Странные люди
Часть 1. Знакомство
– Маньяк, – пробормотала Елена, когда впереди, в белой мути тумана вырисовался силуэт. Потом подумала, что такой погодой только маньякам и бродить.
Еще подумала, что и сама-то она недалеко ушла.
Можно было бы на кафедре остаться, соврав поутру, что снова заработалась. И ей бы поверили. Ну или хотя бы сделали вид, что верят. Или вот к Катюхе напроситься. Она бы не отказала и даже обрадовалась, а на радостях достала бы бутылку своей фирменной настойки и вечер прошёл бы вполне себе мирно, под настойку и Катюхины напрочь непрофессиональные жалобы на личную жизнь, которая в отличие от паззлов никак не складывалась. А после рюмки третьей и Елена поддержала бы беседу…
Но нет же.
Поперлась.
На последнюю электричку. А потом через лес. В оправдание свое можно было бы сказать, что там, в городе, тумана не было. Да и в целом погода стояла вполне себе вменяемая. Лес был знаком, дорога – хожена и перехожена.
А маньяк… маньяки, если подумать, дело житейское.
Туман стал гуще.
А силуэт – больше. И выше.
Елена перехватила покрепче сумочку, пытаясь понять, что именно в ней есть такого, чем можно бы от маньяка отбиться.
Косметичка? Конспекты лекций? Личный журнал посещений с отработками? Альбомы?
Четвертушка хлеба «Бородинского» или вот еще «Шпроты в масле». «Шпроты» были увесистыми, можно в голову кинуть, а потом еще и хлебом сверху… вдруг голодный? Он на шпроты с хлебом отвлечется, а сама Елена сбежит.
Правда, сколь ни парадоксально, консервы было жаль. Сама Елена тоже с обеда не жрамши, если так-то. Меж тем силуэт окончательно приблизился и возопил тонким срывающимся голосом:
– Елена Петровна! Я точно всё знаю!
Чтоб тебя.
Елена даже выдох сдержала.
– Лялечкин! – вопль её, полный возмущения, мог бы распугать всех окрестных маньяков. – Что ты тут делаешь?
– Ну… – Лялечкин, выступивший из тумана, сгорбился. – За вами иду!
– И давно?
Она огляделась. Станция осталась далеко позади, как и лес. Впереди, сквозь пелену тумана, просвечивали редкие огоньки. Стало быть, до садового товарищества и дома рукой подать.
– Давно, – признался Лялечкин. – Я… просто хотел… поговорить… о пересдаче. И ждал. А вы вышли и так быстро…
Ну да, на кафедре опять задержали. И Елена очень опасалась, что не успеет на электричку.
– И я хотел… хотел…
– Но перехотел.
– А потом вы на электричку.
– И ты?
– И я… а вы тут тоже живете, да? Давайте, я сумку поднесу!
– Лялечкин!
– Да я ж так, без дурных мыслей.
Не хватало еще, чтоб с мыслями. Хотя… Елена поглядела на растрепанного Лялечкина, что переминался с ноги на ногу, и подумала, что из него как раз маньяк и неплохой выйдет. А что? Вид наивный. Волосы светлые пухом одуванчиковым, глаза голубые и огромные, смотрит вон с тоской… как такого заподозришь?
Классический маньяк.
– Назад-то ты как поедешь? – сумку Елена не отдала. Маньяк или нет, но долгов за Лялечкиным за две недели практики набралось изрядно. И с него станется ускакать в туман с заветной тетрадью, в которой эти самые долги отмечены. За двадцать пять лет педагогического стажа Елена четко усвоила, что доверять студентам нельзя. Они, если так-то, порой страшнее всяких маньяков.
Да и встречаются последние куда реже завзятых должников.
– Никак, – Лялечкин выдал виноватую улыбку. – Я живу тут… недалеко…
– Неужели? Ты ж в общаге был?
– Был, – плечи Лялечкина поникли. – Но там… там… атмосфера нетворческая.
– В смысле?
– Ну… – он слегка замялся и поник. – У меня характера нет… и вообще…
– А тут у тебя характер появляется?
– Тут дядя! Приехать должен… был… – оглядевшись по сторонам, Лялечкин добавил с уверенностью. – И приехал!
– Откуда?
– Из Караганды…
– Далеко, – прикинула Елена и сумку подхватила. Сразу вспомнилось, что с собой она прихватила лабораторные тетради третьей группы, листочки с самостоятельной первокурсников и их же альбомы. И если отбиваться, надо было в целом сумкой.
А она…
– Давайте, поднесу… она ж тяжелая, – Лялечкин протянул руку. – Меня попросили дяде помогать…
– В чем?
Он тяжко вздохнул и выдал:
– Во всем…
Дорога, спустившаяся после леса, теперь поднималась. И идти было тяжеловато, а потому Елена, подумав, сумку все же отдала.
Если бы не альбомы…
Вот какого она их потащила? Не могла на кафедре проверить, завтра. Это все Мизигин со своими претензиями. Нервы вытрепал, вот она и сунула все разом, не разбираясь.
Завтра же назад волочь.
– Что-то ты не рад, – заметила Елена, пытаясь отвлечься от мыслей от Мизигине, который совершенно определенно задался целью Елену с кафедры выжить. Именно поэтому и всучил ей практику, которая летняя, да ещё с группами по обмену, чтоб их всех…
И Мизигина в первую очередь.
– Рад, но… понимаете… у дяди… характер очень сложный, – признался Лялечкин и собирался добавить еще что-то. Но тут белесая стена тумана пришла в движение, а потому откуда-то со стороны леса раздался вой. Вой был утробным, полным тоски и какой-то невыразимой душевной муки. Елена даже заморгала, потому что тоска оказалась заразною, а может, просто день такой… и в целом-то жизнь… и мысли пошли о никчемности этой жизни.
Она даже остановилась, пораженная откровением: если так, то… зачем?
– Елена Петровна! – она очнулась от того, что кто-то дернул её за руку. – Елена Петровна…
Лялечкин.
Вот же… даже пострадать толком не дадут.
Вой стих. Туман рассеялся, а Елена Петровна обнаружила себя стоящей у ворот. Как?
– Спасибо, – сказала она, забирая у Лялечкина сумку. Сейчас почему-то как никогда хотелось, чтобы он эту сумку забрал, с тетрадью должников, альбомами и лабораторными, после которых заветный список пополнится, а Мизигин снова заговорит о профессиональной некомпетентности…
В голове шумело.
И было… плевать.
Пожалуй.
– Давайте, я открою… вам чаю надо сладкого выпить. И вы же закроетесь, да? И в лес не пойдете? Ночью-то зачем? А завтра, вы к первой паре? И мне тоже. Я зайду… проводить, – Лялечкин суетился и это тоже было странно.
– Зачем?
– Мало ли… вдруг да маньяк какой.
Действительно.
Магистр некромантии Елизар Добрынинов стоял, опираясь на слегка покосившийся забор, и думал, как вышло так, что он оказался в этой дыре.
Студенты.
Он всегда знал, что от студентов одни проблемы. И что созданы они исключительно с одной целью – отравлять его, Елизара, жизнь.
Как можно было?!
Простейшая лабораторная. Пятый курс. Почти выпускники… а они… мало того, что упустили хлызня, так еще вблизи открытого портала! В момент, когда портал работал. Тянуло постучать головой о стену.
Что первый курс, который как раз уходил на практику, хлызня не заметил, это ладно.
Нечисть коварная.
Хитрая.
А спрашивать, куда смотрел Евдокименко, вовсе смысла нет. Тот и близко не некромант. Так, общей практики с уклоном на портальную. Он и на Елизара смотрел так же, как на всех – с легким недоумением и усталостью.
– Я, – сказал Евдокименко, – студентами заниматься поставлен и практику контролировать, а не всякую там нечисть. Ваш хлызень – вы и ищите.
И ученый совет радостно подхватил эту расчудесную идею. Действительно… тотчас выяснилось, что у Ватутина срочное дело в столице, Пехаров в отпуск собрался и не в соседний мир, а Невьятовский испытывает к параллельным мирам глубокое внутреннее отвращение.
И аллергию.
Вот же…
– И вообще, – сказали Елизару. – Группа ваша. Контролировать вы были должны. Следовательно, вам и разбираться.
А ректор нахмурился, добавив, что разобраться надо бы побыстрее, поскольку у него через неделю совещание в комиссии по бюджету. И что желающих на этот бюджет полно, а потому финансирование на будущий год всецело от расторопности Елизара зависит.
Ну и от секретности, если с расторопностью не получится.
Скандал университету не нужен.
А вот хлызень подотчетный – очень даже и желательно в не сильно поврежденном виде. Но тут уж, так и быть, они не настаивают.
– Вы не переживайте, – портал открывал тот же Евдокименко. – База у нас старая, дом хороший. И с адаптацией на первых порах помогут. Ваш же студент… как его… Лялечкин. Хоть первый курс, но мальчик старательный. Стипендиат.
Еще тогда подумалось, что на диво странная фамилия для некроманта. Ну да мало ли, раз стипендиат, стало быть, есть за что.
Переход отозвался тошнотой и головокружением. С первым Елизар справился быстро. А второе обернулось долгой муторной болью в затылке. Впрочем, магистру ли некромантии обращать внимание на такие мелочи. Оттащив сумки в сторону – не хватало, чтоб на обратной тяге в подпространство засосало – Елизар выбрался из подвала, вдохнул сырой пахнущий хвоей воздух и выругался.
Матом.
Попал…
Как есть попал…
Он прошёлся по дому, который был невелик и явно начал приходить в запустение. Паутина по углам не слишком пугала, а вот скрипящие доски пола крепко действовали на нервы. Под полом шуршали мыши, нисколько не стесняясь магистра некромантии. Черная крупа мышиного помета виднелась и у стен.
– Чтоб вас всех, – сказал Елизар, уже понимая, что уборкой порталисты себя не утруждали. Не наблюдалось в доме и дежурных, которые полагались согласно внутренним протоколам.
Или опять финансирование урезали?
Оптимизировали ставки?
Скорее всего так и есть. Повесили дежурство на студентов, а те… в общем, додумать Елизар не успел, поскольку наткнулся-таки на след. След был старым – четыре широкие царапины на подоконнике, зато теперь ясно, что ошибки нет.
Хлызень в этом мире.
Вот… зараза.
И что дальше-то?
Елизар выбрался во двор и огляделся.
Дома.
Слева дома. Справа… поселение? Кажется, сезонное… справку о мире ему выдали, но была та какой-то на диво расплывчатой. Дома невысокие, в один этаж. Единственное двухэтажное строение выделяется не только размерами, но и высоким забором, это строение окружающим. Елизар оценил и забор, и крышу… нет, туда хлызень не сунется. Во всяком случае поначалу.
Поищет что-то попроще.
Вроде тех вон домишек грязного вида.
А то и вовсе постарается заброшенное здание найти. Надо будет походить по округе. И кладбища проверить. Тварь-то сильная, но на цепи сидела долго, переход опять же… так что, может, хлызни в естественной среде обитания мертвечиной и брезгуют, но конкретно этому не до изысков.
Может…
Елизар коснулся забора и выпустил силу. Поморщился – мир был безмагическим, а потому и сила расползалась тяжело, меняя физическую составляющую. Где-то на краю поселения залаяли собаки, но почти сразу смолкли.
Чуют?
Звери всегда чуют.
А сила растекалась, прощупывая следы… и хлызня был, обнаружился у забора, от которого и повел дальше, к дороге. Ну хоть кровью свежей не тянет.
И смертей недавних не было…
Хотя это он поторопился. Смерти были и весьма… долгие? Мучительные? Сила откликнулась на них новым всплеском. И изменившаяся структура мира породила туман. А Елизар ощутил, как головная боль разрастается, но перед тем, как оборвать заклятье, он явственно ощутил след хлызня.
И отлично.
Он шмыгнул носом, привычно приложил платок, запирая кровь. И услышав далекий печальный вой нежити, вздохнул.
Хрен им, а не зачет по практике.
Всех на пересдачу…
– Вы извините, – Лялечкин походил на некроманта ещё меньше, чем порталист Евдокименко. Какой некромант наденет светлую футболку со светлыми же штанами?
Не то, чтобы нельзя.
Скорее уж неразумно. Сам Елизар давно и привычно носил одеяния темные, на которых не так заметны кровь, слизь и прочие случавшиеся в жизни некроманта недоразумения.
– Я с Еленой Петровной поговорить хотел, вот и задержался… а она еще на электричку пошла. Давайте, я вам чаю сделаю? И бутерброд? Будете?
– Буду, – голова болела муторно и явно, что это надолго. И потому спорить Елизар не стал, как и мешать суетливому студенту, который усадил некроманта в разваливающееся кресло, а сам занялся готовкой.
– Так вот… а там темно. И лес. И еще туман… это из-за вас?
– Заблудились?
– Нет… тут же дорога одна, захочешь – не ошибешься.
Перед Елизаром встала огромная кружка с тремя бумажными пакетиками в ней.
– Извините… тут… что осталось… – паренек смутился.
– Дежурные где?
– Так… еще когда отменили… вроде бы как нерационально. От города же далеко, а там договорились об общежитии для студентов.
Общежитие Елизару было без нужды.
– Сюда редко кто заглядывает. Но я бы вот остался… если не помешаю… мне сказали, что нужно вас… сопроводить. Помочь… приспособиться.
Тарелка.
Пара кусков белого хлеба. Кажется, масло. И тонюсенькие ломтики сыра. Причем сам Лялечкин, глянув на это, сглотнул и отвернулся.
– Ужинал? – поинтересовался Елизар.
В доме еды не было. И с собой парень притащил половинку местного хлеба и этот вот ломтик сыра.
– Я… как-то… не очень… ем по вечерам.
Врет.
– Садись, – Елизар указал на потертый стул, одна ножка которого была замотана синей лентой. – И рассказывай. Из тебя некромант, как…
Дело даже не в фамилии и не во внешности, которая некромантической силе соответствовала… а от примерно никак не соответствовала. Разве что бледность характерная, но и только.
Дело скорее в том, что самой этой силы в Лялечкине не было.
– Да… понимаете… я вообще-то… живописец, – выдохнул Лялечкин и сжался в комок. – Я по стипендии…
Живописец.
Но метка-то на нем от кафедры некромантии!
Что за…
– Поступил. Учился… у меня балл самый высокий. Был, – он совсем поник. – А потом выяснилось, что в этом году практика в Элизуме будет… может, слышали?
– Слышал, – согласился Елизар. – И бывать случалось.
Своеобразный мир. Но да, для творцов – идеальный. Поразительное сочетание дикой природы и творений Древних.
– Места всего четыре…
– И все четыре оказались заняты?
Кивок.
– Мне… сказали… что… я не дотягиваю… по баллам… нужно было общественную нагрузку… рекомендации… я же не знал, что нужно.
Елизар тоже не знал, что для прохождения практики нужны рекомендации.
– Вот места и не оказалось. А если практику не пройти, то… вовсе отчислят.
– И предложили сюда?
– Да… у некромантов всегда недобор и места свободные. Сказали… какая разница, что рисовать… натура – она и есть натура. Я и согласился.
Потому что испугался отчисления.
– А родители что?
– Я сирота, – светлые ресницы дрогнули. – Директор приюта… помогал очень. И направил. И я не мог его подвести.
Дерьмо.
И главное, не понять, что с этим дарованием делать. Хотя… вернувшись, Елизар самолично разберется. Забродько, декан творцов, кажется, совсем потерял края и понимание ситуации. Ладно, своего ставленника в закрытый мир пропихнуть, это ещё можно понять, но не вместо же нормального студента.
– Ешь давай, – Елизар подавил в себе раздражение. – И убраться надо будет, а то тут срач неистовый.
– Я уберусь!
– Куда ты денешься…
Ночью под окнами не выло, но тоска никуда не делась. Голод и тот отступил, сменившись робкою надеждой, что если так повоет пару дней, а лучше пару недель, то Елена, глядишь, и изменит свои дурные пищевые привычки, а заодно и похудеет.
Впрочем, сейчас она жевала бутерброд со шпротами исключительно из врожденного упрямства.
Туман отступил.
Яндекс предсказал хорошую погоду. А лента принесла красивую фоточку Федюни с новой его любовью и пальмами Гоа. Пальмы были стройны, любовь – молода и кругом прекрасна, в отличие от самого Федюни, море на заднем плане намекало, что у кого-то жизнь удалась, а потому настроение окончательно испоганилось.
А еще альбомы…
Вот кто так рисует-то? И ладно, красота… но достоверность! Где достоверность?! А потому будут говорить, что Елена снова придирается! Красная ручка черкала лист за листом, а тоска не отступала.
Будут говорить, что срывает злость.
Что из-за развода всё.
И личной неустроенности.
Что от этого у Елены ненависть ко всем молодым и красивым… а что почка на рисунке похожа на банан, это так, ерунда. Не всем же живописцами быть.
Впрочем, очередной альбом порадовал.
Нет, не так. Елена даже замерла.
Неужели…
Она перелистнула страницу. И еще одну… вот могут же! Могут, когда захотят… и главное, не только рисунки, но и подписи верны. И расписаться под такой красотой – одно удовольствие. Бутерброд и тот вкус обрел, а жизнь, пусть и ненадолго, но смысл.
Ночью, правда, снился Федюня, который бегал вдоль забора и умолял впустить его, клялся, что всё осознал и раскаялся. Но Елена почему-то ему не верила. Может, потому что взгляд у Федюни был на редкость хитрым. А может, настораживал скальпель, который Федюня прятал за спиной, но как-то так, что Елена все равно его видела.
И не впустила.
А проснулась совершенно разбитая, без сил и снова почти проспав на электричку. И собираться пришлось впопыхах.
– Здравствуйте, Елена Петровна! – за воротами обнаружился Лялечкин в компании хмурого мужика, который ворота осматривал препристально. Даже пальчиком краску сковырнул, а потом поднес к носу и понюхал. И только после этого посмотрел на Елену.
Тоже хмуро.
И даже обвиняюще. Ну да, потрескалась краска. А что он хотел? Дом старый, еще от отца Елене доставшийся, а потому и уцелевший при разводе, в отличие от квартиры, которая вдруг оказалась собственностью Федюниной маменьки.
– Как спалось? – поинтересовался тип.
– Спасибо, плохо.
– Это мой… дядя… четвероюродный.
– Из Караганды, – вспомнила зачем-то Елена.
– Что снилось?
– А вам какое дело? И вообще… мы опаздываем.
– Я провожу, – сказал дядя из Караганды и руку протянул. – Сумку давай… давайте.
Елена и дала. Во-первых, дядя не походил на человека, который с радостным воплем скроется в лесочке, чтобы сжечь журнал отработок. Во-вторых, сумка сегодня казалась еще более тяжелой, чем вчера. В-третьих, времени на споры не оставалось, а без сумки идти выходило быстрее.
Да и… пахло от него приятно.
Странно. И смутно знакомо. Запах этот едва уловимый успокаивал, что, наверное, тоже должно бы подозрения внушать. Но Елена устала, да и электричка опять же…
– Елена, – представилась Елена, потому что Лялечкин, плетшийся сзади с видом полным тоски, явно не собирался знакомить её с дядей.
– Елизар… магистр…
– Биологических наук, – подскочил Лялечкин. – Специалист по анатомии…
– Специалист? – Елена прищурилась.
А дядя из Караганды нехотя кивнул.
– Что ж… рада, что будет кому позаниматься…
Она вдруг поняла, что не помнит имени Лялечкина. Вот совершенно.
– Есть сложности? – Елизар обернулся, одарив Лялечкина хмурым взглядом.
– Да как сказать… с одной стороны его рисунки на редкость точны, даже великолепны…
Мальчишка прямо расцвел от похвалы.
– С другой стороны, с его обмороками в анатомичке явно надо что-то делать. Ладно, раз или два… это понять можно. Но как он собирается учиться, если от одного вида крови бледнеет.
– Мы над этим поработаем, – почему-то прозвучало так, что Елена даже усовестилась. – Это дело привычки.
– Совершенно с вами согласна.
На станции было людно.
Елена раскланялась с Марьяновной, что спешила на городской рынок с урожаем ранней клубники. И с Петровым, который тоже вез клубнику, а потому поглядывал на Марьяновну хмуро, видя в ней конкурента. Перебросилась парой слов с соседкой. И ответила на приветствие Ангелины, которая прежде-то до приветствий не снисходила. А тут и поднялась даже, и подошла, правда, стало сразу понятно, что интересовали Ангелину не дела Елены, но четвероюродный дядя Лялечкина.
– Доброго дня, – промурлыкала она, протянув тонкую руку, украшенную пятеркой звонких браслетов и когтистым маникюром со стразами. – Всегда приятно видеть нового человека в наших краях.
– Доброго, – Елизар хмуро посмотрел на Ангелину. На руку. И снова на Ангелину. Вздохнул тягостно и, изобразив поклон, руку поцеловал.
Надо же…
Удивилась не только Елена. Ангелина икнула.
А потом почему-то побледнела. И руку за спину убрала, должно быть, впечатлившись манерами.
– О! Новые люди! – Светка Воронцова, как всегда, прискакала перед самым, считай, прибытием электрички в сопровождении старшего сына и двух чемоданов на колесиках. – Слышали, у нас маньяк завелся!
Это Светка произнесла с обычным своим энтузиазмом.
– Врут, небось, – отозвалась тотчас Марьяновна, которая Светку недолюбливала. Из-за энтузиазма и еще потому, что клубника у Светки росла большая, сочная и куда более конкурентоспособная, чем у самой Марьяновны.
– Вчера снова женщина пропала! Из «Светика». Ко мне из полиции приходили, – Светка указала сыну, молчаливому долговязому подростку на место рядом с собой. – Спрашивал, не видела ли чего…
«Светик» – это «Светлый путь» надо полагать.
Соседний садовый кооператив.
– Точно! Еще по осени писали, что девчонки эти, – подхватил Петрович. – Студентки которые… в лесу заблудились.
Эту историю Елена помнила крайне смутно, поскольку пребывала в стадии активного развода с переездом вкупе, но за консультацией к ней не обращались. Стало быть, тел пропавших не найдено.
– Точно маньяк.
– Ах, какой ужас, – томно произнесла Ангелина, прижимая руку к груди. И почему-то посмотрела на Елизара. Светка тоже на него посмотрела, но скорее из простого человеческого любопытства, чем из намерения завязать близкое знакомство. Все-таки, помимо пятерых отпрысков у Светки и супруг имелся, где-то там… главное, что вскоре на Елизара смотрели все.
И Лялечкин тихо-тихо произнес:
– Это мой дядя… четвероюродный. Он недавно приехал.
К счастью, подошедшая электричка избавила от необходимости продолжать беседу.
Часть 2. О сложностях преподавательской работы
В поезде, который пах железом и людьми, качало и гремело, и грохот этот, качания и гром изрядно мешали сосредоточиться на мыслях. Еще и слабость то и дело накатывало. Тело, поздно спохватившись, осознало себя в новом мире и теперь спешило приспосабливаться к нему.
Потому бросало то в жар, то в холод.
Зубы ломило. И в целом ощущение было премерзостным. И даже когда Лялечкин приоткрыл окно – и ведь не просил же Елизар, сам догадался – легче стало ненадолго.
– У вас жар, – женщина, до того сидевшая напротив, наклонилась и положила рук на лоб. А потом нахмурилась, но руку не убрала, хотя сила и качнулась к ней. И даже впиталась в кожу – контроль при адаптации тоже страдал. – Горло болит? Насморк?
– Это… просто… после перехода.
– Перелета, – поправил Лялечкин. – Дядя плохо переносит дальние поездки.
Руку она убрала, но не побледнела и не поспешила вытереть платком. Странная… или это контакт с нежитью так сказался?
Женщина, забрав сумку, нырнула в неё, и что-то там шебуршалась, перекладывала, а потом достала пластинку с розовыми пилюлями и бутылочку воды.
– Выпейте две. Температуру собьет, но вам не стоило из дома выходить.
Не стоило.
Но батон закончился, не говоря уже о сыре. А магазина в поселке не имелось. И в другое время он бы потерпел, конечно, но не после перехода.
С собою же не возьмешь. Почему-то после перехода еда обретала на редкость мерзостный вкус. Главное, даже сами портальщики не могли объяснить, почему так.
– Пейте! – произнесла женщина и чуть нахмурилась.
Елизар посмотрел на таблетки.
И выпил.
Отравить некроманта сложно, а ей всяко приятно… хотя, конечно, странная. Нормальные люди некромантов сторонятся, вон, та, другая, до сих пор поглядывает настороженно.
А ведь тогда Елизар силу контролировал.
Почти.
Сила, она все одно просачивается, окутывает кожу. К ней привычка нужна. Или бестолковость врожденная, как у Лялечкина, который рядышком сидит и тощую шею тянет, крутит головой, глазея по сторонам.
Женщина же смотрела не по сторонам, а на Елизара. Причем пристально. Слегка хмурилась даже.
– Это действительно после… перелета. Иногда бывает, – поспешил заверить Елизар. – Пройдет скоро. Надо лишь немного потерпеть.
Она неуверенно кивнула и обняла огромную свою сумку. Как только поднимает такую? Сама-то невысокая, крепенькая и пухленькая, вся какая-то сдобная, особенно местами. Волосы вот светлые свои в косу заплетает. Глаза за очками прячет, причем стекла-то простые, уж в этом Елизар худо-бедно разбирается.
Лялечкин поднялся.
– Наша станция, – сказал он. – Елена Петровна…
Елена – красивое имя.
Но дело не в имени. Дело в метке. Где и когда эта женщина повстречала хлызня, Елизар не знал. Сама она тоже вряд ли вспомнила бы. Однако тварь приходила к её дому. На воротах остался след и яркий, говорящий, что погань эта топталась у ворот всю ночь. Наверняка и давила ментально, только женщина взяла и устояла.
Как?
– Да, спасибо… – она запнулась. И Лялечкин, чуть покраснев, сказал:
– Гордей я…
Елизар с трудом удержал выражение лица. Более неподходящего имени придумать было сложно. И очевидно, что назвали сироту в честь князя, да только… в общем, Лялечкину оставалось посочувствовать.
Имени он не соответствовал.
– Да, да, – не моргнув и глазом ответила Елена. – Надо… послушайте, мне не нравится, как вы выглядите. Вы идете с нами. Вы ведь мертвецов не боитесь?
– Смотря каких, – сила колобродила, и соображать от того было весьма непросто.
– Обыкновенных.
– Обыкновенных – не боюсь.
– Хорошо. Отдохнете немного… если температура спадет, то и отправитесь по своим делам. А нет – я врача вызову. И не спорьте!
Сил спорить не было совершенно, поэтому Елизар просто кивнул. А уже там, когда толпа вынесла их из поезда, едва не разделив, придержал Лялечкина за руку.
– Присматривай за ней, – сказал он.
– За Еленой Петровной?
Лялечкин руку вырывать не стал, только головой покрутил.
– Вон она… там.
На вокзале было шумно, дымно и людно. И от этого сила, притихшая было, пришла в движение. Её раздражала толпа. И Елизару приходилось делать усилие, чтобы не допустить всплеска. Благо люди и сами сторонились, обходя некроманта.
– Да. На ней метка. Хлызня. Значит, вернется…
Вряд ли тварь настолько осмелела, чтобы пойти по следу, скорее уж она предпочтет дождаться ночи…
– Надо её спасти! – воскликнул Лялечкин.
– Надо за ней следить.
И радоваться этакой удаче, потому что искать хлызня, если тот решит затаиться, можно до скончания веков. А Елизар очень не хочет застрять в этом мире надолго.
– Присматривать, – он попытался донести мысль до Лялечкина. – И спасти, конечно. Просто будь рядом. И если вдруг что-то не так… доложишь.
Потому что мало ли…
Вдруг тварь всё же рискнет? А сейчас, в такой толпе Елизар её просто не почувствует. А вот хлызень Елизара – очень даже.
Вид у Лялечкинского родственника был так себе. Он и при первой-то встрече впечатления не произвел. А теперь и вовсе. Бледный, красноглазый и пот по вискам катится. Короткие волосы дыбом встали. И цвет тоже странный, серый, словно пылью припорошенный.
Не в цвете дело.
А в том, что дышал новый знакомый сипло.
И надо бы ему к врачу. А Елене – избавиться от дурной привычки помогать всем и каждому. Вот просили её? Не просили. А она всё равно со своей помощью влезла. И что теперь? А теперь тащит этого непонятного типа в свою заветную комнатушку при морге.
Нарушая все существующие инструкции.
И в очередной раз поступаясь здравым смыслом.
В конце-то концов…
Елизар покачнулся и споткнулся, а из носа потянулась тонкая струйка крови.
– Вам врача надо! – Елена представила, что он вот возьмет сейчас и помрет.
Не то, чтобы её пугали трупы, но… девать-то его куда?
– Ерунда, – Елизар перехватил переносицу пальцами. – Бывает. Я… может, тут посижу. Вы идите.
Не хватало!
– Лялечкин. Бери своего дядю…
Елена мысленно прикинула остаток на карте и со вздохом вынуждена была признать: на такси-то хватит, но вот дальше что-то думать придется.
Ладно, как-нибудь потом.
Придумает.
У Катьки займет, не впервой. И подработку… стыдно, но те же рефераты… главное, чтоб самой потом их же на проверку не принесли.
Благо, такси нашлось сразу и Елизара, который побледнел еще больше, удалось усадить в салон. Нос ему Елена заткнула комком бумажных платков. А он и не сопротивлялся. И потом тоже, когда Елена вела его кружным путем – не хватало, чтоб кому на глаза попался, особенно Селимову, который Елену явно недолюбливает и о любом её опоздании доносит начальству – тоже не сопротивлялся.
А вот в морге ожил.
Прямо так сразу.
Огляделся.
С прищуром… и главное, ни тени брезгливости. А Елена вдруг поняла – чем от него пахло. И почему запах этот показался ей таким… родным и успокаивающим. Моргом. Правда не нынешним, а старым, тем самым, в котором прошло её детство.
– Спасибо, – произнес Елизар. – Мне, право слово, неловко, что вам пришлось со мной возиться.
– Здесь, – Елена толкнула дверь, за которой по плану значилось хозяйственное помещение номер два. Но поскольку для обычных нужд хватало и первого, Елена заняла второй под свои нужды.
И прежний декан ничего-то дурного в том не видел.
А нынешний…
– Вы можете отдохнуть.
Она потрогала лоб, убеждаясь, что жар отступил.
– Потом, если соберетесь уходить, позвоните.
– Позвонить?
– У дяди нет телефона, – Лялечкин, маячивший где-то позади, подал голос. Голос дрожал и сам Лялечкин был пугающе бледен. – Он…
– Потерялся, – буркнул Елизар. – Я, если вы не против, полежу… немного. Еще раз извините. Не думал, что настолько… плохо.
Он осторожно опустился на топчан.
– Лялечкин, у тебя первой пары все равно нет, так что… присмотри за дядей.
– Спасибо, Елена Петровна.
– Заодно можешь повторить… если вдруг кто начнет вопросы задавать, говори, что пустила готовиться к практикуму. Или отработку назначила.
И ушла.
Потому что…
Просто потому.
Тем более готовиться нужно было не только Лялечкину. Сегодня, как назло, сдвоенная пара у второй группы первокурсников, которые, кажется, задались целью довести Елену до нервного срыва. И главное, нарочно же, поганцы, но…
Елизар проводил женщину взглядом.
Посмотрел на Лялечкина и сказал:
– Иди. Готовься… много тут некромантов?
– Только я. Вы… ложитесь.
– Лягу, – Елизар скинул ботинки и со стоном упал на кушетку. Вытянуться не получилось бы и у Елены, которой, собственно, кушетка и пахла. Такой вот слабый цветочный аромат духов.
Приятный.
И отвлекающий.
– А остальные кто?
– Так… целители… должна была быть смешанная группа. Но почти все некроманты выбрали практику в Такх-рава.
Темный мир.
Специфическое местечко, но да, для практики первого курса вполне себе подходящее. Нежити много, но вся мелкая и не особо опасная.
– А ты?
– Так… получилось.
У кого именно получилось «так» Елизар выяснит. Когда вернется.
– Расскажи.
– О мире? Технологический. Безмагический, хотя скорее нейтральный…
– Это я и без тебя понял. О женщине.
– Елене Петровне?
– А есть другие?
– Много, – Лялечкин осторожно опустил сумку на пол, осмотрелся и предложил. – Давайте я вам чаю сделаю. Сладкого.
– Сделай.
– Елена Петровна… она очень строгая. Но справедливая. Правда, наши её доводят.
– Целители?
Лялечкин кивнул.
Он щелкнул чайником, достал кружку, белую и с котиками, вида совершенно несерьезного. И чай насыпал крупный. Кипятка плеснул… все же в технологических мирах была своя прелесть. А ещё – сахар кубиками. Елизар сунул два под язык.
Слабость отступала.
Нехорошо вышло. Некрасиво. Елизар шмыгнул носом. Потом сжал в кулаке салфетки с кровью и направил силу. Не хватало разбрасываться. Пепел он аккуратно стряхнул в мусорное ведро. Меж тем Лялечкин подвинул кружку. И чай заварил крепкий.
Толковый паренек.
Хоть и художник.
– Что здесь вообще делают?
– Так-то считается, что здесь неплохо развита медицина. Именно практическая часть, – Лялечкин аккуратно примостился на краешек стула. – Есть много интересных направлений… сюда и старшие ходят практиковаться, и даже в ординатуру… это звание местных. Главное, что сам мир – условно безопасный, с низким уровням внутренних конфликтов.
Это да.
Это важно…
– Но историческое прошлое бурное. Отсюда и массовые захоронения. И эпидемии были. И даже некроочаги… так в сопровождающей листовке писали.