Мемуары Николаса Гарго, капитана Его Величества

Жизнь и приключения Николаса Гарго, морского капитана на жалованье у Его Величества, написанные, чтобы служить источником сведений на процессе, который он возбудил, когда был жив, против графа дю Доньон, и который его старший брат Жан, тоже морской капитан, теперь продолжает, чтобы получить компенсацию за несправедливость, насилия и злоупотребления.

Николас Гарго1 был сыном торговца по имени Илэр Гарго из Ля-Рошели: он появился на свет в 1619-м году. Природная склонность к военному делу побудила его поступить на службу в возрасте тринадцати лет. Он участвовал в качестве волонтёра во многих красивых оказиях, особенно в большом сражении, которое имело место в 1636-м году, когда сорок семь испанских галер на Средиземном море атаковали остров Святой Маргариты.

В следующем году он получил должность комиссара по охране складов в Акадии2, ещё через год стал лейтенантом в том же краю. После возвращения во Францию ему была поручена охрана берегов Бретани на фрегате с двадцатью пушками. В 1645 маршал де ля Мельере почтил его должностью комиссара артиллерии, в этой должности Гарго служил при осаде де ля Мот в Лотарингии под командованием сьёра Магалоти: он прибыл, чтобы установить авангардную батарею, и получил большую мушкетную пулю в правое колено. Его пришлось отнести в Ля-Рошель, где он оставался около двух лет, прикованный к постели, и смог выздороветь только после ампутации ноги, которую заменил деревянным протезом (за что получил прозвище Жамб-де-буа3 – прим.перев.).

Тем временем Николас написал своему брату, который в это время находился у берегов Африки, чтобы он привёз оттуда несколько хороших лошадей или других местных животных с целью презентовать их королеве-регенту4, чтобы получить какую-нибудь компенсацию за свою рану. Брат не замедлил выполнить его пожелание и привёз в Ля-Рошель двух молодых верблюдов, самца и самку, которые оказались самыми большими и красивыми, которых только можно было себе представить. Они попались на глаза сьёру графу дю Доньон5, и он прислал к Гарго своего слугу, который спросил, за сколько тот может их продать. Гарго, которые ещё не вставал с постели, со всей возможной вежливостью ответил, что если бы мог ими распоряжаться, то они были бы к услугам монсеньёра, но этих животных невозможно ни продать, ни отдать, поскольку они предназначены для более высокопоставленного лица. Граф не удовлетворился этим ответом, но отправил сьёра де Миран, судью Адмиралтейства Ля-Рошели, которого Гарго знал как очень умного человека, с той же самой просьбой, на которую он получил тот же ответ. Но Миран дал Николасу понять, что ему ничто не поможет, потому что господин граф абсолютно желает получить этих верблюдов, так что он вынужден был их ему передать. Когда же верблюды оказались у графа, он уже не говорил ни о плате за них, ни даже о компенсации доставки, корма и услуг конюха, который за ними ухаживал.

Он так же поступил с двумя прекрасными тигровыми шкурами, которые младший Гарго передал скорняку для выделки. Скорняк жил на улице Сан-Йон недалеко от ратуши, где располагался граф. Дю Доньон увидел их выставленными в лавке, его взяла зависть, и поскольку его руки тянулись к тому, что видели его глаза, он приказал передать Гарго, что желает получить эти шкуры. Скорняк знал его слишком хорошо и не посмел требоовать денег, а граф ещё и обязал братьев заплатить за выделку этих шкур.

В начале 1647 года Николас Гарго был в состоянии сесть на лошадь и поехать к маршалу де ля Мельере, который в тот момент находился в замке Нанта, и сначала прибыл к графу дю Доньон, чтобы взять у него отпуск. Граф был в неважных отношениях с Двором и в не слишком хороших с маршалом, несмотря на это, он передал через Гарго большой пакет писем для передачи маршалу в собственные руки. Гарго выполнил поручение очень хорошо, маршал принял интересы графа близко к сердцу и действительно написал ко Двору, так что сьёр Сен Ту, который исполнял должность генерал-лейтенанта артиллерии и жил в Малом Арсенале, добился у короля отпуска, чтобы пригласить графа ко двору. Он с ним весьма хорошо наладил отношения и потом вернулся в свои владения.

В том же году Гарго командовал кораблём в составе эскадры, которую король отправил к Неаполю. Он заслужил своей службой такую репутацию, что королева-регентша дала ему должность капитана на жалованье в составе королевского флота, а спустя два года – пенсию в две тысячи ливров.

В 1649 году, после гражданской войны в Париже, где он так хорошо служил королю, королева поручила ему по приказу короля взять в Бресте корабль «Леопард», чтобы воевать с врагами государства, пиратами и другими бесчестными людьми. В то время королева исполняла должность Генерального суперинтенданта навигации и коммерции Франции. Треть взятой добычи предназначалась королю, потому что корабль был его собственностью, две другие трети – Гарго, и прежде всего одна десятая от всего взятого приза – королеве, эта часть должна быть выделена из добычи прежде всего, по причине её супер-интендантства. Было добавлено, что если корабль понадобится Его Величеству в ближайшем августе, чтобы присоединиться к флоту, Гарго должен будет вернуться по первому приказу, получив жалованье и провиант ему самому и его экипажу, потому что все они находились на королевской службе. Что касается ремонта корабля, о нём надо будет доложить сьёру Риго, генеральному морскому комиссару Бреста, или первому комиссару, чтобы Гарго компенсировал свои расходы; или же из первых денег, которые предназначены для короля из тех призов, которые будут взяты. Если призов не будет вовсе, то из того фонда, которому прикажет Его Величество.

Так, имея поручение и инструкции, которые ему передал генеральный секретарь флота сьёр де Луан, Жамб-де-буа поехал в Ля-Рошель и попросил позволения графа дю Доньон набрать солдат и матросов, в соответствии с поручением. Граф с лёгкостью ему это позволил, потому что рассчитывал извлечь выгоду из этого предприятия, и намекнул, что имеет ему кое-что сказать, когда он со своим кораблём будет в Ля-Рошели.

Гарго приехал в Брест и потратился на ремонт корабля, что обошлось ему в 10085 ливров, этой суммой он открыл счёт расходов за поручительством генерального комиссара Бреста сьёра Риго и Н.лё Руа, комиссара того же порта.

Когда он привёл корабль в Ля-Рошель, прежде всего приветствовал графа дю Доньон, как губернатора и вице-адмирала Франции. Граф увидел, что тот очутился в его сетях, не скрывал больше своих намерений и прежде всего сказал, что хочет иметь третью часть интереса в его вооружении. Гарго был этим удивлён и ответил, что это невозможно, потому что он связан словом, данным маршалу де ля Мельере, который был его покровителем; должен завтра сесть на коня и скакать к нему в Нант. Граф дю Доньон не удовлетворился этим правдивым объяснением, ответил, что тот его не понимает и снова решительно повторил, что хочет получать треть. И сверх того дал ему чек на пять тысяч ливров на имя сьёра Деляфон, кассира господ банкиров Бибо & Барде в Ля-Рошели, в ожидании, сказал он, что даст ему другие суммы при первой возможности. Это происходило в Пильбуро, городке на небольшом расстоянии от Ля-Рошели, где у графа был дом.

Жамб-де-буа около двух месяцев оставался в Ля-Рошели, чтобы загрузить провиант и устроить дела. Вооружение обошлось ему в 24315 ливров. Когда он был готов, то отправился на своём баркалоне вместе с братом на берег, чтобы найти графа дю Доньон, рассчитывая получить от него причитающуюся треть в размере 3105 ливров, но граф не захотел ни в какой манере слышать о расходах. Гарго сказал, что должен эту сумму торговцам Ля-Рошели и хочет вернуть им её до отплытия, но не получил никакого другого ответа, кроме того, что если его плавание будет удачным, он отдаст эти деньги по возвращении. Но нужно заключить контракт на поставку вооружений до отплытия, и сам он оценивает эту сумму в 15000 ливров, хотя на самом деле они достигали более 24000, как уже говорилось. Это было очень несправедливо, но что Гарго мог сделать, находясь в доме человека, чьи желания были абсолютными в таком месте, как Бруаж, и перед отправкой в большое путешествие, дальнейшая задержка или срыв которого привели бы к его полному разорению? Граф пригрозил поместить на его корабль другого капитана, если он не подпишет то, что он ему предлагает, и Гарго вынужден был подписать запрос на 15000 ливров. Всё, чего он смог добиться, это вставить в текст слово «примерно», чтобы уточнить подсчёты после возвращения, потому что граф не желал ничего слышать о расходах на вооружение. Эта запись была заверена Лорти, королевским нотариусом в Бруаже, пятого августа 1649 года, и подписана графом Доньон, Николасом Гарго и его братом Жаном. Этот последний также участвовал в расходах на вооружение корабля в размере одной трети.

В воскресенье, восьмого августа 1649 года, Николас Гарго поднял на «Леопарде» паруса, его брат тоже находился на борту. Они прошли перед фортом Пре и миновали Оллон, куда Николас отправил баркалон под командованием своего лейтенанта и своего секретаря, чтобы купить сено для овец. Вокруг находились две или три бретонские барки, которые попросили сопроводить их до Бель-Иля, по причине опасностей встречи с бискайскими корсарами. Баркалон вернулся к полудню, Гарго снова вышел в море и направился к Иль-Дьё при слабом ветре, на корме был поднят его белый вымпел, как и на баркалоне. Возле острова он заметил прямо по курсу неуправляемый корабль с убранными парусами и ещё один корабль, который убегал. Он отправил следом свой баркалон с приказом его привести, не зная, какой он нации, сделал поворот галфвинд и лёг в дрейф, и бретонские барки, которые за ним следовали, сделали так же. Он оставался в этом положении четыре часа до ночи, дожидаясь возвращения своего баркалона, но видя, что он не возвращается, а приближается ночь и усиливается ветер, так что покинутый корабль рискует потеряться, Гарго отправил шлюпку со своим офицером, секретарём и одним или двумя хозяевами бретонских барок на борт этого корабля, чтобы его захватить и помешать ему погибнуть. Он не нашёл там никаких товаров, а под его левым бортом была песчаная отмель.

Баркалон вернулся только на следующий день. Лейтенант, который им командовал, отрапортовал, что ему не удалось настигнуть корабль, который спасся, подойдя к берегу. Жамб-де-буа продолжил свой путь к острову Бель-Иль вместе с покинутым судном и барками, которые его сопровождали. Приблизившись на один льё к крепости, он встретил другое маленькое бретонское судно и спросил, откуда оно идёт. Капитан ответил, что из Испании, и этот ответ заставил Гарго приказать ему бросить якорь рядом с ним перед замком Бель-Иль. После этого он отправил к нему на борт своего лейтенанта, которого звали Лабреда, с приказом ничего не брать, только узнать точно, куда и откуда он идёт и какой у него груз. Лабреда узнал, что сам корабль из Нанта, сейчас идёт из испанского города Сан-Себастьян, нагруженный шерстью, испанским сукном и железом. Затем он прошёл везде и нашёл переодетого человека, про которого ему сказали, что он моряк-баск, но когда он заговорил с ним по-баскски, оказалось что это испанец, причём по свежему цвету лица и белым рукам было понятно, что он относится к более высокому статусу, чем простой моряк. Лейтенант арестовал его и отправил вместе с хозяином судна на борт к Гарго. Товары и корабль принадлежали этому испанскому торговцу, Гарго их конфисковал как контрабанду, следуя приказу морского министра о запрете торговли во французских водах вражеским судам.

Несколько дней спустя Гарго вернулся к острову Ре, привёл два своих приза и отправил их под командой лейтенанта в Бруаж с приказом вручить их господину барону, судье Адмиралтейства этого места. Он написал графу дю Доньон и этому судье правду обо всём и велел лейтенанту возвращаться как можно быстрее, найти его на рейде Иль-Дьё вместе с людьми на баркалоне, который он ему даёт, чтобы вернуться. На самом деле он вернулся спустя семь или восемь дней, и капитан Гарго приказал сразу поднимать паруса, чтобы идти к Сан-Себастьяну в Испании. По пути ночью он встретил маленькое бретонское судно, капитан которого поднялся к Гарго на борт и сообщил, что идёт из Бильбао в Испанию, нагружен сталью, железом, другими товарами, и что у него на борту есть испанский торговец. В этот день он не захотел ему сказать ничего, кроме этого, но назавтра удалось открыть всю правду: среди бочонков со сталью было серебро, принадлежащее этому торговцу. Гарго принялся искать и нашёл семнадцать сотен штук по пятьдесят восемь солей, велел перенести их к себе на борт, и писец всё это записал. Потом он отправил барку в Бруаж с тремя своими людьми и написал графу и барону, что серебро оставил у себя на борту, чтобы не подвергать его риску на маленьком судне, а также чтобы пользоваться им, если понадобится чинить рангоут или в другом подобном случае, и даст отчёт в своих расходах.

Он продолжил путь к берегам Испании и захватил судно «Пти Сан-Марк», построенное в Оллон, с испанским экипажем, под командой капитана по имени дом Жозеф Долме. Судно было нагружено испанским вином, маслом и оливками настолько, что сидело очень низко в воде. Гарго увёл его с собой вместе с испанской командой. В Лиссабоне он продал вино и другие грузы, чтобы на вырученные средства восстановить своё судно, и это было подтверждено сертификатом французского консула. Потом он отправил приз в Ля-Рошель вместе с четырнадцатью или пятнадцатью своими людьми, а также двух испанцев из числа захваченных на этом судне. Что касается других, он обеспечил их паспортами Португалии, чтобы они могли отправиться домой.

В Лиссабоне он поднял паруса вместе с фрегатом из Ля-Рошели, который шёл торговать в порт Сале в Африке, и Гарго пообещал сопровождать его до мыса Сан-Винсент. По дороге он встретил судно из Гамбурга, которое шло в Малагу, и пропустил, не найдя контрабандных товаров.

Проходя мимо Кадиса, он встретил голландский корабль, похожий на фрегат, который убежал от него. В ближайшие несколько дней Гарго захватил ещё один корабль и обнаружил в его трюмах вино, изюм и фиги в бочонке. Нашёл также некоторое количество серебра в слитках и монетах, трёх испанцев и три разрешения на выход судна из порта: из Голландии в Гавр-де-Грас, из Гавра-де-Грас в Кадис, чтобы идти в Лиссабон, и ещё одно – по поручению королевы-регента матери короля, чтобы вести войну на суше и на море с подданными короля Испании и другими врагами государства. Это разнообразие в поручениях заставило Гарго арестовать корабль, потому что все сведения о товарах и о серебре в бочонках, слитках и чушках, были на счету торговцев Севильи, Сен Лукара, Санта-Марии, Кадиса и Андалусии, а на корме корабля было название «Нуэстра сеньора дель Росарио». Приз был очень хорош, Гарго решил увести его во Францию, но сначала приказал перенести всё серебро к себе на борт, и его секретарь по имени Вердуа составил полный список. Там было десять тысяч марок серебром в слитках.

Однажды, находясь на траверсе мыса Финистер, Жамб-де-буа встретил шесть кораблей, за которыми следовал всю ночь и утром оказался среди них. После того, как он заставил их спустить флаг на главной мачте, узнал среди них корабль, который удрал от него около мелей Кадиса. Гарго приблизился, чтобы лучше его рассмотреть, и увидел, что с него выбрасывают в воду какие-то бумаги из окон, и заметил там нескольких испанцев. Это вынудило его отправить туда своего лейтенанта, чтобы привести капитана на свой корабль, что он и сделал. На борту действительно оказались испанцы, и поскольку, как выяснилось, корабль шёл из Кадиса и плавал на испанский счёт, Гарго принял решение его арестовать.

С этими двумя призами он пришёл на рейд Ля-Рошели, там встретил военный королевский флот перед фортом де ля Пре и занял место со своими двумя призами в кильватере адмиральского корабля, приветствовав его пятью выстрелами из пушки, а потом бросил якорь на рейде Шедебе. Когда он высадился на берег, то узнал, что встреченным им флотом командовал граф дю Доньон, его партнёр по вооружению, которого он на следующий день отправился приветствовать на адмиральский корабль. Граф сказал ему, что он должен следовать за ним к реке Бордо, чтобы воевать с жителями Бордо. Прежде всего Гарго засвидетельствовал свою готовность служить королю и попросил графа заплатить, как он платил другим капитанам, следуя приказам Его Величества. Граф обещал его удовлетворить, но не желал ничего слышать о наличных деньгах и не позволил ему взять плату из средств, которые находились на борту «Леопарда», напротив – граф рассчитывал забрать всю добычу себе, не делясь с капитаном, и приказал отправить всё в Бруаж. Затем он дал ему три дня, чтобы набрать пресной воды, которая у Гарго полностью закончилась, и чтобы купить порох, на который он потратил две тысячи из своих собственных денег. Жамб-де-буа направил призы в Бруаж и поручил их сопровождение своему брату, но из двадцати тысяч марок тот нашёл в трюмах только примерно от девятнадцати до двадцати марок, остальное исчезло, поскольку эти деньги прошли через руки более чем сорока человек. Николас Гарго удержал у себя только несколько сундуков, принадлежащих испанскому офицеру, что также соответствовало распоряжениям графа, которые он дал присутствии судьи Адмиралтейства Бруажа, в саду, находящемся в одном льё от берега моря, называемого Репенти, перед фортом де ля Пре. В этих сундуках находилась серебряная посуда, жемчуг, изумруды, безоаровые камни и золотые цепи. Всё это стоило примерно от двенадцати до тринадцати тысяч экю.

Три или четыре дня спустя Гарго поднялся на борт адмиральского корабля, чтобы присутствовать на военном совете, и передал графу один безоаровый камень весом примерно семнадцать унций – самый большой из тех, что были в его добыче. Граф в ответ сообщил новость о продаже покинутого корабля, который Гарго к нему отправил, что выручил за него тысячу экю, две тысячи ливров из этой суммы возвращает Гарго, как его долю, и обязуется выплатить их после его возвращения от реки Бордо. Но последующие события показали, что это были только слова. Он также добавил, что имеет кое-что сообщить по поводу захваченных им небольших бретонских судов и двух испанцев, которые на них находились, которые до сих пор содержались в тюрьме в Бруаже и которых граф решил выпустить только за выкуп в тысячу экю.

Гарго поверил графу и выпустил из своих рук не только все трофеи, но и средства для закупки оружия и провианта, а также жалованья экипажу и себе самому. Это были крупные суммы, потому что на борту «Леопарда» находилось двести пятьдесят человек, и плюс к этому граф поместил на корабль два отряда собственных солдат, которыми командовали капитаны Бушерон и Сент-Этьен со своими лейтенантами, знаменосцами и другими, которых Гарго кормил за собственный счёт. Ещё на борту было более сорока пленников, взятых в Борделуа, в их числе три капитана, которые питались за его столом. Таким же образом он поддерживал жизнедеятельность маленького судна, называемого «Траверсье», где было восемь или десять человек. Наконец Гарго дал знать графу, что не хочет терять свои сбережения на королевской службе и ради выполнения приказов.

Король дал мир людям Гиени и городу Бордо через посредство маршала дю Плесси Прален, который в то время находился в Блэ, а граф удалился в Бруаж. К нему явились некие торговцы из Руана и Сен-Мало, они прибыли с постановлением, которого добились от Совета в ответ на свой запрос о передаче им всех товаров, которые находились на призах, взятых Гарго на море. Это было ясно и просто в отношении товаров, принадлежащих французам, но что касается испанских, они были под судебными инстанциями и нужно было по ним ожидать других распоряжений.

Когда граф увидел это постановление, то сначала начал над ним насмехаться: он сказал что не вынесет, если такая несправедливость произойдёт с капитаном, который все свои дни проводил на королевской службе и проливал свою кровь ради короля; который потратил большие собственные средства, чтобы вооружиться на пользу короля и по поручению королевы-регента. Что касается его осуждения, не дав ему возможность высказаться, отъёма справедливой компенсации за его труд, нарушения приказов морского министерства для удовлетворения врагов государства. Что капитан сразу же по возвращении из Бордо вынужден будет ехать в Париж восстанавливать справедливость, потому что последствия этого постановления отнимут смелость у других арматоров и дадут испанцам господство над морем.

Эта речь была полна справедливости, какими бы ни были истинные намерения графа. Она сильно удивила торговцев, которые знали, что если Гарго поедет в Париж, то легко может добиться отмены этого постановления. Тогда они пошли другим путём и принялись говорить об удовлетворении графа. Для этого они воспользовались вмешательством Пьера Говэн и Ожэ Дюшанэ, торговцев из Ля-Рошели, которые находились в коммерческих отношениях с бароном, судьёй адмиралтейства Бруажа. Этот судья договорился, что торговцы передадут графу пятьдесят тысяч ливров, десять тысяч ему самому и некоторые другие суммы для Поластрона, майора Бруажа, и других офицеров, от которых зависело исполнение постановления о снятии ареста с товаров и которые могли помешать Гарго действовать через формы правосудия.

Заключив мир с бордосцами, Гарго оставался на реке Бордо в большой нужде и попросил шевалье де ля Ланд, который там командовал, как старший капитан в отсутствие графа, отпустить его с кораблём к Ля-Рошели, куда его призывали дела. Несмотря на то, что его просьба была абсолютно справедлива, он с трудом добился этого разрешения, потому что граф дал секретный приказ его не отпускать. Проходя Блэ, Гарго высадился, чтобы приветствовать маршала дю Плесси Прален, который рассказал ему кое-что об этом деле и сообщил, что рассчитывает увидеть его при дворе раньше шести недель, чтобы жаловаться на графа дю Доньон.

Как только Жамб-де-буа прибыл в Ля-Рошель, то направился со своими бумагами в Ратушу, обычное место пребывания графа, чтобы посчитать с морским комиссаром Трубером военные расходы, и отдал ему все бумаги, которых с тех пор не видел. Граф узнал о его прибытии и послал за ним и его братом, пригласил их обоих в свою комнату и туда же позвал торговцев из Руана и Сен-Мало. Эти торговцы официально попросили у него отдать им два корабля, следуя постановлению Совета, которое ещё не было подписано двумя братьями. Это было сделано, и граф тотчас распорядился о передаче кораблей торговцам, не обращая никакого внимания на противодействие Николаса Гарго, который не преминул указать, что все основания для этого постановления являются ложными, дал понять опасные последствия, которые такой поступок повлечёт для королевской службы, и настаивал на том, что граф должен был, по крайней мере, сначала дать ему пятнадцать дней на поездку в Париж, чтобы рассказать королеве и кардиналу об этой несправедливости. Всё было напрасно, граф не желал с ним соглашаться, все его доводы и просьбы он даже не рассматривал за цену в пятьдесят тысяч франков, которыми его поманили торговцы, в ущерб справедливости и своему партнёру.

Всё это происходило в комнате графа, в присутствии сьёра Миран, судьи адмиралтейства Ля-Рошели, барона, торговцев Руана и Сен-Мало, дворянина господина кардинала по имени Шам-Реньо, который внезапно умер через несколько дней, не без подозрения в отравлении.

Когда все эти люди вышли из комнаты, в ней остались только Миран, барон и братья Гарго, граф, который до этого момента казался хладнокровным, начал приходить в ярость, богохульствуя в ужасной манере, заявил Николасу Гарго, что он его обманул, и безоаровый камень оказался подделкой. Гарго прекрасно понял по этой выходке, что граф хочет заполучить всю прибыль для себя и потому вызвал его на ссору. Тогда он раскаялся, хотя слишком поздно, что стал партнёром льва, и ещё больше – что сам пришёл к нему в когти, чтобы потерять остатки своей удачи. Всё же Гарго ответил максимально вежливо, что ничего не понимает в безоаровых камнях и отдал графу больший из найденных в сундуках испанцев, думая, что он наиболее ценный, и хранит другой, чтобы передать его королеве-регентше, чьей доброте он обязан своим благополучием. Граф ему ответил свысока, что королева не может лучше заботиться о его благополучии, чем он сам, да и как посмел дворянин проводить параллель между собой и матерью своего короля, регентшей королевства?

Гарго терпеливо воспринял несправедливость, которую граф нанёс его интересам, и его дурное обращение, но не мог вытерпеть нечестивое сравнение, которое задевало её величество королеву. Он ему ответил искренне: «Месье, я был бы самым неблагодарным из всех людей, если бы не благодарил всеми силами милости, полученные от королевы, которая дала мне пенсию в две тысячи ливров, чтобы утешить меня за рану, искалечившую меня во время осады Мотт; она дала мне морскую службу, очень выгодные поручения, чтобы составить мою удачу, относительно которой, месье, я вижу, что вы не имеете намерений оспаривать?» «Ах так, – сказал граф, – раз вы делаете вид, что я не делал вам добра и причинил много зла, то я объявляю, что вы не выйдете отсюда, вы и ваш брат, пока не дадите мне отчёт обо всём, что вы делали в море.» «Очень охотно, – ответил Гарго, – я передал мои бумаги в руки вашего секретаря Трубера, который объяснит, что я ничего вам не должен, зато вы мне много должны за вооружение и за мои расходы на реке Бордо, причём эта последняя статья достигает двух тысяч ливров.» «Это не то, что я хотел сказать! Поверьте, что вы не выйдете отсюда так же легко, как вошли сюда.»

После этих слов он вышел в гневе, оставив только своего священника, который отвёл братьев в свою комнату. Им подали обед только в два или три часа после полудня. Барон, судья Адмиралтейства, обедал с ними. За обедом он сообщил, что Гарго был очень неправ, рассердив графа, который мог их разорить, и что нужно искать какой-то компромисс. Николас Гарго ему ответил, что не желает ничего лучше, чем быть с графом в хороших отношениях, но тот даёт им такую же возможность, как в басне Эзопа волк по отношению к овце, который собирался её съесть и потому навязал ссору. В заключение барон ему сказал, что припоминает, будто Гарго взял себе что-то из сундуков испанского офицера, в которых было двенадцать или четырнадцать тысяч экю, а должен был полностью передать в руки графа, и он из них для него сохранил бы половину. «Дело в том, – ответил Гарго, – что если бы господин граф приказал принести их в его дом, не устраивая мне немецкую ссору, я бы это сделал совершенно добровольно при свете дня: поскольку я не растратил и не расхитил этих денег, и я хочу, чтобы все мои действия были ясными и чистыми.»

Прошло три или четыре дня с тех пор, как братья стали пленниками в комнате капитана его гвардии, которого звали Бельман. Их не отпускали ни на корабль, ни даже в Ля-Рошель, где они теперь находились. Они предлагали принести сундуки, только бы это происходило среди бела дня, но граф не хотел, чтобы были свидетели его несправедливости, и хотел сделать это ночью. И поскольку они не могли решиться и согласиться на это, он удвоил давление и угрозы, и дал им понять, что разоружит их корабль и разорит их самих, и что убьёт их и сожжёт на медленном огне. Наконец стало ясно, что всё сопротивление было бесполезно, нужно было уступить насилию, каким бы грубым и несправедливым оно ни было. Так, капитан и лейтенант гвардии графа, человек по имени Сен-Тома, так же как его слуга (он теперь находится в Гавр-де-Грас), судья барон, все с огнестрельным оружием, выпустили Николаса Гарго через заднюю дверь, которую открывали очень редко, отвели его к нему и забрали два сундука, потом его возвратили в жилище графа через ту же дверь. Граф отпустил Жана Гарго спать к себе после трёх дней заключения при условии, что он завтра принесёт деньги, что было сделано ночью в чемоданах, которые несли швейцарцы.

В следующий понедельник в Ля-Рошель пришла новость, что господа принцы де Конде, Конти, Лонгвиль были арестованы по приказу короля. В полночь граф отправил пажа туда, где удерживали капитана Гарго, чтобы привести в его комнату. Когда Гарго оказался перед ним, граф изменил тон и говорил с ним, как с человеком, которого хочет привлечь на свою сторону, засвидетельствовал, что был огорчён, поверив во многие вещи, которые ему говорили о Николасе, но узнав правду, хочет немедленно его освободить и сообщает, что они разделят добычу пополам: жемчуг, серебро, золотые цепи; и что он ему заплатит свои долги. Но как только Жамб-де-буа выйдет в море, он должен во всём соблюдать интересы графа и вместо одного корабля приводить два. Гарго поблагодарил его за добрую волю, но сказал ему, что сможет выйти в море только после визита ко двору, чтобы там пожаловаться на несправедливое постановление, которым захваченные им в море товары передали торговцам. В остальном он связывает свой долг с интересами графа, потому что считает их неразделимыми от интересов короля. Его намерением было ехать наутро в Бруаж и воспрепятствовать выдаче отправленных денег, но поскольку граф не соглашался, капитан принял решение ехать в Париж жаловаться на несправедливости, которые граф ему причинил.

Прежде, чем уехать, он побывал на корабле, чтобы заплатить из своих средств жалованье офицерам, и дал приказ своему лейтенанту на следующий день принять серебро за тридцать или сорок бочек вина, которые он продал одному бретонцу, чтобы из этих денег выплатить то, что причиталось солдатам и матросам. Капитан просил не допускать никакого беспорядка во время его отсутствия – ведь он уедет только на семь или восемь дней, и чтобы он не выполнял за это время больше ничьих приказов до его возвращения.

Лейтенант всё это пообещал, но не выполнил. Три или четыре дня спустя граф узнал, что Гарго поехал в Париж. Он заподозрил, с какой именно целью, и пришёл в такое неистовство, что решил окончательно его погубить и разоружить «Леопард». Он отправил на борт корабля Лабреда, которого сделал своим лейтенантом, хотя Гарго прогнал его за мятеж на реке Бордо. Тот сообщил команде, что Гарго бежал с королевскими деньгами. Эта ложь сильно удивила экипаж и заставила людей роптать. Лейтенант Гийон, который оказался двуличным человеком, сошёл на берег, чтобы предупредить об этом Трубера, секретаря графа, а он поставил в известность своего господина. Дю Доньон приказал привести на корабль лоцмана, чтобы он завёл корабль внутрь дамбы без его разгрузки. Трубер в тот же час это выполнил и привёл корабль во внутреннюю гавань, очень опасную для больших судов, особенно загруженных и с артиллерией на борту, имеющих большую осадку, потому что они оказывались на мели во время отлива, а если наступала плохая погода, начинали биться о дно, которое было твёрдым под двумя или тремя футами ила.

Так «Леопард» чуть не пропал, на нём были сломаны пятнадцать больших шпангоутов, которые поддерживали корпус и палубу, и трюм наполнился водой. Трубер приказал разоружить корабль, взломал дверь в каюту капитана, вскрыл его сундуки, взял около тысячи экю в серебряной посуде, также мешок с деньгами и многие другие вещи, которые он присвоил, заверив свои права при свидетелях. Было прискорбно видеть это воровство под прикрытием разоружения. Можно сказать, что это был настоящий грабёж. Все, кто мог, приняли в этом участие, вплоть до морского капитана на жаловании, сьёра Матюрена Габарре, который взял две большие бочки испанского вина, сказав, что Гарго должен ему денег, но это было абсолютной неправдой. Таким образом, всё было разграблено и разгромлено, причём наибольшую выгоду от этого получил граф: прекрасные бордосские вина, которые находились на корабле, были доставлены к нему в дом и там потреблялись, как может подтвердить священник графа. Сухари были проданы человеком по имени Незеро, торговцем из Ля-Рошели, у которого оказалась часть корабельного оружия и других вещей с корабля, унесённых на морские склады.

Тем временем Гарго прибыл в Париж, приветствовал королеву-регентшу и сообщил ей, что принёс свою голову к стопам её величества, чтобы дать отчёт в своих действиях, которые полностью отражали его преданность, но тем не менее повлекли потерю имущества, и он просит защиты и справедливости. Королева выслушала всё очень благосклонно и отправила его к кардиналу6, чтобы он сообщил о своих намерениях. Кардинал заверил капитана, что его величество отправит в Ля-Рошель необходимые приказы, чтобы вернуть его в море ради королевской службы и приказать графу предоставить капитану Гарго свободу действий в рамках закона в отношении призов. После этого капитану оставалось только отбыть как можно скорее.

Гарго отправился в путь на почтовых лошадях, увозя с собой несколько приказов короля и королевы, но когда он прибыл в Ля-Рошель, то узнал, что граф разоружил его корабль собственной властью, что люди из его экипажа целыми днями бились с крайним беспорядком; что сам граф сказал им, будто забрал деньги короля и увёз много богатств; что часть наиболее ярых бунтовщиков отправилась в его собственный дом, чтобы ограбить, и совершили это без того, чтобы кто-то из соседей им помешал. Что Жан Гарго на протяжении этой грозы вынужден был скрываться, чтобы избежать ярости графа, который бы его, несомненно, убил.

Присутствие Николаса Гарго несколько изменило ход вещей. Лейтенант попросил о встрече, чтобы засвидетельствовать все эти беспорядки, о которых он не внёс никакой жалобы в суд Адмиралтейства, но капитан не захотел его видеть, как и остальной свой экипаж: ведь эти люди поверили человеку, который его подло предал и продал. Несколько дней спустя он вернулся в Париж вместе с братом, где они узнали, что король уехал в Руан, чтобы проинспектировать провинцию Нормандию, в которой возникли шатания из-за заключения в тюрьму герцога де Лонгвиль. Николас Гарго отправил своего брата ко двору с письмом для его высокопреосвященства, в котором было описано всё, что сделал граф. Но это письмо не попало в руки кардинала, а было передано одному из его секретарей, который был другом графа дю Доньон, и переслал письмо ему.

Когда король вернулся в Париж, кардинал отправил на поиски капитана Гарго господина Делуан, секретаря морского министерства, и сказал ему, что нужно срочно вернуться в Ля-Рошель, заново вооружить «Леопард», и вместе с кораблём «Пти Сен-Марк», который принадлежал лично Гарго, идти в Дюнкерк, который был под угрозой вражеской осады. Таким образом, дела короля требовали, чтобы Жамб-де-буа отвлёкся на какое-то время от крайностей и насилия, которые ему причинил граф дю Доньон. В настоящее время ему не могли дать денег, потому что король вынужден был отбыть на осаду Бельгарда. Но нужно было запросить сумму, необходимую для вооружения. В итоге его высокопреосвященство пообещал ему защиту против графа, заботу о его благополучии и продвижение до самых высоких чинов морской службы. При столь важных обещаниях Гарго заверил кардинала, что у него нет ни имущества, ни самой жизни, которыми он не пожертвовал бы ради блага короля, и что его действия будут соответствовать доброте его высокопреосвященства намного сильнее, чем это могут отразить слова. Господин кардинал добавил, что напишет о нём господину д`Эстрад, губернатору Дюнкерка, чтобы тот предоставил ему всё необходимое, и сказал, что ему можно доверять, как человеку мудрому и справедливому, который никогда не будет вести себя так, как граф Доньон.

Получив пакет от господина кардинала и оставив своего брата около себя, чтобы запросить выплаты, Николас взял почтовых лошадей и прибыл через два с половиной дня с целью найти графа дю Доньон, который в тот момент находился в доме маркиза де Дампьер, в семи или восьми льё от Ля-Рошели. Когда он прибыл к воротам замка, то был сильно удивлён, когда один из охранников графа помешал ему идти дальше, грубо спросив у него, что ему надо, и был удивлён ещё больше, когда другой стражник сказал от имени графа, что он ушёл гулять, и что ему больше нечего делать, кроме как с ним разговаривать. Гарго, хоть и был удивлён этими подлыми словами, настаивал на том, чтобы поговорить с графом от имени короля, королевы и его высокопреосвященства, который поручил ему передать графу пакет в собственные руки. Тогда граф отправил к нему Бельмана, капитана своей гвардии. Гарго долго колебался и пытался настаивать на том, чтобы передать пакет лично, но это было бесполезно, и наконец он подумал, что в любом случае должен будет отдать таким способом, если нет возможности сделать это по-другому. Граф в ответ передал ему, чтобы он шёл отдыхать, и что завтра он с ним поговорит. Но на следующий день отправил ему только подписанный приказ, приказывающий господину Труберу вернуть «Леопард» с пушками, механизмами и другими необходимыми элементами.

В Ля-Рошели капитан действительно получил обратно свой корабль с пушками, но без судовых инструментов, большая часть которых была разграблена. Граф, не решаясь в открытую противостоять приказам короля, не прекращал чинить всевозможные препятствия, чтобы помешать вооружению. Гарго выбрал капитана Видо в качестве своего лейтенанта и дал ему сто экю, чтобы тот нанял матросов, поскольку его собственный экипаж был разогнан графом.

Когда граф это узнал, он отправил людей, чтобы подстеречь Видо и запретить ему наниматься. Несмотря на то, что Видо исполнял свои обязанности всего два дня, он явился к Гарго с извинениями и сообщил, что не сможет дальше находиться в должности из страха вызвать неудовольствие графа, и вернул ему деньги. Гарго вынужден был нанять другого помощника. Найм экипажа стоил ему больше двух тысяч экю, вместе с ремонтом и провиантом.

Корабль был выведен из его убежища и из канала, чтобы отвести на рейд Шедебе. Когда граф об этом узнал, он пришёл в ярость и послал к Гарго одного из своих телохранителей с приказом вернуть корабль в канал до новых приказов. Телохранитель явился на дамбу, но не мог подняться на борт, потому что был прилив, а у него не было шлюпки. Тем временем господин Понтресьер, который командовал четырьмя кораблями, вооружёнными маршалом де ля Мельере, явился, чтобы увидеться с графом, от имени маршала попросил его помириться с Гарго и больше не причинять ему вреда. Это вынудило графа отозвать своего телохранителя, который всё ещё находился на дамбе в ожидании подходящего случая для выполнения приказа.

Гарго вернулся на берег, Понтресьер встретил его на шлюпке, рассказал, что произошло между ним и графом и предложил ему от имени маршала всё, что нужно – оружие, людей, провизию, деньги, если во всём этом есть нужда. Даже при желании он мог бы присоединиться к его эскадре и выйти в море вместе, чтобы честно делить все будущие призы. Гарго вежливо его поблагодарил за эти предложения и объяснил, что должен идти в Дюнкерк выполнять приказы короля, но если после этого они встретятся в море, Гарго будет восхищён возможностью крейсировать вместе.

Тем временем граф, несмотря на рекомендацию маршала де ля Мельере, затаил месть. Когда он увидел, что у Гарго уже достаточно всего и он готов к путешествию в Дюнкерк, то прислал к нему Видо с письменным приказом принять его на должность помощника, предписав ему мешать, если Гарго предпримет что-либо против королевской службы, и в таком случае взять на себя командование. Также граф дал ему ещё несколько секретных приказов. Более того, он отправил приказ Гарго, запретив ему брать лейтенантом господина де ля Ривьер – моряка и очень хорошего офицера, даже принимать его добровольцем, приказав взять на эту должность человека по фамилии ля Флёр, который был одним из его телохранителей.

После больших сложностей и затруднений Гарго поднял паруса двадцатого апреля 1650 года. Он прибыл в Дюнкерк и не нашёл там господина д`Эстрад, который отбыл ко двору, и оставался на рейде Дюнкерка и Мардика два месяца, несмотря на то, что не имел достаточно денег и всего, что требовалось для поддержания существования его людей и его самого.

В июне господин д`Эстрад вернулся и передал Гарго письмо от кардинала, но вместо денег – только приказы идти курсом на врагов государства. Несколько дней спустя они вместе решили освежить свои запасы провианта на корабле, ими снабдил господин д`Эстрад, как и двадцать восемь солдат фландрской армии под командованием лейтенанта Бертье, которые находились на «Леопарде». Шестнадцатого июня Гарго и д`Эстрад заключили соглашение под личной подписью, что будут делить призы пополам, и если один израсходует вооружение больше, чем другой, будет составлен честный и точный расчёт, чтобы компенсировать убытки компаньона.

С Гарго должен был идти фрегат, который принадлежал господину д`Эстрад, но по небрежности экипажа он был выброшен на берег штормом в ночь, предшествующую отплытию.

Двадцать пятого числа Гарго пошёл курсом на запад, чтобы выйти из английской части пролива Ла-Манш. На траверсе Дувра он увидел фрегат из Остенде, который вёл на буксире другой корабль; приблизившись к ним, он понял, что это враги, и погнался за ними. Фрегат, чувствуя себя слишком слабым, покинул свой приз и начал убегать, но вылетел на скалы в районе Дувра. Корабль затонул, однако его экипаж сумел добраться до берега и спастись.

Продолжая своё путешествие, Гарго добрался до островов Новой Земли в порту Плезанс7 и узнал, что здесь находятся испанские рыбаки, которые ловят и сушат треску. У них было семь кораблей, и там же находились баски с ещё шестнадцатью, так что они мешали проходу в порт. Один из его офицеров по имени Жан Арно, который был назначен графом дю Доньон, дезертировал и скверно поступил по отношению к своему капитану. Испанцы и баски были настолько смущены появлением Гарго, что были готовы отправить к нему парламентёров с поручением предложить ему сумму более двадцати тысяч ливров, чтобы он поднял якорь и ушёл из этих мест. Но тот офицер подлым образом дал им понять, что они могут пока остаться, потому что Гарго должен завтра покинуть эти воды: так было решено на его совете, на котором он присутствовал. Со временем это предательство открылось, испанцы сами рассказали это Гарго, когда он миновал Сан-Себастьян на пути из испанской тюрьмы в 1653 году.

После того, как он таким образом упустил испанцев в порту Плезанс, Жамб-де-буа пошёл к северной части острова Терр-Нёв искать порт Бланфаблон, находящийся на пятьдесят втором градусе широты. Он пришёл туда восемнадцатого августа 1650 года. Там он встретил в море огромную ледяную гору – больше, чем Лувр. В порту Бланфаблон он узнал от капитана маленького французского корабля, что всего десять дней назад два испанских корабля, нагруженные жиром тюленей, которых они выловили, ушли в сторону Испании, и что в восемнадцати или двадцати льё отсюда находились несколько других кораблей той же нации в порту острова Сен-Жан. Пользуясь этими сведениями, он захватил небольшой корабль «Нуэстра сеньора Делькор», где находилось примерно тридцать испанцев, которых он заставил подняться к себе на борт. Николас не имел достаточно людей, чтобы увести этот корабль с собой, к тому же среди его экипажа возникло соперничество – кто должен туда перейти, а кто остаться, поэтому он забрал оттуда все ценности, а сам корабль сжёг, чтобы извлечь оттуда железные части, в которых нуждался для ремонта своего корабля.

Затем он пустился к Азорским островам, чтобы запастить провизией, которой у него уже не хватало: он сам и его люди получали в день по восемь унций хлеба. Правда, у них было вдоволь сушёной рыбы, некоторое количество которой они нашли на испанском корабле, но они не осмеливались есть её вдоволь, не имея в достатке пресной воды. Прибыв на Файяль – один из Азорских островов, Гарго обменял свою сушёную треску на хлеб и другие продукты. Отсюда он пошёл к городу Ангр на острове Терсер, где он зашёл на рейд, незадолго перед тем едва не погибнув во время сильной бури и потеряв три якоря из-за обрыва канатов. Здесь они тоже попросили продукты в обмен на треску. Затем он направился к острову Сен-Мишель, где принял на борт графа Виллафранка, правителя этого острова, и доставил его в Лиссабон, откуда рассчитывал увезти его во Францию в качестве посла, но португальский двор изменил свои планы по этому поводу.

Гарго оставался в Лиссабоне около трёх месяцев, чтобы отремонтировать корабль, и это повлекло большие расходы, как и покупка провианта. Центнер сухарей обошёлся ему в десять экю, так что он вынужден был заложить свой бриллиант и золотую цепь, чтобы купить порох и завершить своё пребывание в Лиссабоне.

Он вышел в море двадцатого февраля и три месяца крейсировал в районе Канарских островов, потому что ожидал прохода двух испанских судов с реки Ла-Плата, каждый из которых стоил более пятисот тысяч экю. Проходя мысом святого Винсента, французы встретили турецкий корабль, за которым гнались весь день и часть ночи, наутро оказались на траверсе Маморы у западного берега Африки и вошли на рейд Сале. Здесь Гарго встретил фрегат, который менял флаг два или три раза. Без особого труда он привёл его капитана к себе на борт и узнал, что корабль называется «Золотая роза», это было очень красивое судно, вооружённое шестнадцатью пушками, из которых шесть были из зелёного чугуна. Корабль принадлежал еврею из Сале, губернатору Тутуана. В то же время выяснилось, что «Золотая роза» была нагружена разнообразными контрабандными товарами, как и порохом, свинцом, парусным полотном – часть была разгружена в Сале, а остальное ещё находилось на борту. В составе экипажа было несколько испанцев и фламандцев. Всё это дало повод для ареста корабля. Гарго привёл его на Канарские острова, чтобы с двумя кораблями более успешно атаковать те два испанских судна, которых он поджидал.

Отсюда он прошёл в африканский порт Санта-Крус, договорился с губернатором насчёт пресной воды и убил там несколько быков, чтобы засолить их мясо и вернуться к Канарам. Пока Жамб-де-буа находился в Санта-Крус, удерживаемый там плохой погодой, он отправил свою шлюпку на борт «Золотой розы» с приказом отправиться за пресной водой, и в то же время поднял якорь, чтобы приблизиться к земле, от которой находился слишком далеко. Но в тот момент ветер стал настолько яростным, что он вынужден был выйти в море. На исходе десяти дней, видя, что его запасы истощаются, а шторм продолжается, а ветер не позволяет ему вернуться к «Золотой розе», на которую был погружен провиант, он велел собрать людей, и после вечерней молитвы (это было воскресенье двадцать седьмого марта 1651 года), дал им понять, что придётся немного урезать рацион, потому что было неизвестно, сколько дней они ещё пробудут в море. Они притворились, что соглашаются, но предатели думали о другом. Также Николас, знавший, какую опасную закваску внедрил на его корабль граф дю Доньон, видел опасное соотношение сил в своём экипаже и понимая, что может столкнуться с бунтом, провёл всю ночь на ногах, а около полуночи велел переместить две пушки с носа на корму и там же разместить все сундуки, которые находились между палубами и в трюме, под тем предлогом, что с такой загрузкой корабль будет более управляем. Также он приказал сержантам на страже и капралам, чтобы они отправили своих солдат спать в кордегардию со шпагами на боку, с целью помешать беспорядкам, а также чтобы не оставляли на палубе или между палубами никого из пленников и держали их в помещении для канатов, и такой же приказ отдал офицерам. Сам он провёл ночь на полуюте вместе с одним из своих голландских штурманов, с которым беседовал о Восточной Индии, где бывал этот штурман.

Когда встало солнце, Гарго позвал Бертье, которого господин д`Эстрад дал ему в качестве лейтенанта, и попросил разрешения отдохнуть в его комнате, поскольку всю ночь не спал и нуждался в отдыхе: «Прикажите соблюдать ночные приказы до десяти часов дня, и я вам скажу, что делать дальше» – сказал он.

Жамб-де-буа имел обыкновение оставлять одного из слуг подле себя во время сна, чтобы было кому разбудить его в нужный момент или предупредить, если происходит что-то важное. Сейчас рядом с ним был мальчик-турок, захваченный на испанском корабле и крещёный. Этот маленький мошенник ввязался в корабельные интриги, дождался, когда его хозяин заснёт, похитил его деревянную ногу, без которой тот не мог ходить, и спрятал её под кроватью, а потом сообщил заговорщикам, что они могут начинать.

Если бы сержанты и капралы, которые находились на страже, как следует исполняли свой долг, бунтовщики никогда бы не осмелились осуществить задуманное ими предприятие, но одни пренебрегли наблюдением за обстановкой, другие вели себя нерешительно, в итоге заговорщики не встретили сопротивления. Сначала они овладели каютой канониров, где жили два дворянина – их ранили почти смертельно. Другие выпустили пленных, третьи – их было восемнадцать или двадцать человек – направились к каюте капитана, которая находилась на полуюте. Пленники оживились от того, что сбылось их желание освободиться; те, кто был верен Гарго, под влиянием раскаяния и стыда сражались, как львы, в твиндеке8. Лейтенант Бертье не оказал серьёзного сопротивления и просил помилования. Боцман тоже сдался, но после того, как его ранили. Их обоих заперли в трюме для канатов вместе с теми, кто пытался сопротивляться.

От криков, ударов и звуков выстрелов Гарго проснулся и не сразу мог понять, что происходит, но на выходе с полуюта встретил толпу из восемнадцати или двадцати разъярённых человек с пиками в руках и криками «Бей, бей!» Они нанесли капитану множество ударов, но дрожащими руками. Он весьма удачно парировал первые удары байонетом, которым пользовался вместо ножа, потом книгой, которую взял на полуюте (это была «Гидрография» Пера Фурнье), держа её, как пластрон. В этот том попало множество ударов пикой, а он не терял самообладания и только произносил: «Ах, друзья мои, какой злой дух толкнул вас на это нападение – так подло убить вашего капитана! Ах, предатели! Что вы делаете! Бог отомстит за меня!»

Однако Николас получил множество ран в руки и бёдра, и книга выпала у него из рук. Тогда он стал обороняться матрасом, один против многих, стараясь вырваться из каюты, где он был, как в ловушке, чтобы воодушевить тех, кто остался ему верен, но не смог этого сделать и выронил матрас у дверей. Тут к нему прорвался один из штурманов со словами «Ах, монсеньёр, мы пропали!» «Так и есть, мой друг – умрём как храбрецы: если нас предали, не будем предавать сами себя! Дай мне пару пистолетов, которые лежат позади моей кровати.»

С пистолетами в руках они попробовали выйти, но как только убийцы увидели открывающуюся дверь, принялись бить по ней пиками. Гарго подумал, что если сможет прикончить двух-трёх зачинщиков, то появится надежда спастись. Он открыл огонь из своих пистолетов, но не смог никого убить – может быть, его юный слуга, который спрятал деревянную ногу, вытащил пули. Вооружившись всем, чем только можно, он швырнул пистолеты в головы убийцам, а вслед им полетели толстые книги лейтенанта Бертье, которых было много. Один из его слуг, молодой англичанин, который находился снаружи, стал кричать, призывая Бога в свидетели: «Вернитесь, монсеньор, вы же весь в крови!» Но Гарго ничего ему не ответил, кроме «Убирайтесь отсюда, юноша, чтобы вас не убили.»

Не имея больше ничего, пригодного для обороны, он задумал отнять пику у кого-нибудь из нападавших. Немного прикрытый дверным полотном, которое представляло собой всего-навсего еловые доски, которые легко было пробить, он схватил четыре или пять пик, но они все сломались, и он швырнул обломки в головы врагов. Однако и сам Гарго получал всё новые удары по всему телу, так что кровь лилась ручьями. Штурман вышел вместе с ним, предатели увидели, что они не могут проникнуть на полуют, и решили притащить сюда пушку, чтобы наконец покончить с капитаном.

Тем временем Гарго воспользовался передышкой и принялся за поиски своей деревянной ноги, нашёл её под кроватью и пристегнул к своей культе. Там же он обнаружил две шпаги, которые взял в обе руки. Теперь он готов был выйти из каюты. Там уже заряжали пушку, она стояла на расстоянии половины пики от него. Огромные усилия, затраченные им на сражение, и бесчисленное множество ран стали причиной того, что капитан потерял сознание прямо перед пушкой, готовой в него выстрелить. Предатели решили, что он умер, испустили громкий радостный крик, переступили через его тело и направились на полуют для грабежа.

Став господами корабля, бунтовщики посовещались между собой, что им следует делать дальше. Они сделали выстрел из пушки и подняли испанский флаг. Тем временем Гарго пришёл в сознание и попросил немного воды; ему её дали. Потому он спросил лейтенанта Бертье, и когда тот пришёл, Гарго сказал: «Посмотрите, что сделали со мной люди, которых я кормил, которым давал свои деньги! Прошу вас это запомнить, и если вам посчастливится вернуться, сообщите обо всём этом господину д`Эстрад, чтобы он со своей стороны заверил двор, что я погиб, как верный слуга короля.»

Бертье пообещал точно выполнить это поручение, если только сможет вернуться во Францию, но добавил, что не думает, что капитан смертельно ранен. На это Николас ответил, что имеет мало шансов выкарабкаться – весь израненный, отплёвывая кровь, и вдобавок в полной зависимости от бунтовщиков и предателей, которые ещё не отошли от своей ярости, потеряли почтение к капитану и стали хозяевами корабля.

Они думали, что он умрёт от потери крови, оставили его лежать в каюте Бертье и забыли о нём. Прошло больше двух часов. Капитан находился в полумёртвом состоянии, когда вдруг увидел, что дверь приоткрывается, и после этого – яркую вспышку. Тут же он почувствовал, что все его боли прекратились, а в соседней каюте ему послышался пистолетный выстрел и голос, который умолял: «Боже, пощади меня, я умираю.» Это заставило капитана подумать, что бунтовщики продолжают расправляться с верными ему людьми, но тут почувствовал, что кровь струится по его лицу, и по новой жгучей боли возле левого глаза понял, что выстрел на самом деле прозвучал здесь и был направлен в него, а слова произнёс он сам. Нужно заметить, что сила и неожиданность выстрела вызвали сотрясение мозга, которое заглушило все другие боли, но он это понял лишь спустя много времени.

Находясь в этом плачевном состоянии, он вспоминал свою тяжёлую жизнь и почувствовал даже что-то вроде радости от того, что теперь с этим будет покончено. Но, размышляя более глубоко, вспомнил, что иногда обращался за помощью к Пресвятой Деве с мольбой прийти к нему на помощь и заступиться за него перед её сыном, который мог бы оказать ему жалость и сострадание, если это верно, что она слышит молитвы. Гарго пообещал Богу, что если выберется отсюда, начнёт изучать католическую религию, так как те, кто представлял протестантскую веру, в которой он был воспитан, пытались его убить. Он также дал обет поехать в паломничество в Иерусалим, чтобы поблагодарить Господа за его доброту и великую милость. Он ещё не договорил до конца этот обет, как ему показалось, что он видит сверхъестественный свет, в котором находилось распятие, поддерживаемое сзади человеком невероятной красоты. Это чудо заворожило его на некоторое время, он снова потерял сознание, но его душа была преисполнена утешения.

Он пробыл в каюте ещё часа два, и за это время никто не пришёл, чтобы узнать, жив он или нет. Потом тот, кто в него стрелял – это был голландский канонир – явился с фонарём, в сопровождении хирурга и одного из слуг Гарго. Этот голландец увидел, что капитан находится в сознании, и сказал ему, что привёл хирурга его перевязать, потому что поскольку он не умер, его не будут добивать – так было решено на их совете. Его личное мнение заключалось в том, что надо всё-таки прикончить, но другие предпочитают продать его в Берберии, получив неплохие деньги, как за капитана королевского корабля. При этих варварских словах Гарго ответил еле слышным голосом: «Несчастный, что я тебе сделал, чтобы обойтись со мной в такой манере?» «У меня было на то две причины, – отвечал канонир, – первая – чтобы прекратить твои страдания, вторая – чтобы ты уже не мог причинить нам никакого зла, потому что я хорошо знаю: как только ты ускользнёшь от нас, то сделаешь так, что нас повесят. Но поскольку большинством голосов принято другое решение, я на это согласился. Так что выздоравливай, если можешь, и мы отвезём тебя в Берберию, где ты будешь продан: вот что я пришёл сообщить от имени моих товарищей.»

С этими словами он ушёл.

Хирург раздел Гарго и обнаружил на его теле двадцать три или двадцать четыре раны, нанесённые бискайскими пиками с острым и квадратным наконечником. Четыре раны он получил в грудь, остальные – в руки и ноги, но абсолютно случайно среди них не было ни одной смертельной. Его слуга потом насчитал на рубашке более сорока прорех от удара пикой. После перевязки его уложили на матрас, и два штурмана пришли, желая спать в той же комнате, чтобы мятежники не явились ночью с целью его добить, поскольку ещё колебались, убить его или продать. Что касается тех, кто был на его стороне, их было четырнадцать или пятнадцать, тяжело раненых осколками гранат, ударами пик и выстрелами из пистолетов – их всех заперли в помещение, где хранились канаты.

Предатели-мятежники долго совещались по поводу того, как им следует поступать дальше, и решили взорвать корабль, если их предприятие будет провалено. Причём предназначили для этой цели одного человека (с которого потребовали ужасные клятвы держаться возле открытого люка, который вёл в трюм с боеприпасами и который они взломали при помощи ганшпуга) с гранатами и фитилём, чтобы взорвать порох.

Гарго лежал на матрасе на полуюте, его оставили в таком положении до следующего дня, когда лейтенант Бертье пришёл к нему со слезами на глазах и сообщил, что помощник находится внизу, мятежники прострелили ему шею из пистолета и проткнули тело насквозь ударом шпаги. Он видит, что негодяи решились завершить эту трагедию, невзирая на все его мольбы. При этом он принялся рыдать сильнее, чем когда-либо. «Остановите слёзы, – сказал ему Гарго, – они не помогут, когда нет способа спастись. Эти люди желают забрать мою жизнь – в добрый час, если будет на то Божья воля; в их власти не более, чем три-четыре дня, потому что я себя чувствую на краю слабости и ко мне подступает икота, которая является признаком конца. Я об одном вас прошу: расскажите господину д`Эстрад то, что я сказал вам вчера.»

Тут вошли десять или двенадцать моряков, которые намеревались бросить его в море, со словами, что он, очевидно, заколдован, если не умер от такого количества ран. Бертье пошёл им навстречу и стал умолять их со слезами на глазах не выполнять столь жестокого намерения без необходимости; говорил, что капитану так плохо, что он не сможет избежать последствий своих ран и просил именем Господа дать ему возможность умереть в покое. Но они отвечали ему не более, чем смущённым бормотанием, взяли раненого вместе с матрасом и понесли его с полуюта, оставили на какое-то время и принялись совещаться, что им следует делать дальше.

Судите об опасности, в которой он находился: ведь совет преднамеренно был составлен из воров и мошенников, которые решали, бросать его в море или нет. Наконец моряки взяли матрас за четыре угла, так что раненый оказался внутри, не имея возможности пошевелить ни ногой, ни головой, но с твёрдым сердцем, без удивления глядя в лицо смерти и полностью передав себя на волю Божью, которого молил от всей души. Бертье, видя, что они снова подняли матрас, снова принялся горячо их умолять и схватил за край матраса, пытаясь умерить их ярость. Он и в самом деле их немного успокоил, они его заверили, что не имеют другого намерения кроме как отнести его вниз, в большую комнату, а в полуюте хотят устроить кордегардию. Что и было сделано.

В этой большой комнате он был оставлен на три дня, на исходе которых, между девятью и десятью часами вечера вошёл один из канониров с обнажённым ножом в одной руке и заряженным пистолетом в другой, с кинжалом на поясе, пристально на него посмотрел и сказал ему, что желает узнать одну очень важную вещь: верно ли, что по прибытии во Францию он велит их всех повесить?

«Ах, мой друг, ответил раненый, – не думаешь ли ты, что в моём состоянии я могу думать о том, чтобы причинить кому-либо вред? Нет, я думаю только о Боге, прошу его простить меня. Наш Господь и его сын, умерший на кресте за наши грехи, просил своего отца простить его врагов. Уверь твоих товарищей, что у меня нет никакого злопамятства по отношению к тем, кто причинил мне зло. Если я излечусь, что невозможно, я никогда этого не сделаю, никогда.» «Скажи мне правду, капитан», – снова начал канонир. «Уверяю тебя, мой друг, клянусь тебе, как человек, у которого смерть стоит перед глазами, не должен думать ни о чём другом, кроме как о том, как угодить Богу.»

Тогда канонир, прикоснувшись к голове, на которой был ночной головной убор, уронил или притворился, что уронил, пакет мускуса и принялся его искать, но хоть его и искали и Бертье, и слуга Гарго, не могли найти. Тогда этот бездельник заявил, что если его мускус пропадёт, он убьёт всех, кто есть в комнате. После долгих поисков он начал разглядывать Гарго. Тот ему заявил, что этот мускус – безделица, которая не стоит таких усилий. Он ответил грубым голосом, но мало убедительно, так, как говорят те, кто готов совершить омерзительное преступление: «Я ищу другое, капитан, я хочу выяснить, не имеешь ли ты намерений нас повесить.»

Капитан ответил, что кто просит Господа нашего Иисуса Христа простить его, тот сам от всего сердца прощает тех, кто вверг его в это состояние, и чтобы именем Бога он больше не искал предлогов, чтобы его прикончить. Что он находится в его власти, не имея никакой помощи свыше, но счёл бы милостью её получить.

«Капитан, капитан! Твой скверный Совет вверг тебя в нынешнее состояние, твой секретарь с другими льстецами и есть причина произошедшего беспорядка, он вверг нас в безнадёжность. Мы пойдём в Санта-Крус, чтобы наказать его за причинённое зло. У тебя слишком хорошее сердце, поэтому я не могу исполнить то, что пообещал моим товарищам.» При этих словах он положил нож и пистолет на палубу, встал на колени и заговорил со слезами на глазах: «Капитан, я искренне признаюсь, что шёл сюда по их приказу, чтобы тебя убить, большая часть хотела, чтобы ты был мёртв, но я чувствую тайный порыв, который меня удерживает – я не знаю, почему твоё лицо меня разоружает. Я торжественно заявляю, что если Бог, к которому ты так страстно обращаешься, излечит тебя от твоих ран, я попытаюсь тебя спасти от моих товарищей.»