой смене. Ты с нами или против нас?»

Мне что ему ответить?

Может, примерно так:

«Я еду с бабушкой к её подруге тёте Розе. В Сочи. Мы даже не на самолёте летим. На поезде поедем. Потому что у бабушки гипертония, сосуды слабые. Она пожарила курочку, завернула в фольгу. У неё термос с чаем, бутербродики с колбаской и порезанные на кусочки фрукты «для внучка». Г азировку не берём, потому что она вредная. А вы там как-нибудь без меня. Пейте на полдник свой кефир в столовой. По ночам пугайте девчонок стуками в окно и мигающим фонариком».

Даже анекдот вспомнил:

«Пришёл, значит, сын с родителем в ресторан быстрого питания.

Отец такой: “Что тебе, ребёнок, заказать?”

Сын: “Ну давай картошку фри, чизбургер и колу”.

Отец: “О’кей. Замётано”.

Подходит на кассу: “Мне картошки – три. Только нормальные дайте, круглые”.

Кассирша: “Желание клиента для нас – закон”. (И кладёт ему на поднос три сырые картофелины.)

Отец: “Что там ещё? А, да, чиз… Сыр, короче, положите”.

Кассирша: “Сыр тоже можем положить”.

Отец: “Так, ну, колу вредно. Дайте простую воду”.

Вот и получил сын на обед вместо чизбургера, колы и картошки фри три сырые картофелины, треугольник плавленого сырка и бутылку воды».

И у меня не лучше. Вместо лагеря, друзей и летнего отдыха – Сочи, бабуля и «джиджи». «Джиджи» – это из игры. Когда проигрываешь, говорят «гуд гейм» – «GG». Типа «спасибо за хорошую игру» и «всё просто замечательно».

– Бабуль, не хочу я никуда ехать.

Бабушку просто так не проймёшь. По-моему, в нашей семье у неё самый сильный характер. Я ей как-то загадал загадку. Угадай, говорю, слово. На «ля» начинается, на «гушка» кончается. Что это? А она мне отвечает: «Телефон». А потом взяла и задачу по математике быстрее меня решила. Ну как это вообще?

– Никита, не смеши бабушку. Я тоже не хочу. Надо. Иногда нужно взять себя в руки и вытащить из привычного окружения.

– А почему нельзя вытаскивать себя туда, где хотя бы друзья? И движуха какая-то.

– Никита, ну ты как маленький. Ну какие могут быть проблемы с друзьями и этой самой, как ты смел заметить, движухой в курортном городе?

У бабушки точно с движухой проблем не будет. Мы когда с ней по улице идём, почти все здороваются. И не просто здороваются, а говорят типа: «Здравствуйте, Тамара Дмитриевна». Прямо вот так, по имени-отчеству. Как будто не бабушка, а президент идёт. Это её просто по старой работе знают. Она раньше на меховой фабрике работала.

– Никаких, бабуль, что ты! Особенно когда приходишь на пляж в шесть утра, а в девять уже сидишь дома. Прячешься от активных солнечных лучей. Целых два часа пляжного отдыха и общения с друзьями в клубе «кому за 65».

– Мне кажется, или ты не в духе? Между прочим, тётя Лэся тоже ходит загорать только до восьми часов. А ей всего-то пятьдесят три.

Я с трудом представлял себе тётю Лэсю, которой пятьдесят три. Но с каждым шагом оказывался к ней всё ближе. Имел все шансы познакомиться в кратчайший срок.

Мы шли вдоль поезда и оказались возле нашего вагона. На входе спрашивали документы.

Бабушка раскрыла молнию в сумочке, из сумочки достала ещё одну сумочку, а из неё – розовую папочку на заклёпках. За нами уже успела собраться очередь, но никто не рискнул здоровьем пролезть вперёд Тамары Дмитриевны. Бабушка отдышалась, вытащила наконец из папки наши документы, и мы прошли в вагон.

В вагоне с нами оказалась целая группа младших школьников. Их родители отпустили в лагерь на море. Одних. Без бабушки. Они галдели, тыкали в телефоны и выглядели вполне самостоятельными. На перроне стояли их родители. Провожали.

– Вот ребята меня года на четыре младше – и то в лагерь едут одни.

Я это даже не бабушке сказал, а так просто пробубнил. От безысходности.

– Подумаешь, лагерь. Я специально твоих родителей отговорила от лагеря. Что там в этих лагерях? Вожатым на всё наплевать, а дети пробуют алкоголь и курят.

Рили?! Она отговорила маму?! Я не верю. Мама никогда раньше бабушку не слушалась. А вдруг и правда? Если бы не бабушка, я бы завтра сидел в автобусе рядом с Гришкой. Разговаривал бы про Fortnite. А может, и Юлька бы с нами в смену попала. Мы теперь знаем, что надо за дверью следить.

– Что вы такое говорите?!

Я сначала даже не понял, кто это возмущается. Мысленно я уже почти доехал до лагеря. Оказывается, в купе со мной и бабушкой сидела вожатая. Она сопровождала детей в лагерь. Совсем не была похожа ни на Юльку, ни тем более на Жабу. Ей было лет сорок, светлые волосы, стрижка «каре». Я почему-то решил, что она какая-то спортсменка или тренер. Похожа на школьную училку по физре.

– Сейчас всё по-другому. Дети под присмотром: на каждые семь человек – вожатый. Мы играем в развивающие игры, слушаем интересные лекции, у нас концерты. В этот раз планируем обучение по спортивному ориентированию на местности. А вечером мастер-класс по хип-хопу, стрит-дэнсу и световое шоу.

Вот везёт им. Я люблю дискотеки. Не то чтобы я танцор какой-то, нет. Танцами я никогда не занимался. Просто слушаю музыку. Иногда смотрю прикольные движения в Интернете. Они как-то сами собой запоминаются. Папа однажды увидел и сказал, что это я в бабушку пошёл. Будто бы бабушка была как самая настоящая Айседора Дункан. Погуглил. Наткнулся на Дункана Маклауда, решил, что папа совсем уже. Дункан Маклауд на бабушку совсем не похож.

А потом в школе Есенина проходили, и я понял, что никакой это не Дункан Маклауд, а Айседора Дункан. Танцовщица такая. В неё поэт был влюблён. У меня-то танцы совсем другие. Я тогда обиделся и на отца, и на бабушку и больше при них движения не показывал. В лагере мы ходили на дискотеку. Меня там никто с бабушкой не сравнивал. Наоборот, говорили: «Кул, бро, где так скиллы прокачал?» Только медляки меня дико бесили. Фу. Все встанут и смотрят друг на друга: кто кого пригласит. А иногда говорят – белый танец. Девочки приглашают мальчиков. Гришка в туалет убежал прятаться. А я сначала не понял, стою себе. Подходит ко мне Алёнка и говорит: пошли, типа, танцевать и всё такое. Я как представил, что мы с ней выйдем на середину танцпола, где никого нет – и давай в танце кружиться. А все на нас будут целую песню пялиться. Нет уж, спасибо. И не пошёл с Алёнкой танцевать.

А она как будто застеснялась и исчезла по-быстрому. Лучше так. Потом будут обсуждать. Это всегда так. Один раз позвонил – влюбился, пару слов сказал – встречаешься. А если танец станцевал, то это всё равно что женился уже.

А бабушка мне и говорит, не обращая на вожатую-спортсменку никакого внимания:

– Мы тоже можем с тобой в шарады сыграть, если ты, конечно, хочешь… На дискотеку Роза проведёт. Я и сама с удовольствием схожу. Зря, что ли, я с собой столько платьев набрала? Вот помнишь эту… как её… такую симпатичную женщину из мультика?

– Ты про кого? Про Золушку или про Рапунцель?

– Ой, Никита, не смеши бабушку! Я про маму дяди Фёдора, которая выступала на телевидении и ещё на лыжах каталась. Такая яркая женщина, уж очень она мне нравится. Вот её, между прочим, папа на курорт возил. А меня никто никогда не возил. Слышишь? У меня вся надежда только на тебя, Никита. Только на тебя.

Папа рассказывал мне, что в детстве он ездил с родителями, то есть с моей бабушкой и дедушкой, первый раз на море. В Анапу. Путёвка на двадцать один день. Красота. Дед как приехал в чёрном пиджаке, так весь двадцать один день в этом пиджаке и проходил. На море не был ни разу. Зато ходил на рыбалку на речку Анапку. Там клевали карась и какая-то рыба, похожая на камбалу.

Треш, конечно. Кому – Турция, кому – Испания, кому – лагерь языковой. А меня впереди ещё и дискотека с бабушкой ожидает. За деда отдуваться. Ему, значит, карась на Анапке. Мне – на дискотеку идти с бабушкой. Представляю:

«Привет, бро, ты с кем здесь?»

«Да, я тут с девчонками – с бабой Томой и с бабой Розой. А вот, кстати, и они…»

Запрусь в комнате и выходить не буду, чтобы не позориться.

Глава 2

– Игорь Владимирович, ты когда собаку заберёшь? Общий курс дрессировки мы на отлично прошли, ну и ещё там кое-что в качестве бонуса. Приезжай принимай работу – забирай.

Когда Игорь Панайоти услышал в трубке голос кинолога Топчеева, он даже не сразу понял, о чём речь. В голове маячил годовой отчёт перед советом директоров, а до этого ещё нужно уладить дела с новым оборудованием на производстве, съездить в Тулу, в Смоленск…

– Слушай, пусть она пока у тебя побудет. Некогда мне сейчас, – невольно нашёлся выход. А там, может, что и поменяется. Сейчас он точно не готов к тому, чтобы эта зверюга ночью роняла его макбук в лужу сомнительного происхождения.

– Как это «побудет»?! Игорь, ты чего?! У меня же здесь не пионерлагерь. Собачка неглупая, на лету схватывает. С ней можно даже бандитов по горячему следу задерживать – она не дрогнет.

Игорь Владимирович никаких бандитов по горячему следу задерживать не собирался. Ему больше хотелось поехать куда-нибудь в отпуск. После совета директоров. Куда-нибудь на Бали. Или в Мексику. Нет, в Мексику банально. В Бразилию? Туда лучше во время карнавала, а это билеты нужно заранее покупать и отель бронировать. Может, на родину Фредди Меркьюри – в Занзибар? В Танзании он ещё не был. Ну не тащить же с собой эту собаку-террористку.

И почему он не завёл себе акита-ину, как у соседа по коттеджному посёлку! Поспешил. Думал тогда, правда: ведь маленькая овчарка. Умная, как овчарка, только малюсенькая и удобная во всех отношениях. Ещё заводчица эта наплела с три короба про титулы. Вот он и повёлся, дурень. А сосед по коттеджному посёлку со своей «шикарной акитой» глаза мозолит каждый день. Сразу видно, что собака у него учёная. С полуслова выполняет команды и хозяина слушается. «У моей собаки врождённые охранные качества. Ни за что не даст хозяина в обиду», – хвастался сосед.

Игорю Владимировичу почему-то тоже хочется, чтобы его не давали в обиду. Но разве можно кого-то защитить на таких коротких лапках? Надо было брать овчарку, а лучше вот такую акиту. Модно. И охранник хороший.

– Ты же профессионал, Толя. Должен понимать, что это не для охраны собака, а для баловства. Я вот подумываю акита-ину завести. Как у президента. Присмотрюсь, выберу щенка в надёжном месте. А может, вообще из Японии закажу. Тебе привезу на воспитание. И чтоб не только «сидеть-лежать» умела, но и хозяина охранять.

– Подожди, Игорь Владимирович, а Умницу куда? Она знаешь, как охраняет!

Куда-куда… На кудыкину гору. Ну что за глупые вопросы! Ему ведь лучше знать. Тем более сам сказал, что с ней можно бандитов задерживать. Вот пусть и задерживает. А в приличном доме на неё ноутбуков и итальянских диванов не напасёшься. Как будто по новой ремонт пришлось делать.

– Я не знаю, сейчас корги уже не в моде. Что я тебе, английская королева – собаку на коротких лапках заводить?

– Тьфу ты, что же мне с ней делать? Забери её, Игорь, слышишь? А потом делай что хочешь. Хочешь – как у президента заводи, хочешь – крокодила. Твоё дело. А иначе всё это несерьёзно. Завести собаку и бросить – это безответственно.

Ещё теперь нравоучения слушать. Спасибо. Плавали, знаем, где ответственно, где безответственно.

– Дядь Толь, ты давай не заговаривайся. Ты же знаешь, кто я? Вылетишь как пробка со своей псарни на заслуженную пенсию. А собаку себе можешь оставить или пристрой кому-нибудь. Я за неё деньги немалые, между прочим, отдал. Развели меня как лоха. Овчарка, овчарка… Такса какая-то, а не овчарка. Да ещё спит на ходу. Я тебе её просто так дарю, по старой дружбе. Не благодари. Ну всё. Куплю нормальную собаку – позвоню.

Вместо привычной утренней тишины в музее царил хаос. Все сотрудники стояли на ушах. Даже Элеонора Фёдоровна – заслуженный смотритель с тридцатилетним стажем – не верила своим глазам: со стенда из зала «Археология» пропал один из экспонатов – древнегреческая игрушка-погремушка. За всё время своей работы Элеонора Фёдоровна такого припомнить не могла. Только недавно водили экскурсии – экспонат был на месте, а сейчас вдруг исчез.

Улица Воровского теснилась в утренней пробке: люди спешили на работу, искали парковочные места, полагаясь на удачу благополучно избежать встречи с эвакуатором.

У здания припарковалась полицейская машина.

Колесникова на входе в музей встречала Элеонора Фёдоровна. Отработанным годами жестом она пригласила старшего следователя пройти в вестибюль, будто собиралась провести ему увлекательную экскурсию по музею.

– Старший следователь Константин Смба-тович Колесников. Что у вас тут произошло? – Колесников махнул перед лицом Элеоноры Фёдоровны удостоверением.

– Уважаемый старший следователь Константин Смбатович, дело в том, что у нас пропал экспонат.

– Давайте всё подробно и по порядку. Когда точно пропал?

– Я не знаю. Я пришла утром на работу – экспоната нет.

– Где он был? Покажите место.

– Пойдёмте, пойдёмте.

Элеонора Фёдоровна провела Колесникова через зал «Флора и фауна Большого Сочи». На Колесникова из-за стёкол смотрели зубробизоны и скалились чучела волков.

– Экспонат пропал из этого стенда. Вот его место – рядом с гуттусом[1].

– Рядом с чем? А от стенда ключи у кого?

– В ящике ключи. Они, представьте себе, на месте.

– В смысле в ящике? В сейфе?

– Нет, просто в ящике от письменного стола. Стол – в комнате сотрудников, комната закрывается, когда мы уходим. Там надёжный замок и дверь хорошая. И никогда никаких происшествий не было. А я здесь уже более тридцати лет работаю.

Точный возраст Элеоноры Фёдоровны определить было невозможно: выглядела она потрясающе. Стройная, подтянутая, аккуратно уложенные тёмно-каштановые волосы, глаза подведены, а на губах едва заметный блеск. Блузка простого кроя в сочетании с юбкой цвета «королевский синий» необыкновенно шла ей. Из украшений было только кольцо с небольшим бирюзовым камнем. Если не знать, что перед тобой старший хранитель музея, Элеонору Фёдоровну можно было запросто спутать с Майей Плисецкой. Грация, осанка, необыкновенная внутренняя энергия и любовь к своему делу создавали ощущение, что Элеонора Фёдоровна, как и знаменитая балерина, словно сияет изнутри.

Колесников встречал её и раньше. Она много лет занималась историей края, читала лекции для школьников, на День города не раз участвовала в праздничных мероприятиях.

– Юра, звони этому… как его… Бабаеву. Пусть высылает бригаду.

Пока ждали опергруппу с собаками, проверили сигнализацию.

Сигнализация срабатывала исправно. Колесников позвонил в охрану:

– Вызов из музея поступает?

– Поступает.

– А почему не выезжаете?

– Мы думали, что это свет коротит. Ночью же отключение было. Нам откуда только сигнал не приходил! У нас столько бригад нет – ко всем выезжать.

– К кому-нибудь выезжали?

– К Вазгену выезжали. У него дочь женился, то есть сын замуж выходил. В общем, свадьба был.

– А по вызовам, которые на станцию приходят, ездили?

– Нет, ждали, пока свет включат, – зачем просто так кататься?

– Чёрт знает что! В музее экспонат пропал, а они на свадьбу уехали! Ждите, я вам повестку пришлю.

Приехала опергруппа с собаками.

– Найдём ваши черепки, да, Джек? – молодой курсант Сергей Воевода держал на поводке немецкую овчарку.

Джек вилял хвостом и посматривал на хозяина.

– Что-то он очень крутится у тебя, – Константин Смбатович подозрительно посмотрел на пса. – Успокой собаку-то.

– Да это он мячик просит поиграть. Молодой ещё. Поиграть любит.

– Нам надо, чтоб он след взял, а не в мячик играл. Сможет?

– У Джека даже диплом есть по аджилити[2].

– Не знаю я никакого аджилити. И диплом мне не нужен. Мне нужно, чтобы он экспонат нашёл. Ладно, тащи его сюда. Проверим сейчас, какой у него диплом – настоящий или липовый.

Колесников попросил Элеонору Фёдоровну принести ключи и открыть стенд.

– А он экспонаты не испортит? – засомневалась смотрительница.

– Не должен, – вздохнул курсант Сергей Воевода. Он подвёл Джека к стенду и скомандовал «искать».

Джек понюхал гуттус, потом фрагменты краснофигурной вазы. Обошёл кругом Элеонору Фёдоровну и сел возле своего хозяина, уткнувшись носом в его карман.

– Это что ещё такое?! – рявкнул Колесников. – Ты, что ли, экспонат спёр?

– Да нет. Бунтует он, мячик требует.

– Ну и день! Ключи в письменном столе, вневедомственная охрана на свадьбе, а служебная овчарка не собирается ничего искать, потому что хочет в мячик поиграть!

– Не волнуйтесь, Константин Смбатович, я его сейчас кликером[3] успокою. – Курсант достал какой-то брелочек с кнопочкой. – Джек, сидеть.

Джек сел, а курсант быстро нажал на кнопочку. Брелок щелкнул.

– Джек, лежать.

Джек лёг. Опять щелчок.

– Ну вот видите, – обрадовался курсант. – Сейчас всё будет. Дело пошло на лад.

– Пока не вижу ничего, – развёл руками Колесников.

– Джек, ищи.

Джек вскочил, потянул поводок и потащил курсанта за собой.

У входа в музей сидела кошка Олимпиада. Она не увидела, а, скорее, почувствовала надвигающегося Джека и рванула на другую сторону улицы. Джек – за ней. За Джеком – курсант Сергей Воевода. За курсантом – Колесников. А Элеонора Фёдоровна только и успела, что выйти во двор.

Олимпиада взлетела на огромную магнолию и оттуда наблюдала за визжащим Джеком, покрасневшим курсантом и старшим следователем Колесниковым, возмущённо скрестившим руки на груди. Олимпиаду Элеонора Фёдоровна с самого утра накормила, поэтому на магнолии кошка могла просидеть ещё очень долго.

– Джек, нельзя! Нельзя! – орал Воевода. – Что-то совсем сегодня работать не хочет.

– Так щёлкни ему своей щёлкалкой, – посоветовал Колесников.

– Нельзя сейчас щёлкать. Щёлкают тогда, когда собака команду правильно выполнила. А если я ему сейчас щёлкну, он всегда будет так себя вести.

– По-моему, он у тебя всегда так себя и ведёт, и эта щёлкалка ни при чём. Ему что щёлкай, что не щёлкай. Кому-то из вас двоих ремня не хватает. Скажи, а поумнее вас с Джеком на станции кто-нибудь есть?

– Навряд ли. Диплом по аджилити только мы с Джеком получили. Нас Бабаев сам специально направил. Больше ни у кого такого диплома нет.

– По горячему следу раскрыть не получится, – заключил Колесников. Надо свидетелей опрашивать. Вон, кстати, Элеонора Фёдоровна. Элеонора Фёдоровна, так кто вчера последний уходил?

– Вчера был понедельник, Константин Смбатович. В музее выходной. Вчера вообще никого не было. Роза только приходила, она уборку делает по понедельникам. А в воскресенье мы все были. И экспонат был на месте.

– Мне нужно поговорить с Розой. Она сейчас здесь, в музее?

– Зачем же ей здесь быть, если она только вчера сделала уборку? Она дома. Но мы можем её вызвать, если это так необходимо. Если же вас хоть чуточку интересует моё личное мнение, это совершенно ни к чему.

– Почему же?

– Розу Джамовну невозможно в чём-то подозревать, она столько лет работает у нас, очень ответственная. И это несмотря на то, что жизнь у неё тяжёлая. Муж давно умер. А сын настоящий оболтус, можете себе представить? Такое несчастье.

– Очень интересно. Не звоните ей. Я, пожалуй, Розу Джамовну прямо в отделение вызову и сам с ней обо всём поговорю. А что, вы говорите, с её сыном? И давно ли в музее начался ремонт?

– Что говорю? Оболтус. Самый настоящий. Работы нет, семьи нет, перебивается случайными заработками. А насчёт ремонта… У нас нет никакого ремонта. Ах, вы про крышу? Это же невозможная ситуация! Мы столько писем писали – во все инстанции. У нас музей! А крыша течёт. Вы, как местный житель, знаете, какие у нас бывают дожди. Нам приходится держать в кладовой бочки и тазы для сбора дождевой воды прямо в стенах музея. А если дождь ночью? Вы только представьте – я встаю среди ночи и бегу в музей, чтобы расставить тазы. Это же неслыханно! Но надо признаться, это помогает мне быть в форме в моём слегка немолодом возрасте. Но у нас на втором этаже наиболее ценные экспонаты. Поэтому наши письма возымели действие, и музею выделили средства из бюджета на ремонт крыши. Пару недель назад приехала бригада, разобрала старую кровлю. Видимо, моим ночным пробежкам под дождём в скором времени придёт конец. – Элеонора Фёдоровна взяла на руки воображаемый таз и изобразила бег на месте.

– Элеонора Фёдоровна, а у вас есть список бригады? Желательно с контактными телефонами.

– У меня есть номер прораба. Хороший парень, не местный. Примерный семьянин. В бригаде работают разные ребята. Тоже можно понять: кто-то заболеет, уедет на родину или мало ли что ещё. У нас претензий нет, нам главное – крыша. Ну вы понимаете.

– Не очень. У неустановленных лиц имеется доступ в музей.

– Вы думаете, это кто-то из них? Я вас умоляю! Зачем им это?

– Элеонора Фёдоровна, не нам с вами судить. Во-первых, мотивом могут быть деньги. Во-вторых, какой-нибудь коллекционер мог заплатить, чтобы специально для него выкрали определённую вещицу.

– Как интересно. Почему же вашему коллекционеру не выкрасть золото, найденное в гробнице в Лоо, или другие более ценные экспонаты фонда?

– А от золота ключи тоже в ящике стола?

– Ну конечно же нет. Те ключи в сейфе. Сейф в кабинете директора. А директор уехал на научную конференцию. Вернётся, а у нас здесь такое.

– Будем надеяться, что найдётся ваш экспонат. Вы уже связывались с директором?

– Пока нет. Я даже не знаю, как ему сообщить. Он человек в возрасте, мало ли что.

– И всё-таки свяжитесь. Пусть возвращается со своей конференции.

– Константин Смбатович, мне так неудобно, но могу ли я попросить вас об одном одолжении?

– О чём же?

– Дело в том, что на сегодня назначены экскурсии. А у нас здесь полиция, собака. Нельзя ли нам продолжить работу?

Колесников выглянул в окно. У входа собиралась группа туристов. Дети носились по улице, один мальчик лет семи залез на крышу дольмена, который когда-то привезли из Лазаревки и установили во дворе музея.

Дольмены – одни из самых загадочных сооружений в Кавказских горах. Строить их начали более пяти тысяч лет назад. Большинство дольменов представляют собой некие домики, сложенные из больших каменных плит с отверстиями (лазами) на фасаде, закрывавшимися каменной пробкой. Каждый дольмен имеет свои особенности. Для чего они? Наверное, дольмены можно сравнить с египетскими пирамидами – это место сакрального ритуального погребения. В одном дольмене обнаруживали до семидесяти захоронений!

– Лёлька, посмотри в дырку, там Бабка Ёжка сидит и рогами шевелит.

– Ма-ама, меня Ва-а-адик пугает!

Женщина лет сорока, мама Вадика и Лёльки, в одной руке держала бутылку с водой, в другой – телефон для съёмки Вадика, Лёльки и музейных древностей. На её плече висела объёмная сумка, скорее всего с пляжными принадлежностями, чтобы из музея – сразу на море. Наверное, пойдут на Ривьеру. Отец сидел на скамейке и со скучающим видом тыкал пальцем в телефон.

– Тоже мне туристы, хорошо хоть круг надувной в музей не принесли, а ещё лучше – матрас. Сейчас такие бывают в виде крокодила или дельфина.

– А при чём здесь дельфины?

Сергей Воевода кидал Джеку мячик, пёс отбегал на поводке, хватал и приносил хозяину.

– Да это я так. Проводите свои экскурсии. Если собака сразу след не взяла, она и через три часа не возьмёт. Зачем музею деньги терять? Сезон короткий.

Колесников вышел на улицу: солнце уже пекло изо всех сил, Воевода поил Джека, наливая воду из бутылки в ладонь.

– На сегодня отбой, – бросил в их сторону Колесников, направляясь к машине, – Чёрт знает, что такое!

Глава 3

#умные_мысли_Умы

Хозяина у меня нет, а друзей хватает. Живу я на кинологической станции.

Вернее, хозяин был, но куда-то делся. Теперь вроде как Топчеев – мой хозяин. Но это не точно.

Овчарки здесь вообще народ дружный, но шумный. Самая главная у нас – мама Крона: старая овчарка, но очень заслуженная. У неё свой отдельный вольер. Её все знают. Если мама Крона на улице не лежит, а ушла в будку – значит, комиссия какая-то приедет или товарищ генерал с проверкой. Не любит мама Крона суету. А остальные пользуются: как увидят, что мама Крона в конуру спряталась, сразу начинают готовиться. Бабаев курит постоянно, Топчеев затянет песню «Летят утки и два гуся», а курсанты от волнения начинают вольеры по второму разу чистить.

Больше всего я общаюсь с Ричардом, хотя подружились мы с ним не сразу. Кроме меня и Топчеева, с ним вообще никто не дружит – боятся. «Страшная морда», – говорят. А он не страшный, ну просто обычный ротвейлер. В «Городе фей» испанские мастифы и то больше были.

Ещё говорят, что Ричард злобный очень. Да нет, просто он сюсюканья не переносит. Ещё он селёдку любит и рыбью требуху. А я не люблю. Я сыр люблю, но Топчеев не разрешает мне его есть – жирный, говорит. А кто не жирный? Да я вообще стройная. Я могу даже наперегонки с Ричардом бегать.

Селёдку и рыбью требуху Топчеев только нам с Ричардом приносит, больше никому. Я не ем, всё Ричарду достаётся, а он и рад. Мне кажется, Топчеев нас больше всех на станции любит, хотя сам не признаётся, говорит, что просто работаем вместе.

Ричард поначалу смеялся надо мной.

– Лапы, – говорит, – у тебя короткие.

А я ему:

– Лапы, может, и короткие, зато извилины длинные. И вообще с лапами – это специально такая задумка была. Мои предки в девятнадцатом веке ночевали под лавкой, и им там было легче помещаться с короткими лапами.

Он не верил, пока я диплом по защитно-караульной службе первая не получила. Ему потом тоже дали, но мне-то раньше.

Про меня говорят: тоже овчарка. Что значит «тоже»? Я же лучше. Ну, во-первых, добрее. Я ни на кого не лаю просто так – воспитание не позволяет. Всё-таки Галя меня воспитывала, потом Топчеев переучивал. Да и что этот лай даст, кроме тугоухости? Надо сначала разведать: кто, что, зачем. Принять меры. А то знаю таких: сами гав-гав, а как до дела доходит – прячутся с поджатым хвостом. А мне что поджимать? У меня хвостик как у кролика. Поэтому мне – только вперёд. А полаять иногда тоже хочется, что уж тут греха таить, особенно в охране. Зазевается кто-нибудь вечером у дельфинария – так и хочется ему «рыкнуть». Но воспитание, воспитание… Нечего себя выдавать.

Небольшие собаки тоже бывают очень смелыми. Топчеев однажды фокстерьера обучил на задержание. Да что там фокстерьера – он одного йоркшира приспособил сумку хозяйке охранять. Хозяйка – какая-то известная дама, у которой постоянно пытались выкрасть сумку с мобильным телефоном – чтобы фотки скачать или информацию личную разместить потом в Интернете. Дамочка фотки никакие в телефоне не хранила, но устала от постоянных посягательств на свою сумку и личные вещи. А когда в её сумке поселился этот комок нервов по кличке Прометей, то кражи резко прекратились: мало приятного, когда в руку вцепляется разъярённый терьер.

Вот и в меня Топчеев сразу поверил. Или почти сразу.

– Что с тобой делать, не пойму. Не в охрану же брать? – И взял в охрану.

Все тогда над Топчеевым смеялись. Подумаешь, пусть смеются. Я люблю, когда людям весело. Наверное, Топчеев тоже.

Между прочим, в Нижнем Новгороде тоже был корги на службе у МВД. Недавно на пенсию вышел. Он наркотики искал. А я в охране. Могу держать периметр, как у нас говорят.

В охране хорошо: сидишь себе – ухо востро. На каждый звук, на каждый шорох к воздуху принюхиваешься. А Топчеев иногда болтает с нами, а иногда вообще спит. Дома никто его не ждёт, так он сам нам говорит. Когда в охрану ходит – это у него подработка такая.

Во-вторых, я не внушаю опасений. Никто не просит надеть на меня намордник, взять на поводок или ещё что-то в таком духе. Поэтому я могу разведать всё что угодно. А что можно разведать? Несёт ли кухарка тётя Глаша в сумке сосиски или нет? Если несёт – мы бежим с Ричардом и улыбаемся. Тётя Глаша останавливается, кидает нам по сосиске и говорит:

– Ух, хитрецы, всё разведали.

В-третьих, я дружу с Рябой. Дельфином. Меня с Рябой Топчеев познакомил. Она звезда. Её даже на плакатах печатают. Мы подружились и обо всём болтать можем: про селёдку, про работу, про Топчеева тоже.

Ряба говорит, что морские львы наглые стали, трюки не хотят делать, повышения зарплаты требуют. А я говорю:

– Нам малинуа привезли из Бельгии, скоро наших всех овчарок на малинуа заменят, потому что они умнее.

Как это – умнее? У нас мама Крона самая умная, умнее её никого нет. А тут малинуа какие-то из Бельгии.

Иногда так разговоримся, что Топчеев нам:

– Хорош шуметь, люди спят.

Однажды я Рябу в нос лизнула, а она мне кеглю зелёную подарила сценическую.

На станции щенки хотели у меня кеглю отобрать. Ричард им не разрешил.

А я говорю:

– Пусть играют, у них зубы режутся.

Они кеглю погрызли, но она от этого только ещё лучше стала.

Я иногда думаю, что мы с Топчеевым чем-то похожи. Он тоже корги, только среди людей. Роста невысокого, добродушный, всем собакам он друг. Прямо как я.

Иногда, правда, бывает, что как гаркнет – так все слушаются. Даже товарищ генерал. Я ж говорю – корги. Я, правда, так не умею гаркать.

Весной товарищ генерал приезжал с проверкой. Вывели молодых курсантов с собаками. А молодые курсанты сейчас по новой методике занимаются. Топчеев на эту методику неодобрительно посматривает. Но поделать ничего не может. Он уже на пенсии.

Так вывели молодых курсантов. Товарищ генерал достал из кармана теннисный мячик и бросил в кусты. Что тут началось! Овчарки рванули в кусты, а за ними и молодые курсанты. Лай, рык, слова ругательные – все мячик товарища генерала в кустах ищут.

Генерал орёт, собаки носятся, комиссия стоит как вкопанная. А курсанты сделать ничего не могут. Потому что такая новая методика. По этой методике собаке в качестве вознаграждения с мячиком дают поиграть. Вот они мячик увидели – и понеслись.

Товарищ генерал на всех, скорее всего, обиделся: хотел курсантов с кинологической станции выгнать и новых набрать. Топчеев подоспел и ка-а-ак гаркнул: «А ну, служивые, сидеть!» И все сели. И собаки с курсантами. И комиссия. И товарищ генерал присел на пенёк от старой ивы. Только мама Крона по-прежнему в своей конуре спала, потому что самая умная.

Ива разрослась на плацу – сказали спилить. Спилили. Сначала от неё один пенёк остался. А потом потихоньку от пенька веточки пошли, ивовая рощица.

– Потому что наша эта ива, служивая, она никогда не сдаётся, – это Топчеев так говорит. Это он товарищу генералу посоветовал курсантов на мячик проверить.

Товарищ генерал поблагодарил Топчеева за наведение порядков, а кинолог Бабаев только хмыкнул и всё равно курсантов продолжил по новой методике обучать. Потому что кинолога Бабаева сам директор кинологической станции на работу брал. Что тут поделаешь? Топчеев на пенсии.

– А если война, а мячика в кармане нет? – спрашивает меня постоянно Топчеев. – Собака работать перестанет?

А потом этот мячик мне принёс.

Так что у меня и кегля есть, и мячик теннисный. Играй – не хочу.

– Только вот плохо, что хозяина у тебя нет, – говорит мне Топчеев. – Без хозяина собака страдает.

А я и не страдаю: сяду на задние лапы, язык высуну – зайку из себя строю.

А Топчеев:

– Ну ты хоть и Умница, а самая настоящая сосиска. Скажи, Ричард?

Глава 4

26 июня

Никита

Помимо вожатой, с нами в купе сидел мальчик лет десяти. Ну как сидел – пытался то одной, то другой рукой схватиться за верхнюю полку. То и дело стучался в соседнее купе. Оттуда ему отвечали таким же стуком. Но ещё добавляли: «Я тучка, тучка, тучка, я вовсе не медведь».

– Любовь Борисовна, ну можно пойти?

Парень жалобно посматривал на вожатую. Я, наверное, примерно так же выглядел, когда просил у мамы собаку на ДР. Только Любовь Борисовна не стала отговариваться олимпиадой:

– Тучин, ты у меня должен быть всё время перед глазами, чтобы мы доехали нормально, без эксцессов.

– Ну, Любочка Борисовна, это же каникулы…

– Во-первых, Тучин, я тебе никакая не Любочка, а во-вторых – иди, но смотри у меня. А то отправлю в Москву обратно.

Вот Тучин молоток. Встроенный дар убеждения у человека. Остаётся только позавидовать.

Я залез на верхнюю полку, на которой недавно висел Тучин. Стал играть в «слово-за-слово» в телефоне.

В поезде было душно. Бабушка постоянно предлагала жареную курицу. До вечера я осилил три бутера. К обеду, на моё счастье, в купе вернулся Тучин. Бабушка сначала предложила ему бутеры. Тучин съел. Потом курицу. Тучин съел. Потом фрукты. Тучин съел. Бабушка на радостях хотела ему и мои жевательные конфеты отдать. Но я вовремя вмешался. Не Тучин, а бездонная бочка.

Ночью ехать было жарко. Тучин спал как убитый. Я не мог уснуть. Когда-то, в прошлой жизни, я ездил с родителями в Турцию, у нас был крошечный отель. До моря далеко. Можно было ездить на автобусе, но мы ходили пешком. По дороге играли в «слова» или в «страны». Я больше всего любил играть в «страны». Правда, тогда я знал мало стран. Точнее, всего три: Россия, Китай и неизвестная никому, кроме меня и моих родителей, страна под названием «Чехляндия». Когда до меня доходила очередь, я называл свои три по кругу. А папа с мамой всегда называли разные. Папа вообще знает очень много стран и их столицы. Я тоже пытался запомнить. Но у меня плохо получалось. В конце концов папа говорил: «А вот и приехали. Остановка “Чехляндия”». Это означало, что мы дошли до моря. Игра закончилась, и можно идти купаться.

– А вот и приехали. Никита, ты меня слышишь? Никита, просыпайся.

На меня смотрела бабушка. Я не сразу понял, что она делает с нами на пляже в Чехляндии. А когда понял, нужно было хватать чемодан и выходить из поезда.

– Дети, смотрите, вон девушка с кувшином – символ города Сочи. Она первая встречает отдыхающих и провожает отдохнувших, – это Любовь Борисовна пыталась заинтересовать ребят, которые ещё толком не проснулись.

Тучин тёр глаза.

– А в кувшине у неё вода есть? – интересовался он. – Я пить хочу.

– Это уже вторая по счету скульптура девушки с кувшином, – продолжала Любовь Борисовна, пропуская сказанное Тучиным мимо ушей. – Первая была золотистого цвета, а придумала её скульптор Вера Зенякина.

Я и сам помнил. Мне тётя Роза рассказывала. Скульптуру приходилось ремонтировать по 4 раза в год из-за вандалов. В итоге работа Веры Зенякиной переехала во двор Музея истории Сочи. А на её месте установили другую девушку с кувшином. Белую, из армированного бетона. Работу скульптора Вячеслава Звонова. И зачем я это запомнил? Лучше бы в школе на математике так сохранялось всё в голове. А как не запомнить? В городе целых две девушки с кувшином. Два маяка. И два вокзала – старый и новый. Бабушка обычно берёт билеты до старого вокзала. Потому что так ближе к дому тёти Розы.

Перед глазами замаячили пальмы. Облака из олеандров. С ног сбивал сладкий аромат катальпы. Голову припекало южное горячее солнце. Сновали таксисты. Слонялись отдыхающие. Ничего не изменилось с моего последнего приезда. Почти.

Нас встречал Розин сын Рафик:

– Сейчас домчим, отдохнёте – и можно вечером на пляж.

– Ну и жарища, – бабушка сложила свой веер и полезла целоваться с Рафиком. – Какой ты красавец вырос, ну просто Аполлон Бельведерский.

Мы проехали по улице Горького. Потом через центр. За поющим фонтаном у «Мелодии» забрались на мост, переехали реку Сочи и свернули на Виноградную. Домик тёти Розы стоял во дворах. Если от её дома пойти по ступенькам вниз, можно спуститься до Донской улицы.

Как-то давно, когда я был маленький, я приезжал к тёте Розе. Тогда я мечтал стать боксёром. Тётя Роза с готовностью воплотить мою детскую мечту отвела меня в Федерацию бокса на Донской. Я так радовался, так радовался – пока не побывал на первом занятии. Для ребят из группы я был скорее похож на «дансёра», чем на боксёра.

Тренер потрепал меня по голове и со словами «пусть завтра приходит» вернул тёте Розе. В её глазах я уже был чемпионом, каких мало. Бабушка, когда узнала, куда мы ходили, готова была убить тётю Розу. Называла «погубительницей маленьких детей». Ещё хотела пойти разобраться с тренером и с каждым боксёром из Федерации бокса по отдельности.

После полуторачасовой тренировки без кондиционеров в группе, где занимались минимум человек сорок, я хотел просто упасть. Желательно в тарелку с борщом и где-то в прохладном помещении.

Оставалось подняться вверх на Виноградную. Чтобы попасть домой. Каких-то минут пятнадцать подъёма под палящим солнцем. Тётя Роза предложила дойти пешком до остановки «Молодёжная», сесть на автобус. Но я почему-то выбрал подъём по ступенькам…

На следующий день я по-честному сказал, что на тренировку больше не пойду, чем очень удивил тётю Розу – она уже освободила целую полку от баночек с ткемали для моих будущих кубков и наград, – зато доставил истинное удовольствие бабушке.

Тётя Роза потом думала, что я отказался из-за Кати. Девчонка побила. Кому охота позориться? Тот ещё прикол. Мы разминку сделали. Вокруг зала побегали, отжимания, все дела. Потом ребята стали делиться по двое для спарринга. А ко мне мальчик маленький подходит и говорит, типа, как тебя зовут и всё такое. Ну, я сказал – Никита. А он мне – этот мальчик – отвечает: «А я Катя. Давай со мной в спарринг».

Что?! Ну не может быть, что это Катя! Ну точно парень. И ростом мне еле до пупка. Ну, думаю, сейчас одной левой. Спарринг так спарринг. И тренер-то не предупредил даже. В общем, даже не знаю, как рассказать, потому что и рассказывать нечего. Я только подошёл к этой Кате – а в следующий момент уже лежал на полу. На лбу у меня пакет гипотермический «Снежок» для оказания первой помощи. Он в аптеке продаётся. Стукнул по пакету – он становится холодным. Вот так. Это называется – нельзя недооценивать противника.

Это вообще не простая Катя. Как потом оказалось, это Каталина Далаян. Она среди девчонок суперчемпионка. Уже тогда на неё надежды возлагали.

Но я в Федерацию бокса не из-за неё не пошёл больше. Я боксом с детства хотел заниматься. Однажды даже у мамы боксёрские перчатки выпросил. Красные такие. А папе тогда пришлось грушу боксёрскую в дверном проходе вешать. В общем, это у меня почти мечта была. Я сразу после тренировки отцу позвонил рассказать. А он только рассмеялся. Сказал, типа, Никита, ты вообще себя в зеркало видел? Ты больше на балерину похож, чем на боксёра. Поэтому девчонка тебя и побила. Это ты ещё легко отделался. Я тогда на отца обиделся.

Сейчас всё это вспоминать смешно. Мои с боксом пути как-то разошлись. С тех пор много чего поменялось. В Сочи прошла Олимпиада. Только тёти-Розино жилище осталось прежним. Потом как-то узнал, что Каталина в группе всех побеждала, я один тогда был непобеждённый. Недолго.

Часть дома сдавалась отдыхающим. В дальней комнатушке среди банок с ткемали, вареньем из фейхоа и многочисленных бутылей с настойкой на пяти травах жила сама тётя Роза. Рафик обычно спал в чулане на раскладушке. У стены в прихожей стоял муляж дельфина выше меня ростом.

– А это зачем?

– Это? Сделали из пенопласта для рекламной конструкции в торговом центре, потом стал не нужен, хотели выбросить, я себе забрал. Дельфин в полный рост. Как его выбросить? Хочешь, тебе подарю?

Я с трудом представлял своё триумфальное возвращение в Москву после отдыха с бабушкой ещё и с огромным пенопластовым дельфином под мышкой.

Для нас с бабушкой тётя Роза оставила две просторные комнаты, которые обозвала «люксом».

– Мама на работе задерживается, вы располагайтесь, – предупредил Рафик. – Она просила, чтобы вы ели. Хачапури оставила и туршу. Сказала, с работы придёт – хинкали сварит. А самое главное – чурчхела просто обалденная. Я не шучу. – А потом повернулся ко мне и улыбнулся: – Эй, брат, чего загрустил? Скучно будет – звони, свожу в дельфинарий. Бесплатно.

Куда?! Мне что, пять лет?! Ну что за детский сад!

– Ладно, – хлопнул меня по плечу «брат». – Я на работу поехал. Мне твоя помощь скоро понадобится.

Я сразу представил эту помощь: развлекать не только свою бабушку, а теперь ещё и тётю Розу. Конечно, Рафику хорошо. У него теперь спокойная жизнь начнётся. Появился новый субъект для тёти-Розиного внимания. Прошу любить и жаловать.

Даже думать об этом не хочется.

И не буду. Съем пока хачапури. Хоть что-то позитивное.

Вариантов хачапури великое множество. Каждый готовит по-своему. Но я больше всего люблю хачапури по-аджарски, или хачапури-лодочку. Вкуснотища. Это когда на «лодочке» из теста много сыра, желток и кусочек масла. Отламываешь хлеб от лодочки, перемешиваешь им яйцо с маслом и с сыром и, используя этот самый отломанный хлеб как столовый прибор, ешь.

Туршу я не ем. Это вообще такая стручковая фасоль с томатом, перцем, чесноком, и всё это в рассоле. Но бабушка очень любит. А ещё аджапсандал.

Тётя Роза, видимо, решила угодить и мне, и бабушке. Поэтому на кухне меня ждали лодочки, а бабушку – турша и ещё арисса. Это такая каша с булгуром и курицей.

Мы с бабушкой объелись как два Винни Пуха и пошли обратно в «люкс» разбирать вещи.

– Ты возьмёшь Вику на выходные? – спросила мама Ника.

– Да, заберу в пятницу.

– В пятницу неудобно, у неё с утра в субботу занятия. Забери в субботу в обед. Потом желательно её к зубному свозить. И в воскресенье приезжайте не позже семи. Она должна комнату пропылесосить.

– В субботу, так в субботу, – согласился папа. – Ох, будет не суббота, а сплошные разъезды. Ну ничего, справимся.

Вечером папе позвонила Вика:

– Пап, слушай, у меня уроков полно. Серьёзно. К кембриджскому экзамену надо готовиться… давай в следующие выходные.

Папа согласился, раз такое дело. Дочь за учёбу взялась. Нужно поддержать. А Ника ещё жаловалась на неё. К тому же в субботу можно будет немножко выспаться.

Немножко – это часов до десяти, потом у Поли со Стасиком английский.

С Викиной мамой Никой папа познакомился на студенческой вечеринке. И сразу же влюбился. Позже по службе был командирован в Салехард. И уехал «зарабатывать» северный стаж.

Мама Ника тоже влюбилась сразу, поэтому приняла папино приглашение и приехала в Салехард на студенческие каникулы.

К окончанию института уже появилась Вика. Мама с папой поженились, поселились в малогабаритной военной квартире, денег не было. Зарабатывали как могли. А по ночам дежурили возле Викиной кроватки: готовили молочные смеси в стерильные бутылочки, не спали, когда резались зубки.

Было трудно. Родители постоянно ссорились: мама обвиняла папу, папа пропадал на работе, вечером приходил уставший, весь дом держался на маме, не было ни денег, ни бабушек рядом, чтобы поддержать. Недовольство становились всё громче, а слова – обиднее. Скандалы забывались всё хуже и мешали двигаться дальше. Вскоре мамина-папина любовь почти вся куда-то подевалась. А Вика осталась. Вика росла и напоминала о том, что когда-то было между мамой и папой, но теперь прошло.

Папа женился второй раз. У него появились Поля и Стасик. А мама второй раз вышла замуж, и у неё появилась Сима – Викина сестричка.

Больше всего времени Вика проводила у тёти Элы – папиной бездетной родственницы. У тёти Элы Вике нравилось: любимая еда, конфетки к чаю – и никаких забот. К ней Вика приходила сразу после школы, обедала и делала уроки. Быстро справлялась с задачами по математике и зависала на истории. Историю Вика не любила. Даже если прочесть один и тот же параграф из учебника раз пять или шесть, в голове оставалась только какая-то путаница из дат и имён. А тётя Эла садилась рядом и рассказывала не как в учебнике, а совсем по-другому.

Вика старалась запомнить. Честно старалась.

Но Викина память срисовывала мельчайшие подробности тёти-Элиного лица – тонкие черты, бегущие у светлых глаз морщинки, губы с натуральным, едва заметным блеском для губ, – чтобы потом сделать набросок в скетчбуке. А тёти-Элин рассказ улетал куда-то сквозь Вику.

Тётя Эла никогда не выходила из дома без лёгкого макияжа и капельки духов на запястье. Жила она прямо около школы и работала в музее.

Школа считалась одной из лучших в Сочи. Мама с папой долго выбирали и всё-таки решились, тем более что тётя Эла работает недалеко, на неё можно положиться. Если Вика забывала тетрадку, можно было позвонить, и Эла примчится с новой, только что купленной в палатке «Союзпечать» тетрадкой. А заодно и бутерброд принесёт. Или шоколадку.

Вечером приезжала мама и отвозила Вику в Адлер. Это поначалу.

Потом Вика стала ездить сама. Электричка из центра Сочи до Адлера идёт чуть больше тридцати минут. Ни пробок, ни маме не нужно мотаться. А тётя Эла спешила в кошачий питомник, там она оказывала посильную помощь: брала на передержку сложных питомцев.

Дома в Адлере у Вики были обязанности, даже график дежурств: вымыть полы в понедельник, сварить пельмени на ужин во вторник, погулять с Симой в среду, в четверг пылесосить, и так далее.

Нужно обязательно делать все уроки и получать только хорошие оценки. Потому что иначе, если мама увидит в электронном журнале, что оценки испортились, несдобровать всем: Вике, тёте Эле и даже новому Викиному папе вместе с Симой.

Абсолютно всё – и уборку, и уроки – нужно было успеть сделать до того, как Сима ляжет спать. Ведь квартира в Адлере представляла собой малюсенькую студию, которую к тому же арендовали. В этой студии гостиная была объединена с кухней и одновременно являлась родительской спальней.

Единственную в квартире отдельную комнату занимали Сима с Викой. Получалось, что и посидеть вечером было негде: одна комната занята спящими мамой с новым папой, а во второй спали Вика с Симой. Санузел был совмещённым, но долго занимать его тоже было нельзя: кому-то могло срочно понадобиться… Вика постоянно сталкивалась в ванной то с мамой, то с Симой, то с Симиным папой, или же ей приходилось ждать своей очереди.

В выходные обычно Вика ездила к папе.

Вот там как раз у Вики была своя комната. Новая папина жена Танюшка постоянно что-то готовила и угостить пыталась, но Вика делала вид, что ей невкусно. Характер у Вики с детства был своенравный; наверное, северный. Она постоянно требовала внимания и привыкла добиваться своего.

Вика любила блинчики. Танюшка это знала и пекла ей гору самых вкусных блинчиков аккурат к завтраку.

– А что, ничего другого нет?

– Вика, ты же обожаешь блины. К чему этот спектакль? – удивлялся папа.

– Серьёзно?! Терпеть не могу блины.

– Тогда что тебе приготовить, Вика? Может, сырники или яичницу? Хочешь омлет с сыром? – пыталась угодить Танюшка.

– Я вообще завтракать не буду, аппетит пропал, – и Вика уходила в свою комнату, а потом потихоньку таскала шоколадки из холодильника.

Танюшка об этом знала и шоколадками заранее запасалась, чтоб на все выходные хватило. Хоть это и непедагогично. И папа Викин Танюшку за это ругал, а Вика слышала и радовалась.

Единственный, кто понимал Вику, – это Стасик. Он не требовал хороших оценок, он просто всегда ей радовался. И Вика это чувствовала.

– А какой твой самый любимый мультик? – спрашивал Стасик.

– Я люблю мультики Миядзаки.

– А с кем ты дружишь в классе? Ты спишь на животе или на спине? Ты была в кино? Там есть увеличительное стекло? Ты грустная? – И так далее. Когда Вика не хотела отвечать, Стасик мог просто обнять её и молча сидеть рядом.

В ту пятницу папе позвонила мама:

– Я же тебя просила, чтобы ты её забрал в субботу! К тому же на улице холодно, а она уехала совсем без куртки. Куда ты смотрел?!

– Постой, куда уехала? При чём тут куртка? Я Вику не забирал, она сказала, что ей нужно готовиться к экзамену на сертификат. Мы на следующие выходные договорились. Её что, нет дома?!

Пауза нарастала, и казалось, что уже прошла целая вечность, пока мама нашла в себе силы ответить:

– Вика сказала, что уехала к тебе на выходные.

– У меня её нет. Где же она?

– Мы поссорились по телефону из-за оценок, она сказала, что уедет к тебе. Я приехала с работы, а её уже не было. Ёлки зеленые, неужели она смоталась к этому Даниэлю?! Из-за него она и так скатилась в учебе. Надо эту любовь-морковь заканчивать. Впереди тесты, нужно и о поступлении заранее думать.

– Постой, ну девочка влюбилась. Ты хочешь ей запретить влюбляться?

– Пусть влюбляется после того, как поступит. А лучше вообще после того, как институт окончит и устроится на приличную работу.

– Ты ещё скажи, пусть до пенсии подождёт, а уже потом влюбляется сколько влезет. Ника, ты только послушай себя! У нас нормальная дочь, она влюбилась. Вспомни себя.

Мама замолчала; наверное, попыталась вспомнить.

– Если я ей сейчас позвоню и скажу, чтобы она ехала домой, она не послушает и вообще не станет со мной разговаривать. Такой у неё характер. Позвони ты.

Папа хотел что-то ответить, но не знал что. Что вообще он мог сделать, кроме как придушить этого Даниэля, а Вику привязать к батарее? И чтоб в самом деле до пенсии – ни-ни.

– А что мне ей сказать?

Мама тоже не знала. Что ни скажи – Вика вряд ли послушает.

– Придумай. Скажи, что прикрыл её, когда я звонила. Но пусть тебе звонит и отчитывается, что у неё всё в порядке. Я сделаю вид, что ничего не знаю.

На том и договорились. Папа хотел набрать дочкин телефон, но тут позвонили с работы:

– Юрий Викторович, нам не ту краску прислали. Обещают поменять на следующей неделе, но к приезду товарища генерала не успеем покрасить.

– А прошлогодней на складе нет?

– Надо узнавать.

– Ну так узнавайте.

Папа настроился на «весёлые» выходные и стал ждать вестей со склада. Вскоре дождался:

– Юрий Викторович, на складе краска есть – красить некому. Мы же Михалыча в отпуск отправили, у Глаши выходной…

– Значит, сам и покрасишь. Топчеева возьми. Всё равно ни черта не делает, одни проблемы от него.

Папа набирал уже другой номер, и его немножко потряхивало. Он вспомнил, как совсем недавно забирал из роддома перевязанный розовой лентой кулёк. А теперь этот кулёк вырос и уехал к какому-то Даниэлю среди ночи.

– Да, пап? – сказали в трубке.

Папе даже немножко полегчало.

– Викуль, а ты где, солнце моё? – как можно непринуждённее спросил он. – Тут мама звонила, сказала, что ты ко мне поехала.

– Слушай, пап, ты не говори маме ничего. Серьёзно. Я тебе потом объясню. А маму ты знаешь, она только разорётся.

– Если ты так хочешь, я маме говорить не буду. Но ты уж, пожалуйста, держи меня в курсе. Ты сейчас где?

– О’кей, – только и ответила Вика и отключилась.

«Держи меня в курсе, держи меня в курсе… В курсе чего? Старый ты пень, выразился, так выразился», – ругал себя папа.

Глава 5

26 июня

Никита

Бабушка разложила вещи. Я написал маме. Мол, хорошо у нас всё. Одна печаль – я не в лагере. Мама пожелала нам с бабушкой «приятного отдыха». Ну точно троллит. Вечером я собрался на море.

– Пойду до пляжа прогуляюсь, бабуль.

– Ну зачем ты сейчас пойдёшь, Никита? Не смеши бабушку! Там намутили за целый день. Вода грязная. Завтра пойдём с утра пораньше.

Бабушка устала с дороги. Дважды уже давление мерила. А мне хотелось прогуляться сейчас, а не завтра на рассвете, когда все спят.

– Ага, подняться часиков в пять – и в девять шлёпать обратно. Не, бабуль. Вот вообще не хочу. В это время ещё даже палатка с мороженым не работает.

– Нашёл проблему – мороженое не работает. Мы с вечера мороженое в магазине купим и абрикосов. Помоем и собой возьмём. У моря всё дороже в два раза.

Ну началось. Привыкай, Никита. Тебе это светит в ближайший месяц ежедневно. А если совсем «повезёт» – то до конца лета. Гришка тебе весь обзавидуется: три месяца на море, да ещё и с бабушкой!

– Не хочу я с мытым мороженым в пять утра на море. Сейчас пойду. А ты уж, пожалуйста, меня не буди ни свет ни заря.

– Что ж ты утром один останешься дома?

Это вообще нормально? Мне что, три года, чтобы за мной везде бабушка по пятам ходила?

– А что в этом такого? Я уже взрослый. Я часто один дома остаюсь. У меня каникулы, дайте мне отдохнуть-то наконец.

– Отдыхай, пожалуйста. Я с радостью составляю тебе компанию. Я, между прочим, тоже не против. Пойдём прогуляемся.

– Что значит «прогуляемся»? Я один собирался.

– Не смеши бабушку! Не думала, что у меня такой коварный внук. Бросит бабушку одну, а сам на променад до пляжа.

Нет, бабушка порой бывает просто невыносима!

– Вот только давай не будем, бабуль. Я скоро вернусь.

Я накинул на плечо полотенце и вышел из дома.

«Неужели свобода?!» – не верил я своему счастью.

Я дошёл до поворота у санатория «Русь» – и увидел бабушку. Она спешила за мной следом.

Всё ясно. Неустанный контроль.

Мне даже вспомнились какие-то детективные фильмы. Главному герою приходилось уходить от «хвоста». Правда, ни одного фильма, в котором этим самым «хвостом» была родная бабушка, я так и не вспомнил.

Я подождал своего «хвоста». Он уже изрядно запыхался. Вместе мы дошли до пляжа. У пляжа дежурили таксисты, готовые подвезти тех, кто уже накупался, обратно в горку. В киоске я выбрал очки для плавания. Выбирать там было особо не из чего. Так, безделушки. Но я же, как мама говорит, неорганизованный. Забыл свои дома, короче. Ну что ещё сказать? Дундук.

Я просто взял «не розовые». Не могу назвать себя таким уж любителем плавания, но плавать умею. Это из-за близости олимпийского центра водного спорта к нашему дому. Как только мне исполнилось заветных три года, родители отвели меня в секцию плавания. Они тогда больше времени уделяли моему «всестороннему развитию». Наверное, чтобы вообще забить на меня в будущем. Короче, я даже не помню такого, чтобы я не умел плавать. Вот только очки дома забыл. А как плыть по нормику спортивным стилем без очков?

– Ты только далеко не плавай. Вот не дальше девочки с кругом.

Не удивлюсь, если бабушка взяла с собой бинокль, а в сумке у неё надувная лодка – на случай нештатных ситуаций.

Бабушка вообще-то мастер по выходу из нештатных ситуаций. Я помню, как позвонил ей из школы и сказал, что мне срочно нужен костюм Апреля из сказки «Двенадцать месяцев». Так вот она нашла. Жёлтая майка с ландышем на груди и искусственный плющ изумрудного цвета, надетый на голову, сгодились для школьного праздника. Мажаровский до сих пор периодически меня «мимозой» зовёт. Сам он дундук. Мимозу от ландыша отличить не может.

– Слушаюсь, товарищ командир, – сказал я. Зашёл в воду и поплыл к буйку.

Вода и вправду была мутной. Чем дальше я отплывал от берега, тем меньше становилось мути. Впереди маячила парочка на сапсёрфе. Надо будет тоже прокатиться.

– Дельфины! – вдруг крикнула проплывающая мимо меня женщина в белоснежном тюрбане.

Я ещё подумал: надо же, с этим тюрбаном она смотрится как тот калиф-аист из мультика, который забыл слово «мутабор» и не может превратиться обратно. А я зачем-то запомнил.

Все уставились куда-то вперёд: возле сапсёрферов появлялись и снова исчезали в воде пара дельфинов.

Красиво!

Я ухватился за буёк и стал их рассматривать. Немного жутко, когда рядом с тобой в воде такая громадина. В поисковике я вычитал, что дельфины ныряют на глубину до 75 метров. Потом им нужно подняться на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Вот возьмут и утащат под воду. А там и до черноморских акул недалеко. Они живут там, где низкие температуры. А вообще глубже 175 метров в Чёрном море жизни уже нет. Там сероводород. Успокаивало то, что между мной и сапсёрферами плыла какая-то компания на матрасе-павлине. В центре матраса лежала женщина в широкополой шляпе. Она держала павлина за шею. Для равновесия с двух сторон сидели то ли дети, то ли внуки. В общем, я решил, что эта компания на павлине гораздо ближе к дельфинам, чем я, и мне нечего опасаться. Если дельфинам в головы придут какие-либо дурные мысли, то зачем им плыть ко мне, когда та тётя ближе? Да и подсознательно я хотел, чтобы они подплыли! Потому что всё же это было… завораживающе. Но…

…Я развернулся и поплыл в обратную сторону.

На всякий случай. Кролем на спине в полной координации. Потому что кроль на спине ещё при сдаче нормативов у меня был самым скоростным из всей группы.

Единственный минус кроля на спине – ты ничего не видишь. Одно дело в бассейне – там дорожки. И другое – в море. В общем, плыву. Как будто к берегу. А сам как головой бабах обо что-то твёрдое! Даже в глазах потемнело. Рядом послышался какой-то плюх. Ёлки-палки, неужели на дельфина наткнулся?! Снял очки. Вместо того чтобы до берега доплыть, я доплыл до соседнего буйка. Наверное, волной отнесло. Ну и врезался в… парочку на сапсёрфе. Девчонка от удара в воду свалилась. Начинающая, наверное. Салага. Не научилась равновесие держать как следует.

– Извините, – говорю.

– Ничего, – выплюнула воду изо рта сапсёрферша. – Всё равно окунуться собиралась. Скажи, Дань?