Измена. Осколки нас
Я неслась к нему с радостной новостью, а вместо этого узнала, что у него вторая семья на стороне.
Я не хочу, – вот что крутится в моей голове. – Не хочу жить без Глеба.
Малахольная, – с презрением бросает внутренний голос. – Какая же ты амёба!
От этого ещё противнее.
Если честно, была мысль сделать вид, что ничего не было, ещё и от страха. Куда я теперь с двумя детьми? Опускаю ладонь на живот, отрицательно мотаю головой.
Нет… нельзя… нельзя так думать про малыша. Он благо, он счастье, он чудо…
Только папочка у него, как оказалось, сволочь редкостная. Изменщик.
Глава 1
Стук в дверь дачного дома заставляет меня подпрыгнуть на стуле.
Во-первых, я боюсь. Ворота заперты, территория огорожена.
Во-вторых, пребываю в растрёпанных чувствах и не уверена, что смогу защитить себя в случае чего.
Рука сгребает прибор со стола, и я медленно встаю, чтобы пойти к выходу. По пути вытираю слёзы, залившие всё лицо.
Гляжу в зеркало в прихожей. Даже пугаюсь собственного отражения.
Ну и видок у меня. Надеюсь, грабители, если это они, придут в ужас и сами убегут прочь с криками и визгом.
Стук тем временем повторяется.
– Кто там? – спрашиваю дрожащим голосом, прислушиваясь.
– Свои, – раздаётся весёлый женский голос по ту сторону.
Выдыхаю и отпираю замок.
На пороге Лика, наша соседка по даче и по совместительству коллега. На лице её широкая улыбка. Ну хоть кому-то в этом мире весело!
Уголки губ сами собой опускаются вниз.
– Ты как на территорию вошла? – спрашиваю.
– Калитка открыта. Ещё удивилась, с чего вдруг… ой, – запинается, замечая мою заплаканную физиономию. – Мила, что случилось?
Спрашивает мягко, с участием, и я начинаю рыдать по новой.
Ненавижу, когда жалеют. Хочется вызывать в людях лёгкую зависть от того, что ты успешная и у тебя всё, как говорится, тип-топ. А не вот это вот всё.
Ещё недавно я так считала, пока мир не перевернулся с ног на голову.
– Мила? – трогает меня за руку.
– Н-надо калитку закрыть, – всхлипываю, – а то ещё кто-нибудь п-проникнет.
На дворе конец марта, робкая оттепель расквасила землю, но мокрый снег, то и дело насыпающий следом, не даёт ей подсохнуть. Гравий на дорожке утопает в воде, газон больше похож на болото.
Пытаюсь обойти Лику, но она придерживает меня за руку и утверждает, что, зайдя на участок, всё закрыла.
– Успокойся, объясни, что произошло.
– Если б я могла, давно бы успокоилась, – тяну недовольно и с раздражением, потом куксюсь ещё сильнее. – Прости, ты не при чём. И вообще я думала, это грабители.
– Грабители в дверь не стучат.
Осознаю всю нелепость собственных мыслей.
– Да, точно.
Совсем головка не соображает. Последние мозги выплакала, не иначе!
– А этим что? Обороняться думала? – со смешком Лика кивает на вилку, которую я до сих пор сжимаю в своей руке.
Перевожу взгляд вниз и начинаю хихикать. Нервное это, конечно, но атмосферу разряжает.
– Проходи. Чаю будешь? – киваю и возвращаюсь на кухню.
– Иди посиди, сама всё себе налью.
Немного недовольно иду к дивану, потом разворачиваюсь в сторону ванной.
– Сначала умоюсь.
– Отличная идея.
Пока Лика хозяйничает на кухне, я привожу себя в порядок, но знаю, что всё тщетно. Скоро снова разревусь. У меня гормоны скачут, словно кузнечики по полю. Я на тринадцатой неделе. И вместо того, чтобы сообщать любимому новость о прибавлении в семействе, узнала, что самый надёжный и обожаемый на свете муж мне изменяет.
Я глазам своим не поверила, когда обнаружила в кармане его пиджака чужое нижнее бельё.
Вот ирония. Всё как у Светки, моей подруги, у той тоже муж загулял и она, собирая его в командировку, вытащила из внутреннего кармана костюма кружевные стринги.
Сейчас они разводятся, а мне это только предстоит.
Я не хочу, – вот что крутится в моей голове. – Не хочу жить без Глеба.
Малахольная, – с презрением бросает внутренний голос. – Какая же ты амёба!
От этого ещё противнее.
Если честно, была мысль сделать вид, что ничего не было, ещё и от страха. Куда я теперь с двумя детьми? Прекрасно помню, что такое младенец. Первый год – забудь о себе. Быть высокоэффективным сотрудником с двумя детьми уже не получится. И пускай дочке уже семь лет, понимаю, что впереди сложный переходный возраст. А теперь ещё и это!
Опускаю ладонь на живот, отрицательно мотаю головой.
Нет… нельзя… нельзя так думать про малыша. Он благо, он счастье, он чудо…
Только папочка у него, как оказалось, сволочь редкостная. Изменщик.
Из глаз снова льются слёзы. Шмыгаю носом. Прорыдаться не выйдет. Они просто капают и капают, и капают. И когда закончатся, да и закончатся ли вообще, не понятно.
Снова умываюсь и, немного отдышавшись, выхожу к Лике.
– Что с тобой? – повторяет вопрос, пихая мне в руки чашку чая.
Сажусь на диван, вздыхаю.
– Сложный вопрос. Долгий рассказ.
Она наклоняет голову к плечу, внимательно смотрит. Лика чуть постарше меня. Темноволосая, статная, уверенная в себе. Полная моя противоположность. Она эффективный менеджер, можно сказать, акула в нашей стае. Хороший продажник, уважаемый руководитель отдела. А я… я мягкая по характеру, блондинка, середнячок. Да и в компании оказалась благодаря Глебу.
Взяли по протекции, – говорят про таких как я. – По блату, то есть.
И вообще у меня педагогическое образование, а не экономическое.
– Почему ты одна? Где Саша? Глеб?
– В городе.
– Приедут?
– Нет, – отрицательно мотаю головой.
И снова начинаю плакать.
Лика опускается рядом со мной на диван, садиться, подгибая под себя одну ногу. Обнимает за плечи и шепчет:
– Тише… тише… что произошло, Мила? Что-то с дочкой?
– Нет.
– С Глебом?
– Жив-здоров, если ты об этом.
Лика замирает и еле слышно спрашивает:
– С тобой?
– Если не принимать в виду беременность, то нет.
Она отстраняется и в шоке переспрашивает:
– Ты… ты беременна?
– Угу, – киваю.
– Так это же… это же… великолепно!
Жму плечами.
– Вроде того, – быстро стреляю в неё умоляющим взглядом. – Только Глебу не говори, ладно?
Сама думаю, зря я Лике это сболтнула. Сама ещё мужу ничего не сообщала, а теперь и не знаю, стоит ли.
– Не плачь, Мила, для ребёнка плохо, – хмурится моя коллега и подруга.
Я это понимаю, но никак остановиться не могу.
– Мне Глеб изменил, – выпаливаю следом.
Лика приподнимает бровь и потрясённо мотает головой. В её тёмных глазах шок и неверие.
Закрыв глаза, она продолжает качать подбородком из стороны в сторону, повторяя:
– Нет, быть того не может.
– Да вот… здесь… в этом доме, – стучу указательным пальцем по подлокотнику, – всё и обнаружила.
– Ты его застукала с поличным? – в ужасе подносит руку ко рту.
– Нет… не совсем.
Сбивчиво объясняю, как после долгой пятницы мы приехали семьёй на дачу сразу после Санькиной школы и работы, и я, вешая костюм мужа в шкаф, поправляла прочую одежду. Вот с одном из пиджаков и обнаружила сюрприз.
– Ужас… прям как у Светы твоей.
Пожимаю плечами, философски замечая.
– Ничто не ново под луной.
Лика покусывает губу:
– И что делать думаешь? Поговоришь с ним?
Сузив глаза, киваю, зло и с напором:
– Поговорю. Обязательно поговорю. Только о ребёнке ни слова, поняла?
– Да, поняла-поняла.
Телефон, лежащий рядом на диване, пиликает.
«Милая моя Мила, как ты? Отчитываюсь, мы поели, посмотрели муль…» – всплывает на экране часть сообщения.
Губы снова начинают дрожать.
Милая моя Мила… Глеб всегда так начинает сообщения.
Но, боже… всё фарс… всё обман!
Как же хочется его ненавидеть! Но пока единственная эмоция, которую испытываю, это бескрайняя жалость к себе самой.
Глава 2
Вечером в воскресенье, я, конечно, никого не жду, но звук открывающихся ворот и урчание мотора во дворе заставляют меня поднять голову с подушки. Я в гостиной, лежу на диване, завернувшись в плед, наслаждаюсь жалостью к самой и себе и пытаюсь понять, как жить дальше.
На самом деле, очень хочется спать. Причём постоянно. Лёгкий токсикоз даже не замечаю, меня больше тошнит от ситуации, чем от положения.
Вытягиваю шею, чтобы посмотреть в окно. Вижу машину Глеба, потом слышу Санькин голос.
Мои приехали.
Мои… Горький смешок соскальзывает с губ.
Моя там только дочь. А Глеба, как оказывается, я делю с кем-то ещё. И неизвестно, сколько это длится.
– Это мы, – доносится с порога, когда входная дверь открывается. – Соскучились по нашей маме.
Морщу нос и делаю глубокий вдох. Задерживаю дыхание. Обычно это помогает не расплакаться. Вот и сейчас срабатывает.
– Я спала, вас не ждала, – стараюсь отвечать ровным тоном.
– А мы сюрприз решили сделать, – бодро заявляет богатый на интонации голос Глеба.
Сашка первая подбегает к дивану. Бросается мне на шею, целует в щёки. Странно, что не фыркает, что кожа у меня солёная. Хотя я ведь час назад мылась. Оказалось, это очень удобно – рыдать в душе. Потому что собственные завывания слышишь не так отчётливо. Я уже пугаюсь, что иногда мне не остановить слёзы. Когда перестаёшь себя контролировать – это плохой звоночек. Наверное?
– Мам, я хочу блог поснимать, поможешь?
Саня увлеклась съёмками на телефон, говорит на камеру всякую ерунду, обзоры комнаты делает или вещей: от игрушек до канцелярии, иногда я в этом тоже принимаю участие. Но сейчас сил нет изображать радость, поэтому прошу дочь не обижаться и отказываю.
– Ничего страшного, мамочка, отдыхай, – чмокает меня в нос и убегает на второй этаж.
Когда к дивану подходит Глеб, я сжимаюсь в комочек. Мне хочется стать крошечной и затеряться между валиками. Чтобы муж меня не трогал. Но он, конечно, трогает. Садится рядом и наклоняется поцеловать. Спасибо, что просто коротко в губы, потому что я деревенею и против воли отвечаю. Также мимолётно и нежно. Привычка… Рефлекс…
– Как ты?
На красивом лице Глеба лёгкое беспокойство. Он, конечно, не может не чувствовать моё состояние. Муж пятерней откидывает тёмную чёлку со лба. Зелёные глаза внимательно смотрят. Мне кажется, я вижу любовь в их глубине. Но мне действительно кажется. Потому что тот, кто любит, не изменяет.
Я верила ему – безоговорочно и абсолютно. Говорят, все ходят на лево. Нет ни одного верного на сто процентов мужика. Я же думала, что есть. Выходит, ошибалась?
– Нормально. Весенняя хандра полным ходом, – безучастно отвечаю.
– Думал, про хандру – это про осень.
Пожимаю плечами.
– У меня вот так.
Я укатила на дачу под предлогом навести порядок в доме. Наплела, что мне срочно надо найти кое-какие вещи. Сама же по факту лежала на диване, почти не вставая.
– Сделала, что хотела? Успела?
– Не совсем. Ещё Лика вчера заходила, – вворачиваю для оправдания, – как-то заболтались и до дела руки не дошли.
– Отдыхать тоже надо, Мил. Помощь-то нужна?
Глеб никогда не отлынивал от работы по дому. И с мелкой Сашкой мне помогал, когда она только родилась. Раз в неделю к нам домой приходит клининг, но, если надо, муж сам и пыль уберёт, и проводку разведёт. С другой стороны, с каждым годом времени меньше. Семейный бизнес идёт в гору и свободное пространство для дома и семьи съедается деловыми мероприятиями, командировками, встречами.
И хождениями к любовнице… как выяснилось.
– Нет, но спасибо, что предложил, – вздыхаю. – А чего вы приехали? Ещё и под вечер. Завтра же последний день каникул.
В этом году начало последней четверти сдвинули на середину рабочей недели, что странно.
– Не хотели в городе киснуть.
– Погода тут не очень.
– Зато воздух свежий. И Санька соскучилась.
– Ой, – удаётся улыбнуться, – соскучилась она. Хватит заливать. Здесь просто удобнее свои блоги-влоги снимать.
Уголок губ Глеба ползёт вверх. И сердце моё невольно замирает. Какой же он у меня классный. Ровный нос, волевой подбородок, тёмно-зелёные глаза-омуты, в которых я готова тонуть. Волшебные губы, очень чувственные для мужчины, мягкие. Когда целует, я возношусь куда-то к звёздам, не иначе. Он не пропадает в зале вечерами, ходит пару раз в неделю, природа одарила его красивым мускулистым телом. Гены? Отец у него тоже был красавец для своих лет: подтянутый, стройный, статный. Глеб с годами таким же станет. А сейчас мне горько, что, как оказалось, то, что я считала своим, вовсе и не моё.
Делю его с кем-то.
Поджимаю губы невольно.
Гадко же, что в постели нас уже не двое. Кто та третья? Что между ними? А долго? Как он может врать, глядя мне в глаза?
– Па-а-ап? Помоги? – доносится до нас.
Глеб жмурится и со смешком шепчет.
– Всё, я пропал. Ты отказалась, придётся мне отрабатывать.
– Придётся, – киваю.
И наконец, дышу, когда муж уходит. Прислушиваюсь к их голосам на втором этаже, к шагам.
Потом поднимаюсь на ноги, чтобы начать что-то делать.
При Глебе рыдать нельзя, иначе возникнут вопросы, а я не планировала проводить столь серьёзный разговор на даче. Надо собраться с мыслями.
Оттягиваешь, трусиха? – иронизирует внутренний голос. – Ну тяни-тяни, пока живот на нос не полезет. Ещё сохрани семью ради детей. Переступи через гордость, как многие. Но помни, что ребёнком не привяжешь. Как гулял, так и будет гулять.
Если б могла изгнать собственное «я» из головы! Эти диалоги, где я ищу оправдание за, чтобы проглотить измену, а внутренний голос обвиняет в малодушии, за последнюю неделю стали нормой.
Иду на кухню, готовить ужин. Отвлекусь и семью накормлю, пока она у меня всё ещё есть.
Нет! Нельзя так размышлять!
Подбородок снова трясётся, вот-вот разревусь.
Начинаю активно моргать, чтобы унять слёзы, но парочка всё-таки вырывается из-под век и скатывается по щекам.
Выдёргиваю салфетку из коробки и быстро высмаркиваюсь.
Вот так… надо держаться!
За ужином обстановка разряжена. Мы даже смеёмся, обсуждаем планы на лето. Сашка ходит в бассейн весь год и теперь хочет на море, тренировать навыки самостоятельного плаванья. Потом меня посвящают в детали сегодняшней съёмки: здесь можно отключиться и кивать, угукая в нужных местах.
После Глеб с Саней смотрят музыкальный конкурс по телеку. Сашка подпевает модным хитам. Глеб тоже пытается что-то изобразить, чтобы рассмешить дочь. Я тоже невольно фыркаю. А потом решаю почистить всю кухню, чтобы подольше не идти спать.
После десяти все зевают. Сашка плетётся в ванную, почистить зубы и просит папу почитать перед сном.
Прежде чем уйти из гостиной, Глеб подходит ко мне, прихватывает за талию со спины, щекочет губами шею, шепчет:
– Встретимся в спальне, Мила. Буду тебя ждать. Бросай ты эту уборку.
– Угу, – даже застываю на мгновение, но он уже уходит.
С тех пор, как узнала про измену мужа, удавалось как-то избегать близости. То он уезжал к матери, то я убегала к подруге, может, и сегодня отверчусь?
Я драю кухню до полуночи, ныряя с головой в нижние ящики, чтобы навести порядок в самых дальних уголках шкафчиков. Чищу зубы здесь же, в ванной на первом этаже. А потом, замерев у лестницы в нерешительности, поднимаюсь к дочери в спальню.
Лягу сегодня с ней. Скажу, что Сашка позвала… попросила с ней полежать. А я вырубилась и уснула.
Если пойду к Глебу… я не смогу… не смогу ответить на его ласки. А если отвечу, возненавижу себя и точно передумаю. А потом что? Молчать всю жизнь, изображать счастье и помнить про измену?
Твёрдо намереваюсь остаться у дочери, но, открыв дверь, вижу силуэт мужа. Длинные ноги не помещаются на кровати, рука заложена под голову, потому что вторую подушку у него также отжала Санька.
А ещё он не спит. Смотрит на меня. И глаза его в темноте спальни загораются странным блеском в свете ночника.
– Долго ты, – шепчет. – Я даже заснул вот.
– Ну да, – тяну, как идиотка, наблюдая за тем, как Глеб встаёт, потягивается и направляется ко мне.
– Пошли, Мил, – подталкивает в спину. – У нас кровать по любому удобнее.
– Ну да, – повторяю, позволяя себя развернуть и увести к нам в спальню.
Я долго переодеваюсь, прислушиваясь к ровному дыханию мужа надеясь, что он заснул. Развешиваю одежду в шкафу, аккуратно складываю стопку белья на кресле. Тяну время.
Но когда ложусь рядом с Глебом, он мигом закидывает на меня руку и притягивает к себе.
– Я уже заждался.
– Так спал бы… не ждал.
– Без вариантов. Я соскучился по своей жене.
Губы его мягко исследуют мою шею, и я выгибаюсь, открывая ему доступ.
Точно малахольная, – фыркает внутренний голос, – ты совершаешь большую ошибку! – в конце уже даже вопит.
Но собственное тело, казавшееся мне деревянным, превращается в мягкую глину под прикосновениями Глеба. Так всегда было, с самой первой встречи. В его руках я была горячим воском, капающим в воду и принимающим новую форму. Мне хотелось трогать его и обнимать, отдаваться с не меньшей страстью, чем та, с которой он брал меня.
Глеб мой первый и единственный.
А я у него… как выяснилось…
Едва напрягаюсь от этих мыслей, но муж перекатывает меня на спину и ложится сверху, поцелуями спускаясь ниже, и я закусываю губу и вскрикиваю от его нежности и страсти.
Ладно… мне самой нужна эта близость. Возможно, в последний раз.
Глава 3
Весь понедельник я ругаю себя за слабость. Не надо было поддаваться Глебу, стоило притормозить и, возможно, сказать, что мне всё известно. О его обмане. О его измене.
Это было один раз или продолжается давно? – мысль не даёт покоя.
Хотя какая разница?
Потому что один раз ты можешь простить, – издевается внутренний голос. – А систематическое предательство – никогда.
Не существует градаций измен, – вдалбливаю себе в голову. – Предал раз, повторит.
Хочется, как в детстве, спрятаться за ладошками и сказать, что ты в домике. Только во взрослой жизни не работает.
Да и переключаться ты уже так быстро с негатива на позитив не умеешь. Мысли, словно плодовые гусеницы, сжирают и нервы, и мысли.
– Я к Свете съезжу, – сообщаю Глебу, едва переступаем порог нашей питерской квартиры. – Ей там с вещами помочь надо.
– Хорошо, когда будешь?
– К вечеру. Я на такси вернусь, не надо за мной приезжать.
– Да мне несложно.
– Нет-нет, лучше Саньку уложи и… отдохни. Завтра же на работу.
По общей договорённости мы сегодня взяли выходной. Жизнь с детьми диктует свои условия, например, отпуска и отгулы в период школьных каникул.
– Тебе бы самой отдохнуть.
– Успею.
Из дома я вылетаю пулей и, прежде чем ехать к подруге, брожу в парке, перемешивая слякоть на дорожках и думая, что делать.
Как же сложно открыть рот и в лицо предателю сказать, что мне всё известно?
Почему изменил он, а стыдно мне?
– Ты поговорила с Глебом? – спрашивает подруга, когда я приезжаю.
– Нет.
– А будешь?
– Собираюсь.
Света вздыхает и смотрит на меня с жалостью. Это последнее, что мне хочется вызывать в людях.
– Не надо, – наставляю на неё палец. – Не надо, Света. Я разберусь.
– Главное, чтоб как у меня не вышло.
За последние недели она прошла ад и преисподнюю. Бывший муж мало того, что изменщиком оказался, так чуть жизнь ей не загубил и здоровье. Там такие проблемы, что ей ещё разгребать их и разгребать.
– С чем помочь-то?
– Да ни с чем. Пошли чаю попьём. Я уже всё упаковала.
Она берёт меня за руку и тянет на кухню. Она у неё просторная, совмещена с гостиной, не кухня, а мечта словом.
Пока Светка возится с лёгким обедом, стою с чашкой у окна и смотрю на хмурый Финский залив и тусклое солнце с шестнадцатого этажа. У подруги шикарная квартира с потрясающим видом, но Света намеревается что-то снять для себя и дочери, потому что жить здесь пока не желает, к тому же Артёма побаивается. Мало ли тот снова какую-нибудь гадость выкинет.
А мне что? Тоже придётся переезжать из любимого дома?
И желательно подальше, – поддакивает внутренний голос.
А работа? Мы же работаем в одной фирме. Вернее, я работаю в семейной фирме Глеба. Увольняться придётся… как пить дать!
И в школу идти, детей учить русскому и литературе… А как иначе? Что ещё я умею? Педагогического стажа нет, диплом получала пять лет назад, возьмут же?
Весь мой день проходит в печальных размышлениях о будущем.
Домой возвращаюсь, когда стрелка на часах уползает за одиннадцать вечера.
– Ты что-то поздно.
Глеб выходит в коридор, а я как раз скидываю сапоги и вешаю куртку на крючок.
– Задержалась
Не говорить же ему, что, уйдя от Светы, специально шаталась по городу, чтобы домой не ехать. Пожимаю плечами и иду на кухню, чтобы помыть руки и поставить чайник.
На улице слякотно, к ночи ветер поднялся, и я слегка озябла.
– Думала, ты спать лёг.
– А я тебя ждал.
Глеб следует за мной по пятам. В квартире полумрак, приглушенный свет от двух дизайнерских ночников над мягким уголком – единственное освещение. Муж подходит со спины, касается губами мочки уха и шепчет:
– Хочу тебя, заснуть не смог.
Горячие ладони ложатся на пояс моих джинсов и намереваются нырнуть за него.
Ловлю его руки, притормаживаю. Покусываю губу в нерешительности. Внутри зарождается робкий огонёк отклика, но я прогоняю его решительно и бесповоротно.
– Тебе мало вчерашнего? – почти грублю.
– Мне всегда мало… тебя, – прикусывает мочку уха, стряхивает мои пальцы и сжимает в объятьях крепко-крепко, так, что дышать невозможно. – Ты же сама это знаешь. С нашей первой встречи. Мало, Мила, всегда мало.
Ягодицами вдавливаюсь в его пах и невольно начинаю возбуждаться сильнее.
Что ж… он знает все мои слабые места.
– А я… я думала достаточно.
– Что за разговоры? – спрашивает Глеб чуть озадачено. – Ты не хочешь? Устала?
– Не хочу. Устала, – повторяю за ним с нажимом.
Видимо, моя злая интонация его озадачивает ещё сильнее, потому что Глеб реально замирает и аккуратно разворачивает меня к себе лицом. В красивых глазах одни вопросы, раньше я так себя не вела. Если действительно хотела спать, отшучивалась, да он и сам тогда видел, что мне не до секса. Хотя мне ни раз приходилось быть заласканной на исходе сил и погружаться после в сладкий сон.
– Мила, что-то случилось? – серьёзно и совсем неигриво спрашивает Глеб.
Конечно, моё поведение в последнее время должно было вызвать у него вопросы. Странно, что раньше он их не задал.
Собираюсь с силами, а сама чувствую пудовую гирю на языке, фигурально выражаясь. Если начну говорить, обратной дороги ведь не будет!
– Да, – еле слышно, но всё-таки отвечаю.
Ночники синхронно мигают, и я вздрагиваю. Пальцы Глеба сильнее сжимаются на моей талии.
– Что? Расскажешь?
Глубокий вдох, и я отстраняюсь. Физически и мысленно.
– Я думала, это ты мне расскажешь.
Голос как будто и не мой.
Брови Глеба вопросительно приподнимаются.
– Хотелось бы чуть больше конкретики.
Конкретики ему захотелось? Ну, получай!
– Расскажи мне про свои измены, – выпаливаю на одном дыхании и громче, чем собиралась.
Пусть Санька уже спит, будить её возмущёнными орами мне вовсе не хочется. А я ведь действительно могу раскричаться от переизбытка эмоций. Поэтому гашу гнев, уменьшаю громкость.
На лице Глеба непонимание.
– Что? Прости, я ослышался?
– Нет, ты не ослышался!
Глеб начинает громко смеяться, потом, видимо, замечает моё похоронное выражение лица и резко замолкает. В комнате так тихо, что я слышу тиканье наручных часов, лежащих на столе.
Плечи расслабляются, я выдыхаю оставшийся в лёгких воздух и готовлюсь к спору. Конечно, он всё будет отрицать. Ещё ни один неверный муж сходу в изменах не признавался. Глеб не исключение.
– Мила, это шутка такая?
– Нет.
– Ты серьёзно так думаешь?
– Да.
– Правда, что ли?
– Да.
Он пристально смотрит на меня, а я на него. На лице вины не вижу, удивления там тоже нет, только непонимание. Не ожидал, что я вот так разговор поверну, теперь пытается понять, каким образом до меня дошла информация о его измене? Так я просвещу, пусть не переживает. У нас же откровенный разговор.
Глеб наклоняет голову к плечу, будто готовится слушать очень внимательно, что я ещё ему сообщу.
– А почему ты так думаешь?
Хороший вопрос.
Ответ кажется мне нелепым, но я всё-таки произношу его вслух.
– Нашла чужие трусы в кармане твоего пиджака. Что ещё я могу думать?
– Семейные? – внезапно широко улыбается, но мне вовсе не смешно.
Моргаю и молчу.
Улыбка Глеба снова тает.
– Ответ, видимо, отрицательный, – сам всё понимает.
Ладонью левой руки упирается в бедро, а правой ерошит волосы на затылке, выдыхает шумно.
– Мила, но ты сама понимаешь, что это бред? Я не изменял и не изменяю тебе. Я тебя люблю. Зачем мне другие женщины?
Вот оно. Началось.
– Иногда и любимым изменяют.
– Прости, но ради чего?
У меня готового ответа нет. Сама бы изменять я не стала. А те, кто ходят налево, вероятно, имеют разные причины так поступать. А может, и причин нет. Стиль жизни такой. Полигамный.
Я всё-таки выдаю одну из версий:
– Ради разнообразия.
– Мне с тобой разнообразия хватает. Я не изменяю тебе, пожалуйста, поверь мне.
Слава богу, он меня не трогает. Если бы попытался, я бы сейчас в истерику впала, а так – сжимаюсь в комок.
– Думаешь, мне привиделось? – в моём голосе издёвка. – Иди и посмотри сам, в сером костюме, во внутреннем кармане пиджака. Я даже ничего не трогала, – складываю руки на груди. – Ты в нём на корпоратив ездил, помнишь?
– Помню.
– Без меня, – подчёркиваю с важностью.
– Так может пошутить кто-то решил? – тянет задумчиво. – Мы тогда неплохо погуляли и выпили.
– А может, ты напился и просто ничего не помнишь? На корпоративах такое часто случается. А в кармане – это комплимент на память?
– Я всегда всё помню. Исключено. А вот пошутить могли.
Надо же… интересную причину нашёл!
– Кто? Коллеги наши?
– Ну а почему нет? Давай я завтра всех в фирме встряхну, кто на корпоративе был. Так и выясню, чьи это приколы.
Мне уже плохо от предложения Глеба. Впору за сердце хвататься.
– Ты сам-то понимаешь, что предлагаешь? – ледяным тоном заявляю. – Как ты это будешь выяснять? Что ребята скажут?
Мне вовсе не хочется, чтобы весь о чужих стрингах в кармане моего мужа пронеслась по офису.
– Да мне по фиг, что они скажут. Мне мой брак дороже. Твоё доверие. Да, звучит нелепо: выяснять, кто мне их подкинул. Но, честно, Мил, вот по хрен на чужое мнение, только бы ты была спокойна.
– Странные шутки. Я о таких никогда не слышала. А вот у Светы с Артёмом всё также получилось: чужое нижнее бельё в кармане пиджака. И знаешь, он ей реально изменял. Как выяснилось.
– Я не Артём, а ты не Света, – напоминает он.
На лице Глеба больше нет юмора. Он серьёзен и спокоен. Если бы действительно изменял, я бы заметила? Может, глазки бегали бы, руки сжимались, движения стали нервными, а ответы запутанными?
Никогда не была в подобной ситуации, а чтение жестов и мимики – не мой конёк. Бухаюсь на мягкий диван рядом со столом, усталость накатывает как-то резко.
– Мила, верь мне, пожалуйста. Я тебя люблю. Тебя. И не изменял, правда, – снова повторяет он.
Глеб делает шаг ко мне и опускается на колени перед диваном. Пытается поймать мой взгляд, но я отворачиваюсь, хотя он очень настойчив.
– Малыш, ну ты чего? – рукой смахивает скатившиеся слёзы с моих щёк. – Ты и я – это навсегда, помнишь?
Морщу нос, чтобы удержать новые слезы и киваю. От нежных интонаций Глеба мне совсем плохеет. Разум и чувства приходят в диссонанс. Где правда?
– Помню.
– Иди сюда. И пожалуйста, верь мне. Да я себе скорее руку отрублю, чем изменю тебе.
Не знаю как, но я оказываюсь у него на коленях. В тёплых надежных объятьях. Утыкаюсь в плечо и дышу им. Дышу своей любовью. Дышу верой. Его объяснениями. Его утверждениями. Сотней приятных ласковых слов, которые он шепчет мне на ухо.
Малахольная, – снова подключается внутренний голос. – Он всё отрицает, а ты и растеклась.
Он правду говорит… правду!
Тебе хочется, чтобы это оказалось правдой. Вот и ответ.
Глава 4
На работу мы приезжаем по обыкновению вместе. Меня всё ещё подёргивает от ночных разговоров. Мы, кажется, до утра проговорили. Поспали буквально пару часов. Глеб предлагает мне взять выходной, но я отказываюсь. Лучше пораньше домой уеду, а если вовсе не приду, сплетен не оберёшься. На меня, как на жену владельца, итак косо посматривают. Если начну пользоваться служебным положением, предадут анафеме.
Хотя Глеб всегда говорил, что я должна плевать на чужое мнение.
Наплевать-то могу, но мне ещё работать в этом коллективе. Я надеюсь.
У семьи Глеба свой бизнес в сфере вентиляционных систем. В качестве инженера я ноль, пришлось переквалифицироваться в продажники.
Ещё студенткой меня взяли на стажировку на позицию офис-менеджера. Я тогда искала подработку, и Глеб любезно предложил устроиться в их семейную фирму. Я, конечно, гордая, пошаталась по собеседованиям, но озвученные зарплаты и графики меня не устраивали, так и попала в «Ассист-Вент» к отцу Глеба.
Здесь меня приняли, как родную, а вскоре мы действительно породнились, потом я забеременела Сашкой, пришлось взять академический отпуск и заканчивать учёбу уже не со своей группой, когда ребёнку стукнуло два года. Если вначале ещё думала пойти работать в школу, то сейчас даже не представляю, как выйти одной против тридцати с плюсом учеников средней школы и учить их уму разуму.
Продавать я тоже не особо умею, но здесь, как я посчитала, стрессов меньше.
В середине дня ко мне заглядывает Лика.
– Как ты? – прикрыв дверь, спрашивает с порога.
– Уже лучше.
– Всё наладилось? Вы поговорили?
– Поговорили, а насчёт наладилось… – жму плечами, чирикая ручкой в ежедневнике, – время покажет.
Каракули превращаются в цветы и замысловатые узоры, вроде тех, что рисует мороз на стёклах.
– Простишь его?
Поднимаю взгляд на Лику.
– Глеб говорит, не изменял.
– Веришь?
– Если честно, очень хочется.
Она подходит и присаживается на стул по другую сторону стола. Подпирает подбородок ладонью и внимательно меня изучает. Наверное, тоже считает, что я малахольная.
Да ну и пусть…
Я уже смирилась.
Так хочется верить Глебу. Пусть всё отрицает, пусть я притворюсь, что поверила или поверю по-настоящему. Это только в этот раз. Если будет второй, то всё… конец. А сейчас всё ещё можно спасти. Даже не ради меня, ради малыша.
Но, чёрт, как построить будущее, если нет веры? Убедить себя, что ошибалась? Убедить, что это действительно злая шутка… кого? Коллег?
Они у нас, конечно, затейники и часто в неформальной обстановке отжигают не по-детски, но вот такая жёсткая подстава ради смеха? К чему это им?
– А ребёнок? – облизнув губы, интересуется Лика. – Сказала про ребёнка-то?
Мотаю головой отрицательно. Рука вздрагивает и едет к краю страницы, оставляя уродливую кривую поперёк почти идеального рисунка.
– Нет. Пока нет. На выходных, может быть. Сейчас не готова.
Мне хочется, чтобы новость о ребёнке стала нашей радостью. А в свете последних событий радоваться не очень получится.
На почту приходит напоминание о конференц-колле.
– У нас созвон в одиннадцать. Ты будешь? – напоминаю Лике.
Традиционная летучка понедельника на этой неделе перенеслась. Я вздыхаю, думая, как выдержать отчасти нудное рутиной мероприятие, когда очень хочется спать.
– Да, конечно, – встаёт и идёт к двери, на пороге замирает, оглядываясь через плечо.
Вопросительно смотрю на Лику. Мне не нравится, что и она смотрит на меня с жалостью. Видимо, считает, что я конкретная дура. Ну и пусть… буду значит счастливой наивной идиоткой.
– Я бы на твоём месте… ещё подумала, – выдаёт Лика.
– О чём?
– О том, стоит ли доверять Глебу.
С этими словами она уходит, и я готова разразиться проклятьями ей вслед, потому что спустившееся на меня относительное душевное равновесие снова улетает к чертям.
Меня потряхивает, и я не понимаю, что именно Лика имела в виду.
***
Несколько дней я ношу множество вопросов в себе. Глеб в это время ведёт себя почти идеально. Каждый день интересуется, как я себя чувствую. Проверяет, не поехала ли моя голова от подозрений. Уверяю его, что всё хорошо. А сама с ума схожу, думая над словами Лики. Наконец, не выдерживаю и заявляюсь к ней в кабинет в разгар дня пятницы.
Глеб на важных переговорах, светит крупный контракт на установку вентиляционных систем в новом коттеджном посёлке на севере города. Мы должны его взять: репутация и средства позволяют.
– Прости, что без стука и предупреждения, – начинаю с порога, – но… мне покоя не даёт. Почему я не должна доверять мужу?
Лика поднимает глаза от какого-то макета на журнальном столике, куда прилаживала отвалившуюся часть крыши. Дом в разрезе. Бросив короткий взгляд, понимаю, что это часть презентации нашей новой супер-очистительной системы для астматиков и аллергиков. Дорогая штука, но даже здоровые люди готовы платить больше за более качественный продукт. Его-то Лика сейчас активно и продвигает.
– А чужого нижнего белья в его кармане недостаточно? – разгибается и поправляет невидимые складки на брюках. – Ты же меньше недели назад рыдала горючими слезами, утверждала, что нет ему веры, а теперь вдруг… переобулась?
– Переобулась? – хмурюсь. – Лика, прости, при всём моём к тебе хорошем отношении, но… ты перегибаешь. Глеб сказал, что не изменял, и я ему верю.
Со стороны понимаю, как наивно звучат мои слова.
Она пожимает плечами и бросает:
– Ну хочешь, верь.
– А есть повод не верить?
Лика молчит. И меня осеняет осознанием.
– Пожалуйста, если тебе что-то известно… Не надо скрывать от меня. Лика, если знаешь… лучше скажи мне.
Она мнётся, неуверенно покусывая губу.
Сжимаю руки в кулаки и в панике, потому что уже понимаю, что Лике есть что сказать, вскрикиваю.
– Скажи! Пожалуйста… – потом шепчу. – Ну, пожалуйста, Лика.
– Сядь, – командует она. – Выпей, – пихает в руки бокал воды.
Осушаю его залпом, со стуком ставлю на стол.
Лика садится в кресло, сжимает виски руками и горестно вздыхает.
– Твою мать, у меня мозг взорвётся сейчас. Я не должна тебе этого рассказывать. Обещала же.
Хватаю её за рукав блузки, трясу практически.
– Говори же… Ну? Давай! Что там? Что ты знаешь про Глеба и… кого? Кто это? Кто-то из наших? Кто-то на стороне?
– Нет, – медленно мотает головой, – не из наших.
Сердце замирает. Бьётся медленно. В глазах темнеет, а в ушах появляется неприятный звон.
– А кто? Кто? Кто?! Кто-о-о?!
– Тихо, не кричи, – накрывает своей ладонью мою руку. – Я не знаю, кто… но… Мила, ты в курсе, что у Глеба есть ещё один ребёнок?
Глава 5
Я отшатываюсь. Вжимаюсь спиной в стул. Отрицательно мотаю головой.
– Нет… – одними губами говорю. – П-повтори, что ты сказала?
– У Глеба есть ещё один ребёнок помимо Сашки.
– От кого? Где? Как? К-какой р-ребёнок?
Заикаюсь, чувствуя, что почва вылетает из-под ног.
Теперь вариант с разовой изменой кажется мне более приемлемым, чем прижитый ребёнок где-то на стороне. Ребёнок – это серьёзно. Ребёнок – это навсегда.
– Откуда ты знаешь? А ты уверена, что он его?
– Уверена, – кивает. – А знаю откуда… ну так вышло.
– Нет-нет-нет, погоди, – посмеиваюсь, но это, безусловно, первые звоночки подступающей истерики. – Объясни, как это так вышло, что ты… просто коллега… знаешь то, чего не знаю я? – тычу пальцем себе в грудь. – Жена. Я же жена!
Лика разводит руками на мои риторические вопросы.
– Ну, я же не просто коллега, я ещё и друг. Глеб меня дольше чем тебя знает, понимаешь? Так вышло, – снова повторяет. – Ему позвонили, попросили срочно приехать, мы буквально мчались на встречу. Очень важную встречу, Мила. А Глеб развернул тачку и поехал в другом направлении.
Она запинается, а я подталкиваю продолжать.
– И?
– Дело было на юге города. Мы заехали во двор. К Глебу подошла женщина с девочкой. Они поговорили. Он им денег дал.
– А с чего ты взяла, что это его ребёнок?
– Так… та женщина сказала… что-то вроде… – вздыхает. – «Она записана на тебя, помнишь?» или как-то так. К тому же, – брови Лики сочувствующе складываются домиком, – к тому же девочка очень на него похожа.
Это удар ниже пояса!
Я сползаю по стулу. Даже сидеть нет сил.
Губы дрожат, ладони медленно поднимаются и накрывают лицо. Мне не по себе, и вовсе не хочется рыдать перед Ликой. Но ещё меньше мне хочется бежать до своего кабинета на глазах у коллег и рыдать там.
Всхлипываю, втягивая воздух рваными рывками. Кончиками пальцев смахиваю слёзы, смотрю на Лику.
– Эт-то не может б-быть правдой.
Лика делает скорбное выражение лица.
– Прости, Мила, но ты сама меня вынудила об это рассказать. И это правда.
– И как давно ты знаешь?
– Примерно год.
– А почему молчала?
– Глеб просил не говорить.
Я могу продолжить задавать вопросы, но что это даст?
Сжимаю руку в кулак, подношу ко рту и тихо плачу. Мне хочется прикусить кожу: это поможет заглушить всхлипы, успокоиться, переключив боль и душевной на физическую. Так и делаю. Зубы впиваются в костяшки. Сжимаются крепче. Но всё равно в груди болит сильнее.
– Мила, Мила, перестань.
– Нет, – всхлипы рвутся из меня.
Отчаянно мотаю головой.
– Это конец. Всё ложь! Всё конец!
– Мила…
– Ложь! Ложь! Ложь!
– Успокойся, пожалуйста.
Сквозь слёзы смотрю на Лику. Кажется, она напугана. Ещё бы в разгар рабочего дня у меня истерика в её кабинете.
Она поднимается из-за стола, идёт к двери, закрывает её на ключ.
– Вот так, чтобы никто не зашёл.
– Дай ещё воды, пожалуйста.
– У меня валерьянка есть, накапать?
Киваю энергично.
– Давай.
Немного странно, что у такой железобетонной леди, как Лика, есть успокаивающие. Она несемейная. Детей нет. Её брак – это работа. Она успешный менеджер по продажам, глава отдела, все её подчинённые ходят по струнке смирно и ежеквартально бьют планы сверх установленных значений. Завидую ей слегка.
А вот, видимо, тоже после работы валерьянку попивает в одиночестве.
Аромат лекарства разливается по кабинету. Сомнительно, что это мне поможет. Эффект самовнушения разве что от неё может быть.
Но всхлипываю я уже меньше.
За пеленой слёз обеспокоенное лицо Лики. Собрав волю в кулак, спрашиваю:
– Куда вы ездили?
– Куда-то на Германа.
– Вспомнишь адрес? Место?
Её рот в шоке приоткрывается.
– Ты чего удумала, мать?
– То и удумала, – злюсь. – Своими глазами хочу взглянуть.
– Мила, ну ты подумай! Даже если я тебя туда отвезу, не факт, что мы с ними столкнёмся. Я ж не знаю ни этажа, ни квартиры.
– А ты отвези. Я везучая, столкнёмся!
Почему-то я в этом уверена.
Да, я везучая. Во многом. Кроме брака, конечно.
Сколько лет я была слепа? Как не замечала очевидного? Муж жил на две семьи? Ребёнка там нажил? А Сашка как? Это он после её рождения, выходит, загулял?
Ну да… было тяжело. Не скажу, что у меня была депрессия, но раздражительность зашкаливала. Первые полгода Санька была очень беспокойная. Кричала, если не спала. Если спала, то только на моей груди. Я раздражалась жутко, ощущая, что даже моё тело мне не принадлежит. Интимная жизнь полетела к чертям. Груди было так больно, что, если её касался муж, я взрывалась приступом гнева. Думала, Глеб проявил понимание и деликатность, когда секс, как наивысшее проявление близости, исчез из нашей жизни более чем на полгода, а после напоминал простые механические движения. Влечение к мужу и страсть вернулись намного позже. А он, выходит, налево повадился шастать? И дошастался до прижитого где-то там на стороне ребёнка?
От этих мыслей слёзы начинают капать в два раза быстрее.
– Ещё давай, – стучу указательным пальцем по кромке стакана.
– Ты чего, нельзя так много.
– Можно, мне надо.
– Ну десять капель, разве что.
Следом за лекарством выпиваю стакан воды, а потом, пошатываясь, иду до дивана в кабинете Лики. Разом как-то всё навалилось: и шокирующие новости, и усталость. Силы исчерпались, руки и ноги меня не слушаются, я еле двигаюсь.
– Я полежу немного, ладно? Глаза закрываются.
– Конечно.
– Полчасика полежу и поедем, ладно?
– Ладно-ладно.
– Вот и складно, – шепчу, пристраивая щёку на ладонь.
Диван у Лики жутко неудобный. Маленький, узкий, не предназначенный для лежания бьющихся в истерике сотрудников. Но с горем пополам я на нём устраиваюсь и закрываю глаза. Всхлипы изредка прорываются на волю, давлю их неимоверным усилием.
У меня два выхода: утонуть в жалости к себе или разозлиться.
Выбираю второй.
Только сложно это, как оказалось.
Лика стучит по клавиатуре очень монотонно, а я дремлю. Всё-таки валерьянка действует, кто бы что не говорил.
Из полудрёмы меня выдёргивает вибрация телефона в кармане. Это Глеб.
Отвечаю на автомате. Тот радостно сообщает, что уже освободился и может за мной заехать.
– Не надо. У нас тут с Ликой дела, – говорю прямо полуправду. – Забери Сашку со школы. Будьте дома. Я позже приеду.
– Хорошо, – соглашается Глеб.
На мою радость не выпрашивая, какие дела и по какому случаю. Он такой всегда был. Не выпытывает подробности, если надо, как считает, сама всё расскажу.
– Люблю тебя, – говорит на прощанье.
– Угу, – даю отбой, чувствуя тошнотворный привкус обмана от его слов.
Переворачиваюсь на спину. Правую ногу сгибаю в колене, левую опускаю на пол, ладонью накрывая лоб.
– Пять минут и поехали. Надеюсь, я уже не напоминаю перезревший помидор цветом кожи.
– Нет, даже бледновата немного, – доносится со стороны рабочего стола.
– Вот и прекрасно.
– Ты уверена, что хочешь ехать?
– Уверена, – бросаю даже немного зло. – Очень уверена.
Через полчаса мы выходим из офиса. Молча садимся в машину и едем на юг города.
Глава 6
Лика пытается меня отговорить, но я до последнего стою на своём. В итоге мы уходим с работы и берём курс по адресу, где год назад Лика побывала с Глебом. Сейчас начало пятого, пробки уже начинают формироваться, на особо активных проспектах мы толкаемся в очередях перед светофорами. Пальцами я тарабаню то по дверце машины, то по боку сумки, лежащей на коленях.
– Мила, пожалуйста, постарайся успокоиться, – внушает Лика.
Хмыкаю, издавая странный приглушённый звук.
– И как ты себе это представляешь? – язвлю.
– Смутно, если честно. Прости, я не знаю, что сказать, – в её голосе усталость и непонимание.
Кажется, Лика сама не рада, что всё мне выложила. Но я ей благодарна. Неведение – хуже всего. Особенно, если другие в курсе, а ты нет.
– Я тоже не знаю, что сказать.
– Может, это была случайная связь…
– А ребёнок? – перебиваю.
– Ну, иногда дети и от случайных связей рождаются.
– А трусики в карманах пиджаков от случайных связей появляются?
– Не знаю, что и думать.
– А я вот думаю, – утверждаю с нажимом, – что ей просто надоело ждать, когда Глеб разродится на решительные действия, вот она и подложила их.
Я уверена в этом практически на сто процентов. Всё не случайно. Может, между ними уже ничего и нет? Может, было и прошло? Глеб, наверное, иногда заезжает навестить ребёнка. В тайне от меня. Вот эта женщина и сделала то, что сделала.
Это ты так себя успокаиваешь? – оживает внутренний голос. – А с ребёнком что делать? Было и было, так, что ли? Измена не имеет срока давности. А то, что Глеб скрывал и продолжает скрывать последствия… ну как бы… Малахольная! – выплёвывает в конце.
– Сюда, вроде? – вклинивается в мои мысли неуверенный голос Лики.
Мы заезжаем во двор старого дома-корабля на Германа, паркуемся недалеко от выезда и ждём непонятно чего.
– Ты их узнаешь?
– Думаю, да.
– Прекрасно, – складываю руки на коленях и откидываюсь на спинку сиденья.
Двор зарос кустами сирени и акаций. Голые ветки качаются на ветру, который к вечеру лишь усилился. Небо подзатягивает серой мутью и начинает накрапывать мелкий дождик.
Лика врубает дворники, когда сетка мелких капель на лобовом стекле закрывает обзор.
– И сколько мы так сидеть будем? – интересуется.
– Пока сидим.
– Скоро стемнеет, я ничего и никого не разгляжу.
– Если ей лет пять, как ты говоришь, они скоро будут возвращаться из детского сада.
– А если они не ходят в садик?
Пожимаю плечами.
– Выйдут на вечернюю прогулку.
– В такую погоду? – вздыхает Лика. – Ты сбрендила, Мила. Ехала бы лучше домой.
– С Глебом я позже пообщаюсь. Успеется, – говорю ровно, хотя, на самом деле, реветь ещё охота.
Надеюсь, это странное спокойствие со мной надолго. Вдох-выдох, ещё раз вдох-выдох. Я умею себя контролировать.
– Мила, ты только… про меня не говори ему, а?
– Лика, а как ещё я скажу, что знаю про ребёнка?
– Не знаю, но… чёрт… ты меня подставишь. Глеб такое не простит. А я… я не хочу потерять работу.
– Он тебя не уволит.
Лика достаёт сигарету, щёлкает зажигалкой, потом передумывает и бросает всё обратно в сумку.
– Уволит, Мила.
– Нет, не уволит. Ты отличный продажник, ценный сотрудник, прекрасный руководитель. Глеб специалистами не станет разбрасываться.
– Станет… если узнает, что я проболталась.
Она трогает кнопку на руле, и дворники замирают.
Дождик почти перестал.
Тяжело вздыхаю и обещаю:
– Ладно, я подумаю, как поступить, чтобы тебя не подставлять.
– Спасибо, – кивает, а потом внезапно вздрагивает. – Вот… кажется они.
– Где? – вытягиваю шею, верчу головой по сторонам.
А у самой сердце замирает и в груди холодеет от ужаса.
Я боюсь… боюсь какую-то незнакомую женщину и её пятилетнего ребёнка.
– Да, точно они. Ну, Мила, я уж думала шансов нет их встретить. Но ты была права. Вот, из парадной вышли.
Наклоняюсь вперёд, почти утыкаясь носом в окно. Смотрю на женщину в бежевой куртке и ребёнка в цветастом комбинезоне. На голове у девочки шапочка с милыми розовыми помпонами.
Женщина берёт дочь за руку, и они идут в противоположном от нас направлении.
Я хватаюсь за ручку дверцы и выскакиваю на улицу. Лицо тут же осыпает градом мелких капель, моргаю от прохлады дождя и порыва северного ветра. После тепла салона снаружи очень неуютно.
И пары шагов сделать не успеваю, как Лика, выскочившая следом, хватает меня под локоть.
– Ты с ума сошла? – шипит. – Точно умом тронулась. Мил, ну куда ты?
– Как куда? Поговорить.
По мне так всё очевидно, что надо делать.
– Ну и что ты ей скажешь? Привет, я жена Глеба?
– Типа того.
Дёргаю рукой, пытаясь высвободиться из хватки Лики.
– Не принимай опрометчивых решений. Пожалеешь потом.
– Поздно. Не пожалею.
Всё-таки вырываюсь и пячусь от Лики. Чуть заикаюсь, когда произношу:
– Ты езжай. Я тут сама разберусь.
– Как я тебя оставлю?
– Нет-нет, поезжай, серьёзно. Я уже на работу не вернусь. Смысла нет.
– Да уж… смысла точно нет.
– Лика, уезжай.
Машу на неё рукой, а затем разворачиваюсь и припускаю следом за женщиной с ребёнком. Те уже вышли за пределы двора.
На перекрёстке замечаю, что они уже пересекли дорогу.
Вот это скорости!
Дожидаюсь, когда свет сменится на зелёный и бегу по зебре, огибая лужи, образовавшиеся в глубокой колее.
Я вроде и спешу, но шаги мои постепенно замедляются.
Лика права, что я им скажу? Как начну разговор? Она может меня послать, может сказать, что я ошиблась, тронулась умом, что не знает она никакого Глеба.
А следом позвонит ему и нажалуется.
Знает ли она, как я выгляжу?
На всякий случай поднимаю шарф повыше, чтобы скрыть половину лица до носа.
Почему боюсь? Минуту же назад собиралась с ней поговорить, а сейчас теряюсь.
Женщина с ребёнком поднимаются на крыльцо одного из зданий, и я только внутри понимаю, что мы попали в детскую поликлинику.
Так что ни в какой сад они не ходят, видимо, на больничном дома сидят.
Мы оказываемся возле регистратуры. Я встаю прямо за ними. И не дышу.
– Документы? – доносится из-за стойки.
– Да-да, сейчас, – кивает женщина, и я утыкаюсь взглядом в папку, которую она достаёт из сумки.
На стойку ложиться полис, а в папке виднеется свидетельство о рождении.
Я вытягиваю шею, меня интересует только одно: что там в графе отец.
Читаю: Семёнов Глеб Александрович.
Отшатываюсь.
– Вы не будете стоять? – раздаётся со спины, и я подскакиваю.
Ничего не говорю, лишь отрицательно мотаю головой.
Взгляд падает вниз на ребёнка.
Девочка, почувствовав моё внимание, поворачивается личиком ко мне.
Боже… Её глаза! И брови! И ямочка на щеке, когда улыбается.
Лика была права, они с Глебом действительно очень похожи.
Глава 7
Как снова оказываюсь на улице, я не помню. Ноги несут меня к торцу здания. Я прислоняюсь к влажным кирпичам и закрываю глаза. Мне нужна опора. И стена под спиной кажется мне сейчас неплохим вариантом.
Я не плачу, просто сбивчиво дышу.
От шока.
От боли.
От разочарования.
Мой мир перевернулся несколько недель назад. И продолжает совершать кульбиты один за другим.
Жизнь – американские горки. Простите, как там говорят? Я уже накаталась.
Самое ужасное, какое-то время назад в голову закрадывалась мысль, что как-то скучно я живу. Конечно, это обычное дело для питерской осенней хандры. Но… увольте. Спасибо, я уже взбодрилась. Можно мне обратно в мою скучную привычную жизнь?
Только дороги назад нет, а будущее – туманно.
Допустим, я могла бы простить измену. Теоретически. Или уверовать в слова Глеба, что он чист, как горный ручей. Но ребёнок… ребёнок меняет всё.
Боже… а как мне сегодня возвращаться домой?
Ноги не идут в том направлении. Никак!
Закрываю глаза, очень хочется долбануть затылком о кирпичи в стене. Это бы меня отрезвило.
Но в себя приводит мужской голос, назвавшей меня девичьей фамилией.
– Мила? Мила Образцова?
Приоткрываю глаза, потом отталкиваюсь от стены, суетливо смахивая остатки слёз со щёк. Уже глубокие сумерки, свет от фонаря в этот угол не дотягивается, так что хорошо, что никому не видно моей заплаканной физиономии.
Только и я сразу понять не могу, кто передо мной.
– Да-да? – вглядываюсь в мужской силуэт. – Ой! Генка?
Смотрю на парня в форме работника скорой помощи.
– Ты что тут делаешь?
Я действительно удивлена.
– А ты? – улыбается он.
– А я… я, – поворачиваюсь то направо, то налево, придумывая на ходу, – ходила в поликлинику, направление взять хотела.
– У тебя ребёнок?
– Дочка.
– Сколько ж лет не виделись?
– Да уйму!
– Так, а что направление? Взяла?
– Нет, очередь большая.
– Может помочь? Хочешь словечко за тебя замолвлю?
– Ой, не надо, я в другой раз. Неудобно как-то.
– Да мне несложно, – настаивает мой бывший одноклассник, непонятно какими судьбами оказавшийся на заднем дворе детской районной поликлиники.
– Нет-нет, если честно, я уже передумала. Не надо нам оно, – отрицательно мотаю головой и надеюсь, что он не продолжит уговаривать.