Пока воды Венеции тихие

Размер шрифта: 13

Прекрасна и удивительна материя живых камней, доставляемых из Ровиньо и Бриони…[1] Они белые, напоминают мрамор, но тверды и прочны до такой степени, что остаются неизменными очень долго, невзирая на разрушительное действие льда и солнца.
Франческо Сансовино[2]

Fulvio Ervas

Buffalo Bill a Venezia

Questo libro è stato tradotto grazie a un contributo per la traduzione assegnato dal Ministero degli Affari Esteri e della Cooperazione Internazionale italiano.

Эта книга переведена благодаря финансовой поддержке, предоставленной Министерством иностранных дел и международного сотрудничества Италии.

12 июля
Суббота

Оно шипит и пенится.

…Во сне инспектор Стуки выливал пробирки с соляной кислотой на горы бикарбоната кальция. Еще немного, и вся планета покрылась бы маленькими пузырьками, но полицейского отвлек от этого глупого занятия очень далекий звук телефонного звонка.

– Прелесть моя! Пока ты там у себя с девушками прохлаждаешься, я здесь гробы заколачиваю.

Антимама! В этот утренний час это мог быть только Скарпа. Стуки потряс телефоном в воздухе.

– Я знаю, что ты меня слышишь! Тебе доставили мои материалы?

– Какие именно? – осторожно спросил Стуки.

– У нас большие проблемы… здесь, в Венеции.

– Серьезно? Нет, я ничего не получал.

– Послушай, когда все получишь, почитай и скажи, что ты об этом думаешь, – умоляющим тоном произнес инспектор Скарпа, предки которого были с Пеллестрины, родственники жили в Кьодже[3], а сам он проживал и работал в Венеции.

За последние два дня Скарпа несколько раз позвонил к ним в полицейское управление, и домой к Стуки тоже.

Окончательно проснувшись, Стуки опустил ноги на ковер, попеременно закрывая ладонями то правый, то левый глаз. Несколько быстрых упражнений на растяжку и сразу на кухню, пить кофе. Несмотря на внезапный подъем от звонка Скарпы, Стуки чувствовал себя отдохнувшим и свежим, как игристое вино.

Инспектор надел мокасины на босую ногу (никаких носков!) и натянул на себя какую-то одежду. Стуки подумал, что сравнение с игристым вином вышло весьма удачным. Ему захотелось захватить эту метафору с собой на рынок, в тот восхитительный хаос, который царил в Тревизо между площадями Дель Грано и Буркьеллати, недалеко от средневековых стен города. Переулок Дотти, где жил Стуки, находился практически в двух шагах от рынка. Небольшая прогулка вдоль базарных рядов среди спешащих по делам женщин: из Белоруссии, Молдавии, Украины, Туниса и, естественно, местных – из Тревизо. Столько красивых девушек и женщин в одном месте! На миг Стуки показалось, что все они слегка колеблются в воздухе. Инспектор подумал, что это могло быть то особое предчувствие, то неожиданное настроение, внезапное ощущение гармонии при виде волос, плеч, рук нежнее бабочек и каблуков, взывающих к мести. Стуки почувствовал легкое подрагивание этой оранжереи цветущих ресниц и изогнутых, жестоких и казавшихся порой немного мужскими губ. Полицейский даже на некоторое время позабыл о срочности дела, ради которого его дядя Сайрус вызывал его к себе в ковровую лавку.

Соблазнившись ароматом, исходящим от фруктовых рядов, Стуки захотел купить дыню. Продавец попытался убедить Стуки попробовать ее. Прежде чем инспектор успел отказаться, мужчина быстрым движением ножа отрезал тонкую оранжевую пластинку.

– Не слишком ли рано для дынь? – попытался оказать сопротивление Стуки.

– Вот попомните мои слова: она и после кофе восхитительна! – настаивал на своем продавец – мужчина крепкого телосложения, брови которого напомнили инспектору два кустика лишайников.

– Это биодинамический продукт? – спросил Стуки.

Торговец застыл с ломтиком дыни в руке.

– Не волнуйтесь, – ответил он, – нас бы об этом обязательно предупредили перед погрузкой. Все это выращено на земле, нет ничего динамического.

«Да уж, – подумал Стуки, пробуя дыню на вкус, – “биодинамический” – не то слово, которое может произвести впечатление на рынке».

* * *

С двумя дынями в пакете инспектор Стуки дошел до лавки дяди Сайруса, пройдя пешком почти через весь город. Как всегда, старик восседал на кипе ковров, но сегодня рядом с ним сидел какой-то господин.

– Одна дыня для тебя, – сказал Сайрусу Стуки, протягивая пакет.

– Белая?

– Нет, оранжевая.

– Они не умеют выращивать дыни, – проворчал дядя Сайрус и кивком головы указал на мужчину, будто говоря: это он, только что прибыл.

«Антимама! Он не должен был приехать в сентябре?» – задал немой вопрос инспектор.

Прибывший оказался двоюродным братом Стуки по имени Ростам. На вид лет пятьдесят, высокий и плотный. Пучок волос на голове, но усы и борода подстрижены аккуратно и изящно, как их носят только в тех странах, где умеют жить неторопливо. Ворот рубашки, естественно, застегнут на все пуговицы до самой шеи. И огненный взгляд почти черных глаз.

– Он не говорит по-итальянски, – сказал дядя Сайрус, – зато в совершенстве владеет французским.

Стуки стал исподтишка разглядывать своего кузена, пытаясь угадать его мысли. Затем, не переставая при этом улыбаться Ростаму, инспектор решительно увлек за собой дядю Сайруса к витрине магазина. Стуки кое-что уже слышал о Ростаме: какой-то родственник, оставшийся в Тегеране, сын Мехрангиз, сестры его матери, и господина Эстандиара. У Ростама, помнил Стуки, было еще три брата: Арман, Армин и Ариан. Ростам посылал дяде Сайрусу по три письма в неделю, пока тот не пригласил его в Тревизо, в Италию, почти в Европу.

– Почему он решил к тебе приехать? – спросил Стуки дядю.

– Дела сердечные, – прошептал Сайрус с тем выражением лица, с которым говорил о коврах не очень высокого качества.

– Но он же старше меня! Любовные проблемы, в его-то возрасте? Научила его жизнь чему-нибудь или нет? – воскликнул Стуки шепотом.

– Любовь! – вздохнули оба.

– Ростам остановится у тебя?

– Как это возможно? Ситуация очень деликатная, – дядя Сайрус замялся.

Инспектор взглянул на бедного Ростама в замешательстве.

Дядя Сайрус некоторое время пристально смотрел на Стуки, затем перевел взгляд сначала на витрину, а потом на краешек ковра.

– У Ростама имеются некоторые недоразумения с женщинами, – прошептал он, – у тебя есть время?

Стуки покачал головой.

– Я должен рассказать тебе историю Ростама. Может быть, ты поймешь, в чем проблема.

– Нет, нет, не сейчас! В другой раз! Мне пора домой, меня ждут сразу несколько неотложных дел.

* * *

Завидев входящего в подъезд инспектора Стуки, синьорина Сандра бросилась вниз по лестнице к нему навстречу с пакетом и квитанцией в руках. В пакете пара брюк, их подшила для инспектора швея Марианжела, которую Сандра как-то раз сама порекомендовала Стуки нежным шепотом. Эта швея была довольно любопытным существом: она выполняла все как ей заблагорассудится, так что выходило то слишком длинно, то слишком коротко. Никогда еще не случалось такого, чтобы все было сделано строго по снятым меркам.

У Марианжелы всегда была наготове очередная отговорка:

– Это вы, инспектор, слишком задержали дыхание – плохо затянули ремень – в прошлый раз вы были в других ботинках, а теперь собираетесь носить брюки с этой обувью.

И это еще она не упоминала о тазобедренных суставах!

– У всех у нас одно бедро выше другого, – говорила швея.

– А разве вы не должны корректировать подобные дефекты? – как-то спросил ее Стуки.

– Вы хотите, чтобы я напоминала клиентам об их физических недостатках? – возмутилась женщина.

Стуки сунул пакет под мышку.

– Еще я за вас расписалась, – захлопала ресницами Сандра.

– А конкретнее?

Женщина протянула полицейскому мятую бумажку.

– Если вы отправили заказное письмо с уведомлением о вручении, тот, кто его получил, должен был расписаться, – затараторила Сандра, и ее волосы, собранные красной резинкой в хвост, заколебались в такт словам.

Стуки взглянул на квитанцию: порядок, телефонная компания приняла извещение. Инспектор знал, что в этой среде проблемы с тарифами, контрактами и оплатой были не редкостью, и он вряд ли с состоянии что-то изменить, но ему нравилось время от времени выражать свое несогласие. Стуки было недостаточно вежливости работницы телефонной службы, отвечающей откуда-то из Бутана и радостно сообщающей ему, который валился с ног от усталости: «Добрый вечер! Меня зовут Лусилла. Чем я могу быть вам полезна?» Кто знает, почему им можно было дозвониться только поздно вечером или ночью, в любое другое время суток служба поддержки клиентов была недоступна.

– Спасибо, синьорина Сандра, – сказал Стуки, вынув у нее из рук, не без некоторого усилия, квитанцию и пряча ее в карман.

Стуки только сейчас вспомнил, что он хотел зайти в полицейское управление и узнать, передали ли ему по внутренней почте пакет от инспектора Скарпы. Лучше проверить самому: с внутренней почтой никогда нельзя быть уверенным на сто процентов.

Инспектор улыбнулся синьорине Сандре и задержался на несколько секунд у двери своей квартиры, наблюдая, как женщина поднималась по лестнице, слегка покачивая бедрами, уверенный в том, что ей будет приятен этот невинный интерес.

Свидание вечером в китайском ресторане с открытой кухней, где при желании можно было заказать и суши. Четыре пароварки, жареные креветки с пророщенной зеленью и кисло-сладким соусом номер семь и, что инспектору очень пришлось по вкусу, мягкое влажное полотенечко. Во всем этом есть только одно «но»: если на несколько мгновений вы оставите тарелку и опустите столовые приборы, чтобы передохнуть, то сами не заметите, как окажетесь на улице, предварительно оплатив счет.

Она положила себе в тарелку спринг-роллы и паровые конвертики с овощами. Стуки подумалось, что в этом кроется какая-то эстетическая потребность, эдакая необходимость визуального порядка: два одинаковых золотистых ролла и два конвертика, тугих, как тканевые мешочки, наполненные лавандой.

Ее волосы были собраны в пышный хвост. «Как у английской лисы», – подумал Стуки. Она и ела как англичанка – совсем не обращая внимания на еду. Два года жизни в Лондоне полностью растворили в себе три предыдущих года в Париже. И только ее цепкий взгляд остался прежним: она сразу обратила внимание на то, как были подшиты его брюки.

– Ну, кому же охота следить за одеждой! – произнесла она, улыбаясь, и в глазах ее заплясали теплые искорки.

– Швея, которая делала работу, – дама довольно своеобразная, – стал оправдываться Стуки, – единственный плюс: обходится она мне совсем недорого.

Она пробудет в Венеции несколько дней. Восточные языки, контракты, переводы, клиенты – обычные атрибуты рабочей командировки.

– Как ты меня нашла? – спросил ее Стуки.

– В Венеции многие знают, где тебя искать.

– Так уж и многие?

– Два человека как минимум, и они полны сожалений о прошлом. Видимо, ты оставил о себе незабываемые воспоминания.

– Да нет, просто Венеция здесь рядом, вот и все.

Разговаривая о том о сем, оба не могли избавиться от впечатления, что они продолжают изучать друг друга. Казалось, каждый из них должен был знать о другом все. Однако они не переставали исподтишка вглядываться друг в друга, пытаясь выхватить существенные детали, кружили вокруг привязанностей, области чувств и ее производных вплоть до того, что ловили себя на мысли о том, что задаются вопросом: интересно, сколько ложечек сахара кладут в кофе их новые возлюбленные?

Стуки проводил ее до машины. «Созвонимся». Взгляд инспектора задержался на тонкой щиколотке между педалью сцепления и тормозом. Машина плавно тронулась и быстро набрала скорость, немного притормозив у «лежачего полицейского».

* * *

Стуки оседлал свой старый мотоцикл «Морини». Он пересек Терральо[4] и после нескольких извилистых поворотов въехал на мост Свободы. Этот «служебный вход» в город всегда вызывал в нем восторг, потому что демонстрировал ночную Венецию во всей красе. Стуки поехал дальше, до площади Рима, замедляясь на подъеме и потом спускаясь во весь опор; подъемы и спуски, лишь слегка касаясь города, но ощущая его всеми органами чувств и словно узнавая заново, будто после долгой разлуки.

Возвращаясь домой вдоль Терральо по направлению к Тревизо, Стуки принялся считать стоящих вдоль дороги путан, как дети считают украшенные к Рождеству иллюминацией деревья.

13 июля
Воскресенье

Агент Ландрулли размышлял над тем, принимать ли ему приглашение на необычную рок-вечеринку: хорошая музыка на стыке 60-х и 70–х, исполняемая блюстителями закона. Идти не особо хотелось, ведь в те годы его даже не было на свете.

Агенту Ландрулли вдруг нестерпимо захотелось пиццы: такой, какую делают только в Неаполе. Не так давно он открыл для себя уголок своей родной земли на окраине Тревизо, у въезда на Терральо. В этом заведении можно было хорошо поесть, приятно пообщаться и вообще неплохо провести время, если, конечно, не быть слишком требовательным ко вкусу кофе и не придираться к так называемым неаполитанским сладостям.

Агент Ландрулли даже завязал знакомство с одной из официанток. Девушка тоже была с юга Италии – из Казерты.

– Позвольте вам сказать: у вас поистине королевская осанка, – осмелился сделать ей комплимент Ландрулли, намекая на знаменитый королевский дворец в окрестностях Казерты.

Девушке комплимент явно пришелся по вкусу. Полицейский стал питать надежды и прождал ее до конца смены, выпив одну за другой несколько чашечек кофе. Под конец он, тараща глаза, чтобы не заснуть, стал похож на большого филина – все, чтобы только проводить девушку до дома. Один из официантов его даже поблагодарил, ведь до этого, если их смена заканчивалась поздно вечером, тому всегда приходилось подвозить девушку до Местре. Исподтишка официант сделал Ландрулли знак пальцами, что исполнял это только за «спасибо».

Агент Ландрулли никогда не принимал необдуманных решений. Он подвез девушку к ее дому. Она на секунду замерла, прежде чем выйти из машины, и на прощание поцеловала молодого человека в щеку. Полицейский завел двигатель и поехал назад, останавливаясь на светофорах и исправно притормаживая на поворотах. Ландрулли снова выехал на Терральо, ведя машину медленно и методично, как он это делал всегда.

В какой-то момент его взгляд случайно упал на другую сторону магистрали. С левой стороны он разглядел тропинку, поднимающуюся к железнодорожному полотну. В темноте ему показалось, что на асфальте кто-то зашевелился. Ландрулли резко затормозил и остановился. Этот кто-то стал медленно подниматься. Полицейский подсветил дорогу фарами.

Он различил силуэты двух женщин. Одна из них лежала на асфальте, и полицейский не мог ее хорошо рассмотреть. Другая, очень тонкая, почти прозрачная, босая и в крошечной мини-юбке, казалась почти девочкой. Ландрулли выскочил из машины и бросился к ним на помощь. Босоногая женщина вскочила и отступила назад, схватив туфли. Она держала их перед лицом на вытянутых руках, длинные каблуки были похожи на носы карнавальных масок.

– Что случилось? – крикнул полицейский и бросился к женщине, лежащей на земле.

Другая забормотала что-то на непонятном ему языке.

Ландрулли увидел большое пятно вязкой крови, которое медленно расползалось под головой лежащей женщины. Полицейского охватила дрожь. Его первым порывом было повернуть ей голову, зажать чем-то рану, чтобы остановить кровотечение. Однако Ландрулли опустился на колени рядом с телом женщины и коснулся ее шеи. Ему показалось, что он слышит легкое биение крови, которое чем дальше, тем становилось все слабее, будто голос человека, спускающегося в подземелье.

– Она уходит! – воскликнул он в отчаянии, всеми силами пытаясь себя контролировать. – Неаполь, Парма, Тревизо, пицца, ветчина, просекко.

Но на этот раз этот персонально разработанный им метод экстренного самоуспокоения не имел никакого эффекта. В сильнейшем возбуждении полицейский протянул руку и схватил вторую женщину. Она показалась ему худенькой, как птичка, и легкой, как мешочек с перьями.

Это были две очень молодые азиатки, скорее всего, китаянки. Ландрулли выхватил из кармана сотовый телефон, но батарея оказалась разряженной. Агент проводил девушку до своей машины.

– Кто это сделал? Ты видела?

Девушка, похожая на бледное рисовое зернышко, отрицательно покачала головой.

– Я знаю, что ты все видела. Мне ты можешь сказать. Я из полиции. Понимаешь? По-ли-ци-я.

Молчание.

– Это был один из клиентов?

И на этот раз никакого ответа. Ландрулли посадил девушку в машину, а сам побежал по направлению к перекрестку в надежде найти помощь. Несмотря на его отчаянные знаки, никто так и не остановился. Тогда, не долго думая, агент Ландрулли рванул на середину проезжей части.

– Ты что, ненормальный? – крикнул ему молодой водитель под громкий визг тормозов.

– Да, а еще я из полиции. У вас есть телефон?

– Что случилось?

– Это вас не касается. Дайте мне телефон!.. Алло? Это агент Ландрулли, да, мне нужна скорая.

Впрочем, это уже не поможет…

– Инспектор Стуки? Я вас разбудил? Произошла весьма неприятная история.

На другом конце провода послышалось неясное мычание.

– Мертвая девушка. Я вступил на ее кровь… нечаянно, – Ландрулли с ужасом смотрел на свои ботинки. – Вам бы подъехать сюда… ситуация довольно запутанная…

– Антимама!

– На этот раз это произошло со мной… Она умерла у меня на руках.

* * *

В воскресенье утром в полицейское управление прибыла культурный медиатор, госпожа Чэнь Янь. Она принесла с собой букетик душистых цветов, который вручила девушке-китаянке. Женщины долго общались на своем языке. Стуки и Ландрулли находились в той же комнате, прислушиваясь к этому суровому, как им казалось, разговору: медиатор говорила быстро и сухо, будто отдавала приказания, а молодая девушка отвечала мягко и кратко, как послушная ученица. Госпожа Чэнь Янь, похоже, не смогла многого извлечь из этого скудного диалога. Нет, две девушки не принадлежали к местной китайской общине. Их привезли на грузовой машине издалека – из Милана. Еще девушка запомнила, что на заднем стекле грузовика был голубой крест.

– Из Милана на Терральо? Это странно, – сказал Стуки.

– Точно так, из Милана.

– А что мы знаем о водителе?

– Она говолит, что это он лазбил голову длугой девушке.

– Антимама! Водитель! Он подбирает девушек в Милане и выбрасывает одну из них из машины в десяти километрах от Тревизо.

– Да, да!

– Она сказала, как именно это произошло?

– Она не помнит – спала в глузовике. А когда плоснулась, машина уже стояла, а ее подлуга с лазбитой головой.

– И она воспользовалась моментом, чтобы выбраться из грузовика.

– Да, так.

– Она помнит, как выглядел водитель? Высокий, низкий, черный, белый, итальянец…

– Да, итальянец.

– Мы знаем, кто эта девушка? Она вам что-нибудь рассказала о себе?

– Нет, она ничего о себе не сказала.

– Ну что, Ландрулли, в этот раз нам придется нелегко, – произнес инспектор Стуки.

Перед глазами сидевшего за столом полицейского агента всплыло нежное лицо убитой девушки.

– Это всегда сложно, – ответил он.

– Итак, что мы имеем? Грузовик из Милана движется по Терральо. Предположим, что он должен был съехать с автомагистрали в Местре. Водитель пропустил развязку и около полуночи оказался на дороге, которая ведет из Местре в Тревизо. После того как выгрузил тело девушки, он мог снова вернуться на автомагистраль.

– Но инспектор, не так уж много грузовых автомашин движется ночью по дороге из Милана, а с голубым крестом на стекле – еще меньше.

– Возможно, ты прав.

– Еще у меня такое впечатление, что водитель хорошо знал эту местность. Место, где он оставил девушек, – одно из немногих, где удобно припарковаться даже на крупногабаритном транспортном средстве. Потом эти два пятна крови: одно в начале дороги, другое немного впереди, а между ними – капли. Я наступил на первое кровавое пятно. Мои ботинки в судмедэкспертизе.

– Ты думаешь, Ландрулли, водитель выбросил ее из машины уже умирающей, а затем оттащил тело на несколько метров в сторону железной дороги?

– Да, чтобы те, кто будет проезжать по автомагистрали, ее не сразу заметили.

– Он мог бы бросить ее в овраг, там, неподалеку. Было бы даже надежнее. Она и весила-то как пакет картошки, он дотащил бы ее без труда.

– Он спешил.

– Останавливает грузовик у въезда на трассу, выгружает тело, относит его к железной дороге и оставляет посреди проезжей части. И ты говоришь, он торопился?

– Мне так кажется.

– А другая девушка? Почему водитель ее не тронул?

– Когда он вылез из кабины, чтобы избавиться от тела, второй китаянке удалось сбежать, а потом она вернулась, чтобы помочь подруге. Там я их и нашел.

– Не знаю, Ландрулли… Давай так. Ты и агент Спрейфико займетесь дальнобойщиками. Спрейфико добудет их имена и адреса, а ты с ними побеседуешь.

– А вы?

Стуки отрицательно покачал головой. Скарпа звонил ему из Венеции на коммутатор полицейского управления уже три раза.

– Пришла папка с материалами?

– Да, агент Сфризо оставил ее на моем столе, прежде чем укатить в отпуск. Везет же некоторым!

– Ты уже просмотрел документы?

– Если честно – нет. У меня были более срочные дела.

– Понимаю. Но хотя бы полчаса у тебя найдется? Давай встретимся на железнодорожном вокзале в Местре. Я хочу попросить тебя об одной услуге…

Как сказал Скарпа, речь шла об очень важном деле.

14 июля
Понедельник

Лолли-поп, лолли-поп, лолли-поп. Припев песенки, доносившейся из расставленных вдоль платформы экранов, был таким надоедливым, что Стуки ужасно захотелось достать пистолет и – бам! Антимама! Жаль, что он не носил с собой оружия.

Прошло больше года с тех пор, как он в последний раз был на станции в Местре. И дело даже не в том, что ему вообще не нравились вокзалы, особенно в это время дня. Он обратил внимание на довольно странную босую англичанку, интуитивно для себя отметил, что две слоняющиеся без дела личности – скорее всего, воры-карманники, проводил взглядом чернокожего, идущего с мусорным пакетом в руках по направлению к женщине, натирающей полы. Интересные типы. Скарпа тоже был еще тот тип.

Стуки и Скарпа учились в одной и той же высшей школе полиции, оба начали службу в полицейском управлении Венеции и в течение трех лет вместе патрулировали улицы города. Затем один за другим перешли в отдел антитеррористической безопасности. Ловили «красно-черных скандалистов», как их называли. Очень распространенное в те времена явление, в последующие годы постепенно вышедшее из моды.

Бомбы в школах. Точнее телефонные звонки, предупреждающие о заложенной взрывчатке то в одном, то в другом учебном заведении. Незадолго до начала их службы в полиции по Италии прокатилась волна таких телефонных сообщений с последующей эвакуацией, протестами, расследованиями, листовками и публикациями в прессе. Всегда находились шутники, имитаторы и просто ненормальные. Потом, постепенно, все сошло на нет. И Скарпа со Стуки решили податься в уголовный розыск.

* * *

«Длинный караван из Венеции в Триест, змея, ползущая чрез улицы Фриульские…» [5] – продекламировал инспектор Скарпа. Он выглядел все таким же богатырем, как и несколько лет назад, когда они виделись в последний раз. Напоминающие серую шерсть, выбивающиеся из-под кепки волосы все так же взлохмачены. И все тот же острый взгляд.

Стуки сразу спросил коллегу, с собой ли у него пистолет.

– Зачем тебе? – поинтересовался Скарпа, поздоровавшись с инспектором за руку.

– Лолли-поп, лолли-поп, лолли-поп – бам, и все!

– Забудь! Идем лучше в бар, он через дорогу.

– Дело касается моей кошки, – стал объяснять Скарпа инспектору Стуки, пока они переходили дорогу по пешеходному переходу.

– Кошки? При чем здесь твоя кошка?

– А притом, – ответил Скарпа.

«Ну, кошка так кошка, – подумал Стуки. – Хорошо, что не жена и семейные проблемы, иначе я бы придушил его на месте».

– Ее пронзили стрелой из арбалета.

– Ты шутишь?

– Ничуть. Две недели назад. Насквозь. На нашем балконе.

– Не верю.

– Стреляли снизу вверх, а это почти десять метров. Кошка свернулась калачиком на балконных перилах. Черная кошка… ночью.

– Кошка твоей жены?

– Моя! Этот урод затаился в переулке, прицелился из арбалета и проткнул ее насквозь. Кошка закричала как резаная, и я проснулся. Было около двух часов ночи. Она умерла у меня на руках.

– Ты кого-нибудь видел?

– Никого!

– И кого же нам ловить?

– Ума не приложу.

– Может, кто-то из соседей решил за что-нибудь тебе отомстить?

– Не думаю, тем более что застрелили не только мою кошку. Уже было несколько подобных случаев в разных частях города.

– Пострадали только кошки?

– Нет, еще голуби. И несколько почтовых ящиков. Даже наоборот: сначала почтовые ящики. А еще раньше – мусорные баки.

– Он тренировался. Новоявленный Вильгельм Телль, чтоб его. Один из тех типов, которым нравится коллекционировать мишени. А кошек сколько?

– Минимум пять, и это только в моем районе. Кстати, я больше не живу на Кампо-Сан-Поло[6]. Пока дело касалось чужих котов, меня это не особо трогало. Когда он замочил бездомного рыжего котяру, который каждое утро под окнами орал свои серенады, я был даже рад. Он и к моей Африке приставал.

– К твоей кошке?

– Да, к ней, покойнице. Вот уж точно, когда дело касается лично тебя, сразу меняешь точку зрения.

– А от меня ты чего хочешь?

Скарпа огляделся по сторонам, на секунду задержав взгляд на группе иностранных туристов, бравших штурмом барную стойку.

– Как, по-твоему, Стуки, это дело рук кого-то из местных? Чокнутый?

– Трудно сказать.

– Что тебе подсказывает твоя легендарная интуиция?

– Этот тип действует по определенной схеме.

– Я точно так же подумал! Значит, не сумасшедший?

– Передвигаться по городу с арбалетом! Нужно знать, в какое время и в каком месте это делать. Потом, нужно уметь хорошо стрелять, чтобы попасть в черную кошку ночью и с расстояния в десять метров.

– Именно!

– И что из всего этого следует?

– У меня родилась одна идея! Я взял еще двух котов и уже несколько дней подряд выношу их вечером на балкон. Так, чтобы это выглядело как вызов. Но пока я еще не оставлял их на балконе на ночь. В общем, я хочу его спровоцировать.

– Поосторожнее с провокациями ненормальных.

– Сегодня вечером я вынесу животных на балкон, и сам там останусь – сделаю вид, что читаю. Так я его еще больше спровоцирую. Потом я притворюсь, будто что-то забыл в квартире и оставлю котов на балконе одних, и…

– А я буду караулить внизу человека, вооруженного арбалетом.

– Точно! Вдвоем мы его сразу поймаем. Ты и я – как в старые добрые времена!

– Я понял, будем ловить на живца. Скарпа, не факт, что твой план сработает. Кто знает, сколько других котов в твоем районе этой ночью могут стать мишенью.

– Да в нашем районе не так уж много котов. Вот увидишь, он клюнет. Ну что, согласен?

Скарпа с надеждой смотрел на Стуки.

– Такие вещи нужно обсуждать с глазу на глаз, поэтому я по телефону тебе ничего не сказал, – добавил он.

– Значит, мы будем действовать вдвоем, и это дело много времени не займет, – стал рассуждать Стуки, когда они возвращались на платформу.

– Нет, конечно. Ассоциация «Стуки – Скарпа», помнишь? Непобедимая парочка! Еще до того, как ты эмигрировал в полицейское управление Тревизо вслед за первой встречной юбкой.

«Лолли-поп, лолли-поп, лолли-поп», – продолжал крутиться в голове у Стуки навязчивый мотивчик. Инспектор попытался выиграть время.

– Я сейчас расследую новое дело, которое отнимает у меня много времени.

– Да я сам все как следует подготовлю, и за пару дней мы его поймаем. Твое новое дело совсем не пострадает. Кстати, что за дело?

– Мертвая китаянка. А ты что, ничем сейчас не занят? Я в газете читал о том норвежце, четыре или пять дней назад.

– Норвежец? А, да, мы расследуем. Сделай одолжение, посмотри материалы, которые я тебе выслал, и в следующий раз, когда мы с тобой увидимся, поделись соображениями. Идет?

– Кстати, Скарпа, где именно ты сейчас обитаешь?

– В районе площади Иезуитов.

Дорогая редакция!
Объясните мне, я не понимаю: откуда у нас этот комплекс Альбиона? «Пинк Флойд» в Венеции! Кому это нужно? Кто их вообще звал? Кто-то удосужился снять телефонную трубку, чтобы поинтересоваться у нас, жителей Венеции: эй, к вам едут «Пинк Флойд», вы согласны? Хочешь ли ты, простой венецианец, чтобы святые камни Истрии топтали варвары?
И чего только нам не пришлось натерпеться от фанатов этих «Пинк Флойд»! Разойдитесь все, они должны здесь пройти! Прочь ваши гондолы, уберите лодки, прогоните голубей! И не забудьте про веревки с бельем – с глаз долой! Нас заставили раскрасить фосфоресцирующей краской брусчатку, запретили смывать воду в унитазе, чтобы, не дай бог, не вызвать наводнения. Мы должны были хранить мусор в доме, чтобы он не оскорбил чье-нибудь чувство эстетики. Что вы от нас еще хотите? Посыпать мозоли кипрской пудрой? Бросать в толпу марципаны и засахаренный миндаль?
14 июля 1989 года я всего-навсего собирался полюбоваться фейерверком. В конце концов, это мое право, так или не так? Я расположился на террасе и наблюдал за флотилией лодок, прогулочных катеров и парусных судов. После ужина все вместе мы смотрели в небо, обводя взглядом очертания самых прекрасных в мире крыш. В тот момент я думал, что на свете нет меня счастливее, ведь я живу среди такой красоты. И когда я предавался этим мыслям, со стороны Сан-Марко раздался дикий рев и зажглись тысячи огней. И это были «Пинк Флойд»!
Мне стало плохо, когда я услышал, как на старинной площади бесновалась толпа варваров. Когда я представил себе, как от самого основания, словно при землетрясении, заколебались вековые дворцы, как затряслись колонны, камни, арки, будто кубики льда в шейкере. И все – по вине этих обезьян-ревунов. Замолкните, крикливые макаки! Стойте, не шевелитесь, иначе начнут разрушаться мозаики, потрескаются фрески, утонет площадь Святого Марко и целый город перевернется вверх дном, как пробка в воде.
А после их так называемого шоу, которое у кого-то даже повернулся язык назвать художественным, вы думаете, варвары вернулись к своим заснеженным вершинам, речным долинам, лесам и замкам? Исчезли как мимолетные летние сны, как бесплотный туман! Ничуть не бывало!
Они загадили весь город!
Вдоль каналов, узких улиц, вблизи Академии, по всей Страда-Нова[7]: явные последствия несварения желудка в самых живописных местах Венеции. Полупереваренная паста, ризотто и артишоки, а еще морепродукты – горы рыбы, каракатиц и моллюсков, украденных у лагуны. Бедная лагуна! Еще и рыбу тебе вернули!
Потом утомленные варвары стали спотыкаться, падать и засыпать на теплых камнях Истрии, на ступенях церквей и пирсов, в тени городских портиков и даже на ажурных венецианских мостиках. Во сне они видели город на воде удивительной красоты: вековые стены, покрытые пылью прошедших эпох, тишина и чувство глубочайшего изумления. Им снился мой город…
* * *
Дож[8] Марин Фальер(«Другие им пользуются, а он его хранит»)16 июля 1989 года

15 июля
Вторник

Будильник на мобильнике все еще трезвонил, когда пришел входящий звонок от инспектора Скарпы.

– Приезжай сегодня в Венецию, надо поговорить. Я жду тебя на Кампо-Санта-Маргерита.

– Посмотрим, я пока занят, – ответил Стуки.

Целое утро инспектор Стуки с агентом Спрейфико работали не покладая рук. Нескончаемые списки дальнобойщиков, крупные транспортные компании, перевозящие грузы из Милана в Тревизо. Тыча пальцем в карту, Спрейфико повторял, что разыскивать водителя грузовика, опрашивая народ вдоль дорожной магистрали, – все равно что искать иголку в стоге сена.

– Их слишком много, – настаивал полицейский и сосал щеку, словно карамельку.

Стуки беспокоило душевное состояние агента Ландрулли. Инспектор лично отнес ему кофе, который приготовил собственноручно. Стуки даже сам добавил сахара и помешал чайной ложечкой в чашке, прежде чем поставить ее на стол перед подчиненным.

Ландрулли окинул начальника взглядом белого медведя, плывущего на льдине в безбрежном океане.

– Ну ты даешь. Это ведь далеко не первый твой труп, – заметил Стуки.

– Нет, инспектор, – Ландрулли сделал вид, что очень обрадовался кофе.

– И даже не второй.

Стуки хотел продолжать и про третий, а потом четвертый, но вовремя спохватился. Он знал по опыту, что дело здесь совсем не в цифрах. У каждого из них был свой, особенный покойник, который каким-то образом сделался ближе, чем все остальные. Остывшее тело, забравшее с собой частичку их душевного тепла.

– Ты обязательно найдешь этого подонка, Ландрулли. Вот увидишь!

– Уж лучше бы я в тот вечер пошел на рок-вечеринку.

– И что – ты думаешь, ничего бы не произошло? Что все это из-за тебя? Ландрулли, выбрось эти глупости из головы. Соберись!

По мнению Спрейфико, агент Ландрулли был не в состоянии настолько завоевать доверие дальнобойщиков, чтобы те всё ему рассказали.

– Ты собрался выдать себя за одного из них, как секретный агент? – поддернул Спрейфико своего сослуживца. – Ты уже придумал себе легенду? Что ты перевозишь, кур или свиней? Или клубничку? – сострил Спрейфико, намекая на официантку из Казерты, о которой Ландрулли имел неосторожность ему рассказать, поэтично сравнив девушку с ароматной клубникой.

Внедриться в среду дальнобойщиков означало нелегкую работу на трассе Милан – Венеция, на заправочных станциях и в придорожных кафе. У полицейских была пока лишь одна-единственная зацепка – голубой крест на стекле грузового автомобиля. По мнению Спрейфико, опросить всех водителей и работников местных транспортных компаний было нереально.

На выходе из полицейского управления Стуки остановил дежурный.

– Инспектор, мне только что позвонили. Комиссар Леонарди и начальник управления хотят вас видеть. Сегодня до полудня.

Антимама! Его вызывает сам начальник полицейского управления! Загадочная мертвая китаянка – этого босс никак не может оставить без внимания.

Стуки вернулся в кабинет и снова вызвал к себе агентов Спрейфико и Ландрулли.

– Что я должен говорить начальнику управления? – спросил инспектор.

Ландрулли принес карту автомагистрали Милан – Венеция, на которой были обозначены все автозаправочные станции.

– За два-три дня я их проверю.

– Слишком долго, Ландрулли, – вмешался в разговор Спрейфико. – Да и бесполезно – как пальцем в небо.

– Почему?

– Как ты это себе представляешь? Будешь останавливать все грузовые машины? Их слишком много.

– Не все, а только те, на которых есть голубой крест.

– Бесперспективно.

– Слушайте, – вмешался в перепалку полицейских агентов Стуки, – сейчас я пойду и попытаюсь успокоить начальство. Ты, Ландрулли, завтра попробуй поработать на трассе. К вечеру я жду от тебя подробный отчет о проделанной работе. Договорились? Кстати, вы нашли туфли погибшей девушки?

– Нет, инспектор. Мы прочесали всю прилегающую территорию, но ничего не обнаружили.

– Странно, – произнес Стуки.

Агент Спрейфико продолжал водить пальцем по спискам и что-то бормотал себе под нос.

– Спрейфико, как ты думаешь, эти разноцветные кресты, где дальнобойщики их берут?

– Иногда они сами их делают.

– Может быть и так. Или?..

– Или где-то покупают.

– Возможно, мест, где продают подобные товары, не так уж много.

– Инспектор, а не лучше ли изучить записи видеокамер на автомагистрали?

– Конечно! Сразу после беседы с продавцами.

* * *

Бо́льшую часть дня Стуки провел с культурным медиатором и молодой китаянкой. Девушка призналась, что ее зовут Хуан Хуан, и что убитую звали Джушоу. В остальном она продолжала хранить молчание. Так, девушка ничего не рассказала о том, как и почему они с подругой оказались в грузовике, движущемся по дороге из Милана в Венецию. Впрочем, о водителе китаянка кое-что сообщила: это был молодой человек, точный возраст она уже не смогла объяснить, но вспомнила, что тот был крупного телосложения и темноволос.

Через культурного медиатора Стуки попытался у нее расспросить, были ли у мужчины какие-то особые приметы: пирсинг, необычные предметы одежды, кольца на руках или что-то еще, но девушка только качала головой.

В конце концов, даже синьора Чэнь Янь, похоже, потеряла терпение и строго ее отчитала, но ответа так и не добилась.

– Что вы ей сказали? – спросил женщину инспектор.

– Говолить плавду!

– А она существует?

– В каком смысле?

– Правда. Она в этом деле есть?

* * *

Вечером путешествие от Тревизо до станции Санта-Лючия в Венеции. В этот час здание железнодорожного вокзала показалось инспектору на редкость безлюдным. «Антимама, – подумал Стуки, – венецианцы редеют, как войска под бомбами в окопах Первой мировой войны».

Выйдя на привокзальную площадь, Стуки ощутил знакомую ему радость: от аромата горячих камней, от вида проснувшихся ног, готовых бродить по узким улочкам, которые он хорошо знал, и уверенно шел по ним на место встречи – Кампо-Санта-Маргерита. На площадь с вращающейся скамейкой, которой на самом деле никогда не существовало. Но это была мечта Скарпы из прошедших счастливых времен: сидеть на такой скамейке и провожать взглядом всех женщин – справа, слева, сзади, со всех сторон. За спиной был рыбный прилавок, а слева, не доходя до мостика, – бар с самым алкогольным ассортиментом в городе.

– Ты уже поужинал? – спросил его Скарпа и, увидев, что инспектор покачал головой, потащил его к маленькому бару, где один тощий бармен, по виду житель Кьоджи, добавлял в вино разноцветные алкогольные напитки. – Я почти закончил с приготовлениями.

– Серьезно?

– Кот-актер и кот-дублер. Завтра можем начинать.

– Почему завтра?

– Я тебе не сказал, что уже три ночи подряд я вижу одного типа под моими окнами.

– И ты думаешь, что это он. Почему ты так решил?

– Он стоит и смотрит на мой балкон, на котором гуляют коты.

– Довольно слабая улика.

– Он целится пальцем.

– Это уже убедительнее.

Стуки молча смотрел на Скарпу.

– Что теперь не так?

– Я задаюсь вопросом, почему я помогаю тебе с твоей нелепой затеей.

– Мы ведь друзья.

– Вряд ли этого достаточно.

– Ну, тогда именно потому, что эта затея – нелепая.

Скарпа привел инспектора в маленький трактир на Кампьелло-деи-Морти[9]. Он представил Стуки трактирщика, который, по словам Скарпы, был его другом. Стуки пришлось признать, что предпочтения его коллеги в дружбе со временем изменились. Еще ему подумалось, что Скарпу все больше начинала привлекать безумная сторона человечества.

– Эй, барабашки! – поприветствовал полицейских хозяин заведения и между прочим поинтересовался, не хотят ли они после ужина перекинуться в картишки.

Скарпа предложение отклонил.

– Дайте-ка угадаю, – сказал трактирщик, усаживаясь за их столик, – вы бы с удовольствием поели поленты[10] с крабами. Мне очень жаль, но в этот период крабов не достать. У твоего друга и так вид как у вареной рыбы, поэтому я могу предложить вам лазанью.

– Лазанью? А может быть, что-то из местной кухни? – заискивающе спросил Скарпа.

– Понятно. Ты уже докатился до гастрономического шовинизма, – произнес хозяин таверны, обмахиваясь салфеткой в ожидании, пока Стуки решит, что будет заказывать.

– Нет, сегодня вечером мне совсем не хочется лазаньи, – выпалил инспектор, тщетно пытаясь заручиться поддержкой Скарпы.

Трактирщик немного обиделся и демонстративно принялся наводить порядок на других столиках: переставлял стаканы, выравнивал столовые приборы, проверял масленки и перечницы.

– Он бывший заключенный, – прошептал Скарпа.

– Плевать. Я не хочу лазанью в такую жару.

– Серафино, две лазаньи. Порцию побольше для инспектора. И кувшин красного вина.

Трактирщик расцвел и бросился на кухню выполнять заказ.

– Нужно быть терпимее и помогать реинтеграции бывших заключенных в социум. Кроме того, у него проблемы с головой, – понизил голос Скарпа.

– По-моему, у тебя тоже.

– Стуки, так как тебе мой план? – резко поменял тему разговора Скарпа. – Я все продумал, вот послушай. Стрелок может подойти только с одной из трех сторон: пройдя по одному из двух мостов или с Фондамента-Нова[11]. В любом случае, он затаится под моим балконом. После ужина я покажу тебе свой дом и место для твоей засады: со всеми удобствами, на расстоянии всего трех метров от него, чтобы в нужный момент броситься и схватить преступника. Я сначала поднимусь в квартиру, повключаю-повыключаю свет, а потом спущусь в подъезд и буду наготове на тот случай, если злоумышленник попытается убежать.

– У тебя есть кое-какие предположения, кто бы это мог быть, я правильно понимаю?

– Более или менее.

– Какой-то сосед?

– Нет, я тебе уже сказал.

– Кто-то, кому ты перешел дорогу?

– Не совсем.

– Значит, кому мы оба перешли дорогу.

– В некотором роде.

– Так вот почему ты меня вовлек! Думаешь, это кто-то из старых знакомых?

– Ты помнишь грека?

– Нет.

– Ты должен его помнить. Один из тех университетских студентов-скандалистов.

– Это же было сто лет назад!

– Он в нашем районе открыл кебаб-бар с одним иранцем.

– Иранец? Я не предам своего соотечественника! И что дальше?

– Грек до сих пор меня помнит.

– Я не понял.

– Я как-то зашел туда съесть бутерброд. Он мне сказал, что есть вещи, которые нельзя забыть.

– А ты что?

– Ничего особенного. Все как обычно в подобных случаях…

– Скарпа, антимама! Ты, скорее всего, перестарался.

* * *

Под лазанью и красное вино они стали делиться воспоминаниями о совместных годах службы: бомбы, кражи, наркотики. Еще немного красного вина, чтобы вспоминалось легче: продавец газетного киоска, их тайный осведомитель, и старый сапожник на Калле-Галеацца[12], который уже переселился в мир иной.

– Помнишь барменшу на площади Сан-Панталон, рыжую, которая на каждое Рождество наряжалась Санта-Клаусом? Та, с буферами, – стал жестами объяснять Скарпа.

– Кое-что припоминаю.

– Ее уже нет.

– Умерла?

– Эмигрировала. В Барселону.

– А учитель Джеретто? Который потом перешел на работу в газовую службу – ходил по домам снимать показания счетчиков. Каждый камень в Венеции знал. Ты его давно видел? – спросил Стуки.

– Джеретто… что-то не припоминаю.

– Ну как же? Маленький человечек, регулярно приходил в полицию писать заявления на тех, кто расписывался на монументах. Он еще всегда носил с собой лупу, чтобы рассматривать фасады церквей.

– А, точно! У него еще была записная книжка, в которой он фиксировал все, что происходило в городе. Приходил и зачитывал: случилось то-то и то-то. Да, конечно… постой, я его уже года три не встречал.

– Скарпа, у тебя еще есть парусная лодка?

– Как ты резко перескакиваешь с одной темы на другую! Нет, я ее продал, и довольно выгодно, надо сказать. Сейчас у меня моторная… для встреч на островах.

Потом были набережные каналов, уставшие ноги, натертые мозоли и инспектор Скарпа, который явно что-то не договаривал. Но, несмотря на все неудобства, прогулки по городу для Стуки были лекарством еще с подросткового возраста: прикоснуться к нагретой солнцем стене, подняться на мост, заглянуть во внутренний дворик через прутья железной ограды. Положительные вибрации, наполняющие силой. Ни в каком другом городе в мире нет подобных энергетических потоков, которые порождают не хаос и беспорядки, а воспоминания. Стуки, который возвращается с рыбного базара. Стуки, который с набережной смотрит на остров Сан-Микеле[13] и на свою тетю, бредущую на кладбище, здесь и на другом краю города – на улице Неисцелимых[14]. Что может быть выразительнее такого названия? Потому что неизлечимо больные любят жизнь до самого последнего дня, до самого последнего мгновения.

– Скарпа, ты что-то темнишь.

– Смотри, Стуки, я живу вон там, – с этими словами инспектор Скарпа показал другу балкон своей квартиры на третьем этаже.

Набережная канала, на которой они стояли, носила название Фондамента Зен[15]. Скарпа указал Стуки на арку, из которой тот должен будет наблюдать за происходящим вокруг.

– А почему именно завтра?

– Завтра в кебаб-баре выходной день. Мою Африку застрелили тоже в их выходной.

Это было логично.

Дорогая редакция!
Поразмыслив, я пришел к выводу, что не все туристы одинаковы. Я это понял не так давно, когда принялся изучать их внимательно и методично.
Прежде всего, это люди, которые проделали большой путь, чтобы к нам приехать. Они оставили свои семьи и привычную им жизнь. Однажды утром они проснулись, погладили по голове своих детей и произнесли: «Я ощущаю в себе непреодолимую силу, которая влечет меня за собой. Я должен отправиться в Венецию! Простите меня, если сможете».
Разлука с близкими – мужественный поступок и очень суровый человеческий опыт. Особенно когда отправляешься в неведомые страны, далекие и полные опасностей. Бродить по Венеции – дело не из легких. Главным образом, из-за всех этих ступеней на мостах. Если бы мы построили мосты с меньшим количеством ступеней, мы бы очень помогли тем путешественникам, которые не привыкли сгибать колени при ходьбе и ставить ступню определенным образом.
Прогулки пешком способствуют созерцанию весьма живописного пейзажа. При этом очень легко отвлечься, споткнуться и упасть. Господа туристы поступают даже слишком великодушно, не предъявляя нам, горожанам, иск о возмещении ущерба, учитывая, сколько человек попадает в Венеции в больницу по причине мостов, непригодных для пешеходов, живущих на материке, или даже просто привыкших к обычному городу. Если мы хотим, чтобы прогуливающиеся по Венеции туристы были в безопасности, мы должны построить мосты для людей, которые живут на материке. Но я не уверен, что архитекторы и инженеры на это способны.
Необходимо спроектировать мосты с дифференцированными ступеньками: очень низкие для жителей Сардинии и португальцев, один высокий и следующий за ним низкий – для непостоянных и страдающих аритмией, вообще без ступенек – для конькобежцев, с очень глубокими ступенями для тех, кто любит предаваться размышлениям, прежде чем что-либо предпринять, и со ступенями, которые резко обрываются – для тех, кому нравятся сюрпризы, а также спотыкаться. Помимо прочего, это могло бы создать в Венеции определенное, особое движение, наполнило бы креативностью прогулки по городу и добавило некую кинетическую причуду, которая придала бы самобытности и без того самобытной Венеции.
Однако в качестве приоритета следует оборудовать ступени встроенным электрическим сопротивлением ото льда и инея в зимний период и, конечно же, разместить дефибриллятор в специальном футляре у основания мостов летом, чтобы пойти навстречу туристам с сердечно-сосудистыми заболеваниями, для которых ходить вверх и вниз по мостам представляет немалый риск. Вот тогда мы действительно станем примером цивилизованного гостеприимства.
Я отдаю себе отчет, что такие изменения повлекут за собой значительные расходы, которые ударят по карманам налогоплательщиков. Но, возможно, если взимать небольшую плату с каждого туриста…
Зрелый венецианецМарт 1991

16 июля
Среда

Сидевший на коврах дядя Сайрус был настолько худым, что его белоснежная рубашка, застегнутая на шее, казалась на несколько размеров больше. Старик открыл потрепанную тетрадку и послюнявил карандаш, приготовившись записывать фамилию человека, который содержал кебаб-бар вместе с греком.

– Ты должен выяснить, хороший ли человек этот Мустафа, – сказал ему Стуки, – вы, иранцы, все друг друга знаете.

– Не все те, кто спустился с гор, дышали чистым воздухом! – произнес загадочную фразу дядя Сайрус и с элегантной медлительностью стал записывать нужную информацию.

Дядя Сайрус строго посмотрел на племянника.

– Помни, что и ты наполовину иранец. Я и тебя знаю.

– Когда ты сможешь мне что-то сообщить?

– Я должен позвонить. По телефону проще. Иначе мне придется кое-кого навестить. И, сам знаешь, слово за слово…

– Почему бы тебе не поручить это Ростаму? Так у него будет возможность познакомиться с окружением.

– Нет, у Ростама нет опыта в итальянских делах.

– Но ведь речь идет об иранце.

– Иранец в Италии – это другое. Ростам в этом совсем не разбирается.

– Ты успеешь к полудню?

– Во второй половине дня.

– А раньше никак?

– Привезли новые ковры. Мне нужно с ними побеседовать. Я должен внимательно выслушать то, что они хотят мне рассказать. Я не уверен, что закончу до полудня.

– Хорошо, я тебе позвоню.

– Сегодня вечером, если у тебя будет время, я бы хотел рассказать тебе историю Ростама.

– Сегодня, к сожалению, никак – на работе завал.

Стуки прикрыл за собой дверь и обвел взглядом мост Мальвазии. Сделав большой визуальный глоток города, инспектор зашагал в сторону полицейского управления.

На работе Стуки поспешил уверить начальника, что расследование продвигается. Дядя Сайрус позвонил ему раньше, чем он ожидал. Старик сообщил, что Мустафа был чист, как промытый в проточной воде рис. Его дед работал таксистом в Тегеране.

– А это важно?

– Кто много лет водит такси в Тегеране, непременно знает, как устроен мир. И не совершает глупостей.

– И это качество автоматически передалось его внуку?

– Конечно! У него даже есть брат в Америке, в Лос-Анджелесе.

– Понимаю.

– Он компаньон грека.

– Я знаю. Грек тоже чист, как промытый рис?

– Я не уверен. Мне сказали, что он развелся с женой.

– Это плохая новость?

– Это значит, что человек не умеет принимать правильные решения.

– Спасибо, дядя, ты мне очень помог.

* * *

Вернувшись в свою квартиру в переулке Дотти, Стуки нашел пару удобных кроссовок, бросил на кровать легкую куртку, футболку и пошел в душ. Шум воды не мог заглушить громкие любовные вздохи, которые доносились из квартиры сестер. Таким образом, и он, и одна из соседок в очередной раз были вовлечены в неделю страсти: Стуки по причине звуковых волн и тонких стен, а одна из женщин – по пылкости чувств. Было отчего беспокоиться! По причине своей природной стыдливости Стуки никогда не пытался ни посмотреть на мужчину, которому повезло на этот раз, ни определить, кому именно принадлежат эти звуки: Сандре или Веронике. Он и так побаивался встречаться с соседками, вместе или по отдельности, с их лукавыми улыбками и взглядом кота, приносящего в подарок ящерицу человеку, который его кормит.

Инспектор Стуки вышел из дома пораньше и, дойдя до железнодорожной станции, сел в ближайший поезд до Венеции. Скарпа ждал его в двадцать два ноль-ноль, а сейчас не было еще и восьми вечера.

Инспектор вышел из вагона, и его увлекла за собой многочисленная людская толпа, спешащая к выходу из вокзала. Спустившись по лестнице, Стуки не пошел в направлении Страда-Нова, как большинство туристов, а повернул направо к Понте-дельи-Скальци[16]. Он немного прошел по прямой и на половине улицы свернул налево. Так он срезал весь район Санта-Кроче и вышел на канал Гранде у парома, рядом с рыбным рынком. Инспектор намеревался идти до дома Скарпы пешком. У Стуки был повод пройтись: он хотел подумать. Его не убедила вся эта история с греком, убитым из арбалета котом и ловлей злодея на живца. Но Скарпа смотрел на него такими честными глазами, в которых не было ни тени лжи и даже сомнения.

Стуки обратил внимание, что хозяин маленькой лавочки со старинной вывеской «Молочная» оставил снаружи висеть на веревочках пучки веников и метлы. Они тихонько раскачивались от гулявшего по набережным ветерка, деревянные ручки негромко перестукивались. Эта простая мелодия постепенно растворялась в многогранной тишине Венеции, в которой не было громких звуков, присущих другим городам, а слышался лишь тихий шелест звуковых волн, похожих на напевы морских эльфов.

Инспектор бродил по опустевшим улицам. Над его головой развевались квадратные метры нижнего белья: человеческие оболочки из хлопчатобумажных тканей, походившие на экзоскелеты бабушек, дедушек и детей, развешанные на открытом воздухе, как сигнальные флаги. Стуки вспоминал знакомые ему улицы, набережные каналов, мосты и переулки. Там, где память его подводила, приходил на помощь инстинкт первопроходца, потому что ориентироваться в Венеции не так уж сложно: этот город – всего лишь гигантский дом на сваях, который просто задержал дыхание, чтобы удержаться на поверхности.

Инспектор проводил глазами гондолу, переправлявшую туристов на другой берег канала Гранде. Стуки вспомнил, как однажды, еще будучи ребенком, он плыл в гондоле и представлял себя капитаном дальнего плавания. В тот момент мальчику было совсем не важно, что рядом с ним сидел пожилой господин с маленьким чемоданчиком, а напротив расположились две шумные американки, которые то и дело сильно кренили гондолу на один бок.

Стуки перешел мост Иезуитов и продолжил путь, оглядываясь вокруг. Он дошел до Фондамента-Нова, затем вернулся назад, на Фондамента Зен, и остановился, не доходя до угла. На другой стороне небольшого канала располагалось здание с выкрашенными в красный цвет стенами. Стуки поднял глаза на верхние этажи и сфокусировал взгляд на балконе Скарпы. Ему неожиданно пришла в голову мысль, что из-за тяжести орудия арбалетчику, вероятно, придется при стрельбе опереться о стену.

Стуки двинулся дальше, снова перешел мост и прошел несколько метров по набережной канала. Он сел на ступеньки позади газетного киоска. Внезапные легкие порывы ветра доносили сюда обрывки фраз, строки из песен и время от времени – запах еды, причем настолько явственный, что можно было различить отдельные специи.

В одном из окон на верхнем этаже зажегся свет. Кастрюля, растительное масло, луковые слезы – представил себе инспектор Стуки. Сегодня ночью у него по плану Скарпа, и, будто этого было мало, в Тревизо его ждало дело убитой китаянки – прекрасная перспектива! Стуки недоумевал: как он здесь оказался? Наверное, все дело в том, подумал инспектор, что Скарпа принадлежал к тому узкому кругу людей, которым лично он, Стуки, был не в состоянии сказать «нет». Он мог потянуть с ответом и заставить себя поупрашивать, но был не в силах отказать своему другу. Для этого инспектор был слишком к нему привязан.

Непростое это дело – привязанность. Наверное, это каким-то образом связано с нашими прошлыми воплощениями, с ДНК или с расположением планет, а может быть, и с хаотичным движением невидимых вооруженному взгляду частиц. Или причина кроется в чувстве ответственности за другого человека, в желании его защитить? Конечно – и Стуки это прекрасно осознавал, – примером честности и порядочности Скарпа никогда не был. Ему не раз и не два приходилось прохаживаться дубинкой по бокам неспокойных фанатов, в те времена, когда они дежурили на стадионах во время футбольных матчей. Если смотреть вглубь и не вестись на его честный взгляд, в Скарпе всегда было нечто неопределенное, некая склонность к розыгрышам, желание замутить воду и стремление все запутать. Стуки многое знал о личной жизни друга: жена, заместительница жены, многочисленные сердечные подруги и под конец очередное возвращение в семью и клятвы в верности у какого-нибудь алтаря, может быть, даже в церкви Святого Марка. Кто знает, возможно, именно эта кошка, царство ей небесное, каким-то образом способствовала сохранению зыбкого равновесия в неустойчивом браке его коллеги? Когда Скарпа выказывал любовь к животным? Он любил их разве что в виде жаркого.

Стуки вытянул ноги и уселся поудобнее. Ему пришел на ум Ландрулли. Как он там справляется на заправочных станциях вдоль автомагистрали?

«Да ладно, ему это пойдет на пользу», – подумал инспектор.

Потом он позвонил Скарпе.

– Я уже у твоего дома, за газетным киоском.

– Тебя кто-нибудь видел?

– Кто-нибудь – это кто?

– Из окон.

– Не думаю.

– Я спускаюсь.

Шаги Скарпы были слышны на расстоянии многих метров, никак нельзя было сказать, что он тихо крадется по камням. Скарпа уселся рядом с другом.

– Стуки, зачем ты сюда пришел? Мы разве не договаривались встретиться на Кампо-Санта-Маргерита?

– Ты боишься, что нас с тобой кто-нибудь увидит? Этот грек живет здесь неподалеку?

– Нет, но лучше все-равно держаться подальше друг от друга. Было бы лучше…

– Я тебя скомпрометировал?

– Кто знает? – проговорил Скарпа. – Пойдем лучше что-нибудь выпьем.

– Ты назначил время для начала операции?

– Стуки! Как много ты задаешь вопросов!

– В одиннадцать? В полночь? Потому что, знаешь ли, я завтра работаю.

– Прижимайся поближе к стене, – предупредил его Скарпа, – а то водой обольют.

Друзья прошли по набережной канала и завернули в темную подворотню. Арки, двери, латунные дверные ручки, каменные стены, окружавшие нарядные внутренние дворики с ухоженными старыми деревьями, которые, судя по коре, вполне могли помнить эпоху футуристов, а может, и что-то более древнее.

Бар находился на другой стороне моста. Тот из клиентов, кто был недостаточно внимателен, имел все шансы после последней ступеньки оказаться сразу у барной стойки. Пиво, ликеры, темные стулья, высокие и неудобные. Каждый столик не больше шахматной доски и посетителей как сельдей в бочке.

Друзья протиснулись сквозь толпу клиентов заведения, главным образом англичан, и устроились за столиком в углу.

– Чем ты сейчас занят?

– Старыми делами.

– Какими именно?

– Разными…

Скарпа схватил с подноса официанта два бокала темного пива.

– Стуки, ты замечал, что каждый раз садишься спиной к стене? Не изменяешь старой привычке?

– Как и ты – привычке накачивать пузо пивом.

– Да я так… всего один бокальчик.

– Значит, сейчас ты расследуешь смерть туриста из Норвегии и другие похожие случаи?

– А, так ты все-таки прочитал материалы, которые я тебе выслал!

– Если честно, только пролистал. В последние дни на меня столько всего навалилось! Ты подозреваешь, что их всех убили?

– Прежде всего, я считаю, что эти случаи как-то между собой связаны. Все остальные в полицейском управлении полагают, что у меня не все дома.

– И они правы.

– И ты туда же? Пять смертей с девяносто седьмого года, последняя чуть меньше года назад. Все туристы, и все утонули в лагуне.

– Антимама! Кое-что из сводки новостей я припоминаю. Я тогда еще жил в Венеции, а не среди виноградников. Ты забыл?

– Нет, конечно.

– И, если я правильно помню, никаких улик, по крайней мере, в первых двух случаях, не нашли. Разве они не утонули?

– Теоретически речь идет об утоплении, ведь в их легких обнаружили воду.

– Значит, есть вероятность, что утопили всех пятерых?

– В некотором роде.

– Как это понимать? Или… Вот уж правду говорят: если ты дурак – сиди дома!

– Шутишь? Естественно, у двоих был довольно высокий процент алкоголя в крови.

– А пьяному легко потерять равновесие.

– У третьего был довольно обширный ушиб головы.

– Упал, ударился головой и скатился в воду.

– Четвертый, без сомнения, просто утонул. Но пятого точно убили, я в этом уверен на сто процентов!

– И откуда эта уверенность?

– У нас есть показания свидетелей, которые слышали ночью крики, именно в том месте, где утром было найдено тело. Пятая жертва закричала, прежде чем оказаться в воде: «Пульчинелла, Пульчинелла», или что-то в этом роде.

– Антимама! Ты пошел в обратном направлении: начал с единственного случая, который, судя по всему, был настоящим убийством, и пытаешься найти связь этого преступления с другими происшествиями, которые вполне могли случиться по неосторожности. Несчастные путешественники, окончившие свою жизнь в соленой воде.

– А тебе, видимо, эта связь кажется совсем неправдоподобной? Что говорит твоя интуиция? Не могло такого произойти?

– Скарпа, давай не будем себя обманывать! Вероятность убийства низка. Статистически риск погибнуть от огнестрельного или холодного оружия весьма невысок. А такой способ убийства, как удержание своей жертвы под водой в течение некоторого времени, – ну какой убийца в наши дни его выберет? Это слишком большая редкость. Знаешь, что бы сказал мой друг Дарвин?

– Опять этот Дарвин! – проворчал Скарпа.

– Он бы выразился так: если ты прогуливаешься пьяным вдоль каналов, значит, ты совсем не заинтересован в том, чтобы выиграть в доме престарелых кубок долгожителя.

– И что теперь? – Скарпа в два глотка допил пиво, и Стуки последовал его примеру. – Не забывай, что есть еще норвежец. Случай совсем свежий, произошел всего несколько дней назад.

– Он тоже утонул?

– Умер, естественно, в воде. Но есть нюансы, о которых я сейчас не могу тебе рассказать, и они подтверждают мои гипотезы.

– Гипотезы? И как давно ты развиваешь эти… гипотезы?

– Уже довольно давно.

– Это не в твоем стиле.

– Я изучал эти дела более двух лет. Загадочные смерти, которые были идентифицированы как несчастные случаи. А когда ты серьезно над чем-то работаешь, то кое-что замечаешь.

Стуки задумался.

– Четыре первых туриста, которых нашли в лагуне, – англичанин, немец, американец и русский. Угадай, кто был пятым? – продолжал инспектор Скарпа.

– А я откуда знаю?

– Француз!

– Что-то вроде репрезентативной выборки.

– Точно! Видишь, у тебя чутье! Все потерпевшие представляют страны, из которых в Венецию приезжает больше всего туристов.

– Скарпа! А норвежец? Какая с ним связь? Или он виноват в росте цен на нефть?

– Ты рассуждаешь как представители власти: не дай бог спугнуть курицу, которая несет золотые яйца! Уберите туристов, и Венеция сдуется, как воздушный шар без горячего воздуха. Ты только представь: скукожатся церкви Сан-Марко, Сан-Заккария, Санта-Мария-Формоза. И останется только один маленький воздушный шарик. Ты тоже так считаешь?

– Уже поздно, почти полночь. Пойдем начинать игру? – произнес Стуки, которого изрядно утомила болтовня коллеги.

На обратном пути снова приходилось держаться поближе к стенам, чтобы не рисковать быть облитыми водой.

– Берегись сумасшедшего! – воскликнул Скарпа, показывая вверх.

Наверху открылась балконная дверь, из нее вышел пожилой мужчина и запел.

– Тенор, – улыбнулся Стуки.

– На пенсии.

– Хорошо поет.

– Я его знаю, он служил в театре «Ла Фениче»[17], но не как певец.

На мосту, неподалеку от подъезда Скарпы, инспектор Стуки остановился. Друзья договорились, что Скарпа сделает вид, будто вернулся домой один. Через несколько минут Стуки очень осторожно подошел к подъезду и затаился у двери. Если верить Скарпе, в доме жило всего несколько человек. Инспектор несколько раз повернул ключ в замочной скважине и, затаив дыхание, открыл дверь. Еле слышный скрип – и полицейский оказался в темном подъезде рядом с велосипедами и мигающим допотопным электрическим счетчиком. Стуки обратил внимание на острый запах: плесени и краски, машинного масла и заброшенности. Откуда-то издалека раздавалось приглушенное мяуканье кота: Скарпа, скорее всего, привязал его к балкону.

Стуки услышал наверху шум и напрягся: кажется, кто-то идет. В то же время и с улицы послышался звук торопливых шагов. Они доносились справа, в этом не было никаких сомнений. Стуки схватился за дверную ручку и приготовился, вглядываясь в темноту. Он услышал, как сверху открылась дверь, и послышалось характерное шуршание, будто кто-то спускался по лестнице и что-то тянул по полу.

– Бабуля! Вернись в дом! – крикнул кто-то.

Стуки на секунду отвлекся, а затем резко повернулся к открывающейся двери. Спина! Какой-то человек, спиной к нему – руки подняты, будто он что-то в них держит. Стуки резко распахнул дверь и бросился на мужчину, который, услышав скрип, обернулся. Инспектор налетел на него, чуть не свалив с ног.

– О, черт! – чертыхнулся мужчина и пустился бежать.

– Антимама! – заорал Стуки во все горло.

Встревоженный Скарпа выскочил из подъезда, в котором поджидал коллегу, бросился по направлению к площади Иезуитов и увидел Стуки, зажимавшего рукой левое плечо.

– Он меня продырявил, – проговорил инспектор, скрипя зубами.

– Ка… как это – продырявил?

– Он в меня выстрелил. Из арбалета. Антимама, как больно!

Скарпа протянул к другу руки, взгляд как у лунатика. Ноги его дрожали.

– Кто это был? Ты его хорошо рассмотрел? Какой он: высокий, низкий, белый, черный?

– Антимама! Ты должен отвести меня в больницу. Насадил на вертел как, жаркое! Скарпа, скорее, мне надо к врачу.

– Хорошо, я вызову скорую.

– Пока они приедут, пока меня погрузят. Нет, дойдем пешком, тут два шага, давай быстрее.

Дорогая редакция!
Я уже довольно хорошо изучил туристов и научился отвечать на их каверзные вопросы. Когда меня спрашивают: «В Венеции можно ходить пешком, или там только каналы?» – я не смеюсь и не начинаю иронизировать, хотя это напрашивается само. Я говорю: «Нет, у нас в Венеции есть не только каналы. Раньше их было слишком много, поэтому некоторые мы засыпали землей, и теперь по ним можно ходить. Нет, вы не испачкаете ноги в грязи, потому что они не только покрыты землей, но еще выложены сверху камнями. Еще в Венеции имеются очень характерные узенькие улочки, какие-то более старинные, какие-то менее, которые соединяют ее многочисленные каналы и площади. По ним ходить очень удобно, они ровные и не имеют препятствий, если, конечно, таковыми не считать мосты».
И, даже глазом не моргнув, я отвечаю на вопрос: «А в Венеции есть машины скорой помощи?» Естественно, есть, только они не могут ездить по Страда-Нова и не подъедут на всей скорости и с включенной сиреной к Кампо-Санта-Маргерита, чтобы потом резко умчаться, это нет. В этом вы правы. Если кто-то вызывает скорую помощь в надежде увидеть ее стремительно мчащейся по Венеции, этого он не увидит.
Я также понимаю тех, которые задаются вопросом: «А где в Венеции играют дети?» Это проблема всех больших городов в мире, и некоторые думают, что и в Венеции она тоже есть. На самом деле, у нас для этого имеется очень много мест. Взять, к примеру, площадь Святого Марка. Специально отведенные для детских игр места есть в коридорах музеев. И в вапоретто[18] дети могут играть на палубе, а еще они помогают матросам бросать канат, чтобы пришвартоваться. Опять же, прекрасная игра – гонять голубей. Всем детям она очень нравится.
Но всегда бывает нелегко отвечать на такие вопросы: «Я иностранный турист, могу ли я сыграть свадьбу в Венеции?» С какой стати мы должны вам в этом потакать? Почему вам не терпится сделать нас своими сообщниками? Ведь вы просто попытаетесь переложить вину на нас, когда потом скажете: «Вообще-то я не собирался жениться, но город меня околдовал».
А что можно ответить на такое: «Я планирую прибыть в Венецию на своем судне, каким правилам я должен следовать?» Дорогой, ты прибываешь, швартуешься в предназначенном для этого месте и дорого за это платишь, что еще?
Или другой вопрос: «Как мне добраться на вапоретто до Театра Гольдони?» Сойдя на нужной остановке. «Почему в Венеции гондольеры гребут стоя?» Чтобы переварить сытный обед, а вы как думали?
А один раз меня даже спросили: «Где я могу поиграть в хоккей в Венеции?» Я посмотрел на маленького господина в очках, с прилизанными немногочисленными светлыми волосами. Он был таким серьезным, что я изо всех сил постарался сдержаться, чтобы не рассмеяться, и ответил: «В Доломитовых Альпах». А он мне задал следующий вопрос: какая линия вапоретто ведет от площади Святого Марка до ледовой арены в Доломитовых Альпах. И тогда меня понесло:
– Вапоретто номер сорок два, конечная остановка «Ледовая арена, Доломиты».
Его последний вопрос оставил меня в замешательстве: «Во сколько она закрывается?»
Что он имел в виду? Венецию? Я рыдаю от умиления.
Растроганный венецианецДекабрь 1993

17 июля
Четверг

– Не может быть! Он правда выстрелил? – воскликнул инспектор Скарпа. – Он… он в тебя попал? Это кровь? – заорал полицейский, увидев капающую из-под пальцев Стуки алую жидкость. – Сюда, сюда, – бормотал Скарпа, обхватив Стуки за талию и почти приподняв его.

– Полегче, больно!

– Так… давай… идем в больницу Святых Иоанна и Павла. Стисни зубы. Может быть, все-таки вызвать скорую?

– Не надо, дойдем.

Друзья заковыляли по улице, названной в честь Девы Марии[19].

– Долго еще?

– Ты, случайно, не собираешься грохнуться в обморок, как поэт перед прививкой?

– Просто моя кровь мне может еще понадобиться.

– Зажми рану сильнее.

– Зачем?

– Так кровотечение оста… Стуки! Вечно ты надо мной смеешься!

– Ты еще и не того заслуживаешь. Помнишь апрель девяностого года?

– Нет.

– Здесь, в Венеции. Кто-то позвонил из ближайшей к школе телефонной будки и предупредил о заложенной в здании бомбе. И нам с тобой пришлось целую неделю дежурить около того телефона-автомата. И вдруг, в одно грозовое весеннее утро, ты объявил, что знаешь, как найти виновника. Ты куда-то испарился и через полчаса повел меня к школе, из которой в тот момент выводили учеников из-за очередного предупреждения о минировании.

– Точно! Все мокрые от дождя, как лягушата. И из окна школы напротив один парень кричит девушке на улице: «В этот раз это не я!»

– Ты мне сказал: смотри, вот он, наш телефонист. И это был именно он, влюбленный по уши и срывающий уроки в школе, где училась его девочка, чтобы пойти с ней погулять в парке.

– Мы его тогда просто отпустили. Что еще с ним было делать?

– Так это ты позвонил тогда в полицию? Допустил, чтобы детей вывели на улицу в такую погоду?

Скарпа начал что-то пространно объяснять о стратегиях расследования и о своих осведомителях, но Стуки его уже не слушал. Инспектор как-то странно стал всматриваться вдаль: временами ему казалось, что у моста сидит сама Дева Мария в развевающемся на ветру плаще и смотрит на них ласковым взглядом.

– Стуки, а помнишь польских монахинь?

– Каких именно?

– Которые из под полы торговали реликвиями.

– Нет, сейчас не припомню. Какая длинная Венеция, когда теряешь кровь, – процедил сквозь зубы Стуки.

– Потерпи, мы уже у моста Пиован.

– Сколько ступенек в этом городе! Я начинаю понимать туристов.

– Держись, друг, уже немного осталось. Мы на Калле-Ларга-Джачинто-Галлина. Ты помнишь, кто это – Джачинто Галлина?[20]

– Та, которая в бульоне?[21] – заплетающимся языком спросил Стуки.

– Ну все, дошли, – пытался подбодрить друга Скарпа, который уже практически тащил Стуки на себе.

– Лошадь… она шевелится.

– У памятника Коллеони?[22] Нет, она стоит смирно. Это ступени шатаются.

– Дурак.

– Стуки!

– Мы уже на площади Дзаниполо?..

* * *

– Я что, вырубился?

– Да, ты был в обмороке.

– Не может быть!

– Ты, Стуки, как только увидел двери больницы, сразу потерял сознание. Я донес тебя на руках до скорой помощи, как свою невесту. Медсестры, наверное, кое-что о нас подумали.

– Ты им хоть объяснил?

– Как смог.

– И что дальше?

– Тебя положили на каталку.

– Антимама!

– Не переживай, я никому не скажу.

– Скарпа, этот грек… иди и сию же минуту его арестуй.

– Да, да, хорошо. Но сейчас успокойся, тебе нельзя волноваться. Рана не очень серьезная, но представляет определенный интерес. Так доктор говорил. Еще он сказал, что стрела повредила ключицу.

– Мне придется здесь остаться?

– Только на несколько дней. Представь себе, я уже заказал нам ужин в таверне на завтрашний вечер, думал отпраздновать наш с тобой успех. Печень по-венециански…

– Ты уже составил рапорт?

– Естественно. С бумажками полный порядок.

Сидя на больничной кровати, Скарпа смотрел на Стуки с унылым видом удрученного родственника: руки на коленях, плечи ссутулились.

– Подожди, Скарпа, а почему грек, если это был он, говорил на чистом венецианском наречии?

– Ну, он здесь живет уже много лет и любит поговорить.

– Понятно.

– Я зайду к тебе сегодня вечером. Может быть, мы придем с Микелой, моей женой. Тебе что-нибудь принести? Кроме твоего начальника я должен еще кого-то предупредить?

Стуки отрицательно покачал головой. Он сам был в состоянии об этом позаботиться. Еще не хватало давать Скарпе номера телефонов или сообщать любую другую информацию. Его коллега все делал с такой энергией и энтузиазмом, что дядю Сайруса от его ярких описаний мог хватить инфаркт, старика не спасла бы даже магическая аура его ковров. Из окна больничной палаты Стуки наблюдал, как инспектор Скарпа вышел из больницы и неуверенной походкой двинулся в направлении своего дома.

Никогда раньше инспектор Стуки не бывал в больнице в качестве потерпевшего. Тем более в такой, как эта, – похожей на нечто среднее между колледжем и монастырем бенедиктинцев. Стуки никогда в жизни не приходилось лежать, словно камбала на дне океана, на подъемной кровати с капельницей в вене. Необходимость оставаться в этом месте вызывала у инспектора такое внутреннее нервное возбуждение, от которого конь статуи Коллеони давно бы пустился в галоп.

Своей левой руки Стуки совсем не чувствовал. Из-за антибиотиков, как сказала медсестра. Пальцы руки шевелились еле-еле, как несчастные щенки, оставленные в коробке под палящим солнцем. И где-то внутри тела, чуть пониже ключицы, в том месте, куда проникло острие стрелы, поселилась боль.

– Повезло, что стрела не зашла глубже, – сказал хирург. – Она попала по косой, очень даже косой, к вашему счастью. Так она причинила не слишком много вреда. Можете быть спокойны, до свадьбы заживет.

Гордясь своим остроумием, врач заулыбался. Стуки этого не оценил.

– Можно мне посмотреть на стрелу? – спросил инспектор.

– Вы серьезно?

– Абсолютно.

– Мы ее сразу же передали полиции, как и положено в таких случаях. Что именно вас интересует? Я вот этими самыми руками вытащил из вашего тела инородный предмет.

– Спасибо, доктор! Как она выглядела? То есть стрела серьезная или так себе?

– А я откуда знаю? Я не разбираюсь в оружии, я врач.

– Может быть, это была одна из тех стрел, которыми стреляют по мишеням на ярмарках?

– И это было бы неплохо, правда? Или вы хотели, чтобы вас пронзили стрелой Робина Гуда?

– Разумеется, нет.

Когда доктор ушел, Стуки вспомнил, что ему нужно предупредить дядю Сайруса и, может быть, позвонить сестрам из переулка Дотти и попытаться их успокоить. Своим предупреждающим звонком он надеялся разбавить весь тот водопад заботы, который, он знал, ему еще предстоит испытать.

Он уже представлял себе: «Ах, инспектор, почему вы нам ничего не сказали? Вы рискуете жизнью, а мы здесь красим ногти и укладываем волосы, вместо того чтобы дежурить у вашей постели. Что о нас подумают соседи?»

С дядей Сайрусом тоже нужно быть поосторожнее. Главное – не вдаваться в подробности: у старика больное сердце.

– Я в больнице в Венеции, – сказал Стуки дяде, когда после неимоверного количества длинных гудков тот, наконец, ему ответил. – Так, ничего особенного, ежегодное обследование, рутина. Лег в больницу, чтобы не мотаться туда-сюда до тех пор, пока будут готовы анализы. Сказали максимум два дня, но ты же знаешь, они здесь особо не торопятся. Почему не в Тревизо? Наше управление прикрепили к этой больнице. Вообще, всем полицейским Восточного Венето делают анализы в больнице Венеции, говорят, чтобы оптимизировать работу и сократить расходы. Так рациональнее. Почему я никогда не возил тебя сюда на анализы? Но ты же не полицейский! Я знаю, что в Иране о родственниках полицейских заботятся лучше. Что я могу с этим поделать? Дядя, как только я выйду из больницы, обязательно к тебе зайду.

За годы полицейской службы инспектору Стуки много раз приходилось беседовать с потерпевшими в больницах. А его единственное личное воспоминание, в котором присутствовали запах антисептика и белые халаты, было связано с днем, когда толстый врач вырвал маленькому Стуки гланды. Это случилось именно здесь, в больнице Святых Иоанна и Павла. Стуки вспомнил свою маму, которая привела его сюда за руку, сказав, что они идут за мороженым.

– Такая длинная дорога, чтобы купить мороженое? – удивлялся Стуки, топая по мостам и набережным каналов.

По тому, как синьора Парванех сжимала его руку, Стуки стал догадываться, что мама от него что-то скрывала.

– Я хочу шоколадное, – сказал он, чтобы прозондировать почву.

– Хорошо, – ответила мама.

– И фисташковое, – добавил Стуки, радуясь, что мама не возражает.

Но когда он высказал новое желание – ванильное мороженое – и мама снова согласилась, вот тут он понял, что это какая-то ловушка. Стуки замедлил шаг, но синьора Парванех, несмотря на свой небольшой рост и худобу, обладала силой ветра с высоких нагорий и последние метры площади Дзаниполо протащила его буквально на руках…

– Что ты здесь делаешь? – задумавшийся Стуки подпрыгнул от неожиданности и уставился на человека, заглядывающего в палату.

Инспектор не запросил никакой охраны: в конце концов, очень немногие знали о том, что он лежал в больнице. Стуки подумал, что, скорее всего, это был один из слоняющихся по больнице выздоравливающих пациентов.

– Отдыхаю, – ответил Стуки, приподнявшись на подушке.

– Из твоего окна виден Сан-Микеле?

– «Остров мертвых»? Не думаю.

– В таком случае, мне очень жаль, но это означает, что у тебя ничего серьезного.

– Я этому рад.

– Это как посмотреть. Может быть, кто-то в жизни уже так настрадался, что не отказался бы от панорамы Сан-Микеле. Я знал многих, которые просили у врачей палату с видом на остров.

– Что касается меня, то я стараюсь наслаждаться жизнью. Как умею.

Мужчина осторожно приблизился к кровати Стуки. Он внимательно осмотрел края чистой простыни, обратил внимание на отсутствие личных вещей на тумбочке и на другие мелочи, по которым можно было заключить, сколько дней человек уже пролежал в больнице.

– В свободное время я гуляю по палатам. Тебя только недавно привезли. Ты знаешь, здесь кормят просто отвратительно. Хуже, чем в Южной Африке.

– А вы что, были в Южной Африке?

– Бывал. Занимался кукурузой.

– А вы, собственно, кто?

– Морган-Полторашка.

– То есть?

– Одна нога с половиной.

– Морган…

Мужчина, светлые растрепанные волосы которого очень напоминали солому, некоторое время хранил молчание, сложив руки за спиной.

– Морган… как пират? – спросил Стуки.

– Именно.

– Где вы потеряли половину ноги?

Морган оглянулся по сторонам и даже выглянул в коридор.

– Ее съела гиена. Но я не уполномочен об этом говорить.

– Почему?

– Потому что это государственная тайна.

– Понимаю. Вы здесь для операции?

– Нет. Я здесь из-за малярии.

Стуки заерзал на подушке. Держать голову приподнятой было довольно неудобно.

– Малярия – это которая из-за комаров?

– Из-за плазмодиев. Насекомые анофелесы, другими словами, малярийные комары, чересчур им доверяют. Никогда не верьте слишком маленьким существам!

В течение нескольких секунд Морган пристально смотрел на инспектора, а затем исчез в дверном проеме.

Несколько дней в этой больнице? Стуки почувствовал судорогу в пальцах ног, будто кто-то невидимый загибал их кверху, сначала все сразу, а затем каждый палец поодиночке.

* * *

Визит Скарпы в тот вечер сильно взволновал инспектора Стуки.

Он заслышал своего друга еще из коридора: тот обходил палату за палатой и справлялся о состоянии здоровья каждого пациента.

– Ты уже поправляешься, – заявил Скарпа, усаживаясь на кровать.

Он смотрел на Стуки с некоторой нерешительностью, которая как-то не вязалась с его обычной экспансивностью. Стуки в задумчивости почесал шею. Некоторое время друзья молчали.

– Знаешь, все, что со мной произошло, – это так странно! – наконец проговорил Стуки. – Кто стреляет в котов, обычно не стреляет в людей. Почему ты пришел без жены? – добавил он.

– Она на дежурстве.

– О чем это я? А, да! Кто стреляет в котов, обычно не стреляет в людей. Скорее всего, тот парень не хотел в меня попасть. Я много чего передумал и попытался мысленно реконструировать все произошедшее. Скажи, как выглядит грек?

Скарпа отвел глаза:

– Довольно полный.

– Значит, не он. Этот был худой.

– Ты уверен?

– По-моему, тот мужчина просто резко обернулся, когда я оказался у него за спиной. У меня сложилось впечатление, что в последнюю секунду он даже попытался поднять арбалет вверх, чтобы меня обезопасить, а выстрелил случайно. Траектория по косой в направлении снизу вверх.

Стуки ждал, что на это скажет Скарпа, но тот только хмыкал в ответ. Его нижняя челюсть двигалась то вправо, то влево. Плохой знак.

– Скарпа, ты подозревал человека, который не имеет к делу никакого отношения.

Инспектор Скарпа покраснел как вареный рак.

Дорогая редакция!
Тысячи туристов приезжают к нам, чтобы сыграть свадьбу. Жениться или выйти замуж в Венеции совсем не одно и то же, что в Бергене, в Винон-сюр-Вердоне или в Торресильяс-де-ла-Тьеса. В нашем городе рождаются эмоции. Здесь неосязаемое соединяется с эхом истории и красоты.
Понятное дело, что приезжающим с такой целью иностранцам мы должны помогать. Ведь, согласитесь, это весьма важный момент в жизни каждого, а сценический эффект города, особенно на первых порах, просто ошеломляет. Чтобы доказать себе, на что способен, я согласился заменить господина мэра и взять на себя его обязанности по регистрации браков. Ведь нельзя же такую значимую государственную фигуру отвлекать от важных дел вереницей свадеб.
В самый первый раз я должен был вести свадебную церемонию в Палаццо Кавалли[23]. Конечно же, я очень нервничал. Должны были пожениться четыре сестры-близняшки и четыре брата-близнеца. Поляки. Никто из нас не знал ни слова по-польски. И они тоже, наивные – едут в Венецию жениться и не знают ни слова на венецианском диалекте. Мы надеялись, что они хотя бы говорят по-английски. Но некоторые из них только немного знали немецкий. Сам я этим языком не владею.
Поэтому я разволновался. Брачующиеся приплыли на гондоле, и то ли из-за ветренного дня, то ли из-за общей неразберихи, но так получилось, что они чуть перемешались. Я ожидал их у причала и, надо сказать, сразу заметил, что они слегка пошатывались, и у них дрожали ноги. Бедные! Красота нашего города их совсем оглушила.
Им даже не пришла в голову идея одеться немного по-разному: все невесты в белом и все женихи в черном, как черно-белые фотокопии. Я жду, что они станут по парам, кто с кем должен заключать брак. А еще, как на грех, там было довольно темно, потому что поляки захотели жениться вечером. Не знаю, может это такая польская традиция, или же они, чтобы съэкономить, собирались провести первую брачную ночь в купе ночного поезда.
В тот вечер мне пришлось работать сверхурочно, но случай был особенный, поэтому я не жалуюсь. Действительно, не каждый день выпадает возможность заключать брак «четыре на четыре». Короче говоря, все это происходило около девяти вечера. Все женихи и невесты были уже порядком возбуждены в ожидании церемонии, когда к нам поступил телефонный звонок: прошел слух, что кто-то заметил огонь в окнах театра «Ла Фениче». Я разволновался, в том числе и потому, что никто из нас не знал, как сказать «Феникс горит» по-польски или по-немецки.
Я начинаю махать руками, как крыльями, и один из поляков произносит: «Археоптерикс». Он, как я потом узнал, был палеонтологом. Я в панике смотрю на будущих супругов, со счастливыми улыбками на лицах и с цветами в руках, и начинаю кричать: «Пожар! Спасайся кто может!» Я пытаюсь жестами объяснить им, что происходит, имитирую летающие в воздухе искры, треск пламени и работу пожарной команды. Господин мэр смотрит на меня с ужасом, а полякам все нипочем.
Палеонтолог время от времени повторяет: «Археоптерикс». В конце концов, мне даже захотелось ударить его чем-нибудь тяжелым и утопить в канале, чтобы и его ископаемые останки нашли тысячелетий эдак через пять. В какой-то момент я начинаю довольно бесцеремонно подталкивать близнецов к выходу. Что тут началось! Они кричали (я потом перевел): «Мы приехали в Венецию, чтобы пожениться, и мы поженимся! Чего бы нам это ни стоило!» И кто знает что еще, я всего уже не упомню. В панике я проговорил последние слова церемонии, и им только оставалось расписаться в журнале регистраций. Я подсунул журнал первому близнецу с первой попавшейся мне под руку невестой. Так я обошел с журналом всю залу. Молодожены, наверное, думали, что я их просил расписаться в альбоме: они мне написали красивые фразы по-польски, в том числе похвалили за археоптерикса.
Я так до сих пор и не понял, кого я с кем поженил. Но вроде бы никто не жаловался. Судя по всему, пары, скрепленные огнем Феникса, выдержали проверку жизнью. А сгоревший театр мне, конечно, было очень жаль.
Венецианец,где я был и что делал первого февраля 1996 года

18 июля
Пятница

Как только в больнице настал час посещений, у постели Стуки материализовались сестры из переулка Дотти. Они принесли «дорогому инспектору» маленькую бутылку лимончелло и несколько книг.

– Я не останусь в больнице надолго, – стал отказываться Стуки, – да и пища здесь очень легкая, так что в дижестивах нет необходимости.

Вероника погрозила инспектору пальчиком. Принимая во внимание место, где находилась, она постаралась смягчить выражение своего несогласия, но все же высказала его довольно решительно.

– Лимончелло – это антисептик, – заявила она.

– Немного алкоголя придаст вам бодрости, – добавила Сандра, усаживаясь на кровать.

– Мы попросили выходной на работе, но нам дали всего полдня. Жаль, что мы не можем остаться, а то бы с удовольствием составили вам компанию, – защебетала Вероника.

– Поболтать с друзьями вам, несомненно, пойдет на пользу. Психологически это должно быть ужасно.

– Что именно, синьорина Сандра?

– Быть почти убитым!

– Но меня никто не собирался убивать.

– Не пытайтесь нас успокоить! Впрочем, возможно, вы этого не осознаете. У вас посттравматическое расстройство, так психика защищается от негативного опыта.

– Синьорина Сандра, уверяю вас…

– Сандра, перестань, пожалуйста. Не тревожь инспектора. Не видишь – он волнуется? Давайте лучше поговорим о ваших планах на будущее, – обратилась к Стуки Вероника. – Когда вас выписывают?

– Думаю, завтра или послезавтра.

– Боюсь, что на первых порах вам будет нелегко управляться с домашними делами.

– Не думаю, что это такая уж проблема. Рука у меня сейчас почти не болит, – и в доказательство Стуки пошевелил кистью, пока еще весьма осторожно и неуклюже.

– Конечно же, вам понадобится помощь. Женская рука… – Вероника мечтательно посмотрела на Стуки.

Обе сестры уже предвкушали возможность обосноваться в квартире Стуки на довольно продолжительный срок. Они будут мыть ванную комнату, наводить порядок в спальне инспектора и на его письменном столе, угощать мужчину разными вкусностями, а может быть, даже готовить у него на виду, пока тот сидит за столом в кухне и наблюдает за ними, а они нарезают, помешивают, добавляют специи и, наконец, дают ему пробовать приготовленную еду на кончике ложки.

Для этого Стуки, естественно, придется открыть рот. И не просто немного раздвинуть губы, как делают те, кто принимает лекарство. Он должен будет раскрыть рот пошире, как птенец королевского орла, когда его крылатая мать приносит ему на завтрак целую мышь.

– Взаимовыручка, – в унисон произнесли сестры.

Стуки взглянул на обеих женщин, преданных и вместе с тем вероломных. Невероятно, что за столько лет ни одному мужчине не удалось их обуздать. Не говоря уже о том, что не родился еще на свет тот, кто смог бы их себе подчинить. Или хотя бы заключить пакт о сосуществовании. Сандра и Вероника, он знал это, забраковали порядочное количество здоровых носителей Y-хромосомы, оставив за спиной шлейф из разбитых сердец неопытных маменькиных сынков, а также любителей амурных похождений.

– Жизнь покажет, – неопределенно ответил Стуки, предпочитая сейчас с сестрами не спорить.

Сандра и Вероника удовлетворенно улыбнулись, посчитав, что кое-чего они уже достигли. А может быть, женщинам попросту доставляло удовольствие видеть молодого и полного сил полицейского в состоянии вынужденной зависимости. Прийти на помощь тому, кто обычно помогает другим, им казалось делом весьма гуманным. И возбуждающим.

* * *

Ландрулли весь день колесил по автодорожным сервисам вдоль магистрали Милан – Венеция. Полицейский прибыл на место рано утром. Его взору предстали полчища грузовиков, аккуратно выстроившихся на стоянке на ночь. Некоторые водители уже проснулись и с полотенцами на шее направлялись к умывальникам. Тут были дальнобойщики со всего мира: поляки, голландцы, турки, боснийцы, иранцы, греки. Бесконечный перечень номерных знаков. Кабины транспортных средств напоминали маленькие гостиные, оборудованные всем необходимым, а также сувенирами всех мастей: одеялами, фотографиями, вымпелами, гербами, амулетами и изображениями святых. Каждый предмет со своим смыслом, и все они – как напоминание о том, что путешествие обязательно включает в себя возвращение.

Грузовых машин с итальянскими номерами было немного. Это весьма обрадовало Ландрулли, который, проходя между рядами этих исполинов на колесах, чувствовал, что начинает задыхаться. Полицейский агент ощущал на себе враждебные взгляды дальнобойщиков, которые в то время еще только просыпались. Иногда стекла машин опускались, и к Ландрулли обращались с вопросами на непонятном ему языке. Полицейский очень решительно делал странные знаки руками – потом, не мешайте! Ему было не до них.

Если итальянских грузовиков не так много, подумал Ландрулли, то с разноцветными крестами будет всего два-три, не больше. Однако он насчитал их не меньше дюжины. Такие кресты попадались даже на машинах с исламским полумесяцем и на грузовиках из Восточной Европы. Ландрулли обратил внимание на украинский грузовик с ярко-зеленым крестом. Судя по всему, у дальнобойщиков они были в моде. Полицейский вытащил из кармана брюк купленную накануне в супермаркете записную книжку, снял с нее целлофановую пленку и стал записывать номера машин с цветными крестами. Потом он зарисовал некоторые из них и обозначил примерные размеры.

Некоторые шоферы, опершись на руль, посматривали на полицейского не совсем дружелюбно. Ландрулли ответил им таким же насупленным взглядом. И он, и водители хорошо знали, что по этим асфальтовым артериям путешествуют самые разные проявления Добра и Зла, и что на борту грузового автомобиля можно найти не только товары в картонных коробках…

Полицейский записал дату, время и поспешил в бар, где устроился возле небольшой компании итальянских дальнобойщиков, которые зашли выпить кофе перед дальней дорогой.

* * *

Стуки открыл глаза. Во сне к нему приходила маленькая мертвая китаянка, в то время как агент Ландрулли блуждал на автозаправке в окрестностях Саленто. Инспектор повернул голову и увидел на тумбочке букет цветов. Он проспал больше двух часов, точнее два с половиной. Меньше чем через полчаса начнут разносить еду: бульон, вареную морковь и сыр страккино, так было написано в меню.

До того как Стуки заснул, у него состоялся разговор с лечащим врачом, который поклялся инспектору своими детьми, что завтра его обязательно выпишут. Потом, вспомнив, что завтра суббота, доктор поправился: в понедельник, после утреннего обхода.

– Вы поклялись своими детьми! – запротестовал Стуки.

– Вообще-то, они пока только в проекте. Мне не хватает второй половины хромосомного набора, и я еще не определился с выбором.

– Вы лжец, доктор!

– А чего вы от меня хотите? Чтобы я отправил вас домой делать самому себе перевязки? Все равно две-три недели больничного у вас в кармане.

…Стуки посмотрел на цветы. Маленький подсолнух, две желтые розы, остальные белые. Стуки терялся в догадках, от кого он мог получить такой букет. Может быть, Микела, жена Скарпы, заходила его навестить, пока он спал?

В палату заглянул мускулистый медбрат.

– Все в порядке?

– Вы видели, кто принес эти цветы.

– Одна синьора.

– Она назвала свое имя?

– Нет, но она сказала, что вернется.

Сидя за столиком в углу палаты, инспектор Стуки созерцал поднос с ужином. Он попытался добродушно улыбнуться скромному страккино, завернутому в невзрачную белую обертку. Стуки деликатно помешал бульон, прозрачный как вода на Мальдивах. Макаронные звездочки поднимались со дна тарелки и по движению ложки пускались в пляс, а потом, весело кружась, вновь опускались на дно. Кто знает, подумал Стуки, приходила ли когда-нибудь в голову физикам мысль изучить динамику макарон в бульоне?

– Ты читаешь свое будущее в супе? Это искусство почти утеряно, – услышал он знакомый голос над своей головой.

Стуки вздрогнул. Она стояла прямо перед ним. Роскошные волосы, как всегда, собраны в хвост. Вложена в свое черное платье, словно жемчужное ожерелье в бархатный футляр. Натуральный жемчуг, разумеется. Стуки смотрел на нее, блаженно улыбаясь. Ему вдруг подумалось, что он любил ее, как любят маленький остров: принимая его за целый мир, поддаваясь иллюзии, что раз его можно пересечь из конца в конец пешком, то легко понять его весь целиком, любое душевное состояние и каждое желание.

– Тебе Скарпа сказал, что я здесь?

– Глупая статейка в газете. Полицейский из Тревизо пострадал при загадочных обстоятельствах. Имени не называлось, но я кое-кому позвонила.

– Цветы от тебя?

– Нужно будет попросить медсестру принести вазу.

Она села на второй стул. Стуки отодвинул поднос.

– Врач мне сказал, что рана не опасная. Так что ты не умрешь.

– Ты думала, что-то серьезное? Так вот почему ты принесла цветы.

– Действительно, в случае чего я смогла бы оставить их на твоей могиле.

– И что бы ты посоветовала написать на памятнике?

– Что ты невыносим.

– Есть такое.

– Женоненавистник.

– Совсем чуть-чуть.

– Плохо целуешься.

– Это неправда!

– И храпишь.

– Вранье!

– А еще я очень сомневаюсь, что ты в состоянии вызвать сочувствие у какого-либо человеческого существа.

– Но ты же не человек. Ты – богиня!

– А ты льстец!

Они рассмеялись. Старая игра. В тот их самый последний раз, когда еще между ними была страсть, Стуки, проснувшись утром, уловил аромат домашнего хлеба. Она любила готовить, а Стуки нравились женщины, которые умеют готовить, в этом они друг другу подходили. Он никогда ей этого не говорил: хорошая кухня, как и любовь, зависит от химии. Или все же от алхимии?

– Ты можешь мне рассказать, что с тобой случилось? – попросила она, не отрывая взгляда от ложки в бульоне.

– Ерунда!

– Ты не в состоянии двигать рукой, и это по-твоему ерунда?

– Боюсь, что так. Ты не представляешь, как меня это бесит.

– Что именно?

– Все. И прежде всего я сам.

– Я не понимаю.

– Забудь, эти глупости не стоят твоего внимания. Как работа?

– Хорошо.

– Ты почти закончила?

– Более или менее.

– Скоро уезжаешь?

– Еще несколько дней, и я смогу вернуться домой.

«Не стоит этого делать», – подумал Стуки, но было уже слишком поздно. Он произнес:

– Ты не могла бы мне помочь с китайским языком?

Стуки понял, что она согласилась без энтузиазма, только из вежливости. Возможно, она ожидала чего-то другого, и ее желание превратилось в надежду. Женщина продолжала пристально на него смотреть. Стуки смутился и улыбнулся. В голове у него всплыло воспоминание. Они вдвоем. Стол, кухня, толстый ковер на полу в гостиной. И он, ощущающий себя как слепой космонавт, который пытается войти в контакт с инопланетным разумом. И это оказалось совсем не легко – с тем, чем обладал он. Главное – быть принятым. Рука, губы и каждый сантиметр кожи – очень осторожно, чтобы все не закончилось неприятием и отторжением. Шанс слиться воедино и почувствовать себя спасенным. И ощущение свободного падения, одного на двоих.

Многие из нас в детстве мечтали стать космонавтами. Поистине захватывающее зрелище взлета космических кораблей, оглушительный рев мощных ракетных двигателей и фантастическая идея отключения гравитации внутри металлической утробы, которая несет нас к другим мирам. Хрупкая привилегия пуповины, на которой мы подвешиваем себя в звездной пустоте, как конечная из связей, как возможность в последний раз побыть ребенком в контакте с матерью. Что ощущают люди, парящие в невесомости? И как измерить ту радость, когда спускаемый аппарат с космонавтами на борту отстыковывается от орбитальной станции, чтобы вернуть их на Землю?

Она не хотела шатких равновесий. Эта женщина возвращала его к силе трения и гравитации, к плотности, которая разбавляется расстоянием. А он балансировал, как эквилибрист на канате, натянутом над пропастью. Мужчина подумал о сердцах космонавтов: наверное, в состоянии свободного падения они замирают именно так.

…Несколько мгновений Стуки не мог понять, где находится, настолько он растворился в своих воспоминаниях. Как глупо!

…Он бы согласился даже заплатить, если она пожелает. Такая мысль мелькнула у него в голове.

* * *

Стуки стоял в коридоре больницы в нескольких шагах от лестницы и тайком разглядывал мужчину, который тщетно пытался вставить монету в прорезь кофейного автомата.

– Вам помочь?

Мужчина обернулся, и инспектор увидел правую сторону его шеи, обезображенную ожогом. Огонь затронул также ушную раковину и верхнее веко. Оно походило на слишком маленькую шторку над правым глазом, который от этого казался неестественно выпуклым и круглым.

– Не берет монету…

– Дать вам пятьдесят центов? – спросил Стуки, засовывая руку в карман пижамы, которую ему принес Скарпа, – в полосочку, совсем как у заключенных.

– Зачем?

– Автомат принимает монетки в пятьдесят центов.

– Ах, вот оно что! – произнес мужчина, показывая на ладони пятьсот доисторических лир.

– Эту вы можете отнести коллекционеру.

– Мне дал ее бывший продавец птичьего корма. С тех пор как на площади запретили кормить голубей, он подхватил тяжелую болезнь и не сегодня-завтра собирается отбыть. У него в тумбочке полно монет, на целую тонну кофе хватит.

– Его выписывают?

– Ничего подобного. К утру умрет.

– Значит, его положили у окна с видом на остров Сан-Микеле?

– А вы откуда знаете?

– Интуиция. Вы сами здесь по какой причине, если не секрет?

– Малярия.

– В больнице есть еще один, который лечится от малярии.

– Рефоско. Но он хочет, чтобы все его звали Морганом.

– Как вы заразились малярией?

– Это не совсем малярия. Нас лечат от побочных эффектов лекарства, которое мы принимали для профилактики. То, которое дают белым людям, когда они едут в Африку. Я должен был ехать туда с Морганом.

– С синьором Рефоско?

– С ним. На Мадагаскар.

– И чем вы будете заниматься на этом острове?

– Тем же, что мы делали, когда были в Южной Африке. Морган выращивал кукурузу, а ваш покорный слуга предотвращал оползни. Я специалист по валунам и камнепадам. Падение точечного и эллипсоидного блоков, барьеры от камнепадов и другие инженерные конструкции, оползни, анализ склонов, защитные сооружения…

– Вы так же хорошо разбираетесь и в жизненных обвалах?

– Еще бы! Если понять все, или почти все, о скольжении, перевертывании и качении, можно избежать многих неприятностей. Начиная с родственников.

– Но не лекарств.

– Его побочные эффекты чудовищны.

– В каком смысле?

– Галлюцинации. И леденящий душу страх.

– Страх чего?

– Всего! Ощущение паники, которую нет возможности контролировать. И настигает внезапно: во время разговора с друзьями, за столом…

Стуки опустил в щель монеты на два стаканчика кофе, один он протянул мужчине. Со своим стаканчиком в руке инспектор уселся на ступени лестницы. Кто-то прошаркал тапочками по коридору. Скрип колесиков тележки, и снова тишина.

– Как вас зовут?

– Элвис. Но все называют меня Жанна Д’Арк.

– Вы шутите?

– Из-за ожогов, вы же наверняка их заметили. У меня в жизни были разные моменты, остались такие вот напоминания.

– Это случилось до или после валунов?

– До. Намного раньше.

– Боюсь, что и в моей жизни настал, как вы выразились, момент.

Мужчина приблизился и тоже сел на ступеньку, чуть повыше Стуки. На руке, державшей стаканчик с кофе, также были следы от ожога.

– Однако жизненные моменты бывают разные. И если, как в моем случае, уже ничего не изменить, те стоят дороже.

– Вы правы, Элвис.

– Слышите, какая тишина?

– Да.

– Сегодня ночью двое или трое уйдут. Каждую ночь по двое-трое, в звенящей тишине. Вас это не впечатляет?

1 Ровиньо (Rovinj) – небольшой город на западном побережье полуострова Истрия в Хорватии. Бриони (Brijuni) – архипелаг, состоящий из 14 островов, расположенных в Адриатическом море у побережья Истрии. – Здесь и далее примеч. пер.

2 Франческо Сансовино (1521–1583) – итальянский ученый, писатель-гуманист, поэт, философ эпохи Возрождения.

3 Пеллестрина (итал. Pellestrina) – узкий и длинный остров в Венецианской лагуне, расположенный к югу от исторического центра Венеции. Кьоджа (итал. Chioggia) – город, расположенный на одном из островов Венецианской лагуны.

4 Страда Терральо (итал. Strada Terraglio) – название известной дороги в Италии, которая соединяет Венецию и Тревизо.

5 Фрагмент стихотворения «Длинный караван» итальянского поэта Умберто Сабы (1883–1957).

6 Кампо-Сан-Поло (итал. Campo San Polo) – одна из самых крупных исторических площадей в Венеции. Словом «кампо» в Венеции называют площадь.

7 Страда-Нова (венец. диал. Strada Nova; итал. Strada Nuova) – одна из двух настоящих улиц (вторая – Гарибальди) в Венеции.

8 Дож – титул, который присваивался главе Венецианской республики.

9 Кампьелло-деи-Морти (итал. Campiello dei Morti) – небольшая площадь в Венеции. Словом «кампьелло» в Венеции называют маленькую площадь.

10 Полента – традиционное блюдо северной части Италии, представляющее собой густую кашу из кукурузной муки.

11 Фондамента-Нова (венец. диал. Fondamenta Nova; итал. Fondamenta Nuova) – одна из главных набережных в Венеции. Слово «фондамента» на венецианском диалекте означает набережную или улицу, проходящую вдоль канала.

12 Калле-Галеацца (итал. Calle Galeazza) – небольшая улица в Венеции, расположенная неподалеку от моста Риальто, в районе Сан-Марко. Словом «калле» в Венеции называют узкую улицу или переулок.

13 Остров Сан-Микеле (итал. San Michele) – небольшой остров в Венецианской лагуне, расположенный между основным островом Венеции и островом Мурано. В 1807 г. остров Сан-Микеле был официально превращен в кладбище.

14 Улица Неисцелимых, или Фондамента-дельи-Инкурабили (итал. Fondamenta degli Incurabili) – историческая улица вдоль одного из каналов в Венеции. Название «Инкурабили» происходит от названия старинного приюта для неизлечимо больных, который существовал в этом районе.

15 Фондамента Зен (итал. Fondamenta Zen) – небольшая и менее известная улица в Венеции, расположенная вдоль одного из каналов. Название «Zen» происходит от одной из старинных венецианских семей.

16 Понте-дельи-Скальци (итал. Ponte degli Scalzi) – один из известных мостов в Венеции, который находится рядом с железнодорожным вокзалом Санта-Лючия. Ponte – мост (итал.)

17 «Ла Фениче» (итал. La Fenice – «Феникс») – знаменитый оперный театр в Венеции.

18 Вапоретто (итал. Vaporetto) – это своего рода водный автобус, основное средство общественного транспорта в Венеции.

19 Калле-делла-Мадонна (итал. Calle della Madonna) – узкая улица, расположенная в историческом центре Венеции.

20 Джачинто Галлина (1852–1897) – итальянский драматург конца XIX – начала XX в.

21 Игра слов: итальянское слово «gallina» означает «курица».

22 Имеется в виду памятник известному итальянскому военачальнику Бартоломео Коллеони (1400–1475).

23 Палаццо Кавалли (итал. Palazzo Cavalli) – историческое здание Венеции, расположенное на канале Гранде. Слово «палаццо» переводится с итальянского языка как «дворец».

Продолжить чтение

Пока воды Венеции тихие

12 июляСуббота

13 июляВоскресенье

14 июляПонедельник

15 июляВторник

16 июляСреда

17 июляЧетверг

18 июляПятница

12 июля
Суббота

13 июля
Воскресенье

14 июля
Понедельник

15 июля
Вторник

16 июля
Среда

17 июля
Четверг

18 июля
Пятница