Зеркало для Вселенной

Почти девять вечера, август, долгожданная вечерняя прохлада, стук каблуков по асфальту… Полина впервые за долгое время обула босоножки на каблуках, вытащила сама себя за шкирку на ретроспективу фильмов Тарковского. Просто заставила. Она всегда была с характером – так считала мама. А каблуки да качественно хорошая мина при плохой игре – незатейливый женский способ доказать самой себе, что можешь ещё жить, когда пусто, смертельно пусто.

Кажется, сама Вселенная держит тебя за ниточки, ведёт, а ты только подрагиваешь в неумелых изломанных движениях. Это только так кажется, что ты дышишь, двигаешься и принимаешь решения сама. «Я могу говорить» – и снова в такт каблукам слова из фильма «Зеркало», самого любимого из всех фильмов Тарковского: «Громко и чётко, громко и чётко… Я могу говорить». А завтра снова стрелочный перевод – и поезд Полининой жизни помчит по одному из путей. Какому только? Она не знала. Надеялась, конечно, но не знала. Всю свою жизнь – почти сорок лет – пыталась понять, «может ли она говорить» в контексте фильма – то есть творить. А творить для неё означало видеть то, чего не видят другие. И главное – уметь описать увиденное языком математики.

Вот Вселенная – только присмотрись, – удивительная, маняще бесконечная, многоголосая в своем звучании, сложная в своей простоте. Опиши её изгиб – он постоянно движется, меняется, как в танце. Вдохни – и передай миллиарды запахов, цветов, звуков, законов, ухвати хоть что-то. Кому-то дано. Те, кто может отражать Вселенную для других, – поэты с большой буквы, они умеют говорить. Полина иногда умела, а иногда начинала мучительно заикаться, как тот юноша в фильме. Тяжело и мучительно заикаться. В такие моменты ненавидела себя, страдала сама, страдали все окружающие, а главное – семья, муж и дочка.

Да, она была математиком. Широко известным в узких кругах в своей области исследований, а именно – теории прогнозирования. «Прогноз» в переводе с греческого означает «предсказание, предвидение». В науке – да, Полине было подвластно многое, очень многое. Коллеги уважали её и завидовали ей: лучшая среди равных. А вот в жизни… Ах, если бы в жизни предвидеть. Нет, нельзя. Жить сегодня и одним днём – вот настоящее искусство.

А завтра… Завтра всё разрешится: будут представители одного из крупнейших научно-исследовательских центров Москвы. Проект, который последние пару лет проходил апробацию в двух соседних регионах, возможно, начнут внедрять по всей стране… От этого будет зависеть многое: отношения с мужем и дочкой, возможный переезд в Москву. Муж категорически против, дочка – тоже. У каждого свои причины, свои поводы для непонимания друг друга. Всё сложно и одновременно очень просто – как говорят психологи, конфликт интересов. Может, просто недостаточно любви, которая жертвовать помогает?

А сама Полина готова жертвовать? Самое страшное, что, видимо, только ради науки, – так её муж считает. И ещё, возможно, раскроется тайна, которую Полина хранила многие годы. Ну не совсем тайна, просто она никому об этом не говорила – можно ли это тайной назвать? Что же, завтра наступит время собирать камни…

Часть первая. С чего всё началось

Как в жизни всё переплетено. Все связаны со всеми. Бесконечная мозаика человеческих жизней, каждая из которых – её неотвратимо малая часть. Или калейдоскоп: тряхнул его – и новый узор. Кто смотрит в него и от кого зависит, изменится ли он? Цепочка событий, мыслей, поступков… Полинина мама вышла замуж второй раз. А с Полиным отцом они развелись, когда ей не было и трёх лет. Так что никакой трагедии. Зато есть воскресный папа – известный в городе журналист, походы в кафе-мороженое по выходным, позже – на выставки друзей-фотохудожников и прочие культурные мероприятия. Запах краски в типографии, перебивающий друг друга цокот печатных машинок на работе у отца. Круглый год открытая настежь форточка: шесть человек в одной комнате, курили прямо здесь. Только у редактора был отдельный кабинет.

Полина обожала походы в редакцию. Однажды принимала участие в так называемом импровизированном фильме, который снимали папины коллеги-журналисты. Множество фотографий, где они в разных ролях и нарядах из подручных средств изображают героев-большевиков, разложены прямо на полу. Потом все это будет собрано и наклеено на общий рулон. Под каждой фотографией – подпись, смеялись всей редакцией. Вот такой юмор – острый, лёгкий, как отношение к жизни, – был привит Полине с детства, другого она не понимала, став взрослой. Как, впрочем, и современную журналистику – ту, что жаждет привлечь читателя чужим горем, страшными ДТП, бьющими по глазам заголовками и фотографиями.

Дома у Полины было два: воскресный папа и его воскресный дом, там, где раньше жили бабушка и дедушка, в самом центре города. И родной – получается, что будничный, – где они жили с мамой и отчимом. Первый раз Полина узнала об отчиме из разговора, случайно подслушанного. Она как раз была у отца, из соседней комнаты доносился его голос:

– Господи, Надя, да он же совсем мальчишка! Как его Полька воспримет? Да у него ещё молоко на губах не обсохло – чужого ребёнка воспитывать!

Полина помнит только, что первые минуты не могла сопоставить слова и действительность. Так часто бывает, когда новости ледяным дождём меняют температуру твоего пространства. Засыпала вопросами отца. Тот только буркнул: «Мама всё объяснит», – уткнулся в газету и закурил.

Да, Игорю было двадцать шесть, маме – тридцать три, отцу – почти сорок, а Полина пошла в первый класс. Появился новый человек в их с мамой жизни, а в Полининой – чуть позднее – новый виток, который и определил собой остальные тропы, дороги, мысли и всё, что вмещает судьба человека.

Полина приняла Игоря на удивление легко, хотя первое время, конечно, примешивалось острое и незнакомое ей чувство ревности к маме. Просто вдруг разделили их общее с мамой пространство. Только позднее пришло ощущение, что оно изменилось, стало другим, соединилось с миром Игоря. Он появился на следующий день после того, как мама объявила, что жизнь их скоро изменится. Появился с пакетом, полным фруктов, прямо перед 1 сентября.

Полина стояла в проёме двери и смотрела, как мама с Игорем выгружают на стол виноград, персики и яблоки. В конце 1990-х это была относительная роскошь. Игорь тогда работал на птицефабрике, хотя по образованию был плановиком пятилеток, экономистом – сейчас такой специальности нет и в помине. Виноград – прозрачный, зелёный и тёмно-синий, ягоды плотно прижались друг к другу, вобрав в себя тепло и солнце уходящего лета. Капельки воды подрагивают на кистях, отражая оттенки зелёного и синего. В каждой плотной продолговатой ягоде – тайна лета, медленно перетекающего в начало осени. В тот же вечер Полина вышла гулять, прихватив с собой почти все фрукты, которые были на столе, к великой радости соседских детей. Мама потом очень ругалась, говорила: «Ну зачем всё-то было выносить?!» А Полина и сама себе не могла объяснить свой поступок.

Привязанность к отчиму постепенно вытесняла серое, вязкое чувство ревности. Он делал с Полиной уроки, никогда не раздражался, у мамы же, по её словам, не хватало терпения, несмотря на то, что она была педагогом, работала заведующей детским садом. А ещё с ним читали и обсуждали книги Беляева, Майн Рида, слушали Гребенщикова и ходили на концерт «Наутилуса» – первый взрослый концерт для Полины.

У Игоря была феноменальная память. Он помнил и знал даты самых незначительных исторических событий, сражений, имена древнегреческих философов и поэтов, их работы и высказывания. Полина обожала смотреть с ним популярную в те годы передачу «Что? Где? Когда?». Он отвечал на все вопросы. Природа одарила его, только, казалось, перестройка не давала ему крылья расправить. Игорь всё повторял, что мечтал планировать те самые пятилетки, а приходится на птицефабрике работать. Время такое было. А потом наступило другое… Но об этом дальше.

Игорь прекрасно знал математику. В седьмом классе у Полины началась геометрия, пришёл новый учитель. Многое не получалось, было непонятно. Игорь объяснял решения своими способами. Нашёл на книжных развалах старые сборники олимпиадных задач. Полина до сих пор хранит тоненький сборник известного советского математика Арнольда «Задачи для детей от 5 до 15 лет» – 79 задач для культуры мышления. Обложка потёрта, на ней сам Арнольд в футболке, джинсах с каким-то малышом – удивительно тёплая фотография… Те упражнения, которые для пяти лет, дались мучительно тяжело – вот такая была слабая у Полины культура мышления. Задачи разбирали вместе, рисовали схемы.

– Ты пойми, Полин: всё должно быть просто, на уровне перекладывания спичек! Пусть решение будет понятно тебе самой настолько, чтобы ты могла объяснить его маленькому ребенку.

«На уровне перекладывания спичек» – эту фразу часто повторяла своим студентам, когда училась в аспирантуре и вела занятия у первокурсников, а Игоря уже давно не было. Для неё давно, а для Вселенной – каких-то пять лет, миг один…

– Понимаешь, математика – это просто язык, на котором мы учимся с тобой говорить.

«Громко и чётко, громко и чётко» всю жизнь пыталась учиться говорить на этом языке.

На очередное родительское собрание в школе ходил отец. У мамы на работе произошел новый форс-мажор – потекли трубы, – и она осталась до ночи в детсаду. Собрание было в пятницу, а в субботу Полина, как обычно, поехала к отцу. Открыла дверь своим ключом. Отец не встретил, не услышал её: разговаривал в соседней комнате по телефону. Обрывки фраз доносились, скрывая ответы диалога на той далекой стороне провода.

– Детка, я приеду, обязательно! Потерпите немного. Нужно уладить кое-что на работе. Готовь пока Аню и забирай документы из школы.

Голос отца стал тише. Полина молча стянула кроссовки, прислушиваясь. Надо же: «детка»! Так он называл только Полину. Стало тревожно, неприятно засосало под ложечкой. Отец наконец-то услышал её:

– Детка! Приехала! У меня для тебя хорошие новости!

Сердце как-то вдруг оборвалось, будто предчувствуя что-то, словно будущее из-за облака выглянуло и снова спряталось – только очертания его в сознании отпечатались неясным рисунком. Нельзя… Рано ещё, рано.

– Что за новости?

– Кажется, дедушкины гены в тебе начинают просыпаться!

Отец засмеялся, таким родным, привычным жестом щёлкнул зажигалкой и закурил.

– В смысле, пап? Какие ещё гены, о чем ты?

– На собрании тебя вчера очень хвалила учительница математики, симпатичная такая брюнетка!

– Какая же она симпатичная! Ей сорок почти! Что говорила?

– Сказала, что ты её удивляешь. Что, наверное, она будет готовить тебя к олимпиаде. А потом поинтересовалась, занимаемся ли мы с репетитором. Вы что, с мамой правда репетитора наняли?

– Да ты что! Игорь со мной занимается, да и самой интересно…

– Знаешь, дед говорил, что если ты вдруг надумаешь стать математиком или прикладником, как он сам, то, когда тебе исполнится семнадцать, можно будет открыть доступ к его библиотеке. Некоторые книжные шкафы отец запирал на ключ… Ты же помнишь, он был болен, вёл себя странно последний год жизни…

Полина было шесть, когда умер дед, и она его почти не помнила. Знала только, что он был известным в своей области прикладным математиком и всю жизнь работал на оборонную промышленность. Когда мама с папой поженились, и мамина дальняя родственница пригласила её в ГДР, поехать не разрешили: дедова работа стала препятствием для выезда.

В следующие выходные отец уехал в длительную командировку в Москву. Сказал, что на месяц, а может, даже больше:

– Буду скучать, детка, не грусти!

– Ладно, пап! Колу привези, ты обещал.

В конце девяностых это была мечта – попробовать колу. Отец рассказывал, как обжигает сладкий кофейный… хотя нет… неповторимый острый, солнечный летний напиток. Вроде простая газировка, а остаётся привкус волшебства и праздника.

А потом действительно началась активная подготовка к районной олимпиаде по математике. Полина оставалась с учительницей после уроков, дома занималась с Игорем. Десятки задач, примеров – и такое новое острое чувство азарта и даже эйфории, когда решения приходили быстро. Полина стала физически ощущать их красоту и гармонию. Это был идеальный мир, который она создавала сама. Игорь часто заставлял находить новые решения, говорил, что предыдущие слишком громоздкие. Полина сначала обижалась, но поиски продолжала. Комкала исписанные листочки и швыряла прямо на пол. Отчим только посмеивался.

Ей часто снилась снежинка на ладони. Поздний морозный вечер, она стоит на автобусной остановке одна, напротив старый парк и арка. Самое удивительное зимой – это видеть, как свет фонаря выхватил для тебя чудо танцующих в бесконечности Вселенной её серебряных ледяных частичек. И вдруг в арке появляется ангел. Полина точно знала, что это он, только почему-то не могла его разглядеть.

– Ангел, ты здесь? Мне страшно, возьми меня за руку.

Он неизменно брал её руку и подносил к глазам так близко, чтобы она могла разглядеть снежинку. Она начинала таять, неравномерно теряя чистоту своих линий и сложных узоров.

– Поправь её, Полина! Быстрее!

– Но как?! У меня не получится!

– Значит, ты ещё не готова, Полина.

Она просыпалась. Было чувство, словно забыла что-то важное, что-то жизненно важное не увидела или потеряла. А может, ещё не нашла?

На районной олимпиаде Полина заняла второе место, уступив первенство школе с математическим уклоном, которую как раз и оканчивал Игорь. Учительница позвонила вечером и сообщила результаты.

Решили отпраздновать всей семьей и прокатиться на катере. Была поздняя тёплая осень, последнее тепло и последние прогулки по реке. Полина каталась когда-то давно с классом. С собой взяли термос, мама заварила свой любимый чай с мятой и чабрецом, быстро нажарила гренок. Ехали в пустом троллейбусе до пристани. Из маминой сумки разносился запах дома и тёплых золотистых гренок, ужасно хотелось есть. Игорь смеялся: «Терпи!» Катер был старый, краска на бортах облупилась. Его покачивали чёрные волны, звонко шлёпая по днищу, вытесняя из своей стихии. Пассажиров было мало: уже не сезон. Поднялись на борт и заняли столик. Катер ещё не отшвартовался. Вдруг сзади – знакомый смех. Такой знакомый, что Полине даже не надо было оборачиваться, но она всё-таки повернулась. Отец. Он держал за руку высокую женщину, яркую, рыжую. Красное пальто и вязаный длинный шарф, а рядом такая же рыжеволосая девочка. «Наверное, ровесница», – подумалось машинально.

Растерянные глаза отца. И мгновенная реакция Полины – сбежать. Рванула на берег, задев плечом рыжую девочку. Потоки слёз, скорость, ветер свистит в ушах, а в висках пульсирует: «Детка!» Торопливый стук маминых каблуков сзади и окрики Игоря. Испорченный вечер и появившийся в жизни новый вкус – предательства.

И снова жизнь вплела новый виток в свой удивительный узор, где дом отца перестал быть для Полины её домом. Дом – это родное пространство, наполненное тобой и твоими мыслями, твоими привычками и даже поступками. А если в коридоре висит красное пальто, а на полке змеей свисает длинный вязаный шарф, значит, в реку времени льются новые потоки, чужие… И пространство дома тоже становится чужим. Вот так. Окна настежь, дом отдает тепло и Полинины запахи, готовясь впитать неуловимый запах духов рыжей женщины и девочки.

Несколько недель после той встречи Полина отказывалась говорить с отцом по телефону или просто бросала трубку, если подходила сама. Мама уговаривала, объясняла, что отец не виноват. «Просто жизнь сложна и многообразна» – любимое её выражение. Сложна и многообразна. А вот чтобы это принять, требуется сама жизнь. Парадокс, почти как лента Мёбиуса – простейшая неориентируемая поверхность с краем. Ключевое слово – неориентируемая.

Полина сидела по выходным в центральной библиотеке города. На столе стопка книг. До нашествия интернета – ещё годы, а сейчас – эра долгого, а потому настолько ценного поиска информации, поиска, сопровождающегося тихим шелестом страниц. Этот поиск живой, он имеет запах книг и предвкушения нового. Полина читала, как в далёком 1858 году ленту Мёбиуса открыли два немецких математика: сам Мёбиус, в честь которого её и назвали, и Иоганн Листинг. Много всяких математических идей связано с ней, и даже писатели-фантасты упоминают её.

Накануне зимних каникул Полина возвращалась домой из библиотеки. Стемнело рано, было морозно, тихо шёл снег. Троллейбусная остановка пуста: выходной. Остановок тогда не объявляли. Полина ещё плохо ориентировалась в городе, это были первые самостоятельные выезды. Уткнулась носом в ледяное стекло. На нём узоры морозными кружевами скатертью стелются. Начнёт дышать – от дыхания зимняя ткань рвётся, оставляя прогалины на окне. Зато становятся видны фонари на проспекте, тёмные очертания домов и остановки. Не пропустить бы свою. Полина думала об отце, понимала, что очень скучает. Как не хватает ей совместных выходных, запаха его сигарет, смеха… А ещё она скучала по их общему дому.

От остановки до дома через несколько дворов в темноту лентой тянется заснеженная дорожка. Деревья чёрными ветвями держатся за провода. Жёлтыми квадратами светятся окна домов. Хруст снега под ногами – и вдруг схватившее за горло чувство одиночества. Полина пустилась бегом, у своего подъезда – не поверила глазам, сердце застучало в горле то ли от быстрого бега, то ли от волнения – она увидела отца. Он стоял почему-то без шапки и курил. Вдруг заметил её и пошёл навстречу. Несколько шагов – и она уткнулась носом в его куртку. Отец крепко обнял и поцеловал в макушку. Минуты принятия нового мира и новой реальности. Вдыхала такой родной запах прокуренной куртки, чувствовала тепло его дыхания… Договорились, что увидятся в следующую субботу на катке.

Следующие выходные выдались солнечными. Каток располагался рядом с домом отца. Каждую зиму, если погода позволяла, они катались вдвоём, хохотали, а потом шли в соседнюю столовую есть горячий борщ, а следом отец неизменно покупал эклеры и тархун, себе – кофе. «Поверь, это гораздо лучше колы!» – смеялся он. От эклеров пахло ванилью и предвкушением Нового года.

Прошлогодние коньки немного давили. Отец взял её за руку, и они с Полиной поехали, медленно набирая скорость. От яркого солнца набегали слёзы, и снег вокруг катка от этого ещё ярче горел серебром. Лёд постепенно заполнялся. Хохот и свистящий звук коньков. Заливистый смех малышни и грация неуклюжих медвежат, вставших на коньки. Один из таких, вырвавшись из родительских рук, нёсся прямо на Полину с отцом. Она машинально выставила свободную руку вперёд, но скорость, которую набрал малыш, оказалась достаточной для того, чтобы сбить с ног. Она упала, неловко вытянув вперед правую ногу. Отец тоже не удержался, успев схватить хохочущего малыша. К ним уже подоспела молодая женщина, извинилась и прямо за воротник куртки потащила ребёнка. Полина попыталась подняться, но нога в правом коньке вдруг загорелась болью. Полина закусила губу и повисла на отце. Тот потащил её к бортику. Наступить на ногу не получалось.

– Полька, пойдем к нам! Татьяна – врач-педиатр. Посмотрит тебя. Заодно познакомишься, раз уж так вышло!

– Пап, не пойду я, даже не проси! Помоги переобуться и посади меня на автобус.

Когда стали снимать коньки, Полина взвыла. Боль стала управлять ею и подчинять себе. Полина вцепилась в отца, молча кивнула. Он всё понял и буквально потащил её на себе к дому. Самым сложным оказалось подняться на второй этаж. Сердце стучало то ли от боли, то ли от волнения. Дверь открыла новая жена отца. Сквозь боль ярким лучом блеснуло впечатление первой встречи. По факту, конечно, второй – первая же была около катера, но та не считается…

Густые рыжие волосы собраны в высокий хвост, короткий домашний халат. Полину всегда завораживали распущенные длинные женские волосы: мечтала о таких. У неё было каре с пятого класса. Мама убедила, что ей идёт. В глубине коридора из её бывшей комнаты выглядывала рыжеволосая девочка. Она была явно выше Полины, а может быть, так издалека показалось. Память впопыхах за пару секунд сделала несколько снимков, и они навсегда отпечатались в сознании.

– Полина, здравствуй! Проходи! Меня тётя Таня зовут, – женщина внимательно посмотрела на отца и поджатую ногу Полины. – Андрей, что случилось?

– Тань, посмотри её, кажется, ногу подвернули на катке.

– Аня, быстрее неси стул в коридор!

Усадили Полину. Мысль ревностной птицей коснулась крылом: обе – мать и дочь – были очень красивы и похожи между собой. Татьяна присела на корточки, осматривая ногу: «Полина, терпи». Нахмурилась, волосы из хвоста – тяжелыми медными струями по плечам.

– Андрей, надо рентген сделать, и как можно быстрее. Нога начинает отекать. Вызывай такси, поезжайте в травмпункт. Ань, принеси анальгин, на холодильнике аптечка.

И снова кольнуло, перебивая основную боль: как по-хозяйски распоряжается Татьяна и быстро ориентируется в её доме Аня. Пространство бывшего Полининого дома услужливо расступается перед новыми жильцами.

Такси приехало быстро. Рентген, осмотр хирурга, а потом операция: оказался сложный перелом. И бесконечно тянувшийся месяц в областной детской больнице.

В палате ровесников не было: Полина и ещё две мамы с малышами. Монотонный больничный быт, дни похожи между собой, словно капли дождя. Кажется, что никогда из них не вырваться.

Впервые появилось острое чувство времени. Минуты могут быть длинными и короткими. Могут медленно стекать, как на той картине Дали, правда, там часы, изменив форму, словно плавились в пространстве. Значит, мы сами управляем его длительностью.

Полинины дни в этот месяц наполнялись чтением, запахом мандаринов, ожиданием визитов мамы и Игоря и снова ожиданием. Игорь часто оставался до позднего вечера, приносил новые задачники. Снова решали, спорили. Маме звонила учительница математики, говорила, что Полина, как победитель районной олимпиады, должна начинать готовиться к областной. Несколько раз навещал отец. А однажды после дневного сна в палату постучали. Дверь приоткрылась: Татьяна. Полина смутилась, её бросило в краску.

– Полина, папа уехал в командировку! Просил меня навестить. Ты не против?

– Конечно! Садитесь.

Вдруг захотелось ей угодить, и от этого появилось странное чувство, что кругом все видят эту фальшь и враньё. А остановиться Полина уже не может. Начала оживлённо рассказывать про подготовку к олимпиаде, показывала учебники. Татьяна внимательно слушала и улыбалась. Полина точно знала, что и она фальшивит. Вдруг та начала рыться в сумочке и достала оттуда флакон с духами – правда, без коробки:

– Вот, возьми, это французские. Ты уже взрослая девочка, думаю, оценишь.

Полина смутилась ещё больше. Когда Татьяна ушла, она брызнула немного на футболку – запах был удушливый и сладкий. Мамочки потом ругались и долго проветривали палату.

На следующий день пришла мама и забрала духи: «Странный подарок!»

С этого цветочного удушливого, кем-то придуманного искусственного запаха начались странные отношения Полины и Татьяны. После выписки из больницы она вдруг снова по выходным стала ездить к отцу, каждый раз будто преодолевая себя. Отец радовался, мама была не против.

А Полина играла в непонятную для себя игру, словно кто-то управлял ею: какой-то небесный кукловод спрятался за тучи, его не видно, и нитей не видно, только силу их натяжения чувствуешь. Дёргает тебя, поворачивает в разные стороны, и ты не можешь объяснить, что там, наверху, происходит. Но только это точно не ты, не твой голос звучит, а чей-то фальшивый, напоминающий голос Полины. Однажды, собирая вечером вещи для выходных в рюкзак, услышала разговор Игоря и мамы. Дверь на кухне была приоткрыта, монотонно гудел холодильник, голоса приглушенные.

– Надя, я не понимаю, зачем она ходит туда? С твоей подачи или Андрея, объясни? Я же вижу, ей тяжело!

– Господи, Игорь! Не выдумывай! Разве её кто-то заставлял? Сама попросилась после больницы, ты же помнишь. Сколько можно по улицам таскаться в выходные? Ничего в этом нет особенного, многие так живут и нормально общаются.

– Это ты не понимаешь! Я вижу, что она страдает, только сама себя понять не может. Она сложный человек, Надя. А тут ещё подростковый период.

– Ничего. Пусть Татьяна привыкает, что это и Полины дом тоже. К тому же отец Андрея в конце жизни просил меня, чтобы Полина могла пользоваться его библиотекой, когда ей исполнится семнадцать. У него было много странностей, конечно, тем не менее…

– Боже мой! О чём ты думаешь? Татьяна, библиотека! Да на Польке лица нет, когда она туда отправляется.

– Игорь, давай закроем эту тему.

А дома у отца снова маска, улыбка, общее чаепитие. Аня держалась отстранённо, старалась быстро уйти, говорила, что гулять. Возвращалась поздно, спали в разных комнатах. Полине стелили в кабинете деда. Книжные полки вдоль стен от пола и до потолка, один книжный шкаф закрыт на ключ. Дедов рабочий стол – тёмно-коричневый, покрытый лаком, с прожилками срезанного дерева. Полина любила садиться за этот стол и медленно проводить по нему ладонью. Они обменивались: рука отдавала тепло и забирала холод и одиночество гладкой поверхности.

Чай пили долго. Отец делился новостями с работы, шутил, потом забирал свою кружку и уходил в зал. Полина почему-то стеснялась выйти из-за стола. Начинала рассказывать про школу, книги, которые читала, – всё подряд, будто пытаясь удержать внимание Татьяны. Та внимательно слушала и улыбалась. Только улыбка её была отражением Полининой фальши. Затянуло их болотом собственной неискренности. Вот такая песня получилась: в будние дни – куплет, а по выходным – припев. И снова, и снова, несколько месяцев подряд одно и то же звучание. Только иногда вдруг пробивался свой чистый и настоящий голос, когда весной усиленно начала готовиться к областной олимпиаде и часто забывала обо всём. Оставались лишь красота решений и их непрерывный поиск.

В начале марта поехали после школы с Игорем на книжные развалы. Было неожиданно тепло – так тепло, как вдруг бывает весной накануне сильных морозов. Полина даже сняла шапку. На тротуаре начал подтаивать снег. От земли ещё холод идет, а с небес потоками льётся солнце. Книжные развалы располагались рядом с самым большим кинотеатром города «Пролетарий». Подошли к тому продавцу, у которого Игорь обычно покупал сборники задач. У других была в основном художественная литература, а ещё альбомы с репродукциями. Книги старые, у многих пожелтела обложка, Полина остановилась у альбома Дали и попросила у продавца разрешения полистать. Вот те самые «Текучие часы», или «Постоянство памяти», а вот портреты его жены Галы. Она была очень красива для него – так Полина почувствовала. Он будто разрешил себе поделиться её красотой со всем миром. Игорь окликнул:

– Наконец-то здесь появился учебник по теории чисел! Это то, что нам нужно.

Так началась новая волна в подготовке к олимпиаде. Это была настоящая магия погружения в мир абсолютных абстракций с удивительно красивыми названиями: магические квадраты Дюрера и Афанасия Кирхера, которым даны имена планет. Квадрат Солнца, Марса, Венеры. Цифры жили своей жизнью, но Полина ими управляла, они подчинялись, упорядочивались, так, как было нужно ей. Это мир в своей бесконечности многообразия позволяет наблюдать за собой, дарит ключи от множества дверей. Открой любую – и увидишь то, что сможешь сегодня. А завтра картинка будет для тебя иной. Только цифры и арифметические операции с ними, сложная простота или простая сложность.

Областная олимпиада планировалась на весенних каникулах, в первых числах апреля. Дата выпала на понедельник, а накануне традиционно выходные у отца. Ани дома не было: её отправили на все каникулы к бабушке и дедушке. Татьяна дежурила в больнице. Настоящее счастье и иллюзия вернувшейся прошлой жизни – только они вдвоём с отцом. Как хорошо! Была суббота, а потом ещё половина воскресенья перед приходом с дежурства Татьяны. Отец уехал на рынок. Вдруг захотелось сделать ему приятное, Полина кинулась убирать дом. Надо бы ещё испечь пирог с яблоками, а потом пить чай. Мама всегда говорила, что в доме должно пахнуть выпечкой.

Сначала стала протирать пыль в зале. Дверь шкафа с одеждой чуть приоткрыта, Полина толкнула её, желая проверить, что мешает. Прямо на ноги свалился прозрачный пакет, а в нем джинсы, голубая варёнка, о которой она так мечтала! Сколько просила маму и Игоря – они под разными предлогами отказывали, Полина понимала: просто пока на это нет денег. Так все жили тогда. А отец всё-таки купил! Только бы размер подошёл! Начала доставать джинсы из пакета и услышала, как повернулся ключ в двери. Пришел отец. Она повисла у него на шее.

– Пап, спасибо тебе! Это сюрприз был, да? К весне?

– Детка, о чём ты?

– Пап, сам купил и забыл?! О джинсах, конечно!

– Полина… Ты меня прости. Это не тебе. У Ани скоро день рождения… А тебе я тоже обязательно куплю, даже не сомневайся!

Олимпиаду Полина провалила. Не смогла собраться, не было нужного настроя, она сама не понимала… Решения рассыпались. Условия казались громоздкими, не подчинялись ей, как обычно. Будто потерян ключ и вот ты стоишь перед дверью и подбираешь из связки то, что у тебя есть. А замочная скважина ждёт своего ключа с уникальной для неё резьбой.

Класс чужой школы, где писали олимпиаду, располагался на солнечной стороне. Быстро стало жарко, а одеты были ещё по-зимнему. Щёки пылали, на исписанном последнем листочке – влажный след от ладони. Вышла раньше остальных, хотя время не закончилось. Дома никого не было: будний день. Рухнула на кровать и мгновенно заснула.

Проснулась от звука закипающего чайника на кухне. Значит, пришёл Игорь, мама обычно задерживалась. Вышла на кухню – на столе любимые эклеры.

– Полина, как прошло? Ты что-то не в духе? Сложно было?

– Игорь, кажется, я пролетела. Вернее, точно. Почти ничего не решила.

Подбородок предательски задрожал, разревелась. Игорь молча приобнял. Ей вдруг стало так жалко себя, что она впервые почувствовала бесконечное одиночество. И появился незнакомый привкус безысходности и собственного бессилия – предвестников взрослой жизни, наверное.

– Полин, ты руки-то не опускай. Обидно, я понимаю! Знаешь, сколько ещё будет в твоей жизни таких олимпиад. Нам один профессор в университете говорил, что истинное знание – то, которые вы даже в самых стрессовых ситуациях сможете показать…

– Игорь, спасибо тебе! – Полина вытерла слёзы.

– Не за что! Ешь! У нас еще все впереди. Вернее, у тебя. Будем оттачивать мастерство.

Вечером Полина услышала разговор мамы и Игоря. Она легла раньше обычного, но долго не могла заснуть.

– Надя, послушай, сегодня звонил Олег Шамин. Помнишь его? Мы вместе учились, он потом остался преподавать.

– Игорь, смутно очень. И что?

– Он рассказывал про детей. У него старший сын седьмой класс оканчивает, как и Полина. Учится в математической школе, а после восьмого они планируют попытаться поступить в Москву, в интернат Колмогорова при МГУ. Там живут и учатся одаренные в математике дети со всей страны.

– Не понимаю, к чему ты клонишь?! Ты что же, собрался Полину туда отправить?

– Надя, что ты так в штыки? Я советуюсь с тобой! Как я сам могу такие решения принимать… К тому же туда надо сдавать экзамены, за год мы бы могли ее подготовить! Пойми, это совсем другая стартовая площадка для нее!

– Господи, Игорь! Она же совсем еще ребенок! А это все-таки интернат… пусть и для одаренных детей! Как-то ты меня огорошил своей идеей!

Вот так и шагнули в начало лета с этой будоражащей всю семью идеей. А лето для Полины всегда рождалось каждый год в один и тот же день – 15 мая, мамин день рождения. Вся квартира вдруг заполнялась цветами: тюльпанами, гвоздиками и сиренью. Дарили в детском саду воспитатели и даже родители. Часть цветов мама оставляла в кабинете. Это уже в далеком будущем станут преподносить орхидеи – удивительно красивые цветы… Только они совсем не пахли. И от этого праздник будто бы бледнел, уже не было того упоительного предвкушения лета. Тюльпаны осыпались первыми. Полина любила рассматривать их лепестки – тёмные у сердцевины, будто с ниточками вен, словно сама природа пульсирует в них, нежно и тонко подрагивая тайной рождения красоты.

Накануне дня рождения традиционно шли с подругами – двумя одноклассницами, Ольгой и Ирой, – обрывать частный сектор, утопающий в сирени. Сами жили рядом в многоэтажках. Ольга Верлина – сестра самого настоящего олимпийского чемпиона по гребле. Олька братом гордилась. Сама тоже занималась греблей и иногда брала с собой в бассейн по блату: брат проводил после тренировок, когда вода была свободна. Ольга – крепкая, высокая. Девушка с веслом – так Игорь шутил. Говорил: дружи с ней, Полина, она в обиду не даст. И смеялся. Ира Казабцова… Сидели за одной партой. Бежали с охапками белой сирени – почему-то в этом году хотелось именно белой – и дразнили Иру: «Казабцова, Казабцова – зови меня так! Мне нравится слово!» «Наутилус» тогда был очень популярен, и особенно – песня «Казанова». Ира дулась и показывала язык. В этот раз тоже планировался бассейн. Забежали с букетами к Полине домой, поставили в трёхлитровые банки с водой и помчались. Мама была ещё на работе. По дороге Полина рассказала подругам о возможных переменах.

– Полин, как же ты там будешь? Интернат всё-таки… – Оля взяла под руку её и Иру.

– Оль! Не висни на мне, ты тяжёлая! И вообще, мы точно ещё не решили. Осенью поедем на день открытых дверей, посмотрим, что к чему. И потом интернат – это так говорится… Просто буду без родителей жить, вот и всё.

– Я бы не смогла! Ты смелая, Полин! Мне бы вашей решимости, – вздохнула Ира.

– Сегодня получишь! Будем прыгать с пятиметровки! – Оля подмигнула: – Я загадала: если ты, Полин, не испугаешься, значит, всё у тебя получится! А Ирке я просто волшебного пинка дам для храбрости.

Оля начала хохотать.

– Да ну вас! – Иринка побежала вперёд: – Догоняйте!

В раздевалке пусто. Только они трое. Запах хлорки, воды, и голоса звонким эхом бьются о стены бассейна. Заканчивается тренировка. Зашлёпали сланцами по коридору. Олин брат издалека махнул рукой – значит, вода свободна. Свободна для них троих. А они трое, четырнадцатилетние девчонки, свободны пока от всего: от будущего, слёз, одиночества, бесконечной воронки взрослых пустых мыслей. Их лёгкость в воде ничем не отличается пока от лёгкости на суше. Только жить, только в настоящем. Всё впереди: разводы, драмы, болезни детей…

Ольга окончит институт физкультуры. Поедет отдыхать на Кипр, выйдет замуж за киприота. У них родится девочка. А потом – мучительный долгий развод и требование отца забрать малышку. Через несколько лет Ольга вдруг начнёт пить… Ирина, наоборот, счастливо выйдет замуж за одногруппника, родится Славка. Через год ребёнку поставят диагноз «аутизм», и вся жизнь подчинится другой, новой жизни в каком-то ином измерении…

А пока хохот, брызги. Ольга первая взбирается на трёхметровую вышку – девчонки за ней. Делает кувырок в воздухе и стремительной стрелой разрезает голубую воду. Девчонки по очереди солдатиком прыгают за ней. Немного страшно, но всё же привычно. Трёхметровку преодолели уже давно. Оля первая поднимается по лестнице на пятиметровую высоту. Ирина сразу отказалась, а Полина решила попробовать.

Ольга уже в прыжке. Полина подошла к краю. Лишние два метра высоты – и сердце вдруг заколотилось: «Прыгнешь – тогда всё у тебя получится!» Надо только прыгнуть: просто сделать шаг в пустоту, зажмурить глаза, полететь и врезаться в другую стихию. Она примет тебя, обязательно примет. Надо только падать под правильным углом, желательно прямым, иначе будет очень больно. Сердце птицей трепещет в горле. Зажмурилась и сделала шаг. А потом несколько больших секунд, как в сольфеджио, в полёте и под водой. Значит, всё должно получиться…

Лето началось под знаком Сканави, автора известного задачника по математике для подготовки к поступлению в вузы, – очередная удачная находка Игоря на книжных развалах. Много лет спустя, учась в аспирантуре, она подменяла преподавателя подготовительных курсов. Зашла в аудиторию – а на столе для неё был приготовлен все тот же Сканави, только новое издание. На перерыве выгнала школьников, чтобы проветрить аудиторию. Прошлась между рядами. Парты тогда были нещадно исписаны: «Сканави и его беспощадные дроби!», «Корням от Сканави неведома жалость», «Тут у Сканави всё известно, но непросто» и так далее, и тому подобное.

– Сможем решить хотя бы половину задач к концу восьмого класса – поступишь с лёгкостью!

– Игорь, да я весь решу, подумаешь! Ещё почти год впереди.

– А ты попробуй. Это совсем новый уровень для тебя.

Задачи были невероятные… Очень сложные, красивые, притягательные. Именно притягательные. Полина часами не могла оторваться от учебника. Казалось, что собираешь пазл – и вот ещё один элемент, и ещё, но не хватает последнего, чтобы завершить картину. Задачи каждой отдельной темы были удивительным образом подобраны друг к другу. Звучали в одной тональности, словно отдельные мазки целой картины. Реши их все – и будет тебе открыто новое. Словно отодвинул ночную штору – яркий солнечный свет в глаза, ветка дерева и плывущие облака.

– Полин, собирайся! На речку поедем! Жара сегодня жуткая! – каждый раз предлагала мама, возвращаясь с работы.

– Мам, может, вы вдвоём с Игорем, а?

– Странная ты, Полин! В отпуск всё равно не сможем поехать…

– Мне отец обещал Крым в августе.

Мама и Игорь уезжали, а Полине хотелось побыть одной. В тишине слышалось гораздо больше, и свой внутренний голос начинал звучать совсем по-другому. После восьми вечера распахивала окна настежь. Становилось прохладнее. Половина чайной ложки соды – в холодную воду из-под крана, чуть лимонной кислоты и ложка клубничного варенья. Самодельная газировка, Игорь научил.

К августу купили новый купальник – ярко-красный… А в Крым не поехали.

– Детка, прости! Соседи на этой неделе залили. Татьяна решила делать ремонт. Наверстаем следующим летом.

Во время ремонта виделись с отцом всего один раз за месяц. Приезжала без ночёвки. Татьяна и Аня выносили книги из кабинета деда. Полки пустели, а стопки многоэтажками росли в коридоре прямо на полу. Аня водрузила последние несколько книг на ближайшую к ней стопку – та покачнулась и рассыпалась горой на полу. Пара обложек оторвались. Книги были старые: справочники по физике, другим техническим наукам. Без обложек листы казались обнажёнными. Стало неуютно и тоскливо.

– Поль, да ты не волнуйся! – отец подмигнул ей. – Никуда от тебя дедово наследство не убежит. Мы это всё на дачу перевезем. А там, может, и на книжные развалы.

– Пап, ну как же… Ты же сам говорил, тут что-то ценное есть для меня, помнишь?

– Детка, ну что тут может быть ценного? Математическая энциклопедия только – помню, с каким трудом её доставали. Между прочим, в тот день, когда ты родилась. Можешь, кстати, забрать, я специально отложил. А вообще-то храню всё это только ради памяти отца до твоего семнадцатилетия, как и обещал ему.

– Пап, комната пустая без книг…

– Ерунда. Это пока. Мы её решили Ане отдать.

Полина забрала все четыре тома энциклопедии и уехала домой.

А потом был дождливый сентябрь. Кленовые листья расплывшейся акварелью качались в лужах. И ещё ярко-бирюзовая куртка, которую мамина подруга привезла из Польши – почему-то за бутылку водки. Там тогда был дефицит с водкой, а у нас – с куртками. На кармане – вышитая пальма. На всю школу несколько счастливых обладательниц. Куртки были одинаковые и всего двух цветов: бирюзового, как у Полины, и салатового. В ноябре в этой куртке и поехали с Игорем в Москву на день открытых дверей в школу-интернат имени Колмогорова. Куртка была легкая, осенняя, а у зимней, прошлогодней, стали короткими рукава… Мама связала тёплый свитер – распустила свой старый – и заставила надеть под куртку. Тогда все так жили… Доставали, перешивали, перевязывали и долго помнили потом вот такие бирюзовые куртки.

На вокзале встретились с другом Игоря и его сыном, которые тоже ехали на день открытых дверей. Билеты были куплены заранее на соседних полках плацкарта.

– Полина, это Максим. Познакомьтесь, – Игорь подтолкнул её к высокому пареньку.

Тот стоял без шапки. Русые вьющиеся волосы собраны в хвост. Улыбнулся. Улыбка была хорошая… Почему-то вдруг стало остро стыдно, что она в шапке. Глупо, конечно…

– Максим.

– Полина.

Пока проверяли документы на входе в вагон, Полина шепнула Игорю:

– Как же ему с такой причёской в школу разрешают?

– Да он долго на домашнем обучении был. Занимается прыжками на батуте, неудачно прыгнул на соревнованиях и сломал позвоночник. Во второй четверти в школу уже пойдет. Ты смотри не влюбись!

Полина покраснела и нахмурилась: не любила таких шуток. Поезд уносил в ночь. Спать легли почти сразу, только Игорь с отцом Максима ушли в тамбур курить. В вагоне выключили свет. Полина долго не могла уснуть. Ездила сто лет назад с родителями на море, ощущения давно забыты. Этот монотонный тревожный ритм – летишь под него в другой город, другое пространство, только мысли твои, и они принадлежат только тебе. Будто метроном задаёт сейчас темп твоей жизни – темп для всех тех, кто сейчас спит в этом вагоне. Утром туман в голове. За окном в чёрном небе яркими звёздами несутся московские огни. Горячий чай в подстаканнике.

Вокзал встречал хмурым рассветом. Когда выходили из вагона, Максим подал руку – непривычно. «Смотри не влюбись!» – одёрнула сама себя. А потом – гул метро, потоки людей, машин, необъятность и размах пространства столицы, «ток по рукам», как в песне Виктора Цоя. Полина жадно вдыхала Москву. Четырёхэтажное учебное здание и два корпуса общежития. После самой встречи в актовом зале, где она почти ничего не запомнила и не услышала, голова шла кругом. Их провели повсюду и показали им всё. А потом невероятное, стремящееся ввысь здание МГУ. Игорь рассказал, что до 1990-х оно было самим высоким в Европе.

В три часа дня освободились. Сил хватило на Красную площадь. Потом поехали отдохнуть к родственникам Максима и его отца. Поезд домой уходил в двенадцать ночи. Квартира была пустая, хозяева в командировке. Мужчины принялись варить пельмени: в морозилке для гостей оставили запас.

– Ребята, отдохните пока в зале, музыку послушайте, обменяйтесь впечатлениями, – Игорь подтолкнул Полину, знал, что она будет стесняться.

Максим кивнул ей и улыбнулся. И стало вдруг очень тепло, легко стало… Вот так, в один миг. Так бывает, правда. Будто от другого человека волны идут. Тёплые или ледяные – он сам решает, ведь источник внутри. И рядом идущих этими волнами накрывает. Главное, чтобы температура волны совпала с твоей. И разговаривать с Максимом было очень легко. Обсуждали школу, планы на будущее. А потом ели раскалённые пельмени со сметаной – от тарелок шёл пар, – пили чай. Игорь всегда заваривал очень крепкий. Толсто нарезанный батон. Открыли банку абрикосового варенья. Полина часто позже вспоминала терпкий вкус этого московского чая и возникшее вдруг ощущение праздника и эйфории: что-то новое впереди. Новое, тревожное и, наверное, счастливое. Так казалось. Уезжали ночью. Первая метель бросала снег в окно. Снова метроном задал ритм, поезд зазвучал. Из соседнего купе тихо доносилось:

Солнца свет и сердца звук,

Робкий взгляд и сила рук,

Звёздный час моей мечты в небесах.

На заре голоса зовут меня…

Песня «На заре голоса зовут меня» тогда была хитом номер один. Проводница сделала замечание – звук стих.

Много лет спустя случайно услышала эту песню на музыкальном шоу «Голос» уже в чужом исполнении. Сколько всего за эти годы накоплено, прожито, а песня вдруг всколыхнула то удивительно чистое, что завалено сверху тем самым прожитым. А ещё от тех советских песен и клипов возникало стойкое ощущение целомудренности.

По возвращении домой взяли с Игорем новый темп. Поделили страницы задачника Сканави на количество оставшихся до поступления месяцев и закусили удила. Мама только головой качала:

– Загонишь девку!

– Надь, да ты посмотри на неё! Она светится вся! Энергия через край просто!

– Тревожно мне всё-таки, ребёнок она совсем… Как она там будет?!

– Не думай пока об этом, Надь! Может, и не поступит ещё…

Такие разговоры часто повторялись. Полина к ним привыкла и особо не вслушивалась. Прибегала после школы, наспех перекусывала и сразу погружалась в решение задач. Она набирала силу, как спортсмен после длительных тренировок. Вдруг стала пропадать та мыслительная близорукость, которая была в самом начале, и от которой так много скомканных и порванных листочков валялось вокруг стола. Вот оно, условие примера, от него длинная дорога к идеальному миру упорядоченной Вселенной, к ответу. Что-то похожее на труд реставратора… Полина недавно видела передачи про их работу. Какое мастерство и точность движений рук, точность в ощущениях и предчувствии настоящего, того, что сокрыто. Мастерство приходит со временем. А хочется так много уже сейчас. Длинные выражения сокращались, появлялась красота простоты – и ничего лишнего. И снова приходило непонятное, немного тревожное, будоражащее чувство эйфории, которое появилось в Москве. Вспоминались поездка, Максим, мысли наскакивали друг на друга и неслись вперёд, в будущее.

А в настоящем – снова школа, выходные у отца и нарастающая усталость от собственной неискренности в отношениях с Татьяной, вязкая и давящая.

– Пап, нам задали много на выходные, не приеду, прости!

– Детка, возьми учебники с собой, в чём проблема?

– Пап, тащить неохота… Может, на неделе увидимся, погуляем? У нас в среду последнего урока не будет. А у тебя перерыв в это время!

– Полин, не получится. На этой неделе номер сдаём, не до перерывов будет.

На зимних каникулах поехали на пару дней c мамой и Игорем на турбазу с ночёвкой. Игорь предварительно созвонился с Олегом Шаминым, отцом Максима: компанией веселее, да и ребятам полезно пообщаться, дай бог вместе поступят. Корпуса плохо прогреты, сырое постельное бельё, в столовой горячий чай и сухой паёк: печенье, тушёнка, хлеб. С собой привезли яблочный джем и борщ в термосе. Сдвинули столы. Взрослые шутили, вспоминали свое пионерское детство в лагере недалеко от турбазы. Борщ ели из металлических мисок – такую посуду тогда делали на авиационном заводе. Было невероятно вкусно. Максим сидел напротив, рядом с отцом и был другим с этой короткой стрижкой – каким-то повзрослевшим, глаза стали ещё больше и светлее. Он улыбнулся, но не было того тепла, которое она так остро ощутила в Москве, а будто появилась отстранённость. Или так показалось за общим столом.

Вечером всей компанией отправились на лыжах. Лёгкий мороз, скрип снега, запах влажных сосновых веток. А ещё чёрное небо, пульсирующие в нём звёзды и речка, белой искрящейся лентой разделившая пространство. Смех и голоса взрослых, тишина уже почти ночного зимнего леса. Взрослые сильно обогнали ребят. Максим шёл по колее впереди, Полина за ним. Она сняла рукавицы, остановилась, зачерпнула снег и умылась им. Лицо загорелось. Только зимой и всегда потом во взрослой жизни с первым снегом, особенно в зимнем лесу, ей казалось, что она соприкасается с тайной. Тишина Вселенной, падающий из этой гудящей звёздами бесконечности снег – и твоя жизнь одним мигом одной из этих ледяных снежинок затеряется на земле или во влажных ветвях спящих деревьев.

Взрослые сильно оторвались. Игорь несколько раз оборачивался и махал им рукой. Максим шёл ровно. Полина стала уставать, но отстать не хотелось. На небольшом пригорке не удержала равновесия, охнула и упала в снег. Заболела нога, которую сломала в прошлом году на катке. Максим услышал, обернулся, подъехал, снял варежки и подал руку.

Рука была горячая и влажная от снега, попавшего в рукавицы. Полина поднялась, но на лыжах идти не смогла.

– Обопрись об меня.

– Спасибо, Максим. Ногу, наверное, подвернула.

Оба сняли лыжи. К ним уже спешили взрослые. Игорь кричал, чтобы стояли на месте. Они и стояли, только Максим крепко сжимал её руку. И её рука тоже стала горячей и чуть влажной. С ногой всё обошлось, но пришлось лежать остаток вечера в корпусе. Родители снова ушли кататься, а Максим с отцом уехали вдруг в город – что-то срочное, – даже не попрощались. Только рука горела воспоминанием.

После Нового года время понеслось вскачь. Когда живём будущим, настоящее не замечается, глотаем его большими кусками. Полина жила будущим, мыслями о поступлении, была уверена, что начнут учиться вместе с Максимом. Становилось тревожно, радостно, потом вдруг отчего-то страшно, вспоминала, как в детстве любила смешивать краски, когда рисунок не получался. Сначала отдельные яркие и сочные мазки акварели – и что-то вдруг идёт не так, рука не слушается, кисточка любой цвет вбирает и бьёт им по незаконченному рисунку. Так рождается хаос. Становится неуютно и холодно…

Весна пришла по календарю, как праздник, – бурная, солнечная, пахнущая тающим снегом и обнажающейся землёй. Вступительные экзамены были назначены на конец мая.

Надо же, год пролетел… И снова мамин день рождения, охапки сирени, девчонки, запах хлорки и бассейн. За неделю до отъезда Игорь наконец-то получил зарплату. Тогда уже начали сильно задерживать. Поехали на Центральный рынок, где в палатках на улице продавалась одежда – это называлось толпа. Поехали приодеть Полину. Май был холодный, вовсю цвела черёмуха – а ночью заморозки. Первые в своей жизни джинсы Полина мерила, стоя на брошенной на землю картонке. В то время даже зимой обувь так примеряли. Не у всех в палатках были занавески, продавщицы загораживали собой, чтобы можно было переодеться. Новые голубые джинсы, а ещё в придачу белая водолазка-лапша. Полина хотела синюю, но Игорь настоял. Запах черёмухи и пронизывающий холод, дрожь от такого простого счастья. А потом разорились на кроссовки.

– Гуляем, Полин! – смеялся Игорь.

– Игорь, а мама не будет ругаться? Нам же ещё месяц жить!

– Будет, конечно! Но однова живём! Слушай, а поехали в парикмахерскую, а? Оброс я, времени всё не хватает.

– А давай! Я тоже покороче хочу. А потом эклеры купишь? – хотела добавить «как папа», но промолчала.

В парикмахерской, пока ждала своей очереди, листала журналы с причёсками. И вдруг – женские модели с задорными мальчишескими стрижками. Села в кресло и ткнула пальцем в одну из них. Парикмахер внимательно на неё посмотрела: «А знаешь, тебе пойдет!»

– Полина, надо же! Никогда не любил короткие стрижки у женщин. А тут! Ты невероятно похорошела!

– Игорь, как думаешь, мама ругаться не будет?

Мама только руками всплеснула: «Полин, взрослая ты какая с этой стрижкой!»

На вокзал пришёл проводить отец. Полина волновалась, но Максима всё не было. Позже выяснилось, что они не смогли взять билеты на тот же поезд. И снова грохочущая, теперь уже весенняя Москва.

Первый экзамен по математике начинался в десять утра. В девять были на месте, коридор полон – родители и поступающие. Максима с отцом пока не было. В коридоре стало очень душно, колотилось сердце. Без двадцати минут десять пригласили в аудиторию. Родителей попросили спуститься в холл.

А вот и Максим. Щёки пылают, видно, что торопились. Он увидел её, улыбнулся и кивнул. Рассаживали по одному за парту. Полину посадили вперед. Стук сердца, звук открывающегося окна, монотонный шум машин и запах мела. Полина навсегда запомнила звучание этого дня. Начали раздавать листочки с заданиями и давать небольшие пояснения. Пара минут – и тишина, время пошло. Время, которое разделит их жизнь, окатит новой волной или вернёт в старое русло.

Первые задания, как обычно, легче, дают разогнаться. Глубокий вдох и выдох – так учил Игорь. Сердце успокоилось, а голова стала ясной. Решалось легко, появилось чувство азарта и радости от того, что задачи поддаются, раскрываются перед ней. Впервые было так легко. Вдруг появилась уверенность. Так после долгих тренировок удается один-единственный прыжок в длину. Или удаётся безупречно сыграть музыкальную пьесу после нескольких лет гамм и штудирования учебника по музыке Хачатуряна. Так рождается профессионализм. Несколько раз проверила все решения. Ладони влажные от напряжения, на листочках отпечатались следы пальцев. «Ребята, сдаём!» – преподаватели стали проходить по рядам и собирать листочки. Полина вышла одна из первых, в дверях обернулась. Максим, склонившись, ещё дописывал.

Внизу ждали родители. Вечером поезд домой, а пока, как и осенью, та же квартира родственников Максима, пельмени, в прозрачном чайнике чай цвета тёмного янтаря.

– Ребята, отпускаем вас погулять. Максим, ты уже был в Москве на соревнованиях, значит, ориентируешься. За Полинку отвечаешь головой! А мы с Олегом отдохнём, спеклись, пока вас ждали.

– Конечно, ребят, поезжайте, – кивнул отец Максима.

И вот пустое посреди дня грохочущее метро и отражение самой себя в окнах вагона. Отражение, которое нравится, – новое и непривычное, в тех самых джинсах, белой водолазке, с короткой стрижкой. Полина стояла, держась за поручни, хотя вагон был полупустой. Максим сидел напротив и просто смотрел на неё. А потом были Старый Арбат, тёплый майский вечер, мороженое в ГУМе. А ещё «Детский мир» – удивительно огромный. Тот, который был дома, занял бы малую часть. Витрины с куклами Барби, которые только начали тогда появляться, – оторваться невозможно. Потрясли такие взрослые женские наряды на изящных куклах. Замерла у витрины. Максим тронул за плечо – она повернулась и ахнула. Он держал большого светло-коричневого плюшевого медвежонка:

– Это тебе! Ты не волнуйся, деньги я сам заработал: в прошлом году дали спортивную стипендию.

– Спасибо! – прижала медведя и залилась краской.

Максим вдруг взял её за руку и улыбнулся: «Нам пора уже, Полин!» Так и ехали в метро, взявшись за руки, отражаясь в окне вагона уже вдвоём.

Результаты сообщили через несколько дней по телефону. Максим не набрал нужного количества баллов, а Полину пригласили в начале июня на второе испытание – писать сочинение.

Часть вторая. Ахиллес и черепаха

Острое чувство радости после новости о первом экзамене сменилось вдруг тоской, отчаянием, равнодушием. Так вдруг приходит опустошение. Просто сначала Полина узнала про себя, и только через час – про Максима. Внутри ещё плескалась радость и не было места для другого. А потом вдруг брешь, радость по капле стала уходить, корабль стал тонуть. Игорь понял. Хорошо, что мамы дома не было. Игорь подошёл, приобнял.

– Ну что приуныла, Полин?

– Да нет, устала просто, – сказала она и отвернулась. Слезы пеленой предательски застилали глаза, мир стал размытым.

– Знаешь, детка, не всегда выходит так, как мы хотим… У тебя свой путь, Полин.

– Я знаю, Игорь, мы же давно приняли решение.

– Знаешь, тебя никто не будет заставлять. Давай всё-таки поедем и напишем сочинение. Вдруг завалишь? – Игорь подмигнул, рассмеялся и взъерошил ей волосы.

– А вот и не завалю! – Полина показала язык и смогла улыбнуться в ответ.

И вот уже летний вокзал – вечерний, суматошный и уставший. Снова ночной поезд. Те же джинсы, только футболка вместо водолазки. Игорь отбежал к киоску купить воды. Приехали с запасом времени и в здание вокзала пока не заходили. Рядом автобусная остановка – она пуста, лавочка под светом фонаря приглашает присесть. Лёгкий ветер, деревья зашептались друг с другом ещё свежей листвой. Подошёл автобус, сонно запыхтел и открыл двери. Максим! Полина непроизвольно бросилась к нему, застеснялась и остановилась. Хорошо, что в темноте не видно, как щёки пылают.

– Я пришёл проводить! Узнал у отца, каким поездом вы уезжаете!

– Спасибо, Максим! Я тут Игоря жду, он за водой побежал, – ей хотелось сказать ему, чтобы он не расстраивался, что провалил экзамен и что-то ещё, но всё казалось пустым. И как за доли секунды это понимается? И хорошо, что не становится словами.

– Полин, ты не думай, я не расстроился! – сказал Максим и сам смутился. – Не то и не так всё. Знаешь, я до августа уеду в спортивный лагерь в Крым, а потом обязательно позвоню тебе, хорошо?

– Конечно!

Подошел Игорь, пожал Максиму руку: «Ребята, нам пора!»

Сочинение Полина написала на отлично. Мама всегда говорила, что у неё патологическая грамотность и чутьё языка. А в июле предстояли так называемая летняя школа в самом интернате, знакомство с преподавателями, общежитием, занятия, а по итогам – зачисление. Но летняя школа больше для адаптации, конечно. Основной вклад вносили результаты экзаменов.

По приезде дома устроили праздничный ужин. Мама приготовила любимый оливье. Непривычно: летом вдруг вкус Нового года на губах… Вспоминали, как долго шли к этому витку в Полининой жизни. Как у Фазиля Искандера: «Праздник ожидания праздника» – и этим всё сказано. Ожидание праздника было одним, а сам праздник получился совсем иным. На следующий день пировали у отца, девочкам даже разрешили первый раз в жизни выпить немного шампанского. Искренние тосты отца и натянутость со всех четырёх концов стола. Отпросилась пораньше и выдохнула уже в подъезде.

В июне мама взяла неделю отпуска. Достала с антресолей ткани и начала обшивать Полину. Сшила цветастую юбку-брюки из лёгкой шёлковой ткани – тогда модно было, – и пару сарафанов: один с мелкими ромашками, а второй – однотонный бирюзовый. Запасов ткани было много, её в своё время доставала бабушка, мамина мама, – как она сама говорила, готовила Полинке приданое. Кроме тканей к приданому прилагался ещё сервиз, привезённый из самой Риги: «Надя, узнаю, что пользуетесь, – обижусь! Это для Полины!» Мама каждый раз, доставая на праздник этот сервиз, просила: «Бабушке только не говори, хорошо?»

Июль застучал по крышам домов дождями, а после каждого дождя своя радуга – одна, неповторимая, только для него. Так и стояли с Игорем, прощаясь под дождем, около знакомого уже четырехэтажного здания интерната. Полина не разрешила дальше провожать: немного стеснялась. Забрала рюкзак. Вещей было мало: летняя школа проводилась в течение трёх недель.

Открыла тяжёлую дверь. В коридоре суета. Приезжие с рюкзаками, чемоданами, некоторых сопровождают родители. Воспитатели оформляют документы, выдают ключи от комнат, что-то объясняют. Очередь двигалась быстро, но от шума и волнения быстро навалилась усталость. Вдруг захотелось выскочить, догнать Игоря и вернуться домой.

Сзади подтолкнули. Полина обернулась. Необычный восточный разрез глаз, прямой нос, смоляные волосы собраны в длинный хвост, джинсы и яркая футболка, профиль ни больше ни меньше одной из древнегреческих богинь, выточенных на кораблях воинов Эллады.

– Твоя очередь, не спи!

Полину оформили, дали ключи от комнаты на втором этаже, на ключе бирка с номером. Объяснили правила проживания. Она обернулась: похоже, будет соседкой. По лестнице поднимались молча, посматривая друг на друга. Коридор светлый, традиционные горшки с цветами на подоконниках. На стенах – фотографии: преподаватели с мелом у доски, студенты, подписаны фамилии. А вот и их комната. Полина открыла, зашла первая. Три кровати, светлые крашеные стены. Большое окно, форточка открыта, запах летнего дождя и чужого города. Шкаф, у окна столик – нехитрая обстановка.

– Фатима. Ударение на второй слог. Нальчик, – улыбнулась хорошо.

Полина всегда остро чувствовала людей по их первой улыбке. Отметила, как смешно и невероятно обаятельно Фатима складывает губы трубочкой, когда говорит.

– Полина. Воронеж, – и тоже улыбнулась.

Заняли кровати и начали разбирать вещи. Третья кровать пока пустовала. Полина повесила сарафаны в шкаф, остальные вещи – на полки. Плюхнулась на кровать, достала книжку и стала украдкой наблюдать за Фатимой. Взрослые, уверенные движения, перестилает постель, как будто давно здесь живёт. Как быстро подчинилось ей пространство.

– Чаю попьём? У меня в термосе остался после поезда.

– Конечно!

Чай был еще тёплый. Фатима достала завернутый в полотенце пирог:

– Угощайся, это мама в дорогу пекла. Осетинский, с зеленью и сыром.

– Спасибо! Вкусно как!

– Такие только мама печёт. Плюс ей в карму.

Любимая присказка Фатимы, непривычно и непонятно. Долго потом обсуждали тему этих самых плюсов, которые карму спасают. Третья соседка так и не появилась – подумалось, что, может, и к лучшему. В этот же день было собрание в актовом зале учебного корпуса, а вечером – торжественное открытие летней Колмогоровской школы, ужин. Всего набрали три потока: физико-математический, химический и биологический. Все – с дальнейшей перспективой поступления в МГУ. В девять вечера, переполненные впечатлениями дня, девочки мгновенно уснули.

Дни понеслись вскачь. Две недели занятий с утра и до пяти вечера с перерывом на обед, дневной отдых. Третья неделя планировалась для проведения итоговой олимпиады. Были практические занятия и лекции – непривычно и ново. А ещё обращение не учителей, но уже преподавателей на «вы». На практических занятиях в классах примерно по тридцать человек, лекции проводили в большой аудитории, парты амфитеатром. На лекциях слушала завороженно: немного из курса углубленной школьной программы, теории чисел, начала математического анализа. Школьная математика зазвучала по-новому, особенно на практике, когда преподаватель вдруг предложил «пошевелить параболу», а это значило: просто её переместить. Всё стало живым: числа, примеры, теоремы. Это потом уже, во время учёбы, узнала, что многие из преподавателей были учениками самого Колмогорова или учениками учеников. Мощная советская математическая школа.

Пару раз возили на экскурсии по Москве. Много информации, в автобусе душно. Делали остановки, выходили. Однажды у входа в парк в центре Москвы попросили разрешения попить газировки из автоматов – воспитатели разрешили. Тут же выстроилась очередь, Полина с Фатимой оказались в самом конце. Пить хотелось ужасно. Газировка обожгла прохладой, несколько жадных глотков – а потом долгий грушевый вкус до окончания экскурсии.

Вечерами общаться не удавалось – настолько уставали, – обменивались парой фраз и засыпали. На практических занятиях сидели за одной партой. Ребята все очень сильные, мальчишек и девчонок примерно поровну. На одном из первых занятий преподаватель предложил дать свою трактовку известной апории древнегреческого элейского философа Зенона, «Ахиллес и черепаха». «Апория» в переводе означает «трудность, парадоксальные рассуждения», у Зенона – на тему движения и множества.

Историки упоминают около сорока апорий. До нас дошло только девять. «Ахиллес и черепаха» – наиболее известная. Смысл её такой: Ахиллес бежит в десять раз быстрее, чем черепаха, и находится позади неё в расстоянии, например, тысячу шагов. За то же самое время, пока Ахиллес пробежит это расстояние, черепаха проползёт в эту же сторону сто шагов. Когда Ахиллес пробежит сто шагов, черепаха проползёт ещё десять шагов – и так далее. Процесс будет продолжаться до бесконечности. Ахиллес так никогда и не догонит черепаху.

В классе начались жаркие споры. Много вариантов, предположений – преподаватель опроверг все. Фатима подняла руку, встала и победила. Победила так, как будто в ней самой текла кровь великого Зенона. Красивый профиль, красивая трактовка апории с применением теории пределов. Полина про неё тогда только слышала от Игоря. Преподаватель начал аплодировать, остальные поддержали. Бурной волной накатили смешанные чувства: восхищение, радость за подругу, а потом неожиданно ревность кольнула, и поразил неприятный её привкус. Откуда, почему? Ведь была сначала радость… «Это что-то извне, это не моё!» А в конце занятия преподаватель дал пример по новой теме, которую только что разбирали. И Полина единственная из группы решила его правильно, решение показала на доске. Так неожиданно и, пожалуй, закономерно началось противостояние Полина vs Фатима.

Последняя пятница перед третьей неделей была свободна, дали отдохнуть. Разрешали гулять, но только на территории интерната. С четверга вдруг погода испортилась и, как часто бывает летом после сильной жары, вдруг подул сильный ветер, который принёс резкое похолодание. После завтрака решили вернуться к себе, отменив прогулку. Небо потемнело, и дождь мрачно забарабанил по стеклу, будто неожиданно осень заглянула в окно. Захотелось спать. Полина залезла под одеяло прямо в одежде.

– Полин, о чём ты мечтаешь? – вдруг спросила Фатима.

– Домой что-то очень хочется. Из-за дождя, наверное. А ты?

– Я не об этом. А вообще – о чём мечтаешь?

– Не знаю… Всё время о разном. Это как та самая апория Зенона… Ахиллес никогда не догонит черепаху. Понимаешь, о чём я? Никогда не догонит, хотя вроде бы должен… Это всё равно что думать о том, как быть постоянно счастливой. Я путано объясняю, да?

– Да нет, пожалуй… Просто Зенон был не силён в теории пределов, вот и всё. А мечтать надо, иначе мы не сможем двигаться.

– А ты о чём мечтаешь?

– Хочу маминого осетинского пирога, – рассмеялась Фатима. – Неделя осталась всего!

Заключительная неделя летней Колмогоровской школы полностью выделялась под олимпиаду, которая проводилась в несколько этапов. Три дня – три этапа, понедельник и вторник – на подготовку. В заключительный тур из всего потока прошли десять человек. Девочки прошли обе.

– Фатима, послезавтра домой, ура! Я по дому соскучилась ужасно! Вот вернусь – и сразу с моими на речку, я вечно отказывалась!

– Как учиться здесь будешь? Привязана ты к дому сильно. Тосковать начнёшь. Это не три недели…

– Не знаю, если честно. Надеюсь, нас вместе поселят. Завтра заключительный этап. Но уже не важно, кто победит, правда?

– А мне важно! Гордыня, минус мне в карму. – Рассмеялась Фатима.

Полина вдруг осознала, что и ей тоже важно и очень хочется победить. А наутро азарт и кровь в висках стучит, отмеряя минуты – их сорок всего на решение задач. Дались они легко, но заняла она второе место. А первое -Фатима. В субботу – торжественное закрытие и отъезд. На прощание обнялись. А вот и Игорь машет за забором рукой. Полина кинулась к нему. Даже не ожидала, что так соскучится.

Первые недели после приезда радость будила по утрам ярким солнечным светом. Мама и Игорь уже на работе. Дом, её дом просыпается вместе с ней. Свист закипающего чайника. Мерное тиканье настенных часов – они треснули прямо посередине, мама всё собирается купить новые. Жарко, балконная дверь нараспашку, и звуки улицы врываются в комнату летним праздником. Кажется, начинается новая жизнь. Или кончается старая. И вот ты балансируешь на границе и хочешь схватить в охапку все звуки, краски, мысли из старой жизни и ничего не растерять. Потому что неизвестно, что тебя ждёт, и чем ты сможешь наполниться.

Полина каждый такой день, как бусину, нанизывала и наслаждалась тем, что они похожи. Словно время замерло, ей так хотелось. Только в августе дни стали окрашены немного по-другому. И из открытого настежь балкона веет ночной прохладой и предчувствием осени. Телефонный звонок ворвался утром вместе с запахом уходящего лета:

– Полина, это Максим!

– Максим, ты… Не ожидала!

И оба замолчали.

– Я знаю, что ты поступила, поздравляю! Я не сомневался даже, ты молодец!

– Спасибо!

– Слушай, давай погуляем сегодня! Предлагаю через пару часов около Центрального парка.

– Принимается!

Кинулась к зеркалу и начала примерять свой нехитрый летний гардероб. Остановилась всё на том же сшитом мамой сарафане с мелкими ромашками. Наспех выпила чай. Попыталась подкрасить глаза маминой тушью – тогда у всех была одинаковая: ленинградская в маленькой чёрной коробочке. Тушь оказалась твёрдой, и её приходилось смачивать. Получилось плохо – пришлось всё смыть. Намылила лицо – вокруг глаз очковый эффект. Рассмеялась и взъерошила волосы. На всякий случай написала записку и выскочила из дома. За полчаса на троллейбусе можно доехать до Центрального парка, он ещё «Орлёнком» называется.

Максим уже ждал. Он очень загорел и как будто сильнее вытянулся. Увидел её – Полина почувствовала, как смутился. Утренний парк, тихий, солнечный, только начинает наполняться голосами, шумом воды включившегося фонтана, скрипом старых качелей-лодочек. Качели пока все свободны – выбирай любые. Приседаешь и летишь – вот так просто. Только напротив обязательно кто-то должен стоять: одной взлететь не получится. Когда спускались, Максим подал ей руку. Так и гуляли потом, взявшись за руки. Говорили обо всём на свете, было очень легко, радостно и немного тревожно, как будто прыгаешь с обрыва в воду. И точно знаешь, что сейчас прыгнешь, уйдешь с головой – и, может быть, даже перехватит дыхание, и лишь несколько секунд отделяют тебя от другой стихии, а восторг уже наполняет. Внезапно налетели тучи и пошел дождь. Максим вдруг стал поглядывать на часы.

– Ты прости, меня отец просил к двум вернуться, что-то помочь ему надо. Я провожу тебя?

– Конечно.

В автобусе ехали молча. Дождь усилился, потоки стекали по стеклу, размывая очертания улиц, деревьев, домов. Словно не было солнца, качелей и его тёплой руки, а может, уже никогда и не будет. Полина едва сдерживала слёзы, отвернулась к окну. Когда подъехали к её остановке, дождь уже стихал.

– Я позвоню на той неделе, можно?

– Конечно, Максим.

А потом он поцеловал её. Просто прикоснулся губами к щеке и убежал, махнув рукой на прощание. И она в тот же миг начала ждать следующей недели. Максим позвонил в понедельник. Встретиться не получится: отец едет в командировку в Москву до конца лета и его берёт с собой.

– Полин, ты пиши мне, хорошо? Я приеду к тебе в Москву в сентябре, обещаю! У отца частые командировки, он меня с собой может взять.

– Конечно, Максим, я напишу!

Повесила трубку и вышла на балкон – и снова глубокий выдох и вдох, как учил Игорь. Ну что, вроде бы легче? Значит, будем писать. Выдохнула лето, а вдохнула осень, внутри пасмурно и хмуро. Осталось десять дней до начала нового учебного года – время для сборов, и обязательно надо съездить к отцу попрощаться.

Все эти суматошные дни будто наблюдала за собой со стороны. Ездили с мамой на рынок-толкучку, покупали осеннюю обувь.

Потом проводы у отца. Всё как обычно, хотя она остро чувствовала, что Татьяна и Аня рады, да и она тоже. Но отец загрустил за столом.

Вокзал, мама, Игорь. Пришёл отец. Мамины слёзы. А ей плакать не хотелось, только сердце вдруг заболело. И она испугалась этой боли. И снова метроном поезда, снова Москва, утром 31 августа прибыли.

Заселили в ту же комнату. Фатима уже раскладывала вещи. Обнялись. Оказалось, она попросила, чтобы их поселили вместе. В дверь постучали. Появилась третья соседка – удивительно хрупкая с длинной соломенной косой, северная сдержанность. Представилась:

– Ольга. Можно к вам, девочки?

– Конечно! Располагайся, будем знакомы. – Фатима улыбнулась и протянула новенькой руку.

Ольга прилетела из Норильска. Позже, познакомившись с классом, Полина оценила, насколько широкой была география учащихся Колмогоровской школы. А потом вспомнила: им рассказывали на одном из первых общих собраний, как Колмогоров мечтал дать возможность детям из самых удалённых городов получить лучшее математическое образование в стране. Многие, кто оканчивал эту школу, становились известными учёными, академиками, конкурс был невероятно высоким. Лучшие среди равных – так говорили преподаватели про своих выпускников.

Ольга была молчунья, много читала, перебрасывая косу со спины на плечо, чтобы удобно было читать лёжа. Она уравновешивала сдерживаемый темперамент Фатимы, а Полина чувствовала на себе влияние обоих полюсов, и ей было приятно зависеть от них, а ещё притягиваться то к одному, то к другому в зависимости от погоды, настроения и того, насколько она скучает по дому.

Сентябрь стал самым ярким месяцем для Полины. Первый в новом учебном году, а значит, и самый яркий. Впечатления – ливнями за шиворот. Новый класс, ребята со всей страны. Многие из таких городов, про которые Полина даже не слышала, хотя неплохо знала географию и любила играть с Игорем в города. Москвичи тоже были, но в меньшинстве. В общежитии они не жили, после занятий уходили домой, и держались немного особняком, а иногда открыто заносчиво. Не уроки, а пары, непривычное обращение на «вы», преподаватели, а не школьные учителя, многие из них были учениками Колмогорова. И совсем другое отношение к математике – нежное, восторженное. Их учили говорить на этом невероятном языке, сейчас они были на уровне механической отработки гамм. Преподаватели все удивительно эрудированные: разбирались в музыке, искусстве, некоторые со спортивными разрядами. Полина только потом, во взрослой жизни, где-то читала, как Колмогоров отбирал преподавателей для своей будущей школы… Вот такие суперлюди. Он и сам был таким. Выдающийся математик советской школы.