Сборник эссе «Лиза говорит…»
«Когда вода всемирного потопа
Вернулась вновь в границы берегов,
Из пены уходящего потока
На берег тихо выбралась любовь
И растворилась в воздухе до срока,
А срока было сорок сороков.
И чудаки – ещё такие есть —
Вдыхают полной грудью эту смесь.
И ни наград не ждут, ни наказанья,
И, думая, что дышат просто так,
Они внезапно попадают в такт
Такого же неровного дыханья…
Только чувству, словно кораблю,
Долго оставаться на плаву,
Прежде чем узнать, что «я люблю», —
То же, что дышу, или живу!..
Владимир Семёнович Высоцкий.
******
«Когда человек любит, он становится ароматом» (Тонино Гуэрро).
Посвящается тому, кто НЕ умеет любить.
******
…Я родилась на Таганке рядом с домом Высоцкого.
Папа и бабушка забирали маму со мной из родильного дома.
На улицах моей красавицы Москвы пел свой короткий вокализ отчаянный июнь – то лето было легендарно жарким…
Папе вручили меня в виде свёртка, типа гусенички, и торжественно отправились домой.
От родильного дома до дома папы было минут пять… Мама потом вспоминала, что они шли минут 40… Папа петлял как мог, стеснялся свёртка – не привык ещё к новой роли отца. Свёрток подпискивал и чуть-чуть извивался…
Через Таганку стройной сероглазой лентой уплывала вдаль сестра Москвы-реки малышка Яуза.
Папа звал меня «Тютя» и очень любил… Когда они развелись с мамой, мне было 4 года.
Я уехала на Сетунь к бабушке с дедушкой – там во дворе рос жасмин. И летними вечерами аромат жасмина, как купол, накрывал большой Кунцевский двор, ограничиваемый П-образной «сталинкой».
У меня были каштановые кудряшки, зелёные глаза, абсолютный слух и безумная любовь к лошадям.
Три раза в неделю с папочкой под мышкой я входила к преподавательнице по фортепиано. Её роскошный старый С. Bechstein звучал богаче и стройнее моей советской «Лирики».
В квартире было много антиквариата… Я со своими кудряшками садилась за инструмент, Алла Максимовна рядом и послушный С. Bechstein под моими пальцами своим кружевным звучанием вспенивал пространство звуками этюдов Черни, Листа… Мазурками, вальсами и любимой «Элизе»…
Я была талантлива. Мне прочили консерваторию… Но я мечтала стать ветеринарным врачом…
В первый класс мама с папой вели меня вместе – я была счастлива, каштановые кудряшки прикрывал синий бархатный берет, а у моей лучшей подружки Алёнки был такой же бордовый – я очень переживала по этому поводу. Мне хотелось бордовый…
Папа приезжал по выходным. Я его так любила, и мне его так не хватало… Каждую субботу или воскресенье, когда он должен был приехать, я с утра выходила во двор, садилась на лавочку и смотрела в одну точку, откуда должен был прийти папа.
Такая девочка Хатико…
Папа был очень спокойный, казалось, немного флегматичный, с потрясающим чувством юмора – такое сейчас не делают. Это дар Божий.
Он с совершенно серьёзным голосом и спокойным лицом говорил такие вещи, что мы с мамой в буквальном смысле падали и смеялись до слёз, порой до истерики… И звенели наши голоса, как колокольчики… И я была так счастлива, когда был рядом папа…
Самым главным событием выходных был ипподром.
В 8 утра я и две мои подружки, тоже помешанные на лошадях, уже седлали… Оголовье, уздечка, трензель, повод… Ватник, седло, подпруга… И час абсолютного счастья общения с лошадью – созданием умнейшим, красивым, с такой мощной энергией, такими вибрациями, что сделало её символом анималотерапии.
Потом я целовала свою гнедую кобылку Кроху в нос и уезжала отсчитывать дни до следующего воскресного счастья.
Папа водил меня в горы. Каждое лето в горы: Карпаты, Крым, потом Кавказ, Чегет… Когда моим маленьким ножкам покорилась Чегетская вершина, снежная, уходящая вниз извилистой горной тропой, папа сделал небольшой привал и сказал: «Тютя, ты молодец!», – и вытащил из рюкзака шоколадные драже. Я до сих пор помню этот вкус… из калейдоскопа вкусов моего детства. Вкус гордости папы мной, его признания.