Украденная икона

В книге упоминаются события и люди, которые были в реальности. Однако это художественное произведение, и в нем герои действуют и события происходят не в точном соответствии с историческими фактами, а следуя полету фантазии автора.

…………

Кошки, например, видят мир не так, как люди. Вопрос: каков он есть на самом деле?

Вывод 1. Не все, что нам кажется очевидным, является именно таким.

Вывод 2. Возможно, есть то, чего мы не видим.

Глава 1. Израиль. Наши дни.

Украсть икону оказалось делом простым, а все потому, что ее никто не охранял. В первый свой день по прибытии в Израиль Стивен Ройс сразу из аэропорта отправился в монастырь.

Израиль – страна маленькая, с Соединенными Штатами не сравнить, поэтому Стивену показалось, что всё рядом – и аэропорт, и столица страны, и город Иерихон, недалеко от которого находился нужный ему греческий монастырь святого Герасима Иорданского. Не прошло и часа, как он уже разгуливал у стен древней обители.

Считается, что этот монастырь появился в 5 веке, а точнее в 455 году от Рождества Христова. Именно в это время в Иорданской пустыне подвизался святой подвижник Герасим – отец-основатель монашеской обители. Место было выбрано не случайно. Во-первых, относительная близость к реке – Иордан протекает всего в каком-нибудь километре от монастырских стен. Во-вторых, здесь были пещеры, в одной их которых, как гласит предание, остановились на отдых и ночлег Пресвятая Богородица с младенцем Христом и праведным Иосифом, когда по велению Ангела бежали они от жестокого тирана Ирода. Монастырь по сей день хранит память об этом событии, а одну из стен нижнего храма украшает икона Матери, кормящей своего новорожденного Сына – Богородицы-Млекопитательницы.

Стивен умел ценить красоту, и древние каменные стены обители, которая возвышалась над песками маленькой крепостью, произвели на него сильное впечатление. Он не спешил зайти внутрь, прогулялся вдоль стен, осмотрелся. Вокруг монастыря зеленым островом раскинулись монастырские угодья – настоящий оазис в пустыне, услада глаз и отрада утомленных путников. Стивен знал, что не всегда здесь было такое благолепие. За многовековую свою историю монастырь то был разрушен землетрясением, то разграблен кочевыми племенами, а то и вовсе заброшен монахами из-за многих трудностей и опасностей. Да что там говорить, по историческим меркам совсем недавно, после Второй мировой войны, в результате арабо-израильского конфликта монастырь оказался на территории Иордании, где пришел в окончательное запустение. Там не жили монахи, туда не приезжали паломники.

Все изменилось в 1976 году, когда в разрушенную обитель приехал грек Тавуларес. Как он жил там первые годы – одному Богу известно – один в пустыне, без воды, электричества, без дорог… Потихоньку, с Божией помощью, протянули в обитель электропровода, восстановили порушенные стены и самое главное – выкопали узкий глубокий голодец-скважину в 25 метров. Вода в нем оказалась пресной, свежей и вкусной. Это было настоящее чудо, так как в окрестностях Мертвого моря (а монастырь находится совсем недалеко от него) подземные воды соленые, не пригодные для питья. Вода дала жизнь и людям, и животным, и растениям. Теперь вокруг обители раскинулся прекрасный сад и большое подворье с верблюдами, козами, кроликами, утками и куропатками.

Стивен был совсем один. Кругом ни туристов, ни монахов, ни местных жителей – все складывалось очень удачно. Побродив по окрестностям, он, наконец, прошел через гостеприимно распахнутые ворота на территорию монастыря.

Высокие серые стены окружали большой двор. С противоположной стороны от входа над стеной высилась башенка-колокольня с часами и маленьким колоколом. В центре – большой храм и несколько каменных сооружений. Одно из них – уже не нужный колодец, из которого когда-то брали дождевую воду. Теперь он использовался как тумба, на которой стояли клетки с попугаями и горшки с цветами. Над ним по металлической арке и дальше по стене вился плющ. Везде на каменном полу – деревья в кадках. Яркое солнце, обилие и великолепие зелени делали каменно-серый монастырь светлым и приветливым. Картину дополняли зеленые ожереловые попугаи – они весело перекликались, перелетая с ветки на ветку. Их большие разноцветные сородичи дремали в клетках. Стивен немного задержался возле них. Местные попугаи были особой монастырской достопримечательностью. Они отличались не только красотой и обаянием, но были к тому же умны и общительны. К восторгу паломников, большие попугаи могли поприветствовать их на греческом, английском и русском языках. Однако к Стивену пернатые полиглоты проявили полное равнодушие. Разморенные от жары, красавцы мирно спали, опустив головы с огромными крючковатыми клювами.

Молодой человек огляделся и не спеша пошел вдоль монастырских стен. Изнутри они уже не казались огромными и неприступными. В их каменных нишах расположились торговые лавки. Продавали в основном то, что производилось в самом монастыре, – в местных мастерских делали свечи, иконы и мозаику. Стивен подошел поближе, рассмотрел товар, приценился. Разморенные от зноя торговец-монах и пара-тройка очевидно светских продавцов реагировали вяло, отвечали односложно, не делая никакой попытки покинуть свое место в тени.

Наконец, Стивен приблизился к храму – главной цели его долгого путешествия. Из открытой двери сладковато пахнуло ладаном. Здесь мужчина немного задержался и осмотрел замок. Вскрыть его, как он и предполагал, можно было без труда. Видимо, монахи надеялись на крепость стен и монастырских ворот, и вход в храм не снабдили современным замком и сигнализацией. Даже видеокамер нигде не было видно.

Пронзительно закричали ожереловые попугаи, перелетая зеленой стайкой с ветки на ветку, им горласто ответил из своей клетки разноцветный красавец ара. Больше ничто не нарушало тишину.

Молодой человек вошел в каменный храм, оставив зной за его вратами. Прохлада заставила мозг работать и, отогнав мимолетную мысль о том, как было бы здорово все бросить и поселиться вот здесь, в этом оазисе, в этом райском уголке, Стивен стал внимательно рассматривать обстановку.

Храм Герасима Иорданского отличался от большинства церквей своей серой монументальной каменностью – ощущением пещеры, подземелья, от которых веяло холодом, равнодушием и вечностью. Это особенно чувствовалось в нижнем храме. Верхний был несколько светлее.

Стивен оказался в верхнем. Огляделся. Его внимание привлек необыкновенной красоты мозаичный пол. В центре, у аналоя, из мозаики был выложен двуглавый орел, дальше вились узоры с вкраплением мозаичных веточек винограда. Среди них – изображния ладьи и рыбы – самых известных древних христианских символов. Стены украшали старинные фрески. Принято считать, что в этом храме сохранились оригинальные фрагменты мозаики и росписи 5 века. Но Стивен подумал, что скорее всего всё это было сделано гораздо позже – стараниями нового настоятеля и его помощников. Храм украшали большие лампады и паникадила. На аналое, на стенах – иконы. Как и везде, одни сияли свежей краской и покрытыми новой поталью киотами, другие, потемневшие от времени, с трудноразличимыми ликами, привлекали паломников дыханием старины.

Однако Стивен Ройс знал, что темные иконы не всегда самые старые. Древней и самой ценной могла оказаться икона, побывавшая в руках реставратора. Она сверкает новомодной позолотой, под которой прячется вековая старина. Оказавшись в руках настоящих ценителей древней живописи, такая икона возвращает свой первоначальный вид – разумеется, после того как над ней поколдуют руки мастера, который предельно аккуртно слой за слоем смоет поздние краски и откроет образ, к которому, может быть, прикасались руки самого Андрея Рублева, ну или на худой конец его учеников.

Та икона, которую он искал, должна быть приметной. Довольно маленькая, не больше 25 сантиметров в высоту и 20 в ширину, написанная на холсте, а не на доске, а потому удобная для нелегальной переправки за границу, икона являла миру основателя и первого настоятеля монастыря святого старца Герасима Иорданского . У его ног лев. Вдали ослик и верблюды. Но последние отличались по стилю написания – скорее всего, чуть более поздние вставки. Икона не древняя, середины 19 века. Автор неизвестен. В чем ее ценность, было непонятно. Впрочем, Стивен Ройс и раньше доставал антикварные вещи, историю и стоимость которых не знал. В тех кругах, где он вращался, не было принято задавать лишних вопросов. Каждый делал свое дело. Его брат говорил, что машина поедет, если будут выполнять нужные функции на своих местах все болты и гайки. Вот и он был лишь маленьким, но очень важным винтиком их большого дела. Конечно, в его работе был серьезный риск. Но и доля его была не малой. К тому же Стивен любил рисковать.

Нужная икона отыскалась довольно быстро. И опять удача: она не висела на стене, прикрепленная шнуром и металлом, а просто стояла в нише, причем повернутая боком, так что увидеть ее можно было, только подойдя совсем близко – а значит, не сразу заметят ее отсутствие. В этом месте, если бы надо было писать отчет заказчику, Стивен не удержался бы и поставил веселый смайлик.

Он постоял возле иконы, рассмотрел ее с одной и с другой стороны. На темном фоне – святой старец, изображенный в полный рост. На нем простая холщовая рубаха в пол, на плечах накидка из грубой шерсти, доходящая ему до пояса. Белые волосы и борода окаймляли светлый скорбный лик. Он был изображен сбоку, однако лицом повернут к зрителю, а правая рука поднята в благословении. Рядом, у его ног, расположился лев. Он тоже был изображен в профиль, и взгляд его был устремлен на старца. Стивен так и не узнал, с чем связано появление на иконе льва, хотя собирался прочитать об этом в Википедии. Он присмотрелся. Да, на заднем плане еще несколько животных: едва различимые ослик и верблюды.

– Вы тоже обратили внимание?– услышал вдруг он плохую английскую речь, явно обращенную к нему.

– Донт спик инглиш,– сказал, чтобы сразу отвязаться, меньше всего ему сейчас были нужны собеседники (они же свидетели).

– Дойч? Франсе? – не отставал голос.

Ройс повернулся. Перед ним стоял монах – борода в пол-лица, из-под куколя хитровато-насмешливый взгляд черных глаз. "Как все они похожи,"– мелькнула и тут же ускользнула мысль.

– Инглиш, – Стивен тоже изобразил акцент, – но плохо. Вери бад.

– Это ничего. Отче наш святой Герасим с каждой душой найдет общий язык. Я обратил внимание, что вы довольно долго стоите возле этой иконы, и подумал, что вы пытаетесь уловить чудесный миг превращения. Но пока никому это не удавалось.

– Ну ничего, я подожду, – пробормотал Стивен, нисколько не заинтересованный странными словами собеседника, и желая только одного – чтобы от него отстали.

Он повернулся к иконе и невольно залюбовался полыхнувшим с нее сполохом красного – видимо, бликом от светильника или свечей. Монах подошел к иконе, перекрестился, пробормотал молитву и наклонился поцеловать ее край. Всего пару секунд Стивен не видел изображение, а когда монах отошел, ему показалось, что перед ним совсем другая икона. Нет, в общем-то все было по-прежнему: седовласый старец, златогривый лев у его ног, позади ослик и вдали чуть заметные верблюды. Однако все же что-то неуловимо изменилось: будто краски стали ярче или святой стал смотреть как-то по-другому (пристальнее что ли?) и лев будто сильнее выгнулся, приготовившись к прыжку и ожидая лишь знака от своего покровителя и повелителя. Поначалу Стивен не обратил внимания на его взгляд (да какой там взгляд! глаза его на иконе были почти не видны). Но теперь он мог бы поклясться, что лев смотрит на старца внимательно и сосредоточенно.

Ройс встряхнул головой, прогоняя наваждение. Зажмурился и вновь открыл глаза. Нет, икона стала другой. "Вот нагнал монах тоску, – подумал Стивен,– чушь какая в голову лезет. Понятно, что просто по-другому стал падать свет." Да и не успел он рассмотреть изображение как следует, и только теперь, при немного другом свете, стали видны детали, которые сразу остались незамеченными. Молодой человек постоял еще немного, окончательно успокоился и, присмотревшись пристально к иконе и не заметив больше ничего необычного, огляделся.

Странного монаха нигде не было. Зато в храм вошла группа паломников с громкоголосым экскурсоводом. Стивен не спеша, делая вид, что рассматривает убранство церкви, слился с толпой и походил с туристами еще какое-то время, присматриваясь и примеряясь. У него был готов отличный план.

Глава 2. Израиль. Наши дни.

Действовать надо было вечером. У Стивена Ройса оставалось еще несколько часов. Рядом был Иерихон – самый древний город на свете, со множеством исторических и библейских мест. Стивен знал, что на окраине Иерихона есть гора искушения, откуда дьявол предлагал Христу "все царства мира". Было интересно провести время в этом городе. Но его предупредили, что пребывание там без организованной туристской группы может быть опасным. Стивен подумал – и отправился на Мертвое море. Тоже интересно.

Хотелось уйти от всякой суеты, сосредоточиться, поразмышлять. В итоге Стивен доехал до небольшого кибуца на побережье. Здесь поел, отдохнул, прогулялся по берегу Мертвого моря, усеянному вместо традиционного песка мелкими солеными шариками, попробовал воду на вкус – очень соленая! Стивен знал, что Мертвое море, а точнее, озеро, – один из самых соленых водоемов на планете. Свое название оно получило потому, что из-за большого содержания соли в этой воде нет живых организмов. Также он слышал, будто утонуть в этом озере невозможно: соль выталкивает человека на поверхность. Однако проверять эту теорию Стивен не стал: купаться не было настроения. Стивен снял на пару часов номер в маленькой гостинице, полежал, подумал, собрался с силами. К вечеру он был готов действовать. Стивен сдал ключ от номера и вернулся в монастырь.

Тогда, утром, кроме старого монаха, на него никто не обратил внимания. И теперь его вечернее появление в обители ни у кого не вызвало подозрения. Как и предполагал Ройс, торговцы закрывали свои лавочки. Выглядели они гораздо оживленнее – видимо, потому, что спала жара, и потому, что торопились домой. Движения их были отработаны до автоматизма, поэтому выполнялись машинально – убрать и прикрыть товар. Стараясь слиться с тенью и двигаться бесшумно, Стивен обошел монастырский двор и, улучив удобный момент, нырнул за небольшую витрину-стеллаж с местными изделиями из мозаики. Ничего не подозревающий торговец, заперев дверцы шкафчика, вместе со своими коллегами ушел из монастыря. Через несколько минут появился паренек в черном подряснике ("наверное, молодой монах или послушник," – подумал Стивен), обошел двор, подобрал что-то с пола, закрыл дверцу одной из клеток, вошел в храм, вышел оттуда через несколько минут, закрыл массивную входную дверь на ключ, проверил, заперты ли ворота, и ушел, по-видимому, к себе в келью. Еще через полчаса появились два монаха, они вполголоса пели псалмы и окуривали монастырский двор ладаном из кадила. Обойдя двор вдоль стены, они тоже ушли. Стало совсем тихо. Птицы устраивались спать. Солнце село. Стивен стоял в нише за стеллажом, не шевелясь. Он ждал ночи.

Наконец, в полной тишине и темноте Ройс вышел из своего убежища. Быстро и неслышно пересек двор, подошел ко входу в храм. Бесшумно вставил отмычку в замок, чуть надавил, и тот тут же бесшумно открылся. "Вот и умничка". Стивен оглянулся. Тихо и темно. Никого.

Он вошел в храм, прикрыл дверь. Уже внутри включил фонарик. Подошел к иконе. Посветил на нее. Старец с иконы скорбно и пристально смотрел прямо на него. Странно, что утром он не заметил этого взгляда. Хотя, конечно, чему удивляться, – тогда было совсем не до этого. Переведя луч фонарика на льва, Стивен подивился, что днем его поза показалась напряженной. Сейчас видно, что лев спокойно отдыхает у ног своего святого покровителя. Списав все эти чудеса на свою старость (Стивену Ройсу скоро должно было стукнуть 30) и сентиментальность, он быстро взял икону, открыл киот, отделил холст от деревянной основы, стараясь действовать максимально аккуратно, свернул образ в рулон и убрал в заранее подготовленный внутренний карман джинсовки. Пустой киот поставил в нишу. Вышел из храма. Прикрыл дверь. Подумал – и вновь вставил отмычку в замок, нажал в другую сторону – замок послушно щелкнул. Красота!

Во дворе по-прежнему было тихо и темно.. Стивен пробрался в свое убежище за стеллажом. Конечно, опасно было оставаться на месте преступления несколько часов. Но Стивен хотел, чтобы тревогу подняли как можно позже. А если сейчас оставить дверь храма или ворота монастыря открытыми, это быстро обнаружится. Храм он закрыл, а ворота открывать не будет – дождется утра. Таков был его план. И он не должен был дать сбой.

Так и произошло. Утром открыли и монастырские ворота, и двери храма. Никто ничего не заподозрил. Началась служба – до Ройса донеслось монашеское пение. Пришли торговцы. Потянулись паломники. Ройс не спешил. Выжидал. Потом, убедившись, что в его сторону никто не смотрит, выскользнул из своего убежища и слился с очередной экскурсией. Немного походив вслед за гидом по монастырю, он поспешил к выходу. Оказавшись за воротами, молодой человек послал смс с кодовым словом на единственный на этом телефоне номер и, получив ответ, отправился прочь по дороге. Его ждали в условном месте. Все шло по плану. И все оказалось даже проще, чем он думал.

До развилки он дошел пешком. Монастырь остался позади. Впереди оживленная трасса, ведущая на запад к Иерусалиму и на юг к Мертвому морю.

На обочине стояла серая, заляпанная грязью мазда. Стивен открыл дверь и уселся рядом с водителем.

– Привет!

Никакой реакции. Если не считать тут же взревевшего мотора, взгляда в боковое зеркальце и резкого начала движения. А вот Ройс, много повидавший на своем веку, не мог сдержать удивленного возгласа. Водителем оказалась девушка, совсем молоденькая, лет 18-20, голубоглазая и светловолосая, худенькая и невысокая, похожая на взъерошенного птенца, вывалившегося из гнезда. Если бы не очевидное наличие водительских прав, Стивен решил бы, что ей еще меньше – лет 16. Однако она умело вела машину, ловко перестраиваясь, но не наглея. Навстречу промчалась полицейская машина с мигалками, и это вернуло Стивена к реальности.

– Куда мы едем? Надеюсь, у вас есть чудесное гнездышко, где мы сможем затаиться на пару дней и неплохо провести время.

– Все американцы говорят эти слова всем девушкам. Так беден ваш язык или так скуден ум, что вы не можете выразить эту мысль иначе? -

девушка говорила серьезно, на хорошем английском, но с акцентом, выдававшем в ней славянское происхождение.

– Вы украинка?

В последнее время во всех СМИ так много говорили про Украину и про беженцев из этой страны, что это предположение было первым, которое пришло на ум. Ответ удивил:

– Русская.

– О!

Стивен замолчал, понимая, что ему не должно быть до этого никакого дела. Сейчас она отвезет его в условное место и они расстанутся навсегда. Так какая разница, почему она здесь и как ее зовут.

– Меня зовут Анастасия,-

девушка видимо рассудила так же, но вывод сделала другой: если она его больше никогда не увидит, то можно расслабиться и немного поболтать. Назвав свое имя, она стрельнула в Ройса насмешливым взглядом, и он тут же оправдал ее ожидание: попытался повторить ее имя. Получилось действительно смешно:

– Анастья.. сия, – с трудом выговорил он, почему-то разбив слово на две части и выделив вторую часть.

Настя усмехнулась:

– Сойдет.

Улыбка пропала, девушка хмуро посматривала то в зеркальце заднего вида, то в боковое. Она снизила скорость и ушла в правый ряд. Сзади приближалась машина полиции. Стивен тоже занервничал и заерзал на сиденье, пытаясь оценить опасность и на ходу придумать, как поступить в случае, если это за ними. Однако машина пронеслась мимо, и оба облегченно вздохнули.

– Так куда вы меня везете?

– Не все ли вам равно? Я выполняю свое задание, вы свое. Мне хорошо заплатили, чтобя я доставила вас туда, где вас встретят. И я планирую отработать свой гонорар.

– Приблизительно так говорят гангстеры в голливудских боевиках. Неужели английский действительно так плох?

Она засмеялась колокольчиком, показав белые зубки:

– Ваш язык очень красив. Я читала Байрона – вот кто умел показать всю красоту английской речи. Но мы предпочитаем говорить штампами.

Стивен Ройс вдруг осознал, что чувствует не только симпатию к девушке, но и восхищение – она смелая, умеет рисковать, при этом умная и красивая. Какое-то невероятное сочетание! Никогда раньше он таких не встречал. Он не мог отвести от нее глаз.

– Кто ты, Анастья-сия? Где ты живешь? У тебя есть парень? -

вопрос вырвался сам собой. Стивен не собирался крутить интрижку с этой девчонкой. Он на задании. Они скоро расстанутся. Но язык говорил сам по себе, а глаза смотрели только не нее.

Она, пару раз на него покосившись, поняла, какое производит впечатлание, и с удивлением подумала, что он тоже ей нравится. У него были серо-голубые глаза и темно-русые волосы, правильные черты лица и обворожительный голос. Или так показалось? Хотя это все Настя отметила мимоходом. Главное, что увидела сразу и что сразу покорило – живые озорные искорки в глазах и постоянная "американская" улыбка, но не деланая, как в рекламе, а тоже живая, весёлая. "А он прикольный," – подумала.

Они ехали почти все время в правом ряду, никого не обгоняя, соблюдая скоростной режим. Вокруг типичная израильская природа: небольшие пустынные песчаные равнины перемежались с каменистыми холмами, иногда деревца и кустарники. Попадались целые пальмовые рощи. Пару раз встретились выстроенные вдоль дороги ряды глиняных горшков и кувшинов – поделки бедуинов. Вдалеке под резкие окрики погонщиков прошли пять-шесть верблюдов. Светило солнце. В машине работал кондиционер и было довольно уютно. До Иерусалима, в сторону которого они направлялись, оставалось не меньше 20 километров. Что ж, молчать всю дорогу?

– Я приехала сюда за своим парнем. Он еврей. Мы полюбили друг друга, собирались пожениться, он хотел меня представить своим родителям. Но у его родителей были другие планы. Они убедили его, что надо сначала получить образование, а потом думать о свадьбе. Но мне кажется, у них уже есть невеста для Саши. Ну и образовывать его, конечно, они тоже хотели. Причем непременно в Итоне. Саша – парень умный, ему надо учиться, это правда, но ведь можно совмещать учебу и отношения. Ведь мы уже не маленькие. Но Саша дал себя переубедить. Наверное, не такая уж сильная была любовь. А может, ее вообще не было – так, нафантазировали себе – очень уж хотелось стать взрослыми…

Настя грустно задумалась. Стивен понял не все, что говорила девушка, она часто использовала не те, слова, которые здесь уместны, путала последовательность и некоторые звуки произносила ужасно, как все иностранцы. Однако он уловил главное. И история Насти его задела. Он вдруг поймал себя на том, что не хочет в этом ее романе хеппи энда. Когда девушка замолчала, даже улыбнулся украдкой, глядя в свое окно – она одинока, и у него есть шанс! Он почувствовал это прежде, чем осознал. А когда понял, что Анастья- сия, нет Анаси-сия (он обязательно выучит ее чудесное певучее имя!) ему всерьез понравилась, решил действовать немедленно. До Иерусалима осталось 10 километров, а значит, очень скоро они расстанутся. Надо срочно что-то делать.

– Эй, Нась (он попробовал сократить ее имя на манер английских имен – а вдруг прокатит!). Не грусти!..

Настя расхохоталась, поняв его уловку с именем:

– Мое имя в сокращенном варианте звучит на английском языке, честно говоря, не очень…

– Nasty! – быстро догадался Стивен. – Противная!

– Увы! Ты почти правильно произнес. Настя!

– Наа-стя… – Стивен старательно выговорил все звуки…– это не совсем то же самое… Хотя… Это здорово, что я познакомился с противной девчонкой!

Настя стрельнула в него шутливо-гневным взглядом и не выдержала, расхохоталась вместе с ним. Этот смех как-то вдруг сразу их сблизил, будто упала преграда, разделявшая незнакомых людей. Обоим вдруг стало так легко и просто, будто они знали друг друга всю жизнь.

– Лучше тебе все же мое имя не сокращать, – отсмеявшись заявила Настя. – Анастасия. И точка.

–О кей. Анастья – сия… не грусти!

– Я не грущу. Я здесь почти полгода и привыкла. Работаю вот… Мне иногда дают задания, и я их выполняю. Платят хорошо. Подозреваю что-то противозаконное, но не вмешиваюсь. Лично я ничего плохого не делаю. Ну если только живу здесь нелегально. И что с того – выдворят и ладно. Вернусь на родину.

– Анастья-сия! Я не хочу с тобой расставаться так быстро! Я тоже выполняю некоторые задания. Подозреваю, что немного противозаконные… – он улыбнулся, глаза озорно засверкали. – Но когда я сегодня передам посылочку и буду свободен, давай проведем вечер вместе!

– Нет. Мы должны после встречи с адресатом разбежаться в разные стороны. Так надо. Ну чтобы нас не вычислили.

Она еще раз внимательно посмотрела на Стивена. Он ей нравился все больше. Приятный голос, лучистые глаза, короткая стрижка… И… что-то еще неуловимое, чего не было с Сашей.

– Ты все еще думаешь о нем? Вы встречаетесь?

Вот это проницательность!

– Нет, в общем, он меня бросил. Я не взяла от него деньги и не захотела, чтобы он помог мне уехать в Россию. Сказала, сама справлюсь и деньги у меня есть. На самом деле, не справилась: денег не было.

Они уже мчались в объезд Иерусалима, и Стивен понял, что им не в город, а дальше – значит, можно еще какое-то время побыть вместе. Сегодня поистине судьбоносный день!

Глава 3. Израиль. Наши дни.

Настя замолчала, и дальше всю дорогу говорил Стивен. О том, как он вырос в Чикаго в обычной американской семье, как с детства полюбил риск и ввязывался в авантюры, как отец вытаскивал его из полицейских участков, но ворчал при этом так вяло, будто проблемы сына с законом его вовсе не волнуют. Скорее всего так и было. Дух авантюризма в Чикаго витал в воздухе. Бывшие гангстеры и игроки были их соседями. Некоторые из них завязали с прошлым и даже благочестиво ходили в церковь по воскресным дням, и что с того? Все вокруг понимали, что угомониться и начать вести жизнь законопослушного гражданина – это все равно, что уйти на пенсию. А кому хочется стать пенсионером в 20 лет?

Старший брат Стивена Хантер открыл с приятелем антикварную лавочку. И тут же туда потянулись нужные люди. Сначала парень был только связующим звеном между ними, но очень быстро сумел стать настолько незаменимым, что его посвящали в свои планы аферисты всех мастей. У него было безошибочное чутье и деловая хватка. Вскоре он стал сам руководить небольшой командой, которая скупала за бесценок и продавала коллекционерам редкие артефакты. Почти законно. Ну почти.

Стивен в детстве увлекался фотографией, потом рисованием, и как-то брат предложил ему поучиться на курсах реставраторов, затем понабраться опыта у его знакомых любителей и ценителей живописи, а потом, через пару-тройку лет, примкнуть к его команде в качестве эксперта. Так и получилось. И вот теперь он, эксперт по иконописи 18-19 веков, приезжал в монастырь дать свое заключение по одной из икон. Так что именно сейчас все в порядке, и Стивен вполне может отложить отъезд и провести с Настей вечер.

Девушка улыбалась, слушая его болтовню и внимательно следя за дорогой. Они уже отъехали далеко от Иерусалима и двигались на юг. Наверное, там был человек, который должен встретить Ройса и забрать икону. Дальше ее путь лежал на Кипр. Стивен планировал вылететь тем же самолетом. Но ведь можно и задержаться на денек-другой… Он замолчал и задумался.

Больше десяти лет они с братом не имели никаких серьезных проблем с властями и полицией именно потому, что строго следовали разработанному плану. Сейчас по плану надо было добраться до места, о котором даже он не знал, а знал только водитель (то есть Анастасия), передать икону и вылететь с частного аэродрома на Кипр. Оттуда он вернется в Штаты. Но сегодня не обычный день, и обязательно что-то случится, что даст ему возможность немного подкорректировать первоначальный план.

Стивен вспомнил об иконе. Она, свернутая в рулон, все еще грела его сердце. Чем-то этот образ успел его задеть. Изучая живопись, Стивен Ройс видел много икон. Но рассматривал их только как объект изучения. Он не был верующим, и духовная ценность христианских святынь была ему непонятна. Его больше интересовала рыночная цена. Но эта икона была какой-то необыкновенной. Несмотря на очевидное отсутствие всякой художественной ценности, а значит, и высокой цены, она заинтересовала Стивена. Чем-то она притягивала, завораживала… Чем? Непонятно. Стивен успел ее немного изучить и теперь восстанавливал в памяти по фрагментам. Поздние дорисовки животных на заднем плане, темный фон, с которым еще, возможно, предстояло разобраться – не скрывал ли он более ранний слой, слабо очерченный силуэт благословляющего Христа вверху, старца, написанного вроде по всем канонам, но чем-то неуловимо отличающегося от других святых – каким-то пронзительным взглядом что ли или… будто у него слезы поблескивали в глазах.

И потом лев. Изображение животных на иконах – редкость. Ну разве что символы троих из четырех евангелистов – бык, орел и лев, да еще рождественские овечки в хлеву – составляли исключение. Почему на этой иконе изображен лев, Стивен не знал, не успел прочитать, хотя и собирался. Он сосредоточился на изображении животного. Но почему-то не мог хорошо воспроизвести его в памяти. Оба – и старец, и лев – были какими-то странными, неуловимыми. Стивену то вспоминалось, что святой смотрит прямо на него, то казалось, что немного в сторону. Лев вообще в его воображении менял позу – то лежал расслабленно у ног старца, то казалось, что он готовится к прыжку и только ждет команды, заглядывая святому в глаза. Стивену вдруг неудержимо захотелось достать изображение и рассмотреть его еще раз, понять, какие же они на самом деле, но он, вздохнув, сложил руки на груди, прижав икону еще ближе к сердцу, и стал смотреть в окно.

Он никогда не молился. Но сейчас вдруг обратился в мыслях к этому святому. "Эй, старец, ты не обижайся, что я забрал тебя из твоего монастыря. Знаешь, многие великие иконы исчезали чудесным образом, а потом являлись людям в совершенно неожиданных местах. (Стивен, хоть и читал много таких историй, воспринимал их не более, чем миф. Но сейчас, именно в эту минуту, почему-то хотелось в это верить. И он вполне искренне продолжил свою первую в жизни молитву). Слышишь, старик, ты же святой… Я не успел прочитать твою историю. Наверное, в ней есть и лев, правда?.. Ну в общем, не знаю, как там правильно говорится, но… мне понравилась эта девушка…с этим странным именем… ох уж эти русские – так назвать девчонку.. А я бы назвал ее прекрасной, милой и обворожительной. Эй, старик! Услышь меня. Я, наверное, впервые понял, что имеют в виду, когда говорят, что между ними химия. И правда, такого со мной еще не было. Вдруг она моя судьба? А как мне это понять, если через несколько минут мы расстанемся? … В общем, помоги мне. Сделай так, чтобы я остался здесь! Пожалуйста!"

Ройс немного подумал и решил, что хуже не будет, если он даст старцу обещание не совершать больше ничего противозаконного и сходить в церковь. Ну а потом видно будет, надо ли сдержать слово или нет. В церковь, впрочем, можно и зайти.

"Ну в общем, я не буду больше плохим парнем. Вот увидишь. Помоги, а?"

Машина двигалась по шоссе на юг, проехали мимо Ашкелона. Через некоторое время Настя повернула направо и по узкой улочке небольшого поселка, наконец, добралась до примечательного здания, стоящего отдельно в конце улицы. Здесь остановилась.

– Приехали, – неуверенно сказала Настя.

Стивен тоже настороженно огляделся вокруг. Никого не было. Несколько минут они сидели молча в ожидании курьера.

– Это точно то место? – спросил Стивен. Девушка кивнула.

В течение следующего часа они безуспешно пытались связаться с заказчиками. Но телефоны молчали. Тревога нарастала. Что теперь делать, было совершенно непонятно. Нарушая правила и договоренности, Стивен Ройс набрал номер брата. Но его телефон тоже был вне зоны доступа.

Прошел еще час.

– Мы не можем ждать вечно, – решил наконец Стивен. – Давай найдем хотя бы кафе.

Молодые люди развернулись и медленно поехали по узкой улочке. Наконец, они нашли то, что искали – маленький отель с ресторанчиком на первом этаже. Поесть и отдохнуть. Они оставили автомобиль на стоянке за отелем и вошли в фойе.

– Сначала поедим, – решил Стивен и потянул Настю в кафе. Ресторанчик был небольшой и почти пустой. Только в углу за столиком сидели два парня и девушка. Стивен и Настя сели неподалеку от них у окна и углубились в изучение меню.

За соседним столиком разговор шел оживленный, но негромкий: видно было, что ребята стараются не привлекать к себе внимания. Однако Настя сразу поняла: говорят по-русски. И, как и во всех российских семьях, за столом речь шла о политике. Один парень называл другого Хохлом и ругал, что он "лег под Америку". Хохол обвинял приятеля в том, что его оболванили пропагандисты, что он не умеет думать своей головой и не знает реальную ситуацию. Девушка пыталась примирить парней, было видно, что она еле сдерживает слезы.

Подошел официант, Настя и Стивен заказали еду и в ожидании заказа вяло переговаривались, размышляя над сложившейся ситуацией. Ройс, не понимая русской речи, полностью углубился в свои тревожные мысли. Что теперь делать? Оставаться или уезжать? Куда деть икону? В этом пункте плана осечек не должно было быть, и вариант Б не был предусмотрен. Стивен напряженно думал.

Положение Насти было не таким уж и плохим: она уже получила приличный аванс, работу выполнила и, если заказчик вдруг пропал, рисковала лишь не получить полностью оплату. Неприятно, конечно, но не страшно. Поэтому она волей-неволей прислушивалась к беседе за соседним столиком. Занимательная, но не оригинальная. В последние полтора года такие беседы вели на своих кухнях все русские, у которых были родственники на Украине. У самой Насти там никого не было – ни родни, ни знакомых. Но ей было грустно оттого, что поссорились два славянских народа. Хотелось мира во всем мире, а еще настоящей большой любви.

Настя покосилась на Стивена. Вот ведь встретила его часа три назад, а такое впечатление, что знает всю жизнь. Что это – любовь или загадочная русская душа? В отличие от раздраженных соседей, Стивен Ройс был внешне спокоен, хотя очевидно, что ему сейчас непросто. Он был таким сильным и уверенным, таким красивым и умным, с веселыми смеющимися глазами и очаровательным чувством юмора, что в него нельзя было не влюбиться. Конечно, он занимался какой-то незаконной деятельностью, но этот факт делал его в ее глазах еще более притягательным. Он еще молод, а в юности мы все совершаем ошибки. Настя вот тоже ошиблась, сбежав от родительской опеки во взрослую свободную жизнь. Если у них сложатся отношения, они смогут уехать в Россию и там заняться каким-нибудь легальным бизнесом или просто работать, как все.

За соседним столиком ругались уже громко. Отборный русский мат, наконец, привлек внимание и Стивена. Он, как и многие люди во всем мире, знал некоторые из тех слов, которые выкрикнул своему оппоненту Хохол. Тот вскочил и схватил приятеля за ворот рубашки. Драка была неминуема. Девушка кричала, но ее никто не слушал. Стивен вдруг оказался между парнями и, как рефери, развел их в разные стороны, увещевая на английском. Девушка схватила под руку Хохла и бросилась вон из кафе, то таща его за собой, то толкая впереди. Он, крикнув приятелю еще пару нелестных эпитетов, дал себя увести. Парень, которого удерживал Ройс, рванулся было за ним, но наткнувшись на преграду, наконец выпустил пар и поднял руки вверх:

– О кей, о кей, френд, все. Брэйк. Да он мой друг. Френд, о кей? Ферштейн? Ну поссорились просто, бывает. Все, о кей. Сенк ю. Да чтоб вас, чурки нерусские! Америкосы! Вот лезут и лезут на Россию! Твою мать! Нигде от вас не спрятаться. Вот на Святую Землю приехал – и здесь они лезут! Все, бай-бай!

Парень уже похлопывал американца по плечу, зло и весело, и, пользуясь тем, что он не знает русского языка, как бы прощаясь, ввернул еще несколько непечатных словечек – теперь уже в адрес Стивена.

– Ну хватит! Достал! Вали отсюда и хоть убей его, нам пофиг! Дай поесть спокойно! – сказала Настя, даже не потрудившись подняться из-за стола.

Парень остолбенел. Стивен усмехнулся и вернулся на свое место.

– Наша?! – вмиг повеселевший забияка подошел к их столику и уже совсем спокойно и даже вежливо попросил разрешения составить им компанию. Настя и Стивен неохотно согласились.

Парень принес рюкзак и достал из него бутылку водки:

– За знакомство, о кей?! Меня Сергей зовут. А вас?

Настя замотала головой, отказываясь от угощения, однако представилась и назвала Стивена.

Сергей был уже немного навеселе. Отказ выпить его не смутил. Он был рад вдруг так неожиданно встретить соотечественницу и соответственно собеседницу. К тому же надо было кому-то излить душу.

Таким образом, пока Настя и Стивен ели, они узнали, что Хохол – украинец, уехавший в Израиль на время войны вместе со своей женой Викой – той самой девушкой. А сам он, Сергей, родной брат Вики, – русский. И если влюбленная сестра была всегда на стороне Хохла, то он, Сергей, был за правду и за Россию. В настоящее время Сергей приехал не надолго по приглашению Вики посмотреть Иерусалим и посетить места, где родился и жил Христос. Хотя Сергей был "не очень-то верующий", он принял приглашение – "интересно же".

Настя и Стивен ели молча и слушали не перебивая. Стивен ничего не понимал и думал о своем. А Настя с какого-то момента заинтересовалась историей Сергея и даже с любопытством на него поглядывала. Он был чем-то похож на Стивена. Такого же роста и комплекции, темные волосы, короткая стрижка. Правда, черты лица были совсем другие и глаза темно-зеленые. Но взгляд веселый и какой-то задиристый. Такой типичный русский парень. Настя улыбнулась своим мыслям и тому сравнению со Стивеном, которое пришло ей в голову. Ободренный ее улыбкой, Сергей продолжил с еще большим воодушевлением.

Так Настя узнала, что ездить по святым местам Сергей планировал в одиночку или с сестрой. А пришлось паломничать втроем – к ним присоединился муж Вики. Он был в общем-то неплохим парнем, но политические разногласия омрачали их путешествие. Так они оказались здесь и остановились на ночь в этой гостинице. Закончив свою речь, парень заявил, что Настя и Стивен теперь его лучшие друзья, и пригласил их к себе в номер продолжить банкет. Однако новые друзья решительно отказались, сославшись на неотложные дела.

Обед был закончен. Рассказ Сергея тоже. В фойе молодые люди с трудом отделались от нового знакомого, который настойчиво продолжал звать их в гости. В конце концов он угомонился и пошел к себе, обреченно опустив голову и неся рюкзак в руке – его ремни грустно волочились за ним по полу. Оставшись, наконец, одни, Настя и Стивен сняли двухместный номер. Вернее, оформлял американец, а Настя подумала, что она ужасно устала и нет сил спорить с ним и требовать отдельную комнату. "Вот ведь Сергей вполне симпатичный парень, – думала Настя, – а со Стивеном не сравнить. Сергей милый и обаятельный. А Стивен… свой, родной…"

Несмотря на очевидный форс-мажор и все нарастающую тревогу, Стивен тоже думал о Насте, не мог не думать. Он был победителем по жизни и получал все, чего хотел. А познакомиться с девушкой поближе сейчас было главным его желанием. Вдруг он вспомнил свою первую в жизни молитву – к тому святому на иконе! Неужели подействовало? Ему предоставилась возможность остаться в этой стране еще на день, и даже на ночь – с ней! А если сам святой старец на его стороне – значит, все будет о`кей!

Глава 4. Израиль. Наши дни.

Пропажу иконы обнаружили туристы. Вернее, их экскурсовод. Причем далеко не первый после открытия храма. Несколько предыдущих экскурсоводов решили, что икону перенесли монахи в другое место. Каждый подумал, что потом надо будет узнать, куда. На этот раз один из туристов оказался любознательным и заранее прочитал о монастыре, куда вскоре собирался. Узнав, что там есть редкая чудотворная икона основателя монастыря Герасима Иорданского, мужчина вознамерился непременно ее увидеть и сделать фото. В итоге он вместе с экскурсоводом подошел к первому попавшемуся монаху и спросил о пропавшей иконе. Монах, разумеется, ничего не знал. Обратились к настоятелю, и тот, проведя малое расследование и ничего не выяснив, позвонил в полицию. В то время Стивен и Настя уже подъезжали к месту встречи с курьером.

.........................................................................................................................................

Марк Хейфец был хорошим следователем, хоть и молодым – ему не было еще и сорока. В его послужном списке число раскрытых преступлений близилось к сотне, а нераскрытых можно было посчитать по пальцам одной руки. Однако кражей иконы ему почему-то сразу не захотелось заниматься. Но отказаться он не мог и отправился на своей машине вслед за автомобилем с мигалками по дороге к Иерихону. Недалеко от города полицейские автомобили свернули к монастырю. По привычке Хейфец стал осматриваться уже на подъезде к месту преступления, понимая, что улики могут оказаться где угодно, порой в самом неодходящем месте, не заметные невнимательному взгляду. Но все было тихо и спокойно. Как говорится, ничто не предвещало…

Настоятель монастыря куда-то уехал. " У него нашлись дела поважнее", – скептически заметил про себя Марк. Полицейские начали опрашивать монахов. Близкий помощник и заместитель Хейфеца Рома Крамер отправился побеседовать с теми паломниками и гидами, кто мог что-то видеть. Оказалось, что вчера вечером икона была на месте, а сегодня к обеду ее уже не было. Следователь поручил Роме выяснить, какие группы были на экскурсии в монастыре вчера и позавчера. Предстояло обойти всех, кто, возможно, видел что-то подозрительное. Также умница Крамер уже сделал запрос в министерство культуры относительно исторической и художественной ценности пропавшей иконы. Осталось дождаться ответа. Видеонаблюдение в монастыре не велось. Вернее, камеры кое-где были, но не работали: монахи надеялись на Бога и демонстрировали удивительную беспечность. Одного из полицейских, который проводил следственные мероприятия, но очевидно безуспешно, Марк Хейфец попросил узнать, где расположены ближайшие к монастырю видеокамеры.

Раздав указания и убедившись, что машина по розыску заработала, он сосредоточился на самом любимом: отправился осматривать уже изрядно затоптанное место преступления в поиске хоть каких-то зацепок. Обычно он всегда и везде их находил. Даже там, где до него безрезультатно порылись хоть сотни суперсыщиков.

Начал Хейфец, разумеется, с того места, где в последние дни находилась икона. Осмотрел раму, убедился что отпечатки уже сняли… Эксперт заметил, что "пальчиков" много, и они разрозненные – возможно, к киоту прикасались паломники или уборщики. Человек, открывавший киот, оставил бы характерные отпечатки в других местах. Так что эксперт склонялся к тому, что похититель работал в перчатках. Однако он пообещал приобщать к делу все "пальчики", найденные на стекле и дереве.

Хейфец еще раз тщательно осмотрел место, где стояла икона, но, не найдя никаких зацепок, расширил зону поисков до всего храма, а затем переместился во двор монастыря. Сначала осматривал иконы и церковную утварь, потом кадки с пальмами и горшки с цветами.

– Вы вчера были здесь?– спросил он буднично у одного из торговцев в нише монастырской стены

– Да, весь день, – с готовностью ответил мужчина, маленький круглый еврей с кипой на затылке.

– Ничего подозрительного не заметили? Может, кто-то интересовался храмом, его охраной, спрашивал, когда открыт и закрыт, ну или что-то подобное…

Еврей задумался.

– Была одна женщина, убеждала меня на плохом английском, что евреям не место в христианском монастыре. Ну немного поспорили…

Марк его почти не слушал:

– Вы продавали эти же мозаичные изделия? Стеллажи стояли так же?

– Да, конечно! Я исправно плачу налоги. Вы можете сделать запрос…

– Конечно, я сделаю запрос. Но сначала осмотрю вашу торговую палатку.

Хейфец заглянул за стеллаж. Сразу, как породистая борзая, почуял след.

– А часто ли моют пол за стеллажом?

– Я не знаю. Это не входит в мою компетенцию. Я несу ответственность только за вверенный мне товар! … Что вы делаете?

Марк легко проскользнул за стеллаж. Осторожно, стоя на цыпочках, осмотрел свежие следы от кроссовок на пыльном полу. Похоже, человек находился здесь довольно долго и переступал с ноги на ногу: следы были смазаны. Однако пару довольно четких отпечатков ему все же удалось найти. Он сделал несколько фото на свой айфон и подозвал прибывшего эксперта. Попросил дать заключение о размере обуви и фирме кроссовок как можно быстрее. А лучше найти что-то необычное, какую-то зацепку…

После разговора с экспертом Марк Хейфец устало опустился на стул рядом с продавцом-евреем. Тот многословно заверял его, что не имеет никакого отношения к краже и не знает, почему преступник выбрал именно его торговую точку. Марк не слушал, он с наслаждением вытянул ноги и прикрыл глаза.

– Вы никогда не найдете эту икону! – фраза бесцеремонно вклинилась в поток слов торговца. И сразу настала звенящая тишина. Еврей замолчал, а следователь тут же впился взглядом в говорившего. Старик-монах, которому принадлежало столь сомнительное в глазах сыщика заявление, тоже молчал, грустно глядя на Марка. Даже все вокруг почему-то одновременно притихли, невольно подчеркнув тем самым значимость и неопровержимость слов монаха.

Марк Хейфец встряхнул головой, разрушая магию момента, и постарался собраться.

– Почему вы так решили? Вы что-то знаете?

Старец отвернулся и отправился вглубь тенистого сада. Марк последовал за ним. Они вышли на узкую каменную дорожку, потревожив стайку веселых зеленых ожерелов. Под их звонкие крики следователь и монах обошли храм и оказались возле небольшого садового фонтана, выложенного из камня и почти незаметного среди пышной растительности. Монах сел на скамейку в чудесном тенистом уголке, куда доносилось журчание струй и было относительно тихо. Сыщик уселся рядом.

– Я вас слушаю.

– Один человек вчера интересовался нашей иконой. Тогда она еще стояла на своем месте в нише.

– Приметы?

– Молодой человек, лет 25-30. Темные волосы, кажется, светлые глаза, чуть выше среднего роста. Хотя… Кроме приблизительного возраста и роста я вряд ли могу быть в чем-то уверен. Он старательно отворачивался и уходил от беседы.

– Он интересовался иконой?

–Нет, он просто стоял рядом. Но я сразу понял, что наша икона скоро нас покинет.

– Почему?

– Трудно сказать…

– Подумайте. Это может быть важно. Какая-то деталь… Почему вы обратили на него внимания? Почему вы решили, что… икона скоро вас покинет?

– Вы верите в Бога?

Марк вздохнул. Всю жизнь он старательно избегал этой темы. Наследник еврейки-мамы и поляка-папы, имевший в роду прапрадеда-калмыка и русскую прабабку, он не знал, " какому Богу кланяться". Да и не придавал этой проблеме никакого значения. Жил в еврейской стране по местным законам. Привык. Но в синагогу ни разу не заходил. Зачем? Если Бог и правда есть, он прекрасно знает, что Марк честно живет и работает. Дальше этого мысль не шла.

Монах все прочитал по его лицу:

– Тогда вы не поймете.

– Постараюсь. Прошу вас, продолжайте.

– Это необычная икона. С ней связано несколько чудес…

– Исцеления?

– И исцеления тоже… В общем, как бы вам это объяснить…Но… если бы икона не захотела покинуть наш храм, она бы не позволила никакому человеку даже дотронуться до себя.

– С неба сошел бы огонь?

– Не знаю. Возможно. Но могло бы случиться что-то совсем на первый взгляд обычное, что помешало бы совершить кражу.

– В монастырь в неурочный час вернулся бы настоятель? -усмехнулся Хейфец.

– Все что угодно. Говорю же вам, просто поверьте, это старинная намоленная чудотворная икона. Сам отец наш Герасим Иорданский ее хранит.

– Плохо, видно, хранит…

– Не смейтесь. С иконой ничего не случится без воли Господа. Просто она поменяла хозяина.

– А вдруг Богу угодно, чтобы мы вернули икону и наказали вора, а скорее всего целую воровскую сеть. Лучше расскажите подробнее про того парня. Вспомните что-то еще, какую-то деталь…

– Он иностранец. Не знает нашего языка. Сказал, что плохо владеет английским. Говорил с акцентом.

– А вот за это спасибо! Сможете составить фоторобот?

– Нет. Я плохо его рассмотрел.

Монах встал, дав понять, что разговор окончен, и ушел, не попрощавшись. Следователь задумчиво смотрел ему вслед: почему, интересно, его не опрашивали полицейские вместе со всеми? Он успел просмотреть короткие видеозаписи показаний немногих насельников монастыря. Этого человека среди них не было.

Глава 5. Ликия. 5 век от РХ.

Григорий шел по пыльной каменистой тропинке, виляющей между скудной растительностью горы Сим. Горой ее называли в народе. На самом деле это не более чем отвесный каменный холм, скорее скала, на вершине которой, ближе к небу, были захоронены великие люди Фаселиса. Юноша любил это местечко еще с детства. Когда соседские ребята с криками гонялись друг за другом, Григорий забирался повыше на гору и бродил среди высеченных в скале надгробий, иногда с риском для жизни спускаясь на голые уступы перед ними. Его восхищали эти камни, которые пережили столетия под зноем, ветрами, дождями и даже землетрясениями. От них веяло спокойной уверенностью, силой, вечностью. Зато человеческая жизнь рядом с ними казалась хрупкой и мимолетной. К тому же ранние потери – смерть бабушки, еще совсем не старой, потом тети и даже друга, такого же мальчишки, как он, – заставили содрогнуться юное сердце и задуматься о том, о чем молодые люди беспечно забывают – о смысле жизни. "Человек живет так, будто он вечен: стремится к богатству, славе, победам, многим знаниям. А потом приходит смерть. За всеми – богатыми, бедными, молодыми и старыми, умными, глупыми, добрыми и злыми. И я, и мои любимые родители (какой ужас!) – все мы скоро перестанем существовать. Очень скоро – ведь что такое даже сто лет перед вечностью?.." – так размышлял Григорий, лежа в своем потайном местечке – небольшом углублении в скале. На каменный пол он набросал можжевеловых веток и засохшей травы – стало вполне прилично, мягко и душисто. Григорий наведывался туда почти каждый день, обычно после обеда, когда уходило солнце, а камни оставались еще теплыми.

Григорию шел семнадцатый год. Он жил вместе со своими родителями в Ликийском городе Фаселисе, на берегу Средиземного моря, недалеко от всем известных Мир, где подвизался 200 лет назад епископом сам Николай Чудотворец. Григорий и его родители были христианами и ходили каждое воскресенье в церковь, где служил священник Василий, прапрапрабабушка которого, согласно семейным преданиям, знала самого апостола Павла и помогала ему во время его миссии в Ликии (правда, этот факт подвергал сомнению сам отец Василий), а прадед его участвовал в первом Вселенском соборе, где был принят Символ Веры, известный всем христианам. Священник Василий достойно продолжал дело своих благочестивых предков и проповедовал Евангелие так, что все жители их городка были убежденными христианами. Григорий носил крест на груди и ежедневно молился, и хотя ему трудно было понять основные догматы Церкви – как это Бог един и в трех лицах? как он мог родиться на земле от простой девушки и как воскрес? – все же сердце его всецело принадлежало Христу. Отец Василий говорил, что главное не знание, а вера. «Если будешь иметь веру с горчичное зерно и скажешь горе сей "ввергнись в море" – будет по слову твоему».

Григорий уже спустился с горы и шел по тенистым аллеям оливковых деревьев, в ветвях которых сновали горластые попугаи. Эти озорники давно жили рядом с людьми и так привыкли, что могли спуститься с ветки прямо на стол, за которым обедала семья, и стащить кусок. Никто их не бранил, все только смеялись над их проделками и подкармливали. Каждый раз Григорий любовался этим садом, синим небом, попугайчиками и думал, что нет в мире прекраснее страны, чем его родная Ликия. Вот и сегодня он шел пританцовывая, напевая любимую мелодию. А когда раскинул руки, открываясь теплому ветру и солнцу, один из зеленых ожереловых попугайчиков спланировал ему прямо на ладонь. Григорий замер, боясь его спугнуть. Но тот лишь поудобнее устроился, вцепившись в пальцы. Юноша осторожно поднес его к лицу и рассмотрел: зеленые перышки отливали множеством оттенков, глазки смотрели озорно – это был еще совсем молодой попугайчик, неопытный и безрассудно отважный. Григорий тоже осмелел и осторожно поднес к нему другую руку, со всей нежностью, на какую был способен, погладил птицу по спинке – такие теплые мягкие перышки, такое хрупкое и чудесное создание Божие… Вдруг еще один попугай с криком приземлился ему на голову, зацарапал коготками, замахал крыльями. Григорий засмеялся и хотел схватить его, но от резкого движения оба попугайчика взлетели и скрылись в листве. Некоторое время Григорий пытался их разглядеть, но они искусно маскировались, он постоял с поднятыми руками, но чуда не повторилось. Тогда он побежал домой рассказать обо всем родителям.

Он жил в богатой семье. Родители владели виноградниками, стадами коз и овец. Большой каменный дом окружал прекрасный сад, где оливковые и мандариновые деревья росли рядом с кустами граната. Несмотря на желание родителей иметь много детей, он был в семье единственным ребенком. Мама и отец в нем души не чаяли, и он их любил всем сердцем.

Когда Григорий приблизился к дому, он увидел, что мама сегодня решила обедать в саду. Большой деревянный стол был накрыт белой скатертью с изящной вышивкой. В центре на блюде дымилась запечённая кефаль с артешоками. Рядом – супница из белого фарфора с темно-желтым рыбным супом. Две девушки-служанки красиво расставляли вяленое мясо барашков и козий сыр на блюдцах. Овощной салат в глубокой тарелке щедро заправляли оливковым маслом. Григорий даже остановился на мгновенье и залюбовался веселым многоцветьем накрытого к обеду стола. А девушки уже довершали милую картину резными вазочками с орехами и мёдом и огромной вазой с фруктами. Григорий увидел, как из дома вышел отец. В руках у него были две запотевшие бутылки виноградного вина. За отцом шел его брат, дядя Исидор, с сыном Викентием. Спустившись по каменным ступеням, они остановились и стали что-то обсуждать. Когда на столе все было уже готово, а девушки расставляли фарфоровые тарелочки для хозяев и гостей, к ним подошла мама с кувшином гранатового сока и что-то сказала девушке. Та метнулась в дом за чашами для питья.

Сердце Григория сладко защемило от любви ко всем этим людям, от счастья видеть их. Он стоял поодаль, в тени огромного платана, не в силах пошевелиться, желая только одного – чтобы это мгновение, это счастье длились вечно. Наконец, его заметил брат Викентий и позвал, махнув рукой. Отец и дядя тоже развернулись и с улыбкой ждали, когда Григорий подойдет. А он, едва поздоровавшись, стал восторженно рассказывать свою историю с отважными попугайчиками. Все слушали его с улыбкой и удивлялись: попугаи их маленького мирного городка давно перестали бояться людей, но до сих пор никто так прямо человеку в руки не лез. Потом мама позвала всех за стол, и разговор перешел на другие темы. Но Григорий сидел, никого не слушая, с мечтательным взглядом и улыбкой на лице.

Едва притронувшись к еде, он вскочил и, пробормотав извинения, под строгим взглядом дяди и всепрощающим мамы и отца поспешил вон из дома к своей подруге, соседской девушке Даниэле. Викентий бросился было за ним, но видя, что Григорий не обращает на него ни малейшего внимания, обиженно отстал. Даниэле было шестнадцать. Темные волосы с каштановым отливом и синие глаза свели с ума всех парней в округе. Но ей нравился ни на кого не похожий романтик Григорий.

Через полчаса они уже брели рука об руку по тому самому расчудесному саду с храбрыми попугаями, а Григорий с восхищением говорил подруге, как хороши маленькие нежные перышки. В саду молодые люди свистели, курлыкали, причмокивали, зазывая попугайчиков, бегали, раскинув руки, но все напрасно. Смелые птицы уже, наверное, улетели совершать свои подвиги в других местах. Тогда Григорий вдруг предложил:

– А хочешь, я покажу тебе один мой секрет? Одно местечко сказочной красоты, где, мне кажется, еще никто из людей не бывал? По крайней мере, я ни разу никого там не видел!

– Разве есть здесь такие места?

– Пойдем и увидишь!

Молодые люди забрались на самый верх горы Сим. Даниэла запыхалась, разрумянилась, но восторженно улыбалась, видя совсем рядом старые гробницы, выбитые в скале. Григорий не сводил с нее глаз. Так красива была она в эти минуты, что затмила собой все вокруг. Теперь это место, как казалось Григорию, уже не располагало к меланхолии. Даже саркофаги стали просто камнями. Хотелось петь и смеяться. Побродив между надгробий, они подошли к узкой едва приметной тропинке на краю обрыва и осторожно, не глядя вниз, пробрались к тайной пещере. Обычно мрачная в это время суток, пещера вдруг наполнилась каким-то невероятным светом, ликующей жизненной силой, исходящей от Даниэлы. Григорий был безмерно счастлив. " Какой удивительный день", – подумал он, любуясь подругой.

Пещера была совсем маленькой, скорее, просто углубление в скале, и одному-то тесно. Но они уселись вдвоем, прижавшись друг к другу и замерли, зачарованные чудесным видом, открывшимся перед ними.

С этого места долина, где располагался их городок, была как на ладони. За соснами и кедровыми рощами виднелись серые стены домов и рыжие черепичные крыши, пышная зелень кустов и деревьев. Куда-то шли маленькие люди, паслись козы, лежали, отдыхая в тени, верблюды и ослы. Храмы языческих богов, хоть и обветшавшие, все еще соседствовали с новыми христианскими церквами. Некоторые базилики уже избавились от эллинских жертвенников, были вычищены и освящены, а над новыми алтарями уже сияли христианские кресты. Однако древние капища кое-где еще остались. Хоть священники и грозили карой небесной и отлучением от церкви тех нерадивых правителей, которые все никак не могли собраться их снести, все горожане (и даже сами священники втайне) понимали, что ни у кого не поднимется рука разрушить, например, место, где находился золотой саркофаг с прахом Александра Македонского. Ликийцы бережно относились к своей истории, считали себя потомками великих династий и древних цивилизаций. Фаселис гордился тем, что во времена Римской империи их посетил император Адриан. На месте его торжественного въезда в город построили огромную Арку Почета. И со 129 года от Рождества Христова уже почти триста лет она возвышалась в начале главной улицы. Всю эту историю и красоту окружали уже выгоревшие от жаркого солнца желтоватые пастбища, каменистые ущелья и невысокие скалистые холмы. Вдалеке, за городом, синела полоска моря. А над всем этим раскинулся, сияя, светло- голубой купол неба.

– Как красиво, Григорий! Почему я никогда раньше не была здесь?

– Я не думал, что тебе это будет интересно. Мне всегда казалось, что здесь немного грустно…

– А теперь?

– Теперь? Не знаю…

Он отвернулся, боясь признаться даже самому себе, что просто ничего сейчас не видит – только ее одну. Даниэла вдруг обняла его и положила голову ему на плечо. Они и раньше так делали, с детства – подолгу сидели обнявшись, болтая и смеясь. Но теперь вдруг все стало другим. "Какой удивительный день", – вновь подумал Григорий.

– Какой удивительный день, – вслух сказала Даниэла.

Григорий повернул к ней лицо, и их губы встретились. Это было так неожиданно, так прекрасно – и великолепная природа, и теперь уже их маленький секретный уголок, их юность и красота, что оба замерли на миг, задохнувшись от переполнявших их восторга, счастья и любви. Оба не могли надышаться друг другом: она пахла солнцем и молоком, он – морским ветром и травой. Молча, оглушенный счастьем, Григорий встал и осторожно выбрался из пещеры. Девушка последовала за ним. Тоже молча, притихла задумчиво.

До самого дома оба не проронили ни слова. Да и не нужны были слова. Он проводил ее, как обычно, до порога, но теперь уже не махнул рукой на прощание, а слегка коснулся губами щеки, вдохнул еще раз ее удивительный аромат и, отвернувшись, быстро зашагал к дому. Пройдя пару десятков шагов, оглянулся, уверенный, что она уже ушла. Она стояла у двери и смотрела ему вслед.

"Сегодня и вправду невероятный, волшебный день!" – только об этом и думал Григорий весь вечер, рано лег спать и долго не мог уснуть, счастливо улыбаясь в темноте.

Глава 6. Израиль. Наши дни.

Было еще только 4 часа дня, когда они заселились. Стивен понимал, что надо просто сидеть и ждать, когда ситуация прояснится. Возможно, придется принимать какие-то срочные решения. К тому же в любое другой день он не стал бы терять времени даром и совершенно точно нашел бы, как скоротать часы ожидания в номере отеля с симпатичной девчонкой. Но сегодня находиться в душной комнате не хотелось. Сердце танцевало в веселом ритме и пело о любви. Нужны были красота, романтика, надо было говорить с Анастасией, узнать о ней всё.

Кибуц, где они остановились, был слишком маленьким – не разгуляешься. И молодые люди решили съездить в Ашкелон, посмотреть город, посидеть где-нибудь в ночном клубе.. Против этой поездки говорил разум: если сорвалась передача товара курьеру, значит, случилось что-то действительно серьезное. Надо остаться на месте и ждать известий. Сердце же нашептывало другое: Ашкелон совсем рядом, если будет надо – можно быстро вернуться.

Мама всегда говорила Стивену: слушай свое сердце, оно не подведет. Но до этого дня оно молчало. Ни одна девушка не производила на парня столь сильного впечатления. А сейчас хотелось про все забыть, обнять Анастасию и стоять так обнявшись всю жизнь.

"Вот ведь если яблоко разрезать пополам, получатся две половинки,– думала в то же время Настя, – но ведь это половинки одного целого. Они хоть и две, но по сути одно. Неужели так и у людей бывает? Неужели и правда есть у каждого человека где-то на земле его вторая половинка? Но земля наша такая огромная, как же найти того единственного? Вот я за Сашей в Израиль поехала, хоть и не чувствовала к нему и десятой доли того, что сейчас вдруг проснулось к Стивену. Но я же не лукавила – искренне думала, что только на это и способно мое сердце, что это и есть любовь. А теперь вдруг всё стало совсем по-другому. И ощущение не страсти и безумной влюбленности, а… будто вдруг встало всё на свои места, будто пазл сложился – так хорошо, так гармонично мне сечас рядом со Стивеном. Остановись, мгновенье, ты прекрасно!"

Молодые люди действительно очень быстро приехали в Ашкелон, чудесный зеленый город на берегу Средиземного моря. Поставили машину на стоянку, немного поболтались по улицам, обнявшись. Потом зашли в какой-то ночной клуб, где все было как обычно – грохот музыки, танцующие тела, запах кальяна… Почему-то сегодня не хотелось шума. Они постояли пару минут у входа и, не сказав друг другу ни слова, развернулись и вышли снова бродить по улицам.

Так, гуляя, Стивен и Настя пришли в красивый парк. Начинало темнеть. Они бродили по дорожкам, освещенным фонарями, сидели, болтая, на милых скамейках, и снова шли, улыбаясь встречным парочкам. Возле одной скамейки они заметили мангал, в котором ещё тлели угли. Рядом был стол и еще одна скамейка – зона пикника. Стивен подбросил к углям сухие дрова – огонь благодарно взвился. Он вновь посмотрел на девушку и вновь залюбовался: по ее лицу бегали сполохи, глаза потемнели, волосы рассыпались по плечам… "Она не красавица, и она иностранка, – подумал вдруг Стивен, – но это моя девушка. И я не расстанусь с ней.... Спасибо тебе, святой, что устроил всё это! Я твой должник".

Им обоим хотелось больше узнать друг о друге, но почему-то они болтали о пустяках. Оба понимали: чтобы лучше узнать друг друга, у них есть вся жизнь, долгая и счастливая.

Совсем стемнело, пора было возвращаться. Но так не хотелось прерывать этот чудесный вечер! Отдохнув у мангала, молодые люди, взявшись за руки, пошли дальше по дорожке парка. Дорожка привела их к морю. На большом городском пляже никого не было. Стивен повел Настю по песку к самой кромке воды. Стало холодать. "Русский парень уже накинул бы что-то мне на плечи, а американец не догадается – не тот менталитет", – подумала с улыбкой Настя, дрожа от холодного морского ветра. Будто отвечая на ее мысли, Стивен снял куртку и завернул в нее девушку, чмокнул в красный от холода нос. "Он умеет читать мысли?" – думала Настя, просовывая руки в рукава.

Солнце уже зашло, но еще разливало по небу и морю свои пылающие краски. Вдали виднелась лодка под парусом. Парус постоянно менял цвет, поворачиваясь к закату под разными углами. Было тихо и спокойно. Пахло свежестью.

– Анастья-сия, – сказал Стивен, – ты поедешь со мной в Чикаго?

Настя молчала, переполненная чувствами.

– Мы с тобой можем отправиться в Калифорнию, там у меня есть друзья, они живут на побережье океана. Там тепло. Теплее, чем здесь. Мы тоже можем поселиться там…

Настя смотрела вдаль, на трепещущий в море парусник. Стивен обнял ее сзади, уткнулся в ее волосы. Как они дивно пахнут…

– Стивен… – Настя продолжала дрожать, но уже не от холода, а от волнения. Она повернулась к нему и заглянула в глаза. "Мы одно целое". Сказала-выдохнула прямо в губы:

– Я поеду с тобой хоть на край света…

Они целовались. Мир на мгновенье замер и перестал существовать. "Самый счастливый миг в моей жизни," – подумала Настя.

Вдруг так сильно и больно защемило сердце – нарастала откуда-то взявшаяся тревога. Стивен уже попытался отстраниться, а Настя вдруг прижала его еще сильнее, словно хотела укрыть, спрятать. "Стой, не уходи. Там, в этой жизни, в этом самом месте, так страшно, там опасность. Давай убежим прямо сейчас, в Калифорнию, в Чикаго – куда угодно, лишь бы спрятаться от всего этого!" Мысли путались, тревога нарастала. С чем это связано, Настя не понимала, но уже не было так беззаботно, как минуту назад.

– Стивен, поедем отсюда быстрее, в отель, в наш номер, – Настя потянула его обратно в город, к машине. Он, немного удивленный перемене, которая произошла в девушке, шел за ней. Молча добрались до своего кибуца, вошли в отель, поднялсь к себе в номер. Без сил упали на большую аккуратно застеленную кровать и некоторое время лежали так молча. Телефон Стивена вдруг ожил – пришло сообщение. Он сел на кровати и уставился на экран. Сообщение от брата. Странно, обычно они не использовали на "работе" личные номера. Лаконично и емко:"Срочно возвращайся". Стивен сразу попытался перезвонить, затем написать, но абонент был вне сети. В таких случаях, по предварительной договоренности, товар надо было спрятать в ближайшем подходящем месте (а икона была всё ещё в куртке), убрать по возможности следы (стереть отпечатки, избегать камер видеонаблюдения, менять внешность и локацию) и в самый короткий срок покинуть страну. Стивен несомненно так и сделает. Но… завтра. Здесь их все равно сегодня уже никто искать не будет, а отдохнуть просто необходимо. К тому же…

Стивен окончательно успокоился и посмотрел на притихшую рядом девушку. Настя спала. Во сне казалась еще моложе – совсем девчонка. То же чувство, что было у Насти полчаса назад, сейчас охватило его – ему вдруг захотелось ее защитить от всего жестокого мира. Он подумал, что завтра они уедут вместе и больше не расстанутся. Как? Завтра будет видно. А сейчас – в душ.

Когда он вернулся, она еще спала. Разбудить казалось кощунством. Хотя раньше он с женщинами не церемонился. Дивясь сам себе и глупо улыбаясь, Стивен улегся на своей стороне кровати и сразу заснул.

Проснулся от поцелуя в губы. Была еще ночь. Настя, пахнущая шампунем и гелем для тела, была совсем рядом. Он схватил и сжал ее в объятиях. Впереди была лучшая ночь в жизни обоих. Первая и последняя.

Глава 7. Ликия. 5 век от РХ.

Григорий долго перебирал в памяти все детали этого чудесного дня, а сон все не приходил. Вдруг он вспомнил, что, размечтавшись, не помолился на ночь, как обычно. Григорий встал с кровати и опустился на колени перед Распятием. "Боже, благодарю Тебя за такой прекрасный день! Благослови наш союз с моей возлюбленной Даниэлой! Дай нам долгую счастливую жизнь с нашими детьми…" Сегодня он не стал читать обычные молитвы, а говорил Богу то, что думал и чувствовал. И ему казалось, что Господь рядом, что Он любит его и благословляет.

Помолившись таким образом, Григорий встал с колен, повернулся к своей кровати и замер в изумлении. На ней сидел юноша, примерно одного с ним роста и возраста, русые волосы до плеч, светлый взгляд, одет в такую же, как Григорий, тонкую белую тунику до пят с длинными, чуть расклешенными рукавами. Он сидел смиренно, склонив голову и сложив руки на коленях.

– Зачем просить Бога о том, чему не суждено сбыться? Ты же знаешь, Григорий, молитву, которую дал вам Сам Господь через Евангелие. Там каждое слово весит, как вся Вселенная. "Да будет воля Твоя!" В этих словах ключ к земной жизни каждого человека. Эту молитву и твори.

Слова звучали ручейком, тихо и мягко, но так, что в них невозможно было усомниться. Будто сама Истина была перед ним. Однако Григорий с трудом улавливал смысл – так велико было его потрясение.

– Кто ты и как сюда попал? – прошептал он наконец.

– Я твой защитник.

– Разве родители наняли мне охранника? ("Но почему он в моей комнате и сидит на моей постели?") – подумал-прошептал Григорий.

– Не родители твои послали меня. И я всегда с тобой от святого Крещения твоего. Ты знаешь, кто я. Ну же, Григорий, перестань дрожать и подумай.

Григорий действительно дрожал – то ли от испуга, то ли от сквозняка. Ночной гость подвинулся, приглашая Григория присесть рядом. Тот, не понимая, что делает, сел и укрылся одеялом, чтобы унять дрожь. Мысли путались в голове. Григорий знал о явлении святым людям ангелов и даже Девы Марии. Но знал также и о случаях обольщения – когда дьявол принимал вид благочестивого посланника Божия и вводил людей в искушение. Григорий не был святым. Значит ли это, что перед ним бес? А если и вправду ангел? Как понять?

– Сотвори молитву, – ответил на его мысли странный посетитель, – осени себя крестным знамением. Доверься Богу всецело, и Дух Святой придет тебе на помощь.

Но мысли путались, и молитвы перемешались. Слезы выступили на глазах Григория. Юный гость протянул руку и, успокаивая и приободряя, погладил его по голове. Вдруг словно луч осветил его изнутри, страх пропал, и вместе со спокойствием пришло ощущение Знания – будто открылись все тайны мира – такое странное и необыкновенное состояние. И легко и радостно полились слова молитвы: "Отче наш, сущий на небесах, да святится имя Твое, да придет Царствие Твое…"

– Ты разве ангел? – спросил Григорий с замирающим сердцем, прочитав молитву.

– Я твой Ангел-Хранитель.

– А почему у тебя нет крыльев?

– Есть. Только ты их не видишь. Сейчас они у меня совсем маленькие. Дай руку.

Григорий, замирая и трепеща, приблизился к нему и протянул руку. Удивительный юноша немного подвинулся, чтобы он смог дотянуться до его спины. А там – о чудо! – Григорий действительно ощутил маленькие нежные теплые перышки – как сегодня утром!

– Почему же они такие маленькие? – не удержался от вопроса.

– Не знаю. Так дал мне Господь. Может быть, потому что сейчас я должен сообщить тебе весть от Бога и меня переполняет идея этой миссии, ее важность немного оттесняет другие чувства. А крылья расправляются только тогда, когда в сердце безраздельно царит Любовь.

– Почему ты так одет? У тебя обычная рубашка, совсем как моя, а не небесное одеяние.

– Ангелы являются людям в том виде, в каком угодно Богу. Кому в праздничном наряде, кому в простой рубашке, кому с огромными крыльями, кому с маленькими и почти не видимыми…

– А почему?

– Это Господь знает. Ангелы, в отличие от людей, не пытаются разгадать тайну Бытия.

– Почему не пытаются? – Григорий уже почти совсем осмелел, и в нем проснулась его обычная жажда знания.

– Потому что Абсолютное Знание – это и есть Бог. Один из нас попытался овладеть Его премудростью, стать равным Богу. Историю того ангела ты знаешь из Книги Бытия. "До неба вознесшийся до ада низвергнется"… Мы знаем только то, что Господь дает нам знать. Этого вполне достаточно. Вот сейчас Господу было угодно открыть тебе Свою волю через меня.

Григорий вдруг почувствовал необычайное тепло, какую-то вселенскую Любовь, исходящую от Ангела, в воздухе разлилось благоухание. "Я как будто в Раю", – подумал Григорий. "Такое счастье!"

– Мужайся, Григорий! – сказал Ангел. – Путь твой труден и опасен. Тебя ждут лишения и невзгоды. Ты потеряешь всё. Не ужасайся. То, чем вы, люди, владеете, всё материальное, все ваши земные привязанности, как камни, тянут вас вниз, к земле. Особенно деньги. Такие удобные для обмена товаром, они стали иметь ценность сами по себе. Это не от Бога – это от того, другого… Тебя же Господь избрал на особое служение Себе. Поэтому ты лишишься всего, что привязывает тебя к этому земному миру – ради мира Вышнего.

– Как страшно ты говоришь. Разве я прогневал Бога, что Он лишит меня всего? Я грешник, и Господь не любит меня? – шептал Григорий, хотя понимал страх только умом, сердце оставалось спокойным и радостным.

– Бог не может не любить. Бог есть Любовь. Такова Его сущность. Он и грешников любит, и тех, кто отдал себя на погибель, во власть тому, другому. Бог всем хочет спасения. "Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына своего единородного, чтобы всякий верующий в Него не погиб, но имел жизнь вечную".

Григорий помнил эту цитату из Евангелия, но сейчас слова вдруг наполнились Смыслом и Пониманием.

Ночной гость между тем продолжал:

– И ты, Григорий, сейчас переполнен любовью. Поэтому я и смог прийти к тебе, ибо подобное притягивает подобное. Один раз в жизни каждому человеку Бог дает возможность увидеть Ангела-Хранителя. Но только в момент наивысшей любви. У некоторых людей любви очень мало, и они никогда не увидят Ангела. Другие имеют любовь в своем сердце, но повседневные заботы не дают им остановиться, и они пропускают тот миг, когда отверзаются для них Небеса. Второго шанса уже не бывает. Помнишь историю Марфы и Марии? Когда Иисус пришел к ним в гости, Марфа готовила угощение, а Мария сидела у ног Христа и слушала Его. Марфа упрекнула сестру, что та ей не помогает. Но Господь рассудил иначе.

– "Марфа, Марфа, ты заботишься и суетишься о многом, – продолжил Григорий, – а одно лишь надо. Мария же избрала благую часть, которая не отнимется от неё"… Постой, ты сказал, что явился ко мне в момент наивысшей любви. Что это значит? Теперь моя любовь угаснет?

– Отчасти да, Григорий. Твое горе будет так велико, что тебя будут переполнять страдания и боль. Ты будешь близок к помрачению, к отчаянию. Но не бойся, ты всё выдержишь и не смутишься, не свернёшь с Пути. Я буду всегда рядом, помогу и поддержу. Но увидеть меня ты уже в этой жизни не сможешь. Зато мы встретимся на пороге иной жизни. И когда ты вновь увидишь меня, поймешь, что пришел твой час. Тогда любовь снова заполнит сердце.

– Я не совсем понимаю. Ты же сказал, что только один раз человек может увидеть своего Ангела. Значит, мы встретимся только после моей смерти?

– Ты умрёшь и вновь родишься. Такова воля Господа. Сейчас тебе трудно уразуметь всё, Григорий. И многое из нашего разговора ты утром забудешь. Но потом, когда придёт время, вспомнишь и всё поймешь. А сейчас я должен тебя покинуть. Мне пора.

– Не уходи! – Григорий порывисто обнял Ангела, маленькие крылышки затрепетали под руками.

Ангел легко отстранился.

– Я уже выполнил свою миссию. Но я так сильно люблю тебя, что хочу сказать тебе на прощанье еще кое-что. Знай, Григорий, что мы, Ангелы-Хранители, не только охраняем человека на протяжении всей его жизни и встречаем после смерти, но и храним в Вечность всё, что в человеке. Всё, что ты несешь миру, есть во мне. Во мне твоя любовь, мир твоей души. Когда человек умирает, Ангел-Хранитель отправляет во Вселенную его посыл – злой или добрый. И эти посылы уже никогда не исчезают. В итоге Вселенная и Вечность наполняются добром или злом. Вот почему так важно, чтобы в мире было больше добра. Иначе придет власть Тьмы.

Григорий уже совсем оправился от потрясения и жадно впитывал слова своего Ангела. Сейчас он желал только одного – чтобы этот необыкновенный разговор никогда не кончался – так невероятно сильны были исходящие от Ангела любовь и благодать.

Но тот уже поднялся и стоял у двери.

– Прощай, Григорий! Я передаю тебе благословение Господне. Помни, я всегда буду рядом.

Григорий с восторгом наблюдал, как постепенно наполняется светом его тёмная комната, как волнами исходит от Ангела и заполняет всё удивительный аромат, как вдруг просияли его одежды белым сиянием, как озарилось неземным светом его и без того чистое и светлое лицо. Ангел вдруг стал будто выше ростом. В последний раз он взглянул на Григория глазами, полными света и любви. И… взмахнул крыльями.

Крылья его были в этот миг огромными. Казалось, они могут охватить весь мир. Последний взмах – волна благодати. Григорий едва дышал и упал бы без чувств, если бы не сидел. И вдруг – всё…

Ещё какое-то время Григорий всматривался в темноту, потом огляделся. Он уже один, по-прежнему сидит на кровати. Одеяло слетело на пол, но было не холодно. Щеки пылали. "Сон это всё или явь? Нет, это слишком невероятно. Наверное, я сплю". Он постарался успокоиться, подобрал с пола одеяло, укрылся и тут же уснул.

Аромат понемногу выходил из комнаты через полуоткрытое окно. Только маленькое белое пёрышко под кроватью хранило запах Ангела.

Глава 8. Израиль. Наши дни.

Катакомбы извивались и уходили под землю на сотни метров. Боевики ХАМАС хорошо изучили эти ходы, по которым вот уже несколько лет в условиях блокады сектора Газа с одной стороны Израилем, с другой Египтом им доставлялась военная и гуманитарная помощь из Ирана. Только здесь, среди верных людей и стен из бетона, Яхья Синвар чувствовал себя в относительной безопасности. Он никогда не забудет, как ракетным ударом с израильского вертолета Апач был убит духовный вождь Исламского движения сопротивления Ахмед Ясин, а затем один из лидеров ХАМАС Абдель Азиз Рантиси, как коварно и жестоко был отравлен ядом в ухо его друг Халед Машаль, которого чудом удалось спасти, вырвав с помощью поднятой волны международного негодования у премьера Израиля Нетаньяху противоядия. На его глазах от ракетных ударов израильтян гибли невинные палестинцы, изгнанные с родной земли, ожесточив его и без того суровое сердце до адской жестокости. Ненависть стала смыслом его жизни. Он жаждал мести. И вот, наконец, час пробил. Синвар оглядел людей, собравшихся за большим столом, и удовлетворенно улыбнулся. На каждом лице, в каждом взгляде он читал радостную решимость – чувство, которое испытывал в эту минуту сам. Он уже доложил о полной готовности к завтрашнему выступлению, и теперь говорил Мохаммед Дейф – командир военного крыла ХАМАС, разработчик той суперсекретной операции, начало которой положит конец власти израильтян на их земле.

– Мы вырвем Палестину из рук Израиля. Мы посрамим и уничтожим Еврейское государство. Аллах с нами и он ведет нас. Вы знаете, что много раз волей Милосердного я чудом избежал смерти от рук израильтян, и я верю, что завтра, в день решающей битвы, Аллах будет с нами. Все готово и все продумано. И завтра каждый на своем месте сделает то, что должен. Аллаху акбар!

– Аллаху акбар!

.........................................................................................................................................

Взрывы и вой сирен раздались одновременно. Настя и Стивен еще какое-то время лежали, прислушиваясь и соображая. Далекие от войны, они слышали взрывы бомб и автоматные очереди только в кино, и теперь не могли отделаться от ощущения, что кто-то включил звук на полную мощь. Только когда из коридора донесся топот ног, а за окном раздался оглушительный грохот, затем вопли ужаса и боли, плач, крики о помощи, молодые люди вскочили, наспех оделись и бросились вниз по лестнице.

В фойе заносили раненого мужчину. Кто-то бросился оказывать ему помощь, кто-то принес одеяла и подушку, кто-то пытался дозвониться в службу спасения, люди вбегали и выбегали, кричали, размахивали руками… Ройс подошел к двери и выглянул на улицу. От дома напротив осталась полуразрушенная задняя стена.

Ни Настя, ни Стивен не знали языка, на котором сейчас разговаривали люди вокруг, но многократно повторяемое слово ХАМАС не требовало перевода.

– Бежим! – воскликнул Стивен и потащил Настю к выходу.

Молодые люди выбежали на улицу и, сопровождаемые грохотом и оглушающей сиреной, перебежками, от стены к завалам, от обгоревшей машины к перевернутым торговым рядам, бросились на автомобильную стоянку. Надежда найти мазду невредимой была мизерной, но это было бы спасением.

– Теперь я понимаю, почему нас никто не ждал. Наверное, им стало известно о готовящейся атаке и они предпочли смыться,– крикнул Стивен, стараясь перекричать вой сирены.

– В любом случае нам надо убираться отсюда,– коротко ответила Настя.

Мазда, засыпанная известковой пылью и обломками, была на своем месте и.. на ходу! Кое-как разобрав строительный мусор и освободив выезд, молодые люди забрались в машину.

– Не подведи, ласточка! – прошептала машине Настя и нажала на газ.

Быстро выехать на трассу не получилось. Дорогу им преградил громадный обломок стены. Настя направила машину в объезд. Везде сновали люди, кое-где прямо на улице лежали раненые, им старались помочь кто чем может, стояли или также медленно продвигались машины скорой помощи и частные авто.

Стивен включил радио, нашел новости на английском. Грустные новости. Рано утром в шабат, боевики ХАМАС запустили несколько ракет из сектора Газа по прилегающим городам Израиля. Также несколько военизированных групп проникли с территории Палестины вглубь страны и расстреливали всех подряд. Израильтяне были в ужасе. Ведущие новостей и эксперты не могли понять, как такое могло произойти. Почему о готовящейся атаке не знал Моссад – лучшая разведка в мире. Одна двушка, ранее служившая а Израильской армии на границе с сектором Газа, рассказывала, как их поднимали по тревоге, запеленговав голубя, перелетевшего границу.

– Это было! – утверждала девушка, срываясь на крик и едва сдерживая слезы. – Это правда! А сегодня!..Как же так?!

Ее никто не пытался успокоить: все и сами были близки к истерике.

Стивен выключил радио, чтобы успокоиться и подумать.

– Нам нельзя на трассу, это опасно. Вдруг ее атакуют боевики или перекроют израильтяне…

– Что же делать? Здесь еще опаснее. Мы иностранцы и не в ладах с законом. Нам надо убираться отсюда и затаиться там, где поменьше шума.

Они остановились у обочины и задумались. Заговорили одновременно:

– Может, нам стоит доехать до Ашкелона, он же совсем рядом....

– Давай поедем в Ашкелон…

– Да, это большой город, там, возможно, затеряемся..

– Одно хорошо – что спецслужбам сейчас не до нас… Может, прорвемся…

Они наконец-то выехали из города и двинулись по трассе по направлению к Ашкелону. Только вчера они, влюбленные и счастливые, полные надежд на будущее, мчались по этой дороге. Сегодня же все стало совсем по-другому. На дороге было полно машин. Все, кто мог покинуть приграничный район, старались сделать это как можно быстрее. Но быстро не получалось, движение было заторможено. Настя и Стивен ехали со скоростью не больше 40 км.ч, то и дело притормаживая или останавливаясь. Ройс на всякий случай попытался еще раз дозвониться до брата, но абонент по-прежнему был не доступен.

От медленного движения и безысходности навалилась тоска. "Что я здесь делаю? – думал Стивен. – В этой чужой, далекой и опасной для жизни стране?" Почему-то раньше все воспринималось иначе. Жизнь гангстера представлялась веселой, полной приключений, азарта, риска. Другая судьба ему была не нужна. А теперь он вдруг подумал, что с радостью отдал бы десяток лет своей жизни и все свои банковские счета за то, чтобы оказаться сейчас вместе с Анастасией в маленькой хижине на берегу океана и прожить там в тишине и покое до старости. Он представил себя вместе с любимой в окружении детей, подумал, как было бы здорово собираться всем вместе за большим столом – жена будет подавать обед, а он с улыбкой журить малышей за проказы. Теперь все это казалось таким простым и естественным, в то же время таким настоящим и правильным, что он уже удивлялся, как не понимал этого раньше. Сердцу стало тепло, в голове будто все прояснилось. "Только бы выбраться отсюда!"– подумал Стивен и услышал шум вертолета.

– Может, наши… – сказала Настя дрожащим голосом по-русски.

Стивен почему-то понял ее – отчаянная надежда сквозила в голосе девушки. Однако успокоить не мог: вертолет приближался со стороны границы. Сердце сжали ледяные когти, в животе все опустилось. Никогда Стивен Ройс так не боялся: он умел и любил рисковать и до сих пор из множества переделок выходил победителем. Сейчас же его сковал смертельный страх. Силой воли загнав неприятные ощущения в самую глубину сердца, он стал действовать со всегдашней своей решимостью.

– Стой! – крикнул он.– Выбегаем из машины! Надо спрятаться как можно дальше от дороги!

Настя попыталась было повернуть, чтобы припарковаться у обочины, но Стивен уже выскочил, обежал машину и, не дав Насте ни повернуть, ни даже зажать ручной тормоз, буквально выволок ее на дорогу. Машина так и осталась стоять с открытыми дверцами. Как, впрочем, и остальные автомобили. Поняв, что происходит, люди выбегали из машин, бросали их на дороге и бежали врассыпную.

Вертолет был уже над ними. Грохот двигателя и лопастей смешался с трескотней пулеметных очередей. Вертолет немного отлетал и возвращался, периодически зависал, обдавая огнем метавшихся в панике людей. Многие, как Стивен и Настя, пытались спрятаться за автомобилем. Но вертолет то и дело разворачивался, меняя направление, и приходилось перебегать-переползать с одной стороны машины на другую. Некоторые автомобили, получив пробоины бензобака, загорелись.

– Он не успокоится, пока всех здесь не перебьет! Надо добраться до деревьев! – крикнул Стивен, когда смертельная махина немного отлетела в сторону.

В сотне метров от них была маленькая рощица. Ветвистые деревья служили хорошей маскировкой. Туда уже добрались несколько человек и лежали на земле, уткнувшись в песок и закрыв головы руками.

Когда вертолет отлетел на очередной вираж, Стивен и Настя рванулись к роще. Но как быстро они ни бежали, вертолет настиг их. Пулеметная очередь раздалась совсем рядом, взрывая клочья земли под ногами. Поняв, что они не успеют, Стивен схватил Настю и упал на землю, поджав ее под себя. Несколько раз дернулся и обмяк.

Глава 9. Израиль. Наши дни.

Марк Хейфец проснулся рано утром от воя сирены. Он жил довольно далеко от сектора Газа, на востоке Иерусалима. Но и здесь насмерть перепуганные израильтяне включили звук воздушной тревоги, чтобы предупредить как можно больше людей, чтобы все были готовы, если понадобится, быстро покинуть жилье и добежать в укрытие.

Марк включил телевизор. По всем каналам передавали последние новости. Он долго сидел, смотрел, слушал. Потом встал, умылся и отправился в Управление. В конце концов, стреляли только на границе. Несмотря на шабат и законный выходной, он пришел к себе в рабочий кабинет и, включив телевизор, чтобы постоянно следить за новостями, углубился в бумаги.

Некоторые отчеты были уже у него на почте. Он открыл их, распечатал и разложил на столе. Марк Хейфец любил работать в выходные. Наверное, все дело было в роде его деятельности. Наверное, если б он работал, к примеру, водителем автобуса, он вряд ли стремился бы за руль в шабат. Но его работа требовала сосредоточенности и умения логически мыслить. Когда в офисе было много людей, они мешали. А в выходные здесь царила тишина.

– Итак, что мы имеем…

Изучив несколько документов, Марк сделал в своем блокноте пару коротких заметок. Затем он подошел к доске, взял маркер и начал рисовать схему преступления, эдакую головоломку с несколькими неизвестными. Ему всегда это помогало. В центре была икона. От нее в разные стороны расходились лучи.

Министерство культуры уже ответило на запрос: "В числе икон, предствляющих историческую и художественную ценность, данная икона не числится".

"Рыночная стоимость не более 500 долларов, – думал Марк. – Логично предположить, что здесь не замешана преступная сеть любителей антиквариата. Они охотятся за добычей пожирнее… Возможно, это просто мелкий воришка, который завтра попытается сдать икону за 100 баксов в ближайшем ломбарде".

Экспертиза отпечатков пальцев ничего не дала: ни одного из отпечатков не было в базе.

В отчете из полицейского архива говорилось, что об этой иконе впервые слышат, ни в каких криминальных историях она не была замешана.

Однако чутье, а скорее опыт, подсказывали сыщику, что тут что-то не так… не так, как кажется…

На схеме Хейфеца икону один за другим окружили вопросительные знаки.

1. Неизвестный иностранец, с которым разговаривал монах – ?

2. Неизвестный, который прятался за стеллажом. Здесь еще и восклицательный знак -!?

3. Камеры видеофиксации – ?

4. Фоторобот – ? (передать в аэропорты, вокзалы и т.п. – срочно)

5. Результат экспертизы кроссовок -? (не готов)

6. Запрос в ломбарды и т.п.

Как всегда, разложив все по полочкам, Марк Хейфец составил план действий. Первым пунктом в нем был повторный опрос монаха, который, похоже, единственный, видел преступника, и составление фоторобота. Хоть монах и утверждал, что ничем здесь помочь не может, надо будет его как-то убедить все же посодействовать следствию. Марк бросил взгляд на телеэкран, где мелькали руины зданий и израненные люди. Сегодня уже ничего не получится, а завтра с утра надо действовать, так как скорее всего вор захочет побыстрее покинуть страну. Очень велика вероятность того, что это окажется просто курьер. Возможно, он уже передал икону заказчику. Надо срочно объявлять ее в международный розыск.

Вдруг взгляд его зацепился за третий пункт. Неужели совсем ничего? Просмотрел отчеты помощников. Они еще не всю работу выполнили. Но на первой же дорожной камере ими была отмечена подозрительная машина. Детективы проследили ее маршрут по камерам на трассе и выяснили, что она двигалась из Иерусалима в сторону монастыря, потом где-то на полчаса пропадала (ее не фиксировали никакие камеры). Потом проезжала в обратном направлении. Причем туда ехала одна женщина, обратно – вдвоем с мужиной. Номера были заляпаны грязью, машина серая, неприметная. Похоже, то, что нужно. Сейчас этим никто заниматься не будет (увы, даже те, кто вышел на службу, заняты более срочными делами), а после выходных надо будет разобраться с этой машиной.

Глава 10. Ликия. 5 век от РХ.

Григорий хорошо выспался. Вскочил с улыбкой и выбежал из дома. Он любил раннее утро в своем саду, когда ещё было прохладно, когда первые лучи солнца нежно золотили листву, громко тренькали лишь две-три ранние птахи, будя своих подруг и возвещая всем начало нового дня. От деревянных построек доносилось редкое блеяние коз. Их доили и выгоняли на пастбище. С моря дул свежий ветер.

Для ускорения кровообращения и укрепления сердца Григорий бегал по дорожке между деревьев, наслаждаясь всем этим чудесным миром. Потом остановился, сделал несколько упражнений, которым обучил его отец для поддержания силы и здоровья тела, затем умылся холодной водой из небольшого, но искусно сделанного из камня в виде цветка фонтана. Этот фонтан, как и акведук, откуда он брал воду, не был чем-то диковинным для ликийцев, но далеко не все дома имели свой фонтан и большой сад. Во всем Фаселисе было не более десятка домов, которые могли сравниться с его домом по красоте и надёжности. Никакое землетрясение ему не грозило, хотя город иногда сотрясался от подземных толчков, и многие строения не выдерживали их. Дом был высоким и каменным, с двумя колоннами перед главным входом, имел много комнат (у Григория была своя) и хозяйственные постройки. Вести хозяйство родителям помогали несколько слуг.

Вернувшись в свою комнату, Григорий надел черные брюки и красивую белую тунику с византийской вышивкой на вороте и манжетах. Большое зеркало, украшенное резьбой из слоновой кости, отразило красивого, статного молодого человека в лучшую пору цветения юности. Григорий был темноволосым и синеглазым, с длинными черными ресницами и правильными чертами лица. Его нежной бархатистой коже завидовали девушки, а постоянная лёгкая задумчивость добавляла шарма. Григорий расчесал волосы, быстро осмотрел себя и остался доволен. Если бы не мама, он обращал бы на себя ещё меньше внимания, но она приучила сына к чистоте и аккуратности: волосы должны быть расчёсаны, лицо и руки чисты, одежда опрятна…

До завтрака было ещё много времени, и Григорий уселся в кресло с книгой в руках. Он получил великолепное образование, знал несколько языков, изучал математику, риторику, читал Библию на иврите и на греческом. Сегодня в его руках оказалось творение благочестивого Иеронима, который совсем недавно завершил свой главный труд – перевод Библии с греческого на латынь.

Через час пришла девушка и сообщила, что завтрак готов. Григорий отложил книгу и вдруг заметил на полу маленькое белое пёрышко. Поднял, поднес к лицу. Тонкий, но такой незабываемый божественный аромат!

"Значит, это был не сон? Неужели я действительно видел Ангела?"

То, что утром почти забылось, возникало в памяти лишь короткими фрагментами и казалось сном, вдруг вспомнилось отчетливо и ярко. И вдруг Григорий вспомнил, что Ангел предсказал ему горе и беды. Юноша опечалился. Есть расхотелось. Он так и остался сидеть в кресле, грустно задумавшись. Через некоторое время пришла мама, нежно обняла и поцеловала.

– Почему ты не идешь к завтраку?

– Мама, мне сегодня приснился Ангел. Он сказал, что вскоре на нас обрушатся несчастья. Что делать? Мне так тревожно…

– Не печалься, мой мальчик! Радуйся тому, что ты видел Ангела. Раз он рядом с тобой, то убережет тебя от беды… А сейчас иди завтракать.

От маминых слов и улыбки, как всегда, стало теплее, и Григорий отправился навстречу новому прекрасному дню.

.........................................................................................................................................

Священник Василий в тот день вернулся с Родоса, где проповедовал Слово Божие морякам. В дороге он заболел. Жена его пригласила соседа-врача грека Унидиса. Этот ученый муж был чрезвычайно умен и заботлив. Медицинскому делу его обучил отец, который в свою очередь изучал творения великого Гиппократа в Лондеуме. Но Унидис понимал, что и лекарства, и принципы лечения со временем устаревают, и постоянно совершенствовался, читал много современной медицинской литературы и слыл в городе лучшим лекарем, открывшим свой принцип лечения "противоположным" и задолго до появления средневековой чумной маски придумавшим ее подобие. Растянутый в тонкую кожу мочевой пузырь барана он наполнил ароматными и лечебными травами, а позже стал добавлять в маску овечий подшерсток и толченый уголь. По его наблюдениям, это хорошо помогало не только избавить обоняние от неприятного запаха больной плоти, но и каким-то образом защищало его самого от заражения. Эпидемии случались по нескольку раз в год. Они косили, бывало, по полгорода. Но Унидис, оберегая свое дыхание маской, ни разу тяжело не болел. Отец Василий жил с врачевателем по соседству и часто спорил с ним по поводу методов лечения. Священник считал, что от медицинских препаратов нужно отказаться в пользу Слова Божия.

– Только Христос дает жизнь, и только Господь может ее отнять. Зачем же лечить, если все происходит по воле Божией? – говорил он Унидису.

– Ты же знаешь, отец Василий, что я истинный христианин, – неизменно отвечал доктор, – но где в Писании сказано, что нельзя лечить людей? Наборот, и Сам Господь, приняв человеческую природу, исцелял страждущих. И много святых целителей мы знаем…

– Но ты же не святой, Унидис! Ты и помолиться-то забываешь перед тем, как к лечению приступить!

– Иногда дорога каждая минута…

Унидис был почтенен и вежлив, но всегда гнул свою линию. И отец Василий, скрепя сердце, соглашался, что современная наука, в том числе и медицина, должны служить людям. Ведь и то правда, что если Господь открывает людям знания и умения – значит, ведь не зря!

На этот раз было не до споров. Отец Василий так намучился от лихорадки, что позволил жене позвать доктора и решился прибавить к своим молитвам полученные от него лекарства. Взглянув на больного, Унидис тут же надел принесенную с собой маску и только затем приблизился. Отец Василий поморщился и отвернулся. Но дал себя осмотреть. Осмотр больного сильно встревожил лекаря. Он попросил жену священника не разрешать мужу выходить из дома несколько дней, даже если тому вдруг станет лучше, дал ей корень чудодейственного растения хуан-ци, привезенного из далекой страны на востоке, несколько пилюль от жара и ушел, очень обеспокоенный. А жена принялась ухаживать за больным. То ли пилюли подействовали, то ли отвар из корня – но утром отец Василий почувствовал себя лучше и, несмотря на возражения жены, пошел в свой храм совершать праздничную воскресную службу.

После богослужения священник, как обычно, остался с некоторыми прихожанами, требовавшими его благословения или совета.

Вечером он опять бился в лихорадке и принимал пилюли. А утром, оправившись, пошел к больным и престарелым – кого утешить, кого причастить, кого подготовить к переходу в мир иной.

На следующий день отец Василий окончательно слёг с сильным жаром. Жена вновь пошла за врачом, но оказалось, что Унидис обходил других больных, число которых в городе стало расти. Другой врач, видя, что принцип противоположного, который он знал от Унидиса (на горячую голову класть холодный компресс, на сухие губы мокрую ткань и тому подобное), уже не помогает, решился применить новейший метод лечения – выпустить немного больной крови. Кровь в организме должна была восстановиться, но уже здоровая. После кровопускания отец Василий стал похожим на мертвеца. Жизнь больного висела на волоске. Только дней через пять ему стало лучше. Измученный, он всё ещё лежал в постели, но уже мог благословить посетителей.

В тот же день, когда отцу Василию полегчало, слегли его жена и старший сын. Потом сразу несколько человек из числа его паствы. И через неделю, когда священник уже совсем выздоровел, лихорадка начала косить весь город. Не помогали уже ни самые дорогие, ни самые редкие снадобья. Врачи сбились с ног. Болели семьями. И так же семьями умирали.

Тяжело заболели родители Григория, потом Даниэла и ее семья. Григорий молился день и ночь, просил Бога вернуть здоровье его близким. Он хорошо помнил, как в своих проповедях отец Василий говорил, что на все воля Божия. За грехи людей Господь попускает на земле жестокость, насилие, болезни и скорби. Наши грехи умножают наши скорби. А раньше так не было: люди были безгрешны, жили в раю, в гармонии с Богом и окружающим миром, не было ни скорбей, ни болезней. "Теперь мир лежит во зле. Когда чаша терпения Господня переполнится, придет конец Света", – уверял священник.

Но одно дело, когда Господь дает болезни и скорби где-то еще, и совсем другое – когда горе приходит в твою семью. К тому же Григорий знал, какими добрыми были его родители. Не только к нему, сыну, но и к соседям, слугам – ко всем. "За что же им такое страдание?"

Григорий часто думал о Даниэле. После того невинного поцелуя на горе Сим он взглянул на нее по-новому. Если раньше она была для него славной девчонкой, хорошим товарищем, то теперь стала милой и прекрасной девушкой. Он удивлялся, как раньше не замечал ее светлой улыбки, красивых глаз, как не обращал внимания, что у нее волнующий голос и ароматные волосы. Теперь он был убежден, что они созданы друг для друга, и никогда он не встретит более очаровательной девушки. Он и раньше скучал, не видя ее день или два. А теперь готов был проводить у ее ног все дни от восхода солнца и до его заката. Болезнь Даниэлы он воспринял как какое-то недоразумение. Он точно знал, что она скоро выздоровеет, и они снова будут вместе. Иначе просто не могло быть.

Но Даниэла слегла. Григория пустили к ней в комнату. Она лежала, укрытая простыней, такая трогательно тонкая, бледная, с нездоровям румянцем на скулах. Она положила свою маленькую горячую ладошку на его руку и прошептала:

– Григорий, не печалься так! Скоро я поправлюсь, и мы снова заберемся на гору Сим. Обещай, что теперь всегда будешь брать меня с собой.

– Тебе там понравилось? – Григорий проглотил комок в горле и заставил себя улыбнуться.

– Очень. Там так красиво!.. А еще мне понравился ты. Ты вдруг стал взрослым. И когда это произошло? Куда делся мой милый маленький друг? Когда ты повзрослел, Григорий?

– Ты тоже повзрослела, Даниэла! И тоже неожиданно. И ты знаешь, теперь ты мне нравишься даже больше, чем раньше!

Девушка еще сильнее покраснела и вдруг закашлялась. Она все никак не могла остановиться. Мама принесла ей микстуру и попросила Григория выйти. Он ушел опечаленный, но полный надежды. Даниэла скоро выздоровеет. Она обещала. А она никогда его не обманывала.

Однако на следующий день его не пустили к ней и сказали, что ей совсем плохо, надо ждать. Григорий пошел к больному отцу, ожидая утешения и поддержки. Но отец тоже кашлял и метался в лихорадке. К матери он в тот день не ходил, чтобы еще больше не расстраиваться.

На следующий день все опять изменилось, но стало еще хуже. Слегли родители Даниэлы, и уже некому было остановить Григория. Он прошел к любимой и с трудом узнал ее, почти совсем прозрачную, измученную болезнью.

Вечером Григорий зажег в доме все лампады и свечи. Он молился всю ночь.

– Господи! Яви милость Свою! Они так хороши – и родители, и милая Даниэла, им надо жить еще долго-долго. Господь Иисус, Ты стольких людей избавил от болезней и страданий! Я верю, что Ты исцелишь и моих – самых дорогих и любимых!

Григорий почти не сомневался, что чудо вот-вот произойдет. Неужели Господь милостивый и всемогущий не исцелит его близких?! Да быть того не может!

Однако болезнь не отступала. Каждый день Григорий навещал несчастную Даниэлу, с тоской смотрел, как она, не узнавая никого, мечется в бреду. Теперь она выглядела ужасно – иссиня-бледная, осунувшаяся, с запекшимися потрескавшимися губами, с растрёпанными свалявшимися волосами, с тяжёлым дыханием, с безумным невидящим взглядом… Если бы она могла, то запретила бы Григорию приходить, чтобы он не видел страданий, изуродовавших её когда-то милый образ. Однако Григорий, наблюдая, как болезнь делает из красавицы дурнушку, думал только об одном: "Пусть она выздоровеет! Господи! Пусть она выздоровеет!" Он проводил у её кровати каждый день по нескольку часов, помогал менять простыни и давал лекарство. Он желал только одного: вновь увидеть её улыбку и сияющие от счастья глаза. Однако болезнь высасывала из нее жизнь. Скоро она уже не металась, а тихо лежала, тонкая, бледная, с синеватыми прожилками и впавшими глазами. Григорий держал её за руку, и с каждым днём с болью ощущал, что рука становится всё тоньше и слабее.

Вечером он возвращался домой и сидел у постели мамы, меняя ей холодные компрессы на лбу, а потом лил слёзы у постели страдающего отца, сильно исхудавшего, с почерневшими впадинами вместо глаз…

Лекарь Унидис настойчиво просил его дышать через маску, которую специально сделал для Григория – из толстой холстины, сложенной вчетверо и заполненной лекарственными травами, хлопковым волокном и угольной крошкой. Не желая его огорчать, всякий раз при лекаре Григорий надевал маску, но стоило врачу выйти, тут же снимал её. Тысячу раз он мог бы заразиться, но тогда, когда страдали его близкие, быть самому здоровым казалось ему преступлением. Он чувствовал себя виноватым перед ними – за то, что здоров. Сорвав в очередной раз маску, он рыдал, уткнувшись в плечо матери: "Пусть лучше я заболею, только вы выздоравливайте! Боже Иисусе! Возьми мою жизнь, но они пусть живут!"

По ночам он продолжал молиться. Но все чаще в голове проносилось предсказание Ангела. Он содрогался, предполагая самое страшное, и постепенно скатывался в бездну отчаяния. Ангел теперь казался ему жестоким, и весь Божий мир уродливым и злым.

Григорий не ел, не спал, сильно исхудал, довёл самого себя до нервного истощения, но… страшная эпидемия самого его обошла стороной. Зато она не пощадила никого из близких. И хрупкая Даниэла, и измученный лихорадкой отец умерли в один день. Мама продержалась дольше, но, когда эпидемия уже пошла в городе на спад и появилась надежда, отдала Богу душу на руках у сына, в последний раз светло ему улыбнувшись и благословив: " Теперь у тебя нет никого ближе Бога. Он тебе вместо отца и матери. Если тяжело будет, помолись подольше и поприлежнее, и Господь не оставит тебя. Я буду неотступно просить Его об этом. "

.........................................................................................................................................

Григорий превратился в тень. Несколько дней он с трудом слышал, что ему говорили, ничего не ел и большую часть времени лежал, отвернувшись к стене. Дядя и двоюродный брат навещали юношу, пытались утешить. Но рана затягивалась с трудом. "Почему же? Почему так?" – вяло думал он. Эмоции прошли. Только сердце сочилось кровью, и боль была невыносимой. "Почему, Господи? Почему Ты не принял мои молитвы? Как мне теперь жить?"

Прошел месяц. Горе огромной черной птицей навалилось на их некогда счастливый дом. Горе расправило свои черные крылья и охватило ими все вокруг. Оно заслонило солнце, мир стал черно-серым под его крыльями. Григорий сильно изменился, совсем замкнулся и никуда не выходил. Викентий приносил брату еду в его комнату, пытался развлечь игрой в шахматы. Чтобы не обидеть Викентия, Григорий ел то, что приносили, и послушно переставлял фигуры на шахматной доске. Однако ничто его не радовало, он перестал улыбаться и часто появлялся перед родными с красными, припухшими от слёз глазами. Оставалась надежда на главного лекаря – время.

Время лечило медленно. Только через пару месяцев после похорон Григорий вновь нашел в себе силы подняться на гору Сим. Побродил между старыми гробницами, почитал с детства знакомые надписи на плитах. Однако никаких чувств и мыслей они в нём не вызвали. Забраться в свою пещеру он так и не смог. Долго стоял на самом верху, вглядывался в синее небо."Где же ты, Ангел? Почему оставил меня? Нет у меня сил жить…" Тишина была ему ответом.

Глава 11. Израиль. Наши дни.

Стивен лежал на спине посреди иудейской пустыни, раскинув руки и глядя в синее небо. Он ничего не чувствовал, никуда не спешил, ничего не хотел. Вокруг – тишина и пустота. Только легкий ветерок и тихое похрустывание песка под ногами. Кто-то шел по пустыне. Подошел совсем близко. Наклонился.

– А, это ты, старик…

Это был он, никакого сомнения, тот старец с иконы.

– Зачем ты это сделал?.. Я бы мог жить дальше… Почему?..

Стивен спрашивал, но не слышал своего голоса.

– Ты сам просил,– донесся ответ.

Перед Стивеном Ройсом вдруг пронеслась вся жизнь. Как в кино. Детство, юность, последние годы. Счастливые моменты и постыдные поступки, глупое тщеславие и радость обогащения, мамины тихие слезы (разве она когда-то плакала? Стивен никогда не видел… или не хотел видеть, просто не обращал внимания…), хохот отца, когда брат рассказывал ему об очередной своей удачной сделке, когда так здорово удавалось обмануть своих партнеров по игре, по бизнесу, где на кону стояли и честь, и доброе имя, и большие деньги, и сама жизнь… Вдруг, как сквозь пелену – его любимая, его единственная девушка с таким странным именем… Почему она плачет? Так ужасно надрывно…

– Я не просил такого.

Кино заканчивалось. Последняя сцена: "Сделай так, чтобы я остался здесь!"

– Люди всегда получают то, чего хотят всей душой, – донесся голос старца.

– А если бы я не попросил этого, я был бы жив?

– К чему говорить о том, чего уже никогда не случится…

– Ты злорадствуешь. Ты специально это подстроил, потому что я украл икону.

– Нет. И мне жаль. Я не хотел, чтобы так вышло.

– Помоги мне! Я верну икону в монастырь! Ты ведь этого хочешь?

– Икона не картина. Ее нельзя забрать или вернуть. Она будет там, где ей место.

– Помоги мне! Я слишком молодой, чтобы умирать!

– Слишком молодым быть нельзя. Господь заберет твою душу в лучший момент твоей жизни – когда ты полюбил и задумался о ценности жизни.

– Разве Бог есть? Так скажи Ему, что будут моменты ещё лучше! Я буду ходить в церковь, буду верным мужем и отцом!

– Этого не будет. Если бы ты остался жить, все бы вернулось, твоя жизнь без Бога и без смысла. Тогда в конце ты получил бы то, что заслужил – пустоту и вечный суетливый бег. А теперь у тебя есть шанс все изменить… Но сейчас ты должен сделать еще кое-что…

Стивен вдруг почувствовал, что пустыня начинает накаляться. Он уже лежал на раскаленном песке и начинал задыхаться от страха и боли.

– Какой шанс? Ты о чем? Что мне надо сделать?!

– Ты должен сам…

И опять она, его любимая… Трясет его, кричит, зовет на помощь. Кто-то подбежал, дотронулся до шеи, проверяя пульс. Отбежал… Последний шанс…

.........................................................................................................................................

Чуть раньше, когда до деревьев оставалось совсем чуть-чуть, а пули уже свистели над головой, Стивен вдруг схватил ее и повалил на землю, укрыв собой. Настя почувствовала, как несколько раз дернулось и обмякло его тело. С животным истошным криком она выбралась из-под него, перевернув на спину. Под ним сразу образовалась кровавая лужа. Стивен лежал, раскинув руки и закрыв глаза. Смертельная бледность покрыла лицо. Выстрелов больше не было. Они попали под последнюю пулеметную очередь. Видимо, у боевиков закончились патроны, а может, по какой-то другой причине вертолет взмыл в небо и отправился назад – туда, откуда прилетел.

Люди постепенно выбирались из своих убежищ, раздавались стоны, вопли, рыдания…

Настя с трудом приходила в себя от сильнейшего шока, пыталась вместить в голову то, что туда не помещалось. Как это произошло – что она вдруг полюбила так сильно и по-настоящему этого незнакомого парня, что она уже втайне мечтала о совместной жизни с ним, о семье, о детях, что и он ее полюбил (она не слепая!), и что у них все только началось, и что она ехала рядом с ним и думала, что вот прямо сейчас, если понадобится, готова хоть жизнь за него отдать, и что в конце концов это он отдал жизнь за нее!

Настя, как умопомраченная, трясла Стивена, кричала, звала на помощь. Вокруг уже сновали медики, помогали раненым, грузили тяжелых на носилки и на машины скорой помощи, которые все прибывали и прибывали, разрезая воздух сиренами. Один из врачей подбежал к Стивену, проверил пульс и бросился за носилками.

.........................................................................................................................................

У него было несколько секунд, чтобы сделать что-то важное, необходимое.

.........................................................................................................................................

Когда врач отбежал, в уже потухшие глаза Стивена вдруг вернулась жизнь.

– Держись, любимый! Мы справимся! – воскликнула окрыленная Настя.

Но он не мог терять ни секунды. Неверным движением, дрожащей рукой он нащупал в кармане джинсовки свернутую в рулон икону. Достал. Она не была ни испачкана, ни помята.

– Возьми, – прошептал. – Тебе…

Настя, поняв, что это что-то очень важное, схватила сверток и сунула его за пазуху. На ней была рубашка, заправленная в джинсы. Края свертка оттопыривались, грубая холщовая ткань царапала тело, но она ничего этого не замечала. Она видела только то, что самый главный человек в ее жизни покидает ее навсегда.

.........................................................................................................................................

– Да. Именно так. Наш путь лежит за моря, – сказал старец.

– Ваш путь? Твой и её?… А я останусь здесь, – проговорил (или подумал?) Стивен. Он опять лежал один в пустыне. И только этот старик…

– Твое тело вернется на родину. А душа… может быть, она когда-то очистится и придет к Богу, своему создателю.

– К Богу? Так Он есть? И душа есть? А рай и ад? Скажи, – мысль ускользала и плавилась на жарком песке.

– Скоро ты сам все узнаешь.

– Как же я попаду к Богу, если я грешник? Я не ходил в церковь…

– Ты любил, и ты пожертвовал жизнью ради любви.

Вдруг песок перестал обжигать. Краски неба и земли вернулись и стали ярче. Стивен почувствовал необычайную легкость. Он вздохнул и повернул голову, чтобы теперь, когда силы к нему вернулись, поговорить подольше с этим необыкновенным стариком. Но тот уже был далеко. Он шел в чудесный сад, который раскинулся оазисом в пустыне. В саду пели диковинные птицы и гуляли звери. Там было так прекрасно, светло и прохладно, что Стивену захотелось встать и пойти туда, за стариком. Он пошевелился, собираясь подняться. Но тут увидел льва. Лев подошел к нему совсем близко. Стивен даже запустил руку ему в золотую гриву, погладил, потрепал. Лев лизнул его лицо, как-то брезгливо фыркнул, отвернулся и пошел вслед за старцем в чудесный сад. "Не понравился я ему… Львы не едят падаль?.. Какая глупая мысль… Как обидно, что последняя мысль перед смертью оказалась такой глупой."

.........................................................................................................................................

Настя замерла вместе с ним. Казалось, она уже никогда не сможет дышать. Потом осторожно поцеловала его в губы и улеглась рядом, обняв его, прижавшись. Но тут же пришли медики, подняли ее, усадили, дали таблетку, стакан воды, переложили его тело на носилки и унесли. Кто-то спрашивал ее о нем. "Стивен Ройс. Из Чикаго. Больше ничего не знаю. Да, случайный попутчик…" К ней подошла женщина, наверное, психолог. Она помогла девушке подняться, укрыла одеялом. Настя встала и пошла. Одеяло тут же слетело. Женщина еще какое-то время была рядом, потом ее позвали, и она ушла. Настя вернулась на шоссе, нашла машину, забрала свою сумку. Достала из-за пазухи сверток. Развернула…

Кругом было полно народа. Вслед за скорой помощью уже подъезжали машины полиции, люди продолжали кричать и плакать. С момента их падения на землю под пулями прошло не более 15 минут, а мир перевернулся…

Настя медленно, аккуратно расправила икону. Положила ее на землю. Стала рассматривать: какой-то старец с нимбом над головой и лев… Не было никаких чувств, никаких мыслей… Подошли два парня, спросили, не нужна ли ей помощь. Настя отрицательно помотала головой, свернула икону и положила ее в сумку.

Встала и медленно пошла по дороге.

Глава 12. Израиль. Наши дни.

Настя брела по дороге, не думая, куда идет. Сильное потрясение отбило возможность мыслить. Как ни пыталась она сосредоточиться, взять себя в руки – любая мысль ускользала из ее головы. Движение по шоссе все еще было перекрыто. С той и с другой стороны собрались сотни машин. Люди ходили между ними.

Вдруг взгляд ее сфокусировался на знакомом лице. Парень с грязной перекошенной физиономией в испачканной футболке и когда-то синих, а теперь в серо-черных пятнах джинсах шел ей навстречу, как-то нелепо подрагивая, покачиваясь и то и дело хватаясь за голову окровавленной рукой. В другой руке он нес рюкзак, который почти касался земли – его ремни, дрожа и чуть подскакивая на мелких камешках, безучастно волочились за ним. Трудно было узнать в этом человеке уверенного в себе, в своей правоте и неотразимости балабола Сергея, с которым они познакомились вчера в кафе. "Разве это было всего лишь вчера?"

Сергей не обратил на нее никакого внимания и почти уже прошел мимо, когда Настя, сама не понимая, почему и зачем, окликнула его:

– Сергей!

Тот остановился, посмотрел невидящим взглядом, с трудом всмотрелся в девушку и, наконец, приблизился.

– Ты кто?

– Помнишь, вчера в кафе… Я Настя… – сбивчиво объясняла она. Но Сергей понял, ответил равнодушно:

– А, Настя. Да, привет.

– Где Хохол?

– Нет Хохла.

– Совсем нет?

– Совсем нет. И Вики тоже нет. Один я. Хочу вот их найти…

– Так вы разминулись? Они живы?

– Вряд ли живы. Я видел, как их прорезали из пулемета. Кровь фонтаном брызнула из всех дырок. Представляешь, они все были в дырках! И в голове тоже. Всё разлетелось в разные стороны… Из головы тоже всё летело – что там, мозги что ли…

Настя подошла к нему вплотную, крепко стиснула в объятиях, и он вдруг отозвался, будто только этого ждал – затрясся в рыданиях. Она усадила его на обочине дороги, обнимала, гладила по спине, по голове:

– Ну-ну, всё уже прошло. Всё закончилось. Всё наладится. Всё будет хорошо…

Сергей рыдал в голос, размазывая по лицу слёзы и слюни. Настя утирала их салфеткой – пачка одноразовых салфеток, как всегда, будто ничего не случилось, так буднично лежала все это время на своем обычном месте в кармашке сумки.

– Их надо найти. Опознать что ли… Куда-то увезти…

– Их уже без тебя забрали куда следует. При них были документы?

– Да.

– Ну значит, с тобой свяжутся.

– Что же мне теперь делать?

– Не знаю…

Настя встала и собралась продолжить путь. Сергей тоже встал. После выброса эмоций и рыданий ему немного полегчало, и он начал приходить в себя:

– А где твой друг – американец? Забыл, как его зовут, прости.

– Стивен. Его тоже нет.

– О!.. Тоже на твоих глазах?

– Да. Он спас меня, закрыл собой.

Сергей развернулся и пошел рядом с ней в обратную сторону.

– Что будем делать?

– Не знаю. Тебе наверное в посольство надо. Тебе помогут. А я здесь нелегально, мне нельзя.

– Я без тебя никуда не пойду! Теперь мы вместе.

Настя вяло попыталась возразить. Но он только добавил безаппеляционно:

– И точка.

Некоторое время просто шли молча. Настя вдруг почувствовала, что сильно устала:

– Надо где-то отдохнуть.

– Ашкелон вон виден, давай туда, снимем номер в гостинице. Документы и деньги при мне. У тебя есть паспорт?

– Там просроченная виза.

– Ну ок. Разберемся. Надо туда добраться.

Они медленно побрели дальше.

Автомобильная пробка закончилась. Несколько машин стояли на обочине, давая возможность проехать к месту трагедии спецтранспорту с мигалками. Настя и Сергей пошли по краю дороги, обходя машины. Рядом с одной из них стояла женщина средних лет, красивая, хорошо одетая, уверенная в себе, много повидавшая и умеющая принимать решения. Она разговаривала по телефону. По-русски. Сергей и Настя просто проходили мимо, когда она вдруг сказала что-то про эвакуацию русских в Россию. Молодые люди, не веря в возможную удачу, развернулись к ней.

– Что вы сказали? Сейчас.. Про эвакуацию.. простите… мы..

– Вы из России? – тут же сориентировалась она.

– Да!

– Есть частный самолет. 20 мест. Через час вылетаем. Аэродром тоже частный, здесь неподалеку. Если вы налегке – поехали прямо сейчас. Нет – ничем помочь не могу.

– Я согласна!– крикнула Настя, не веря в реальность происходящего.

– Мы согласны! – поправил ее Сергей.

– Тогда позвольте ваши паспорта…

Она изучила их загранники, разумеется, увидела Настину визу, но ничего не сказала.

Втроем забрались в машину и поехали. По дороге сотрудница Российского посольства Анна Сергеевна (так она представилась) попросила их рассказать о себе – коротко, только самое главное. Сергей в двух словах изложил свою нехитрую историю и трагический финал. Оказалось, что они ехали все втроем на машине ненамного впереди Насти и Стивена. Как все, выбежали из машины: он со стороны водителя, они – со стороны пассажиров. Так получилось, что вертолет развернулся как раз в их сторону. Их убили первыми. Сергей в ужасе спрятался за машину. Потом вертолет стал маневрировать, продвигаясь все дальше назад. Тогда Сергей что есть мочи бросился вперед. Он бежал без разбору – по дороге, по обочине, несколько раз упал, но даже не заметил, что до крови разодрал руку об острый камень. В состоянии аффекта он пробежал где-то около полукилометра, потом увидел, как вертолет вдали перестал стрелять и улетел. Немного придя в себя, он решил вернуться к своим. Но встретил Настю и понял, что им теперь надо держаться вместе.

Настя тоже рассказала, что приехала сюда за любимым, но он ее бросил, и она не могла вернуться в Россию. Решила набрать денег на обратную дорогу, занимаясь извозом. Стивена встретила случайно – подвозила его. И сегодня они вместе возвращались в Иерусалим. Но его тоже убили.

Анна Сергеевна только протянула:

– Поня-атно.

Она привезла их на небольшой спортивный аэродром и высадила у ворот.

– Ждите. Мне надо дела доделать и кое-кого еще забрать.

И уехала. Настя и Сергей обессиленно опустились на скамейку. Сидели молча, ждали.

Через полчаса она вернулась с еще одной парой молодых людей из России. Правда, заявила, что вылет откладывается до завтра, так как сегодня небезопасно. Женщина предложила молодым людям отвезти их в гостиницу в Ашкелоне, они покорно согласились. Уже в машине Настя неуверенно попросила ее предъявить удостоверение личности. Сергей бросил на девушку неодобрительный взгляд. Но Анна Сергеевна заявила, что она давно должна была это сделать, и продемонстрировала удостоверение сотрудника дипломатической миссии.

" Да у нее и номера на авто дипломатические" , – шепнул Сергей Насте.

Анна Сергеевна привезла их в отель и помогла с размещением.

Настя добралась до кровати и вот уже второй вечер подряд, вконец измученная, уснула, не раздевшись.

Глава 13. Израиль. Наши дни.

В воскресенье, когда информации не прибавилось, а мысль о преступлении упорно работала и не давала покоя, Марк решил вновь наведаться в монастырь. Он поговорит с настоятелем и другими монахами, а потом надо встретиться с тем немного странным отцом.. (Почему он даже не узнал его имя? На Марка Хейфеца это совсем не похоже).

Он встал рано, умылся и внимательно посмотрел в зеркало. Оттуда на него уставился худой недовольный еврей с черными всклокоченными волосами и легкой щетиной на подбородке. Марк вздохнул, взял бритву и убрал щетину. Включил телевизор. Теперь по всем каналам говорили о вчерашнем теракте на дороге близ Ашкелона. На экране мелькали кадры окровавленных и рыдающих людей. Премьер-министр Нетаньяху клялся отомстить за каждого, обещал помощь пострадавшим.

Марк выключил телевизор и вышел из квартиры.

Через час он уже прогуливался вдоль монастырской стены. Внимательно все осматривал, надеясь найти то, что ускользнуло во время первого визита. Потом зашел внутрь и спросил настоятеля. Тот был на месте. Настоятель оказался очень впечатлительным и добрым человеком: он искренне переживал за погибших в терактах, говорил, что молится за них – и неважно, какой они национальности и вероисповедания. На вопрос об иконе ответил, что не понимает, чем она отличается от других. В их монастыре много икон, некоторые старинные и наверняка дорогие. В тот день у него было много дел за пределами монастыря, и по существу вопроса он ничего не знает.

Марк спросил его о монахе, который говорил странные вещи о чудодейственном свойстве украденной иконы. По описанию настоятель признал отца Петра и, немного поколебавшись, заявил, что иеромонах Петр иногда может наговорить лишнего. Известно ведь, что любая икона может исцелить – нужна лишь вера и искренняя молитва. Украденная икона тоже обладала чудесными свойствами, есть некоторые свидетельства. Но, вопреки расхожему мнению о том, что в церкви все жаждут чуда и некоторые даже занимаются фальсификацией, чтобы заявить о чудесах, на самом деле церковь тщательно расследует каждый случай, каждое свидетельство, собирает их. Только проведя большую работу по сбору и анализу явленных от иконы чудес, признает ее чудотворной. Или не признает. Чудеса ведь, как известно, может творить не только Бог, но и Искуситель. Да, даже в церкви. Дьявол силён.

– Вы сказали, что есть свидетельства чудотворности украденной иконы. Какие?

Настоятель ответил, что свидетельств таких всего три. Они записаны и хранятся в папке в подвальной комнате.

– Хотите на них взглянуть?

– Пока можете рассказать своими словами. Так какие это свидетельства?

Игумен слегка замялся.

– Они не стоят вашего внимания.

– Позвольте мне самому судить, что может пригодиться мне в расследовании, а что нет.

Настоятель тяжело вздохнул.

– Два свидетельства об исцелении животных – козы и собаки. Третье – о том, что после молитвы перед иконой человеку во сне явился лев и грозно рычал. В итоге он не смог уговорить свою жену сделать аборт, как хотел, и она родила ему чудесного сына, на которого он теперь не нарадуется. Он утверждал, что это был лев с иконы, и если бы не тот сон, то сына бы сейчас у него не было.

Настоятель взглянул на посетителя и, видя выражение его лица, хмыкнул и сказал:

– Вот-вот. Я вас предупреждал.

– Тем не менее дайте мне имена и адреса этих людей.

– Хорошо. Сегодня же я найду папку и передам вам сведения о них. Хотя сейчас могу сказать, что все трое – паломники из России. И все это было несколько лет назад. Свежего ничего нет.

Марк Хейфец поморщился. Опять он вытянул пустой билет. Сыщик вышел от настоятеля, не узнав ничего, что помогло бы ему в расследовании. Он немного прогулялся по монастырю, переваривая услышанное, и понял, что теперь ему еще сильнее захотелось поговорить со странным отцом Петром. "Надо его найти!"

Никто из монахов не знал, где отец Петр. Но все говорили, что он где-то здесь. Наконец, в поисках Марк забрел на то место, где в последний раз видел его. Ну конечно! Он сидел на той же скамейке! Марк подошел и уселся рядом.

– Добрый день, отец Петр! Вы помните меня?

– Слава Господу, еще что-то помню!.. Расследование забуксовало?

– Можно и так сказать. Хотя прошло слишком мало времени…

– Не ищите – напрасный труд.

– Но почему вы так думаете? Только не надо мне говорить, что икона сама выбирает владельца.

Старец промолчал.

– Почему вы не хотите ответить?

– Вы же сами только что сказали, что не надо говорить… правду.

– Ну допустим. Хорошо. Но если так думать, то поиски можно сразу прекратить.

– Вот и я о том же.

– А что я скажу начальству? Я не буду искать украденную икону, так как она сама решает, где ей быть. Ну, погуляет, мол, и вернется…

Старик сердито нахмурился. Четки, зажатые в руке, гневно дрожали. Марк уже раскаялся в своей резкости. "Надо с ним помягче, он что-то знает…"

– Подумайте, вспомните, возможно, произошло что-то на первый взгляд, мелкое, что заставило вас думать, что икона не вернется. Может, тот мужчина, которого вы видели тогда возле иконы, сказал что-то или сделал…

– Нет, ничего особенного. Вам нужны его приметы? Пожалуйста. Он среднего роста, у него спортивное телосложение, насколько я мог заметить. Темные волосы, глаза вроде светлые…

– С каким акцентом он говорил по-английски? Вы можете предположить, какой он национальности, из какой страны?

– Нет, я в этом не разбираюсь.Может, русский.

Следователь сделал стойку.

– Почему вы так думаете?

– Ничего я не думаю. Если вы сейчас приведете его сюда, я и то засомневаюсь, он ли это. Говорю же, я его не разглядел.

– А почему решили, что он из России? Акцент? Какая-то фраза по-русски?

– Нет, не это. Просто пришло в голову. Мммм… Ну потому что к нам чаще всего приезжают паломники из России. Но он же совсем не паломник!

– Хорошо. Зайдем с другой стороны. Почему вы с ним заговорили?

– Он внимательно рассматривал икону, стоял около нее долго. Но, может, просто молился. Может, это вообще не он украл ее!

– Конечно! Никто его не обвиняет. Просто я хочу разобраться. Вы подходите ко всем, кто долго стоит у икон?

– Нет, разумеется.

– Тогда почему?

– Да я и сам не знаю. Мне показалось, что он ждет чудесного мига превращения.

– Превращения чего?

Старик вздохнул. "Вечер явно переставал быть томным… Проще говоря, я ему надоел!" – подумал Марк. Помолчали…

– Ну как вам объяснить… Вы еврей, к тому же неверующий…

– Вы говорите, что знаете, а если я не поверю или не пойму – в этом буду сам виноват.

"Он неглуп",– подумал отец Петр и решился. "Все равно не отстанет"

– Вы слышали что-то об обновлении икон?

– Нет.

– Бывает, найдет человек старую икону, кем-то когда-то где-то спрятанную, принесет домой или в церковь. Икона старая, черная, не понять даже, кто там изображен. Зовут реставратора. Тот берет свои реактивы и начинает смывать грязь по науке слой за слоем. Иная икона поддается, очищается. А другая – никак. Ну или едва-едва становится различим лик святого. Потом проходит время, все про нее забывают. И вдруг случается что-то – даже иногда непонятно, что же произошло – а икона раз – и просияла! Краски проступили, цвета прояснились, то есть икона обновилась сама!

– И эта икона так обновилась?

– С ней все как-то странно и непонятно. Никто не знает, откуда она взялась в нашем монастыре. Ну просто сама решила появиться у нас. (Быстрый взгляд в сторону Марка). Но все помнят, что была она вся темная и будто выцветшая. Отдавали ее на реставрацию. Но, как потом выяснилось, реставраторы решили ее не трогать, так как она написана на холсте и представляет собой в общем-то по сути старую лубочную картинку, а не икону в нашем понимании этого слова.Ну, может, немного что-то подкрасили… И принесли обратно почти такую же. Поставили ее в ту нишу. А на следующий день я, ничтожный раб Божий, первый пришел в храм и подошел приложиться к иконе. И что же? Она сияет вся. Будто новая! Яркая такая, все видно до деталей. И святой отец наш Герасим, как живой. И лев – ну золотом весь отливает, грива горит!

– И что было дальше? – искренне заинтересовался Марк.

– Побежал я к братии, к отцу настоятелю. Зову всех. Они приходят, смотрят… Да, говорят, икона стала красивая, яркая, но это после реставрации! Я тоже смотрю на икону, а она вроде и вправду не так уж и сияет. Просто стала как новая. Может, и правда после реставрации. Но я же помню, что ее вернули не такую. А братия и отец настоятель говорят, что да, вроде икона стала еще лучше, чем вчера. Но может, так реактивы еще действуют… Ну и разошлись все. Я – в недоумении и сомнении. Но с тех пор я за иконой приглядывал. И все мне казалось, что она каждый день разная: то темней, то ярче, то святой Герасим как бы разговаривает со львом, то вроде молчат. Ну вот я и старался подловить момент превращения… А потом оказалось, что не только я замечаю такие чудеса. Некоторым прихожанам и даже паломникам, что на полчаса в храм забежали, вдруг покажется, что икона уже не такая, как несколько минут назад. Но все думают, что это как-то свет по-другому упал…

– А вы как думаете?

– Не знаю. Правда, не знаю. Все пытался разгадать ее тайну, но так и не смог. А может, действительно, все это мне только казалось. Трудно сказать.

– Настоятель говорил, что есть свидетельства, что икона чудотворная.

– Да. И такое тоже есть. Но это свойство многих икон. Почти все они так или иначе чудотворные.

– Вы видели, разговаривали с теми людьми, которым она являла свои чудеса?

– Да, бывало.

– И что они говорили? Про исцеление козы и собаки? По льва во сне?

– Не только. Разные случаи бывали. Только записаны те три. А на самом деле больше было.

– Исцеление морской свинки?

– Устал я. А мне сейчас на послушание идти. Простите. Пойду я.

Отец Петр удалялся по дорожке, а Марк вдруг почувствовал, что жалеет о его уходе, что хочется еще с ним поговорить. О чем? Об иконе? Да вроде и так все ясно. И расследование не продвинулось ни на шаг. Только время потерял. Но Марку было грустно. Будто нашел колодец с живой водой, приник к нему, пить стал. Вода такая свежая да чистая. Пьет и напиться не может. Вдруг раз – и исчез колодец с живой водой. Вот и живи теперь, как хочешь.

Глава 14. Израиль. Наши дни.

Утром Настя приняла душ, накинула гостиничный белый махровый халат и, усевшись в кресле, принялась с грустью рассматривать свою одежду, грязную, местами рваную… Так не хотелось ее надевать…

В дверь постучали, и через секунду показалась голова Сергея.

– Привет! Проснулась?

– Привет! Как ты?

– Как видишь.

Голова его была мокрая, видно, тоже только из душа. Но одежда вчерашняя, грязная, как и у нее. Сергей прошел в комнату и что-то говорил. А Настя смотрела на него и будто впервые видела. Сейчас, после душа, его короткие волосы были взъерошены, на лице блестели мелкие капельки воды. Настя подумала, что он, пожалуй, чуть моложе Стивена – вряд ли ему больше 25. Сейчас он был серьезным и озабоченным, и явно пытался донести до девушки какую-то мысль. Настя смотрела, как интересно шевелятся его губы, и думала, что хоть он ей и симпатичен, но влюбиться в него она бы никогда не смогла – не хватало ему чего-то, что было в Стивене, и больше ни в ком нет. К тому же Сергей со всей своей деловитостью выглядел как-то несерьезно, даже немного нелепо и почему-то, глядя на него, хотелось улыбаться. На ум пришло сравнение с Пьером Безуховым. "Вот так же стоит он сейчас на Бородинском поле, пули свистят, ядра летят, а он оглядывается и не понимает, что это такое происходит…" Милый, наивный, наверняка добрый, хороший русский парень. Но не орел. Сделав такое заключение, Настя прислушалась к его болтовне.

– Приезжала Анна Сергеевна, сказала, что самолет из Израиля не выпустят, пока не приедут спецслужбы проверить документы и багаж. Война войной, как говорится, а обед по расписанию. Хотя теперь они, наоборот, начнут еще хуже зверствовать с проверкой документов…

Настя задумалась. Она совсем забыла про икону. Восприняла ее сразу как прощальный подарок любимого. Но теперь, отдохнув и придя в себя, Настя понимала, что икона, скорее всего, краденая. Теперь ее не только не выпустят из страны, а и в тюрьму посадят.

Сергей продолжал что-то говорить. Прислушавшись, девушка поняла, что пока ждут допуска на борт, всем можно доехать в свои гостиницы и собрать вещи. Молодые люди, которые должны были лететь с ними, жили в Иерусалиме. Там же была и его гостиница. Так что они сейчас все вместе поедут за вещами. Сергей пришел узнать, где вещи Насти и поедет ли она с ними.

– Да, – сказала девушка. – Я снимаю комнату тоже в Иерусалиме. Поеду с вами.

Они спустились вниз. У дверей отеля уже ждал автомобиль с их попутчиками. Парень сидел за рулем, его девушка рядом. Настя и Сергей уселись сзади. Всю дорогу Настя думала, как быть. Обмануть израильские спецслужбы мало кому удавалось, а у нее не было в этом никакого опыта. Так ничего не придумав, она пришла к себе в комнату, оставила на столе деньги для хозяйки за последний месяц и, осмотрев свои нехитрые пожитки, ничего не взяла, только сменила джинсы и футболку. Деньги и документы были при ней. Ключи от московской квартиры всегда под замком в сумке. Больше ничего не надо. Она достала из сумки и развернула икону. Всмотрелась внимательно.

Настя всегда была верующей. Как-то услышала, что вера есть дар Божий: или есть, или нет. У нее, видимо, этот дар был. Хотя в церковь она ходила редко, знала несколько молитв и иногда перед экзаменами ездила к Матронушке в Покровский монастырь. Теперь она с интересом и благоговением рассматривала странную икону. "Разве бывает, что на иконе изображены животные?" Тут же в памяти всплыли овечки на иконе Рождества Христова. Настя улыбнулась, вспомнив светлый праздник, еловый запах дома, веселых родителей…

– Как мне быть? – вслух спросила Настя. – Бросить тебя здесь я не могу: это последнее и единственное, что осталось мне от человека, который спас мне жизнь. Взять с собой – преступление, меня схватят и посадят. Надолго. Куда-то спрятать? Что-то придумать? Может, вообще не лететь сейчас? Но такого шанса больше не будет…

Настя оглядела комнату, размышляя.

Тут бесцеремонно вошел Сергей. Он уже успел собрать свои вещи и вернулся за Настей. Она не заперлась на ключ, понимая, что сборы будут быстрыми, а стучать в открытую дверь Сергею, видимо, не пришло в голову.

– Цигель-цигель!!

Настя быстро свернула икону и сунула в сумку. Сергей вроде не заметил.

– Сейчас иду, одну минуту!

Он вышел. Девушка вновь достала икону, вгляделась: святой старец ласково смотрел прямо на нее.

– Решено, будь что будет. В конце концов, на все воля Божья.

Настя завернула икону в бумагу и пакет и положила в сумку. Теперь любой, кто ее откроет, сразу увидит именно сверток с иконой. Больше в сумке почти ничего не было.

Через час они вернулись на аэродром и встретились с Анной Сергеевной. Она сказала, что самолет готов вылететь из страны.

Пришли две еврейские девушки, сотрудницы таможни, для проверки документов и багажа. У Насти остановилось сердце.

– Я все знаю, постараюсь их отвлечь, помочь тебе, – услышала вдруг она шепот над ухом.

Настя повернулась и в недоумении уставилась на Анну Сергеевну. Она собирается помочь ей вывезти из страны контрабанду?!

– Постарайся встать последней, может, они не будут дотошно разглядывать твой паспорт. Им сейчас не до тебя.

Настя всмотрелась в девушек. Обе были сильно подавлены и расстроены. У одной заплаканные глаза.

– Видишь, им не до твоей просроченной визы.

Понятно. Анну Сергеевну волнует только виза. Девушки пригласили всех к столу для досмотра багажа. Настя попятилась в конец. Сергей вдруг сунул ей свой паспорт и сказал:

– Ты без багажа – неси паспорта, а я с багажом своим буду разбираться… Да что ты пятишься, иди вперед.

И толкнул ее перед собой. Настя оказалась первой. Она все равно инстинктивно пятилась и жалась к Сергею. Но тот подталкивал ее и напрочь перекрыл путь к отступлению своим огромным чемоданом. Настя, замирая, отдала девушке два паспорта. Та пустыми глазами просмотрела один из них, открыв страницу с визой, закрыла, отдала Насте и взяла второй паспорт, держала в руках, не открывая, ожидая, когда подруга проверит багаж. Вторая девушка, видя у Насти маленькую сумку, пока отложила ее и взялась за большой багаж Сергея. Сергей с готовностью открыл и показал его содержимое, некоторые вещи понадобилось выложить на стол. Просмотрев все, она отвернулась на секунду сделать пометку в планшете. Потом повернулась и стала помогать Сергею вновь укладывать все вещи – пакеты, пакеты, коробочки, футляры и… Настина сумка легкой рукой была помещена между какими-то пакетами Сергея. Сергей заметил и открыл было рот, но Настя так ткнула его локтем в бок, что он только охнул и ничего не сказал. Подошли к девушке с паспортами. Она отдала Насте первый уже проверенный ею паспорт. Совершенно потрясенная Настя взяла его и отправилась к самолету. Тем временем девушка открыла второй паспорт и, уставившись на Сергея, прочитала на чистом русском (видимо, родом из России):

– Любимцева Анастасия Николаевна… Что-то непохоже…

Девушка недоуменно смотрела на парня. Ей было явно не до страницы с визой.

– Эй, Настя, закричал Сергей, верни мой паспорт! Это ее паспорт! А у нее мой!

Настя на ватных ногах повернулась и протянула Сергею его паспорт.

– Ничего себе! – воскликнула Анна Сергеевна.– Хваленые израильские спецслужбы! А она похожа на… Михалева Сергея Михайловича?! Вы же уже пропустилее по этому паспорту!..

Девушки переглянулись и, поняв ошибку, совсем расстроились и даже покраснели. Та, что держала в руках документ Насти, закрыла его и отдала Сергею. Его паспорт у Насти на повторную проверку не взяли.

– Проходите, – сказали они, не глядя на ребят.

Молодые люди пошли к самолету и не видели, что багаж всех остальных пассажиров проверяли не так дотошно. С паспортами, правда, накладок больше не было.

Глава 15. Ликия. 5 век от РХ.

Прошло несколько месяцев с тех пор, как остался Григорий один. Правда, ему помогали и поддерживали его дядя и двоюродный брат Викентий. Приходили каждый день, говорили о делах, о чём-то веселом, будто ничего не произошло. С ним остались почти все слуги (кроме двоих, которые тоже умерли во время эпидемии), все любили их семью и старались по-своему, поддерживали, как могли. Но Григорий, хоть и был всей душой благодерен им, вникал в дела, которыми раньше занимались родители, смеялся дядюшкиным шуткам, но тех легкости, света и радости, которые царили в его душе в годы детства и ранней юности, теперь уже не было. Он быстро повзрослел. Иногда он приходил в тот оливковый сад, у подножия горы Сим. Там все так же громко и беззаботно кричали и порхали с ветки на ветку ожереловые попугаи. Но Григорию уже не хотелось петь и раскидывать руки. С каждым днем становилось всё более одиноко и тоскливо. Обиженный на несправедливость и жестокость Бога, он совсем перестал ходить в церковь и не молился дома – не было того чувства, которое раньше вело его в храм. Да и Бога того уже не было.

Отец Василий каждый день вспоминал Григория с нежностью и слезами. Много раз он хотел бросить всё и бежать к нему, спасать эту чистую душу, гибнущую в пропасти горя и отчаяния. Но каждый раз он останавливался на том, что обвинял себя в распространении инфекции, в смерти родителей Григория, и смущался, не зная, как быть. Слёзы текли по его старческому морщинистому лицу.

.........................................................................................................................................

Через полгода после эпидемии, когда город наконец-то начал понемногу приходить в себя и возвращаться к обычной жизни, пришла новая беда. Черные осы. Никто не знал, откуда они берутся и куда потом пропадают, но неизменно один-два раза в год они атаковали Фаселис. В соседних городах было то же самое. Они вдруг налетали смертельным черным роем и жалили всех без разбора – и людей, и животных. Их жало было смертельно. Каждый день умирали десятки человек оттого, что просто вышли из дома. Оса подлетала незаметно и впивалась в человека. Большинство замертво падали уже после первого укуса, но некоторые боролись, отгоняя от себя этот чёрный ужас. Тогда прилетали другие осы, они набрасывались на человека всем роем. Их яд сковывал мышцы, человек падал и корчился в судорогах, когда паралич поднимался до горла, человек задыхался.

Страх объял Фаселис. Улицы города опустели. Скотину тоже боялись выпускать, и козы истошно блеяли в загонах.

Григорий неделю не выходил из дома. Он и его слуги питались запасами еды и воды, которых в доме было достаточно. Но бедным людям приходилось покидать свои дома, чтобы добыть себе пищу. Поэтому для бедняков нашествие ос было трагедией.

Когда через неделю черные тучи покинули их город так же неожиданно, как и появились, сотни бедных людей вышли на улицы с плачем и воплями. Почти в каждой семье был мертвец – и это, как правило, чудом выживший после эпидемии человек. Узнав, что богатые почти все остались живы, обезумевшие от горя люди обратили свой гнев на них.

К Григорию пришла разъярённая толпа. Юноша вышел и встал перед людьми, опустив руки. Они кричали и укоряли его в жадности, в сытости, в равнодушии, в нежелании и неумении помочь бедным. Полетели первые камни. Григорий, оглушённый всеми свалившимися на него несчастьями, стоял перед ними молча, не шевелясь. Его бы, наверное, убили, если бы к тому моменту, когда первые руки потянулись к камням, не прибежал дядя Исидор. Он был зол и готов разорвать каждого, кто посмеет обидеть его любимого племянника. Толпа, к тому моменту уже изрядно набесновавшаяся и выпустившая пар, притихла под громкими и страшными обвинениями Исидора:

– Что же вы творите, христиане?! Мальчик и так еле выжил в эпидемию! Остался сиротой! Вы же все знаете эту семью! Его родители всегда помогали вам! В чём он виноват? В том, что остался жив?! Побойтесь Бога!

Кто-то вдруг ответил злобно:

– Тьфу! Такие вы все хорошенькие, добренькие, и людям-то помогаете! И Бог-то за вас, за хороших! Только нас, бедных, ваш Бог не видит!

Другой добавил мрачно:

– Смотреть на вас, хороших, не желаем! Проклинаем вас, богатые, ненасытные! Сдохните, как и наши близкие! Ненавидим вас!

– Легко быть хорошими с деньгами! – поддержал еще кто-то. – А как быть нам, если мы потеряли кормильцев? Как жить? Может, воровать пойти или убить кого?

– Этих убить – богатых! И забрать их деньги!

Толпа вновь загудела раздражённо. Исидор закричал ещё громче, успокаивая, увещевая, взывая и к разуму, и к сердцу.

– Одумайтесь! Побойтесь кары Господней! – кричал Исидор. – Мальчик не виноват в вашем горе! Оставьте его в покое и расходитесь по домам!..

Люди расходились неохотно. Им надо было на ком-то выместить свою боль. А получалось так, что многие семьи остались без кормильцев, без наследников, малые дети без матерей – и никто за это не ответил, никто не виноват. Как же так? Люди расходились, но их страдания требовали отмщения.

.........................................................................................................................................

Новая волна отчаяния охватила Григория. Его доброе сердце рвалось на помощь этим несчастным, но он не знал, чем им помочь. Конечно, он может, как обычно, раздать милостыню, но достаточно ли этого? Как быть? Мама всегда говорила, что во всех непонятных ситуациях надо обращаться к Богу. Только Он укажет правильный путь.

Этим вечером впервые после смерти родителей и Даниэлы Григорий опять встал перед распятием. Но не мог вымолвить ни слова. Так далеко был сейчас Бог – не докричаться.

Григорий повернулся к своей кровати и почти не удивился, увидев на ней своего прошлого ночного визитёра. Он сидел в той же позе и той же одежде, сложив руки на коленях и поджав ноги. Где-то далеко мелькнула мысль, что тот Ангел обещал не посещать его больше в этой жизни. ("Ну, наверное, теперь уже другая жизнь"). Однако всё же что-то было не так. Полная луна светила в комнату, в её лучах были ноги нового гостя. ("Почему он поджал ноги, спрятал их под длинной туникой?.."). Пару секунд Григорий всматривался в его лицо. Но не мог разглядеть. ("Наверное, потому, что рядом с ярким лунным светом лицо оказалось в кромешной тьме"). Но самое главное – от того Ангела шёл какой-то мягкий свет, а от этого – холод. ("Или так кажется?")