Самбо Черного Тигра

В диалоге с жизнью

важен не ее вопрос, а наш ответ.

Марина Цветаева

Глава I. Маленький сгусток большой энергии

1.

В середине ноября 1997 года две здоровенные сороки на спортплощадке школы-интерната отвоевывали друг у друга блестящий фантик.

Птицы не нападали, а только глухо стрекотали и угрожающе взмахивали крыльями, не отрываясь при этом от земли. Каждая старалась напустить побольше страху на соперницу, выглядеть грозно, демонстрируя решимость в овладении трофейной блестяшкой.

– Вот видишь, – прошептал одиннадцатилетний Расул младшему брату Шамилю (мальчишки поодаль сидели на корточках и наблюдали за битвой сорок), – они не клюют друг друга, а только сражаются за бумажку. Важно, чтобы все было по-честному. Значит, у них тоже есть какие-то правила, понял! – добавил он со знанием дела.

С первого класса Расул не проявлял рвения к учебе. Зато без остатка выкладывался на уроках физкультуры, посещал спортивные кружки и всегда побеждал в школьных мероприятиях по бегу на длинные дистанции. Увлеченно слушал рассказы школьных тренеров о восточных единоборствах, смотрел кинофильмы и восхищался бойцами, в одиночку побеждающими армии противников в рукопашном бою. Этот маленький сгусток большой энергии откровенно досадовал на свое «бесполезное» пребывание в интернате. И только там, за пределами школы, откуда нередко убегал, он по-настоящему ощущал себя свободным, независимым от вынужденных обстоятельств. Однако его всегда находили (Кизляр – город небольшой, здесь все друг друга знают чуть ли не поименно): то с новыми друзьями на детских площадках летом, то спящим на отопительных трубах в подвалах многоэтажных домов зимой – и снова возвращали в школу.

Своих одноклассников Расул Мирзаев был старше – кого на полгода, кого и больше. В шесть лет, почти перед самой школой, его насильно увез к себе родной отец. Почти похитил, воспользовавшись ситуацией, когда тот играл с мальчишками за пределами дома и не успел убежать. Возможно, существовала и иная причина, подтолкнувшая старшего Мирзаева к недостойному поступку: Патимат встретила другого мужчину и с сыновьями проживала в доме нового мужа в Старом Тереке. Она панически боялась бывшего мужа и долго не решалась ехать к нему одна, чтобы вернуть сына.

За время жизни у отца Расул окончательно понял, что не нужен ему: в школу он так и не пошел, а от жестких «воспитательных» мер прятался в пустой собачьей конуре. Там зачастую и ночевал, чтобы не встречаться в доме с грозным родителем; там его и нашла Патимат, которая приехала за сыном вместе с дедушкой Курмагомедом. Бывший зять побаивался тестя, поэтому не рискнул спорить и позволил бывшей жене забрать ребенка. Тогда Расул по-настоящему почувствовал себя нужным матери, но не сразу осознал, почему потом та отдалила его от себя, отправив с братом Шамилем в школу-интернат…

А пернатые соперницы между тем продолжали отвоевывать друг у друга конфетную обертку.

– Видел, как в «Осаде» Стивен Сигал тоже сразу не нападал, а подходил-подходил сначала, бил потихоньку, а потом – ба-бац! – и бандит валяется! – Расул, не поднимаясь, изобразил несколько чередующихся движений руками. – Понял!

– Не понял! – огрызнулся Шамиль (его иногда раздражали восторг и чрезмерная увлеченность брата спортивной борьбой, которой сам особо не интересовался и относился к ней как к обыкновенной драке) и запустил в воюющих сорок обломок кирпича.

Птицы от неожиданности застрекотали еще громче, агрессивнее, вспорхнули и, видимо, от страха позабыв о трофее, разлетелись в разные стороны.

– Зачем ты это сделал? – Расул вскочил, потерянно посмотрел на исчезающих вдали сорок, следом хмуро – на братишку.

– А зачем ты опять хочешь убежать, чтобы драться, да? – тот выпрямился тоже, сжал кулаки; в глазах мальчугана отразились злость и обида.

– Я дерусь, только когда ко мне пристают!

– А вот неправда – ты дерешься, потому что тебе это нравится!

– Не твое дело! – Расул весь напрягся, подумав, что больше никогда не будет посвящать его в свои планы. – Хочешь рассказать Марьяне Магомедовне – давай, иди, я не боюсь!

– Я тебя тоже не боюсь! – визгливо выкрикнул Шамиль. – Мама опять будет плакать, а дядя Мага башку оторвет тебе, вот увидишь! – и, чтобы скрыть слезы, побежал к учебному корпусу.

Расул дернулся, хотел удержать его, но остался на месте, задумался: «Почему он так говорит? Неужели я меньше него люблю маму? Нет, просто злился, потому что не хотел удирать вместе со мной. А я хочу! И не останусь здесь, потому что мне тут совсем не нравится».

От слов братишки, брошенных в сердцах, сделалось неприятно, тоскливо и обидно. Он, Расул, ведь уже не ребенок, а почти мужчина, и хорошо понимал, зачем мать отдала их в интернат – так спасала их от нищеты, помогала получить образование, которого сама была лишена. После развода она выживала, как могла: зарабатывала тем, что привозила рыбу в Кизляр и продавала ее на рынке.

Конечно, в спецшколе имелось и что поесть, и где поспать. Но ничего подростку Мирзаеву не нравилось здесь – ни еда, что он ел, ни постель, в которой спал. Дома, как бы тяжело ни приходилось из-за постоянной нехватки денег, – лучше. Там ощущал себя по-домашнему комфортно, даже простая лепешка, испеченная матерью, казалась вкуснее всех сладостей на свете, а брань и подзатыльники дяди Магомеда – заслуженными, «родными».

Да, Расул все понимал. Но почему никто не хотел понять его? Ведь убегал он не из вредности, а уж тем более не для того, чтобы досадить матери (ее слезы ранят его, как и Шамиля, в самое сердце!). Ведь он никому не хотел делать больно. Может, ради нее он и поступал так – сбегал. Хотел этим продемонстрировать свою самостоятельность; таким образом внутренне сопротивлялся той безысходности, в которой оказался из-за не зависящих от него обстоятельств. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы кто-нибудь поинтересовался его мнением и предложил сделать так, как было нужно ему. Но никто не интересовался, взрослые относились к нему как к ребенку и не считались с его точкой зрения. А он не маленький и прекрасно понимал, где ему хорошо или плохо, кто по-настоящему его любит, а кто просто делает вид.

Ах, мечтал ребенком: если бы он мог превращаться в тигра (по рассказу биологички, зверь пробегает сотню километров за три часа!), то не бродил бы по городу, не спал бы в кустах или подвалах, а понесся бы прямиком домой. Бежал бы без устали до заветной цели, не страшась опасностей, преодолевая препятствия. Но… он не тигр.

Пока еще не тигр!..

2.

Расул с детства усвоил, что в жизни ничего не дается даром. Этому научили непростые обстоятельства, с которыми он столкнулся еще ребенком. Он помнил, что в доме всегда не хватало еды и тайком плакала мать, еле живая от усталости и постоянных трудностей. Ему было бесконечно жаль ее, но в свои шесть лет он не понимал, почему мама отдавала его в интернат, хотя не раз признавался ей, что не хочет оставаться в нем, что убежит и вернется домой. И никто, кричал он однажды ей вслед, когда та уходила из интерната, не сможет его остановить!

Конечно, пешком ему домой не добраться – чересчур далеко, а почувствовать себя взрослым и независимым можно только за школьным забором. Пусть его считали дерзким и невоспитанным, неисправимым драчуном, зато он знал наверняка, что такое свобода и как ее себе добыть! Там, за забором, он ощущал себя иначе: как рыба в воде, как птица в небе, как тарпан в степи. Даже воздух, который он вдыхал полной грудью, казался другим – наполненным ароматом беспредельной свободы.

Однажды (еще прошлой осенью), когда Расул учился в 5-м классе, он убежал из интерната вместе со школьным товарищем. На перекрестке улиц Коркмасова и 40 лет Дагестана, сразу за городским парком, к ним пристали трое незнакомых подростков. Ни с того ни с сего один из них, паренек с искривленным носом (наверное, обожатель потасовок!), ударил одноклассника в плечо, а другой, с виду рыхловатый, но со злыми глазами, стукнул его ногой сзади.

Расул действовал интуитивно – в нем в мгновение ока сработало чувство самосохранения: сейчас, если не он, то побьют его! Ему уже много раз приходилось драться, чтобы защитить себя. Не всегда, правда, удавалось самому избежать крепких тумаков, но и сдачу дать умел с лихвой. Только так можно завоевать авторитет, не позволить себя унизить. А дашь слабину – заклюют, затопчут, и никогда не отмыться от этой грязи. Закон улицы!

Поэтому в такой ситуации думать некогда, нужно действовать. Едва кривоносый сорванец подался вперед, Расул коротким ударом проехался кулаком по лицу. Паренек охнул, качнулся назад и, потеряв равновесие, с глухим стоном рухнул на землю; кровь брызнула у него из носа. Третий мальчишка ринулся выручать своего товарища, но не успел – от толчка в грудь тоже упал на спину. Расул вскочил сверху и надавил локтем на горло так, что мальчишка захрипел…

– Эй, слушай, хорош! – прозвучал сзади надменный юношеский голос, и к дерущимся приблизился четвертый подросток-незнакомец.

Его Расул тоже не знал, но манера парнишки вести себя, его взгляд, исполненный превосходства, и низковатый голос с нотками высокомерия – все свидетельствовало о том, что он главный.

– Крутой, значит. Драться, смотрю, умеешь, да? – спросил он со снисходительной улыбкой.

– Умею, – отозвался Расул.

– А сигареты курить?

– Конечно! – машинально ответил тот, обменявшись растерянным взглядом с одноклассником, на лице которого отразилось удивление.

– Хм, и кизлярку пить?

– Да, – обманул он.

Звонок на урок. Расул отогнал нахлынувшее воспоминание и побежал в учебный корпус. Школьники – некоторые с портфелями или с учебниками и тетрадками – разбегались по классам шумной, крикливой толпой.

В коридоре, возле кабинета русского языка и литературы, толстый мальчуган исподтишка подсек ногой одноклассницу Расула. Хрупкая девочка (то ли украинка, то ли молдаванка) взвизгнула и упала на колени, содрав ладони до крови. В толпе бегущей ребятни она не заметила, кто подставил подножку, заплакала и скрылась за дверью.

Обидчик школьницы, которая хорошо училась, со всеми дружила и ни в коей мере не заслуживала такого обращения, остался, по-видимому, очень доволен собой: лицо его расплылось в счастливой гримасе. Внезапно в глазах озорника вспыхнул неподдельный страх, когда он заметил Расула. Тот все видел и сейчас смотрел на него исподлобья. Ничего хорошего этот взгляд не предвещал. Толстяк побелел, когда тот приблизился к нему, не говоря ни слова, и прижался спиной к стене, готовый расплакаться, как девчонка, оттого что лишен пути к отступлению…

– В чем дело, Мирзаев? – строго поинтересовалась учительница русского языка и литературы Любовь Васильевна. – Почему ты еще не на уроке? – и многозначительно посмотрела сначала на восьмиклассника, затем на пятиклассника, давая понять обоим, что не желает становиться свидетельницей мальчишеских разборок. – Мирзаев, мне повторить вопрос?

– Нет! – широко и весело улыбнулся Расул – так, будто ничего не произошло, а если что и случилось, то доставило ему несказанное удовольствие. – Извините, – и вошел в кабинет, даже не взглянув на трусишку.

После ужина дети возвращались в спальный корпус делать уроки, а потом под присмотром воспитателей выходили во двор интерната на прогулку и спортивные игры.

Среди учащихся Расул увидел младшего брата и хотел поговорить с ним, прежде чем снова покинуть интернат и отправиться на поиски приключений. Но Шамиль демонстративно отвернулся и сделал вид, что увлечен беседой со сверстниками.

– Ну и пусть злится, – насупился Расул, – а я все равно убегу!

3.

– Убежал? Опять! – дядя Магомед в очередной раз пришел в ярость. – Нет, доиграется он у меня, я ему башку оторву! Сколько можно нервы нам делать?..

По характеру Магомед Кадиев, родной дядя Расула, был совсем не злым. Среднего роста, поджарый, с рано посеребрившимися висками, он оставался человеком эмоциональным, вспыльчивым, но одновременно жизнерадостным и незлобивым; быстро остывал, прощал обиды, и в серых глазах снова вспыхивал огонек озорства, с которым тщетно пытался совладать всю жизнь.

Сразу после службы в армии он скитался по побережью Каспийского моря в поисках работы. Позже организовал маленький бизнес по ремонту лодочных двигателей; появились заказчики, начал зарабатывать. А когда приобрел в собственность рыболовный катер – поставил промысел на рельсы. Ловля и продажа рыбы позволили ему не только самому пережить тяжелые 1990-е годы, но и помочь близким родственникам – матери Айше, проживающей в селе «Вперед» Кизлярского района, сестрам Патимат и Патиме, племянникам. Словом, как настоящий «морской волк», много работал, курил, бранился, но при этом слыл в округе добряком – в меру импульсивным, немного грубоватым.

В девяностые годы Магомед проживал с матерью в саманном домике на окраине совхоза. Позже туда перебралась старшая сестра Патимат с двумя малолетними сыновьями-погодками. Магомед в то время устраивал свою семейную жизнь, но продолжал изредка помогать сестре и матери. Несколько лет спустя Патимат вышла замуж во второй раз и переехала с детьми в Старый Терек. Однако и это супружество из-за непростых отношений с новым мужем не принесло молодой женщине ни психологического, ни материального облегчения. Она по-прежнему испытывала глубокую нужду, которая побудила ее несколько лет заниматься продажей рыбы, а детей отвезти в Кизляр и устроить в школу-интернат.

Кадиев не вмешивался в личную жизнь сестры, ни в чем не осуждал – считал, что она вправе сама принимать решения, по обстоятельствам. К племянникам же неизменно относился по-доброму, стремясь возместить недостаток отцовского внимания, но одновременно требовательно, стараясь воспитать в них чувство ответственности. Последнее, видно, так и не удалось привить в полной мере: Расул упрямо игнорировал требования дяди оставаться в интернате, чтобы помочь матери и дождаться, когда он повзрослеет и сможет без чьего-либо вмешательства принимать решения. Такое упорство племянника зачастую просто выводило дядю из себя.

– Хватит ругаться, Мага, помоги мне найти Расула, – негромко сказала Патимат, озираясь по сторонам, будто надеялась увидеть сына. Она с братом и воспитательницей Марьян Гусейновой, стояла у ворот школы-интерната, освещенных мрачноватым шафрановым бликом фонарей.

Уже стемнело, моросил мелкий дождь, насыщая атмосферу пронизывающей сыростью.

– А сколько можно искать, говорить ему, объяснять, что так делать нельзя! – не на шутку разозлился Магомед, топнув ногой о землю. – Все без толку!..

Женщина взглянула на него с укоризной, проговорила, отчеканивая каждое слово:

– Помоги мне найти моего сына.

– Несколько мальчиков видели, как Расул убегал в сторону парка, – вмешалась в разговор Марьян Магомедовна, чтобы разрядить обстановку. – Говорят, он там, где-то на улице Коркмасова, сдружился с какими-то ребятами. Да и сам однажды проговорился, что у него есть друзья в том районе. Может, снова в милицию позвонить? Мы обязаны сообщить, понимаете?

– Не надо, – ответил мужчина, не сводя напряженного взгляда с сестры, – мы поищем его в том районе. Скорее, прячется в каком-нибудь подвале – не месяц ведь май, чтобы по улицам шататься, да и поздновато уже.

Патимат кивнула в знак благодарности и коротко взглянула на спальный корпус; там, в одной из уютных, чистых комнат, готовился ко сну Шамиль…

Вместе с воспитательницей брат и сестра Кадиевы на сером автомобиле отправились искать Расула Мирзаева – сына, племянника, воспитанника.

Темнота окутала Кизляр густой вуалью наступающей ночи. Редкие уличные фонари скупо освещали участки полуразбитых дорог; в потоке их электрического свечения частая изморось казалась плотной искрящейся завесой, ритмично колыхавшейся в порывах усиливающегося ветра. Город, объятый тьмой, как огромный живой организм, замер, всхрапывая воркотней редких автомобилей…

По дороге Марьян Гусейнова рассказывала о своем воспитаннике. Она говорила о том, что, несмотря на отсутствие у Расула интереса к учебе, он все-таки веселый, энергичный и смышленый мальчишка, о том, как легко и непринужденно общался со сверстниками, но болезненно реагировал на несправедливость или чье-то плохое отношение. Подчеркнула, как уважительно общался с воспитателями интерната и безоговорочно готов был выполнить любую просьбу или поручение учителя.

Магомед слушал молча, самодовольно улыбаясь: слова воспитательницы лились, как бальзам на его душу, и сейчас он уже не злился на племянника, а чувствовал себя причастным к воспитанию в нем устойчивых нравственных принципов. При этом часто оборачивался в сторону сестры, но, встречаясь с ее взглядом, понимал, что, в отличие от него, та иначе воспринимала информацию о беглеце.

Патимат тоже слушала, не проронив ни звука. От слов Гусейновой на ее глаза навернулись слезы, но не от того, что она чувствовала себя сейчас несчастной, а от ощущения всепоглощающей, беспредельной опустошенности. Должна ли она испытывать вину за то, что ее сын оказался в интернате, где ему не нравилось и откуда он регулярно убегал, выражая протест? Но какие слова подобрать, чтобы объяснить несмышленышу мотивы, побудившие ее принять такое решение? Как объяснить, что поступила она так исключительно из любви к нему, а не наоборот? Неужели за семь лет, прожитых с ней со дня рождения, и три года из них, утопивших ее жизнь в страданиях за его здоровье, она не заслужила понимания и участия родного сына! Она ведь тоже мечтала о полноценной семье: о том, чтобы дети росли при ней, а рядом находился любящий, заботливый отец и муж. Увы, судьба-злодейка распорядилась по-своему, отнюдь не так, как хотелось Патимат.

Ей вспомнился тот день, когда она вместе со своим отцом, Курмагомедом, приехала к бывшему мужу, чтобы забрать у него шестилетнего Расула. Как болезненно сжалось ее материнское сердце от вида ребенка, прячущегося в собачьей конуре; как не сдержала слез, когда малыш боялся подойти к ней в присутствии отца, и только на ее призывной жест приблизился, и они обнялись. Патимат сразу почувствовала, как отощал сын, похудели его руки, а под грязной майкой отчетливо прощупывались ребра, и с ненавистью посмотрела на мужа:

«Как ты мог! Неужели у тебя совсем не осталось любви к нему? Ведь это же твой ребенок! Он похож на тебя, но обещаю: я не допущу, чтобы он стал таким же бессердечным, бездушным, как ты. Он будет другим, лучше тебя во сто крат!»

«Это мой сын, и я буду воспитывать его, как считаю правильным для мужчины, – негромко, чтобы не услышал тесть, сказал тот ей, когда молодая женщина с Расулом садилась в машину. – И ты мне не сможешь помешать. Я все равно заберу его, вот увидишь».

«Не заберешь, – ответила Патимат с твердостью в голосе, хотя внутри нее все содрогалось от страха перед этим жестоким человеком. – Он будет находиться там, где я смогу защитить его от тебя! Там, откуда ты не сможешь забрать – побоишься пойти против закона. А забирать сына у меня, родной матери, ты, конечно, герой!..»

В поисках Расула они почти два часа ездили от одной жилой многоэтажки к другой. Магомед первым выходил из машины, заглядывал в подъезд дома, и, если дверь в подвал оказывалась запертой, возвращался. Дважды он с сестрой и воспитательницей спускались в подвал, где двери не запирались. Никого там не обнаружив, отправлялись к следующему дому.

Наконец, в многоэтажке за гастрономом Магомед заглянул в открытую дверь подвала и услышал приглушенные детские голоса. Тут же вернулся к машине и негромко позвал сестру. Воспитательница осталась в автомобиле: посчитала правильным не вмешиваться в дела родственников, рассудив, что ее присутствие усугубит ситуацию.

– Пожалуйста, Мага, сдерживай себя, – попросила Патимат брата шепотом, – чтобы Расул не испугался и не убежал от нас – я этого не вынесу.

– Ладно, – буркнул тот. – Но надо что-то решать с ним, – и пропустил ее вперед.

Они бесшумно двинулись по темному коридору в направлении света, пробивавшегося впереди блеклым пятном, и голосов, доносившихся из глубины подвала. Сердце Патимат заколотилось от волнения, живот обожгло, словно раскаленным железом, когда она услышала и узнала среди остальных голосов короткий смешок своего сына.

– Мой мальчик, – еле слышно прошептала она.

«Неужели здесь, в этом страшном, гадком месте, в котором могут жить только бродяги и бездомные собаки, ему лучше, чем там, в интернате? – подумала молодая женщина, остановившись. – О, Аллах, молю тебя: помоги мне вразумить его!»

Магомед взял ее под руку, и они снова зашагали вперед…

Блеклый электрический свет исходил от лампочки, свисавшей с потолка. Вокруг деревянных овощных ящиков, взгроможденных один на другой, сидело несколько ребят. Двое из них курили, трое других подростков держали пластмассовые стаканчики с прозрачной жидкостью на донышке. Шестой – сам Расул! – сжимая в кулаке кусок хлеба, выразительно жестикулировал, демонстрируя приятелям приемы рукопашного боя.

Наверное, он еще долго удерживал бы внимание ребят, но по их взглядам, обращенным поверх него, догадался: сзади кто-то стоит. От замешательства они разом будто окаменели, ошарашенно глядя в полумрак.

Расул тоже обернулся – и тут же вскочил, как наэлектризованный.

– Мама! – сорвалось с его губ.

Патимат не могла унять дрожь от волнения; она прижала руки к груди и с ужасом посмотрела сначала на початую бутылку водки, потом – на наполовину опустошенную пачку сигарет, затем неуверенно, будто страшась увидеть невообразимое, взглянула сыну прямо в глаза.

Этот взгляд! От него по телу подростка пробежали мурашки, а внутри будто все оборвалось, и сам он, безвольный, зашатался у бездонной пропасти, готовой поглотить его. Ему сделалось невыносимо страшно и одновременно стыдно от этого взгляда: в нем противоречивые чувства – упрек, ошеломление, страх и отчаяние – смешались воедино. В этих широко раскрытых глазах стояли слезы, и сейчас он отдал бы все на свете, чтобы ни одна из этих слезинок не скатилась по щеке матери.

Расул стиснул зубы, отрицательно покачал головой и закрыл лицо руками.

Глава II. Единоборство за материнское счастье

4.

В воскресенье, 30 марта 1986 года, Дагестан утопал в пышной зелени, цветах и нежных объятиях солнца; небо, сливавшееся безупречной синевой с лазурью Каспийского моря, казалось бездонным.

Весь день двадцатилетняя Патимат жила ожиданием рождения своего первенца. Еще в полдень почувствовала первые настойчивые требования малыша увидеть свет. Потом еще много часов прислушивалась к ощущениям, разговаривала с не родившимся еще младенцем, считала минуты, часы и с тревогой наблюдала за угасающим светилом в окне палаты родильного отделения Кизлярской больницы.

Наконец, ночью, примерно в 23 часа, прерывистый плач прекратил страдания молодой роженицы, и ее сердце вздрогнуло, наполнившись упоительным ощущением освобождения и неведомым прежде счастьем.

В эту воскресную мартовскую ночь в Кизляре стало на одного человека больше – родился Расул Мирзаев.

– Пати, посмотри, какой он сильный, ухватистый! – от восхищения и умиления младшая сестра Патимат прослезилась, со смехом наблюдая, как кроха-племянник схватился за указательные пальцы юной тети и держался за них крепко-накрепко.

– Осторожно, – обратилась та к сестренке, – не сделай ему больно.

– Да он сам, когда вырастет, сделает больно, кому хочешь! – звонко рассмеялась девочка и чмокнула племянника в щечку. – Когда-то у меня тоже будет такой же маленький и сильный карапузик!

– Конечно, будет, – улыбнулась Патимат (после роддома она не захотела возвращаться к мужу, а приехала с ребенком в отчий дом – саманное строение из двух жилых помещений на окраине совхоза «Вперед») и снова повернулась к матери Айше, с которой сидела на стареньком, потрепанном диванчике и стирала пеленки в тазике. – Нет, мама, с ним разговор окончен: он ничего не хочет делать для того, чтобы я осталась. Сил моих больше нет жить с ним. А здесь мне с ребенком будет лучше, – и вдруг осеклась, вопросительно взглянула на мать: – Или ты думаешь по-другому?

– Ой, живи ты у меня, сколько тебе нужно, доченька, разве я гоню тебя! – отмахнулась пожилая женщина, стараясь говорить негромко, чтобы не слышала младшая дочь-школьница (Магомед в то время находился в Кизляре, заканчивал обучение в профтехучилище, а муж Курмагомед еще не вернулся с работы). – Только ведь приходит почти каждый день – на сына посмотреть, с тобой поговорить. А ты уходишь в дом, закрываешь калитку перед ним. Ой, нельзя так, доченька! Мало ли чего ни случится, но не казни ни себя, ни его. Поверь, родная, тяжко тебе будет самой растить сына…

То ли подействовали убеждения матери, то ли сама молодая женщина попыталась еще раз поверить в счастливое супружество, и вскоре с полуторамесячным Расулом вернулась в дом мужа. Как бы в дальнейшем ни складывались их отношения, счастливой она себя так и не почувствовала…

…готовила чечевичный суп, когда увидела, как девятимесячный Расул оторвался от скамейки и затопал в противоположную сторону. Пройдя так пару-тройку шажков, он запнулся одной ногой о другую и упал на четвереньки, но не заплакал, а залился звонким смехом и снова попытался встать.

Патимат бросила на стол нож, которым нарезала овощи, подбежала к малышу. Но тот отвел от себя ее руки, самостоятельно поднялся на ноги и, торжествующе улыбаясь ей, блестя глазенками, зашагал обратно к скамейке. Маленькая победа сына привела молодую мать в такой восторг, что она рассмеялась и, как бы в поощрение за смелость и бесстрашие, радостно захлопала в ладоши – первые в его жизни заслуженные аплодисменты!

– Мой мальчик, как я горжусь тобой! – счастливая мать обняла кроху-смельчака и осторожно (так как находилась на шестом месяце беременности) прижала его к себе…

Семейная жизнь так и не наладилась, и Патимат снова вернулась в дом родителей. Теперь уже с двумя сыновьями – Расулом и Шамилем. Пожилая Айша поняла, что на сей раз никакие уговоры не изменят решения дочери, и позвала ее с детьми в свои объятия:

– Все будет хорошо, мои родные: Аллах вездесущ и милостив!

Поддержка матери, любовь сестры и добрые письма брата из армии помогли ей поверить в собственные силы. Она искренне радовалась своим детям – двум частичкам ее материнского сердца – и не замечала однообразия житейских будней…

5.

Однажды летним утром 1988 года, когда маленький Шамиль еще спал, а Патимат подметала во дворе, Расул-кроха тщился чем-нибудь себя занять.

Сначала топтался возле матери, потом стал собирать мелкие камушки и бросать их через забор на улицу, потом устроил ералаш в крохотном муравейнике. Наконец, устав от бестолковщины, решил посвятить себя исследованию садика, где росли фруктовые деревья и виноград (он с раннего детства обожал фрукты и ягоды). Оглянувшись на мать, которая только делала вид, что ничего не замечает, уверовал в абсолютную свободу и аккуратно перелез под штакетник – туда, куда ему и мамой, и бабушкой Айшой, и тетей Патимой строго-настрого запрещалось ходить одному. А запретный плод, как известно, так сладок!

По ту сторону оградки малыш снова обернулся – убедиться, что мать все еще занята уборкой и ему предоставлена свобода действий. Каково же оказалось его разочарование вперемешку с удивлением, когда он увидел, что мать, подбоченившись, смотрит прямо на него.

– И куда это ты собрался, джигит? – спросила строгим голосом, хотя изнутри взрывалась от смеха. – А разрешение не забыл спросить?

Расул нахмурился, обиженно поджал губы: он уже хорошо понимал все слова, но сам говорил плохо, и поэтому сразу обижался, не зная, как ответить достойно.

– Что, сильно хочется в садик, да? – спросила смягчившимся тоном, чем явно ошеломила сына.

– Да, – ответил он, глядя на нее исподлобья.

– Тогда чего стоишь – иди!

Маленький смельчак удивился еще больше, посмотрел недоверчиво.

– Давай, иди, – повторила она, – но увижу, что уйдешь далеко, отшлепаю, – и погрозила пальцем. – Понял, да? Иди, время не теряй, а то скоро будем кушать…

В это время проснулся Шамиль и разразился громким плачем. Молодая женщина махнула рукой старшему сыну, давая понять, что тот может идти, а сама побежала в дом успокаивать и кормить младшего. Некоторое время спустя позвала маленького обожателя фруктов завтракать, подогрела молоко, накрошила лепешку.

«Джигит» вернулся с выпачканным ртом и в руках, таких же грязных, сжимал несколько плодов неспелой вишни.

– Ты ел зеленую вишню? – воскликнула мать, схватила проказника за руки и вместе с маленьким счастьем вытряхнула из них ягоды. – Сколько ты их съел, много? Нельзя их кушать, никогда!..

Малыш насупился и в отместку так и не притронулся к лепешке; к обеду вдруг обмяк, а к вечеру у него начались жар, рвота и сильная диарея.

На машине скорой помощи его привезли в Кизлярскую больницу. Расул никак не отреагировал на неприятную процедуру промывания, потому что не мог оказать сопротивления, но заставить его выпить огромную банку воды с марганцовкой не удалось даже Патимат. Несколько дней не спадала температура, и ее ничем не могли сбить; он почти не ел, стонал и жаловался на боли в животе. Еще через неделю от слабости впал в полубессознательное состояние и почти все время спал. Некоторые сотрудники инфекционного отделения бросали на молодую женщину осуждающие взгляды, другие всячески старались поддержать, но никто из них не знал, что делать и как помочь мальчику – только разводили руками.

В больницу навестить внука часто приезжали Айша и Курмагомед Кадиевы. Мать всячески поддерживала несчастную дочь, а суровый отец больше молчал, переживая за своего внука, лишь изредка обменивался с дочерью тяжелыми взглядами…

Лечащий врач сказал, что ребенка нужно тщательно обследовать.

– Мы впервые наблюдаем, чтобы пищевое отравление сопровождалось такими симптомами, – неуверенно пояснил он. – Поэтому признаки болезни нужно досконально изучить, чтобы понимать, как помочь вашему сыну. Посмотрим, возможно, в реанимацию положим…

Снова процедуры, сдача анализов и – опять никаких утешительных результатов! Патимат молилась, прижимала к себе Расула, забирая его в палату с процедур, вся дрожала от волнения, когда шла с ребенком на осмотр к очередному специалисту. Минуты, часы, дни длились, казалось, вечностью. На свете, наверное, нет ничего мучительнее, чем ждать.

В последнюю, шестую неделю пребывания в стационаре она со страхом поняла, что уже несколько часов ее малыш не спит, а попросту не приходит в сознание. Его положили в реанимацию. Пару дней спустя ее пригласили к лечащему врачу. От предчувствия страшной беды ее сердце бешено забилось, готовое вот-вот выпрыгнуть из груди, в висках болезненно застучало, и она зарыдала, когда тот сказал ей оправдывающимся голосом:

– У ребенка очень слабый иммунитет, вряд ли доживет до завтра, – при этом старался не смотреть ей в глаза, будто считал себя виноватым за бессилие медицины перед неизвестным недугом. – Поверьте, мы сделали все, что в наших силах. Будет правильно отдать вам сына – сегодня вы должны побыть вместе…

– Он не умрет! – воскликнула та, задыхаясь от слез. – Я не отдам его! Ни завтра, никогда!..

Потом брела по улицам Кизляра с погасшим взглядом, никого вокруг не замечая: ни дороги, по которой шла, ни людей, что оглядывались на нее. Только прижималась мокрой от слез щекой к холодному личику сына и, не отрываясь, прислушивалась к его слабеющему дыханию, будто страшась, что может не услышать его. В голове билась одна-единственная мысль: «Если Расул не выживет, то я умру вместе с ним!»

На автостанции к ней подошла какая-то старуха. Патимат не сразу узнала односельчанку – бабу Наташу. Маленькая, худощавая, с лицом, морщинистым, как ссохшаяся слива. Эту старую женщину знал и уважал каждый житель совхоза «Вперед», в котором она проработала всю свою жизнь.

Уже в автобусе вкратце рассказала ей, что случилось.

– Я привезла им своего сына, чтобы они спасли, а те вернули и сказали отвезти его умирать домой! – закончила, задыхаясь от глухих рыданий.

Баба Наташа сочувственно погладила ее по голове, еще раз внимательно взглянула на ребенка, почти не подающего признаков жизни, проверила пульс у него на руке; потом наклонилась к несчастной матери и прошептала:

– Не крушись, девонька. Возвернешься домой, дождись-ка меня, я приспею минут этак через двадцать-тридцать (чай, живем рядышком), – старуха коротко отдышалась и еще тише добавила:

– А коли приду, то пособлю твоему сыну, верь мне…

6.

Айша едва устояла на ногах, когда Патимат объяснила ей, почему вернулась с больным ребенком домой. Юная Патима еще не вернулась со школьных занятий, а кроха Шамиль, к счастью, безмятежно спал, и обе женщины, уложив Расула на кровать, дали волю слезам.

Слегка успокоившись, они прочитали над несчастным ребенком молитву, и пожилая мать со словами «Сами'а Ллаху лиман хамидах» («Да прислушается Аллах к тому, кто Его восхвалил» – араб.) обняла дочь.

– Хозяюшка! – донесся со двора старушечий голос.

Айша посмотрела на дочь вопросительно.

– Это баба Наташа, – поднялась с колен молодая мать.

– Что ей нужно?

– Хочет помочь…

– Дорогая моя, – простонала пожилая мать, по-прежнему стоя на коленях, – моему внуку не смогли помочь даже врачи! А эта женщина тем более не поможет ему своими молитвами – она ведь даже не мусульманка!

Патимат от этих слов, лишающих последней надежды, побелела еще сильнее (от усталости и опустошающего душу горя ей самой не хотелось жить) и проговорила негромко:

– Тогда я лягу рядом с сыном и умру вместе с ним! – С этими словами она вышла во двор и открыла калитку гостье.

Старуха приветливо улыбнулась ей и, обронив: «Айда, девонька», вошла в дом; там с той же приветливостью кивнула Айше, вышедшей навстречу. В отличие от этих несчастных женщин, баба Наташа выглядела спокойной и уверенной. Была не по летам бодра, а в глазах ее, обесцветившихся от старости, светилась какая-то необъяснимая веселость, будто знала загодя, что пришла не напрасно, и ей это обстоятельство доставляло огромное удовольствие.

В руках она держала авоську, и Патимат недоуменно переглянулась с матерью, когда та достала из сетки-сумочки две пол-литровые баночки, завернутые в плотную материю. Обе банки аккуратно развернула и выставила на стол – так, чтобы на них не падал солнечный свет. В одной из банок была обыкновенная вода с едва различимым желтоватым оттенком и почти незаметной мутью на дне; в другой – грязно-красноватая жидкость с густым осадком, похожим на чайную заварку.

Патимат молча наблюдала за приготовлениями, и только когда гостья обернулась к ней, спросила, не сводя настороженного взгляда с банок:

– Что это?

– Это, незнайка, лекарство! – рассмеялась старуха. – Особенное, я его сама приготовляю из цветка-травинки. Растет он только на болоте, в тенечке деревьев или кустарников, а цветет, поганец, всего-то один раз в годок. Я этим чайком своих внучат выхаживаю, коли сильно захворали. Даже зятька своего – будь он трижды проклят, окаянный! – из того света вытащила: он едва от пьянки не сгорел, с реанимации забрали, чтобы дома душу отдал богу (или дьяволу!), а я его выходила, на свою голову: чуть ли не до смерти как-то дочку мою забил. Психованный обормот стал – водку-то с оной поры ни капли!

– О, – выдохнула Патимат, взволнованная откровенностью старой целительницы. – Мой Расул горит не от пьянки…

– Это я к слову, дуреха! – опять рассмеялась баба Наташа (вела себя так, будто пришла на увеселительное мероприятие). – Прости меня, развалюху, язык уже не держится за зубами – все хочется поплакаться кому-то, ан некому стало! Ну да ладно, – вдруг посерьезнела она. – Будем твоего сына спасать, а тебе, девонька, нужно пока поспать…

– Нет! – вскрикнула та, испугавшись одной только мысли о невосполнимой утрате. – Я не хочу, не буду спать! – Усталость вконец подточила силы молодой женщины: теряя сознание, она упала на диванчик, умоляюще протягивая к знахарке руку; Айша с причитаниями бросилась к дочери, обняла ее, умоляюще посмотрела на старую гостью.

Баба Наташа поймала этот взгляд и согласно кивнула пожилой хозяйке:

– Пусть выпьет этой водички, – сказала, протягивая ей стакан с желтоватой жидкостью, – и отведи ее в другую комнату поспать, а мы с тобой займемся ребеночком.

Патимат выпила воды и снова начала сопротивляться, но пожилая мать проявила настойчивость и почти силой увела дочь в другую комнату, уложила на диван. Молодая женщина посмотрела сначала на спящего в кроватке Шамиля, потом – на бесчувственного Расула, неподвижно лежащего на другой кровати, и из глаз ее по-новому брызнули слезы.

– Поспи, милая, – сказала Айша, утирая свои глаза. – Тебе нужно отдохнуть, а с внуком все будет хорошо, я верю.

– Нет, мама, я не оставлю его сейчас! Пожалуйста, отпусти, не держи меня! Я не буду, не должна спать…

Последние слова Патимат прошептала, еле шевеля губами: все ее существо как по волшебству, погрузилось в приятную невесомость, подчинившую себе ее волю, чувства, сознание. В голове загудело, затем этот мягкий обволакивающий гул сменился мелодичным птичьим щебетом, доносившимся откуда-то издалека, и она уже не ощущала реальности, объятая глубоким сном…

…не знала, сколько времени находилась в таком чудесном забытьи (наверное, около четверти часа – не больше!), а когда приоткрыла глаза, почувствовала себя обновленной, хорошо отдохнувшей, как будто проспала…

– …два дня! – сказала Айша, сидевшая рядом с ней на краю дивана. – Ты проспала целых два дня!

– Шутишь? – усмехнулась Патимат, отрешенно посмотрела на пустую детскую кроватку: – А где Шамиль?

– С ним гуляет Патима.

– Он тоже уже проснулся? А Расул… О, нет! – воспоминания обожгли ее жаром, вмиг вернули в безрадостную реальность; она бросила взволнованный взгляд на соседнюю постель, схватила мать за руку, но ничего не успела спросить – ком подкатил к горлу и вырвался наружу громким рыданием.

Айша испугалась, обняла дочь, стараясь успокоить:

– Нет, родная моя…

– О, мой сын! – рыдала Патимат, отгоняя страшную мысль.

– Идем, – произнесла та настойчиво, помогла ей подняться и потянула за руку к выходу из дома.

– Мама, я не могу! – замотала головой та, пытаясь вырваться. – Я не вынесу этого!..

– Идем же, глупая! – понизила голос мать и требовательно сжала в ладони ее пальцы.

С минуту молодая женщина, ошеломленная увиденным, смотрела – и не верила глазам: на диванчике сидела баба Наташа и с ложечки кормила молоком Расула – живого и здорового! Малыш, еще бледный и не окрепший после болезни, оживился при виде матери – заулыбался, потянулся к ней ручонками.

Патимат, не помня себя от радости, бросилась на колени перед исцелительницей, прижалась к сыну, осыпая его поцелуями со словами:

– Раббана ва ляка-ль-хамду миль'у-с-самавати ва миль'у-ль-арди ва миль'у ма байнахума ва миль'у ма ши'та мин шай'ин ба'ду! («Господь наш! Хвала Тебе, полная Небес, Земли, пространства между ними и всего остального, чего Ты пожелаешь!» – араб.)

Старуха тоже прослезилась, до глубины души растроганная проявлением материнских чувств. Поистине, в мире не существует ничего святее и трогательнее любви матери! Она неподражаема своей первобытностью, эгоистична, но всегда бескорыстна и благородна. Материнская любовь не ведает границ, не измерима временем; у нее нет веры, нет национальности…

Уже уходя, у калитки, старая врачевательница порекомендовала счастливой матери добавлять в молоко снадобье из принесенной ею банки с красным настоем и поить малыша еще две-три недели.

– А потом нехай ест, что хочет, – ничегошеньки с ним опосля не случится, – добавила уверенно и весело подмигнула Расулу, сидящему на руках у матери.

– Спасибо вам, – с благодарностью произнесла Патимат, прижимаясь щекой к голове ребенка, – вы спасли моего сына.

Баба Наташа с улыбкой коснулась ее руки:

– Нет, девонька, его спасла твоя любовь!

Глава III. Противоборство с самим с собой

7.

Осень 1999 года выдалась на удивление дождливой и неприветливой. После летнего пекла природа, казалось, решила перевести дух и разразилась ливнями, которые взрывались каскадами дождевой пыли из-за сильных порывов ветра. Такая погода продержалась почти весь сентябрь, а в следующем месяце небо прояснилось, и в истомленные стихией окрестности Кизлярского района помпезно вернулась жара, будто само солнце обрушилось с поднебесья и тоже хотело передохнуть накануне зимнего отпуска.

С горем пополам, как подшучивала Патимат и с укоризной отзывался дядя Магомед, тринадцатилетний Расул Мирзаев перешел учиться в седьмой класс. Побегами из интерната, уличными драками и ночевками в подвалах ему все же удалось добиться своей цели: он вернулся домой и пошел в сельскую школу. В то время он расценивал это обстоятельство не иначе как настоящую личную победу над той судьбоносной неотвратимостью, которой отчаянно и безуспешно сопротивлялся целых пять лет. Хотя еще долго в его ушах звучал гимн ЮНЕСКО, который пели учащиеся интерната:

Мы – космонавты пилотной школы,

И наша цель – найти ключ дружбы для всех стран,

Чтобы не случилось кровавой ссоры,

Чтоб не страдал никто от боли и ран.

Ключ дружбы – улыбка, сердечный привет.

Мы дарим всем людям души нашей свет.

Ключ дружбы – любовь, что на все времена,

И даже войну остановит она!

Особенного рвения к учебе он так и не обнаружил. Зато всецело – душой и телом – отдался занятиям вольной борьбой. В спортивную секцию (она располагалась в здании бывшего Дома культуры, за школой) Расула еще в 1997-м отдал дядя Магомед, чтобы обратить на пользу бойцовский характер племянника и направить его неиссякаемую энергию в нужное русло…

Заканчивалась первая учебная четверть. В преддверии каникул среди учащихся царила атмосфера веселья, которую не могли унять ни взыскательные учителя, ни четвертные контрольные работы, ни перспектива получить по ним плохие оценки.

В ожидании конца урока Расул нетерпеливо ерзал за партой, поглядывая на наручные часики соседки-одноклассницы. Заканчивался последний урок, и все, что на нем произносилось учителем, пролетало мимо ушей подростка. Сейчас его целиком занимали мысли о предстоящей тренировке. Он не переставал продумывать тактику и стратегию нападения, варианты захватов, бросков – словом, все, что стремился на каждом занятии отработать до совершенства. Эти раздумья, сосредоточившиеся в некоем виртуальном пространстве, в котором он, напротив, ощущал себя в материальном теле, привели его в такое физическое напряжение, что, когда раздался звонок с урока, Расул буквально вылетел из-за парты.

«Времени в обрез», – подумал он, выбегая из класса. До тренировки оставалось несколько часов, а еще нужно успеть вернуться домой, чем-нибудь наскоро перекусить, следом изобразить, что готовится к завтрашним урокам, и – бежать, бежать, бежать в спортивную секцию! В коридор высыпали ученики из других кабинетов, и Мирзаев с досадой понял, что путь со второго этажа на первый ему безнадежно прегражден.

Недолго думая, Расул схватил пакет с учебниками в охапку и с торжествующим свистом съехал на первый этаж по выкрашенным в коричневую краску перилам. Внизу он замешкался, выронил пакет, присел на корточки, чтобы собрать высыпавшиеся учебники. Вдруг замер: перед его лицом остановились женские ноги в черных туфлях на невысоком каблуке.

– О! – удивленно вскликнул он и поднял голову.

– И? – в унисон спросила Айша Худаевна и вскинула бровь.

– Извините, – подросток понял, что здорово влип. – Я хотел всех обогнать, потому что спешу…

– Уверена, в кабинет директора мы можем пройти не спеша.

– Простите, – подобострастно заулыбался школьник, вглядываясь в глаза заместителя директора, чтобы уловить в них хоть искорку надежды на прощение.

– Неужели?

– Да, честно, такого больше не повторится, —обреченно опустил он голову. – Мы пойдем к директору?

– Нет.

– Нет? – Расул с благодарностью посмотрел на учительницу.

– Но если не сдержишь своего обещания…

– Сдержу, Айша Худаевна, обязательно!

– Тогда можешь идти.

– Ой, спасибо! – радостно поблагодарил он и тут же пустился бегом по коридору.

– Идти! – громко напомнила ему вслед замдиректора.

Расул резко затормозил на пятках и, вытянувшись в струнку, зашагал по-солдатски. Две идущие навстречу девочки-старшеклассницы громко прыснули. А он им весело подмигнул и, поглядывая краешком глаза на строгую преподавательницу, вышел из коридора четким шагом кремлевского курсанта.

Семиклассник Мирзаев сдержал обещание: навсегда перестал пользоваться лестничными перилами, чтобы сократить расстояние между общеобразовательной и спортивной школами. Но если в первую плелся нехотя, настраивая себя на терпение и ожидание, то во вторую летел без оглядки.

Тренировки по вольной борьбе проводились в две смены – по утрам и вечерам. Дети, согласно возрастным и весовым категориям, занимались в двух группах. В одну из них два года назад и записался Расул Мирзаев.

– В шахматы играешь? – в первый же день резким тоном спросил его Раджаб Магомедович, однако лицо преподавателя не утратило присущего ему добродушия, а глаза – характерной веселости.

– Нет, – с апломбом ответил подросток, абсолютно не понимая, какой смысл таился в этом неуместном на первый взгляд вопросе. – А что?

– Бороться нужно так, как будто играешь в шахматы – думать на несколько ходов вперед, – поучительным, но не обидным тоном ответил наставник и легонько подтолкнул нового ученика к остальным подросткам.

Раджаб Тимураев хорошо знал, что говорил: много лет занимался боевым самбо и мечтал участвовать в первом российском турнире. Однако в силу обстоятельств решил посвятить себя преподавательской работе с детьми. Он умел организовать образовательный процесс, находил контакт с каждым из своих воспитанников, разнообразно и увлекательно проводил занятия, знал, какими методами добиться выполнения поставленных задач, и постоянно мотивировал всех занимающихся. А одновременно совершенствовал свое педагогическое и технико-тактическое мастерство тренера.

Первые недели обучения Расул не придавал особого внимания технико-тактическим приемам, которые носили больше игровой, нежели тренировочный характер. Он вспыхивал, как спичка, когда технически проигрывал напарнику: ему не хватало терпения, чтобы четко и последовательно выполнять приемы, рекомендуемые тренером во время занятий, а спонтанные методы, которыми Расул привык пользоваться в уличных рукопашных боях, мало чем могли здесь помочь. Тогда ему были еще невдомек тонкости профессиональной бойцовской психологии, поэтому часто злился на своего напарника, норовя съездить тому кулаком по лицу, и тем самым победить.

– Если ты ненавидишь, значит, тебя победили! – дернул его однажды за руку Раджаб Магомедович. – Ты не победишь, если только стремишься стать сильнее противника, – сделай его слабее себя! Победить сможет тот из вас, кто сумеет продержаться в бою хотя бы на полчаса дольше. Поэтому работай не одними руками-ногами, а включай мозги, и тогда ты начнешь побеждать!

Расул слушал, но смысла слов не воспринимал: все существо подростка пламенело от желания побеждать, и ему не верилось, что этого недостаточно без профессиональных навыков и глубокой психологической подготовки. Это продолжалось до тех пор, пока не проиграл свой первый бой на ежегодном районном соревновании по боевым единоборствам в Ясной Поляне. Противник победил, потому что не атаковал первым, а ухитрился воспользоваться рычагом локтя, отчего Расул оказался на лопатках. Вернулся домой обескураженный, подавленный и не сразу признался в своем поражении.

– Шалопай! – от дядиного подзатыльника Расул вконец потерял аппетит и бросил ложку на стол. – Если ты ленивый, то никогда не возьмешь верх, потому что победитель – не лентяй!

– А-а! – рассмеялся сидящий напротив Шамиль. – Ты лентяй!

– Не смейся над братом! – Патимат погрозила младшему сыну половником, который достала из казанка с фасолевым супом, затем взглянула на брата, осуждающе покачала головой, укоряя за несдержанность. Магомед как раз приехал навестить мать, сестру и племянников из Кизляра, где жил с семьей в собственном доме.

Она нежно коснулась подбородка старшего сына, подняла его голову и сказала, смотря ему прямо в увлажнившиеся глаза:

– Ты обязательно победишь. Верь, сын: когда-нибудь ты поймаешь удачу за хвост, и уже ни за что не отпустишь ее!

8.

С того дня Расул Мирзаев в корне пересмотрел свое отношение к занятиям спортивной борьбой. Теперь он прислушивался к каждой рекомендации своего тренера и старательно выполнял все положенные физические упражнения, тем самым воспитывая в себе нужные силовые и волевые качества. На тренировках выкладывался полностью, уставал так, что от бессилия еле волочил ноги – добраться домой и рухнуть в кровать.

Так продолжалось изо дня в день, из месяца в месяц. Юный боец ни на йоту не давал себе послабления: неустанно и настойчиво, шаг за шагом, с болью, пóтом и – что скрывать! – даже с кровью добивался своей цели; стремился овладеть техникой единоборства, до совершенства отточить приемы и встать в один ряд с лучшими и перспективными учениками Раджаба Тимураева. Расул участвовал в товарищеских встречах по самбо и вольной борьбе, проходивших в разных районах Дагестана.

Дядя Магомед тоже изменил свое отношение к племяннику: не хулил по пустякам, покупал одежду для занятий спортом – каску, куртку, пояс, перчатки, шорты – а иногда, тайком от Патимат, давал крупную купюру со словами: «У мужчины всегда должны быть деньги!».

В следующем, 1998 году, в селе Ясная Поляна состоялся очередной турнир по самбо. В нем принимали участие девятнадцать команд со всех районов республики. Соревновалось свыше полутора сотен юных спортсменов. Каждый из них отличался хорошей подготовкой и, конечно, предвкушал победу. Одно из призовых мест завоевал единоборец из Кизлярского района – Расул Мирзаев.

Правда, третье, потому что…

– …тебе не хватает терпения, – сказал ему после соревнования незнакомый парень с волевыми чертами лица и проникновенными, но при этом чрезвычайно добрыми глазами. – С тобой бы не сделали «промокашку», если бы ты набрался терпения и не пошел в атаку, а попытался, наоборот, спровоцировать противника напасть на тебя первым. Ты должен защищаться, а не нападать – вот «золотое» правило.

– Откуда ты знаешь! – огрызнулся юный боец. – Кто ты вообще такой?

– Сабир, – улыбнулся парень доброжелательно (а улыбался он крайне редко) и протянул ему руку…

Эта встреча положила начало многолетней дружбе. Сабир Магарамов уже отслужил в армии и работал в Кизляре тренером по дзюдо. В общении с ним Расул почерпнул уйму полезных навыков по улучшению техники единоборства; прислушивался к советам нового друга и зачастую в паре с ним отрабатывал те или иные приемы самозащиты, когда дзюдоист выступал в роли атакующего.

Сабир часто посещал друга на тренировках в сельской спортшколе, иногда вместе с ним выезжал на юношеские соревнования в другие районы. Он воочию наблюдал, как озорной и веселый в быту подросток на спортивных площадках превращался в настоящего бойца, наделенного не только крепкими мышцами и тигриной ловкостью, но и прекрасной интуицией, помогающей ему предвидеть атаки противника.

– Никогда не сомневайся в своей победе, потому что это – первый шаг к поражению, – сказал однажды Сабир. – Если ты заранее считаешь себя побежденным, значит, ты проиграл еще до борьбы. Нужно знать, как избежать поражения, а не победить. Тогда тебя никто не сможет одолеть!

Расул только кивал, взвешивая каждое слово, произнесенное дзюдоистом. Они не уставали от общения, и эта дружба, отмеченная безраздельным взаимным доверием, доставляла обоим неподдельную радость.

В самом деле, все почести мира не стоят одной истинной дружбы! Можно глубоко уважать человека, дорожить общением с ним, но одновременно уметь прощать и принимать его недостатки. Глупо считать, что близкие друзья дорожат взаимным расположением только потому, что оба они совершенны и беспорочны! Напротив, чаще случается так, что именно слабости связывают друзей прочнее, чем достоинства. Оба чувствовали, что дополняют друг друга. И ни один из них позже не смог вспомнить, когда начали обращаться друг к другу не по имени, а просто – «брат».

Как и прежде, Расул уделял первоочередное внимание тренировкам. Вольная борьба, как любил повторять Раджаб Магомедович, – это тандем силы и гибкости. В ней все взаимосвязано, и нет ничего лишнего, второстепенного. Равно как и в самой тренировке, где особое внимание нужно уделять проработке «моста», то есть такому положению, при котором боец касается ковра только руками, лбом, редко подбородком или пятками, а спину держит изогнутой дугой – мостом.

Для развития гибкости и ловкости разучивал целый комплекс акробатических упражнений: подъем со спины прогибом, хождение на руках, кувырки, рондат, колесо, фляк, стойку на руках. Одновременно тщательно отрабатывал технику самостраховки для предотвращения травм при падении вперед, назад и на бок. Легче всего ему давались упражнения, направленные на развитие дыхания и выносливости, например, бег на длинные дистанции (это упражнение он любил, когда еще жил и учился в школе-интернате). Силу развивал на снарядах – перекладине или брусьях, а также с помощью приседаний с отягощениями и отжиманий от пола.

Несколько месяцев отрабатывал на чучеле технические приемы, и лишь в середине 2002 года, когда учился в восьмом классе, тренер разрешил ему применять их в работе с партнером. В таких учебных схватках четырнадцатилетний Мирзаев оттачивал технику и развивал выносливость, и постепенно в нем крепла уверенность в себе и в своих будущих победах.

«Мне нельзя расслабляться ни в коем случае, а то снова превращусь в ту самую промокашку», – думал он в минуты унылой усталости. – А если я сдамся, если не начну побеждать, то навеки останусь в этой дыре и никогда не смогу вырваться отсюда. Разве об этом мечтает моя мама, разве этого хочу я? Конечно, нет. Я научусь побеждать и вырвусь отсюда!».

Его пребывание дома сделалось эпизодическим. Это особенно очевидно проявлялось весной, когда огород зарастал травой, а пропалывать угодья приходилось пожилой Айше, ведь охотников очищать сорняки днем с огнем не найти.

– Куда тебя опять понесло, только со школы вернулся! – кричала она с огорода убегающему внуку. – А кто мне помогать будет? Дел дома невпроворот, а он убегает!..

– Бабушка, я спешу! – тот уже выскочил за калитку и бежал по улице. – Очень-очень спешу!..

– А ну-ка вернись, кому говорю!

– Я люблю тебя, бабушка! – голос подростка тонул в его собственном заливистом смехе, постепенно затихая вдали.

Айша глубоко вздыхала, осознавая тщетность своих попыток вернуть внука, улыбалась и шептала:

– Я тоже тебя люблю, но кто поможет мне траву рвать?..

9.

– Интересно, а почему ты не собираешься в школу? – спросила Патимат сына.

– А первого урока, сказали, не будет, – счастливо улыбнулся пятнадцатилетний Расул Мирзаев.

– Правда? – усомнилась мать. – Кто сказал?

– Классная руководительница, – твердым голосом ответил паренек, – так, чтобы развеять все сомнения в достоверности его слов. – Еще вчера она сказала: «Все приходите ко второму уроку». Не веришь, спроси кого хочешь!

– Верю, – Патимат слегка смутилась своего недоверия, проявленного к сыну, и перевела разговор на другую тему:

– Сынок, в девятом классе трудные экзамены. Ты должен учиться, а не только думать о тренировках и соревнованиях. Старайся, пожалуйста, а то тебя не переведут в следующий, десятый класс, и придется поступать куда-нибудь в училище, а там уж точно некогда будет думать о спорте.

– А я стараюсь! – Расул отвел глаза, потому что понимал, что ответ прозвучал неубедительно и на самом деле он вовсе не старался учиться. Преподаватели относились к нему, школьному активисту и спортивной гордости села и района, терпеливо и не осуждали его за стремление оставаться «твердым троечником» по гуманитарным дисциплинам и «круглым отличником» по физкультуре.

В школу он шел не спеша, обходя широкие лужи, оставшиеся после зимней оттепели 2001 года. Уже у самого входа, за углом здания, услышал чьи-то прерывистые голоса. Остановился, прислушался. Какая-то девочка громко просила отпустить ее, потому что им больше не о чем говорить. По голосу он узнал свою одноклассницу, соседку по парте, которая носила ручные часики и тем самым позволяла ему видеть, когда закончится очередной урок. В ответ на ее просьбу прозвучал юношеский голос, в котором послышались агрессивные нотки.

Расул немедленно зашел за угол школы и действительно увидел там свою одноклассницу, прижатую спиной к стене, а рядом – высокого старшеклассника, который крепко держал ее за руку с часиками и что-то говорил насмешливым тоном.

Эта сцена произвела на Расула удручающее впечатление. Воспоминания, всплывшие из недр далекого детства, вмиг захлестнули его и напомнили вопиющий эпизод из семейной жизни: точно так же когда-то, давным-давно, его отец держал за руку маму и угрожающе изрыгал ей в лицо обидные слова! А потом мама плакала, и он, малыш, плакал вместе с ней…

– Отпусти ее, – низким голосом проговорил Расул, глядя исподлобья на старшеклассника: он презирал ребят, которые плохо относились к девочкам, а уж тем более если при этом они применяли силу.

Тот посмотрел на него с удивлением – мол, какое твое дело! Одноклассница воспользовалась ситуацией, вырвала руку.

– Чего тебе? – спросил у Расула парень. – У нас свои дела.

– Нет у меня с тобой никаких дел! – всхлипнула девочка. Платок развязался у нее на голове, из-под него выбилась прядь каштановых волос. – Я уже тебе сто раз говорила, что не хочу с тобой… – она осеклась, подумав, что незачем посвящать одноклассника в подробности своих отношений с напористым ухажером.

– Сильный, да? – усмехнулся Расул. Он знал, что этот парень тоже ходит в секцию вольной борьбы, но никогда не принимает участия в соревнованиях – то ли сам не хочет, то ли еще не удостоился такого доверия тренера. Поэтому тот не мог оказаться достойным соперником в отстаивании интересов обиженной девочки.

– Хочешь подраться? – насторожился парень и весь напрягся. Лицо его покрылось красными пятнами, губы сложились в тонкую издевательскую полоску. Ростом он был выше Расула почти на целую голову и, видимо, считал, что победа в схватке с девятиклассником ему гарантирована.

– Пожалуйста, не надо! – девочка вдруг сжалилась над своим обидчиком, посмотрела на одноклассника:

– Честно, это я во всем виновата, понимаешь?

– Не понимаю, – буркнул Расул, не сводя с парня напряженного взгляда.

– Это наши дела, прошу, не вмешивайся. Я все объясню потом, поговорим на переменке… завтра, хорошо? Идем, пожалуйста, идем, – она взяла того парня за руку и потянула за собой.

Расул нехотя повиновался, еще раз осуждающе посмотрев на старшеклассника: разве мог он знать в тот момент, что в будущем его одноклассница выйдет замуж за этого парня, они уедут в Ставрополь и заживут там счастливо! Конечно, он не мог позволить, чтобы в его присутствии обижали девочек, девушек, женщин (в таких ситуациях все время вспоминалась мать, несчастная в браке с его отцом), и сейчас Расулу очень хотелось проучить парня, чье поведение показалось ему в высшей степени недостойным мужчины. И только потому, что тот не стал подливать масла в огонь – не нагрубил, не оскорбил, а также из уважения к однокласснице, Расул заставил себя успокоиться.

– Все победы в первую очередь нужно начинать с победы над самим собой, – учили его тренер Раджаб Магомедович и друг Сабир. – Если хочешь побеждать всех, победи сначала самого себя, и это будет самая большая победа!

Да, он не так уж давно научился подавлять в себе ожесточение и контролировать ярость. Но все-таки научился, штудируя «правила защиты от самого себя», как говорил Сабир, на каждой тренировке и каждом соревновании! А ведь еще несколько лет назад, будучи совсем мальчишкой, надломленным, но не сломленным житейскими невзгодами, Расул был известен всей округе как задира и неисправимый драчун.

Только годы спустя, когда приобрел навыки рукопашного боя, почувствовал сам, что его все сложнее стало выводить из равновесия. Теперь ему вполне хватало слов, чтобы осадить наглеца, приструнить его. Но если ситуация складывалась критически, то и тогда он не начинал драку первым – таков закон бойца-спортсмена. Поводом могла послужить попытка противника ударить его или оскорбить, тогда он сам бил наглеца на опережение.

В школе мальчикам строго-настрого запрещалось носить головные уборы вне раздевалки. Однако среди ребят, учащихся в десятом и одиннадцатом классах, находились те, кто причислял себя к «золотой» молодежи и считал, что вправе разгуливать по школе в модных кепках или фуражках. Расула ужасно раздражало и обижало такое поведение отпрысков благополучных семей: ведь он добился в жизни большего, чем они, а кроме того, был одного с ними возраста, только учился классом младше! Тайком от матери он съездил в Кизляр и на сэкономленные дядины деньги купил себе кожаную кепку. И уже на следующий день вальяжно разгуливал по школе, демонстрируя всем свою обновку.

Как бы случайно остановился перед девочками-старшеклассницами, стараясь привлечь их внимание к себе, а особенно к кожаной кепке. Девочки уважали его, но в этот момент что-то насторожило их, и они, взглянув поверх парня, отошли в сторону.

Расул спиной почувствовал чье-то присутствие сзади, осторожно обернулся.

– О! – вскликнул он и умоляюще взглянул на заместителя директора по воспитательной работе.

– И? – в унисон спросила Айша Худаевна и вопросительно взглянула на его кепку.

– Извините, – он виновато улыбнулся, снял головной убор. – Обещаю: в школе больше не буду носить!

– Верю, – преподавательница математики медленно кивнула, – но проверю!..

На уроке английского языка Расул шепотом рассказывал товарищу по парте о новых приемах, которые отрабатывал на тренировках, и так увлекся, что от словесного описания перешел к активной жестикуляции. Этого, конечно, не могла не заметить учительница, а поскольку она одновременно являлась классным руководителем, то вынести такое не могла вдвойне.

– Мирзаев! – окликнула его Гулистан Магомедовна. – Выйди из класса, please, а завтра после уроков вернись сюда вместе со своей мамой!..

– Расул – хороший парень, – сказала она на другой день Патимат (они сидели вдвоем за партой в кабинете английского языка, а «хороший парень» в это время нетерпеливо топтался у входа в школу). – Он любит независимость, легко и непринужденно общается со своими одноклассниками, защищает слабых, особенно девочек (хотя я никогда не видела, чтобы он дрался, но другие дети рассказывают), выполняет все поручения. Словом, на него вполне можно положиться. Скажу вам, Патимат Курмагомедовна, больше: Расул – моя правая рука в классе и в школе. Но у него не хватает усидчивости, он совершенно невнимателен на уроках (все учителя мне жалуются), постоянно отвлекается на другие, интересные только ему темы, часто приходит с невыполненными домашними заданиями и не всегда помнит, какой параграф задавали. А ведь это уже девятый, выпускной класс, предстоят экзамены, и к ним нужно готовиться заранее. Лично мне, поверьте, совсем не хочется, чтобы Расул ушел из школы. А если он сам захочет, то сможет подтянуться в учебе. Конечно, он хороший спортсмен, у него, безусловно, большое будущее, но… нужно что-то делать, потому что в одиночку мне вряд ли удастся справиться с ним без вашей помощи и участия.

– Он подтянется, – вздохнула Патимат, – обязательно подтянется. И экзамены сдаст тоже. Мне очень важно, чтобы Расул окончил школу и получил образование. Я поговорю с ним и постараюсь сделать все, чтобы он перешел в десятый класс.

– Так будет правильно, – Гулистан Магомедовна коснулась пальцами руки собеседницы, желая тем самым поддержать ее эмоционально; учительница старалась вести диалог в русле доверительной беседы, понимая, что эта родительница глубоко переживает за своего сына и сейчас по-настоящему обеспокоена. – А я со своей стороны сделаю все, что от меня зависит, чтобы Расул продолжил обучение в нашей школе.

– Спасибо…

Патимат вышла из школы подавленная, с тяжелым сердцем, и не сразу увидела сына – он стоял поодаль, на дороге, за железной оградкой.

Несколько минут шли молча к дому и не смотрели друг на друга. Никто из них не решался начать говорить, догадываясь, что этот разговор обоим принесет только неприятности.

Наконец, Расул не выдержал многозначительного молчания матери и поинтересовался вполголоса:

– Ну, что говорила Гулистан Магомедовна?

– А ты как будто не знаешь, – глухим голосом ответила мать.

– Нет, не знаю! – коротко рассмеялся паренек, начиная верить, что все – слава Аллаху! – обошлось благополучно.

– Не знаешь? – вдруг повернулась к нему Патимат, и в глазах ее отразилась решимость. – Значит, говоришь, не знаешь, да? Так ты сейчас у меня все узнаешь! – с этими словами она нагнулась, подобрала с земли ивовый прут (приглядела его еще издалека) и двинулась на сына. – Я из тебя вундеркинда живо сделаю!

Расул настолько опешил, что не сразу сообразил, как отреагировать на ее слова и действия – шуткой или всерьез. И только когда лозина со свистом хлестнула его ниже спины, он окончательно уверовал, что мама настроена более чем серьезно. Виданое ли дело, чтобы его, шестнадцатилетнего взрослого парня, на которого уже с интересом поглядывали старшеклассницы, били прутиком, как шкодливого первоклашку!

– Мама! – отскочил он и спросил удивленно, постаравшись изобразить веселость, но при этом вложить в голос нотки упрека:

– Что ты делаешь?

– А ты меня еще спрашиваешь! – она разозлилась еще сильнее от неуместной веселости сына и его укоряющего тона. – Не понимаешь по-хорошему, что нужно учиться, поймешь у меня по-плохому! – и снова замахнулась на него прутом.

– Ой-ой-ой! – озираясь по сторонам, с невеселым смехом ринулся прочь Расул.

А Патимат спешила за ним, размахивая хворостиной, до самого дома.

Глава IV. Борьба борьбе – рознь?

10.

Капелька пота сорвалась с брови и угодила прямо в глаз.

Расул даже не моргнул, глядя в упор на соперника. Он знал, что стоит ему отвлечься хоть на секунду, противник этим непременно воспользуется и попытается провести основной захват.

Тот поощрительно хмыкнул, наверное, по достоинству оценив его сообразительность и подготовленность ко всяким случайностям.

Семнадцатилетний Расул Мирзаев не терял бдительности: они находились в одной весовой категории, но боец из Хасавюртовского района старше на целый год, уже окончил среднюю школу, следовательно, лучше подкован психологически, опытнее и знает больше способов обхитрить соперника. С такими парнями нужно держать ухо востро! Нет, не бояться, что с тобой все-таки сплутуют, и ты проиграешь, а до конца – в течение всего нескольких минут – оставаться готовым к любому повороту событий и стараться (хотя это практически невозможно) предвидеть все вероятные сценарии боя.

Турнир проходил в последнее воскресенье июля 2003 года в селе Сивух Хасавюртовского района Дагестана.

Стояла страшная жара.

Как обычно, эта схватка в борьбе спортивного самбо началась в стойке, и только в результате неудачно выполненного броска могла продолжиться на полу, в положении лежа. Редкий самбист нарочно прибегал к такому приему: он повергал противника на пол и проводил один из болевых приемов или удержание, чтобы закончить поединок в свою пользу. Об этом Расул знал из рассказов тренера Раджаба Магомедовича и несколько раз во время тренировок испытывал подобный прием, но в итоге пришел к выводу, что он ему неинтересен. Задача схватки и состояла в том, чтобы при помощи броска повергнуть противника на пол спиной или боком. Именно за это бойцу присуждалась чистая победа или победа по очкам. Для того чтобы провести такой прием, противники прежде передвигались по ковру, присматривались друг к другу и выбирали удобный момент для атаки или, напротив, для ее отражения. А потом переходили к различным захватам, чтобы вывести конкурента из равновесия, произвести бросок и победить.

Некоторые из знакомых Расулу ребят-самбистов, освоив какое-то количество приемов в стойке и в положении лежа, переставали работать над их развитием, а в боях компенсировали недостаток в технике силовыми приемами. Конечно, если они боролись с малоопытными противниками, можно было победить и при таких пробелах в технико-тактической подготовке. Но если им приходилось встречаться с опытными бойцами, выплывали наружу все изъяны – как в технике, так и в тактических приемах. Вот тогда-то ребята начинали жалеть о своих недоработках, потому что не могли добиться высоких результатов.

Весь предыдущий год Расул, учась в десятом классе (ему все-таки удалось подтянуться в учебе и сдать экзамены, но с начала нового учебного года, 2002-го, он снова вернулся в свою прежнюю «ипостась»), по настоянию тренера вплотную занимался спортивным самбо. Этот вид единоборства привлекал его на тот момент больше всего, а регулярное участие в соревнованиях укрепляло надежду на хорошую спортивную перспективу: он еще не занимал первых мест, но искренне верил, что когда-нибудь взойдет на самую высокую ступень пьедестала победителей.

Эта вера поселилась в его душе и жила там неотступно; она вдохновляла его и делала неутомимым, помогала не огорчаться после поражений, а наоборот – учиться на ошибках, исправлять и больше не допускать их; с этой верой он шел на тренировки и работал там на износ.

Под наблюдением тренера Расул отрабатывал все новые и новые приемы, слушал и выполнял рекомендации. Он пробовал начинать борьбу в разных стойках, выполнял подсечки или подножки, проводил захват, когда партнер находился в заведомо проигрышном положении. Тщательно шлифовал бросковую технику, грамотно выбирал дистанцию между собой и противником и всячески учился навязывать ему позицию, удобную для себя. Все броски – через бедро, спину, голову и плечи («мельница») – разучивались им постепенно, в два-три этапа, и всегда рядом находился Раджаб Тимураев, чтобы при необходимости указать Расулу на ошибку и исправить ее. В тренировочных боях юный самбист использовал не только свою собственную силу, сконцентрированную в крепких мышцах, но и силу соперника, чтобы произвести бросковый прием. Ему легко, без особого усилия, удавался передний переворот, поначалу чуть «прихрамывали» подсад голенью с броском через голову и боковая подсечка, но и с этими приемами Расул вскоре справился. Большое внимание на тренировках уделял он отработке защиты, в основном – приему, который позволял освободиться при захвате противником рукава, вращая при этом свою руку в сторону большого пальца партнера.

Расул Мирзаев прочно усвоил правило: мастерство бойца – это умение создавать условия, благоприятные для проведения бросков. Для этого нужно заставить противника хотя бы на мгновение потерять равновесие (именно на это и рассчитывал сейчас боец из Хасавюртовского района!), затем, когда на одной ноге он отклонится в сторону, чтобы центр тяжести тела соперника сошел с точки опоры, приложив максимум усилий, выполнить бросок в обратном направлении. В то же время сам атакующий оставался бы в выгодном для себя положении.

Все это Расул понял в считанные секунды, разгадав намерения своего соперника. Поэтому моментально сориентировался в ситуации и принял высокую стойку, наиболее удобную для того, чтобы вывести противника из равновесия и устоять самому при его последующих атаках.

Нужно только чуточку подождать, не торопиться. Любая спешка, хорошо усвоил Расул, могла оказать ему медвежью услугу. А он не хотел даже в мыслях допускать вероятность поражения. Победа – превыше всего!

Парень из Хасавюртовского района посерьезнел, весь сжался и первый перешел к нападению.

Есть!

Левой рукой Расул потянул его за рукав вниз и вперед, а правой толкнул в плечо назад. Против своей воли соперник развернулся плечами влево, отклонился назад, и вся тяжесть его тела перенеслась на пятки, из-за чего он потерял равновесие. Сильным захватом поворачивая его то в одну, то в другую сторону, Расул не позволил противнику сделать шаг назад в поиске опоры: спешно поставив правую ногу между ног противника, он с силой наклонился вперед и, надавливая руками, сбил того с ног.

При падении боец изловчился схватить Расула за голову, и оба одновременно рухнули на спину.

Ничья!

11.

– Зачем тебе еще бокс понадобился! – дядя Магомед пожал плечами, глядя на племянника непонимающим взглядом.

– Ну, понимаешь, бокс – это классно, там работаешь руками.

– А что, в самбо руками работать не нужно?

– Нужно, но я хочу научиться бить кулаками…

Магомед чуть не поперхнулся дымом сигареты.

– Что? – выдохнул он удивленно, кашляя так, что едва не выплюнул легкие. – Ты не умеешь бить кулаками? Ты! Ну, рассмешил, дорогой! – дядя хотел рассмеяться и, по всей видимости, смеяться как можно дольше, чтобы получилось внушительно, но новый приступ кашля скрутил его так, что он даже прослезился – то ли от кашля, то ли от слов племянника. Прежде, когда ему приходилось выслушивать от воспитателей, учителей, родной сестры жалобы на отсутствие у Расула стремления к учебе и на его чрезмерную тягу к дракам, Магомеду и в голову не приходило, что когда-нибудь его племянник признается в неспособности биться кулаками!

– Да ты не понял! – тоже рассмеялся Расул, догадавшись, почему его дядя внезапно утратил дар речи. – Бокс мне нужен, чтобы научиться бить кулаками, как настоящие боксеры-профессионалы, а не просто размахивать руками!

– Бокс! Какой бокс! Тебе школу нормально закончить надо. Сидишь, джигит, в одиннадцатом классе, а все о спорте только думаешь!

– Дядя Мага, и ты туда же! Наука не для меня. Я никогда не был отличником, и никогда им не стану. Я – спортсмен, и хочу им оставаться! Учеба! Мне через пару месяцев восемнадцать лет исполнится, сразу в армию загребут, а ты – школа! Мне боксом нужно заниматься, пока время еще есть, понимаешь?

– Понимаю, – Магомед сделал вид, что согласился с доводами племянника, которые, если честно, показались ему малоубедительными. Он внимательно посмотрел на племянника и спросил, подозрительно сощурившись:

– Скажи честно: тебе просто деньги нужны, и ты придумал, как меня на них развести, да? Будто хочешь пойти на бокс, а для этого тебе нужно заплатить за обучение, так?

От удивления у Расула округлились глаза: он не поверил своим ушам! Неужели дядя – один из самых близких и родных ему людей на всем белом свете – и вправду думает, что он приехал к нему в Кизляр за тем, чтобы обманом выпросить денег? Нет, ему на самом деле нужно записаться в секцию бокса! Не просто ради какой-то там временной забавы (ведь он уже не ребенок, а настоящий боец), а для того, чтобы подробнее изучить технику нанесения ударов кулаками.

До сих пор все, что он знал о боксе, – это то, что там можно кулаком отправить противника в нокаут. Но как это сделать грамотно, профессионально, чтобы применить данный прием в схватке по вольной борьбе (а в ней более жесткие правила, чем в спортивном самбо), он действительно не имел представления. Ему недостаточно просто уметь махать кулаками, разбивая чьи-то носы. Ему важно научиться различным боевым комбинациям в боксе и суметь совместить их с приемами самбо. Конечно, вольная борьба – опасный спорт, но одновременно зрелищный, увлекательный, и только настоящим мужчинам место в этом единоборстве, думал Расул.

Почему же дядя не поверил ему? Почему не поинтересовался сначала, зачем и для чего ему понадобился бокс, а сразу заподозрил в каком-то подвохе, в нечестности? Удивление Расула вмиг сменилось обидой. Он поджал губы и, не найдя слов для продолжения разговора, широким шагом направился к воротам.

– Э-эй, ты куда? – Магомед хорошо знал своего племянника, и такая реакция на его вопрос доказывала, что парень говорит правду. – Погоди, сколько же денег тебе нужно?

– Нисколько не нужно! – уже у ворот крикнул Расул. Он даже не обернулся, а просто скрылся из виду.

– Вот шайтаненок, а! – дядя укоризненно покачал головой. – Стой, говорю! – и тоже выскочил за ворота, но парня и след простыл: видно, подстегиваемый обидой, он пустился бегом, а бегал Расул с детства так, образно говоря, что ветру не угнаться. В школе до сих пор никто не сумел побить рекорд по бегу на длинные дистанции, установленный им еще в седьмом классе, – три километра за 9 минут 45 секунд!

Магомед Кадиев раздраженно стукнул кулаком о ладонь: зачем он задал этот вопрос? Хотел продемонстрировать некую проницательность или в очередной раз испытать племянника на уязвимость к несправедливым упрекам? Ведь знал наверняка, что парень с детства болезненно реагирует на незаслуженные упреки или всякого рода несправедливость. Особенно по отношению к себе. Да, не подарком рос для всех, доставил в свое время уйму неприятностей и ему, дяде, и своей матери, но никогда и ни с кем не кривил душой, всегда, в любой ситуации, оставался честным, иногда даже в ущерб самому себе.

Вот и сейчас: стоило чуть-чуть задеть его самолюбие, он вспыхнул, как спичка, и ушел, даже убежал – нарочно оставил дядю один на один с собственным мнением, которое его, Расула, оскорбило.

«Ну, перегнул слегка палку, – подумал Магомед, вошел в дом, достал из укромного места деньги и вернулся во двор, в машину. – Ну так что из того теперь – сразу бежать, куда глаза глядят, что ли?»

Магомед вздохнул: можно бы и поуважительнее к родному-то дядьке отнестись. Ведь в его строгости к племяннику, а порой в неуместной предвзятости, в сущности, не было ничего плохого. Наоборот, он хотел, чтобы Расул научился разбираться в своих чувствах, контролировать их. Правда, не всегда его, Магомеда, методы оказывались правильными.

Ему вспомнилось, как однажды, зимой 2004 года, учась во втором классе школы-интерната, восьмилетний Расул повздорил с мальчишкой-одноклассником, а тот в отместку обвинил его в воровстве, спрятав свою новую зимнюю шапку в школьный шкаф. Мальчишка знал, что Расул из бедной семьи, в которой покупка новой одежды – непозволительное расточительство, поэтому надеялся, что его обвинение будет выглядеть достоверным, и план удастся. Не постеснялся даже всплакнуть для большей правдоподобности и этим вынес окончательный вердикт своему обидчику.

Маленький мститель не обманулся в своих ожиданиях: все поверили, даже учителя. Несмотря на отчаянные заверения Расула, что он никогда и в глаза не видел этой шапки, в школу вызвали Магомеда и попросили помочь разобраться в нелицеприятной ситуации. Дядя пообещал, что все выяснит, и забрал племянника домой. Допрос с пристрастием продолжался несколько часов, но Расул так ни в чем и не признался. Выбившись из сил и окончательно подавленный, Магомед пообещал, что никогда больше не заберет Расула из интерната и не позволит это сделать его матери, потому что им стыдно за него, воришку. Вечером он привез племянника в гимназию, и воспитательница с радостью объявила, что Расул ни в чем не виноват, шапка нашлась, а обнаружила ее девочка из его класса. Она видела, как мальчишка-обвинитель прятал будущую «пропажу» в шкаф, но боялась во всем признаться, опасаясь мести мальчишки. Когда же ситуация зашла слишком далеко, чувство справедливости пересилило в ней страх, и она во всем призналась своей классной руководительнице…